Пророчество королевы Севера

Глава первая КОЛДУН В СМЯТЕНИИ

Темная северная зала дворца была полна запахами благовоний и тлена. Четырежды днем и четырежды ночью жрец обходил комнату с кадилом, полным смолы священных деревьев. Вокруг тела умершего была рассыпана соль с сухими цветами, сдобренными самыми ароматными маслами. Но ничего не помогало, тело разлагалось быстрее, чем было нужно – буквально на глазах…

Усилием воли колдун подавил чувство подступившей тошноты и заставил себя подойти к трупу так близко, как только возможно. Боги, что он сделал с собой! Эрланд был не готов к этой смерти… Он никогда не любил Ландоса, почему же его теперь терзает это невыразимое чувство потери? Только сейчас правитель остро пожалел, что рядом нет Кавады.

Накануне отъезда, в конце разговора с ним, уже встав, Тарис сказал: «Кавада уедет со мной». И наклонил голову к плечу своим птичьим жестом, буквально впившись в него взглядом. В его глазах сквозила угроза… «Он знает, – пронеслось в голове, – он знает, что она была близка со мной». Он понял это чувство собственника, эту тяжелую лапу зверя, прорычавшего: «Мое!»

Эрланд тяготился обществом Кавады в последнее время. Даже оказываемая ею помощь не могла сгладить в нем отвратительное чувство мужской несостоятельности, которое накатывало на него после той ночи, проведенной вместе…

Тогда он вздохнул с облегчением. Ему даже в голову не пришло оспорить это заявление, хотя бы для вида. Подумал, что будет лучше, если он некоторое время, а может, и никогда больше не увидит скромно входящую к нему высокую женскую фигуру с черными толстыми косами, безупречно уложенными вокруг красивой головы. Но уже на следующее утро он пожалел, что позволил графу Бену взять верх.

Тарис знал, что Кавада его секретарь. Он знал, что она ведет всю переписку Эрланда и что, по сути, незаменима. Каковы бы ни были их собственные предпочтения, совершенно необходимо разделять взаимоотношения деловые и личные – как раз это ему и не удалось…

Ее отсутствие он ощутил два дня спустя, когда прибывший в Вандер-вилль шах Дравийского царства предоставил к его услугам своего секретаря. Эрланд с внутренним раздражением почувствовал, насколько незаметная, скромная Кавада была лучше надушенного, разодетого в пух и прах евнуха. То, что умела делать женщина-астролог, было совершенно недоступно этому человеку. Ко всему прочему, звездочет шаха оказался несведущ в той системе расчетов, с которой работал Эрланд и которой придерживалась и Кавада.

Несколько дней он боролся с собой, пока не признал, что целый штат слуг южного правителя не мог заменить уехавшей женщины. И было еще нечто, повергшее Эрланда в смятение: теперь ему не хватало ее присутствия, чувства, что она стоит за спиной… Не хватало ощущения ее взгляда, шороха тяжелого платья, запаха ее кожи…

Колдун все чаще и чаще переносился мыслями в ту ночь, когда ей удалось заставить его заняться с ней любовью. Он долгие годы хранил целомудрие, памятуя завет ордена Ваара: если человек не умеет, или не может, или опасается не контролировать свою сексуальную жизнь, лучше ее избегать вообще, чтобы не растерять личную силу. И, к стыду своему, Эрланд сейчас находил, что был невероятно глуп! Вспоминал ее нежные руки, упругую, большую грудь, полные жаркие губы и невольно ругал себя: «Боги, какой же я идиот! Мне достался бриллиант, а я выбросил его с помоями…»

Если б он знал, как ему будет не хватать этой женщины, он бы не разрешил Тарису увезти ее с собой. А подчинился бы граф? Почему эта мысль не приходила ему в голову раньше? Почему он, такой тщательный, точный до мелочей, ни разу не вгляделся повнимательнее в его глаза еще тогда, в начале переворота?

Примкнувший к восставшим Бен – высокая, с ног до головы элегантно скрытая от всех взоров фигура, – увы, оставался для него лишь военным, идеальным исполнителем, человеком, подчиняющимся приказу. Сегодня достаточно вспомнить эти темнеющие сквозь прорези маски глаза, чтобы понять: нет, не любому приказу подчинится этот человек! Зато самому ему не подчиниться, вероятно, невозможно… тем более такой мягкой женщине, как Кавада.

Когда он впервые понял, что граф может быть опасен? Когда он вызвался убить наследников, почти детей, на глазах всего города. Детей женщины, с которой у него была многолетняя связь. Детей женщины, которая была готова на многое ради него, своего любовника – практически на всё…

Тогда Эрланд ликовал, потирая руки. Самый щепетильный момент – убийство правящей семьи, – был решен помимо его участия. Командующий гарнизоном столицы заколол наследников, Эда убила королеву. Его руки остались чисты. А потом вдруг пришло сомнение… Собственно, почти сразу, когда на первом же совете граф Бен вдруг предложил Варгу возглавить армию.

Эрланд вспомнил, как он тогда содрогнулся, и постарался восстановить в памяти слова Тариса дословно: «Вы стали королем арены. Почему бы вам не стать королем… армии?» К счастью, у Варга хватило ума отказаться. Вчерашний раб не может повести войско…

Впоследствии молчаливый аноним Тарис Бен внезапно показал себя мастером, вольно обращающимся с часовым механизмом, который старательно налаживал он, Эрланд. Наведенные справки подтверждали возникшее предположение – это имя не было настоящим. Конечно же, колдун обрадовался возможности избавиться от этой фигуры, в опасности которой стал отдавать себе отчет.

Но Бен забрал Каваду – женщину, которая была ему нужна! Он только сейчас понял, как она была ему нужна… В начале переворота у него не возникало сомнений, что Тарис поддержал заговор из-за любви к астрологу. Теперь он осознал свою ошибку: у графа были личные счеты и с Дианой Травал, и с Даневаном, и, вероятно, какие-то давние отношения с Варгом… Но Тариса и Кавады больше нет в замке, как нет и изворотливого, скользкого Верона, и все ниточки оказались обрезаны. Он больше не может собрать информации. Хотя и так понятно, что Бен не тот, за кого себя выдает. Кто он?

Сзади раздался скрип открываемой двери. В зал неловко, бочком, проскользнул лекарь шаха. Боги, как он устал от этих бесконечных евнухов, их зыбких тел, круглых полных лиц, тусклых взглядов… Он вспомнил холодные светло-зеленые глаза Варга, которые очень не понравились ему с первого же дня, темно-серые внимательные глаза Тари-са… Как бы он хотел, чтобы сейчас с ним оказались эти двое – и сам вздрогнул от этой мысли.

Лекарь остановился на середине расстояния между массивной дубовой дверью и столом, на котором покоилось тело умершего, и закрыл нос платком. Он явно хотел что-то сказать…

Эрланд оторвал глаза от сложенных на темно-коричневом кафтане, традиционном для правителей Севера, почерневших рук трупа. Посмотрел на лицо: ткани оплывали… Надо бы загримировать его, чтобы он мог сохраниться до следующего рассвета, согласно традициям.

Тело выставлено для прощания с умершим родных и близких, но их нет… Никто не плачет над ним, никто не грустит… Где встретит он сам свои последние дни? Наверное, так же, как и правитель Арута, будет лежать посреди чужих и равнодушных людей.

Сердце кольнула ледяная игла сожаления. Еще один человек, на которого он не обратил внимания, выпал из его окружения. Человек, по всем признакам благородный, честный, великодушный, смелый. Он посчитал его нерешительным и ничего не решающим. Чтобы покончить с собой, надо иметь мужество – Эрланд это знал… Он быстрым шагом прошел мимо лекаря, кивнул ему и вышел. Тот последовал за ним…

– Я провел анализ содержимого желудка и жидкости из мочевого пузыря. Это яд змеи Савотрум Клавикус, которая не водится ни в Валла-се, ни в Дравийском царстве.

Многолетняя привычка скрывать эмоции позволила Эрланду не выдать себя ни жестом, ни взглядом. Флакон этого сильного яда привез он сам из замка ордена Ваара. Одна доза редкого лекарства – одна смерть… И отдал его на хранение Каваде.

– Хорошо, благодарю вас… Извольте позаботиться, чтобы его лицо стало лучше. У вас есть мастера-гримеры. Оно расползается на глазах. Тело должно простоять до завтрашнего утра, как велит традиция, – и, не дождавшись ответа, удалился.

Врач склонил лысую голову ему вслед.

Колдун свернул в коридор, ведущий наверх в западную башню замка, и позволил себе бегом взобраться по винтовой лестнице – здесь его уже никто не мог видеть. С момента отъезда Кавады ни один человек не поднимался в ее кабинет, даже слуги для уборки. Он распахнул дверь и прошел к окну, открыл темно-коричневые деревянные ставни… В ворвавшихся лучах света заплясала густая пыль.

Инструменты стояли на своих местах, как он их помнил. Эрланд прошел по комнате, коснувшись каждого предмета. Все это представляло огромную ценность для нее. Но она ничего не взяла!

Посередине стола красовалась роскошная звездная сфера. Правитель знал этот механизм, скрывающий внутри пустоту. Надавил на невидимый рычаг, сфера распахнулась. Деньги… Внутри – деньги! Что это? Кавада действительно не взяла ничего?! Не взяла, не зная, вернется ли она? Что произошло? Что побудило ее уехать так быстро? Он еще раз осмотрел все. В кабинете царил порядок, лишь флакона с переданным ей ядом не оказалось в ряду лекарств.

Эрланд попятился и опустился в кресло, стоящее в углу, глубоко задумался. Как странно… Тарис Бен, на которого он не обратил внимания вначале, обернулся притягательной фигурой, по каким-то непонятным причинам манящей и опасной одновременно… Бывший гладиатор Варг, согласившийся поддержать мятеж и проведший двенадцать лет в окружении полудиких рабов и опасных зверей, показал знание страны и проницательность, достойную правителя. Хитрец Верон оказался умницей. Он вспомнил глаза министра, такие же черные, как и у Кавады. Они могли стать друзьями, но не стали… И наконец, его ученица, астролог и секретарь – женщина, которая полюбила его. Он оттолкнул ее, как стряхивают пыль с рукава… Как он сейчас жалеет об этом!

Эрланд размышлял, сидя в своей любимой позе: нога на ногу, локоть в колено, рукой подперев подбородок. Как получилось, что он, с его умом и даром предвидения, позволил этим людям уйти из замка, оставить его?

Еще в юности он избавился от тех, кто его любил: матери, отца, братьев и сестер. Потом, в своих многолетних странствиях, прошел тенью мимо бесчисленного множества людей, которые хотели стать его друзьями. Затем отвернулся от своих братьев и учителей, с которыми провел долгие годы в замке Ваара. Вспомнил Элроу, главного мага и учителя ордена, и его слова, сказанные ему, Эрланду, накануне отъезда из замка:

– Эрланд, вы вернетесь: и ты, и Эда… Вернетесь, когда сделаете то, ради чего уходите сейчас от нас.

– Вы знаете, зачем я ухожу, учитель? – спросил он, пораженный. Никто не был в курсе его планов.

– Да, я знаю. К тебе взывает дух твоего отца. Только ты можешь сейчас возродить Империю, которая уже почти исчезла с лица земли. Только твой ум может собрать воедино то, что уже почти умерло, воссоединить, как лоскутное одеяло, и вдохнуть в страну жизнь.

– Я смогу это?!

– Не могу тебе сказать, хватит ли сил у тебя одного. Но те, кто будет рядом, доведут начатое тобою, даже если ты остановишься на полпути…

– У меня хватит сил, – оборвал учителя Эрланд.

Сейчас, вспомнив тот разговор, он пожалел о своей несдержанности. Элроу, кажется, замолчал и больше ничего не произнес… Нет! Окончание разговора всплывало в памяти:

– И последнее… У тебя есть порок – ты не позволяешь никому к себе приблизиться, переоцениваешь свои силы.

– Я? – Эрланд усмехнулся. Эрлоу, великий маг, не знает, что червь постоянной неуверенности в себе точит его, отнимает силы… Никто не знает.

– Там, где ты будешь выполнять предназначенное тебе, вокруг будут люди. Ты должен их разглядеть: людей, без которых ты не справишься…

Они замолчали оба. Тогда он думал, что учитель имеет в виду только Эду. Потом – Эду и ее отца… Сейчас он был в этом не уверен.

– Я все сказал, – Эрлоу поднялся и растаял в воздухе.

Колдун спустился вниз и разыскал человека, освободившего спальню Тариса и Кавады от оставшихся после их отъезда вещей. Все имущество сложили на хозяйственные антресоли и запечатали до возвращения графа. А саму комнату сейчас ремонтировали, перетягивая новыми панелями. Слуга подтвердил, что все вещи Кавады были на месте: белье, обувь, бумаги, платья. Она не взяла ничего…

Эрланд пошел к себе в кабинет. Из окна с широко распахнутыми створками был виден двор и край синей глади моря. На столе расставлена шахматная партия, которую они вчера не доиграли с шахом. Правитель опустился на свое место, по-прежнему в задумчивости.

Итак, Кавада действительно не взяла ничего. Почему? Он мог бы понять, если б она оставила только платья. Но белье, обувь, инструменты астролога, саквояж лекаря?! Такое впечатление, что она убежала. Или тот, кто ее забрал, не дал ей возможности собраться. Тарис спешил…

Сейчас Эрланд не сомневался, что граф принял решение уехать буквально в последний день перед отъездом, и у них с Кавадой было много дел. Что они делали? Надо найти женщину, которая прислуживала астрологу с момента… А с какого момента? И почему она, сама чувствующая себя слугой – в этом он не сомневался, – вдруг взяла служанку?

Как и где ее найти? Она давно не встречалась ему в переходах замка… Колдун порылся в памяти. Он ее почти и не помнит: копна каштановых волос, синие глаза… Надо расспросить слуг, куда делась эта девушка. И как можно быстрее с ней встретиться…

Глава вторая НАСЛЕДНИЦА ШАХА

Мужчины приходили и днем, и ночью. Армия разрасталась на глазах. Шли и совсем молодые, с пушком на щеках, и зрелые, и уже старые. Варг никому не отказывал. Для всех находилось место. Как обнищал народ! Он снова и снова удивлялся, какими худыми были люди. Даже шутник Дван сочувственно заметил как-то, что гладиаторов в цирке кормили лучше, чем питались свободные люди по всей стране.

Вот опять Эрик собрал вместе двадцать шесть человек, дезертировавших от их противника. Эти были покрепче, в одежде получше. Они сами сорвали нашивки Травалов – черно-красные полоски… Варг посмотрел им в глаза: простые, грубые лица… Но надо быть начеку, среди таких людей может оказаться шпион, а то и убийца. Два бойца с краю не выдержали его взгляда, опустили головы.

– Почему решили присоединиться к нам?

Сколько он уже задал таких вопросов за последние два месяца! Варг приказал всех приходящих в армию приводить к нему. Безошибочно определял, куда их: в конницу, в пехоту, в обоз. Сегодняшние перебежчики были на конях, при полном вооружении.

– Надоело… – ответил невысокий, крепкий и уже немолодой воин с рубцом через весь лоб.

– Что надоело? – Варг встал напротив говорящего.

– Беспредел надоел. Домой хочется вернуться.

- Надоело добро отбирать? – он едва улыбнулся, светлые глаза смотрели по-прежнему холодно, посверкивая ледяными искрами. – Или уже нечего отбирать?

– Раньше лучше было…

– Когда раньше?

– При императоре.

– Чем лучше? Так же платили налоги…

Теперь ему ответил стоявший с краю костистый парень с редкой светлой бородкой и круглыми глазами навыкате:

– Тогда налоги платили, да и самим оставалось. А сейчас вывернись наизнанку, и все равно придут и отберут последнее.

– Молод ты еще, чтобы помнить, что было тогда. Сколько тебе? – Варг подошел к нему.

– Двадцать восемь… Нет, я помню! Отец пасеку держал, на отшибе села. Семья у нас большая была, девять детей со мной. Дружно жили. У меня тогда как раз подружка появилась… Я к отцу пришел, просил поженить нас. Батя сказал: «Молод еще, дом сами не справите». А потом, когда Империя распалась, отца убили… Подружку изнасиловали и тоже убили… Село сожгли. Где теперь мои братья и сестры? Я их, наверное, и не узнаю… Я бы вернулся… Срубил бы дом, жену бы завел, детей…

– Ты откуда?

– С Тареша…

– А что, сам потом не насиловал? Не убивал? Не жег?..

Парень опустил глаза и умолк.

– Все мы насиловали, все убивали, все жгли… Навоевались уже! Скоро народа совсем не останется. А кто останется, сам помрет от недоедания и болезней. Не дело это, не по-человечески, – говорил худой пожилой солдат с очень мускулистыми руками. Куртки на нем не было, только кольчуга.

– В пехоту пойдете, все. Коней отдать. Первый месяц присмотрят за вами. Не будете чудить – снова сядете верхом, – Варг еще раз сурово обвел их взглядом. Подождал, пока глаза перед ним не опустили все. Повернулся и, не оглядываясь, нырнул в свой шатер.

Из всех областей военные отряды, не пожелавшие поддержать переворот, стягивались к замку Монатаван. Урвий, владелец крепости, собрал под свои стены всех сторонников свергнутых Травалов. Это был настоящий крепостной город, обнесенный толстыми стенами, прекрасно защищенный с одной стороны неприступными скалами, с другой – бурной горной рекой.

Взятие Монатавана было бы решающим фактором в войне. Но город мог обороняться целый год. Осада?.. На это нет времени. Или надо, обогнув его, признать независимость Урвия. Как говорилось в соглашении, с которым прискакал гонец: «Валлас восстановленной Империи соглашается признать независимым государством территорию внутри него с центром в городе Монатаван».

– Мы не возьмем город, – Изда поднял глаза от карты, которую он изучал, на Варга. – Нет смысла подвергать людей такому риску. А осада может продлиться едва ли не год. И тогда другие области получат шанс прийти в себя и, возможно, тоже захотят независимости.

– Об этом не может быть и речи!

– Ты о чем?

– Никакой осады! Город надо взять сходу и разбить Урвия наголову.

– Но как?

Бывший гладиатор задумался. Кажется, он знает как…

– Дван! – Варг выглянул из шатра. – Разыщи Эду и приведи ко мне.

Сегодня утром, как всегда, когда рядом находилась вода, на восходе солнца они ходили купаться. Обычно девушка заходила к нему в палатку, когда ночь еще окутывала землю, дергала спящего Варга за ногу и ждала его снаружи. Только он показывался, припускала почти бегом по одной ей известным тропам к озеру или речке. Он еле поспевал за ней.

Когда они достигали воды, начинало светать. Немного тренировались на берегу. Обычно она показывала какое-то движение, которое Варг отрабатывал, пока девушка плавала. После того случая, когда он неожиданно для самого себя поднял и обнял Эду во время танца, он больше не учил ее танцевать вриту, а она не разминала его тело после занятий.

Этим утром ему никак не удавалось повторить прием, продемонстрированный ею – удар в полупрыжке. У него не получалось расслабиться и потечь, как делала она. Был зажат, делал множество ненужных усилий. Краем уха слышал всплески воды. Старался не смотреть на купающуюся. Она была начисто лишена чувства стыда. Не моргнув глазом могла расхаживать голой. К счастью, Эда никогда не купалась там, где мылись солдаты. Внезапно в его сознание вторгся посторонний шум…

Что это? Он бросил взгляд на озеро. Позади мерно взмахивающей руками девушки поднималась чья-то спина, волны расходились в стороны от черной полосы. То, что плыло за ней, набирало скорость.

Варг закричал как безумный: «Эда! Берегись!» – и прыгнул в воду, схватив нож. Уже плывя к ней, понял, что не успеет… Если эта тварь набросится на нее, от девушки не останется ничего. Он не видит в воде и не знает, что может выплыть под ним. Остановился и оглянулся: уже прилично отплыл от берега. Куда исчезла Эда? Он не слышал ее крика… В голову пришла мысль, что если это чудовище ее сожрало, оно может тут же напасть и на него.

Оглянулся снова – никого… Вдруг кто-то под водой вывернул его кисть так, что он выпустил нож, и рядом с ним с шумом и фырканьем вынырнула воительница верхом на странном животном. Голова чудища напоминала лошадиную, но заканчивалась небольшим хоботом. Длинная шея переходила в массивную спину. Это создание было размером с быка. Конечностей видно не было.

– Ты ничего не умеешь. Ты ничего не знаешь, – Эда улыбалась, в ее руке был отобранный нож. – Если бы животное было опасным, оно бы расправилось со мной до того, как ты полез в воду. Залезай сзади, поплыли к берегу.

Варг попытался вскарабкаться на скользкую гладкую спину. Девушка протянула ему ладонь со сложенными вместе пальцами: «Держись за меня». И не дрогнула, когда он подтянулся, опираясь на ее руку всем своим весом. Ему пришлось обхватить ее за талию, чтобы удержаться на мокрой спине, изогнувшейся, чтобы доставить их к берегу. У Эды был совершенно литой торс.

Животное наклонилось боком, и они соскользнули в теплую воду. Невиданная тварь высунула из воды странную, уродливую голову и уткнулась носом в женские руки. Тонкие пальцы коснулись ее головы, и зверь заурчал от удовольствия. Варг раздевался и выкручивал одежду, стараясь не смотреть на девичью грудь. Он подумал, что хотел бы оказаться на его месте, в ее руках…

– Ты молодец, действуешь не раздумывая. Почти всегда это хорошо, – похвалила его Эда, когда животное нырнуло и исчезло в воде.

– Что это было?

– Я никогда не купаюсь в опасных водоемах, – она как будто не слышала вопроса, обошла его и встала к нему лицом. – Пока ты будешь стесняться меня, или других, или себя самого, ты не сможешь стать непобедимым. Некоторые великие воины в тех землях, где я училась, ходят голыми постоянно, чтобы накапливать силу.

– Среди других людей?

– Да. Какой смысл ходить постоянно голым, если тебя никто не видит? Они учатся видеть только себя.

– Зачем?

– Если ты единственный воин на свете, кто может тебя победить?

– Никто.

– Ты сам ответил на свой вопрос, – в ее ответе прозвучала улыбка.

– Эда, пожалуйста, ты не ответила на мой вопрос, – Варг по-прежнему старался не смотреть на нее. – Откуда взялась эта тварь?

– Из-под земли.

– Озеро сообщается с чем-то?

– Да.

– Откуда ты знаешь? Ты никогда не была в этих краях. Или… я не прав?

– Ты прав. Там, где живут такие животные, есть подземные туннели между озерами, выходящие в горы. Эти звери обитают в больших пещерах под землей. Их уже немного осталось… Они совершенно безобидны.

Эда пришла к нему, когда Изда уже ушел.

– Ты звал меня?

– Да, – Варг крутил карту на сундуке. – Смотри: вот мы, а вот крепостной город. Нам надо его взять.

Она склонилась над ним, внимательно всматриваясь в карту.

– Какая высота стен? Сколько людей может вместить город? Есть ли там колодцы?

Девушка задавала правильные вопросы. Он рассказал все, что знал. У него в полку оказался бывший гладиатор, выросший в Монатаване. Эда подняла голову и посмотрела ему в глаза:

– Ты не сможешь… Только потеряешь людей и время. Город может обороняться много лун.

– Да. Я не смогу, если мы будем его осаждать. А если попытаться проникнуть внутрь со стороны горы? Или озера?..

– Что ты имеешь в виду?

– Ты говорила утром, что горные озера сообщаются друг с другом. Здесь цепь из них, на одном и стоит Монатаван. Это животное, которое меня испугало утром, оно дышало воздухом. Ты сказала, что такие звери живут в пещерах в горах. Ты можешь узнать, есть ли там проход? Если возможно выйти в город со стороны озера или горы, мы сможем его взять.

– Это рискованно…

– Война всегда риск.

– Сражение имеет смысл начинать только тогда, когда ты уверен в победе.

– Это ты начала эту войну.

– Те битвы, в которых я участвовала, мы выиграли.

Лицо Эды было совсем рядом с его. Он чувствовал движение воздуха от ее губ, когда она говорила.

– Ты можешь узнать, возможно ли проникнуть за крепостные стены со стороны реки? Вдруг есть подземный ход, ведущий в город?

– Я не хочу на себя брать ненужный риск.

– Но ты идешь с нами…

– Да. Но своей дорогой.

– Нам нужно разбить сопротивление.

– Кому «нам»?

– Эрланду… мне…

Она улыбнулась:

– Тебе… Эрланду…

– Пусть будет так.

– Это не твоя война. Ты был рабом двенадцать лет и уже заработал свободу. Что тебе еще надо?

В ее словах было больше эмоций, чем необходимо. Что она хочет этим сказать? Почему каждый из них не может сказать друг другу все, о чем думает?

– Это моя война, – голос Варга был необычайно тверд.

– Нет. И не обольщайся – ты всего лишь пешка, – повторила Эда. – Это война Давикулюсов.

Он взял ее за плечи и повернул так, чтобы видеть глаза девушки в неровном свете масляной лампы.

– Повтори, что ты сказала.

– Это война за возвращение династии Давикулюсов.

– Рыцарям Арута не нужен Валлас.

– Рыцари Арута здесь не при чем.

– Эрланд… Эрланд – Давикулюс? – Варг начал понимать…

– Ты задаешь слишком много вопросов.

Он сильно сжал ее плечи, сам не замечая этого.

– Ты мне делаешь больно, – Эда попыталась освободиться.

– Ты мне постоянно делаешь больно. Кто такой Эрланд? Свергнутый император был слишком молод, Эрланд не может быть им. Говори!

Варг сам не заметил, как начал ее трясти. Эда не могла вырваться из его рук, он держал ее, как клешнями.

– У отца убитого императора было много детей. Отпусти меня! Ты задаешь слишком много вопросов…

Они волновались оба. И каждый не мог понять, почему нервничает другой. Они привыкли видеть друг друга спокойными, даже бесстрастными.

– Эда… это моя война. Помоги мне… Пожалуйста, помоги! Проси что хочешь, – Варг не просто просил, он умолял.

Она удивленно подняла брови. Он вдруг понял, что Эда не смогла освободиться из его рук. Или не захотела?..

– Ты ничего мне не можешь дать… Ты помнишь? Я иду на север.

– Ты сама говорила, что если я когда-нибудь захочу что-нибудь… У тебя есть условие, при котором ты выполнишь все, что мне будет нужно, – сейчас Варг был готов на все.

Эда опустила голову и ссутулилась. Ее голос дрогнул:

– Я не хочу больше ставить тебе условий, принуждать делать что-то, чего ты не хочешь. Мне больше ничего от тебя не нужно… Я иду на север, и нам просто оказалось по дороге…

– Если мы победим… Если нам удастся объединить страну, и если я останусь жив, то пойду на север с тобой. Все равно тебе кто-то нужен: напарник, попутчик, еще один меч…

– Зачем ты пойдешь со мной? – она вскинула голову, и в ее голосе прозвучало что-то…

Если бы Варг ее так хорошо не знал, он бы подумал, что она готова расплакаться. Нет, это невозможно!

– Чтобы тебя защитить. Ты слишком заметная и… можешь выстоять в ближнем бою только против двенадцати. Мужчина в пути не помешает. Тем более, у нас уже может быть общий центр.

– А как же твоя страна? Ты только что сказал, что это твоя война.

– Если страна будет объединена, моя роль выполнена. Вы же все равно меня планируете убрать?

– Кто «мы»?

Варг вспомнил слова графа Бена: «Тебя уберут на подступах к Северу. И я даже знаю, кто это сделает – Эда».

- Тот, кто тебя послал с армией… и ты.

– Я сама пошла…

– Не ври.

Она уже овладела собой, и голос у нее стал, как всегда. Девушка вдруг взяла его лицо в ладони.

– И сейчас, чтобы объединить свою страну, ты готов меня подвергнуть риску – мою жизнь, жизнь чужеземки… Я ничего не значу для тебя?

Он старался не шевелиться: пусть ее горячие пальцы лежат на его щеках…

– Нет, это неправда. Твоя жизнь стоит многого. Но эта война… Слишком много людей умерло за последние годы. Кто-то должен это остановить. Кто-то должен принести мир на эту землю.

– Мир людям, которых ты не знаешь? Которые тебе чужие… И для этого ты готов послать меня на смерть?

Варг искал нужные слова:

– Да… Я их не знаю… Они мне чужие… Но есть женщины и мужчины, которые не могут быть рядом, если идет война. И кого-то обязательно убьют, порознь или обоих. А они могли бы прожить жизнь вдвоем, вместе радоваться и печалиться, вместе стариться, воспитывать внуков. И у них бы не страдали и не умирали дети… И если ради этого надо послать тебя на смерть или умереть самому – я готов…

Девушка отпустила его голову и отстранилась. Ему показалось, что он сказал не те слова. Эда не любила мужчин… Она не понимала, что такое любовь…

– Ты подвергаешь себя риску постоянно, – продолжал он. – Ты же воин, великий воин.

Что еще сказать? Варг не знал.

– Хорошо. Я помогу тебе, – Эда развернулась и стремительно вышла.

Он почувствовал себя совершенно опустошенным… Какие из его слов подействовали на нее?

Варг проснулся от того, что кто-то дернул его за ногу. Его всегда так будила Эда. Пора… Надо просыпаться, идти за ней в лес, к озеру. Вдруг он почувствовал, что она не ушла, а скользнула к его изголовью. Было совершенно темно… Или это кто-то другой? Он нащупал нож под собой, с которым не расставался и ночью.

– Варг…

Слава богам, это все-таки была она!

– Да?

Зачем она пришла к нему? Сколько он спал?

– Я вчера сказала лишнее.

У нее был озабоченный голос. Она нервничала. Варг не заметил, когда он начал чувствовать ее настроение, эмоции…

– Почему ты молчишь?

– Я тебя слушаю.

– Я всегда чувствую себя с тобой глупой маленькой девочкой, – вдруг пожаловалась Эда действительно жалобным голосом. – Я никогда ни с кем так себя не чувствовала – даже с моими учителями, даже с моим отцом…

Варг скользнул рукой по покрывалу в сторону голоса. Нащупал ее сапог, колено… Оно поместилось в его руке.

– Ты действительно маленькая девочка. Я в два раза тебя старше…

Эда оттолкнула его руку и сказала зло:

– Ты ниже меня по рождению. Ты не образован. Ты был рабом двенадцать лет.

– Кто тебе сказал, что я ниже тебя по рождению? Что я не образован?

Он перекатился на бок, поймал отталкивающую его руку и стиснул ее. Ему не следовало это говорить… О боги, что творится с ним? Почему он не может себя контролировать, когда она так близко от него? Стоит только протянуть руку…

– Твоя мать была простой наложницей, и даже будь твой отец шахом Дравийского царства…

Он почувствовал, как она вздрогнула. Буквально подпрыгнула на месте и замерла – сжалась ладошка в его руке… Варг стремительно сел, откинув одеяло. Вспомнил, что она о себе рассказывала: ее отец южанин… у него было много жен и детей в доме, который он не смог защитить…

В Дравийском царстве шестнадцать лет назад вспыхнуло восстание рабов, дворец южного правителя был взят восставшими, когда он сам охотился в степи далеко от дома. Мятеж потопили в крови. «Отец отомстил», – сказала она…

– Я угадал?! Твой отец – шах Дравийского царства?!

– Молчи! – Эда безошибочно нашла его рот в кромешной тьме и накрыла ладонью.

Это все объясняло. Это объясняло, откуда у Эрланда деньги, кто поддержал переворот и с какой целью. Откуда у Эды изысканная одежда, дорогое оружие, породистая лошадь… Варг резко сбросил ее руку с лица.

- И твой отец отпустил тебя вот так – одну! После того, что случилось с тобой в детстве! После того, что случилось с его женами и детьми! Одну… с армией голодных, безродных мужчин! Твой отец отправил тебя в подземелье к гладиаторам! Отправил совершать переворот в чужой стране, подставлять себя под стрелы и мечи! Отпустил одну на север! – он не мог остановиться от возмущения.

– Молчи! – перебила она. – Мой отец отослал меня после того случая в далекие земли, чтобы сохранить мой разум и тело. Чтобы я больше не видела мужчин рядом.

– Ты росла у марут, ты говорила мне, – он вспомнил все истории о диких южных племенах женщин-воительниц.

– Вначале, первые пять лет. Потом я была в другом месте.

– В каком?

– Какая тебе разница?! Ты хочешь все про меня знать?! Но ты сам ничего о себе не рассказываешь! Почему ты меня заставляешь все тебе говорить?! Меня никто не может заставить делать что-то, чего я не хочу, – она почти кричала. – Это было мое решение: прийти к вам, проверить себя… Проверить то, чем я владею, что умею, чему научилась. Меня никто не может удержать, разве ты до сих пор этого не понял? Я делаю, что хочу! Меня не было дома пятнадцать лет. Отец не может меня заставить делать то, что мне не по нраву! Никто не может! Я не такая, как другие женщины…

Варг схватил ее руку, она вырвалась из его ладони.

– Ты будешь молчать…

– А если нет? – он больше не делал попытки дотронуться до нее.

– Ты будешь молчать, и я помогу тебе взять город, – она снова говорила привычным властным тоном.

– И ты мне поверишь на слово?

Она помолчала, перед тем как ответить:

– Тебе – да.

– Хорошо… Я буду молчать. Последний вопрос…

– Спасибо. Я тебя слушаю…

– Ты должна стать женой Эрланда?

– Нет! Я никому ничего не должна! – она делала акцент на каждом слове. – Меня никто не может ни к чему принудить. Отец сказал, что не пойдет против моей воли…

– И, тем не менее, ты пришла с Эрландом.

- Ты ничего не знаешь… Мы были вместе – там, где я жила, где мы учились. Вместе, он и я… Мы стали друзьями. Это я отвела его к отцу, это я предложила ему помощь, это я захотела идти с ним… Боги, зачем я все тебе рассказываю? – вдруг простонала она и замолчала.

– Спасибо тебе, – Варг нашел в темноте ее узкую руку и прижал к губам.

– За что?

– За доверие. За откровенность.

– В конце концов, у моего отца много дочерей… Я всего лишь старшая – одна из четырех, которым больше двенадцати… Если не захочу я, он может жениться на любой другой. Одевайся, я жду снаружи, пойдем купаться, – Эда забрала свою руку, как будто не заметила, что он ее поцеловал.

Натягивая рубашку и сапоги, он перебирал в голове все услышанное. Тот, кто назвался наследником Давикулюсов, пришел к правителю Дра-вийского царства за помощью: захватить власть в Валласе… или восстановить Империю? И условием полученной поддержки была женитьба представителя семьи Давикулюсов и дочери шаха… Так южный властитель прибирал к рукам поверженную Империю.

Глава третья ЛАЗУТЧИКИ ИЗ МОНАТАВАНА

Дван вынырнул из высоко поднимающихся зеленых стеблей подсолнечника, остро пахнущих сырой землей. Крупные черно-желтые головки цветов – выпуклые, как донца грубо сработанных глиняных тарелок, не отшлифованных до гладкости рукой мастера, – поворачивались за солнцем, большие желтые лепестки загибались вниз. Местность с пологими холмами расстилалась до синеющего леса, как разложенная карта на сундуке в палатке у Варга. Над головой в высоком голубом небе кружил ястреб, и его крик разогнал поющих птиц.

Дван рванул ворот куртки, освобождая вспотевшее горло. Вот и кузница. Далеко вокруг разносился лязг металла и звон ударяющегося о наковальню молота. У коновязи стояли неказистые мохнатые лошадки с короткими спинами, свалявшейся шерстью и никогда не чесанными гривами. Те, кто приехал сюда, где они?.. Пошел широким шагом, приминая луговую траву. На всякий случай подтянул перевязь меча, сдвинувшегося, пока он, пригибаясь, отходил от лагеря, стараясь остаться незамеченным. Обогнул здание кузни. Звуки ударов молота дополнились уханьем горна и приглушенными мужскими голосами. Уже на подходе к дому увидел гостей кузнеца: четыре человека в серо-коричневых одеждах, простых и некрасивых, не по росту, рассматривали лезвия мечей.

Воин пожалел, что не дождался, пока всадники отъедут от кузни. Но поворачивать было уже поздно, Двана заметили – его рыжую шевелюру и зеленую куртку, высокую фигуру. Он еще подумал, что, наверное, надо было сказать кому-нибудь в лагере, куда он пошел… Постарался не замедлить шага и случайно не дотронуться до рукоятки меча, чтобы его поведение не могло показаться вызывающим. Четверо приехавших в кузню подтянулись в один ряд и выпрямились. Никто не прятал оружия. На них не было ни нашивок, ни каких-либо других отличительных знаков.

Пока Дван подходил, гадал, кем они могут быть… Не крестьяне, это точно, но и не люди Урвия, засевшие в Монатаване – не было им смысла выходить и так далеко отходить от замка, дабы посетить кузнеца. Ответ пришел сам: одна из банд, промышляющих разбоем на дороге… Кто же еще?

– Эй! Постой, вояка! – грубо окрикнул его мужчина средних лет, с кривящимся ртом и маленькими колючими глазками – такой же широкий, мохнатый и приземистый, как и лошади, стоящие неподалеку. – Куда разбежался?

– Кузнец что, занят? – Дван остановился, по-прежнему не притрагиваясь к мечу, но невольно напряг бедро под ножнами.

Из кузницы доносились те же самые звуки: безостановочно ухал молот, лязгал металл, раздувался горн.

– Пойди погуляй, – мрачно кинул ему другой человек, самый высокий, с невероятно низким лбом над крупным красным носом и клочковатой бородой. – Мы уедем, тогда твоя очередь придет.

Дван понял, что они его в кузню не пустят, и ему это не понравилось… Конечно, безопаснее было бы развернуться и убраться восвояси. Есть ли там кто-то внутри, кроме хозяина? Почему эта группа вооруженных людей не хочет дать ему хотя бы туда заглянуть? Он вдруг вспомнил озабоченные синие глаза жены кузнеца, ее белые плечи…

Дван увидел эту женщину, когда их полк проезжал мимо. Она несла ведро воды, и они встретились взглядами. Он по привычке широко осклабился – девка была весьма и весьма… неплоха!.. Но она отвернулась от него, сурово сдвинув брови. Это и была причина, по которой воин сегодня решил отлучиться из лагеря… погулять. Где эта женщина?

– Кто вы? Почему с оружием? – Дван остановился, расставил ноги и заложил большие пальцы за пояс. Осторожно дотронулся ребром ладони до рукоятки меча…

– А ты кто такой, что отчета требуешь? Не из разбойников ли, что королеву убили?

Это уже многое проясняло. Значит, они по разные стороны… Он вынул меч одним движением и быстро двинулся в направлении кузни. Самый худой и маленький, стоявший с краю, сделал едва уловимое движение, указывающее на него, и отступил назад. А те двое, которые начали с ним разговаривать, бросились ему наперерез. Дван первым же ударом выбил меч из рук приземистого широкоплечего мужчины, подбежавшего к нему первым, и скрестил клинки с высоким бородачом. Потерявший оружие грязно выругался, вытащил из-за пояса нож и вновь ринулся в атаку.

Пока высокий нападающий пытался сдержать клинок Двана, он стремительным движением схватил несущийся к нему нож прямо за лезвие, тряхнув раструбом куртки, чтобы хоть немного защитить ладонь. Оттолкнув верзилу с мечом сильным толчком, мгновенно развернул кинжал, перехватив саму направляющую его руку. Почувствовал, как острие вошло в живот человека, преодолев первое сопротивление одежды и кожи, а дальше скользнуло как по маслу…

Высокий противник поднял меч, чтобы рубануть его сверху, но Дван ударил его ногой в пах. Тот согнулся, застонав и тут же выронив оружие. Третий, оставшийся наблюдающим, бросился на него, но бывший драаг уже не старался сохранить ему жизнь – развернулся и подсек его горизонтально несущимся мечом, со всего лета разрубив почти пополам.

Низкий и худой, который руководил людьми с самого начала схватки, повернулся кругом и бросился к лошадям. Тот, кого он ударил по яйцам, перестал кричать и выхватил арбалет из-за спины. Дван подхватил лежащий на земле нож, выроненный тем, кому он вспорол живот, и метнул уже взводящему механизм прямо в голову, угодив в раскрытый рот.

Пока он с ним расправлялся, убегающий отвязал лошадь и вскочил в седло, развернув ее. Бывший драаг с разбега прыгнул на коня и пустился в погоню прямо по полю. Скакал и думал, что вряд ли догонит, так быстро улепетывал противник. И тут кто-то из куста выскочил прямо под ноги впереди несущейся лошади. Та взвилась на дыбы, всадник не удержался на вставшем свечкой коне и упал спиной вниз, на землю. Лошадь, потеряв равновесие, вдруг тоже с громким ржанием опрокинулась на спину, прямо на растянувшегося за ней человека. Раздался крик всадника: животное рухнуло на него всей своей массой.

Дван соскочил на землю и бросился к лежащему. Упавшая на него лошадь вскочила, отбежала в сторону, сильно припадая на заднюю ногу, и застыла с поднятой головой, не прекращая ворчать глухим ржанием. Человек на земле загребал разбросанными руками землю, возил по ней скрюченными пальцами с черными ногтями, хрипел… Когда Дван склонился над ним, из его рта потекла струйка крови, а глаза вдруг остекленели.

Звуки из кузни резко прекратились. Тот, кто бросился под ноги коню, была невесть откуда выскочившая жена кузнеца, еще молодая женщина с копной таких же рыжих волос, как и у Двана, будто они были братом и сестрой.

Она подходила к Двану и к раздавленному лошадью, высоко подняв порванную внизу широкую юбку, обнажив неожиданно тонкие щиколотки голых ног.

– Там, в кузне, – почему-то зашептала, широко раскрыв глаза. – Там муж…

Воин резко обернулся: из кузницы вышел кузнец с огромным молотом в руках, вытирая окровавленную голову. Он размашистым шагом подошел к высокому человеку, который еще был жив – с ножом, торчавшим из горла, – и со всего маху наискось ударил его своим оружием, расплющив по земле…

Это были лазутчики из Монатавана, посланные возглавившим сопротивление феодалом Урвием разузнать расположение войск мятежного Валласа, численность солдат и особенности вооружения. Отряд разведчиков возвращался с задания, а по пути зашли к кузнецу с элементарно простой целью: отобрать новые мечи, да заодно и подправить старое оружие. Никто не ожидал встретить одиноко шатающегося воина…

– Это все были? Больше никто не ускользнул? – на всякий случай спросил Дван кузнеца.

– Нет, – хозяин кузни серьезно мотнул большой лохматой головой и повел могучим плечом. – Всех уложили.

Он был выше и шире Двана. Его заставили работать, держа на острие натянутой стрелы. Жена успела, по давней женской привычке, убежать и спрятаться в поле от никогда не предвещавших ничего доброго незваных гостей. Ее и отправил Дван к Варгу – привезти его командира к кузнице. И она ускакала, сидя на лошади по-мужски, обхватив круглые бока коня крепкими ногами, как будто родилась верхом…

Подъехавший Варг разглядывал трупы: раздавленного лошадью, уже начавшего синеть, с открытым ртом, где стояла черная жижа свернувшейся крови и неизлившейся рвоты. Маленького и широкого – первого, которого проткнул его же ножом Дван. Он выпустил ему кишки, и вокруг разливалась вонь неопорожнившегося кишечника. Наполовину разрубленный мечом белел костью обнаженного позвоночника, как скошенный сноп, весь в вывернутых внутренностях, уткнувшись носом в землю. Вся кровь под ним ушла в песок. Высокий нападающий остался без лица. Дван достал свой нож у него изо рта, лезвие проткнуло насквозь горло и шею, а удар молота размозжил полголовы, выдавив мозг изо всех дырок.

Кузнец выволок из двери еще двоих – тех, кто заставил его работать. С ними он расправился сам, почти готовым мечом отрубив державшему его на прицеле наведенной стрелы голову подчистую. А другой ранил и его, опустив наотмашь железную рукавицу с шипами, ободрав сильно, до кости, лоб и скулу. Этого хозяин кузни тоже прикончил его же оружием, только что подправленным на наковальне. Правда, немного не рассчитал мощи удара: всадил клинок в грудь, проломив грудную клетку и, выдернув меч назад, вывернул наружу и головки ребер у грудины.

– Ну и мясорубку вы здесь устроили… – Варг покачал головой. – Что, цирковое прошлое решил вспомнить?

По его голосу было непонятно, то ли он сердится, то ли хвалит Двана. Вокруг сидевшего прямо на земле кузнеца хлопотала его жена, обмывая голову и перевязывая сильно кровившую рану оторванным от рубахи белым лоскутом.

– Живым надо было хоть одного оставить, – укоризненно сказал Варг, – чтобы допросить. А то к нам лазутчиков посылают, а мы ничего не знаем, что там творится в Монатаване…

Он прискакал с Эриком и Издой. Принц Севера стоял сейчас на коленях за углом кузни, его неукротимо рвало.

– А ты чего здесь шлялся? – Эрик поднял брови и наморщил лоб.

– Гулять ходил, – буркнул Дван, не спуская глаз с жены кузнеца.

Варг проследил взглядом направление его глаз и едва заметно расслабил виски.

– Как зовут тебя? – обратился то ли к кузнецу, то ли к хлопотавшей над ним женщине.

- Вагар, – глухо пророкотал кузнец, открыв рот с выбитыми передними зубами. Он поднял голову и обвел глазами стоявших вокруг него. Проворчал негромко, щурясь из-под повязки: – Спасибо…

Женщина, делающая перевязку, завязала узел, выпрямилась, вытерла окровавленные руки прямо о передник и повторила за мужем:

– Спасибо вам, – посмотрела на стоявшего на коленях Изду и спросила у Варга: – Может, воды ему?

– Может, воды, – без тени эмоций ответит тот, едва бросив взгляд на склоненную красивую голову тонкого рыцаря. Указал на распотрошенные трупы: – А тебе что, не привыкать?

Женщина ушла и тут же вернулась с кувшином воды. Проворчала под нос:

– Насмотрелись за последние двенадцать лет всякого… привыкли уже.

Пока она поила Изду, заботливо вытирая ему рот подолом, кузнец поднялся и подошел к Варгу.

– Видел я вас, когда мимо проходили. Что ж не заглянули ни разу? – он был очень бледен, кровь моментально пропитала белую повязку.

– Заглянем, – Варг скользнул по его лицу холодными глазами, подождал, пока кузнец не опустил перед ним взгляда. – Сам сожжешь трупы?

– Она займется, – Вагар мотнул головой на подошедшую к ним женщину и забрал у нее кувшин, опрокинув его прямо надо ртом. Вода потекла по подбородку и пролилась на волосатую грудь, вымазанную кровью под окровавленной же рубашкой.

– Давай перевяжу, – его жена заметила рассеченную лезвием ножа ладонь Двана.

Воин протянул ей руку, стараясь заглянуть в глаза.

– А тебя как звать? – обратился к ней. – Храбрая женщина…

Хозяйка посмотрела на него исподлобья. Она не казалась ни приветливой, ни благодарной. Словно сомневалась, называть ли свое имя.

– Дита, – буркнула недовольно.

– Чего это она храбрая? – спросил ее муж, вытерев усы и бороду огромной черной от работы ладонью.

– Да под копыта коню на всем скаку броситься не каждый мужчина сможет, – явно восхитился Дван. – Опять же, на все это смотреть тоже малоприятно… Еще и жечь трупы ее посылаешь.

– Хм, – кузнец проводил взглядом Диту, ушедшую за угол кузни. Там, чуть подальше, стоял маленький дом, за которым раскинулся запущенный, заросший бузиной яблоневый сад. – Женщина она… значит, служить обязана.

Варг уже сел на лошадь и повернул к лагерю. Он не стал ждать едва поднявшегося, бледного, с дрожащими руками Изду. «Со взятием Мо-натавана надо поспешить…» – подумал, высылая коня в галоп.

Солнце почти коснулось горизонта. В воздухе уже разливалось дыхание ночи, было тепло и спокойно. Эда сняла одежду, в которой ходила обычно: яркие ткани, широкие брюки, камзол с узорными рукавами. Надела то облачение, в котором пришла к гладиаторам в ночь накануне переворота – очень тонкую рубашку и штаны из коричневой кожи, облегающие ее так, как будто она в них родилась. Девушка замешкалась, укладывая волосы, чтобы коса не мешала ей плыть, а Варг перенесся в первую ночь их встречи, когда он ее еще не знал. Не знал, как она умеет убивать и лечить, какими нежными могут быть ее руки… Не знал, что у нее загорелое тело и такой мускулистый, литой торс. У него заныло сердце.

– Я пойду босиком, – она сняла сапожки.

Варгу вдруг стало страшно: а вдруг он посылает ее на смерть?

– Подожди… Если ты не уверена – не ходи…

Эда улыбнулась. Она так редко улыбалась…

– Варг, это было твое решение.

– Но тебя ведь нельзя заставить, – он взял ее за плечо. – Ты делаешь, что хочешь…

Она посмотрела на него, и он не понял выражения ее глаз.

– Я боюсь… боюсь, что могу тебя больше не увидеть, – он сам не ожидал услышать от себя эти слова.

– Однажды ты меня больше не увидишь. И, наверное, это будет скоро… Одним днем раньше, одним днем позже, – она сунула ему сапоги в руки, закрепила нож на поясе, серп, обернула цепь вокруг талии. Эда не была спокойна, и ее беспокойство передалось ему.

– Я пойду с тобой.

– Нет. Ты не можешь, – голос девушки был тверд.

– Почему я не могу?

– Я не знаю, что там, под водой в пещерах, может нас ждать… Меня учили многим вещам, к которым ты можешь оказаться не готов. У меня меньше шансов умереть, чем у тебя. И если я умру, ничего трагичного не случится. Я сама по себе, у меня нет ни семьи, ничего. Отец, может, погрустит, как он грустит до сих пор о моей матери…

- У меня тоже нет ни семьи, ничего, – сказал и осекся…

Эда внимательно посмотрела на него. В наступающей темноте было совершенно невозможно разобрать выражение ее глаз.

– Варг, будь честен сейчас, как ты был честен всегда. Ты руководишь армией, Изда ничего не решает. Ты не называешь себя, но эта война твоя. Без тебя Валлас не поднимется с колен. И мой отец, который уже должен был приплыть с флотом в Вандервилль, будет фактически править бывшей Империей через Эрланда.

Информация, которую она ему выдавала, порой была невероятна.

– Твой отец уже должен быть в Вандервилле?! – в голосе Варга прозвучал страх.

Эда его мгновенно уловила.

– Чего ты боишься? Скажи мне!

Он замолчал слишком надолго.

– Я боюсь… за графа Бена.

– Кто он тебе? Что случилось между вами? Пожалуйста, ответь! Подумай, что я могу не вернуться! В любом случае, я клянусь хранить молчание.

– Брат… Это я изуродовал его и оставил умирать в степи. Он чудом спасся и мстил мне. За своей местью мы забыли, как любили друг друга, и не заметили, что и сейчас продолжаем любить…

– За что ты сделал это с ним?

– Он переспал с моей женой.

– Тогда ты должен был заставить страдать свою жену. Или он взял ее силой?

– Я всегда считал, что она не знала, что была с ним… Думала, что он – это я…

– Как такое возможно?!

– Мы близнецы.

– Варг, – Эда взяла его руку в свои ладони. Она заметно нервничала. – Ты действительно думаешь, что женщина может перепутать мужчину в постели?

Он стиснул ее пальцы… Девушка продолжала:

– Я не знаю, что это такое – любовь с мужчиной. Но я уверена, что это невозможно! Прикосновение рук, губы, кожа, ритм движений, пластика тела… это слишком индивидуально! Будь я на твоем месте, я бы нашла женщину, которая согласна была бы переспать с вами обоими… например, с завязанными глазами. И потом сказала, как и чем вы отличаетесь.

– Что это изменит?

- Ты хранил верность своей жене много лет. Если она обманщица, это сделает тебя свободным.

– Эда… Мы любим кого-то не за какие-то качества, не за него самого. Мы любим его за наше отражение в нем. Мне сложно объяснить тебе, что такое любовь… Я помню твои слова: «Любви не существует. Это зов плоти. Запах животного».

– Варг… Я знаю, что такое любовь. Это… когда кто-то ранит тебя чем-то, какой-то своей формой. И рана, нанесенная им, может быть вылечена только в его присутствии.

– Тебя… что-то ранило?

– Да…

– Что?

– Зеленый лед Севера…

– Я не понимаю, – Варг почувствовал себя дураком.

Эда улыбнулась и продолжала:

– Твоя жена… что-то в ней ранило тебя. И эта рана кровоточит до сих пор. И вылечить ее может только она. Но она мертва, и ты страдаешь.

– В последнее время мне кажется, что рана уже не кровит… – Варг продолжал сжимать ее ладони в своей руке. – Я ее любил, но прошлое уже отболело. Остался рубец, и он останется навсегда… Но Вероника ушла из моей жизни. И мне кажется, что я уже забыл запах ее волос, вкус ее кожи, прикосновение пальцев… Мне уже не нужно жить с ней в прошлом.

– Хватит разговоров! Мне надо идти, нельзя терять время, – Эда высвободила руки из его ладони.

У нее задрожал голос, и это испугало Варга. Весь день он не знал, что заставляет ее нервничать. На что она так несвойственно ей эмоционально реагирует?

– Почему ты это делаешь? – шепнул он. Мир менялся… Как будто кто-то перевернул песочные часы, где вместо песка – его ценности. Казавшееся ему важным теряло смысл, а то, что он привык оставлять без внимания, начинало занимать все его мысли.

– Совсем не потому, что ты назвал меня великим воином. Я знаю, это неправда. Я просто хороший воин и владею искусством, которое в твоей стране людям неизвестно. Но я не владею этим искусством в совершенстве. А делаю я это, потому что тебе это важно. Я делаю это для тебя.

– Стой, – он стиснул ее руку. – Не ходи. Я не хочу… Я передумал.

– Ты очень разный, – она чуть повернула голову и посмотрела на него сбоку. – Днем ты один, ты принадлежишь всем этим людям вокруг.

Тебя нет для меня, и у тебя ледяные, ранящие глаза… Когда ты со мной, ночью или рано утром, то становишься другим…

– Каким?

– Как мой отец, когда он разговаривает со мной… Или Эрланд, когда мы с ним были друзьями… Как будто ты теряешь всю свою силу. И лед твоих глаз стал превращаться в воду лесных озер, где на дне бьют теплые гейзеры. Из твоих глаз льется тепло. Поцелуй меня.

Варг вздрогнул: не ослышался ли он? Эда словно прочитала его мысли…

– Ты не ослышался. Я тебе скажу одну очень странную вещь… Меня никогда не целовал мужчина. И если я вдруг пропаду там, под землей, мне будет жаль, что я никогда этого не пробовала, – она не отрываясь смотрела на него.

– Не ходи. Я передумал. Я жалею, что попросил тебя, – он притянул ее к себе и взял в ладони ее лицо, узкое лицо степной лисицы…

– А как же город? Завтра ты будешь жалеть, что сейчас это сказал… Знаешь, это как в сказках: если ты это сделаешь – пожалеешь. А если ты этого не сделаешь, то пожалеешь еще больше. Если я не пойду… не надо меня целовать.

Варг приник ртом к ее губам… Эда не расслаблялась в его руках, и он понял, что она боится.

– Чего ты боишься? Ты боишься… Не ходи, – он отстранился от нее, пытаясь всмотреться в глаза, по-прежнему сжимая ее щеки в своих ладонях.

– Я не боюсь ни пещер, ни реки… Ты ничего не понимаешь. Я до сих пор боюсь мужчин. Я убила столько людей, видела и делала так много страшных, жестоких вещей, которые некоторые старые воины не делали в течение всей своей жизни. Но боюсь, когда меня касается мужчина…

– После того, как стала свидетелем убийства своей матери? – шепнул Варг, не выпуская ее лицо из своих рук.

– И не только ее… Да, после того. Поцелуй меня еще раз.

Он старался целовать ее так нежно, как только возможно, и чувствовал, что Эда расслабляется. Оторвал одну руку от ее лица и обнял за плечи, крепко прижав к себе.

– Все, – шепнула она, тут же вся сжавшись. – Хватит.

Ему было так сложно остановиться… Зачем он ее обнял? Но Варг не хотел ее держать силой. Девушка оттолкнула его и пошла в воду. Вдруг повернулась, тихо проговорила:

- Твои губы нельзя перепутать с чьими-то еще, – и нырнула головой вниз.

Вода сомкнулась над ней.

Темнота опустилась на землю. Что она видела там, под водой? Он не помнил, чтобы ночь тянулась так долго. Все мелодии летней ночи прошли мимо: начали петь лягушки, потом цикады, прошуршал в траве какой-то ночной зверь; пролетела, ухая, сова. Он не двигался…

Вода журчала позади него, лесной ручей впадал в озеро. Вдруг наступила такая тишина, что от нее заложило уши, и Варг услышал, как бьется его сердце… И еще он услышал свой страх – страх имел звук, запах. Он касался его, как огромный зверь. Страх, что она не вернется и пропадет там, в подземных озерах, которые полны неведомыми чудищами. Эда сама сказала: «Я не великий воин». Есть вещи, которых и она может не знать. Есть нечто, что и ее может победить… Вдруг он ее действительно больше никогда не увидит? И янтарные глаза, светлые волосы, узкое лицо степной лисы станут воспоминанием… Вдруг она уйдет в мир, куда уже ушла его жена? Впервые в жизни у него закололо сердце.

Только журчание воды… Сколько он тут лежит? Луна взошла над лесом, большая и полная, почему-то напомнившая ему морду кошки. Перевернулась, подернувшись тучей, и побледнела… Что это? Ночь уже прошла? Или его глаза привыкли к темноте? Он услышал какой-то звук… Эда?! Животные, которые живут в пещерах под землей и плавают в утренних озерах? Рыба? Зверь? Он увидел движущуюся круглую голову и почувствовал, что может сейчас разрыдаться от облегчения. Протянул руки, вытаскивая девушку из воды. Она дрожала всем телом и была холодна как лед.

