Проклятие победителя

23

Начали приходить письма. В первый же день после дуэли Кестрель кинулась вскрывать их, надеясь отвлечься от своей болезни и желая узнать, что теперь думают о ней в обществе. Ведь после того, как она победила лучшего бойца в городе, ее должны зауважать!

Но оказалось, что письма в основном от Джесс и Ронана. Друзья не слишком умело пытались ее подбодрить. А потом пришла записка — маленький, плотно сложенный квадратик бумаги с гладкой печатью. Почерк был женский, подписи не было.

Лицо Кестрель вспыхнуло, а потом исказилось, точно лист бумаги, который она смяла в кулаке. Сейчас же надо бросить письмо в огонь и забыть о нем. Обо всем забыть.

Но когда Кестрель попробовала пошевелить ногой, колено отозвалось болью. Она спустила ноги на пол, посмотрела на очаг, потом на свои босые ступни. Задрожав, попыталась успокоить себя: это происходит из-за того, что ноги ее не держат и она не в состоянии даже подняться и дойти до другого конца комнаты.

Кестрель разорвала письмо на мелкие клочки.

Когда она в очередной раз проснулась в ночь после дуэли, отца рядом не было. На стуле у кровати сидела рабыня. Вид у нее был очень уставший, и она дремала, но Кестрель пришлось ее разбудить.

— Нужно кое-что сделать.

Рабыня поморгала, уставившись на госпожу сонными глазами.

— Сходи к стражникам, скажи, чтобы Коваля выпустили. Его заперли в казармах. Он…

— Я знаю, — ответила женщина. — Его уже освободили.

— Правда? Кто?

Рабыня отвела взгляд.

— Ракс приказал. Велел передать вам, что можете пожаловаться ему же, если вы против.

Кестрель показалось, что рабыня лжет. Все это было слишком странно. Но та лишь погладила ее по руке и добавила:

— Я сама видела Коваля в бараке. Он в порядке. Не волнуйтесь, госпожа. — Женщина, чьего имени она даже не помнила, посмотрела на нее с таким сочувствием, что Кестрель не выдержала и велела ей уйти.

Кестрель посмотрела на обрывки письма, и перед глазами у нее как наяву встали выведенные чернилами строки. Фальшивые, снисходительные. Они не понимали. Никто не понимал. Все они ошибаются.

Кестрель укрылась одеялом, а через несколько часов позвала рабыню и попросила открыть окно. В комнату ворвался холодный воздух, и Кестрель услышала звон вдалеке: это молот стучал о наковальню.

Арин наверняка знает, что она не может прийти к нему, так отчего же не пришел сам? Она могла бы заставить его: если прикажет, раб послушается. Но Кестрель не хотела приказывать. Он должен прийти по собственной воле.

Кестрель поморщилась: думать об этом было больно. Люди ошибались на ее счет, но в то же время она понимала, что ложь, в которую все поверили, не так уж далека от истины.

— Почему ты не позвала меня раньше? — спросила Джесс. Ее лицо разрумянилось от холодного воздуха. — Уже неделя прошла после дуэли.

Кестрель откинулась на подушки. Она догадывалась, что общество Джесс сегодня ее не обрадует. Подруга напомнила о том, что за пределами спальни жизнь все еще идет своим чередом.

— Только Ронана ко мне не пускай.

— Ни в коем случае! Он тебя не увидит, пока не поправишься. Ты выглядишь ужасно. Кому захочется целовать живой труп?

— Спасибо, Джесс. Ты меня очень утешила.

Джесс закатила глаза. Она хотела что-то ответить, но потом ее взгляд упал на прикроватный столик.

— Кестрель, ты что, совсем не читаешь письма?

Их скопилась уже целая куча. Они напоминали гнездо.

— Зачем мне их читать? — пожала плечами Кестрель. — Чтобы убедиться, что моя репутация окончательно погублена?

— Все не так уж страшно.

Кестрель догадывалась, что сейчас скажет Джесс: она должна пойти на Зимний бал с Ронаном. Он непременно согласится и будет только рад. Нынешние слухи поутихнут, поползут новые. Пожалуй, это был выход. Кестрель слабо улыбнулась и покачала головой.

— Ты такая верная подруга.

