Призрак Малого Льва (СИ)

1

День был безветренный, солнце несмело пряталось в густых белых облаках. Дорожки на кладбище были аккуратно расчищены от снега, но столики и скамейки безнадежно засыпаны и покрыты ледяной коркой. Флоренсия простояла на морозе недолго, она положила Аделе букет, протерла варежкой мемориальную табличку, вспомнила кое-что, всплакнула чисто по-женски и медленно отправилась в другой конец этого города мертвых.

Люди и аппиры хоронились отдельно. Миранда съежившись сидела на скамейке возле ограды, белая шуба и шапка делали ее почти незаметной на фоне сугробов и заснеженного леса.

— Пойдем, Ми, — сказала ей Флоренсия, — попьем чаю, согреемся.

Ее решительный голос как-то странно прозвучал в этой застывшей, торжественной тишине.

— Ты всё? — посмотрела на нее расстроенная подруга.

— Да, — серьезно сказала она, — пойдем. Хватит. Надо жить для живых.

— Ты такая правильная, Фло, — вздохнула Миранда, — и сильная. А меня как будто на аркане сюда тянет.

— Зайдешь ко мне?

— Даже не знаю… мы с утра собирались с Ольгердом на Кампий дня на три. Надо собрать вещи.

— Это пять минут.

— Фло, ты же знаешь, что я копуша. И растяпа.

— Ничего, успеешь. Пойдем, нам лучше держаться вместе.

— Хорошо, что ты есть, Фло. Без тебя бы я просто умерла.

Они медленно пошли по дорожке к стоянке.

— Есть что-нибудь интересное на спутнике? — спросила Флоренсия, — что-то вы зачастили туда с Ольгердом.

— Есть, — призналась Миранда, — но я пока не скажу, что. Все так странно…

— Аппиры — вообще странный народ. Они же мутанты не только физически, но и психически. Если б ты знала, сколько я с ними намучилась!

— До аппиров здесь была другая цивилизация. Скивры. Аппиры, конечно, состоят с ними в генетическом родстве, но это совсем другая ветвь эволюции. Вторая попытка Создателя, так сказать… И снова неудачная.

— А что же стало со скиврами?

— Пока не знаю. Но, видимо, они плохо кончили, раз их тут нет.

— Если так, — усмехнулась Флоренсия, — то никто не учится на чужих ошибках: ни люди, ни народы, ни целые цивилизации. К чему тогда весь этот круговорот, если кончается все одинаково? — она оглянулась и указала рукой на ровные ряды оград и памятников, — тогда вот она, истина: чистота, покой и полное безмолвие.

— Фло, — вздохнула Миранда, — не взваливай на себя проблемы Господа Бога.

— Это верно, — согласилась Флоренсия, — у меня своих хватает.

На стоянке Миранда отправила свой модуль домой и села к ней.

— Только не надолго.

Они мирно пили чай с пирожными, когда явился хмурый Конс. Флоренсия уже забыла, как он улыбается. В щеку он ее все-таки поцеловал и вполне вежливо приветствовал Миранду.

Раскопки он давно забросил. Конс теперь со всей своей ненавистью занимался экстремистскими группировками, которые в последнее время совсем обнаглели. Людей выживали с Пьеллы вполне открыто: регулярно случались взрывы, кого-то убивали, кого-то просто запугивали. Это была настоящая негласная война.

— Будешь с нами чай? — спросила Флоренсия.

Ей было больно смотреть на мужа, так он весь похудел, осунулся и ожесточился. Вся его жизнь свелась к поискам, допросам, казням. Кроме того, он постоянно нарушал ее запрет и без конца телепортировал.

— Ты еще не смотрела новости? — спросил он вместо ответа.

— Мы были на кладбище. А что случилось?

— Взрыв в полпредстве. Пять человек ранено.

— Почему меня не вызвали?

— Им уже оказали первую помощь.

— Боже мой, — прошептала Миранда, — до полпредства они еще не добирались.

— Добрались, — жестко сказал Конс.

— Но как? — удивилась Флоренсия, — там ведь охрана?

— Что им охрана? — нехорошо усмехнулся муж, — у них есть Прыгун. Или ты уже забыла, как они похитили Аделу? Не понимаю, почему Леций не согласен убить его…

— Вы говорите о Кера? — тихо спросила Миранда.

— Больше, как будто, не о ком, — ответил ей Конс.

Флоренсия заметила, как побледнела подруга, как безнадежно опустились ее глаза к опустевшей чашке. Они очень сблизились за эту осень и зиму и многое друг о друге узнали. Но что-то в этой женщине оставалось для нее непонятным. Ее слабость сочеталась с фанатичным упорством, ее растерянность иногда превращалась в мудрость. То ли горе ее так закалило, то ли она всегда такая была.

Конс проглотил пирожное, запил заваркой, извинился и ушел к себе.

— Мне кажется, он понимает, что Кера сейчас сильнее, иначе давно убил бы его, — сказала Флоренсия.

Миранда взглянула на нее кроткими серыми глазами, слегка удивленными.

— Ты как будто оправдываешься за него, Фло? Зачем?

— Я представляю, что ты чувствуешь: убийца твоего сына разгуливает на свободе, и никто не в состоянии с ним расправиться. По отдельности он сильнее каждого, а вместе они никак не придут к общему решению.

— Я… я тоже не уверена, что это он.

— Что?

— Может быть, это кто-то другой, Фло?

— Ты с ума сошла, — покачала головой Флоренсия, — всё сходится на нем, у него нет алиби, он всегда поддерживал экстремистов. И он не соглашается на анализ спермы. Это бы сразу все прояснило. Так ведь нет же!

— Да, ты права, — снова опустила глаза Миранда, — конечно, это он, больше некому. Обидно, что мы ничего не можем сделать. Наших детей уже не вернешь, и людей они все равно выживут с планеты.

— Можем, — сказала Флоренсия, — кое-что мы все-таки можем.

Подруга снова посмотрела на нее, в глазах была полная безнадежность.

— О чем ты, Фло?

— У них политика, а у нас семья. Посмотрим, кто победит.

— Я не понимаю.

Флоренсия улыбнулась и шепнула ей на ухо.

— Я жду ребенка.

— Ты?! — Миранда посмотрела на нее с изумлением и даже с ужасом.

Примерно такой реакции Флоренсия и ждала.

— Да я, — твердо сказала она, — конечно, в моем возрасте уже не рожают, но все-таки это возможно. И я не могу больше рисковать никем другим. Это мое дело.

— Ты…

— Я жду смешанного ребенка. Они отняли у нас внука. Значит, у нас будет сын.

— Ты потрясающая женщина, Фло. Как ты могла на такое решиться?

— Кто-то же должен.

— Они убьют тебя так же как Аделу.

— Пусть попробуют. Пока никто не знает, кроме тебя, даже Конс. А когда будет заметно, мы примем меры предосторожности.

— Какие?

— Во всяком случае, мой муж всегда будет со мной. А с ним мне ничего не страшно.

— Ты счастливая женщина, если можешь сказать так.

Флоренсия огляделась. Ее совсем недавно уютный, радостный дом опустел и стал хмурым и тоскливым. Она давно не обращала внимания, как расставлена в гостиной мебель, как лежат ковры и висят занавески, какие цвета у люстры, где стоят вазочки и сувениры, все было пущено на самотек.

— Да, я счастливая женщина, — сказала она, улыбнувшись Миранде.

— Скажи, страшно любить Прыгуна?

— Ужасно! Я боялась его панически. Но мне нельзя было показывать, что я боюсь. Я же его лечила.

— А теперь?

— А теперь я к ним привыкла. Моя дочка Риция — тоже Прыгун. Так неужели я буду ее бояться? Она умница и ангел. Конс за двадцать лет ни разу меня не обидел, и, кажется, даже не изменял мне. Среди землян редко такое встретишь.

— Это уж точно, — кивнула Миранда.

— Если б не один-единственный выродок, я бы сказала, что Прыгуны даже лучше людей.

— А если их сила однажды обернется против тебя? — не унималась Миранда, этот вопрос ее явно волновал.

— Поверь мне, — сказала Флоренсия, — Прыгуны умеют любить.

Подруга сидела какая-то одинокая и потерянная и задумчиво помешивала в розетке вишневое варенье. Оно стекало с ложки тонкой струйкой.

— У тебя есть легенда о Геестиоре и Кревне? — вдруг спросила она.

— Есть, — удивилась Флоренсия.

— Дай мне почитать.

— Хочешь приобщиться к аппирской классике?

— Да. Хочу.

— Хорошо.

Она прошла в библиотеку и сняла с полки сборник легенд. В это время позвонила Риция. Глаза были встревоженные и несчастные, это было заметно даже на маленьком библиотечном экране.

— Что с тобой, девочка? — тут же спросила Флоренсия.

— Мама, мне надо тебе показаться.

— А что случилось?

— Со мной опять то же самое.

— Как?! Уже?

— Да. Те же симптомы.

— Ты только не волнуйся, детка. В конце концов, все в нашей власти.

— Я не волнуюсь, — с горечью сказала Риция, — просто я сама себе противна.

— Не говори так. Об этом никто никогда не узнает. Прилетай завтра в больницу. Я буду тебя ждать.

Не на шутку расстроившись после этого короткого разговора, Флоренсия вернулась в гостиную.

— Вот, Ми, твоя книжка. А сейчас извини, у меня срочные дела.

— Что-нибудь случилось?

— Ничего. Просто Риция себя неважно чувствует.

«Надо, пожалуй, сменить занавески на желтые», — подумала она, когда Миранда ушла, — «может, станет светлее?»

Метель настойчиво долбила во все окна. Ольгерд задернул шторы, чтобы не видеть неприютности тоскливого зимнего вечера. Отгородившись от внешнего мира, в зеленом свете настольной лампы было как-то спокойнее. Хотя, какое могло быть спокойствие после очередного взрыва?

Он позвонил Миранде.

— Я уже почти готова, — доложила она, наспех собирая заколкой волосы на затылке, — какие брать консервы?

— Какие любишь, — улыбнулся он.

— А ты какие любишь?

— Ми, дело в том, что я не смогу пробыть там с тобой несколько дней. Только отвезу тебя — и обратно.

— Это из-за взрыва в полпредстве?

— Да.

— Но что ты можешь сделать?

— Не знаю. Во всяком случае, я не могу сейчас покинуть планету.

— А как же я, Ол? Неужели я останусь одна на станции?

— Ты боишься?

— Я никогда не оставалась в космосе одна.

— Тогда отложи свою работу на неделю.

Миранда задумалась, потом посмотрела на него решительно.

— Ничего я откладывать не буду.

— Хорошо. Я дам тебе межпланетный коммуникатор на всякий случай. Если что — звони, я сразу примчусь. Ладно? Так тебе будет спокойнее?

— Да, конечно.

— Тогда я залечу за тобой завтра утром.

Потом были еще бесконечные звонки и переговоры. Последний звонок был в дверь.

— Мотя, открой, — попросил Ольгерд робота и пошел набросить рубашку.

Застегнуться он не успел: руки повисли как плети. В гостиную плавно вошла Анзанта. На ней не было шубы, платье отливало бронзой, волосы были каштановыми, а глаза синими. Он привык к таким переменам, тем более, что лицо у нее всегда оставалось прежним, до безумия красивым. Десять лет они не виделись, а ничего как будто не изменилось.

— Я подумала, что неудобно являться без звонка, — улыбнулась она, поедая его глазами, — вот и ты… ну, здравствуй.

Он тоже смотрел на нее во все глаза. У него полно было фильмов о ней и снимков, но далеко и навсегда их запрятал. Теперь она стояла перед ним живая.

— Мы же договорились, Анзанта, — сказал он с досадой, — зачем ты пришла?

— Не волнуйся, — проговорила она насмешливо, — я ничего не хочу вернуть. У меня к тебе дело.

— Дело?

— Разумеется. Меня послал твой отец. Я обещала ему помочь, и вот я здесь… застегнись наконец, раздеваться не придется.

Пальцы не слушались, и молнию, как назло, заело.

— Садись, — пробормотал он в полном шоке, — тебе, наверно, тяжело стоять.

— Да. Я отвыкла от гравитации.

Анзанта неловко села, почти упала в кресло, но позу приняла изящную: ногу на ногу, руки на подлокотниках, голова с наклоном, и волосы на одном плече. Ольгерд обречено смотрел в огромные синие глаза, на тонкую линию шеи, высокую грудь под бронзовой тканью, узкую талию, переходящую в округлые бедра, точеные ноги в черных сапожках с мехом. Она ему нравилась. Он все прекрасно помнил.

— Я хотела спросить Ричарда, но не решилась, — усмехнулась она, — как ты живешь, Ол?

— Как видишь. Вот мой дом. Вот мой мир.

— Не женился больше?

— Собирался. Ничего не вышло.

— Странно, — сказала она, вполне удовлетворенно, — странно, что ты один. Женщины должны любить тебя.

— Я все время не тех выбираю, — усмехнулся он.

— Я тоже, — Анзанта посмотрела ему в глаза, — меня только недавно восстановили в должности.

— Поздравляю.

— И то потому, что на Тритае неблагополучно.

— Да, слышал. Там свергли Гунтри.

— Ол, — богиня посмотрела на него снисходительно, — я бы никогда не опустилась в плотный мир из-за какого-то Гунтри. Эрхов не интересует ваша политика.

— А что интересует эрхов? — уточнил Ольгерд.

Он почувствовал облегчение, когда она ушла от личной темы. Но ненадолго.

— Магуста, — сказала Анзанта, и у него на секунду даже остановилось сердце, — она интересует и эрхов, и скивров, и лисвисов, и людей, и аппиров. Всех. Потому что она опасна. И потому что никто до конца не знает, что это такое.

Ольгерд понял, что разговор действительно будет серьезным. Он еще не забыл свои ощущения в энергетическом яйце. И при всем при том, эллой Энгтри был только щенком по сравнению с Магустой. Сердце торопилось стучать, как будто ему предстояло сейчас куда-то нестись, сломя голову.

— Так что же это такое? — спросил он.

— Скивр Дарий считает, что это продукт коллективного разума эрхов, внедренный в плотный мир. Скорее всего с целью эксперимента. Эрхи в этом не признаются. Я тоже нахожу это маловероятным, но другого объяснения у меня нет.

У него не было тем более. Он мог только задавать вопросы.

— Этот продукт автономен? Или до сих пор подпитывается от коллективного сознания?

— Неудачные и опасные эксперименты прекращаются тут же. А Магусте более трех тысяч лет по земному календарю.

— Откуда же такая энергия?

— Видишь ли, она не так сильна, как кажется.

Ольгерд посмотрел насмешливо.

— Что?

— Ол, я сама с ней сталкивалась на Тритае. Она уже слабая. Старая, наверно.

— Мне так не показалось в подземелье. Если бы не Сия, мы бы с Руэрто пополнили ее информационный банк.

Анзанта посмотрела на него с сочувствием и покачала головой.

— Спасибо Сии… А теперь послушай, что велел передать Ричард. Он специально встречался с Дарием, чтобы побольше узнать о Магусте.

— Дарий, это тот старикан на вулканической планете?

— Он самый.

— По-моему, он давно выжил из ума, Маррот.

— Он вполне в своем уме. И если он не вошел в Совет Мудрых, то только потому, что эрхи консервативны. Они не желают видеть в правительстве скивров.

— О! Да у вас та же бодяга, что и у нас. Прыгуны никого не желают видеть в правительстве, кроме себя. Где же ваше просветление? Или вы ничем не лучше нас?

Вопрос Анзанте не понравился, но она терпеливо, как ребенку, ему ответила.

— Гордыня и жажда власти — самые сильные страсти. На нашем уровне они еще не изжиты.

— Так изживайте. Вместо того чтоб отгораживаться ото всех, как от чумы, и ставить дурацкие эксперименты.

— Ол, — сверкнула она глазами, — я пришла не затем, чтобы отвечать за всех эрхов. Я просто согласилась помочь Ричарду.

— Извини, — хмуро сказал он, — я тебя слушаю. Что велел передать отец?

— Магуста на Тритае, — услышал он без всякого восторга, — чтобы ее уничтожить, ему нужны все Прыгуны и ты. Ее можно взорвать только изнутри, и ваших совместных усилий должно хватить.

Анзанта красиво перекинула волосы с одного плеча на другое и спокойно смотрела на него, как будто речь шла о туристической поездке. Ему же было дико все это слышать, а красота ее мешала сосредоточиться.

— Отец в своем уме? — спросил он, — неужели он думает, что мне удастся уговорить Прыгунов на такую авантюру?

— А что им остается? — пожала плечом богиня, — сегодня эта бестия на Тритае, завтра будет здесь. Или на Земле. Она растет.

— Черт возьми! — сорвался он, попасть еще раз в лапы эллоя ему совершенно не хотелось, тем более подставлять еще кого-то, — почему то, что напортачили эрхи, должны расхлебывать мы?

— Прежде всего, потому что это ваш мир, — недовольно ответила бывшая жена, — и вам в нем жить. И чего ты, собственно, боишься? Все вместе вы сильнее этой твари. Дарий знает, что говорит.

— Попробуй собери нас всех вместе, — усмехнулся Ольгерд, — знаешь, что у нас тут творится? Уверяю тебя, Прыгунам не до Магусты.

— Я сама могу поговорить с Лецием.

— Что ж, попробуй…

Он принес из бара алонское и разлил по фужерам.

— Извини, но тут, как говорится, без бутылки не разберешься.

— Я охотно выпью с тобой, Ол. Мне тоже не по себе.

Она вздохнула и подняла фужер, неуверенно держа его в руке. Они чокнулись.

— Ты… совсем меня забыл, или вспоминаешь иногда?

— Вспоминаю.

— Спасибо, что не врешь.

— Тебе врать бесполезно.

— Конечно. Я поцелую тебя и прочту все твои мысли.

— Там такая путаница, что я сам не могу разобраться.

— А я тебе помогу.

— Не надо, Маррот. Ты по-прежнему прекрасна, но ничего этого не надо.

— Ты боишься, что все вернется? — посмотрела она насмешливо, — не бойся, не вернется. Мы больше не будем гоняться друг за другом, как привязанные.

Обиделась, понял он.

— Пойми, я не ждал тебя. Я сделал все, чтоб тебя забыть. И… я просто не готов к такой встрече.

— Что ж, я все сказала и могу уйти.

— Как? Вот так сразу?

— А чего ты хочешь? — усмехнулась она.

Ему казалось, что разговор только начался. Он только начал приходить в себя, не без помощи выпитого вина.

— Куда ты пойдешь? — спросил он растерянно.

— К Лецию.

— Уже поздно.

— Ничего. Правители рано не ложатся.

— Разве нам больше не о чем поговорить, Маррот?

Она задумалась.

— Ты прав. Ричард просил передать еще кое-что.

— Что же?

— Это касается ваших убийств. Скивры знают больше, чем вы. Они следят за всеми Прыгунами.

Ольгерд снова напрягся. Странно и страшно было узнать вот так сразу то, над чем ломал голову полгода.

— Подожди… — он наполнил фужеры, — дай сначала проглотить…

— Это Риция, — спокойно проговорила Анзанта.

Он с трудом допил до конца, чуть не поперхнувшись. Вино показалось теплым и кислым.

— О чем ты говоришь? Что значит, Риция?

— Она убила Аделу.

— Что за бред?

— Это не бред. Похоже, девочка хочет править одна, без всяких наследников.

— Ты забываешь, что она тоже пострадала.

— Она? Ничего подобного. Она просто убила Патрика.

Все это звучало, как кошмарный бред.

— Кто же тогда ее изнасиловал? Или этого тоже не было?

— Конечно, нет. Патрик всегда был ее любовником. На этот раз она его убила и добилась своего: все решили, что убийца — мужчина. Она просто гениально отвела от себя подозрения.

— Ты говоришь, как будто сама это видела.

— Так сказал Дарий.

— Мне плевать, что говорит ваш придурочный старик! — взорвался Ольгерд, — по твоему, насилие нельзя отличить от обыкновенного свиданья в барахолке?

— Что ты так волнуешься, не понимаю? — нахмурила брови Анзанта, — или тебе приятнее думать, что убийца Азол Кера? Но истина одна, и она не будет подстраиваться под твои желания.

— Это не истина, — зло сказал Ольгерд.

— Думай, что хочешь, — пожала плечом богиня, — я не собираюсь тебя убеждать. Просто передаю тебе информацию. Решай сам, что с ней делать и как поступить.

С этой минуты его разум вступил с чувствами в смертельную и беспощадную борьбу. Все его существо было против, но у него не было оснований не верить скиврам. И с доводами рассудка тоже трудно было спорить. А вдруг родство с Тострой не прошло для нее бесследно? Что, если есть две Риции: одна ангел, а другая — дьявол? Сомнения разрастались как снежный ком. Почему она тогда решила, что Леций ее выгораживает? Она была в этом уверена. Почему? Может, думала, что он что-то знает про нее? Почему не объяснила, зачем собиралась ложиться в больницу? Потому что все это просто придумала в ответ на обвинения Энии.

Да… ее непременно бы заподозрили рано или поздно, если б не убедились, что это мужчина. Риция стала жертвой, и ее тут же вычеркнули из списка подозреваемых. Никто ни в чем не усомнился, даже Флоренсия, которая ее осматривала. Все слишком ее любили, чтобы быть объективными: Фло, Конс, Леций и он сам.

Внутри все клокотало. Ольгерд сидел и тупо смотрел в пол. Никакого решения он бы сейчас принять не смог. Можно было просто выкинуть это из головы и жить по-прежнему. Любить ее, боготворить ее, ждать, что она передумает и вернется к нему… А можно было набраться сил и вскрыть этот семейный нарыв династии Индендра. И уничтожить этим сразу всех, в том числе и себя.

Он сидел и все пытался найти хоть какое-то для нее оправдание и объяснение. Риция была всякой: и серьезной, и строгой, и самолюбивой, но жестокой она не была никогда. В это невозможно было поверить, вопреки здравому смыслу. Может быть, у нее бывают затмения, о которых она сама не помнит? Чего только не встречается у этих мутантов. Может быть, в самом деле, существуют две Риции?.. Что тогда? Он простит ей убийства? Он простит ей травлю землян и сегодняшний взрыв в полпредстве?

Голова шла кругом. Ему не хотелось верить, что Риция убийца, и он не верил. Просто не верил, как последний идиот.

— Что с тобой, Ол? — тревожно спросила Анзанта, — у тебя такое лицо…

— Пытаюсь понять, — ответил он, — как в ней все это совмещается.

— Они мутанты, — с сочувствием, но вполне спокойно сказала бывшая жена, она была слишком далека от этих проблем, — я помню ее маленькой девочкой. Она была прелестным ребенком, но слишком серьезным для своего возраста.

— Да, — сказал он, — слишком.

Анзанта смотрела внимательно, слегка наклонив на бок голову.

— Ты так сильно переживаешь за нее, Ол. Может, я зря тебе все это сказала? Может, между вами… что-то есть? Девочка выросла, стала красавицей…

— Ничего между нами нет, — сказал он, — просто мы все ее любим.

— В самом деле? А мне уж показалось…

Ему тоже когда-то показалось, давно, еще в конце лета. А теперь метель мела, набрасываясь на окна, да еще с таким видом, словно она никогда не кончится.

— Даже не представляю, — мрачно проговорил он, — что почувствует бедная Флоренсия, если узнает.

— Если? — удивилась Анзанта.

— Я никому ничего не скажу, пока не буду уверен до конца.

— Но, Ол! От этого зависит, кто отправится на Тритай. Вам надо обязательно взять Кера. Он самый сильный из вас.

— Маррот, решать буду я, — устало сказал он.

Она смотрела на него до боли знакомыми синими глазами.

— Тебе плохо. Тебе ужасно плохо в этом беспощадном мире. Я же это вижу!

Слова тоже были до боли знакомые.

— Это временно, — ответил он.

— Твое «временно» никогда не кончится!

— Прошу тебя, не заводи старый разговор.

Она с досадой отвернулась.

— Прости, я груб, — спохватился он, — все это от внезапности.

— Я понимаю. Я тоже боялась этой встречи.

Они какое-то время сидели молча. Кажется, только теперь он осознал, кто перед ним. И какая между ними уже пропасть. Уж лучше бы не видеть ее вообще, чем видеть в качестве совершенно посторонней женщины, заглянувшей по важному делу.

— Давай не будем больше о делах, — предложил он, — мы десять лет не виделись, неужели нам не о чем больше поговорить?

— Мне показалось, — чуть улыбнулась она, — ты сам этого не хочешь.

— Я хочу знать, как ты живешь. Что делаешь, кого любишь. Я хочу знать о тебе все. Раз уж ты здесь.

— Я здесь только до утра, Ол. Матрикат завтра распадется на атомы. А мне надо еще побеседовать с Лецием.

— Не надо, — сказал он, — я сам с ним разберусь.

— Ну что ж, — улыбнулась Анзанта, — тогда у нас до утра еще бездна времени.

Когда-то его преследовало ощущение, что время идет по кругу, крутится в гигантском колесе, где все уже было. Теперь он убедился, что находится в своем собственном маленьком колесе. Все уже было, все повторялось. И вырваться из него оказалось невозможно.

Волосы Анзанты рассыпались по подушке, она спала или притворялась спящей. Ее матрикат, а по-житейски — ее прекрасное женское тело — излучало тепло и нежность, которого он давно уже не видел. Он не собирался записываться в монахи, просто как-то не складывалось.

Он сидел, по-мальчишески обняв колени, и пытался найти утешение в глубоких философских размышлениях о том, что у каждого свой круг бытия, и сколько бы ты ни греб против течения, все равно тебя рано или поздно прибьет к тому же берегу. Он сидел возле своего берега, возле женщины, от которой так упорно убегал все десять лет, что снова угодил к ней в объятья.

Это уже не было любовью, скорее, тоской по молодости, по тем незабываемым ощущениям, по тому счастливому времени, когда все создавалось, а не рушилось. Люди были полны энтузиазма, а аппиры — надежд. Строились города и заводы, корабли метались между Наолой и Пьеллой, было трудно, суетно, но прекрасно. Ну почему по неумолимым законам бытия после подъема обязательно надо свалиться в какой-нибудь ухаб?

— Мне пора, — тихо сказала Анзанта, поворачивая к нему лицо.

— Уже? — огорчился он.

— Да, я чувствую.

— Подожди.

Ольгерд прижался к ней, целуя ее в горячую шею.

— Не хочу, чтобы ты видел, как распадается матрикат, — сказала она, — ты же знаешь, это зрелище не из приятных.

— Как мне все это надоело, — вздохнул он.

— Но ведь уже не так больно, правда? — она посмотрела на него, — мы ведь уже привыкли обходиться друг без друга?

— Не знаю, — сказал он, — когда уйдешь — пойму.

Когда она ушла, было пусто, но не больно. Больно было совсем от другого.

Ольгерд даже не заметил, что съел на завтрак. Он торопливо оделся и понесся к Миранде.

— Извини, я закопалась, — улыбнулась она смущенно, — посиди немного, я сейчас оденусь.

Ольгерд прошел в гостиную. Первое, что он увидел — стереоснимок Патрика на столе в золотой оправе. Рядом букет цветов. Миранда ничего не трогала в его квартире. Она жила тут как в музее.

— Неужели ее сына убила Риция? — подумал Ольгерд, и его чуть не вывернуло наизнанку от такого предположения, как будто это он сам его убил.

Всю дорогу ему было не по себе от этой мысли. Он понял, что неизвестность будет мучить его всю оставшуюся жизнь. И в любом случае лучше выяснить правду. Как бы ни хотелось лжи.

— Что с тобой? — встревоженно спросила Миранда в планетолете, — тебе плохо, Ол?

— Нет.

— У тебя такое лицо…

Он взял ее руку и поднес к губам.

— Ничего Ми. Все обойдется.

С космодрома он сразу полетел в больницу. Для убедительности распоров руку об обшивку люка. Получилось так правдоподобно, что пришлось самому забинтоваться носовым платком. Он не знал еще, как начать разговор и как расспросить Флоренсию, чтоб она не начала волноваться прежде времени. В душе была полная сумятица. Он вышел на мороз в распахнутой куртке, прошел в главный корпус, поднялся на лифте…

По стерильно чистому, бело-голубому коридору с узкой полосой окон почти под самым потолком ему навстречу шла Риция. От такой неожиданности у него чуть не выпрыгнуло сердце из груди. Ольгерд остановился.

Черные глаза обожгли его.

— Что с тобой? Ты тоже ранен? — спросила она с тревогой.

— Я пока нет, — усмехнулся он, — просто люки очень острые.

— Больно?

Он покачал головой. Он смотрел на нее, с отчаянием понимая, как она хороша, как нравятся ему именно эти черные глаза, эти детские губы, этот нос, этот лоб, эти брови, эти плечи, эти линии тонкой девичьей фигурки. Все его существо было настроено на нее. И все его существо не хотело верить в то, что она — чудовище.

— Почему ты так смотришь? — спросила она недовольно.

— Как?

— Не знаю… как будто это я взорвала ваше полпредство. Ол, я понимаю, что ты чувствуешь. Но не все аппиры — экстремисты. Неужели тебе это надо объяснять?

— Не все, — согласился он, — кучка озлобленных мерзавцев и один Прыгун.

— Прыгун, — жестко сказала она, — но не Прыгунья. Не смотри на меня так.

Они разошлись. Ольгерд даже не посмел оглянуться и посмотреть ей вслед.

Пока он ждал Флоренсию в ее приемной, заботливые аппирские медсестры настойчиво пытались оказать ему первую помощь. Он терпеливо отказывался. Наконец тетя Флора явилась, взглянула на него удивленно и пригласила к себе.

— Другим не доверяешь? — усмехнулась она.

— Только тебе.

— Где это ты так?

— Неудачно открыл люк.

— И выглядишь ты неважно. Не заболел?

— Скорее, устал, — он посмотрел на нее внимательно, — зато ты прекрасно выглядишь.

У Флоренсии как-то покруглело лицо и порозовели щеки, глаза загадочно блестели. Приятно было видеть, что она постепенно отходит от летних событий, но в то же время пронзительно жаль ее. Ей еще предстояло узнать нечто страшное.

Флоренсия улыбнулась, приняв комплимент, как должное, обработала ему рану и залепила ее биопластырем. Это заняло не больше трех минут.

— Я бы не отказался от чашки кофе, — сказал он, — я ведь прямо с Кампия.

— И ты оставил Миранду там одну? — изумилась тетя Флора.

— Там сейчас самое безопасное место, — усмехнулся Ольгерд, — во всяком случае, для землян.

— Пожалуй, ты прав, — она достала из шкафчика кофеварку и блюдо с выпечкой, — за полгода — пятнадцать жертв, не считая Патрика. Сам Гектор ранен. Такого еще не бывало.

Ольгерд следил, как она засыпает в кофеварку молотые зерна, и никак не мог начать разговор, ради которого пришел. Не находил повода. Это уже начинало его раздражать.

— Ты весь в отца, — заметила Флоренсия, — такой же любитель кофе.

— Почти не спал и хочу взбодриться.

— Мне тоже плохо спалось сегодня. Опять сплошные неприятности…

— Из-за Риции? — наконец спросил он.

— С чего ты взял? — почему-то настороженно взглянула на него тетя Флора.

— Я встретил ее в коридоре. Она больна?

Этот вопрос понравился Флоренсии еще меньше.

— Она вполне здорова, — сухо сказала она.

— Тогда что с ней?

— Ол, тебя это никак не касается.

— Считаешь, я совсем посторонний?

— Извини. Конечно, ты не посторонний… просто это нельзя назвать болезнью. Риция абсолютна здорова.

— Но что-то с ней не так?

— Ольгерд, — тетя Флора строго посмотрела на него, — зачем тебе это?

— Я люблю ее, Фло. Ты знаешь об этом?

— Знаю.

Она разлила кофе по чашкам и пододвинула к нему блюдо.

— Угощайся.

— Спасибо.

— Ол, с ней все будет в порядке. Можешь не волноваться. Такое с ней уже бывало.

Больше темнить было невозможно.

— И давно с ней это раздвоение? — напрямую спросил он.

Флоренсия вспыхнула, как будто он спросил что-то запрещенное.

— Я бы не называла это раздвоением, — сказала она нервно, — все равно она Риция и больше никто. Запомни это раз и навсегда. Не понимаю только, откуда ты узнал… Впрочем, конечно…

— Фло, — сказал он серьезно, — ты понимаешь, что это значит?

— Только то, — с непонятным раздражением ответила она, — что мутанты — это мутанты, и ничего тут не поделаешь. В любом случае, Риция — моя дочь и я буду любить ее всегда. А тебя это вообще не должно касаться. Насколько я знаю, она сама с тобой рассталась. И именно из-за этого.

Такое он слышал впервые.

— Из-за этого?!

— Конечно!

Ольгерд почувствовал холодный пот на спине. Этот короткий разговор его просто измучил. Он боялся ранить Флоренсию, а она, между тем, его щадить не собиралась, как будто он был деревянный.

— Я считал, что она послушалась Леция, — сказал он хмуро.

— Не без этого, — так же хмуро ответила Флоренсия, — но у нее были свои причины. Лично я говорила ей, что это пустяки, а она возомнила себя чудовищем! Это ведь в самом деле ерунда, Ол. Да-да, не смотри на меня так. Я встречала мутации куда более страшные.

— Фло, — он посмотрел ей в глаза, — ты меня в этом хочешь убедить или себя?

Она снова вспыхнула, румянец на щеках стал пунцовым.

— Как ты смеешь вообще рассуждать на эту тему?! Это «раздвоение», как ты выражаешься, касается только Риции и меня. Это тайна врача и пациента, матери и дочери. Мне неприятен этот разговор, Ол. И напрасно ты его затеял.

Ему все было уже, в общем-то, ясно. С Рицией действительно что-то было не так. Настолько, что она сочла нужным уйти от него. А Флоренсия боялась признаться в этом не то что другим, даже себе самой. Ее пугала и раздражала сама мысль о ненормальности Риции.

Ольгерд сидел в ее просторном кабинете с кофейным ароматом, с белым, заснеженным городом за зелеными занавесками и неумолимо погружался в липкое болото безнадежности.

— Извини, — сказал он, — я ухожу. Спасибо за кофе.

Нурвааль с самого начала повел себя довольно странно. Он прислал делегацию с подарками и с приглашением посетить его резиденцию в храме Намогуса. Ричард не ожидал такого показного радушия. Он собирался встретиться с Верховным Жрецом, но с глазу на глаз, не так официально.

— Советую женщин не брать, — сказал Коэм, — мало ли что он затеял.

— Я и не собираюсь брать женщин, — ответил Ричард, — мне достаточно того, что они сделали с Лауной.

— С Лауной совершенно загадочный случай, — покачал головой лисвис, — я не уверен, что тут замешан Нур.

— А кто?

— Не знаю, кто ее так напугал, но вряд ли жрецы на такое способны. Они не обладают реальной силой, вся их магия — просто фокусы. Пойми, это же не настоящие служители древнего культа, а обыкновенные выходцы с Вилиалы в пятом поколении. Никакими сакральными знаниями они не обладают. И вся их религия — плод фантазии Нура и его предшественников.

— Да. Но я не сомневаюсь, что все это связано с ее отцом. А отца похитил Нурвааль.

— Все может быть. Только мне кажется, в этой цепочке есть еще одно звено.

Зела и Эдгар были с Лауной. Девушка отрешенно сидела на диване, положив голову Эдгару на плечо. Он осторожно обнимал ее.

— Дед, она чего-то боится.

— Ей уже нечего бояться, — возразил Ричард, — она просто сидит и молчит.

— Я знаю, — заявил внук, — я чувствую.

— Почему она молчит?

— Она не может говорить!

— А чего она боится, ты не чувствуешь? — недовольно спросил Коэм, кажется, ему эта сцена не понравилась.

— Она в таком отчаянии, что трудно разобрать, — вполне серьезно ответил Эдгар и погладил ее волосы, — но я постараюсь.

Ричарду показалось, что лисвис стерпел эту фразу только благодаря своей воспитанности.

— Коэм, — сказал он, — Эдгар действительно умеет войти в чужое состояние. Я думаю, нам это поможет.

— Не знал, что он эксперт, — холодно ответил лисвис.

Больше признаков ревности он не проявлял, но Ричард решил прекратить недоразумение в зародыше.

— Эд, собирайся, — сказал он, — нас ждет Верховный Жрец.

— Ого! — усмехнулся внук, — прям-таки и ждет?

— С нетерпением. Даже дары прислал.

— Тогда ты тоже прихвати для него ящик «Зеленой звезды», он тебе до конца жизни будет благодарен.

— До конца ящика… оставь девушку и собирайся.

Эдгар с неохотой оторвался от Лауны и вскочил как на пружинах.

— Так! Что надеть?

— Термостат, — сказал Ричард, — на улице жара.

— А кто еще едет?

— Коэм и я. Больше никто.

— Будем брать оружие?

Ричард оглянулся на Коэма. Тот был хмур.

— Будем.

В полдень город напоминал раскаленную духовку. Идти пешком по такому пеклу было немыслимо. Три квартала они преодолели на модуле и опустились на площади, перед парадным входом в храм. Огромная песочно-серая громадина с толстыми колоннами никак не гармонировала с убогими домиками, запрятанными за глиняные заборы.

Площадь была выложена стандартным квадратным кирпичом, порядком потрескавшимся и обшарпанным. На ней не было ни души. В такое время все лисвисы сидели по подвалам.

— Кайф, — проговорил Эдгар, стирая пот со лба, — здесь бы даже дружище Обу холодно не показалось.

— Пошли, — сказал Ричард, смотреть тут было особенно не на что, да и глаза слепило от яркого солнца, — а то расплавимся.

— Пошли, — в свою очередь обернулся внук к роботу, понуро стоящему возле модуля с ящиком аппирских сигарет, — чего встал? Или себе хочешь оставить?

Реакция у охранников на входе была бурная. Они вытянули от изумления свои зеленые лица, расставили ноги и приложили к животам лучеметы вилиалийского производства десятилетней давности.

— Нурвааль ожидает нас, — сказал им Коэм.

— Это мы еще посмотрим! — был возмущенный ответ, — ждите Старшую жрицу.

— Он еще и бюрократию развел! — фыркнул Эдгар.

— Нет, — возразил Коэм, — просто они никогда не видели землян и не знают, как к вам относиться.

Ричард запасся терпением и молча ждал. В тени портала стоять было все-таки можно. Долго ждать не пришлось. Скоро из высоких дверей появилась ослепительно красивая женщина в золотом платье. При всем своем равнодушии к лисвийкам он не мог этого не отметить. Цвет кожи роли не играл, также как и расширенные словно от гнева или возбуждения ноздри. Природа щедро одарила ее роскошным телом, пышными бронзовыми волосами, выразительным лицом и огромными сверкающими глазами. Возможностей подчеркнуть свою красоту у нее тоже было немало.

Она взглянула на него оценивающе.

— Не сердитесь на охрану, — чуть надменно улыбнулись ее губы, — они просто выполняют свой долг. Прошу вас.

В просторном зале, куда они попали, было сумрачно и прохладно. Жрица остановилась и сочла необходимым объясниться.

— Охране незачем все знать, — сказала она, — они принимают вас за белых богов, а белым богам нечего делать в храме красного бога солнца. Кто из вас Ривааль?

— Я, — сказал Ричард.

Она снова обожгла его взглядом. В ней было так сильно женское начало, что не заметить это было невозможно.

— Мое имя Кантинавээла. Я Старшая жрица.

— Это мой внук, — указал Ричард на Эдгара.

— Эдвааль, — назвался Эдгар, глядя на жрицу с неприкрытым, просто на грани приличия, восхищением.

Кантинавээла и в его сторону сверкнула черными глазами.

— А это Коэмвааль, — продолжил Ричард, — наш друг.

— Робота представлять не нужно, — усмехнулась она, — идите за мной.

Замысловатыми коридорами они спустились куда-то в подвал и долго там плутали. Обстановка была самая типичная: лампы, ковры, овальные двери, сигнализация… все очень напоминало вилиалийскую больницу или учреждение. Царство Намогуса кончалось наверху. Внизу было царство Нурвааля.

Навстречу изредка попадались жрецы, прислуга, устаревшие роботы, все проходили мимо молча, только почтительно кивая ослепительной Кантине. Она даже не отвечала на кивки.

— Дед, — шепнул Эдгар по дороге, — я сексуально ошеломлен! Ты только посмотри на нее!

— А как же Лауна? — усмехнулся Ричард.

— Лауна — конфета. А это же взбитые сливки с мармеладом!

— Скорее, с перцем.

— Что ты понимаешь в женщинах! За всю жизнь — две жены и ни шага в сторону…

— Эд, это женщина непростая. Не советую тебе с ней связываться.

— Это я тебе не советую. Потому что ты женат. А я пока свободен.

Кантина остановилась напротив большой металлической двери.

— Подождите меня тут. Я доложу Верховному Жрецу.

Через минуту она вышла и торжественно объявила:

— Нурвааль ждет вас.

2

Верховный Жрец восседал в своем просторном кабинете на полукруглом диване. Навстречу инопланетным гостям он встал. Малиново-красный халат пышно пузырился на его атлетическом, почти черном теле. Лысая голова с орлиным носом и крупными ушами сидела на крепкой шее, обвитой цепями и цепочками. На правой руке в золотом браслете красовался обычный ручной переговорник. Эффектен был жрец, ничего не скажешь. Даже по-своему дико красив.

— Я не сомневался, Ривааль, что ты прилетишь, — сказал он, подходя ближе, — давай обойдемся без вилиалийских церемоний. Я их не люблю.

— Согласен, — сказал Ричард.

— Вам понравились мои дары?

— Нам некогда было оценить их по достоинству. Но мы тронуты твоим вниманием. Надеюсь, наш подарок придется тебе по вкусу.

Нурвааль кинул взгляд на ящик и удовлетворенно кивнул.

— Это лучшее, что ты мог привезти с Вилиалы.

— А теперь хватит любезностей, — сказал Ричард, — мне есть, что тебе сказать, Нурвааль.

— Мне тоже, — усмехнулся жрец, — я любезен, потому что мне совершенно не хочется портить отношения с Землей и ее полномочным представителем. Я собираюсь еще долго править на Тритае.

— В таком случае ты сделал ошибку еще на Желтом острове. Если ты собираешься долго править, ты должен вернуть мне Гунтривааля.

— Гунтривааля? — изумленно поднял брови Нур, — не понимаю, при чем здесь он?

— Нам обоим хорошо известно, при чем.

— Ты что-то путаешь, Ривааль. Я понятия не имею, где Гунтри и зачем он тебе нужен.

Эдгар подошел и шепнул ему на ухо:

— Дед, он врет. Он тебя боится.

Жрецу это не понравилось. Он хмуро посмотрел на Эдгара.

— Предлагаю твоим спутникам, Ривааль, подождать нас в гостиной.

— Хорошо, — согласился Ричард.

Кантина вывела их из кабинета. Нур посмотрел им вслед и снова хищно улыбнулся.

— Если ты прилетел только за этим, ты напрасно потратил время.

— Давай не будем ломать комедию, — сказал Ричард с неприязнью, — ты ведь знаешь, как я вытащил его из больницы. Неужели ты думаешь, меня остановят твои стены?

— Стен много, Ривааль, — покачал головой Нур, — и не только каменных.

— Хорошо, — терпеливо проговорил Ричард, понимая, что перед ним далеко не дурак, — давай сядем. И я объясню тебе, с каким огнем ты играешь, Верховный Жрец. Как ты думаешь, что такое Магуста?

— Хочешь посмотреть на землян? — спросила Кантина.

Аурис шла из зимнего сада с букетиком незабудок, ее мысли были очень далеко, где-то в прошлом, отчего было и грустно, и сладко.

— Кого? — удивилась она.

— К Нуру прилетели земляне. Белые.

— Как белые? — удивилась Аурис.

— Очень просто. Они же не лисвисы.

Сердце екнуло.

— А белая богиня тоже прилетела? — спросила она.

— Какая еще богиня? — недовольно поморщилась Кантина, — они не боги, они земляне.

— А кто такие земляне?

— Есть такая планета далеко-далеко. Называется Земля.

— Дальше Вилиалы?

— Намного дальше.

— Удивительно, — проговорила Аурис.

— Один сидит у Нура в гостиной. Можешь посмотреть.

В перерывах между службами, жертвоприношениями и оргиями, скука была смертная. Конечно, Аурис было интересно взглянуть, что за необычные гости посетили Верховного Жреца. Через полуприкрытую дверь она заглянула в его гостиную. Там действительно сидел странный гость, кожа его была почти такого же цвета, как у белой богини, только темнее, слегка коричневая, ярко-синий костюм был расшит разноцветными эмблемами. В остальном он ничем не отличался от светлых лисвисов: узкое лицо, длинный нос, черные прямые волосы до плеч. Сидел он в вольной позе, как у себя дома, и с кем-то разговаривал на вполне чистом лисвийском языке.

— Я бы тут с удовольствием прогулялся по коридорчикам.

— Я бы тоже, — ответил ему знакомый голос, — только нас никто не приглашал на экскурсию.

— Давай пригласим себя сами.

— Это неприлично.

— Скажи еще: неканонично!

— Остынь, Эд.

Аурис не видела, кто говорит, он был вне поля зрения, но ей почему-то показалось, что это Коэмвааль. От неожиданности она вздрогнула. Сердце забилось часто, как перед жертвоприношением. Она, конечно, быстро взяла себя в руки. Это не мог быть он. Это просто какие-то земляне. Да и что ему тут делать? Да и что толку, если это и он? Ничего уже не вернешь и не исправишь.

Отвернувшись, она грустно побрела по коридору к себе. За последние три месяца ее жизнь изменилась очень сильно, порой ей даже не верилось, что это она была служанкой у скандальной Мештавээлы, что это ее били, оскорбляли, насиловали, выгоняли в самое пекло на улицу… Иногда к ней приходила Герма, рассказывала, как пышет злобой хозяйка, как она ненавидит Аурис, как бесится, что ничего не может с ней сделать.

— Берегись, — предупреждала подруга, — она когда-нибудь придумает способ, как тебя убить.

— Ты ошибаешься, — печально вздохнула Аурис, — убиваю теперь я.

Она привыкла к жертвам. Они представлялись ей куклами. Так было проще. Привыкла она и к оргиям, хотя по-прежнему сидела в сторонке, затягиваясь сигаретой. Иногда она танцевала, выходя в круг, даже скидывала гиматий, но никто к ней не прикасался, все соблюдали негласное правило.

Вечером, после службы, Нур вызвал ее к себе. Он был хмур, но заботлив, как всегда. Усадил ее в мягкое кресло, налил вина, выставил перед ней коробку с вилиалийским шоколадом.

— Вот что, детка, — серьезно сказал он, — расскажи-ка мне о своей встрече с белой богиней.

Аурис смутилась. Она говорила об этом только жрице Склении, своей новой подруге, и то под большим секретом.

— В храме Намогуса не престало говорить о белой богине, — сказала она, — я служу ему.

— Оставим это, — досадливо отмахнулся Нур, — прежде всего ты служишь мне.

— Да, вэй.

— Не волнуйся и расскажи все по порядку. Зачем ты пошла на Красные болота?

— За мхом. Надеюсь, мне не понадобится объяснять, зачем мне понадобился мох?

— Нет, — хмуро взглянул на нее Жрец, — меня интересует только твоя встреча с Магустой и белой богиней.

— Кто такая Магуста, вэй? — не поняла Аурис.

— Те самые красные языки, что выползли из болота.

Она поежилась, вспоминая.

— Это было ужасно.

— Успокойся, детка. Все это позади. Рассказывай.

Аурис с содроганием поведала ему, как облизывали ее красные языки, похожие на холодное пламя. Как потом появилась белая женщина с золотыми волосами, обняла ее и освободила из красного шара. Про то, как вырезала она фигурку богини, Аурис говорить не стала.

— Ты бы узнала ее? — спросил Нур.

— Конечно.

— Это она?

Он протянул ей довольно старую вилиалийскую газету, на снимке с трапа планетолета спускалась золотоволосая белая богиня. С ней был такой же белый мужчина, только седой.

— Анзантавээла, — проговорила она, — почувствовав укол в сердце, ей не удалось послужить прекрасной Анзанте, как она хотела, все обернулось совсем иначе.

— Только ее нам тут и не хватало, — нехорошо усмехнулся Нур.

— Она добрая, — заступилась за богиню Аурис, — нам она не опасна.

— Кто тебе сказал, — сурово посмотрел на нее Жрец, — что наша цель — добро? Я не занимаюсь благотворительностью.

— А в чем наша цель? — тихо спросила она.

— Удержаться на верху пирамиды, — усмехнулся он, — и ты это прекрасно знаешь, детка. А если тебе это не нравится, можешь уйти.

— Мне некуда идти, — проговорила она.

Нур взглянул на нее мягче и снова заговорил отеческим голосом.

— А я тебя и не гоню. Разве тебе плохо здесь, девочка? Ты сыта и прекрасно одета. Почти все, что тебя окружает, привезено с Вилиалы, тритайцы не могут об этом даже мечтать. Ты вызываешь восхищение и трепет в толпе. И тебе это нравится. Если тебе чего-то не хватает, скажи мне. Почти всё в моей власти. Или кто-то здесь смеет обращаться с тобой непочтительно?

Аурис чувствовала в его словах какой-то подвох. Слишком он был с ней великодушен. Она, конечно, ни в чем не нарушала порядков, все свои обязанности исполняла добросовестно, но и не отличалась особым рвением. Она никогда ни о чем не просила и вообще старалась не выделяться, но он ее выделял.