– Вы сможете пройти. Все солдаты смогут пройти, есть проходы под водой. В город можно попасть со стороны озер. Есть путь – и неглубоко, и недолго… Но вода очень холодная, очень. Мне даже показалось, что там, в пещерах под землей, плавает лед.

– Ты совсем замерзла, – Варг снимал куртку.

– Подожди, вначале нужно меня согреть, я тела совсем не чувствую, – Эда раздевалась, снимала мокрую одежду. Она развернула ткань, которой днем заматывала голову, и начала вытираться. Было слышно, как стучат ее зубы. Руки девушки не слушались, дрожали мелкой дрожью. Варг тоже принялся растирать ее. – Мне никогда не было так холодно! Подводные течения… ты не представляешь, какие они холодные. Все, пусти меня, я одеваюсь… Проход под водой ведет в горные гроты. Там есть тропинка – в пещере, где течет река, впадающая в озеро из недр земли. Эта река наполняет и колодцы города. Я вынырнула прямо посередине Монатавана, но побоялась попытаться вылезти, для этого надо было сбить закрепленное ведро вверху, был бы шум… Слышала марширующих солдат и проезжающую по каменной мостовой лошадь. Такая большая площадь может быть только посреди города. Было сложно потом нырнуть, чтобы поплыть назад. Этого твои воины не сделают… Но им ведь не надо будет отступать?..

– Как мне благодарить тебя?

– Если ты возьмешь город и останешься жив, то поцелуешь меня еще раз – так, как этой ночью.

– Я могу тебя поцеловать и сейчас, – Варг улыбнулся.

– Нет.

– Почему?

– Ты делаешь меня слабой. И я боюсь… что мне будет этого хотеться снова.

– Эда, послушай, – он облизнул вдруг пересохшие губы. – Если тебе когда-нибудь захочется попробовать переспать с мужчиной, приди ко мне. Я сделаю так, что тебе это понравится… ты увидишь.

– Разумно будет взять город в ближайшие дни, пока луна ярка, в течение нескольких дней, – Эда внимательно посмотрела на него.

– Почему? – Варг не понимал, зачем она это говорит.

– Потому что в первый день новой луны я уйду.

– Куда ты уйдешь? – он не поверил своим ушам.

– Я уйду на север… пойду своей дорогой. Хорошо начинать новый путь с новой луны.

– Мы ведь договорились, что отправимся вместе!

– Нет. Мы не договорились. Ты мне предложил, но я не сказала «да»…

– Эда, послушай меня, – он подошел к ней, уже одетой, и взял за плечо, почувствовав, что ее кожа снова горячая, как всегда. – Я в два раза старше тебя. Я много видел и многое пережил. Самое большое, что нам может предложить жизнь – это любовь. И самая большая глупость пройти мимо нее.

– Я все время думаю о словах, которые ты сказал мне однажды, – Эда повела плечом, освобождаясь из его руки, стала вполоборота и посмотрела вбок. – Что я женщина… И родилась, чтобы любить мужчин и рожать детей. Но я не хочу этого. У меня есть предназначение в этом мире, мне говорили о нем мои учителя…

– Предназначение? Какое предназначение?..

– Я не знаю. Но мне сказали, что я пришла в этот мир зачем-то. И когда я выполню это, я смогу вернуться… Меня зовет Север. Я чувствую это. Он мне снится. Мне снятся снега и льды… Я должна идти на север.

– Вернуться… куда?

– Туда, где меня учили, чтобы продолжить обучение – в замок Ва-ара… Не спрашивай меня, я больше тебе ничего не скажу. – Она повернулась и пошла не оглядываясь.

Вернулись в лагерь в молчании.

Глава четвертая ТАРИС БЕН СБРАСЫВАЕТ МАСКУ

Дождь хлынул неожиданно, как будто разверзлись небеса, и вся накопившаяся в бесконечности вода обрушилась на землю. Разглядеть что-либо стало нельзя – стена воды да и только… Всадники, ведомые Тари-сом, не стали петлять по главной дороге, ведущей из Вандервилля на большую землю, а пошли прямиком через лес, покрывающий невысокие горы. Их предводитель, казалось, знал все мельчайшие тропы, безошибочно ведя их по извилистым, узким путям в девственном лесу. Граф ехал на своем гнедом высоком жеребце, а для других путешественников он собрал лошадей в окрестностях столицы: некрасивые, низкие, но сильные и умные лошади, с крепкими ногами…

Земля мгновенно стала осклизлой, и копыта заскользили по грунту. Почва представляла собой глину между камнями, и дорога с первыми же каплями дождя стала труднопроходимой. Кони перешли с рыси на шаг. Кавада потеряла из виду Тариса и отпустила поводья, чтобы лошадь сама находила путь. Судорожно схватилась за луку седла обеими руками – ее кобыла начала скользить и спотыкаться. За ней следовал Верон, след в след. Зог ехал замыкающим, ведя в поводу запасную лошадь. Мальчик оказался незаменимым: он беспрекословно подчинялся Тарису и вел себя, как взрослый мужчина. Ее лошадь внезапно остановилась как вкопанная. Из стены дождя вынырнула фигура их предводителя.

– Слезай. Впереди мост, он наполовину разрушен и очень узкий. Я проверил, одни перила хорошо держатся. Переходи через него на другую сторону речки. Постарайся не упасть. Тут неподалеку должна быть избушка. По идее, в ней никто не живет. Будет хорошо, если ты ее найдешь и войдешь внутрь.

– Я могу тебе помочь?

– Нет. Старайся не мешать.

Граф был, как всегда, резок, но Кавада не обижалась, все больше и больше убеждаясь в их с министром полной бесполезности в походных условиях. Она даже подумала, что на месте Тариса не стала бы ее с собой брать. Женщина смогла разглядеть маленький бревенчатый мостик и перешла его, крепко держась за единственное бревно, выполняющее функцию ограждения с одной стороны. В спину ее неожиданно толкнули – это был Верон.

– Извините меня, – министр не терял своей обычной вежливости.

– Нам бы отойти сейчас подальше от моста, чтобы не мешать графу с Зогом переводить лошадей. Он сказал, что где-то здесь должна быть избушка… Давайте постараемся ее найти, чтобы хотя бы не путаться у них под ногами.

Они разошлись в разные стороны, стараясь не упасть. Кавада со сжимающимся сердцем слышала, как Тарис кричит на коней и хлещет кнутом. Она не представляла, каким образом ему в этих условиях удастся перевести лошадей через реку. Подумала, что никогда не видела своего любовника таким нервным.

Женщина заметила избушку первой, позвала Верона, и им вдвоем удалось нащупать и открыть дверь. Здесь уже вообще ничего не было видно, как будто они провалились в черную пустоту.

– Мы все уже на этой стороне, – услышала громкий голос, заглушающий шум дождя и стон деревьев. – Кавада, вы нашли избушку?

– Да, да, идите сюда, – она пошла навстречу Бену и сразу наткнулась на нечто, что могло служить коновязью. Вверху было какое-то покрытие, капли дождя почти не проникали внутрь. Задержалась под дождем, принимая у Тариса седельные мешки. Заняло много времени разобрать их, часть вещей совершенно вымокла.

Им удалось разжечь огонь в печи – в избушке оказался небольшой запас поленьев. Принести новые дрова из-за дождя не представлялось возможным. Зог достал еду: солонину и сухой сыр. Бен вышел и вернулся с кожаной флягой, полной воды. Они развесили мокрую одежду вокруг большого каменного очага, и мальчик отдал Каваде свое сухое белье. Оно было маленьким и коротким, и сейчас граф рассматривал ее, задумчиво греющую руки у очага, как будто не узнавая. Верон тут же завернулся в подмокший плащ и захрапел.

– Тарис, нам надо поговорить, – прошептала Кавада, наконец решившись заговорить о том, что мучило ее всю дорогу. Бен поднялся, придержал дверь, чтобы женщина могла выйти, и увлек ее подальше от дома, к коновязи. – Тарис, ты меня заставил поклясться, что как только я узнаю, кто будет третьим – третьим правителем, – я тебе тут же скажу.

Он, ничего не говоря, шагнул к ней вплотную и взял ее за подбородок. Кавада чуть замешкалась:

– Ты… третьим правителем будешь ты.

– Рассказывай все, подробно.

– Я не знаю, что тебе рассказать… Ты уже все знаешь – будут три правителя, я тебе говорила.

– Что изменилось за последний день?

– Ты мне сказал дату своего рождения.

– Но я не заметил, чтобы у тебя было время сделать расчеты. Обычно ты сидишь за вычислениями несколько дней.

– Я их уже сделала… раньше.

– Но раньше ты ведь не знала даты моего рождения?

– Я вычислила ее для Варга. Эту же дату сказал мне ты.

Они постояли некоторое время.

– А почему ты решила, что я… буду править? В этот день могло родиться много людей, – у графа был какой-то совершенно неуверенный голос.

Кавада подумала, что никогда не слышала у него такой интонации.

– Вы братья, близнецы.

– Мы совершенно не похожи.

– Он был рабом-гладиатором двенадцать лет, это состарило его. По твоему… – она опять замешкалась, как будто ей трудно было это говорить, – по твоему лицу вообще непонятно разобрать черты. Но вы – братья-близнецы, Дэв и Тимур.

– Кто тебе сказал? – Тарис сделал еще шаг и прижал ее всем телом к врытому бревну, поддерживающему навес.

– Я догадалась.

– Не ври.

– Клянусь! – Кавада почувствовала, что его пальцы вот-вот проткнут ей щеки, и сделала попытку освободиться.

– Я тебе не верю.

- О, Тарис! Кто мне мог сказать? Никто ничего не знает!

– Неправда! Верон знает. Во всяком случае, про меня.

– Если ты меня сейчас не отпустишь, завтра у меня на лице будут синяки от твоих пальцев. Как я могу тебя убедить? Ни Верон мне, ни я Верону ничего не говорили. Я вообще не имею привычки разговаривать с кем-либо о тебе.

– Не ври, – Тарис прижался к ней и снова вцепился ей в лицо кончиками пальцев. В этот раз было очень больно, и она попыталась вырваться. Наконец он ее отпустил.

– Если ты мне не веришь, зачем взял с собой? – в голосе женщины прозвучало отчаяние.

– Я не могу поверить, что ты могла догадаться! Как ты пришла к этой мысли?! Эти твои звезды и призраки сводят меня с ума… – Тарис обнял ее за шею и уронил голову Каваде на плечо.

– Да, это так, – она стиснула его руку. – Мы сделали прогноз с Эр-ландом на дату переворота и судьбу возрожденной Империи – он показал два правителя. Потом я решила пересчитать аспекты. У меня возникла мысль, что расчет был неверен. Я считала много раз, все время проверяла и перепроверяла. Мы ошиблись, правителей будет три. Один – самый главный, который будет господствовать над остальными двумя. Было указание, что он великий пленник, который вышел из темницы. Я все время думала, что это Эрланд. Он был заключен в тюрьму и освободился несколько месяцев назад. Я пересчитывала и пересчитывала. Пленник, который вышел на свободу, провел в неволе полный цикл, двенадцать лет. И дата его освобождения совпала с датой переворота. Была связь между его жизнью и всей Империей, которую разрушили Травалы…

Она остановилась, чтобы перевести дыхание.

– Продолжай, – прошептал Тарис.

– Я вспомнила, что когда начала изучать астрологию, для тренировки составляла гороскопы членов правящей династии Давикулюсов. И на натальной карте молодого убитого императора я задержалась… Звезды показывали относительно долгую жизнь и… пленение. Я сказала уже тебе раньше, что он вернется – вернется на трон.

Небо раскололось над ними, и вдруг все вокруг осветилось огромным огненным столбом. Кавада вжала голову в плечи. Молния ударила в дерево как раз перед мостом, на другой стороне реки. Вспыхнувшая ель тут же была погашена дождем.

– Говори. Не отвлекайся, – в голосе графа был слышен приказ.

- Я нашла старые книги и прочитала, что у последнего императора был брат-близнец, который пропал много лет назад при странных обстоятельствах, тело его не нашли. Одна из трех звезд несла информацию о другом правителе, он должен был родиться в один день с Варгом… ой, прости… Дэвом Давикулюсом, только у него не было этого пленения… И у меня возникла тогда мысль, что его брат, Тимур Давикулюс, жив. И когда ты мне сказал дату своего рождения, я вдруг вспомнила слова призрака из маяка… То, что он все время повторял: «Лицо твоего спутника», – и вообще все его слова. И как ты произнес, что тебе все понятно… И я тоже поняла – это было как озарение, как вот эта молния, которая сейчас ударила в дерево, – я вдруг поняла, что ты и есть Тимур Давикулюс! – Кавада замолчала. Она была очень взволнована. Она никогда не была уверена, разговаривая с Та-рисом, правильно ли себя с ним ведет. Граф не двигался, и это напугало ее. – Тарис! Скажи что-нибудь! Скажи, что я не права…

Он вдруг погладил ее по щеке, которая все еще болела.

– Что тебе сказать, дорогая? Это правда… Я надеюсь, что ты ничего никому не будешь говорить…

– Конечно, нет! Но ты сказал, что Верон знает!

– Да, Верон знает… Про меня, не про Варга.

– Почему Варг не объявит себя? Наверняка найдутся люди, которые смогут его опознать.

– На его месте я бы тоже не называл пока себя…

– Почему?

– Из-за Эрланда… Ты знаешь, кто такой Эрланд?

– Нет…

– Ты говорила, что колдун не удивился вашему совместному первоначальному прогнозу, что будут два правителя?

– Нет, не удивился…

– Вот это меня и тревожит… Мне теперь понятно, кто финансировал переворот, кто давал деньги Эрланду.

– Кто?

– Шах Дравийского царства, Воктир Дераб Тордонус. Он всегда хотел заполучить Тареш.

– Но восточные земли бывшей Империи уже много лет дикое поле!

– Ты помнишь своего призрака? – Тарис поднял темные глаза к небу. Дождь внезапно прекратился, и ветер развеивал тучи, как руками раздвигая завесу, освобождая яркую, большую луну. – Восток возродится. Хочу тебе сказать, что это единственное место на земле, где я чувствую себя дома. И если все будет так, как сказал твой призрак и сейчас произнесла ты, я никому его не отдам. Будут снова три наместничества, и я сяду на трон в Тареше. И белые дворцы возродятся в зелени садов… И никто не сможет у меня отобрать мою страну, даже могущественный южный правитель. Надо только понять, кто такой Эрланд. Это ответит на оставшиеся вопросы…

– Как мне тебя теперь называть?

– Что значит как? Мы же договорились, никто ни о чем не должен догадываться! Пока… Как и раньше, Тарисом.

– Тарис… у меня один вопрос…

– Ну?

– Вы близнецы… Но у вас разный цвет глаз.

– Да… это единственное отличие. Но в темноте этого не разобрать…

– Когда ты переспал с его женой… она знала, что ты – это ты? – Ка-вада заглянула в его глаза, ставшие различимыми в развидневшемся небе.

– Это всегда было и остается загадкой. Думаю, она догадалась сразу, но не показывала виду. Потом она выдала себя… Но я ему не сказал, что Вероника знала, ведь я и сам в этом окончательно не уверен…

– Тогда я его понимаю…

– Ты его понимаешь?! – Тариса как подбросило. Он заговорил злым, отрывистым голосом: – А меня ты понимаешь?! Мы были близнецами, мы росли вместе! Мы все делали вдвоем, даже женщин брали вместе или одних и тех же. А потом он встретил эту Веронику, и я как будто умер для него! И он был всегда лучшим, во всем! Не было ничего, в чем я был бы первым! Я был всегда вторым, а значит, последним – в изучении наук, на охоте, всегда и везде… и родился я вторым. Я должен был хоть в чем-то быть лучше его! Я пришел однажды ночью к его жене, когда Дэва не было дома… Я приходил к ней не один раз. И однажды она назвала меня, когда мы занимались любовью, моим именем. Я полюбил ее, безумно полюбил. Она уверяла, что тоже любит меня. Убеждала, что хочет остаться со мной, уговаривала меня убить брата – именно уговаривала. Говорила, что никто не узнает, а я просто продолжу выдавать себя за него и стану императором…

Но я не хотел этого. Мы были так близки с ним, так любили друг друга. До этого случая у нас не было ни тайн, ни недомолвок. Я пришел к Дэву и сказал прямо: «Я переспал с Вероникой. Она говорит, что я лучше тебя, и хочет остаться со мной». Ну, а дальше ты все знаешь… Я дорого заплатил за свою честность, слишком дорого. Ты не знаешь, что мне потом пришлось пережить, чтобы выжить… Никто не знает… Может быть, я однажды расскажу вам, тебе и ему, если вы сохраните рассудок после этого…

– Милый… любимый… прости… – Кавада бросилась к нему и порывисто обняла. – Не мне тебя судить… не мне вас судить… Но скажи: потом, сейчас, – ты поговорил с ним? Он знает? Что она предала его?!

– Нет, – в голосе Тариса была боль. – Он продолжает ее любить. Он продолжает даже быть ей верным. Варг отказывался от женщин все эти годы, потому что не может ее забыть. Я не могу ему поведать все… Был бы я на его месте и кто-то рассказал бы мне правду, я б просто в нее не поверил. Или даже убил того, кто мне это сообщил. Я никогда ему всего не скажу. И я не знаю, зачем рассказал это тебе.

– Это ужасно – то, что ты носил в себе. Чем я могу тебе помочь? И могу ли я вообще чем-то помочь?

– Ты можешь… Но я боюсь тебя об этом попросить, – он внезапно отодвинулся и заглянул ей в глаза.

– Я делала для тебя так много, чего бы никогда не сделала ни для кого на свете. И я прощала тебе то, что не простила бы никому…

Тарис опустил голову, и они уперлись лбами. Кавада видела его темные глаза прямо перед собой.

– Единственное и самое большое, что ты можешь сделать для меня – это согласиться заняться любовью с нами двумя. Когда ты не будешь знать, кто есть кто. И потом скажешь, можно ли нас спутать… Только это поможет и ему, и мне. Ты же говорила… ты же говорила, что тебе нравится Варг, – он коснулся ртом ее лба.

– Тарис, – она пыталась найти что-то, что поможет ей показать, что его идея невыполнима. – Тарис, вас невозможно спутать… У вас сейчас совсем разная комплекция. У тебя совершенно особенный рот…

– Это ничего… ничего, – шептал он. – Лишь бы брат согласился… мы найдем способ… Сделай это. Для меня… пожалуйста!

Бен, словно обезумев, начал стаскивать ее одежду, и она вспомнила, как он порвал на ней чужое платье в ту ночь, когда ударил ее.

– О, Тарис, пожалуйста, не рви одежду! Это ведь Зога…

– Да… и это меня ужасно возбуждает, – он становился все более и более нетерпеливым. – Я хотел заняться с тобой любовью еще с той минуты, как вы переодевались в конюшне Вандервилля.

Он поднял ее, и она с ужасом почувствовала, что касается ходящего ходуном за ее спиной бока лошади. Они по-прежнему стояли у коновязи.

– Тарис, милый, тут лошадь, и она движется! – воскрикнула Кава-да с испугом.

– Забудь о себе! Забудь о лошади! Думай обо мне! Только обо мне…

Верон проснулся от холода. Поднял голову от полатей: в крохотное окошко вливался бледный, робкий свет. Ночь уже отступила, но солнце еще не взошло. Дождь прекратился. Были хорошо слышны порывы ветра, сбивающие влагу с лап елей и верхушек берез. Министр приподнялся, опираясь на локти, оглянулся. Маленькая избушка представляла собой крохотное пространство, заполненное лежанкой, на которой едва смогли разместиться все путники, и большой сложенной из камня печью. Земляной пол промок, отовсюду тянуло сыростью, несмотря на горевший всю ночь очаг. Во всех углах были развешаны вещи, вымокшие вчера вечером.

Осторожно, стараясь не разбудить спящих, вылез из влажного плаща, в который закутался ночью, как в кокон. Рядом с ним сопел во сне, приоткрыв розовый рот, Зог. У стены избушки спали обнявшись Тарис и Кава-да. Они завернулись в меховую широкую накидку, которой Верон раньше у Бена не видел. Граф был обнажен до пояса и обнимал со спины нагую любовницу, буквально утонувшую в его объятиях. У Кавады совершенно идеальные черты лица. Розовые губы чуть приоткрыты, щеки кажутся немного припухшими… Ему вдруг стало неловко их разглядывать и почему-то грустно, и министр поторопился бесшумно выйти. Это ему не удалось, дверь заскрипела на давно не смазанных петлях, размокшая глина снаружи сползла в щель внизу, и пришлось напрячься, чтобы открыть ее.

Утро вступало в свои права. Избушка стояла, спрятанная между громадными елями, на берегу горной реки, бурлящей среди камней в неглубоком овраге. Мост был наполовину разрушен. Из пяти сохранились лишь два целых бревна, три ствола почти сгнили, провалившись посередине переправы и образовав зияющую дыру. С одной стороны функцию перил выполняли связанные друг с другом почти истлевшей веревкой тонкие стволики берез.

День наступал, светлело буквально на глазах. Он обещал быть теплым, но ветреным. Над головой неслись серые тучи, но само небо опрокидывалось вглубь бездонной голубизной. Белые деревья виднелись между елями. С правой стороны стояла на удивление хорошо сохранившаяся среди всего этого запустения коновязь, даже с целой крышей, крытой соломой, замешанной с глиной. Лошади почти высохли, лишь грязь у копыт оставалась еще влажной. Верон подумал, что они остаются для него до сих пор в какой-то степени фантастическими животными. Красивый, высокий гнедой жеребец Тариса выделялся среди маленьких неказистых лошадок.

Верон спустился к речке позади домика, разделся, искупался в ледяной даже летом воде, вытерся влажным и холодным плащом. Огляделся в поисках, куда бы можно было его повесить, и вздрогнул от голоса Тариса:

– Он высохнет на вас, господин министр.

– Ох!.. Доброе утро, мой друг. Вы меня, как всегда, испугали. Как вам удается передвигаться столь бесшумно?

– И вам удастся, не волнуйтесь. К концу нашего путешествия вы тоже сможете ступать беззвучно, переводить лошадь самостоятельно через разрушенные мосты или находить брод и, возможно, даже охотиться.

Верон улыбнулся, невольно залюбовавшись графом, одним прыжком преодолевшим крутой склон холма. Сам он был всегда очень медлительным и осторожным. Если бы его спросили, что самое ценное для него в жизни, он бы ответил: «Безопасность». Странно, что сын воина вырос совершенно равнодушным к ратным делам, был всегда далек от шумных подвижных игр своих сверстников. Его не привлекали ни военные подвиги, ни далекие страны, ни приключения. Он любил книги, мягкий плед, потрескивание оплывающих свечей. Тихие беседки, увитые ароматными цветами, удобные кресла и диваны, нежный шелк и пуховые одеяла, комфорт и достаток – это была атмосфера семьи, в которой он вырос, и этим же воздухом он дышал в семье приемного отца. Пока оставалась жива жена, мир еще радовал его тишиной и покоем, хотя бы в том искусственном коконе, который ему удалось создать. Удивительно, что они смогли выжить в те времена, когда Травалы взяли власть в свои руки, и страна взвилась на дыбы, как обезумевший конь перед тем, как сорваться в пропасть…

Пока министр облачался во все еще влажный камзол, Тарис выкупался в ручье, но остался на берегу голым. Солнце по-прежнему скрывалось за верхушками деревьев. Оно только выкатилось из-за горизонта, небо окрасилось в розовые тона, и серые тучи стремительно светлели. Верон подумал, что ему тоже надо было высохнуть вот так, как граф, на воздухе, чем намочить еше больше и без того влажную одежду.

– Меня смутили ваши слова, Тарис… Наше совместное путешествие окончится довольно быстро – я поверну в сторону Сияра, а вы продолжите путь на север… Или нет?

- Вы знаете, что меня не устает в вас поражать?

– Что?

– Вы человек невероятно хитрый и скользкий и в то же время потрясающе наивный и совершенно не приспособленный к жизни за стенами замков и богатых домов, обслуживаемых слугами. Вы умудряетесь узнавать обо всем первым, держите целую армию шпионов и в то же время, как мне кажется, храните чистоту юной девушки. И я, даже я с моей повышенной способностью к выживанию, теряюсь: где вы настоящий, а где в вашем поведении и словах фальшь?..

Верон улыбнулся и посмотрел вбок. Он старался не разглядывать голого собеседника. Бен же, похоже, был начисто лишен стеснения. Было странно, что этот человек так охарактеризовал те его черты, которым он и сам всегда поражался.

– Мне кажется, что вы меня знаете не хуже меня самого, в то время как не перестаете удивлять собой. Мы знакомы много лет, но описать вас так, как вы меня сейчас, буквально несколькими словами, я не способен.

Граф расхохотался:

– Я вам помогу, Верон. Наверное, единственное постоянное качество во мне – это непостоянство, непредсказуемость. Раньше, в молодости, я сам от этого страдал. Потом я с ним смирился, как смирился с моим уродством, и теперь больше не забиваю себе голову копанием в себе. Я слишком грандиозен, скажем так, чтобы мой характер мог охватить несчастный, убогий человеческий разум… Но мы отвлеклись от темы. Вас что-то удивило в моем высказывании, что к концу нашего путешествия вы станете гораздо более приспособленным к жизни, чем сейчас?

– Да. Мне показалось, что вы мне дали понять, что я должен идти с вами?.. на север?

– Я сказал то, что сказал… Теперь решать вам: стремиться ли к бракосочетанию с наследницей лучшей провинции в Валласе и возвращаться к нашему высящемуся до сих пор темной фигурой Эрланду в Вандер-вилль… – Тарис внезапно замолчал.

– Вы не договорили вашей фразы, – как всегда спокойно заметил министр, – или?..

– Или отправиться дальше в компании со мной и очаровательной женщиной, с расторопным слугой на север, не растеряв по дороге золота, которое вы везете. А вы ведь его везете, я в этом уверен.

– И что произойдет на севере? Я, по-моему, снабдил и вас достаточным количеством монет…

- Достаточным, да… Достаточным, чтобы безбедно окончить жизнь в отдаленном замке на границе с дикими северными землями, вооружив отряд преданных людей, которые будут охранять меня до конца моих дней…

– Но это развитие событий, похоже, вас больше не устраивает?

– Нет, не устраивает. Видите ли, я подумал, что мы можем закончить нашу жизнь в более родных краях…

– Вы начинаете меня пугать. Впрочем, как всегда… Мы ведь уже с вами определились, что родных нам краев больше не существует. Мы не любим Валлас – ни вы, ни я. И приятные места, похоже, отодвинулись в далекие земли. Или вы предлагаете претендовать на подданство Дравийскому шаху?

– Вы забыли о Тареше? – в глазах Бена сквозило что-то дикое – жестокая, первобытная сила.

Верон вдруг подумал, что он похож на волка. Изуродованное лицо напоминало скалящуюся морду. И тело было телом зверя: клубки мышц, длинные, стройные сухожилия, звериная гибкость и сила.

– Если на свете есть наименее комфортабельное место, то это как раз Тареш сегодняшний.

– Мы его возведем заново. Вы ведь любите нашу страну? Мы восстановим белокаменные дворцы и зеленые сады… Однажды вы меня спросили, люблю ли я Валлас. А любите ли вы Тареш?

– Это единственное место на земле, которое я считал моим домом. И, пожалуй, чтобы осуществить то, что вы сейчас озвучили, я готов даже пожертвовать своим комфортом и всеми своими деньгами. Но нам их не хватит. Для этого понадобится богатство шаха Дравийского царства и тьма человеческих жизней.

– Вы не перестаете меня удивлять, Верон. Я не думал, что вы способны ради чего-то пожертвовать вашим покоем.

– А я не думал, что вы, Тимур, решитесь выйти из тени.

– Из тени выйду не только я. Но не стоит пока называть меня этим именем.

– Вы меня интригуете. Вы говорите об Эрланде?

– Нет, Эрланд пока остается для всех загадкой. Но мы ее решим.

– Вы не забыли, дорогой Тарис, что колдуна, как мы имели возможность убедиться, поддерживает шах Дравийского царства?

– Это пока что… Говорят, что у шаха много дочерей. Вы думаете, он откажется от предложения связать свой род с династией Давикулюсов?

– И вы… вы готовы вернуться и предложить себя в качестве его будущего зятя? – в глазах министра появилась растерянность.

- Почему бы и нет? Только вернуться с армией…

– Вы уверены, что у вас найдутся еще свидетели, кроме меня, которые могут в вас опознать Тимура Давикулюса? И уверены ли вы, что ваш друг Варг, о защищенности которого вы так печетесь, вас поддержит?

– Да, кстати!.. Вы сделали, надеюсь, распоряжения о безопасности Варга? И какие именно?

– Вся переписка полка проверяется. Как только будет точно известно, что Эде поступило приказание его убить и она будет готова совершить убийство, в нее выпустят стрелу. Лучник, приставленный к ней, следит за девушкой постоянно. Теперь ответьте вы на мой вопрос…

– Сначала вы ответьте! Вы согласны присоединиться ко мне? Я хорош в военном деле. Счета, экономика, организация быта и прочие мелкие дела мне не по нраву. Готовы ли вы начать выстраивать вещи вокруг меня так, как мне будет угодно? Разумеется, если все сложится так, как я хочу, вы останетесь по-прежнему первым министром – в возрожденном Тареше, который будет самым процветающим краем Империи Да-викулюсов. Воровать больше вы не будете. Я вам верну одолженные у вас деньги в двойном размере.

– Да. Я согласен, – Верон почувствовал нечто странное, как будто ему на плечо опустил руку его покойный отец.

– Ну что ж, тогда я открываю свои карты, – Тарис перепрыгнул с камня на камень, чтобы подойти ближе к министру, и продолжил, значительно понизив голос: – Тот, кто на сегодняшний день фактически управляет армией нового Валласа и готовится сломить сопротивление сторонников Травалов, и будет тем человеком, который опознает меня. И тем, кто возглавит Империю Давикулюсов… отдав Тареш в мое владение, разумеется. Надеюсь, у него также хватит ума предложить хотя бы руку, если его сердце занято, одной из дочерей Дравийского шаха. Тогда южный властитель будет у нас в руках. Он поделится с нами своими дочерьми, а мы разрешим ему наезжать в наши земли и будем пользоваться его золотом. Возможно, в будущем Империя присоединит и Дравий-ское царство, вплоть до земель воинственных марут…

Верон почувствовал, как горит его лицо. Все, что было сказано Тари-сом, не оставляло сомнений…

– Варг – выживший император?! Дэв Давикулюс?! Ваш брат-близнец?!

За их спиной послышался шум. Из избушки вышли одновременно Кавада и Зог. Женщина была в коротких штанах мальчика, босиком и в чересчур большой и длинной белоснежной рубахе графа. Черные волосы свободно лежали на плечах, покрывая спину блестящим покрывалом.

Тарис приложил палец к губам и быстро сказал:

– Определяйтесь, господин министр. Вам куда: в Сияр или на север?

Верон не отрывал глаз от Кавады. Он говорил так тихо, как будто она могла их услышать, буквально едва шевелил губами:

– А что будет с вашей женщиной, когда вы женитесь на наследнице шаха?

– Почему вас это волнует? Она вам нравится? – Бен обернулся и посмотрел на Каваду, задержавшуюся на вершине холма в нерешительности, куда ей идти.

Зог спустился купаться к речке на другой стороне от моста, чтобы не мешать беседующим мужчинам. В конце концов женщина развернулась и снова зашла в избушку.

– Тарис… мне придется переучиваться потом, когда надо будет называть вас по-другому… Вы думаете, что Кавада может кому-то не нравиться? Она настоящая фея – деликатна, красива, умна, покорна, воспитанна, образованна. Я не представляю, что от нее можно отказаться.

– А кто вам сказал, что я буду от нее отказываться? И я добавлю: она настоящая фея. Она умеет общаться с той стороной, – Бен продолжал смотреть на дверь избушки, за которой скрылась женщина. – И она не просто красива. Она великолепна!

– Что значат ваши слова «она умеет общаться с той стороной»? – В глазах Верона отразилось замешательство.

– Не всё сразу, мой дорогой друг… Наш разговор и так оказался чересчур насыщенным для одного утра. Скажите, вы находите, что факт женитьбы может помешать старым любовным отношениям?

– У вас, наверное, не может… И лично я так до сих пор и не уверен, что ваши отношения с ней любовные. Простите меня. Это, наверное, не мое дело…

– Наши жизни с вами изрядно переплелись и грозят переплестись еще больше, так что я отвечу. Мои отношения с Кавадой действительно любовные: она любит меня, а я люблю ее. Но факт любви на необходимость брака повлиять не может. А у вас?

– При всей моей хитрости и, как вы изволили сказать, изворотливости, меня бы такая мысль даже не посетила… Дорогой Тарис, а мы не можем пойти на север через Сияр? Там меня все-таки ждет неизвестная женщина. Мне бы хотелось на нее посмотреть…

Граф расхохотался и бегом взобрался на вершину холма, распахнув дверь в избушку. Министр услышал, как взвизгнула Кавада. Сел на камень, неожиданно быстро высохший за утро, и уткнулся носом в рукав. Задумался над всем услышанным… Этот человек просто чудовище! Всей своей жизнью он разрушает общепринятые нормы, традиции… Но почему все вокруг так его любят? Даже он, Верон, попал под очарование этой звериной, первобытной, опасной силы. Готов отказаться от собственного пути, спокойной жизни, следовать за ним… Даже Даневан, будучи его врагом, восхищался Тарисом! У него совершенно невероятное обаяние, какая-то нечеловеческая сила очаровывать – людей и даже животных. Лошади подчиняются ему. Все женщины, встречающиеся на пути, к его услугам… Что это? Неужели она – древняя, благородная кровь? Что такое кровь? Возможно, это то, что так отличает одних от других? Нечто нематериальное, что ткет невидимые нити, направляя людей? Кто-то, более достойный и честный, проведет всю жизнь в яме с помоями, как бы ни старался из нее выбраться. А представители древнего благородного рода, пережив все возможные препятствия на человеческом пути, вернутся на широкую дорогу власти…

Глава пятая СТРАСТЬ

Варг задремал. Солнце клонилось к закату, над лагерем уже вовсю пели цикады и подымался дым костров. Внезапно кто-то начал его трясти.

– Варг, у меня к тебе дело, – Дван был очень озабочен. – Только ты можешь мне помочь…

Он отряхивался ото сна. Ему совсем не нравилось выражение лица друга.

– Что случилось?

– Я… я хочу сегодня провести ночь с Дитой.

Дита была женой кузнеца, возле усадьбы которого они стояли лагерем уже вторую неделю.

Это что за глупости? Почему он ему это говорит?

– А я здесь при чем? Сам не справишься?

– Муж…

– Что муж? Ее муж снесет тебе голову, если узнает. А если застанет вас вместе… мне даже сложно представить.

– Мне тоже. Поэтому я прошу тебя помочь.

- Слушай, попроси кого-то другого, а? У меня есть чем заняться, кроме твоих любовных дел.

– Всех, кого мог, уже попросил. Все заняты.

– Чем заняты?

– Эрик сейчас повел к нему подковывать лошадь. Ван заглянет чуть позже с вином и предложит попробовать. Потом Родри возьмет повозку Ивара и проедет мимо. Вместе они должны его уговорить поужинать. Поскольку к этому времени он уже должен выпить, у него проснется аппетит. Ивар будет коптить мясо так, чтобы ветер принес запах в кузницу. Потом ребята затянут вечеринку, как смогут, чтобы он остался в лагере на ночь.

– Ну, ты затеял прямо целое действо, – Варг усмехнулся. – А мне какую роль отвел?

– Я прошу тебя быть неподалеку от нас. Если вдруг кто-то подойдет, или кузнец домой вернется, дашь нам знать.

– И что, кроме меня никого не нашлось на эту почетную должность? Почему бы тебе Изду не пригласить, например?

– Варг, ты единственный человек, которого я не стесняюсь, – Дван замялся.

– О чем ты?! Ты имеешь баб посреди бела дня едва ли не у всех на глазах!

– Сейчас другая ситуация, это не то…

– А что это?

– Это… любовь.

Варг рассмеялся:

– Сколько у тебя таких любовей было?

– Первый раз лет в четырнадцать, и все, – Дван вдруг растерялся. – Понимаешь, я ее не просто хочу, мы разговариваем… Я никогда раньше не разговаривал с женщинами. Мне ее жаль.

– Чего именно тебе жаль?

– Мне жаль, что ей приходится работать в поле. Мне тяжело смотреть, как она таскает воду ведрами для мужа в кузницу, как работает с ним, ведет весь дом, надрывается с этой жизнью… Не знает отдыха – работа, работа, работа… роды, смерть детей… А ночью ее имеет пьяный муж.

– Слушай, она простая женщина, крестьянка. Это ее судьба. Все женщины делают это: работа днем и удовлетворение мужчин ночью. В чем проблема? Надо родиться знатной дамой, чтобы избежать этой доли.

Да и знатные бабы тоже с кем-то спят, и не факт, что этот кто-то им нравится…

– Варг, я все понимаю, но ты не понимаешь… Она другая… не такая, как все. Она страдает от этого!

– Дван, все от чего-то страдают. Вся жизнь – страдание… Работа, болезни, принуждение… Никто не свободен выбирать жизнь.

– Нет, нет, нет… все страдают, да. Но есть что-то, что может это все облегчить…

– И что же?

– Любовь… любовь может сделать жизнь сносной и даже радостной.

– Дван, прекращай. Ты любишь всех женщин моложе сорока, что тебе далась именно жена кузнеца?

– Не знаю… Ты прав. Но мне жизнь не в радость без нее. Если бы я мог сделать ее богатой и свободной, я бы согласился снова вернуться ради этого в цирк, быть снова рабом. Даже умереть, лишь бы она немного увидела счастья…

Варг сел. Он никогда не слышал ничего подобного от своего друга. Тот готов был заниматься любовью с первой встречной и тут же ее забыть.

– Что с тобой случилось, а? – он всмотрелся в лихорадочно блестевшие глаза Двана. – Ты не заболел?

– Если я даже заболел, я хочу этой болезни. Я хочу умереть от нее. Да!.. Так ты согласен?

Перспектива провести ночь рядом с этими двумя голубками не улыбалась Варгу.

– Может, ты все-таки кого-то другого попросишь? Это все равно, что ты меня приглашаешь быть третьим.

– Не могу.

– Почему?

– Ты один не будешь смеяться. Ты один не будешь мне потом это вспоминать. Ты один не будешь хотеть ее, когда я буду с ней. Ты один способен понять… любовь, – Дван запнулся. – Без тебя ничего не будет.

– Так, может, и лучше, чтобы не было?

– Может, и лучше… Но жизнь, если этого не случится, потеряет вкус.

– Ладно… А ты уверен, что она тебя захочет? Или будешь брать силой?

– Уже хочет.

– Откуда ты знаешь? Вы уже договорились, что ли?

– Да. Сегодня ночью, в саду за кузницей.

– О, боги!..

Они действительно разговаривали. Занимались любовью, потом разговаривали, потом снова любили друг друга. И это было невыносимо. Это было хуже, чем цирк!

– Я хочу тебя! Я хочу тебя везде! Хочу тебя вокруг и внутри меня! И пусть мой муж разорвет меня. Пусть он меня убьет, уничтожит, растерзает… Всё, всё – за мгновение твоей любви. Никто никогда не хотел любви так сильно, как я. Я еще молода и еще хороша, но моя спина надорвана работой в поле, мои чресла надорваны его вожделением. Я родила троих и всех похоронила. Я знала не много мужчин, но я никого никогда не любила, как тебя… Смейся… Пусть весь мир смеется, но я тебя люблю! Я не просто хочу тебя, я тебя люблю… Ты можешь отказаться от меня, оттолкнуть меня. Ты можешь посмеяться надо мной завтра с друзьями или рассказать о моей измене мужу, который за это поставит большие крепкие гвозди в подковы твоей лошади. Пусть! Я готова принять побои за эти слова, презрение, смех, даже смерть! Пусть меня забьют камнями, но я люблю тебя! Я готова ползти вслед за Варгом и целовать следы его сапог, чтобы он меня взял шлюхой к вам… Я буду ласковой со всеми солдатами, если у меня есть хоть малейший шанс видеть тебя. Пусть моим телом владеют все, кому не лень – оно не имеет значения. Презирай меня, но я люблю тебя так, как никогда женщина не любила мужчину!

Слова лились потоком. Варг был готов заткнуть уши… Столько любви… Он забыл, что кто-то может говорить слова любви. Просто не верил своим ушам: эта крестьянка способна на такие чувства? Не хотел уже их слышать, но невольно вслушивался. Перед ним встал стройный силуэт с длинной косой. Эда… Если бы она ему это сказала… Но ее умение любить уничтожили в детстве, изнасиловав мать и других женщин на глазах маленькой девочки и убив их. Или способна?..

Ему показалось, что их отношения изменились? Ему показалось это сегодня ночью, или между ними протянулись прочные нити, связав их неразрывными узами? Почему он думает о ней? Варг вспомнил, как она атаковала его на второй день после переворота, как лечила, как гнала через лес, как учила чувствовать центр… Снова почувствовал узкую горячую ладонь у себя внизу живота. Вспомнил, как целовал Эду, а она прижималась к нему этой ночью. Он хочет ее… Хочет ее худое, литое, почти мальчишеское тело так, как никогда не хотел ни одну женщину.

Варг откинулся на спину и посмотрел в небо. В высоте холодно мерцали звезды. Свидетелями скольких признаний они были, сколько рождений и смертей они наблюдали? Сегодня мы любим, завтра мы ненавидим… Сегодня чьи-то руки нас обнимают, а завтра они раскинутся и окоченеют от дыхания смерти…

– Дита, Дита… мне ли слышать эти слова, – раздался взволнованный мужской голос.

Дван? Он его не узнал. Где его веселый, любвеобильный друг, не пропускающий ни одной юбки? Откуда столько искренней силы в его словах?

– Мне ли выслушивать признания в любви? Сколько шлюх прошло через мои чресла! Сколько невинных жизней мною загублено! Я не достоин твоей любви… такой любви. Мне казалось, что любви нет, есть лишь смерть и похоть – просто тело, которое берет свое. И иногда даже не важно, кто удовлетворит твое желание: женщина, ребенок, мужчина, животное, я сам… И тут ты! За что мне это? Я не достоин этого дара… Такая любовь! Я – червь… червь, копошащийся у твоих ног… Не говори ничего… Ты… ты… ты жемчужина, а я лишь навоз, удобряющий дно жизни. Я ничто перед тобой… Прости, я тысячу раз недостоин слышать твои слова… Пусть небо поразит меня на месте, если я лгу! За что мне это? Ты терзаешь меня, ты достаешь меня, мягкого и беззащитного, из живота женщины в мир. Я, который никогда не уважал женское тело… Ты делаешь хозяина рабом… Я твой… твой… твой…

Слова замолкли, лишь шумное дыхание двоих, снова предавшихся любви. Варг почувствовал испарину на висках… Сколько искренности в словах его друга! Но Дван – он же не пропускал ни одной юбки, спускал штаны с каждой встречной крестьянкой, едва успев их застегнуть после предыдущей! Что это? Он пожалел, что согласился быть рядом. Бред… Два идиота… среди войны, среди смерти…

К шуму прилившей к его голове крови добавился еще один звук – чье-то дыхание. И он был где-то рядом, этот кто-то. Варг скользнул за ствол яблони, быстро пересек расстояние до ближайшего куста. Рука коснулась холодной рукоятки кинжала…

А вдруг это муж Диты? Что он должен с ним сделать? Убить? Заткнуть рот? Шорох раздался и затих за зарослями бузины. Яблоневый сад за кузницей переходил в подлесок. На всю округу раздавались стоны Диты. Дван дышал, как загнанный слон. Варг осторожно приблизился к месту, где лежал еще один человек. В свете луны он увидел тонкую шею, белеющую среди темной высокой травы, растрепавшуюся косу, тесный шелк и светлую кожу… Эда откинула голову, стараясь бесшумно распрямиться…

У него перехватило дыхание. Варг ни минуты не сомневался, что ему это кажется, что это обман зрения. Солнце палило слишком сильно сегодня, он не покрывал головы… И жара… У него случился солнечный удар, тепловой удар… По мозгам ударила эта страсть, любовь Диты и Двана… Варг был опьянен любовью, разливающейся в воздухе, этой тяжелой страстью, этим душным летом. Ему удалось приблизиться к видению совершенно неслышно, он коснулся ее бедер… Эда вздрогнула, ее руки нащупали его шею моментально. Он знал, что она может убить, всего лишь надавив определенные точки. Но сейчас это не имело никакого значения. Ему хотелось любить, как сейчас эти двое… Какую вязь плетут мечты в его голове… Что это? Бред? Явь? Если бред, он очень правдоподобен…

– Я сделаю это лучше, – шепнули его губы. – Я сделаю это лучше, чем делаешь ты сама…

Его голова оказалась между белеющих бедер девушки. Дыхание сбилось… Где кончается он, а где начинается она?

– Ты уже почти мертв, – ее пальцы сжали его шею еще сильнее, но тело не двинулось. – Я убью тебя.

– Девочка моя, о чем ты говоришь?! Ты же любишь меня, ты же мечтаешь обо мне ночами! – он слушал свой голос, как будто кто-то говорил эти слова со стороны, а сам подумал, что умереть между женских ног – не самая плохая смерть на свете…

Ее пальцы скользнули по его шее вверх, и Варг почувствовал, как они потеряли свою силу и твердость. Они больше не причиняли боль. Она запустила руки в его волосы. Какими мягкими и нежными они могут быть… О боги, что делают ее руки в его волосах? Пульсировала кровь в его голове, совершенно разметав мысли. Дрожал живот под его руками… Кто-то стонал… Эда или Дита? Где были те двое, а где был он? Где был чей мир? Он потерял ощущение реальности…

Его тело обладало разумом, и Варг как будто со стороны наблюдал, как оно действует. Руки ласково, но настойчиво освободили ноги Эды от одежды. Она не обманула его, она оказалась девственницей. Но ее тело было страстным. Оно умело наслаждаться. Он чувствовал, как она желает его, сама не понимая своего желания.

Его губы доставили ей наслаждение, но он продолжал ее целовать, пройдя весь путь от живота до ее рта. Одним движением снял широкую безрукавку, в которой она ходила жаркими летними вечерами. И сам с восторгом почувствовал, что Эда расстегивает его куртку и стаскивает рубашку горячими, нежными руками. Он ощущал ее пальцы у себя на спине и на боках, освобождаясь от штанов. Его тело подчинялось совершенному разуму, одновременно и возбуждая ее все сильнее и сильнее, и сдерживая его страсть. Ему нельзя было ни напугать ее, ни сделать ей больно. Он не имел права на ошибку.

Варг сам не представлял, какими рассчитанными могут быть его движения. Эда обхватила его бедра своими ногами… как вдруг раздался икающий рев: «Дитт!.. Дииитта!!! Иди, сними меня!» Шум падающего тела… Храп лошади…

Дыхание любви исчезло, исчезло очарование ночи… Девушка выпрыгнула из его рук, выскользнула из-под его тела, одним рывком схватила свою одежду и в мгновение ока исчезла в зарослях бузины, переходящих в лес.

Было это или не было?.. Привиделось ему? Приснилось?.. Он поднял голову от травы. Пьяный Вагар сидел в отдалении посреди поля, ярко освещенный полной луной, икая и по-прежнему громко зовя жену. Рядом стояла лошадь. К нему спешила Дита, с растрепанными волосами, подобрав юбку, на ходу застегивая блузу…

Что за чушь? Где явь? Где фантазия? Где Эда? Где Дван?..

Варг выпрямился и облизнул горящие губы. Это был не бред… Он чувствовал ее вкус и запах на своих губах…

– Эда, – ему показалось, или Эрик назвал ее имя?

С той минуты, как на поле въехал пьяный кузнец, Варг находился в странном состоянии, как будто между сном и явью. Эда… Где реальность, а где мир его грез? Не прекращая думать о ней, он остался там – в том мгновении, когда они обнимали друг друга. Но время катилось дальше.

Она вошла стремительно, прямая, как стрела. Эрик ретировался. Варг заставил себя открыть глаза. Он не знал, как сможет смотреть на Эду после того, что произошло между ними… И как она будет с ним себя вести? Девушка вчера не оттолкнула его. Приблизился бы он к ней этой ночью, если бы его разум не отказался ему служить?.. Он не знал ответа. Что произошло бы дальше, если бы кузнец не вернулся домой? После того, как Эда извивалась под его губами, а его руки закрывали ее рот, чтобы те двое не услышали ее?.. После того, как он раздел ее, а его губы проделали путь по всему ее телу от живота до рта? Ее руки обнимали его. Она обхватила его ногами, когда раздался крик пьяного кузнеца…

Как хорошо, что кузнец вернулся… Эда не обманула его – она не знала, что такое любовь. С мужчиной, во всяком случае. Она была девственна. Кто ласкал ее до него? Ласкал, не обладая ею… Мужчины? Женщины? Эрланд?.. Что происходило в том загадочном месте, где ее научили этому изысканному боевому искусству? Что это внутри него? Его тело сотрясала дрожь… Это ревность?!

Глаза Эды были холодны. Она напряжена, как натянутая струна. Подбородок девушки поднят выше, чем обычно. Она старалась смотреть ему в глаза. Он не знал ее такой…

– Варг, я пришла тебе сказать, что мне нужна женщина.

Он невольно мотнул головой. Он ослышался?..

– Зачем?!

– Мне нужна женщина, – повторила Эда, – которая будет расчесывать мои волосы, стелить постель, готовить мне еду, расставлять и собирать мою палатку – сильная женщина.

Он все еще не понимал, к чему она клонит.

– И я нашла такую женщину. Мне нужна Дита.

Варг уставился на нее. Ему это послышалось? Она хочет взять Диту к нему в полк?

Решил переспросить, и голос его сорвался:

– Ты… ты хочешь взять женщину ко мне в полк?!

– Нет, – она повела своей лисьей бровью. – Я беру женщину к себе. Женщину, которая будет обеспечивать мой быт. Согласись, что не твоих же солдат мне просить постелить постель, собрать ягоды, расчесать волосы…

Наконец-то Варг понял!

– Ты хочешь взять Диту, чтобы она сопровождала мой полк?! Ты хочешь взять Диту… Хорошо, ты понимаешь, что они с Дваном всё поставят на уши?! Я не могу гарантировать, что половина ребят не изнасилует ее первой же ночью! Я не хочу лишиться Двана, которому перережут глотку в первый же вечер! Что за каприз! – он начинал злиться.

– Ты не понял, Варг, – в ее голосе прозвучали знакомые насмешливые нотки. – Я не пришла спрашивать у тебя совета или позволения. Дита будет сопровождать меня, хочешь ты или нет. Я просто пришла поставить тебя в известность.

– И это мне говоришь ты? Ты?! – Он вскочил и обошел ее, заложив руки за спину. – Кому ты хочешь сделать приятное? Двану? Ты же не любишь мужчин! Себе? Дита не будет удовлетворять тебя ночами!

- Я не говорю о любви, Варг. Я говорю о своих нуждах. Я беру служанку, которая будет помогать мне в походе. Я ее уже взяла.

Варг схватил Эду за плечо и крепко сжал. Она не двигалась.

– Ты сама не понимаешь, что делаешь! Это мой полк, и здесь командую я! И ты не нуждаешься в служанке. Ты… – он замолчал на минуту, подбирая нужные слова, – ты вообще не расчесываешься неделями, ты спишь неизвестно где, как дикарка, или положив голову на седло у костра. Ты ешь только жареное мясо с ножа… Ты… ты принимаешь меня за дурака!

Он почти кричал.

– Да. Ты прав, – Эда говорила по-прежнему спокойно, – но это не мешает мне мечтать о постели… хотя бы о палатке, где я могу свернуться под одеялом, наконец-то вынув из-под шеи потное седло. Это не мешает мне думать о гребнях, которыми кто-то расчешет мои спутанные волосы. О теплой еде, которую мне подадут в тарелке…

Он взял себя в руки, быстрым шагом вернулся и сел за стол, которым служил покрытый картами большой сундук.

– Ты можешь прекрасно обслужить себя сама… как ты всегда это делала и раньше.

Эда внезапно залилась краской. Варг выругал себя… Он совсем не хотел напоминать об этой ночи ни ей, ни себе. Девушка на секунду опустила глаза и тут же снова вскинула. В ее словах был вызов:

– А обслуживаешь ли ты себя сам?

Что она имела в виду? Его палатку расставляли солдаты, он ел с ними их еду. Одежду готовил ему Ивар. Или она говорила о чем-то другом?.. Надо было срочно прекратить этот разговор, надо было немедленно поставить ее на место – любыми путями.

– Я вообще не нуждаюсь в обслуживании, – Варг взвешивал каждое слово. – Мое время слишком ценно, и люди помогают мне его экономить, чтобы я был всегда на службе армии. И своим рукам я никогда не даю воли… и не давал. Это унизительно!

О чем они говорили? О чем говорил он, что понимала она? Эда уперлась руками в стол, наклонив голову, приблизила свое пылающее лицо к нему.

– Иногда лучше обслужить себя самому, а иногда лучше, чтобы это сделали другие, – она не сдавалась.

– И когда лучше, чтобы это сделали другие?

– Когда другие умеют что-то лучше тебя.

– Откуда ты знаешь, что кто-то делает что-то лучше тебя? – он сам услышал, как дрогнул его голос. Зачем он задал этот вопрос?

- Иногда стоит верить людям, – она не опускала глаз, смотрела на него. Варг видел, как ее взгляд теряет твердость, как руки сегодняшней ночью. – Ты мне сказал вчера, и я тебе поверила… и ты оказался прав…

– Эда, Эда, ты ходишь по лезвию ножа, – он поднялся, посмотрел на нее сверху вниз. Этот разговор надо было немедленно прекращать.

– Или когда ты слаб, – продолжала девушка, и ее голос дрогнул.

Она опустила глаза, и он увидел тени в уголках ее глаз и пушок на щеках. Он никогда не замечал этот маленький шрам на лбу, терявшийся в волосах. Впервые обратил внимание на едва видный рубец над верхней губой… Как красиво очерчены ее губы: верхняя, тонкая и капризная, немного пухлая нижняя… какими мягкими они могут быть…

Варг совершенно не знал, что говорить, как ее выпроводить, потому что разговор грозил осложнениями. Осложнениями в тех и без того сложных отношениях между ними, которым он не находил названия. Он не хотел ее любить. Он не мог ее любить, эту холодную убийцу с юга… Но его руки помнили ее тело: круглые ягодицы, плоский живот, небольшую грудь. Он вспомнил ощущение горячей кожи под пальцами и форму ее сосков. Его руки вдруг потянулись и подняли Эду, перенесли через сундук. Она поджала ноги и положила ладони ему на плечи. Тонкие пальцы пробежали сзади по его шее вверх и утонули в волосах. Варг забыл, кто он и что он делал до того мгновения, как она вошла к нему. Он забыл, что командует полком, но фактически решает все вопросы в армии. Он помнил только, какими нежными могут быть ее руки.

– Знаешь, чего мне не хватает? Уже много дней, – шепнул он ей прямо в ухо, прижимая ее к себе все крепче и крепче.

– Чего? – она спросила так же тихо, в тон ему.

– Чувствовать твои руки у меня на теле… каждый день.

– Ты сам не захотел… Ты отказался со мной танцевать. Помнишь?.. Ты хотел остаться верным своей мертвой жене.

– Я был не прав. С завтрашнего дня мы снова будем танцевать. И ты будешь разминать мои мышцы после боя…

– Ты помнишь, что я ухожу через десять дней?

– Нет! Я не хочу этого помнить…

– А знаешь, чего будет не хватать мне? – она подняла на него свои янтарные глаза с огромными зрачками, и он снова услышал ее запах. Она пахла яблоками и сухими осенними листьями – этот запах сводил его с ума. Ее руки опустились с его головы на шею, и она просунула две горячие ладони под рубашку ему на спину. Варг почувствовал, что все его волосы на голове и на теле встали дыбом.

– Чего?

– Твоих губ…

– Я всегда буду с тобой. Если ты захочешь… Возьми меня с собой… на север. Я согрею тебя… ты такая худая. Ты замерзнешь без меня… Я тебя согрею снаружи и внутри… Тебе никогда не будет холодно со мной, – шептал он, обнимая ее крепко-крепко. В этот раз она не вырывалась. – Я согласен оставить Диту, если останешься ты. Слышишь? В тот день, когда ты уйдешь, я выкину ее посреди дороги, и Дван ничего не сможет сделать.

– Ты на это способен, Варг? Ты же слышал, о чем они говорили вчера! Ты же говорил о мужчинах и женщинах, которые не могут быть вместе, потому что идет война! Начни с конкретного мужчины и конкретной женщины.

– Мы тоже говорили вчера. И, тем не менее, ты продолжаешь повторять, что уйдешь… сама. Я готов начать с конкретного мужчины и конкретной женщины. Но пусть этим мужчиной буду я… а этой женщиной – ты. И это мое последнее слово: Дита останется в лагере, пока ты будешь со мной – ни на день больше. И я клянусь тебе, что если ты уйдешь, я заставлю ее страдать.

– Ты жесток, Варг.

– Эда, ты тоже жестока…

Взрыв хохота снаружи и звук копыт подскакавшей лошади заставил вздрогнуть их обоих, вернув в реальность.

Она вырвалась, вскинула на него злые глаза:

– Хочешь ты или нет, я просто поставила тебя в известность. Дита уже в лагере. Прикажи выделить мне палатку, постель, посуду, лошадь и повозку для женщины, чтобы она не стояла посреди солдат, со своими круглыми плечами и большой грудью… Я позабочусь, чтобы ее никто не тронул. А о своей глотке пусть заботится Дван. Я не оставлю ее на растерзание мужу. Если вы, мужчины, не можете обеспечить безопасность ваших женщин, я сделаю это за вас.

