Прощаю и люблю

9

Наступившая тишина, казалось, потрескивала от напряжения.

— Надеть что-нибудь? — медленно переспросил Герри.

Он встал и посмотрел на нее с высоты своего роста. Шерон чувствовала на себе его взгляд, но не могла набраться смелости поднять глаза.

Что я натворила, зачем я это сказала? — думала она в ужасе.

— Так вот, в чем дело? Выходит, все это из-за меня? — мрачно спросил Герри. Прежде чем Шерон успела пошевельнуться, он схватил ее за запястье и прижал пальцем неистово бьющуюся жилку. — Значит, вот почему вы напрягаетесь всякий раз, когда я подхожу к вам ближе, чем на ярд? Потому что я кажусь вам таким…

— Неотразимым, — хрипло пролепетала Шерон.

Признание далось ей нелегко, обожгло горло, но она чувствовала, что должна произнести это слово сама, прежде чем Герри швырнет его ей в лицо. Никогда в жизни не испытывала она такого унижения и не чувствовала себя такой беззащитной. В то же время Шерон ощущала странную легкость, почти облегчение оттого, что наконец призналась Герри в том, что с ней происходит. Словно она всю жизнь бегала от опасности, а потом, оказавшись перед лицом неизбежного, просто отдала себя на милость судьбы.

— Неотразимым? — переспросил Герри. В его голосе послышались какие-то странные нотки. — Я собирался сказать прямо противоположное.

Шерон вздрогнула. Неужели он мог всерьез думать, что она считает его отталкивающим?

— Неотразимым… — снова повторил Герри, на этот раз мягко, почти с восхищением.

Однако на натянутые до предела нервы Шерон даже этот бархатный голос действовал как наждак.

— Прошу вас… — Шерон попыталась встать, но вовремя сообразила, что, стоя, окажется совсем рядом с Герри, и еще буквально вжалась в стул. Отвернувшись от Герри, она хриплым шепотом взмолилась: — Я не хочу об этом говорить, я…

Герри не дал ей закончить.

— Зато я хочу.

Шерон бросила на него затравленный панический взгляд, но он словно ничего не заметил и медленно протянул:

— Неотразимым…

На этот раз Шерон показалось, будто он смакует это слово, наслаждается каждым звуком, продлевая удовольствие, а вместе с тем и ее муку. Герри склонился к ней.

— Насколько неотразимым?

Боже, если он сейчас до меня дотронется, я рассыплюсь на части! — запаниковала Шерон. Но она понимала, что не сможет уйти отсюда, пока не ответит на все вопросы Герри, а это больше, чем она способна вынести.

Ненавидя собственную слабость и его силу, она закрыла лицо руками и страдальчески прошептала:

— Какой оценки вы от меня ждете? В баллах по десятибалльной шкале? Что ж, если вам так хочется знать правду…

Она замолчала, пытаясь сделать глубокий вдох, но сразу же поняла, что это не поможет. Ничто не остановит нарастающую лавину эмоций, грозящую раздавить и уничтожить ее. Ей оставалось либо попытаться убежать, либо повернуться лицом к опасности.

Все еще не отнимая рук от лица, Шерон заговорила снова:

— Если бы я сказала, что с нашей первой встречи я стала…

И вновь сделала паузу, нервно сглотнув слюну. Она не могла продолжать, не могла обнажить перед Герри душу и сердце, открыть ему самые сокровенные чувства и желания, но понимала, что, если замолчит, он все равно станет расспрашивать, пока не докопается до правды в мельчайших подробностях.

И Герри подтвердил ее опасения.

— Вы стали… что? — настойчиво переспросил он.

— Я стала видеть эти ужасные сны о… вас… о нас.

Шерон была не в силах продолжать, голос ей не подчинялся. Она не могла, признаться вслух в том, что с ней произошло.

Герри тронул ее за плечо.

— Шерон, посмотрите на меня.

