Майя

Все решилось! Все решилось!.. Кларисса Карловна одобрила мою кандидатуру! Через месяц я стану начальником отдела!.. И я даже самой себе не могла признаться, что больше переполняет радостью сердце — мое скорое повышение или то, что целый месяц я буду каждый день видеть рядом с собой Матвея, слышать его голос, ловить его взгляд…

Кстати, о взгляде. Как он смотрел на меня вчера! Почему? Что это значит? Ведь еще два дня назад он и не замечал меня, глядел как на пустое место.

Но самое главное, самое странное то, что он сказал мне вчера на прощанье. «Приснись мне снова…» Неужели мне послышалось? Не может быть! Что все это значит?! Ведь, конечно, не то, о чем я в тот момент подумала! Не мог же Матвей видеть мой сон!.. Почему же он так сказал? Наверное, мне это все-таки послышалось. Мне захотелось это услышать. Как захотелось продолжения того сна. И оно произошло сегодняшней ночью! Да еще какое продолжение… В нем наконец все и состоялось. Настолько ярко, так по-настоящему, как не случалось еще никогда в жизни. Даже случай в самолете — это всего лишь намек, слепок, тень блаженного счастья, что я пережила нынешней ночью. Сегодняшний сон был реальней яви. А когда я проснулась и увидела рядом с собой храпящего Ваню, мне как раз и показалось, что я сплю и вижу кошмар…

Неужели я действительно люблю Матвея? Да-да, не надо вздрагивать от собственных мыслей! Ты любишь его, Майка, еще как любишь! Ты просто не можешь без него жить. Ты не можешь дождаться обеденного перерыва, чтобы поехать к нему, увидеть его, услышать!.. А понедельник? Мрачный неуютный день, которого лучше бы и вовсе никогда не было… Как ты ждешь теперь его, будущего понедельника? Дня, когда восемь часов подряд можно будет дышать в унисон с его дыханием…

И все-таки сказал он «приснись» или не сказал? И если сказал, что это значит? А вдруг… А вдруг он тоже?..

«Перестань! Немедленно перестань! — разозлилась я на себя. — Делай что должно, и случится чему суждено. Передавай дела, готовься к новой работе, выбрось из головы всю эту бабскую чушь! Ты напридумываешь сейчас бог весть чего, а потом окажется, что у Матвея просто зуб разболелся, потому он и смотрел так, и сказал вовсе не «приснись», а «катись»!»

Я почти убедила себя в этом. И почему-то сразу стало легче. Да, в общем-то понятно почему. Я боялась. Откровенно боялась, что если вдруг… Если окажется, что Матвей… Нет-нет, не может быть, но если бы это вдруг оказалось правдой… То стало бы катастрофой. Рухнуло бы все. Весь мир, весь его мнимый порядок, рассыпался бы в прах, превратился в хаос. Я не смогла бы жить по-прежнему, а по-иному не смогла бы себе позволить. Я не нашла бы в себе сил, чтобы сломать сразу столько людских судеб…

Ну, а как же я буду жить теперь?! Ведь я просто не смогу находиться с ним рядом, зная, что он не будет моим никогда!.. Что же делать? Отказаться? Срочно звонить Каракатице и сказать, что я не хочу, что не справлюсь… А как же мечта? Ведь потерпеть нужно всего лишь месяц, а потом он уедет, и я забуду его, обязательно забуду!.. Как бы мне хотелось в это верить! И как страшно думать, что это может и вправду случиться.

А чтобы не мучить себя больше глупыми фантазиями насчет общих снов, я решила обязательно все выяснить сегодня при встрече с Матвеем. Но как это сделать, я еще не придумала.


Матвей, увидев меня, вздрогнул. Правда, быстро взял себя в руки, но заливший щеки румянец все равно выдавал его с головой. Это смутило мою решимость и вновь дало волю моим тайным мечтам. «А ну-ка, молчать! Тихо сидеть! — мысленно прикрикнула я на себя. — Он смущается оттого, что ему просто стыдно за мысли обо мне. А думает он о том, что я некрасивая и нескладная, а ему придется провести бок о бок со мной целый месяц».