Ей не следовало этого говорить. Варг растерялся… мертвые глаза его жены… Как он мог их забыть? Эда в ту же минуту тоже поняла, что эта фраза была лишней. Лицо собеседника исказила гримаса боли. Он отвернулся и не держал ее больше. Она повернулась и вышла.

Варг сел за стол и уронил пылающий лоб на карты. Его боль… Его боли больше не было. Он помнил по привычке о Веронике, но любовь к ней уже не терзала его. Он хотел Эду. Хотел владеть ее телом и подчинить ее дух, как хотят объездить норовистую молодую лошадь…

– Варг!

Возглас у входа заставил его поднять голову. Совершенно счастливый Дван вошел, нет – вбежал к нему.

– Варг, Эда привела Диту в лагерь! И сказала всем, что та будет ее служанкой. И пригрозила, что если кто-то ее пальцем тронет, то будет иметь дело с ней, – он вдруг осекся, – кроме меня, надеюсь… Как она узнала? Тебе что-нибудь известно?

Варг зло сжал челюсти и процедил сквозь зубы:

– Если мужчины не могут обеспечить безопасность своих женщин, им приходится беспокоиться о себе самим, – помолчал немного и добавил: – И если по этому поводу возникнут неприятности, отвечать будешь ты.

Наконец-то закончился этот бесконечный день, полный долгого перехода. Варгу пришлось спуститься с основной частью армии к Моната-вану и раскинуть лагерь полукругом вокруг города. Он создавал видимость начала длительной осады. Новый лагерь, новое поле, новый лес… Минуты превращались в годы, пока солнце не закатилось за горизонт и в лагере не разожгли костры. И он галопом вернулся туда, откуда ушел утром, где остался его полк.

Он будет брать Монатаван. У него самые сильные люди, самые бесстрашные. И это случится через два дня. Они все, ведомые Эдой, проникнут в город со стороны горы, вынырнув в колодце посреди площади, пока раскинувшееся лагерем войско вокруг крепостной стены привлечет все внимание солдат и дозорных… У него есть еще время.

Варгу не надо было спрашивать, где расставили шатер для новой женщины. Он знал это, как будто его дух витал над всем лагерем, не отпуская ни на минуту без внимания тонкую девушку с лисьей косой… Она худая, как голодная лисица…

Он бы предпочел, чтобы она была чуть полнее, чтобы ее живот был мягче. Он вспомнил мягкий живот Вероники… Жар внутри него не утихал. Нет, ему нравился плоский живот Эды – твердый как доска, как живот мальчика… У него никогда не было такой женщины, будто вылитой из металла. Он хотел снова ощущать ее горячую кожу под своими ладонями.

Варг обошел вокруг новой палатки. Оттуда доносился приглушенный знакомый жаркий шепот. Сумасшедшая… отдала ее им…

За его спиной раздался шорох. Он обернулся на звук: Эда свернулась калачиком, накрывшись плащом, положив под голову седло у почти догорающего костра. Варг подошел и сел рядом. Девушка не спала, в полумраке блестели белки глаз. Она что, охраняла тех двоих? Чтобы их никто не побеспокоил?

– Я не ожидал от тебя такого поступка…

– Я сама не ожидала от себя такого поступка. – В ее словах не было обычного вызова. Она не смеялась.

– Если хочешь спать на постели, возьми мою, – ему было хорошо на душе, хорошо и тихо.

– Спасибо, я обслуживаю себя сама. Ты знаешь это.

– Всегда?

– Нет, и ты знаешь это…

Между ними повисло молчание. Варг набрал полную грудь воздуха и выдохнул:

– Иди спать ко мне.

– Я тоже тебя хочу, – наконец сказала она, когда он уже потерял надежду услышать ответ. – Да… я чувствую это. Когда я думаю о тебе, то забываю, что я воин, а помню только твои слова: «Ты – женщина. Ты пришла в этот мир, чтобы любить мужчин и рожать детей». А я не хочу этого… Я не хочу любить мужчин и рожать детей… Я не хочу тебя хотеть… Это спутает все наши планы, нарушит всё вокруг нас…

– Ты меня учила, что когда мое тело желает женщину, я могу это желание направить в центр и стать сильнее.

– И?..

– У тебя не так?

– У всех так.

– И когда нужно удовлетворять свою страсть, а когда нет?

– Это как с едой, Варг, – ее голос был тихим. – Иногда нужно воздержаться от пищи, и это полезно. Это делает тебя сильнее. Много еды всегда плохо. Но если ты не будешь есть, ты ослабнешь. Так же и с любовью, и со сном – со всем. Если мы будем вместе, я потеряю силу…

– Почему? А я… я тоже потеряю силу?

Эда посмотрела на него, и он не понял, что сквозит в ее взгляде.

– Я не знала раньше, что такое любовь. И я боюсь, что не смогу остановиться на разумном пределе. А буду, как тот изголодавшийся, который не может насытиться и ест, пока его живот не лопнет. Я не хочу этого… Я иду своей дорогой, нам просто оказалось по пути…

Ему надо встать и уйти, пока его тело снова не отказалось ему подчиняться. Этот разговор не нужен ни ей, ни ему. Страсть, сотрясавшая его весь день, вдруг отступила. Варг чувствовал себя уставшим, как после трудного боя.

– Уходи, – услышал холодные слова Эды.

Каким далеким мог быть ее голос… Он не допускал возражений. Девушка перевела взгляд на еле тлеющие угли в почти потухшем костре.

– Уходи, – повторила она. – Я занята.

– Чем? – он удивленно на нее посмотрел.

– Я их охраняю, чтобы им никто сегодня не помешал.

– Мы можем это делать вместе…

– Нет.

– Почему?

Эда снова посмотрела на него. У нее был странный взгляд.

– Ты плохо охраняешь. Я знаю, что вчера в дозоре был ты. И если бы кузнец не упал посреди поля, он мог их застать вдвоем.

– Это тебе Дван сказал? – Варг не верил своим ушам. Откуда она это знает?

– Нет, Дита, – она помолчала, словно раздумывая, что бы еще сказать. – Из-за того, что вы, мужчины, вечно заняты своими делами, с вашими женщинами всегда что-то случается. Приходится беспокоиться о себе самим.

Варг подумал, что она хотела его обидеть, хотела напомнить про его жену. Ему не было обидно. В принципе, она была права… Он заставил себя встать и пошел к себе. Ему хотелось выть на луну – долго и протяжно, как одинокому волку… пока не придет она. Она не может не прийти, волчица на зов волка… Плоть проникала в воздух и наполняла его силой, о которой беспрестанно твердила Эда. И эта сила тянула их друг к другу. Он присел у костра, увидел кружку с недопитой кем-то водой…

Жар его плоти ткал вокруг него паутину. Он стал пауком, заманивающим жертву. Ему не надо было быть рядом, не надо было ей ничего говорить, подходить к ней… Ему надо было только сохранить эту нематериальную дрожь, которая выливалась в воздух вокруг и изменяла мир – создавала реальность, которую хотел он. Эда будет с ним. Она будет любить его, подчиняться ему. Она не будет больше убивать… Она будет рожать ему детей… Варг почувствовал себя почти богом…

Он ждал ее до утра, не смыкая глаз. Она не пришла к нему вчера утром, она не купалась второй день. Или она ходила одна? Вдруг она больше не нуждается в нем?.. Он отмахнулся от этой мысли. Он видел ее с ним. Своей силой он тянул ее к себе. Она не может не прийти. Варг весь превратился в ожидание.

Его слух стал настолько тонким, что он расслышал легкие, приближающиеся шаги Эды издалека. Он мог узнать их среди тысячи шагов других людей. Она была все ближе и ближе. Вот она наклоняется, подымает полог шатра… Вот, согнувшись, приближается к его ногам… В темноте. Варг чувствовал малейшее движение воздуха. Девушка нащупала его щиколотку и стала трясти, как всегда перед рассветом. Пора идти купаться… Он не имел права на ошибку. Точно выверенным движением бросил тело вперед и схватил ее за запястье. Сильно потянул – так, чтобы это не казалось резко и грубо, – просто сильно. Она потеряла равновесие и растянулась на нем. Варг перевернул ее на спину и положил рядом с собой. Нельзя дать ей опомниться…

– Эда, любимая… я сделаю все, что делает женщина, даже лучше… Я могу сделать больше, чем делает женщина…

Она не двигалась, она молчала…

Варг проснулся оттого, что где-то рядом заржала лошадь… В палатку проникал слабый свет. Он даже сначала не понял, что уснул. Уже рассвело?.. Он по-прежнему сжимал Эду в объятиях. Она лежала лицом к выходу.

– Я уснул? – он мотнул головой, заставляя себя окончательно проснуться. – О, извини меня, пожалуйста…

Эда отвела назад голову, продолжая прижиматься к нему всем телом, и сказала:

– Уже поздно. Дван заходил.

Варг сел, приходя в себя. Вокруг палатки слышались шаги, разговоры. О боги, он умудрился уснуть, оставил ее одну! И спал, пока не взошло солнце!

Кажется, ему никогда не было так хорошо… Он чувствовал каждую часть своего тела, он наслаждался им… Это чувство глубокого удовлетворения заставило его вновь упасть на спину, закрыть глаза и улыбнуться. Эда коснулась его щеки. Ее пальцы были такими нежными…

– Тебе было хорошо? – спросила она.

– Да… Я тебе сделал больно, – Варг отвел прядь растрепавшихся волос с ее лица и улыбнулся. У нее было хорошее лицо – спокойное. Он не помнил у нее такого хорошего, спокойного лица…

- Я тебе делала больно постоянно…

– Ты мне делала больно специально? – он оперся на локоть и одной рукой сжал ее худое бедро.

– Да…

– Зачем? – он начал ее целовать.

– Чтобы ты меня не так хотел… как ты меня хочешь, – она повела торсом, прижимая свои бедра к его.

И тут он вспомнил: Дван приходил!

– Ты сказала, что Дван заходил, – Варг вскочил.

– Да. Он засунул голову в шатер и увидел меня.

– Ты не спала?

– Нет.

– Почему ты меня не разбудила? Почему ты дала мне уснуть?

– Не знаю… Ты был такой счастливый… Мне не хотелось тебе мешать… делать то, что ты хочешь.

Он улыбнулся и снова подвинулся к ней, навалившись на нее всем телом и прижав к полу. Она была мягкой и нежной. Он не думал, что она может такой быть. Она не прекращала его радовать.

– И, тем не менее, ты мне мешала… мешала делать то, что я хочу.

Они улыбнулись друг другу, и Эда закрыла глаза, но улыбка не сходила с ее губ.

– И что Дван? После того, как увидел тебя?

– Вначале он потряс головой. Как будто не верил, что я ему не снюсь. Но я приложила палец к губам, чтобы он тебя не разбудил…

– А он?

– Он кивнул и ушел… Как ты думаешь, он всем расскажет? – она отодвинулась от него.

– А как ты думаешь, тебя никто не увидит, когда ты будешь выходить? Ты хочешь, чтобы тебя свернули с шатром? – он был раздосадован, что она отодвинулась.

Они посмотрели друг на друга. Варг вдруг понял – Эда боялась, что солдаты увидят ее. Она выйдет из палатки бывшего гладиатора на глазах всего войска. Но девушка хорошо держалась. Похоже, она смирилась с этим. Сейчас был бы хороший момент назвать свое имя… Нет, он еще подождет. Любит ли она его? Он вспомнил ее слова: «Любви не существует. Это зов плоти. Запах животного». Эда снова вздохнула, отстранила его и начала одеваться.

- Мы второй день без воды. Я ужасно пахну, ты ужасно пахнешь…

– Мне нравится твой запах, – шепнул он, ловя губами руку, скрывающуюся в рукаве.

– Мне тоже нравится твой. Но сегодня вечером мы идем купаться, как только сядет солнце. Понял? – она застегивала кафтан, и голос ее стал снова приказывающий.

– Слушаюсь, моя принцесса, – он поцеловал ее в ямку у основания шеи и заглянул в глаза.

Эде совсем не показалось, что в глазах у него почтительное выражение. Она быстро пригладила волосы, натянула штаны и сапоги и стремительно вышла.

У шатра, спиной к нему, стоял Дван, опираясь на меч, и разговаривал с Издой, откровенно не пуская его к Варгу. Когда оттуда вышла девушка, северянин застыл с открытым ртом. Солдаты вокруг замерли, наступило молчание… Эда быстро, ни на кого не глядя, скользнула к коновязи.

Варг появился из палатки мгновением спустя. Только он вышел, Дван оглянулся, состроил глумливую физиономию и двинул его кулаком в плечо, ничего не говоря… Изда вытянул свое и без того длинное лицо, развернулся, словно забыл за чем шел, и ретировался.

– Дван, – позвал друга Варг. – Там, на постели, должна быть кровь…

– Чья кровь? – по глазам Двана было видно, что он ничего не понимает.

– Эды…

– О нет, – простонал рыжий детина, схватившись за голову. – Она была девственницей?!

– Да.

– О-о-о-о!!! Ну почему тебе всегда так везет! Ты мог бы мне этого не говорить, кстати. Хотя бы из чувства сострадания… ко мне.

Варг слегка улыбнулся глазами и продолжал:

– Сделай так, чтобы у тебя были свидетели. Чтобы как можно больше людей увидели и узнали, что она была девственницей до этой ночи со мной.

– Зачем тебе это? – Дван нахмурил брови. – Это так не похоже… на тебя.

– Делай, что я говорю. Потом поймешь, – сейчас Варг отдавал приказ, и друг это понял.

– Ну, хорошо… Я, как всегда, подчиняюсь… Но просто… на ее бы месте… мне бы это не понравилось.

- Слушай, если бы это был кто-то, а не ты, он бы уже получил промеж глаз. Я ничего не делаю без причины. Ты этого еще не понял?

– Как знаешь, – недовольно проворчал Дван и исчез в палатке…

Глава шестая СМЕРТЬ НАСТИГАЕТ РЫЦАРЕЙ

Тарис гнал лошадей прямиком через лес, пытаясь догнать рыцарей Арута, отправившихся в направлении на север с небольшим отрядом сопровождения. Гроза, обрушившаяся на полуостров в первую же ночь, когда они покинули столицу, изрядно намочила землю, пополнив бесчисленные лесные ручьи и сделав многие тропы труднопроходимыми из-за скользкой, размытой почвы. Они задерживались, но Бен не хотел свернуть на широкую, петляющую среди белых, выветренных гор дорогу, предпочитая следовать одному ему известному маршруту через лес. После той грозы граф почти не разговаривал с Кавадой.

Длительные конные переходы с восхода солнца до заката утомляли его спутников, и ночной отдых не позволял им достаточно отдохнуть. Предводитель маленькой конной группы казался неутомимым, резким и еще более порывистым, чем всегда. Сегодня они опять заночевали в крошечном охотничьем домике, и сейчас Бен и Зог переводили лошадей через овраг, по дну которого струился бурный горный ручей. Вместо моста были переброшены два толстых ствола дерева. Щель между ними была значительна, туда проваливались копыта лошадей, пугая животных.

Тарис успешно провел своего коня. Кобыла Кавады соскользнула с бревна почти у противоположного склона, но, оттолкнувшись задними ногами, ловко, как обезьяна, вскарабкалась на противоположный берег. А вот толстый серый конь министра поскользнулся в самом начале переправы и сорвался вниз, зацепившись задним копытом за ствол дерева. Крупное животное застряло, упершись плечом и бедром в противоположные склоны оврага, проседая под тяжестью своего тела, и громко ржало. Оно не смогло освободить ногу, послышался хруст. Кавада в ужасе видела, как на ее глазах ломается конечность коня и выходят наружу белые, острые кости. Вишневая кровь хлынула струей. Лошадь, более не задерживаемая застрявшим копытом, упала глубже, проваливаясь все ниже и ниже. Ее ржание перешло в почти человеческий крик.

Не сумевшая закрыть глаза женщина видела, как острые камни ранят спину животного. Несчастный конь, извиваясь на спине, брыкаясь задранными ногами, покрывался хлещущей кровью не только из раны на месте перелома, но и из множественных порезов спины и шеи острыми камнями – они были повсюду на склоне оврага, – и кровь струилась, вливаясь в ручей. Упавшая лошадь наконец наполовину погрузилась в воду, которая тут же окрасилась в темно-красный цвет. И закричала еще громче безумным криком. Ее выпученные глаза почти выкатились из орбит, тонкая кожа была изранена, висящая на сухожилиях сломанная нога ужасала. Кавада зажала уши, чтобы не слышать этот летящий над лесом крик, но не могла отвести глаз от мучающегося животного.

Тарис спрыгнул в овраг на лошадь, как волк, и одним движением руки перерезал ей горло. Тугая красивая шея превратилась в огромную рваную рану. Одежда, руки и даже лицо мужчины покрылись фонтанирующей кровью. Каваде захотелось потерять сознание, чтобы не видеть происходящего, и только она подумала об этом, услышала сзади шум падающего тела: Верон, бледный как мертвец, упал в обморок.

Граф выпрыгнул из расщелины к ним и схватил упирающегося в ужасе коня Зога. Мальчишка хлестал его кнутом сзади, а Тарис кричал страшным голосом, понукая взять препятствие. Серый мерин оказался прыгучим и, оттолкнувшись задними ногами, перепрыгнул одним махом через овраг, грудью сбив Бена. Кавада бросилась поднимать своего любимого, просто онемев от ужаса. К счастью, он совершенно не пострадал – конь, пронесшийся над ним и, казалось, способный превратить его в кровавое месиво, даже не коснулся графа копытами. Он тут же вскочил, скалясь изуродованным ртом, и потерявшая дар речи от всего происходящего Кавада поняла, что в его глазах нет ни страха, ни сожаления. Женщина почувствовала, что готова последовать примеру Верона и упасть без чувств, но Тарис закричал ей грубо и зло:

– Чего стоишь?! Дай ему оплеуху! Всыпь ему хорошо, чтобы он пришел в себя!

Пока она наклонялась над бесчувственным министром, безуспешно пытаясь привести его в чувство, граф перевел на другой берег последнюю, запасную лошадь, подбежал к Верону, схватил его одной рукой за ворот плаща, а другой отвесил со всего маха две звонкие пощечины. Министр тут же порозовел и пришел в себя, открыв подернутые мутной пеленой глаза.

- Вы, оба! – Тарис обращался к ним очень громким голосом. – Быстро на тот берег! И не смейте упасть, иначе последуете примеру сдохнувшей твари!

Кавада сама не поняла, как она оказалась на той стороне. Ей кто-то помог перейти?.. Верону не повезло, и он упал, приземлившись на окровавленный труп внизу, вымазавшись в свежей крови. Граф веселыми глазами смотрел, как тот самостоятельно выбирается на берег, и послал жеребца вперед, оставив Каваду залезать в седло без его помощи. Ей удалось быстро оседлать коня, и лошадь сама пошла вслед за Тарисом. Женщина не видела, как с этим справился незадачливый министр. Заметила лишь, что Зог, с совершенно не изменившимся выражением лица, уже сидит верхом. Немного погодя она услышала за собой шумное дыхание и топот копыт. Оглянувшись, увидела торопящегося Верона с перепуганным, бледным, вымазанным лошадиной кровью лицом, и мальчика, державшегося замыкающим, на серой лошади.

Весь день они прошли резвой рысью, не останавливаясь ни на мгновение. И, выехав наконец из леса, увидели на петляющей внизу широкой белой дороге нескольких всадников и телегу – отряд рыцарей Арута.

Принцы были удивлены, увидев вымазанных в крови командующего гарнизоном столицы и первого министра. Пришлось рассказать им сегодняшний утренний эпизод. Никто, к удивлению Кавады, не был взволнован – мало ли что случается в дороге… Она была озадачена, услышав, как объясняет граф собравшимся вокруг него рыцарям причину их столь поспешного отъезда из Вандервилля. Он, Тарис Бен, поможет Изде Кор-ноуэлу завершить объединение страны, выведя из своих земель верный ему многочисленный гарнизон, охраняющий его замок на границе с Ару-том. Они присоединятся к войску, чтобы участвовать во взятии Мона-тавана армией возродившейся Империи…

Кавада знала, что Тарис не собирается этого делать. Зачем он их обманул? Почему было не сказать правду? А знает ли она ее сама?.. Он хочет объединиться с братом? Они вернутся в Вандервилль, чтобы противостоять Эрланду? И что делает в столице шах Дравийского царства? Кавада вздрогнула от мысли, что если Тарис и Варг решат объявить себя наследниками Империи, между ними и Эрландом может начаться война…

А что предназначено ей? Она нисколько не сомневалась, что Тимур Давикулюс, многие годы известный под именем графа Бена, никогда не женится на женщине-астрологе, бывшей любовнице самозванца Трава-ла и бастарда Даневана… Вспомнила слова призрака: «Твоя жизнь связана с его жизнью». Связана чем? Их многолетней связью? Любовью?

Кавада уже не сомневалась, что Тарис любит ее – иначе ничем нельзя было объяснить, что он взял ее, обузу для него в пути… Но если Бен станет одним из правителей Империи и начнет восстанавливать Тареш, свой любимый край, ему придется жениться на женщине, которая будет ровней ему по крови. Ему нужен будет наследник. Она, дочь простого лекаря, не может составить ему достойную партию. Оставит ли он ее рядом с собой? И кем? Наложницей? Астрологом?

Каваде больно было представить его с какой-нибудь красивой, благородной девушкой в качестве молодой жены, и она заставила себя перестать об этом думать. Заставила себя подойти к рыцарям Арута, поговорить с ними. Она должна выбросить подобные мысли из головы. Кто она такая, чтобы мечтать о браке с представителем семьи Давикулюсов?

Они разбили лагерь под кроной раскидистого вяза. Тарис собрал всех лошадей и повел их к водопою вместе с двумя солдатами. Верон, после всего пережитого, выпил вина, которое оказалось припасенным у одного из конвойных, и отправился спать.

Кавада увидела сидящего в одиночестве Орда и решила подойти к нему. Пока она лечила его руку, хорошо познакомилась с ним – вежливым, спокойным воином. Они вообще нравились ей все: крупный и сильный Грегор, с большими, широко расставленными серыми глазами; молодой Чадер, пылкий и постоянно хмурящийся… Она подумала, что он старается казаться суровым, воображая, что это может прибавить ему лет в глазах окружающих. Вирзод, с таким пронзительным взглядом…

– Как вы переносите путешествие? Не тяжело ли вам проводить весь день в седле? – Орд расспрашивал ее с заботой в голосе.

Женщина улыбнулась. Она чувствовала, что он немного влюблен в нее. В замке они разговаривали о ничего не значащих вещах, но ей всегда казалось, что северянин чего-то недоговаривает, что он слишком почтителен с ней. Вот и сейчас рыцарь склонил голову и буквально впился в нее взглядом своих голубых глаз.

– Честно говоря, я бы предпочла ехать в телеге, – шепнула Кава-да. – Надеюсь, что теперь наше путешествие в компании друг друга будет для меня более приятным.

Орд улыбнулся, спрятав улыбку в кончиках усов. Его глаза блеснули ласковым блеском.

– Отправляйте ваших попутчиков вперед, а сами поезжайте с нами. Пусть они выполнят то, зачем едут в Сияр, а потом присоединятся к нам на дороге.

– С удовольствием, – она отдыхала душой в компании рыцарей.

Кавада поддержала разговор о дороге и с другими подошедшими принцами. Они ни словом не упоминали о Ландосе, но женщина чувствовала, как они беспокоятся о нем. Рассказывали ей об обычаях Севера, о жене Мире и четверых детях своего старшего брата.

В беседе с ними она забыла о своих горьких думах по поводу возможной предстоящей женитьбы Тариса, как и забыла об убитой лошади, к мыслям о которой возвращалась весь день. И вдруг почувствовала на себе взгляд своего любовника – он вернулся с солдатами и разжег костер, присев с ними вокруг огня.

Как она должна себя вести? Подойти к Тарису или остаться беседовать с рыцарями?.. Они словно почувствовали ее неловкость. Кавада начала отвечать на вопросы невпопад, беседа нарушилась. Пришлось извиниться и сказать, что она отправляется спать. Только прилегла у костра рыцарей Арута, так и не набравшись смелости подойти к Бену с его солдатами. Принцы Севера были удивительно понятливы. Когда она вернулась с большим меховым плащом, трое тут же ушли спать, а Орд остался у костра как часовой, хранящий ее сон.

Кавада все-таки уснула, свернувшись калачиком на земле. И проснулась от того, что граф тряс ее за плечо. Она подняла голову: над лугом светила луна, напротив нее по-прежнему сидел Орд, внимательно наблюдая за ней и подошедшим Тарисом. Другой костер почти потух, лишь угли тлели. Солдаты удалились в шатер, и оттуда раздавался забористый храп с разными мелодиями и перепевами.

Уже по глазам своего любовника, блестящим в свете луны, она поняла, что он напряжен. И подумала, что, конечно же, поступила неправильно – надо было провести вечер с ним, а не с рыцарями. Тарис, ничего не говоря, увлек ее за собой в степь. Она послушно шла за ним, путаясь в длинном плаще. Они отошли далеко, уже не было видно ни костра, ни верхушек палаток, лишь крона вяза темнела вдали.

Бен потянул ее на землю, растянувшись первым, по-прежнему в молчании. Кавада вначале думала, что граф повел ее заняться любовью, но он не касался ее, лежал, не шевелясь, не произнося ни слова. После их последней беседы Тарис как будто избегал любых разговоров с ней, и она подумала, что он с каждым днем все больше и больше становится Тимуром Давикулюсом, наследником Империи. Граф Тарис Бен делается призрачной фигурой и, вероятно, вскоре уйдет в прошлое. И мысли о ней, уже не новой любовнице, наконец уступят место более важным делам.

– О чем ты думаешь?

Она никогда не умела ему врать:

– О тебе…

– И что ты обо мне думаешь?

Как всегда, она не понимала его интонации.

– Куда мы едем, Тарис?

– Ты едешь со мной.

Вот и весь ответ. Какая разница ей, куда едет он? Он взял ее с собой – это все, что должно ее интересовать. Граф провел рукой у нее сзади по шее, взявшись за косу, свешивающуюся свободно, как носила Эда. Кава-да не поняла, что происходит: он намотал волосы на руку…

– Что… что ты делаешь?! – она воскликнула слишком громко.

Тарис отрезал ей косу. Женщина попыталась изогнуться и схватить его за руку, но он резко прикрикнул на нее:

– Не мешай мне!

– Тарис! Остановись! Пожалуйста!

Он не давал ей двинуться, держал так, что она и голову не могла повернуть, пока не отрезал всю косу – толстую, как рука. Короткие пряди упали ей на щеки. Кавада наконец смогла повернуться в нему, слезы брызнули из глаз.

– Зачем ты это сделал?! – ей захотелось дать ему пощечину, как тогда, когда она ушла от него.

– Ты хочешь ударить меня? – он взял ее пальцами за подбородок. – Ударь… ударь, тебе станет легче… Слышишь? Я приказываю!

Она разрыдалась, уткнувшись носом в сложенные ладони. Он обнял ее порывисто и сильно.

– Кавада, дорогая, прости меня… Но ты такая соблазнительная! Я вижу, как все они смотрят на тебя: солдаты, рыцари, Верон, даже Зог! Необходимо, просто необходимо сделать тебя менее заметной, менее красивой! Эта мужская одежда, она еще больше подчеркивает твою фигуру, чем открытые платья. Ты похудела и стала еще более… трогательной. У меня такое ощущение, что если я оставлю тебя на минуту, все бросятся тебя насиловать. Ты брала уроки фехтования и кое-чему научилась… Ты способна убить человека? Или ранить?

– Не знаю, – Кавада всхлипнула и подняла на Тариса глаза, полные слез. – Я никогда ничем себя не украшала, но я так любила мои волосы! Ты меня вообще не замечаешь в последнее время… Я… я не упрекаю тебя, нет… Просто ты становишься все больше и больше Тимуром… И я начинаю себя спрашивать: что я делаю рядом с тобой? Вы назовете с Варгом свои имена, захватите Вандервилль, и вам посыпятся предложения о браке от самых знатных и богатых женщин из разных земель. Наверное, лучше, чтобы я ушла сейчас, чтобы ты был свободен… А ты… ты мне отрезал волосы.

Она снова разрыдалась. Граф обнял ее, баюкая, как ребенка.

– Кавада, любимая… ты самая умная и самая честная женщина на свете… И если что-то в мире может сделать меня лучше, то это только твое присутствие рядом. Куда ты пойдешь? Я тебя никуда не пущу, слышишь?!

Она поняла, что он вовсе не собирается отнекиваться от ее подозрений. Наверное, все-таки угадала правильно, и от этой мысли слезы вдруг высохли.

– Ты объявишь свое имя?

– Да.

– Тебе придется жениться.

Он помолчал перед тем, как ответить:

– Да…

– Тебе будут нужны наследники. Тарис снова долго не отвечал.

– Да…

– А что будет со мной?

Он заключил ее в объятия, приблизив свои глаза к ее лицу вплотную, как он любил.

Ты будешь со мной. Я буду тебя любить, а ты будешь любить меня – как раньше, как и сейчас… Ничего не изменится.

Кавада вспомнила Диану. Бен словно прочитал ее мысли:

– Я больше никогда, – слышишь? – никогда тебя не буду заставлять делать то, что ты не захочешь сама. Клянусь!

– Это ты сейчас так говоришь и сам в это веришь, – она грустно покачала головой. – Через минуту ты забудешь эти слова… Почему ты такой?

– Какой?

– Непостоянный, переменчивый… непредсказуемый.

– Дорогая, сегодня не самое лучшее время для выяснения отношений. Я спрашивал тебя, сможешь ли ты убить или ранить человека?

– Зачем? Для чего?

- Я вижу, как на тебя смотрит Коал, этот толстый солдат. Я хочу, чтобы он попытался тебя изнасиловать, а ты бы его убила… или хотя бы тяжело ранила. Не бойся, я буду рядом, и он в любом случае тебя не тронет, даже если это у тебя не получится.

Кавада нахмурила брови, как всегда, когда она чего-то не понимала:

– О чем ты говоришь? Что ты задумал?..

– Все знают, что тебя Травал взял во дворец как наложницу после совершенного переворота. Все знают, что ты была любовницей Данева-на, а теперь спишь со мной. И ты кротка, и мила, и не способна себя защитить. Это так они все думают. Нужно, чтобы они поняли, что ошибаются. Что ты уже не та девочка, которой была двенадцать лет назад. Если ты убьешь или покалечишь хотя бы одного, тебя уже не тронут. А если кто-то и полезет, тебе легче будет дать отпор. Я не смогу быть неотлучно с тобой. Надо, чтобы прошел слух: трогать тебя опасно. Этот Коал настоящее отребье. Я хочу его спровоцировать, оставить наедине с тобой. Сделать вид, что я уехал. Ты поняла?

Что он говорит? Как сможет она убить человека?.. Кавада почувствовала, как Тарис вложил ей в руку короткий кинжал.

– Этот нож носи всегда при себе, в одежде, чтобы его никто не видел. Лучше всего здесь, – руки любовника закрепили его на поясе так, чтобы клинок можно было легко и быстро вытащить из ножен. – Сделай это. Я умоляю тебя! Найди в себе силы. Вспомни тех ублюдков, которые насиловали тебя и убивали твою семью, когда Травалы захватили власть. Вспомни, как тебя имел этот жирный мажордом с висячим брюхом, назвавшийся королем. Вспомни, как над тобою издевался Даневан, как я брал тебя с Дианой и изменял тебе. Отомсти один раз от лица всех изнасилованных, покалеченных мужчинами женщин. Убей насильника! Слышишь?! Сделай это! Пообещай, что сделаешь!

– Я… я постараюсь, – боги, что она говорит? – А если ты все это выдумал, и он не тронет меня?

– Тронет! В первую же ночь, как ты останешься одна. Вот увидишь! Ты должна постараться… ты умеешь… ты сможешь… Я верю в тебя, – Тарис прижался ртом к ее губам. – Видишь вон ту звезду?

– Вижу.

– Иди так, чтобы она всегда была перед тобой, и не выпускай из руки нож. Если кто-то приблизится к тебе, пускай его в ход, – он встал и одним рывком поставил и ее на ноги. Снова обнял, прижав к себе. – Иди и ничего не бойся. Я догоню тебя.

- А ты? – она ничего не понимала. – Куда идешь ты?

– Жечь твои волосы.

Она, как всегда, его послушалась. И пошла, всхлипывая, от лагеря – туда, где сияла звезда. А он повернулся и побежал назад. Кавада сжимала в руках нож и шла, стараясь не оглядываться. Он все время лгал – ей и всем вокруг. Но он сказал, что ее догонит. Он сказал, что будет рядом…

Граф возвращался бегом. На бегу и вытащил нож – длинный и узкий. Он перешел на быстрый шаг только возле костра у шатра рыцарей Арута. Ему навстречу встал Орд, оставшийся сидеть снаружи. Он так и не понял, что произошло, и воткнувший ему клинок в живот и повернувший оружие в ране Тарис видел, как рыцарь в последний раз удивленно моргнул глазами. Смерть пришла мгновенно. Он аккуратно опустил его на землю, чтобы не наделать шума. И скользнул в палатку, сразу же зацепившись ногой за первого спавшего.

– Орд? – прозвучал голос Грегора. Он был сонный и немного заложенный. – Моя очередь?

Вошедший резанул ножом немного ниже места, откуда раздался звук. И сразу понял, что ударил правильно: громкое булькание сменилось тишиной.

– Орд? Грегор? Что случилось?! – это Чадер проснулся.

Тарис прыгнул на звук и вонзил кинжал прямо в грудь вскочившего юноши.

– А-а-а! – Вирзод выхватил меч, но замахнуться им уже не успел…

Граф выскочил из палатки, его увидел дежуривший у соседнего костра Коал. Солдат поднялся…

– Ара, Верон, по коням! За мной! – крикнул громко Бен и, уже садясь на лошадь, приказал Коалу: – Сожжешь все и догоняй нас…

Кавада услышала за спиной крики, ржание лошадей. Она оглянулась: под вязом взмыли в небо языки пламени. Вспомнила, как Тарис сказал, что пошел жечь ее волосы, но по-прежнему ничего не понимала. Снова повернулась, чтобы видеть перед собой эту звезду, и пошла по направлению к ней. И только когда услышала топот лошадей, обернулась и увидела приближающихся четырех всадников, ведущих в поводу неоседланных коней. А вдалеке, под старым, с широко раскинувшимися ветвями вязом, горел костер, высокий и яркий. Только тогда она поняла, что граф Бен убил рыцарей Арута – так же безжалостно, как зарезал вчера утром упавшую с моста лошадь. И она вновь заплакала…

Весь день они шли по степи. Волновалось под сильным северным ветром травяное море, переваливаясь серебристыми метелками злаков и ковыля. Жаркий, злой ветер резал лицо, солнце нещадно палило, пахло горечью… Пестрели васильки, ромашки, маки. Кавада не могла сдержать слёзы. Кровь… как много крови…

Сегодня, когда Тарис догнал ее в поле с отрядом, он оставил ей ее кобылу, перешел на рысь и держал этот аллюр в одном темпе до того момента, пока солнце не поднялось в зенит. Он вообще не поворачивал головы, и она, взобравшись на лошадь, заняла замыкающее место за худым, злым бывшим конвоиром. Вскоре услышала шум за собой и оглянулась: их догонял низенький полный солдат с румяными толстыми щеками и сальными, постоянно ее ощупывающими глазами. Очевидно, граф оставил его на месте пожара, чтобы потушить огонь после того, как он уничтожит останки правителей Севера.

В сердце была пустота. Такая же пустота, как сегодня в небе: ни тучки, ни следа от перистых облаков, распавшихся на рассвете в тополиный пух. Лишь хищные птицы кружат, крича… Кавада подумала, что вот и Тимур – она все чаще, думая о нем про себя, называла его настоящим именем, – так же, как и эти ястребы… Разве можно их обвинить в том, что они убивают? Это их природа. Как может человек предъявить претензии к ястребу? У него свои потребности, свои цели, свои инстинкты… как и у Тариса… Почему Бен так непохож на всех, кто ее окружает?

Конь, идущий впереди, остановился слишком резко, и ей пришлось сильно натянуть поводья. Она услышала, как ее лошадь издала храпящий звук и металл звякнул у нее во рту. Подумала, что она как это животное, не имеющее собственной воли – граф держит ее сильной рукой, разрывая ей душу…

– Привал, – негромко бросил через плечо их командир и устремился к виднеющейся вблизи группе сосен.

Кавада не покрывала голову, когда они шли через лес, но сейчас, проведя полдня в открытой степи, чувствовала, как горит лицо. Она не смотрела по сторонам, стеснялась своих коротких, неровно обрезанных волос. Сзади шея была совсем голая, справа пряди оказались длиннее, чем с другой стороны. Подошла к Зогу и спросила, есть ли у него шапка с полями, чтобы можно было защититься от палящего солнца. Натянула протянутую ей холщовую мятую шляпу и села, привалившись к стволу сосны, вытянув ноги.

Солдат, о котором сегодня ночью ей говорил граф, мочился недалеко от нее, не прячась, откровенно глядя ей в глаза. Поймав ее взгляд, он осклабился – грязно и открыто. Кавада почувствовала дрожь отвращения и подумала, что действительно готова его убить. Закрыла глаза, стараясь поймать вниманием голос любовника, о чем-то разговаривавшего с Веро-ном. У соседнего дерева на спине лежал Зог, насвистывая какую-то песенку.

– Ара, Коал, вы поведете группу на север. Идти будете с восхода солнца до зенита, потом небольшой привал, и снова до захода. Следуете основному тракту. Мы с министром отлучимся в Сияр на два-три дня и вас догоним. Зог, ты остаешься слугой госпожи Кавады, – раздалась внезапно громкая фраза.

Она открыла глаза в ужасе. Он ее покидает?.. Испуганно оглянулась в сторону говорящего, но все-таки смогла заметить быстро скрытую улыбку на мокрых губах маленького солдата, сидевшего неподалеку и по-прежнему не отводящего от нее взгляда.

– Ара, ты пойдешь первым, – Тарис обращался к высокому черноволосому воину. – А ты, Коал, замыкающим. Там, за пригорком, небольшое озеро, позаботьтесь поймать рыбу. Заверните ее в крапиву, чтобы не пропала до вечера.

Он еще отдавал какие-то распоряжения, обращаясь к солдатам, Зогу. К ней подошел Верон – бледный, несмотря на приобретенный за эти дни загар. Голову министр обвязал платком, который уже был совершенно мокрым от пота.

– Кавада, – помолчал, увидев, как жадно смотрит она ему в глаза, словно пытаясь там прочитать то, что он ей не скажет. – Берегите себя… Надеюсь, мы вскоре увидимся. До встречи.

Кавада почувствовала комок в горле. Невидимая рука перехватила его так, что она не смогла некоторое время вдохнуть воздух. Верон что-то знает, его глаза бегают, он не хочет смотреть ей в лицо…

– До свидания, господин министр, – по привычке вежливо присела, хотя сердце колотилось во всем теле, и опустила глаза. А когда подняла, Верон уже шел к своей лошади.

К ней быстрым шагом направлялся Тарис в полотняной маске. Глаза тонули в прорезях – совершенно невозможно их рассмотреть. Он подошел вплотную и слегка коснулся пальцами ее щеки.

- Я скоро приеду, – и тут же повернулся, чтобы уйти.

Кавада схватила его за запястье и быстро зашептала:

– О, Тарис, пожалуйста, не уезжай! Не оставляй меня одну с ними… ради всех богов! Я умоляю тебя!

Он высвободил руку и сказал громко и раздраженно:

– Кавада, в чем дело? Делай, что тебе говорят, – обернулся и пошел к коню.

Она замерла, почувствовав, как ее тело в жаркий, душный день покрывается холодным потом. Зачем он это сказал? Это правда? Он притворяется? Он сказал громче, чем необходимо, чтобы слышала только она… Вспомнила их сегодняшний ночной разговор, повела бедром, ощутив холод кинжала, спрятанного под одеждой.

Она его никогда не понимала…

Глава седьмая ВОЗВРАЩЕНИЕ ИМПЕРАТОРА

Завтра ночью полк Варга, ведомый Эдой, проникнет в Монатаван по подземным туннелям и, выбравшись через городской колодец, возьмет его изнутри. И откроет ворота, чтобы осаждающая армия смогла зайти. Сопротивление возрождающемуся правлению Давикулюсов будет сломлено.

Варг и Изда проводили военный совет. Девушка рассказала о предстоящем пути, и ее внимательно выслушали. Это будет несложно. Единственная проблема – выбраться из колодца так, чтобы их не увидели и не убили, заблокировав единственный возможный путь, сумев перебить нападающих по одному. Поэтому первыми выйдут Эда, Варг и Дван, самые лучшие воины. И они будут отражать нападение, пока не поднимется весь полк.

Варг приказал затем стереть город с лица земли и убить всех от мала до велика. Было достаточно времени, чтобы те, кто сомневался или хотел улизнуть, ушли. Сторонников Травалов не должно остаться в стране. Единственный, кто был против этого плана – Изда. Он выступал за сохранение жизни детям, женщинам и старикам. Но бывший драаг сказал: «Нет. Если ты оставляешь врага в живых – это все равно, что в бочку с добрым вином влить стакан кислого. Если хоть один ненавидящий возродившуюся Империю спасется, он может поколебать других. Пусть это будет жестоко. Но зачинщики переворота, совершенного много лет назад, будут мертвы. Мятеж подавлен». После этих слов наступило молчание. Уже всем было ясно, что армией командует не правитель Арута. Но никто не знал, кто Варг на самом деле. Кто он – человек, который начал говорить от лица Империи?.. Другие командующие ничего не решали. Были только два противостоящих друг другу: бывший гладиатор и чужак с Севера. Варг медленно встал, нависнув над тонким северянином.

– Изда, ты не гражданин Империи и даже не северный охотник. Ты мелкий феодал с нежным сердцем. Какой из тебя полководец? Помнишь, как тебя рвало при виде трупов убитых Дваном лазутчиков у дома кузнеца? Тебе нечего делать больше в армии. Иди домой. Уходи на север, один…

На несколько минут воцарилось молчание. Он почувствовал спиной, как за ним поднялись Дван, Эрик, Ван, другие командующие полками. Изда тоже встал, стройный и тонкий, сказал твердым голосом:

– Варг! То, что ты делаешь – это мятеж! Ты восстал против законной власти. Ты, бывший гладиатор, диктуешь правила командующему армией!

Варг медленно растянул в улыбке губы, но глаза его стали еще холоднее, чем обычно.

– Кто назначил тебя командующим армией?

– Как кто? – Изда растерялся.

– Назови мне имена тех, кто вынес это решение.

В глазах северянина появилась неуверенность.

– Я скажу за тебя, – низким, тяжелым голосом продолжал Варг.

Все присутствующие – командующие полками, лучшие наемники, предводители отборных ратников, – все почувствовали угрозу, висящую в воздухе…

– Тебя назначил командующим армией Эрланд – авантюрист, которому благоволит чужеземный правитель, издавна посягавший на земли Империи.

– О чем он говорит? – пронеслось по всему пространству эхом, повторенным на разные голоса.

– Какой чужеземный правитель? – нервно повторил Изда. Он хорошо держался, гордо, не опуская головы.

– Если ты командующий армией, ты должен знать, – тень улыбки исчезла с губ Варга. – Если ты не знаешь, так и скажи. Ну? Я жду.

– Кто ты такой, чтобы мне приказывать? – щеки рыцаря порозовели.

– Вот именно, – Варг будто стал шире и выше, он говорил невероятно медленно. – Кто ты такой, чтобы мне приказывать? Никто не имеет права командовать Давикулюсом! Никто не имеет права говорить императору, что делать!

Стало так тихо, как будто в палатке никого не было.

– Я, Изда Корноуэл, наследник рода Давикулюсов, – Изда подошел почти вплотную к Варгу, гордо вскинув подбородок. Высокий северянин был ниже его на полголовы. – Приказываю тебе оставить в живых женщин, детей и стариков Монатавана – по праву благородства, по закону чести.

Его собеседник не двигался и ничего не говорил. Никто по-прежнему не шевелился. В воздухе запахло опасностью.

– Ты меня слышишь?! – Изда продолжал краснеть.

– Я не знаю, к кому ты обращаешься, – тихо сказал бывший драаг.

– К тебе, Варг! – повысил голос командующий.

– Я не знаю, кто такой Варг.

– Ты! – вдруг выкрикнул рыцарь. – Если тебя зовут по-другому, то назови, наконец, твое настоящее имя! Или ты забыл его?!

– Нет. Я не забыл его. Мое имя – Дэв Джур Серв Давикулюс.

Изде показалось, что пространство содрогнулось…

Первым пришел в себя верный Дван. Варг почувствовал – именно почувствовал его крик, а не услышал. Звуковая волна коснулась барабанных перепонок до того, как мозг разобрал произнесенные слова:

– Слава императору!

И рев толпы вокруг подхватил эти слова, нарастая, как взорвавшийся вулкан: «Слава императору!»

Император, пропавший много лет назад, объявленный мертвым, император погибшей Империи восставал из небытия, принимая объем и плоть, наполняясь жизнью. «Слава императору! Слава императору! Слава императору!» – никто не понял, кто и как сорвал шатер. Вокруг них, начальников армии, сомкнулся строй солдат.

Варг… Бывший гладиатор – император?! Император, умерший много лет назад?! Поверженная страна была жива. Это был настоящий кошмар… Изда не отрывал взгляда от таких холодных глаз. Император, восставший из мертвых… Его слова не вызвали смеха, его слова вызвали рев вооруженных, смелых, преданных людей. Никто не был сломлен. Никто его, северянина, не ждал. Все жадно ловили слова бывшего раба, воина, выходившего годами на арену на потеху черни, чтобы поддержать его… Правда или ложь? Самозванец? Настоящий император? Мысли Изды смешались…

Он услышал, как люди за его спиной подхватили приветственный крик, нервно оглянулся. Был еще один человек, который не кричал… Эда, с очень бледным лицом, округлившимися глазами молча наблюдала за происходящим. Наконец крики стихли.

– Изда Корноуэл, – сказал тот, кто назвался именем законного императора Империи. – Ты готов сложить свои полномочия? Поскольку ты не ведал, кто действует в стране на момент свершившегося переворота, твоей вины нет. Согласен ли ты принести присягу законному властителю страны?

Северянин снова растерянно посмотрел по сторонам и не увидел Эды. Куда она делась? Как сквозь землю провалилась… Он был один – один в целом мире. Дикий Валлас обрел своего правителя. Что ему делать здесь, среди этих вооруженных, жестоких людей?

– Я согласен сложить свои полномочия, – задумчиво произнес Изда. – Но я отказываюсь тебе подчиняться. Докажи, что ты не самозванец. У тебя есть свидетели? И если ты и правда тот, именем кого себя назвал, я присягну тебе.

– Свидетели у меня есть, – спокойно сказал Варг. И добавил: – После взятия Монатавана армия возвращается в Вандервилль. Возвращается, чтобы восстановить законное правление в стране. Не только в Валла-се – во всей Империи, объединяющей Тареш, Валлас и Арут. Не присягнувшие на верность императору из рода Давикулюсов будут казнены.

И снова раздался рев: «Слава императору!»

Варг быстро прошел по лагерю. Люди расступались перед ним, склоняя головы. Бледная Дита низко присела… Эды нигде не было. Он еще раз обошел безрезультатно все и вернулся туда, где лежали ее седельные сумки из желтой, толстой кожи, украшенные тиснеными узорами.

– Где Эда? – обернулся к Дите, переворачивающей тяжелые мешки с провизией.

Ее руки покраснели от солнца, рукава были закатаны выше локтей. Она посмотрела на него, сдувая упавшую на лоб рыжую кучерявую прядь волос.

– Да кто ж ее знает? Госпожа уходит и приходит, когда захочет… и спит, где хочет.

– Дита, она взяла тебя как свою служанку…

Женщина растерялась, краснела на глазах. Дван, вертевшийся поблизости, подошел, набычился и опустил глаза. Они не знали, к чему он клонит. Варг вздохнул:

- Ты бы хоть что-то сделала для нее. Приготовила бы еду, узнала, что она любит.

– А что она любит? – Дита казалась совершенно потерянной.

– А что она любит?.. – он задумался. – Спроси у нее. Она худая, как голодная лисица… Расчесала бы ей волосы… Ты умеешь расчесывать волосы?

Женщина смотрела на него совершенно круглыми глазами.

– Позаботься о ней, если уж ты решила идти с нами, – Варг повернулся, но тут же остановился и сказал, уже обращаясь к Двану: – Ее палатку можете занимать вдвоем. А вещи Эды отнесите ко мне. Хватит ей спать у костра, положив голову на седло.

И ушел, больше не оборачиваясь… Отправился в лес и сам нашел тропу. Расслабился и пошел от центра, приказал ему найти ее запах – запах голодной лисицы… И ноги сами принесли его на край озера.

Эда лежала на песке у самой кромки воды. Он уже с трудом различал ее силуэт из-за надвигающейся ночи. Узкая ладонь шлепала по воде, словно отбивая ритм. Он лег сзади. Она не могла не слышать шаги, ее слух был тоньше, чем его, но не пошевелилась… Ждала его? Звала беззвучным зовом своего горячего тела? На ней была только рубашка, и голые ноги трогательно белели на сером песке…

Варг прикоснулся губами к ее волосам. Эда откинулась на спину, и тонкая рука уже привычно легла ему на голову. Она провела пальцами по его лицу, от середины лба до ямки на небритом подбородке. Сказала нараспев:

– Ты весь покрыт шрамами, как старый медведь.

– Ты чувствуешь, что я стар? – он уткнулся носом в сгиб ее локтя, ловя губами упругую кожу.

– Тебе столько же лет, сколько и моему отцу… Ты никому не говорил своего имени. Что случилось сегодня, что ты его назвал? Ты действительно Дэв Давикулюс?

Варг оперся на локоть и повернул ее худое тело к себе за бедро.

– Что случилось?.. Наверное, ты дала мне силу.

– Я?.. Нет, я просто научила тебя пользоваться твоей силой. Я открыла тебе доступ к ней… Но ты всегда был силен. Знаешь, когда я тебя увидела первый раз?

– Когда пришла к нам в подземелье?

– Нет. С Эрландом, после его освобождения из тюрьмы, мы посетили твой последний перед переворотом бой в цирке.

Варг порылся в памяти… Она говорила о битве с пятью воинами из Морского Народа. Он был один с мечом и щитом против пятерых краснокожих гигантов, вооруженных цепами и сетями.

– Мы искали кого-то, кто может противостоять Даневану…

– Граф Бен вас не устраивал?

– Был риск, что его убьют тут же, в день восстания… Тебя проводили по арене перед боем. Ты шел, глядя вперед. И я почувствовала, что за тобой кто-то стоит… Есть силы, которые оберегают тебя и ведут по жизни. А потом, в бою, я увидела, как зажат твой центр. И, несмотря на это, как ты умеешь преображаться во время битвы. Как ты используешь приемы противника против него самого… И когда ты их всех убил, ты поднял свой окровавленный меч вверх и закричал, обращаясь не к народу, не к королеве… И я увидела тебя впереди войска, ведущего людей… У нас с Эрландом больше не было сомнений.

Варг прижал ее к себе и почувствовал, как он ее хочет. Но упоминание имени Эрланда остудило его пыл.

– Ты мне сказала, что колдун – один из детей Дэрона Серв Давикулю-са. Кем назвался Эрланд, и почему твой отец согласился его поддержать?

– Он не назвался. Он доказал, что он старший сын старого императора, Терик.

Терик… старший брат, исчезнувший во время их похода на север. Варг вспомнил, как они с братом радовались этой долгой поездке. Вспомнил искрящийся на солнце глубокий снег, в который проваливались лошади, пробивая его грудью… Нет, это было невероятно!..

– Как доказал?!

– Тебе тоже придется это сделать… Многие будут думать, что ты самозванец.

– У меня есть свидетели.

– Свидетели – это не важно. Важен старый обряд на чистоту крови… Есть эликсир, который хранится далеко-далеко… Когда в него попадает капля человеческой крови, он сворачивается. И только если это благородная кровь, принадлежащая к трем изначальным родам, одним из которых являются Давикулюсы, то остается жидким, но принимает другой цвет…

– Эда, о чем ты говоришь? Я никогда не слышал об этом! – Варг тряхнул головой: не шутка ли это?

– Но если ты – это ты, тебе нечего волноваться, – она внимательно разглядывала его глаза. – Или ты боишься?

- Нет. Я – это я… Но мне не по сердцу эти проверки… я не верю в них.

– Есть тайное знание, сокрытое…

– Да, я знаю… там, где тебя учили, где ты была… Где ты была?

– Не сейчас…

– Нет, сейчас. Рассказывай, – он видел, что она колеблется, и взяв ее за голову, заглянул в янтарные глаза. – Эда, это важно. Ты теперь знаешь, кто я. Все знают. Ты сама говорила, что это моя война. Пожалуйста, говори…

– Я не устаю тебе помогать, – она пыталась высвободить голову из его руки. – Ты меня всегда берешь, как в клешни…

– Говори!

– Ты слышал что-нибудь про орден Ваара?

– Орден Ваара? Он существует?

– Что ты знаешь про него?

– Ничего… вернее, отголоски старинных легенд.

– Расскажи мне.

– Далеко-далеко, на краю мира, среди гор, с которых никогда не сходят снега, раскинулся каменный город. Там живут потомки тех, кто пришел со звезд – в удивительном, загадочном замке, ставшем домом членам ордена Ваара. Его магистры сохранили умения, недоступные людям. Они вне мира людей. Им поручено отбирать детей… – голос Варга запнулся, – и растить их, передавая им тайное знание.

Он замолчал. Что еще он помнил? Всё…

– Да, правильно, – Эда подхватила его слова. – Они берут детей и растят их, передавая им умение, которое пришло не от людей, чтобы сохранить равновесие в мире.

– Какое равновесие? Это у них ты была после марут? Это там ты встретила Эрланда?

– Да, я жила в замке Ваара десять лет. И познакомилась с Эрландом в первый же день, и ушла тоже с ним… В мире существует равновесие. Это нечто выше человеческого понимания – не игра добра и зла или чьих-то желаний, нет… Скорее, это баланс… Баланс чего-то, чему нет названия. И когда в какой-то точке мира он нарушается, братья идут туда, чтобы его вновь восстановить.

– И что они делают для этого?

– Это решают те, кто их обучает.

– Ты тоже из их числа?

- Я могла бы, но я ушла… Не знаю почему… На каком-то этапе отказалась идти дальше, и мой учитель сказал: «Иди в мир. Он держит тебя, ты должна там исполнить некую роль. Если ты поймешь, какую, и выполнишь свой долг, ты сможешь вернуться».

– Так ты… здесь… ты исполняешь свой долг? Какой долг?

– Не знаю… Я покинула замок Ваара, вернулась в мою страну, к моему отцу. Я не забыла, чему меня учили, но потеряла связь с орденом. Мне захотелось помочь Эрланду в путешествии… У меня возникло желание увидеть мир моей матери. Я просто живу… но то, чему меня учили, мне помогает.

Как много вопросов теснилось в его голове! Он не знал, какой выбрать.

– И этот эликсир… Он хранится в замке Ваара?

– Да. И он есть у Эрланда. Тот, кто назвался колдуном, твой старший брат. Ты мне говорил, что граф Бен тоже твой брат. Вам всем придется пройти проверку. Вместе… с Эрландом.

Варг отпустил ее, перевернулся на спину. Он чувствовал себя плохо. Растянувшийся день вытекал, как песок из расставленных пальцев… Он снова становился заброшенным в мир, которым управляют неведомые силы, по сравнению с которыми его личная сила не имела никакого значения…

Словно читая его мысли, Эда продолжала:

– Ты меня попросил однажды передать тебе мое умение – искусство боя. Но искусства боя не существует. Существует искусство силы: как брать силу, ее распределять, ее отдавать… Люди потеряли это умение, или никогда им не владели. Я тебя научила брать силу из центра… Но не научила, как ты можешь наполнять центр силой.

Он внимательно слушал: искусство убивать перетекало в искусство жить…

– Ты можешь брать силу во время любви и в процессе боя. Я тебе сейчас расскажу, как наполнить твой центр силой женщины… Когда она получает удовольствие, тебе надо поймать это ощущение и втянуть в себя на вдохе – в живот… Помнишь место, на которое ты должен опираться? – Ее рука скользнула на живот Варга чуть ниже пупка. – Здесь. Но ты при этом не должен терять голову, понимаешь?

– Понимаю… Я должен удовлетворить страсть женщины, а сам оставаться холодным? – он смотрел на неподвижное озеро, мерцающее в свете уходящего дня и уже начавшее отражать луну. Как она всегда находила воду! На каждой стоянке, как лоза, дрожащая от предчувствия влаги. Варг вздрогнул, вспомнив, какой влажной она сама может быть…

- Варг, тело – всего лишь инструмент, – Эда сказала это очень серьезно. – Есть законы, позволяющие его использовать максимально эффективно… Тебе надо взять меня, как прошедшей ночью, и когда почувствуешь, что я получаю наслаждение, ты должен дышать из меня в свой центр. Это трудно объяснить… Просто концентрируйся на потоках чего-то невидимого, что с каждым вдохом из моего тела пополняет твое. И ни в коем случае не потеряй семя, слышишь?!

– Эда… А ты? Завтра мы идем в Монатаван… Тебе нужна будет вся твоя сила. Я справлюсь…

– Нет. Женщина может взять силу от всего вокруг, – она повела рукой, как будто крылом огибая лес и озеро. – От деревьев, травы, земли, воды…

– А мужчина?

– Мужчина – только от женщины или в битве.

– Может, ты ошибаешься? – зачем он с ней спорит?

– Послушай, – она нервно повысила голос. – Я тебе предлагаю великий дар. Я предлагаю тебе мою силу… Похоже, ты не понимаешь ценности этого дара. Ну? Ты принимаешь его или нет?