Она не послушалась. Увидеть в его глазах жалость и отвращение… нет, этого она не вынесет. Но следующие слова Герри все-таки заставили ее поднять голову.

— Знаете, вы не одна такая.

Если прозвучавшая в его голосе неуверенность, граничащая с мукой, заставила Шерон посмотреть на Герри, то выражение горькой насмешки над собой, которое она прочла в его взгляде, не дало ей отвести глаза.

— Вы не одиноки. Я тоже стал видеть сны.

— Не верю! — возразила Шерон дрожащим голосом.

Вокруг губ Герри залегли жесткие складки.

— Не верите? А вы послушайте. Прошлой ночью, к примеру, мне приснилось, что после свадьбы Роберта вы поехали со мной сюда, в этот дом, и что, когда я поцеловал вас так, как мечтал поцеловать весь день, вы мне ответили. Ваши губы были мягкими и податливыми, тело откликалось на мои ласки, и вы шептали, что хотите меня. Потом я поднял вас на руки и отнес наверх, в свою постель, раздел вас и ласкал руками и губами каждый дюйм вашего восхитительного тела. До сих пор помню, как вы выглядели в моей постели и что я чувствовал. Этот сон не давал мне покою весь день, сводил с ума. В последний раз я так маялся от желания, наверное, лет в шестнадцать.

Он говорил с какой-то даже яростью, отметая все жалкие попытки Шерон остановить поток признаний.

— Могу ли я передать словами мягкость вашей теплой, нежной кожи? А как вы выкрикивали мое имя, когда я не мог больше сдерживаться, когда одних прикосновений и поцелуев стало недостаточно и мои ласки стали более смелыми? Мне уже мало было просто целовать вас, желание заставило меня покусывать вашу душистую нежную кожу, но вы не только не упрекнули меня за несдержанность, а прильнули ко мне, издавая тихие стоны наслаждения. Эти стоны, ваш страстный отклик, то, как вы прижимались ко мне, — все это доводило меня до безумия. А ваши руки? Рассказать вам, как вы ко мне прикасались, как ласкали, возбуждая меня до неистовства? Я сгорал от желания овладеть вами, проникнуть в святилище вашего тела, почувствовать, как оно с готовностью принимает меня в свои самые сокровенные глубины? Вы можете хотя бы отдаленно представить, что чувствует мужчина, осознавая, что женщина хочет его так сильно, что готова позволить ему абсолютно все?

Шерон вдруг поняла, что они оба дрожат, дрожь, сотрясающая ее тело, передается Герри. Она все еще с трудом постигала смысл его слов, все еще с трудом верила своим ушам, но тело помимо ее воли уже откликалось на его слова сладкой болью желания, охватившей каждую клеточку.

— А позже, — хрипло продолжал Герри, — позже, когда я держал вас в объятиях и говорил, что вы подарили мне незабываемые ощущения, что с вами я как никогда прежде почувствовал себя мужчиной… — Он немного помолчал, и его губы изогнулись в кривой усмешке. — Знаете, раньше я считал, что слишком умен и рассудителен, чтобы испытывать такие старомодные, почти примитивные чувства. Но, по-видимому, в снах мы раскрываемся полнее, чем наяву, когда нас сдерживает разум. Не стану отрицать, что в моих снах это ощущение себя суперменом, я бы даже сказал, суперсамцом — чувство, которое вы подогревали своей восприимчивостью, тем, что принимали меня полностью и безоговорочно, было настолько сильным и незабываемым, что врезалось в память даже сильнее, чем осознание, что я никогда не испытывал в реальности такого наслаждения, какое испытал с вами во сне. Не меньше меня поразило и то, что одного раза оказалось мало.

В одном и том же сне все повторилось дважды — чего мне тоже никогда не удавалось, а если честно, и не хотелось сделать в реальной жизни. Но во сне, стоило только вам поцеловать меня в шею, начать ласкать мое тело, как…

Герри замолчал, и Шерон заметила выступившие на его лбу бисеринки пота. И это больше чем что-либо еще наконец убедило ее, что Герри говорит правду, а не просто мучает ее из какого-то извращенного желания развлечься.

