Прощальные слова

Глава 1

Эмма

Прекрасно, я снова опоздаю. Опускаю взгляд на часы на радиоприемнике в машине и мне становится нехорошо, пока я сижу здесь и жду, когда же мне позвонят. Я не понимаю, каким образом я могу предугадать, во сколько точно приеду в какое-то место. Мама считает, что это из-за того, что я работаю сама на себя, сама создаю себе рабочее время, но дело не в этом. У меня есть работа и сроки, к которым все должно быть сделано. А мама работает по часам в должности секретаря в центре города, так что она каждый день обедает в одно и то же время. Пусть наши графики не всегда совпадают, я очень стараюсь быть пунктуальной, но мне сложно предсказать свое ежедневное расписание и движение транспорта.

Я влетаю на стоянку «Панеры» и вижу маму, стоящую перед входом и опирающуюся на одно бедро, с раздраженной гримасой на лице, пока ее пальцы неистово стучат по кнопкам на телефоне.

Совсем неудивительно, что через пять секунд, пока я паркую свой джип, раздается телефонный звонок. Если б она не была так занята, набирая мне, то увидела бы, что я приехала еще минуту назад.

Я решаю не брать трубку и иду к ней, наблюдая, как она разговаривает сама с собой. Я предполагаю, что как раз сейчас ее перебросило на автоответчик, и как только ступаю на тротуар, в метре от того места, где она стоит, она начинает свое «Эмма, ты где?» сообщение:

— Ты уже на две минуты опоздала, и я волнуюсь, вдруг что-то произошло. Пожалуйста, перезвони сразу, как получишь это сообщение.

— Я здесь, мам, — говорю ей и улыбаюсь в надежде, что это поможет смягчить ее рассерженный взгляд.

— О, — говорит она, — я искала тебя. Ты ведь знаешь, что обед в час дня.

— Я работала с клиентом, мам, и опоздала всего лишь на две минуты, — напоминаю ей. Я быстро обнимаю ее и целую в щеку, прежде чем сделать несколько шагов к двери.

— Прости, просто у меня сегодня плохой день.

На секунду мое сердце перестает биться, когда я начинаю перебирать в голове список того, что могло пойти не так, вызывая такое подавленное выражение ее лица.

— И что случилось?

— На самом деле ничего не произошло, — начала она.

— Бабуля в порядке? — спрашиваю я. С тех пор, как десять лет назад умер дедушка, мы по очереди навещаем ее, поскольку она отказывается от того, чтобы ее «забрали» из дома и «поместили» в дом престарелых, или морг, как она это называет.

— Да, с ней все хорошо, просто немного злится.

— Почему?

Мама закрывает лицо рукой и качает головой:

— Я не знаю, Эмма. У нее снова участилось сердцебиение, и она уверена, что сегодня умрет.

Мама часто драматизирует, но бабушка обычно не разбрасывается словами о смерти, так что я понимаю, почему она так взволнована.

— Я заеду к ней после обеда, и дам тебе знать, когда увижу, что с ней все в порядке. Это тебя успокоит.

Сделав вид, что я не сказала ни слова, мама открывает дверь «Панеры» и заходит внутрь. Я понимаю, как она не может смириться с мыслью, что бабушки может не быть рядом, я чувствую то же самое, но мама еще и настраивает себя на беспокойство каждый день.

Мама молча встает в конец очереди, прищурившись смотрит на меню перед тем, как достать очки из сумочки.

— Ты всегда заказываешь куриный сэндвич на гриле. Выберешь сегодня что-нибудь другое? — спрашиваю я ее.

— Нет, просто смотрю, может быть они добавили что-нибудь новое в меню.

— Не думаю, что что-то поменялось с прошлой недели, ¬— говорю, пытаясь сократить время изучения каждой колонки.

Она снимает очки, возвращая их обратно в сумочку, и оглядывает несколько человек, стоящих в очереди:

— Эмма, — шепчет она, — ты видишь его вон там? — она указывает на мужчину в начале очереди и работающего за кассой. Должно быть он одинок и свободен… в противоположность мне, ведь я в отношениях. Но она, тем не менее, предпочитает этого не замечать.

— Нет, — говорю ей, — не надо.

— А он симпатичный, — говорит она с усмешкой. Я очень рада, что теперь ей лучше, но делает она это за счет меня.

— Пожалуйста, хватит, мам, — бормочу я, не скрывая раздражения.

— Я хочу внуков, ¬— отвечает она нараспев.

— Мне всего лишь тридцать один, — возражаю я, — еще куча времени.