Варг никогда в жизни не чувствовал себя так глупо. Что вообще происходит? Она предлагает ему заняться любовью, а он отказывается?

– Только не торопись, помни: ты не должен давать воли своему желанию, все время чувствуй свой центр, дыши в него, – Эда расстегивала его куртку. – Возбуди меня так, как ты делал уже… Но помни о себе. Ты делаешь это не для своей страсти, не для твоего удовлетворения, ты должен взять мою силу.

Боги, какой серьезный у нее взгляд! Сердце Варга заколотилось во всем теле. Она полностью оплела своей силой, которая была не слабее его. Но Эда казалась встревоженной.

– Боюсь, ты не сможешь… не сможешь сдержаться.

– Я не знаю… – это была явь, и ему не хотелось больше ни грез, ни фантазий. Он наслаждался каждым чувством: ощущением тепла и гладкости ее кожи под своим телом, запахом сухих водорослей у кромки озера и ночных лесных цветов, теплом летней ночи, вкусом ее губ…

– Послушай… я все сделаю сама, – Эда внезапно сжала рот. – Смотри мне в глаза. Если не сможешь ты, я буду контролировать тебя. Буду причинять тебе боль, чтобы ты не забылся…

– Ты мне причиняешь боль постоянно, – Варг не помнил, когда он чувствовал себя настолько живым. Его руки узнавали ее тело, а память подсказывала: – Ты ранила мое колено, ты хлестала меня кнутом… ты ударила меня сапогом в живот…

– Я выпустила тебя на свободу, я лечила твои раны, я учила тебя моему искусству, – шептали ее губы…

– Я не могу… – он не мог уже сдерживаться.

Острые ногти вонзились ему в спину. Она провела пальцами, безжалостно разрывая его кожу.

– Ты мне постоянно делаешь больно, ты царапаешь меня!

Варг чувствовал, как ее дыхание участилось, он видел, как темнеют ее глаза – ночь была лунной, – почувствовал удар теплой волны в затылок. Она куснула его язык слишком сильно для любовной ласки.

– Не уходи, – приказала из последних сил, начав постанывать.

Боль во рту и вкус крови вернули его в этот мир. Он весь дрожал от желания, но уже контролировал происходящее. Эда обмякала в его руках…

– Ты меня кусаешь до крови, – продолжал он, смеясь.

– Дыши… дыши, как я тебя научила, – она улыбнулась и закрыла глаза. – Ты тоже… ты тоже делаешь мне больно…

Варгу захотелось остановить это мгновение, когда она умирает в его руках, когда он чувствует, как пульсирует все у нее внутри… Когда они так живы, когда жизнь так полна. Как жаль, что невозможно навсегда остаться в мгновении счастья, и оно проходит так быстро!

Эда вздохнула и открыла глаза. Ее зрачки стремительно сужались. Облизнула губы, крепко взяла его за плечи, всматриваясь в глаза, пропадающие в надвигающейся тьме. Облако закрывало луну…

– Ты смог? У тебя получилось?

– Смог. – Варг ощущал плотный теплый шар внизу живота. Он чувствовал свой центр, как будто тот был отдельным от него существом…

Она торжествующе улыбнулась:

– Надо возвращаться. Завтра мы берем город. Нужно хорошо отдохнуть…

Когда они вернулись в лагерь, уже горели костры, и запах еды проникал в ноздри, возбуждая аппетит. Эда повернула в сторону своей палатки, достала сумку и вытащила завернутый в тряпицу твердый как камень сыр. Дита возилась у подвешенного котла. Она словно колебалась, разглядывая, как девушка кладет в рот маленький кусочек чего-то, на ее взгляд, совсем непривлекательного, вздохнула полной грудью, налила суп в миску, которая сразу стала горячей. Надо было взять тряпку, чтобы не обжечь ладони. Женщина подошла к Эде, сунула ей тарелку.

– Ешь.

– Что это с тобой приключилось сегодня? – девушка с удивлением посмотрела на нее.

– Нужно, чтобы ты поела! Ты ничего не ешь. Как будто воздухом одним питаешься!

Эда нахмурила брови и сразу стала грозной. Дван остерегался ее. Ее все побаивались. Дита подсела поближе, продолжая совать миску с чечевичной похлебкой.

– Нужно, чтоб ты немного поправилась.

– Кому нужно? – Эда вытянула тонкую шею, внимательно всматриваясь в глаза собеседницы.

Дита замешкалась. Сказать… или не сказать? Помимо ее воли глаза рыжей женщины забегали.

– Тебе нужно, Варгу нужно… то есть императору.

– Императору? Что нужно императору?.. А ну-ка постой… Это он сам тебе сказал? – Эда подсела к ней совсем близко, касаясь худым бедром. – Что он конкретно сказал?

– Ну да, он… – Дита совершенно растерялась. Она никогда не думала, какое место занимает Эда в ее жизни. Однажды утром та пришла в кузницу, спросила: «Хочешь уйти к Двану?» – о чем-то долго говорила с мужем и забрала ее. Все складывалось вокруг как бы само собой. Дита никого не замечала, кроме любовника. Как же она относится к ней? Как к госпоже? Женщина выжидала, прислушиваясь к себе. Нет, она не боится ее. Уважает? Да, уважает, но и… любит! Как она не заметила, что полюбила эту странную девушку-воина? – Император сказал, чтобы я заботилась о тебе, если уж ты забрала меня с вами.

– Повтори, пожалуйста, его слова. Вспомни точно, что он сказал.

Дита глубоко вздохнула и порылась в памяти, припоминая эпизод сегодняшнего утра.

– Варг… ой, император сказал, чтобы я тебя кормила… Что ты ничего не ешь… и худая, как голодная лисица…

– Он назвал меня голодной лисицей?!

– Да, – новоиспеченная кухарка доверительно подвинулась к ней, прижавшись пышным боком, и продолжала, приглушив голос: – Поверь мне, мужчины не любят, когда женщина слишком худая. Всегда должно быть что-то, что можно обнять, потискать… чтобы не было ощущения, что они спят с поленом.

Эда внимательно слушала, не шевелясь.

– Он сказал, чтобы я спросила, что ты любишь.

– В каком смысле?

– Ну, в смысле еды… Что ты любишь есть?

Девушка на минуту задумалась, потом неуверенно ответила:

– Рыбу… сыр… малину…

Дита уже расслабилась. И чего, интересно, они все боятся ее? Из темноты показалось напряженное лицо Двана. Эда смотрела в костер. Женщина сделала головой в сторону палатки движение, которое сидящая рядом не уловила. Воин вышел из темноты и быстро направился к ним, взял сумки с земли и ушел…

– Что… что он делает? – Эда словно только его заметила.

– И еще император приказал, чтобы твои вещи перенесли к нему, – Дита хихикнула и толкнула ее плечом. Сейчас она уже сама не сомневалась в том, что они друзья. – Он сказал, что хватит тебе спать, положив голову на седло и завернувшись в плащ у костра.

– Это все?

Дита задумалась… Ах, как она забыла! Она растерянно оглянулась. Дван уже ушел с тюком вещей.

– Ой! Еще нам надо расчесать тебе волосы! У тебя есть гребень?

– Есть ли у меня гребень?!

– Если у тебя нет гребня, я отдам тебе свой. И попрошу Двана вырезать мне и тебе новые, из орешника.

– Дита, о чем ты говоришь? – воскликнула Эда, и ее голос сорвался. – Что он еще сказал?

– Это все…

– О-о-о, – и не нашлась, что ответить…

Когда она поздним вечером вошла в палатку к Варгу, он все еще изучал карту Монатавана. Поднял глаза и улыбнулся. Ее волосы цвета степной лисицы были тщательно расчесаны.

– Еще кое-что…

– О боги, – Эда закатила глаза. – Что еще?..

– Хватит называть меня Варгом. У меня есть настоящее имя. Меня зовут Дэв.

Из раздумья Эрланда вывел шум приближающихся шагов – к нему входил шах. При взгляде на это изысканное, тонкое лицо в памяти всплыло узкое лицо Эды. Южный правитель приехал не только со слугами, но и с любимыми животными. Колдун еще раз искренне поразился его манере везде окружать себя комфортом и ни при каких обстоятельствах не расставаться со своими привычками. Сейчас с ним в комнату протрусил и любимый зверь – высокий, стройный и грациозный, как и его хозяин, гепард.

– Эрланд, я хочу отправиться к Монатавану, – без предисловий начал правитель Дравийского царства. – Мне не нравится, что ты отправил мою дочь одну с войском.

Эрланд хрустнул пальцами. Ему и самому это не нравилось.

– Воктир, ты знаешь свою дочь. Она неуправляема. Эда делает что хочет. Ты не смог ее удержать. Почему ты думал, что смогу я?

Шах сел на стул напротив собеседника. Между ними стояли шахматы, ярко освещенные солнцем, заглядываюшим в спальню через распахнутое настежь окно. В комнату вместе с пришедшими влились звериные запахи. Колдун подумал, что Воктир сам напоминает этого гепарда, с которым никогда не расстается.

– Я пообещал ее тебе. Я думал, что ты сможешь ее удержать, сможешь ее укротить. Что, благодаря тебе, она займет положение, принадлежащее ей по праву – место властительницы. А вместо этого она продолжает вести жизнь наемника!

– Я сожалею, что разочаровал тебя. Но ты знал, что она хочет увидеть Север…

– Увидеть Север, да. Но она повернула с войском на запад и сейчас стоит с осадой у Монатавана! Мы не договаривались, что моя дочь будет сражаться в армии Валласа. Шел разговор, что ты сделаешь ее королевой Тареша, а меня – властителем Востока. Ты можешь мне объяснить, что происходит?

Эрланд сам не знал, что происходит. С момента переворота он перестал узнавать Эду. Она вдруг отдалилась от него, став чужой, начала избегать его. От девушки совсем нет писем, и в ответ на его послания она ни разу не откликнулась…

Колдун вспомнил, как, озабоченный этой ситуацией, решил воспользоваться магией. И увидел Варга и ее… вместе. Он еще раз прикоснулся к открытой ране в своем сердце: видению того, что показалось в зеркале, что терзало ему душу… Лицо Варга в Вирсандии, столице Тареша – и тот же образ в замке Арута… И ее – стройную миниатюрную девушку в объятиях этого медведя. Он не хотел это вспоминать, но вспоминал беспрестанно.

Увиденное было так невозможно, что поначалу он отказывался в это верить. Однако чем дольше Эрланд об этом думал, тем больше незаметных мелочей подсказывала память.

Они выбрали этого драага из целого списка воинов, на которых можно было бы опереться в момент свержения правящей семьи. Выбрали за ту силу, которая стояла за ним. Он, изучавший магию, почувствовал сразу, что его оберегают мертвые, его хранит сама смерть. Для чего?.. Тогда он не задал себе этот вопрос.

Увидев, как Варг расправился с пятью могучими воинами из Морского Народа на арене цирка, Эрланд обрадовался. Именно такого человека он и искал: который сам не убоится ничего и за которым смогут пойти люди. Как Эда тогда смотрела на него, прищурив свои янтарные глаза! Смотрела, и в ее глазах читалось восхищение… Она никогда никем не восхищалась! Потом, когда девушка вызвалась идти к гладиаторам в подземелье, Эрланд тоже обрадовался, как и предложению Тариса Бена убить наследников. Он знал, что ее, воина ордена Ваара, можно смело отпускать куда угодно.

Сейчас он отчетливо вспомнил, какими задумчивыми показались ему глаза Эды, вернувшейся утром после встречи с гладиаторами… Потом он выпустил их обоих из внимания. Он не наблюдал ни за бывшим драагом, ни за ней, окунувшись в круговорот дел, которые было необходимо решить сразу после переворота. Сейчас, с помощью людей, которые были в замке, ему удалось восстановить происходящее.

Эда вызвала Варга на поединок и ранила его… Затем приходила к нему в спальню и лечила… Потом прямо во дворе замка учила его каким-то своим воинским фокусам. Пришла на праздник, устроенный графом Беном солдатам, хотя не любила и никогда не посещала подобные публичные забавы. Более того, она танцевала с бывшими гладиаторами! Танцевала, как будто была одной из приглашенных в тот вечер девиц! Эрланд вспомнил ее слова, сказанные ему однажды: «У него красивые глаза, у этого драага… Есть ли на севере зеленый лед? У него глаза цвета зеленого льда…»

Неужели случилось непоправимое? Неужели Эда полюбила Варга? Или это просто каприз? Каприз девушки, никогда не знавшей мужчины и захотевшей попробовать плотскую связь? Колдун терялся в догадках и проклинал себя за то, что сам предложил ей всё: пойти к гладиаторам в ночь перед переворотом, вызвать на поединок Варга, завлечь его обещанием научить своему воинскому искусству. И, самое опасное, – отправиться с армией! Неужели этому бывшему рабу удалось то, что не удалось за все годы их дружбы ему, Эрланду? Внушить ей любовь?! Нет, это невозможно!

Он не хотел в это верить. Уже успокоился на мысли, что это всего лишь плотская связь, и она скоро закончится. Драагу не хватит ни умения, ни ласки, чтобы заменить женскую любовь, к которой Эда так привыкла и которую не собиралась менять на другие отношения…

– Мы договаривались, что от нее требуется лишь отправлять донесения о том, что происходит в армии. Как складываются отношения между командующим, принцем Издой Корноуэлом, и выпущенным на волю в день переворота гладиатором Варгом, возглавившим полк…

– Кстати, я хотел поговорить об этом бывшем драаге, – шах не отрывал от лица Эрланда внимательных черных, как у Кавады, глаз. – То, что ты писал о нем, и то, что известно мне сейчас, значительно расходится. Этот человек, которого называли королем арены, стал на самом деле уже королем армии! Войска Валласа до сих пор не приняли ни одного сражения, потому что народ твоей страны рвется служить под его началом, и люди все прибывают и прибывают! Если он возьмет Монатаван, он, по сути, объединит страну. Тебе не кажется, что иметь такую фигуру, которая затмевает правителя, опасно?

Эрланд оторвался от шахматной доски и поднял глаза на шаха. Солнце опустилось, его лучи больше не заглядывали в комнату, сразу потянуло холодом… Почему дворец Вандервилля всегда казался ему таким неприветливым, холодным и мрачным, несмотря на обилие солнца и теплое море, плещущееся рядом?

– Воктир, на момент переворота у нас не было выбора. Были только два человека, которые смогли осуществить задуманное мною: начальник военного гарнизона Вандервилля Тарис Бен и гладиатор Варг. Мы победили, потому что они поддержали план свержения Травалов.

– По первоначальному плану – мы же договаривались! – граф Та-рис Бен должен был быть убит при входе моего флота в Вандервилль. А ты дал ему ускользнуть…

Эрланд снова опустил глаза на шахматную доску. Да, это была правда. А почему он дал ему ускользнуть? Это был единственный человек, который мог увести Каваду и избавить его от необходимости видеть эту женщину по нескольку раз в день. И как же он был неправ! Что за силы тогда одурманили ему голову, что он согласился на отъезд графа?!

- Граф Бен – единственный военачальник, способный заменить бывшего гладиатора Варга в армии. Когда он вызвался отправиться за войском и встать на место драага, я счел разумным поменять первоначальный план.

Стук в дверь прервал их разговор. На приглашение войти дверь отворилась, и показался Нодвиг, новый командующий гарнизоном столицы. Среднего роста, очень подвижный и сильный, с русыми волосами, виднеющимися из-под армейского шлема, воин подошел к столу. И беседующие увидели, что он чего-то боится… и нервничает.

– Простите меня за вторжение, – неуверенно проговорил военный. – Прилетели птицы…

– Что случилось? – Эрланд нахмурился. Что еще судьба уготовила ему? Сердце глухо стукнуло.

Нодвиг положил на стол два смятых тонких свитка, отсалютовал и поспешно удалился, даже не дождавшись позволения уйти – будто убежал. Южный правитель откинулся на стуле, грациозный и стройный, как и его гепард. И так же, как это животное, без намордника и цепи лежащее у его ног, полный опасной силы.

Предчувствуя непоправимое, колдун развернул донесения, и ему стало понятно поведение командующего. Это было неслыханно!

– Варг… – он поднял на собеседника растерянные глаза. – Варг объявил себя последним императором, много лет считавшимся убитым. Он назвал свое имя – Дэв Джур Серв Давикулюс…

Шах вскочил так стремительно, что гепард метнулся в сторону, словно испугавшись реакции хозяина.

– Это может быть правдой?! Ты мог не узнать собственного брата?!

Эрланд уже овладел собой. Дэв… Дэв и Тимур, два его младших брата. Он никогда их не любил, как не любил и никого из своей семьи. Вспомнил шустрого, подвижного Тимура и так не похожего на него медлительного и задумчивого Дэва. Они были близнецами, но природа словно разделила поровну человеческие качества между ними. То, что было у одного, отсутствовало у другого… Неужели Варг его брат?!

– Воктир, когда я ушел из дома, мой младший брат, а, вернее, братья-близнецы сопровождали отца в его поездке на север. Им было по девять лет, и я совершенно не помню их лиц. Темноволосые маленькие мальчишки… Нет! Я помню! Как я мог забыть? Глаза… – колдун вдруг как будто обмяк телом и уменьшился ростом. – Отец всегда шутил, что у Дэва глаза, как зеленый лед Севера. Отец говорил: «Дэв будет королем Севера»…

Шах внимательно следил за ним, стоя спиной к окну. Эрланд, говоря, повернул голову в его сторону, однако собеседник лишь силуэтом угадывался на фоне света заходящего солнца. Эда… Эда сравнивала глаза Варга с зеленым льдом… Сравнивала, никогда не видя ни льда, ни снега!

– Это после той поездки твоего отца пропала королева Севера? – вдруг поинтересовался Воктир.

– Да, после нее…

– Ты знаешь, что там случилось на самом деле?

– Не больше, чем другие, – колдун отрицательно покачал головой. – Я покинул дом во время отсутствия отца и никогда больше не видел ни его, ни братьев – никого из семьи. Говорили, что отец посетил королеву Севера и отправился домой. Вскоре после его визита она сгорела вместе с дочерью…

– Да, но люди говорили и другое… Говорили, что император предлагал ей стать его второй женой. Он был уроженцем Тареша, на востоке это принято. Женщина отказала, и старый император отомстил… А еще ходили слухи, что ни королева, ни ее дочь не погибли – император взял их в плен. А сожгли просто дом, в котором жили правительницы Арута, вместе со всеми свидетелями.

– Я не думаю, что это правда… Нет! Что ты хочешь сказать? Что за все эти годы, за все время правления поставленной моим отцом во главе северной страны семьи Корноуэл… за то время, пока войско Даневана дошло наконец-то до Арута, королева или ее наследница, будь они в живых, не воспользовались бы случаем восстановить свою власть?! Я не верю в это. Людям присуща склонность наделять ушедших правителей чрезвычайными способностями и окутывать обстоятельства их смерти тайной. Нет, если бы королева Севера осталась в живых, она бы уже объявила себя…

Шах усмехнулся:

– У меня была жена из этих краев.

– Мать Эды…

– Да, мать Эды. Люди Севера непредсказуемы. У них есть нечто, чего никогда не встретишь у представителей других народов из других земель. У них странные законы и обычаи. Я хорошо помню жену, несмотря на то, что она умерла много лет назад… Иногда мне кажется, что я никогда никого не любил так, как ее, – шах обошел разделяющий их столик и задвинул стул. Он смотрел в глаза колдуну. – Эрланд, я до сих пор чувствую, что рана, нанесенная ею мне, кровоточит. Я не смог залечить ее за долгие годы ни с одной из других женщин. Открою тебе мою тайну: мне всегда хотелось отправиться на север. Увидеть то, о чем мне рассказывала она. Может, в этом своем путешествии я встретил бы ту, с которой смог наконец-то ее забыть?.. Ты любишь мою дочь?

– Да, – тот, кто называл себя Эрландом, тоже встал. Он был выше шаха.

– Тогда собирайся. Мы не будем больше ждать. Ты говоришь, что граф Тарис Бен отправился, чтобы заменить гладиатора Варга? Мы поедем сами и проверим, выполнил ли он твое указание. И зачем на самом деле уехал этот человек, который должен был быть убит в час моего прибытия в Вандер-вилль. И мы встретим этого Варга, или Дэва… или кто он там есть, и сами разберемся, твой ли он брат. Эликсир Ваара со мной, Эрланд. Мы выезжаем завтра утром. Готовься, – шах повернулся и упругим шагом вышел.

Тот, кого считали колдуном, проводил его глазами. Походка южного властителя напомнила ему стелющуюся поступь Эды. Ну что ж, это хороший повод вернуть девушку… и убрать соперника. Совершенно неважно, брат он ему или не брат. Он отказался от семьи много лет назад. Сейчас он хочет восстановить то, что потеряли Давикулюсы. Это он, Терик Давику-люс, должен был стать правителем Империи после смерти старого императора, своего отца. Если бы он им стал, Империя бы не рухнула! Это Дэв допустил, что мажордом Травал интригами и изменой смог захватить власть! Это Дэв допустил, что дорогой его сердцу Тареш разорили и сровняли с землей, люди опустились до скотского состояния, аристократы погибли, чернь подняла голову… И если Варг сказал правду и он действительно его брат – он заслуживает смерти. Он должен быть наказан!

И тут Эрланд подумал, что есть у этого предприятия и другая сторона: если он последует капризу Воктира, то безоружным явится на территорию врага! Он приедет к нему один в компании этого вздорного южанина, который тут же может поддержать Варга, как поддержал однажды его самого. К нему – лучшему воину страны, окруженному сотнями… нет, тысячами вооруженных до зубов людей! Нет, он не должен идти на поводу у этого сумасшествия… Пусть шах, если хочет, посетит дочь. Взять весь гарнизон столицы он не сможет. А у него, Эрланда, есть весомая причина, почему он должен остаться в Вандервилле: некого оставить вместо себя. Отсюда он и понаблюдает развитие всей новой мизансцены. Где объявится граф Бен и объявится ли вообще… Когда приедет Верон… Куда дальше пойдет Варг с армией… Как поведет себя Воктир после встречи с дочерью…

Да, отсюда ему лучше будет рассмотреть сложившееся положение дел и обдумать, как правильнее расставить фигуры, чем пришлось бы делать это там, на месте, раздираемому шахом, Эдой и еще неизвестно кем – метаться, не понимая, кто управляет ситуацией…

Колдун еще раз вспомнил отражение в зеркале: два нагих тела, прильнувших друг к другу… Этот человек должен быть наказан! И будет наказан, кем бы он ни был, за то, что осмелился взять женщину, которая была предназначена и обещана ему! Посмел взять ту, которую не посмел взять он, Терик Давикулюс!

Эрланда терзала душевная боль. Он подошел к бюро, взял свиток, открыл чернильницу, наточил перо и начал писать: «Человек, известный под именем Варга и объявивший себя последним императором, должен быть убит немедленно. Это воля твоего отца».

Он запечатал послание и позвонил в колокольчик. Вошедший слуга получил приказание разыскать гонца, и, когда человек в дорожной одежде вошел к нему под вечер, Эрланд сказал:

– Ты можешь загнать всех лошадей. Эта депеша должна быть доставлена так быстро, как только возможно. Если приказываемое в письме будет выполнено в течение одной недели, ни ты, ни твои дети больше никогда не будете вынуждены работать. Спеши!

Глава восьмая БЕГСТВО МИРЫ

Орана, опираясь одной рукой на Свара, а другой на палку, спустилась во двор. Только светелку пересекла и сошла всего на три ступеньки, а уже так устала, что ноги не держали. Молодой человек подставил ей пустой бочонок, и старая женщина села, уже ничего не видя – все вокруг заволокло туманом, зазвенело в ушах. Кто-то поднял ее на руки и понес, уложил на лавку. Мир вокруг становился на место. Она открыла глаза: над ней хмурился Горий…

– Куда ты пошла?! Неужели не чувствуешь, что слаба еще?

Орана села, оглянулась. У двери стоял Свар. Юноша, словно стремясь искупить вину матери, не отходил от старой женщины, ухаживал за ней, как за младенцем.

- Иди, Свар, оставь нас, – отправила она его властным жестом. И продолжила: – Только преодолением своей слабости силу верну. Нельзя мне расслабляться, дорога долгая меня ждет, предначертанное должна справить…

– Что ты говоришь, Орана! – воскликнул Горий. – Раненые воины и те лежат, пока раны не затянутся, а не бегут в новую битву.

– Молодые отлежаться могут, да… У них впереди вся жизнь.

– Сколько лет тебе?

– Семьдесят семь.

– Почтенный возраст… У нас стариками зовутся помоложе тебя… Считаем, что заслужила ты покой. Оставайся у нас. Займи место свое, Великая Мать! Хватит оплакивать ту, кого не смогла защитить, довольно бередить свои раны! Сними с себя проклятие, наложенное тобой же. Стань снова во главе нашего народа! Узнав, что вернулась ты к людям, соберутся все вновь, не будут прятаться по норам да бегать от мародеров Валласа. Поднимется земля наша с колен!

– Или думаешь ты, что не болит у меня сердце, глядя, как слабеют северные люди и прячутся в лесах, подобно зверям? – Орана резко села и посмотрела на Гория. Глаза ее пылали гневом. – Думаешь, потеряв дочь, потеряла я и интерес к моему народу? Нет! Тайну тебе открою, ибо спас ты меня. Не я вернусь, но кровь моя… Не пропала бесследно девочка моя, украденная императором. Осталась кровь наша в мире среднем.

Горий откинулся назад, словно онемел… И разразился словами:

– И вы молчали?! И вы молчали все эти годы, позволив чужеземцам владеть Севером!

– Да, мы молчали, – продолжала Орана, восседая на лавке, как орлица на дереве. Ее нос с горбинкой стал еще острее, большие глаза запали. – Молчали, чтобы не оказаться на месте рыцарей Арута. Могущественная древняя магия еще доступна людскому племени. И было пророчество, что если исчезнет королева Севера, на землю сойдет король – великий король. А осталась бы я, подняла всех людей на битву с императором, то сгинула бы и сама, и дочь мою погубили во младенчестве враги наши. И не осталось бы крови Вирга и королевы Севера на земле… А случись это, не смог и дух древнего владыки тело найти, дабы объединить снова нашу страну и сделать ее великой.

– Если древняя магия осталась доступна людям, как же не отомстила ты, Орана, за похищенную дочь свою, за поруганную честь королевы Севера? Почему ушла в лес, подобно раненой волчице?

- Как не отомстить? Нельзя зло оставлять безнаказанным! – старуха улыбнулась и выпрямилась, гордо вскинула голову. – Неужто, ты думаешь, королева Севера не знает этого?

Пламенем вспыхнули глаза Гория:

– Так значит, неспроста умер император от страшной болезни, и род его развеяла смерть? Не случайно пала Империя?

– Да, – сказала Орана мощным и низким голосом, как будто вернулись к ней силы. – Старый Давикулюс понес наказание и принял смерть в муках. Но только род его не исчез, живы его дети. Три брата вернутся на трон. И один породит младенца, в тело которого уже сходит король Севера. Осталась жива дочь Дэрона, ставшая женой воина племени дальнего, неведомого… И наследника терзает кровь его, зовет домой. Так что объединятся снова семьи, в незапамятные времена прокатившиеся волной по всем землям и развеянные по миру, словно семена на ветру. Кровь правителей возрожденной Империи обновит мой род – род легендарного Вирга и королевы Севера…

В доме с большой печью и подвальными помещениями, где жила раньше на первом этаже Мира, а на втором спали дети, теперь поселилась Орана. Место ушедшей Паски заняла другая женщина – пожилая, но все еще подвижная Тарина. Она была моложе северной ведуньи, но старше жены Ландоса. Во всем ей помогал Свар. Горий, взявший на себя роль старшего после разоблачения Миры, остался там, где жил и прежде.

Вечерами сходились к Оране. Все негласно склоняли перед ней головы и старались сесть поближе, ловили каждое ее слово. Старуха не церемонилась, не боялась отправить гостей, если они ей мешали. Лишь за ужином, когда в поселении принимали самую обильную за день пищу, позволяла собираться в большую горницу всем желающим. У Свара, с тех пор как его мать заключили в подземелье, припадков с потерей сознания не было. Он ходил за скотиной…

После отъезда Домира и Паски у них остались две дюжины лошадей и сотня коз. Старые женщины начали приручать лосей и по утрам теперь отправлялись в лес за лосиным молоком для самых маленьких деток и Ораны. Она медленно поправлялась, начала выходить и делать пешие прогулки. Вначале Свар пытался быть все время с нею, но как только перестала выздоравливающая страдать сильным головокружением, ходила уже сама, опираясь при необходимости на посох.

Сегодня первый день отошла относительно далеко, с ватагой детей постарше, отправившихся за ягодами. Горий накануне ушел с охотниками в лес на несколько дней, забрал всех лошадей, осталась лишь пара жеребят. Малых ребят, уставших за время утренних игр, напоили молоком и уложили отдыхать. Солнце висело в зените. Во дворах никого не было. Не было и странной птицы – черного большого ворона, не отлетавшего от Ораны, постоянно сидящего на ее плече.

Свар вышел во двор и еще раз огляделся: ни души… Озираясь, будто опасаясь появления кого-то, медленно вошел в избу. Еще раз встал и прислушался, обшаривая глазами округу. Ни звука… Юноша бросился к печи, схватил большой железный ключ, висевший вместе с лошадиной сбруей, быстро поднял крышку в подполье и сбежал по ступенькам вниз, куда сразу же влился сверху дневной свет. Побежал по проходу, стуча в каждую дверь и зовя:

– Матушка, отзовись! Где ты?

Мгновение спустя из дальней двери раздался стук, и глухой голос позвал:

– Свар, мальчик мой, здесь я…

Молодой человек бросился открывать замок. Руки не слушались его. Он нервничал, пальцы дрожали, на лбу выступили капли пота. Делал попытку за попыткой, но не мог повернуть ключ.

– Потяни на себя… потяни на себя и приподними дверь, – торопливо зашептала Мира с другой стороны.

Свар долго еще возился с ключом, наконец ему удалось открыть дверь. На него пахнуло сыростью, невыносимой вонью. Юноша задержал дыхание. Из своей темницы выскользнула Мира: исхудавшая, побледневшая, с черными кругами вокруг глаз и рта, без головного убора, со спутанными волосами, кое-как заплетенными в косу. Теперь уже вдвоем снова прислушались…

– Мама, беги, – зашептал сын, смотря на нее испуганными, вытаращенными глазами.

– Идем вместе! Пошли на юг… Выйдем из леса – никто не догонит нас. Пусть они здесь сами… кончилось наше время. Там наш замок ждет нас, еще найдем верных людей, – Мира схватила его за руку. – Быстрее! Собрал ли ты вещи?

– Какие вещи?

Снаружи раздался какой-то звук, и оба замерли, содрогнувшись…

- Дерево скрипнуло? Вошел кто-то? – женщина скользнула к лестнице и, поднявшись на несколько ступенек, выглянула в горницу. Снова повернулась к юноше – неподвижному, заливающемуся потом, с дрожащими руками, по-прежнему стоящему у двери, которую он только что открыл. – Приготовил ли ты вещи в дорогу, Свар?

– Нет… – он отвечал как во сне.

Мать прикрыла глаза, вздохнула, заставляя себя успокоиться.

– Мальчик мой, надень хорошую обувь. Возьми самый теплый плащ и самую добротную одежду: штаны, пару рубах, куртку. Не забудь лук и ножи. Жду тебя у излучины, где ты в прошлый раз упал. Помнишь? – она действовала и говорила быстро, как будто уже много дней ожидала, что сын освободит ее.

Выскочила из подполья, оставив его открытым для Свара, оглянулась, словно в поисках чего-то. Выглянула из избы и увидела входящую в поселение через открытые днем ворота Орану с посохом в руке и вороном на плече. Большой дом, в котором она жила, был как раз наискось от входа в село. Мира отшатнулась, прижалась к стене, судорожно оглядела все вокруг себя… Она была босиком, на теле лишь сарафан да грязная рубашка… Бегом, прыгая через две ступеньки, поднялась наверх, схватила одну из лежавших на травяных тюфяках шкур, скатилась с лестницы вниз. Сняла топор, закрепленный на стене рядом с печью, распахнула настежь окошко в торце избы и вылезла, одним рывком рванув на себя оставшуюся в горнице шкуру. Только выскочила – и замерла, услышав медленные, тяжелые шаги. Ведунья подходила к избе, поднималась по ступенькам… Ворон сидел у нее на плече. Старуха вошла в дом.

Босиком, сжав в одной руке топор, а в другой плохо выделанную кожу, бросилась женщина к единственному выходу из поселения, через который только что вошла Орана. И снова остановилась… Из избушки донесся пронзительный, страшный крик – крик нечеловеческой муки… Вся кровь отлила от ее и так почти бескровного лица. Поняла Мира, что случился припадок с сыном. Она замешкалась и уже было развернулась, чтобы вернуться…

Заскрипела дверь, из соседней избы кто-то вышел. Беглянка не стала больше задерживаться. Рысью преодолела небольшой мост и побежала в противоположную от натоптанной дороги сторону, через заросли ежевики и падуба, в непроходимую чащу. И услышала знакомый ненавистный звук: над ней кружил, каркая, ворон…

Орана вошла в избу одновременно со звуком падения чего-то в подполье. Увидев открытый проход в подвал и распахнутое настежь окно во двор, тут же поняла, что Мира сбежала. Кто выпустил ее, не сомневалась и секунды – Свар… Вздохнула и спустилась к нему, бьющемуся в судорогах на каменном полу. Ведунья трезво оценила свои силы, не стала поднимать его в светлицу, пошла за помощью. А та уже и подоспела: пара стариков, живущих по соседству, услыхали крик припадочного. Увидели они краем глаза и метнувшуюся из ворот Миру, да не заметили, куда побежала она. Тут как раз вернулись и дети с Тариной. Все вместе подняли они Свара из погреба, уложили в горнице на лавку. Только к вечеру он перестал биться и вздрагивать, впал в забытье.

– Что делать будем? Что скажешь нам, Великая Мать? – хмурилась Тарина. – Охотники, парни да мужчины, ушли за добычей на несколько дней. Сильных не осталось у нас, чтобы можно было послать за сбежавшей пленницей…

– Оставьте ее, – подняла одну руку Орана, держа в другой ежевичный чай с медом диких пчел. – Спрашивала я руны в пути. Знала, что встречусь с преступницей, послужу причиной ее гибели. Не оставит Миру на этом свете господин Ландос, а его дни уже сочтены, если остается еще в мире этом. Заберет он ее с собой. Счет у него к ней, не здесь начатый… Как окончится срок его жизни – и супруге за ним уходить. Оставьте жену с мужем, не живым уже о ней заботиться.

– Великое знание в тебе сокрыто, Великая Мать! – воскликнул один из старцев, с трудом покинувший свою избу и пришедший вечером в светлицу, чтобы посидеть со всеми. – Великое знание, которое пришло из прошлого! Почему ты позволила сокрыть его?! Почему не восстановишь умение читать будущее людьми? Почему не начать возрождать страну, вновь объединять ее? Не закончены еще твои дни! Только дай знать, что королева Севера перестала оплакивать дочь и сняла траурные одежды, разойдутся люди и соберут снова под твою власть все племена…

– Нет, – Орана покачала головой. – Сильная кровь покинула наш край… Не в моих силах защитить оленей, когда в округе за ними охотятся волки. Пусть продолжают пока разбредаться. Может, кто-то уцелеет…

– В большом стаде охранят оленят малых от хищников взрослые животные, – подала вдруг голос Тарина. – А если разбредутся семьи рогатых, то как оборониться от врагов, шастающих по лесу?

– Если это здоровые олени и лоси, – старуха выпрямилась на скамье и повернула точеную, сухую голову к говорящей, – не страшны им ни волки, ни лисы, ни рыси, ни медведи. Сами знаете, что слабых и старых убивают хищники. Мудрость самой земли регулирует законы, которые не охватить человеческим разумом. Если ослабели лоси и олени – нечего им больных плодить. Пусть волки сделают свое дело. На место больных всегда придут здоровые и сильные.

– А если оленей совсем в лесу не останется? – спросил с горечью самый старый человек.

– Значит, пусть отдохнет лес, пока из других краев не проникнут на освободившееся место новые табуны, а отощавшие без пищи хищники не уйдут в другие края, где в свой черед появятся больные да слабые… Только природа может править и жизнью человека. Как возомнит себя кто разумом выше природы, так, считай, начал готовить он себе смертное ложе.

Наступило молчание в светлице.

– Где ворон мой? Что-то не слышно его? – выглянула вдруг из избы Орана. – Куда он полетел?

– Птица глупая… летает, где хочет, – произнес старик.

– Нет! В этой птице разума поболе, чем в твоей голове, – гневно прикрикнула на него ведунья и добавила сердито: – Хватит болтать! Расходитесь спать, детям мешаете…

– А с ним что делать? – кивнула Тарина на лежавшего в углу без сознания Свара.

– Оставьте его! Не жилец он…

Мира в лесу ориентировалась плохо. Выросшая в замке на границе Валласа с Арутом, никогда она не охотилась сама, никогда не находила тропинок, проложенных зверем или людьми. Всегда был с ней кто-то, на кого можно было положиться: отец, братья, муж, слуги. Властность характера и положение знатной дамы с юности собирали вокруг нее толпы желающих услужить. И вот теперь, одна, хоть и сильной еще казалась себе, да с самого начала уже не знала, что делать дальше.

Науке чтения следов и тропинок учил Свара его отец, Ландос Корно-уэл, учил охотиться и защищаться. А Мира, хоть и умела стрелять из лука, ловко разделать тушу убитого животного, но найти дорогу в лесу самой ей до сих пор не приходилось. Удалилась-то она достаточно от своих людей, ну а дальше что? Как найти ей дорогу через чащу на юг? Как добраться до своего замка, в котором состарившийся слуга продолжает разжигать очаг, возле которого давно уже никто не греет руки?

Беглянка упала на дерновую подстилку, пахнувшую грибами и паутиной, заплакала. Болели израненные иглами и сучками ноги. Босиком идти невозможно… Остаток дня Мира провела, с помощью топора пытаясь смастерить из захваченной с собой шкуры обертки на ноги. Нашла лечебные травы, приложила к ранам. Подумала, что так далеко не уйдет…

Солнце катилось к горизонту. Ей удалось сделать подобие обуви, закрепить ее стеблем гибкой лианы и защитить плечи от ночного холода. Услышала звук струящегося ручья, нашла его, вволю напилась свежей ключевой воды. Поела ягод ежевики – была голодна, словно вся ее жизненная сила взбунтовалась и просила пропитания.

Надо было подумать, куда ей идти и когда идти, днем или ночью. Она немного знала звезды и, вероятно, могла бы по ним найти дорогу к родительскому опустевшему замку. Но ночью просыпаются и хищники… Как быть? Мира оглянулась и присмотрела себе укрытие неподалеку: заросли ежевики были приподняты выросшей маленькой осинкой. С помощью топора освободила пространство от гибких колючих стеблей и улеглась на остатки шкуры, оставшейся после сделанных ею обуви и накидки, уснула…

Проснулась Мира от ощущения, что на нее кто-то смотрит. Открыла глаза в темноте уже наступившей ночи и наткнулась взглядом на четыре желтых точки. Волки словно ждали, когда она проснется, не хотели нападать на спящую. Первой прыгнула волчица. Женщина вдруг забыла про топор, лежащий рядом, и беспомощно подняла перед собой скрещенные руки, словно могла ими сделать себя невидимой или защититься от хищников.

Волчица грудью опрокинула слабое дрожащее тело на землю и впилась в шею. Кровь наполнила пасть долгожданной сытостью. Волк рвал платье, не обращая внимания на окровавленные, отталкивающие его руки, подбираясь к животу. Погрузил зубы, легко пронзившие тонкую кожу, в мякоть такого на удивление беззащитного тела. Разрываемая парой волков, беглянка закричала страшным голосом, словно ожидая подмоги тех, от кого бежала днем…

Рано утром возвращающиеся с охоты мужчины увидели след пробиравшегося сквозь заросли человека. Горий спешился, двоих взял с собой, остальным велел оставаться на месте, пошел по оставленным следам. Хотя уже по крику ночному понятно было, что кого-то задрали в лесу хищники. Но кого? Как правило, северный мужчина-охотник не допустит такого, а дети и старики одни не ходят. Молнией промелькнула мысль: сын Миры освободил пленницу. И постепенно эта догадка только укреплялась в его голове.

Горий увидел место, где женщина прилегла днем. Поднял с земли обрезки кожи, из которой она делала обувь. Пошел по смятой траве до ручья, оглянулся на резкий запах. Его товарищи не отходили от него, переглянулись… Под молодой осиной в клочьях цветастого сарафана и разодранной шкуры лежало то, что еще вчера было живой женщиной – страшные, еще не обглоданные начисто кости с остатками уже не кровоточащей, но еще не начавшей разлагаться плоти. Большой ворон, молчавший до сих пор, с карканьем перелетел на ель. Он уже выклевал ей глаза и высосал мозг. Лицо, шея впереди, живот, грудь и бедра погибшей были съедены зверями, лишь тонкие кисти и щиколотки синели сквозь бурые пятна свернувшейся крови.

– Заберите ее, – кивнул попутчикам Горий. Скривился, словно брезгуя. – Как-никак человеком была, хоть и с черной душой. Предадим ее огню.

Охотники возвращались домой, завернув останки Миры в ею же сделанную вчера накидку. Пройдя через мост, к вышедшим встречать их детям и старикам, сложили в одной стороне добычу, а с другой положили труп. Орана, стоявшая впереди поселян, едва бросила взгляд на то, что еще вчера было человеком.

– Приготовьте погребальный костер, – бросила коротко через плечо.

Работы оказалось много, мужчины вернулись с богатой добычей. Пока те мылись и переодевались, женщины и старики расчистили место для костра и приготовили вязанку дров снаружи частокола. Никто не видел Свара, да и не искали его.

Но кто-то вошел в большую избу, позвал остальных… встал у входа и не дал войти детям. На веревке, которой был обвязан последний марш лестницы, болталось тело юноши, с вываленным языком и черно-синим лицом…

Сына сожгли вместе с останками матери.

Ворон учуял запах свежей крови, крови и недавно умершей плоти – самый вкусный запах на свете. Он взлетел на конек большой избы, в которую только что вошла Орана. Дух приносил ветер с запада, куда катилось солнце. Расправил крылья и полетел… Летел и чувствовал, что потерял быстроту, разжирел. Месяцы, проведенные в этом затерянном в лесах поселении, явно не пошли ему на пользу. Немного покружил, потеряв след. Вот он… Наверное, мелкий зверь задрал птицу и не утащил, напуганный кем-то или чем-то. Ему достанется первый и самый лучший кусок.

Он опустился на еще теплый труп перепелки и подивился: тушка была целой. Как будто кто-то оторвал голову птице и бросил тут же, чтобы кровь оросила землю и ветер понес теплый дух. Внимательно осмотрел мертвое тельце… Ну да, конечно, как же он не понял с самого начала, что это ловушка! К убитой птице никто не притрагивался. Это приманка! Для зверя или… для него?!

Ворон снова расправил крылья, чтобы взлететь… Как же он отяжелел! Привык к кускам бросаемой ему пищи… Но подняться в воздух он уже не смог. Закрепленная вверху над тушей мастерски скрытая в листве сеть мгновенно накрыла его, заглушив карканье. Он увидел, как спрятавшийся в овраге человек бросился к нему. И тут же узнал его – шаман…

– Не дергайся, – сказал Кхах тихо. – Я знаю, кто ты. И не причиню тебе вреда, если ты мне поможешь.

Он ловко просунул руку под сеть и вытащил птицу, прижав клюв к ее груди так, чтобы ворон не мог его клюнуть. Тот только вращал темнофиолетовым глазом. Человек вывернул когтистые лапы и смотал их веревкой, надел на черную голову жертвы кожаный, дурно пахнущий мертвым ястребом колпак и засунул птицу в мешок. Каркай не каркай – никто не услышит… Шаман оглянулся, спрятал уже ненужную сеть, засунул убитую перепелку за пояс, свистнул, резво взобрался на вышедшего из леса буланого конька и повернул его к чаще.

Кхах почти не понукал коня. Лошадь сама знала дорогу, ловко пробиралась между деревьями, потом начала подыматься в гору, вновь спускаться, пересекала броды. Опустилась ночь, но маленькая лошадка останавливалась лишь по нужде. Не слезал и шаман с нее, пока рано утром не услышал знакомый шум воды. Конек вышел на берег, к хорошо спрятанной среди ельника избушке.

Всадник пересек бурную реку, слез с лошади и снял с нее веревочную уздечку. Бесшумно двинулся к дому, озираясь кругом, как зверь, сжимая в руках длинный кривой нож и раздувая и так широкие ноздри, словно услышал чужой запах. Ворон сзади в мешке заворочался, издал глухой звук. Кхах молчал, ставил ноги осторожно, будто шел по льду. Подошел к избушке и дотронулся до комка свежей грязи на сходцах.

Поднес к глазам налипшую глину с обрывком травы, понюхал. Мягко толкнул дверь, та открылась не скрипнув, но впустив внутрь солнечный луч.

Этот луч и разбудил того, кто спал на лавке: маленькая головка с соломенными волосами вскинулась на тонкой шее. Девушка, нагая и очень юная, прикрываясь, прижимала к груди снятое холщовое платье.

Шаман обвел взглядом избушку. Девочка забилась в угол лежанки и поспешно пыталась натянуть сарафан, который был ей явно велик. Больше никого не было. На полу лежала обувка – смятые куски кожи, в которые заворачивались ноги, без подошв и каблуков.

– Чья ты будешь? Что здесь делаешь? – насупился шаман и вложил нож в ножны.

Надевшая уже платье девушка совсем вжалась в угол и ничего не говорила.

– Ну, отвечай! – повысил голос Кхах, подходя к незваной гостье. Она еще больше сжалась в комочек и закрыла глаза, как будто ожидала, что он ее не заметит, если она сама не будет на него смотреть. Хозяин избушки сел рядом. – Ты бежишь к кому-то или от кого-то?

– От кого-то, – прошептала девушка, распахнув серые глаза. Шаман провел рукой по выбившимся у лба соломенным волосам.

– Куда бежишь-то?

– В лес…

– В лесу волки… и медведи…

– Там, откуда бегу, пострашнее волков и медведей…

– Есть у тебя кто-то, к кому прийти можешь?

Девочка отрицательно покачала головой. Кхах вздохнул, подошел к столу и положил на него шевелящийся мешок. Занялся своими делами, словно не видел беглянку. Снял обувь и остался босиком, повесил на сучок шапку. Пошел за водой, разжег в печи огонь, снова вышел, уже с топором и ножом, начал что-то мастерить… В его руках формировалась большая, крепко сработанная клетка. Достал ворона и посадил в нее, снял с его головы колпак, распутал лапы. Птица начала клевать руку, и тогда шаман больно дернул ее за ногу и сказал:

– А ну, не шали! Сиди тихо.

Вышел, разделал тушку перепелки, вернулся с какими-то корешками и стал варить суп.

– И что мне теперь с тобой делать? – вдруг спросил, будто обращаясь к огню, над которым сидел.

– Скажи, куда мне идти. Покажи путь, как на юг спуститься, в Валлас.

- Что ты в Валласе забыла? – шаман повернул голову к девчушке.

– Там люди живут, много людей… Я работать могу – по дому, за скотиной ходить.

Кхах неодобрительно разглядывал девушку.

– На севере маленькая девочка может гулять спокойно. Северные люди уважают женщин. Но стоит тебе выйти из Сумеречного Леса, попадешь в руки солдатам Валласа или крестьянам, надругаются над тобой, – он разговаривал, словно сам с собой.

– Что же мне делать? – прошептала она, трогательно прижимая к груди руки.

– Не знаю.

Шаман пошарил рукой на полке над лежанкой и достал свои колдовские орудия. Щелкнул пальцами, зашептал что-то непонятное… Над черепом горного козла потянулся дымок и пополз к девушке. Солнце заглянуло в приоткрытую дверь и снова спряталось, но света было достаточно. От горящего очага распространялось тепло, да и сама избушка была теплой. Котел, в котором варилась птица с кореньями, стал отдавать приятный, аппетитный запах супа. Ворон, все наблюдавший из своей только сделанной клетки, негромко каркнул.

– От немилого бежишь, – шаман не спрашивал, а утверждал.

– Да, – пискнула девочка.

– Правильно. Не суженый он тебе, – Кхах вглядывался в пустоту. – Великая честь ждет тебя, тебя… и меня.

Дым протянулся и пропал. Ничто не нарушало потрескивания поленьев и звука бурлящей воды в котелке. Ворон в клетке не шевелился.

– Не могу тебя силой держать, но если хочешь остаться – оставайся, хозяйство вести будешь. Научу тебя кое-чему… Не трону, не бойся, нельзя мне…

– Хочу, – испуганно кивнула головой гостья. – Ты шаман?

– Да. Как тебя звать-то?

– Кари… А тебя?

– Называй меня Кхах – имя для людей, людское… Давай, Кари, смастерим тебе лежанку. Негоже нам одной пользоваться…

Ворон снова каркнул. Девушка перевела на него взгляд:

– А птица у тебя волшебная?

– Почему ты так решила?

– Смотрит она на меня… как человек.

– Да. Волшебная, – кивнул шаман.

Глава девятая КАВАДА СОВЕРШАЕТ УБИЙСТВО

Тарис безжалостно погнал коня, не обращая внимания на вопли и причитания Верона у него за спиной. Граф поменял ему лошадь, вместо спокойной и медленной кобылы дал высокого серого жеребца с почти черными ногами. Министр боялся скорости. Его попутчик не оборачивался, и мало-помалу взывающий к нему бедолага приспособился и к езде галопом. Однако, миновав холм, Бен развернул коня и спешился.

– Мы что, не спешим? – спросил Верон, чувствуя, что у него уже болят колени.

– Спешим… Только путь мы продолжим завтра утром – вместе, я имею в виду. Сегодня я вас оставлю.

Министр искал в суровых серых глазах причину столь непонятного решения, но взгляд собеседника ничего не выражал.

– Тарис, мы едем в Сияр?

– Да.

– Так почему вы меня оставляете?

– Мне надо присмотреть кое за чем сегодня вечером…

Наконец Верон начал что-то понимать. Или ему показалось, что он понимает?..

– Извините, если вмешиваюсь не в свое дело… Но вам не боязно оставлять Каваду одну?

– Я не оставил ее одну, – глаза графа странно блеснули. – С ней двое сопровождающих и один слуга.

– Я очень извиняюсь за мою назойливость, – министр растерянно заморгал глазами, – но позвольте вам заметить, что один из солдат смотрит на нее так, словно в следующую минуту намерен ее изнасиловать.

Тарис наклонил голову к плечу, и Верон подумал, что он похож на орла.

– Вы мне однажды сказали, что не принимаете меня за идиота… Или вы поменяли мнение?

– Мой друг, я вас совершенно не понимаю… Мне всегда кажется, что рядом с вами я стремительно глупею.

– Хорошо, поясню, – смилостивился Бен. – Если вы не считаете, что я стал идиотом, как, по-вашему, я могу не замечать этих грязных взглядов, обращенных на мою женщину?

- Вы думаете, что второй солдат ее сумеет защитить? Да и мальчик ничего не сможет поделать против взрослого мужчины…

– Верон, вы когда-нибудь видели, как обучают лошадей или собак?

– Честно говоря, воспитание животных находится за пределами сферы моих интересов.

– Хорошо. У вас были дети?

– К сожалению, нет…

– О, боги, вы меня утомляете! Как вы считаете, если ходить за маленьким ребенком и не давать ему шага ступить, он когда-нибудь научится что-то делать самостоятельно?

Министр вздохнул, и внимательно наблюдающий его Тарис заметил облегчение в глазах собеседника.

– Но вы ведь не можете оставить ребенка в комнате, где горит очаг с открытой печной заслонкой!

– Верон, не принимайте все буквально. Кавада не ребенок. К вашему сведению, она может обращаться с холодным оружием лучше вас. Она уже обжигалась. Пусть научится закрывать печную заслонку самостоятельно. Разумеется, я прослежу за этим.

– Но ведь вы со мной! Как вы можете быть уверены в том, что там сейчас происходит?

– Могу. Эти солдаты не любят друг друга. Более того, они враги и не смогут договориться. Если бы они были достаточно умны для этого, я бы ее с ними не оставил. И с ней все-таки мальчик. Поверьте мне, вы его недооцениваете. До наступления темноты можете быть спокойны.

– А… с наступлением темноты?

– Я буду поблизости… Но знаете, что беспокоит меня?

– Нет…

– Ваше поведение, – и, поскольку Верон молчал, граф продолжал: – Вы настолько влюблены в астролога, что осмелились выразить заботу о ней передо мной?

– Я… я подумал, что мы друзья – все трое… – глаза министра забегали.

– Вы знаете старинную мудрость, что можно быть либо умным, либо влюбленным? Так вот, в разговоре с Кавадой или о Каваде вы теряете весь свой ум. И вашу осторожность, что меня начинает пугать. Мы, кажется, едем знакомиться с вашей невестой?

– Тарис, – Верон поднял на него блестящие глаза. – Я не хочу скрывать, что мне нравится Кавада. Вы прекрасно понимаете, что она не может не нравиться. На днях вы обозначились, что в скором времени объявите свое настоящее имя и будете искать руки одной из дочерей шаха Дра-вийского царства. Если есть возможность, что вы оставите нашего астролога одну, пожалуйста, скажите мне сейчас.

– Что это изменит?

– Я не женюсь. Я ни в коем случае не буду путаться ни у кого под ногами. Но в тот момент, когда вы решите поменять женщину, я ей предложу все, что у меня есть. И вас не будет мучить совесть.

Бен расхохотался по-настоящему весело.

– Верон, я вас разочарую: у меня нет совести. Или, скажем так, она мне не мешает жить, – он посмотрел в ту сторону, откуда они уехали. – Ваша открытость со мной делает вам честь. Не хочу скрывать, что вы мне нравитесь все больше и больше… Поэтому, наверное, надо прояснить ситуацию. Я никогда не оставлю Каваду одну, пока жив кто-то из нас двоих. А, судя по всему, жить я буду долго. Эта женщина пустила глубокие корни и в моей жизни, и в сердце. Факт моей будущей женитьбы ни на что не повлияет. Так что шансов у вас нет, можете сочетаться браком с легким сердцем.

– Благодарю вас за откровенность, – министр опустил глаза. – Давайте закончим этот разговор. Я все понял. Так что мы продолжаем путь в имение Сияр… или я его продолжу один?

– Зная вашу способность к верховой езде, предлагаю остаться здесь и ждать моего возвращения. Дабы к вашей невесте не прискакал один конь, а вы не сломали шею где-нибудь по дороге. Я даже припас для вас занятие: постарайтесь научиться ловить рыбу.

– Но как? Голыми руками?

– Нет. Поучитесь поражать цель из лука. У вас полдня на тренировку…

Солнце катилось по небу, как стекает капля с медленно наклоняющегося листа. Дувший весь день северный ветер внезапно стих перед самым закатом, и неожиданно распелись птицы. Из них особенно выделялся полевой жаворонок, и его песня была так печальна и страстна, что всадник остановил коня и спешился. Разогретый воздух поднимался от степи вверх, и его движение физически ощущалось и даже, казалось, было заметно по дрожанию бесцветного пространства, переходящего в небо.

Жаворонок прекратил пение, и графу до боли в сердце захотелось снова услышать ее, эту трепетную мелодию жизни… Он лег на землю лицом вниз, почувствовав сразу ударивший в нос крепкий, горький запах полыни.

Как он любил вдыхать ароматы степи! Жаворонок, наверное, улетел, подумал Тарис и загрустил… Нет, он его подождет, вдруг маленький серый комочек живой плоти встряхнется и продолжит свою вечернюю песню. Лежал и вдыхал горячий зной, поднимающийся от земли. Привыкнув к запахам, различил тонкий тимьян, смолистый можжевельник. Куда подевался этот жаворонок? Одни перепела… Их звуки не трогают сердце.

Он расслабился всем телом, представив, что растекается по степи, и вдруг подумал о смерти… Если души не уходят сразу в другой мир, куда они деваются? Почему мир живых так накрепко защищен от мира мертвых? И кем? Кавада умеет разговаривать с мертвыми…

Он беспокоился о ней со вчерашнего вечера. Беспокоился, когда видел, как она спокойно и тихо беседует с рыцарями Арута, как они посмеиваются вместе над чем-то… Они ей нравились, а она нравилась им. Ему стало обидно, что женщина не подошла к нему, а осталась с северными принцами. Он знал, что убьет их в первую же ночь, как только догонит. Нет смысла затягивать убийство. Надо поменять лошадей и продолжать путь… У него не дрогнуло сердце и не возникло мысли, что, может, стоит их пощадить? Их судьба была предрешена тогда, когда случился переворот, подготовленный Эрландом – смерть была всего лишь отсрочена, но не отменена. Закончилось время правителей Севера. Империя восстанет, как феникс из пепла, и снова вберет в себя Арут.