— Что… что случилось, когда я вас поцеловала?

Охрипший голос Шерон прозвучал напряженно и неуверенно, но, по крайней мере, ей удалось произнести более или менее связную фразу.

— Что вы сделали потом? Нет, не могу вам сказать. — Герри снова усмехнулся и откровенно признался: — И не потому, что это вас шокирует, а потому, что это потрясло меня самого.

— Что? — настаивала Шерон. — Вас шокировало, что такая женщина, как я… то есть женщина, почти не имеющая сексуального опыта, вдруг захотела показать мужчине, как она… как он ей нравится, как сильно она его хочет? Показать, что она стремится доставить ему такое же наслаждение, какое он подарил ей, каким бы оно ни было шокирующе интимным? Вот, значит, какого вы мнения о женщинах? Выходит, есть женщины, которым дозволено проявлять свои сексуальные желания, и есть такие, которым запрещается?!

Только произнеся эту сбивчивую тираду, Шерон вдруг спохватилась. Что она несет, о чем думает?! Герри ведь говорил о сне, а не о реальности!

— А вы, Шерон, вы хотели бы разделить с мужчиной высшую, самую интимную форму близости? Почувствовать, как его губы и руки ласкают самые потаенные местечки вашего тела? Вы хотели бы ответить ему тем же? Вы позволили бы ему почувствовать на своей плоти шелковистую мягкость ваших губ, успокаивающих и возбуждающих одновременно?

Внезапно Шерон стало жарко, а блузка вдруг стала слишком тесной, и ей захотелось расстегнуть верхнюю пуговицу. Сладкое томление, охватившее ее тело, превратилось в почти болезненную пульсацию. Шерон провела языком по пересохшим губам и хрипло пробормотала:

— Я больше не хочу об этом говорить. Я…

— Вы хотите закрыть глаза на правду, спрятать голову в песок? — подсказал Герри с неожиданной резкостью.

Шерон побледнела. Правду? Что он имеет в виду? Неужели догадался, что она его любит?

— Как вы думаете, возможно ли, что ваше и мое подсознание развязали против нас совместную войну и пытаются внушить нашим умам нечто такое, чего они предпочли бы не замечать?

Сердце Шерон билось в груди так сильно, что его удары были почти болезненными. Она тревожно посмотрела на Герри расширенными глазами. Он выглядел усталым, изможденным. Должно быть, откровенность нелегко ему далась, поняла Шерон. Какому мужчине понравится признаться в своей уязвимости, особенно женщине, которая и является ее причиной?

Шерон снова облизнула губы. Она перехватила взгляд Герри, и щеки ее запылали. Глаза Герри были прикованы к ее лицу, точнее к губам. Шерон не понимала, что с ней творится, но почувствовала, как губы словно становятся полнее и мягче. Она попыталась плотнее сжать их, однако с ужасом поняла, что губы сами собой складываются для поцелуя. Тогда она отчаянно попыталась думать о чем-нибудь другом, но мысли устремились в еще более опасное русло. Подумалось вдруг, каково было бы коснуться кожи Герри руками, губами…

Шерон закрыла глаза, но это было ошибкой. С закрытыми глазами она стала еще уязвимее для эротических образов, порождаемых ее распутным воображением.

— Что с вами, Шерон?

Дыхание Герри, согревающее ей ухо, подействовало на ее самообладание столь же сокрушительно, как если бы он обнял ее и поцеловал.