— Я не хочу, чтобы ты ждала так же долго, как я, Эмма. Рядом с тобой я чувствую себя старой курицей, и мне это не нравится. К тому же, нравится тебе это или нет, твои часики тикают, а ты с неправильным мужчиной, — она чувствует необходимость добавить это.

— То есть ты действительно считаешь, что мне стоит попробовать с кассиром в ресторане быстрого питания? Я — карьеристка с некоторым количеством долгосрочных целей, и запоминание номеров позиций в меню не входит в их число.

Вот как проходит обед каждый раз, когда я встречаюсь с ней в течение недели. Я люблю маму до смерти, и мне нравится проводить с ней время, но мы не сходимся во взглядах на мою личную жизнь, мою карьеру, мой образ жизни или диету. На самом деле, иногда мне кажется, мы находимся на совершенно разных планетах.

— Мам, не волнуйся за меня, хорошо? Я разберусь со всем.

— Я всегда буду волноваться, Эмма. Ты моя дочь. Ты не счастлива, и это очевидно.

— Я счастлива, — лгу я, пытаясь выдавить из себя улыбку, чтобы закончить разговор. Но никто не знает меня лучше, чем она. Я для нее как открытая книга.

— Но ты не проживаешь свою жизнь на полную, — возражает она.

— Мама, папа ушел пятнадцать лет назад, а ты с тех пор одна. Вот оно счастье? Ты живешь на полную?

— Ты мое счастье, Эмма.

Иногда чувство вины переполняет, и я думаю, она это знает.

Как только я сажусь в машину, мой телефон жужжит, и я тихо ругаюсь. Между звонками по работе, от мамы и Майка, которых в последнее время стало раздражающе много, у меня почти нет времени отдышаться. Достаю телефон и вижу на дисплее имя Майка. Не хочу говорить с ним прямо сейчас, но он продолжит звонить, пока я не возьму трубку, так что я тяжело выдыхаю и отвечаю.

— Привет, — стараюсь звучать тепло и выезжаю с парковки.

— Есть минутка? — спрашивает он и откашливается. Он делает так каждый раз, когда его что-то беспокоит.

— Конечно, — говорю это, хотя совсем не хочу слышать то, что он собирается сказать. «Прости» со мной больше не работает, а нескончаемые споры меня уже вымотали.

— Эм…извини за то, что я сказал вчера вечером, — звучит это так, будто он робот, или словно он просто произносит заученный текст. Я слышала этот треп миллионы раз.

— Хорошо, — отвечаю я.

— Что с нами происходит? — его голос преднамеренно звучит раскаянно, почти фальшиво.

— Я не думаю, что проблема в нас, Майк.

— Почему это всегда я? — как обычно, он тут же начинает спор.

Чем же еще я хочу заниматься в два часа дня, в свое обеденное время?

— Не я вчера вернулась домой в пьяном угаре, — напоминаю ему.

Он рычит в негодовании и говорит:

— Я не был пьян.

— Запах виски ощущался на другом конце комнаты, Майк. Зачем ты врешь? Я с пониманием относилась к твоим выходам с друзьями несколько раз в неделю, даже когда ты приходил с запахом травки и чужих духов. Я продолжаю себе говорить, что ты еще просто не созрел, что ты повзрослеешь в какой-то момент, но нам уже по тридцать, и мне надоело ждать.

Моя жизнь состоит из переездов от одного «Старбакса» к другому, ожидая хоть каких-то изменений в рабочем графике, встреч с мамой на обеде и моих визитов к бабушке, когда вечером я в ужасе от необходимости возвращаться в маленький, пустой дом, который мы делим с Майком.

— К тому же, дома постоянно катастрофа: твои носки разбросаны по всем углам, грязное белье и полотенца валяются на входе в ванную и пустые коробки от пиццы, наваленные сверху на заполненное мусорное ведро ¬— все это стратегически продумано, чтобы мне было, что убирать, когда я возвращаюсь поздно домой.

Я не могу жить так всю жизнь.

— Так что, мы расстаемся в четвертый раз за этот месяц? — спрашивает так, словно его это совсем не смущает.

Это ничего не значит для него, потому что я не могла сдержать слово, когда говорила, что между нами все кончено. Еще хуже то, что он множество раз говорил мне об отсутствии у меня «яиц», из-за чего я и не смогу его оставить, напоминая, что мне некуда идти и моя работа внештатного дизайнера не может обеспечить мне надежные финансы.

Честно говорю ему:

— Я не думаю, что мы можем быть вместе.

Я не люблю его так, как думала когда-то, что люблю. И несмотря на то, что должна признать, что мама, возможно, права, это не та жизнь, которую я хочу.

Сейчас я достаточно спокойна, что неестественно для меня, обычно ведущей себя совершенно противоположно во время таких споров. Я борюсь за то, во что верю, меня сразу поглощает возмущение, а сейчас я абсолютно ничего не чувствую.