Он вспомнил, как первый раз путешествовал на север: отец взял бра-тьев-близнецов с собой. Сказал матери, что пора из мальчиков делать мужчин… Им с братом нравилась дорога. У них уже были свои лошади, но, тем не менее, они с удовольствием проводили время в повозке, лежа на свежескошенном сене… Почему он вспомнил эту поездку? Запахи – тонкие нематериальные субстанции – неразрывной цепью связали прошлое и сегодняшний день. Он подумал, что после того, как брат едва не убил его, не слышал никаких ароматов много лет, потерял обоняние… Как больше ничего и не ощущал, словно вместе с чертами лица утратил способность чувствовать. Любовь, сожаление, ненависть, страх, вожделение, радость покинули его. В памяти всплыли слова Варга: «Я тоже уже почти мертв. Во всяком случае, я уже давно не ощущаю себя живым». Вот так и он прожил последние семнадцать лет… Что случилось, что его душа возродилась? Вернулась способность любить, ненавидеть, появились желания и мечты? Он воссоздал в памяти этот момент…

Кавада пришла к нему в его маленькую спальню на южных воротах ранней весной. Уже цвел утесник, и бурые остатки прошлогодней растительности сменялись зеленой порослью новой травы. Он узнал ее шаги в коридоре… Женщина осторожно постучала и боязливо вошла, услышав его приглашение. Уже по ее мертвенно-бледному лицу и огромным глазам он понял, что что-то случилось. Но когда услышал о зреющем заговоре во дворце и получил предложение к нему присоединиться, вдруг почувствовал… радость! Радость, что Варг снова станет свободным. Радость, что те, кто правил его страной незаконно, будут мертвы. И этот вихрь возникшего впервые за много-много лет чувства подхватил его и понес, вернув в мир живых…

Как странно, что брат тоже переживает этот этап… Удивительна жизнь души, словно в ней присутствуют те же сезоны, что и в природе: буйное лето сменяется грустной осенью, наступает мертвая зима, и вновь все оживает, чтобы расцвести.

Вместе с чувствами в его жизнь вернулись и ароматы. Вспомнил первый запах, пойманный его обонянием – дух крови, когда зарезал сына Дианы… Семнадцать лет, семнадцать долгих лет не ощущал ничего. Оказывается, что он не забыл, как пахнут полевые травы, женские духи, пыль… Тарис вспомнил, как услышал от Кавады чужой запах:

– Кем от тебя пахнет? – он наклонил голову к ее шее, провел изуродованным лицом вдоль грудины и синих вен на тонкой шее к мочке уха, покрытой золотистым пушком.

Она вздрогнула всем телом и распахнула глаза так широко, что они стали похожи на два круглых озера.

– Вероном… От тебя пахнет Вероном, – шепнул он и увидел, как ужасом заполнились черные глаза. Обхватил ее затылок руками и прижался лбом к ее лбу. Он любил видеть глаза Кавады перед собой так близко – ничего, кроме ее глаз… – Ты была с ним близка?

В последнее время его не отпускала мысль, что любовница может изменять ему. Он начал следить за ней неотлучно. Странно, что она оставалась ему верна все эти годы. Вот только этот единственный случай с Эр-ландом… Наверное, ему надо сказать колдуну спасибо, ведь если бы она тогда не переспала с ним, он бы не узнал, что она его любит. А он любит ее…

Вспомнил, что сначала не собирался брать ее в дорогу, думал оставить в Вандервилле. Изнеженная женщина – обуза в пути… Как хорошо, что он этого не сделал! Потому что пришлось бы тут же вернуться. Он совершенно не способен ее покинуть, сразу же начинает о ней думать. Вот и сейчас, надо подниматься и ехать…

Солнце уже наполовину спряталось. Нужно, пока не стемнело, найти хорошее место, чтобы видеть лагерь, а самому остаться незамеченным. Он подумал, что доставил ей много боли в последний день: отрезал ее волосы, убил ее рыцарей, покинул в обществе с насильником. Так было нужно. Та-рис нисколько не сомневался в правильности своих поступков. Он всегда был таким – принимал решение и больше не терзался мыслями, правильно ли делает. Вспомнил подслушанный однажды разговор отца с матерью.

– Меня пугает Тимур, – говорила мать. – Он жесток.

Он тогда убил своего молодого пса, которому взрослый пес разорвал бок. Это был его любимый щенок охотничьей борзой, уже почти взрослый. Он с ним спал и ел, и даже молчаливый и спокойный Дэв, казалось, начал ревновать брата к этому животному, выгоняя его из их общей постели, когда он, Тимур, засыпал. Здоровенный кобель, охранявший баранов от волков, вдруг накинулся на молодую собаку и порвал ее.

Он и сейчас помнил, как животное ползло на передних лапах, волоча за собой клубки кишок, покрытые кровью, шевелящиеся, как будто внутри были заключены змеи. Тарис тогда нисколько не сомневался. Он убил щенка, перерезал ему горло одним движением руки. А затем погладил такую любимую голову и поцеловал моментально ставший сухим нос.

– Нет, – ответил отец на беспокойство матери. – Он не жесток. Он милосерден.

– Милосерден?! Как ты можешь называть это милосердием?..

– Он милосерден, – твердым голосом продолжал отец. – Он воин, прирожденный воин. Когда воин убивает быстро, это говорит о его милосердии.

Тарис повернулся на спину, вглядываясь в розово-сиреневое небо. Как хорошо, что Варг остался жив. Когда он думал о брате, он называл его этим именем…

И тут снова запел жаворонок… Мысли моментально покинули голову, и он весь обратился в слух. Птичка засвистела протяжно и грустно. Переменчивый тон взлетел трелью, вывел коленце на пределе слышимости и рассыпался жемчужным дождем. Он ощущал звук, как будто чувствовал его касание – маленькие, тугие капли страсти вливались в душу, перемежаемые вздохами-паузами…

Бен вспомнил, как Варг танцевал вриту с Винтой накануне выхода из Вандервилля, вспомнил старую восточную песню… Как замерли все вокруг, и даже жестокие глаза девушки-убийцы стали растерянными… Люди поют, подражая птицам, или находя выражение для чего-то, чему нет названия и что теснится в груди? Что именно побуждает и глупый серый комочек с песочными мягкими перышками, и человеческую душу изливать звуки в мир?

Тарис снова почувствовал, что теряет телесную оболочку и растекается по степи. Трель и коленца поющего жаворонка раздавались будто из его сердца… Он настолько ушел в эти звуки, в эти запахи, что не понял, где находится и что делает, когда птица замолчала. Солнце село…

Тарис нашел хорошее место – огромную, развесистую иву. Быстро взобрался и удобно разместился на ветвях, чтобы не производить много шума. Он видел расставленные палатки: одну для солдат, а другую для Кавады и Зога.

Наблюдал, как женщина разжигает огонь и Коал все время крутится вокруг нее, не отводя глаз. Видел, как Зог заметил это и не отходит от нее. Ара отправился за дровами, Кавада дует на занимающийся костер. Смотрел, как пришел с сухими ветками мужчина, как они все вместе пекли пойманную днем рыбу, завернутую в зеленые листья. Уже не мог из-за наступившей темноты разглядеть, где кто, только освещенные силуэты угадывались.

Вот кто-то встал и отошел от огня, затем еще один. По движению фигур он понял, что один из солдат пошел спать в шатер, а другой остался у костра сторожить пасущихся неподалеку лошадей, чтобы волки не тронули. Он почему-то не сомневался, что Коал останется дежурить первым. Вот Кавада встала и пошла в сторону. Зог следовал за ней неотрывно. Женщина, уединившись, снова вошла в освещенный круг. Мальчик не отходил от нее. Они вошли в палатку, и наступила тишина…

Тарис быстро спустился с дерева и короткими перебежками приблизился к месту ночевки. Одна из лошадей вскинула морду, вторая захрапела. Кони почувствовали его – кони, но не люди… Они устали, подумал он, они должны спать. Подкрался прямо к ткани и слышал, как сопит во сне Зог.

Луна шла своим ночным путем, небо развернулось россыпью звезд. Пряно-горький запах степи перекрыло ароматами жареной рыбы и тлеющих дров. Тарис поморщился, как будто ему в душу кто-то плеснул нечистот… Ночь таяла, растворяясь в предутреннем тумане. Коала сменил Ара, никто не покушался на тело его женщины. Начали просыпаться птицы, свист и трели понеслись над степью. Напряжение не отпускало… Интуиция никогда его не обманывала: что-то произойдет…

Он не удивился, когда вдруг птицы перестали петь. Чья-то лошадь вырвала из земли колышек, за который была привязана, и унеслась в степь. Ара поник головой у потухшего костра. А со стороны горы, на которой рос колючий лес, показались желтые светящиеся точки – волки…

Туман окутывал землю все ниже и гуще. Тарис не двинулся, когда несколько зверей напали на одну из лошадей, и ее резкое ржание разнеслось над вздрогнувшей степью. Он распластался на земле, когда из палаток выскочили проснувшиеся люди… Видел, как Ара и Коал выхватили из костра истлевшие поленья, чтобы напугать волков, но уже было поздно – огонь потух.

Кавада бросилась ловить убежавшую лошадь, а Зог пытался снова зажечь костер. Солдатам не удалось отбить у волков убитое ими животное, и темные тени в черноте отступающей ночи рычали, отрывая от туши куски мяса.

Ара собирал разбежавшихся лошадей. Коала нигде не было видно. Тарис тенью следовал за Кавадой. Конечно же, ей не удалось поймать убежавшего коня. Похоже, что она сама заблудилась в тумане и сейчас напугана до смерти. Он видел ее ноги, обутые в истрепанные туфельки – последняя ее собственная обувь, унесенная из дворца. Видел точеные, тонкие лодыжки, нежные голени, едва прикрытые короткими брючками. Его белая широкая рубаха… Она носила ее вместо тесных курток Зога. Он сам почувствовал себя волком. Оглянулся, принюхиваясь: крепкий запах ударил в ноздри – запах грязного самца. И тут же кто-то напал на бредущую в тумане женщину…

Бен беззвучно освободил из ножен кинжал и прислушался к звукам борьбы. Отметил, что Кавада не визжит и не кричит. Это плохо, она не доверяет другим попутчикам. Уж Зога могла бы позвать! Он подумал, что сейчас вмешается – слишком долго ничего не происходит. Как вдруг раздался звериный, надрывный крик. На мгновение ему заложило уши.

Тарис черной тенью прыгнул на дерущихся. Он опоздал на мгновение. Женщина в белой рубашке отпрянула, вскочив на ноги. А тот, кто лежал на земле, извивался схваченной змеей, надрываясь в истошном крике. Граф схватил Каваду в объятия, сразу стиснув запястье руки, сжимающей окровавленный клинок. Увидел ее глаза и не узнал… Что это в них? Он никогда не видел ее такой. Она прильнула к нему всем телом, сотрясаясь от рыданий.

Человек на земле продолжал верещать, извиваясь, как проткнутый ножом червь. Тарис подошел к нему, наклонился и взял его за челюсть. Раненый вдруг замолчал, выпучив налитые кровью глаза. Ужас переполнял их…

– Ты не заслуживаешь милосердия, – шепнул склонившийся над ним. – Но тебе повезло. Ты производишь слишком много шума.

Рубанул по горлу и смотрел, как мгновенно затихло дергающееся тело. Куда она его ударила? В пах. Выпустила кишки, проткнув мочевой пузырь. Недовольно покачал головой… Услышал приближающиеся шаги и прыгнул в туман, растворившись в нем.

Над убитым склонился Ара. Медленно, словно опасаясь чего-то, оглянулся, сжимая в руке обнаженный меч.

– Кавада, – позвал тихо.

Женщина выступила из мутной пелены сразу, словно ожидала, что ее кто-то позовет. Она была белее своей рубашки. Коал порвал ее на ней, и одно плечо выглядывало соблазнительно и нежно. Тарису захотелось прижаться к нему ртом.

– И ты хочешь? – Кавада сказала неожиданно громким голосом. – И ты хочешь попробовать взять Каваду?

Она вытянула вперед руку с окровавленным кинжалом. Ее лицо было искажено гримасой ненависти и боли.

– Иди, возьми…

– Госпожа, о чем вы говорите?! – Ара попятился. – Я… я услышал крик и прибежал к вам на помощь… Этот мерзавец заслужил смерть… Пойдемте, здесь волки. Они придут на запах крови.

Кавада встала к нему боком, пряча обнажившуюся в разорванной рубахе грудь. Сказала твердо:

– Иди назад, Ара. Постарайся собрать лошадей. Сворачиваем шатры, я сейчас подойду.

Солдат, пятясь, обернулся и пустился бежать. Женщина обошла вокруг лежащего трупа, озираясь вокруг. Тарис вырос за ее спиной, как из-под земли, схватил руками за голову и впился в рот. Чувствовал, как расслабляется тело любовницы в его руках… Услышал приближающиеся шаги и снова бросился на землю. Из тумана появился Зог с большим мечом. Он был так же бледен, как и Кавада.

– Госпожа Кавада! Госпожа Кавада!

– Что тебе надо?

Граф никогда не видел свою любовницу такой. Что-то тяжелое и сумрачное ткалось вокруг нее. И он почувствовал, что она несет в себе опасность – понял это и обрадовался.

– Госпожа Кавада, извините меня, пожалуйста! Я должен был быть с вами! Я должен был вас защитить! – мальчик едва не плакал.

– В этот раз мне самой удалось себя защитить, – сказала женщина почти спокойно. – Иди, помоги Аре собрать лошадей. И не попади волкам в зубы. Я скоро к вам присоединюсь.

Поскольку Зог замешкался, ей пришлось снова ему приказать и даже прикрикнуть. Тарис был почти счастлив… Кавада подняла голову и сделала большой круг в тумане, все время озираясь. Она так и продолжала держать нож перед собой.

– Тимур, – позвала тихо.

Он шагнул к ней и снова обнял. И почувствовал, что она заплакала. Погладил ее короткие, торчащие в разные стороны волосы, и сказал:

– У тебя получилось…

– Да… у меня получилось… но убил его ты…

– Когда воин убивает быстро, это говорит о его милосердии. Старайся, если у тебя есть выбор, бить сюда, сюда… и сюда… – он показал куда, дотронувшись до ее живота, горла, сердца. – И это может сохранить жизнь тебе, так как всегда лучше, когда раненный тобой не начинает кричать. Поняла?

Кавада отодвинулась от него. Она больше не плакала.

– Поняла… Тимур, почему ты убил рыцарей Арута?

– Не называй меня так, – граф вздохнул. – Я хочу остаться для тебя Тарисом… Их время истекло. Смерть караулила их с того самого дня, когда пали Травалы. Она вручила мне свои полномочия.

– Ты все-таки мне не доверяешь… Ты не все рассказываешь.

– Доверяю. Но я не путаю государственные дела и личную жизнь.

– Ты это сделал не потому, что я им симпатизировала? – в ее голосе послышался испуг, и Тарис рассмеялся.

– Конечно нет, дорогая! Я же тебе сказал: я никогда не путаю государственные дела и личную жизнь. И ты меня никогда не спрашиваешь о первых… Поняла? – он поднял Каваду за подбородок и почувствовал запах – она пахла его запахом. Скользнул обезображенным лицом по ее коже, унося свой след. – Мне надо идти…

– Поняла, – руки любовницы расстегивали его ремень. – Подожди уходить… Мы быстро…

Когда граф приехал в низину, в которой оставил Верона, над местом стоянки поднималась еле видная струйка дыма. Он придержал коня и пустил его размашистой медленной рысью, чтобы разгоряченная лошадь остыла. Министр запекал на углях форель – это был сюрприз.

– Ба! Что я вижу? Вы не теряли даром времени? Неужели вы подстрелили рыбу из лука?

– Рад вас видеть, мой дорогой друг, – Верон распрямился у костра, вскинул руку в приветственном жесте. – Конечно же, нет. Бобры сделали плотину, и наверху запруженной реки собралось изрядно форели. Я еще перегородил подток воды ветками и поймал ее руками.

– Ну, вот видите, я же говорил, что к концу нашего путешествия в вас произойдут большие перемены, – Бен сел у костра, потянулся, разминая тело. – Устал… ночь не спал… посплю немного. Вы поделитесь со мной вашей замечательной рыбой?

– Конечно, конечно, мой друг, – взгляд Верона скользнул по его одежде, задержался на минуту на свежих бурых пятнах. – Я вижу, что вы в хорошем настроении?

Тарис жадно набросился на горячую, ароматную еду.

– Однако вы отменный кулинар! Где вы нашли эти пряные травы?

– В степи, – министр повел рукой, как будто обнимая окружающий мир, переспросил: – Ваш ребенок научился задвигать печную заслонку?

– Да, – граф поднял глаза на собеседника. – Так что теперь я спокоен. Я вам скажу даже больше, она сумела подчинить Ару и Зога. Теперь на пару дней я могу ее оставить одну и заняться вашей невестой.

Верон переворачивал рыбу на углях.

– Я вас только попрошу, дорогой Тарис, не в буквальном смысле заняться…

Они посмотрели друг на друга и весело рассмеялись.

Глава десятая ШТУРМ МОНАТАВАНА

Солдаты растянулись цепью. Варг приказал снять сапоги, хорошенько завернуть в дубленые кожи и тщательно закрепить на шее, как и кольчуги – их воины наденут перед подъемом из колодца посередине Монатавана. Но Эда решила идти в обуви. На ней, как всегда в опасной ситуации, был облегающий ее коричневый кожаный костюм.

- Ты не хочешь надеть кольчужную рубашку? – забеспокоился Варг.

– Нет, – резко ответила она, зло посмотрев на него. – Не учи меня!

Варг растерялся… Эда, такая ласковая ночью, обдавала его холодом, была злой и нервной днем. К тому же он нервничал оттого, что она пойдет с ними. Он бы предпочел, чтобы она нарисовала карту, как пробраться в город, а сама осталась с основной частью войска, раскинувшегося лагерем напротив Монатавана. Но девушка сказала как отрезала:

– Нет. Я никогда не участвовала в больших битвах и осадах городов. До сих пор бой на арене цирка в Вандервилле был самым большим моим сражением. Если я решила быть воином, мне надо это испытать.

Этот разговор состоялся утром. Она пришла к нему ночью, но отказалась от близости – сказала, что это плохая практика перед боем. Он должен хранить силу, которую она ему отдала накануне вечером.

– Ты не мужчина, Эда, – Варг устал уже это повторять. – То, что ты воин, не делает тебя мужчиной.

– Знаю, знаю… Я женщина, рождена, чтобы любить мужчин и рожать детей. Но ни один из твоих солдат не умеет того, что умею я. И если бы у меня не было склонности к воинскому искусству, меня не приняли бы на обучение в замок Ваара. И ты бы не взял Монатаван.

– Я этого еще не сделал… Ты умеешь читать будущее?

– Нет. Но мне сказали, что я вернусь. Вернусь продолжать учиться быть воином, если выполню предначертанное мне. Я должна отдать тебе силу, чтобы ты смог снова объединить Империю своего отца.

– Ты не знаешь, что тебе предначертано… Уж точно не взять Монатаван!

– Ну, уж во всяком случае, не любить тебя и не рожать тебе детей! – Эда застегнула пояс и резко вышла из палатки.

Варг почувствовал отчаяние. С ней было так сложно!

Он вспомнил, как днем купался с солдатами в реке между Монатаваном и низиной, где остался его полк. И вдруг почувствовал, что знакомая спина коснулась его.

– Дван, что ты, демоны тебя возьми, делаешь?!

Друг тесно прижимался к нему… По берегу медленно ехал Изда. Они кивнули друг другу. Принц Арута никогда не купался вместе со всеми солдатами. Варг видел, как он спешился в отдалении, за камнем, стыдливый, как девушка. В памяти всплыли слова Эды: «Великий воин не должен испытывать стыда».

Резко отодвинулся от Двана, зло сказал:

– Тебе что, Диты мало?..

Тот смотрел на него, широко улыбаясь. Солдаты вокруг приглушенно засмеялись.

– Не хотел, чтобы Изда видел…

– Что видел?

– Ты, наверное, не в курсе? На тебя, похоже, кошка прыгнула – у тебя вся спина расцарапана…

Варг улыбнулся. Он стал часто улыбаться. Друзья и солдаты обращались к нему «император», а имени не упоминали. Дван тоже стал говорить ему просто «ты». Эда ни разу не назвала его Дэвом… Похоже, вместо того, чтобы обрести свое настоящее имя, он стал вообще безымянным.

Весь полк построился на берегу лесного озера. Солдаты приготовились плыть. Эда замотала голову полоской кожи такого же цвета, как и ее костюм, и почти растворилась в наступающей темноте, превратившись в ночную тень. Варг даже вздрогнул.

– Пошли, – сурово сказала она и ступила в воду.

Он последовал за ней. Слышал за собой громкое сопение Двана. Сломанный в нескольких местах нос делал его дыхание легко узнаваемым. Варг шел за Эдой и чувствовал, как вода поднимается уже до подмышек, утяжеляя одежду. Подумал, что все-таки надо было войти в озеро голыми, но уже поздно было разворачивать бойцов.

Тишину ночи нарушало бряцание металла и плеск позади него, каждый воин производил довольно много шума. Лишь Эда впереди двигалась совершенно беззвучно. Как она может так быстро передвигаться в темноте? Он вообще не мог ничего разглядеть, словно кто-то накрыл его темной тканью. Они пересекли озеро, следуя друг за другом. Звуки плывущих тел и лязгающего оружия, казалось, заполнили все пространство кругом. Варг плыл не останавливаясь и столкнулся с Эдой, когда та замерла перед нависшим над водой камнем.

– Здесь, неглубоко под скалой, проход – там, где выходит струя ледяной воды. Передай по цепи: пусть каждый возьмется за впереди плывущего. Пещера неширокая, но пройти должны все. Только следите, чтобы не зацепились рукоятки мечей и щиты сзади.

Она подождала, пока командир сказал это Двану, и беззвучно нырнула, когда он обхватил ее щиколотку. «Это для нее неглубоко», – подумал Варг, почувствовавший, что воздух вот-вот в груди закончится и вода вытолкнет его вверх. Поняв, что его погружение замедлилось, Эда развернулась и схватила его за воротник, стараясь затащить в узкий подводный проем. Он зацепился всем, чем только возможно: мечом, щитом, кожаным тюком за спиной, плечами. И с ужасом подумал, что сейчас не выдержит, сделает судорожный вдох.

Девушка протащила его вместе со всем оружием и амуницией внутрь и, будто понимая, что он уже на грани, толкнула вверх. Он выскочил из воды как пробка, хватая ртом и носом воздух и чувствуя, как горячей болью он обжигает легкие, попав туда вместе с ледяной водой. Закашлялся, и звук, подхваченный эхом, разнесся по всему пространству вокруг. Пока он отфыркивался и восстанавливал дыхание, руки Эды легли ему на плечи.

– За тобой никто не выплыл. У тебя ни к чему не способный сброд, – она начинала нервничать.

– Эда, – он старался говорить спокойно. – Ты сама говорила, что в моей стране люди не владеют твоим искусством. Но ты помогла мне выплыть. Помоги другим.

– Ты шутишь? Провести три сотни солдат?!

– Я никогда хорошо не нырял. Кто-то, вероятно, может тебе помочь. В полку есть бывшие моряки и ныряльщики. Есть такие, кто просто чувствует себя рыбой в воде. Возможно, они потеряли путь. Дван не смог последовать за мной, а остальные не нашли отверстия в скале, где надо проплыть…

Его слова были прерваны громким шумом и возгласом. Кто-то вынырнул и сейчас, отфыркиваясь и ругаясь на чем свет стоит, хватал ртом воздух.

Все оказалось так, как он и предполагал: Дван, плывущий за ним, не смог нырнуть достаточно глубоко, чтобы проникнуть в подземный проход, и задержал всех. Но солдаты уже знали место и ориентир – поток ледяной воды. Нашлись хорошие ныряльщики, которым удалось пересечь это препятствие.

– Мы потратим в десять раз больше времени, чем нужно, и не успеем до конца ночи, – прошипела Эда.

Варг неожиданно для себя улыбнулся. Он знал, что она сейчас похожа на атакующую змею, даже не видя ее лица. Рядом продолжали выныривать солдаты. Они пересекали препятствие очень медленно. Кто-то нырял снова, чтобы помочь товарищам.

- Будь со мной, – зло сказала девушка. – Пусть справляются сами. Мне еще сражаться снаружи первой. Или ты хочешь моей смерти?

Он последовал за ней и вылез на каменистый берег. Они находились в большой пещере, в которой текла подземная река, несущая ледяные воды в лесное озеро. Ничего не было видно. Запах животных и дух сырости были нестерпимы. Варг присел на крупные камни у самой кромки быстро струящейся воды. Слышал, как на голос друг друга подплывают к берегу запыхавшиеся солдаты. И вдруг позади него раздался шум. Обернулся, чувствуя, как быстро остывает тело в холодной и мокрой одежде. Кто-то сел совсем вплотную с ним.

– Не бойся, – раздался голос Эды. – И скажи своим воинам, что здесь живут те животные, с одним из которых мы плавали однажды утром. Они не опасны, пока не защищают детенышей. Пусть твои солдаты не отходят от воды.

Варг обхватил ее руками, притянул девушку к себе и уткнулся носом ей в шею. Она пахла водорослями и льдом и уже дрожала мелкой дрожью. Не сопротивлялась, наоборот, прижалась теснее.

– Ты видишь в темноте?

– Да.

– Научи меня.

– Не сейчас. Нам надо идти, пока не замерзли. Скажи, чтобы остальные подтягивались сами. Будем еще раз нырять…

– Двана нет.

– Значит, забудь о нем.

Варг повернул Эду к себе и впился губами в ее рот.

– Остановись! – она ударила его кулаком в живот так сильно, что у него перехватило дыхание. – Не трать силу! Идем…

Он скомандовал не ждать тех, кто не сможет нырнуть сам, понимая, что у второго подводного прохода, который будет сложнее первого, они потеряют половину людей. Ему не было страшно. Он снова видел песок у себя под ногами. Его стопы становились на камни, а он чувствовал, что идет по раскаленной арене цирка.

– Сейчас снова поплыли…

Он передал приказ сзади идущему и понял, что это Эрик.

– Варг, – остановил его друг. – Я знаю, что ты император. Но я не знаю, как к тебе обращаться… Послушай, если меня сегодня убьют, найди моего сына. Пожалуйста…

– Твоего сына? Как я его найду?

- Мальчиков в нашей семье называли одним и тем же именем – Эрик. Думаю, что если он жив, то рос сиротой на улицах Вандервилля. У него должны быть голубые глаза и почти белые волосы. Он родился за год до крушения Империи. Меня он вряд ли помнит… Но имя своей матери забыть не должен. Ее звали Нила…

– Ты не умрешь, – сказал Варг. И сам не понял, почему он в этом не уверен. – Не отвлекайся. Идем.

Они шли долго-долго. Эда вела его за руку. Солдаты растянулись цепью сзади. Сколько людей, не сумевших нырнуть, они потеряли?.. Их будет, наверное, не так много, как он думал – там, в Монатаване. Смогут ли они его взять? Он отогнал от себя эти мысли. У них нет другого выхода. Город надо захватить этой же ночью. Он должен остаться живым. И Эда… У них обязательно будут дети – и первый мальчик… Он вдруг почти отчетливо увидел светлую головку. Она будет его женой… Он не оставлял другой возможности миру.

Варг сконцентрировался на своем центре и снова вошел в реку, представляя, как воздух формирует водную воронку. Поток должен его пропустить. Он обязан вынырнуть в колодце. И, уже находясь по горло в воде, схватил тонкую лодыжку Эды перед тем как нырнуть, чтобы не потерять ее в кромешной мгле.

Он проплыл сквозь узкий проход – даже, пожалуй, более узкий и глубокий, чем предыдущий, – легко. Ему было тяжело не дышать, но такой боли в груди и в голове, как первый раз, уже не испытывал. И вынырнул, чувствуя, что тело не теряет силы. Жадно вдохнул воздух…

Над головой сияли звезды. Свод колодца темной трубой уходил вверх, и закрепленное на цепи ведро покачивалось, издавая легкий скрежет. Запах свежего воздуха и мокрого дерева защекотал ноздри после спертого духа пещеры, полного испражнений животных. Руки Эды легли на его плечи без малейшего давления.

– Молодец, – сказала она уже без злости и насмешки в голосе. – Я боялась, что ты не пройдешь…

Варгу невероятно мешали и мокрая одежда, и тяжелый кожаный тюк на шее. Рукоятка меча и продолговатый, узкий щит цеплялись за затылок. Он видел лицо девушки и ее глаза.

– Ты будешь моей женой, – он не спрашивал, а утверждал.

Эда удивленно подняла брови, белки глаз сверкнули в отраженном свете луны. Кто-то вынырнул рядом с ними, и Варг услышал, как солдат подавил вздох.

- Варг…

Он вдруг понял, что она сейчас скажет «нет», и перехватил инициативу:

– Конечно, если тебе надо спросить разрешения у отца или у Эрлан-да, или написать своим учителям…

– Ты забыл? Я делаю то, что хочу! Я не нуждаюсь ни в чьих советах и ни в чьем одобрении! – Эда гордо вскинула голову.

– Я не верю тебе, – Варг постарался сказать это как можно спокойнее. Не показать ей, как он волнуется. Рядом выплыл еще один человек. – Если это так, стань моей женой.

– Мы поговорим об этом потом, когда возьмем город… Если останемся живы, – добавила она после минутного молчания. Рядом вынырнул третий солдат. – Надевайте сапоги. Я сбиваю ведро. Поднимаемся…

Варг развернул тюк за спиной, достал сапоги и кольчугу. Раздался звук разматываемой цепи, девушка отстранила четырех воинов вбок и сама прижалась к стене колодца. Они замерли… И тут вынырнул пятый, с глухим возгласом – упавшее ведро ударило его по голове… Послышался звук приближающихся шагов, затем непристойная брань, и ведро начало подниматься. Эда черной тенью ухватилась за него обеими руками и повисла. Тот, кто крутил лебедку, снова выругался и сказал сам себе:

– Что там случилось?..

Но было уже поздно. Отпущенное ему время жизни истекло. Он поднял цепь вместе с тонким воином, который был милосерден – смерть настигла солдата сразу. Эда сбросила ведро, оно упало в воду почти без всплеска. Теперь те, кто уже находился на поверхности, смогли его отвести в сторону, чтобы не ударить вынырнувшего под ним.

– У нас один труп, – Варг услышал голос Эрика. – Раскроило череп одному из солдат.

– Сегодня будет много трупов, – прошептал командир, уже подымаясь из воды, повиснув на цепи и чувствуя, как тяжело крутит лебедку наверху Эда…

Им повезло, на центральной площади Монатавана никого не было. Они снова сбросили ведро и подняли в этот раз Эрика. Вытащили еще двоих, пока кто-то, пересекающий площадь со стороны высокого здания с островерхой крышей, их не заметил.

– Эй, – раздался голос одного из четырех человек, видимо, патрулирующих город. – Что там происходит?

Варг и выбравшиеся после него солдаты приникли к мостовой, распластавшись вокруг сруба колодца. Лишь Эда метнулась молнией в сторону вопрошавших, как ночная тень. Она убила первого почти бесшумно, но остальные вытащили мечи и стали звать на помощь.

Варг шел в другом направлении – одном из четырех, как они договорились. Встретил группу нападающих и перенесся вниманием вовне, как будто дух его парил, а руки сражались сами. Бился, не испытывая ни эмоций, ни сомнений, рубя и подсекая всех, до кого мог дотянуться его меч… Дождался, когда площадь за ним наполнилась солдатами. Стало сложнее сдерживать натиск тех, кто напирал спереди, тесня назад. Он продержался, пока не увидел, что с двух сторон сзади подошли воины, и начал наступление…

В голове вдруг возникли его первая жена и дети. Он совершенно четко увидел Веронику – не такой, какой она была при жизни, – с обильно опушенными ресницами карими глазами, полной грудью, округлыми плечами. А обнаруженной им на вторые сутки после смерти: в трупных пятнах, с заострившимся носом, отрезанными грудями и вспоротым животом. Увидел два трупа своих девочек, такие же распотрошенные, и обезображенное тело ребенка брата… Вспомнил, что был настолько уверен в смерти Тимура, что даже не удосужился проверить, остался ли тот в степи, где он его бросил, окровавленного и бесчувственного. Его прошлое взывало к мести… И день мести настал.

Ивар помогал бойцам преодолеть подводный туннель. Он нырял и нырял, проходя уже десятки раз один и тот же путь. Выбирал тех, кто мог проплыть, давил весом и увлекал своей силой инерции, зажимал носы, наклонял головы, брал на себя амуницию, мечи, щиты… Он шел немногим позади Двана. Попытался протащить и его, но даже донырнуть с ним до отверстия под водой было невозможно: крупного рыжего детину вода выбрасывала как пробку, и тут не помогло даже умение бывшего ныряльщика. Поэтому дальше он и не пытался погружаться с теми, кто очевидно был на это не способен, сосредоточился на остальных.

Ивар никогда не участвовал в боевых действиях. Когда-то, в молодости, он фехтовал, но не особо преуспел в этом. Боролся, но лишний вес и привычка пить вино за обедом сделали его грузным и неповоротливым. Но он очень любил плавать и использовал для этого практически каждый свободный день и тогда, когда работал в цирке с гладиаторами. Уплывал так далеко от берега, что тот превращался в узкую полоску на горизонте, и лишь по шпилям башен Вандервилля и верхушке маяка мог ориентироваться, где осталась земля…

До переворота, учиненного Травалами, он одно время был ныряльщиком и промышлял добычей жемчуга. Это его умение помогло ему в голодные годы – рыбу он мог добыть всегда. Для этого не нужны были ни лодка, ни снасти, лишь короткий подводный гарпун с привязанной веревкой на конце.

Но после того, как он ушел добровольцем в армию, ему уже больше не приходилось ни нырять, ни плавать. Он сразу понял, что это его умение пригодится при взятии Монатавана, когда услышал, что воинам надо будет проплыть через два глубоких и узких подводных туннеля.

Ивар испытывал настоящую привязанность к Варгу, даже не привязанность – восхищение. Он восхищался им всегда, с того самого первого дня, когда его, еще молодого воина, недавно плененного, втолкнули в камеру подземелья в цирке, где держали гладиаторов. Хорошо помнил: пальцы у человека, назвавшегося Варгом, были сломаны, шея и запястья ободраны цепью… Этот молчаливый и медлительный в обычной жизни боец, которого никому никогда не удавалось сломить, а впоследствии и победить, занял прочное место в его сердце. Поэтому он и принес однажды ему вина и решился предложить его, когда драаг, по своему обыкновению, сидел ночью у решетки, вглядываясь в призрачный диск луны.

Варг взял вино, но выпил лишь половину, и он, Ивар, допил его из той же кружки… Потом это стало привычкой, некой традицией. Еще позже они начали разговаривать – вернее, разговаривал Ивар, а собеседник его слушал. Лишь изредка высказывал краткие соображения или замечания, и эти скупо брошенные фразы давали ему больше, чем, бывало, вечерние посиделки с друзьями в течение долгих часов… Ивар и в походе следил за вещами и едой Варга, как будто был его слугой. Он даже не слишком удивился, когда его подопечный оказался императором – уж он-то с самого начала видел перед собой выдающегося человека! Постарался только стать еще более внимательным и незаметным. Все совершалось вокруг полководца как бы само собой, но все это делалось верным другом.

Полнота позволила Ивару не замерзнуть в воде. По сути, он даже не особо запыхался, пока все солдаты, способные преодолеть первое препятствие, не оказались с его помощью в пещере. Они вышли на берег и растянулись цепью вдоль кромки подводной реки. Только тогда на него навалилась страшная усталость, наконец он ощутил холод во всем теле, стало тяжело дышать… Но восстанавливать дыхание было некогда. Второй подводный лаз, выходящий в колодец, был намного глубже и более узок, чем первый.

«Ну давай, давай же, не задерживайся!» – с отчаянием думал Ивар, уже привычно, как сильный тюлень, пытаясь протолкнуть очередного человека. И когда первый воин обмяк в его руках и он вдруг услышал поток воды, устремившийся в открытое горло солдата, едва не заплакал, поняв, что вынырнет с трупом. В конце концов, он и заплакал, и слезы катились уже не переставая, когда люди умирали под водой, задыхались, нахлебавшись воды. Но они шли и шли, и никто не сопротивлялся, никто не повернул назад…

Мысль, что всех их можно было спасти, разрывала ему сердце, но не было времени, чтобы уделить хоть минутку каждому, и Ивар так и оставлял их: одних плавающими на поверхности в колодце, лицом вниз, других уносимыми пещерной рекой, некоторых опускающимися на дно…

Сам он уже очень сильно замерз. Вначале начали стучать зубы, потом почувствовал, как горят, будто кто-то колет их ледяными иголками, нос и уши, затем он перестал чувствовать пальцы рук и стоп, а вскоре кисти и ноги до колен. Но тело, как ни странно, продолжало легко преодолевать водную толщу…

Ивар старался не обращать внимания, что ему стало трудно дышать, изо всех сил крепился даже тогда, когда сердце как будто сжала ледяная рука… Почувствовал, пытаясь быстро растереться перед очередным, возможно, сотым погружением, что там, под кожей, словно образовалось воздушное пространство, наполненное пузырьками воздуха. Наконец подумал об опасности… И тут же отмахнулся от этой мысли. Как его учил Варг: «Завтрашний день принесет свои проблемы, надо решать задачи текущего момента». А сейчас ему надо перевести всех тех, кто не может сделать это сам, в Монатаван. Надо взять город, как бы тяжело это ни было. Только ценой этих смертей, ценой сегодняшней кровавой ночи можно обеспечить мир в стране…

Слезы перестали течь из глаз. Последний солдат был им проведен, и все они – и живые, и мертвые, – плавали в срубе колодца, поднимаемые по одному. Ивар был последним уцепившимся за уже почти развалившееся ведро, поднявшее их всех. Он чувствовал нестерпимую боль в плечах, локтях, спине. Болели глаза… А о том, чтобы отдышаться, не было и речи. «Я умру, – вдруг спокойно подумал он. – Я умру сегодня». Эта мысль не принесла с собой ничего нового, будто он давно согласился с этим.

Перекатился через бордюр, кто-то всунул ему в руки меч… Странно, что он смог его сжать пальцами, которых больше не чувствовал. Ивар осмотрелся: солдаты уже отошли от колодца. Было темно, и он поначалу даже не понял, по чему так скользят его ноги, которых он тоже не ощущал? Толстяк нагнулся, пытаясь понять, что это там, внизу? Рука сразу же провалилась во что-то теплое и мокрое. Ивар с ужасом отпрянул и поднял пальцы к лицу – по ним стекала кровь и еще что-то… Какой острый, неприятный запах! Он почувствовал поднимающуюся тошноту и оглянулся еще раз. Мостовая вокруг была покрыта лежащими телами, делая совершенно невозможным проход по каменному настилу. Кто-то еще шевелился, кто-то стонал, ругался, звал мать…

На мгновение тело отказалось ему служить, и он ухватился руками за деревянный край колодезного сруба, чтобы не упасть. Кружилась голова, и кровь стучала в затылке, закладывая уши внутренним грохотом. «Ты пришел сражаться? Тогда вперед!» – он словно слышал спокойный, негромкий голос Варга. То ли он вспомнил эти слова, произнесенные, когда его друг встретил одного из молодых гладиаторов, вновь прибывших в цирк, или сейчас он был где-то поблизости?

Ивар один остался посреди центральной площади Монатавана. Битва уже откатилась в сторону цитадели, и бои шли на улочках, ведущих к крепостной стене. Он снова задержал дыхание, закинул голову вверх, чтобы не видеть тех, по которым ступали его ноги. Он научился жить без воздуха?.. Заставил себя пройти по уже мертвым и еще живым в направлении черной башни, где видел спины сражающихся солдат.

Дыхание не просто не восстанавливалось – воздуха, казалось, поступает в легкие все меньше и меньше. Как и все сильнее и сильнее давило сердце… И болели все суставы, которые он сгибал, чувствуя себя несмазанной деревянной куклой. Слава богам, он перестал идти по людям! Какая разница, были они уже мертвы или нет – все равно все умрут… как и он сам.

И Ивар уже совершенно отчетливо понял, что жить ему осталось считанные минуты. Он слишком долго был под водой… Эта болезнь, которая поражает ныряльщиков, в любом случае убьет его, днем раньше или днем позже. Уже нет смысла бояться и пытаться выжить, надо просто уйти с честью.

Он подходил к последней линии штурмующих Монатаван, друг за другом проникающих в цитадель. Повернул в пустое пространство между парами сражающихся воинов и снова поскользнулся, нечаянно наступив на убитого. Почувствовал, как по голой ноге что-то потекло.

Ивар сжал в руке меч, которым не умел пользоваться, и неумело поднял его против горы окровавленного металла, стремительно набросившейся на него. Нападающий в толстой куртке с металлическими наплечниками не удивился, что этот босой, лысый, одетый только в белую мокрую рубашку толстяк даже не попытался отразить удар, а просто поднял оружие, как женщины поднимают руку, заслоняясь от солнца. Он не успел удивиться…

Варг шел вперед, откинув щит за спину и зажав короткую саблю, которую дала ему Эда, в левой руке. У него начало получаться сражаться двумя ударными, колющими орудиями, как делала она. Он размеренно продвигался по улице, и бегущие на него люди натыкались на его оружие. Как странно, что ему не причиняли вреда… Или его ранили? Чувствовал лишь меч, как будто тот был основным средоточием его плоти и души. И ощущал себя им, этим мечом – горячим от крови лезвием, рассекающим плоть. Он колол и рубил, не осознавая себя, весь превратившись в смерть, которую он нес. Его больше ничего не связывало с живыми… День мести настал, его ненависть вырвалась наружу.

Он не видел, что происходило сзади. А со стороны цитадели на главную площадь стремительно спустился большой отряд воинов Моната-вана: отборные бойцы, вооруженные тяжелыми длинными мечами, с высокими толстыми щитами, за которыми можно было спрятать все тело. Им удалось сдержать первый натиск солдат мятежного Валласа, наполовину голых, с легким колющим оружием, многие из которых были босиком. Защитники города проломили поток нападавших и рассыпались по трое, двигаясь спина к спине. Они образовали смертельно разящие, ощеренные мечами во все стороны, непобедимые боевые единицы. Те, кто сражался против них, дрогнули. В мгновение ока на площади поменялась расстановка сил. Воины цитадели сломали строй атакующих, крушили их, кололи, резали, подминали под себя, ступая прямо по их мокрым, заледеневшим от холодной воды полуголым телам. Длинные мечи и толстые щиты делали их практически неуязвимыми.

Варг очнулся от голоса Эды, закричавшей:

– Варг! Сюда!

Он не стал оглядываться, а сделал круг, описав плавную кривую – те, которые были за ним, продолжили наступление, а он пошел назад. И сразу понял, что случилось почти непоправимое: тяжеловооруженные защитники цитадели практически полностью оттеснили нападавших к колодцу и уже полукругом охватили их. Его солдаты не могли противостоять этим закованным в металл воинам. Каким-то образом рядом с ним оказалась Эда.

– Они нас теснят! Никто не может пробиться сквозь их щиты, они не оставляют проходов. Еще чуть-чуть, и мы окажемся отрезанными, нам перекроют выход из колодца, убив всех!

Они прижались спинами, отражая удары. Пока им удалось не дать к себе приблизиться. Но защитники цитадели их уже увидели – двоих, рядом с которыми никого не осталось. С обеих сторон их стали обходить коробки защищенных железом солдат. Еще немного, и они сомкнутся…

– Щит! Нам нужен щит! – кажется, у Варга появилась спасительная идея. – Сейчас я пойду на них. Я заставлю их развернуться, а ты повтори тот прыжок, благодаря которому заколола палача на арене.

Он закричал и бросился на ближайших трех воинов, передвигающихся по-прежнему спина к спине. Ему удалось атаковать так стремительно и мощно, что их порядок нарушился. Они были вынуждены выстроиться в ряд, оставив незащищенными спины. И он напал во второй раз, приняв удар на себя и понимая, что эта атака может оказаться смертельной. Два лезвия отразили удары его мечей, а третий разрубил легкую куртку. Варг понял, что кольчуга разрывается, не выдержав тяжести меча – разрывается, вдавливаясь в тело, – но боли почему-то не ощутил, хотя почувствовал, как взмок левый бок. Это не был пот, это была кровь. Он отскочил, вложив в отступление всю свою вновь обретенную от науки Эды легкость и силу, и снова почувствовал себя ветром.

Увидел, как она подпрыгнула, ловко перевернувшись в воздухе, и саблей полоснула по горлу того, кто ранил его. Приземлилась точно на плечи солдата, который наступал посередине, и вонзила в него свои клинки сверху, наискось пронзив грудную клетку. Эда мгновенно подхватила тяжелый выпавший щит. Сколько силы было в ее стройном, гибком теле!

Третий, оставшийся в живых, повернулся к ней и уже занес меч в то мгновение, когда девушка не смогла бы отразить удар, но Варг снова напал, так же стремительно, как и она. И повторил удар, который получил перед этим сам. Только он был более успешным – его противник упал, не издав ни звука. Вдвоем им удалось защититься от другой тройки солдат, приблизившихся с противоположной стороны.

Это их возвращение на площадь остановило наступление защитников цитадели. Солдаты замешкались, словно не могли согласовать своих действий: то ли броситься в схватку с этими двумя, нарушившими их продвижение, то ли блокировать колодец. И эта мгновенная заминка оказалась решающей – Варгу и Эде удалось убить вторую тройку тяжеловооруженных воинов. Остальные рыцари Монатавана решили наконец всей цепью повернуться к ним. И защитники города отступили от колодца. А оттуда, словно прорвавшая плотину вода, хлынули новые наступающие.

Теперь солдаты цитадели оказались в плохом положении, их вооружение не давало свободы маневра, быстроты передвижения. И они уже сломали свой строй, потеряли ту организующую силу, которая объединяла их вначале. Бывшие гладиаторы, хоть и потеряв значительное количество бойцов, смогли убить их всех. Больше на площадь защитники столицы не наступали, только оборонялись…

Варг чувствовал, что бок заливает кровью, но не ощущал боли. Его охватило странное, никогда не испытанное чувство: как будто его невозможно победить, как будто он единственный воин на свете, и у него единственный в мире меч… А все эти копошащиеся, прыгающие фигурки вокруг лишь тряпичные куклы, колосящаяся трава в степи, которую легко подсекает отточенное лезвие. Он видел удары до того, как их начинали наносить. Он чувствовал нападавших раньше, чем они могли рассмотреть его. Он ощущал себя почти что богом, богом войны.

Варг отбросил уже ненужный большой щит и поменял свое оружие на два тяжелых меча защитников цитадели. Сам не понял, как они оказались в руках. Мечи, едва ли не с него ростом, не казались ни тяжелыми, ни громоздкими. Он ими вертел, как палками на утренних тренировках с Эдой. И, действительно, перестал ощущать себя человеком – чувствовал себя вихрем, сметающим все живое на пути. Услышал как будто со стороны, что он кричит, нападая. И увидел, как один из противников, юнец с неровной редкой бородкой, вдруг рухнул на колени как подкошенный и выпустил клинок еще до того, как Варг коснулся его лезвием. Как будто звук, летящий из горла невиданного воина, поразил его.

Урвий, возглавивший противостояние в Монатаване, нисколько не сомневался в том, что крепости дадут статус города-государства. Армия, собранная из голодранцев в стране, так долго раздираемой жадностью Тра-валов, не сможет взять неприступные стены. Да что там, не осмелится и напасть на крепость, никогда до нынешнего времени не подвергнувшейся даже осаде! Эти камни, эти скалы, эти раскинувшиеся вокруг озера охраняют город и его, Урвия, надежнее самого лучшего войска. Хотя и отличных, вооруженных до зубов воинов у него тоже немало…

Тем не менее вчера, когда войско мятежного Валласа раскинулось полукругом в поле, он забеспокоился: события разворачивались неожиданно. И приказал собрать всех женщин и детей в зале цитадели перед своим покоем… на всякий случай. Лучше, подумал он, иметь рядом их – тех, кто неспособен себя защитить, кто неспособен поднять оружие, если вдруг что-то случится…

Как много лет он наслаждался покоем, властью, безнаказанностью. И был готов в любую минуту отстоять себя… и город, конечно. Тем более странно было среди ночи услышать звуки борьбы. Урвий распахнул окно, вскочив с кровати, и сразу понял, что произошло: на раскинувшейся внизу главной городской площади, освещенной яркой убывающей луной, шла битва. Как ему в голову не пришло проверить, нет ли подводных проходов в Монатаван! Теперь оставалось в бессилии ругать себя…

Урвий наблюдал, как на площадь высыпали вооруженные, тяжелые, закованные в металл воины, как они начали теснить и уже практически блокировали поток наступающих. А потом вдруг на помощь уже почти обессиленным бойцам мятежного Валласа пришли двое: высокий, мощный воин и с ним маленький, тонкий солдат. И им удалось перевернуть ход сражения! Он ощутил, как горячо стало в голове, когда он понял, что его защитники потеснены, а потом – что они отступают.

Урвий бросился к двери и закрыл тяжелую металлическую задвижку. Услышал, как зашумели и запричитали проснувшиеся рядом женщины, как заплакали и закричали дети. Закрыл и окно наглухо. Взял меч, который давно не поднимал – слишком тяжелый уже для него… Да, он стар, но еще не собирается расставаться с жизнью!

Лихорадочно огляделся: он в клетке. Есть только один выход – через центральную залу, где собраны семьи защитников Монатавана. Ну что ж, еще не все потеряно, ворота города еще не открыты. Он сел в кресло и, сжимая меч, оперся подбородком о рукоять, весь обратившись в слух.

Варг никогда не был в Монатаване, хотя тщательно изучил рисунки его улиц. Он не разбирал дороги, куда идет, но шел в цитадель. Сзади подошли его солдаты, и наступление стало более быстрым. Дверь в башню была открыта настежь, возле нее не было никого.

Он ворвался на винтовую лестницу и поднялся бегом, сам не понимая, как ему так легко удалось убить всех тех, кто пытался оборонять лестничные пролеты. Видел, как отскакивают от него те, кто стремился ему помешать, видел нарастающий ужас в их глазах. Уже не осталось защитников у единственной двойной двери, широкой и высокой. Он просто разрубил проем тремя ударами меча и снес одну створку, ворвавшись в зал… полный женщин, прижимавших к себе детей. Какая-то старуха с длинными белыми волосами и непокрытой головой, вскинув руки, бросилась ему наперерез, пытаясь остановить его тощим, высоким телом. Он легко ее скосил – это был день его мести… И быстро прошел по направлению к высокой одностворчатой двери в глубине.

Слышал за собой топот ног по винтовой лестнице… Это его пытаются остановить, или в цитадель ворвались солдаты мятежного Валласа? Варг не стал ждать… Прокрутил еще раз меч, освобождая пространство, хотя на него здесь никто не собирался нападать. «Я сделаю это, – пронеслось у него в голове. – После того, как обезглавлю Урвия. Я вернусь сюда и убью их всех… как когда-то убили мою семью. А сейчас мне нужно найти того, кто возглавил сопротивление». И снова пошел вперед, разрубая последнюю дверь, последнее препятствие, оставшееся между ними… И остановился, только когда столкнулся с тем, кто тоже закричал громко и поднял такой тяжелый для него меч, что не смог его занести над головой.

Варг улыбнулся. Какой смешной старик с козлиной бородкой… Он вспомнил его лицо, когда тот был моложе – Урвий! Как он мог забыть это имя? Урвий, бывший оруженосец его отца! Он слышал, как сзади вбегают солдаты, и понял, что это идут на подмогу его врагу. Руки сделали вращательное движение, отразив нападение тех, кто прыгнул на него с обеих сторон, и вызвав вопль ужаса у остальных: Варг отражал удары, не глядя. Те, кто мог сражаться против него, отшатнулись, сломленные силой, которая наполняла пространство вокруг этого невероятного человека. То, что они видели, было немыслимо…

Он еще раз развернул мечи в обе стороны от себя, поразив еще двоих, и легко выбил меч из руки старика.

– Урвий, узнал ли ты меня?

Видел, как в его глазах промелькнуло недоумение… потом удивление… наконец – ужас.

– Дэв… Дэв Давикулюс!

– Он самый… Ты помнишь, как Даневан пленил меня? Ты ведь стоял позади него, – он навис над стариком.

- Да… помню, – пролепетал Урвий, и вся кровь отлила от его лица. Варг воткнул меч в кого-то, кто подскочил сзади, и пригвоздил к полу. Схватил освободившейся рукой Урвия за волосы, а другой легко, как разрезал мясо у себя на тарелке, отсек ему голову…

Глава одиннадцатая ПРЕДНАЗНАЧЕНИЕ ЭДЫ

Солдаты, выпрыгивающие из колодца, были уже словно по ту сторону жизни. Окоченевшие, потерявшие чувствительность в ледяной воде, ослепленные тьмой, они будто вышли из мира демонов, потеряв связь с людьми. Растекались по городу как волна, сметающая и губящая на своем пути все, что препятствовало ее продвижению вперед… Воины, полные льдинок, тающих в их волосах и одежде, на их мечах и ножах, разрывали плоть железом, не в силах согреться заледеневшими телами. Шли по улицам, заходили в дома, уничтожая теплую, пульсирующую жизнь, не разбирая, кто был мужчиной, а кто женщиной, кто ребенком, а кто стариком…

Дорога, по которой вел наступление Варг, вела к воротам города. И те, что пошли за ним – из первых солдат, поднявшихся из колодца, – подчинились его приказу продолжать наступление и открыть Моната-ван. Они сумели сделать это, хотя полегли все. И последний бывший дра-аг, еле живой, поднял засов, толкая всем своим весом тяжелую, окованную металлом дверь. Подбежавший к нему защитник крепости втыкал в него нож, будто иголку, раз за разом. Но ворота уже распахнулись. И перед тем как умереть, воин Варга развернулся, в последний раз взмахнув мечом, прервав наконец это докучливую атаку, и упал вместе со своим убийцей в крепких объятиях.

В город вступили те, кто ждал в крепостном рву. Четыре сотни солдат рассыпались по крепостной стене. И когда снаружи увидели мелькающие огни и падающие с высоты тела, услышали крики, они поняли: победа – только вопрос времени… Армия вступила в Монатаван.

Над городом стоял лязг оружия и крики жертв, проклятия сражающихся и стоны умирающих. И на все это смотрела луна, повернувшись в небе одним боком, как фонарь, освещающий потусторонний мир. На улицах жизни не было, тут царили смерть и холод… Цитадель сопротивлялась дольше. Шум борьбы, крики, несущиеся оттуда, еще не стихли, а дома всего города уже опустели.

Солдаты имперского Валласа стекались на главную площадь – туда, откуда наступление началось, – и шли в цитадель. Там битва все еще продолжалась. В башне были расквартированы основные войска поборников Травалов и приближенных Урвия. Они сопротивлялись отчаянно, бились с настоящей отвагой, но уже не могли победить. Проходы и коридоры были забиты убитыми и тяжелоранеными. В конце концов, и там крики стихли. По городу прошли еще и еще раз: никто ли не остался в живых?

Эда уже давно не чувствовала своего окоченевшего в подземных водах тела. Только дисциплина и привычка инстинктивно изгибали ее, позволяя отражать и наносить удары. Она вспомнила, что не видела Варга после того, как они изменили течение битвы на городской площади. Девушка пошла по западной улице ко вторым воротам города. Увидела недалеко здоровенного рыжего детину с рассеченной головой и узнала в нем Двана. Он дышал как загнанный бык своим сломанным носом. Эда подумала, что шрам от полученной раны не испортит его улыбки… Улыбнулась ему, и он улыбнулся в ответ.

Те, кого она убивала, иногда оказывались совсем детьми – маль-чишками-подростками, возможно, впервые взявшими в руки боевое оружие. У нее не было ни сожаления, ни раздумий, девушка ощущала только чужую кровь, которая текла потоком по ее телу, и это чувство вызывало в ней отвращение и ненависть к тем, в ком оказалось так много красной влаги…

Шла и шла вперед, пронзая лезвием, как иглой, жалкие, мягкие тела, летящие на ее сабли, как мотыльки на костер. Все отчетливее стала видеть лица вокруг. Уже рассвело?.. Время словно исчезло с тех пор, как она поднялась по колодцу и выбралась в ночной спящий город, до этого мгновения, когда Эда оглянулась и увидела себя посреди мертвых тел, покрывающих землю, как высокая трава степь…

Она шла по разоренному городу, полному трупов и несчастных, не сумевших умереть быстро. Прямо перед ней из-под навалившегося тела в одежде армии Монатавана выскользнула тонкая женская кисть, абсолютно вся покрытая кровью. Как будто пальцы имели глаза, они ощупывали землю… Мимо идущий солдат Валласа заметил эту живую руку и одним рывком откатил труп, лежавший сверху. Молодая женщина, со свежими ранами на лице и плечах, подняла голову и простонала:

– Пощади…

Воин молча проткнул ее грудь мечом. Рука упала и больше не двигалась, широко открытые голубые глаза превращались в зеркало…

Голубые глаза… Эда почувствовала, как внутри что-то вырвалось из нее… Она вспомнила другие такие же глаза – глаза матери. Вспомнила, как та схватила ее, услышав шум бегущих ног снаружи, и зашептала:

– Рабы! Рабы идут сюда! Нас убьют, нас всех убьют… но ты должна остаться в живых! Ты помнишь язык, которому я тебя научила? Ты помнишь имя своей бабушки? Никому их не говори! Но помни их! Всегда помни… Ты должна остаться в живых, – мать лихорадочно оглянулась вокруг, выдвинула тяжелый ящик. – Вот этот подойдет… Ты маленькая, маленькая и худенькая. Ты должна остаться в живых! Не проси пощады, никогда не проси пощады у опьяненных кровью… Сиди тихо, не двигайся. Прощай…

Мать прижала ее к себе, поцеловала и втолкнула внутрь. Эда больно ударилась головой. Ящик задвинулся… Через некоторое время ей удалось найти щелку. Она видела ворвавшихся рабов, женщин и детей, просивших пощады, как и эта несчастная… мужчин, насиловавших, а затем убивавших их…

Эда снова растерянно оглянулась: на каменной мостовой лежал, раскинув руки, маленький ребенок с треснувшим черепом, из которого вывалились мозги. Под ним, сжимая его мертвыми руками, распростерлась женщина с обнаженной синей грудью.

Она уже где-то видела это… И теперь она сама стала насильником и убийцей. Она этого хотела – стать воином, чтобы убивать женщин и детей, невзирая на их мольбы о пощаде.

