Прорыв

Глава тридцать вторая

Лиам

Алия:

Забей побольше на льду, и, возможно, ты забьешь, когда уйдешь со льда.

Я в раздевалке, и тренер бросает на меня неприязненный взгляд, вероятно потому, что мне не положено разговаривать по телефону во время этих командных бесед. Но мне все равно. Я не буду игнорировать свою девушку.

Я:

Я забиваю каждую ночь, когда ты в моей постели. Буквально каждую ночь. Тебе действительно стоит переехать ко мне.

Последние два месяца у нас все прекрасно. Были ссоры, разногласия и много примирительного секса после. Но большую часть времени нам было так чертовски хорошо, что это просто невероятно. Я не знаю, как я мог испытывать хоть малейшую радость до того, как Алия оказалась рядом. Не думаю, что когда-либо испытывал.

― Кинг, как только ты будешь готов, мы ждем тебя, ― кричит тренер.

― Простите, тренер. ― Я бросаю телефон в шкафчик позади себя. Сегодня мы играем дома против «Даллас Долфинс». Это дерьмовая команда, и о победе в данном случае не стоит волноваться. Не понимаю, чего это тренер так переживает.

― Ладно, отправляйтесь в туннель. И помните, если вы сегодня проиграете, то станете посмешищем всей лиги, ― напутствует нас тренер.

― Постарайся не облажаться, Кинг, ― говорит Грей, шагая передо мной.

― Я не проигрываю, ― говорю я ему.

― Что случилось с той игрой против «Филадельфии» два дня назад? ― бросает он в ответ.

Он имеет в виду игру, которую мы проиграли с разницей в одно очко.

― Это ты вел себя как гребаный мудак и провел половину игры на штрафной скамейке, ― говорю я.

Я не знаю, что с ним происходит. Алия беспокоится о своем брате, но он держит свою проблему в тайне. Он предпочитает вымещать злость на игроках соперника. И на мне, на льду. Я знаю, что он намеренно позволяет мне получать удары чаще, чем следовало бы. В половине случаев он даже не пытается их остановить. Не то чтобы меня это волновало. Я справлюсь с тем, что меня пихают в борта несколько раз за вечер.

― То есть ты хочешь сказать, что без меня тебе не победить. Понятно. ― Грей пожимает плечами.

Я ничего не отвечаю. Вместо этого я выхожу на лёд. Толпа сегодня шумная, и когда я смотрю на трибуны, то вижу много людей с моим номером. Все больше фанатов «Рыцарей» признают меня, считая своим. Но они не те, кого я ищу. Я бросаю взгляд в сторону штрафной скамейки и нахожу ее. Алия сидит неподалеку со своими подругами. Я качусь к ней и останавливаюсь прямо перед бортом.

― Покажи. ― Алия смеется.

― Встань и повернись, ― говорю я ей.

― Нет, ― кричит она в ответ. На ней свитер «Рыцарей», но спереди нет номера, так что я не уверен, мой он или нет.

― Алия, не заставляй меня прыгать через борт, ― предупреждаю я.

Она вздыхает и поднимается на ноги. Когда она наконец поворачивается, хотя и неохотно, я вижу свое имя, написанное на ее спине.

― Отличный свитер. ― Я подмигиваю ей, а затем поворачиваюсь и направляюсь в противоположную сторону, туда, где все разминаются.

До конца третьего периода остается две минуты, и мы выигрываем пять шайб. Нет никаких сомнений в том, кто ведет эту игру, да и никогда не было. Судья вбрасывает шайбу, и я выигрываю, пасуя ее туда, где должен быть Грей, но его там нет. Нет, его перчатки и клюшка на месте, но не он. Потому что он сидит на каком-то бедном ублюдке, который, должно быть, не так на него посмотрел.

Четыре игрока «Далласа» набрасываются на Грея. Да к черту. К тому времени, как я до них добираюсь, Люк уже оттаскивает одного из них и бросается на него с кулаками. Я присоединяюсь к хаосу. Может, я и не лучший друг этого парня, но он все равно мой гребаный товарищ по команде. И я не собираюсь сидеть сложа руки и позволять кому-то избивать одного из нас.

Один на один ― это нормально. Но четверо на одного? Нет, блядь.

Меня бьют по голове чем-то твердым. Когда я поднимаю глаза, то понимаю, что это была клюшка. Какой-то гребаный ублюдок только что ударил меня клюшкой по голове. Я прихожу в ярость. Вцепившись в его форму, я отвожу правую руку назад и бью его прямо в челюсть. Его голова откидывается в сторону, и изо рта брызжет кровь. К тому времени, когда судьи смогли навести порядок, у нас на штрафной скамейке четыре игрока, а у «Далласа» ― три. Как, черт возьми, один из их игроков избежал этого, я понятия не имею.