— Мне хорошо здесь, — сказала она, — и я помню, что этим обязана вам, вэй.

— Выпей, — посоветовал он, — ты слишком напряжена.

— Я слишком часто пью в последнее время, вэй.

— Хочешь закурить?

— Нет. Спасибо.

— Напрасно. Земляне привезли мне целый ящик.

— Когда я курю, мое тело перестает меня слушаться.

— А ты боишься, — Нур взглянул на нее насмешливо, — что кто-то этим воспользуется?

— Я уже ничего не боюсь, — сказала Аурис уязвлено, — даже смерти. Просто мне не нравится терять над собой контроль.

— Напрасно. Иногда это очень помогает.

Его черный взгляд был таким пронзительным, что хотелось от него спрятаться.

— Если у вас все ко мне, — торопливо проговорила Аурис, — то я пойду. Вы разрешите?

— Куда ты все время торопишься? — пригвоздил он ее взглядом, — тебе плохо со мной? Или ты думаешь, что Верховный Жрец нарушит свое слово?

Ее лицо все больше заливала краска. Это был не страх, а всё нарастающее смущение, которое хотелось скорее подавить и уж, во всяком случае, не показывать.

— Вы не нарушите слово, — сказала она с вызовом.

— Ошибаешься, — вдруг усмехнулся он, — нарушу.

У нее упало сердце. Она тут же вспомнила, как вламывался к ней в каморку Сурнивааль, и ее захлестнуло отвращение.

— Нет, — зло сказала она.

Нур мгновенно стал серьезным. Лицо его окаменело.

— Аурис, запомни: я слишком ценю в тебе твою гордость. Именно этим ты мне и нравишься. Рано или поздно ты будешь моей. Но я хочу, чтобы ты пришла ко мне добровольно. Наложниц у меня хватает без тебя. А когда это случится, ты, я уверен, ни о чем не пожалеешь… Так что можешь не волноваться, насилие тебе больше не грозит. Напротив, я убью любого, кто посмеет принуждать тебя.

— А если этого никогда не случится? — с вызовом спросила она.

— Я умею ждать, — спокойно ответил он.

Слова Нурвааля и пугали, и волновали ее. Ей было странно, что она, маленькая, некрасивая, совсем еще недавно абсолютно ничтожная Аурис может так понравиться самому Верховному Жрецу. Что-то тут было не так. Она критически осмотрела себя в зеркале: жидкие, тонкие волосы, узкое, неинтересное лицо, худенькое тело… Без ритуальной раскраски и наряда она была просто серой мышкой, какой и прежде, мышкой, которую раньше никто не замечал. Только Коэмвааль заметил ее однажды и то из жалости.

Что же нужно от нее Верховному Жрецу? У него есть Кантина, Орма, Кливия и другие жрицы, одна краше другой, которые умеют то, что бедной Аурис и не снилось. Она никогда не сможет с ними сравниться. Просто ему хочется именно того, чего нельзя, именно ту женщину, которая сопротивляется. Вот и весь секрет. Он даже готов подождать.

— Аурис! — неожиданно вскрикнул у нее на столе переговорник, — тебя ждут на входе. Ты выйдешь?

— Да, — сказала она удивленно, к ней кроме Гермы никто никогда не приходил, а Герма была вчера и ушла, счастливая, с корзиной овощей.

Она надела золотое платье, повесила красный солнечный диск на шею, убрала волосы под высокий головной убор и со вздохом вышла. Настроения не было никакого. Нур его только испортил, выдавая одно за другое. Зачем дразнить бедную девочку, которую никто никогда не любил?

Да заката было еще далеко. Аурис вышла из полумрака храма на яркий солнечный свет. Ее обдало теплом, как из печки. В тени портала, между двух толстых колонн, вырастающих своей мощью из широких ступеней, стоял мужчина в серебристо-сером комбинезоне. Это был Коэм.

— Здравствуй, Аурис, — сказал он, подходя.

Она чуть не задохнулась от волнения. Все мгновенно пронеслось перед глазами: и первая встреча с ним, и вторая, и третья, когда он ее даже не заметил. Он давно перешел в разряд мечты вместе со своей прекрасной планетой, на которой все есть, и всем хорошо. Он просто не мог появиться больше в этой жизни, но он стоял перед ней и смотрел на нее своими серьезными серыми глазами, словно они расстались только вчера.

— Здравствуйте, — сказала она сдержанно.

— Я искал тебя у Сурнивааля, — зачем-то стал объяснять он.

— И там вам рассказали, что произошло, — усмехнулась она.

— Да. Это было довольно неожиданно, — признался он.

— Зачем вы искали меня?

— Чтобы помочь тебе.

— Я уже не нуждаюсь в помощи.

— Да, я вижу.

— Тогда, зачем же вы пришли?

— Наверно, затем, — Коэм усмехнулся, — чтобы посмотреть на тебя.

— Посмотрели? — вспыхнула она.

Он долго ничего не отвечал, только изучал ее взглядом. Она тоже смотрела на него и не могла понять: зачем ему все это? Разве он не вычеркнул из своих списков ее еще тогда?

— Аурис, давай поговорим не здесь, — сказал он наконец.

Она даже вздрогнула.

— О чем?

— Найдется, о чем, — заверил он.

— В храм вас не пустят.

— Я туда и не стремлюсь. Может быть, ты придешь ко мне?

Она вспомнила его номер, где он показывал ей звезды, и где она была так счастлива целый вечер. Отказаться от этого было невозможно, хоть и невозможно было повернуть время вспять. Она не могла не согласиться хотя бы потому, что надо было объяснить ему, как безнадежно увеличилась пропасть между ними. Она всегда была огромной, как космическая бездна, эта пропасть, а сейчас стала и вовсе непреодолимой.

— Хорошо, — сказала Аурис сухо, — я приду после вечерней службы.

Он объяснил, как его найти.

— Я знаю, — грустно посмотрела на него Аурис, — я помню.

Потом они расстались, стоять на жаре, и правда, было невыносимо. Коэм пошел к своему модулю на площади, она — назад в храм. В дверях, скрестив руки на груди, стоял Нурвааль. Меньше всего она думала сейчас о нем и никак не ожидала его тут увидеть.

— И что это значит? — грозно спросил он.

Было слишком жарко. Аурис взглянула на него и прошла в зал Намогуса, Жрец последовал за ней.

— Так что это значит?

Она остановилась и с вызовом посмотрела ему в глаза.

— Я не знала, что не имею права разговаривать.

— Ты имеешь право разговаривать, — хмуро сказал Нур.

— Тогда чем вы недовольны?

— Мне не нравится, как он на тебя смотрит.

— Обыкновенно смотрит, — смутилась Аурис.

— Откуда он тебя знает?

— Он бывал у Сурнивааля.

— Ясно, — усмехнулся Нур, — так чего же он хочет от моей жрицы?

— Этого я вам не скажу, — твердо заявила Аурис.

Она ждала вспышки гнева или презрительного запрета общаться с Коэмваалем. Но Нур только сверкнул черными глазами, как будто обжег ее.

— Смотри, не ошибись, Аурис. Вы слишком разные. Он никогда не поймет и не оценит тебя. И никогда тебя не полюбит.

У нее дрожали губы от волнения.

— Этого вы знать не можете, — тихо проговорила она.

— Могу, — возразил Жрец, — потому что чудес не бывает. Он живет по одним законам, а ты по другим. Ты живешь по моим законам. Может, он и хочет тебя, но он тобой побрезгует. Ты будешь унижена, Аурис. И мне будет досадно за тебя.

— Почему вы так переживаете за меня? — спросила Аурис, понимая, что в его словах много истины: Коэм действительно не переступит через ее убийства, если даже простой обман с приворотным зельем так его возмутил, он слишком чист и порядочен.

— Потому что я хочу тебя по-настоящему, — сверкнул глазами Жрец, — именно такую, какая ты есть, даже если у тебя будет лежать топор под подушкой. Твой бледный виалиец понятия не имеет, что такое настоящее желание.

От его глубокого, страстного голоса у нее мурашки пробежали по спине. Она чувствовала себя жертвой, над которой кружит хищный ястреб. Так он еще никогда с ней не говорил. Аурис попятилась, а потом и вовсе выбежала из зала Намогуса, чтобы только не видеть его обжигающих глаз.

После заката она решительно собралась идти в гостиницу. Сердце было не на месте и все время ныло, но она уже научилась владеть собой. Никто этого не замечал, кроме нее самой.

Платье она надела черное, украсила себя золотыми цепями, как это было принято у жриц, гладко причесала волосы и скрепила их диадемой. Вид у нее получился строгий и неприступный, быть раскованной и соблазнительной она просто не умела. Вот Кантине удавалось все: и царственная неприступность, и призывная сексуальность, она могла неуловимо жонглировать этими состояниями, доводя собеседника до исступления. Но то Кантина! Маленькая Аурис могла только замыкаться в своей невидимой раковине, как бы защищаясь ото всех.

Она взяла, как и положено, четырех охранников. Они проводили ее до самых дверей его номера. Коэм удивленно посмотрел на них.

— Они останутся на лестнице, — успокоила его Аурис, — мне не положено ходить одной.

— А оставаться со мной наедине тебе положено?

— Ну, я же пришла.

— Я очень рад.

Это был другой номер, хотя и очень похожий на прежний. Те же огромные окна, та же белая, полупрозрачная мебель, стандартный робот с четырьмя манипуляторами, кухня с печками и мойкой. Казалось бы, совсем недавно она умирала от тоски и стыда на такой же кухне. Сердце по-прежнему взволнованно колотилось.

— А служанка тебе не положена? — усмехнулся Коэм.

— Меня мало волнуют светские приличия, — ответила она, — и свидетели мне не нужны.

— Нур отпустил тебя? Мне показалось, он был не слишком доволен нашей встречей.

— Нур хорошо знает, что мне можно запретить, а что нельзя.

Коэм все время смотрел на нее с удивлением, как будто впервые видел. Она и в самом деле очень изменилась. Он выглядел вполне непринужденно только благодаря своему светскому воспитанию.

— Ты стала еще красивее, Аурис.

Еще! Как будто она когда-то была красавицей…

— Это только наряд.

— Не думаю. Ты по-другому смотришь и по-другому двигаешься.

— Мне положено. Я же жрица.

— Что тебе налить?

— Все равно.

— На Вилиале обычно начинают с белого сухого.

— А чем заканчивают?

Он посмотрел внимательно. Приветливая улыбка исчезла.

— Что с тобой, Аурис? Я тебя чем-то обидел?

— Извините, привычка, — смущенно проговорила она, — все время приходится защищаться.

— Возможно, ты заметила, что я несколько отличаюсь и от твоего бывшего хозяина, и от твоего Верховного Жреца, — серьезно сказал Коэм.

— Вы отличаетесь ото всех, — признала Аурис, — поэтому я вас не понимаю вовсе.

— Мне небезразлично, что с тобой происходит, — сказал он, — это тебе понятно?

— Пожалуй, да. Но уже не в вашей власти что-то изменить. Я жрица Намогуса, и этим все сказано.

— Ничего этим не сказано. Это обыкновенный спектакль, который можно в любой момент прервать. Не хочешь же ты сказать, что веришь в Намогуса?

Аурис все-таки выпила вина. Ей надо было как-то справиться с волнением.

— У вас нет аппирской сигареты?

— Ты это куришь? — почему-то удивился он.

— Да, курю, — с вызовом сказала она.

— Хорошо, подожди. Я спущусь к Риваалю.

Когда он вышел, Аурис схватилась за пылающие щеки. Ее трясло, и ничего поделать с собой она уже не могла. Она даже не могла понять, что она чувствует и почему так вызывающе с ним разговаривает. Чего она, в конце концов, хочет? Чтобы он не прикасался к ней? Или чтобы прикасался? В смятении она выпила без него еще один фужер.

Коэм скоро вернулся. Он принес сигареты, она затянулась один раз и поняла, что больше нельзя. При ее нервном состоянии она тут же потеряет над собой контроль и может наговорить ему такого, о чем потом пожалеет. Дрожь, тем не менее, прошла. Легкий туман в голове все обезболил и обесценил. Аурис сумела наконец взять себя в руки.

— Ну вот, — улыбнулась она, — теперь можно поговорить.

— Я хочу знать, что произошло, из твоих уст, — сказал Коэм.

Она только пожала плечом.

— Зачем тебе это знать?

— Надо, раз спрашиваю.

— Видишь ли, в моей бестолковой жизни все происходит не так, как я хочу, — Аурис смотрела ему в лицо, — я люблю детей, но я вытравила своего ребенка, я любила тебя, но налила тебе это проклятое приворотное зелье, я мечтала служить прекрасной белой богине, но я служу кровожадному Намогусу, я в жизни не обидела бы и мухи, но я — убийца. Я жрица-жертвенница. Знаешь, что это такое? Я наряжаюсь, танцую, развлекаю толпу, потом всаживаю нож в самое сердце. Видишь, как нелепо все получается? Твоей любви я недостойна, а в твоей жалости я не нуждаюсь.

— Сурни пытался тебя изнасиловать?

— Он занимался этим регулярно. Но на этот раз у меня под рукой оказался топор.

— И ты его убила?

— Да, я его убила. И не жалею об этом ни капли.

— Как ты попала в жрицы?

— Нур взял меня к себе. Я стала неприкосновенной. Этим он просто спас меня от смерти.

— И сделал из тебя машину для убийства?

Этот вопрос ее почему-то задел.

— Не говори о нем так, — сказала она с чувством, — я обязана ему всем, даже жизнью!

Коэм посмотрел разочарованно.

— Я опоздал — ты это хочешь сказать?

Ей показалось, что ее пальцы сейчас раздавят пальцами прозрачный подлокотник кресла.

— Да. Это, — с усилием выговорила она.

— Хорошо, — вздохнул Коэм, — не будем больше об этом.

С ужасом Аурис поняла, что он считает ее наложницей Нурвааля, такой же, как и все остальные жрицы. Наложницей, целиком принадлежащей своему господину. И это после того, как она только что призналась ему в любви… За окном проплывала холодная звездная ночь, такая же, как тогда, и совсем другая. Ничего в этой жизни не могло повториться. И где теперь та девочка, которая так себя презирала и ненавидела, но которая была гораздо лучше бессердечной жрицы-жертвенницы?

— Аурис, нам необходимо узнать, где находится Гунтривааль.

— Что?

Она даже не поняла сначала, что он сказал. Все ее мысли были о другом.

— Ты ничего не знаешь об этом?

— Гунтривааль? — удивилась она, — разве он жив?

— Он жив. Твой Верховный Жрец его прячет.

— Я служу Верховному Жрецу.

— Да, я знаю. Но он ведь не купил тебя с потрохами, Аурис. Тебе вовсе не обязательно участвовать в его грязных делах. Зато ты можешь помочь нам: мне, Лауне и твоей любимой белой богине.

— При чем тут Лауна? — недовольно спросила Аурис, ревность ужалила ее в самое сердце, она не могла слышать это имя из его уст.

— Гунтри — ее отец, — спокойно ответил Коэм.

— Вот оно что. Лауна — дочь свергнутого правителя… она тоже прилетела?

— Да. Она здесь.

— И снова нуждается в твоей помощи?

Насмешка в ее вопросе ему не понравилась.

— Лауна серьезно больна, — сказал он хмуро, — она чем-то напугана и даже не может разговаривать.

— Извини, — посмотрела на него Аурис, — ей, как всегда, хуже, чем мне. Но ты ведь не оставишь ее, правда?

Этот выпад Коэм тоже проглотил.

— Прежде всего, надо вернуть ей отца, — сказал он.

Она задумалась на минуту. Лауна невольно сломала ей жизнь. Помогать ей совсем не хотелось. Тем более не хотелось идти против Нурвааля.

— Ты напрасно просишь меня об этом, — твердо сказала она.

— Аурис, мне больше некого просить.

— Я сказала «нет», — она резко встала, потому что разговор становился бессмысленным и невыносимым, — спасибо за угощение.

Коэм не пытался ее удержать. Он уже все понял и сделал какие-то свои выводы. Она прошла в прихожую. Он проводил ее до двери, накинул ей на плечи шубу. Несколько мгновений они стояли не двигаясь. Сердце сжалось, но ничего не произошло. Его пальцы только один раз стиснули ее плечи и тут же отпустили.

— Кажется, сегодня я разочаровала тебя дважды, — усмехнулась Аурис.

— Я сам виноват, — сказал Коэм, — надо было увезти тебя сразу.

— А теперь на мне кровь, — добавила она резко, — мне нет места в вашем раю!

Лауна боялась оставаться одна. С ней все время кто-то был. Дежурство Эдгара подходило к концу, а Коэм все не шел. Разговаривать с бедной принцессой было бесполезно, она ничего не понимала и только смотрела умоляюще.

Эдгар пытался войти в ее состояние, но ощущал только страх, один огромный, всепоглощающий страх. Кто мог так напугать несчастную девочку? И когда? Роботы на входе утверждали, что никто из гостиницы тогда не выходил.

Лауна сидела на кровати, закутавшись в плед, поджав колени, и тупо смотрела в пол.

— Давай попробуем еще раз, — сказал ей Эдгар, он говорил с ней, как с животным, которое слов не понимает, но различает интонации, — только ты не бойся меня и дай мне руки. Обе. Вот так. Умница. Я знаю, я холодный, но ты потерпи. Я понимаю даже марагов. А уж такую красивую девушку…

Лауна послушно отдала ему свои изящные руки, совсем исхудавшие за последнее время. Эдгар погладил их, прежде чем стиснуть.

— Потерпи, сейчас попробую. Вот если б тебя обнять, так ведь не дашься…

Он сидел рядом с ней на кровати, закрыв глаза, сжимая ее горячие руки, и в который раз пытался вообразить, что он — Лауна. Скоро стало страшно. Как-то унизительно и безнадежно страшно. Это состояние было до того гнусное, что хотелось немедленно его прервать. Он держался. Потом тело его само сползло с кровати, отползло на четвереньках назад, Эдгар понял, что сидит на ковре и смотрит на кого-то снизу вверх. Глаза его были по-прежнему закрыты. Он пытался увидеть внутренним зрением, на кого смотрит Лауна. Кто этот злой гений над ней?

Ему показалось, что он начинает различать лицо, но в это время пришел Коэм.

— Что это ты делаешь? — спросил он хмуро.

Эдгар открыл глаза. Несмотря на неудачную попытку, он был счастлив стать самим собой, славным малым Эдгаром Оорлом, поэтому досадовать не стал.

— Пытаюсь войти в ее состояние, — объяснил он.

— Таким способом? — усмехнулся Коэм.

Настроение у лисвиса было отвратительное, и он, даже при всей своей воспитанности, не мог этого скрыть.

— Я почти увидел этого типа. Если б ты не зашел…

— Твое время вышло, Эд.

Коэм относился скептически к его способностям.

— Думаешь, я буду с этим спорить? — посмотрел на него Эдгар, — у меня есть развлечения помимо работы сиделкой.

— Однако ты работаешь сиделкой очень увлеченно.

— Не понимаю, что тебе не нравится?

Коэм не ответил. Он подошел к Лауне и присел на край кровати.

— Как она?

— Все так же.

— Так и просидела весь вечер?

— Да. И не ест ничего. Мы с бабулей пытались ее накормить — бесполезно.

— Черт знает что! — неожиданно сорвался выдержанный лисвис, — здесь даже врачей приличных нет!

Таким его Эдгар никогда не видел.

— Может, здесь не врач нужен, — сказал он.

— А кто? — посмотрел на него Коэм.

— Колдун, например.

— Кто? Колдун?

Лауна вдруг вскрикнула и зарылась с головой в одеяло.

— Ничего себе, — изумился Эдгар, — смотри, как она испугалась. Неужели я угадал?

— Вряд ли, — покачал головой лисвис, — просто она влюблена в одного колдуна. Или в шарлатана, который выдает себя за колдуна.

— Тогда откуда у нее такой страх?

— У нее сейчас на все одна реакция — страх. Ее нужно срочно лечить. Причем, у нормальных, опытных врачей, а не у всяких шарлатанов.

Эдгар в душе почему-то был с ним не согласен, но не стал спорить, тем более что Коэм был не в духе.

— Тебе самому-то врач не нужен? — спросил он.

— Спасибо за заботу, — усмехнулся лисвис, — мне хватит бутылки.

Утром Эдгар приступил к опросу местного населения об известных колдунах. Скоро он убедился, что его внешний вид вызывает у несчастных горожан столбняк и немоту. Несмотря на свой безупречный язык с аристократичным вилиалийским акцентом, он не смог добиться никакого понимания.

Горожане были забиты и пугливы, их кирпичные и глинобитные дома — убоги, всех заботила только одна проблема: выжить. Отчаявшись что-то выяснить на улицах и рынке, Эдгар наконец вспомнил, что не все лисвисы убоги и запуганны, что некоторые вполне цивилизованны и спокойно относятся к землянам.

Беспокоить Верховного Жреца он не решился, зато прекрасная Кантина, смотревшая на него слишком выразительно, вполне могла ответить на его вопросы. Эдгар двинулся к храму Намогуса. Пешая экскурсия по городу получилась увлекательной, жара еще не обрушилась на несчастных лисвисов, солнце только поднималось над домами, ласково облизывая булыжные мостовые. В этот час Порг был даже красив.

Лисвисы столбенели, завидев его. Это было забавно.

— Белый бог! — слышал он вслед.

Богом его называли, очевидно, потому, что его серийный термостатический костюм синего с белым цвета сверкал и переливался не хуже, чем парадная тога Верховного Жреца. Был бы он в лохмотьях — его бы приняли за нечистую силу.

Забавы кончились, когда охранники на входе отказались его пускать. Лисвисы вообще были бюрократами, а тритайцы, видимо, вдвойне. Ему сказали то же, что и вчера: что нечего белому богу делать в храме Намогуса.

— Да не нужен мне ваш храм, — сказал Эдгар, — мне нужна жрица Кантина.

— Она ждет тебя? — хмуро уставились на него охранники.

— Ждет, — не моргнув глазом, соврал он.

Кантина вышла в алом платье, которое держалось на ее точеных плечах на двух тоненьких ленточках, сколотых брошками. Казалось, оно вот-вот соскользнет с нее. Фантазия дорисовывала остальное. Эдгар уставился на нее и забыл, зачем пришел. Такого роскошного и призывно полуприкрытого тела он еще не видел. Его не смущал темно-зеленый цвет ее кожи, он давно к этому привык, зато его сводили с ума совершенные линии ее фигуры. Это была не девчонка, не девушка-ровесница, с какими ему доводилось иметь дело. Это было нечто из другого измерения. Женщина.

Эта женщина оценила его взгляд по достоинству. Ее легкая улыбка была снисходительной. Эдгар понял, что повержен и шкурой белого медведя лежит у нее в ногах.

— Тебя снова не пускают, Эдвааль? — сказала она своим грудным голосом.

— У вас тут сплошная бюрократия, — поморщился он.

— Идем, — улыбнулась она.

Они прошли через сумрачный зал Намогуса с огромным солнечным диском и алтарем под ним и оказались в зале поменьше с шахматным черно-белым полом и бассейном с рубиновой водой. Вдоль стен стояли курильницы и лавочки на изогнутых ножках, на полу лежали ковры, и подушки.

— Это зал для омовений, — сказала Кантина.

— Классно, — ответил Эдгар озираясь, — а почему вода красная?

— Нур что-то добавляет в нее. Мы любим красный цвет.

— А на Вилиале он считается неприличным.

— Какое нам дело до Вилиалы?

— Когда я играл злодеев, — усмехнулся Эдгар, — меня обязательно наряжали в алый гиматий. Чтобы было канонично.

— Не бойся, — Кантина посмотрела ему в глаза, — я не злодейка, хоть на мне и алое платье.

— Ты так прекрасна, что не можешь быть злодейкой, — проговорил он, чувствуя подступающее желание, и, что самое удивительное, чувствуя ответное желание у нее.

Их как будто связали одним большим кушаком. Вчера ему показалось, что она просто дразнит его. Сегодня он понял, что этого ей мало. Очевидно, она не представляла, какие их ждут температурные трудности. Сердце начало тихонечко поднывать.

— Разве у землян не иные понятия о красоте? — усмехнулась Кантина.

— Красота бывает разная. Земляне тоже бывают и черными, и белыми, и желтыми, и коричневыми. И все по-своему хороши. А уж когда поживешь в посольском городке, где сброд со всей галактики, научишься понимать любую красоту.

— Вот как… — она посмотрела искоса, ответ ей понравился, — так какую же ты видел самую красивую женщину в галактике? Только не говори, что это твоя мать, это заблуждение всех мальчишек.

— Не скажу, — успокоил ее Эдгар, — это не она. Это моя бабушка.

А этот ответ прекрасной жрице не понравился.

— Бабушка? — изумилась она.

— Собственно, она мне не бабушка. Она жена моего деда.

— И она так красива?

— Безумно.

— А как же я?

— Вас трудно сравнивать. Вы такие разные.

— Ну а еще кто-нибудь может сравниться со мной?

— Никто. Ты ослепительна.

Кантина сверкнула глазами и отвернулась. Эдгар чувствовал ее, чувствовал, что она хочет не столько его, сколько острых ощущений. Белого любовника у нее еще не было. Это его не смущало, он сам хотел того же самого, смущала только разница температур и еще, самую малость, своя неопытность.

Она стояла к нему спиной. Эдгар осторожно взял ее за плечи. Тепло от ее тела волной побежало по рукам. Этого хватило, чтобы придти в дикое возбуждение, которое с трудом удавалось сдерживать. Он обнял ее за талию, погладил высокую грудь под алой тканью. Она взволнованно дышала, но не отталкивала его.

— Ну, как? — спросил он, — я намного теплее айсберга?

— Надень перчатки, — посоветовала она.

Эдгар запустил пальцы в ее роскошные волосы и поцеловал ее в ухо.

— Кое на что перчатку не наденешь.

Кантина наконец высвободилась. Она смотрела на него и глубоко дышала, глаза блестели от возбуждения. Он хотел только одного, немедленно обнять ее снова, крепко обнять, совсем не ласково, просто впиться ногтями в соблазнительную мякоть ее тела.

Она постояла в раздумье, потом подошла к бассейну и решительно что-то повернула на пульте, видимо, регулятор температуры. Потом закрыла двери зала на щеколду.

— Ты хочешь, чтобы я искупался в кипятке? — усмехнулся Эдгар.

— Мы обманем природу, — сверкнула глазами Кантина, — или ты боишься?

— Отличная идея, — согласился он, — лучше свариться вкрутую, чем уйти от тебя.

Она вошла в красную, словно кровью разбавленную воду, первой. Ей это ничего не стоило. Эдгару же сначала показалось, что от него сейчас останется один бульон. Потом, как ни странно, его кожа приспособилась к кипятку. Обмануть природу оказалось вполне реально.

Зеленая лисвийка в красной воде, да еще с горящими глазами выглядела фантастически. Хотелось соответствовать ее ожиданиям. Эдгар попробовал войти в ее состояние и понять, чего она хочет, чего просит ее сладострастное тело. Ей хотелось очень крепких рук, поцелуев, больше похожих на укусы, и редких, но резких толчков внутри своей разбуженной плоти. Это все, что он успел понять, пока не подошел к ней.

От нее, как от русалки, пахло то ли тиной, то ли чешуей. Эдгар взял ее за плечи и почувствовал, что она вдруг сникла. В последний момент прекрасная жрица чего-то засмущалась, даже ее огромные зрачки сузились до узких щелок. Пожалуй, ее можно было понять. Не каждый день с неба сваливаются холодные белые любовники.

— Не бойся, — сказал он уверенно, он знал, что ей нужно, — все будет хорошо.

Она обвила его руками, горячие губы жадно прильнули к его губам, мягкая грудь прижалась к его груди. «Боже, что я делаю!», — в последний раз подумал Эдгар.

Первое ощущение было скомканным, он слишком старался ей угодить и не думал о себе, да и вода — не лучшее место для любви. Совершенно уставшие, они вылезли из бассейна и упали на подушки. Эдгару казалось, что все его тело излучает, как печка. Ледяной душ ему бы сейчас не помешал. Кантина смотрела в потолок с совершенно отрешенным видом. Судя по всему, она осталась довольна.

Едва отдышавшись, они снова вцепились друг в друга, на этот раз по-человечески, а не по-рыбьи. «Женщина», — думал он, раздвигая ее сильные, упругие бедра, — «непостижимое существо, другая вселенная! Войти в эту вселенную, ворваться в нее, нарушить ее покой, взорвать его к чертовой матери и самому взорваться…»

Он действительно как будто взорвался, даже не подозревая, что в нем заложен такой источник сладострастия. Потрясенный, он целовал ее влажную шею и пылающее ухо, Кантина, все еще тихо постанывая, впивалась ногтями в его спину.

— Ты невероятный любовник, Эд. Я только подумаю, а ты уже знаешь, что мне нужно. Может, ты читаешь мысли?

— Я просто угадываю, — улыбнулся Эдгар.

— У тебя что, было много женщин?

— Нет, — честно признался он, — но будет.

— Не сомневаюсь. Но такой как я у тебя не будет никогда.

— Это уж точно!

— Так кто самая красивая женщина во вселенной? — спросила Кантина, глядя на него с нескрываемым торжеством.

— Ты, — сказал он вдохновенно, — конечно, ты. Ты — самая красивая женщина во вселенной.

— Ты придешь завтра?

— Завтра? Я приду сегодня!

— Вечером зал будет занят. Нурвааль устраивает тут оргии со жрицами.

— И ты тоже пойдешь?

— Вряд ли. Ничего нового там не будет.

— Я приду завтра в это же время.

— Хорошо. Только как ты догадался, что нужно придти сегодня?

Эдгар наконец вспомнил, зачем пришел. Ему даже стало не по себе от своего легкомыслия, но признаваться в том, что его намерения были весьма невинны, он не стал. Не хотелось разрушать ее иллюзий.

— Ты так выразительно на меня смотрела! — сказал он.

— Положим, ты тоже, — улыбнулась Кантина.

— Ты меня просто заколдовала, — незаметно перешел он к интересующей теме, — ты часом не колдунья?

— Ты почти угадал, — проговорила Кантина польщенно, — мой отец — колдун.

— Настоящий? — спросил Эдгар изумленно.

— Конечно.

— И много у вас тут колдунов?

— Много мелких знахарей и шарлатанов. Но настоящий — только он один. Он самый сильный.

— А где он живет?

— В Ячменном поселке на Красных болотах.

— Почему же не в Порге?

— Ему там нравится.

— Но многие, я слышал, боятся Красных болот.

— Отец не боится. Он вообще не боится ничего.

— Должно быть, хорошо иметь такого отца?

— Да, конечно, только…

— Что только?

— Ничего.

У прекрасной жрицы вдруг пропала охота к откровенности.

— Ты начинаешь остывать, — сказала она.

Эдгар разомкнул объятья.

— Значит, мне пора, — вздохнул он.

— Не забудь, — соблазнительно улыбнулась она, — завтра в это же время.

3

Элигвааль понуро брел через болото к скалам, похожим на чьи-то полусгнившие зубы. Там, в Рыжей пещере, в огромном зале с колоннами сталактитов и глыбами горного хрусталя он обычно возвращался к Магусте. Ему было еще не время, но его мучили вопросы: кто так властно воспользовался его телом, как он посмел это сделать, чем провинилась бедная девушка, и кого это они ждут?

Состояние было мерзкое. Он всегда знал, что не хозяин своему телу, но эллы никогда не вели себя с ним так бесцеремонно, в конце концов, он был с ними одно целое и поставлял им самое главное — информацию о внешнем плотном мире. Он был глазами, ушами и кожей Магусты, он привык чувствовать от нее поддержку. Сейчас же у него было чувство, что он сам себя высек.

Его встретил Тардб, правда прическа у него была от Оллори, высокая, как пирамида, а костюм от Верма из зеленой чешуи. Случалось, путали и большее при матрикации: лицо, конечности, черты характера…

— Оставь свою злость, Элиг, — сказал он по-лисвийски, — у нас и так нет равновесия.

— Снова смена лидера? — усмехнулся колдун.

— Нет.

— Тогда что случилось с Борфау? С чего это он так рассвирепел?

— Скоро сам узнаешь, — сказал Тардб, — идем.

Элл обнял его, обтек своим размягчевшим телом, Элиг почувствовал его тепло и вибрации, изменение структуры в тонкую сторону было приятным, как освобождение из плена, но он всегда помнил, что ему предстояла обратная материализация, весьма мучительное и долгое занятие. Он потерял очертания, как кусок разогретого парафина. Оба перемешались, обвились друг вокруг друга спиралями, пещера постепенно исчезла, превращаясь в красный туман.

Мир, в который он попал, потряс его как и в первый раз. Этот странный мир все время менялся и состоял из обрывков и чудовищных нагромождений воспоминаний всех эллов. На зеленой лужайке с ромашками и колокольчиками вздымались огромные прозрачные грибы с планеты Хормион, призмовидные железные конструкции подпирали зеленовато-желтое небо, дома были совершенно немыслимых очертаний, в них один архитектурный стиль настраивался на другой. И все это менялось в течение нескольких минут. Одно сознание наползало на другое. И пока один элл выпускал на лужок родных его сердцу козочек и мурн, другой по-своему выгибал крышу его дома.

Первое впечатление было одно — сон. Не кошмарный, скорее просто странный, просто изменчивый и нелогичный, как все сны.

Элиг огляделся. Доминантом был старый аппир Борфау, поэтому пространство имело тот урбанистический вид, какой сохранила его память: мосты над реками, очертания высотных домов вдали, дороги с проносящимися мимо экипажами…

Смена Доминантов происходила постоянно, поэтому Магуста меняла свой нрав и очертания, то впадала в спячку, то гонялась за новой информацией. Новички типа Элига вступать в борьбу не решались, тренированное сознание ветеранов подавляло их сразу. Правда, попадались иногда сильные и яркие личности, которые сразу все перестраивали по-своему, но это были исключения. Большинство же первые несколько столетий пребывало в безысходности и тоске по своим близким.

Увы, обратного пути из Магусты в плотный мир не было, Элиг был материализован усилиями всех эллов и без связи с ними мгновенно растаял бы, как солнечный зайчик.

Тардб выглядел устало, он сошел с приемной платформы и позвал за собой Элига. Внизу толпились эллы. Они умирали от скуки и жаждали новой информации. Все воспоминания и фантазии были давно пережеваны и перемолоты. Ничего нового в замкнутом мире не происходило. Магуста была голодна — ей требовалась новая информация, новая личность, новая жизнь, новые эмоции.

На него смотрели самые разные лица, к нему тянулись разные руки, конечности и щупальца.

— Сейчас, — сказал Элиг хмуро, — сейчас вы все узнаете.

Он лег на траву и закрыл глаза. Эллы тут же обступили его со всех сторон. Он вспоминал, а они все поглощали его воспоминания. Они поглотили его красные закаты, теплых пушистых мурн, пахнущих молоком, сладкий дым очага, они впитали его сомнения и размышления на крыльце, боль его пациентов, они сожрали его любовь и надежды и даже не подавились его отчаянием.

Потом он открыл глаза и сел. Ромашки вокруг смотрели на него своими желтыми глазами. Эллы тоже не сводили с него глаз. Сейчас они все были колдуном Элигваалем.

— Это что же? — вдруг с изумлением спросил Цевсмевс, вставая на четыре лапы, — это мы любим девушку, которой причинили зло?

— Хотел бы я знать, — хмуро сказал Элиг, кто из вас надел меня как перчатку? Кто посмел? Борфау?

— Пойдем со мной, малыш, — услышал он за спиной властный голос Доминанта, — я объясню тебе, что происходит.

— Бор! — послышались крики из толпы, — мы любим девушку! Мы не должны ее мучить!

— Молчать! — резко сказал Доминант, — вас не спрашивают.

— А ты спроси! — выступила вперед Сейга, — или тебе наплевать, что нам больно и стыдно?

— Вам больно и стыдно до тех пор, пока вы — Элиг. Это ненадолго. Скоро у нас будет такой улов, что вы забудете про лисвисов вообще.

— Что ты задумал, Борфау? Откуда ты знаешь про улов? Кого мы поглотим?

— Вы мне надоели! — резко бросил бывший аппир, — Элиг, идем отсюда.

Они пошли по тропинке к беседке, которая возникла на высоком берегу реки. Толпа возмущенно загудела о том, что надо бы сменить лидера.

— Ты рискуешь, Бор, — сказал ему Элиг, — нельзя обращаться с ними, как с мурнами.

— Это мелочи, — усмехнулся Доминант, — сейчас рискуем мы все и гораздо больше.

Беседка была маленькая и беленькая, как в провинциальной дворянской усадьбе. Борфау разместил в плетеном кресле-качалке свое грузное тело, его белое, полное лицо было суровым и озабоченным.

— Что случилось, Бор? — спросил Элиг с тревогой, — что-то не так?

— Ты возмущался, что ты перчатка, которую я надел? — усмехнулся Доминант, глядя ему в глаза, — так вот: во-первых, это не я. Я — это ты, мы с тобой — одно целое, и я люблю Лауну не меньше. Поверь, я нашел бы более деликатный способ узнать у нее намерения Ричарда Оорла.

— Тогда кто же?

— Ты забыл, кто мы? Мы все — лишь перчатка на руке Источника. Мы — продукт его сознания. Он или они, я не знаю, сколько их, позволяют нам действовать самостоятельно, но когда им надо, они используют нас как орудие.

— Ты хочешь сказать, Бор, что моими устами с Лауной говорил сам Источник?

— Да. И он настроен весьма жестко. Потому что нам, а значит, и ему грозит опасность.

— В лице Ричарда Оорла?

— Нет. В одиночку он нам не страшен. Но он намерен собрать всех Прыгунов на Тритае.

— Прыгунов?! Таких же, как наш Раск?

— Да, только семерых.

Элиг на минуту задумался. Картина стала вырисовываться безрадостная.

— Ты представляешь, что тут начнется? — спросил он хмуро.

— Да, — кивнул Борфау, — я вряд ли останусь Доминантом. Доминантом станет кто-то из них. Дальнейшее поведение Магусты будет непредсказуемо, к тому же нас ждет информационный взрыв. Но мы хотя бы избавимся от внешней угрозы. Нам не нужна внешняя угроза, Элиг. И только это меня сейчас заботит.

— А это реально: поглотить сразу семерых Прыгунов?

— Риск, конечно, есть, но небольшой. Источник с нами и он озабочен этим еще больше, чем мы.

— Мне не нравится наш Источник, Борфау, — сказал Элиг, — он неразборчив в средствах и ни во что нас не ставит.

— Ты только сейчас это понял? — усмехнулся Доминант.

В его светлых глазах была бесконечная, тысячелетняя усталость и полное осознание безнадежности. Выхода из Магусты не было, не могло быть и возвращения в нормальный эволюционный цикл развития материи. Они все были вечными пленниками.

— Что он сделал с Лауной? Я могу это исправить?

— Не смей, — жестко сказал Борфау, — в лучшем случае они тебе этого не позволят. А в худшем — просто убьют ее. Такие мелочи они устраняют не глядя. Ты этого хочешь?

Элиг смотрел на реку. По гладкой воде торжественно проплывало какое-то древнее судно с квадратными парусами, вдали вздымались небоскребы несуществующего города, медово-желтое небо клубилось зелеными облаками. Скрипя зубами, он выпустил в это зловещее небо стаю черного воронья.

За огромными окнами дворца насупившись стояли заснеженные ели. Мелкая метель порывами налетала на них, потом стихала, как зубная боль. В зале заседаний было ослепительно светло, словно в летний полдень. Черный полированный стол отражал огни люстры и серьезные лица правителей. Директория собралась в полном составе за исключением Кера. Ольгерд даже не волновался, он почему-то чувствовал всю безнадежность этой затеи — вытащить Прыгунов на Тритай. Проблем у них было слишком много и без Магусты.

Конс докладывал, как продвигаются дела с экстремистами. Он был как всегда смертельно бледен и хмур. Резкие морщины пролегли ложбинками от носа к уголкам рта. Он выглядел сейчас гораздо старше своего брата.

Леций наоборот казался отдохнувшим и полным сил. Заботы об Энии все Индендра разделили поровну, все еще оставаясь одной семьей, несмотря на все дрязги. Правда, Азол Кера в эту семью уже не входил. Он уединенно жил в своем замке и никого не принимал.

Руэрто Нрис, очевидно, не выспался со своими служанками. Он слушал с таким видом, словно его все это совершенно не касалось. Его кучерявая голова покоилась на кружевных брыжах как на подносе и лениво щурилась.

Би Эр был — само спокойствие. Таким он умудрялся быть всегда. Порой он не произносил ни слова, но уже одним своим видом предотвращал свары темпераментных Прыгунов.

Риция… Риция была, как всегда, серьезна. Черные ресницы опущены низко. Она ни разу так и не взглянула на Ольгерда, как будто догадывалась, что он все знает. От этого беспрестанно ныло сердце. Разум и чувство все еще боролись в Ольгерде не на жизнь, а на смерть.

— Всего нейтрализовано пять группировок, — суммировал Конс, — но до центра мы так и не добрались. У них хорошо продумана система конспирации. Все задержанные — рядовые аппиры. И ни одного бывшего Пастуха, хотя очевидно, что именно они всем этим заправляют. Именно они хотят вернуть утраченные привилегии, и именно им мешают и Прыгуны, и люди… Нрис, не спи! Тебя это тоже касается. Кажется, это ты поддерживал идею Кера о выселении землян. Видишь, к чему это привело?

Руэрто открыл свои желтые, совиные глаза.

— Если ты помнишь, дядя Конс, я был против переселения Пастухов. Я предлагал оставить их на Наоле. Почему меня тогда никто не послушал?

— Люди сами их перевезли, — сказал Би Эр, — и теперь пожинают плоды своей доброты.

— Кого из Пастухов ты проверял? — спросил Леций.

— Всех, — заявил Конс, — все вне подозрений. Невозможно определить место их собраний. Это говорит об очень продуманной организации и дисциплине.

— Еще бы! — усмехнулся Нрис, — они двадцать лет к этому готовились.

— За Кера следить бесполезно, — докончил Конс, — он пешком не ходит.

Ольгерд терпеливо ждал, когда же дадут высказаться ему. Леций уже знал обо всем, но от комментариев воздержался.

— Тебе придется сделать официальное заявление, — категорично заявил брату Конс, — что Директория не имеет к этим взрывам никакого отношения. И что Кера с его шовинизмом из Директории вышел.

— Это и так всем известно.

— Нет! Пока ты отмалчиваешься и решаешь, чью сторону принять, аппиры не знают, что думать. По-моему, решать уже поздно. Надо ясно сказать, с кем ты, Леций.

Повисла долгая, напряженная пауза. Верховный Правитель молчал, молчали в ожидании и все остальные. От его ответа слишком многое зависело.

— Хорошо, — наконец сказал он, — я выступлю. Людей надо удержать любой ценой.

— Папа… — удивленно взглянула на него Риция.

— Когда судно дает крен, все дружно перебегают на другую сторону, — объяснил ей Леций, — нам сейчас главное — не утонуть.

— Значит… — она наконец взглянула на Ольгерда блеснувшими глазами, — все изменилось, папа?

— Да. И не в лучшую сторону.

— И мы теперь должны доказать свою дружбу землянам?

— Если получится.

Ольгерд не выдержал ее взгляда и отвернулся. Справа сидел Нрис, он что-то сказал ему, не думая, и даже получил ответ.

— Оорл, мы тебя слушаем, — объявил наконец Леций.

Не глядя на Рицию, Ольгерд подробно описал свой разговор с Анзантой, точнее, ту его часть, которая касалась Магусты. О прекрасном чудовище, которое глядело на него блестящими черными глазами, он не сказал ни слова. Его выслушали молча, не перебивая. Это уже было странно, он ждал, по крайней мере, недоумения.

— Сколько это займет времени? — деловито спросил Конс.

— Не имею понятия, — ответил Ольгерд.

— Я смогу отлучиться дня на три, не больше.

— Я тоже, — серьезно сказал Леций.

— Нет, — помотал кучерявой головой Нрис, — не уложимся. Два дня ты будешь только отходить от прыжка.

— Все это слишком не вовремя, — констатировал Конс.

— Проблемы всегда возникают не вовремя, — философски заметил Би Эр, — но если Прыгуны с ней не разберутся, тогда кто?

— Да это-то ясно…

Ольгерд понял, что недооценил самоуверенности Прыгунов, их вселенского самомнения. Даже Нрис, который на своей шкуре прочувствовал, что такое эллой, ни на минуту не призадумался: а что будет, если Магуста окажется сильнее?

— Давайте смотреть на вещи трезво, — призвал всех Леций, — на это уйдет недели две, не меньше: пока мы отдохнем, пока все разведаем…

— Пока будем приходить в себя, — добавил Руэрто усмехаясь.

— Вот именно. Планета не может остаться без присмотра. Кто-то из Прыгунов должен остаться здесь.

— Видимо, я, — сказал Би Эр, — все равно я уже мало чем могу вам помочь.

— Это само собой, — посмотрел на него Леций, — тебя мы беспокоить не будем. Но я говорю о Риции.

Все посмотрели на Рицию. Ольгерд с ужасом подумал, что это маленькое чудовище останется полной хозяйкой на планете, пока все Прыгуны будут на Тритае. Ему хотелось закричать, что всё, что угодно, только не это, но никто бы ему уже не поверил.

— Ричард настаивал, чтобы были все Прыгуны, — сказал он.

— Это невозможно, — возразил ему Леций, — мы не станем брать женщин. Тем более кто-то должен замещать меня все это время.

— Тогда это просто безумие, — покачал головой Ольгерд, — мы не соблюдаем главное условие.

— Не думаю, что одна Риция что-то изменит.

— А Кера?

— Иметь с ним дело — вот это настоящее безумие.

Узел затягивался. Ольгерд смотрел на Рицию. Она приняла сказанное отцом, как должное. Она готова была остаться хозяйкой на планете и даже ничуть не удивилась такому решению. Ему показалось даже, что она слегка улыбается. Чему?! Что она задумала?!

— Вы не учли еще один момент, — сказал он обречено, — я не Прыгун. Как я попаду на Тритай?

— Так и быть, — посмотрел на него Леций, — научим.

Из зала заседаний он вышел усталый и обреченный. Ужасно быть зрячим, когда все вокруг слепы. Ужасно быть обыкновенным старым ослом, захотевшим любви юной красавицы, возжелавшим ее точеного тела, не заглядывая ей в душу. Чем плоха была Синела? С ней было так легко и уютно! Он отказался от нее и получил взамен то, что заслужил: мучительное, обреченное чувство к маленькому чудовищу, прекрасному, беспощадному и непостижимому.

— Ол, не уходи, — остановила его Риция, — зайди ко мне.

Он посмотрел ей в глаза и двинулся следом. Ее фигура, ее походка, покрой платья, отросшие до плеч черные волосы, — все было совершенно, как всегда. С кошачьей грацией она проскользнула в приоткрытую дверь своих покоев.

Девичья спальня была в нежно-голубых цветах, почти треть комнаты занимал цветник с огибающим его ручейком. Эту моду — делать из спальни зимний сад — она переняла у отца. Леций роскошь любил и приучал к этому дочь. За окном мела метель, в комнате цвели тропические растения, согретые искусственным светом.

Будущая Верховная Правительница остановилась, гордо выпрямив свою узкую спину и подняв подбородок. Ольгерд не знал, какой его ждет разговор, но в любом случае ничего хорошего не ждал.

— Ты слышал, что сказал отец? — спросила она.

— Он много говорил.

Ее глаза блестели, уголки губ чуть подрагивали в улыбке.

— Ол! Он сказал, что все изменилось!

— Ну и что?

— Ты не понимаешь? — она долго смотрела ему в глаза, — теперь мы можем пожениться… Или ты уже не хочешь?

Он не то чтобы не хотел, он вообще теперь этого не представлял. Жениться на убийце — до этого его сумасбродство еще не дошло. К тому же он был уверен, что Риция давно забыла о нем. Ольгерд так опешил от неожиданности, что не знал, что сказать. Но его молчание все равно выдало его с головой. Риция побледнела, уголки губ неуловимо опустились вниз.

— Ты говорил, что будешь ждать меня…

— Риция, я не собираюсь жениться из политических соображений, — сказал он первое, что пришло в голову, — а что, если крен снова будет в другую сторону?

— Вот как ты все понимаешь, — с досадой проговорила она.

— Да. Извини, — сказал он сухо.

Риция отошла на шаг, глаза блестели по-прежнему, только не от радости, а от обиды.

— Ол, ты больше не любишь меня?

Более сложного вопроса просто не могло быть. Конечно, он любил ее. Любил настолько, что даже не сказал никому о ее преступлениях, все искал ей оправдание в ее генах, в ее безумии, в раздвоении ее личности…

— Это ни к чему, — ответил он хмуро.

Риция резко отвернулась. Он видел только ее узкую, надменно выпрямленную спину, хотел уйти и не мог. Так они и стояли молча. И вместе, и врозь. В одной комнате, но в совершенно разных мирах.

— Ты ведь не все сказал на собрании, — наконец проговорила она совсем другим, глухим каким-то голосом.

Сердце сжалось. Ему показалось, что Риция сейчас признается во всем.

— Не все, — подтвердил он.

— Вы ведь говорили с Анзантой не только о Магусте.

— Не только.

Риция повернулась и посмотрела пронзительно.

— Тогда что ты тут стоишь? Уходи.

— Ты ничего больше не хочешь сказать?

— Зачем? Я и так наговорила лишнего.