Девушка почувствовала острый приступ тошноты, на какое-то мгновение ей показалось, что она видит одновременно и площадь в Моната-ване, залитую кровью и покрытую мертвыми телами, и комнату во дворце отца, где убили мать на ее глазах. Воины, дети, младенцы, женщины лежали вокруг, убитые и изуродованные… За ней выходцами из другого мира скользили солдаты Варга: мокрые, с посиневшими лицами – такими же, как у покрывших собой землю. Как много глаз с расширенными зрачками… Будто ледяная вода подземных озер убила их способность чувствовать. Весь мир обернулся тремя цветами: синим, красным и черным… Синяя плоть… красная кровь… черные камни…

Эда услышала шум приближающегося войска. Через открытые ворота в город все еще входила армия Валласа, и солдаты в сухой одежде и на конях пиками добивали тех, кто еще не умер.

И тут она услышала крик… нет, не крик – рев. Повернула голову к черной высокой цитадели… На балконе второго этажа показался Варг. Его лица нельзя было разобрать на таком расстоянии, но она узнала его фигуру, почувствовала движение воздуха, идущего от него. Он держал в поднятой руке отрезанную голову. И Эда поняла, что это голова Ур-вия – человека, который хотел объявить Монатаван независимым городом-государством. Того, кто возглавил сопротивление восставшему из мертвых императору, даже не зная, против кого он восстал.

Солдаты ответили таким же мощным ревом. Крики сотен глоток постепенно сливались в одну фразу: «Да здравствует император! Да здравствует Империя!»

И вдруг ее словно накрыла волна ужаса. Ужаса и жалости – к растоптанным, убитым, изнасилованным и распятым – к той жизни, которую уничтожили этой ночью благодаря ей. И она отчетливо ощутила себя причиной свершившегося. Возможно, если б не она, эти сотни, даже тысячи людей остались бы живы. Эти уже мертвые дети выросли и стали красивыми мужчинами и женщинами и имели своих детей… А воины продолжали пить вино и возделывать землю. Живые руки молотили зерно и вращали гончарный круг. Жизнь, которая была заключена в ней, теплая кровь, текущая в ее венах, вся ее сущность, все ее гибкое, живое тело вдруг восстали против этого царства мертвых, только что бывших живыми и теплыми. Она попятилась…

Ее никто не замечал. Солдаты, взявшие город, стекались к тем, кто вошел через открытые ворота. Рев и возгласы продолжали нарастать вокруг. И все эти крики, эти мечи и копья продолжали наполнять ее душу таким ужасом, который она больше не могла вынести… Эда оглянулась и бросилась бежать к колодцу – туда, откуда она вышла. Чувствовала невозможность находиться среди этих убийц, из которых самым страшным была она сама…

Прыгнула в чернеющую внизу воду, больно ударилась ногами о плавающие трупы. Это были несчастные защитники города, сброшенные в колодец? Или солдаты Варга, которые не смогли вовремя вынырнуть и захлебнулись?.. Эда уже однажды прошла этот путь. Быстро нашла знакомый туннель. Вынырнула во мраке, в котором умели видеть ее глаза…

Со стороны раздался трубный рев вторично потревоженных сегодня пещерных животных. Даже с ее умением видеть в темноте не могла различить их – лишь тени, двигающиеся у вздымающихся стен. Ей показалось, или здесь тоже запах крови и мертвой плоти? Вода стала более теплой от пролившейся в нее крови и отданной жизни, или она сама стала холоднее смерти?

Эда прошла быстрой поступью по каменистому берегу до нависшей скалы, нырнула и вынырнула в лесном озере, таком тихом и мирном. На берегу – ни души… Мир был залит утренним солнцем. Даже ветер не шевелил камыш и прибрежные травы.

Она с трудом доплыла до берега, откуда ночью ступила в воду, полная радостного предчувствия битвы. Только теперь ей хотелось плакать и бежать на край света – туда, где нет смерти и не блестят мечи, где мужчины не собираются в войска, а лишь возделывают землю… Эда вытянулась на кромке песка у берега и горько заплакала.

Варгу пришлось вернуться к тому месту, откуда они начали свое триумфальное наступление. Он искал Эду везде и уже отчаялся ее найти. Ледяным холодом сдавило сердце мысль, что она мертва. Нет, он не имел права даже на мгновение впустить в себя этот страх! Она не могла умереть. Эда должна стать его женой и родить ему сына… Она просто ушла, как уходила всегда, чтобы слиться с водой, напитаться силой родной ей стихии… И, как всегда, он нашел ее у воды. Она лежала так неподвижно, что Варг даже испугался.

– Эда…

Ему пришлось перевернуть ее на спину. Глаза девушки были пусты и широко открыты. Варг увидел боль во взгляде.

– Эда… любимая… Что случилось? Ты ранена?!

Его голос вернул ее в жизнь. Привычным движением она положила узкую ладонь ему на голову.

– Нет… А ты?

– Немного… Только бок расцарапан, даже кровь уже не идет, – он ощупывал ее уже такое знакомое тело. Она была невредима, но холодна как лед. – Ты замерзла?

Он начал ее ласкать и почувствовал, как она согревается под его руками…

– А как ты сам себя чувствуешь? – Эда ответила вопросом на вопрос.

– Я никогда не ощущал себя так, как сегодня, – в его голосе было смятение.

Она кивнула, словно ожидала этих слов:

– Ты чувствовал радость?

– Да, именно радость… я не знаю, когда во мне было столько силы… Нет, знаю – с тобой, когда ты отдаешься мне… В тот день, когда отец подарил мне, мальчишке, первого жеребца, и сильное животное подчинилось моей руке… Когда я видел первые шаги сына, – это воспоминание больше не принесло боли.

– Это она, это сила, – Эда снова кивнула и повернулась на бок, к нему спиной.

Значит, все это существовало на самом деле! Этот загадочный центр… Сила, которую нельзя увидеть – только почувствовать, развить в себе или суметь взять из тела женщины. Но его любимая была так далеко… Он никогда не видел Эду такой, словно жизнь покинула ее.

– Эда, что с тобой?!

– Я устала, – у нее был действительно уставший голос.

– Это был сложный бой для тебя?

– Да… Наверное, я отдала тебе вчера слишком много. Или смерти вокруг оказалось чересчур…

– Но ты говорила, что можешь взять силу у всего, – Варг почувствовал себя виноватым.

– Могу… но у этой силы другое качество. Есть сила жизни, а есть сила смерти. Наверное, сила смерти чужда мне… Наверное, я все-таки женщина. И рождена, чтобы любить мужчин и рожать детей… но убедила себя в другом – в обратном, – Эда отвернулась и положила голову на песок.

Варг не верил своим ушам.

– А ты можешь взять силу у мужчины?

Да.

– Так же, как и мужчина у женщины? – он начал понимать то, чему она его учила…

Да…

– Возьми мою силу – столько, сколько тебе нужно.

Она снова повернулась к нему лицом.

– Это великий дар, – сказала тихо. – Ты хочешь этого? Ты предлагаешь мне свою силу?

Да.

– Спасибо, – Эда наклонила голову, и ее рука скользнула ему под куртку.

– Только я не увижу твоих глаз, чтобы не дать тебе потерять голову, – в его словах сквозило столько нежности…

- Я не потеряю голову, – ее голос был холоден.

Варга кольнуло под лопатку. Так любит она его или нет? Зачем ей учить его, зачем отдавать свое тело, которое она не доверила до сих пор никому?

– Знаешь, что мучает меня? – он остановил ее руку у себя на животе, сжав узкую ладонь. – Я так и не знаю, кто ты. Ты друг или враг? Ты освободила меня, и ты используешь меня. Иногда мне кажется, что ты любишь меня, хочешь меня. А иногда, как сейчас, мне кажется, что я просто… тело, которое может быть тебе полезно…

– Сегодня я отдала тебе всю мою силу, – Эда высвободила ладонь из его руки и вновь опустила вниз. – Весь бой я была с тобой… Это я пригибалась, уходя от лезвий и стрел, чтобы тебя не убили. Это мои руки поднимали твой меч. Моя спина уклонялась от ударов, предназначенных тебе. Я провела две битвы, твою и свою. И чуть не умерла, потому что была в двух местах: в тебе и во мне… Когда я пошла с войском, то не должна была участвовать в боях, а просто быть рядом…

– Рядом со мной?

– Не только… С тобой и Издой.

– Зачем? – Варг навалился на нее. – Чтобы передавать все, что происходит, Эрланду? Чтобы дать мне вовремя умереть? Или подставить меня под стрелы?

– Твоя жизнь не имела ценности, правда – вначале, но не сейчас. Я не хочу, чтобы ты умер. Это сильнее меня, поэтому я решила отдать тебе мою силу. А сегодня я поняла, что ненавижу смерть… И не могу никого оживить – никого из убитых, а только убиваю. И теперь мне страшно, – она вдруг прижалась к нему всем телом. – Люби меня… пожалуйста, люби меня…

Варг целовал ее глаза, уши, губы, щеки, волосы. Он целовал ее везде, и не имело значения, кто она – друг или враг… Эда дышала глубоко и равномерно, и это ровное дыхание впитывало его страсть, его любовь, его нежность… Он забыл, кто он, кто она… Слился с озером, лесом, с жизнью, смотрящей на него из фасеточных глаз стрекоз и песней, звучащей из дрожащего горла лягушек…

Его месть закончилась, и ненависть иссякла. Из глубины души что-то поднималось… Он забыл, как это называется… Любовь?

Варг проснулся. Он лежал там же, на берегу, где они занимались любовью. Тело холодила вечерняя прохлада. Но вокруг было светло, солнце еще не зашло… Пальцы Эды перебирали волосы на его груди. Она почувствовала движение, подняла голову, посмотрела ему в лицо. Ее глаза были такие мягкие… Он улыбнулся ей.

У нее сжалось сердце. Сейчас она не представляла, что этот мужчина мог убивать. Он улыбался ей, как ребенок улыбается цветам, матери. Она опустила глаза, ее губы и виски дрогнули в улыбке, голова легла ему на плечо. Ей снова захотелось плакать…

Нежным, но властным движением он поднял ее и уложил на себя. Она вскинула веки, и они снова встретились взглядами… Занялись любовью, в этот раз не договариваясь, кто чью силу возьмет.

– Эда, скажи мне… Что ты чувствуешь? Что ты чувствуешь ко мне? – у Варга был очень необычный для него голос – в нем не было металла. Из него исчез весь холод, как он исчез и из его глаз. – Что это? Ты любишь меня? Ты используешь меня? Скажи мне! Ты полна тайн, ты полна мудрости… Я никогда не думал, что женщина может меня чему-нибудь научить…

Эда отдыхала на его груди. Она подняла голову и посмотрела ему в глаза. Варг вдруг показался ей совершенно беззащитным… Провела пальцем по его щеке.

– Вначале я хотела узнать тебя.

– Чтобы контролировать?

Она задержалась с ответом:

– Нет… чтобы подчинить. Чтобы доказать самой себе, что я могу подчинить такого воина – великого воина.

– Зачем? Ты ведь думала, что я ниже тебя по рождению и не образован… И я был рабом двенадцать лет.

– Если я извинюсь за эти слова и скажу, что я была не права… ты меня простишь?

Голос Эды был очень странным. Если бы Варг не знал ее так хорошо, он бы подумал, что в нем звучит покорность.

– Кое в чем ты права. Я действительно был рабом двенадцать лет.

– Возможно, именно это и сделало тебя сильнее всех. Как бы меня ни учили, каким бы искусством битвы я ни владела, но я чувствовала в тебе силу, которая была крепче моей. И я хотела этой силой овладеть. Прости меня, что я всегда старалась тебя унизить, с первой нашей встречи. Я не знала, что мы несем разные качества силы: качества мужчины и женщины. Мы не можем друг друга поработить – ни я тебя, ни ты меня. Мы можем только друг друга дополнить…

– Я извиню тебя, если ты перестанешь так себя вести, – Варг не мог оторваться от ее золотых глаз. – Не будешь стараться мною повелевать, не будешь разговаривать злым и насмешливым голосом, прекратишь мне бросать вызов каждый день.

В ее глазах промелькнуло что-то…

– А если нет?

– Тогда я не буду с тобой спать, – он постарался посмотреть на нее сурово. – И не буду давать тебе мою силу, которая дополняет твою.

– Хорошо, я больше не буду так себя вести.

Варг подавил улыбку в глазах…

– Еще одно условие…

– Условие чего?

– Спать со мной каждую ночь, – он был сейчас сильнее ее и чувствовал это.

– Да.

– Ты не все мне рассказала, – он прижал ее к себе. – Вначале ты хотела меня подчинить. А потом? А сейчас?

Эда снова положила голову щекой ему на грудь.

– А теперь я наслаждаюсь тобой. Я несу тебя, как вода несет ладью, ощущая твое тело, твою душу. И мне хорошо… Так хорошо, как никогда, – и замолчала, молчал и он. Она вскинула голову, напряженно всмотрелась в его глаза. – Это любовь? Скажи мне… Мне кажется, я никогда никого не любила… Когда-то в детстве маму, но я этого уже не помню. Ты любил… у тебя была жена, дети. Это любовь?

– Да… это любовь.

– А ты? Что чувствуешь ты ко мне? Ты попросил обучить тебя. Ты не любил меня сначала, я даже тебе не нравилась. Я тебя раздражала и чувствовала это. Ты меня опасался. Потом ты узнал, что я дочь Дра-вийского шаха и союз со мной может быть тебе полезен… Но сейчас – ты помнишь глаза твоей жены? Где ты? В прошлом, с ней? Или в настоящем, со мной?

Варг закрыл глаза. Кого он любит?

– Я любил ее… У меня была другая семья, другое имя, другая женщина… Прошлое уже не болит. Оно отвалилось, как корка от старой раны. Рубец останется навсегда, но воспоминания перестали причинять боль. И я уже не в прошлом. Сейчас я люблю тебя. Ты – мое настоящее. И я хочу, чтобы ты была моим будущим. Ты будешь моей женой…

– Ладно, – Эда все-таки перебила его, – но у меня тоже есть условие. Пусть обряд пройдет по законам Севера.

– Хорошо.

- Варг… Еще кое-что… То, что мы сделали сегодня – это было ужасно! Надо было оставить их в живых… детей и женщин. Как требовал Изда.

– Ты же воин, великий воин, – он откинул ее голову в своих ладонях и заглянул в глаза. – Ты же знаешь, ты же чувствуешь, что я был прав! Те, кто хотел уйти, кто сомневался, покинули город. В нем остались лишь враги… жены врагов… дети врагов.

Глаза Эды вдруг наполнились слезами.

– Ты мне рассказывал про свою мертвую жену, про ваших детей, – Варг молчал, и она продолжала: – Ты бы хотел еще… иметь детей?

– Да.

– Даже если их могут убить?

– Мы сейчас делаем все, чтобы детей больше не убивали и не насиловали женщин, чтобы на землю пришли покой и мир, и люди забыли насилие.

– И это ты говоришь после сегодняшнего дня?! После того, как ты вырезал весь город?!

– Да. Потому что тех, кто насиловал и убивал до нас, надо было устрашить. Надо было показать им, что на их силу есть еще большая сила.

– А те, кто по-прежнему хочет насиловать и убивать?

– Мы им покажем другую жизнь… теперь.

– А если это их не изменит?

– Тогда мы их заставим.

– Что заставим?

– Заставим жить по-человечески.

– А если они не захотят?

– Тогда они выберут смерть.

– Варг… Пусть будет ребенок. Если я смогу забеременеть и родить, если боги так распорядятся… пусть у тебя будет ребенок.

– Ты уже не идешь на север?..

– Иду… А что, на севере не рождаются дети?

Варг опустил лоб в ложбинку между ее ключицами.

– Знаешь, что меня мучает?

– Что?

– Я страшно ревнив. Я все время думаю, что твой отец хотел отдать тебя Эрланду. Возможно, он и на самом деле мой брат. Вы были вместе много лет… Он ласкал тебя? Так? – Варг целовал ее живот.

– Нет. Клянусь… – выдохнула Эда. – Я правду сказала насчет Эр-ланда. Я никогда не давала согласия быть его женой. Его договор с моим отцом оставался для меня тайной. Я догадалась случайно.

- А другие? Воины, которые обучались с тобой?

– Нет…

– Только женщины?

– Да…

Варг забыл, как он ревнив… К женщинам он ревновал меньше.

– Я не хочу, слышишь? Я не хочу, чтобы ты больше спала с женщинами.

– А если я тебя не послушаюсь?

– Значит, ты не любишь меня…

Она взъерошила его волосы. Они так ей нравились…

– Хорошо. Пока ты со мной, я больше не буду спать с женщинами.

Разговор о любви возвращал ее в жизнь, сворачивал перед ней долину смерти, в которой она провела весь день.

– Варг, послушай… остановись… это важно, чтобы ты услышал… Я ошиблась. Я не хочу быть воином и не хочу убивать больше. Я хочу быть женщиной… чтобы любить тебя и дарить жизнь…

Эде больше не было холодно в сердце и больно внутри. И она снова заплакала.

Глава двенадцатая ТАРИС ВСТРЕЧАЕТ СТРАЖА

- Это хорошее место для ночлега, – Тарис оглянулся. – Дубы, папоротник, ручей неподалеку…

Он втянул в себя воздух. Ему показалось, или он слышит запах крови? Вернее, два разных запаха: одного человека и другого, уже не живых, – и много мертвой, пролившейся крови… Что случилось, что он начал ощущать запахи так остро? Как будто обоняние, вернувшееся к нему через много лет после ранения, с лихвой компенсировало годы своего отсутствия…

Его спутники разворачивали палатку. После смерти Коала они оставили одну у крестьян, чтобы не везти с собой лишний груз, и спали сейчас впятером. Ара на единственную женщину в их компании даже не смотрел, а когда разговаривал, всегда опускал глаза.

– Он боится тебя, – сказал Тарис, вернувшийся с довольным, посвежевшим за три дня отсутствия Вероном. – И это хорошо.

Кавада тяжело пережила убийство, впервые в жизни совершенное ею: мучилась бессонницей, стала еще более задумчивой, чем прежде, держалась в стороне ото всех.

Воспользовавшись моментом отдыха, она отошла от своих спутников к трем высоким и широким, раскидистым дубам, растущим прямо на середине тропы. Вновь погрузившись в раздумья, поглаживала, будто лаская, потрескавшуюся вековую кору. Неслышно подкравшийся любовник обхватил ее за талию и прижался к ней сзади, а она вздрогнула так, как будто это медведь подошел.

– Что случилось? Я испугал тебя?

– Да… У меня странное чувство… Как будто кто-то ходит вокруг нас, наблюдает за нами.

– Ты стала очень нервной, – в голосе Бена звучала тревога.

– По-моему, наоборот, я никогда не была такой спокойной, – Ка-вада скосила на него глаза.

Она все худела и худела, и ее грудь и бедра становились все меньше и меньше, что несказанно радовало Тариса. Одежда Зога уже почти не обтягивала ее.

– Да. Ты кажешься спокойной. Но я чувствую, – он повернул Кава-ду за плечи и впился в нее глазами. – Я чувствую, что ты страдаешь. Это я заставил тебя страдать?

– Да, – она усмехнулась невесело. – Ты всегда заставляешь меня страдать…

Когда она становилась такой покорной и трогательной, это никак не могло оставить его равнодушным. Граф лихорадочно оглянулся. Дорога вела вверх от дубов на холм. Там происходило какое-то движение, как будто ветер нес опавшие березовые листья… Подумал, что за пригорком их никто не увидит.

– Идем, – сказал он властно, обернувшись и вскочив верхом на уже расседланную лошадь. – Давай руку.

Он, как всегда, не оставлял ей выбора. Кавада, поставив ногу на носок его сапога, дала ему возможность посадить себя на холку лошади. Тарис послал коня через пригорок. Только перевалив на другую сторону холма, идеально послушный жеребец вдруг замотал головой, чрезмерно натянув повод, и пошел в сторону, перейдя на рысь.

Всадник на мгновение замешкался и выругался: копыта лошади провалились в болото, булькнула под ногами черная жижа, слева всплыл и хлюпнул большой пузырь, распавшись на мелкие аспидные брызги.

– Там… там кто-то есть, – Кавада вздрогнула всем телом, вытянула руку в сторону виднеющейся березовой рощи. – Ты видишь?

- Кого-то заметила? – Тарис смотрел одновременно направо и налево, чтобы не дать лошади оступиться с тропы, и вдаль, куда показывала женщина. – Зверь? Мелькнуло белое пятно…

– Собака? – неуверенно переспросила Кавада.

Вдруг раздался свист, и из кустов ракитника на другой стороне болота выскочила большая белая пастушья собака, с висячими ушами и поднятым хвостом, метнувшись в сторону звука. Бен быстро пересек топь, пустил коня по еле видной узкой дорожке, немного проскакал… На тропе, погруженной в тень, впереди маячила темная спина быстро уходящего вдаль человека в шляпе, с луком за спиной.

– Подожди меня здесь, – Тарис ссадил Каваду на землю, пришпорил лошадь и унесся догонять неизвестного.

Женщина, оставшись одна, огляделась. Роща, посреди которой она оказалась, состояла из старых высоких плакучих берез, раздваивающихся, а то и давших по три ствола из одного корня. Пересекающая ее тропинка, извиваясь, уходила дальше в смешанный лес, куда умчался граф вослед человеку с собакой.

Кавада вспомнила, как в детстве разговаривала с покрученной маленькой березкой, растущей во дворе их дома. Она даже сейчас, спустя много-много лет, видела ее ствол с отстающей желтовато-розовой корой. Подошла, коснулась белой бересты теплыми пальцами…

– Кавада, – раздался тихий, знакомый голос.

Она быстро обернулась на звук… У соседнего дерева стоял Фада, очень бледный, с синим лицом, горло замотано каким-то темным, растрепавшимся лоскутом. Он не двигался…

– Фада? Это вы?!

Кавада не поверила своим глазам. Фада и Ирвен уехали за несколько дней до их отъезда из Вандервилля охотиться на горных козлов, и никто их больше не видел.

– Вы здесь один? А где ваш брат?

Сделала шаг к нему, но он поднял руку, словно останавливая ее. Его глаза были мертвы.

– Мой брат спешит к Монатавану. И вам нужно поспешить – тебе и Тимуру.

Кавада вдруг осознала, что рыцарь назвал Тариса его настоящим именем.

– Вы не могли бы говорить более понятно? – она пыталась постичь что-то очень важное, что было в его словах. – Вы знаете, кто такой граф Бен?!

Ей показалось, или на губах собеседника проскользнула усмешка?

– Да. Там, где я сейчас, покровов меньше… Вам надо спешить. Остерегайтесь Терика.

– Кто такой Терик?

Фада оглянулся на шум приближающейся лошади. Тарис возвращался галопом к месту, где он ее оставил. Кавада перевела взгляд и вздрогнула: там, где только что стоял северянин, больше никого не было. Подскакавший граф соскочил с коня.

– Я его не догнал, представляешь? Он как будто растворился – никаких следов… Настоящий охотник! Что с тобой? Ты страшно бледна! – он схватил ее за плечи. – Кавада, что случилось?!

Она смотрела на него огромными глазами, бледная как смерть, несмотря на приобретенный в путешествии загар.

– Я… я встретила Фаду…

Бен мгновенно оглянулся кругом, развернувшись на месте, выпустив ее из рук.

– Какого Фаду? Рыцаря Арута?

– Да…

– Где?! Да рассказывай же скорее!

– Он уже мертв, кажется…

Тарис приблизил к ней свое лицо, пристально всмотревшись в глаза:

– Ты опять видела призрак?!

– Да… Он стоял вон у того дерева, – она показала на соседнюю березу.

– И он с тобой разговаривал? – граф завел ей за ухо выбившуюся короткую черную прядь отрезанных им волос.

– Да… Он сказал, что нам надо торопиться, торопиться к Моната-вану, куда спешит и его брат.

– Кому нам? – Бен был очень серьезен. – Прошу тебя, передай мне его слова точно.

– Фада меня позвал… Но когда я хотела к нему подойти, остановил, вытянув руку. Я спросила, где его брат. И он ответил, что Ирвен спешит к Монатавану, куда надо поспешить и нам. Рыцарь сказал «тебе и Тимуру». Я спросила, откуда ему известно твое настоящее имя, и Фада поведал, что там, где он сейчас, покровов меньше… И еще предупредил остерегаться Те-рика, – Кавада всмотрелась в глаза Тариса. – Ты знаешь, кто такой Терик?

Бен ответить не успел – его конь вдруг забеспокоился, попятился, вырвал повод из рук и ломанулся через кусты в сторону от болота. Граф, выругавшись, бросился за ним. Каваде ничего не оставалось, как последовать за удаляющимся любовником.

Пока они пробирались через заросли, где остался след лошади, начало быстро темнеть. Через некоторое время она вышла за почти потерянным из виду Тарисом на открытое пространство. Даже испугалась, что сбилась с пути в надвигающейся темноте… Перед ней раскинулось овальное, правильной формы озеро. Лес распадался на небольшие группы деревьев, но вокруг воды рос только остролистный лох. На другой стороне тихой водной глади, откуда раздавалась вечерняя песня лягушек, горел желтым глазом дом – наполовину белый, наполовину черный. Из трубы вился дым, пахло раскаленными за день степными травами и засохшими водорослями. Там стоял убежавший конь, и маленькая женщина в клетчатом платье держала его за узду.

Бен шел впереди быстрым шагом, огибая озеро. Кавада поспешила за ним. Когда она его догнала, он как раз договаривался с хозяйкой о ночлеге. Ей показалось, или женщина с темно-красными волосами посмотрела на нее недовольно? Запыхавшаяся гостья вежливо с ней поздоровалась, услышав конец переговоров.

– Нам не нужна кровать, и даже одеяло не нужно. Мы сами согреем друг друга, – Тарис повернулся к ней и насмешливо произнес: – Не правда ли, моя дорогая?

В почти наступившей темноте Кавада увидела обращенное к ней, освещенное бледным светом от распахнутой двери дома, лицо Варга. Перед тем как упасть в обморок, пронеслась мысль, что глаза у него темносерые – это был не Варг.

– Что ж это вы такая нежная, барышня?

Кавада пришла в себя уже в доме. Ее занесли, посадили на стул, хозяйка чем-то натирала ей виски. Тарис склонился над ней, морщась совершенно гладким, без шрамов, лбом. «Я сплю, и это все мне снится. Как приснился и Фада, разговаривающий со мной», – подумала она, проведя пальцами по щеке любовника, коснувшись его губ. Граф нахмурил лоб и поцеловал кончики ее пальцев.

– Что с тобой случилось? Ты не больна? – у него в голосе сквозило беспокойство.

– Нет, – Кавада улыбнулась. – Я сплю. Не буди меня. Я хочу и дальше спать…

Тарис внимательно всматривался ей в глаза. Хозяйка продолжала смачивать ее лоб и виски чем-то сильно и свежо пахнущим, бормотала что-то.

– Почему ты решила, что спишь?

– У тебя есть лицо – твое лицо… Ты действительно красив, – она улыбнулась, не отрывая взгляда от его глаз, и увидела в них замешательство.

Он провел ладонью по щеке, вздрогнув так, что испугал даже маленькую женщину, и резко закричал:

– Зеркало! У вас есть зеркало?! – и начал метаться по дому, все переворачивая.

– А ну, не балуй, – раздался сердитый голос.

Из полумрака, от высокой лежанки в глубине комнаты отделилась рослая, крепкая фигура. Хозяин дома был не ниже Тариса и сейчас шел к нему, заложив большие пальцы огромных волосатых рук за пояс широких штанов, в распахнутой на груди рубахе. У приближающегося была кабанья голова.

Кавада больше не шевелилась и ничего не боялась: она была уверена, что это сон. Бен замер и тут же бросился на человека-кабана. Мужчины сцепились и покатились по полу, сшибая мебель. Хозяйка взвизгнула и отскочила в сторону. Из открытой двери кто-то прыгнул на дерущихся, явно на помощь хозяину, и вдвоем им удалось скрутить графу руки за спиной, повернув его лицом вниз.

Хоть это и был сон, Кавада все равно испугалась. Бена прижимали к половым доскам два человека, если их можно было назвать людьми. Мужчина с кабаньей головой держал одной рукой кисти Тариса за спиной, а коленом давил ему на спину ниже поясницы. Шею побежденного схватил обеими руками другой, в темном костюме и широкополой шляпе с дырами. Свой лук, покрытый паутиной и плесенью, он опустил у входа. Руки, сжимающие горло графа, оказались костяными пальцами с лоскутами болтающейся, уже сухой плоти. Его лица не было видно, мешали поля шляпы.

– А ну, не балуй, – сурово повторил хозяин дома. – Если еще раз дернешься, по башке получишь так, что больше не поднимешься. Этого хочешь?

– Сдаюсь, – глухо проговорил Тарис, упираясь скрюченным носом в деревянный пол. – Не буду больше драться.

– Не будешь, – холодно подтвердил мертвец. – Иначе горько об этом пожалеешь.

Они отпустили его, и граф поднялся, уставившись на двоих, которым удалось его победить. Сейчас Каваде было хорошо видно лицо охотника: пустые глазницы, оголенные скуловые кости и зубы, серо-желтая, сползшая с челюстей мертвая кожа. Его длинные засаленные темно-русые пряди волос лежали на плечах, камзол словно припорошен пылью. Это был тот человек, удаляющуюся спину которого они видели за березовой рощей. Но запаха тлена не было. Пахли горевшие березовые дрова – дегтем и теплом.

– Где мы? – почему-то очень спокойно спросил Тарис, переводя взгляд с одного на другого.

В дом вошел большой светло-бежевый пастуший пес, обошел всех присутствующих, понюхал все, до чего смог дотянуться носом, и подошел к хозяйке, уткнувшись мордой в клетчатый передник. Женщина потрепала собаку по голове и ответила за всех:

– Где-где… В Иномирье, понятно же… Давайте, к столу идите, а драки все прекратите. Хотите драться – вон из избы! – и сама пошла к столу, поднимая перевернутую, сбитую мебель.

Кавада по-прежнему сидела не двигаясь и наблюдала происходящее. Бен на пути к столу нашел-таки начищенный до блеска медный таз, поднял и начал разглядывать себя в нем, словно в зеркале, ощупывая лицо. Мертвый человек и Кабанья Голова расставили все уроненное на пол и сели за стол. Хозяйка поставила перед ними бочонок пива, принесла высокие деревянные кружки и сама опустилась на стул рядом с гостьей, сконфуженно пробормотав:

– Нет больше ничего, не клевала рыба сегодня…

Мертвый охотник налил всем темного тягучего пива, пахнущего хмелем. Огонь в очаге, как по команде, осветил дом ярче, хотя никто не подкладывал дров.

– Лицо потом пропадет? – вдруг тоскливо спросил Тарис у сидящих.

– Вестимо, пропадет, – деловито заметил Кабанья Голова, попивая пиво.

– Слишком много вы внимания уделяете им, лицам, – сказал мертвый человек, повернув голову с пустыми глазницами в сторону вопрошающего.

Пересевшая по молчаливому жесту хозяйки Кавада увидела внутреннюю сторону его черепа через дырки глаз.

– Я вон вообще без лица живу, и ничего. И жизнь моя от этого совершенно не изменилась.

- Так ты живешь или уже умер? – граф пересел поближе к ней и придвинул к себе деревянный бокал.

– Не твоя печаль, – отрезал тот. Он слегка шевелил челюстью, когда говорил.

Влил пиво в рот, и Кавада увидела, как полилась тягучая, темная жидкость в почти истлевшее горло, провалившись куда-то внутрь старого камзола. Женщина закрыла глаза… С одной стороны, соседство мертвого человека и Кабаньей Головы казалось неприятным, и она бы предпочла проснуться, но видеть неизуродованного Тариса было в радость…

– Она думает, что мы ей снимся, – хозяйка дома села и с жалостью перевела на нее взгляд.

Все посмотрели на Каваду. Человек с кабаньей головой ущипнул ее за руку выше локтя и засмеялся.

– Просыпайся, красавица, – у него был самый обычный низкий мужской голос, хотя и звучащий из звериной пасти.

– Кавада, это не сон, – Тарис наклонил лицо к ней.

Она вежливо улыбнулась.

– Давайте у нее немного крови возьмем, – предложил Кабанья Голова.

– Что значит «немного крови»? – возмутился граф.

– Ну… в пиво добавим, для аппетита…

– Не надо! – Кавада воскликнула, испугавшись.

– Да ничего с тобой не случится, – успокоила ее хозяйка. – Наоборот, легче жить станет.

– Почему легче? – прошептала перепуганная гостья.

– Если он, – женщина кивнула головой на мертвого человека, – твою кровь попробует, связь у тебя с ним возникнет. Понадобится – на зов твой прийти сможет.

– Не надо ей связи с ним, – резко вмешался Тарис.

– И ему вонять перестанет, – не унималась хозяйка, мотнув головой в сторону Кабаньей Головы. Потом вдруг облизнула нежные губы и произнесла глухим голосом: – И меня за гостеприимство поблагодарить надо…

– А ей какая от этого польза? – спросил Бен.

– Если Страж на зов к ней прийти сможет, смерти поможет избежать, – объяснила ему собеседница.

– Это ты, что ли, Страж? – Тарис перевел внимательные глаза на мертвого человека. – Страж чего?

– Иномирья, – буркнул мертвец. – Границы стерегу.

- А как же мы прошли? – продолжал сыпать вопросами гость.

– Оборотень ты, потому и прошел, – медленно говорил Страж, попивая пиво. – А она с тобой была.

– Ну, давай, хоть каплей крови поделись, – заворчал человек-кабан. – Второй раз за последнюю неделю живой человек проходит. Ну и воняете вы мне!

– А кто еще приходил?

Каваде странно было даже не то, что Тарис задает вопросы, а то, что ему отвечают.

– Человек из Арута с мальчонкой-оборотнем заглядывал, – ответила хозяйка.

– Ирвен Корноуэл с юнгой из Вандервилля, – пробормотал граф.

– А брат его, Фада, мертв? – вдруг неожиданно для себя спросила Кавада.

– Мертв, – ответил ей Страж. – Разве из рук короля ускользнешь?

И обратил пустые глазницы на Тариса.

– Это я-то король? – спросил тот.

– А кто ж еще? Ты король – и бывший, и будущий…

Кавада почувствовала, как волосы зашевелились у нее на голове. Пес внизу улегся прямо на ногу, притащив откуда-то кость, и грыз ее, уперев острый конец в щиколотку. Было больно, и болел локоть, за который ущипнул ее Кабанья Голова. Ей все меньше и меньше казалось, что она спит.

– Почему я бывший король? – продолжал свои расспросы Тарис.

– Так а кто ж это довел страну до такого скотского состояния?! – удивился оборотень.

Граф побледнел и уставился на говорящего. Ему на помощь пришла Кавада:

– Но ведь Травалы же правили!

– Нет! Никто наверху не разрешал смену власти, – серьезно сказал Страж и кивнул головой на Бена. – Это он позволил пасть Империи. Он молчаливо наблюдал, как все рушилось. Он злорадствовал, доказывая сам себе, что без его семьи все катится к демонам. И он и прекратил это безобразие. Я же сказал, что он король!

– О чем ты говоришь? – Тарис побледнел еще больше и весь напрягся. – Я крутил мельничное колесо, как старый осел, когда Империя пала! Я всего лишь был солдатом, все эти годы. И… колдун предложил мне присоединиться к восставшим…

- Хоть себе-то не ври, – покачал головой мертвый охотник. – Ты отказался стать королем, вместо брата. Самоустранился, так сказать… И из-за этого случился мятеж.

– Когда я отказался?! – в отчаянии вскричал Тарис.

– Когда тебе женщина предлагала.

– Так что, надо было брата убить?!

– Не тебе его убить. Он должен был уйти далеко-далеко, чтобы встретить девушку с янтарными глазами… И у них давно бы родился сын, и в Аруте уже бы правил король.

– Ничего не понимаю, – прошептал граф, откидываясь на спинку грубо сработанного стула.

– Ты должен был стать правителем, твое время давно пришло… Но ты отказался. Была смелость к жене императора войти, значит, нужно было смелостью обладать и его место занять. Тогда бы ничего не случилось плохого, что случилось… Струсил, гад, за что и понес наказание.

– Так он… сам брат меня изувечил!

– Нет! Не он! Те, кто стоял за ним, кто был зол на тебя, что ты отказался правителем стать – брат твой просто орудием оказался.

– А почему ты говоришь, что я опустил страну до скотского состояния?

– Что, не тебе снова женщина предложила возглавить страну? – насмешливо спросил Страж. – Второй раз тебе предложили искупить грех прошлого, и снова ты отказался.

– Диана?! Я должен был стать мужем Дианы Травал?!

– Ну да! А ты отказался второй раз! Долго еще от своей судьбы бегать будешь? – сурово сказал мертвый человек.

– А как же… брат? – Тарис растерянно смотрел на него.

– Не отпускал ты его все эти годы, вот и мучились все вокруг: и он, и ты, и люди…

– Куда я его не отпускал? – Бен, похоже, по-прежнему ничего не понимал.

– В путь. Он должен был уйти далеко-далеко, в замок за высокими белыми горами, и встретить там женщину. Тебе ведь уже объяснили! Что ж ты непонятливый-то такой? А ты все нарушил, малодушием своим, самоволием… И все приходится исправлять кое-как сейчас всем. Теперь время искривилось, и все может обрушиться – сомкнется мир из-за тебя!

– И что теперь? – в голосе Тариса звучали растерянность и страх.

- Теперь тебе надо все исправлять. Сам заварил кашу, сам теперь и расхлебывай. Из-за нерешительности да трусости своей страдаешь, и все вокруг мучаются…

– Это он-то нерешительный?! Это он-то трусливый?! – помимо своей воли вскричала Кавада.

– Да, он, – Страж понизил голос и снова сурово обратился к гостю: – Отвечай! Не ты ли побоялся потеснить брата своего на троне? Не ты ли побоялся потом убить самозванца Травала? Не ты ли затем струсил законным мужем вдовствующей королевы стать да возглавить страну? Не ты ли по постелям шлюх шлялся, вместо того, чтобы снова объединить Империю?

– Я, – растерянно ответил Тарис. – А теперь? Теперь-то что будет?

– Последнюю возможность тебе предоставляют – хранят вас боги, бра-тьев-то… Утомили вы уже всех своеволием… Делай что должен и не думай о последствиях. Ты воин или нет?! – прикрикнул мертвый охотник.

– Да как же человеку разобраться во всем, что предлагает ему судьба? – Кавада пришла на помощь любимому. Она никогда не видела его таким растерянным.

– Не надо тебе разбираться, не твоего ума дело. Просто делай что должен. О последствиях не думай. Сколько можно тебе повторять?! Не нужно жить мыслями ни в прошлом, ни в будущем. Живи здесь и сейчас. Понял?

– Понял, – пробормотал Тарис, отхлебнув наконец пива. И горько добавил: – Так я, ко всему тому же, еще и оборотень…

– Да, оборотень. Великим королем тебе надо было стать, королем-оборотнем, память о котором сохранилась бы в веках, воодушевляя людей на много-много поколений вперед на подвиги и геройства. А ты все крови своей боишься, звериной, – Страж опустил голову, допил пиво, со стуком отставил бокал и заглянул пустыми глазницами в глаза графу. – Еще не прошло время твое, хотя уже истекают последние дни… Все, задержался я тут с вами. Работа меня ждет, дозор мой…

Поднялся, качнувшись… С ним резко встал и пес, перестав давить косточкой и боком на ногу Кавады. Мертвый человек вскинул руку в прощальном приветствии и вышел, свистнув собаке следовать за ним.

Тарис растерянно смотрел ему вслед.

– Ложись спать, – потрепал его по плечу Кабанья Голова. – Анча, стели гостям.

Женщина встала и стала раскладывать на полу кабаньи шкуры.

- А что ж вы, – вдруг заметила Кавада, – сами-то наполовину кабан, а своих родичей убиваете?

– Испытание это, – серьезно посмотрел на нее маленькими звериными глазками хозяин. – Делать что должен – здесь и сейчас. А не думать, могу или не могу… В нерешительности хаос. Понимаешь? Если каждый будет колебаться, мир обрушится…

– Вы моей крови хотели, – вдруг вспомнила она. – Вы сказали, что я вам воняю… Если я могу как-то расплатиться за ваше гостеприимство, я с радостью…

– Искренне предлагаешь? – серьезно спросил человек-кабан.

Гостья, ничего не говоря, кивнула.

– Эх, жаль, Страж ушел, – с сожалением воскликнула Анча. – Но ничего, барышня, мы твоей крови в пиво добавим и для него оставим…

Тарис, погруженный в свои мысли, ничего не говоря, смотрел, как хозяйка полоснула ножом по тонкому запястью и долго держала раненую руку над бочонком, пока туда стекала кровь.

– Хватит, – замотала тряпицей. – Ложитесь спать. Завтра, как только рассветет, возвращаться вам.

Кавада легла первой, но долго не могла уснуть, болела порезанная рука. Слушала, как ворочались на своей лежанке Кабанья Голова и Анча, потом оба дружно захрапели. Граф вышел во двор, походил там, вернулся, разделся и вытянулся рядом.

– Где ты? – прошептал ей.

– Я здесь, – она положила руку ему на грудь. – Я с тобой.

– Кавада, не оставляй меня, – он развернул ее за плечи и прижал к себе.

– Не бойся, любимый, – прошептала она, гладя его по щеке, не обезображенной рубцами. – Я с тобой. Я всегда буду с тобой…

Глава тринадцатая ССОРА

Два дня горели погребальные костры. Варг приказал сжечь все трупы с почестями.

– Мы убиваем живых, – сказал сурово. – Мертвые уже не в нашей власти. Отдадим дань уважения смерти, равно забирающей всех…

Эта битва унесла двух его друзей, Эрика и Ивара. Дван так и не сумел нырнуть еще у первого подводного прохода и остался снаружи почти с третьей частью полка. Развернул незадачливых солдат и галопом спустился к основной армии, раскинувшейся лагерем у Монатавана и вошедшей в город, как только открыли ворота.

Эрика убили прямо у колодца на главной площади, в первые же минуты битвы. Неожиданно для всех и слишком поздно выяснилось, что Ивар, который никогда не участвовал в сражениях, отправился на этот раз с воинами. Он оказался отменным ныряльщиком и многих бойцов провел через подводные туннели. А вот мечом владеть он не умел…

Варг сам зажег дрова под телами двух убитых друзей. И смотрел на их глаза с закрытыми веками, пока языки пламени не отогнали его, наполнив все вокруг сладковатым запахом горящей плоти. Эды снова нигде не было видно, она отказалась заходить в город. Да и сам император не хотел долго оставаться здесь.

Монатаван стоял совершенно пустой. Построенный из черного камня, он казался сейчас призрачным городом. Кровь, пролившаяся на мостовых и в домах, наполняла воздух удушливым гнилостным запахом. И было так странно видеть яркое солнце, в положенные часы поднимающееся все следующие дни, и зеленеющие деревья, и голубое небо – яркие краски жизни над этой обителью мертвых… Кружащие над городом хищные птицы ждали начала своего отвратительного пиршества, усиливая и без того гнетущее впечатление. Царившее безмолвие нарушалось только заунывным криком падальщиков.

Варг передумал возвращаться в Вандервилль и решил продолжить наступление на север. Хотя уже было понятно, что сопротивление сторонников Травалов сломлено, но он хотел дойти до границы с Арутом и добить мародеров, оставшихся от войска Даневана.

После взятия Монатавана солдаты не были расквартированы в опустевших домах. Два дня армия стояла по-прежнему в шатрах, по другую сторону от крепостного рва. А в городе царствовали вороны и орлы, дерущиеся за куски все еще находимой ими падали и за кровь, свернувшуюся в канавах вдоль дорог за крепостной стеной.

Эда ночью приходила к Варгу, но с первыми лучами солнца исчезала. А у командующего было слишком много работы, чтобы поинтересоваться, где она проводит дни.

Сегодня он проснулся поздно. Вышел, прошел по лагерю. Погребальные костры отгорели. Лагерь жил дневной жизнью. Когда солнце заберется в зенит, они снимутся и продолжат поход. Он огляделся, услышав слабый запах еды. Дита начала готовить пищу для солдат. Дван помогал ей закрепить котел, кто-то разжигал огонь. Ивар со всем этим хозяйством справлялся один… Варг нахмурился и подошел поближе, обратился к другу:

– Спроси у ребят, кто когда-то кухарничал. Разыщите человека, который способен заменить Ивара, чтобы не десять человек готовили обед. У тебя другие обязанности. Если Дита не может справиться сама, найди повара, который будет заниматься только готовкой, – развернулся и удалился, не дождавшись ответа.

На глаза ему снова попался суровый, неулыбчивый солдат с узким лицом и черными глазами, уроженец Вандервилля, лучник. Варг начал чувствовать тревогу. Этот боец присоединился к ним сразу после поворота на Монатаван с дороги, ведущей на север. Назвался Хтиром, попросился в полк бывших гладиаторов. Показал себя отменным стрелком, попадающим в глаз бегущей белке. И вот этот человек все время крутится у его шатра. Держит на прицеле его, Варга? Или… Эду?

Вчера его подруга пришла поздно.

– Я встретила гонца в степи, – сказала ему, расстегивая широкий, с висячими карманами и ножнами, желтый пояс. – С письмами от моего отца.

– Где они? – Варг вскинул голову и весь напрягся.

– Письма предназначались мне, – Эда ответила не сразу. – Отец и Эрланд вышли из Вандервилля и отправились навстречу армии. Приготовься к встрече.

– Где гонец?

– Я отправила его назад.

– Почему не привела ко мне?

Они посмотрели друг на друга. Взгляд женщины дрогнул.

– Письма предназначались мне, – повторила она.

Он больше не стал ее расспрашивать, было слишком много работы. Но сейчас этот разговор вновь всплыл в памяти. Варг снова увидел, как забегали всегда такие прямые янтарные глаза. Вдруг вспомнил, что вот так же дрогнули под его взглядом глаза Вероники, когда сказал ей, что знает – она спала с его братом…

Много лет назад он верил всем людям без исключения, что бы ему ни говорили, хотя отец все время повторял, что доверие не отрицает контроля и не исключает проверки. И именно из-за этого заговор Травала не был обнаружен вовремя, и случилось непоправимое…

Варг на минуту замешкался, словно колебался. Потом развернулся и быстрым шагом, стараясь не бежать, вернулся в палатку. В изголовье смятой постели лежали две седельные сумки Эды, но ее широкого пояса нигде не было видно. Вышел, обвел взглядом по кругу… Неподалеку вновь маячил Хтир. Увидев его, лучник развернулся и, как бы шел по своим делам, удалился.

Варг больше не сомневался, что солдат следит за ним. Зачем? Но сейчас он был занят другим вопросом. Снова посмотрел по сторонам: воины методично и неторопливо сворачивали лагерь. Они уходят на восток…

Нырнул в шатер и быстро расстегнул сумки, надеясь, что пояса там не окажется… и сразу его увидел. Варг развязал карманы. Теперь он хотел, чтобы они оказались пустыми. В одном из них лежал тонкий, свернутый в трубочку свиток. Снова заколебался… «Если бы я был просто мужчиной, – подумал он. – Но я император». Раскрутил папирус и прочитал: «Человек, известный под именем Варга и объявивший себя последним императором, должен быть убит немедленно. Это воля твоего отца».

Пальцы медленно сворачивали письмо, а разум отказывался осознать прочитанное. Так все-таки кто она, друг или враг? Можно ли на нее положиться, как на самого себя? Или Эда расчетливая убийца, занявшая место в его постели? Она говорила, что не хочет больше убивать, не хочет больше быть воином. Это искреннее решение человека, потрясенного погромом города, или… ложь?

Он растерялся. Что ему делать? Положить письмо на место? Раздался крик снаружи, шум… Варг выпрямился и вышел. Дван вел двух человек.

– Вот, – друг подошел к нему. – Это Ирвен Корноуэл с попутчиком. Он говорит, что хочет остаться с нами.

Размышления об Эде не отпускали его. Пришлось мотнуть головой, чтобы вытряхнуть горькие думы и вернуться в настоящий момент.

– Ирвен? Я удивлен видеть вас здесь, у нас.

– Нам сообщили, что вы объявили себя императором, – в некотором смятении произнес рыцарь. – Мой брат Изда жив?

– Да. – Варгу было не до разговоров. Не сейчас… вечером, может быть, или завтра… – Вас проведут к нему. Это ваш сын?

– Нет, – Ирвен положил руку на плечо своему спутнику. – Это Эрик из Вандервилля. Он вырос сиротой на улицах города. Теперь мы с ним вместе.

Варг еще раз посмотрел в лицо мальчика. Мысли об Эде наконец покинули его. На него смотрели такие знакомые глаза…

– Эрик… ты помнишь, как звали твоих родителей?

– Только маму, – подросток покачал головой. – Ее звали Нила.

У Варга перехватило дыхание.

– Я знал твоего отца… Он был хорошим воином и верным другом. Ты носишь его имя…

День промелькнул, как и не начинался. Лагерь сворачивался медленнее, чем обычно, и они снялись с места поздно. Варг был последним, кто остался в шатре. Он задержался, снова развернув письмо, адресованное его любимой, и думал только о нем… и о ней. Даже не заметил, как в поле зрения появились коричневые сапоги Эды. Поднял на нее совершенно пустые глаза.

– Уходи…

– Уйти сейчас или уйти вообще? – она поняла, что за клочок бумаги у него перед глазами.

– Уходи вообще.

Эда не делала ненужных движений, не произносила лишних слов. Наклонилась, взяла свои сумки и молча вышла.

Варг сжег послание прямо в ладони, заработав рану от ожога. Сжег, представляя, что уничтожает свою любовь. Если бы она не ушла… Он надеялся, что Эда начнет оправдываться, даже расплачется. Обнимет его и уверит, что адресованное ей не имеет никакого отношения к ним двоим… Она не принадлежит ни своему отцу, ни Эрланду. Скажет, что она – его, Варга…

– Никогда, – сказал он себе. – Никогда она больше не коснется меня. А я не коснусь ее.

Новый переход… Они не прошли намеченного, и уже надо было снова расставлять палатки. Изда держался поодаль, хотя здоровался. Такое впечатление, что он не ест ничего последнюю неделю. Варг вспомнил, как он восстал против предложения убить всех за стенами Монатавана…

Он подъехал к Двану перед самым вечером. Сказал сквозь зубы:

– Вещи Эды сегодня оставь у нее в шатре.

– В ее… шатре? – друг даже не понял, о чем идет речь. – У нее что, есть шатер? Она что, больше не спит с тобой? Вы поссорились?

Варг уже развернул коня, бросил на ходу:

– А мы никогда и не были друзьями.

Ирвен и мальчик из Вандервилля ехали рядом на низкорослых лошадях. Вечером моряк со своим спутником подошли к костру перед палаткой императора. Северянин казался дружелюбным. Варг поведал Эрику об его отце. Рассказал и о том, как он погиб, и как, словно предчувствуя смерть, завещал ему найти своего светлоголового голубоглазого сына и позаботиться о нем… Мальчик словно похудел еще больше, когда услышал, что опоздал на встречу с отцом всего на два дня.

Варгу было плохо… Он не помнил, когда ему было так плохо. Весь вечер он старался не смотреть по сторонам, боялся увидеть Эду. Вдруг она сейчас вынырнет из темноты, незаметно и неслышно, как она умеет… и начнет оправдываться. А он поверит любым ее словам, лишь бы она что-то говорила, только бы не молчала! Но ее не было. Мало-помалу ушли все…

Он заставил себя войти в шатер и наконец подумать о том, как хорошо, что ее больше нет рядом. Вдруг вспомнил, что не контролирует себя в ярости. Вытянулся на холодной постели, старательно разжимая сами собой сжимающиеся кулаки. Чувствовал, как колотится сердце…

Снова вышел, нашел Двана и попросил у него большую бутыль вина. Дита, в одной слишком большой на нее рубашке любимого, залезла на обоз и, пошарив среди полкового скарба, достала и протянула ему огромную темную бутыль. Варг начал пить из нее сразу же, по дороге в палатку. И не остановился, пока не допил все. Вспомнил, когда последний раз был пьян – после того, как брат пришел к нему и сказал: «Я переспал с Вероникой. Она говорит, что я лучше тебя».

Варг проснулся от того, что на него кто-то прыгнул. Привычным движением выхватил нож из-под бока… Девичья грудь прижалась к нему.

– Это я, – прошептала Эда.

– Сумасшедшая, – он перевернул девушку на спину и навалился на нее. Она была нагой. – Я мог тебя убить.

Варг почувствовал, как безумно рад ей. Окончательно стряхнул с себя сон… и вспомнил про письмо. Она не двигалась. Ее тело расслабилось под его тяжестью.

– От тебя пахнет вином, – она повысила звонкий голос, как будто ничего не произошло. – Ты пьян?

– Что ты здесь делаешь? – Варг не хотел отвечать на ее вопросы. У него самого было много вопросов к ней. Следует ли ему задать их сейчас?.. Нет! Он не хочет с ней разговаривать и не желает ее видеть. Не хочет больше ощущать ее горячее тело и узкие ладони. Ему абсолютно точно надо ее прогнать, он уже чувствовал нарастающее желание…

- Разве не понятно? – жаркие руки скользнули, обнимая его торс.

– Я не хочу тебя больше, – он поднялся на колени, увлекая ее, обвившуюся вокруг него, как лиана обвивает дерево.

– Ты врешь, – шептала она торжествующе, горячим шепотом. – Возьми меня…

– Ты ведешь себя как шлюха, – он все еще пытался вырваться, понимая, что смешон.

Он ее уже хотел. Он всегда ее хотел. Она прижалась к нему еще крепче… Варг ненавидел себя, ее и весь мир.

– Пусть, – шептала Эда срывающимся голосом, – ну так и возьми меня, как шлюху…

Он почувствовал ярость, именно ярость и злость – на нее, эту распутную девку, лишенную стыда… на себя, попавшего в плен тонких рук и нежных сильных бедер, в плен ее волос цвета шкуры степной лисы, запаха сухих листьев…

– Берегись, – прошептал Варг сквозь зубы. – Ты не знаешь, чего просишь…

Он словно потерял голову – смял ее, как поток лавы сминает все на своем пути, брал ее снова и снова, грубо, жестко, жестоко… Она молчала, соглашаясь со всем, что он делал, стонала от страсти или от боли, но обнимала его…

Варг открыл глаза – светало… Эды рядом не было. Пошла купаться? И не разбудила его! Или она покинула его?! Вскочил, лелея надежду, что эта ночь была кошмарным сном… На смятой постели остались капли крови.

«О боги, какое же я животное!» – пришла первая мысль. Как ему теперь смотреть ей в глаза? Если он вдруг повредил ее? Почему она его терпела? До какой степени она его терпела?.. Когда это закончилось?.. Остаток ночи провалился в памяти. Варг не помнил, когда еще в своей жизни брал женщину с такой страстью и напором. Она в два раза моложе и меньше его! И такая маленькая… внутри. Он сделал ей очень больно… Как ему теперь жить после этого? Как он смог это сделать? Вспомнил все, что она о себе рассказывала. Он был таким же насильником, таким же животным, как и те, кто растерзал ее мать. Он ненавидел себя.

Письмо ушло в прошлое, как будто его никогда и не было. Они были квиты… И, как назло, ее снова нигде не было!

Армия замедлила шаг под палящим солнцем. Они прошли половину намеченного расстояния, когда наконец он ее заметил. На маленькой, идущей иноходью рыжей кобыле, державшуюся поодаль от основной цепи войска.

Эда ехала в противоположной от него стороне, не глядя по сторонам, закутанная в свои южные яркие ткани. Впрочем, она была как всегда…

– Через час привал! – раздался крик Двана.

Варг оглянулся: друг устало покачивался в седле. «Нет, сейчас, или будет поздно», – он повернул коня, рассек грудью лошади расступившийся перед ним строй солдат, подъехал к ней. Девушка не пошевельнулась, когда он приблизился. Не меняла своих привычек, что бы ни произошло.

– Эда… – голос Варга дрогнул.

Она замерла. Ее глаза смотрели за горизонт. Перевела взгляд, перебила его:

– Я не знала о планах ни моего отца, ни Эрланда до получения этого письма. Правда, клянусь тебе! И я не собиралась тебя убивать! Наоборот, я отдала тебе свою силу. Помнишь?.. Это уже случилось, ты уже взял меня в первый раз. И я повела тебя в лес и научила, как во время любви брать силу женщины. Я спала с тобой и пошла в Монатаван с войском. И сражалась с тобой и там, была твоим мечом и щитом и не дала тебе умереть. Я никогда не собиралась тебя убивать и не соберусь, кто бы мне это ни приказал, пусть даже все боги! И я вообще не уверена, что буду кого-то еще убивать, – она помолчала, словно подбирая слова, вздохнула… Эда училась говорить правду, как это всегда делал Варг. – Ну, разве что защищая себя… или тебя.

Мог ли он ей верить?

– Ты был во всем прав с самого начала, – продолжала она. – Тогда, сразу после переворота, я действительно вызвала тебя на бой, чтобы ты отсутствовал на следующем совете.

– Зачем? Зачем это надо было делать?

– Ты слишком много говорил. Эрланд хотел узнать, на что способны рыцари Арута, а ты не давал им слова молвить!

Варг скрипнул зубами. Это было похоже на правду.

– Не могу поверить, что ты потом не разговаривала с ним обо мне, что вы не планировали больше ваши действия… вместе.

– Хочешь – верь, хочешь – нет, что я могу поделать? – ее голос дрогнул. – Я не захотела быть больше с ним. Я ушла на север… Сказала ему, что он мне безразличен и всегда был безразличен. Если он мне не поверил, это его проблемы. Да, ты прав, он просил меня наблюдать за тобой и Издой, за вашими отношениями. Но мы никогда не разговаривали, что тебя должны убить… Тем более, что тебя убить нужно будет мне! Клянусь памятью моей матери! Он сам меня обманул! Он договорился с моим отцом, что я буду его женой.

