12

1816 год

«Что же, теперь я хотя бы знаю, что тут дело не в любовнике», — думал он.

Алексей не спал весь остаток ночи. А едва пробило пять часов, вышел из дому, сел верхом и отправился, пустив коня рысью, к реке.

«Но что? Что тут может быть?»

Алексей отпустил повод, и конь двинулся шагом, как ему того и хотелось.

— Ума не приложу, что мне делать теперь, — прошептал он себе под нос. — Надо вернуться и поговорить с Катенькой. Непременно надо поговорить!

Но не теперь же разговаривать. Пять часов утра, она наверняка спит. Нет, он поговорит с нею после, а теперь поедет в поле. А уже вечером, когда вернется и приведет свои мысли в порядок, когда придумает, как и о чем, вот тогда они и поговорят.


Катерина спала совсем мало. Точнее, даже не спала, а дремала. Сквозь сон ей постоянно что-то мстилось [1], она вздрагивала и просыпалась, проверяя, на месте ли заветная шкатулка. Около пяти часов утра она услышала шум во дворе и тут же поднялась. Сна как не бывало. Катя подошла к окошку и увидела, как уезжает Алексей. Это обрадовало ее.

Катерина накинула шаль и подошла к шкатулке, оставленной вечером на комоде. Утреннего света было вполне достаточно, чтобы рассмотреть как следует и саму шкатулку, и ее содержимое. Она взяла ключ, отомкнула замок, откинула кверху крышку и замерла…

Внутри было свернуто в свиток несколько исписанных старых бумаг. Также лежали самый простой яшмовый аграф [2] и два портрета-миниатюры, на которых изображены были мужчина и женщина.

Катенька взяла в руки одну миниатюру и, поднеся ее ближе к свету, принялась рассматривать. На ней изображена была женщина, нежная и необыкновенно красивая. Темные ее волосы гладко были причесаны и чуть подняты надо лбом. Светлые ласковые глаза сосредоточенно и серьезно смотрели перед собой, украшая женственный овал лица. Прямой нос делал лицо еще более привлекательным, а спокойный рот дополнял картину, указывая на приятный и добрый нрав. Одета дама была в темно-вишневую робу. В ушах ее, в волосах и на шее блистали брильянты. И вся миниатюра была выполнена на редкость удачно.

Катенька долго не могла оторваться от портрета. Затем она взяла в руки и поднесла к свету другую миниатюру, на которой был изображен мужчина.

Получше разглядев портрет, она вздрогнула. Ей на мгновение показалось, что она видит перед собою лицо мужа, но то был не Алексей, хотя общие, почти родственные черты были явными. Но если в лице ее мужа обычно (до последнего времени) читались доброта и нежность, особенно когда он смотрел на нее, то этот человек был не таков.

…С миниатюры смотрел жгучий брюнет, гораздо темнее Алексея. При общих красивых чертах его лица поражала линия губ — твердая, решительная. Вокруг рта залегли складки, а в черных глазах читались решимость и жесткость, почти жестокость. Такой не остановился бы ни перед чем, подумалось Катерине. Одет он был в темно-вишневый камзол, расшитый золотом.

Она взяла в руки обе миниатюры, переводя взгляд с одной на другую. Вне всякого сомнения, — это были муж и жена. Портреты явно были парными, и одеты оба супруга в темно-вишневое платье. Но кто это были? Катеньке показалось, что мужчина мог быть Григорием Долентовским, кто построил этот дом. Ну а женщина — его жена.

Какие разные… Она, такая нежная и добрая, и он — твердый, жестокий человек. Катенька не сомневалась, что Григорий Долентовский, если, конечно, на портрете именно он, был человек жестокий.

Катенька глубоко вздохнула и опустила портреты назад в шкатулку. Затем она взяла бумаги и развернула их. Свитки пожелтели от времени, но письмена на них прочитывались довольно легко, хотя почерк был очень странным, совершенно непривычным глазу.

В глаза бросились даты «1735 год» и имена «Иван», «Григорий». Наверняка эти записки касались именно Григория Долентовского! Иного и быть не могло. А писала их, вполне возможно, его жена…

Тут за дверью завозились, и Катенька услышала голос горничной, которая пришла будить ее. Молодая женщина поспешно свернула бумаги и спрятала их в шкатулку, затем захлопнула крышку, заперла ее на ключ, а после спрятала шкатулку в стол.

Потом она кинулась к постели и, улегшись в нее, притворилась, что спит. Катерина открыла глаза только тогда, когда горничная раздвинула занавески.

За все утро у Катеньки не выдалось ни одной свободной минуты, которую она могла бы посвятить находке. А кроме того, ее терзали воспоминания о произошедшей ночью ссоре между нею и Алексеем. Его обвинения и подозрения, казавшиеся ей нелепыми, были так обидны, что она готова была тотчас высказать все свое возмущение! Но мужа рядом не было, а потому сердце ее роптало и с каждым мигом все более и более переполнялось дурными чувствами.