— Риция… — он не посмел взять ее за плечи, но подошел к ней как можно ближе, он даже видел, как дрожат ее ресницы, — может, я как-то смогу помочь тебе?

Она только презрительно усмехнулась.

— Ты собираешься помочь Верховной Правительнице? Откуда у тебя такое самомнение, Ольгерд Оорл? Я прекрасно обойдусь и без тебя.

В полном бессилии он вышел. Тропический цветник сменился на белые сугробы и ледяной ветер, и это было весьма кстати. Он долго шел пешком по заледеневшему заливу навстречу садящемуся в серые тучи бронзовому солнцу. Модуль, как преданный пес, полз следом. Вспоминалось почему-то совсем другое: скалистый остров в море, жара, акваланги, колыхание водорослей на глубине… Риция проплыла над ним в хрустально-бирюзовой бездне, она была еще подростком, и он впервые заметил, как привлекает его это гибкое тело, как приятно смотреть на него, как хочется к нему прикоснуться. Конечно, он запретил себе об этом думать, и несколько лет ему это удавалось.

Что задумала эта девочка? Она останется полной хозяйкой на планете на целых две недели, а может, и больше. Ее экстремистам только того и надо. Что они взорвут на этот раз? Кого убьют? Кого еще запугают до смерти?

Кто остается? Би Эр, Азол Кера и Сия. Смогут ли они противостоять Верховной Правительнице? Би Эр умен, но слаб. Кера заперся в замке и на всех плюет. А Сия просто обожает свою племянницу, она никогда не поверит, что та — убийца. Что же делать? Что, черт возьми, делать?! Прыгуны ему не поверят, но надо, по крайней мере, предупредить Гектора.

Пронзительным ветром его продуло насквозь. Окоченев, он сел в теплый модуль, откинулся на спинку сиденья и дал команду лететь в полпредство.

Жертвоприношение было скромным, Нур велел ограничиться двумя лагусками, видимо, не хотел дразнить землян. Аурис сошла с помоста, сполоснув окровавленные руки в позолоченном тазу. Охранники заключили ее в неприступное кольцо. Толпа шумела, звуки литавр и барабанов сливались с гимнами и воплями толпы. Почему-то хотелось пить.

— Стерва! — вдруг услышала она сквозь весь этот шум, — дрянь! Будь ты проклята!

Слева, протискиваясь через толпу, бежала Мештавээла, ее потное, раскрашенное лицо под рыжим париком было перекошено от ненависти. Аурис не собиралась отвечать ей, она была надежно защищена своей охраной да и виноватой себя перед этой женщиной не считала.

— Уберите ее, — устало сказала она.

Охранник вышел из круга и пинками прогнал Мештавээлу прочь. Она затерялась в толпе, но ее пронзительные крики доносились еще долго.

На душе было пусто: ни торжества, ни обиды. Одна усталость. Аурис пришла к себе, затянулась сигаретой, ополоснулась в ванной и выпила бокал вина. Все было как обычно: жертвоприношение, отдых, пустота, дурман, «служение» Намогусу в зале для омовений…

Интересно, стоял Коэм в толпе или нет? Видел он ее на помосте? Впрочем, какая теперь разница? Он не любит ее такую и не хочет. Тут Нур оказался прав. Она не пара вилиалийскому аристократу. Сначала она была для него слишком ничтожна, а теперь — слишком порочна.

Аурис затянулась и, обмотавшись простыней, упала на кровать. Скоро к ней заглянула Кантина.

— Что ты здесь одна? — удивилась она, — пойдем в зал.

— А что, все уже собрались?

— Давно… О! Да ты уже обкурилась?

— Вовсе нет.

— Тогда одевайся.

Старшая жрица выглядела вполне довольной. Ее упругие губы загадочно улыбались, глаза горели. Она стала как-то особенно хороша, хотя дальше, казалось бы, некуда.

— Почему ты так смотришь? — улыбнулась она.

— Не пойму, что с тобой, — сказала Аурис.

— Да?

— Ты стала просто восхитительна, Канти.

— О, да! — жрица довольно рассмеялась, — я самая красивая женщина во вселенной! Даже земляне это признали.

— В самом деле? — изумилась Аурис, она считала, что у землян свои представления о красоте, воплощением которой была белая богиня.

— Ты мне не веришь? — нахмурилась Кантина.

— Мне просто странно…

— Ничего странного. Во вселенной должна существовать самая красивая женщина. И эта женщина — я.

Это трудно было оспаривать. Ее точеную фигуру облегало алое платье, красивое лицо утопало в волнах бронзовых волос, огромные черные глаза смотрели с торжеством и вызовом.

— А как же Анзанта? — прошептала Аурис.

— А что мне Анзанта? — насмешливо ответила жрица, — ее внук — мой любовник, а скоро им будет и ее муж. Тогда она поймет, кто из нас прекраснее.

— Не понимаю, зачем тебе это, Канти?

— А зачем она явилась сюда? Чтобы кичиться своей космической красотой? Чтобы наши женщины почувствовали себя уродками и стали отбеливать себе кожу и умирать от этого? Нет уж, этого я не допущу! Я красивее, чем она, и наши женщины должны это знать! Темная кожа лучше светлой, бронзовые волосы лучше золотых, черные глаза лучше зеленых!

— Боже, Канти…

— А еще она явилась, чтобы поколебать нашу веру в Намогуса, в наши обряды, в наш порядок, в меня, в тебя, в Нурвааля! Как она смеет расхаживать по нашей планете, как у себя дома?!

Аурис стало совсем нехорошо от таких слов. Она по-прежнему в тайне любила свою белую богиню.

— Но она же помогает всем больным, — вступилась она за прекрасную землянку, — и Рыжая богиня тоже помогает. Они не делают ничего плохого!

— Они расшатывают нашу веру. Смущают наших мужчин и унижают наших женщин.

— Канти, мы ведь и сами ни во что не верим.

— Нам можно, — высокомерно заявила жрица, — а толпе — нельзя.

Аурис накинула на золотое платье васильковый гиматий. Она тоже была сейчас хороша, но ей никогда бы не пришло в голову считать себя самой красивой женщиной во вселенной и даже претендовать на это. Да и зачем? Странная эта Кантина…

— А что, молодой землянин — хороший любовник? — спросила она, примеряя диадему с синими сапфирами.

— Даже слишком, — усмехнулась жрица, — но я хочу того, другого. У него такой взгляд…

— Ты безумна, Канти, — серьезно сказала Аурис, — Нур говорил, что Эдвааль — котенок, а Ривааль — тигр. Играй лучше с котенком, не дразни тигра.

— Ты ничего не понимаешь, — пожала плечом Кантина, — играть с тигром гораздо интереснее!

— Все равно, что с огнем.

— Да он без ума от меня! Его бледная поганка ему давно надоела.

— Как знаешь. Я тебя предупредила.

Старшая жрица только рассмеялась в ответ.

В зал они вошли вместе. Неприятный осадок от разговора Аурис запила вином. Было шумно и весело, возлияния сменились танцами. Кантина лежала рядом на подушках и лениво отвергала всех претендентов на ее прекрасное тело.

— Мой котенок лучше, — усмехалась она.

К Аурис никто, как всегда, не подходил.

— А я, пожалуй, пойду, — вдруг сказала она.

— Ты?! — изумилась Кантина.

— А что? — холодно взглянула на нее Аурис, — думаешь, я не умею танцевать?

Она встала, скинула гиматий и вошла в круг. Ее появление вызвало такой шок, что все замерли. Это ее не смутило. Аурис почувствовала себя как на помосте с жертвой перед бурлящей толпой. Под ритмичный стук барабанов она подняла руки и стала раскачивать свое гибкое тело как тростник на ветру. Голова кружилась, руки и ноги почти не слушались и все делали сами.

Нур сидел и смотрел на нее пронзительным взглядом, потом отбросил пустой кубок и вошел в круг. Все танцевали, обнимались, ублажали друг друга, но ей казалось, что остались только они вдвоем: Нурвааль и она, его жрица.

Он медленно приближался к ней. Она немного боялась, ей было обидно, что это все-таки не тот, о ком она мечтала, и тоже не любит ее, а просто хочет получить то, чего нельзя. Она чувствовала себя сломленной и опустошенной. И терять ей совсем уж было нечего, даже мечты не осталось.

Нур поднял вверх руки, коснулся ладонями ее ладоней. Они танцевали вместе, сплетая пальцы, ударяясь телами, глядя друг другу в глаза. Потом он сбросил халат, она выскользнула из платья. Все смотрели на них, это возбуждало еще больше. В глазах у Верховного Жреца светилось торжество. Ждать ему пришлось недолго, всего несколько месяцев.

Она много раз видела, как овладевает он своими жрицами, довольно грубо, по-хозяйски, ей даже снилось иногда, что то же самое он проделывает с ней, и она просыпалась не то от страха, не то от возбуждения. А потом не могла на него смотреть.

Его черное лицо с орлиным носом жутко улыбалось в дрожащем свете факелов. Аурис не могла понять, танцуют они или уже нет. В такт музыке его руки оглаживали ее тело, вертели ее, прижимали, заставляли раскачиваться вместе с его черным телом, горячим и твердым как скала. Коэм отверг ее, Нур ее хотел, а она хотела утешения.

Потом они оказались на подушках, Нур властно склонился над ней, раздвинул ее колени, впился губами в ее губы. Ей показалось, что она падает в пропасть, навсегда, навечно. От страха возбуждение исчезло.

— Что с тобой? — спросил Нур, сразу это заметив.

— Пусть… пусть все уйдут, — сказала она с отчаянием, — я так не хочу!

Верховный Жрец усмехнулся, посмотрел на своих сотрапезников.

— Пошли все вон! Быстро!

Голос его прогремел громко и властно. Через минуту никого в зале не осталось.

— Ну что? — сказал он с торжествующей улыбкой, — ты довольна?

— Я… я боюсь тебя.

— Неправда. Ты боишься только себя, девочка. Того сладострастия, которое в тебе заложено. Твои глаза блестят, твое лоно влажно от желания, твои губы дрожат, твое сердце бьется часто… И это прекрасно, не надо этого бояться.

— Ты правда хочешь меня?

— Никого в жизни так не хотел.

Она в последний раз посмотрела на него с ужасом и закрыла глаза. Тускло светили факелы, коптили курильницы, по-прежнему стучала в висках музыка. Не открывая глаз, Аурис плакала. Потому что никто, кроме мамы в далеком детстве, ее не ласкал, никто не был с ней так нежен, как этот жуткий Жрец. Она падала и падала в пропасть, но уже не с ужасом, а с наслаждением.

— Ну? Где же твой топор? — спросил он, устало откидываясь на подушки, его нежность и страсть неожиданно сменились иронией.

— Ждет своего часа, — ответила ошеломленная Аурис.

— Ну-ну, — засмеялся он.

Ей хотелось прижаться к нему, ответить ему благодарностью на его ласки, но ей показалось, что Верховному Жрецу это уже не нужно. Он свое уже получил. Дикий зверек покорился ему, а большего он и не хотел. Единственное, что отличало ее от других жриц — ее недоступность — исчезло.

— Так я пойду? — спросила она сдержанно.

— Куда?

— К себе. Я хочу спать.

Он посмотрел прищурившись.

— Что ж, иди. И не плачь. Ничего страшного не произошло.

— Хотелось бы надеяться, — с досадой бросила она, подобрала свою одежду и вышла из зала.

Ричард с Эдгаром сидели на пороге старого дома колдуна Элигвааля в Ячменном поселке. Колдун отсутствовал. С наступлением сумерек быстро холодало, воздух стал влажным и вязким. Со стороны болот несло гнилью, редкие корявые деревца протягивали к багровому небу свои скрюченные ветки, словно умоляя о пощаде.

— Странный дяденька этот Элиг, — заметил Эдгар, — дочь — Старшая жрица, а он живет в такой дыре!

— Весьма странный, — согласился Ричард.

— Лично мне выть охота от такого пейзажа.

— Дело не в этом. Он не боится Магусты — вот, что странно.

— Мы тоже не боимся.

Ричард усмехнулся, глядя на внука.

— Конечно, поэтому и ждем пятерых Прыгунов. И не суемся к ней. А Элиг разгуливает на болотах один.

— Может, он несъедобный?

— Не знаю. Мне все это не нравится, Эд.

Внук беспечно пожал плечами.

— Что ты волнуешься, дед? Мы его просветим насквозь, этого колдуна.

— Сомневаюсь.

— Я тебе сразу скажу: опасен он нам или нет.

— Это я пойму как-нибудь и без тебя.

Эдгар уставился на корявые деревца, на его юном лице не было ни тревоги, ни сомнений. Ему, в общем-то, все давалось легко, и без конца везло. И он наивно думал, что так будет всегда.

— Еще пять минут такой медитации, и я пойду и повешусь от тоски, — заявил он весело, — мне уже жить неохота. Сколько можно ждать?

— Еще полчаса, — сказал Ричард, — потом мы примерзнем к ступенькам.

— Зачем же доводить дело до крайности? Прилетим сюда завтра.

— Завтра могут быть другие дела.

— Какие? Ты надеешься, что на тебя обрушатся твои Прыгуны? Да они еще месяц будут совещаться, если вообще не откажутся!

Спорить на эту тему Ричард с ним не собирался.

— Сиди и жди, — сказал он жестко.

Эдгар встал, попрыгал, помахал руками, покрутил головой.

— По-моему, ты меня недооцениваешь, — заявил он.

— Да?

— Конечно! Я нашел колдуна. Я найду тебе Гунтри. Только потерпи немного.

— Интересно, как? — усмехнулся Ричард, он безуспешно искал Гунтривааля уже неделю.

— По личным каналам, — засмеялся Эдгар.

— Каким еще личным каналам? — насторожился Ричард, ни ему, ни Зеле, ни Ингерде не нравились подозрительные отлучки Эдгара, после которых он возвращался совершенно обессиленный и опустошенный, как будто на нем возили кирпичи. На вопросы, где это он был, Эдгар, как обычно, отшучивался.

— По каким таким каналам? — повторил Ричард, потому что ответа не последовало.

Эдгар смотрел на него и отрешенно улыбался.

— Наша прекрасная бабуля как-то сказала, что у всех есть свои тайны: у нее, у тебя, у мадам… Представь, у меня тоже есть свои секреты.

— Я не собираюсь выворачивать тебя наизнанку. Но у тебя слишком мало опыта, чтобы самому все решать.

— Практика показывает, что достаточно.

Эдгар представлял собой переходную форму от подростка к мужчине со всеми ее парадоксами. Он был уже высок и широк в плечах, но в его движениях еще была мальчишеская угловатость и суетливость, он изо всех сил старался быть самостоятельным и даже не догадывался, насколько он беззащитен и уязвим.

— Хотя бы помни, — сказал Ричард, — что мы не на Земле. Здесь другие законы, другая логика. Простота и легкость могут быть обманчивы.

— Не усложняй, — улыбнулся Эдгар, — все идет отлично.

Оптимизма ему было не занимать.

Колдун все-таки появился. Когда солнце уже село за скалы, он возник словно из воздуха во дворе своего дома и с недоумением уставился на незваных гостей. Гости тоже смотрели на него не без удивления.

Это был темно-зеленый лисвис, коренастый, крепкого телосложения, черноволосый, хмурый, поверх серого хитона на нем была надета пятнистая меховая накидка, черные глаза смотрели пронзительно и отчужденно.

Ричард встал с крыльца, хозяин ему сразу не понравился. И не случайно. Через секунду он понял, что повторяется его первая встреча с Консом: чужое поле давило на него, проверяя на прочность. Вежливо улыбаясь, Ричард задвинул это поле назад. Соперник был мощный, но не настойчивый, ограничился пробой сил.

— Здравствуй, Ривааль, — сказал он, как ни в чем не бывало, глубоким, низким голосом, — давно хотел взглянуть на тебя.

— Взглянул? — усмехнулся Ричард.

— Что тебе нужно от меня? — хмуро посмотрел колдун.

— Может, пригласишь нас в дом? Мы ждали тебя два часа.

— Это твой сын?

— Мой внук.

Эдгару тоже досталось от мрачного колдуна, как он потом признался, Элигвааль просто разложил его взглядом на молекулы.

— Что ж, проходите, земляне, — сказал наконец не слишком радушный хозяин.

В доме было уютно, как в любой лесной избушке: травы, шкуры, запах дерева и очага. Все это как-то располагало к доверительному разговору.

— Мы пришли за помощью, — сообщил Ричард.

— За помощью? — слегка удивился колдун, — чем я могу помочь белым богам?

— Не нам, а вашей лисвийской девушке. Она больна. И наши познания в медицине бессильны ей помочь. Говорят, ты многое можешь, Элигвааль.

Лицо у колдуна было хмурое и совершенно бесстрастное.

— Если ты имеешь в виду Лауну, дочь Гунтривааля, — сказал он своим низким голосом, — то здесь я бессилен тоже.

— Да, — в свою очередь удивился Ричард, — я говорю о ней.

Хозяин скрестил руки на груди.

— Не я наложил на нее заклятье и не мне его снимать.

Его слова прозвучали сурово, как приговор.

— А кто наложил на нее заклятье? — спросил Ричард.

— Я же сказал: не я.

— Но ты знаешь, кто это?

Элигвааль посмотрел мрачно и вздохнул.

— Твой враг, Ричард Оорл. Твой самый опасный враг.

От его слов по коже пробежал озноб.

— Ты лучше меня знаешь моих врагов? — усмехнулся Ричард.

— Возможно, — ушел от ответа колдун.

Перед ним был типичный лисвис, хоть и тритаец, и разговор с ним следовало заводить издалека. Это надо было понять сразу. Ричард выругался про себя и приготовился к долгому и нудному разговору. Он сел за стол.

— Завари нам чай, хозяин.

Беседа никак не клеилась, хотя чай получился вкусный.

— Ты напрасно пришел ко мне, — сказал колдун, — я ничего тебе не скажу.

— Ты уже сказал, — возразил Ричард, — у меня есть враг, и ты его знаешь.

— Я знаю только о его существовании.

— Ты говоришь о Магусте?

— Поверь мне, — с сожалением посмотрел на него Элиг, — тот, о ком я говорю, гораздо хуже Магусты.

Ричард знал, что его трудно запугать, но тут ему стало страшно. От полумрака комнаты, от всполохов очага, от зловещего низкого голоса колдуна и от сознания того, что есть еще нечто хуже Магусты, уже объявившее ему войну. Он быстро взял себя в руки, но неприятный осадок остался.

— Это все, что ты можешь мне сообщить? — спросил он хмуро.

— С тебя и этого довольно, — усмехнулся колдун.

4

— Мерзкий тип, — выговорил он, — выйдя во двор.

В черном небе уже горели яркие звезды, ледяной ветер порывами хватался за куртку, словно желая ее сорвать.

— Он несвободен, — сказал поеживаясь Эдгар, — и подавлен.

— Что?

— Когда я влез в его шкуру, мне показалось, что меня раздавили каблуком и растерли. Жуткое состояние!

Они добежали до модуля и только за закрытыми дверями расслабились. В кабине было тепло и привычно.

— А теперь слушай, что скажет эксперт, — усмехнулся Эдгар, — этот колдун — нам не помощник. Он, конечно, много знает, но чего-то боится. Он зависим, и это унижает его. И еще… он любит нашу Лауну.

— Ну, это уже твои домыслы, Эд.

— Ничего подобного! Уж в любви-то я разбираюсь получше тебя.

Ричард посмотрел на внука и улыбнулся: наивность и мудрость забавно сочетались в нем.

— Хорошо, — кивнул он, — допустим, он ее любит. Тогда почему не хочет снять с нее заклятье?

— Есть причина. Он от кого-то зависит, дед. И ему не позволяют это сделать. Можешь представить, как ему тошно!

— Знаешь, — вздохнул Ричард, — мне тоже тошно от всей этой чертовщины. Когда это я успел нажить врага похлеще самой Магусты? Может, он врал мне?

— Нет, дед, — сказал Эдгар на этот раз серьезно, — он не врал.

Догадок и предположений было много. Разбираться во всем этом, на ночь глядя, не хотелось. Ричард только подумал, что неплохо было бы расспросить Кантину, если ее отец так неразговорчив. Она наверняка многое знала, а так же владела и тайнами Нурвааля.

В вестибюле гостиницы сидела толпа лисвисов в ожидании выхода белой богини. Зела и Ингерда лечили их, как могли, но больных становилось только больше. Ричард уже не раз пожалел, что взял с собой жену: заниматься благотворительностью целыми днями было для нее слишком утомительно, а отказать несчастным она не могла.

Они почти не виделись, он носился по делам, она устроила мини-больницу и пропадала в ней до глубокой ночи.

— Белые боги! — завопили лисвисы и попадали на колени.

Защитившись полем, Ричард вместе с внуком прошел к лифту. Бедные тритайцы приходили в восторг и ужас, когда их руки, протянутые к землянам, натыкались на невидимую преграду.

— Дед, как ты это делаешь? — спросил Эдгар в лифте.

— Меня научили Прыгуны.

— Полезные ребята! — внук посмотрел насмешливо, — я просто жажду с ними познакомиться. Особенно с одним из них. По имени Леций Лакон. Кажется, это он задурил голову моей прекрасной мамочке?

— Можешь не беспокоиться, — сказал Ричард устало, — это счастье тебя не минует.

Зела не спала. В теплом домашнем халате цвета летнего неба она сидела в кресле. Золотисто-пшеничные волосы падали на это небо спелыми снопами. Ричард увидел ее, и от сердца сразу отлегло, все проблемы остались за порогом.

— Вот и ты, — улыбнулась она, — как всегда измучен. Ужинать будешь?

— Парочку копченых бизонов и бочку пива.

Пока он раздевался, она принесла с кухни поднос. Вместо бизонов на тарелке лежали разогретые кубики концентратов. Вместо пива — бутылка местного кислого вина.

— Женщина, чем ты собираешься кормить своего мужа? — изумился он, вставая в угрожающую позу.

— Тем, что есть, — улыбнулась Зела.

— А где же тот сочный лагуск, которого преподнес нам Нур?

— Мы скормили его больным. У многих просто истощение.

— Ты предпочитаешь, чтобы истощение было у меня?

Зела поставила поднос на стол и села в кресло.

— Ты мне нравишься любой, даже тощий.

— Но ты же понимаешь, — поморщился Ричард, — что такую гадость просто так есть невозможно. Разве что из твоих рук.

Она засмеялась. Он сел на пол, у нее в ногах, совершенно расслабившись, прислонившись к ее теплым коленям, и закрыл глаза. Зела брала руками кусочки космического пайка и клала ему в рот.

— Что сказал колдун, Рик?

— Говорит, что на нее наложено заклятье, и снимать его должен тот, кто наложил.

— Бедная девочка! Заклятье… что бы это значило?

— Какая-то энергетическая блокировка. Подождем Прыгунов, возможно, они с этим справятся. Во всяком случае, они этот блок увидят. Это я слепой. А они зрячие.

— Рик, а если мы их не дождемся?

— Дождемся, солнышко. Все будет хорошо.

Зела поднесла ему бокал с вином и дала выпить. Только потом со вздохом сказала:

— У нас еще одна проблема, Рик.

— Которая по счету? — усмехнулся он.

— Не знаю… я говорю об Эдгаре.

— По-моему, с ним все в порядке.

— Если бы… Рик, я не знаю, что думать. У него роман с этой жуткой женщиной — жрицей Кантиной. Он ее любовник. Ты можешь себе это представить?

— С трудом, — признался Ричард.

— Эта зеленая ведьма просто заколдовала нашего мальчика! Он уже сам не свой. Что делать, Рик? Я в панике!

— Знаешь, — вздохнул Ричард, — как показывает мой личный опыт, — в чужие отношения лучше не соваться. Мне хватит и Ингерды.

— Ты даешь Эдгару слишком много свободы.

— Зелочка, успокойся, — он повернулся к ней и обнял ее колени, — зачем так злиться? Пусть любит, кого хочет. Тем более, если это взаимно. Мы с тобой тоже, между прочим, братья по разуму.

— Но я же не зеленая!

— Только этого еще не хватало!

— И я люблю тебя. А этой храмовой шлюхе просто что-то нужно от нашего мальчика. Ты видел ее глаза? Разве может она кого-нибудь любить, кроме себя самой?

— Ну, зачем ты так?

— Да я вижу ее насквозь! У нее амбиций больше, чем у Алины. Она хочет, чтобы все мужчины валялись у нее в ногах.

Ричард улыбнулся, потому что не воспринимал всерьез это женское негласное соперничество. И у него было столько настоящих проблем, что любовные похождения внука его не слишком обеспокоили.

— Зела, по крайней мере, один мужчина валяется в ногах у тебя. Ты видишь? Он восхищенно на тебя смотрит, он целует твои колени, он обнимает тебя, он развязывает твой халат…

— Рик, ты не можешь говорить серьезно? — посмотрела она с упреком.

— Я устал, — признался он, — я сегодня целый день говорил серьезно.

— Я тоже устала. Но у нас ведь с тобой один внук. Один-единственный. И я не хочу уступать его какой-то зеленой ведьме.

— Ты просто ревнуешь, солнышко. Это глупо. Эдгар так любит женщин, что у него их будет полно. Ты замучаешься ревновать его к каждой.

— Ты, как все мужчины, совершенно лишен интуиции, — вздохнула Зела, — а я чувствую здесь какой-то подвох и опасность. Чувствую, ты понимаешь? И, может быть, еще не поздно что-то предпринять?

Ричард все-таки развязал ей халат. Всякий раз ее тело ослепляло, как будто впервые, и желание возникало даже тогда, когда его просто не могло быть.

— Не волнуйся, завтра я поговорю с Кантиной, — сказал он мягко, — я и сам собирался нанести ей визит. А сегодня, сделай одолжение, сокровище мое, не вспоминай о ней больше.

Он выбрал вечернее время, после всех служб и сует. Кантина отдыхала в своих покоях, просторных и роскошных, в малиново-красных тонах, с куполообразно выгнутым потолком, с подпирающими его розовыми колоннами, и даже бассейном посредине. Чем-то эта обстановка напоминала аппирские опочивальни, те тоже любили нежиться в воде.

На колоннах загадочно подрагивало пламя факелов, хотя по периметру купола висели вполне современные светильники. В этом тусклом и неровном свете Старшая жрица сидела за столиком с бутылочками, флаконами, вазами, шкатулками. Платье на ней было черное с позолотой, бронзовые волосы распущены.

Медленно и почти не удивленно она повернула голову к возникшему посреди ее покоев Ричарду. С охраной он решил не связываться и просто телепортировал к ней. Жрица неуловимо улыбнулась и встала, она была дьявольски хороша и умела это подчеркнуть, ее присутствие волновало, хотелось смотреть на нее и смотреть и мысленно снимать с нее платье.

— Наконец-то ты пришел, Ривааль, — сказала она мягким, вкрадчивым голосом, таким же неуловимо дрожащим, как свет ее факелов, — я давно тебя жду.

Ричард был несколько озадачен такой встречей.

— Как видишь, я здесь, — сказал он неопределенно, уступая инициативу ей: было интересно, что у нее на уме… впрочем, он уже догадывался.

— Ты правильно понял, — улыбнулась она и встала, — мне не нужен твой внук. Что мне этот мальчик? Мне нужен ты.

Черные глаза торжествующе блеснули.

— Нет, не я, — покачал он головой, все стало прозрачно ясно, — тебе нужен муж белой богини.

— Пусть так, — усмехнулась жрица, — все равно ты пришел ко мне, ты хочешь меня, ты смотришь так, словно уже раздел меня. Смотри. Смотри на меня вот так, желай меня, фантазируй… Мне это нравится.

Ему тогда все это показалось нелепым и забавным, а самоуверенную девчонку, помешанную на эротике, захотелось просто отшлепать. Впрочем, откуда ей было знать, как любит он свою жену, как дорожит ею, и какой ценой она ему досталась.

— Что ж, — сказал он, — посмотрю.

Осанка у нее была королевская; плечи гладкие, как полированный малахит; пышная и, очевидно, мягкая грудь; узкая, подчеркнутая золотым поясом талия; широкие, чисто-женские бедра; ног под платьем видно не было, но можно было не сомневаться, что и с ними все в порядке. Пожалуй, все это выглядело довольно соблазнительно, тем более, если учесть, что мужчины вообще редко бывают однолюбами.

— Хороша? — улыбнулась она.

— Хороша, — не стал возражать он.

— Ты где-нибудь видел лучше?

— Не всё можно сравнивать.

— Ты уходишь от ответа, Ривааль.

— Это ты хочешь невозможного, Кантинавээла. Нет и не может быть самой красивой женщины. Каждая из вас хороша по-своему и на разный вкус.

— Неправда. Уродин полно. Остальные — серые мышки. А у меня только одна соперница — твоя жена. Но трон ее уже качается, не так ли?

— Ты сама придумала это соперничество. Зачем тебе это?

Кантина посмотрела серьезно, даже зло.

— Это нужно не только мне. Это нужно всем нашим женщинам.

— О чем ты?

— А ты не понимаешь?

— Нет. Объясни.

Жрица прошлась от колонны к колонне, как бы давая понять, что объяснение будет долгим, ее черное платье вкрадчиво шелестело по полу, пламя факелов мерцало на его позолоте. В ней было что-то и от кошки, и от змеи, и от ящерицы.

— Три тысячи лет назад эта женщина явилась с неба на Вилиалу. Ее сразу приняли за богиню. Она и есть богиня, раз живет так долго. Моду обычно задают королевы. Женщины подражают им, носят такие же платья и прически, как бы нелепы они ни были, красят волосы, делают татуировки… А богиня — это больше, чем королева. И у нее была белая кожа.

Кантина остановилась и выразительно посмотрела на Ричарда.

— Стоит ли говорить, сколько женщин искалечило себя, пытаясь осветлить свое тело? Это ведь не волосы, которые легко обесцветить! И не платье, которое можно сменить… Это была самая жестокая мода на свете, потому что она противоречила нашей природе. И она жива до сих пор, это чудовищная мода! До сих пор светлые лисвийки считаются красивее темных. Это несправедливо. Это глупо, это, наконец, возмутительно. Я хочу вернуть нашим женщинам настоящий идеал красоты.

Она застыла в величественной позе, давая понять, что этот идеал — она. И она, пожалуй, была совсем недалека от истины.

— Мода капризна, — сказал Ричард, — она не подчиняется ни логике, ни прогнозам.

— Она почти подчинилась мне, — надменно заявила жрица, — пока не явилась твоя жена. Теперь я должна доказывать, что я прекраснее. Твой внук уже подтвердил это, — она тонко улыбнулась, — остался ты, Ривааль.

Ричард подумал, что уже определил ее слабые места: гигантское самолюбие и самомнение. Об этом он и заговорил, уходя от скользкой темы. Сразу отвергать надменную жрицу не хотелось, сначала надо было хоть что-то от нее узнать.

— Почему ты не родилась королевой? — с восхищением сказал он, — ты должна править, Кантинавээла, ты просто создана для этого.

— Ты находишь? — улыбнулась она польщено.

— Ну, конечно. Неужели Верховный Жрец смеет тебе указывать?

— Кто сказал, что я ему подчиняюсь? — пожала она малахитовым плечом, — ему это только кажется.

— Я так и понял. Рано или поздно ты будешь Верховной Жрицей, Кантина.

— Все возможно, — сверкнула она черными глазами, — только куда мы денем Нура?

Они посмотрели друг на друга как заговорщики.

— Нур совершил уже много ошибок, — многозначительно сказал Ричард, — ни Земля, Ни Вилиала не поддержат его. А поскольку вашей изоляции конец, вам придется с этим считаться.

— Вот как? — Кантина медленно и плавно прошла к буфету, достала из него вино и кубки, — так значит, ты видишь Верховной Жрицей меня?

— Вероятно, — сказал Ричард, — если ты не будешь повторять его ошибок.

— Каких ошибок? — пронзительно взглянула на него малахитовая красавица.

Он поднял кубок, пригубил и посмотрел ей в глаза.

— Играть со мной. Я не люблю, когда меня используют в своих целях, прекрасная Кантина. Запомни это… Впрочем, у Нура еще есть шанс. Если он выдаст мне Гунтривааля…

— У него нет этого шанса, — покачала головой Кантина, — я сама выдам тебе Гунтривааля. Зачем нам какой-то Нур?

Она пожала плечом, подошла к постели и осторожно, вместе с кубком, легла на высокие подушки. Она пила маленькими глотками и смотрела на Ричарда. Он сел рядом.

— Я вижу, ты ничего не боишься, Кантина?

— Чего мне бояться?

— Например, Верховного Жреца. Разве он не понимает, насколько ты для него опасна?

— Понимает. Но моего отца он опасается больше, чем меня.

— Чем же так грозен твой отец?

— Он колдун.

— Кантина! — усмехнулся Ричард, — мы же цивилизованные люди и прекрасно знаем, что колдунов не бывает. Разве нет?

— Разумеется… на цивилизованном языке это звучит так: мой отец обладает некоторыми сверхъестественными способностями.

— Ты тоже?

— Я?!

— Да. Не считая, конечно, твоей сверхъестественной красоты. Ты — не колдунья?

— Конечно, нет.

— Разве эти способности не передаются по наследству?

— Мой отец тоже не родился колдуном. Как раз наоборот: он умер. Утонул на болотах. А потом воскрес. Знаешь, мне это так странно, что я стараюсь об этом не думать.

Новость была невероятная. Ричард еле сдержался, чтобы не показать своего изумления. Получалось, что сама Магуста разговаривала с ним в деревянном доме на краю Ячменного поселка. И что она может творить не только бестелесные призраки. Все это надо было осмыслить.

— Так когда я получу Гунтри? — спросил он серьезно.

— Завтра, — улыбнулась Кантина, — а когда я получу тебя?

— Я обещал тебе только место Верховной Жрицы, — покачал головой Ричард, — остальное ты домыслила сама.

Она села, швырнула кубок на пол, тряхнула россыпью бронзовых волос и положила ему руки на плечи. Ладони были горячие, словно из печки.

— Не говори так! Ты же не мраморный истукан, Ривааль? Зачем притворяться? Ты холоден, но я растоплю твой лед, я согрею тебя своим телом. Ведь оно тебе нравится? Твои глаза горят, когда ты смотришь на меня, ты давно уже в мыслях овладел мною!

Некоторое искушение все же возникло: слишком хороша была лисвийка. Даже ее русалочий запах имел какую-то притягательную силу. Но этого было слишком мало, чтобы хоть на минуту забыть любимейшую из женщин. Это было даже смешно.

— Ты самая красивая лисвийка, которую я видел, — сказал он ей в утешение, — это правда. Жаль, что ты ставишь перед собой такие невыполнимые задачи.

— Какие задачи? — нахмурилась она.

— Абсолютно нереальные.

— Неправда. Ты хочешь меня!

— Это только издержки мужского несовершенства. Я люблю свою жену, Кантина. Мне не нужен никто другой.

Такого ответа прекрасная жрица явно не ожидала. Кажется, она вообще не привыкла к отказам. Руки ее оттолкнули Ричарда, брови насмешливо изогнулись.

— Ты хочешь сказать, что твоя бледная поганка тебе желаннее?

— Лучше не говори о ней таких слов. Не зли меня.

— Хорошо, — усмехнулась жрица, — к чему слова? Ты будешь коченеть в ее холодных объятьях, вспоминая мое тело, ты пожалеешь, ты еще будешь сходить по мне с ума… тогда ты придешь и будешь умолять меня… И ждать уже недолго. Я подожду.

Утренняя служба прошла как обычно, но у Аурис болела голова, и ныло всё тело, и она все это время просидела на лавочке у стены. От дыма курильниц было еще хуже, хотелось лечь прямо на пол и уснуть, или даже умереть.

— Что, перестарались вчера? — усмехаясь, села рядом с ней Орма.

Аурис не ответила. Ей не хотелось выслушивать пошлости.

— Нур спрашивал, где ты. А ты, оказывается, встать не можешь?

— Мне просто нужно затянуться, — сказала наконец Аурис, — тогда всё пройдет.

— Ну, это не проблема! Отдайся ему еще раз, и получишь всё, что нужно. Нурвааль у нас щедрый.

— Спасибо за совет.

— Ладно, не строй из себя невинность. Все видели, какая ты недотрога.

— Извини.

Аурис встала и через толпу пошла в другой конец зала, чтобы только избавиться от общества Ормы. Хотя она понимала, что так теперь думают все, а ото всех не убежишь. Голова раскалывалась.

После службы она хотела зайти к Нуру, но так и не смогла себя пересилить. Решила потерпеть. Бокал вина немного облегчил ее участь, но все равно было тошно и на душе, и в теле. Она лежала на кровати, смотрела в потолок и никак не могла в себе разобраться. Что с ней случилось? Почему? Что она чувствует? И что теперь делать?

В полдень Нур зашел с ней сам. Огромный, черный, лысый, в золотом халате и с красным диском на шее, он возник в дверях, как сам грозный Намогус, по-хозяйски оглядывая ее комнату. Сердце сжалось и упало. Аурис села, опасливо глядя на него.

— В чем дело, детка? — спросил он совсем не грозно, даже по-отечески, — тебе плохо?

— Немного, — соврала она.

— Почему ты не пришла ко мне?

— Зачем? — холодно взглянула она на него, — выпрашивать у вас сигареты? Нет, уж, спасибо. Я к ним больше не притронусь.

— Притронешься, — спокойно возразил он, — ты — одна из нас, и будешь жить так, как мы. Это надо принять, как должное, Аурис. Ты сама сделала этот выбор.

— Мне не из чего было выбирать.

— Выбор есть всегда. Ты и сейчас свободна и можешь идти, куда тебе хочется.

— Вы прекрасно знаете, что мне некуда идти.

Нурвааль усмехнулся.

— Может, ты хочешь обвинить меня в том, что на планете такой суровый климат? Или в том, что этот мир несовершенен? Что кто-то имеет всё, а кто-то ничего? Я не Намогус, детка. Я всего лишь его жрец.

Он сел в кресло, закинул ногу на ногу, покачивая белым сапогом, черные глаза смотрели пронзительно.

— Я не могу предложить тебе царство божье, Аурис. У меня другое царство. Возможно, оно жестоко и порочно… но это лучшее, что есть на Тритае.

Она молчала, на спине выступал холодный пот, голова раскалывалась. Пальцы стискивали покрывало, как будто от этого было легче. Нур долго смотрел на нее, потом зажег сигарету, встал и поднес к ее губам.

— Не мучайся. В этом нет никакого смысла. Этого добра у меня полно. Тем более что скоро здесь будет Верховный Правитель аппиров, и мы сможем договориться о прямых поставках. Так что не бойся.

Аурис нехотя затянулась. Боль прошла. Депрессия тоже. Она взглянула на Жреца с благодарностью, как пациент на врача. Он смотрел на нее и снисходительно улыбался.

— Ну, как?

— Все в порядке, вэй. Спасибо.

— Это вся твоя благодарность?

Она вспомнила слова Ормы. Ей снова стало тошно.

— Чего вы хотите? — спросила она тихо.

— Вчера ты была другой, Аурис, — напомнил он.

Тут она вспыхнула. Вчера от обиды, от отчаяния, от желания быть хоть кем-то любимой из нее вырвался демон. Теперь она жалела об этом, но было уже поздно.

— И вы решили, что я буду такой всегда? — с вызовом бросила она, глядя в его черные, самоуверенные глаза, — что я буду отдаваться вам из-за каждой затяжки, как все ваши жрицы?! Так вот, этого не будет. Никогда! Лучше я умру, мне всё равно терять нечего.

Из нее снова вырывался демон, но теперь уже демон возмущения. Аурис вскочила. Нур хмуро смотрел на нее снизу вверх, такой самоуверенный и мощный, что даже сидя казался выше нее. Глаза его хищно сощурились. Она с ужасом вспомнила, как ласков он был вчера, и как ей это нравилось. Она же не знала ничего, кроме насилия, а тут… это до сих пор волновало ее и смущало. И если бы хоть сотую долю этого пережить с Коэмом, если бы…

Верховный Жрец встал, с каменным лицом достал из кармана пачку «Зеленой звезды» и швырнул на кровать.

— Возьми, — холодно сказал он, — незачем беспокоить меня по пустякам.

Аурис вздрогнула. Она не успела ничего сказать, даже понять ничего не успела, так быстро и решительно он ушел.

Днем Кантина вызвала ее к себе. Вместо робота или служанки она прислала двух охранников, это означало, что она не в духе. Аурис тоже была не в лучшем настроении, она вошла в роскошные покои старшей жрицы, думая о своем.

Почему всё так получается? Слаба она, глупа или порочна по своей сути? Почему ее раздирают противоречия? Она горда, но она подчиняется обстоятельствам; она жалостлива, но она убивает; она непритязательна, но она живет в роскоши; она благодарна, но она предает своих благодетелей; она боготворит Анзанту, а служит Намогусу; она любит Коэма, а тянет ее к самодовольному и порочному Верховному Жрецу…

Кроме Кантины в комнате с розовыми колоннами сидела Орма. Ее-то видеть и не хотелось. Она была тонка как змея и, хищно извиваясь, лежала на широкой постели посреди подушек. Сама Кантина в черном платье сидела за столом.

— Сегодня на закате у тебя жертвоприношение, — объявила она, — будь готова.

— Сегодня? — удивилась Аурис, она прекрасно знала свое расписание.

— Да! — зло сверкнула глазами старшая жрица, — мы больше не можем терпеть присутствия белой богини на нашей планете.

— Но… — попятилась Аурис, чувствуя самый настоящий ужас.

— Здесь царство Намогуса, — заявила Кантина, — белые боги должны убраться с Тритая. А если они этого не понимают, пусть узнают, что такое наш гнев.

От мысли, что прекрасная Анзанта будет убита ее рукой, у Аурис подогнулись колени.

— Канти! Но это же невозможно! — воскликнула она.

— Я тебе не Канти, — оборвала ее красавица, — я — Старшая жрица. И я тебе приказываю. Ты убьешь эту белую медузу, как всех остальных.

— Но она — богиня. Мне с ней не справиться!

— Это только слова. Она обыкновенная женщина, которая выдает себя за богиню и мутит нам тут воду. Пора с этим кончать.

— Она — не обыкновенная женщина, — постаралась возразить Аурис, прекрасно помня, как Анзанта спасла ее на болотах.

— Вот видишь, — усмехнулась Кантина, — даже ты попала в ее сети. Мы теряем веру. Мы теряем опору власти. Этого допустить нельзя. Эта женщина сегодня умрет.

Орма выгибалась на кровати и смотрела на Аурис насмешливо.

— Поработай, малышка. Не все ж тебе наслаждаться!.. Кстати, ты неплохо выглядишь. Уже заслужила пару затяжек, неприкосновенная ты наша?

Отвечать ей Аурис не стала. Она смотрела на Старшую жрицу.

— Я всегда готова, — сказала она обречено, — а жертва?

— К вечеру жертва будет на месте, — усмехнулась Кантина, — не волнуйся. Мы проделаем все ритуалы, как положено, потом ты проткнешь ее сердце кинжалом.

— Неужели белый бог позволит ее украсть?

— Он слишком занят, чтобы следить за ней.

— А потом?

Кантина непонимающе надломила брови.

— Что будет потом? — спросила Аурис, — что он сделает с нами, когда мы убьем его жену?

— При чем тут мы? — усмехнулась красавица, — мы только выполняем волю Верховного Жреца. Он приказал, я передала, ты — убила. Вот и всё.

— Выходит, ты вообще ни при чем?

— Не забывай, кто из нас жрица-жертвенница, — зло сказала Кантина. Это ты. И именно за это тебя здесь держат.

— А может, ты думаешь, что Нурваалю нужны твои красивые глазки? — засмеялась Орма, — или твои тощие ноги?

— Он велел, чтобы я убила Анзанту? — чуть живая от досады проговорила Аурис.

— Именно, — дернула плечом Кантина, — зачем же, иначе, ты ему нужна?

Аурис стояла, потупившись. Верховный Жрец ушел от нее разгневанный, последствия этого гнева не преминули сказаться тут же. А она, идиотка, было, подумала, что и в самом деле что-то для него значит. Ей даже было тепло от этой мысли и неудобно, что она так резко с ним разговаривала. Хорошо, что она не успела извиниться. Извиняться было не за что. Если бы Нурвааль любил ее хоть немного, хоть каплю, он никогда не обрушил бы на нее гнев белого бога. Ривааль не сможет справиться с Верховным Жрецом, но ее, маленькую Аурис, просто сотрет в порошок.

Аурис поняла, что она тоже жертва, которую, не задумываясь, принесли на алтарь государственных интересов. Да и чего с ней церемониться, со строптивой и неблагодарной? Нурвааль найдет себе другую, покладистую, бедных девочек в Порге полно…

— Не надо мне напоминать мои обязанности, — сдержанно сказала она, — я и так их знаю.

— Тогда иди, — холодно посмотрела на нее Кантина, — до заката ты мне не понадобишься. И не вздумай отлучаться из своей комнаты.

Часы тянулись долго. Аурис слонялась из угла в угол и понимала, что выбор у нее, как всегда, невелик: либо прогневить белого бога, либо — Верховного Жреца. Что страшнее, она не знала. Нур так и стоял перед глазами. «Эх, ты!» — с презрением думала она, вспоминая его крепкие объятья, которые ничего теперь не стоили. Ей хотелось вцепиться в него, расцарапать его черное лицо и стучать кулаками в его широкую грудь до изнеможения.

День кончался, досада — нет. На закате она оделась в золотое платье, сердце в смятенье прыгало в груди и мешало наряжаться. Хищно раскрасив лицо, Аурис надела высокий головной убор, убрала под него волосы, закрепила его шпильками. Руки дрожали.

— Богиня сильнее, — думала она в отчаянии, — она не даст себя убить. Она только посмеется над ними.

Аурис еще надеялась, что ничего не будет. Что слуги Жреца не смогут даже завладеть Анзантой. Но за ней зашли две жрицы в алых платьях и сказали, что все готово. Она сунула в ножны кинжал, в последний раз взглянула на себя в зеркало и с отвращением отвернулась.

Дальше все происходило как во сне. Процессия вышла из ворот зимнего сада и двинулась по направлению к Красным болотам. Там, недалеко, была жертвенная роща. В толпе почему-то были одни женщины. Аурис это показалось странным, так же как и то, что ни Анзанты, ни самой Кантины среди них не было. По пути к ним присоединились женщины из города.

— Где белая ведьма? — спрашивали они, кровожадно зыркая по сторонам.

У Аурис всё переворачивалось внутри от этого. Она шла во главе колонны и тупо смотрела в пыль на дороге.

Роща поглотила их. Всем руководила Орма. Она уверенно прыгала через корни многолетних дубов, растопыривших в багровом небе свои ветви-щупальца. Мелкие кустарнички жались к дубам, как бедные родственники.

— Здесь! — сказала Орма, останавливаясь на большой поляне.

Там, между двух огромных дубов, был врыт в землю столб, изрезанный непонятными символами. Перед столбом было пепелище. Жрицы окружили жертвенное место, бросили на траву веревки, факелы, литавры, барабаны и прочие атрибуты культа, сняли с тележки большой котел.

— А это зачем? — шепнула Аурис Вельде.

— Это зеленая краска, — ответила Вельда, — сначала мы ее покрасим.

— Зачем?!

— Кантина так велела.

— Вы хотите еще и поиздеваться над ней?

— Женщины только того и ждут!

— А что же мужчины?

— Зачем мужчины? Это наши, женские, дела…

Толпа выстроилась кольцом вокруг столба. Солнце клонилось к горизонту, уже цепляя за него своим краем. Из багровых туч вынырнул крылатый, сверкающий экипаж и неторопливо опустился на поляне. Из него вышла жрица Гурия, за ней жрица Меза, потом две охранницы вывели связанную Анзанту. Кантина так и не появилась.

Белая богиня была в розовом халате и такой же косынке поверх золотых волос, на ногах были изящные туфельки, которые тут же увязли каблучками в рыхлой земле. Она явно ничего не понимала и изумленно и настороженно озиралась по сторонам.

— Попалась! — с досадой подумала Аурис, — ну как же ты так?

Женщины завопили.

— Белая выдра! Ведьма! Бледная уродина! — понеслось со всех сторон.

Хотелось закрыть уши, чтобы только не слышать этой грязи. Потом захотелось закрыть глаза. Жрицы раздели Анзанту догола, даже туфельки с нее сорвали и привязали ее к столбу. Ее белое тело было таким прекрасным, нежным и беззащитным, а лицо таким растерянным, что хотелось броситься на всех с ножом и защитить ее.

Аурис понимала, что это невозможно. Жрицы и их охранницы были вооружены, горожанки истерично злы, бежать, кроме как на Красные болота, было некуда.

Ей казалось, что она сходит с ума: кругом стоял визг, били барабаны, и звенели литавры, Гурия окунула в котел с краской толстую кисть и ткнула ею в лицо Анзанте. Белая богиня забилась в веревках, как мошка в паутине.

— Пусть побудет в нашей шкуре, — усмехнулась Вельда, — надо ей и волосы покрасить.

— Мне будет трудно попасть прямо в сердце, — сухо сказала Аурис, — если она будет вся в краске.

— Не волнуйся, она все равно умрет, — пожала плечом жрица.

— Как?

Вельда наклонилась и шепнула ей на ухо, — краска отравлена.

— От кинжала умереть все-таки легче, — содрогнувшись, выговорила Аурис.

— Пожалуй. Лучше уж приколи ее сразу. Мы же не звери какие-нибудь.

— Это уж точно…

Белая богиня напоминала уже зеленую статую. Краска капала с нее и разливалась в большую лужу у нее в ногах. Смотреть на это было жутко. Гурия взяла тряпку и протерла ей глаза.