– Почему ты не захотела быть с Эрландом? – Варгу надо было знать все.

– Он мне был противен, как и все мужчины… до тебя. Я не знаю, когда это произошло… После твоего танца или вообще сразу, когда в вашем вонючем цирке ты сказал: «Я не сплю с женщинами». Не знаю… я не могу тебе это сказать.

– Эда, мне очень тяжело… Мне все время кажется, что ты мой враг. Но я тебя так… – он задумался, какое слово лучше сказать и не смог его подобрать. Варг все время запинался. – И я… не могу, чтобы ты была моим врагом! Если ты лжешь мне, я не хочу быть с тобой больше… и не буду… никогда!

– Неправда! – в ее голосе был жар. – Ты хочешь! Даже когда твой ум говорит, что я твой враг, и ты ненавидишь и свое тело, и меня, и всех вокруг… Но ты не можешь с собой справиться – это сильнее тебя. Ты можешь меня убить, но ты не можешь запретить себе меня любить!

В ее словах прозвучало торжество. Сейчас она говорила чистую правду, и Варг знал это.

– Эда, извини… за то, что произошло этой ночью. Я знаю, что был жесток. Клянусь, такого больше не повторится! Я чувствую себя ужасно… Мне не нужно было притрагиваться к женщине, прости… Я потерял голову. Я сделаю все что угодно для тебя! Все, что захочешь, чтобы ты простила меня, – он говорил и сам удивлялся тому, что говорит. – Это ужасно, но и ты тоже пойми, я никогда не хотел ни одну женщину так, как тебя.

Она спросила тихо:

– Даже твою мертвую жену?

Он задумался, вспомнил Веронику. Она была совсем другой: пышные бедра, мягкий живот, большая грудь… Воспоминания уже не причиняли ему боли.

– Даже мою покойную жену.

Она помолчала, подыскивая правильные слова:

– Ужасно не то, что ты сделал. Ужасно то, что мне было так хорошо… Я всю жизнь боялась мужчин. Боялась, что меня кто-то возьмет силой, а я ничего не смогу поделать! И вот сегодня это случилось. Я совершенно не могла тебе противостоять, тебя остановить, привести в чувство. Ты был как дикий медведь – сумасшедший медведь-шатун, который не понимает, что делает. Раньше ты был… ручным. Ты делал то, что я хотела… и только так, как я хотела. Мы спали вместе, и ты не притрагивался ко мне. А вчера ты стал таким, как все. А я… я забыла все, что умею. Мои руки могли только тебя обнимать… И мне было так хорошо, – она опустила веки. Когда она их снова подняла, ее глаза улыбались. – Все, что я захочу, говоришь, чтобы простила? Люби меня каждую ночь, что бы ни случилось вокруг нас. Кто бы и как ни вторгся в то, что происходит между нами – только ты и я!

– Да, ты права, я люблю тебя. Но и ты любишь меня! – Варг вдруг понял, что он действительно с ней становится сильнее. – Иначе ты не пошла бы ночью по подземным пещерам в Монатаван и не обучила меня брать твою силу… Не спала со мной, а продолжала бояться мужчин, даже если ты их убиваешь. Мы уже говорили, ты будешь моей женой.

– Да, говорили, – Эда подняла на него свои улыбающиеся янтарные глаза. – Но ты ведь сам этого боишься!

– Я?! – Варг испугался: а вдруг она права? Вдруг это не она, а он боится сочетаться браком?

– Ты, – она подняла длинную, тонкую бровь. – Я согласна и говорила уже об этом тебе – согласна на брак, заключенный по законам Севера.

Она резко выслала вперед кобылу и унеслась в степь. Варга накрыла горячая волна… «Я люблю ее, – подумал он и сам ужаснулся этому. – Нет! Нет, это просто плотская, животная страсть… У меня слишком давно не было женщины, она распалила меня. Моя страсть, как запруженная вода, которая прорывает плотину. Я не могу любить ее… Боги, что я говорю?! Я совершенно пленен ею! Я действительно не могу без нее жить. Кто кого вообще укрощает? Я ее, или она меня? Это я хочу видеть ее моей женой, или она хочет видеть меня своим мужем? Да какая, впрочем, разница?!»

Кто-то коснулся его ноги – Дван поравнялся с ним.

– Дван! Как хорошо, что ты здесь! Отнеси сегодня вещи Эды ко мне. И никогда – слышишь? – никогда не уноси их оттуда, что бы я тебе ни говорил.

Друг возвел глаза к небу:

– Это твое последнее слово?

– Да. Последнее. Нет! Еще кое-что…

– Ну?

– Иди к Изде и Ирвену. И скажи, что сегодня вечером надо будет провести обряд свадьбы по законам Севера.

– Кого с кем? – Дван сделал непонятное движение бровями.

– Ты что, идиот?! – Варг посмотрел на друга совершенно свирепыми глазами. – Тебя и меня!

Поскольку лицо собеседника не менялось, пришлось-таки уточнить: – Эда и я.

– А если они откажутся? – Дван вздохнул.

– Тогда пригрози их убить.

– Варг… э-э-э-э… Дэв… э-э-э-э-э… Император… – друг посмотрел на него очень странным взглядом.

Теперь пришла очередь Варга возвести глаза вверх в раздражении: – Дван, называй, в конце концов, меня по имени! Тебе можно.

– Варг?.. Или Дэв?

– Как хочешь.

– Хорошо. Когда никто нас не слышит, я буду тебя называть Вар-гом, а когда рядом будут люди – императором… Хорошо?

– Хорошо.

– Варг… А это не покажется тебе наглостью, если с тобой и Эдой… будут сочетаться браком еще люди?

Он сурово посмотрел на Двана:

– Только не говори, что это будешь ты.

– Я… и Дита. И еще… знаешь, чего я не могу понять?

– Ну?

– Ты говорил, что видел Эду с женщиной, с Винтой…

– Да…

– Теперь она влюблена в тебя как кошка.

– Это заметно?

– Да. Это очень заметно. И ты тоже в нее влюблен.

– Это тоже заметно?

– Да…

– Хватит об этом! Так чего же ты не можешь понять?

– Ты выпустил джинна из бутылки, или ты посадил его в бутылку?

Глава четырнадцатая КОРОЛЕВА СЕВЕРА

Первые дни осени оказались еще горячее, чем прошедшее невиданно жаркое лето. Казалось, что от земли, как от разгоряченной лошади, поднимается пар. Черный грунт раскалился едва ли не докрасна. Но лето не было сухим. Обильные дожди поливали благодарную почву, дарующую богатый урожай. Гремели летние теплые грозы, порождая сочную зелень и колосящиеся злаки. Наливались фрукты и ягоды. Старожилы качали головой: никто не помнил такого…

Какие яркие краски! Варг смотрел на рдевшую в закатных лучах степь. Каких только цветов и оттенков не было в этом пейзаже! Казалось, никогда он еще не видел такого разноцветия природы…

– Эда, – повернулся он к рядом стоящей девушке. Наконец-то весь вечер она была рядом, и тепло ее присутствия согревало ему сердце. – Я жил за решеткой двенадцать лет, и я не уверен в моем зрении. Мне кажется, или в этом году земля нам дарит невиданные краски?

– Какие краски? – она подняла свои длинные брови.

– Вот здесь, повсюду, – он повел рукой, указывая на степь. – Такие цвета… Я раньше их не видел! Я даже не знаю им названия…

– Странно… я сама не устаю спрашивать себя в этом году: это земля Валласа так хороша, или это просто лето благоденствия – одно из таких, которые не каждому на его век выпадают? Там, где раньше я жила, говорили, что когда на людей обрушиваются времена, несущие такие блага, это предвещает рождение великих людей.

– Ты училась в ордене Ваара…

– Да.

– Ты мне расскажешь?

– Не сегодня.

– Вы готовы? – к ним подошел Ирвен.

Сегодня, в день праздника, все постарались вычистить одежду и обувь. Солдаты куда-то удалились от раскинувшегося лагеря и вернулись с несколькими блеющими баранами, упирающимися, как будто те понимали, куда их ведут.

Дита в этот день не готовила. Они с Эдой ходили купаться, а потом, уединившись в палатке императора, отослав того погулять, расчесывали и укладывали друг другу волосы. Варг никогда не видел свою подругу с другой прической, кроме как с косой. Сегодня ее волосы были заплетены особым образом, образуя корону вокруг головы. Она выглядела очень юной и очень нежной. Ему до сих пор казалось невероятным, что при такой внешности она владеет искусством убивать так совершенно… Первый раз она не в штанах, а в платье. Где, интересно, они его взяли? Неужели нашли в глубинах желтых седельных сумок Эды или шерстяного тюка с вещами Диты?

На них обеих надеты почти одинаковые длинные белые одеяния, подпоясанные темно-красными шнурами. Дита была босиком, а Эда в своих коричневых сапогах – найти туфли ей для свадьбы не представлялось возможным.

Вопреки ожиданиям, Изда не отказался провести обряд венчания по законам Севера. С помощью Ирвена они вдвоем разожгли огонь, приготовили особенные дрова и венки из трав и цветов. Странно, что мужчины Арута умеют их плести…

Баранов зарезали и сейчас крутили с подветренной стороны на медленно вращающихся вертелах целые туши, равномерно прожаривая со всех сторон. Вина в достаточном количестве не нашлось, и его щедро разбавили родниковой ледяной водой. «Тем лучше», – подумал Варг, вспомнив выпитую им бутылку.

Все солдаты обступили кругом костер, вокруг которого с песнями ходили Ирвен и Изда, как будто разговаривая с огнем. Пламя словно слушалось их: разгоралось и успокаивалось, следуя за подъемами и спадами мелодии речитатива на непонятном языке.

Впереди стояли Варг с Эдой, сзади – Дита и Дван.

– Интересно, что они говорят? – раздался шепот Диты.

– Они разговаривают с костром, – ответила через плечо, не отводя взгляда от северян, Эда. – Просят огонь провести испытание. Созданы ли мы друг для друга и не нарушим ли волю богов, если станем мужьями и женами…

– Откуда ты знаешь? – изумился Варг. – Это ведь речь народа Арута!

Девушка скосила на него глаза и едва прошевелила губами:

– Мама научила меня, когда я была совсем маленькой.

– И ты его не забыла?! Но ты ведь никогда не говорила на нем!

Это было немыслимо! Она знает язык Севера!

– Говорила! Каждый день… Каждый день, когда только было можно, я разговаривала на нем сама с собой. Мне нельзя его забыть! Мама… это она так сказала, – горячим шепотом ответила ему Эда.

- Первая пара, подойдите, – воскликнул на наречии Валласа Изда. – Перед проведением обряда позвольте огню испытать вас. Действительно ли вы созданы друг для друга, или ваш союз случаен…

Варг слышал об этом, но видеть этот северный обычай никогда не приходилось: сочетающиеся браком мужчина и женщина прыгают через высокий костер. Если не разойдутся их руки – испытание огнем пройдено. И тут он забеспокоился… А вдруг они загорятся? Вдруг вспыхнет белое платье и опалит огнем его невесту? Представить это было так страшно, что он занервничал. Краем глаза видел строгое лицо Эды, высоко поднятую голову. Она не смотрела по сторонам. Удивительно, сколько в ней величия… И она знает язык Севера!

Откуда-то из глубин памяти всплыло перед ним другое лицо: маленькая девочка со светлой головкой и синими, как небо, глазами. Они играли все вместе – он, его брат и она… Играли, хотя она была пленницей… Как ее звали? Память тяжело переворачивала страницы его жизни, не находя позабытого имени.

Эда потянула его за руку, и они побежали. Она, казалось, летела, едва касаясь земли. Варг вспомнил, как он впервые увидел ее бегущей на арене в Вандервилле – девушку-молнию, заколовшую королеву… Вспомнил, как она заставляла его худеть, и мысленно поблагодарил, что теперь он может тоже легко бегать… и прыгать.

Они так и прыгнули рука в руке и, оттолкнувшись у самого яркооранжевого пламени, пронеслись сквозь него. Огонь лизнул их, словно потрогал. Все вокруг дружно, как по команде, охнули. Слава богам, Эда осталась невредима! Она по-прежнему сжимала его руку и улыбалась своей особенной улыбкой, спокойной и нежной.

За ними прыгнули Дван и Дита. Их руки остались соединенными вместе, но рыжая шевелюра Двана чуть не воспламенилась, и сейчас он весело стряхивал с себя искры.

Ирвен попросил их огласить свои настоящие имена.

– Дэв Джур Серв Давиликюс, – произнес Варг и повернул голову в сторону своей любимой…

– Эда Дераб Тордонус, – сказала она звонким высоким голосом.

И стало так тихо, что слышно было лишь потрескивание горящих дров в костре.

– И что?.. – названная его женой обводила слегка насмешливым, горделивым взглядом испуганные, оторопевшие лица солдат вокруг. – Никто не кричит: «Слава принцессе Дравийского царства!» Почему никто не падает на колени и не присягает на верность? Мне нужна свита. Я жду…

И тут, протолкнувшись сквозь круг солдат, к ней подошли три человека – Ирвен, Эрик и Хтир – и опустились на колени. Мальчик вдруг сказал низким басом взрослого мужчины: «Мы присягаем служить тебе, королева». Его слова ни у кого не вызвали смеха.

Эда по очереди коснулась их плеч саблей, немедленно поданной кем-то из воинов сзади, и серьезно сказала:

– Вас только трое. Нет еще одного.

– Пока нет, – тяжелым голосом повторил Эрик.

Куда делись его ясные голубые глаза? Сейчас они были очень странные: зрачок расширился, совершенно закрыв радужку, белки исчезли. Варг, стоявший напротив подростка, подумал, что он похож на зверя. Изда продолжал проводить свадебный обряд и перевел внимание на вторую пару. Присягнувшие на верность его жене встали и смешались с солдатами.

Уже ночью, когда они остались одни и Варг сжимал Эду в объятиях, он задал вопрос:

– Зачем ты инициировала этот странный обряд?

– Какой обряд?

– Когда заставила присягнуть себе на верность… Чего ты ждала? А если бы никто не вышел?

– Это было бы плохо, очень плохо, – с лица Эды исчезла улыбка.

– Что это было? Откуда этот обычай?

Она задумалась, словно решала, говорить ему или нет.

– Мне нужна свита…

– Зачем?

– Как зачем? Я же королева!

– Королева чего?! – Варг приподнялся на локте, уложив ее на спину.

Этой ночью они оставили свечи зажженными на столе, которым служил застеленный картами сундук. Ее светлые глаза были видны в неярком мягком свете, разлитом вокруг.

– Королева Севера.

Варг судорожно сглотнул и вновь увидел перед собой маленькую девочку, с которой играл в детстве – девочку из Арута. Где это было? Когда это было?

– Кто тебе сказал, что ты королева Севера?

- Мама. – Эда приложила палец к его губам.

– Как звали твою мать?

– Дара…

Дара! Как же он мог забыть?! Так звали маленькую девочку, с которой они играли вместе с его братом! Он вспомнил свою первую поездку на север, в Арут, когда отец взял их с Тимуром.

– Эда, – он сам удивился тому, как взволнованно прозвучал его голос. – Твой отец отправился навстречу нам? Я тут подумал, что мне необходимо его увидеть и поговорить с ним, без свидетелей…

Анча открыла бочонок, заглянула внутрь и улыбнулась:

– Красавица-то, в прошлый раз, согласилась кровушкой своей поделиться!

– Да ты что?! – ахнул мертвец. – И что, Тимур ей разрешил?

– Да молчал, как воды в рот набрал, – хохотнул Дадыр. – Напугал ты парня.

Охотник вздохнул. Все помолчали, пока хозяйка разливала пиво в три деревянных бокала.

– Ну, давайте, ребятки… Связь установим.

Все чокнулись и выпили залпом. Дадыр крякнул, а Страж сказал: «Эх, хорошо!»

– Стой! – воскликнула Анча. – Что мы сейчас пьем? Это же кровь той красотки, что с Тимуром была?!

– Она самая!

Хозяйка замерла, словно прислушиваясь к чему-то. Потом снова разлила пива из бочонка и скомандовала:

– А ну-ка, все попробовали внимательно!

Они с Дадыром долго нюхали бокал, перед тем как выпить, а Страж дегустировал маленькими глотками.

– Что скажешь, женка? – спросил женщину оборотень. – Ты у нас вампир, тебе лучше слышно.

– Простая девочка, – неуверенно сказала Анча. И тут же поправилась: – Да нет, не простая… Умница-то, красавица наша! Откуда ум у нее?.. Никак, с Безвременья кому-то еще одну возможность дали? А ты что скажешь?

Страж сделал головой резкий жест, задержался с ответом:

– Согласен с тобой. С Безвременья кто-то, чую его теперь. Как это я, только увидев ее, не понял? Стойте! Не пейте больше! Мне оставьте!

Мертвый человек вскочил, поднял бочонок и прижал его к груди, словно сокровище. Анча и Дадыр переглянулись и отодвинули от себя бокалы с недопитым пивом.

– На, возьми уж себе. Там, в стаканах, еще осталось. Нам не принципиально, а ты, может, регенерируешь немного.

– Спасибо, спасибо, – забормотал Страж, сел и выпил залпом по очереди то, что осталось в деревянных фужерах. Налил себе из бочонка. Сказал, обращаясь укоризненно к хозяйке: – Прошу тебя, если нам еще такое счастье привалит, что человек кровью своей поделится, распробуй сначала. А вдруг это кто-то после Безвременья!

Муж и жена внимательно, замерев, смотрели на мертвого человека. Он допивал пиво, закинув шею. Струя темной жидкости лилась в наполовину дырявое горло. Когда он опустил голову, оба вскричали в один голос:

– Получилось! Получилось!

– Что получилось? – с надеждой спросил Страж.

– Кожи на лице добавилось! – закричала радостным голосом женщина.

Их друг ощупывал свое лицо, потом обратил к пустым глазницам руки: на костях оказалось немного больше сухой, темной кожи, чем было до выпитого им пива.

Пес отскочил от хозяина, сел и громко, радостно пролаял:

– Вот дурак ваш Терик! От такой крови отказался!

– А Тимур что, не понимает, какое сокровище ему привалило? – Анча повела носом из стороны в сторону. Но запахов больше не было.

– Тимур со своей кровью вон справиться не может, – сурово покачал головой Дадыр. – Все в себе зверя не признает.

– И часто такое бывает, что в одной семье все люди людьми, и вдруг оборотень родится?

– Бывает, – протянул Страж. – Все реже и реже, но бывает… Ну что, отдохнули? Теперь давайте в дорогу собираться…

– Когда в путь? – спросила хозяйка.

– Да завтра, с рассветом. Вам последнюю ночку помиловаться, а мне все дыры утечные на границе запечатать. Звери с этим не справятся.

Все трое переглянулись.

– Как выходим? Все вместе?

– Уточню… Им, там, – мертвый человек поднял костяной палец, указывая наверх, – им будет проще нас разбросать по местам несения службы, чем сами будем добираться. Опять же, все от срочности зависит…

Глава пятнадцатая ВИНТА ОТПРАВЛЯЕТСЯ НА СЕВЕР

Авир снова переложил парус. Дувший в западном направлении бриз, подгонявший его баркас к Орвилю, вдруг затих, и парус повис, громко хлопнув тяжелым полотнищем. Это было то, что рыбак не любил больше всего: потерять скорость уже на подходе домой, когда он устал, и лодка полна улова. Сейчас взойдет солнце, припечет уснувшую рыбу – и прощай, доход! Никто не захочет покупать товар, пролежавший несколько часов на жаре.

К счастью, он хороший моряк! Авир раскрыл оба паруса как крылья бабочки и пересел на корму, чтобы помочь всем своим весом темнокрасному крылу лодки наполниться еле дующим ветром. Так, бесконечно пересаживаясь и почти полностью вынося тело за борт, все время перекладывая паруса и меняя курс, ему удалось наконец добраться до порта. Но это не улучшило его настроения, а ведь каким великолепным оно было до восхода солнца!

К берегу он пристал в столице, а не в родном Орвиле, где с самого утра его ждет Винта. Ждет, выглядывая в окошко и поднося руку лодочкой к глазам, как всегда она делает, когда вглядывается вдаль против солнца. Вместо того, чтобы обнять любимую жену, вошедшую в море по колено, ему приходится тащиться в порт Вандервилля и втискиваться между большим шлюпом и роскошным южным кораблем…

Моряк, дежуривший на его высокой палубе, посмотрел на него, перегнувшись через борт. Хотя и у уроженцев Вандервилля, и у людей из Дравийского царства волосы и глаза почти всегда одинаково черные, их невозможно спутать. Южане тонки и грациозны телом, такие же утонченные у них и лица с растянутым к вискам разрезом миндалевидных глаз, довольно длинным тонким носом, изогнутым, как у хищных птиц, и маленьким ртом. Уроженцы Вандервилля отличаются крупными чертами лица: объемными, рельефными губами больших ртов, прямыми и широкими носами, круглыми глазами. Волосы местных тонкие, хоть и вьются, а у южан толсты, как в гривах у лошадей. Не спутаешь… Дозорный на корабле медленно, словно сомневаясь, вскинул руку в приветствии. Местный рыбак ответил. Раньше они вроде не здоровались…

Не все было так плохо, Авиру удалось продать улов даже с большей выгодой, чем он рассчитывал. Но впереди возвращение домой по жаре.

В небе ничто не шелохнется. Нечего и думать о возможности снова выйти в море сегодня… Перед тем как покинуть столицу, он решил перекусить в трактире у южных ворот, всегда полном моряков и разного люда, обслуживающего порт.

Рыбак взял тугую полоску белого сыра с желтыми прожилками, заказал разбавленное вино и оглянулся в поисках стула. Свободных мест в эти утренние часы было хоть отбавляй. Выбрал уединенный столик у окна, откуда открывался вид на западное побережье. Восстановленный маяк белел вдалеке.

Сыр был невкусным, слишком соленым и слишком жестким. Он задумался: оставить или доесть? Решил доесть, сказалась врожденная бережливость. Пока тщательно его прожевывал и цедил вино, к нему подсел известный всем капитан, рядом со шлюпом которого он оставил свой баркас.

Брандон тоже был выходцем из Орвиля. Крепкий и жесткий, похожий на краба и приземистым телом, и красной обветренной физиономией, и широкими клешнями-руками, он пользовался репутацией человека сурового нрава и дурного характера. Моряки не задерживались на его судне.

Авиру случалось пару раз разговаривать с Брандоном, когда он еще служил на южных воротах. Но с тех пор, как получил баркас и оставил службу, они не виделись.

– Здравия тебе, Авир, – капитан, не спрашивая позволения, поставил глиняную тарелку с тонко нарезанным вяленым мясом и кружку пенистого крепкого пива на его стол.

– И тебе здравия, – рыбак постарался не показать своего неудовольствия, разговаривать ему не хотелось, – и попутного ветра.

Подошедший намека не понял и сел напротив.

– Как рыбацкая жизнь? – поинтересовался Брандон. – Не жалеешь, что армию оставил?

– Нет, не жалею, – коротко ответил Авир, недоумевая, зачем он подсел к нему.

– Слышал, повезло тебе… Наследство получил, дом справил, баркас…

– Правильно слышал, – осторожно ответил бывший военный и понял, что надо держать ухо востро: у капитана, очевидно, есть к нему дело.

– И женился, – продолжал собеседник.

В этот раз Авир решил ничего не отвечать, ограничился кивком. Разговор не клеился. Брандон неловко кашлянул в кулак и спросил прямо:

– Не нашли мальчонку?

- Какого еще мальчонку? – поднял на него удивленные глаза рыбак.

– Как какого? Юнгу моего, которого жена твоя искала, – капитан посмотрел на Авира с таким недоумением, что тот передумал задавать уточняющий вопрос.

– Не нашли.

– Эх, – Брандон нахмурился. – Точно его этот северянин увел! У меня сомнений больше не возникает…

– Какой северянин? – осторожно спросил рыбак, стараясь не показать своего непонимания темы разговора.

– Да Ирвен, который пропал, – и, понизив голос, капитан добавил: – Только, знамо дело, не пропал он.

Ирвена Авир знал. Пока служил, часто видел принца Арута, бесконечно пропадавшего в порту. Как и сразу же вспомнил, что Ирвен и Фада не вернулись, отправившись на охоту.

– Как не пропал?

В этот раз скрыть удивление моряку не удалось, и Брандон обрадовался возможности показать свою осведомленность бывшему начальнику стражи южных ворот.

– Сбежал он, – сказал, оглядываясь и понизив голос. – На север убег.

– Зачем ему бежать, если их спустя неделю с сопровождением в Арут повезли? – удивился Авир.

– Убивать их увезли, – так же тихо, наклонившись к нему через весь стол, прошептал Брандон. – А Фада с Ирвеном ускользнули. Про Извира, охотника с Белой Горы, слышал?

– Конечно, слышал! Кто ж Извира не знает!

– Так вот, отправил граф Бен Извира по следам двух братьев с приказом убить их. И обнаружил он, что юнга мой, которого ты с Винтой разыскивал, с ним убег. Вот только, наверное, переоценил его начальник твой. Положил голову Извир, а северяне с пацаном ускользнули.

– Откуда ты это знаешь? – Авир не переставал удивляться услышанному, как и не понимал, зачем Брандон рассказывает ему все это.

– Сестра Извира сказывала. Тоже охотница она, знатная охотница… Когда был приказ найти лучшего следопыта полуострова, между ними выбирали. Но решили, что мужчина лучше будет. Ждала его сестрица, да не дождалась. Договор у них был с братцем на вырученные деньги много чего сделать. Дружны были очень. Не сомневается, что убили брата ее. Не смог он Фаду и Ирвена одолеть, иначе бы вернулся.

– А зачем ты мне это рассказываешь? – осторожно спросил рыбак.

- Так это не вы разве юнгу моего, Эрика, с Ирвеном ушедшего, разыскивали? – капитан вперил в собеседника внимательный взгляд. И споткнулся об искренность его глаз. – Ты что, ничего не знаешь?!

Притворяться, что он что-либо понимает, было бесполезно. Авир покачал головой. Брандон откинулся на спинку стула и недоверчиво посмотрел на него… Но крепкое пиво уже развязало ему язык.

– Женщина твоя, Винта, что в борделе жила много лет до тебя, разыскивала мальчонку по имени Эрик, белобрысого и синеглазого, выросшего на улицах Вандервилля. У всех спрашивала, пока наконец не прислали ее ко мне. Со мной плавал пацан последние три года. Хорошим юнгой был – умным, верным, толковым. Не парень, а клад. Думал я даже отцом его назваться, да переманил его северянин-то.

Авир почувствовал, как ему в грудь воткнули нож и повернули. Каждый раз, когда кто-то при нем упоминал имя Винты, у него сжималось сердце. Складывалось впечатление, что с женщиной, ставшей ему женой, переспали все мужчины столицы. Уже не раз схватывался рыбак в драке с подвыпившими моряками, похваляющимися, что хорошо знают прелести его милой. Засела в сердце игла. Не мог простить он своей подруге ее прошлого.

– Не говорила Винта, кто он ей, мальчонка этот?

– Как не говорила? Говорила, – Брандон наслаждался тем, что выкладывает собеседнику пикантные и неизвестные ему подробности. – Сынок полюбовника ее, из гладиаторов, который с армией ушел, а сам просил его разыскать. Пока она на след напала, этот драаг с Варгом на север двинулся… А я тебе мое мнение скажу: это ребенок их общий, Эрика и Винты твоей. Родила и отдала кому-то, как все они делают, и потерялся пацан…

Капитан продолжал пить. Авиру стало очень горько. «И зачем я с ней связался! – тоскливо подумал он. – И знал ведь, что в борделе жила… Все это знали. А согласился…»

Брандон явно наслаждался тем, что открыл рыбаку глаза на истинное положение вещей. Похоже было, что он чувствует себя едва ли не его благодетелем. Сменив тему, поговорили еще о лодках, парусах, рыбной ловле… И вдруг владелец шлюпа, уже изрядно пьяный, наклонился над столом так, что грудь коснулась столешницы, и сказал, выкатив красные глаза:

– А выгнал бы ты ее, шлюху эту, – увидел, как Авир отшатнулся от него, как что-то промелькнуло в его глазах, но продолжал: – У нас с тобой самые лучшие суда в Вандервилле. Мой шлюп самый быстрый. Твой баркас самый юркий и широкий. И мы лучше всего справляемся с делами. Мы могли бы начать работать вместе, да организовать дела так, что стали бы руководить всеми рыбаками, моряками и рыбацкими судами полуострова. Смогли бы взять дело в свои руки…

Брандон откинулся на стуле, выпятил грудь и икнул. Обвел глазами полупустой бар, пригорюнившуюся за стойкой пожилую женщину с тройным подбородком и большой бородавкой возле носа, бесцветную, наверное, и в молодости. Выглянул в окно, у которого они сидели. На дороге, ведущей в порт, происходило будничное ежедневное движение: сновали тачки, проезжали телеги, повозки, верховые, лошади, ослы…

– И выбирать, – продолжал капитан, сделав знак женщине принести еще. – Мы могли бы выбирать – не то, что предлагает нам судьба, не то, что нам готовы дать люди вокруг нас. Мы бы могли с тобой нагнуть и судьбу, и всех шлюх в борделях Вандервилля… да и Дравийского побережья! Говорят, ихние шлюхи нашим не чета, такое умеют…

У Брандона в глазах появилось мечтательное выражение. Он улыбнулся и пустил слюну в углу рта – был уже совершенно пьян.

– Пиво закончилось, – буркнула женщина, подходя к столу.

– Что это за заведение, если у вас может закончиться пиво! – заорал бычьим голосом капитан.

– Все выпили, – горько подтвердила хозяйка. – Потому как свадеб много в этом году. Вчера в Серонде три свадьбы гуляли, остатки уже туда вывезли. Сегодня к обеду привезут из Алта.

– Свадеб много… – задумался Брандон. – Свадеб много – детей в следующем году родится много… Как раз развернемся, будет кому работать потом на нас!

– Вино есть, но не самое лучшее осталось, кисляк… Водка есть, яблочная – старая, крепкая.

– Тащи водку, – приказал капитан и, не дождавшись, пока женщина уйдет, продолжал, обращаясь уже к Авиру: – А мы отдыхать будем… Сами будем выбирать… с кем нам спать… где нам жить…

Винта начала волноваться. Авир должен был приплыть утром, а его все нет и нет! Она вышла и долго смотрела на море, приложив руку козырьком ко лбу, защищаясь от солнца. Увидела застывшие, словно на льду, на зеркальной глади неподвижного моря лодки и корабли с поникшими полотнищами. «Как умерли», – подумала женщина о парусах, и сердце кольнуло предчувствие чего-то плохого. Она стала себя успокаивать, что где-то там, за бесчисленным множеством островов, так же висит мертвым мотыльком темно-вишневое крыло баркаса Авира. Что может случиться с таким прекрасным рыбаком и сильным, смелым мужчиной, как ее муж?

Винта хлопотала по хозяйству, стирала, вывешивала белье, вымыла входную дверь, хоть та и без того была чистой, и не спускала глаз с моря. Но ни облачка, ни дуновения ветра над ним…

Она ждала любимого утром, но он не приплыл и к обеду… Уже спала дневная жара, когда женщина наконец решила поесть. Вынесла ветчину с хлебом, села на пороге и продолжала выглядывать знакомый красный парус, как вдруг услышала скрип колес приближающейся телеги. Сосед, отправившийся утром в Вандервилль, вернулся, нагруженный мешками с зерном и бочками с молодым вином. Серый осел взмок, протащив тяжелую поклажу из столицы в Орвиль в полдень, в самый зной.

Винта услышала, что повозка подъехала к их дому, и повернулась поздороваться с соседом. Из нее выпрыгнул Авир. Белый клок волос над его лбом поник, глаз он не подымал, лицо было серое и злое. Женщина испуганно встала ему навстречу.

Толстый, краснощекий пожилой сосед, управляющий повозкой, в зеленом колпаке, свисающем на одно плечо, повернул осла и развернул телегу, едва ей кивнув. Муж был только в белой рубашке, вспотевшей на спине и под мышками. Куртка и кожаный мешок болтались за плечами. Винта бросилась к нему и остановилась, наткнувшись на холодный блеск глаз. Практически сразу услышала сильный запах алкоголя и испугалась, сама не зная чего.

– Что случилось, милый? С тобой все в порядке? А с баркасом? Как ты доплыл сегодня? – засыпала она его вопросами, понимая, что что-то пошло не так.

Авир отодвинул ее, как будто она была мебелью на его дороге, и зашел в дом. Бросил куртку и мешок на пол и сразу завалился на лежанку, не раздеваясь и не разуваясь. Женщина, памятуя старую истину не выяснять отношения с пьяным мужем, стащила с него сапоги и прикрыла дверь, оставив одного. Что-то подсказывало ей, что не нужно быть с ним сейчас.

В доме вся работа была переделана. Баркаса не было, и Винта захотела пойти искупаться. Повинуясь непонятному чувству, решила прогуляться сегодня вдоль моря подальше. Маленький пляж между Орвилем и Вандервиллем, отгороженный рифами от открытого моря и дюнами от любопытных глаз – идеальное место для купания в послеполуденное время! Она надела новую соломенную шляпу, висевшую у входа, и взяла подаренную Кавадой белую шаль. Вспомнила о своей бывшей хозяйке со вздохом. Пожалуй, за все бурные последние несколько лет ее жизни месяцы, проведенные в замке в роли служанки астролога, были самыми спокойными. Она восстановила в памяти ту особую атмосферу, окружающую эту красивую женщину… Как можно назвать то ощущение остановившегося времени, которое всегда пронизывало ее в присутствии этой молчаливой красавицы?

Винта перенеслась мыслями к вчерашнему гостю… Только после полудня Авир отчалил на ночную рыбалку, как со стороны леса рысью прискакал всадник в темном плаще – как будто ожидал, когда она окажется одна. Едва увидев его, сразу почувствовала гнетущее чувство, которое не отпускает ее до сих пор…

С трудом преодолевая высокие сыпучие дюны, Винта сняла туфли, но тут же их и надела – очень горячо ступать по раскаленному солнцем песку. Перебирала в памяти подробности вчерашнего разговора…

Всадник оказался самим Эрландом. В его присутствии она чувствовала себя маленькой мышкой, пойманной кошкой и загипнотизированной взглядом хищных глаз, двигалась и думала с трудом. У нее всегда после встречи с колдуном, даже когда они просто пересекались в коридорах замка, создавалось впечатление, что она полностью попадает под влияние этого могущественного, важного человека.

Винта встретила Эрланда снаружи и в дом пригласила войти жестом, потеряв дар речи, когда увидела, кто посетил ее. Сначала она подумала, что маг приехал повидать Авира. И испугалась, что их мирной жизни пришел конец. Каково же было ее удивление, когда колдун начал расспрашивать о Каваде и графе Бене!

Женщина вспомнила, что последний раз такое же гнетущее чувство – как будто она была всего лишь тряпичной куклой в руках кукольника, складывающего ее после представления в темную коробку, – она ощутила, когда ее пригласил к себе Варг и стал расспрашивать об Эде. Такие же эмоции она испытывала и при общении с Тарисом Беном. И то, что он навещал время от времени бордель, и она оказывала ему услуги довольно деликатного свойства, никак не облегчало этого состояния. В присутствии этих людей: Варга, графа Бена и Эрланда, – она не способна ничего утаить. Становилась открытой книгой, будто они выворачивали ее наизнанку и вытряхивали все из самых потаенных уголков души.

Эрланд вдруг опустил веки, когда она упомянула, как Кавада, с песком в волосах и соленым телом, однажды утром пришла к ней и попросила помочь найти дом с кошкой над дверью. Маг закрыл глаза, выслушивая их приключения, но задавал вопросы так тонко, что она воссоздала в памяти все события того странного дня: их поиски, знакомство с женой пропавшего накануне переворота начальника порта, рассказ Кавады о ее встрече с призраком… Правитель заставил ее два раза на разные лады повторить то, что узнали и увидели оказавшиеся с астрологом в тот день женщины – как она захотела вызвать духа отца и стащила у самого Эрланда его магические эликсиры…

Не смогла утаить Винта и тот факт, что на следующее утро после того памятного дня у ее госпожи оказалось рассеченно ухо и опухли щека и висок, которые несколько дней она скрывала под прической. Как и то, что граф Бен стал заметно более нежен в обращении с Кавадой после этого случая, а ее хозяйка вскоре стала брать уроки фехтования и верховой езды. И вспомнила еще, как однажды ночью Верон поднял ее из постели и отправил за Тарисом, поручив вызвать его к нему на разговор. Но поскольку Винта не имела привычки подслушивать, тут уж ей было нечего рассказать, так же как и точно указать, куда поехали граф Бен и Кавада после того, как покинули Вандервилль. Она вздохнула с облегчением, когда Эрланд вскинул на нее внимательные, строгие глаза и сказал: «Благодарю за информацию, которую ты мне предоставила», встал и вышел не прощаясь. А она налила себе воды…

Винта еще раз оглянулась, пересекая дюны. Никого – ни со стороны степи, ни со стороны Вандервилля. И за ней дорога пуста.

Купаясь, думала об отношениях с Авиром, таких пылких и искренних вначале… Что случилось с ними за последние несколько месяцев? Все, о чем можно только было мечтать, им предоставила жизнь: уютный дом, баркас, возможность зарабатывать достаточно, чтобы не нуждаться ни в чем. У них были и здоровье, и молодость, и любовь… А была ли между ними любовь?

Купальщица легла на спину, распластавшись на зеркальной глади моря, как на ковре, закрыла глаза и подставила лицо ласкающим солнечным лучам. Ей показалось, или их настигло охлаждение в отношениях? Неужели могло случиться, что Авиру больше не доставляет удовольствия ее тело? Ее густые каштановые волосы, которые он поначалу так любил, ее глаза… Он говорил, что у нее глаза как море, когда солнце стоит в зените летом в безоблачный день. Он правда стал каким-то резким, раздраженным, или ей это кажется? Эти мысли все чаще посещали и расстраивали ее, вот и сейчас она отогнала их от себя, как рой надоедливых мух… Вздохнула, открыла глаза и обернулась к берегу.

Там, рядом с ее брошенным на песок платьем, сидел человек. Винта очень испугалась. Первой мыслью было – бежать. Но она тут же овладела собой. Куда ей бежать? Плыть в море? От берега? И она же нагая! Ее одежда лежит рядом с незнакомцем…

Откуда он взялся?! Словно вырос из-под земли! Мелькнула дурацкая мысль, что он может ее обокрасть. На минуту эта идея развеселила ее. Что у нее красть? У нее ничего нет… кроме нее самой. И тут она поняла – это насильник! Он изнасилует ее! Возьмет силой ее все еще молодое и привлекательное для стольких мужчин тело. И эта догадка вселила ужас, как будто она никогда не жила в борделе, как будто никто никогда ее не касался, кроме любимого Авира.

Женщина растерянно оглянулась: скоро зайдет солнце… Деваться ей некуда. Вся одежда осталась там, на берегу, рядом с сидящей фигурой. Человек заметил, что она его увидела, он следил за ней…

Выбора не было. Винта вышла из моря, обхватив руками грудь и чувствуя, что краснеет так, как никогда не краснела – не только лицом, но и грудью, и плечами. Она не могла заставить себя поднять глаза на незнакомца, уже приготовившись к самому худшему. «Лишь бы не убил!» – подумала она.

Купальщица медленно, словно ступая по горячим угольям, приближалась к своим оставленным вещам и, соответственно, к человеку, усевшемуся рядом с ними. Вот, наконец, она увидела его ноги, обутые в хорошие, добротные низкие сапоги – скорее для долгой ходьбы, чем для верховой езды. И… эта обувь была необыкновенно маленького размера! Осторожно скользнула взглядом по толстым, несмотря на жаркое начало осени, дорожным брюкам и кожаной грубой куртке… и выше, к лицу. Это была женщина! Маленькая, хрупкая женщина, одетая в грубую мужскую одежду. Из-под шляпы с узкими полями и коротким оранжевым птичьим пером, небрежно засунутым за ленту, стягивающую слишком большую для головы тулью, выбивались темно-красные волосы. И в тот момент, как увидела ее глаза, спокойные и странно блестящие, она поняла, что незнакомка не может причинить ей вреда!

– А я тут мимо иду, – словно оправдываясь, сказала путница. – И заблудилась. Не знаю, куда дальше идти: туда?.. или туда?

Она махнула одной рукой в сторону Орвиля, а другой в сторону Ван-дервилля.

– А куда ты идешь? – спросила Винта, одеваясь. Она распустила волосы, чтобы они высохли на солнце. Хотя, вероятно, оно зайдет раньше, чем они станут сухими.

– На север.

– Север – там… А ты что, сама идешь? И не боишься? – Винта вы-тарашила глаза и растерянно огляделась: к ее вещам вели только одни следы, ее самой. – Откуда ты пришла?

– Оттуда, – незнакомка снова махнула рукой, теперь в неопределенном направлении. – Ты не хочешь составить мне компанию? Проводить меня на север?

Рыбачка удивленно на нее уставилась. Это что, шутка?!

– Ты что?! У меня семья! Муж! Дом! И что я там забыла?

– Навстречу армии я иду, – со вздохом, как будто сама идея этого похода ей совершенно не нравилась, призналась странница.

– Какой армии? Которой Изда командует?

– Изда армией уже не командует, – деловито объяснила ей женщина. – Варг объявил себя последним императором.

Эта сногсшибательная новость почему-то совсем не удивила Винту, но она сочла нужным уточнить:

– Каким императором? Молодым? Чью семью вырезал покойный лорд Даневан?

– Им самым, – кивнула ее собеседница, не отводя от нее внимательных зеленоватых глаз.

– Откуда ты знаешь? – решила усомниться в правдивости случайной собеседницы рыбачка.

– Об этом уже все знают. Ну… или скоро узнают.

– А Изда? – с тревогой спросила она, вспомнив его утонченные манеры и точеные черты лица. – Он жив?

– Изда жив… На положении пленника он.

Винта не стала переспрашивать, откуда эта женщина знает армейские новости.

– А Эда? Ты знаешь, что случилось с девушкой-воином?

– Она стала женой… императора.

Винта вспомнила, как южанка уверяла, что вернется через год, но подруга не будет ее ждать, потому что предпочитает мужчин. Вдруг коротко хихикнула: оказывается, Эда тоже предпочитает мужчин. Она вспомнила другого своего любовника, бывшего гладиатора.

– Ты всех знаешь? У Варга… ой… у императора был друг, когда он был гладиатором, его звали Эрик.

– Эрик? Знаю, как же его не знать.

Винту снова не удивило, что незнакомка знает и Эрика.

– А с ним что?

– Убили его.

У нее вдруг сжалось сердце…

– Он сына искал… Не успел его увидеть.

– Увидит еще, – успокоила ее незнакомка. – Никто ни от кого никуда не девается… Ну что, идешь со мной? Туда сейчас все сходятся.

– Кто все? – неожиданно для себя поинтересовалась Винта, в этот раз не начав даже возмущаться от повторного странного предложения.

– Сын Эрика, последний принц Арута, Кавада, Тимур и Терик.

– Кто такие Тимур и Терик?

Путница задержалась с ответом:

– Придет время, узнаешь.

Теперь только до Винты дошло, что новости, рассказываемые этой странной женщиной, проверить невозможно и совершенно неоткуда узнать.

– Откуда ты все это знаешь? – наконец удивилась она. – Кто тебе рассказал?

– Сорока на хвосте принесла, – спокойно сказала собеседница. – А ты знаешь, где мне на ночлег можно устроиться, чтобы никто не беспокоил?

Винте вначале показалось правильным, если она пригласит незнакомку переночевать у них с Авиром. Но потом, поразмыслив, решила отправить ее в Вандервилль.

– Я знаю одно спокойное место, – подумав, сказала она. – Только боюсь, что оно тебя смутит…

– Ну? Говори, не бойся.

– Это… бордель.

– Хорошее место, – неожиданно согласилась странница, – веселое. Рассказывай, как добраться.

И когда ей рыбачка объяснила дорогу, добавила:

– Ну, смотри, решишь присоединиться, приходи к утру, завтра и отправимся.

Винта молча выслушала очередное предложение, подумав, что эта манера приглашать ее с собой начала беспокоить. Женщина, словно почувствовав раздражение собеседницы, повернулась и пошла, оставляя глубокие следы в белом песке. И тут Винта решила ее окликнуть:

– Эй! Как тебя зовут? И кто ты?

Путница оглянулась, не останавливаясь и не замедлив шага, и бросила через плечо:

– Анча… Вампир я.

Винта вошла в дом, когда солнце уже закатилось. Всю дорогу назад она вспоминала странную женщину и ее глупую шутку в ответ на вопрос кто она. Авир, недавно проснувшийся, уже протрезвевший и злой, сидел за столом. Перед ним стояла большая кружка с колодезной водой.

– Куда ходила? – спросил раздраженно, насупившись.

– Купаться, – робко ответила Винта, боясь чего-то, чего сама не знала. Что с ним случилось?

– Сама или с полюбовником?

Этот вопрос причинил ей боль. Она вспомнила, как ее допрашивал вчера Эрланд. Но с Авиром она не чувствовала себя бедной маленькой пойманной мышкой. Винта была хозяйкой здесь, в доме. Ее руки вымыли и вычистили каждый уголок. Она, так же как и он, если не больше, трудилась все эти несколько месяцев, что они жили вместе. В конце концов, они прошли обряд венчания, и жрец назвал их мужем и женой!

– Что с тобой случилось, а? – с тревогой обратилась она к мужу. – Что вообще происходит в последнее время, ты мне можешь объяснить? Почему ты такой раздраженный и недовольный?

Авир моргнул глазами, перевел их на стол. Его лоб вдруг разгладился, а потом лицо вновь сложилось в гримасу, на этот раз трагическую.

– Что случилось?! Да мне каждый встречный, буквально каждый напоминает, что ты годы в столичном борделе провела! С тобой все мужчины полуострова от мала до велика переспали…

– Не все! – вдруг выпалила Винта и сама себя выругала за эту уже произнесенную глупость.

Авир вскочил и бросился к ней, схватил за плечи:

– Не все? А сколько?! Сто? Триста? Тысяча?

– Я… не считала, – ей вдруг стало страшно, что он ее сейчас побьет, столько в его голосе и глазах было ярости и злобы. И добавила: – Но ты же знал! Ты же с самого начала знал, что я жила в борделе!

- Знал, – муж ослабил хватку и оттолкнул ее, вернулся на свое место за столом, уронив голову на скрещенные руки. – Да не знал, что все знают…

– Авир, – Винта почувствовала, что слезы наполняют глаза и начинают катиться по щекам. – А какая вообще разница, сколько у меня мужчин было? Моя жизнь сложилась так, как сложилась. Я не могла выжить по-другому.

– Молчи! – мужчина стукнул ладонью по столу так, что тот содрогнулся. – Многие женщины одни остались – и с детьми, и с родителями старыми! У тебя никого не было, сама себе была хозяйкой. В борделе только ты из всего Орвиля очутилась!

Винта зажгла свечу… Да, он был прав! Он был тысячу раз прав! Но она не чувствовала себя виноватой перед ним.

– А что, было бы лучше, если бы я работала прачкой? Или возила тачки в порту? Или нанялась работать в поле? Чтобы я надорвалась раньше времени, заболела и умерла? И в тридцать лет выглядела на шестьдесят? Работала даром весь день напролет, а горькие вечера проводила в трактире, так же, но только бесплатно, раздавая истощенное, замученное непосильной работой тело всем, кому оно покажется привлекательным после трех кружек пива? Было бы лучше, если бы от постоянного горя я потеряла все чувства, и моя душа умерла?

– Что такое ты тут нагородила? – Авир растерялся. – Те женщины, о которых ты говоришь, они порядочные, а ты шлюха!

– Нет, – теперь кричала Винта. – Они точно такие же, как и я! И нет никакой разницы, кому женщина и как отдается! Если она спит с разными мужчинами даром, потому что надеется, что кто-то наконец-то ее полюбит и заберет с собой, она такая же потаскуха, как и те, кто продает свое тело в публичном доме! Да еще и дура в придачу… Если она живет с мужем, которого не любит, только потому, что он ее обеспечивает – даже если она знала только одного мужчину в своей жизни, – она такая же шлюха, как и те женщины, которые зарабатывают себе на жизнь в борделе! Даже последние, может быть, лучше, потому что они не врут и не притворяются каждую минуту! Они продают свое тело, а твои так называемые порядочные женщины продают свою душу! И многие из них уже не могут никого любить, ни своих единственных мужей, ни детей, потому что они любят только себя. Даже себя они не любят, потому что их нет, они пустые внутри. Их нет, а есть только внешнее благополучие! И они любят только свое благополучие! А я, пусть и была шлюхой, но сохранила способность любить всей душой, и я готова жизнь отдать за любовь! И я люблю тебя! Но только ты, похоже, меня вовсе не любишь…

Она расплакалась. Авир ненавидел женские слезы.

– А мне? Мне, ты думаешь, легко?! Мне все, все говорят: «Твоя жена – бывшая шлюха», как будто специально!

– Да, специально! – Винта говорила уже через сотрясающие ее рыдания. – Специально! Потому что завидуют! Потому что их жены – скукоженные, бесцветные, никогда не надевавшие яркие платья и не знающие, что такое радость плотской любви, амбарные крысы! А я могу не только доставить радость в постели, но и ее получить! А им завидно! Завидно, что мы проводим ночи, доставляя друг другу наслаждение, а их овцы с вытянутыми мордами только кровь из них сосут! Их порядочные женщины! Нет порядочных женщин, я тебе скажу – в том смысле, в каком ты это понимаешь! Я, может, за всю жизнь встретила только одну порядочную женщину… Нет, двух… Но только вторая тоже отдавала свое тело нелюбимым мужчинам, как и я.

– И кто же эти две порядочные женщины? – спросил Авир ехидным голосом, просто чтобы скрыть свое смущение. Похоже, Винта разошлась не на шутку.

– Одна – Эда. Та, которую называют Мечом Эрланда. Она порядочная женщина, потому что не нуждается в мужчинах вообще! – Винта вдруг замешкалась. Потом закончила, уже на пониженных тонах: – А просто подходит и берет… И еще она не врет. Она не говорит правду, но она не врет.

– А вторая?

– Вторая – Кавада, моя госпожа…

– Кавада! – расхохотался Авир. И с вызовом в голосе добавил: – Кавада такая же блядь, как и вы все! Только высокого класса, которая спала с королем, главнокомандующим и начальником гарнизона столицы.

– Не смей называть мою госпожу блядью! – вдруг взвизгнула, вскочив, Винта. – Ей жизнь не оставила другого выхода, чтобы выжить! Ты не принес столько пользы этому многострадальному миру, сколько принесла госпожа Кавада! И не смей говорить ни одного плохого слова про нее! Это самый честный человек, которого я встретила в своей жизни! Если уж на то пошло, ты тоже… блядь!

– Я?! – взревел Авир, сжав над ней кулаки.

- Да! – кричала ему Винта. Она уже не могла сдержаться. У нее в душе пылало пламя негодования – не за себя, за свою госпожу, которую посмел оскорбить этот человек. – Да! Потому что тебе приказали, и ты пошел в армию! И в какую армию!.. Ты был в полку Даневана, который уничтожил Тареш! Среди тех, кто прокатился по земле как нежить, не разбирая, кого вы убиваете – женщин, детей, стариков или воинов. Скольких убил ты?! Ты! И зачем?! Чтобы не умереть самому?! Последний драаг Вандервилля сражался, чтобы не погибнуть. И он лучше тебя! Потому что ты убивал не затем, чтобы выжить, а потому, что тебе за это платили! Ты предпочел убивать, а не рыбачить, или даже скрываться в лесах, как это делали десятки и сотни мужчин! Назови мне цену, цену своей мелкой жизни! Не назовешь?! Я назову ее тебе! Цена твоей ничтожной жизни не превышает цены твоего улова за сегодняшнюю ночь!

Винта выкрикивала эти слова, уже совершенно не понимая, что говорит. Авир молчал. Совсем стемнело, и в свете свечи она увидела, как искажается его лицо тенями и гримасой, как наливаются глаза кровью, поднимаются кулаки, напрягаются вены на крепкой шее… И поняла, что он ее сейчас убьет. С визгом выскочила из дома и бросилась бежать. Она мчалась по берегу, словно за ней гнались волки, боясь оглянуться. Бежала, слыша за собой тяжелый топот мужских ног. Казалось, никогда она не бегала так быстро. Припустила изо всех сил. Подняла юбку выше колен и летела, едва касаясь песка, по прибрежной полосе, освещенной ярким звездным небом.

Винта слышала, что тот, кто преследует сзади, ее догоняет. Она уже чувствовала за спиной его шумное дыхание. Вдруг он споткнулся и выругался. Она все бежала и бежала, пока не поняла, что никого за ней больше нет – только тогда оглянулась. Авир сидел вдали на песке у воды, освещенный луной, подняв ногу. Наверное, наступил на острую раковину или сброшенный панцирь краба…

Женщина с облегчением перевела дыхание. Она чувствовала гордость, что сумела защитить свою госпожу. Винта не сомневалась, что из этой битвы вышла победителем. И Авир признал это! Иначе бы он не потерял над собой контроль от бешенства, иначе он бы не захотел ее убить…

Она не замечала, что плачет. Нельзя останавливаться, ни в коем случае нельзя останавливаться! Винта нисколько не колебалась, что теперь будет делать: пойдет в бордель и присоединится к этой странной женщине, которую встретила несколько часов назад, к Анче. И они двинутся на север, навстречу армии. И там она снова будет служить госпоже Каваде… или Эде, или… Изде.

Глава шестнадцатая СТРЕЛА

Утром, после свадьбы, Изда сидел, по обыкновению наблюдая за поднимающимся солнцем. Варг присел неподалеку, кашлянул. Рыцарь не произнес ни слова, даже головы не повернул.

– Спасибо…

– За что ты меня благодаришь? – Изда по-прежнему не шевелился.

– Что свадебный обряд вчера провел. Не любишь ведь ты меня…

– А какое отношение имеет проведение обряда к любви к тебе? – северянин пожал худыми плечами. – Союз двоих всегда улучшает каждого из создавших семью.

– Или ухудшает…

– Ухудшает тогда, когда люди друг для друга не созданы. А вы прошли испытание огнем, – наконец Изда перевел на собеседника внимательные глаза.

– Мне Эда тоже так говорит, – заметил Варг и сел совсем рядом с рыцарем, тоже расматривая диск восходящего солнца. – Почему солнце сегодня красное?

– Да не красное, нормальное… Тебе красным кажется?

– Да…

– Плохая примета, – Изда снова посмотрел на него. – То, что ты сделал в Монатаване, не пройдет тебе даром.

– Что значит «не пройдет»?

– Не имеет права человек распоряжаться жизнью тех, кто не угрожает его жизни и благополучию его семьи.

– В Монатаван сошлись мои враги.

– Нет, – покачал головой рыцарь. – В Монатаван сошлись те, кто не хотел снова все потерять – как тогда, когда пришел к власти Травал. Твоей жизни и жизни твоей женщины никто не угрожал.

– Не вижу смысла об этом больше вспоминать. – Варг сцепил пальцы так, что хрустнули суставы.

– Как хочешь. Но красное солнце видишь только ты…

– Я не о солнце пришел поговорить. Мы продолжаем поход. Сейчас будем двигаться на север. По идее, нужно взять под охрану тебя и брата твоего…

– Ну так и бери, – в голосе Изды не было никаких эмоций, словно не о нем шла речь.

- Не хочу.

– А если мы убежим?

– А вы убежите?

– Ирвен, если помнишь, твоей жене на верность присягнул. Данное слово на севере ценится дороже жизни.

– Он присягнул. Но не ты.

– Не знаю, зачем мне бежать… Мои братья живы? Плохое предчувствие у нас было. И Ирвен подтвердил: непонятно, кому мы там у вас нужны и зачем.

– Не знаю, Изда, – Варг посмотрел ему в глаза. – Эрланд всем заправлял в Вандервилле. И сейчас, похоже, тоже. Никаких новостей оттуда нет. Меня он тоже не жаловал… Да и не пожалует.

Сказал и опустил голову. Сегодня утром Эда уговаривала его повернуть навстречу отправившимся в путь шаху и его предполагаемому брату, назвавшемуся Эрландом, чтобы принять испытание и утвердиться в статусе императора. Но он решил дойти до границ Арута и только потом вернуться на юг, в столицу. Чувствовал, что колдун враг ему. А теперь, когда он женился на Эде, тем более…

– Не знаю, Изда, – снова повторил Варг. – Никаких вестей касательно твоих братьев у меня нет.

Рыцарь кивнул, словно в подтверждение каким-то своим мыслям:

– Как получишь известия, какие бы они ни были, скажешь мне? А я клянусь до новостей о них, которые выйдут из твоих уст, не предпринимать никаких попыток к бегству.

– Ваше слово ценится дороже жизни, – Варг устремил свой взгляд, который никто не мог выдержать, на рыцаря.

– Да, – спокойно, не опуская глаз, произнес принц Севера. – Мое слово я ценю превыше моей жизни. Жизнь начинается и заканчивается, а слова иногда живут дольше нас.

– Хорошо, – император снова посмотрел на солнце. Оно больше не казалось ему красным. – Тогда до известий о твоих братьях охраны у вас не будет. Езжайте со всеми, в цепи…

– Поклянись, что как только что-то узнаешь, скажешь мне.

– Клянусь…

– Ты из Тареша… У вас тоже крепки понятия о чести. Но горячие вы, яростные…

– О чем ты говоришь?

- Я хочу верить, что ты сдержишь слово, – Изда вздохнул. – Хочу верить, что в этот раз ум победит сердце.

– Я сдержу его.

Принц протянул ему руку, и Варг крепко пожал ее, почувствовав, как северянин задержал его ладонь в своей.

– Я верю тебе… Тебя полюбила женщина Севера.

– Она полукровка. Ее мать северянка, а отец южанин.

Изда отрицательно покачал головой.