Я смотрю туда, где должна быть Алия, прямо рядом со мной, пока я здесь. Но ее нет. Она ушла.

― Она не любит кровь. Не любит видеть кровь на льду, ― говорит Грей. ― Поэтому она уходит, когда начинается драка или что-то в этом роде.

― Но она любит хоккей, ― говорю я.

― Любит, но не драки. Она боится коньков ― во всяком случае, их лезвий.

― Понятно. ― Я киваю. Я понимаю, почему она не любит кровь и острые предметы. Ее собственная мать вскрыла ей запястье, когда она была совсем маленькой.

― Что ты имеешь в виду? ― спрашивает Грей.

― Просто с учетом того, через что она прошла, я понимаю, почему она не любит лезвия и кровь.

― Она сказала тебе? ― Он наклоняет голову, словно пытаясь что-то понять. Я киваю головой. ― Черт. Она не говорит об этом. Ни с кем, ― говорит он больше для себя.

Я испытываю чувство гордости от того, что она чувствует себя достаточно комфортно и безопасно со мной, чтобы говорить о том периоде своей жизни.

Я ухожу со стадиона так быстро, как только могу, когда игра заканчивается. Я сбегаю еще до окончания интервью. Они могут выписать мне штраф за ранний уход. Мне плевать. Мне нужно убедиться, что с моей девушкой все в порядке. Она прислала мне сообщение, что у нее болит голова, поэтому она рано ушла домой и что мы увидимся завтра. Иногда я думаю, знает ли она, с кем встречается. Как будто я не отправлюсь к ней…

Я вхожу в ее дом и смотрю на камеру, установленную над ее дверью. Я знаю, что ее отец следит за тем, кто приходит и уходит. Алия ненавидит это, но мне это нравится. Никогда нельзя перестараться с безопасностью, верно?

― Детка, ты здесь? ― зову я. В квартире темно и тихо, поэтому я пробираюсь в ее спальню и нахожу ее свернувшейся калачиком на кровати.

Она открывает глаза, когда слышит, что я вошел.

― Лиам, я думала, мы встретимся завтра, ― говорит она.

Я снимаю обувь и стягиваю через голову футболку. Оставшись в одних трусах, я забираюсь на кровать, кладу ее голову себе на грудь и обхватываю ее руками.

― Почему ты не сказала мне, что вид крови тебя беспокоит? ― спрашиваю я.

― Потому что это глупо. Не нужно придавать этому слишком большое значение, ― говорит она.

― Ты права, но я хочу знать. Я хочу знать все о тебе, Алия. Хорошее, плохое, уродливое ― не то чтобы у тебя могло быть что-то уродливое.

― Отличный ход. ― Она смеется.

― Я правда так думаю. ― Я пожимаю плечами.

― Я не люблю кровь и мне не нравятся лезвия. Но, в основном, мне не нравится, когда тебе причиняют боль. Я знаю, что это твоя работа и ты ее любишь, но я чувствую каждый удар, каждое столкновение. Не физически, конечно. Но когда тебе больно, больно и мне, ― говорит она.

― Значит, я тебе нравлюсь, да?

Она шлепает рукой по моей груди.

― Ну, ты так настаиваешь на том, что ты мой парень, и все такое, что я решила, что мне пора смириться с этим. Некоторые назвали бы это стокгольмским синдромом.

― Ты помнишь первый день нашей встречи? ― спрашиваю я.

― Как я могу забыть? Ты выбежал из душа голым.

― Тебе понравилось шоу.

― Ты голым убил паука хоккейной клюшкой. Это было уморительно.

― Я чертовски боялся этого проклятого паука. Я убил его ради тебя, потому что, когда я смотрел на тебя и видел страх в твоих глазах, я хотел стереть его с лица земли. Это заставило меня посмотреть в лицо своим собственным страхам.

― Я знаю. У тебя руки тряслись.

― Пауки ― поганые существа. Я их не люблю. ― Я глажу ее по руке. ― Дело в том, что какими бы ни были твои страхи, я хочу победить их вместе с тобой.

― Или… я могу просто продолжать жить, игнорируя и избегая их? ― говорит она.

― И это тоже, ― говорю я. ― Тебе было весело с девочками сегодня вечером? ― спрашиваю я, меняя тему.

― Они хотят поужинать.

― Хорошо.

― С тобой, ― уточняет она.

― Хорошо, а ты не хочешь?

― Я не хочу, чтобы они тебя поджарили, а я знаю, что они это сделают.

Я смеюсь.

― Детка, я пережил твоего отца и трех твоих братьев. Думаю, я смогу справиться с твоими подругами. Организуй ужин.

― Я так и сделаю, но не говори, что я тебя не предупреждала, ― говорит она.