— Ты можешь увидеть свою смерть, белая самозванка. У нас только один бог — всемогущий Намогус. И у нас только один эталон красоты — прекрасная Кантинавээла.

Аурис смотрела на несчастную богиню и не могла понять, почему та медлит, почему позволяет так с собой обращаться? Лично она бы такого издевательства и унижения не перенесла.

— Аурисвээла! Твоя очередь, — торжественно заявила Гурия, — торопись: солнце уже село.

Небо, и правда, уже померкло. Его багровый цвет смешался с черным, с болот потянуло холодом и гнилью. Барабаны застучали с удвоенной силой. От визга женщин можно было оглохнуть. Анзанта уже не билась в своих путах. Она смотрела из своих зеленых глазниц полными ужаса и отчаяния глазами не на поляну, не на толпу, а в небо, откуда ждала помощи. Ждала своего белого бога, но он о ней ничего не знал.

Аурис крепко сжала кинжал в дрожащей руке и шагнула к ней.

Ричард и не подозревал, что способен испытывать такую ярость. Когда ему сообщили, что какие-то негодяи, прикинувшись больными, украли его жену прямо из больницы, у него сгорели все предохранители. Через минуту он стоял перед Верховным Жрецом, закипая, как солнечная плазма.

Нур был так удивлен его внезапным визитом, что просто сел на стул и уставился на него.

— Где моя жена? — грозно спросил Ричард.

— Твоя жена? — еще больше удивился Нур.

— Прекрати ломать комедию! Или ты не понял, что со мной шутить нельзя?

Для убедительности Ричард распылил взглядом стекла в его экранах, осколки попали даже в него самого.

— Я… давно это понял, — сказал Нур, разобравшись наконец в обстановке.

— Я не оставлю камня на камне в твоем гадюшнике, если ты немедленно не вернешь мне ее.

— С чего ты взял, Ривааль, что она у меня?

Верховный Жрец, с трудом сохранял спокойствие и достоинство.

— Потому что именно тебе белая богиня мешала в первую очередь, — зло сказал Ричард, — я это знал. Но я думал, что тебе хватит благоразумия не трогать ее. Сейчас ты пожалеешь о своей глупости, Нурвааль. И чем дольше ты будешь отпираться, тем больше пожалеешь.

— Ты используешь весьма недипломатичные приемы, — нервно заметил Нур, но от ответа все-таки ушел.

— Где моя жена?! — рявкнул Ричард, чувствуя, что через минуту превратится в тигра и просто загрызет наглого Жреца, даже если это будет концом его дипломатической карьеры.

— Не кричи! — тоже не тихо ответил ему Нур, — я понятия не имею, где твоя жена! Но если ты прекратишь метать молнии и бить стекла, я попробую тебе помочь. Мне ни к чему космические скандалы.

Ричард смотрел на него, сжимая кулаки.

— Не выкручивайся. Она мешала только тебе. Твоей детской сказочке про Намогуса!

— Да! Она мешала мне. Но не настолько, чтобы идти на крайние меры, — Нур встал и с вызовом взглянул на Ричарда, — ты мне тоже не слишком нравишься, Ривааль, но я терплю твое присутствие на Тритае. Потому что я не полный идиот, чтобы дразнить черного тигра. Или ты думаешь, что идиот может достичь верховной власти?

— Ты будешь отрицать, что всё здесь происходит с твоего ведома?

— Почти всё. Но всегда бывают неучтенные моменты. Сейчас это именно такой случай.

— Если ты мне врешь…

— Ривааль, успокойся. Ты так страшен в гневе, что давно бы получил свою красавицу назад, если б она у меня была. Но, поверь мне, я не похищаю чужих жен. У меня своих полно.

Ричард наконец опомнился. Он понял, что Верховный Жрец и в самом деле тут ни при чем. Это только усложняло задачу.

— Кто, кроме тебя, посмел бы отдать такой приказ? — спросил он.

— Никто, — подумав, сказал Нур, — разве что жрица Кантина. Я вынужден считаться с ее отцом, и она этим пользуется.

— Кантина?!

Его как громом поразило. Вчерашний разговор в покоях жрицы всплыл в памяти во всех подробностях. Он разозлил зеленую красавицу, он не оправдал ее ожиданий и не оценил по достоинству меру ее притязаний. Неужели все эти женские романтические бредни приняли такой серьезный оборот? На первый взгляд это казалось диким. Но ведь именно в диком обществе он и находился! Это была не щепетильная и утонченная Вилиала, это был суровый Тритай. И лисвисы здесь были совсем другие. Как же далеко эта дикая гордячка способна зайти?!

— Где она? — дрожащим от ярости голосом спросил Ричард.

— В зале Намогуса, — ответил Нур, — на вечерней службе. Только не вздумай говорить с ней так же эмоционально, как со мной. Будешь иметь дело с ее отцом.

— Это он будет иметь со мной дело.

Ричард не стал терять ни секунды и телепортировал в зал Намогуса. Народу там было много. Кантина в алом платье стояла перед алтарем, две другие жрицы танцевали вокруг нее ритуальный танец. Ричард не проявил уважения к чужому культу. Он подошел, взял старшую жрицу ее за руку и насильно вывел в коридор.

— В чем дело?! — спросила она возмущенно, — что это значит?!

— Где моя жена? — ледяным тоном спросил он.

— Интересно, почему об этом должна знать я? — презрительно дернула плечом Кантина.

Ричард понял, что она будет отпираться. Все так же, за руку, он увел ее в зал для омовений, где никого не было. Жрица упиралась, но несильно, понимала, что это бесполезно.

— Говори сразу, — предупредил Ричард, — пока я не вытряс из тебя твою зеленую душу.

— Спроси лучше у Нура! — зло крикнула она.

— У него я уже был.

Он взял ее за волосы, намотал их на руку и поставил ее на колени. Она что-то кричала.

— Ты поняла, что я не собираюсь с тобой церемониться? Или вытереть тобой пол?

— Пусти! Я ничего не знаю! Не смей ко мне прикасаться!

Ричард тряхнул ее и потащил по полу к бассейну с рубиновой водой. Она вопила, но отпиралась.

— Дед! Пусти ее! — послышался сзади совершенно дикий вопль.

Эдгар, неизвестно откуда взявшийся, бросился на него, как дикая кошка. Конечно, он был слабее, но чтобы отшвырнуть его, Кантину пришлось выпустить. Она тут же вскочила и спряталась у внука за спиной.

— Ты что, с ума сошел?! — потрясенно кричал Эдгар, — она ни в чем не виновата!

Спорить с ним было некогда. Ричард чувствовал, что времени у него совсем мало, и каждая минута может оказаться для Зелы последней. Страх потерять ее был настолько велик, что все остальное не имело никакого значения.

— А ну прочь отсюда! — рявкнул он.

— Дед, ты что?!

— Я сказал: убирайся!

Конечно, Эдгар не ушел, хотя на лице его был ужас. Он ничего не понимал и впервые в жизни видел разъяренного деда.

— Не смей! — выкрикнул он.

Ричард ударил его, мальчишка отлетел так далеко, что врезался спиной в курильницу, сбил ее и свалился рядом с ней на пол. На мгновение его стало жалко, но только этого он и заслуживал, если эта зеленая змея ему дороже собственной бабушки.

Эдгар поднимался долго, про него можно было пока забыть. Кантина отступала к дверям. На лице ее не было страха, только ненависть и даже злорадство.

— Так ты останешься не только без жены, но и без внука, Ривааль.

— Он тебе не защитник, — хмуро сказал Ричард.

— Конечно, — усмехнулась она, пятясь, — тебе на него плевать. Но у меня есть другие защитники!

Когда она уперлась спиной в закрытые двери, он сдавил руками ее зеленую шею. Кантина выпучила глаза и впервые посмотрела с ужасом.

— Я придушу тебя, как цыпленка, — сказал он решительно.

— Ты не посмеешь, — прохрипела она.

— Я все посмею, я даже от вашего храма не оставлю камня на камне. Где моя жена?!

— Она…

— Оставь ее! — послышался за его спиной совсем другой, низкий и властный голос, — пусти женщину и повернись лицом к противнику, Ривааль.

— Папа! — визгнула Кантина, — папа, он хочет убить меня!

— Я видел, дочка.

Ричард разжал руки и повернулся. На него мрачно смотрел колдун. Объяснять ему что-то было некогда, да и бесполезно. Он защищал свою дочь. Выход был один — драться. Это сметало все его планы. Ричард не предполагал, что ему придется сразиться с Магустой один на один. «Овх!» — позвал он мысленно, — «Токли! Вечный Бой! Помогите мне! За колдуном — Магуста, за мной — черные тигры. Посмотрим, кто кого одолеет!»

Эдгар уже поднялся на четвереньки. Кантина бросилась к нему. Ричард оглядел пространство зала, изучая территорию для боя, потом взглянул колдуну в глаза, зарычал и обернулся тигром. Он встал в боевую стойку, выгнув спину, выпустив когти, угрожающе скаля зубы. Все его тело, готовое к прыжку, уже распирало от энергии.

Элигвааль не дрогнул. Он отступил на шаг, сделал свирепое лицо… в следующую секунду Ричард увидел перед собой льва. Не тигра, чего он ожидал, а желтого, огромного льва с золотой гривой. Если б не его звериный оскал, он был бы до безумия красив, этот хищник.

Ричард прыгнул первым. Колдун поднялся на дыбы и встретил его. Они стояли на задних лапах, упираясь друг в друга передними. Пол был скользким, в него нельзя было упереться, как в землю. Скоро они разбежались по углам и снова бросились друг на друга.

Так было несколько раз. За это время Ричард понял, что силы примерно равны, но у него, в отличие от колдуна, нет времени. Битва на измор его не устраивала.

Лев порывался запрыгнуть ему на спину, но он вовремя уворачивался. Сам же он в ярости предпочитал лупить соперника когтистой лапой по морде. Это отнимало не так много сил как прыжки, но бесило льва чрезвычайно. С носа у него капала кровь, он слизывал ее красным языком и глядел с ненавистью.

Ричард рискнул надеть на льва белый шар, но тот скоро раскололся. Лев вырвался из ловушки и вцепился зубами и когтями ему в левую лапу. Боль была дикая. Ричард взвыл, но после двух-трех бессознательных и бесполезных рывков, опомнился. Он изогнулся и впился зубами льву в загривок. Если б не косматая грива, он бы, наверно, прокусил ему шкуру, но на деле чуть не подавился шерстью.

Оба устали. Прошло, наверно, минут десять. Кантина в ужасе прижималась к колонне, Эдгар так и сидел на полу, рядом со сбитой курильницей. Лицо у него тоже было ужасное.

Ричард не собирался сдаваться, но время! Время уходило. Тело дралось, мозг лихорадочно искал выход. Слабое место! Слабое место колдуна! Лимон? Вряд ли львы так же чувствительны к кислому, как тигры. Да и где его тут взять?.. Дочь — это единственная его слабость.

Ричард умудрился столкнуть соперника в бассейн. Красная вода хлынула через край и растеклась по шахматному полу. Пользуясь секундной паузой, он прыгнул к Кантине, свалил ее на пол и занес лапу над ее лицом. Это было не по правилам, но ему было уже не до морали. Жрица визжала и в панике смотрела на его огромные серые когти.

Это остановило колдуна. Он замер, даже попятился и отряхнул с себя воду. Взгляд его однозначно выражал презрение.

— Это запрещенный прием, дед, — хмуро сказал Эдгар.

Ричард только рявкнул в его сторону. Внук сидел, обняв колени, плечи его были сгорблены, лицо перекошено. Он достал из кармана сигарету, зажег ее от курильницы и нервно затянулся. С невольной жалостью Ричард заметил, как дрожат его пальцы. Он понимал, что мальчишка попал в жуткую ситуацию, но об этом надо было думать потом, потом, потом… Сейчас на первом месте была Зела.

Лев попятился, потом повел себя вообще странно. Он завыл, заскулил, стал метаться по залу, как сумасшедший, потом контуры его расплылись, изо льва он превратился в какого-то ящера, потом просто в большое яйцо, потом в огромную улитку… Став напоследок фиолетовой кляксой, он исчез вообще.

Ричарду некогда было выяснять причины столь странного исчезновения. Очевидно, в Магусте боролись разные силы, и не все были на стороне колдуна. Он принял свой обычный облик.

Кантина дрожала от страха и от злости одновременно. Он уперся ей в грудь коленом. С прокушенной руки текла кровь прямо ей на алое платье. Боли он не чувствовал.

— Ну что? Будешь говорить?

— Буду, — ядовито усмехнулась она, — твоя белая крыса в жертвенной роще, привязана к столбу и облита зеленой красной. Можешь не торопиться. Она уже мертва.

— Что?!

— Разве ты не знаешь, что все жертвы приносятся на закате? Солнце село, Ривааль!

5

Аурис колебалась недолго. Ее танец и так слишком затянулся, а белый бог все не прилетал. Убить прекрасную богиню она не могла, ослушаться Верховного Жреца и Кантину тоже было равносильно смерти. Аурис подумала и решила, что ее жизнь, в общем-то, ничего не стоит. Все равно она постоянно делает не то, что хочет, не то, к чему рвется ее душа. Так может, хоть напоследок поступить так, как велит сердце?

Она оглянулась на вопящую, кровожадную толпу. Она их всех ненавидела.

— Ты хорошо бегаешь? — тихо спросила она Анзанту.

Богиня взглянула на нее изумленно.

— Приготовься, — шепнула Аурис.

Укрыться в роще было негде, но на Красные болота женщины никогда бы не сунулись. Это был единственный выход. Надо было только успеть до них добежать.

Барабанная дробь усилилась. Аурис размахнулась и быстро перерезала веревки на столбе. При этом она почувствовала такое облегчение и счастье, словно душа ее наконец вырвалась на свободу.

— Беги за мной! — крикнула она.

Роща скоро помогла им затеряться среди деревьев, но некоторые, особо яростные жрицы все-таки бежали по следу и не отставали. Гурия почти догнала Анзанту, которой трудно было бежать в краске и босиком. Аурис остановилась, развернулась и выставила вперед свой жертвенный кинжал. Жрица сама напоролась на него, охнула и осела на землю. Тут же из кустов выскочила Вельда. Аурис бросилась на нее и вспорола ей живот.

Остальные были далеко. Анзанта стояла на тропинке, тяжело дыша, и с ужасом смотрела из своих зеленых глазниц на эту бойню.

— Что стоишь?! — бросила ей Аурис, — бежим скорее!

Ближе к Красным болотам, преследовательниц почти не осталось. Роща кончилась, начались кочки и топи. Из чащи еще доносились разъяренные женские крики, но на открытое пространство никто выйти не решился.

Затерявшись в зарослях тростника, они обе рухнули в трясину, не в силах отдышаться. Потом Аурис вспомнила, что краска ядовита.

— Смывай всё. Срочно! — крикнула она, — илом, песком, чем угодно.

Анзанта послушно нырнула в илистую лужу, вылезла оттуда совершенно грязная, ее трясло. Аурис стала яростно оттирать ее тростниковыми листьями. Через полчаса к богине вернулся ее белый цвет, только волосы были грязно-кофейные и совершенно спутанные.

— Спасибо, девочка, — сказала она опомнившись.

— Ты же спасла меня, — улыбнулась Аурис, — теперь моя очередь.

— Я?!

— Конечно. Здесь, на болотах. Меня облепили красные языки, а ты вытащила меня отсюда. Не помнишь?

Анзанта как-то странно посмотрела на нее и не ответила. Темнело быстро и так же быстро холодало. Богиня была совершенно голая и такая нежная и беззащитная, что щемило сердце.

— Возьми мое платье, — предложила Аурис.

— Нет-нет, — покачала та головой, — вы, лисвисы, более чувствительны к холоду. Оторви мне свою нижнюю юбку, я прикроюсь, а то как-то совсем неудобно.

— Почему ты им позволяла так издеваться над тобой? — спросила Аурис, отрывая подол, — ты же богиня!

Анзанта завернулась в прозрачную ткань и подвязалась стеблем тростника, руки у нее до сих про тряслись, зубы стучали.

— Дело в том, что я никакая не богиня, — сказала она.

— Как это?!

— Вот так.

— А кто же ты?

— Обыкновенная женщина.

— Такая красивая?

— Ну… может быть, не совсем обыкновенная… но я не Анзанта. Я просто очень на нее похожа.

— Не Анзанта? — Аурис похолодела, — и не ты спасла меня тогда?

— К сожалению не я.

Сердце сжалось.

— Тогда мы погибли.

— Почему?

— Как почему?! Мы на Красных болотах. И ты — не Анзанта. Нас проглотят красные языки! Какая жуть… Надо выбираться отсюда!

Белая богиня посмотрела на нее растерянно.

— Куда? Назад в рощу?.. Но там эти жуткие женщины!

Назад, и правда, пути не было. Аурис отрезала себе все пути к прошлой жизни. Она ослушалась приказа и убила двух жриц.

— Ты права, — сказала она, присаживаясь на кочку, — мне некуда идти. Пусть уж лучше эта мразь сожрет меня.

— Не говори так, — с жалостью посмотрела на нее белая богиня, — ты поступила правильно: нельзя убивать невинных, даже если их кожа другого цвета. Ты ни в чем не виновата.

— Я знаю. Но у Верховного Жреца другие законы. Он не простит меня. А без храма мне не выжить.

— Забудь про свой храм. Ты полетишь с нами на Вилиалу. А если захочешь — на Землю. Мир так огромен и прекрасен! Уверяю тебя, ты будешь счастлива, что выбралась со своего кошмарного Тритая.

— Зачем я вам нужна? Вы — боги!

— Мы не боги. И мы умеем быть благодарны. Не волнуйся, мы не дадим тебя на растерзание Верховному Жрецу. Это ему придется отвечать за свои приказы… скорей бы только Ричард нашел нас!

Стало совсем темно. Над болотом зажглись ночные звезды. Холод же стал совсем невыносимым. Они сидели обнявшись, согревая друг друга, и боялись тронуться с места из-за красных языков. Страх изматывал еще больше, чем холод.

Белую богиню звали Зела. Она сказала, что так назвал ее Ривааль, когда они познакомились. А до этого ее звали Ла Кси. Они обнимались и ждали либо спасения, либо смерти. И разговоры их немного отвлекали.

— А меня никто никогда не любил, — грустно сказала Аурис, — а мне так этого хотелось! Не знаю, что бы сделала для этого мужчины! Но, наверно, я того не стою…

— Не отчаивайся, девочка, — ласково посмотрела на нее Зела, — перед тобой целый мир, и вся жизнь впереди! И в тебе есть всё, чтобы тебя любили: ум, красота, благородство. Всё еще будет, поверь мне.

— Но я… я была наложницей Нурвааля. Скажи, он сможет через это переступить?

— Кто?

— Коэм.

— Коэм? — Зела слегка удивилась, — я не могу за него ответить, детка. Но, если хочешь знать, я тоже была несвободна. И тоже была наложницей.

— Ты?!

— Да. И думала, что Ричарду я такая не нужна. Разве что в качестве развлечения. От этого мучилась я сама и замучила его. Мы совершенно не понимали друг друга.

— Может быть, мы с ним тоже друг друга не понимаем? — задумчиво спросила Аурис даже не Зелу, а саму себя.

Звездное небо смотрело на нее сверху вниз, вселяя неясную надежду. Один огонек в небе был ярче, чем звезда, и двигался.

— Модуль! — радостно воскликнула Зела, — это Ричард!

— А если Нурвааль? — вздрогнула Аурис.

— Ты так его боишься?

— Боюсь. Я всегда его боюсь. Давай спрячемся в камышах!

— Тогда Ричард нас не найдет.

— А если это не он?

Модуль приближался. У Аурис тревожно сжалось сердце. Она решительно встала.

— Нет. Ты как хочешь, а Нуру я не отдамся.

Руки и ноги окоченели. Она с трудом добралась до камышей и спряталась там. Модуль осветил болото фарами, Зела стояла на кочке и махала ему рукой. Из открывшейся двери выпрыгнул Ривааль.

Аурис поняла, чего она хочет от жизни: чтобы мужчина вот так же бросился к ней, схватил ее, прижал к себе, взвыл от счастья, забыл обо всем на свете… Она, дрожа от холода, сидела в камышах и тихо завидовала прекрасной белой богине, которую так страстно любили.

— Аурис! Выходи! — позвали они, опомнившись, — все в порядке!

Она вышла, мокрая от ила и дрожащая.

— Спасибо тебе, девочка, — сказал Ривааль, — я твой должник на всю жизнь.

— Любите ее, — стуча зубами, ответила Аурис, — она — чудо.

— Ты тоже — чудо. Садись быстрее, а то окоченеешь.

В модуле было тепло. Она легла на заднее сиденье и закрыла глаза, полностью отдавшись на волю судьбы. Судьба ее снова резко менялась. Странно было сознавать, что она никогда больше не войдет в храм Намогуса, не запрется в своей комнате, не появился на богослужении, не увидит Нурвааля… Еще утром она такого и представить не могла.

Белые боги говорили между собой на непонятном ей языке. Она разобрала только имя Кантины. Полет убаюкивал ее, усталость и напряжение последних часов брали свое — ей казалось, что она засыпает.

Потом они вышли в белом квартале, через вестибюль гостиницы прошли к лифтам. Путь был ей знаком. Так она уже три раза попадала к Коэму. На этот раз ее привели в другой номер.

Просторная гостиная была в сиренево-фиолетовых тонах, за столом сидела строгая Рыжая богиня, на диване, поджав колени — белокурая куколка Лауна. Коэм стоял у окна. Он был, как всегда, элегантен, сдержан и недоступно хорош. Аурис была так измотана, что даже не разволновалась, увидев его. Устало и совершенно спокойно она прошла в ванную, умылась, причесала волосы, отряхнула грязное платье.

Когда она вернулась, все стояли вокруг Зелы.

— Мы чуть с ума не сошли, когда узнали, что вы побежали на Красные болота! — говорила Рыжая богиня по-лисвийски, — слава богу, все обошлось!

— Где Эд? — спросил Ривааль.

— Не знаю. Мы думали, он с тобой.

— Черт возьми…

— Папа, не волнуйся. Он же не пойдет на болота один.

— Не в этом дело. Все срывается… И с Гунтри опять ничего не вышло.

Ривааль обнял Лауну и погладил ее белые волосы.

— Что же нам с тобой делать, детка?

Дочь Гунтри выглядела жалко, но все равно была прелестна. Платье на ней было белое с серебряным кружевом, пышные волосы распущены и заколоты сверкающим сапфирами гребнем, тоскливые золотисто-карие глаза прятались за длинными ресницами. Зела тоже обняла ее и поцеловала.

Аурис смотрела на них и думала, как далека она от всего этого. Она совсем другая, и ни Земля, ни Вилиала никогда не будут ей родными.

Коэм обернулся, увидел ее и наконец шагнул навстречу. Сердце все-таки упало.

— Как ты, Аурис? — спросил он.

— Еще не поняла, — усмехнулась она.

— Ты замечательная девушка, Аурис. Я всегда это знал.

Они смотрели друг другу в глаза.

— Я убила двух жриц, — сказала она.

— Ты спасла Зелу, — возразил он.

— Я любовница Нура.

— Его власть не безгранична. Мы улетим на Вилиалу, и ты забудешь это, как кошмарный сон.

— О чем ты говоришь, Коэм!

— Ты не можешь оставаться здесь. Это ясно.

— А мне ничего не ясно.

Он осторожно взял ее за плечи.

— Ты замерзла там?

— Да, — сказала она, — но это не важно.

— Ты дрожишь до сих пор.

— Это нервное.

Ее и правда начала бить дрожь. Что-то менялось в ее жизни, и она так боялась этого, что не могла радоваться. Вилиала — прекрасный светлый мир — уже открывал для нее двери, Коэм звал ее с собой. Такое могло быть раньше только во сне, а теперь сон становился явью. Здесь, сейчас, в этой сиреневой комнате с огромными окнами, глядящими в холодное звездное небо.

— Ты полетишь со мной? — спросил Коэм.

— Конечно, — ответила она, — если я тебе нужна.

— Я никогда не забывал о тебе, Аурис.

Почему-то странно было все это слушать. Она никак не могла поверить, что все это правда. И никак не могла обрадоваться, даже улыбнуться не могла, как будто что-то мешало ей. Как будто самое страшное еще не случилось и висело над ней, как меч. Они стояли и смотрели друг на друга.

Потом на лестнице послышались громкие, торопливые шаги, как будто в номер рвалась сразу толпа лисвисов. Аурис нервно вздрогнула, сердце сжалось.

— Это Нур, — сказала она, — я чувствую, это он!

— Ну и что? — серьезно посмотрел на нее Коэм.

— Он убьет меня!

— Убивать ему надо не тебя, а Кантину. Успокойся.

— Кантину?!

В эту секунду Нур ворвался в комнату, огромный, черный, в широком золотом плаще, с горящими дьявольскими глазами.

— Аурис! — крикнул он, бросился к ней, но тут же остановился, как будто налетел на невидимую стену, — слава Намогусу, ты жива! Как ты меня напугала, детка!

Он смотрел на нее все еще со страхом и никого, кроме нее, кажется, не видел. Она как будто очнулась ото сна. Руки Коэма показались ей холодными, безразличными и совершенно лишними на ее плечах. Она поняла наконец одно: Нур панически боится ее потерять, он любит ее, страстно и терпеливо, бескорыстно и безрассудно, именно так, как она хотела, и на что даже не надеялась.

— Ну-ур! — бросилась она к нему.

Огромные руки подхватили ее и крепко стиснули, она чуть не задохнулась.

— Не пугай меня больше так, детка.

— Ты, ты, ты… — повторяла она бессвязно, — куда же я без тебя? В ад, в кошмар, в пропасть, все равно куда, лишь бы с тобой! Где ты был так долго?!

— Где? Искал тебя по всему болоту, пока мне не сообщили, что ты здесь.

— Это ведь не ты велел мне ее убить? Не ты?

— Великий Намогус! Конечно, нет.

Несколько минут они стояли, крепко обнявшись. Потом она опомнилась и огляделась по сторонам. Все смотрели на них. Коэм был, как всегда, внешне спокоен. Аурис снова подошла к нему.

— Прости, — сказала она, — я не могу с тобой лететь.

— Я понял, — ответил он сдержанно.

— Я не знаю, насколько я нужна тебе… но я не для тебя, Коэм. А твой прекрасный мир не для меня. Я любила тебя, это правда, но теперь уже поздно. Я совсем другая. Нур вылепил меня по своим канонам, и я не могу без него жить. Я только сейчас это поняла.

— Надеюсь, что ты будешь счастлива, Аурис.

— Надеюсь, ты тоже.

Нур снова принял ее в свои объятья, как курица цыпленка, и накрыл своим широким плащом.

— Спасибо, Ривааль, за мою девочку. И за то, что не разнес мой храм по кирпичам… А экраны пришлешь следующим рейсом. Тут стекольных заводов нет.

— Сил у тебя достаточно, — сказал Леций, прогуливаясь по своей янтарной гостиной, — ты просто не знаешь технологии. Прежде всего, запомни: «фиолетовая молния» — режим мгновенный, его можно держать только доли секунды…

За окнами сверкал солнечным светом ослепительный зимний полдень, янтарные стены мягко блестели отраженным светом. Ольгерд сидел на желтом диване, ему было и смешно, и грустно: двадцать лет он проработал на Прыгунов, Леция и Конса давно уже считал своими друзьями, но только теперь получил допуск к секретной информации. И, возможно, если бы не экстремальность ситуации, не получил бы вообще. Это не столько радовало, сколько задевало его.

— Если все дело только в технологии, — сказал он, — почему ты не открыл мне этого раньше?

Леций посмотрел на него слегка удивленно.

— Потому что ты не аппир, — ответил он.

Эта песня была хорошо знакома. Ольгерд усмехнулся.

— А сейчас я что, стал аппиром?

Верховный Правитель только пожал плечом.

— Сейчас ты почти что наш родственник. Какие уж тут секреты?

— Что значит — родственник? — насторожился Ольгерд.

Леций смотрел на него все так же невозмутимо.

— Кажется, ты собирался жениться на моей дочери?

Ольгерд чуть не подпрыгнул от этого заявления. Таких виражей от Леция он все-таки не ожидал.

— Кажется, ты об этом и слышать не хотел? — спросил он в тон ему.

Верховный Правитель как будто не заметил иронии.

— Тогда была другая ситуация, — сообщил он, — а сейчас я не вижу никаких оснований вам мешать.

— Неужели?

— Риция любит тебя.

«Знал бы ты, кто твоя Риция!» — подумал Ольгерд, но вслух этого, конечно, не сказал. С ней он уже объяснился и не думал, что придется объясняться еще и с ее отцом.

— Леций, — сказал он холодно, — послушай меня: я не собираюсь жениться по политическим соображениям. Тем более, по твоим политическим соображениям.

— Как это понимать? — нахмурился Верховный Правитель.

Он и представить не мог, что от его обожаемой дочери кто-то в состоянии отказаться. «Моя дочь — совершенство!»

— У меня уже было две жены, — усмехнулся Ольгерд, — и с меня пока хватит.

— Что ты несешь?

— То, что слышишь. Я не собираюсь ни на ком жениться. Ты сумел мне запретить. Но заставить меня ты не сможешь. Это не в твоей власти, Леций Лакон. Так что не считай меня своим будущим родственником. И хорошенько подумай, стоит ли мне открывать ваши семейные секреты?

— Вы… поссорились?

— Нет. Но я не робот, которого можно включить и выключить по твоей прихоти. И Риция тоже.

— Да не прихоти! — вдруг сорвался Леций, — а необходимости! Неужели ты этого не понимаешь?! У меня нет прихотей и быть не может. У меня вообще нет желаний. Только долг!

— Оставим этот разговор, — сказал Ольгерд, — он ни к чему не приведет.

— Разумеется, — буркнул Леций, — разбирайтесь сами…

Он отошел к окну, яркому, огромному, которое выходило на заледеневший залив. Вид бесконечных льдов, очевидно, успокоил его.

— Сосредоточься, — сказал он, поворачиваясь, — все довольно просто, но требует концентрации.

— Леций, я не аппир, — еще раз напомнил Ольгерд.

— Да, — кивнул тот, — ты мерзкий тип: вздорный, ядовитый, злопамятный, самовлюбленный, тупой, агрессивный… ты эгоист, ты еще и бабник… и вдобавок напрочь лишен чувства юмора. С тобой даже ссориться скучно.

— Вот так даже?

— Запомни, Оорл, ты всё равно будешь моим родственником. Никуда тебе от этого не деться. И мне, к сожалению, тоже.

— Я же тебе сказал…

— У тебя еще и плохая память? Я сейчас говорю не о тебе, Оорл, тебя уже никто не спрашивает. Я говорю о твоей сестре.

Поворот снова оказался неожиданным, Ольгерд даже растерялся на минуту. Ему казалось, что вся эта история давно уже в прошлом.

— Ты собираешься на ней жениться? — уточнил он наконец.

— Конечно, — сказал Леций с усмешкой, — в отличие от тебя, я еще не был женат ни разу.

— Зато ты еще более мерзкий тип, чем я, — отозвался Ольгерд, — такой же ядовитый и злопамятный, да еще с манией величия. Не выдумывай, моя сестра никогда не согласится… А если и согласится, то к тому времени у тебя снова изменится ситуация на планете, и тебе нельзя будет жениться на землянке.

Леций хотел что-то сказать в ответ, но передумал.

— Тебе не кажется, Оорл, — спросил он, — что мы опять говорим не о том?

Ему давно так казалось. Были дела и поважнее. Прежде всего, он должен был рассказать Лецию, кто его дочь, и чем грозит ее полновластие на планете. Но он не мог. Не представлял даже, как начать этот разговор.

— Ты прав, — сказал он, — сейчас не до этого. Выкладывай про свою молнию.

Леций сел напротив. Лицо его стало крайне серьезным.

— Энергии у тебя полно, Оорл, — начал он, — правда, в последнее время ты все время в «синем луче», злишься или нервничаешь, мне это не нравится, но не об этом речь… Обычно ты в «белой сирени». По нашим понятиям — это роскошь. На «белой сирени» и «голубой плазме» можно прыгать, не задумываясь. Даже на Кампий. Что ты и делаешь без особого труда.

Более холодные энергии требуют для прыжка накопления. Это делается так: моделируешь непрозрачное яйцо радиусом от двух до двадцати метров, в зависимости от дальности прыжка. Все усилия уходят на то, чтобы это яйцо не взорвалось. Когда почувствуешь, что невмоготу, можешь заказывать канал.

С фиолетовой молнией — то же самое. Только накапливать ты будешь «голубую плазму». Вся трудность для тебя будет заключаться в том, что ты не видишь цветов. Этому я тебя научить не могу. Я могу только стоять рядом и корректировать тебя.

Конечно, каждый уровень энергии дает свои ощущения, со временем ты научишься их различать и вслепую. Например, у меня от «голубой плазмы» раскалывается голова и наступает состояние невесомости. А после «молнии» взрывается каждая клетка. Удовольствие не для гурманов.

Время накопления у всех разное. Примерно минута. Дальше есть еще одна тонкость. Ты должен себя подтолкнуть, одного желания будет мало. Для этого, слушай внимательно: моделируешь две фиолетовых звезды спереди и сзади. Сближаешь их до тех пор, пока между ними не произойдет разряд. И в этой молнии должен быть ты. Ясно?

Было не столько ясно, сколько жутко. Ольгерд никогда не оперировал такими бешеными энергиями, да и представить свое мгновенное перемещение на другую звезду, после того, как отлетал десяток лет капитаном и постиг космические расстояния, было невозможно.

— А эта молния меня не испепелит? — спросил он с сомнением.

— Если ты боишься, Ол, я перенесу тебя сам, — серьезно сказал Леций, — я знаю, как это страшно в первый раз. И во второй…

— Я не боюсь, — усмехнулся Ольгерд, — я всего-навсего в ужасе.

— Попробуй для начала небольшое расстояние. На тот же Кампий, например. Я буду корректировать тебя здесь, а Конс встретит тебя там. Только яйцо делай поменьше, иначе в самом деле покажется, что в тебя ударила молния.

Выбора у него все равно не было. Но насколько долго он готовился, настолько быстро все это проделал. «Голубая плазма» получилась не сразу, пришлось так напрячься, что задрожала каждая мышца. Леций стоял рядом.

— Мало, — говорил он тоном эксперта, — мало, слабо, Ол. Разозлись что ли… взрывайся, взрывайся… вот-вот, хорошо. Теперь заполняй яйцо.

«Голубая плазма» была еле выносима, она распирала каждую клетку, голова же просто раскалывалась, и действительно наступало состояние невесомости.

— Всё! — резко сказал Леций, — теперь молния!

Ольгерд представил две раскаленные до ультрафиолета звезды, они медленно сближались, расплавляя его в своих лучах. Он не знал, когда можно делать между ними разряд, но это произошло само собой, без его уже воли. Его шарахнуло молнией, он был испепелен и долго корчился на полу от дикой боли.

— Все нормально, — сказал ему Конс, — просто ты перебрал немного, — так обычно и бывает в первый раз. Пойди прими душ, это помогает.

Они были на станции. Обычно он всегда вспоминал Рицию, когда попадал сюда, и даже грустил по этому поводу. Сейчас ему было не до того. Ольгерд поднялся с колен и шатаясь побрел обливаться.

Душ на станции работал, как и все остальные системы. Кожа его горела, вода на ней шипела, перед глазами прыгали концентрические огненные кольца.

Потом, когда все улеглось, Ольгерд впервые осознал себя монстром. Страшно было представить, но перед ним теперь, как на ладони, лежала вся галактика, ему не нужны были звездолеты, эта допотопная утварь для простых смертных, ему не надо было теперь выбирать между Пьеллой и Землей. Он мог теперь быть одновременно и там, и там.

И только теперь он впервые понял, откуда у Прыгунов такое вселенское самомнение.

Конс дожидался его в центральном зале под куполом. Скоро там появился и Леций с рюкзаком. Он извлек оттуда «Белый нектар», три стакана, три бутерброда, три шоколадных батончика и три яблока. Они сели на ступеньках и подобающим образом отметили рождение нового Прыгуна.

— Он мерзкий тип, — ухмылялся Леций, глядя на Ольгерда, — но нам без него никак не обойтись…

— Это ты — мерзкий тип, — возразил Конс, — и мы все тебя терпим.

— А про тебя я вообще молчу! Ты выполз из утробы вслед за мной с одной только целью: все делать мне поперек!

— Это ты выполз вслед за мной! Я еще посмотрел и подумал, что это за белобрысая мелочь хватает за пятки?

— За пятки?! Да я сам тебя тащил за волосы и еще возмущался: неужели и я такой же черный и противный?

— Еще по одной? — предложил Ольгерд, давясь от смеха.

— А что, там что-нибудь осталось? — взглянул на него Леций.

— По капле.

— Наш малыш, — Конс посмотрел на брата, — разучился считать до трех, когда дело дошло до бутылки. Скажи, детка, только честно: почему ты взял три яблока и одну бутылку, а не наоборот?

— Он еще и недоволен! — фыркнул Леций, — ты, между прочим, вообще ничего не взял, кроме носового платка, утирать свои сопли. Ол, может, сгоняешь за бутылочкой?

— На Землю? — засмеялся Ольгерд.

— А что? Это идея.

— Ладно, сидите, — сказал Конс, — я сам.

Он исчез, но через пять минут появился с полной сумкой.

— Жена меня, конечно, убьет, — сказал он, присаживаясь, — но что поделаешь…

— Как будто она не знает, что ты — пьяница, — пожал плечом Леций.

— Не за это. Сам знаешь, она не любит, когда мы прыгаем, а я что-то зачастил сегодня.

— Это твои проблемы, мальчик. Вот мы, например, с Оорлом не женаты. И никто нас не пилит. Правда, Ол?

— Правда, — кивнул Ольгерд, открывая «Золотую подкову».

— Ол, не слушай этого типа, — повернулся к нему Конс, — он такой же женоненавистник, как Азол Кера. С ним все равно ни одна женщина больше недели не выдержит. А ты — нормальный парень.

— Кстати о Кера, — вставил вдруг Ольгерд, — может, все-таки возьмем его на Тритай?

— Ты что, спятил? — нахмурился Конс, — он убил мою дочь, а я полезу с ним в пекло?

— Но ведь не доказано, что это он.

— Да. Но верить ему мы не можем.

— Хорошо. С собой вы его брать не хотите. Но не опаснее ли оставлять его тут? Мало ли что он выкинет, когда узнает, что нас тут нет!

— Ты забыл, — сказал Леций, — здесь остается Риция со всей полнотой власти.

— Вот именно, — вздохнул Ольгерд и наполнил стаканы.

Ничего объяснить и изменить он так и не сумел. На сердце по-прежнему лежал камень, хоть он стал обладателем всей вселенной.

Вечером они распрыгались по домам. Ольгерд ходил из угла в угол, не находя себе места и не находя ответа: как же быть? За окнами безнадежно лежали сугробы серебристо-синего в сумерках снега. На Кампии он испытывал торжество и ощущение, что все в его жизни резко изменилось. Дома он понял, что не изменилось, в общем-то, ничего. Та же тоска, та же безвыходность, те же опасения.

Приняв наконец решение, он позвонил Би Эру. Старик в мягком домашнем халате смотрел на него из уютного кресла, светлые глаза устало щурились.

— Эр, мне надо поговорить с тобой, — сказал Ольгерд взволнованно.

— Прилетай, — ответил старик.

Через полчаса они встретились. Особняк у Би Эра был уютный и тихий, в нем не было ничего лишнего и напыщенного, комнаты были просторными, коридоры широкими, везде идеальный порядок. Цвета он предпочитал синие и коричневые.

Синее кресло поглотило Ольгерда почти целиком, ему сразу захотелось спать, тем более после дневной нагрузки.

— Тебя можно поздравить? — улыбнулся Би Эр, — «молния» удалась?

— Да. Спасибо. Но я пришел не за этим.

— Это я понял.

Старик вообще много чего понимал. С ним приятно было разговаривать. Он был спокоен, проницателен и никогда ничему не удивлялся.

— Эр, — посмотрел на него Ольгерд, — я знаю, кто убийца.

— Я тоже, — невозмутимо ответил старик.

— Нет, ты не понял… я говорю не о Кера.

— Я тоже, — вздохнул Би Эр, — но мы оба ничего пока не можем сделать. Она вне всяких подозрений. Обвинять же ее голословно просто немыслимо: братья нас растерзают.

Ольгерд хмуро кивнул. Старик как будто читал его мысли.

— Да, я знаю… — сказал он, — но мы отправляемся на Тритай, а ты остаешься. Прошу тебя, следи за Рицией.

— Разумеется, — сказал Би Эр, — насколько это в моих силах. Но разве уследишь за молодой девчонкой, да еще Прыгуньей?

— Что же делать?!

— Положиться на судьбу, Ол. Я сделаю все, что смогу. А когда вы вернетесь…

Старик задумался, потом посмотрел на Ольгерда и продолжил:

— Мы расставим ей такую ловушку, что она не выпутается. Пожалуй, у нее есть только одно слабое место: она любит тебя.

— И что? — нахмурился Ольгерд.

— А ты не понимаешь?

— Нет.

— Именно тебе придется вывести ее на чистую воду, Ол. При тебе она забывается и теряет всякую бдительность. Возвращайся, и я объясню тебе, что надо делать.

— А если я не смогу? — посмотрел ему в глаза Ольгерд.

— Сможешь, — твердо сказал Би Эр, — или ты забыл, что речь идет об убийце? Мы все ее любим, я тоже. Я пеленал ее и носил на руках, я укачивал ее и пел ей колыбельные песенки… но что поделаешь? Это больной нарыв нашей семьи, это расплата за наше уродство, за бесконечные мутации, это оборотная сторона нашего могущества. За все надо платить, Ольгерд Оорл.

— А может, сказать об этом Кера? — спросил Ольгерд, все еще надеясь на что-то.

— Ты с ума сошел, — покачал головой старик, — Кера в ярости убьет ее без всяких доказательств. Братья ему не поверят. Представляешь, что тогда начнется? Нет-нет, мой мальчик. Мы все сделаем корректно.

Легче Ольгерду не стало, хоть он и нашел единомышленника. Он постарался отключиться от этих проблем и думать о Тритае, Магусте, отце, прекрасной Зеле и предстоящем прыжке к Шедару. На минуту, в темноте, ему захотелось рвануть на Землю, прямо к Синеле, найти ее, все объяснить, попросить прощения… но Синела была не только на Земле, она была в безвозвратном прошлом.

В полдень все Прыгуны собрались в приемном зале дворца. Разноцветные рюкзаки живописно лежали на мраморном полу. Риция в жемчужно-сером платье одиноко стояла у колонны и смотрела на общие сборы. Она была по-прежнему нестерпимо хороша, хотелось обхватить рукой ее гибкую талию, запрокинуть ее голову, впиться губами в ее губы и выпить, вытянуть из нее все мерзкое, все чудовищное, всю ее дурную кровь, самому переболеть этим, а ее излечить.

Сия стояла рядом с сыном, давая ему последние наставления. Она была как всегда великолепна. Пышное платье было расшито ее любимым жемчугом, волосы уложены в высокую прическу.

— Там на мою помощь можете не рассчитывать! — явно нервничала она, — четверо мальчишек против Магусты!

— Еще Ричард, — добавил Нрис.

— Пятеро мальчишек! — тут же поправилась она.

Сия не любила выпускать ситуацию из-под контроля. На этот раз ее никто не спрашивал, и это ее возмущало.

Би Эр философски молчал. Ольгерд подошел к нему проститься.

— Возвращайся поскорей, — коротко сказал ему старик, его светлые глаза почему-то слезились.

Отбывающие на всякий случай были одеты в термостаты. Леций — в белый, Конс — в черный, Нрис — в синий, Ольгерд — в красный. Так они могли отличить друг друга издалека. Место встречи было установлено: звезда Шедар, планета Тритай, северное полушарие, город Порг, гостиница, — но разброс при прыжке мог быть весьма значительный.

Ольгерд понимал, что все произойдет почти мгновенно, но все равно у него было чувство, что он отправляется в долгое путешествие.

— Волнуешься? — спросил Леций.

— Не до того, — усмехнулся он.

Все прощались. Конс — с женой, Леций — с дочерью, Нрис — с матерью. Сия наконец закончила наставления сыну и подошла к Ольгерду. Желтые, совиные глаза смотрели тревожно.

— Напрасно вы не берете меня с собой, Ол.

— Это все-таки не женское дело, Сия.

— У меня дурное предчувствие!

— Ты хочешь испортить мне на дорогу настроение?

— Просто хочу, чтобы ты вернулся цел и невредим.

— Спасибо, Сия. Я постараюсь.

— Ты опять ничего не понял, — усмехнулась она и отошла от него.

Разбираться в ее намеках было некогда. Загадок хватало и без нее. Прыгуны уже надевали рюкзаки. Ольгерд оглянулся на колонну. Риция все стояла возле нее и наблюдала за всеми. Новая хозяйка планеты.

Он не хотел, но ноги сами понесли к ней. Она ничего не сказала, только смотрела ему в глаза. Взгляд был прямой, полный воли и решимости.

— Надеюсь, ваше величество, — проговорил он, — что за время вашего правления не случится ничего непоправимого.

— Надеюсь, с вами тоже ничего не случится, — ответила она.

— Мы вернемся, — сказал он.

Прощание получилось холодным и официальным. Как мог, он предупредил ее не делать глупостей, но послушает ли она его? Ольгерд уходил, спиной чувствуя ее взгляд, и мрачно предполагая: кто же будет следующей жертвой?

— Пора, — объявил Леций, — начнем с тебя, — указал он на Конса, — потом Ол, за ним Руэрто, за ним — я. Встречаемся в гостинице.

Конс последний раз поцеловал Флоренсию, она отошла вместе со всеми к стене, лицо у нее было бледное, на лбу испарина.

— Не волнуйся, Фло, — сказал ей Ольгерд, — все будет в порядке.

— Все вы так говорите, — вздохнула она.

— Тебе плохо, детка? — забеспокоилась Сия, — что это с тобой?

— Просто волнуюсь.

— Да ты сейчас в обморок упадешь. Держи ее, Ол!

Ольгерд подхватил Флоренсию на руки и отнес на диван. Конс в это время стоял посреди зала, набирая «голубую плазму», он уже ничего не видел.

— Только не говори ему, Ол, — слабо улыбнулась Флоренсия, — со мной все в порядке, просто переволновалась. Терпеть не могу прощаний.

— Мы вернемся, Фло. Не волнуйся.

— Конечно.

— Разберемся с Магустой — и сразу домой.

— Да-да… Иди. Теперь твоя очередь.

Ее короткий обморок показался Ольгерду странным. Кто-кто, а уж тетя Флора умела держать себя в руках. Возможно, он бы и догадался о ее маленькой тайне, но его ждала «фиолетовая молния». Он вышел в центр зала, надел рюкзак, в последний раз оглянулся на колонну, где одиноко стояла Риция, и приготовился к прыжку.

Фиолетовые звезды грозно сближались. Тело разрывалось от боли. Разряд был мгновенным, но таким мощным, что лопнула каждая клетка в мозгу. Потом он падал в пропасть и не сразу почувствовал под коленями острые камни. Воздух был холодным и влажным. Пустырь, на котором он оказался, утопал во тьме.

— Конс! — крикнул Ольгерд, испытывая неведомый ужас, — Конс, ты где?!

Он сам не имел понятия, где находится. Тритай это, или нет? И если нет, то что это за планета? Все еще корчась от боли, он присел на камень, поджидая остальных. Но остальные, видимо, были более точны. Через двадцать минут он это понял.

Делать было нечего. Ольгерд встал, подхватил рюкзак и побрел искать дорогу. Его грела мысль о предстоящей встрече с отцом. Больше ничего хорошего в этой жизни не предвиделось.

Звезды горели ярко, совершенно незнакомые и безразличные. С пустыря он вышел наконец на проселочную пыльную дорогу и побрел по ней в неизвестном направлении.

Было странно идти в темноте неизвестно где и неизвестно куда. Еще час назад он лежал у себя дома на диване, и все это могло ему просто присниться. И еще полчаса назад он смотрел в черные, пронзительные глаза Риции. Эти глаза и сейчас были перед ним.

Ольгерд понял наконец, что идет к рассвету: в небе у горизонта засветилась узкая полоска. Потом навстречу попался прохожий. Такой же одинокий на этой проселочной дороге, как и он. Было темно, но даже в темноте по походке нетрудно было понять, что это не Конс и не Леций, тем более не Нрис. Ольгерд с трудом вспомнил несколько знакомых слов по-лисвийски.

— Привет, — сказал он четко, — это дорога в Порг?

— Порг там, — указал лисвис в обратную сторону. Это я иду в Порг. А ты идешь на Красные болота.

Ольгерд присмотрелся. Местный житель был молод, у него была белая кожа, черные до плеч волосы, узкое лицо и до боли знакомый термостатический костюм из серии «Пионер».

— Ты — землянин? — спросил он удивленно.

— Да, — почему-то равнодушно ответил парень.

— И много тут землян?

— Полно. Целых трое. Куда ни сунься — везде одни земляне.

— Мне нужен Ричард Оорл.

— Знакомое имя… кажется, я что-то о нем слышал… это такой добрый, ласковый дядечка, который ни с того ни с сего превращается в дикого зверя. Если тебе нужен этот жуткий тип, я могу тебя проводить. Но самому мне с этим монстром встречаться пока неохота.