Он говорит:

— Прекрасно, тогда забирай вещи. Мне без разницы.

Это должно меня ранить, но я все еще не чувствую ничего. Не знаю, что сказать, но это мой самый серьезный шаг на пути к тому, чтобы уйти от Майка. Просто нужно продолжать, не оглядываясь назад.

— Я сегодня заберу свои вещи.

— Как хочешь. Завтра же вернешься, будешь говорить, как сильно любишь и нуждаешься во мне. Мы уже проходили через это дерьмо миллионы раз, Эмма.

Я уже на подъездной дорожке у дома бабушки, разговор с Майком нужно закончить до того, как я зайду внутрь. Ее отношение к нему то же, что и у мамы.

— Ты сегодня будешь дома? — мой голос передает желание повесить трубку.

— У меня планы с парнями. Девин уходит в академический отпуск с завтрашнего дня, так что мы выпьем.

— Хорошо, тогда я, наверное, уже уйду к тому времени, как ты вернешься.

— Точно, — он насмехается, — ты к тому времени уже будешь спать в моей кровати. Зачем эта ненужная драма, Эмма. Просто прекрати. Мне нужно работать, раз я уже потратил весь свой обед, слушая твои пустые угрозы.

«Это ты мне позвонил», — хочу сказать. — Хорошо, — снова спокойно произношу, — хорошего дня…?

Я вешаю трубку. Хотела бы я иметь возможность удалить Майка из своей жизни так же легко, как могу удалить его номер из телефона. Как бы там ни было, мне нужно ненадолго выбросить этого человека из мыслей, чтобы натянуть на себя улыбку для бабушки. Она всегда понимает, что что-то не так по тому, как я моргаю.

Захожу в дом, вижу ее, наклонившуюся над столом в гостиной.

— Бабушка, что случилось?

Она, подпрыгнув, хватается за ворот своей блузки и кажется напуганной.

— Эмма, — вдох, — я тебя не ждала.

Я смотрю мимо нее, в сторону микроволновки:

— Сейчас ровно два пятнадцать.

В это время я обычно и прихожу. Мама ее навещает по утрам, перед тем как уйти на работу, я — днем, а тетя Энни — как раз перед ужином. К счастью, мы все живем поблизости.

— О, точно, извини, — говорит она.

— Ничего страшного, — отвечаю ей, нежно прикасаясь к ее плечу и направляя в гостиную, — что-то случилось?

— Да, — слово выходит дрожащим.

— Тебе больно? Что происходит? — задаю вопрос, сразу же начиная беспокоиться, но я уже знаю о сегодняшних болях в груди, которые начались чуть раньше.

— Мне кажется, я сегодня умру, — слова звучат беспомощно.

— Нет, это не так — говорю я, помогая ей сесть.

Бабушка осторожно садится, погружаясь в мягкость своего потертого кресла.

— Мне девяносто два, Эмма. Это на семьдесят четыре года больше, чем я рассчитывала прожить.

Я сажусь на подлокотник кресла и кладу голову на ее хрупкое плечо.

— Почему ты так говоришь?

Измученно вздохнув и слегка покачав головой, она отвечает:

— Я не знаю, — ее рука падает на колени, глаза распахиваются, будто бы она смотрит сквозь стену или видит призрака, — это просто правда. Я не должна здесь быть.

Я не совсем понимаю, о чем она говорит, мне бы хотелось, чтобы бабушка объяснила чуть больше.

— Мое сердце болит. Руки трясутся и голос дрожит, но я не готова к тому, что все это закончится.

Я вскакиваю на ноги:

— Я звоню в 9-1-1, потом твоему врачу. Ты сегодня утром принимала аспирин?

— Нет, — огрызается она, прежде чем потянуть меня за руку, чтобы я села обратно, — у меня болит внутри. Мне страшно.

— Я не понимаю, о чем ты говоришь?

Она так не разговаривает. Она сильная и храбрая, никогда не боится.

Она снова говорит:

— С тех пор прошло уже больше семидесяти четырех лет.

— С каких пор?

— Это неважно, — она кладет голову во вмятину, которую пролежала на своем кресле за столько лет. Ее глаза закрываются, и она кладет свою мягкую руку на мою, — Эмма, ты навсегда останешься моей любимицей. Ты ведь знаешь это?

— Бабушка! — испуганно кричу я. Надавливаю руками на ее плечи и трясу, — Бабушка!

Нет, нет, нет! Я бегу к телефону, набираю 9-1-1, мои руки трясутся. Мир застывает во времени, когда я жду, что кажется вечностью, прежде чем меня соединят.