Я, как обычно, чмокнула в щечку Веру и с невозмутимым видом приблизилась к Матвею.

— Привет, — старательно-равнодушным тоном бросила я ему.

— Здравствуй, — ответил он. Щеки его постепенно приобретали естественный цвет. — Еще раз поздравляю, так сказать, очно.

— А!.. — махнула я рукой. По-моему, притворялась я неплохо, потому что Матвей изумленно взметнул брови:

— Ты не рада? По-моему, ты хотела…

— Я много чего хочу, — рассмеялась я. — В океане, например, искупаться…

Если до этого у Матвея пылали лишь щеки, то сейчас он покраснел до кончиков пальцев ног. Во всяком случае, и лицо его, и шея просто побагровели, а ладони он резко спрятал под стол, наверное, чтобы я не увидела, что и они покрылись краской. Мне даже стало немного страшно, не хватит ли Матвея удар. А собственное сердце забилось столь часто, что на цвете моего лица это тоже, наверное, сказалось.

«Так как же все это понимать? — лихорадочно заметались мои мысли. — Значит, он тоже видел эти сны? Нет, надо выяснять до конца! Только как бы избавиться от Веры, которая уже навострила ушки?.. Хотя не проще ли…»

— Матвей Павлович, — сказала я как можно официальнее, — давайте все-таки сходим к Клариссе Карловне.

— Ну-у… — закашлялся Матвей. — Давайте сходим…

Он поднялся из-за стола, сунул под мышку первую попавшуюся — как мне показалось — папку и, не глядя на меня, зашагал к двери.

И пошел прямо по направлению к приемной Каракатицы.

— Эй, — позвала я. — Ты куда?

— А?.. — обернулся Матвей. Мне даже жалко стало его, так он растерялся. Я тихонько засмеялась, а он хлопнул себя папкой по лбу и тоже улыбнулся.

— Пойдем туда, — мотнула я головой в сторону закутка между кабинетами, где когда-то стоял теннисный стол. Потом стол куда-то делся, в закуток вынесли пару стульев и проводили иногда неофициальные переговоры с глазу на глаз.

Я села, предложив Матвею сделать то же самое. Он отреагировал как-то неуверенно, словно принимал важное решение: продолжать со мной «неофициальную встречу» или бежать без оглядки прочь. И пока он менжевался, важное решение приняла я. Поговорю с ним напрямую, в открытую, и будь что будет! Зачем мне такие мучения?..

Но Матвей меня опередил.

— Майя, — сказал он, наконец-то опустившись на стул и заглянув мне в глаза. Его лицо стало бледным. Он коротко тряхнул головой, словно отгоняя последние сомнения, и продолжил: — Почему ты сказала про океан? Только честно. Это важно… для меня.

— Для меня тоже, — вздохнула я, не отводя от любимого глаз. — Мне снилось сегодня ночью, как мы в нем… купались.

— Мы? — повторил Матвей и побледнел еще больше. — Купались?..

— Мы, — кивнула я. — Купались… Так это тоже можно назвать. Извини, я тебя, кажется, поцарапала…

— Да уж! — Матвей непроизвольно погладил плечо. — Я думал, и наяву ранки останутся… — Тут он запнулся и вдруг воскликнул, подавшись ко мне: — Но… как?!

— Вот так, — пожала я плечами, наклонилась к Матвею и поцеловала его в губы — по-настоящему, всерьез, отбросив последние вздорные сомнения.

Он ответил мне. Ответил так, как я мечтала, как я хотела, как я боялась… Мы снова были в нашем общем сне, только сон этот происходил уже наяву.

Мы даже не думали, не опасались, что нас кто-нибудь может сейчас увидеть. Нам стало попросту наплевать. Мы рядом, вместе — какое нам дело до остального мира? А миру — до нас?..