— Проводи, — кивнул Ольгерд, — только выражайся полегче. Этот жуткий тип — мой отец.

— Поздравляю! — усмехнулся парень, — ты уже попадался ему под горячую лапу?

Ольгерд был не в духе. В нем еще не улеглась «голубая плазма». Он остановился и строго посмотрел на спутника.

— Еще одно слово, парень, и ты попадешь под лапу мне.

Землянин продолжал ухмыляться.

— Пожалуй, с меня на сегодня достаточно, — заявил он, — просто не знаешь, куда деваться от этих Оорлов! Уйдешь на пустырь, так они с неба падают…

Ольгерд невольно взял его за грудки.

— Что-то ты мне не нравишься, парень.

— А я, как выясняется, не нравлюсь никому. Даже своей пылкой любовнице. Такое тоже бывает… отпусти, мне так неудобно… вот так-то лучше. Маленьких и слабых обижать нельзя. Видишь, какой я хилый и беззащитный? Так что не обращай на меня внимания. Иди прямо, дыши ровно…

Какое-то время они действительно прошли молча. Ольгерд при всей своей усталости все-таки понял, что парень издевается не столько над ним, сколько над собой. Мало ли у кого чего случилось…

— Что ты делаешь на Тритае? — спросил он наконец.

— Валяю дурака, — был насмешливый ответ, — как, впрочем, и на Вилиале, и на Земле…

— Как тебя зовут?

— Казимир-Орландо.

— Так длинно?

— Можно просто Казимир. Я не обижусь.

— Далеко еще до города, Казимир?

— Да вон он, за холмом. Только то, что ты называешь городом — это три высотных дома, храм и глинобитная деревня вокруг.

— А как тут лисвисы?

— Забитые и запуганные. Зато не такие нудные, как на Вилиале. Им по пять минут здороваться некогда, климат не позволяет. Поэтому они тут шустрые как ящерицы.

Скоро начались первые постройки. В рассветной дымке показались белые высотные дома. Небо светлело и становилось почему-то не голубым, а розовым.

— Вон твоя гостиница, — указал рукой Казимир, — иди, не бойся. Этот монстр тебе обрадуется. А мне — в другую сторону.

Ольгерд посмотрел в утреннем свете на своего проводника. Лицо его показалось ему неуловимо знакомым.

— Мы еще увидимся? — спросил он на всякий случай.

— Непременно, — усмехнулся Казимир, — этого счастья тебе не избежать! Пока!

Парень отвернулся и почти бегом направился к реке. Ольгерд никогда не видел своего племянника, только в фильмах, где Эдгар был совсем ребенком. И ему бы никогда и в голову не пришло, что Ричард потащит на Тритай, в гости к Магусте, своего внука. Казимир-Орландо не вызвал в нем никаких чувств, кроме недоумения и раздражения.

Солнце вставало, светя в спину и освещая первыми лучами город. Ольгерд подходил к гостинице.

6

Утренняя река была ледяной. Эдгар хотел выйти из воды обновленным, но вышел все таким же противным себе, да еще и дрожащим. Полотенца не было. Он стоял и обсыхал на ветру, стуча зубами. Разбитая губа ныла. Небо расчищалось и розовело, краски, в отличие от ветра, были теплыми и ласковыми. Осознав свое ничтожество, Эдгар как-то особенно остро ощутил совершенство и красоту мира.

Стайка девушек из городской окраины вышла к реке за водой. Они увидели на берегу Эдгара и с визгом убежали. Одна, правда, задержалась и встала, открыв рот.

— Не бойся, — усмехнулся он, — не съем. Я вампир безобидный.

На этот раз она визгнула и скрылась за кустами. Эдгар оделся и побрел к городу. Как ни тяни, а возвращаться было нужно.

Солнце осторожно светило в спину, дорожная пыль облепляла ботинки, мокрые волосы обдувало ветром, болела развороченная челюсть и содранные локти, в душе был полный хаос.

Кантина кинулась к нему, как только Ричард исчез. Она плакала от злости и унижения, потрясенная тем, что ее отец не всесилен, что с ней, Старшей жрицей, можно так обращаться, что ее планам кто-то может помешать.

— Твой дед — чудовище! — кричала она, — я ненавижу его! Он дьявол!

У нее был все тот же русалочий запах, смешанный с цветочными маслами. Эдгар зажмурился и отстранил ее.

— Это ты — чудовище, — сказал он.

— Эд!

— Зачем тебе все это было нужно?

Кантина была сама не своя от злости и никаких слов не понимала. Пожалуй, говорить с ней вообще не стоило, надо было сразу развернуться и уйти.

— Ты… ты тоже хочешь бросить меня, как мой отец?! — выкрикнула она с презрением, — тогда уходи! Убирайся и ты! Мне никто не нужен!

— Ты сама меня поставила перед таким выбором. Зачем?

— Ты выбрал меня!

— Большей глупости в жизни я не совершал.

— Убирайся! Я ненавижу вас обоих! И вашу белую медузу, которая все равно умрет! Я всех, всех ненавижу!

От бессилия и злости она осела на пол и разрыдалась. Эдгар тупо стоял над ней, не чувствуя еще, что у него болит, и не в силах еще осознать, что же произошло. Осознать все сразу было невозможно, но он не знал, что на это ему понадобятся не минуты, а годы.

Зал был все тот же, где они встречались и любили друг друга, только со следами схватки: с опрокинутой утварью, разбитыми стеклами и разлитой по полу водой. Такой же опрокинутой и разоренной представлялась ему теперь их любовь. В душе у Кантины творился ад, он даже не хотел туда проникать. Он не хотел входить в ее состояние, он не хотел ее понимать. Ничего не имело смысла.

— Прощай, — сказал он сдержанно и вышел из зала, больше не оглядываясь.

В номере было светло от солнца. Он встал под горячий душ. Его знобило, хотелось есть и спать. Он понимал, что уснуть все равно не удастся, пока не поговоришь с дедом и бабулей, если она еще жива…

К Ричарду он пойти все-таки не решился и отправился к матери. Это было очередной ошибкой.

— Явился! — сказала она, впуская его в свой номер, — нашел же время играть на нервах! Где ты был? Почему отключил переговорник?

— Она жива? — спросил Эдгар, пропуская все это мимо ушей.

— Жива, — ответила Ингерда, — а тебе следовало…

Она была умыта, одета, подтянута и наверняка сделала с утра зарядку. На столе стоял кофейник. Пустой.

— Свари-ка мне кофе, — сказал Эдгар.

— Что? — изумилась мадам, она явно собиралась его отчитывать, а не обслуживать.

— И побыстрей, — поморщился он, — я голоден.

Для убедительности он вскрыл пачку клубничного печенья и начал его жевать.

— Может… тебе бутерброд с ветчиной? — засомневалась мадам.

— Можно два, — кивнул он.

У матери в номере солнца не было: окна выходили на закат. Было по-утреннему сумеречно и неуютно.

— Я говорила тебе, не связывайся с этой женщиной. Но ты не имеешь привычки слушать!

Мать поставила перед ним поднос. Аромат крепкого кофе приятно кружил усталую голову. Эдгар молчал, набивая рот печеньем.

— Постой… что это у тебя? — присмотрелась к нему мать, — кто рассек тебе губу?

— Кит. Хвостом.

— Прекрати Эд. Я хочу знать, с кем ты подрался?

— Я не дерусь, я пацифист.

— А это что?

— Страстный поцелуй зеленой красавицы.

Мадам нервно стукнула рукой по столу и отошла к окну.

— Ты понимаешь, что сейчас не время ломать комедию, или нет? Зела чуть не погибла, Прыгуны уже явились… Ты можешь хотя бы сейчас не выкидывать свои номера и просто не мешать?!

— Не мешаться под ногами? — усмехнулся Эдгар.

— Ешь, — хмуро отозвалась она.

— Вообще-то я пошутил, — сказал он, вставая, — я сыт по горло. Но твоя забота, как всегда, согрела сердце. Спасибо, мамочка. Пойду отсыпаться после бурной ночи.

Она взглянула возмущенно строгими зелеными глазами, но ничего не сказала.

Отсыпаться он, конечно, не собирался. Прошел по коридору мимо лестницы и лифта, набрался терпения и позвонил в дверь к деду. Через минуту на пороге возник его легендарный дядя Ольгерд, еще более красивый, чем в рассказах очевидцев. Его белые волосы удивительным образом сочетались с карими глазами, чересчур тоскливыми для такого роскошного представителя мужской породы.

— Ну, привет, Казимир-Орландо, — усмехнулся он.

— Привет, дядя, — ответил Эдгар, — целоваться не будем, у меня помада на губах и нос в пудре.

— Кто это тебя так? — покачал головой Ольгерд, — надеюсь, не я?

— Ты не успел, — пожал плечом Эдгар, — я вовремя смылся.

Легендарный дядя все-таки обнял его и довольно крепко стиснул.

— Я думал, ты мне по пояс, — сказал он вполне довольно, — а ты уже выше меня.

— Да, я люблю сюрпризы.

— Это я заметил.

— Так что, дядя Ольгерд, ударная сила галактики уже здесь?

— Зайди, увидишь.

— А я в обморок не упаду? Я юноша нежный.

— Ничего. Я тебя поддержу по-родственному.

Эдгар зашел в просторную гостиную. Вместе с дедом там сидели совершенно нормальные люди, не особо рослые и не слишком мощные. Тот, который в черном, был вообще худ, его широкие плечи служили просто вешалкой для комбинезона. Эдгару он показался чересчур хмурым. Кудрявый тип в синем напротив все время улыбался, его асимметричное лицо было словно создано для усмешек. Красавец же в белом был просто безупречен. Голубые, усталые глаза смотрели на Эдгара внимательно и вполне дружелюбно. В общем, гости оказались нестрашными.

Эдгар несколько растерялся. Он представлял Прыгунов иначе, какими-то необыкновенными и неприступными, а Леция Лакона, по которому столько лет безответно сохла его гордая мамочка, видел не иначе как суператлетом с надменным лицом и выпяченной челюстью. В эту челюсть ему все время хотелось заехать кулаком, несмотря на последствия.

— Проходи, — спокойно сказал дед, — это мой внук.

— Твой внук — любитель подраться? — весело спросил Прыгун в синем.

— Нет, — нежно улыбнулся ему Эдгар, — это мой дед — любитель подраться.

Дед даже не смутился.

— Вот так теперь выясняют отношения? — удивился дядя Ольгерд, глядя на обоих.

— Наука воспитания ушла вперед, — обернулся к нему Эдгар, — дед регулярно читает журнал «Новое в педагогике».

— Налепи пластырь, — посоветовал ему Ричард.

— Тогда я не смогу есть.

— И разговаривать.

Эдгар понял, что немного переиграл. Он собирался извиниться, а на деле разозлил деда еще больше.

— Ты прав, — сказал он, — залеплю. Крест на крест. Мне сейчас дежурить у Лауны, она все равно молчит…

— Кстати о Лауне, — спохватился Ричард, — у девушки заклятье, и мы ничего не в состоянии сделать. Кто-нибудь может ее посмотреть?

— Конечно, — сразу сказал голубоглазый красавец, — далеко идти?

— В соседний номер. Эд, проводи Леция.

Итак, это был Леций. Эдгар почему-то так и подумал. Слишком внимательно тот на него смотрел.

Правитель аппиров поднялся. Он был ниже ростом, но Эдгару показалось, что он стоит на ступеньку выше.

— Шляпы нет, — развел он руками, а то бы снял.

Леций посмотрел на него и улыбнулся едва заметно, одними глазами.

— Идем.

Лауна лежала в постели. Коэм дремал в кресле. Увидев гостей, он поднялся и застегнул молнию на груди.

— Доброе утро, — сказал Эдгар, — это Леций Лакон.

— Очень приятно.

Коэм не проявил подобострастия, но свою вилиалийскую галантность попридержать не смог. Леций был утомлен, поэтому постарался сократить знакомство до минимума. По-лисвийски он говорил свободно.

— Оденьте ее и посадите.

Лауна и сама села, завернувшись в одеяло, и смотрела на незнакомого белого мужчину с ужасом. Леций сел в кресло и прикрыл глаза. Коэм тем временем принес принцессе халат, но она оттолкнула его и бросила халат на пол.

— Я не знаю, что с ней, — признался расстроенный лисвис, — сегодня она вообще сама не своя.

— Дай-ка я попробую, — предложил Эдгар.

Его Лауна послушалась. Она оделась и покорно села в кресло.

— Вот видишь, — сказал он, — все в порядке.

— Это у тебя все в порядке! — растеряв куда-то свою вилиалийскую сдержанность, отозвался Коэм, таким он нравился Эдгару больше.

— Интересно, что ты с ней сделал этой ночью? — поддразнил он его.

— Я?! — возмутился глубоко порядочный лисвис.

— Ну, не на меня же она так злится?

— Да я понятия не имею!..

— Помолчите, — перебил их Леций, — не мешайте мне.

Они смолкли и отошли к стене. Прыгун долго сидел сосредоточившись и смотрел на дрожащую Лауну.

— У нее «черное зеркало» пополам рассекает голову, — сказал он потом, — оно разделяет полушария мозга, поэтому вторая сигнальная система не работает.

— И что же делать? — взволнованно спросил Коэм.

— Я могу его убрать. Но не будет ли от этого хуже? Мы не знаем, кто его поставил и зачем. Такие вещи просто так не делаются.

— Поймите, Левааль, ей все хуже и хуже. Нельзя оставлять ее в таком состоянии.

— Я вас прекрасно понимаю. Девушка прелестна. Но и вы поймите: ее лишили речи. Если мы вернем ей речь, ее могут лишить жизни. Вас это устраивает?

Это Коэма не устраивало. Он покачал головой и отвернулся.

— Я пойду, — сказал Леций, вставая, — у нас серьезный разговор. А с девушкой мы разберемся после Магусты, если к тому времени этот вопрос не отпадет сам собой.

— Спасибо, — вздохнул Коэм.

— «Черное зеркало!» — воздел он руки к небу, когда аппир вышел, — черт бы побрал эту планету с ее колдунами! Эд, ты слышал что-нибудь подобное?!

— Я вчера видел кое-что покруче «черного зеркала», — усмехнулся Эдгар, — черного тигра.

— Черте что… — не унимался лисвис.

Лауна смотрела на них, поворачивая белокурую головку.

— Надо ее накормить, — вспомнил Эдгар.

— Пробовал, — хмуро взглянул на него Коэм, — не получается. Если она перестанет есть, это плохо кончится.

— Пожалуй, да. Худеть ей больше нельзя.

— Что с ней, Эд?

— Ты меня спрашиваешь?

— Ты же эксперт!

— Здесь не надо быть экспертом, — вздохнул Эдгар, — все и так ясно. Ох, уж мне эти лисвисы…

— О чем ты?

— Все о том же. Ты любишь ее. Она — тебя. Если ты и дальше будешь проявлять свою воспитанность, она запустит в тебя не халатом, а чайником. И правильно сделает.

— Ты еще мальчишка, — покачал головой Коэм.

— А она — девчонка. И я ее отлично понимаю. Я не понимаю только тебя.

— Иногда я сам себя не понимаю, — признался лисвис.

— В общем, так, — сказал Эдгар, — сейчас мое дежурство, но я бы, честно говоря, лучше отоспался. Всю ночь, понимаешь, бродил по пустырю… Так как?

Коэм посмотрел на него с благодарностью и улыбнулся.

— Спасибо, Эд. Иди, отсыпайся.

Ингерда заглянула к Зеле в спальню и застыла на пороге, словно ей в лицо плеснули ледяной воды. Ее несносный сын сидел у Зелы в ногах, и она ласково гладила его по волосам, как приблудного пса. Ингерда почему-то думала, что такого быть не может. Что он ее, только ее мальчик, который временно живет вместе с дедушкой и бабушкой.

Эдгар возмущенно обернулся.

— Зайди, пожалуйста, попозже, — вежливо попросила Зела.

От этого стало совсем не по себе. Ингерда поняла, что она совершенно лишняя и в этой комнате, и в этой семье.

— Я только хотела спросить, идешь ли ты в больницу, — сухо сказала она.

— Да, только чуть позже.

— Как ты себя чувствуешь после вчерашнего?

— Неважно. Но я приду.

Больше говорить было не о чем. Ингерда отправилась вниз, к больным, поправляя на ходу розовый халат и косынку. Ее слегка лихорадило от волнения. Она знала, что Леций здесь, она уже видела его, но почему-то гораздо больше она переживала сейчас из-за сына. Она не думала, что это так серьезно.

Больные сидели в очереди прямо на полу вдоль всего коридора. Забота о них отвлекала от мрачных мыслей и придавала чувство собственной нужности. А своему сыну она была не нужна. Никакого понимания, никакого интереса, никакой любви! Неужели ничего нельзя исправить?!

Руки дрожали. Привычным жестом Ингерда достала из шкафчика капсулы ДУ15-12е и проглотила сразу две. На свою выдержку она уже не надеялась и принимала успокоительные средства. У нее было чувство полной личной катастрофы: ни любви, ни семьи, ни друзей, — только космос, холодный и безразличный, который она сама когда-то выбрала. Хотела избавиться от одних проблем и с успехом нажила другие. Раньше ей казалось, что все ее любят, но не уважают. Теперь все уважали ее, но не любили.

Зела появилась через полчаса. Выглядела она неважно.

— Что с тобой? — спросила Ингерда.

— Ничего. Просто слабость. Я устала и перенервничала. Эти ужасные женщины так и стоят перед глазами.

— Может, выпьешь чего-нибудь?

— Нет-нет. Тогда я просто засну.

— Что рассказал тебе Эдгар?

— Ничего. Он просто посидел со мной, и все.

— Ладно, можешь не выдавать ваших секретов.

Зела посмотрела на нее с сочувствием.

— Не принимай все на свой счет, Герда. Он вообще скрытный мальчик.

— И совершенно неуправляемый!

— Как все Оорлы.

— Все Оорлы наконец-то в сборе, — усмехнулась Ингерда, — в кои-то веки! И где? На какой-то чертовой планете…

Вечером у Ричарда собрались все. Прыгуны успели ознакомиться с местностью, и им было что обсудить. Леций смотрел на нее, но редко, как будто это отвлекало его от более важных тем. Впрочем, так оно и было. Ингерда что-то сказала о нехватке лекарств, но ее никто не стал слушать. Она замолчала.

— И все-таки мы не выполнили главное условие, — строго сказал Ричард, — нас только пятеро.

— Би Эр слаб, — ответили ему.

— Это я знаю. Я спрашиваю, где Кера?

— Кера убийца, — спокойно сказал Леций, — мы не могли его взять.

— Кера? — удивился отец и почему-то посмотрел на Ольгерда.

— Да. Мы его подозреваем, — сказал Ольгерд.

— Без него все может провалиться, — покачал головой Ричард.

— Слишком много ему чести, — буркнул Конс, — обойдемся без него.

— Интересно, как? Когда нас схлопнет Магуста, тебе будет все равно, убийца он или нет.

Конс пожал худым плечом.

— Мы в любом случае рискуем. Вряд ли твой старик Дарий может определить точно силу Магусты. И силу каждого отдельного Прыгуна.

— Может, не стоит? — робко предложила Зела.

Оскорбленные мужчины посмотрели на нее возмущенно. Разве могли они расписаться в своем бессилии? Вот эти Прыгуны, хозяева вселенной! Возможно, каждый в отдельности понимал, что это безумие, но признаться в этом остальным просто не мог. Ингерда поняла, что тут работал какой-то странный и неумолимый механизм мужского самоуничтожения. Погибают всегда самые сильные и самые лучшие. Потому что они самые дерзкие.

— Возьмите меня, — сказала она решительно.

— Не выдумывай, — отмахнулся отец.

— Почему нет? — возмутилась Ингерда, — я «белое солнце», у меня полно энергии!

— Мы не берем женщин, — сказал ей Леций.

— Почему же? Если вы уверены, что справитесь впятером, почему бы вам не взять меня? Я рискую не больше, чем вы. А моя капля энергии может оказаться решающей.

— Если на то пошло, Герда, — строго посмотрел на нее Леций, — то лучше мы возьмем еще одного мужчину. Он нам подходит.

— Кого? — насторожилась она.

— Твоего сына.

— Что?!

— Меня?! — изумился Эдгар, он хмуро сидел в углу, считая себя непричастным к мужскому разговору, его зеленые глаза вспыхнули кошачьим блеском.

— Ричард, — повернулся к отцу Леций, — твоего парня распирает от энергии, он не знает, куда ее девать и как ей пользоваться. Если мы его научим…

— Оставьте его в покое! — крикнула Ингерда возмущенно, — он не тигр, он обыкновенный мальчик! Я никуда его не пущу!.. Что ты выдумываешь, Леций?!.. Па, ну что ты молчишь?!

— Ох, уж эти матери, — засмеялся Нрис, — вы бы слышали, что вопила моя, когда я собирался. И ничего. Отпустила.

— Ты уверен, что Эдгар — тигр? — спросил Ричард, удивленно глядя на Леция.

— Можешь не сомневаться.

— И берешься его обучить?

— За пару дней, думаю, управимся.

— Дед, я согласен! — крикнул Эдгар.

Ингерда возмущенно вскочила.

— Зато я не согласна!

— Командовать будешь у себя на корабле, — строго сказал ей отец, — а здесь ты будешь сидеть и слушать.

— Мое мнение тоже кое-что значит.

— Не больше, чем все остальные.

— Я его мать!

— Похвально, что ты об этом помнишь. Только Эдгар давно вырос и может принимать самостоятельные решения.

— Я согласен! — с энтузиазмом повторил Эдгар.

— А я, значит, не могу принимать самостоятельные решения? — усмехнулась уязвленная Ингерда, — почему мальчишку вы берете, а меня нет?

— Мы не берем женщин, — еще раз повторил Леций.

Она посмотрела на него с вызовом.

— Ты думаешь, если погибнут мой отец, мой брат, мой сын и ты, мне захочется жить? Лучше уж я погибну вместе с вами.

— Никто не собирается погибать, — проворчал Конс, — просто это мужское дело. Мы взорвем Магусту и вернемся. Всё!

Дальше они обсуждали уже детали. Ингерда не могла этого вынести, она ушла к себе и проглотила успокоительную капсулу. Она ощущала свое бессилие и ничего не могла с этим поделать.

Ближе к ночи появился Леций. Она почему-то не сомневалась, что он придет, даже халат не надевала, так и ходила в комбинезоне из угла в угол.

— Для меня сюрприз, что ты здесь, — улыбнулся он.

— Вряд ли он будет для тебя приятным, — резко ответила она.

— Видеть тебя всегда приятно.

— Видеть. Но не более того. Если ты думаешь, что твое приключение скрасится еще и любовным романом, то ты ошибаешься.

— В чем я ошибаюсь? — усмехнулся он, — в том, что люблю тебя?

— Любить меня не за что… и вообще… ты понимаешь, что ты делаешь с моим сыном, или нет? Кто дал тебе такое право?

— У тебя отличный парень, Герда. У него твои глаза и твой вспыльчивый нрав. Настоящий тигренок.

— Ты еще издеваешься?!

Леций пропускал все ее упреки мимо ушей. Он сидел за столом, смотрел на нее и улыбался. Это просто выводило из себя.

— Послушай меня, — сказала Ингерда, — у меня один-единственный сын. У меня с ним очень сложные отношения. Просто ужасные. И не без твоей помощи. Я думала только о тебе, я бросила его и умчалась в космос. А сейчас пришла пора расплачиваться за свои ошибки. Я собираюсь наладить отношения с сыном, и роман с тобой мне для этого совершенно не нужен.

— Я постараюсь ему понравиться.

— О чем ты говоришь?! Он прекрасно знает, из-за кого распалась наша семья. У него к тебе свой счет, Леций… Меня он тоже не любит, тут уж ничего не поделаешь, но если ты будешь приходить ко мне по ночам, он перестанет меня даже уважать.

— Я могу приходить к тебе днем.

— Перестань, Леций! Мне не до шуток.

— Мне тоже. Так у кого мне просить твоей руки: у отца или у сына?

Ингерда обомлела от неожиданности. С минуту она молчала, не зная, как это понять.

— Прежде всего, у меня, — выговорила она наконец.

— Ты согласна?

— Нет! — вырвалось у нее.

— Подождем еще двадцать лет? — усмехнулся Леций, — и если нам не помешают твои внуки…

— Нам мешают только твои аппиры, — перебила его Ингерда, — потому что ты думаешь только о них.

— Неправда, — возразил он, — не только. По ночам я думаю о тебе. Закрываю глаза и вижу, как ты причесываешь волосы, как снимаешь халат и ложишься рядом со мной. У тебя такая гладкая кожа, такие горячие губы…

— Все равно я тебе не верю! — вспыхнула Ингерда, — не понимаю, какое тебе удовольствие меня дразнить?

— Я тебя не дразню. Я просто люблю тебя и не хочу больше терять. Никогда.

— Тебе не кажется, что ты слишком долго на это решался? Все изменилось, Леций. Я многое поняла после нашей последней встречи. И я уже совсем другая.

— Я люблю тебя любую, Герда. Выходи за меня замуж.

Если б их не разделял стол, она бы, наверно, бросилась к нему в объятья и забыла обо всем. Но их разделала метровая полированная поверхность. И слава богу.

Получалось все глупо. Получалось, что все зависело только от него. Он не хотел — ничего не было. Он захотел — она уже его жена! Включил — выключил, открыл — закрыл… Обида всплыла в ней с новой силой.

— Я была готова на это полгода назад, — проговорила она с горечью, — но ты не сказал: «Останься».

— Тогда я не мог так сказать.

— А теперь можешь?

— Теперь — да.

— И это ты называешь любовью?!

Леций посмотрел устало. Она поняла, что долго уговаривать ее он не будет.

— Чего ты еще от меня хочешь? — спросил он, — оправданий? Мне не в чем оправдываться.

— Я хочу, чтобы ты ушел, — сквозь зубы сказала Ингерда, — и понял, что замужество и любовники в мои планы не входят.

— Твоя гордыня ни к чему не приведет, — вздохнул он, вставая, — только к новой космической пустоте.

— При чем тут гордыня, — усмехнулась она, — просто все перегорело. Еще тогда, на космодроме. А ты так и не понял, что я улетела от тебя навсегда.

Грустный снег все падал и падал за окнами. Миранда смотрела на бледную Флоренсию, и ей чисто по-женски было ее жалко.

— До Патрика у меня был выкидыш, — призналась она, — мы лазили с Торвалом по горам, я споткнулась и упала. Летела-то всего-ничего, метра три под откос, а вечером начались схватки… Зато с Патриком я всего боялась, никуда не лазила, ничего не поднимала. Торвал даже надо мной смеялся.

— В молодости все проще, — вздохнула Флоренсия, — а я как будто вся разваливаюсь на части. Даже странно. Всегда была здорова, сама всех лечила.

— К счастью, — улыбнулась Миранда, — эта болезнь проходит сама. И очень неплохо кончается. Ты кого хочешь: дочку или сына?

— Дочка у меня есть. Риция. Хочу сына.

Они сидели с ногами на диване и пили чай с подноса. Патрик смотрел со стола и улыбался. Только глаза у него были грустные. Миранда часто всматривалась в них, пытаясь понять, повеселел он сегодня или погрустнел.

— А ты еще не проверяла, кто у тебя? — спросила она.

Флоренсия покачала головой.

— Одной мне неудобно. И не хочу, чтобы кто-нибудь узнал. Тем более, сейчас, когда Конса нет.

— Ты права. Сейчас вдвойне опасно. Я вообще не понимаю, как ты его отпустила?

— Он тоже ничего не знает. У них свои мужские дела, у нас — свои женские.

— Я бы умерла от любопытства на твоем месте.

— А я и умираю. Мне кажется, это мальчик. И очень хорошенький.

— А хочешь, я тебя посмотрю? Ты мне покажешь, что делать. Это ведь нетрудно?

— Конечно, — улыбнулась Флоренсия.

Пока она сидела в гостях, Миранда ощущала, как в ее дом возвращается жизнь. Всегда приятно смотреть на беременную женщину, особенно на счастливую. Но наступал момент, и она вновь оставалась одна, она не могла навечно прилепиться к сильной и уверенной подруге. Надо было как-то барахтаться в этой жизни самой.

Они договорились встретиться в больнице в восемь вечера. Миранда ждала этого часа с нетерпением. Ей очень хотелось посмотреть на зарождающуюся жизнь, на крохотного ребенка, на извечную тайну природы. Она даже блузку по этому поводу надела белую, впервые за полгода.

Белый цвет освежил ее лицо. А она-то уже посчитала себя старухой. В первый раз за все это время у нее появилась мысль, что она тоже когда-нибудь оживет. «Ты похожа на одуванчик…» Нет, уже непохожа. Ее пышные волосы отросли и были собраны заколкой на затылке, лицо стало узким, как будто обтянутым кожей, уголки губ безнадежно опустились вниз. Красота осталась, но стала какой-то холодной, отстраненной от всего земного.

На столе, рядом с Патриком, лежала так и не прочитанная книжка: «Легенда о Геестиоре и Кревне». Миранда, коротая часы ожидания, взяла ее и села с ней на диван.

Она долго смотрела на эти строки. Сердце сжалось. Выходит, не только Патрик сравнивал ее с одуванчиком. С легендарной Кревной… а потом взял и убил ее сына!

Миранда захлопнула книгу и резко встала. Щеки пылали. Лучше бы она туда и не заглядывала. На часах была половина восьмого. Она надела шубу и спустилась вниз, на стоянку. Сердце почему-то тревожно ныло.

— Все пройдет, — успокаивала она себя, — я давно о нем и думать забыла. Я и с земными-то мужчинами поладить не могу, а уж с аппирскими монстрами и подавно.

В больничном городке горели все окна, и царила привычная суета. Болезни не знают ни выходных, ни режима. Миранда прошла к кабинету Флоренсии и села в приемной. Было без десяти восемь.

Она задумалась, глядя в замысловатый рисунок пола, а когда очнулась, было уже двадцать минут девятого. Флоренсии не было. Миранда удивилась, встала, дернула за ручку кабинета. Дверь была заперта. Это ее немного обеспокоило. Она достала из сумочки переговорный браслет Патрика (для руки он был тяжеловат) и позвонила Флоренсии. Ответа не последовало. Тогда она позвонила ей домой. Когда и дома никто не ответил, в ней стало расти беспокойство.

Флоренсия была точной. Она никогда никуда не опаздывала и никогда не отключала свою связь. Тем более сейчас, когда она беременна…

У Миранды кровь застучала в висках. Она поняла, что случилось одно из двух: либо ее подруга лежит совсем без чувств, либо ее украли так же как Аделу. Никого вокруг не видя, она бросилась на улицу, к модулю. Посоветоваться ей было не с кем, ведь беременность Флоренсии была тайной. И как только этот маньяк об этом узнал?!

В доме горел свет в гостиной и на кухне. Робот Дора добросовестно высасывала пыль из ковра.

— Дора, где твоя хозяйка? — взволнованно спросила Миранда.

— Хозяйка спит, — удостоила ее ответом электронная служанка.

— Слава богу!

Она торопливо поднялась в спальню, чтобы убедиться, что все в порядке, но это ей не удалось. Флоренсии в комнате не было.

— Дора! — крикнула она уже в панике, — Дора, иди сюда!

Робот ничего не знал и упрямо твердил, что хозяйка никуда не выходила.

— А кто-нибудь к ней приходил?

— Никто не приходил.

Несколько минут Миранда металась по дому, не зная, что предпринять. От бессилья и отчаяния у нее выступали слезы. Потом она поняла, что метания и истерики не помогут. Надо сеть и все обдумать.

Она села в гостиной на диван. Ее окружили собственноручно вышитые Флоренсией подушки и подушечки. Несмотря ни на что, она попыталась сосредоточиться. Маньяк объявился. Он знает, что Фло беременна. Он собирается убить ее и ее ребенка… чудовище! Мало ему Аделы и Патрика! Он воспользовался тем, что почти никого из Прыгунов на Пьелле нет.

А кто остался? Би Эр, Риция, Сия и Кера. Как же быть? К кому ей бежать за помощью? Ведь можно и ошибиться: один из них убийца!

Миранда понимала, как много сейчас зависит от ее решения. Ей никак нельзя было ошибиться, и терять время тоже было нельзя. Она сдавливала виски, стискивала до боли пальцы рук, кусала губы. Она понимала, что может отправиться к кому угодно, кроме Кера. Но именно к нему ее почему-то и тянуло. Она потом это поняла, уже в модуле. «Одуванчик лесной, ожидающий ветра…»

Замок Кера, в отличие от своего хозяина, не выглядел угрюмым. За изящной оградой стоял особняк, почти целиком состоящий из окон. В вечерней тьме они сверкали разноцветными зеркалами, отражая свет звезд и фонарей.

Ограда никого не задерживала. Миранда прошла через заснеженный сад и уперлась в закрытые парадные двери. Она долго звонила, прежде чем ей отворил привратник.

— Господин Кера никого не принимает, — заявил он, посмотрел на нее с презрением и добавил, — тем более женщин.

— У меня к нему срочное дело!

— У господина Кера не может быть срочных дел. Все его дела в порядке.

— Может быть, он сам решит, его это дело, или нет? — возмутилась Миранда.

— Может быть, — пожал плечом неумолимый привратник, — завтра утром. Сейчас господин Кера отдыхает.

— Нет уж! — разозлилась она, — сегодня. Сейчас! Доложи ему, что пришла Миранда Моут.

Минут через пять ее впустили. Она вошла в просторную гостиную и отряхнула снег с шубы. Волосы тоже были все в снегу. Она огляделась. Обстановка была изящная, но вполне современная, не под старину. Камин был из красного кирпича, кресла вокруг него тоже красные, неглубокие. Окна-стены выходили в серебристый от снега сад. Такой замок больше подошел бы женщине. Но именно в этом замке ни одной женщины не было.

Азол Кера спустился по деревянной лестнице, которая скрипела под тяжестью его шагов. Он был, как всегда, космат как лев, немного грузен, домашняя рубашка была в самую заурядную серую клеточку, на лице — легкое недоумение.

— Чем обязан? — спросил он довольно хмуро.

Миранда так волновалась, что у нее стучали зубы. А когда начала говорить, то выступили слезы.

— Пропала Флоренсия, — сообщила она.

— Ну и что? — холодно посмотрел он своими голубыми глазами.

— Она беременна, — призналась Миранда.

— Что?!

— Да-да. Она беременна. А этот маньяк ее похитил!

Кера смотрел на нее, и лицо его все время менялось, как при нервном тике.

— А почему ты решила, что это не я? — усмехнулся он.

Она смахнула слезу. Посмотрела на него.

— Да не ты это…

Дальше она плакала уже в его рубашку. Кера крепко обнимал ее и гладил по мокрым от снега волосам. Ей было плохо после смерти сына, но она никогда не задумывалась, каково ему. Наверно, это ужасно, когда тебя обвиняют в убийстве, которое ты не совершал, и никто, ни одна душа тебе не верит.

— Успокойся, — сказал он, — мы найдем ее. И старик от нас не скроется. Хватит ему убивать наших детей!

— Старик?!

— Ты знаешь еще мужчин-Прыгунов?

Миранда подняла лицо. Они посмотрели друг другу в глаза.

— Но он же слишком стар и слаб!

— Это мы так думаем.

— Не понимаю, как он узнал, — в отчаянии проговорила Миранда.

— Сейчас это уже не важно. Надо понять, куда он ее спрятал.

— Может, стоит сообщить Риции?

— Конечно.

Миранда прижималась к нему с явным облегчением, переложив на его плечи всю тяжесть задачи. Да и что она еще могла, слабая женщина?

— Азол, ты позвонишь ей?

— Ни в коем случае. Мы не можем сообщать в эфир, что Фло беременна. И неизвестно, кто будет стоять рядом с Рицией, когда мы будем с ней говорить.

— Да, это правда.

— Вот что… обними меня.

— Я и так тебя обнимаю.

— Не так. Покрепче.

Через минуту они оказались во дворце Верховного Правителя.

— Идем, — Кера взял Миранду за руку, — я покажу тебе покои Риции, а ты ей все расскажешь. Потом, если не будет истерики, позовешь меня. Впрочем, не будет. Риция — женщина умная.

Дворец был совершенно пуст, лампы горели в ночном режиме. Миранда вошла к принцессе без стука.

— В чем дело? — недовольно спросила Риция, отрываясь от компьютера, — Миранда? Это вы? Как вы здесь очутились?

Миранда огляделась. Комната была в полумраке.

— Мы одни? — осторожно спросила она.

— Одни. Что случилось?

— Нечто ужасное. Маньяк похитил Флоренсию.

Риция нахмурила черные бровки.

— Почему вы так решили?

— Мы должны были встретиться в восемь в ее кабинете. Она не пришла. Дома ее не оказалось, на звонки она не отвечает.

— И из этого вы делаете вывод, что ее украл маньяк?

— Дело в том, что она беременна.

— Мама?! — изумилась принцесса, — беременна?! Она мне этого не говорила!

— Она никому, кроме меня, не говорила, — печально сказала Миранда, — мы опасались… выходит, не напрасно.

— О, господи! — воскликнула Риция, но тут же взяла себя в руки, — надо что-то делать… надо срочно обыскать замок Кера!

— Кера здесь, — сказала Миранда.

— Здесь?!

— Да. Он ждет в коридоре.

Риция смотрела на нее недоуменно.

— Я сначала обратилась к нему. Теперь мы пришли за вами.

— Подождите, Миранда… вы считаете, что это не Кера?!

— Кто угодно, только не Кера. Он не убивал моего сына.

— Тогда…

— Позвать его?

— Да, конечно.

Они сели полукругом на изогнутом подковой диване. Миранда еще раз повторяла все подробности. Кера снова не выпускал ее руки, и ей это нравилось.

— Если бы не ваша встреча, мы бы спохватились только завтра, — рассуждал он вслух, — а завтра было бы поздно. Он все рассчитал и уверен, что мы ничего не знаем. Не надо лишать его этой уверенности.

— Извини, Азол, — сказала Риция, — но если не ты, то кто? Никого же не осталось!

— Кое-кто остался.

— Дядя Би Эр?!

Он посмотрел на нее хмуро.

— А тебе приятней думать, что тебя изнасиловал я?

Риция на минуту закрыла лицо руками.

— Надеюсь, это не из разряда твоего обычного хамства? — спросила она потом.

Он не ответил, но они друг друга как-то поняли. Риция взяла себя в руки.

— Надо проникнуть к Би Эру и незаметно обыскать его замок, — сказала она серьезно.

— Что мы и сделаем, — согласился Кера, — и если не найдем ее там, возьмем его самого. И я вытрясу из него душу!

Принцесса встала, подтянула ремешок на комбинезоне. Она была так хороша, что хотелось забыть обо всем и любоваться на нее до бесконечности. Какая была бы роскошная невеста для Патрика…

— Встречаемся здесь через час, — сказала она и тут же исчезла.

Это выглядело как волшебство. Только что фея была — и вдруг ее уже нет. Миранда чувствовала себя прямо как в сказке. Правда, в страшной сказке.

— Мне тоже пора, — сказал Кера, отпуская ее руку, — ты останешься?

Она покачала головой.

— Нет. Я с тобой.

— Тогда иди сюда.

Он встал и раскрыл объятья.

7

Флоренсия очнулась в полной темноте, на металлическом полу. Голова страшно болела, а окоченевшее, затекшее тело она вообще не чувствовала. Сначала она боролась с болью. Потом ее охватил ужас. Она вскочила, метнулась, ударилась обо что-то острое коленкой и снова упала на пол.

Потом ее действия стали более осмысленны. Прежде всего, она постаралась вспомнить, что же произошло. Вспоминать было жутко.

Он вошел в комнату. В маске и в черном плаще. Она остолбенела от неожиданности, он ударил ее по лицу. Она упала. Он наступил ей сапогом на живот и прыснул в лицо из баллончика. Всё.

Флоренсия ощупала свой живот. Кажется, все еще было в порядке. Болело не там, болела голова от газа и все кости — от холодного, жесткого пола. Это ее утешило, но не надолго. Она поняла, что заперта, лишена связи и обречена потерять через сутки своего ребенка. Может даже, меньше, чем через сутки. Неизвестно ведь, сколько она пробыла без сознания.

Отчаяние и ужас захлестнули ее. Просидев так какое-то время, Флоренсия постаралась предпринять хоть что-то. Она вслепую стала изучать свою тюрьму. Стены и двери, как и пол, были металлические, углы завалены ящиками, баллонами, шлангами, мотками тросов. Она попыталась открыть хоть один из ящиков, но это ей не удалось. Удивляла чистота помещения. Судя по всему, она была на каком-то складе, но нигде не было ни пылинки.

Флоренсия решила, что должна быть мощная вытяжка, которая регулярно высасывает всю пыль, а значит, и канал для этой вытяжки. Видимо, где-то на потолке.

На время ей стало не до ужаса. Она подбрасывала мелкие предметы вверх, пытаясь определить высоту потолка. Возможно, это было глупо, но не сидеть же просто так и не ждать своей смерти?

Потолок оказался невысоким. Флоренсия сдвинула ящики, поставила их друг на друга, вскарабкалась и даже дотронулась до него, такого же металлического, как и все остальное. Но никакой вытяжки не было.

Потом она бросилась к дверям. Они смыкались плотно, одна чуть наползала на другую, не было даже ни малейшей щели, чтобы выглянуть наружу. Она была заперта в герметично закупоренной стальной коробке, и лучшую могилу ей и ее ребенку трудно было придумать.

Полная отчаяния, теперь уже безысходного, Флоренсия сползла на пол, скользя спиной по холодной, гладкой двери, и застонала, как раненый зверь.

Через час, а может, через три, ей послышались снаружи шаги. Она не сомневалась, что это убийца идет за ней, чтобы принести ее в жертву своему фанатизму. Ее ждала участь Аделы, это ей было ясно. Она еще раз вспомнила Конса, подумала, как он огорчится, как он любил ее все эти годы…

Он изумленно смотрел на нее на трапе антиграва, она с ужасом разглядывала его лицо, которое почти забыла, совершенно чужое лицо постороннего мужчины, даже не человека, а аппира, к которому она примчалась, бросив все на Земле. Зачем? Ради чего? По детской наивности или по бабской глупости? Разве может что-то у них получиться?! Это была самая тяжелая минута. Потом он обнял ее. Она ощутила что-то родное: его руки, его запах, его небритую щеку…

— Прости меня, — шепнула она, и он обнял ее еще крепче.

С ним она не боялась ничего. И вот впервые его не было рядом, и она сразу же пропала. Пропала, пропала, сгинула! Где же ты, где?!..

Шаги были легкие и очень ровные. Они приблизились и так же торопливо удалились. Флоренсия встала на колени и прижалась ухом к холодной двери. Кто-то прошел мимо. Кто-то просто деловито прошел мимо. Значит, она не одна тут! И если это не убийца и не кто-то из его секты, он может ее освободить!

Надежда была слабой, но все-таки была. Флоренсия стала колотить в дверь, что есть сил, и кричать. Ничего не менялось. Она уставала, садилась на пол, потом кричала снова, отбив кулаки, она стала колотить в дверь пустой канистрой. Наконец снаружи снова послышались равномерные шажки. Она в ярости бросилась на дверь.

— Откройте! Выпустите меня отсюда! Да откройте же!

Двери медленно расползлись. Свет был тусклый, но Флоренсия все равно зажмурилась. Потом осторожно открыла глаза. Перед ней стоял робот. Странный робот, несерийный. Краска на нем давно облупилась, ни номеров, ни знаков различия было не разобрать. Он выпучил на Флоренсию свои окуляры, что-то просвистел, потом протопал внутрь и принялся высасывать из углов пыль.

Она бросилась по коридору прочь. Окон не было, только тусклые лампы под потолком. Коридор был кольцевой с герметичными дверями по всей длине, как в звездолете. Но это был не звездолет. Добежав до центрального зала под звездным куполом, Флоренсия стала понимать, что она на космической станции. На очень старой, судя по компьютерам и обстановке, станции. Значит, на Кампии.

Что ж, запрятали ее надежно. Никого тут не бывало, до Пьеллы добраться не на чем, связь устарела, ручной переговорник с нее сняли, да и не рассчитан он на такие расстояния. Случилось чудо: на станции все еще действовали роботы-уборщики, поэтому и сохранилась она в таком нетронутом виде, но это ничего не меняло в судьбе Флоренсии. Все равно она была заперта, отрезана, обречена.

Она понуро села на ступеньки. На полу рядком стояли пустые бутылки, одна даже была недопита. Да, Прыгуны здесь бывали, но редко. И еще бывала Миранда. И как ей тут только не страшно было одной? Она же такая беззащитная, такая уязвимая, такая неприспособленная к жизни! «А еще копуша и растеряха», — подумала Флоренсия с теплотой, она любила подругу именно такой, какая та есть: копушей и растеряхой.

— О, боже! — вдруг воскликнула она, ее даже бросило в жар оттого, что она вспомнила.

Она вспомнила, что недавно Миранда жаловалась ей на свою рассеянность: что забыла на Кампии межпланетник, выданный ей Ольгердом для экстренной связи. Такого маньяк предусмотреть, конечно, не мог. Прежде всего, он был мужчиной, а Миранда с ее женскими слабостями не вписывалась ни в какие схемы.

Оставалось совсем немного: обыскать центральный зал и двести кают. Надежда придала Флоренсии сил. Она вскочила и бросилась осматривать каюты.

— Ми, ты же умница, — думала она, — ты же не выкинула его в утилизатор, ты положила его на тумбочку, рядом с подушкой. Не правда ли? Все очень просто, все очень даже просто. Я не могу умереть, я обязательно спасусь. У нас с Консом будет мальчик, очень хорошенький мальчик, и плевали мы на всех экстремистов!

После отчаяния такие мысли были особенно приятны. Межпланетник она нашла, аккумуляторы в нем еще не сели. Флоренсия взяла его дрожащими руками и торопливо набрала номер Риции.

Изображение так и не появилось, и голос едва различался.

— Рики! — крикнула она, — Рики, я на Кампии! Ты слышишь меня?!

— Мама, это ты?!

— Я! Забери меня скорее!

— Да, да, да! — ответила Риция, — жди меня, я скоро!

Флоренсия вернулась в центральный зал, колени подгибались. Сердце по-прежнему тревожно сжималось, хотя спасение было совсем близко. И вдруг, может, от напряжения, может, от страха, ей пришла в голову совершенно безумная мысль. А если… это и есть Риция?! А если все было вот так…

Бежать и прятаться ей было уже некогда. И незачем. Если это Риция, то как после этого жить? Ватные ноги подогнулись. Флоренсия осела на пол, не в силах больше бороться, и просто с ужасом ждала своей участи.

Она жила среди мутантов, и с этим надо было считаться. Их можно было принимать за нормальных людей, лечить их, ладить с ними, любить их, но за их спиной была исковерканная судьба планеты, и планета выставляла свой жестокий счет всем без разбора: Аделе, Патрику, теперь вот ей и ее ребенку. Они расплачивались за чьи-то давние-давние, тысячелетние грехи.

Риция возникла посреди зала. Она была очень красива. На ней был красный комбинезон с черным ремешком, черные волосы ровно падали на плечи, лицо было очень бледное. Флоренсия с удивлением подумала, что никогда еще не видела у дочери такого белого, как полотно, лица.

Секунду они смотрели друг другу в глаза.

— Мама! — крикнула Риция и бросилась к ней, — мамочка, что с тобой? Ты не можешь встать?

— Не могу, — призналась Флоренсия.

— Ну, как же ты так? Милая моя, зачем ты меня так напугала! — она торопливо целовала ее лицо и гладила волосы, — почему ты мне ничего не сказала? Я бы уберегла тебя!.. Вставай, мамочка, не будем тут больше задерживаться.

Они обнялись. Риция прижимала ее к себе крепко, но в то же время бережно.

— Теперь всегда будешь со мной, — сказала она твердо, — пока Конс не вернется.

— Где мы? — спросила Флоренсия, все еще не веря в свое спасение.

— В замке Кера, — сказала Риция, — здесь пока самое безопасное место.

— Почему здесь?

— Старик еще не пойман, но здесь он вряд ли будет тебя искать.

— Би Эр? — ужаснулась Флоренсия.

— Представь себе, да.

— Значит, Кера не виноват?

— Миранда ему верит. Я теперь тоже.

— Странно…

— Мы обыскались старика. Его нигде нет. Разве ты не понимаешь: он уже играет в открытую. Ведь прятаться больше не за кого.

— Да. Все это ужасно.

Они стояли в маленькой гостиной с окнами в заснеженный сад. В саду была глубокая ночь.

— Который час? — спросила Флоренсия.

— Третий.

— Мне надо принять мой препарат.

— Сейчас доставлю, не волнуйся. Сядь, посиди.

— Подожди, Рики, — Флоренсия вцепилась ей в рукав, — не оставляй меня одну!

— Хорошо, мамочка.

Они сели в кресла у камина. Дрожь постепенно проходила, только сердце ныло по-прежнему.

— Я так люблю тебя, детка, — сказала Флоренсия.

— Скоро у тебя будет свой ребенок, и ты меня разлюбишь.

— Боже! О чем ты говоришь?!

— Не обращай на меня внимания, — усмехнулась Риция, — я просто устала и перенервничала. Конечно, я за тебя рада. Я даже тебе завидую.

— Зачем завидовать? — улыбнулась ей Флоренсия, — у вас с Ольгердом тоже будут дети.

Риция посмотрела ей в глаза и отвернулась.

— Нет, — сказала она жестко, — не будут.