– В шахе течет древняя кровь выходцев из Арута. На выходе с большой земли в давние времена старый правящий род разделился на две ветви: одна – Давикулюсы, а другая стала править Дравией. Так что она больше чем наполовину северянка.

Варг оставил бывшего командующего без охраны, но оглядывался весь день. Изда ехал слева от замыкающих в войске. Справа, так же в отдалении, стелилась иноходью рыжая кобыла Эды, а за ней в один ряд держались присягнувшие ей вчера на верность. Он все время ожидал, что они поменяют свое расположение, и хотел проследить, кто оставит его жену первым. Но Хтир, Ирвен и Эрик не меняли свой порядок, а император, все время возвращающийся к ним взглядом, просмотрел всадников, замаячивших на горизонте со стороны юга. И первым их увидел дозорный: пятеро верховых, приближающихся нестройной группой к войску.

Сначала Варг не придал значения этой новости – подумал, что замеченные путники продолжат свой путь, обогнув случайно встреченную ими армию. Но всадники повернули в сторону идущих на восток солдат. У него даже появилась мысль, что это ожидаемые Эдой со дня на день ее отец и Эрланд со слугами, но эта идея тоже никуда не годилась. Тем более у них не было возможности догнать их так быстро. Он не приказал замедлить шаг, лишь сам поменял свою позицию, поехав со стороны приближающейся группы. Уже можно было рассмотреть впереди едущего высокого мужчину на большом красивом коне. Он не хотел верить очевидному, не мог надеяться на это… Эда догнала его.

– Это твой брат, граф Бен, – она внимательно посмотрела на него, замотанная в свои вечные ткани. Сегодня на ней была оливковая чалма и такого же цвета шарф. – Ты его не встречаешь?

Варг не мог скрыть радости на лице, разворачивая лошадь. Он видел, что Тарис пустил своего жеребца, которого он тоже уже мог хорошо разглядеть – лошадей с такой статью было немного в Валласе, – галопом по направлению к нему.

Эда наблюдала, как ее муж и высокий всадник обнялись среди поля и поехали вместе к тем четверым, что держались позади. Они были одного роста, и их лошади издалека были похожи. Если бы она не знала, кто в чем одет, она не могла бы их различить на таком расстоянии.

Ее свита находилась неподалеку – в достаточном отдалении, чтобы не слышать, о чем она разговаривает с императором, но на таком расстоянии, которое можно легко преодолеть в случае внезапного нападения.

– Вы знакомы с графом Беном? – она поравнялась с ними.

Ей ответил Хтир:

– Да. С ним также министр Верон… Это он меня послал к тебе, госпожа.

– Для чего? – Эда удивленно подняла брови.

– Тебя убить…

– Зачем? – она подъехала к нему вплотную.

– Если ты получишь приказ уничтожить императора.

– И что побудило тебя присягнуть мне на верность, в таком случае? – Эда подумала, что надо получше узнать этих людей.

– Твоя любовь к нему.

– Объясни…

– Я был рабом… Господин Верон дал мне вольную и освободил меня при условии, что я буду следить, чтобы человеку, известному под именем Варг, никто не навредил.

– И ты решил, что если ты присягнешь на верность мне, это позволит тебе контролировать меня еще лучше?

– Нет. То, что ты появилась в Валласе, явилось причиной моего освобождения. Теперь, когда я понял, что ты не причинишь ему вреда, я решил отдать тебе мою жизнь. Она принадлежит тебе по праву.

Всадники, приехавшие с графом Беном, держались обособленно. Кавада приняла совершенно бесполый вид: похудевшая, с короткими черными волосами, торчащими из-под мятой мужской шляпы, которую отдал ей в вечное пользование Зог.

Верон, тоже сильно похудевший и загоревший, стал неузнаваем, будто скинул десять лет. Эда сделала круг вокруг них, лишь только они подъехали к основной цепи войска. Объехала карьером, не проронив ни слова и не задержавшись ни на минуту, закутанная в оливковые шелка так, что только глаза сверкали, стройная и прямая. И тут же отъехала и больше не приближалась до конца дня. Ее свита держалась за ней как приклеенная.

Варг и Бен шли рысью рядом вдали от всех, не останавливаясь до вечернего привала. Наконец-то никто не мог их слышать… Наконец-то никто им не мешал…

– Пора завершать дневной марш, – Тарис посмотрел на клонившееся к горизонту солнце. – Хорошо, что мы все успели обсудить. Ты уверен, что шах вскоре приедет? С ним точно будет Эрланд?

– Так она мне сказала.

– Это будет удобный случай… – граф перевел глаза на брата.

– Какой удобный случай? – лошадь Варга споткнулась, или он сильно натянул поводья?

– Взять власть. И устранить других… претендентов на власть.

– Ты… предлагаешь их пленить?

Бен посмотрел на него насмешливо:

– Ты всегда был нерешителен и медлителен, а я – слишком порывист. Вместе нам будет легко, мы уравновесим друг друга. Нет, я не предлагаю их пленить, я предлагаю их убить. Вандервилль никто не будет защищать. Армия шаха, обезглавленная, не будет сражаться. Южане уберутся восвояси, и Дравийское царство погрузится в смуту, длительную междоусобную войну за главенство в стране, которая окажется без правителя. А Империя Давикулюсов наконец лишится извечного врага.

И заодно мы устраним этого… Эрланда. Он не назвал себя с самого начала, не называет себя и сейчас. Если он действительно наш брат, то он сам выбрал судьбу тогда, когда сбежал из дома. Он себя убил еще тогда. И приговор, вынесенный ему им самим, наконец получит возможность воплотиться в жизнь. Мы спустимся в Вандервилль с войском и прогоним тех дравийцев, которые не уберутся сами, когда поймут, что остались без предводителя. Затем просто сядем на место, которое освободится – оно и сейчас, по сути, пустует…

Сопротивление сторонников Травалов сломлено. Дорога на Арут свободна. Осталось несколько поместий, которые склонят колени перед кем угодно. Граница фактически принадлежит мне. Хотя мы дойдем до Севера… Ты дойдешь, чтобы собрать людей и отправить их на восстановление Тареша. Мы не будем ссориться. Я сяду на востоке и восстановлю Вирсандию. Вандервилль будет главным городом Валласа. А ты останешься с Эдой. Пусть она будет королевой Севера, а ты его королем.

Наконец-то этот край получит настоящих правителей. Войско мы поделим так, чтобы у тебя было достаточно людей, чтобы поработить Арут. Сопротивления там не будет – там некому сопротивляться…

К ним направлялся Дван. Он придержал коня, чтобы они могли договорить.

– Останавливаемся на ночлег?

– Да, – Варг кивнул ему и развернул лошадь. Он прошел рысью вдоль подтягивающихся пеших солдат и замешкался, куда вначале направить коня: к одинокой всаднице на рыжей кобыле, за которой на отдалении ехала ее свита, или к рыцарю в черном камзоле на серой лошади, идущему отдельно от всех. Повернул к нему, пересек войско позади обоза с восседающей на нем Дитой, поравнялся с Издой.

– Я поклялся сообщить известия о твоих братьях, оставшихся в Ван-дервилле, – император обвел взглядом местность, где они остановятся на ночь. Полустепь примыкала к лесу, высившемуся стеной за петляющей неширокой речкой, несущей бурные воды вдоль дороги, по которой растянулись солдаты. Он избегал встречаться взглядом с северянином. – Они мертвы.

– Кто убил их? – последний принц Севера внимательно смотрел ему в лицо.

Варг заставил себя взглянуть на него. Изда хорошо владел собой. Ни взгляд, ни голос его не изменились.

– Кто убил их? – он повторил свой вопрос. – Ты дал слово… Скажи мне.

– Их убил Тимур Давикулюс.

– Тимур Давикулюс… Твой брат?!

– Да.

– Твой брат-близнец? Он жив! Кто он?

– Он скрывался все эти годы, пока его считали пропавшим, под именем графа Бена.

Изда посмотрел на солнце.

– А что с Ландосом? – его голос по-прежнему не менялся, как и выражение его лица.

– Когда мой брат покинул столицу, он был жив, – поскольку наступило молчание, Варг спросил: – Ты будешь мстить?

Последний принц Севера перевел на него взгляд:

– На это я не обещал тебе отвечать…

Он не стал больше задерживаться. То, что было нужно, сказано… Повернул коня и подъехал к Эде.

- Сегодня и впредь с нами будет мой брат и его женщина. Я помню, что вы с ней недолюбливали друг друга. Она тебе не сделала ничего плохого. Постарайся быть вежливой с ней, как она всегда была вежлива с тобой.

– А что, я должна теперь с ней общаться? – Эда вопросительно вскинула брови. – Она что, жена ему? Она простая наложница!

– Абсолютно не имеет значения, кто она. Я прошу… требую, чтобы ты держала себя с ней в рамках приличия… и с моим братом. Сегодня ты вела себя вызывающе. Я видел, как ты сделала круг вокруг них, даже не поздоровавшись, – его голос был холоден.

Варг смотрел на нее, но она чувствовала, что он не с ней…

– Ты его любишь, своего брата…

– Ты ревнуешь?

– Мне он не нравится, – серьезно сказала Эда. – Я нахожу его опасным. И я тебя тоже прошу, будь добр укоротить его язык. Я больше не буду терпеть его предложений лечь с ним в постель. Говорят, что он переспал едва ли не со всеми женщинами столицы. Ты как будто пытаешься убедить себя, что это не его зовут Страшилой.

– Тот, кого ты назвала Страшилой, мой брат. – Варг нахмурился. – Потрудись быть вежливой с ним. Он не будет тебе больше делать никаких недостойных предложений, я тоже этого не буду терпеть – это я тебе гарантирую.

Его голос был непривычно суров, и Эда почувствовала укол ревности.

– Твой брат мог тебя освободить в любой день из тех двенадцати лет, когда ты месил ногами выпущенные кишки на арене и не мог помочиться не на глазах у полсотни народу! – она ответила с еще большим вызовом.

Ее муж прищурил глаза, обведенные черным из-за пыли, поднимающейся из-под копыт и сапог весь день на сухой дороге.

– Мой брат был оставлен мною умирать ночью в степи, голым и изуродованным… Ему было за что мстить…

– И теперь ты мстишь мне. За что?! – Эда не сдержала боли в голосе. И добавила: – Что с тобой случилось, что ты так изменился за полдня?! О чем вы говорили?

– Извини, – Варг сдержал коня и заставил его встать рядом с ее кобылой. – Извини… Так много всего случилось… мы так много друг другу рассказали…

– И где теперь мое место в твоей жизни?

– Твое место не изменилось. Но у меня есть и дела с моим братом…

– Против моего отца? – Эда внимательно смотрела на него.

Он не хотел встречаться с ней взглядом.

– Твой отец приплыл в чужую страну – в Империю, на часть которой он претендовал всегда. В страну, которую он уже разделил с твоим… Эрландом.

– Варг, – серьезно сказала Эда, – давай не будем отдаляться друг от друга только потому, что рядом с тобой теперь твой брат. Ты ведь это уже прошел… с первой женой.

Наконец он остановил на ней взгляд. Его глаза были холодны как лед.

– Не отдаляйся, – Варг пришпорил лошадь и оставил ее одну. Догнал Двана. – Приставь охрану к Изде и Ирвену, немедленно – двух человек к каждому, которые не будут с них спускать глаз ни днем, ни ночью.

Он не стал больше задерживаться. Приказ был отдан…

Когда Варг отъехал, Эда почувствовала ярость. Ярость, что изменила себе – забыла, что она воин. Позволила себе из-за внезапной слабости после взятия Монатавана помыслить, что она может быть создана для того, чтобы любить мужчину и рожать ему детей. Она заставила себя доехать вместе с войском до места ночевки. Оглянулась: за пригорком начинался низкий подлесок, переходящий в лес. Этот лес тянулся полосой от дороги, по которой шло войско. Она знала карты, которыми покрывали сундук в палатке ее мужа. Если она поедет на северо-запад, то в два раза сократит путь, который проделает войско, чтобы достичь Севера по проложенной широкой дороге…

Ее отец выехал навстречу армии. Эда вспомнила слова Варга: «Мне надо поговорить с твоим отцом наедине». Ну что ж, пусть они поговорят – император Дэв Серв Давикулюс и шах Дравийского царства Вок-тир Дераб Тордонус. У них, очевидно, найдется много общих тем… к примеру, о женщинах, в которых течет кровь Севера.

Она вспомнила слова Элроу, верховного мага ордена Ваара: «Ты вернешься. Ты сделаешь то, что должна сделать там, и вернешься…» Она должна увидеть Север и увидит его – сама… Она одинокий воин и делает то, что хочет. Все ее вещи с ней. Не нужно расседлывать лошадь, просто повернуть ее в сторону леса.

Эда замешкалась… Трое, присягнувшие на верность, следовали за ней по пятам. Если она оставляет мужа, зачем ей свита? Она ошиблась. Ей не нужен ни Варг, ни те, кто будет ее охранять.

– Хтир, Ирвен, Эрик, я иду купаться в лесном озере и не хочу, чтобы вы следовали за мной. Оставайтесь здесь и помогайте разбить лагерь.

- Лес таит опасность, – сказал мальчик своим низким басом взрослого мужчины.

Эда заставила себя улыбнуться.

– Не для меня. Делайте, что приказывает ваша госпожа, – развернула лошадь и поскакала в направлении леса. Она и боялась, что муж последует за ней, и хотела этого. Но он остался с братом.

– Я надеюсь, что не стал причиной первой семейной ссоры? – Та-рис проводил взглядом удаляющуюся всадницу. – Ты уверен, что тебе не надо догнать жену?

– Она купаться пошла, – попытался подавить тревогу Варг. – Вечером, после захода солнца, вернется.

– Как знаешь, – пожал плечами Бен. – Я бы на твоем месте ее догнал. Пойду разберусь, куда расквартировать приехавших со мной. Мы ужинаем вместе?

– Да, конечно…

Эда оглянулась, только достигнув кромки леса: никто не последовал за ней. Ну, вот все и кончилось. Больше у нее снова нет никого – ни друзей, ни мужа, ни свиты… Ее отец отправился в дорогу. Они найдут, о чем поговорить… с императором и его братьями. Если он действительно император. Пусть разговаривают хоть до скончания времен. Она увидит Север, дойдет до самого северного моря. И затем повернет на юго-восток, в орден Ваара, чтобы завершить свое обучение.

Эда остановилась у куста калины, склонившейся над ручьем. Какие сочные ягоды… Она никогда не любила кислые плоды, но сейчас ей безумно их захотелось. Попыталась достать с лошади – не получилось, пришлось спешиться. Она ела красную мякоть, и поднявшаяся вдруг к горлу тошнота успокоилась.

Она уезжает, но не может выбросить Варга из головы, думает о нем неотрывно… Неужели она действительно полюбила этого воина с холодными светло-зелеными глазами? Как странно она себя сейчас чувствует, готовясь освободиться от него… Можно еще повернуть и остаться, и ничего не изменится – никто не узнает, что она хотела уйти и бросить все и всех…

Она уже стала королевой Валласа. Кто, интересно, будет править страной: Эрланд, или отец, или Варг с братом? Будет ли спор между ними?.. война? Это больше не ее дело. Лично ей не хочется оставаться в этой стране. Она внезапно потеряла интерес к ней. Пусть все дальнейшее здесь совершается без нее.

Эде захотелось оказаться в каком-нибудь спокойном, мирном месте, где не будет солдат, длинных переходов, вечной угрозы нападения, интриг. Где можно просто наслаждаться жизнью и любовью… с Вар-гом – ее мысли о нем не готовы были оставаться в прошлом. Снова вспомнила холодный блеск его глаз. Что случилось? Что случилось, что он так изменился за те полдня, что провел с братом? Как ей быть? А может, она не права? Он не только ее муж, он еще и командующий армией. Он император, пусть пока и не признанный во всей стране. И его страна – это не только Валлас. Есть еще Тареш, Восток, на который претендует ее отец. И Арут, непокорная земля суровых людей. Она, Эда, королева Севера, ей в детстве сказала это мать…

Варг присоединит Север к Валласу? Возродит восточное царство? Он же не может, в конце концов, все время держаться около нее. У него свои дела, своя стратегия. Она всего лишь женщина… жена. Даже если она королева Севера и дочь южного властителя. Эда присела на землю, задумчиво поедая с ладони собранные ягоды.

Если бы Варг захотел отправиться с ней, оставить армию… А может, надо вернуться? Прийти к нему снова ночью, обнять, как тогда, когда он нашел полученное ею письмо, насытить его такое жадное тело и забрать с собой? Он же обещал, обещал пойти с ней! Он честолюбив… Нет, он ответственен. У него непонятное чувство ответственности перед этими людьми. Хотя, казалось бы, со своим прошлым гладиатора он должен был устать от войны…

На нее снова накатило легкое чувство тошноты. Что это она не то съела? С ней никогда такого не случалось. Тошнота усилилась, и Эда еле сдержалась, чтобы не вырвало. Ей пришлось лечь и глубоко подышать, прийти в себя… Наверное, Варг прав, и надо получше питаться. У нее отменное здоровье, но она так много сил и любви отдавала своему полководцу. Он всегда был разным, днем и ночью… Днем он принадлежит всем вокруг, а ночью только ей. Может, ничего и не произошло? Он просто разметил границы… В конце концов, она все время невольно оскорбляла его брата, называя Страшилой. Но она ведь не знала, что он его брат! Впрочем, она и Варга всегда старалась оскорбить…

Что же ей делать? Как себя повести? Вернуться к мужу? Уехать от него? Она встала, отряхнулась и позвала лошадь. Шорох среди ветвей заставил ее поднять глаза. Слишком громкий звук для птицы или белки. Рысь? Эда нащупала кинжал в складках одежды. Где-то поблизости хрустнула ветка, и боль пронзила все тело. Что это?! Небо и деревья вдруг наплыли друг на друга, закружились, слились в хоровод вокруг нее, и она погрузилась во мрак…

Лагерь был почти развернут. Дита начала раздавать первым подошедшим наскоро приготовленный суп. Солдаты разжигали костры, усаживались вокруг них, некоторые уже с мисками в руках. Лошади почти все были расседланы. Варг переоделся в сухую, чистую рубашку и умылся. Пошел посмотреть, где поставили шатры для вновь прибывших. Невольно по привычке обводил взглядом обозримое пространство: ни Эды, ни ее рыжей кобылы нигде не было видно. Он почувствовал беспокойство, но подавил его. Чуть в стороне от его палатки маячили уже три фигуры – Хтир, Ирвен и Эрик. Вид у них был какой-то растерянный. Варг забыл о прибывшем брате, развернулся на полушаге и поменял направление. Заметил, что позади этой группы стоят еще двое…

– Где Эда?

Никто не знал. Она отправилась купаться, как всегда, в вечно находимых ею прудах, озерах, реках… Она не могла жить без воды. И приказала им остаться. Они не посмели ослушаться…

– Все готово к ночевке, – к нему подошел Дван. – Трубить отбой?

Крупным галопом в лагерь влетела рыжая кобыла без всадницы. Она заржала, пошла боком, словно зовя за собой, мотала головой. Такого еще не было…

Сердце у Варга в груди стукнуло и остановилось. Он вскочил на первого попавшегося коня, и кобыла, словно только этого и ждала, понеслась в лес. Кто-то еще помчался за ним, крикнув подбежавшим солдатам скакать следом… Войско замерло. В воздухе повисла тревога.

Дита, подходившая к палатке Варга с полным котлом супа, тоже увидела лошадь Эды – не расседланную, с двумя большими желтыми седельными сумками из тисненой кожи и без всадницы… Почувствовала, что почва уплывает у нее из-под ног.

Кобыла привела их к кусту калины, все еще выделявшемуся красными ягодами в наступающей темноте. На земле, в луже крови, раскинув руки, лежала Эда. Ее глаза были закрыты, из груди торчала стрела.

Эпилог УЦЕЛЕВШИЕ

Сквозь кружевную темно-зеленую пелену летела стрела с черным оперением. Круглое древко звенело, прорезая голубоватый воздух, и гул нарастал вокруг, гул и голоса…

– Вышел срок, – сказал чей-то холодный голос. Кто это сказал? – Север больше никогда не станет великим. Иссякла кровь Вирга в мире среднем, и забыли люди о королеве Севера. Холод и страх… только холод и страх остались в этих краях…

Отовсюду посыпался снег, зелень листвы исчезла, как исчез и голубоватый воздух, и летящая стрела… Гул стих. Летели снежинки – крупные ледяные осколки падали на лицо, делая ему больно, очень больно…

– Вышел срок, – повторил холодный женский голос, чистый и безучастный.

И тут стрела вошла в плоть…

Орана видела истекающий дух жизни: он поднимался, как дым, сливаясь со стелющимся потоком серого тумана. Она проснулась внезапно, чувствуя в груди боль – там, куда вонзилась стрела в тело… В чье тело? Дочь Дары! Девочка, которую она никогда не видела… Дон сказал, что Дара родила девочку много лет назад – девочку, которая может изменить мир… если останется жива.

Орана поднялась с лежанки и выглянула в окно, но ничего не было видно. Какая безлунная ночь! Как будто мир сомкнулся, и ничего больше нет… Слышно мерное дыхание спящих наверху. Кто-то что-то шепчет во сне. Как больно… Почему не проходит эта боль в груди, от которой перехватывает дыхание? Как будто это в нее вонзилась стрела…

Ощущение непоправимого несчастья нахлынуло, затопив все ее существо. Она распахнула дверь и вышла во двор. Угадывалось очертание высокого частокола. Где-то далеко ухала сова, слегка шелестела листва высоких деревьев. Старуха пыталась вдохнуть полной грудью и не могла, ощущая в груди что-то, что мешало… Чувство невыразимой тоски пронзило ее.

И тут все вдруг исчезло: пропал забор лесного поселения, лес вокруг словно растворился, позади не оказалось избы. Орана стояла посреди степи, где снег заносил тела павших. Сколько хватало глаз, тянулось ратное поле. Мертвые лежали друг на друге, раскинув руки, открыв рты в последнем крике, и блестели в призрачном свете падающего снега не-закрывшиеся мертвые глаза. Ведунья оглянулась – все пространство вокруг нее было заполнено бранным полем, где медленно падал крупный, колючий снег.

Над головой раздался крик ворона. Она подняла глаза: силуэт огромной птицы едва угадывался высоко-высоко, но хлопанье крыльев раздавалось так близко, как будто можно было протянуть руку и коснуться кружащегося над ней крылатого хищника. Она пошла, стараясь не потерять его из виду. Шла прямо по телам павших, спотыкаясь и преодолевая лежащие на земле трупы, как будто это были холмы. Замаячили впереди чернеющие стволы деревьев. Орана почувствовала, что снег больше не идет и холод отступил. Из черной пелены безлунной ночи блеснули желтоватые горящие глаза, и бурая тень заворчала, приближаясь к ней.

– Смерть пришла за королем, – она услышала глухой, низкий голос, идущий словно из-под земли. – Она уже не отступит… Только ты сможешь ее прогнать – если успеешь.

Тень впереди развернулась, и блеск глаз исчез. Раздался удаляющийся треск веток, хлопанье крыльев пропало, все вокруг погрузилось во тьму…

Орана снова вскочила… Где она? Она вышла из избы? Она в лесу? Что происходит вокруг? Нет, по-прежнему лежит на лежанке в доме, где наверху спят дети. Чуть потрескивает курящееся бревно в печи, слабый отсвет огня отбрасывает резкие, ломаные тени от предметов на стены. Боли в груди больше нет, как и исчезло чувство пронизывающего холода. Ей все это приснилось? Откуда взяться снегу ранней теплой осенью? Откуда это наваждение: стрела, мертвые, кричащий ворон, бурая тень…

Она слишком задержалась здесь. Это не ее жизнь – уже не ее. Север остался в прошлом, она должна идти на юг… Дона больше нет рядом… Ничего, она помнит все, что верный воин ей говорил: король уже покинул небесные чертоги, он придет до следующего лета, осталось меньше года… Но смерть распростерла крылья над королем, она будет сопровождать его всю дорогу. Три раза она попытается его забрать из мира живых. Смерть отступит перед двумя женщинами. Одна из них – она, Орана… Женщина чужой крови сможет отвести смерть от короля первый раз. Но победить ее можно будет, только если она тоже будет там…

Дон говорил, что ей могут помешать… Если она успеет, они смогут спасти короля… Но надо спасти и его мать, эту девочку, дочь Дары – ее внучку…

Дон пророчетвовал, что девочка Дары должна быть с сыном. Если погибнет она, не справится юный воин с наследником рода отца своего, который явится из дальних земель, во главе воинов невиданных, непобедимых, и заберет владыку смерть… Если сумеют живущие уберечь короля эти три раза, свет белый изменится. Вернутся на раздираемую войной землю мир и благополучие, и отступит море, и Север снова станет великим…

Она должна поторопиться… В путь!

Спящие зашевелились с первыми лучами солнца. Тарина спустилась вниз, в горницу. Огонь в печи уже потух, но воздух был еще наполнен ароматом горящей березовой коры, свежим запахом дегтя. На грубых досках стола лежали широкие солнечные лучи, подчеркивая поцарапанную поверхность дерева и оставшиеся от вчерашнего позднего ужина крошки.

Она оглянулась: что-то было не так, чего-то не хватало… Тарина растерянно поморгала глазами. Исчезла сшитая из волчьей шкуры котомка, всегда висевшая в углу. Не было грубой бежевой кожаной накидки, которую Орана использовала вместо одеяла, всегда покрывающая ее лежанку, когда старуха покидала избу. Пропали стоявшие в углу лыжи, вокруг которых паук сплел свою паутину.

Тарина вышла во двор – ворота поселения распахнуты настежь. Дежурящий наверху старик уронил белую голову на руки, спит у раскрытых створок…

Новость не удивила никого – Орана ушла. Покинула их, ни с кем не попрощавшись и никому ничего не сказав. Горий вздохнул и долго задумчиво поглаживал усы цвета перца с солью, уставившись на пыльную сухую дорогу. Никто больше не упоминал имя странницы, но в деревне поселилась тревога…

Кхах проснулся ночью и вздрогнул: рядом с его лежанкой сидел человек – высокий, костлявый старик с длинной седой бородой, весь покрытый бурой медвежьей шкурой. Ночной гость устремил на шамана суровые голубые глаза.

– Иди, делом занимайся, – сердито сказал, почти не открывая рта.

– Каким делом? – растерянно зашептал ничего не понимающий Кхах.

– Жертву надо принести кровавую, отвлечь смерть.

Кхах вытаращил узкие глаза.

- Если уж пленил меня, то помочь теперь должен, – сурово продолжал визитер. – Иди в лес, добудь зверя. Пусть кровь льется, много крови… Предложи смерти.

Шаман повел глазами: большая клетка на столе стояла пустая, хотя дверца была закрыта. Ворона внутри не было. Какая-то сила заставила его взять в руки широкий большой нож и покинуть избушку…

Кари, проснувшаяся, как всегда, поздно, услышала слабое пение снаружи. Она торопливо натянула сарафан и осторожно спустилась по сход-цам. Пение раздавалось позади избушки, пришлось обойти дом кругом.

На большом плоском черном камне, спрятанном посреди невысокого молодого ельника, лежала туша окровавленного лося. Зияла черная рана распоротого брюха, блестела выпавшая гладкая печень. Кхах кружился возле туши с большим ножом, пел что-то. На его плече сидел освобожденный ворон, рассматривая убитого зверя деловито и молча.

– Ты что делаешь? – девушка от удивления вытаращила глаза.

Шаман бросил на нее острый взгляд из-под лохматых бровей, недовольно скривил рот. Ответил не сразу, словно раздумывая, говорить или нет:

– Жертва это.

– Кому жертва? Зачем?

– Смерть отвлечь.

– От кого?

– Не знаю. Его дела, – Кхах мотнул головой на птицу, сидящую на плече.

Тут только Кари заметила, что ворон не связан.

– Не улетит он? – забеспокоилась.

– Не улетит, – спокойно заметил Кхах. – Договоренность у нас. Иди, помоги…

– Что делать-то надо? – Кари подошла, боязливо косясь на свежий звериный труп.

– Кровь собери, пусть постоит тут. Сердце и печень рядом положи.

– Мы есть будем лося?

– И не вздумай!.. – будто испуганно вскричал Кхах.

– Волки придут, – с опаской произнесла девочка, – или медведь…

– Нет, – под нос забормотал Кхах, по-прежнему потроша тушу, безостановочно кружась вокруг нее. – Не зверя мы приманиваем…

Словно подтверждая его слова, раздались быстрые шаги, и из лесу вдруг вышло маленькое существо, почти по пояс невысокому Кхаху – круглая фигура, одетая в серо-коричневые лохмотья, как в перья. Существо оказалось старой женщиной, скрюченной в три погибели, с таким морщинистым лицом, что складки кожи образовывали сплошные бугры на потерявшем всякие черты лице. Седые волосы выбивались вокруг лица и окаймляли редкой бородой острый подбородок. Коричневая шапочка напоминала засохший крупный лист. Ее черные, как будто без белков, глаза скользнули по девочке и остановились на Кхахе. Он, словно ожидая ее появления, спрятал окровавленный нож в рукав халата и отступил спиной к избушке, оттесняя плечом Кари.

– Бери, владычица, отнеси своему народу, – словно заискивая, произнес он на глазах изумленной девушки.

– Что просишь взамен? – старуха задумчиво заковыляла вокруг камня.

– Попросите смерть отступить перед молодой королевой Севера…

Птица на его плече не двигалась, словно неживой была. Старуха с невероятной силой вдруг закинула за спину огромную тушу мертвого зверя, которая полностью спрятала ее под свисающей кожей, рогатой головой и волочащимися по земле копытами, и быстро скользнула в заросли. Кхах повернулся к ней спиной, крепко схватил за руку Кари и устремился к дому. Боковым зрением девушка увидела, что на камне остались внутренности лося. Шаман затащил ее в избушку.

– Кто это был? – испуганно распахнув огромные глаза, прошептала девушка.

– Первые люди.

– Откуда они?

Шаман вздохнул, посадил ворона, словно окоченевшего, в клетку, закрыл ее и сел на лавку.

– Не упоминай о них без нужды… Живут в чаще Сумеречного Леса остатки первых людей. Другие они, не такие, как мы, от иных корней. Древняя магия им осталась доступна.

– А почему прячутся, как звери?

– Потому что время их уже ушло. Видят они то, что нам недоступно, слышат они нами неслышимое. Связь держат с другим миром…

– Зачем?

– Неужели ты думаешь, – сурово спросил Кхах, – что отсутствует связующая нить между теми, кто жил прежде, ныне живущими и теми, кто будет жить после нас?

Кари смотрела на него растерянно, ничего не говорила. Шаман продолжал:

– Как река берет свое начало на склонах гор, куда не проникнуть человеку, и течет в края, представить которые не можем – лишь насладиться нам дано ее разливом мимолетным, – так и жизнь течет от предков к потомкам, озаряясь светом сознания в нас. Но если забудем о связующей силе, направляющей все в этом мире, будем озабочены лишь хлебом насущным да потребностями жалкого существования в мире среднем, то измельчаем и выродимся.

– Так сам же говоришь, что не знаем мы ни начала ни конца… Как же разобраться, что нам следует делать и куда идти?

– Жизнь показывает, расставляет знаки. Смотреть нужно уметь, слышать неслышимое, видеть невидимое, дабы понимать течение жизни.

– Научишь меня?

– А что здесь учить? Все вокруг тебя смыслом полно. Без смысла ни лист не упадет, ни мысль не родится… Меньше о себе думай, наблюдай за миром.

– Научи меня в будущее заглядывать.

– Зачем тебе? – шаман тщательно закрыл слюдяное окошко меховой накидкой, и в избушке сразу стало темно, как поздним вечером.

– Чтобы знать, куда идти… чтобы не ошибиться.

– Чтобы не ошибиться – сердце слушай и знаки примечай вокруг.

– Сложно сердце слушать, – заметила Кари, взбираясь с ногами на лежанку. – Слишком многого ему хочется.

– А ты не обращай внимания, что ему хочется, а замечай, что ему действительно нужно, без чего не проживешь.

– А без чего ты не проживешь? – вдруг спросила Кари.

– Без смысла…

– И какой у тебя смысл? – не унималась девочка.

– У каждого свой смысл. Мой – читать следы тех, кто ушел, и следить за теми, кто придет.

– Зачем?

– Чтобы не потерялись те, которые в пути, – задумчиво сказал Кхах.

Мрак окутывал все… Мрак и запах тлена… и сырости… Где-то просачивалась и капала вода, и этот мерный глухой звук эхом отзывался по всему подземелью. Сюда не проникали ни солнечные лучи, ни звуки снаружи, и прятавшиеся люди уже потеряли счет дням. Иногда к звукам текущей воды примешивалось далекое топотание мягких лап.

Кап-кап-кап – раздавалось, как будто капли отмеривали время, ставшее бессмысленным для наблюдения. Изредка к этим звукам присоединялось тихое пение окончательно сошедшей с ума Мартины. Она баюкала давно умершего ребенка и пыталась втолкнуть разбухшую от молока грудь в уже много дней мертвый рот.

Водан весь сжался в комок. Его уже не тошнило от запаха разлагающихся трупов и испражнений, как и не болели глаза от ядовитых газов, поступающих в подземелье. Он привык ко всему, как будто родился и вырос, и провел всю свою короткую жизнь в темноте подземного склепа, среди разлагающихся трупов и сумасшедших людей, поедавших мертвую плоть своих товарищей…

Он забыл вкус хлеба, забыл, как выглядит солнце и небо… Или он хотел забыть? Да! Он хотел забыть все, что случилось до той ночи, когда их разбудил топот бегущих людей, звон металла, крики… До того момента, как мокрый человек с безумными глазами ворвался в дверь и убил всех – мать, его новорожденную сестру и старшего брата. И обернулся, чтобы заколоть и деда, бросившегося защищать их бедный дом со ржавым тупым мечом, слишком тяжелым для старика. Эта короткая задержка и позволила Водану молнией метнуться в дымоход и протиснуться в вонючую трубу, что и спасло ему жизнь.

Он вылез на крышу и оглянулся: понял сразу, что враг проник в город. На улицах Монатавана кипел бой… Повернул голову к черной цитадели, где мелькали факелы и звон металла доносился даже сюда – в бедный жилой квартал.

Водан увидел, как в маленьком внутреннем дворике позади их дома несколько людей пытаются отодвинуть решетку в саду, закрывающую сточную канаву. Скатился по черепице, повинуясь безотчетному чувству, побудившему его присоединиться к ним. Две женщины, старая и молодая, прижимающая к груди младенца, и старик сдвигали тяжелую решетчатую крышку, закрывающую вход в подземный коллектор. Одна из женщин, их соседка Мартина, узнала его.

– Водан, помоги…

И девятилетний мальчик оказался именно той недостающей силой, которой им не хватало, чтобы поднять чугунную решетку.

– Что там? – шепнул он, обращаясь к своим невольным спасителям.

- Никто не знает, что там, – так же тихо прошептала Мартина. – Но здесь – смерть…

Они опустились в зловонную воду, стекающую вниз. Молодая женщина, прижимающая к груди вдруг закричавшего тоненьким голоском младенца, поскользнулась на покрытом слизью и грязью стоке и провалилась вниз. За ней последовала старуха. А Водан и старик сумели закрыть проход, чтобы не возбудить подозрений у тех, кто увидит маленький внутренний дворик уже опустевшего дома.

Канализационный проход вел глубоко под землю, вливаясь в подземный коллектор, неизвестно кем и когда проложенный – Монатаван был старым городом, не одно поколение людей сменилось здесь с момента его постройки. Люди уже забыли, кто и когда проложил первые подземные сообщения…

Все четверо шли под землей, погрузившись по пояс – а Водану зловонная грязная вода доходила местами почти до шеи, – петляя, опускаясь все глубже и глубже под землю. Куда они идут? Куда они бредут во мраке неизвестного подземного лабиринта? Сколько времени они так петляли, пока вдруг не услышали приглушенные отдаленные голоса, плач и причитания женщины и стон мужчины?

Подземный коридор вывел их в большое помещение, вода отступила. Ноги ступали уже не по скользкому, покрытому струящейся водой туннелю, а по каменному полу, который тут же стал мокрым от стекающей с беглецов воды. Не было видно ни зги. Их услышали – вернее, их шаги. И плач, раздающийся рядом, и стоны внезапно прекратились. Они замерли, натолкнувшись друг на друга. Замерли и те, кто уже находился во влажном, душном зале. Некоторое время молчали все, потом не выдержала Мартина, по-прежнему прижимавшая ребенка к груди.

– Кто здесь? – ее голос разнесся по всему пространству большого помещения.

Кап-кап-кап… капала вода, нарушая вновь наступившее молчание. Отозвалась женщина, в голосе слышался испуг:

– А вы кто? Откуда?

– Сверху, – вдруг произнес старый Родри, сжав внезапно Водану холодные, узкие плечи костистыми пальцами.

– И мы… сверху, – сказала невидимая женщина. Помолчала и добавила: – Город будет взят.

– Откуда ты знаешь? – воскликнула старуха, жена Родри, шамкая беззубым ртом.

Ей ответил мужчина:

– Обнаружен подземный ход. Армия мятежного Валласа ворвалась в город. Войско раскинулось за стенами… Если им удастся открыть ворота – Монатаван падет.

– Что здесь? – не смог сдержать вопроса Водан.

– Склеп.

– А как вы сюда проникли?

– Как и вы, через подземный туннель под городом…

– Мы сможем выйти? – забеспокоилась Мартина.

– Сможем, – спокойно заметил невидимый мужчина. – Вот только неизвестно, зачем мы выйдем и куда… Если город взят, нас убьют тут же. Если подождем несколько дней, возможно, захватчики пойдут дальше, и нам удастся сохранить наши жалкие жизни.

Снова наступило тяжелое молчание. Молодая женщина опустилась прямо на пол и дала разревевшемуся младенцу грудь. Раздалось тихое чмоканье и сопение маленького заложенного носика.

– Устраивайтесь поудобнее, – произнес тот же голос. – У нас впереди долгое ожидание…

Но устроиться поудобнее им как раз и не довелось. Семеро уцелевших жителей Монатавана начали умирать один за одним.

Раненый мужчина умер на следующий день. И, умирая, позвал Водана:

– Парень… Ты должен остаться в живых. Если в этом мире есть хоть какие-то законы, хоть какая-то справедливость, если боги окончательно не отвернулись от него – кто-то должен остаться живым… На женщин не полагаюсь: их всегда забирает победитель, они умудряются полюбить врагов и родить от них детей… Но ты – ты вырастешь, и ты будешь помнить… ты будешь помнить все, что здесь произошло… Будешь? – вдруг переспросил, задыхаясь и без конца облизывая совершенно пересохшие губы.

Все ходили пить зловонную, липкую воду, капающую на выходе из зала. Поначалу Водан не мог представить, что ее можно не то что проглотить, а просто взять в рот. Но к концу первого дня жажда стала нестерпима…

Здесь, в подземелье, было сыро, но невероятно душно. Из трещин в земле просачивались газы, вызывающие слезотечение и боль в глазах, в носу и горле. И эта вонючая, мерзкая, отвратительная вода, тем не менее, помогала…

Раненый сказал сразу: «Я ухожу… Я потерял слишком много крови, не трогайте меня…» Это был мирный человек. Он сам говорил, что за всю жизнь никогда в руках меча не держал – лишь нож для разделки скотины и мясной топор, да и то с неохотой. Его дед был гончар, как и отец. С детства он делал посуду и большие чаны для хранения пищи и воды.

– Мои руки не умели убивать, – шепнул он Водану. – И это было ошибкой. Ты должен выжить. Ты должен стать воином. И ты должен отомстить. Боги выбрали тебя. Ты – единственный уцелевший.

Умирающий повторял это каждый час и без конца звал мальчишку к себе. Его жена не переставая плакала над ним. Она и убила солдата из армии мятежного Валласа, ворвавшегося к ним в дом ночью, прикончившего спавших детей и родителей и смертельно ранившего мужа. Убила, проткнув его вилами со спины с такой невероятной силой, что древко вошло в тело, проломив ребра, и уперлось в грудину, разорвав внутренности.

Ее муж истекал кровью. Она сама поняла, что его не спасти: каждое движение вызывает выброс новой струи горячей жидкости, уносящей с собой жизнь. Они почти не разговаривали между собой.

– Парень… – снова, уже угасающим голосом, позвал гончар.

– Я здесь, – шмыгнул носом Водан.

– Ты запомнил имя? Ты запомнил имя того, кого ты должен убить?

Да.

– Повтори…

– Варг…

– Да, Варг. Я назначаю тебя его палачом – от имени всех невинно убиенных этой ночью, от имени тех, кто не смог себя защитить… чьи души никогда не будут упокоены, и память о которых исчезнет с лица земли… Повтори… повтори еще раз…

Варг…

– Правильно, Варг. Я назначаю тебя его убийцей – нет, я назначаю тебя возмездием. Все те, кого ты любил и кто умер вчера ночью… твои предки и потомки, потерявшие возможность родиться, потому что женщины, которые должны были родить тебе детей, так и не вырастут. Мертвые девочки лежат на мостовых и в затихших домах, и их руки уже никогда никого не обнимут… Все они взывают к тебе: отомсти! Я никогда не думал, что способен на ненависть… Я никогда никого не убивал, только резал коз, и то после этого мне было тяжко… Но сейчас я хочу видеть, как кто-то перережет ему глотку… как кто-то вонзит ему в сердце кинжал… или отрубит голову. Если можно убить человека всеми возможными способами – пусть это случится! Повтори еще раз его имя, парень…

Варг…

- Правильно, Варг… Ты должен заставить его страдать так, как страдали мы этой ночью – как страдали мужчины, дети, старики, женщины… Я назначаю тебя его палачом, и мой дух будет преследовать тебя, неупокоенный, пока ты его не убьешь. Повтори его имя, парень…

– Варг, – Водан сам не заметил, что заплакал.

Гончар умер, сжимая его руку, не обращая внимания на рыдающую над ним жену, заставляя мальчика повторять имя того, о ком знали все – того, под знамена которого собрался весь мятежный Валлас. Бывший король арены Вандервилля, Варг-гладиатор…

После смерти гончара Водан с женщинами ощупали каждый угол, каждый камень. В подземный склеп вели только две дороги, больше выходов не было. Они оттащили труп подальше в туннель, чтобы разлагающееся тело не отравляло и без того отвратительный воздух. Он бесконечно пополнялся ядовитыми парами, просачивающимися из-под земли, и идущими от испражнений, вливающихся вместе с текущей водой.

Им показалось, или коллектор стал нести другие запахи: крови и мертвечины? Или это труп в тепле стал разлагаться так быстро? Или их собственные фекалии и моча?

Почти сразу со смертью гончара у Мартины пропало молоко, и ребенок стал пищать почти непрерывно. Его тоненький голосок разрывал мозг, сливаясь с каплями: кап-кап-кап… у-ааа… у-ааа… у-ааа… Водан затыкал пальцами уши, но ничего не помогало. Младенец кричал будто в его голове, а вода капала на темечко, превращая жизнь в невозможную, невыносимую пытку…

Старый Родри встал и так тяжело вздохнул, что вздрогнули все. Наклонился и долго шарил во мраке руками, собирая каменные обломки – угол саркофага откололся по неизвестной причине, и острые куски были рассыпаны на полу. Он, загребая ногами, пошел куда-то… раздался странный звук, как будто он разрывал руками что-то. Потом шаги приблизились снова, и Родри позвал:

– Мартина…

– Здесь я, – всхлипнула женщина.

Они плакали с женой умершего гончара, не прекращая. Плакали беззвучно и лишь когда изредка обменивались фразами, по их заложенным носам и всхлипывающим голосам можно было это понять. Старик подошел к ней. Все замерли…

– Ешь, – сказал очень странным голосом. – Ешь… если хочешь сохранить дитю своему жизнь – ешь.

- Что… это? Что ты мне даешь? Что это?! – Мартина вдруг закричала так громко, что от ее крика заложило уши.

Послышался шорох и глубокий вздох с места, где расположилась жена гончара. Как будто она поняла, что сделал Родри – женщина встала и пошла к нему. Раздались звуки борьбы…

Старик был еще крепок. Вжавшийся в стену Водан понял, что он оттолкнул подошедшую так, что она упала, и сурово сказал:

– Мужу твоему уже все равно, а дите жить должно… Ешь!

– Нет!.. Нет!.. Нет!.. – плакала Мартина, всхлипывая все громче и громче. – Нет!

– Как хочешь, – Родри отошел от нее и начал громко чавкать в темноте. – Водан, иди поешь…

– Что поесть? – выдавил мальчик из себя. – У нас ведь нет… нет еды…

– Не было… появилась, – старик что-то жевал. А потом сурово сказал: – Не хочешь есть, Мартина, потеряешь младенца своего.

Снова раздался плач вдовы… Она поползла на свое место. Водану уже не нужен был свет, чтобы следить за передвижением своих товарищей по несчастью в склепе. Ребенок плакал и плакал… Кажется, прошла целая вечность, когда жена умершего гончара вдруг глухо и громко сказала из своего угла:

– Ешьте… ешьте его, – и повысила голос: – Мальчик… Муж мой наказал тебе отомстить… за всех нас… за него… Иди, ешь.

– Что есть? – по-прежнему не понимая, прошептал Водан, внутренне сжимаясь.

– Иди, ешь… труп.

Они потеряли счет дням… У них теперь были и вода, и еда. Он не прикасался к еде, но ели ее уже все, кроме жены гончара и его, Водана. Ребенок перестал плакать, но умер вскоре… Однажды все проснулись от безумного крика Мартины:

– Нет!.. Нет!.. Нет!

Старый Родри подскочил к ней и сказал громко, обращаясь ко всем:

– Умер!.. Умер малец…

– Нет!.. Нет!.. Нет!.. – продолжала кричать Мартина, вскочила, вдруг бросилась к подземному ходу, и ее удаляющиеся быстрые шаги, зашлепавшие по воде, раздались во мраке, затихнув вдали.

Никто не шевелился… Долго ничего не было слышно. Снова шаги – на этот раз приближающиеся, – женщина шла и плакала в голос:

- Ход завален! Они засыпали канализационный сток! Мы замурованы!

Все вскочили и бросились туда, откуда только что вернулась Мартина. Миновали труп гончара – вонь была невыносима даже для них, уже привыкших и к газам из-под земли, и к сырости, и к запаху собственных фекалий и мочи… Держась друг за друга, гуськом, они шли в кромешной мгле, снова погрузившись в воду. И только сейчас поняли, что вода больше не текла! Это уже была стоячая вода – вход, которым они воспользовались, засыпали…

Развернулись, снова пересекли большую залу подземного склепа, прошли мимо трупа и направились уже в другую сторону, откуда спустились мужчина и женщина. И там их постигло то же самое: гора битых черепков, обрушившаяся сверху, засыпала вход в подземелье.

– А-а-а-а-а!!! – закричала Мартина так страшно, что у Водана закружилась голова и пустой много дней желудок скрутило адской болью.

Все было кончено… Все было напрасно, смерть настигла их.

Вначале умерла жена Родри, а старик, вероятно, сошел с ума, потому что сейчас ел не переставая, вгрызаясь в ее мертвое тело. Потом он начал стонать:

– Больно!.. Больно!.. Больно! – катался по полу из-за болей в животе и снова ел, и оправлялся там, где ел, а потом вдруг замолк…

Водан вдруг вспомнил, что давно не слышал голос жены гончара… Она так и не сказала, как ее зовут. Он пошел на ощупь к тому месту, где она всегда сидела – пошел молча, крадучись, пока не наткнулся на что-то холодное и мокрое, раздувшееся и мягкое… Она тоже умерла.

Вонь вокруг стояла нестерпимая. Сошедшая с ума Мартина пела тоненьким голоском младенцу, труп которого разлагался в ее руках, и время от времени говорила:

– Ешь!.. Ешь!.. Ну пожалуйста, ешь! Почему ты не хочешь грудь? Она ведь полна молока!..

Водан забыл, кто он и как его зовут. Он забыл глаза своей матери и имя своего брата. Но он хорошо помнил того мокрого полуголого человека, который ворвался в дом, чтобы убить их всех… И помнил имя – Варг…

Он открыл глаза… Что это? Откуда-то доносился топот маленьких ног. Встал и пошатнулся… Кружилась голова, но она кружилась уже постоянно. Мальчик упал и пополз на четвереньках, снова растянулся всем телом и потерял сознание, наткнувшись на что-то, что раньше было кем-то из живых. Вновь открыл глаза, пришел в себя. Писк и топот маленьких лап приближались. Водан вдруг явственно услышал в своей голове слова: «Ты должен выжить. Ты должен стать воином. И ты должен отомстить. Боги выбрали тебя. Ты – единственный уцелевший… А теперь иди… иди туда, куда бегут крысы».

Водан начал зубами рвать отвратительную, вонючую, слизкую плоть. Проглотил и почувствовал, как внутри все сжалось резкой, раздирающей болью… Мартина больше не пела. Умерла? Это уже не имело значения…

Он молча пополз туда, где шли крысы, повинуясь безотчетному чувству, не думая ни о чем и уже не ощущая ничего: ни ужасной боли в желудке, ни ран от раздираемого камнями тела.

Водан полз на звук маленьких лап, то и дело теряя сознание. Все его иссякающие силы, вся его угасающая жизнь превратились в этот последний порыв, последний рывок… Он не заметил, как вновь потерял сознание и пришел в себя от боли – страшной, ужасной боли в ухе. Закричал и сам себя не услышал, но почувствовал, как побежали по нему маленькие, теплые, колючие лапы…

Ощупал голову: вместо одного уха была яма, мокрая и невероятно болезненная. Крысы начали есть его живым… Мальчик снова сделал последний уже рывок туда, куда ушли крысы, и протиснулся в какой-то невероятно узкий, заваленный чем-то острым лаз. Он не помнил больше ничего…

Водан очнулся от покачивания и боли. Кажется, болело все: каждый дюйм тела, болели даже мысли… Его по-прежнему окружала темнота, что-то сдавливало голову, которая разрывалась от шума пульсирующей крови.

Кто он? Где он? Он умер? Он жив? Нечто коснулось его пересохших, покрытых коркой губ… Что это? Он вспомнил – вода! Чистая, прохладная вода! Кто-то пытается влить ее ему в рот… Мальчику удалось сделать несколько глотков, прежде чем снова провалиться в беспамятство… Откуда-то издалека донеслись слова: «Неужели выживет?» Другой голос что-то ответил, но окончания разговора Водан уже не слышал…

Варг сжимал в ладонях лицо Эды. Какие холодные щеки, как лед… какая тонкая кожа… Он видел синие спавшиеся вены на шее. Нет! Нет! Нет! Только не это! Она жива?.. Или она уже умерла?

Когда он увидел ее, лежащую под кустом калины в луже крови со стрелой в груди, он снова забыл, кто он и что делает в этом мире. Он забыл про брата, он забыл про всех его солдат. Он уже не помнил, о чем говорил с Тимуром и что собирался сделать. Он весь был с ней – в ней была вся его жизнь, в ней заключался весь его мир.

Сколько ненависти всегда клокотало в его груди! Сколько ненависти… Ненависть, которая была его другом, которая питала его столько лет… У ненависти есть сила – ненависть дала ему возможность пережить все, что случилось с ним. Но любовь, только любовь заполняет сейчас все его существо… У кого больше силы: у ненависти или у любви? Он попытался возненавидеть ее смерть и не смог… Только любовь…

Во все времена смерть была богиней. Ей поклонялись, ей приносили жертвы, у нее просили так много… Он никогда ничего не просил ни у кого – ни у людей, ни у богов. Сейчас он разговаривал со смертью: «Смерть, я знаю, ты всегда рядом. Ты стоишь у каждого за левым плечом и ждешь своего часа… Но не сейчас, не ее. Возьми меня, возьми все, что хочешь, но оставь ей жизнь!»

Он молился… Он столько лет не молился, он забыл, что это и как это делают. Кому он молится? Смерти… Откуда в нем столько любви? Неужели она, смерть, заберет у него эту красивую тонкую женщину с лисьей косой и светло-бронзовой кожей? Он никогда никого не любил так, как Эду – ни мать, ни отца, ни брата, ни Веронику, ни их детей…

«Я люблю ее, я так ее люблю! Я никого и никогда не любил до нее, мне это только казалось… И теперь, когда я узнал, что такое любовь, ты не можешь ее забрать! Не сейчас, пожалуйста! Не сейчас… Ты не можешь ее взять… нет… Она тоже твоя слуга, она сеет смерть вокруг, она безжалостна… Ты не можешь убить саму себя. Ей неведома любовь… Ей была неведома, до меня… Она любит меня! Неужели она пришла в этот мир только затем, чтобы узнать что такое любовь и умереть? И это единственное ее предназначение в этом мире? Возьми меня, возьми моих друзей, возьми жизнь моего брата, – он понимал кощунство своих мыслей, но не мог прекратить этот разговор со смертью, – возьми все, все… Мое тело давно не имеет ценности… ни мой разум… ни моя жизнь… Ничто не имеет ценности, кроме ее жизни! Возьми мою память. Я отрекаюсь от себя… Мое прошлое… моя ненависть… возьми все, что у меня есть. Ты видишь, я наг перед тобой! Смерть, возьми все, что ценно для меня: мои воспоминания, мою прошлую жизнь, глаза моих растерзанных детей, тело моей первой жены… Я никого не любил и никого не люблю кроме нее. Души всех убитых мною – воинов, женщин, мужчин, армейских, мирных жителей – возьми все, только оставь ее. Не сейчас, не на моих глазах… После меня, пожалуйста, после меня!»

Он не понимал, откуда капала вода на ее уже посиневшее лицо. Голубоватые капли на голубой коже… Он не помнил, как он поднял ее распластанное тело и прижал к себе, кто заставил его сесть на коня и повернуть к лагерю. И ни в коем случае не трогать, ни в коем случае не трогать торчащую из груди стрелу!

Кавада… Кавада приехала сегодня. Она лекарь… Она хороший лекарь. Она должна ее спасти…

Варг не помнил, как он прискакал в лагерь, прижимая Эду к груди… Откуда вдруг взялось все: простыни, покрывала, сама Кавада в мужской, короткой на нее одежде, с поцарапанными кистями и такими непривычно короткими волосами, все время вылазившими из-за ушей и падающими на щеки… Кто и как отобрал его сокровище из рук и уложил его жену на землю? Кто и что делает с ней?

«Вернись! Вернись! Вернись… вернись… вернись… вернись…» – Варг потерял ощущение времени, места, ее холодного лица в своих ладонях. Где это он? Камни… черные камни вокруг. Он почувствовал холод, смертный холод на своем лице. Не ветер, нет – просто смерть… Увидел Эду, идущую меж камней вдаль… «Эда! Эда! Эда!» – он бежал за ней и не мог ее догнать, ноги вязли в клочковатом тумане. Варг плакал, и слезы катились по лицу.

– Эда, не оставляй меня… или возьми с собой!

Она обернулась, пустые янтарные глаза смотрели сквозь него и ничего не видели…

– Мама! – закричал вдруг тонкий голос, – Мама… мама… не уходи!

Они повернулись на голос оба: он и она, уже почти окутанная серым туманом. К ним откуда-то со стороны, где с шумом текла быстрая вода, бежал ребенок с льняными волосами и глазами цвета зеленого льда… Ребенок? Откуда тут взялся ребенок? Варг испугался, что пока он смотрит на малыша, Эда исчезнет. Он слышал голос, зовущий: «Мама, не умирай! Пожалуйста, не умирай!» – но смотрел только на нее, исчезающую в вязком тумане.

Что-то произошло, в его руках появилась сила… Он раздвигал завесу серого тумана, который вдруг перестал сгущаться. Он шел сквозь пелену, как будто это был поток воды, поглощающий ее. Ребенок исчез из виду… Вся его сила, вся его воля были направлены на борьбу с этим туманом. Варг приближался к Эде, он видел уже ее безжизненные глаза – они смотрят и не замечают его… Его кисть прошла сквозь руку призрака. Он заключил ее в объятия и почувствовал, что она принимает форму.

Воздух уплотнялся, превращаясь в камень. Кто-то коснулся его бедра… Взгляд Варга скользнул вниз: светлая головка, кольцо маленьких ручек обнимает ноги Эды.

– Мама, не умирай! Я не хочу! Я хочу жить! Мама!!! – ребенок поднял зеленые глаза, полные слез.

Время остановилось, мир замер… Она принимала объем и плотность в их объятиях…

Сквозь туман забытия прорвались слова Кавады:

– Держите ее! Держите крепче! Она жива! Она возвращается!

Варг еще раз сжал ее лицо между ладонями… И услышал этот крик – крик смертельно раненого животного. Он даже не понял, откуда идет этот звук… И тут закричал Тарис, прижимающий плечи его любимой к земле, чтобы тело не двигалось, пока Кавада извлекала стрелу.

– Сердце! Сердце бьется!

Услышал и не поверил, сжимая по-прежнему крепко недвижимое лицо между ладонями.

– Держите ее, держите, держите, – захлебываясь в словах, шептала Кавада. – Вот он… вот он… я достала его… Этот наконечник… он не был отравлен… Наконечник не был отравлен!

Тело Эды оживало под ее руками, напрягаясь, сотрясаясь в конвульсиях – сильное, живое тело. Сила и жизнь возвращались в него. Тарис сжал плечи раненой с такой силой, что вдавил их в землю. Дван лег ей на ноги, прижавшись головой к бедрам, чтобы она не могла двинуться. Эда была жива, она билась в их руках… Они крепко держали ее, не давая пошевельнуться.

– Держите ее! Держите! Держите! – уже кричала Кавада, заливая что-то тягучее, моментально твердеющее в дыру на правом плече, сразу возле грудины. – Держите ее… держите ее… держите ее… Она не должна двигаться!

Снова этот крик… Это Эда так умеет кричать? Она кричит, она мучается… Боги, какое счастье – ей больно! Она жива!