И все-таки действительность напоминала о себе хлопаньем дверей, звуками шагов, трелями звонков из-за тонких офисных стен. Вот пропикало где-то радио сигналами точного времени, и я наконец очнулась:

— Ой! Я же на автобус опоздала! Обед уже кончился…

— Отвезу тебя на машине, — подхватился Матвей.

— Нет, — отрезала я. — Иди работай. Такси вызову с вахты.

Чтобы Матвей не стал возражать, я вскочила и быстро двинулась к лестнице, махнув на прощанье рукой.

— Приснись мне снова! — крикнул вслед любимый. Теперь-то я слышала четко, что он произнес именно это. Я улыбнулась и бросила, не останавливаясь, вполоборота:

— Хорошо. И ты мне тоже!

— Ладно, — очень серьезно пообещал Матвей.


И мы встретились снова. Ночью. Во сне. Мы стояли по щиколотку в мягкой, шелковистой траве, словно в пушистом ворсе огромного изумрудного ковра, тесно прижавшись друг к другу, ощущая биение обоих сердец сразу, а рядом нежно нашептывал ласковые глупости океан.

— Но… — продолжил дневной разговор Матвей. — Ведь так не бывает!..

— Как видишь, бывает, — провела я тыльной стороной ладони по его щеке. — Ты что, не бреешься на ночь?

— Теперь буду, — сказал он. — Но я все равно не верю, что такое возможно…

— Не веришь? — слегка отстранилась я, и Матвей испуганно потянулся за мной. — Но ведь это есть. Я есть, ты есть, это все есть, — повела я рукой. — Я слышала, когда по-настоящему любят, общие сны — обычное дело.

— А разве… — вздрогнул Матвей, — ты… меня…

— Глупышоныш! — улыбнулась я и обвила руками шею любимого. — А как ты думаешь?

— Скажи это… сама…

— Может, ты первый?.. — уткнулась я носом ему под мышку. — Кто из нас мужчина, в конце-то концов?

— Ну, судя по… — хмыкнул Матвей, — вроде бы я.

— Тогда начинай. Или, быть может… — Я хотела пошутить, но неожиданно испугалась всерьез.

— Нет-нет!.. — сжал меня в объятиях единственный. — Никаких «или»! Я люблю тебя, Солнышко. Только тебя. Вечно тебя. Всю тебя!

И он принялся доказывать действием последнее утверждение. Для начала поцеловал меня в макушку, поскольку она ближе всего оказалась к его губам. Потом взял в руки мою голову и принялся покрывать поцелуями лицо. Затем перекинулся на шею, и я невольно застонала — как оказалось, шея была моим «слабым» местом, особенно у самой впадинки, возле ключицы. Ей тоже, кстати, досталась своя порция нежности, после чего губы Матвея переместились на плечо, перепрыгнули на другое, опустились на груди. Сначала на правую, потом на левую. Причем тут уже одними губами дело не ограничилось — язык мягкими влажными касаниями обвел трижды вокруг обоих сосков. Потом Матвей опустился на колени и стал целовать меня ниже и ниже, дошел до пупка, вновь пустил в дело язык, а потом повел еще ниже — уже только им. Я расставила ноги и уже через мгновение почувствовала нежные поцелуи там, где даже в самых безумных мечтах не ожидала их ощутить…

Я судорожно вцепилась в волосы Матвея, не в силах сдержать крик блаженства. Наверняка я опять сделала ему больно, но любимый ничем не показал это, продолжая свои волшебные ласки.

Из глаз моих брызнули слезы и потекли по щекам, срываясь и падая на спину Матвея, словно благодаря его за подаренное наслаждение. Да, я была благодарна любимому, благодарна до слез, до самоотречения!.. И даже не столько за сокровенные ласки, которые смог дать мне возлюбленный, сколько за то, что он — вот он — есть теперь у меня, что я пришла в этот мир не напрасно, я нашла свое счастье, свою любовь, и теперь могла жить, жить, жить, зная, а не просто веря, что все это не зря, что у внешне бестолковой и напрасной жизни есть высший смысл, имя которому — любовь.