— Почему? Ты ведь любишь его?

— Моей любви мало.

— Если ты о своей мутации, то это полная ерунда, мы с ней справимся. Я просто устала тебе это повторять.

— Нет, мама. Дело не в этом.

— А в чем?

— Он больше не хочет на мне жениться. И у него веская причина.

— Какая?

— К нему вернулась Анзанта.

— Анзанта?! — изумилась Флоренсия.

— Да. Все началось сначала. Впрочем, почему сначала? Я всегда знала, что он любил только ее!

Риция резко встала. Ее бледное личико запылало то ли от огня, то ли от волнения.

— У них своя бесконечная история, мама. Глупо было в нее встревать.

У Флоренсии не было сил даже огорчиться за свою дочь. Она устала, измучилась и до сих пор не могла поверить, что все самое страшное позади. Она закрывала глаза, и ей казалось, что она снова бросается на стальную дверь в кромешной темноте. Неужели это сделал с ней Би Эр? Этот мудрый и спокойный старик с кроткими серыми глазами?!

В гостиную наконец вошел хозяин. За ним появилась Миранда.

— Фло! — вскрикнула она и бросилась к ней, — где мы тебя только не искали! Откуда ты взялась?

— Из склепа, — вздохнула Флоренсия и устало улыбнулась ей, — если б не твоя рассеянность, Ми, я бы так и сидела на Кампии.

Она подробно рассказала, что с ней случилось.

— Тебе не мешает помыться и поесть, — сказал Кера, — спать ляжете с Рицией в одной комнате, мало ли что. Старик еще не пойман. Я тоже буду за стенкой, если что — кричите, я услышу.

— Спасибо, Азол, — вздохнула она.

Она смотрела на него и все не могла поверить, что это не он ударил ее по лицу и прыснул ей в лицо из баллончика. Би Эру не хватало роста и ширины плеч. Впрочем, от ужаса это могло и показаться. У страха глаза велики, и ей убийца показался огромным.

Камин ярко горел, согревая и убаюкивая. От усталости и волнений страшно хотелось спать. И не хотелось думать ни о чем ужасном. Она встала и покачнулась. Кера тут же подхватил ее на руки.

— Спокойно, доктор. Мы вас вылечим.

Дальше она уже ничего не чувствовала, кроме его мощного плеча под щекой.

— Пойдем, — сказал Кера, когда за Рицией закрылась дверь, и взял ее за руку.

Миранда не понимала, что между ними происходит. Просто совместные поиски, или нечто большее? Думать об этом было странно, еще утром она считала его убийцей и гнала всякие мысли о нем. Ей вообще казалось, что для нее все уже кончено.

Она пыталась убедить себя, что Кера испытывает к ней только благодарность за доверие, ведь она не кто-нибудь, а мать убитого юноши, но ей хотелось большего, и она сама себя не слушала. Все доводы, что он терпеть не может женщин, тем более, земных, не действовали. Мудрая женщина продолжала бороться в ней с наивной девочкой.

Они вместе вошли в какую-то комнату, похожую на спальню. Черные стены в ней светились мерцающей сиреневой пудрой. Тускло светился обод в изголовье кровати, изгибы стульев, контур дивана и столика рядом с ним. Все это отражалось в большом зеркале перед кроватью. Кера повернул регулятор в изголовье постели, свет стал ярким и белым. Миранда увидела, что стоит на золотом ковре и отражается в зеркале, маленькая и растерянная.

— Ты, наверно, проголодалась? — спросил он.

— Да, — кивнула она.

— Сейчас все будет.

Явился робот с подносом, на котором дымились тарелки и чашки. Он поставил его на столик над кроватью. Миранда осторожно присела с одной стороны, Азол развалился с другой.

— Извини, — сказал он, — в этом доме еда только аппирская.

— Ничего. Спасибо.

Она обратила внимание, что еду принес робот, что было не в традициях аппирских вельмож. Но тут все было понятно: Кера не хотел, чтобы слуги видели его в обществе земной женщины. Эта скандальная новость моментально разнеслась бы по всей планете, шокируя всех его сторонников. Сознавать это было неприятно.

— Ложись, — посоветовал он, — так будет удобнее. Возьми подушку.

— Ну… раз у вас так принято…

Миранда скинула сапоги и забралась на кровать с ногами. Подоткнула под себя подушку и взяла с подноса чашку с бульоном. В бульоне плавали белые шарики.

Собственно, ей не хотелось есть. Ей хотелось смотреть на него и знать, отведя взгляд, что он тоже на нее смотрит. У нее тихо сжималось сердце, когда ее глаза вдруг встречались с его глазами. Ей нравилось, как он одет, его обычная рубашка в клетку, ей нравилось, что он космат, что он так могуч и даже немного грузен, что мягкие одеяла прогибаются под ним, как послушные наложницы… ей все в нем нравилось.

Она никогда не подозревала, что у нее такой вкус. Обычно ей нравились прекрасные юноши или красавцы типа Ольгерда Оорла. Она любила смотреть на него, даже иногда сбивалась с мысли, ее эстетическое чувство упивалось им, но плоть оставалась совершенно равнодушной. Это был не ее мужчина. А от взгляда Кера по всему телу пробегала горячая волна, как будто от щемящего сердца разбегались раскаленные проводочки к каждой клетке кожи.

— Скажи, а ты сам подозревал кого-то?

— Я ошибался.

— Но все-таки?

— Подумай сама: кроме меня землян не выносил только Руэрто Нрис. Он всегда меня поддерживал в этом вопросе. Я знал даже больше: что у него есть контакты с экстремистами. И, кроме того, именно ему выгодно перессорить всех Индендра.

— Почему?

— Мотив один: власть. Он младший из нас и всегда находился в тени своих дядюшек. А когда он оперился, появились другие наследники. Сначала Риция, потом ребенок Аделы…

— Но ведь Нрис, как я слышала, вообще не вставал из-за стола.

— Я лично этого не видел. Я пришел позже.

— И Патрика убить он не мог. Он находился тогда у Леция.

— Я же говорю, что ошибался. Хотя с ним бы я разобрался с гораздо большим удовольствием, чем с выжившим из ума стариком. Я любил его.

— Мне он тоже очень нравился, — с сочувствием сказала Миранда, — до сих пор не могу поверить.

— В тихом омуте черти водятся, — усмехнулся Кера, — кажется, так у вас говорят?

— Ты не любишь людей, — посмотрела на него Миранда, — но ты знаток нашей культуры.

— Просто я аппир и люблю аппиров, — сказал Кера, — и защищаю их, как могу.

— От нас?

— Да, от вас.

Миранда пожалела, что завела этот разговор. Ссориться с хозяином замка не хотелось.

— Спасибо за ужин, — вежливо сказала она, — где я могу умыться?

— Лучше прими душ, — посоветовал Кера, — зеркало — это дверь в ванную.

Она встала и подошла к зеркалу. Лицо было бледным и уставшим, волосы растрепались, блузка выбилась из-под юбки. Она посмотрела себе в глаза: что дальше, Миранда?

Кера подошел сзади и что-то накинул ей на плечи. Она изумленно увидела себя в зеркале в роскошном аппирском халате. Он был ярко-синий, расшитый серебром, золотом и драгоценными камнями. Пышные рукава сами подобрались по ее рукам, подол замер на уровне пола. У нее было чувство, что на ней что-то живое. И безумно дорогое.

Азол как бы завернул ее в этот халат, даже улыбнулся, глядя на ее отражение. Можно было не сомневаться, что это подарок. Такие вещи не выдают, чтобы ополоснуться в душе.

Миранда не шевелилась, но в ней боролись совершенно противоречивые чувства: от восторга до паники. Мудрая женщина по-прежнему не могла победить наивную девочку. Сердце ныло. Она обернулась, посмотрела ему в глаза.

— Азол, я земная женщина. И никогда не буду аппирской.

Он не отвел взгляда.

— Хочешь, чтобы я ушел?

Миранда растерялась еще больше. Она не знала, чего хочет, и что ей нужно. Она боялась его. Она боялась его отсутствия. Она не хотела никакой любви, и она измучилась от одиночества. Она понимала, что это просто затмение у них обоих, и знала, что такого случая больше не будет.

Она осторожно коснулась его щеки кончиками пальцев, потом всей ладонью, потом двумя ладонями. Ей показалось, что он не дышит.

— Не уходи. Останься.

Он улыбнулся, но затем очень серьезно сказал:

— Тогда пойду побреюсь.

— Зачем? — удивилась она, гладя его щеку, — ты и так не колючий.

— Не могу, — признался он, — когда-то я был волосат, как медведь, с тех пор не выношу щетины. Бреюсь по три раза в день.

Он сказал это спокойно, как будто ничего в этом особенного не было, но ей показалось, что он никогда и никому про это не говорил.

— Иди, — не стала она спорить, понимая, что такую застарелую болезнь не излечишь одним словом, неспроста же у него нет даже наложниц, — брейся, если хочешь. Но мне ты нравишься и так.

— Женщины меня боятся.

— Я уже ничего не боюсь, — она улыбнулась, — даже тебя.

Повернуть вспять ничего уже было нельзя. Он побрился, она приняла душ. Свет был тусклым, музыка тихой, зимний сад за окном утопал в ночи. Страшная сказка все больше напоминала волшебную.

Миранда почему-то не представляла, как все это будет. Она не знала, каковы в любви аппиры, но ей и сравнивать-то было не с чем. За всю жизнь у нее был один-единственный мужчина — Торвал Моут, ее муж.

Он был намного старше, она влюбилась в него еще студенткой, когда он возил их группу на Меркурий. Его тогда еще умиляла девушка, которая все время отставала и терялась, у которой постоянно ломалось снаряжение, под которой все осыпалось, и на которую все падало. Это потом он от этого озверел.

Торвал привык все за нее решать и все за нее делать. Он давно жил с другой женщиной, но даже оттуда умудрялся ее контролировать и навязывать ей свои решения. Ни один ее поклонник ему не нравился, и он умел расстроить все ее отношения с ними в зародыше. Миранда смогла избавиться от его влияния, только улетев на Пьеллу.

Все это было слишком давно: Земля, Торвал, молодость… Для нее с тех пор прошла уже вечность, она была совсем другая. Все было странно и неожиданно, и страшно и сладко. Азол, видимо, тоже плохо представлял, что из этого получится.

— Иди ко мне, — позвала она этого дикого аппирского льва, нерешительно стоящего посреди своей мерцающей спальни, и зажмурилась, как будто прыгает в пропасть.

Лев оказался вполне ручным. Он не съел ее, не искромсал клыками, не разорвал когтями ее кожу. Он вообще был совершенно не таким, как она думала. И не таким, как Торвал.

Прежде всего она поняла, что они никуда не торопятся. Что совсем не нужно после двух-трех глубоких поцелуев раздвигать колени. Можно еще долго просто наслаждаться друг другом. Это было для нее непривычно. Торвал всегда ставил себе задачу и стремился как можно оптимальнее и быстрее ее выполнить. И от нее требовал того же. Таким он был не только в любви, вообще по жизни.

«К черту Торвала!» — подумала Миранда, убирая косматую гриву Кера с его лица, ей нравились его грубые черты, нравилось, что он так непохож ни на кого, особенно на ее бывшего мужа. И она, как, наверно, все женщины на свете, уже заглядывала вперед. Она думала, как трудно ей будет расстаться с ним утром, забыть все это и жить по-прежнему: в своих заботах и без его любви.

Азол приподнял ее над собой на вытянутых руках, потом положил ее на подушки и склонился над ней, и тем вернул ее к настоящему.

— Мне казалось, что твое тело — белое как мрамор, — сказал он, — и такое же холодное. А оно такое горячее и нежное.

— А я думала, — призналась она, — что ты просто возьмешь меня и изнасилуешь.

— А я что делаю? — засмеялся он, склоняясь еще ниже.

— Я не знаю, что ты делаешь, — она закрыла глаза, — но мне так хорошо с тобой… там, в подземелье у тебя был такой колючий свитер, помнишь? И сам ты был такой колючий…

— Я был зол на тебя как черт.

— И я совсем-совсем тебе не нравилась?

— Мне было жаль тебя. Ты дрожала как мышонок.

— От холода.

— Ну, конечно. Не от страха же…

Потом они уже ничего не говорили. Их губы слились, их тела соединились, и все было прекрасно, она даже не думала о грустном пробуждении. Но перед ней почему-то все время возникал образ Патрика с возмущением на лице: «С этим типом — только через мой труп!» Миранда с горечью сознавала, что так оно всё и вышло. И через его труп. И с этим типом. Вот такие бывают непослушные матери.

Если б не это, если б не боль, с которой она жила уже полгода и с которой свыклась, как с чем-то неизбежным, наслаждение могло бы быть намного большим. Удовольствие мешалось с горечью, создавая такой немыслимый букет, что хотелось плакать. Она тихонько вытерла глаза.

— Что с тобой? — испуганно посмотрел на нее Азол, — я… был груб?

— Ты был великолепен, — улыбнулась она сквозь слезы. Это нервное.

— Прости, — сказал он почему-то, обнял ее, уткнулся губами в ее волосы и так и заснул.

Она хотела снять с себя его тяжелую руку, но не смогла. Ни на что уже не было сил. Даже не вытерев слез, она тоже мгновенно заснула.

Полдень выдался солнечным. За распахнутыми шторами стоял торжественный зимний сад, осыпанные снегом деревья как будто заглядывали в спальню. Миранда сладко потянулась и села на кровати.

Перед ней на столике стоял огромный букет роз. Кера исчез, но постарался устроить ей приятное пробуждение.

Она не удивилась, что его нет. Очевидно, он ушел еще на рассвете, чтобы не видели слуги. Ей тоже не хотелось пока огласки. Патрик уже ничего не скажет, но его друзья все еще думают, что его убил Азол Кера. Неужели можно так чудовищно заблуждаться?!

Она встала, примерила халат, рассмотрела себя в зеркале, умылась. Робот принес на подносе завтрак.

— Где твой господин? — спросила она, с удовольствием отпивая из чашки крепкий кофе.

— Господина нет в замке.

— Он не сказал, когда он вернется?

— Нет. Он очень торопился.

— Куда?

— Не имею такой информации, госпожа Кревна.

— Почему ты называешь меня Кревной? — удивилась Миранда.

— Вы — госпожа с портрета, которую хозяин называет Кревной. Если информация неверна, исправьте меня.

— Называй меня, как хочешь, — улыбнулась Миранда.

— Слушаюсь.

— А откуда эти розы?

— Из оранжереи, госпожа Кревна. Господин любит цветы.

— Он вообще любит все изящное, я заметила.

Она отпустила робота и в полной прострации раскинулась на широкой кровати. Ей было хорошо. Наверное, она была даже счастлива. Хотелось только, чтобы он поскорей вернулся, чтобы снова почувствовать его губы, и сказать, что ей все, абсолютно все нравится.

Потом к ней вошла Флоренсия. Вид у нее был усталый и хмурый, почти больной.

— Какой на тебе роскошный халат, — заметила она.

— Нравится? — улыбнулась Миранда.

Флоренсия не ответила. Она села к ней на кровать.

— Он еще и розы тебе преподнес?

— Изумительный букет, правда?

— Чего он от тебя хочет, Ми? Чего он добивается?

Фло проговорила это с такой неприязнью, что Миранда перестала улыбаться.

— Ничего он не добивается, — сказала она.

— Послушай, — строго посмотрела на нее подруга, — пока его нет, нам надо срочно выбираться из его замка. Поняла?

— Почему? — нахмурилась Миранда, чувствуя, как на ее солнечное утро наползает тень.

— Утром на заливе рыбаки нашли тело Би Эра, — тихо сказала Флоренсия, — он убит.

— Кем? — прошептала Миранда.

— А ты как думаешь? — строго посмотрела на нее подруга.

— Нет! — она отчаянно покачала головой, — Азол не мог этого сделать!

— Не понимаю, почему ты так уверена? Я и вчера этого не понимала. Как можно было ему верить?!

— Он не мог! Он был со мной. Всю ночь.

— Поздравляю, — Флоренсия посмотрела на нее даже не с осуждением, а просто с ужасом, — только Би Эр убит еще вчера.

— Нет! — еще раз воскликнула Миранда и закрыла лицо руками.

— Знаешь, где твой Кера сейчас? Люди Конса прослушивают его разговоры. И он это знает, поэтому не пользуется никакой связью. Сегодня Юндр позвонил ему в открытую. Ми, они говорили почти прямым текстом. Кера даже подосадовал, что со мной ничего не вышло. Негодяй! Он сейчас у Юндра.

— Как же… — пробормотала Миранда, — как же это?

— Возьми себя в руки, — посоветовала Флоренсия, — Кера — убийца. Он сам себя выдал. И больше просто некому. Знаешь арифметику? Два минус один — получается один. Би Эр убит. Остается Кера.

— Я не могу, я не могу в это поверить!

— Я тебя понимаю, Ми. Ты совсем запуталась, и неудивительно, — Флоренсия кивнула на букет роз, — он же не просто убийца. Он чудовище. Его утонченный вкус проявляется даже в садизме. Кера — утонченный садист. Эстет со звериной мордой! Ему мало было убить Патрика, он захотел переспать с его матерью. Это чудовищно, но это так… Одевайся скорей, пока он не вернулся.

— Как он убил Би Эра? — спросила Миранда.

— Ужасно. У старика свернута шея. А труп выбросил из модуля прямо на залив.

Миранда содрогнулась. Она медленно и брезгливо, как от змеиной кожи, избавилась от дареного халата, бросила его на ложе порочной любви, слезы туманили глаза, на душе было так мерзко, как будто на нее осел липкий пепел. И соскрести его было уже невозможно.

— Идем, — сказала она, застегивая юбку, и взглянула на подругу.

Флоренсия все еще смотрела на нее с ужасом.

— Ты только не казни себя за это, Ми. Ты же не знала!

— Знала. Должна была знать. Меня предупреждал сам Патрик. Но я — плохая мать. Я его не послушалась… Не знаю, простит ли он меня теперь?

Она в последний раз оглянулась на комнату, где была так счастлива. Ей показалось, что все в этой комнате тоже покрыто липким серым пеплом, как и ее душа.

— Хочешь, полетим с нами? — спросила Флоренсия на стоянке.

— В самом деле, Миранда, — сказала Риция, — с нами вам будет безопаснее.

— Безопаснее? — удивленно посмотрела на нее Миранда, — мне уже нечего бояться.

Она вошла в свою квартиру, медленно сняла шубу и сапоги, медленно прошла на кухню, достала таблетки, растворила их в стакане.

В гостиной Патрик глядел на нее со стереоснимка голубыми грустными глазами. Губы по-прежнему улыбались, а глаза сегодня были какие-то особенно печальные. Смотреть в них Миранда больше не могла.

— Прости меня, мальчик, — сказала она, — я слишком слабая. Беспомощная тычинка от одуванчика, которую несет ветром, куда придется. Прости, я предала тебя. Я не знаю, как это исправить. И я не знаю, как жить с этим.

Ей хотелось поскорее со всем этим покончить. Она выпила снотворное, взяла портрет, легла с ним на диван, прижимая его к животу, и навсегда закрыла глаза. Белый свет, перепачканный липким серым пеплом, больше ее не интересовал.

Последнее собрание было назначено на семь вечера. Ольгерд пришел к отцу пораньше, за неимением никаких важных дел. Зела чувствовала себя все хуже и хуже, и Ричард был очень этим расстроен.

— Садись, — сказал он хмуро, — и объясни мне наконец одну маленькую деталь, пока мы одни.

— Какую? — насторожился Ольгерд.

— Где Кера?

— На Пьелле.

— Это я и без тебя знаю. Я хочу знать, почему?

Ольгерд тоже хотел бы это знать.

— Па, я не мог ничего сделать. Ты знаешь, что такое для них всех Риция? Об этом даже заикнуться немыслимо.

— Значит, ты испугался?

— Нет. Не в этом дело. Мне бы все равно никто не поверил. А доказательств нет. Ничего нет, кроме голых слов твоего скивра!

— Скивры не врут.

— Ты уверен?

Отец как-то странно посмотрел на него, потом спросил:

— А зачем ему врать?

— Не знаю! — сорвался Ольгерд, он бы тоже хотел это знать.

Зела выглянула из спальни. Личико у нее было бледное, глаза ввалились и странно блестели. С каждым днем она все больше приобретала тот жалкий вид, в котором он подобрал ее когда-то на заброшенной планете. У Ольгерда было такое сложное чувство к ней, что он даже не хотел в нем разбираться. Слишком много воспоминаний сразу вдруг накатывало.

— По-моему, вы ссоритесь, — слабо улыбнулась она.

— Только начинаем, — сказал Ричард, — зачем ты встала?

— Хочу пройтись немного по воздуху, пока не похолодало.

— Чтобы тебя опять украли?

Ольгерд содрогался от этой истории: неужели вполне цивилизованные лисвисы за каких-то три поколения могли скатиться до такой дикости? И как отец еще не загрыз эту зеленую ведьму?

Зела встала на цыпочки и поцеловала отца в щеку.

— Хочешь сделать из меня затворницу?

— Нет, — сказал он, — хочу, чтоб тебя кто-то сопровождал.

— Я не возражаю.

— У нас сейчас собрание.

— Тогда я попрошу Коэма.

Ричард покачал головой.

— Лучше бы ты все-таки полежала.

Она снова улыбнулась.

— Слушать, как вы все тут переругаетесь? Нет уж, у меня и без вас голова болит.

— Надень куртку! — крикнул он ей вслед.

— Что с ней, па? — спросил Ольгерд, когда двери за ней закрылись, — какой-нибудь местный вирус?

— Похоже, — мрачно сказал Ричард, — надо срочно выбираться отсюда, пока мы ее не потеряли, Ол.

— Тогда не будем больше тянуть. Сегодня же отправимся на болота.

— Без Кера? — взглянул на него отец.

— Предлагаешь сбегать за ним? — усмехнулся Ольгерд.

— Я ничего не предлагаю. Просто мне не нравится такой расклад.

Без пяти семь явились Прыгуны. Они обучали Эдгара на пустыре за городом, но его с ними не было.

— А где Эд? — спросил отец.

— Эдвааль вэй от нас сбежал, — жизнерадостно сказал Нрис, — к нему подошел мальчик с запиской, и его как ветром сдуло.

— Куда?!

— Очевидно, к прекрасной даме.

— Какой к черту даме? У нас же собрание! Почему же вы его не задержали?

— Он быстро бегает, — усмехнулся Нрис, — а телепортирует еще быстрее.

— Научили на свою голову!.. Ладно, начнем без него. Он понятия не имеет, что такое дисциплина.

— И без меня? — в дверях появилась Ингерда.

Зеленый костюм очень шел к ее рыжим волосам. Она выглядела уверенно и непреклонно.

— Садись, — сказал отец, — можешь поприсутствовать. Но на болота мы тебя не возьмем. Даже не надейся.

Она села рядом с Ольгердом.

— По-моему, тебе пора заняться воспитанием племянника, — шепнула она ему на ухо, — дед явно не справляется.

Ольгерд наклонился к ее уху.

— По-моему, этим уже занялся отчим.

— Кто?!

— Леций.

Ингерда вспыхнула.

— Не говори ерунды!

8

Заходящее солнце светило Ричарду прямо в окна. Пришлось закрыть занавески и включить свое освещение. От этого обстановка стала более деловой. Пререкания и насмешки кончились, и собрание все-таки началось.

Все шло нормально, никто не переругался. Они обсуждали уже детали, когда двери запищали открываясь.

— Эд, — улыбнулась Ингерда, — опоздал всего на час сорок.

Но это был не Эдгар. В дверях появилась… Сия.

— Ма-а-а-а! — вырвалось у потрясенного Руэрто.

В первый раз в жизни Ольгерд, да и все остальные, наверное, видели Сию в таком скромном наряде: обычный мешковато-серый рабочий комбинезон, сапоги, кепка на голове, никаких жемчужных россыпей, никаких бриллиантов, никаких алых маков по желтому подолу. Без всего этого блеска она из красивой уродки превратилась просто в некрасивую, немолодую, усталую женщину.

— Все в сборе, — констатировала она, пристрастно оглядев гостиную, — а вот и я.

Все просто онемели и застыли от такого явления. Нрис вскочил.

— Мама, ты с ума сошла! Только тебя тут и не хватало!

— Только меня, — подтвердила она.

У Руэрто, видимо, все-таки лопнуло терпение.

— Черт возьми, ма! — воздел он руки к небу, — посмотри на нас! Тут никто не нуждается в няньках. Ни я, ни твои младшие братья. Пора бы это наконец понять!

Она отнеслась к его выступлению не внимательней, чем к комариному писку, устало прошла к столу и развалилась в свободном кресле.

— Принеси мне воды, сынок. Что-то в горле пересохло.

Он сник и покорно пошел на кухню за водой.

— Что это значит, Сия? — строго спросил Леций.

— Пытаюсь заменить вам мерзавца Кера, — ответила она.

— Мы нашли замену, — сказал он.

— Да? — удивилась Сия, — кого же?

— Моего внука, — сказал Ричард.

— Мальчишку? — усмехнулась она.

— Во всяком случае, — строго взглянул на нее Леций, — не женщину.

Сия распахнула свои совиные глаза и смерила брата презрительным взглядом.

— Так вам нужны только мужчины? Запомни: когда вы будете пропадать, вы согласитесь принять помощь от кого угодно. Куда только денутся ваши принципы! Не было бы поздно!

— Не каркай! — поморщился Конс, — и без тебя тошно.

— Нет, мой дорогой, — взглянула она на него и обмахнулась снятой кепкой, — тошно тебе только будет. Когда я вам скажу последние новости.

Все снова смолкли, так зловеще это прозвучало. Нрис протянул матери стакан воды. Рука его почему-то дрожала.

— Стоило вам исчезнуть, и Кера вышел из-под контроля, — Сия медленно, нагнетая напряжение, проглотила полстакана, потом продолжила, — я давно говорила, что его надо раздавить, как клопа! Но вы никогда не слушаете умных советов.

Ольгерд почувствовал холодный пот на спине. При чем тут Кера, если это Риция? Неужели она умудрилась так все обставить, чтобы снова все думали на него?!

— Что он сделал? — хмуро спросил Леций.

— Пытался убить Флоренсию. И убил Би Эра.

— Би Эр убит?! — вскочил Ольгерд, у него тоже сдали нервы.

Три дня назад он говорил со стариком. Тот обещал научить его, как вывести убийцу на чистую воду. Теперь уж не научит. Поздно!

— Да, — кивнула Сия, — Кера свернул ему шею. Разве это проблема с его ручищами!

Все потрясенно молчали. Ольгерд прикинул: смогла бы Риция с ее детскими ручками это сделать? Вряд ли. Если только наняла кого-нибудь, и если Би Эр сидел спиной и не успел защититься. Но он ведь подозревал ее, он был уверен, что это Риция, и наверняка у него были на то основания. Как же он мог так расслабиться и потерять бдительность? Неужели… он ошибался, и это действительно Азол Кера?!

— Что с моей женой? — спросил Конс тревожно.

— Ей повезло, — сказала Сия, — она жива. Но чисто случайно.

— Говори, не тяни!

— Твоя жена, — Сия не спеша выпила вторую половину стакана, — чуть не последовала за твоей дочерью, Конс. Ты плохой защитник. Вы все ни на что не годитесь. Мальчишки! Они еще будут мне указывать, что я женщина! А сами? Раз уж вы заключаете смешанные браки, да еще собираетесь иметь детей, то хотя бы не оставляйте своих беременных женщин на растерзание маньяку!

— Подожди, — сказал Конс, — я ничего не понял, кроме того, что ты считаешь меня ничтожеством. Хотя меня интересует совсем другое: что с Флоренсией?

— Ничего. Слабость, головокружения, токсикоз. Все, как обычно.

— Если ты не перестанешь издеваться…

— Конс, — усмехнулся Руэрто, — у тебя что, подушки на ушах? Мы и то уже поняли, что ты будешь отцом.

— Я?!

Конс растерянно огляделся. Более глупого выражения лица Ольгерд у него не видел. Он бы даже рассмеялся, не будь все так горько.

— Фло — потрясающая женщина, — заключил Леций, — обидно, что досталась такому чурбану, как мой младший братец.

Впервые в жизни случилось чудо: Конс не стал оспаривать старшинство. Он потрясенно смотрел на Сию.

— Да все в порядке, — вздохнула она, — успокойся, мальчик. Риция ее вытащила. Правда, если б эта Миранда не была такой рассеянной клушей, ты уже был бы вдовцом.

Сия снова замолчала. Ее паузы становились невыносимы. Все молча смотрели на нее, и она наконец продолжила.

— Кера запер Флоренсию на складе станции. На Кампии. Через сутки у нее случился бы выкидыш, и сама бы она умерла от потери крови. Со склада она каким-то образом вырвалась, потом нашла межпланетник Миранды и тут же вызвала Рицию.

— И что Риция? — с нетерпением спросил Ольгерд.

— Как что? — удивилась Сия, — тут же примчалась и забрала ее оттуда.

Дальше он почти не слышал, о чем все говорят. У него защипало в глазах. У него перехватило дыхание. Его как будто выпустили из давящего железного панциря. Не Риция! Это не она! Конечно, не она! Как он только мог подумать, что это она?! Хорошо, что он никому не сказал об этом, что все это сгорело в нем, в нем одном…

Это было первым шоком. Приятным. Вторым шоком было сознание того, что он ее оттолкнул. Сам. И даже не объяснил ничего. Бедная девочка, она так и не поняла, что случилось. Он стоял перед ней с надменной рожей и говорил, что не собирается на ней жениться, как будто не сам полгода назад просил ее об этом. Как будто не этого он хотел больше всего на свете.

— Да что же это такое! — подумал он в отчаянье, — что за бред наяву? Что за сила заставила меня быть таким слепым и таким жестоким?!

И это был уже третий шок. Самый сильный.

Они переглянулись с Ричардом. Лицо у Ричарда было, пожалуй, не лучше, чем у него.

— Стойте! — крикнул отец, — помолчите минуту!

Все замолчали, глядя на него.

— Если убийца Кера — это всё меняет, — сказал он.

— Что меняет? — спросил Леций.

— Всё! Нам пора остановиться. Теперь мне все ясно. Я получил от Дария заведомо ложную информацию. Это значит только одно: Дарий заманивает нас в ловушку. Всех скопом.

Прозвучало это довольно зловеще. Все переглянулись.

— Ин-те-ре-сно, — нараспев проговорил Леций, — выходит, Дарий сказал тебе, кто убийца?

— Конечно.

— И кого он назвал?

В полной, даже жуткой тишине Ричард произнес:

— Твою дочь.

— Рицию?!

От возмущения Леций чуть не вылез из своего ослепительно-белого костюма.

— И он смог это как-то объяснить?! Может, она сама себя изнасиловала?

— Он объяснил все гораздо проще. Вы увидели девушку, у которой была связь с мужчиной. И труп мужчины. Об изнасиловании говорила только она сама.

— Ну, знаешь!..

— Вы все необъективны к Риции, поэтому не могли взглянуть на это дело именно так… Но, к счастью, все было иначе. Теперь всем ясно, что это не она. Было бы просто глупо спасать Флоренсию после того, как она сама ее туда запрятала.

— Бред какой-то, — сказал Конс, — надо было свернуть башку этому Дарию сразу же после этих слов. Какого черта ему понадобилось врать? Какая ему разница?

— Разница есть, — хмуро взглянул на него Ричард, — насколько я понимаю, все дело в Кера. Он самый сильный из вас. Вы должны были его взять. Для полного комплекта. Но вы считали его убийцей. Дарий просто подсунул вам другую версию, чтоб избавить его от подозрений.

— Но мы эту версию так и не узнали, — покачал головой Леций.

— А должны были. Какая-то загадка природы, что Ольгерд промолчал. Анзанта все передала ему.

Все посмотрели на Ольгерда. Отпираться было бессмысленно.

— Никакой загадки, — признался он, — я люблю ее. Этого твой Дарий не учел.

— Ты знал и молчал? — удивленно уставился на него Леций.

— Любовь зла, — усмехнулась Сия, — что на этот раз только к лучшему. Наш прекрасный Ольгерд оказался мудрее мудрых. Он никого не послушал!

Ричард встал, тем самым привлекая к себе внимание.

— О любви поговорим потом, — сказал он серьезно, — главное сейчас то, что нас обманули. И мы чуть не попали в ловушку. Я не знаю, какое Дарий имеет отношение к Магусте, но если он решил заманить в нее всех нас скопом, то, видимо, уверен в ее превосходстве. С Магустой мы не справимся. Поэтому никакого похода на болота не будет. Всё отменяется. Всё!

— Да, ма, — проговорил Нрис, положив Сии руки на плечи, — вовремя ты появилась.

— Я всегда появляюсь вовремя, — усмехнулась она и выразительно посмотрела на Ольгерда.

Он ощутил пустоту, как будто в его руках лопнул воздушный шар. Они все так тщательно готовились к этому и были настроены на борьбу, а не на бегство.

— Что же теперь делать? — тихо спросила Ингерда, — если все отменяется?

— Ждать, — ответил отец, — разбираться с Дарием и искать другие пути. Они должны быть. Если он хочет уничтожить нас, значит, мы представляем для него какую-то опасность.

— Ты уже связал Магусту и Дария воедино?

— Он три тысячелетия ею занимался. За такой срок вполне можно стать союзниками.

— Черт бы их побрал, этих скивров! — выругался Конс, — мне надо на Пьеллу, у меня жена беременная чуть не погибла, а я торчу тут по их милости!

— Не ворчи, — прикрикнула на него Сия, — могло быть гораздо хуже. Слава богу, что вы вовремя опомнились. Это самое главное.

— Да-а! — нервно засмеялся Нрис, — веселенькое бы было приключение! Ну и шуточки у тебя, Ричард!

Ингерда встала.

— Пойду заварю вам чай, — вздохнула она, — пора сполоснуть горло от всех этих разговоров.

— Мне кофе, — сказал отец.

— Знаю.

Ольгерд следил за ней взглядом и видел, как она подошла к окну. Ему показалось, что занавески просто раскалились от заката.

— Странно, — проговорила сестра, — солнце еще не зашло. Который час?

— Девять, — не без удивления ответил Леций.

Она посмотрела на всех, потом резко отдернула занавеску. За окном все полыхало красным.

Эдгар выпрыгнул из модуля возле дома колдуна. Колдун ему навстречу не вышел, но дверь была распахнута, она сиротливо раскачивалась на ветру. Заходящее солнце заливало чисто прибранный двор алыми красками.

Эдгар собрался было войти, но тут громко скрипнула дверь хлева. Оттуда с ведром показалась Кантина. Он вздрогнул от неожиданности, как будто забыл, что это и ее дом тоже. Она была в полотняном платье, туго стянутом передником, волосы собраны под платок — обычная деревенская девушка, только очень стройная и с огромными глазами.

Она остановилась, поставила перед ним ведро с молоком. Эдгар видел, даже чувствовал в ней какие-то перемены, но презирал ее по-прежнему.

— Где отец? — сухо спросил он.

— Отца не будет, — спокойно сказала она.

— Зачем же он меня позвал?

— Это не он. Это я тебя позвала.

— Не можешь без интриг? — усмехнулся Эдгар.

— Я не собираюсь тебя обманывать. Идем, получишь свое лекарство.

Она нагнулась за ведром, но он ее отстранил.

— Пусти уж, я сам.

Видеть жрицу, доящую мурн и таскающую ведра, было непривычно. Царственной походкой она прошла в дом. Там было сумрачно, дымно, и как в парной пахло травами. Эдгар без приглашения сел за дощатый стол. Кантина протянула ему кувшин с молоком, но он отверг это угощение.

— Ко мне бы ты не пришел, — сказала она, — поэтому я написала записку от имени отца. Но это ничего не меняет. Я спасу твою ненаглядную бабулю… Я подмешала яд в краску, и я одна знаю противоядие.

— Зачем тебе это? — недоверчиво спросил Эдгар.

Кантина усмехнулась и пожала плечом.

— Ты все равно не поверишь.

— Конечно, не поверю. И знай: сначала я заставлю выпить это зелье тебя, потом попробую сам, и только потом отнесу ей.

— Хорошо, — вздохнула она.

Он молча следил, как она ставит котел с водой на огонь и расставляет на столе баночки с сухими травами.

— И долго это будет вариться? — наконец спросил он.

— Часа два, — невозмутимо ответила Кантина.

— Два часа?! А заранее ты не могла это сделать?

— Ты торопишься?

— Представь себе, да. У нас собрание.

— Ничего, Эдвааль. Соберутся без тебя.

Он прикинул, что зелье, конечно, важнее. В конце концов, его голос ничего не решал. Да и неплохо было бы проследить, что эта зеленая ведьма кладет в котел.

Кантина колдовала над огнем, изредка поглядывая на него обжигающими черными глазами, в которых плясали языки пламени. Он узнавал и не узнавал ее. Та ли это царственная жрица, при виде которой все столбенели? Та ли это страстная и нежная женщина, от которой он сходил с ума и которую по глупости считал своей? Та ли это коварная злодейка, что хотела погубить самое дорогое для него существо?

Он вышел от нее тогда полным ничтожеством, ему хотелось самого себя облить грязью и растереть по полу. И он поклялся себе, что никогда больше не будет таким дураком, таким наивным и слабым мальчишкой.

Леций вернул его к жизни. Он, конечно, был сильнее, много сильнее, и дед тоже, и его легендарный дядя Ольгерд, но у Эдгара, по крайней мере, появилась надежда хоть когда-нибудь стать таким же. И тогда никакой черный тигр не пошлет его одной лапой обнимать курильницу.

Время тянулось бесконечно.

— Долго еще? — спросил он в нетерпении.

Кантина села напротив, положила локти на стол.

— Долго, — сказала она, — не торопись, мой мальчик. Всему свое время.

— Колдун не вернется?

— Нет.

— Почему ты вернулась к нему?

— А куда мне деваться? Нур не оценил моих стараний. Он отрекся от нашего Намогуса и служит вам, белым богам. Все меня предали: и Верховный Жрец, и девчонка Аурис, и отец, и ты. Моя жизнь кончилась. Мне некуда больше идти.

Как ни странно, на минуту ему стало ее жаль.

— Ты сама виновата, Канти, — сказал он мягче.

— В чем? — взглянула она с вызовом, — в том, что вы свалились с неба и бесцеремонно вторглись в нашу жизнь? И думали, что ничем за это не заплатите? Чудес не бывает, мой мальчик! Если хочешь знать, Нур бы сделал то же самое, он растер бы вашу белую богиню в порошок, но он оказался трусом. Что ж, так ему и надо. Теперь он вечно будет вашим прислужником.

— Союзником, Канти.

— Это только так называется. Мы потеряли независимость в тот момент, когда твой чудовищный дед вступил на нашу планету… но теперь меня это не касается. Я не занимаюсь больше политикой. Я не разучилась еще возделывать грядки и доить мурн. Хочу завести еще скорликов, говорят, они хорошо приживаются в хозяйстве.

Она встала и помешала ложкой в котле. Запах от него был как от вареных опилок. От пара у нее взмок передник, на лице и шее выступили капельки пота. Утерев рукавом лоб, она сняла платок. Бронзовые волосы рассыпались по плечам.

Эдгар зажмурился: слишком много было воспоминаний. Слишком сильно он любил эти волосы и эту влажную шею. Он врывался к ней и целовал ее прямо с порога: лицо, шею, уши, плечи. Она смеялась отбиваясь: «Опять холодный!» Иногда они успевали раздеться, иногда нет, и прямо в одежде падали в горячую красную воду. Ей все это нравилось, она любила безумство, а в нем этого было хоть отбавляй. Все это и было не больше, чем безумство.

— Почему ты это делаешь, Канти? — спросил он с какой-то непонятной надеждой, как будто что-то еще можно было исправить, — ты ведь хотела ее смерти?

— Я не доставлю Нуру такой радости, — усмехнулась Кантина, — он хотел все сделать моими руками и остаться чистеньким. Ничего у него не выйдет!

Увы, даже тут ею руководила ненависть. И она не скрывала этого. Эдгар еще раз убедился, что сам по себе ничего для нее не значит.

— Долго еще? — в который раз спросил он.

Солнце село. Холодом потянуло от окон и от двери.

— Бери котел, — велела Кантина, — и неси его во двор.

Эдгар взял полотенце, схватился за металлическую ручку и вынес варево из дома. По дороге оно все еще кипело.

— Что дальше? — спросил он удивленно.

Кантина стояла на пороге, насмешливо глядя на него.

— Выливай, — сказала она.

— Куда?!

— Куда хочешь. Но лучше вон в ту яму, чтоб не пахло под окнами.

— Ты что, издеваешься?

Она достала из кармана передника маленький пузырек.

— Вот твое средство. А эту бурду можешь выплеснуть.

— Ну, знаешь…

Слов у него больше не нашлось. Он выплеснул варево прямо себе под ноги. Горячая вода тут же впиталась в холодную песчаную почву.

— Держи, — сказала Кантина, — если хочешь, я отхлебну, чтобы ты не волновался.

— Ладно уж, я сам.

Он отвинтил крышку и глотнул горьковатую жидкость, пахнущую какой-то лесной ягодой.

— Так что, я не умру от этой гадости? — усмехнулся он.

Кантина сверкнула черными глазами.

— Хочешь, умрем вместе?

Она наклонилась к нему со ступеньки и припала губами к его губам. Он не ответил, но и оттолкнуть ее не смог.

— Холодный, — сказала она разочарованно, — опять холодный.

— Каменный, — ответил он.

— Хочешь, я согрею тебя? Хочешь?

Он отступил на шаг. Кантина посмотрела на него умоляюще.

— Я просто обниму тебя. Прижму к себе и согрею. Всем телом, губами, руками… Или просто: я буду лежать рядом и смотреть на тебя.

— Опомнись, — сказал он, — что ты говоришь?

Она опомнилась. Снова стала холодной и надменной.

— Это не яд, — показала она на пузырек, — это всего лишь болотный брадызь.

— Я не космоботаник.

— А кто ты?

— Пока никто. Внук, сын и племянник — вот и все мои титулы. И еще — большой дурак… — он вздохнул, — прощай, русалка.

— Эд…

— Разводи побольше скорликов. Я думаю, у тебя получится.

Он сунул пузырек в карман и шагнул к модулю. Тот весь уже взмок от вечерней росы. Эд тоже взмок от напряжения. От неравной борьбы между любовью и ненавистью, жалостью и презрением.

— Эд! — крикнула она ему вслед.

Он обернулся. Кантина смотрела на него как на малое дитя, с непонятной жалостью.

— Ну что? — рассердился Эдгар, он не выносил, когда на него так смотрят.

— Живи долго, Эд, — сказала она.

— Спасибо, — усмехнулся он, — приму к сведению.

Он запрыгнул в модуль и больше не оглядывался на нее. Пузырек был с ним, это было самое главное. А любовь… что любовь? Ее же не было. И не будет.

Планета погружалась во тьму. Он летел высоко, он любил летать высоко, даже когда это было не нужно. Любил взмывать и падать и закладывать немыслимые виражи. Спешить было уже некуда, поэтому он долго терзал несчастный летательный аппарат, блокировав все предохранительные программы.

Голова долго кружилась после очередной петли. Он закрыл глаза и просто отдался полету, стремительному, как падание в бездну. Потом ему показалось, что он догнал заходящее солнце, впереди полыхнуло красным. Он удивленно открыл глаза и чуть не ослеп.

Пришлось включить экранные фильтры. Перед ним был город, погруженный в ночную мглу. Только высотные дома в белом квартале полыхали огнем: огромный красный шар обволакивал верхние этажи одного из них. С замирающим сердцем Эдгар присмотрелся. Это была их гостиница.

В городе, как оказалось, никто не спал. Жуткое знамение выгнало лисвисов на улицы даже в ночной мороз. Такого они уж точно никогда не видели! Возле гостиницы Эдгар с трудом нашел, куда поставить модуль. От волнения его всего трясло, и даже дрожали руки.

— Вот он! — истошно завопила толпа, как только он попытался выйти из модуля, — еще один! Хватайте его! Хватайте! Намогус уничтожит всех ложных богов!

Не долго думая, Эдгар захлопнул двери. Пути в гостиницу не было. По крайней мере, через парадный вход. Он понял и многое другое. В экстремальной ситуации мозг работал четко. Было ясно, что красный шар — это Магуста, которая не стала ждать, когда они придут к ней на болота. Она пришла сама. И все оказались в ее объятьях, даже те, кто не должен был. Все, кроме него!

Сначала он испытал досаду. Потом страх. Разумеется, не за себя. Ему-то как раз ничто не угрожало, кроме орущих за стеклом зеленых рож. Он понял, почему Кантина так долго не отпускала его, варя никому не нужный бульон. Она хотела спасти ему жизнь. Она прекрасно знала, где ее отец и что он задумал. «Живи долго, Эд!» Спасибо, Канти. Хотя бы за это.

Он почувствовал даже не страх: глубинный ужас. Наверху были все, кого он любил, кто был ему дорог. Все! И если дочь колдуна спасала его, значит, знала, что остальные обречены.

В который раз за этот день Эдгар покрылся холодным потом. Он сдавливал дрожащими руками руль и хмуро смотрел на беснующуюся толпу фанатиков за окнами. Зрелище было жуткое: багрово-красный свет, как от огромного прожектора, вырывал из темноты перекошенные злобой и страхом зеленые лица, море перекошенных зеленых лиц. От них хотелось отвернуться как от кошмара.

Дикие лисвисы все поняли по-своему. Они видели красный шар, своего красного бога солнца Намогуса, который пожирает белых богов. Им все было ясно в этой темной истории. Кто прав, кто виноват, и кого надо разорвать на части.

Эдгар положил палец на старт. Его внезапный взлет грозил травмами и смертью всем, стоящим рядом, он это понимал, но гуманизм как-то незаметно покидал его, замещаясь раздражением. Лисвисы облепили его модуль со всех сторон, зеленые злобные морды прилипали к стеклам, вопили они что-то непотребное, совсем ошалев от грозного знамения.

— Пошли к черту, — выругался Эдгар и взмыл вверх.

Он долго летал вокруг красного шара, размышляя: врываться в него или нет? Возможно ли это, и если да, то где он будет нужнее: внутри или снаружи? Никакая связь не работала: ни ближняя по ручному переговорнику, ни дальняя по корабельному коммуникатору через звездолет. Дед не отвечал. Леций тоже. Посоветоваться было не с кем. Неожиданно переговорник пискнул.

— Эд! Это ты там летаешь?! — рявкнул голос Коэма.

— Я! Я! Я! — заорал Эдгар, — где ты?!

— Мы на крыше теплицы. У меня уже сел лучемет. Они лезут, как крысы. Скорей, Эд!

— Сколько вас?

— Я и Зела.

— Черт подери!

Эдгар спикировал вниз. Оружия у него при себе не было. Была только ярость, и он уже не пытался ее сдерживать. Картина, которую он увидел на крыше, тоже не прибавила миролюбия. Лисвисы лезли и лезли по железным лестницам наверх, а Коэм и Зела отбивались от них чем попало: он — доской, выломанной с крыши, она — жестяным ведром.

Крыша была выпуклая, посадить модуль Эдгар не смог, он завесил его в полуметре от поверхности, скатился к Зеле и саданул в зеленую морду сапогом.

— В модуль! — рявкнул он, — скорее!

Потом обернулся и увидел, как два здоровенных лисвиса уже тянут Коэма вниз. Он даже не понял, как оказался рядом. Телепортировал.

— У-убью-у! — завопил он не своим голосом, — плесень зеленая!

Он и не знал, что можно с таким удовольствием бить кого-то сапогом по голове. Сапоги у него были десантные, серии «Корсар», с набойками. Этого хватило на четверых, но для верности он сделал белый шар, как учил Леций. Коэм качаясь стоял с ним в этом шаре, лисвисы все лезли, натыкались на невидимую преграду и орали дурным матом.

Зела подлетела к ним, распахнула двери.

— Ты цела, богиня? — спросил Эдгар.

— Сама не знаю. Садитесь скорей.

Коэм задумчиво забрался внутрь. Аккуратно вытер носовым платочком вспотевшее лицо, смахнул с куртки ржавчину.

— Трудно представить, — философски заметил он, с трудом переводя дыхание, — что их прадеды жили на Вилиале и были вполне цивилизованными лисвисами. Сколько в нас все-таки темного, животного, спящего до поры, до времени…

Эдгар посмотрел на него с умилением и крепко сжал обессилевшую руку Зелы.

— Да, — вздохнул он, — эти психи неканоничны.

Первый шок прошел. Магуста вела себя неагрессивно, радиус сферы не уменьшался, он был примерно метров сорок. Дальше начинался красный туман. Ингерда была счастлива уже тем, что Эдгара с ними все-таки не было. Остальное было для нее кошмаром. В такую ловушку она еще не попадала, да и не только она.

Всем было не по себе, но если люди знали, что такое опасность и страх, то Прыгунам это чувство было незнакомо. Они привыкли считать себя хозяевами галактики, а тут какая-то красная дрянь!

Она сидела на диване, поджав колени, и смотрела на спорящих мужчин. Отец считал, что надо вырываться и срочно, Ольгерд был с ним в общем-то согласен. Но Леций, этот упрямый Леций считал, что нужно подождать и посмотреть, что будет дальше.

— Чего ты боишься? — раздраженно выговаривал он Ричарду, — хуже уже не будет. Если уж мы залезли в нее как последние дураки, то давай узнаем ее получше.

— Узнаешь, — мрачно усмехнулась Сия, — когда она переработает тебя в плазму!