А после объявили, что к ней явился гость.

— Гость? Да кто же? — она была удивлена. — Я никого не жду… Но кто он?

— Господин Андрей Андреевич Лопухин, — произнес с поклоном дворецкий.

— Вот еще не хватало, — шепнула себе под нос Катерина. — И что ему тут надо? А впрочем… Проси! — уже ясно и твердо сказала она дворецкому.

«Моему супругу угодно подозревать меня неведомо в чем, что же… Что дурного будет в том, если я буду любезна с этим господином?»

Эта мысль была неудачна, но обиженная женщина способна и не на такой поступок.

— Екатерина Петровна! — воскликнул Лопухин, едва войдя.

Она довольно сдержанно поклонилась ему в ответ, и Андрей, поняв, что пока следует вести себя более сдержанно, также поклонился и вежливо замер в отдалении.

— Я должен принести вам свои извинения лично, — начал он. — Я виноват перед вами, — при сих словах Лопухин очаровательно улыбнулся, и Катерина, взглянув на него, тоже не смогла удержаться от улыбки.

Поняв, что первый лед сломан, Андрей продолжил.

— Я вел себя ужасно, — он принял на себя покаянный вид. — Я был невежлив, груб и позволил себе лишнее… Я умоляю вас простить меня! — внезапно воскликнул он и поднял на Катерину смеющиеся глаза.

— Вам вовсе не стыдно, и вы совершенно не раскаиваетесь, — усмехнувшись, покачала она головой.

— Я искренне каюсь!

— В вашу искренность верится с трудом, — продолжила она.

— Я стану перед вами на колени и буду умолять о прощении столько, сколько потребуется.

— Не вздумайте! — вдруг взволновалась Катенька.

Она живо представила себе картину: Лопухин стоит перед нею на коленях, и тут входит Алексей. Пожалуй, дело может плохо закончиться для всех троих, и ничего объяснить ей уже не удастся. Подметив ее опасения, Лопухин решил обернуть их себе на пользу.

— Или вы немедленно прощаете меня, или я все же паду ниц, — с этими словами Андрей сделал вид, будто собирается тут же опуститься перед нею на пол.

— Хорошо, хорошо! — Катерине ничего не оставалось, как только согласиться. — Я вас прощаю! — она махнула рукой, призывая Лопухина отказаться от этой затеи. — Но если вы теперь же не сядете в кресло, тогда я вас точно не прощу! — заявила она.

— С удовольствием, — рассмеялся Андрей. Он понял, что победа в этот раз осталась за ним.

Молодые люди уселись в кресла и завели ничего не значащий разговор о погоде. Лопухин меж тем украдкою старался разглядеть поподробнее свою собеседницу. Та сидела перед ним, склонив голову над вышиванием, и делала вид, что ее вовсе не волнует происходящее. На деле же Катенька страшно переживала, и это не оставалось незамеченным Андреем.

Она думала одновременно и о письмах, за которые никак не могла приняться, и о странном своем видении, и о муже и ссоре с ним, и о госте, который и раздражал ее, и привлекал к себе своею легкою манерой держаться.

Лопухин отмечал, как хороша его собеседница, как приятно было бы поухаживать за ней и как женщина легко поддается его влиянию. Пожалуй, ею легко можно управлять так, как заблагорассудится. Впечатлительная натура, способная поддаться увлечению или влиянию минуты — благодатная почва для любовной интриги.

— Вот, кажется, мы обсудили с вами все возможные варианты нашего лета, — смеясь, заметил он. — Нам хватило на это десяти минут. Что же дальше?

— Дальше? — Катенька подняла на него глаза. Ей вдруг захотелось совершить какую-нибудь проказу, как-то задеть этого молодого человека, что так спокойно сидел перед нею, отомстить за все свои волнения. — Когда все темы исчерпаны, гостю следует откланяться и уйти, — заявила она.

— Как вы, однако, решительны. Но из ваших слов я делаю вывод, что вы все-таки не простили меня.

— Простила. Но вы же сами заметили, что нам более не о чем говорить? — удивленно подняла брови Катерина.

— Я лишь хотел сказать, что стоит сменить тему, — не давал он сбить себя с избранной им линии.

— Вот как? О чем же вы желаете разговаривать?

— Разумеется, о вас, — склонил голову Андрей.

— А если я не хочу разговаривать о себе?

— Тогда позвольте мне. Я буду говорить один.

— Что же, извольте, — немного помолчав, ответила она. — Я с удовольствием послушаю ваш вздор.

— Уверяю вас, вздора не будет. Я не склонен говорить легкомысленно, и то, что я скажу, будет самой истинной правдой! — Лопухин понял, что вот теперь настал его черед и от того, как он будет ловок, будет зависеть все предприятие.

Эта женщина покорится ему, как он и пожелал тогда, в охотничьем домике. Столь неразумно убежать от него под дождик. Такой поступок он не оставит безнаказанным!

— Я слушаю, — кивнула головой она и вернулась к вышиванию.