Матвей, мягко придерживая рукой под спину, уложил меня на травяной ковер и продолжил начатое. И я очень быстро дошла до кульминации. На сей раз я чувствовала то же самое, что и в прошлый раз, то же, что и в самолете, и одновременно все было совершенно по-другому. Я снова сжалась в пульсирующую наслаждением горячую точку, снова взорвалась блаженством, но сейчас я ощущала каждый лучик, каждый ручеек, каждую отдельную струйку и ниточку этого взрыва, этого бурлящего разрозненного потока чистой животворной энергии. Он тормошил, ласкал, утешал, призывал к вечной жизни, вечному счастью и вечной любви. Я словно рождалась заново в этот миг, растянувшийся в вечность, и, рождаясь, я знала, что иду не в мир зла и печали, но лечу во вселенную, которая была создана высшими силами исключительно для меня. В этом мире меня не ждали несчастья и болезни, ложь и предательство, насилие и грубость, зависть и лесть, равнодушие и жестокость. Здесь все и всё были мне рады, ждали меня, любили меня, желали меня… И там, в этой заветной вселенной, существовал Матвей, который уже входил в меня нежно, но властно: трепетно, но с той долей грубости, что выдает настоящего мужчину — завоевателя, хозяина, повелителя, господина…

И я заплакала снова, почувствовав внутри себя мужчину. Этого мужчину. Моего мужчину! Мне так хотелось сейчас отдаться ему — по-настоящему, без остатка!.. Но это было невозможно, потому что я и так уже отдалась ему вся. Единственное, что могла, — это помогать ему движениями бедер, толчками ягодиц, сокращениями внутренних мышц… А пальцы мои бегали по спине любимого, путались в волосах, ныряли в ложбинки и впадины, карабкались на горы и кручи. Уста мои сжимали нежные губы Матвея, на которых сохранился терпкий вкус моего тела, язык искал и находил проход между ними, прорывался внутрь, встречаясь с языком любимого и начиная с ним танец, повторяющий движения наших объятых бурной страстью тел. Мир сомкнулся для нас в кольцо, сжался спиралью, возвращая из небытия случившееся за века и тысячелетия до нас и соединяя с отдаленным грядущим то, чем дышали мы в это мгновение. Время остановило свой бег…

Наше дыхание стало единым. Стон сладострастия хоть и звучал на два голоса, но издавал его один инструмент, настроенный под общий камертон. А наши сердца — они давно уже бились в унисон.

Когда Матвей излился в меня, мне показалось, что окончательно соединились наши сущности. Нет больше на свете Матвея Говорова и Майи Черниковой, а родилось некое новое существо, у которого нет пока имени, но есть общее, что было у этих двух людей, плюс то, что находится выше человеческих качеств, что доступно для понимания лишь космическим силам и что эти силы дают иногда людям от щедрот своих. И этот нечаянный подарок небесных сил достался на сей раз нам, а мы, не понимая его сути и не пытаясь ее понять, пользуемся его содержимым, наслаждаемся им, восторгаемся, удивляемся, словно дети красивому свертку под елкой. А ведь мы еще только-только начали развязывать бантик на его упаковке! Что же нас ждет там, внутри, под шуршащим цветным целлофаном?..

Мы лежали, раскинувшись, на травяном ковре, опустошенные и в то же самое время наполненные до краев тем, что обрушилось на нас в последние дни и ночи, и я наконец-то смогла произнести те самые слова, что ждал от меня Матвей.

— Я люблю тебя, — тихо сказала я, глядя в синее-синее небо.

Интересно, а хватит ли у меня мужества повторить эти слова наяву?

Загрузка...