— Мы вырвемся, она останется, — обернулся к ней Леций, — это не выход. Все равно нам придется решать эту проблему, потому что кроме нас просто некому.

— Сейчас у тебя одна проблема, — ответила Сия, — унести ноги, если получится.

— И какой черт тебя сюда принес, сестра? — выругался он, — насколько легче было бы без женщин!

— Это точно, — согласился Ричард, — хорошо хоть Зелы нет.

Ингерда почувствовала себя уязвленной. Меньше всего она хотела быть обузой для мужчин.

— Кажется, у нас будет еще одна женщина, — сказала она.

— Кто? — недовольно уставился на нее отец.

— Лауна. Ее номер как раз под твоим.

— О, дьявол!

Он быстро вышел и через пять минут вернулся в дрожащей и ничего не понимающей лисвийкой.

— Отлично, — сказала Сия, — в нашем полку прибыло.

Леций ей уже ничего не сказал, только взглянул недовольно.

Бедную девочку посадили в кресло. Она озиралась, кого-то ища глазами, но так и не нашла.

— Это твоя пациентка, Лей? — спросил Конс.

— Да, — ответил Леций, — дочь Гунтривааля.

— И ты не смог убрать «черное зеркало»?

— Даже не пытался.

— Почему?

— Потому что не знаю, кто его поставил и зачем.

— По-моему, тут все ясно.

— Это тебе ясно. А если она умрет?

— Мы все тут умрем. А девчонка что-то знает.

Леций нахмурился.

— Хорошо. Терять нам и ей нечего. Помолчите все, мне нужно сосредоточиться. Рик, держи ее за плечи, чтоб не шевелилась.

Отец подошел к Лауне сзади, прижал ее руками к спинке кресла. Она, как будто поняла, что происходит, и покорно замерла.

Ингерда ничего не видела. Что за «черное зеркало», где оно, куда делось? Она видела только, как Леций вытер пот с лица, а Лауна расплакалась.

— Детка, ты слышишь нас? — спросил Ричард по-лисвийски, — ты понимаешь нас?

Лауна сквозь слезы кивнула.

— Ты только ничего не бойся. Все хорошо.

«Хорошо бы в самом деле ничего не бояться»! — подумала Ингерда, но липкая жуть поневоле заполняла ее, несмотря на все усилия.

— Он убьет моего отца, — выговорила наконец девушка, — он обещал.

— Кто он, детка?

— Колдун. Элиг.

— Значит, это все-таки он, — задумчиво проговорил Ричард, — странно…

— Он сказал, что ждет вас, — Лауна обвела всех отчаянным взглядом, — он всех вас собирается уничтожить. Он очень, очень жестокий!

Лауна снова расплакалась. Отец был мрачен.

— Мы только прилетели, а он уже знал, — рассуждал он вслух, — откуда? От Дария или от Анзанты. Анзанту я исключаю.

— Ну и фрукт — этот твой Дарий, — усмехнулся Нрис.

— Фрукт, — согласился отец, — полный амбиций старик, которого эрхи не включили в Совет Мудрых. Он говорил, потому что скивр. Но, скорее всего, были и другие причины. Теперь это становится очевидным… Меня должна была насторожить его планета, его вулканы за окнами, его молнии и потоки магмы. И его нездоровое самопочитание. При нем, видите ли, даже курить нельзя! Закатил истерику, как будто я подпалил ему бороду…

Красный свет за окнами стал ярче. Сфера начала сжиматься.

— Мужчины! — выступила возмущенная Сия, — хватит спорить! Пора что-то решать!

— Нечего тут решать, — сказал Ричард, — надо вырываться. Вряд ли у нас это получится, но придется попробовать. Других шансов у нас нет.

Три женщины, конечно, осложнили все дело. Нрис занялся своей матерью, отец прижал к себе Лауну, Ингерда хотела подойти к брату, но Леций уже стоял перед ней. Она молча обняла его.

— Если будет очень больно, — шепнул он, — не бойся, — это скоро пройдет.

Ей было так хорошо в его объятьях, что не хотелось думать ни о боли, ни о страхе. Она только не понимала, почему лишила себя этого, когда все было нормально? Когда ничто не грозило, и впереди было много счастливых лет? А теперь впереди нет ничего, ловушка захлопнулась.

— Чем тебе помочь? — спросила она.

— Ничем, — ответил он, — мы все давно отработали. Главное — не мешай.

— Я так не могу!

— Герда, — посмотрел он на нее, — сейчас не время для амбиций.

Мужчины встали в круг, взялись за руки. Ингерда молча прижималась к Лецию и чувствовала, как напряглось его тело.

— Белый, — говорил Конс монотонно, — белый, голубой… голубой, го… фиолетовый. Всё!

Боль была адская. У Ингерды даже не нашлось сил на крик. Каждая ее клетка взорвалась, она вся была — одна сплошная боль. Все корчились на полу, и это было последнее, что она видела…

Юбочка на ней была зеленая, лепестками, кофточка красная с желтыми точками. Она вертелась перед зеркалом в маминой комнате. Мама сидела за швейной машинкой, ее непослушные светлые волосы были собраны косынкой.

— Иди сюда, моя ягодка, — она протянула ей красную шапочку, — примерь-ка.

Ингерда, танцуя, приблизилась к ней, надела шапку и вернулась к зеркалу. Она себе ужасно нравилась. Смотрела на себя и думала: бывают же на свете такие красивые девочки!

— Мы тебе раскрасим щечки, — улыбнулась мама, — и ты будешь настоящая Клубничка.

— А ты, мамочка?

— Я? Не знаю. Наверно, феей.

— А Ольгерд?

— А Ольгерд будет охотником.

— А папа?

— А папа — серым волком.

— Значит, Ол будет охотиться на папу?

Мама засмеялась.

— Иди сюда, малышка, я пришью воротничок.

Ингерда устроилась на ее коленях.

— Мамочка, а кем мы будем на зимнем Карнавале?

Мама поцеловала ее в затылок.

— Зимой нас не будет, детка. Зимой мы с папой улетаем на Парсифаю.

— Почему?!

— Потому что у нас такая работа.

— Почему?!

— Не знаю, детка. Наверно, потому, что так надо.

Она очнулась на диване. Рядом с ней сидел отец. Лицо было спокойное, но она сразу поняла, что ничего у них не вышло. Красное зарево уже вплотную подобралось к окнам.

— Как ты? — спросил он.

В детстве было гораздо лучше. Если б было возможно, она осталась бы там навсегда. И даже не обвиняла бы свою мать за частые отлучки, просто наслаждалась бы теми днями, когда та была дома. Мы не умеем ценить того, что есть. Чтобы это понять, надо встать на грань жизни и смерти.

— Я в порядке. Что это было, папа?

— «Вата». Все каналы перекрыты.

Ингерда посмотрела ему в глаза.

— Это конец? Да?

— Нет, — покачал он головой, — во всяком случае, не для тебя.

Ингерда огляделась. Леций и Конс сидели за столом. Ольгерд стоял у окна. Сия сидела в кресле и за спиной у нее, как почетный страж, стоял Руэрто. Лауна, подтянув к подбородку колени, сидела прямо на ковре.

— Пора держать сферу, — заметил Ольгерд, — скоро она проникнет в комнату.

— И долго ты собираешься ее держать? — язвительно спросила Сия.

— Пока хватит сил, — ответил он, — у нас или у Магусты.

— Гонки на выносливость? — усмехнулась она.

— Ты предлагаешь что-то еще? — хмуро взглянул он на нее.

— Конечно, — заявила она.

— Мама! — возмутился Нрис, но его она, как всегда, не слушала.

— Я не собираюсь заживо вариться в этом котле! Понятно? И вам не советую.

— О чем ты, Сия? — строго спросил Леций.

— О том, что вам пора отбросить все условности. Если мы будем и дальше играть в благородство и взаимовыручку, мы погибнем. Все. Пора принести жертву.

Тишина была гробовой. Все смотрели на Сию.

— Вы можете считать меня кем угодно, — усмехнулась она, — даже чудовищем, но именно таким способом я спасла своего сына. Спасу и теперь.

— Мама!

— Помолчи, Эрто! Вряд ли эта Магуста отличается от эллоя Энгтри. Только размером побольше да посильнее. Она так же примитивна, как одноклеточное. Подсуньте ей слабую жертву, и она не будет охотиться за сильной. Она отвлечется на нее, ослабит внимание, и за это время мы успеем вырваться.

Ингерде стало жутко. Ей показалось, что легче просто погибнуть всем вместе, чем встать перед таким выбором.

— На этот раз ты, кажется права, Сия, — сказал Ричард, — я и сам так думал.

— Нет! — выкрикнула Ингерда, — так нельзя! — она поняла, что задумал отец, — лучше уж до конца бороться!

Ее никто не послушал. Все были напряжены.

— Бросим жребий? — мрачно спросил Конс.

— Нет, — сказал отец.

— Конечно, нет! — снова выступила Сия, — зачем нам жребий, когда у нас есть дохлая зеленая девчонка, да еще не в своем уме? Сам Бог нам ее подсунул в последний момент.

— Мама, — возмущенно сказал Нрис, — это уж слишком!

— «Слишком» сейчас быть не может, — обернулась она к нему, — хватит играть в благородство!

— А теперь помолчи, Сия, — сказал ей Ричард, — в зверей превращаться совершенно необязательно.

— Постойте! — вмешался наконец Леций, — Рик, не вздумай решать за нас за всех.

— Кажется, это я вас всех сюда затащил.

— Никто не тянул нас на аркане. Мы, знаешь ли, не дети.

«Какой ужас!» — подумала Ингерда, — «теперь они начнут препираться, кому идти в Магусту!» Она даже выбрать бы не смогла, кто ей дороже. Оба. И Ольгерд тоже… Женщин они не тронут, это ясно. Руэрто Сия ни за что не пустит. У Конса будет ребенок… Остаются: отец, брат и Леций. Ей выть захотелось от такого выбора.

Ингерда вонзила ногти в колени. Ей уже не было страшно, только мерзко и досадно. С огромным удовольствием она скормила бы Магусте только Сию. Но на это можно было не рассчитывать. Маленькую лисвийку было смертельно жалко. Родных и подавно. Она сидела, слушала мужские споры и отчетливо понимала, что самой лучшей жертвой могла бы быть именно она, Ингерда Оорл.

Ее жизнь не сложилась. Ее никто не любит. Она не нужна никому, в том числе и собственному сыну. Даже Сия была своему нужнее.

— Жребий — это самое глупое, что может быть, — заявил Ольгерд, — зачем полагаться на случай?

«Его отец тоже не пустит», — грустно подумала Ингерда, — «не говоря уже обо мне. Никто не пошлет на гибель своих детей».

— Кто будет чай? — спросила она поднимаясь.

— Мне кофе, — напомнил отец.

— И мне, — сказала Сия, — с молоком.

— Молока нет.

— Тогда с лимоном.

— Хорошо.

Она вышла на лестницу. Внизу по ступенькам уже поднимался красный туман. Он вызывал и жуть, и ненависть.

— Ты куда?! — схватил ее за руку Ольгерд.

— Не волнуйся, — усмехнулась она, — к себе, за заваркой. У отца одни кофейные зерна.

— Смотри у меня.

— Я не ребенок, Ол. Зачем меня опекать?

Он так и стоял на лестнице, пока она не вернулась.

— Толкни меня, Ол, — взглянула она на него, — туда, вниз со ступенек. И никаких проблем! Никто даже не заметит.

— Женщина, — строго сказал он, — твое место на кухне.

Женщина пошла на кухню. Вскипятила воду, заварила кофе и чай с тритайскими травами, чтобы никого не удивил странный привкус. Достала из кармана все свои успокоительные таблетки ДУ15-12е и бросила их в кофеварку и чайник.

Азол Кера со смешанным чувством оглядывал стеллажи с детскими игрушками. Меньше всего он предполагал встретиться с экстремистами на складе детской фабрики. Зенол Валестра, урод с невероятно длинной, как дыня, головой вел его по лабиринтам склада, периодически оглядываясь и отвратительно ухмыляясь.

— Перестань лыбиться, — хмуро сказал ему Кера, — а то сверчу твою дыню с клумбы.

— Господин с утра не в духе? — снова ощерился Валестра, — с него мало старикашки Би Эра?

— Ты хочешь вслед за ним?

— Зачем же вам убивать своего самого преданного слугу? Разве у вас мало врагов?

— Полно, — сказал Кера, — как крыс.

Куклы и зайцы смотрели на него бусинками глаз и удивлялись, что он здесь делает. Он и сам не ожидал такого поворота.

Рано утром позвонил Мелехем Юндр. Сам он не показался, экран остался темным, впрочем, его слоновью морду лучше было и не видеть. Его скрипучий, прокуренный голос воркующе произнес:

— Ну что, дорогой? Карты на стол?

— Чего тебе, старый мастодонт? — недовольно спросил Кера, он хотел спать и обнимать Миранду.

— Лихо ты управился со старичком, — то ли закашлялся, то ли отрывисто засмеялся с темного экрана Юндр, — только уж больно невежливо. Как же так, Азол? Старших надо уважать…

Кера еще ничего не понял, но решил, что стоит продолжить этот странный разговор.

— Знаешь, что главное в жизни? — усмехнулся он, — получить удовольствие.

— Согласен, — прокашлял Юндр, — тут мы с тобой похожи, как братья-близнецы, — а на лед ты его выбросил тоже ради удовольствия?

— Старика? — уточнил Кера, еще не понимая, о каком старике речь.

— А что, еще кто-то был? — удивился Мелехем, — мы думали, только Би Эр.

Известие о смерти Би Эра поразило Кера как молнией. Он был уверен, что старик — убийца, потому что больше просто было некому. Все остальные Прыгуны были на Тритае. Скакать туда-сюда перед встречей с Магустой не стал бы даже безрассудный Руэрто Нрис. Но если старик убит, то тогда… Он не сразу понял, что это значит. Юндр ему объяснил.

— Хорошо, что ты засветился, парень. У нас мало времени. Срочно прилетай на место прошлой встречи. И не выкидывай номеров: тебе теперь назад пути нет.

Кера понял, что теперь уже никто, ни одна живая душа не сомневается, что убийца и пособник экстремистов именно он. Разве только Миранда. Ему бы хватило и ее одной, лишь бы она ему верила, но уж больно хотелось разворошить это осиное гнездо и выяснить наконец, кто же на самом деле этот мерзавец. Случай был подходящий.

— Я два раза на одном месте не встречаюсь, — грубо сказал он, — ты что, не знаешь?

— Тогда ищи меня сам, — буркнул Юндр.

— Найду, не беспокойся.

— А что, эта докторша еще жива?

Они знали даже это! Откуда?!

— Жива, — сказал Кера, входя в роль, — к сожалению. Надеюсь, это последний мой промах.

— Что ж ты не свернул ей сразу шею?

— Сразу? А какое в этом удовольствие?

— Это верно, — подумав, согласился Юндр.

Азол быстро оделся, посмотрел на спящую Миранду, и ему захотелось, чтобы пробуждение стало для нее приятным. И не только пробуждение. И день, и вечер, и ночь, и завтра, и вся жизнь. Ему хотелось, чтобы она была счастлива, чтобы всё плохое для нее кончилось, чтобы не видеть этих ужасных, отчаянных, полных боли глаз, которыми она смотрела на него там, в диспетчерской, и потом, у себя дома.

Ему было все равно, что думают другие. Но ей, именно ей, он хотел объяснить, что неспособен на такие зверства. В конце концов, именно она ему поверила. И не только поверила. Он не думал, что такое возможно. Не аппирка, не служанка, не наложница, земная женщина, свободная, гордая, независимая, которой ничего от него не нужно: ни защиты, ни денег, ни энергии, — любила его просто так, даже вопреки здравому смыслу.

Он наклонился поцеловать ее в висок. Во сне у нее была скорбная складочка меж бровей. Он поцеловал и эту складочку. Уходить от нее было тяжело. Хотелось, чтоб она проснулась и подтвердила, что всё было на самом деле, что ничего ему не приснилось.

— Срежь самых свежих роз в оранжерее, — велел он Даргусу, своему слуге, — и поставь в спальне. Только тихо, чтобы госпожа Моут не проснулась.

Даргус остолбенел.

— Ничего, — усмехнулся Кера и похлопал его по плечу, — скоро привыкнешь.

Урода Юндра он застал в его замке в теплом бассейне. Две наложницы сидели с ним в воде и растирали губками его серое и толстокожее слоновье тело.

— За тобой нет хвоста? — хрипло спросил Юндр.

— За мной не может быть хвоста, — презрительно усмехнулся Азол.

— Хорошо тебе, — прохрипел этот толстый слон, — прыгаешь, куда хочешь. А нам, несчастным, приходится ползать по земле.

Слушать его жалобы не было никакой охоты.

— Зачем звал? — хмуро спросил Кера.

Слон устало прикрыл глаза.

— Какой ты торопливый, Прыгун.

— Не тяни.

— Звал тебя не я. Кто я такой? Старый несчастный Пастух, у которого разбежались все слуги. Я уже ничего не решаю, только помогаю молодым и сильным. Когда мы вернем себе нашу планету, мне это зачтется. И тебе зачтется.

— Я сам себе все зачту. Кто меня звал?

Юндр прогнал своих служанок, потом усталым шепотом сказал:

— Ступай на склад фабрики игрушек. Там тебя встретит Зенол Валестра. А моим старым костям больше по душе теплая ванна.

9

Валестра наконец открыл перед ним дверь в небольшую комнату без окон. Освещение было тусклым. Под желтыми лампами за серийным рабочим столом из серого пластика, порядком поцарапанным, сидели самые гнусные рожи, которые он когда-либо видел. Их было четверо. Потом вошел пятый. Он был безупречно красив.

Уродов он знал. Это были сыновья бывших Пастухов. Ослабевшие отцы для террора и травли землян уже не годились. Да и с планетой, освободись она от людей и наглых Индендра, им было не управиться. Сыночки же, полные сил, тосковали по утраченной власти.

Энергии в них было достаточно. Насосались от доноров добровольных и случайных. Слонокожий Астино Юндр, сильно напоминающий своего папашу, был в «желтой луне». Риминто Скар младший, красноглазый как кролик и такой же белобрысый, светился даже «зеленой звездой». Ее он и курил, сжимая сигарету кроличьими зубами. От этого в тесной комнатушке было душно и мерзко, как в дешевом притоне. Дасс Кендра лениво остывал в «красном костре», зато гора его мышц говорила о недюжинной силе. Кулаки тоже были что надо. Лысая же черепашья голова была довольно скромных размеров.

Но самым гнусным из них был Тулус Тронх. У него было четыре руки, которые все время шевелились, и этим он напоминал Кера таракана. Он был даже в «синем луче» и явно нервничал.

Эстет Азол Кера с трудом подавил отвращение. «Юндр, Скар, Кендра и Тронх», — подумал он, — «слон, кролик, черепаха и таракан. Подходящая компания!.. Кто же этот пятый?»

Пятый был в ядовито-зеленой рубашке и черной жилетке поверх нее. Темные волосы были зачесаны на прямой пробор. Это его уродовало, но черты лица были совершенны. Кера так казалось, пока собеседник не улыбнулся. Улыбка была мерзкая, как будто сморщилась мягкая губка.

— Вот и наш Прыгун! — сказал он, — без плаща и маски! Что с тобой, Кера? Надоело играть в игрушки? Нам, представь себе, тоже… хотя именно в игрушки мы и собираемся поиграть!

Все громко рассмеялись.

— Тише, тише, идиоты, — прикрикнул пятый, — вы не дома.

Азол Кера соображал, должен тот, за кого его принимают, знать этого урода-красавца или нет? Он явно был тут главный. Вожак.

— Я, между прочим, давно понял, что это ты, — заявил он, — разве Нрис на такое способен? Этот маменькин сынок может только болтать, да и то мамиными словами. А завалить в барахолке надменную девчонку или свернуть шею старику — это уже по твоей части, Кера!

— Сам знаю.

— У тебя вышла промашка с бабой Конса. Но это нестрашно. Раз твои Индендра уже не вернутся. Осталось убрать только Рицию. Сия сама загнется от горя. А людям скоро будет не до беременной докторши.

— А если Прыгуны вернутся? — недовольно спросил Азол.

— Не шути так, — противно улыбнулся вожак, — ты мне обещал.

— Мало ли, что я обещал, — Кера покрылся липким потом, такого он никак не ожидал.

— Брось, — сказал вожак, — ты любишь садистские шутки, это мы уже знаем. Индендра не вернутся! Ты бы не стал так рисковать, если б не был в этом уверен.

— Ты еще не знаешь, как я умею шутить, — зловеще заявил Кера.

— Напротив! Я восхищен. Помучить докторшу, придушить старика — это всё, конечно, здорово… но последняя твоя выходка с этой лингвисткой потрясла даже меня. Как это тонко — затащить в постель мать своей жертвы! Наверное, острое ощущение, а, Кера?

Кера с отвращением и недоумением смотрел на этого, в общем-то, щуплого красавца. Как он смел разговаривать с Прыгуном в таком тоне? Режим у него был самый скромный — «красный костер». Его можно было раздавить сразу, как клопа. С таким режимом надо сидеть и не отсвечивать.

Конечно, информацией этот тип обладал исчерпывающей. Кера пришлось сделать отвратительный вывод, что среди его слуг есть шпионы, которые тут же докладывают этому вожаку обо всех событиях в его доме. Даже о том, что произошло ночью в его спальне. В нем все больше закипала ярость.

— Ты слишком много обо мне знаешь, — заметил он хмуро.

— Как же иначе? — улыбнулся вожак, — ты — наш идеолог. Ты — наш вождь! Ты — наше солнце! Наш будущий Правитель. Тысячи аппиров смотрят на тебя с надеждой и восхищением. Как же мы можем оставить тебя без своего внимания?

Пришлось вытерпеть и это. Любую идею можно извратить. Азол Кера понял, что, прикрываясь его именем, кучка недовольных уродов сеет вражду и панику на планете. Сам того не желая, он стал символом террора и шовинизма.

— Что ж, — сказал он хмуро, — вы славно порезвились за моей спиной. Только забыли спросить моего согласия.

— Так уж вышло, — пожал мощным плечом Кендра, — нам понравились твои идеи. Надо очистить планету от земной швали.

— Ты как будто недоволен, Азол? — насмешливо посмотрел Скар, — пока ты убирал своих родственников, мы почти расчистили тебе планету от землян. Правда, Грэф?

— Конечно, — отозвался тип в зеленой рубашке.

Его имя ничего не сказало Кера. Только то, что оно не было аппирским. Предположить же, что вожак экстремистов — землянин, было дико. Для аппира он был слишком физически совершенен, а для человека — слишком жесток. Люди давно уже побороли в себе такие низменные страсти, как жажда власти и жажда крови.

— Ну что ж, давайте играть в открытую, — усмехнулся Кера, — я собираюсь быть единоличным Правителем. А чего хотите вы?

— Будет время — договоримся, — сладко улыбнулся Грэф.

— Вряд ли ты получишь пост Советника.

— Я? Ну что ты… За мои скромные заслуги я попрошу гораздо меньше… Советниками будут Юндр и Скар.

Кера понял, что все у них давно решено. Кто и кем будет. И каким способом потом убрать его самого, чтобы не мешался под ногами. Ему хотелось взорвать этот гадюшник, он даже руки убрал в карманы, чтобы сжать кулаки.

— Наши пожелания скромны, — сладко улыбнулся Грэф, — для нас главное — независимость и восстановление старых традиций. Ради этой светлой идеи мы готовы на все… Как и ты, верно?

— Разумеется.

— Тогда послушай нас: ты ведешь себя неосторожно, дорогой мой.

— В каком смысле? — нахмурился Кера.

— В смысле пристрастий. Надеюсь, ты больше не будешь встречаться с этой лингвисткой? Наше общее дело может пострадать от этого. Ведь простой народ глуп, не так поймет. Получится неувязочка: ты наш идеолог, а спишь с землянкой. Нехорошо…

Грэф смотрел наглыми темно-синими глазами и скалил ровные белые зубы, по которым хотелось пройтись кирпичом.

— Ты еще будешь мне указывать? — грозно надвинулся на него Азол.

— Ну что ты! — пожал плечами вожак, — как можно? Я только высказываю робкое пожелание. Ты ведь и сам понимаешь, что нам приятней видеть ее в гробу, чем в постели нашего предводителя.

Они напряженно смотрели друг на друга. Кера ощущал себя огромной акулой на крючке. У него было полно сил, но он ничего не мог поделать. Приходилось играть роль до конца.

— В гробу окажешься ты, — проскрипел он зубами, — если не перестанешь давать дурацкие советы. По-твоему, я полный идиот и ничего не понимаю? Я сам придушу эту земную шлюху, когда мне надоест ее мучить. Только посмей лишить меня такого удовольствия!

Грэф посмотрел с откровенным восхищением.

— Ты гурман, Кера.

— Да. Но иногда я убиваю сразу. Имей в виду.

Они посидели немного в полной тишине. Состояние у Кера было отвратительное. Он понимал, что для того, чтобы очистить свое имя и обезвредить эту банду, ему придется влипнуть в такое дерьмо, что мало не покажется. Он уже задыхался и в прямом и в переносном смысле.

— Кончай дымить, — сказал он наконец Скару, — здесь вытяжка не работает.

Кролик уставился на него мутными красными глазами.

— Скажи нам лучше, когда ты планируешь убрать Рицию?

— На днях, — буркнул Азол.

— Надо поторопиться. Земные корабли уже подлетают к солнечной системе. И совсем необязательно, чтобы она их встретила.

— И много кораблей? — поинтересовался Азол, он был далек от последних новостей.

— Пять, — сказал Тронх, — скоро будут здесь, — к этому времени ты должен занять место Риции.

Обычно прилетали один-два корабля. На этот раз земляне изменили тактику.

— А если это война? — хмуро предположил Азол.

— С этими чистоплюями? — усмехнулся Грэф, — скорее, они готовят эвакуацию. В пять кораблей уместятся три тысячи землян.

— Думаешь, они наберут столько желающих?

— Наберут. Мы приготовили им сюрприз. Как только прибудут корабли, мы проведем операцию «Ясли». После чего люди очистят планету, как миленькие.

— Ясли?

— Я же говорил, мы собираемся поиграть в игрушки.

Кера хмуро посмотрел на вожака.

— Я хочу знать все подробности.

— Узнаешь, — мерзко улыбнулся Грэф, — только сначала убей Рицию.

— Ваши гости уже улетели, господин, — согнулся в поклоне Даргус.

— Когда?

— Еще рано утром.

— И госпожа Моут?

— Да.

— Собери всех слуг в гостиной, — велел Кера, — а мне принеси стакан крепкого чая.

Миранда не дождалась его. Это было плохим признаком. У него нехорошо заныло сердце. Если она перестала ему верить… нет, этого не может быть. Кто угодно, только не Миранда!

В спальне на кровати лежал смятый халат. Она явно уходила в гневе, бросила подарок как ненужную тряпку. Кера хмуро оглядел спальню: что здесь было без него? Что она подумала? Что почувствовала? Неужели она могла поверить, что он убил ее сына? А что, черт возьми, ей оставалось?

Скрипя зубами, он спустился в гостиную.

— Все уволены, — заявил он собравшимся слугам, — до единого.

Он не знал, кто из них шпион, но разбираться было некогда. Слуги были в шоке. Многие служили ему десятки лет.

— Чтобы через час вашего духу здесь не было, — сказал Кера безо всякой жалости, его сейчас переполняли совсем другие эмоции.

— Господин… — пробормотал старый Даргус, — чем мы так провинились?

— Отныне мне будут служить только роботы, — жестко ответил Азол.

Через минуту гостиная опустела. Он сидел в кресле, пил крепкий чай и пытался воссоздать из обрывков полную картину.

Экстремисты прикрывались его именем. А маньяк просто выдавал себя за него. Что ж, правильно. Азол Кера — самая подходящая кандидатура, чтобы свалить на него свои преступления. До поры до времени. Как только дорога к власти будет свободна, он объявится. Кто же он? Что за дьявол во плоти? И как он может утверждать, что Индендра не вернутся? Значит, он сейчас с ними?

Если это один из них, то это может быть только Нрис. Он прикончит дядюшек на Тритае и вернется победителем. Ему останется только сразиться с Кера, но Кера и без него должны разорвать на части, так хорошо он его подставил!

Все неумолимо сходилось на Руэрто. Одно только было непонятно: как ему удается находиться сразу в двух местах? Его видят за столом, а он — в палате у Аделы. Он сидит у Леция и насилует девчонку на раскопках. Может, у него есть двойник? Аппир, похожий на него или загримированный. Или робот-андроид с его лицом и голосом?

— Надо срочно обыскать его замок, — подумал Азол с отвращением, — и найти двойника. Вряд ли он уничтожил эту игрушку, она ему еще пригодится.

Он хотел уже немедленно прыгнуть в особняк Нриса, но сердце защемило. Важнее сейчас было увидеть Миранду. И пусть кричит. Пусть плачет, бьет, царапается, ненавидит и обвиняет его во всех смертных грехах. Он должен убедить ее, что ни в чем не виноват. Как угодно, любой ценой, но заставить поверить себе снова. Иначе они оба сойдут с ума.

Зимний полдень был солнечным. У Миранды были зашторены окна, свет робко пробивался через голубую ткань в гостиную. Азол помнил эту комнату. В первый раз он залетел сюда перед собранием. На Миранде было такое типично земное платье, что ему стало досадно. Женщина, так похожая на его идеал — легендарную Кревну, оказалась обыкновенной землянкой. Кто бы мог подумать!

Нежные серые глаза, мягкие белые волосы, тонкий стан — лесной одуванчик, упакованный в жесткое деловое платье с пряжками и изо всех сил изображающий из себя серьезность. Растерянность шла ей больше.

Во второй раз ему было безумно ее жаль. И хотелось объяснить ей, что он не имеет к ее боли никакого отношения. Он наивно думал, что если она узнает об этом, ей станет легче. Но ей не стало легче. Ей было все равно, кто убил Патрика: он ли, другой ли, главное, что воскресить его было нельзя.

И вот он стоял в ее гостиной в третий раз. Его руки еще помнили тепло ее тела. Он еще не отвык от мысли, что он теперь не один, что у него есть женщина, которая готова полюбить его. Это было так непривычно и так важно, что все остальное не имело значения.

Азол не сразу заметил ее в голубом полумраке. Миранда лежала в углу на диване, свернувшись калачиком, как котенок. К животу она прижимала портрет Патрика. Он мгновенно все понял, даже не дотронувшись до ее холодной руки. Тело Миранды окружало сплошное черное облако. С минуту он стоял, как громом пораженный, потом заметил, что по щекам катятся слезы.

Не успел. Не объяснил. Не уберег это хрупкое создание. Она не выдержала этих мужских игр. Просто взяла и ушла. И не стала дожидаться развязки.

Горько было думать, что ничего не будет: никакой любви, никакого счастья, никакого мира, который он хотел ей показать, никакого дворца, который он хотел для нее построить. Она ушла. С болью, с обидой, с отчаянием, с ужасом, с отвращением…

Вернуть ее было, наверное, невозможно. Во всяком случае, он никогда этого не делал. Слышал от Ричарда, что такое возможно, если прошло не очень много времени, и если физическое тело не слишком пострадало, но не верил.

— Ну, зачем же так? — сказал он, склоняясь над ней, — разве так можно? Почему же ты не дождалась меня?

Руки ее были еще теплыми. Она остывала. Жизненная сила покинула ее хрупкое тело. В это еще не хотелось верить. Азол отнес портрет на стол. Патрик взглянул на него осуждающими голубыми глазами. От этого взгляда пробежали мурашки по спине. Проливать слезы было бесполезно.

— Прыгун я или не Прыгун? — подумал Азол со злостью, — неужели мне не хватит энергии вырвать у смерти свою женщину?

Он был в «синем луче». Его трясло от нервного возбуждения. Ричард рассказывал, как это делается, но между ними была разница. Оорл был черным тигром. А Азол Кера — Прыгуном. Да и помнил он не все. Лечь, обнять, прижать к себе, вобрать в себя это черное облако…

Его заполнил глубинный холод, как будто он связанный лежал на дне зловонного болота. Таков был запах смерти. Он разогревал это болото, оно снова остывало. Он вошел в режим «белого солнца», чернота поглощала белый свет как угольный порошок. Он раскалился до «белой сирени», потом до «голубой плазмы». Чернота просветлялась и снова затягивалась. Она тянула из него энергию, как бездонная яма.

Он устал. Страшно. Стискивал бесчувственное тело Миранды, стонал от боли и холода в каждой клетке тела, в каждом нерве, но сдаться не мог. Холодное болото превратилось в гигантского спрута, присосавшегося к нему огромными ледяными щупальцами.

Он помнил другие объятья. Еще этой ночью его горячими руками обнимала самая нежная из женщин. Им было хорошо вместе, они согревали друг друга, они чувствовали друг друга, они, наверно, все-таки любили друг друга этой ночью. Разве мог он теперь отпустить ее в это холодное черное болото?

Боль стала невыносимой. Азол понял, что истощен. Его огромной энергии пришел конец. Он отдал все, но он так и не воскресил Миранду. Обняв ее еще крепче, он сам провалился в черную муть.

Боль пропала. Из темноты появились желтые львиные морды.

— Что с ним? — спросил один.

— Он совершенно истощен, — сказал другой.

— Тоже лев, — удивился третий, — странно…

— И какой огромный!

— Скорее! Он наш! Надо помочь ему!

Львы обступили его кругом, склонили над ним свои косматые морды. В ту же секунду стало тепло. Из черноты Азол провалился в красный туман, белый туман, сиреневый туман…

Потом все резко оборвалось. Он лежал на диване, сжимая Миранду. Его грудь распирало от жара, словно в ней была дыра величиной с блюдце. Оттуда бил фонтан энергии. Это было то, о чем говорил Ричард. Но Ричарда опекали черные тигры. Кто же поддержал самого Кера? Что за львы? И почему они назвали его своим?

Миранда тихонько вздохнула. Азол так устал и измучился, что не мог даже обрадоваться. Он положил ее поудобнее, сел напротив в кресло и терпеливо стал ждать, пока она очнется.

В своем прекрасном сне Миранда шла нежно-зеленым, как ранней весной, полем. Трава не подгибалась под ее ногами, одежды ее были легки и прозрачны, тело невесомо. Она шла вперед, не оглядываясь, ей было все равно, что там впереди, и что осталось у нее за спиной. Она не хотела об этом думать. Ей было хорошо.

Удивляла только странная тишина: ни шелеста травы, ни пения птиц, ни трели кузнечиков. Потом впереди показалась река, она тоже текла бесшумно. На берегу сидел старик в белой одежде. А за рекой, как в тумане, как в сказке, поднимался чудесный город.

— Миранда Виннер Моут, — сказал старик, — остановись.

— Здравствуйте, — робко поздоровалась она.

Глаза у старца были пронзительные. Она съежилась под его взглядом.

— Зачем ты пришла сюда?

— Я… не могла больше жить.

— Ты не решила своих проблем и решила сбежать от них?

— Я запуталась.

— Так вернись и распутай свой клубок.

— Нет!

— Нет?

— Ни за что!

— Значит, ты не передумаешь? Что ж, это твой выбор, Миранда.

Она смотрела за реку. Ее манил прекрасный сказочный город.

— Как мне переплыть на ту сторону? — спросила она.

— Подожди, — ответил старик, — стой и не двигайся.

С того берега, прямо по воде к ней кто-то шел. Кто-то в длинной золотой одежде. Она чуть не закричала, когда узнала его. Это был Патрик.

— Мама, — сказал он, выходя на берег, — как же так? Зачем?

— Все равно без тебя не жизнь, — сказала она, — боже, какой ты красивый!

Его лицо, сожженное лучеметом, было цело. Волосы стали длинными и волнистыми, как когда-то в детстве. Ее тогда все время спрашивали, мальчик у нее или девочка.

— Неужели это ты, сынок? Неужели все это не выдумки? Неужели мы снова будем вместе? Неужели это возможно?

— Нет, мама, — покачал он головой, — это невозможно.

— Почему? — нахмурилась она.

Он посмотрел с жалостью своими родными светлыми глазами.

— Потому что тебе — туда.

И показал рукой направо. Она оглянулась. То, что она увидела, повергло ее в ужас. Там была пропасть. Огромная черная пропасть, из которой пахнуло ледяным холодом.

— Что это, Пат?! — вскрикнула она, — что это?!

— Это твой выбор, мама.

— Нет, неправда! Я не хочу туда. Я шла к тебе!

— Ты пришла слишком рано.

— О, Господи…

— Пора! — объявил старик, — Миранда Виннер Моут, ты выбрала смерть, ступай же в небытие.

— Это нестрашно, просто всё исчезнет, и время остановится, — печально сказал Патрик, — тебя не станет, как ты хотела. Ты уйдешь совсем. Прощай, мама.

— Но я не хочу! — вскрикнула она, — я так не хочу!

Сын скорбно смотрел на нее и молчал. Подули холодные ветры. Ее легкое тело не могло им сопротивляться. Миранда протянула к Патрику руки, но ее неумолимо уносило в черную пропасть.

Она не падала туда стремительно, как камень. Она просто медленно, как в липкое болото, погружалась в темноту. Это действительно было нестрашно, просто мир погас, погасли мысли, погасли и воспоминания. Как будто она уснула еще раз.

Потом она вдруг внезапно поняла, что лежит у себя на диване. Поняла, что проснулась. У нее было тело, которое затекло и ныло, у нее были мысли, у нее была память, у нее было сердце, которое лихорадочно стучало от волнения. Она очнулась, но еще не знала, огорчаться этому или радоваться. В небытие было хорошо. Там ничего не было: ни боли, ни отвращения к себе. А если она жива, значит, все придется пережить заново. Неужели снотворное не подействовало?

Миранда долго боялась открыть глаза. Ей все не верилось, что ее странный сон закончился. Да и сон ли это был? Старик, Патрик, пропасть… Конечно, сон. Просто доза снотворного оказалась для нее мала, и она не умерла, а всего лишь крепко уснула.

Постепенно она открыла глаза. Повернула голову. В кресле напротив сидел Азол Кера. Он был непохож на себя. Что-то в нем изменилось. Устал, не брит… что-то еще. Она не поняла. Мучитель внимательно смотрел на нее, сцепив свои огромные руки. Меньше всего она хотела видеть именно его.

— Что тебе еще от меня нужно? — измученно спросила она.

— Ты думала, я дам тебе умереть? — покачал он косматой головой.

— Так это ты? — она села, опираясь на руку, рука дрожала, — хочешь лишить меня даже смерти?

— Миранда, — сказал он, — разве можно так отчаиваться? Если б ты дождалась меня, я бы все тебе объяснил.

— Что объяснил?

Он не ответил, просто смотрел на нее. Миранда вдруг поняла, что изменилось в нем. Он поседел. Его косматая темная грива покрылась белым пеплом.

— Господи, — сказала она потрясенно, — я совсем запуталась!

— Вчера ты мне верила, — напомнил он, — выходит, не до конца?

Она слишком устала бороться с противоречивыми чувствами. Кто он: бог или дьявол, спаситель или убийца? Разве могут у убийцы быть такие глаза? Разве может он поседеть за один час? Разве станет он вытаскивать какую-то женщину из черной пропасти небытия? Он уже дважды спасал ее от смерти… Но с другой стороны, его разговор с Юндром не оставлял сомнений, да и некому было, кроме него…

— Я могу тебе все объяснить, — сказал он.

— Потом, — покачала она головой, — я все равно ничего не пойму. Обними меня.

У них не было сил даже на поцелуи. Они лежали, прижавшись друг к другу, и молчали. Час, два, может, больше. Время как будто остановилось. Два измученных тела цеплялись друг за друга, обмениваясь короткими ласками. Никогда и ни с кем у нее еще не было такого единения. Ничего было не нужно, только его огромные сильные руки, его лицо прирученного льва, теплые прикосновения его губ… Миранда первая нарушила молчание.

— Сварить тебе кофе? — спросила она шепотом.

— Я голоднее, чем ты думаешь, — признался он.

— У меня нет ничего аппирского.

— Да чего уж там…

— Борщ будешь?

— Буду.

Солнце уже зашло. На кухне царил полумрак. Миранда включила свет и огляделась. Жизнь продолжалась. Плита, печка, кастрюли, сковородки, скатерть в красную клеточку, цветы на подоконнике, снег за окном…

— Нельзя, чтобы нас видели, — сказал Кера, — задерни шторы.

Она оглянулась на него. Неужели все по-прежнему? Неужели и после этого она просто земная любовница, которую надо скрывать? А ей показалось, что они уже не смогут друг без друга.

— Как хочешь, — разочарованно сказала она и зашторила окна.

Он устало сел за стол, посмотрел на нее.

— Чего я хочу, сейчас не имеет значения.

— Я понимаю.

— Вряд ли… Знаешь, где я был?

— Где?

— В логове экстремистов. Они не сомневаются, что это я им помогаю. Глупо было бы этим не воспользоваться. Надо же извлечь хоть какую-то пользу из моей дурной репутации.

— Азол…

Он посмотрел с тоской.

— Миранда, ни одна душа, кроме тебя, не сомневается, что я убийца. И не надо никого в этом разубеждать.

Она тоже села за стол и грустно посмотрела на него.

— Как же ты будешь?

— Мне не привыкать, — усмехнулся он.

— Но когда вернутся Прыгуны, они же убьют тебя!

— Я постараюсь управиться до их возвращения.

— Один?!

— Один я тоже кое-чего стою.

Они поели и вернулись в гостиную. Разомкнуть объятья уже было невозможно.

— Колючий, — улыбнулась Миранда.

— Представь себе, забыл побриться, — сказал он, — в первый раз за двадцать лет.

— И не нужно. Не думай об этом.

Азол посадил ее к себе на колени, расстегнул пуговку на груди. Миранда вдруг вспыхнула и оглянулась. У нее за спиной, на столе стоял стереоснимок Патрика в золотой раме. Это был его дом и его комната. И он никогда бы не позволил ей…

— Как только все кончится, заберу тебя отсюда, — сказал Кера, — живешь тут, как в музее.

Кажется, это было предложение. Может, и неуклюжее, но вполне осмысленное. Миранда к такому резкому повороту была не готова. Да и не думала, что ему самому это нужно.

— Как же я уеду отсюда? — покачала она головой.

— Хочешь быть в музее сторожем?

— Но это же мой сын…

— Нельзя жить только воспоминаниями, Миранда, — Азол погладил ее волосы, — вот увидишь, все еще будет хорошо… в конце концов, у нас могут быть свои дети.

— Господи, о чем ты? — удивленно проговорила она.

Ей такое даже в голову не приходило. Еще вчера вечером она считала себя старухой, а три часа назад хотела умереть. Ее психика не могла адаптироваться к таким резким переменам.

— Почему нет? — сказал Азол немного обиженно, — Консу можно, а мне нельзя?

В общем-то, идея была не столь уж безумной.

— А как же твои убеждения? — грустно спросила Миранда.

— Я не создан для политики, — усмехнулся он и уложил ее на подушку, — видишь, какой я беспринципный?

Нур напряженно смотрел на экраны: толпа штурмовала гостиницу, толкалась на рыночной площади, орала возле входа в храм: требовала Верховного Жреца. Лицо его было хмурым, даже злым. Такого стихийного самовольства не было со времен переворота. Лисвисы как будто посходили с ума.

— Хочешь чего-нибудь выпить? — спросила Аурис.

— Нет! — раздраженно рявкнул он.

— Прошу тебя, — сказала она, — не кричи на меня.

— Прости, — он обернулся и посмотрел виновато.

Она не сердилась. Ей почему-то было жаль его. Теперь все его проблемы стали ее проблемами. Она как будто влезла в его шкуру и поняла, что в ней тоже не сладко. Непонятно было только, кому же вообще тогда хорошо? И если всем плохо, то зачем вообще нужна жизнь?

— Может, кофе сварить? — спросила она.

— Да. С коньяком.

Аурис принесла кофе, села к нему на колени.

— Что это за красный шар? Ведь это же не Намогус, правда?

— Разумеется. Это Магуста, если я хоть что-то понимаю.

— Но лисвисам это не объяснишь.

— Этим болванам? — усмехнулся Нур презрительно, — конечно!

— Но ты ведь сам сделал из них болванов.

— Аурис… — он посмотрел хмуро.

— Извини.

Одной рукой он держал чашку, другой — обнимал ее. Вот уже два дня она была совершенно счастлива. Дело было не в том, что он назначил ее Старшей жрицей, что Кантину выгнали, а Орма и все ее подружки прикусили языки. Она была бы счастлива с ним и в крохотном глинобитном домике, выпекая ему лепешки и делая творог из кислого молока, зашивая ему рубашку, моя пол, отскребая котлы и сковородки и кормя грудью его ребенка…

Толпа вопила. Нур убавил звук и спокойно выпил кофе.

— Пора поднимать войска, — сказал он, — иначе они разнесут полгорода.

— А те, кто в гостинице? — спросила Аурис, — что будет с ними?

— Не представляю, чем могу им помочь, — пожал он широким плечом, — мне бы со своими идиотами разобраться.

Он вызвал Сормака и велел разогнать толпу у гостиницы. Ко входу в храм тоже послал усиленную охрану.

— Ну вот, — вздохнул он, — теперь посмотрим.

Аурис ответила на его поцелуй. За два дня ей это еще не надоело. Она не знала, долго ли вообще это продлится, но ей хотелось думать, что всю жизнь.

— Вэй! — прервал их охранник с левого экрана, — на крышу храма сел земной модуль. Что делать?!

— Впустить, — велел Нур.

Через пять минут в кабинет Верховного Жреца вломился Эдвааль с Зелой на руках. Костюм его был в ржавчине, ботинки в крови. За ним в таком же потрепанном виде шел Коэм. Он попытался вежливо поприветствовать Нура, но землянин его перебил.

— Куда ее положить?

— Сюда, — торопливо сказала Аурис, — на диван. Что с ней?

— Потом, — поморщился Эдвааль, — принеси воды.

Аурис кинулась к раковине.

— Они загнали нас на крышу теплицы, — стал объяснять Коэм, — если бы не Эд, от нас бы осталось мокрое место.

— Чем они недовольны? — хмуро спросил Нур.

— Хотят уничтожить всех белых богов. Считают, что это знаменье Намогуса.

— Ясно…

— Ваши сказочки в действии, Нурвааль, — криво усмехнулся землянин.

Аурис протянула ему стакан. Это его-то Кантина называла тигренком? Вот этого ожесточенного типа с суровым белым лицом? Он достал из кармана пузырек, дал Зеле глотнуть, та выпила безропотно, настолько ей было плохо.

— Теперь запей водой, — велел он.

— Чем я могу помочь? — спросила Аурис с сочувствием.

— Пока ничем, — нервно сказал он и обернулся к Жрецу, — чего вы ждете, Нурвааль? Пока Магуста их переварит?!

— А что ты предлагаешь? — хмуро взглянул на него Нур.

— Что я предлагаю? Где, черт возьми, Гунтривааль? Сколько можно его прятать? Неужели вы не понимаете, что только он может что-то сделать с этим шаром?

— В самом деле, вэй, — поддержал его Коэм, — тянуть уже некуда.

Аурис не понимала, чем может помочь Гунтривааль, но помнила, что Коэм уже давно просил ее найти его. Она не понимала и колебаний Нура. Раз это так необходимо, чего тут думать?

— Нур, — подошла она к нему, — пожалуйста! Спаси их, если можешь. Ты ведь всё можешь, я знаю.

— Нет, не всё, — сказал он.

— Нур, я прошу тебя.

— Ты не понимаешь, о чем просишь.

— Зачем ты хочешь казаться хуже, чем ты есть?

Нур еще с минуту колебался.

— Хорошо, — вздохнул он наконец, — вы его получите. Только вряд ли он вам поможет… Идите за мной.

Аурис просияла от своей маленькой победы. Коэм взглянул на нее с благодарностью. Она тоже смотрела на него и уже совершенно спокойно. Просто как на друга. Ни ревность, ни обида больше не терзали ее. Нур вылечил ее от этой болезни.

— А ты останься здесь, — сказал он ей, — побудь с Анзантой.

— Хорошо, — улыбнулась она, преданно глядя в его черное лицо.

— Мы скоро вернемся.

— Я сварю вам кофе.

— Как я без тебя жил, не знаю, — усмехнулся он.

— Я тоже люблю тебя, — сказала она шепотом, — и горжусь тобой.

Они коротко поцеловались, он всегда целовал ее уходя. Счастливая Аурис прикрыла за ними двери и принялась молоть кофейные зерна. Ей было стыдно быть счастливой, когда вокруг такое творилось, но она ничего не могла с собой поделать. Губы расползались в улыбке. Она вспоминала, как он принес ее на руках в свои покои, как отчаянно они любили друг друга в ту ночь, как плакала она и смеялась и прижималась к его горячему сильному телу.

Зела присела на диване, ей стало легче.

— Ты уже не боишься Верховного Жреца? — слабо улыбнулась она.

— Нет, — посмотрела на нее Аурис.

— Иногда трудно в себе разобраться, — сказала белая богиня, — но я сразу поняла, что ты к нему неравнодушна.

— Почему?

— Ты слишком много о нем говорила. И как-то уж чересчур его боялась.

— Да. Я почти все время думала о нем, даже во сне, только не могла себе признаться… понимаешь, это шло откуда-то снизу, от плоти. Я думала, что так нельзя.

— Так тоже бывает.

— Нур порочен, я знаю. Но мне это как-то неважно. Я вся дрожу, когда он ко мне прикасается. Что это, Зела?