Глядя на темную макушку, старательно склоненную над рукоделием, Андрей сказал:

— С первого же мгновения нашей встречи я был вами безмерно очарован. Вами нельзя не быть очарованным. Верно, и супруг ваш не смог устоять перед вашими чарами, иначе он до сих пор был бы холост, а вы были бы свободны. О, как бы я желал вашей свободы, — вкрадчиво продолжил он заметив, что руки ее остановились и иголка замерла над тканью. — Неужели вы до сих пор не поняли, что я веду себя вызывающе лишь оттого, что потерял голову от вашей красоты? Оттого, что я стал безумен из-за ваших чар, вашей улыбки, ваших глаз… — голос его делался все тише и тише, а голова Катерины все более поднималась вверх, стараясь не пропустить ни одного слова.

Губы ее приоткрылись, глаза широко распахнулись и уставились на собеседника. Лопухин подумал, что все бы теперь отдал за один только поцелуй. Но так рисковать неразумно. Она поддалась первому очарованию его слов — это лишь начало.

— Ваша зависимость терзает меня, — продолжил он, — мучит меня. Я отдам все на свете, только бы вы принадлежали мне, и никому другому.

— Перестаньте! — воскликнула Катерина неожиданно даже для самой себя.

Последние остатки здравого смысла будто удержали ее от того, чтобы полностью отдаться на волю этих слов. Лопухин тут же замолк.

— Не смейте больше говорить со мною в таком тоне и… и… такими словами… — она покраснела.

— Екатерина Петровна, — жарко шепнул Лопухин, сорвавшись вдруг с места и кинувшись перед нею на колени, — разве я могу молчать? Разве может молчать человек, которого сжигает страстное чувство? Неужели вы не сжалитесь надо мною и велите мне молчать? — он схватил ее руку и, поднеся ее к губам, так страстно поцеловал, что у Катеньки захолонуло в груди. — Вы так злы? Так безжалостны? — взгляд его будто проникал ей в душу.

— Нет, нет… — забормотала она.

— Катя, — прошептал Лопухин и опять припал к ее руке.

«Как же легко тебя обмануть, — пронеслось у него в голове. — Кажется еще немного, и ты уж себе принадлежать не будешь, моя милая».

И словно эти мысли каким-то образом достигли Катерининого разума! Она вскочила, резко оттолкнула Лопухина и отбежала в сторону.

— Вы только что просили у меня прощения, — гневно начала она, — за прошлый дерзкий поступок. Теперь же вы совершаете новую дерзость и надеетесь, что я так же легко прощу и ее? — щеки ее были красны, и вся она пылала праведным негодованием.

Лопухин поднялся с колен и пристально посмотрел ей в глаза. Молодая женщина тут же отвернулась, ибо она не могла выдерживать его взгляда. Он усмехнулся.

— Нет, теперь я не стану просить у вас прощения, — покачал головой Андрей.

— Что? — от изумления Катерина даже забыла чувствовать неловкость и повернулась прямо к нему. — Что?

— За что же мне просить прощения? — Лопухин пожал плечами. — Разве за то, что я люблю вас? Но я не волен в своих чувствах, душа моя. Никто не волен в своих чувствах…

— Тогда ступайте прочь, — тихо приказала она.

Андрей еще раз прямо посмотрел в ее глаза и, коротко кивнув, сказал:

— Прощайте.

Через минуту он уже садился верхом, чтобы уехать. Катерина беспомощно упала в кресла, переживая еще раз про себя столь бурный натиск. А Лопухин, пришпорив коня и внутренне усмехаясь, пробормотал:

— Что же, начало положено. Бьюсь об заклад, тут не много потребуется времени, чтобы повернуть дело так, как мне надобно.

Катенька долго не могла находиться в гостиной. Подхватившись, она кинулась в спальню, бросив вышивание внизу на кресле. Между тем свидетелем отъезда Лопухина стал Алексей, возвращавшийся в ту пору домой.

Долентовский спокойно вошел в гостиную и увидел только женино вышивание, брошенное на произвол судьбы.

— У нас кто-то был? — невозмутимо осведомился он у дворецкого.

— Да, барин. Господин Лопухин приезжали, — с поклоном ответствовал тот.

— Вот как? И что же?

— Изволили с барыней говорить.

— Долго он пробыл?

— Никак нет-с… Не более получасу.

— А где Катерина Петровна?

— Изволили запереться в спальной.

— Запереться в спальной… — повторил Алексей.

Он быстро поднялся наверх и принялся стучать в дверь комнаты жены:

— Катенька, открой.

— Нет, — услышал он слабый голос из-за двери, — я не могу.

— Мне надо поговорить с тобой!

— Я плохо себя чувствую, после поговорим… — раздался тихий, но твердый ответ.

Алексей некоторое время постоял перед дверью, но больше не стучал и жену не звал. Потом он резко отвернулся и отправился в кабинет, намереваясь засесть за необходимые бумаги и ни о чем не думать.

Загрузка...