— И умная к тому же. У меня есть идея. Скоро будет бал, и…

— Мне так скучно сидеть здесь одной. Помоги мне отвлечься, Джесс. Или нет, давай лучше я для тебя что-нибудь сделаю. Я тебе многим обязана.

Джесс пригладила волосы Кестрель, смахнув непослушную прядку со лба.

— Глупости.

— Ты меня не бросила в трудную минуту. Я хочу тебя отблагодарить. Когда я поправлюсь, ты выберешь, как мне одеться.

Джесс в шутку положила ладонь ей на лоб.

— Да ты бредишь! У тебя нет жара?

— Я научу тебя играть в «Зуб и жало», и никто не сможет тебя победить.

Джесс рассмеялась.

— Да брось! Я все равно не люблю игры.

— Знаю. — Улыбка Кестрель померкла. — Меня всегда это в тебе восхищало.

Джесс бросила на нее озадаченный взгляд.

— Ты никогда не притворяешься, — объяснила Кестрель.

— А ты, значит, мастер притворства? Ты же понимаешь, что меня не проведешь? Ты попросила, чтобы я отвлекла тебя, но на самом деле ты пытаешься отвлечь меня.

Кестрель поморщилась.

— У тебя не всегда так плохо получается, — добавила Джесс. — Просто сейчас ты больна. И очень несчастна.

Кестрель сжала ее руку в своей.

— Но я сказала правду.

— Так оставь игры. У всех твоих проблем есть очень простое решение.

Она осознала, что Джесс имеет в виду не только бал, и выпустила ее руку.

Подруга вздохнула в ответ.

— Ладно. Не будем обсуждать Ронана. Не будем говорить о свадьбе. И о том, что ты, хоть и любишь побеждать, на этот раз как будто упорно добиваешься поражения.

Арин подкинул дров в печь. Не ради тепла, а чтобы пламя разгорелось. В холодные месяцы ему всегда не хватало ярких красок. Он рос болезненным ребенком, и это время года особенно сильно напоминало ему о доме, о том, как он целыми днями страдал взаперти, не зная, что однажды ему останется лишь мечтать об этих расписных стенах, о шторах глубокого синего цвета, о голубом платье матери. На улице серо, а дома — радужно. Такой он запомнил зиму.

Огонь в очаге вспыхнул алыми язычками. Арин вышел из кузницы и окинул взглядом поместье. Сквозь облетевшие деревья было хорошо видно, что вокруг ни души. Можно отдохнуть пару минут.

Потом он вернулся в кузницу и облокотился на наковальню. Одной рукой вытащил книгу, которую прятал за ящиком с растопкой, а другой взялся за рукоять молота. Если кто-то войдет, будет проще притвориться, что он работает.

Арин начал читать. Это была книга, которую он видел у Кестрель: история Валорианской империи. Он взял ее из библиотеки несколько недель назад, после того как Кестрель вернула ее на место. Он не знал, что бы она сказала, если бы увидела, как он читает книгу о завоевателях, написанную на языке завоевателей. Но знал, что сделает: она окинет его оценивающим взглядом, и ее мнение о нем изменится. Так едва заметно меняется солнечный свет в течение дня, заставляя тени расти или укорачиваться. Он уже не раз наблюдал такую перемену с тех пор, как оказался здесь.

Иногда он жалел о том, что оказался здесь. Так или иначе, в кузнице Кестрель все равно его не увидит и не узнает, что он взял книгу, ведь она не может встать и выйти из своей комнаты.

Арин захлопнул книгу и сжал в руке. Он готов был бросить ее в огонь.

«Я прикажу разорвать тебя на куски», — пригрозил ему генерал.

Но Арин не пошел к Кестрель вовсе не потому, что испугался угрозы генерала. Дело было в другом…

Он заставил себя выбросить эти мысли из головы, спрятал книгу и принялся за тихую, монотонную работу, смешивая в тигле железо с углем, чтобы получилась сталь.

Арин не сразу заметил, что напевает печальную мелодию, которую Кестрель сыграла для него много месяцев назад. Обычно он не позволял себе такого, но на этот раз песня рвалась наружу, а ему так хотелось отвлечься. Мелодия казалась почти осязаемой. На секунду он представил, что это не музыка, а сама Кестрель коснулась его губ. От этой мысли у него перехватило дыхание, и мелодия оборвалась.