— Наверно, та самая любовь.

— Наверно, — Аурис вздохнула, — будешь кофе?

Зела покачала головой и грустно улыбнулась.

— Нет, детка. Спасибо. Я и так волнуюсь.

Ее платье было порвано и грязно, волосы растрепались, лицо слишком бледное даже для белой богини.

— Не волнуйся, — постаралась успокоить ее Аурис, — все будет хорошо.

— Там Ричард, — сказала Зела, — если с ним что-то случится, я не переживу.

— Будем надеяться.

Аурис все-таки налила по чашке и села рядом на диван.

— На, глотни. Ты такая бледная.

— Мне уже лучше. Эдгар мне что-то такое дал. Даже голова прошла.

— Вот и хорошо.

Они сидели, глядя на экраны. Звук был приглушен, но и без звука было жутко. Лисвисов как будто охватил массовый психоз.

— В таких тяжелых условиях, как у вас, — вздохнула Зела, — у всех уже подорвана психика, все больны, измучены, запуганы. Я уже насмотрелась на таких в больнице.

— Неужели они не угомонятся, пока не убьют вас? — с ужасом спросила Аурис.

— Не знаю. Толпа — это как зверь. К тому же — больной зверь.

— Нур с ними справится!

— Будем надеяться, — повторила Зела ее слова.

— Вэй! — раздалось с левого экрана, — толпа ломится в храм! Охрана не справляется! Вэй, что делать?!

Аурис вскочила и села в кресло Нура.

— Говорит Старшая жрица, — взволнованно, но твердо сказала она, — что случилось?

— Толпа! Ломится в храм!

— Чего они хотят?

— Кричат, что Верховный Жрец укрывает белых богов. Кричат, что он предатель! Что делать, вэя?

— Удерживать их, сколько это возможно.

— Стрелять?

Вопрос показался ей страшным. Как это, стрелять? По живым лисвисам? По десяткам, сотням живых существ? Она убивала жертвы, но не по своей воле, и то были единицы. Сотнями жизней она еще не распоряжалась. И не хотела.

— Подожди, — сказала она, — не стреляйте!

— Так мы их не удержим!

Аурис вскочила. Ее трясло от возбуждения.

— Все равно не стрелять! Я выйду к ним!

Зела кинулась за ней, но была слишком слаба и сразу отстала. Зато рядом оказалась Орма.

— Где Нур? — часто дыша спросила она, — ты видела, что там творится?

— Нур занят, — коротко ответила Аурис.

— А ты куда?

— На балкон.

— Накинь мой плащ, — посоветовала жрица, — а то выглядишь как девчонка.

— Давай!

Аурис накинула ее алый плащ, сделала серьезное лицо, как на жертвоприношении, и поднялась наверх, в храм, а оттуда на балкон под крышей.

Несколько жриц вышли вслед за ней, но к перилам не подошли, держались у стены. На площади было светло от факелов, в их неровном, прерывистом свете Аурис увидела огромную ревущую толпу. Это было жутко. В толпе не оказалось ни одного нормального лица, одни рожи, страшные, перекошенные зеленые и черные маски. Вдали, над высокой башней белого квартала горело маленькое красное солнце.

Она не знала, что хочет им сказать. Какие слова могут остановить эту толпу, этого дикого да еще и больного зверя.

— Стойте! — кричала она, — не смейте врываться в храм! Намогус не простит вам!

— Нур прячет белых богов! — вопили лисвисы, — он предатель, он предал нашего бога!

— Остановитесь! — кричала она, — вы безумны!

Это было глупо, но на какое-то время отвлекало их внимание. Пока они препирались со Старшей жрицей, храм никто не штурмовал. Аурис тянула время.

— Откуда вы знаете, что угодно Намогусу?! Это знает только Верховный Жрец!

— Сюда! Сюда его! Пусть ответит!

— И тебя, дрянь! — завизжал снизу женский голос, — и тебя, прислужница предателя!

Аурис наклонилась и узнала разъяренную Мештавээлу. Никуда ей было не деться от этой женщины.

— Она убила моего мужа! — надрывалась бывшая хозяйка, — а теперь продалась белым богам! Кого вы слушаете! Убейте ее, убейте, как она убивает вас!

На балконе появился Сормак. Его тоже встретили презрительными воплями.

— Уйди, Аурис, — сказал он жестко, — за ним в дверях стояла охрана с лучеметами, — будем стрелять.

— Нет, — посмотрела она на него, — видишь, они стоят.

— Это ненадолго.

— Подожди немного!

Он вышел, жрицы попятились вслед за ним. На балконе остались кроме нее только Орма и Кливия. Они наоборот приблизились, встали с двух сторон от нее, прижались плечами. Почувствовав их поддержку, Аурис подняла руки и повелительно крикнула:

— Назад! Все назад!

— Послушай, неприкосновенная, — вдруг усмехнулась Орма, — ты не только подстилка Нура, ты еще и хочешь его заменить? Кажется, тебе нравится командовать? Ну что ж, вкуси же до конца, что такое верховная власть!

Аурис не успела ничего понять. Она почти ослепла и оглохла и думала совсем о другом. У нее вдруг закружилась голова. В следующую секунду она поняла, что падает с балкона вниз.

Крикнуть она не успела. После удара о каменную площадь она была еще жива, но ничего уже не понимала от боли. Лисвисы вцепились в нее, кто-то бил ее, кто-то пытался защитить и оттаскивал, и все рвали на ней одежду.

— Убейте ее! — вопила Мештавээла, — убейте эту дрянь! Пустите, я выцарапаю ей глаза!

Дикий зверь толпы жалости не знал…

— Огонь! — рявкнул с балкона Сормак.

Все на миг замерли и уставились на балкон. Аурис, почти без сознания от боли, тоже бросила туда последний взгляд. Орма и Кливия стояли за спинами охраны с каменными лицами. Как ни в чем не бывало.

Потом лучеметы вспороли ночную мглу. Началась паника. Аурис упала, закрывая голову руками, по ней кто-то бежал… она почти уже ничего не чувствовала и ни на что не надеялась. Только думала про себя: «Как жаль, что все так быстро кончилось… Нур, где же ты?!»

Последнее, что она видела: перекошенное гневом толстое лицо Мештавээлы и подкову на ее каблуке.

Эдгар тупо шагал по бесконечным коридорам подземелья за широкой спиной Нурвааля. Алый плащ Верховного Жреца развевался как от ветра, так быстро они шли. Поворачивали то вправо, то влево, поднимались, снова спускались… этому муравейнику не было конца. Громадина храма наверху была только видимой частью айсберга.

Эдгар пытался представить, что происходит сейчас внутри красного шара, но не мог. Никакой связи у него сейчас с Прыгунами не было. Он пытался подключиться к состоянию деда и матери, но даже это ему не удавалось, как будто их просто не существует. Такой расклад ему совсем не нравился.

Последняя надежда была на Гунтривааля. Ведь как-то же ему удавалось управлять Магустой!

— Долго еще? — спросил Эдгар нетерпеливо.

— Потерпи, — ответил Жрец.

— Нам каждая минута дорога!

— Мне тоже.

Голос Жреца звучал напряженно. В его состояние войти было просто, даже не обладая никакими способностями. Безропотное и безмолвное стадо, которое он так старательно создавал, вдруг вышло из-под контроля. Его удобная и примитивная религия обернулась совсем другой, темной и звериной своей стороной. Понимал ли он сам, что, сея страх и жестокость, ничего другого от окружающих не дождется?

Нур остановился у бронированной двери, набрал код, открыл ее. За дверью оказались довольно обычные апартаменты. Молоденькая лисвийка в белом переднике накрывала на стол. Она вздрогнула и испуганно уставилась на вошедших.

— Где Гунтри? — спросил Жрец.

— В спальне, вэй, — запинаясь, сказала девушка.

— Приведи его.

Коэм от нетерпения вышел вперед, к столу. Эдгар остался в дверях. Ему не нравилось лицо Нура. Он чувствовал какой-то подвох. «Только бы не обманул!» — молился он про себя.

Гунтривааль появился под руку со служанкой. Он был в пижаме, худой, седой и сгорбленный. Светлые глаза взирали на мир с младенческой пустотой. Эдгар с ужасом смотрел в его сморщенное лицо и чувствовал, как рушится последняя надежда.

— Вот он, ваш Гунтри, — мрачно сказал Жрец, — только вряд ли вы от него что-то узнаете.

Коэм подошел к отцу Лауны, взял его за плечи, встряхнул, заглянул в глаза, потом с досадой обернулся.

— Он нам не помощник, Эд.

— Вижу.

— Похоже, с ним та же история, что и с Лауной. А может, и хуже. Она хоть что-то понимает, боится, злится… А это, — он вздохнул, — полный идиот.

— Забирайте его, — усмехнулся Жрец, — если хотите.

— Какого черта, Нурвааль?! — не выдержал Эдгар, — почему вы сразу не сказали?!

— Что бы это изменило?

— Всё!

— Не горячись, — подошел к нему Коэм, — еще неизвестно.

Эдгар снова ощутил себя бессильным щенком. Отвратительное было чувство. Как тогда, когда он бросился защищать Кантину, а собственный дед врезал ему по зубам. И он сидел, дрожал и курил, наблюдая поединок льва и тигра, даже не пытаясь вмешиваться. Теперь он тоже понял, что его щенячье место в стороне, что идет борьба каких-то огромных, неведомых сил, и он просто будет перемолот их жерновами, как кофейное зернышко.

— Не переживай так, — сказал Коэм, — видя отчаяние на его лице, — вполне возможно, они справятся сами.

Его философского спокойствия Эдгар не понимал.

— Там твоя Лауна, ты помнишь об этом? — раздраженно спросил он.

— Помню, — ответил Коэм и посмотрел ему в глаза.

Эдгару стало стыдно.

— Я должен что-то делать, — сказал он.

— Конечно, — кивнул лисвис, — займись Гунтри. Ты же эксперт.

— Но я не телепат. Да у него и мыслей-то, наверно, нет.

— В любом случае надо его забрать отсюда.

Они под руки вывели Гунтривааля из апартаментов. В коридоре бывший правитель забеспокоился, но упираться не стал. Он шел, ссутулившись, шаркая ногами по полу и вздрагивая на каждом повороте. Эдгар уже по дороге попытался войти в него, но почувствовал только голод, боль в пояснице и дикое желание курить. Гунтри жил одним телом и его потребностями.

Минут через десять они пришли. Зела, бледная как полотно, сидела в кресле у экранов. Она встала, уступая место Нурваалю.

Ни на кого не глядя, Нур погрузился в экраны, разбираясь в обстановке. Толпы уже не было, а площадь перед храмом была завалена трупами. Зрелище было жуткое.

— Как ты? — обнял Эдгар бабулю.

— Я-то ничего, — вздохнула она.

— Тебе лучше?

— Не знаю. Никак не могу прийти в себя. Тут такое…

— Ничего особенного, — резко сказал Нур, — обыкновенная истерия. Скоро мы их успокоим.

— Море трупов — это ничего особенного? — холодно спросил Коэм.

— В другой раз будут умнее.

— Они никогда не будут умнее! — раздраженно сказал воспитанный виалиец, — ты сделал всё, чтобы превратить их в идиотов! И фанатиков!

— Я?! — сверкая глазами, обернулся к нему Нур, — это Тритай сделал их такими. И бесконечная борьба за выживание. Неужели ты думаешь, что можно заставить всех поверить в сказку, если ей нет подтверждения в жизни? Здесь все связано с солнцем — тепло и холод, радость и ужас, добро и зло. Каков Бог, таков и Жрец. Мне не до жалости!

— А до чего тебе? — не унимался Коэм, — до тайных переговоров с Анаверти о том, что никакого переселения не будет? Зачем вам обоим это переселение? Ему лишняя забота, а тебе — потеря власти! А лисвисы — черт с ними! Пусть подыхают. Пусть отсиживаются в подвалах и мерзнут как сосульки, считают только до трех и не знают ни одной буквы… А если что, их можно и из лучеметов!

— Прежде, чем переселять, — криво усмехнулся Нур, — вы могли бы просто помочь своим сородичам на Тритае. Хоть чем-то! Но вы не захотели. Не знаю, что вас переполняло: амбиции или брезгливость. Или просто равнодушие. Гунтри не выдержал без вашей помощи. А я нашел способ выживания на этой планете. Суровый, да. Но другого я не знаю. И не тебе меня судить, Коэмвааль.

— Пожалуйста, не ссорьтесь, — тихо сказала Зела, — надо что-то делать.

— Разумеется, — сказал Нур, — со своим народом я разберусь сам. Как умею. Без советов всяких чистоплюев с Вилиалы.

Коэм побледнел, но все-таки сдержался.

— Зела, — спросил Нур, — где Аурис?

— На балконе.

— Как на балконе? Зачем?

— Вышла вместо вас. Чтобы задержать штурм.

— Сумасшедшая!

— Все случилось так внезапно, — попыталась объяснить бабуля, — она даже кофе не допила. Очень не хотела, чтоб стреляли.

— Ясно.

Нур встал. Ничего больше не сказав, он стремительно вышел из покоев, его алый плащ летел за ним. Молча, Эдгар достал из кармана сигарету, прикурил и протянул ее дрожащему Гунтри.

— Боже, кто это? — наконец спросила Зела.

— Наша последняя надежда, — усмехнулся Эдгар.

10

Окна полыхали красным. Занавески тоже как будто горели. Ингерда с отрешенным спокойствием смотрела на спящих: кто уснул прямо за столом, кто — в кресле, кто на полу… Помешать ей не мог уже никто. Она написала записку, порвала, написала другую. Потом все это выбросила и черкнула только пару слов: «Я всех вас люблю. Прощайте. Ингерда». Зачем было что-то объяснять? Уходить надо быстро, легко и без нытья.

Она поцеловала Ольгерда, замершего в кресле с опущенной головой, погладила его белые волосы. Когда-то одноклассницы приставали к ней, чтобы познакомила их со старшим братом. Ингерда ревновала его ко всем девчонкам, считая, что он принадлежит только ей. Потом появилась Алина и завладела им полностью. С тех самых пор у них начались бесконечные ссоры и препирательства. Он и не догадывался, что младшая сестренка просто ревнует и поэтому все делает ему назло. Как же она была глупа и наивна!

А отца она любила без памяти. Она боготворила его! Ингерда встала над Ричардом, уснувшим прямо за столом. Седая голова его лежала на согнутых локтях. Она погладила его волосы. Почему-то стало жаль его, как мальчишку. Отец постарел, но даже не считал нужным свою седину закрашивать, как делали многие в его возрасте. Наверно, считал это бесполезным занятием.

— Спи, папочка, — вздохнула она, — отдохни. Ты много для меня сделал, теперь моя очередь. Хватит мне порхать бабочкой на садовом цветке. Прости меня за все…

А Леция она просто долго целовала, куда попало: его лицо, куртку, руки, молнии на карманах… Он сидел на ковре, прислонившись спиной к стене, голова упала на грудь, беспомощный Леций, спящий Прыгун, который принадлежал сейчас ей безраздельно.

Ей не хотелось этой власти. Просто больно было расставаться с ним снова и теперь уж навсегда. Покрыв поцелуями его лицо, она встала, вытерла защипавшие глаза и в последний раз оглядела комнату. Тянуть дальше было некуда. Через полчаса все должны были проснуться.

— Прощайте, — тихо сказала Ингерда и осторожно прикрыла за собой дверь.

Красный туман поднимался по лестнице к лифту. Она больше не хотела думать и решаться. Выбор давно был сделан. Ингерда вздохнула и шагнула вниз по ступеням в этот красный свет.

За границей красного тумана было светло. Свет был обычный — голубовато-белый. Впереди лежала бесконечная равнина, и по ней навстречу Ингерде шел человек. Рослый, плотный мужчина со светлыми завитками волос вокруг лысины. Лицо было суровым.

Она обернулась. Назад пути уже не было. Ступени лестницы исчезли. Красная граница отделяла ее от привычного мира. Вот тут ей впервые стало по-настоящему жутко. Она перешла рубеж, и багровый шар поглотил ее.

Мужчина остановился шагах в десяти.

— Я Борфау, — сказал он по-аппирски, — Доминант.

— Очень приятно, — тоже по-аппирски пробормотала она.

— Странно, что ты пришла первой, женщина.

— Так вышло.

— Ты ведь не Прыгунья?

— Нет, конечно.

— Зачем же ты здесь?

— Кто-то же должен был…

— Не переживай, — усмехнулся Борфау, — Прыгуны пойдут вслед за тобой.

— Как?!

— Очень просто. Никто не вырвется.

— Но почему?! Неужели вам мало меня?

— Так надо. Не кричи. И приготовься. Сейчас ты пойдешь со мной.

Ингерда в ужасе смотрела на него.

— И что я должна делать?

— Не мешать мне.

Борфау стоял, скрестив руки на груди, как памятник Эриху Второму. Его длинная тога стала стекать с него белым киселем.

— Но объясни мне хотя бы! — взмолилась Ингерда.

— Зачем? — сказал он, — скоро ты станешь нами и все поймешь сама.

— Вами?..

Она обречено смотрела на подползающий к ней белый кисель.

— Ты аппирка? — вполне доброжелательно спросил Доминант.

— Нет, — покачала она головой, — я землянка.

— Как же ты попала на Тритай?

— Очень просто. На звездолете. Я капитан.

— О! Нам пригодятся твои впечатления. Неужели женщины бывают капитанами?

— Я такая одна в Космофлоте. Ингерда Оорл.

— Ингерда?! — Борфау выпучил глаза, — Ингерда Оорл?!

У него стало что-то происходить с лицом. Оно сужалось и расширялось, как в кривом зеркале. То же самое стало твориться с его телом. Цвет тоги все время менялся. Доминанта раздирали изнутри какие-то силы, с которыми он не мог бороться.

Ингерда с ужасом смотрела на эту борьбу, не понимая, кто это прорывается сквозь оболочку Доминанта, и чем это грозит ей. Он что-то кричал, ревел, рычал, стонал, хрипел. Наконец сдался.

— Доченька! — услышала она вдруг, — деточка моя!

Большего потрясения она, пожалуй, не испытывала за всю свою космическую карьеру. Перед ней из бесформенного, извивающегося тела возникла ее мать, Шейла Янс. Ее мать в том самом синем десантном костюме, в каком и погибла на Альдебаране почти тридцать лет назад. Шейла Янс с последних снимков, что привез отец.

— Ма-ма! — визгнула Ингерда, совершенно ошалев, — ма-а-а-а-ма!

— Стой, — покачала Шейла светлой, коротко остриженной головкой, — не подходи ко мне, не прикасайся, детка.

— Мама, это ты?!

Они смотрели друг на друга.

— Даже не знаю, что тебе ответить, — грустно улыбнулась мать, — сейчас это я. Мы все — это я. Не бойся. Я не позволю им тронуть тебя.

Все это было похоже на бред.

— Господи, как же так? — пробормотала Ингерда, — значит, ты не погибла?

— Погибла.

— Ох…

— Не бойся. Сейчас я — Магуста. Я не трону свою дочь.

— Мама, ты выпустишь нас всех? — спросила Ингерда с изумлением и неясной надеждой.

— Кого вас, детка?

— Отца, Ольгерда, Прыгунов?

У Шейлы на лице появилась боль.

— Ольгерд тоже здесь?

— Конечно, мама!

— И… Ричард?

— Да.

— Я не смогу долго оставаться Доминантом, — сказала мать, — вы должны успеть вырваться и разбежаться в разные стороны.

— Неужели ты позволишь?

— Я слишком люблю вас.

Ингерда заплакала. Как маленькая девочка.

— Я тоже, мама. Я тоже тебя люблю.

— Вот и хорошо, дочка. Не плачь.

— Мама!

— Не плачь, моя ягодка. Все пройдет. Все будет хорошо.

— А ты, мама? Как же ты? Что будет с тобой?

— Я уже привыкла, — грустно улыбнулась Шейла.

— Но ты ведь не желаешь нам такой участи? — отчаянно спросила Ингерда.

— Нет, — решительно ответила мать, — ни за что.

— Чем же помочь тебе, мама? Что мы можем сделать?

— Ничего.

— Но как же?..

— Есть Источник. Магуста только его мыслеформа. Мы существуем, пока существует Он. Мы делаем то, что нужно ему. Без него мы распадемся в плотном мире на отдельные вихри и рассеемся по вселенной. Он — зло. Но без него мы ничто.

— Зачем ему Прыгуны, мама?

— Они потенциально опасны. Он хочет уничтожить их всех сразу. Побыстрее. Но если этого не получится, он уничтожит их по отдельности. После этого сила Магусты возрастет неимоверно.

— Зачем?

— Кажется, ему чем-то не угодили эрхи… Но этого никто толком не знает. Источник не склонен к откровенности.

— Это скивр Дарий? Да?

— Не знаю, детка.

— Зато я знаю! Он обманул отца. Он заманил нас на Тритай. Он не учел только, что его Магуста — моя мать!

— К сожалению, это ненадолго, — вздохнула Шейла, — я не самая сильная личность в Магусте… Расскажи мне в двух словах, как вы живете? Я хочу знать.

Ингерда заметила, что стоит на зеленой весенней траве.

— Садись, — улыбнулась Шейла.

Она села. Мать тоже.

— У меня сын. Эдгар. Он тоже здесь, на Тритае. С его отцом я давно развелась. Помнишь доктора Ясона?

— Нет, девочка.

— Ну, неважно… Мой муж — аппир. Прыгун. Верховный Правитель. Я очень люблю его.

— Что ж, я рада за тебя.

— Да. Мы очень счастливы.

— А как же сын?

— Сын? — Ингерда пожала плечом, — прекрасно. У нас отличная семья. Мы любим сидеть ночью у костра над рекой все втроем и смотреть на звезды.

— Мы тоже когда-то любили с Ричардом.

Ингерда взглянула на мать и поняла, что про отца так вдохновенно врать не сможет.

— Ольгерд не женат, — сказала она, — и детей у него нет.

— Что же он так? — огорчилась Шейла, — такой был ласковый и домашний мальчик.

— Еще успеет, ма. Жизнь длинная.

— Неужели все сохнет по своей вертихвостке Алине?

— Нет, что ты.

— До чего вредная была девчонка! Хорошо, что она его бросила. Представляю, что бы это была за семья!

— Да, мама. Это уж точно. Только Алины нам не хватало.

— Ну а Ричард? Как он?

Синие глаза у Шейлы были грустными. Все-таки она любила его очень сильно, даже больше своих детей. Ранить ее не хотелось.

— Отец как всегда лучше всех, — улыбнулась Ингерда, — сейчас он полпред на Вилиале. Здоров, прекрасно выглядит, только седой.

— Он женился? — спросила Шейла и посмотрела испуганно, как будто боялась ответа.

— Конечно, — вздохнула Ингерда.

— Почему «конечно»? — с упреком взглянула на нее мать.

— Прости… он долго не мог тебя забыть. Два года вообще на женщин не смотрел. Он любил тебя, мамочка. Правда.

— Знаю, — вздохнула Шейла, — а кого он любит сейчас?

— Так… одну аппирку. И не то чтобы любит… просто кто-то же нужен… В общем-то, в ней нет ничего особенного. Но она хорошая женщина. Мы с ней ладим.

— Что ж, это радует. Как ее зовут?

— Зела.

— Странное имя.

— Я же говорю, она аппирка.

— Они же все мутанты и уроды?

— Нет-нет. Она ничего.

— Красивая?

— Нет, что ты… в общем, смотря, на чей вкус.

Шейла глядела на нее грустными синими глазами и гладила под собой шелковистую зеленую траву.

— Деточка моя, как же ты изменилась! Я даже не узнала тебя сразу.

— А ты все такая же, мама. Не стареешь. И никогда не постареешь.

— Все должно быть вовремя. И старость тоже.

— Чем тебе помочь, мама? Ну, чем?!

— Если сможете, — сказала Шейла, подумав, — уничтожьте Источник.

— Но… — ужаснулась Ингерда, — тогда вы все там погибнете.

— Мы давно погибли, детка. Мы — только информация.

— Тогда я тоже только информация, только в более плотной форме. Любое существо — информация!

— Другого выхода все равно нет, — жестко сказала Шейла, — зло надо уничтожить. А мы — зло.

— Не вы!

— Иногда надо чем-то жертвовать. И поверь, наше существование не настолько прекрасно, чтобы продлевать его вечно.

— Мама…

— Всё, Герда, — мать встала, — у меня мало времени. Скоро меня снова подавят, и тогда я вам не помощник.

— Мама! — крикнула Ингерда еще раз, — мамочка!

— Будь счастлива, дочка. Поцелуй за меня своего Эдгара. И Ола. И моего мужа… хоть он и не мой теперь…

Все исчезло. И зеленая лужайка, и голубая даль, и красная граница за спиной. И мама. Ингерда стояла на лестнице между двух этажей. За окнами была ночь. В черном небе искрами сверкали холодные звезды. По щекам текли слезы. Она не знала, сколько времени прошло. Села на ступеньки и расплакалась.

Лауне снилась чарующая музыка из «Сладких ручьев любви». В огромном темном зале, мечтательно застыв, сидели красивые женщины в зеленом и серьезные мужчины в белом. На сцене злодей в красном плаще обольщал наивную девушку с букетом лилий в руках. Лилии были настоящие и очень сильно пахли.

Лауна взяла Коэма за руку, но он не ответил. Она оглянулась. Сзади, в режиссерской ложе сидела утонченная красавица и смотрела на них строгим взглядом. Лауна сжала руку Коэма. «Хочешь поцеловать меня?» Он снова не ответил. Встал и направился к режиссерской ложе.

Она понимала, что ходить по залу во время действия неприлично, но все равно бросилась за ним. Зеленые женщины в золотых цепях украшений осуждающе цыкали на нее. «Эти провинциалки совершенно невоспитанны!» «И глупы!» «И одеваются как чучела!»

Лауна взглянула на себя. О, ужас! Она была в красном платье. В вызывающе ярком, ядовито-красном платье. Коэм ведь предупреждал, почему же она не послушалась его? Почему она так ужасно одета?! Ей стало стыдно, словно она вообще пришла в Театр Танца голой.

Она подошла к ложе. Коэм стоял и держал Иримисвээлу за руки. Только это была… вовсе не Иримисвээла. Это была Аурис. Она взглянула на Лауну гневно, словно толкнув взглядом, и снова улыбнулась Коэму.

— Ты полетишь со мной? — сказал он ей.

— Конечно, — ответила она, — если я тебе нужна.

— Я никогда не забывал о тебе, Аурис.

Она наклонилась. Коэм поцеловал ее. Видеть это было невыносимо. Лауна хотела что-то крикнуть им, но слова опять ее не слушались. Как немая, она могла только мычать и растирать по лицу непрошеные слезы.

— А что же с ней? — спросила наконец Аурис, — посмотри, она же от тебя не отстанет.

Коэм холодно взглянул на несчастную Лауну.

— Сам не знаю.

В это время в ложу по-хозяйски вошла эта ужасная белая женщина в мешковатом комбинезоне и кепке.

— Зато я знаю, — заявила она громко, — мы отдадим ее Намогусу. Зачем нам дохлая зеленая девчонка, да еще не в своем уме?

Лауна в ужасе оглянулась по сторонам. Все вокруг было красно. Огромный темный зал и сладкая музыка исчезли, их окружал большой зловеще-багровый шар, такой же яркий как ее платье. Она завизжала. Слова по-прежнему не слушались ее, ничего объяснить она не могла, изменить тоже. Она побежала. На пути встал Элигвааль с безжалостным лицом.

— Ты первая, — грозно сказал он, — остальные пойдут следом.

— Нет! — визжала она, ее переполняли ужас и отчаяние, — нет! Не хочу!

Колдун рассмеялся. От этого смеха она и проснулась в холодном поту. По щекам текли слезы. Она лежала на диване, в комнате было совсем темно, никакого красного шара за окнами не было, только звезды в ночном небе, как будто раскаленный мир вдруг остыл и вздохнул облегченно.

Не понимая, что происходит, Лауна повернула регулятор света над диваном. И увидела, что все… мертвы. Так ей показалось, потому что ничего хорошего от этой жизни она уже не ждала. Тихо заскулив, она сползла с дивана, медленно подошла к тому красивому белому богу, который снял с нее заклятье, села рядом с ним на пол и дотронулась до его руки.

Рука была холодной. Ледяной. Потом она вспомнила, что земляне вообще ледяные, и аппиры, наверное, тоже.

— Левааль, — всхлипнула она, утирая слезы, — ты же бог, неужели и ты умер?

На руке у него пискнул переговорник, Лауна осторожно нажала кнопку отзыва, но понять ничего не смогла, кроме того, что голос принадлежит Эдгару. Она привыкла ничего не понимать и решила, что ее заклятье вернулось, и теперь уже никто ей не поможет, если даже Левааль мертв. Потом она догадалась, что Эдгар просто говорит по-человечески или по-аппирски.

— Эд! — крикнула она, — это я, Лауна!

— Лауна?! — удивился он, — почему ты? Где Леций?!

— Все мертвы, — всхлипнула она, — я очнулась, а все вокруг лежат. А шар пропал. Я не знаю, что случилось.

— Где ты? — через секунду холодно спросил Эдгар.

— У Ривааля.

— Хорошо. Не плачь. Я уже подлетаю.

— Быстрей, Эд. Пожалуйста! Мне страшно!

Не в силах больше оставаться в этом помещении, Лауна вышла к лифту его встречать. Внизу, на лестнице, кто-то плакал. Похоже, какая-то девочка. Лауна хотела спуститься посмотреть, но у нее самой начиналась истерика, вряд ли она смогла бы кого-то сейчас утешить. Ее трясло мелкой дрожью, по щекам катились слезы.

В таком виде и застал ее Эдгар. Он вышел из лифта с каменным лицом, обнял ее, достал ей из кармана носовой платок.

— Внизу пусто, — сказал он, — эти фанатики разбежались как мыши, когда шар исчез.

— Эд, все так ужасно, — всхлипнула Лауна.

— Не всё, — сказал он, — твоего отца мы нашли.

— Отца! Он жив?!

— Да. Правда, болен немного.

Обрадоваться она так и не успела. Сердце сжалось от недоброго предчувствия. Конечно! Разве могло в этом мире произойти хоть что-то хорошее!

— Как болен? — спросила она упавшим голосом, — чем?

Эдгар взглянул хмуро.

— Похоже, что у него то же заклятье, что и у тебя. Он ничего не понимает.

— Он… безумен?

— Только не надо отчаиваться, Лау. Ты же излечилась.

— Меня излечил Левааль. Он бог!

— Еще бы! — не без гордости сказал Эдгар, потом нахмурился, — ты говоришь, все мертвы?

— Все лежат, — объяснила Лауна, — и холодные.

— Что ж, — вздохнул он, — пойдем посмотрим.

— Нет! — ей было страшно возвращаться в эту комнату, где навеки поселился ужас.

— Что такое? — не понял Эдгар.

— Там внизу… — нашла она причину, — там кто-то плачет. Какая-то девочка.

— Девочка? — он прислушался.

— Может, посмотрим?

— Пойдем.

Они спустились на этаж ниже. К своему потрясению Лауна увидела на ступеньках рыдающую взахлеб Ингерду Оорл. Она никогда бы не подумала, что эта сильная, строгая женщина, капитан звездолета, способна так плакать. Впрочем, что тут удивительного, если все умерли!

— Мама! — выкрикнул Эдгар и бросился к ней, — мама, ты жива?!

Больше слов Лауна не понимала. Они говорили по-человечески, и то сплошными междометьями. Она и не предполагала, что Эдгар так любит свою мать. Обычно он называл ее «мадам», а отца «Доктор». При этом он всегда усмехался. Лауна, рано потерявшая мать и обожавшая отца, не понимала, как можно так говорить о своих родителях. Она не понимала этих странных человеческих отношений: женщин, летающих в космосе, мужчин, разрешающих им это…

Ингерда плакала. Эдгар стоял на коленях на ступеньку ниже, обнимал ее и гладил ее рыжие волосы. Она всхлипывала, уткнувшись носом в его плечо. Лауна сама выглядела ненамного лучше с мокрым носовым платком в кулаке. Она понимала, что вокруг творилась кошмарная жуть, и у всех сдали нервы.

Потом она с изумлением заметила, как к ним по лестнице спускается Левааль. Живой и невредимый. Божественный. С тревогой на лице.

— Что тут, черт возьми, происходит? — спросил он.

Эдгар вздрогнул и посмотрел на него.

— Хотел бы я это знать, — усмехнулся он.

— Вы живы… — изумленно пробормотала Лауна.

— Конечно, детка.

— А я подумала…

Она вдруг поняла, что меньше всего его волнует, что она там подумала. Левааль смотрел на Ингерду, его волновала только она. Ему нравилась эта белая женщина, это было заметно с самого начала. Лауна, когда поняла это, была даже разочарована. Не то чтобы Ингерда Оорл ей не нравилась, просто она считала, что у Левааля должна быть женщина совсем уж необыкновенная, не меньше, чем богиня. И такая же красивая, как Анзантавээла.

Она отошла в сторону. Языка она опять не понимала, но мизансцена была, в общем-то, ясна. Левааль был третьим-лишним. Эдгар не позволил ему даже прикоснуться к своей расстроенной матери. Ингерда тоже прилипла к сыну, так они и пошли вверх по лестнице.

— Идем, — сказал Лауне Левааль, — и утри слезы. Две рыдающие женщины — это уже слишком.

Оказалось, что все просто спали. Оказалось, мать Эдгара усыпила всех, чтобы спуститься к Магусте. Такого самопожертвования Лауна просто представить не могла. Оно не умещалось в ее хорошенькой головке. На Ингерду она смотрела даже не с восхищением, а с недоумением.

— По-моему, у нас мало времени, — строго сказала ужасная Сия, — пора сматываться отсюда, пока не поздно.

— Куда? — посмотрел на нее Рувааль.

— В разные стороны!

— Мы не можем в разные стороны. Нам надо все обсудить.

— Обсудим дома!

— Мама, в самом деле, — обрадовался Рувааль, — отправляйся домой!

— Он прав, Сия, — подтвердил Левааль, — тебе пора.

— А вы опять влипнете в какую-нибудь историю! — сверкнула она желтыми глазами.

Лауна боялась ее и тоже страстно хотела, чтоб эта властная женщина убралась отсюда.

— Я никуда не отправлюсь без Руэрто, — заявила Сия.

— Что ты из меня делаешь идиота?! — вспыхнул он, — я что, дите малое?!

— Да вы все мальчишки!

— Сия, это уж слишком, — не выдержал Ривааль.

Она что-то сказала по-аппирски.

— Будь добра, говори на местном языке, — перебил он ее, — здесь не все тебя понимают.

— Кто это — не все? — усмехнулась Сия, — эта зеленая пигалица?

— И выбирай выражения. Лауна — не пигалица. Мы — не мальчишки.

— О, да! Вы мужчины! Настоящие мужчины, которые позволили слабой женщине подставиться вместо вас. Что бы вы делали без Ингерды? До сих пор бы препирались, кому пойти…

Сия как-то странно извращала все события. С ней даже спорить было невозможно. Было похоже, что она просто ненавидит и презирает мужчин и радуется любому поводу это подчеркнуть.

— Наверное, потому, — подумала Лауна, — что она некрасива, и никто ее не любил. Вот она и злится на всех.

Ей встречались такие старые ворчуньи. На самом деле они оказывались славными женщинами. Может быть, Сия тоже неплохая? Она любит своего сына и братьев, готова горой за них стоять. А Лауна для нее сейчас не больше, чем пыль под ногами. Так что ж тут удивительного? Она сама, будучи госпожой, много ли замечала своих служанок? Много ли думала, что у них на душе? Стоит ли обижаться, что теперь эта пирамида перевернулась?

Лауна со смирением сидела в кресле у окна. Она все время с тревогой туда поглядывала: не вернется ли красный шар? Этого ужаса больше никак не хотелось.

Из ванной вышла умытая, бледная Ингерда.

— Вот и наша героиня, — приветствовала ее Сия.

Все смотрели на нее со вниманием.

— Так что произошло, дочь? — спросил Ривааль, — где Магуста?

— Ушла, — тихо сказала Ингерда, — но она вернется. И если не застанет вас всех вместе, будет охотиться на вас по отдельности.

— Она так и сказала?

— Да. Она только выполняет волю Источника. А ему нужно всех вас уничтожить.

— Почему же, — нахмурился Ривааль, — она отпустила нас на этот раз?

— Потому… — Ингерда снова прослезилась и виновато посмотрела на него, — потому что это мама.

— Постой, — побледнел он, — о чем ты, Герда?

— Там мама, — всхлипнула героиня, — она говорила со мной… она дала нам время уйти отсюда, пока она может быть Доминантом. Па! Надо срочно уходить! Потом поговорим.

— Может, в храм? — предложил Эдгар, — Жрец поможет.

— В храме Магуста нас быстро вычислит, — возразил Ковааль, — лучше уж вообще с места не трогаться.

— В планетолете тоже, — добавила Ингерда.

— Кажется, я знаю одно место, — взволнованно вставила слово Лауна, все уставились на нее, — мне целый год приходилось прятаться, когда отца арестовали, — объяснила она, — не все тритайцы дикари и фанатики. На некоторых можно положиться… Идемте, здесь недалеко.

— Детка, — снисходительно посмотрел на нее Ковааль, — мы пешком не ходим. Да и времени нет.

— Тогда, — смутилась она, — встречаемся на рыночной площади, возле смотровой вышки.

Было темно. Ее перенес Рувааль. Лауне было странно, что этот маменькин сынок обладает не меньшей силой, чем остальные Прыгуны.

— Не дрожи, малышка, — весело улыбнулся он.

Это было совершенно невозможно. В спешке она не захватила никакой верхней одежды и теперь тряслась от холода, как раньше от страха. Час Картангра давно миновал, но земля еще не согрелась, и до рассвета было далеко. Холодный влажный воздух обжигал кожу.

— Ты что, ящерка? — наклонился к ней Рувааль, — замерзла что ли?

— Я забыла шубу, — сказала она.

— Шубу? — изумился он, — боже ты мой!

Снял свою синюю куртку и укутал в нее Лауну. Куртка была тонкая, но почему-то теплая.

— А как же вы? — спросила Лауна, все еще стуча зубами.

— Мне жарко, — усмехнулся он.

Они огляделись. Рыночная площадь имела жуткий вид. Прилавки были сломаны, стекла в ближайших домах побиты, на плитах валялись обрывки одежды и мусор.

— Что здесь было? — потрясенно спросила она.

Рувааль щурился. Аппиры и люди плохо видели в темноте.

— Здесь была толпа, — сказал, подходя к ним, Эдгар, — когда шар исчез, все разбежались.

— Зачем же они все порушили? Самим же будет негде торговать!

— Наверно, решили, что пришел конец света, — предположил Рувааль.

— Нет, — хмуро покачал головой Эдгар, — просто толпа есть толпа.

Скоро все собрались у смотровой вышки. Лауна повела всех по узкому переулочку в ночлежку к Дашмитааму. Там собиралось самое отребье, но, как правило, обкурившись всякой отравы, к часу Картангра они уже засыпали и мешали не больше, чем бревна.

Дашми не спал. Он был все такой же. Жидкие волосенки стояли дыбом, тонкая морщинистая шейка торчала из меховой безрукавки на голое тело. На травянистом лице традиционная, словно прилипшая к нему навеки улыбка. Удивить его чем-то было трудно. Белые лица гостей он воспринял вполне спокойно.

— Нам нужна отдельная комната, — сказала Лауна.

— Берите мою, — ответил он.

— Мы заплатим, таам.

— Проходите, разберемся.

Они прошли, переступая через лисвисов на циновках, через две большие комнаты и оказались в небольшой каморке. Дашми торопливо заправил лоскутное покрывало на кровати, раздул поярче коптящий светильник.

— Чаю принести, вэя?

— Конечно, таам. Это было бы очень кстати.

— А кофе можно? — спросил Ривааль.

— Кофе? — усмехнулся хозяин, — что вы, вэй! Кофе только у Верховного Жреца. У него все есть, даже шоколад.

Разместились все с трудом.

— Плесенью пахнет, — поморщилась Сия, заняв самое почетное место — на хозяйской кровати.

— Не волнуйся, мы тут ненадолго, — успокоил ее сын, но на лице его тоже была брезгливость.

Лауна привыкла уже ко всему: и к роскоши, и к нищете. Царственным же господам с Пьеллы наверняка все это было в новинку.

Чай оказался отвратительным, лепешки черствыми и пресными.

— Одно радует, — заметил Ольгерд Оорл, — мы выспались.

— Да, — кивнул Рувааль, — хотя бы об этом можно не думать.

— А что я еще могла? — приняла это на свой счет Ингерда, — вы бы меня так не отпустили.

— Ты сделала из нас болванов, — сказал Левааль.

— Я вас спасла! — вспыхнула она, — всех!

— Не будем препираться, — остановил их Ривааль, — Герда, расскажи все подробно.

— Вы уснули, — спокойно сказала Ингерда, — я пошла по ступеням вниз. Магуста — коллективное сознание, но в ней всегда существует Доминант. Он меня и встретил. Его зовут Борфау. Говорил по-аппирски, видимо, аппир в прошлом. Удивился, что явилась я. Предупредил, что вы все пойдете следом… Я поняла, что они очень несчастны и существуют только благодаря Источнику. Ему и подчиняются.

— Источник — это скивр Дарий? — спросил Ривааль.

— Они не знают, па. Не знают даже один ли он или их несколько.

— Зачем этому паразиту Прыгуны и мы с Ольгердом?

— Вы чем-то опасны. К тому же он невзлюбил эрхов, и хочет усилить Магусту за счет вас. Видимо, тогда эрхам не поздоровится.

— Разбежался! — фыркнул Ковааль.

— Не знаю, что вы сможете сделать, — тревожно посмотрела на него Ингерда, — вы вместе слабее Магусты, а уж по отдельности и подавно.

— Надо найти Гунтри, — серьезно сказал Ривааль, — это последнее средство.

— Я уже нашел, — высказался из своего угла Эдгар.

— Ты? — удивленно обернулся к нему отец.

— Я же обещал, — пожал плечом Эдгар, — собственно, Нур сам его выдал, когда увидел в каком вы дерьме…

— Эд! — строго цыкнула на него Ингерда, но ее сын этого как будто не заметил.

— Нур — мужик нормальный, — продолжил он, — спрятал нас, когда за нами гналась толпа вопящих рептилий. Ему это дорого обошлось. Но я сейчас не об этом. Так вот, Гунтри он выдал, но тот все равно ничего не скажет. Он, как бы это мягче сказать…

Лауна опустила голову.

— Отец безумен, — тихо проговорила она с болью в сердце, — наверно, его сильно пытали.

— Да не безумен, — возразил Эдгар, — скорее всего, у него заклятье.

— Заклятье мы попробуем снять, — сказал Левааль.

— А если он умрет? — предположил его черноволосый брат.

Она бы никогда не поверила, что они братья-близнецы, если бы своими ушами не слышала, как они выясняют, кто из них старший.

— Лауна, как видишь, не умерла.

— Она и знала самую малость. Почти ничего. Я уверен, заговорить ему Источник не даст. Не дурак же он, в самом деле?

— Да, — кивнула Лауна, — колдун сказал, что отец умрет. Пожалуйста, не трогайте его. Мне все равно, пусть он будет безумный, лишь бы живой! Я сумею о нем позаботиться. У меня же никого нет в целом свете, кроме него. Левааль, прошу вас! Вы же не хотите, чтобы он погиб?

— Тут надо сто раз подумать, — сказал Ольгерд, — в самом деле, заклятье снимать очень рискованно.

— А ждать, пока Магуста тебя проглотит, не рискованно? — повернулся к нему Левааль, — по-твоему, мы так и будем скакать от нее по всей галактике как зайцы? Я, знаешь, не привык…

— Умоляю вас, не трогайте отца, — со слезами проговорила Лауна, — он ничем вам не поможет.

— Не тронем, — сказал ей Ковааль, — успокойся, — лишний труп нам не нужен.

— А что ты предлагаешь? — хмуро спросил его Левааль.

— Понять самим.

— Шутишь?

— Почему? Это что-то очень простое. И мы все это знаем. Наверняка ваш Гунтри обнаружил это случайно. Что-то сделал и понял, что Магуста ему подчиняется.

— Знаешь, сколько может быть вариантов?

— Другого выхода нет. Надо думать, господа-вэи.

Все замолчали.

— Я попробую понять Гунтри, — нарушил тишину Эдгар, — вы тут сидите, соображайте, а я пойду в храм. Нечего зря время терять.

— Я с тобой! — вскочила Лауна.

К храму они подошли, переступая через трупы, раздавленные и обезображенные огнем. Площадь Намогуса выглядела еще страшнее, чем рыночная.

— Аурис пыталась уговорить их, — сказал Эдгар, — не успела.

— Как не успела? — вздрогнула Лауна.

— Нур был с нами. Она вместо него вышла на балкон. А оттуда ее кто-то столкнул прямо в толпу.

— Намогус всемогущий! — ахнула Лауна, — она жива?

Эдгар покачал головой.

— Нет. Ее растоптали.

— Да что же это такое!

— Ничего. История планеты Тритай.

Охрана пропустила их сразу. В зале Намогуса горело дежурное ночное освещение, там было тепло и душно от благовоний. Под огромным красным диском на жертвенном столе лежала маленькая жрица Аурис, прикрытая до подбородка алым плащом. Над ней, без плаща, в черном термостате стоял Верховный Жрец. В своей скорбной позе он напоминал обгорелого древнего идола. Чуть поодаль стояли Коэм и Зела. Было очень тихо.

Лауна не посмела подойти к алтарю. Да Нурваалю никто там был и не нужен. Он говорил со своим Богом.

— Я служил тебе, — глухо летели под купол его слова, — и тебе это нравилось. В угоду тебе я взрастил чудовище, которое отняло у меня самое дорогое. Наверно, я это заслужил. Так и должно было случиться… Но это моя последняя жертва тебе. Клянусь.

Он взял Аурис на руки и повернулся к алтарю спиной.

— Мы тоже хотим проститься, — сказал Коэм.

— Потом, — ответил Жрец, — когда ее обмоют и оденут. Сейчас на нее лучше не смотреть.

Все молча двинулись за ним по коридорам. Лауне показалось, что Коэм ее даже не заметил, так потрясла его гибель этой девочки. Еще бы! Он же любил ее! Он всегда о ней помнил, он всегда о ней думал. И даже не скрывал этого! Он хотел увезти ее с собой на Вилиалу. Если б не Нур, так бы оно и случилось.

Лауна помнила эту сцену. Она сидела беспомощная, несчастная и немая на диване, а они стояли, глядя друг на друга, он даже держал Аурис за плечи. Лауна не понимала слов, но ей и так было понятно, что происходит. То, что давно должно было произойти. Он увез в прошлый раз не ту девушку. И, наверно, жалел об этом. Теперь же он имел полное право забрать с собой Аурис.

«Что он в ней нашел?» — думала тогда Лауна. Теперь она понимала, что. Аурис оказалась сильной и смелой. А она — дрожащей трусишкой и ничтожеством. Поэтому он даже не смотрит сейчас на нее. Что ж, большего она и не заслужила.

Лауна постаралась отвлечься от этих мыслей. У нее были свои дела. Ее ждала долгожданная встреча с отцом.

— Эд, когда я увижу папу? — тихо спросила она.

— Скоро, — был ответ.

Отец сидел за столом в покоях Нурвааля, щемяще худой, седой, сморщенный, совершенно не похожий на себя. Даже его яркие карие глаза потухли и провалились. В них не было никакой мысли. Он не узнал свою дочь.

Только сейчас Лауна со всей обреченностью поняла, что потеряла отца. Что вот это существо в пижаме — совсем не он и никогда им не будет. Конечно, она его не бросит, будет ухаживать за ним, если надо, то и кормить с ложечки. Но это совсем другое существо. От Гунтривааля не осталось даже оболочки.

Она все-таки попыталась с ним поговорить. Сказала, что она его дочь, назвалась, что-то вспоминала, смотрела ему в глаза.

— Не мучь себя, — вдруг сказал у нее за спиной Коэм, — он тебя не понимает.

Они посмотрели друг на друга. Сердце сжалось. Его волосы почему-то были растрепаны, комбинезон порван и перепачкан ржавчиной. На лице усталость от бессонной ночи. Никогда она еще не видела изысканного виалийца в таком виде.

— Рад, что ты избавилась от заклятья, — сказал он, даже не улыбнувшись.

— Да. Только тебе не до радости, — ответила она.

— Это правда, — признался Коэм, — Аурис была замечательная девушка. Никак не могу с этим смириться.

Лауна шагнула к нему. Куда-то делась ревность. И обида, что за всей его заботой не стоит ничего, кроме сочувствия. Наверно, она уже смирилась с этим.

— Тебе плохо? — спросила она, — тебе очень больно, да?

Коэм обнял ее, прижал очень крепко, погрузил руки в ее волосы, поцеловал куда-то в макушку. Сердце от этого упало совсем.

— Главное, что ты жива, — сказал он, — и здорова. Остальное мы с тобой как-нибудь переживем.

Они так и стояли обнявшись. Отец тихонько шуршал обертками на столе. Лауна цеплялась пальцами за грязную куртку Коэма, все еще не веря, что счастье хоть каким-то своим боком может повернуться и к ней.

— А ты хотел меня поцеловать там, в Театре Танца? — спросила она, вспомнив вдруг свой сон.

— Я же не каменный — усмехнулся Коэм.

— Да? — улыбнулась Лауна, — а мне показалось…

Договорить он ей не дал.