— Или ваши грешные сны тревожат вас так же сильно, как меня — мои? Они отравляют ваши дневные часы? Разрываетесь вы между дневным стремлением рассудка подавить мысли и желания, рожденные снами, и ночным желанием позволить себе во сне то, что никогда не позволите в реальности? Вот вы говорили о двух типах женщин, но это ваши слова, не мои. Наверное, вы сама верите, что по какой-то причине не можете допустить…

— Нет, неправда! Это вы сказали, что не можете…

— Но не потому, что отнес вас к какой-то надуманной категории. Просто мне кажется, что вы имеете полное право почувствовать себя оскорбленной и рассердиться на меня за то, что во сне я представлял вас в таких интимных сценах, которые происходят между мужчиной и женщиной только при взаимном желании и уважении.

Уважение… Шерон мысленно повторила это слово. Странный выбор, учитывая тему, которую они обсуждали…

Она почувствовала, как у нее краснеет не только лицо, но и все тело. Неверно истолковав ее реакцию, Герри резко сказал:

— Вот видите? Вас смущает даже разговор на эту тему, можете теперь представить, как я себя чувствую. И не только из-за того, каким способом мы во сне занимались любовью. Как, по-вашему, я должен себя чувствовать, глядя на вас и вспоминая свои сны? И я ни черта не могу с этим поделать, разве что проклинать самого себя за недостаток самообладания.

— Со мной происходит то же самое! — выпалила Шерон.

Она испытывала одновременно и стыд, и облегчение: стыд за то, в чем призналась, и облегчение оттого, что она не одна такая. По крайней мере, Герри может понять ее чувства и страдания.

— Вы знаете, почему это происходит, не так ли? — мрачно спросил он.

Шерон затаила дыхание. Неужели он собирается обвинить ее? Неужели скажет, что, влюбившись в него, она каким-то образом посылает его телу сигналы, которые транслируются в терзающие обоих сновидения?

Не дожидаясь ее ответа, Герри продолжил еще мрачнее:

— Я знаю, вам это не понравится и вы точно не захотите со мной согласиться, но все-таки скажу. По-моему, причина снов, от которых мы оба страдаем, коренится в том, что вопреки всем доводам в пользу обратного нас очень сильно влечет друг к другу, по крайней мере, физически.

Шерон внутренне съежилась. Он говорит о желании, но ни слова — о любви. Но одновременно она испытала облегчение: Герри не раскрыл ее тайну. Он сказал «влечет друг к другу, по крайней мере, физически».

— Вам нечего ответить? — Голос Герри звучал резко, больно задевая какие-то чувствительные струны в ее душе.

— А что я должна отвечать? «Да, вы правы, давайте быстренько прыгнем в постель и займемся сексом. Может, реальность окажется настолько далекой от наших снов, что мигом отрезвит нас и излечит навсегда»?

Повисло долгое молчание. Шерон уставилась в пространство, злясь и на Герри, и на себя. Она понимала, что погорячилась и продолжает вести себя как ребенок, но ничего не могла с этим поделать. Она боялась — боялась этого беспомощного томления, жившего в ней, боялась, что, как только Герри к ней прикоснется, обнимет, а тем более займется с ней любовью, пусть даже это будет только секс, без участия сердец, она никогда уже не сможет стать прежней. Какая-то часть ее существа будет разрушена, и она никогда больше не станет вновь тем же цельным человеком, каким была раньше. Близость с Герри ее пугала, но не меньше Шерон пугала сила и глубина собственных чувств, она боялась, что слишком привяжется к нему. Хотя куда уж сильнее, если она и так уже влюбилась в него? Позволила себе влюбиться… Она больно прикусила нижнюю губу.

— Реальность может разочаровать — этого вы боитесь? Что она будет далека от снов и мы оба пожалеем, что не оставили все как есть? Этому вас учит предыдущий опыт близких отношений с мужчиной? Я угадал, Шерон?

В его негромком голосе послышалась такая грусть, что у Шерон защипало глаза от слез.

— Мой предыдущий опыт секса, — она намеренно сделала ударение на слове «секс», не желая пользоваться смягченным вариантом, который употребил Герри, — ограничивается унизительным и не слишком приятным получасовым пребыванием в постели с юношей, который лишил меня невинности. Мне было двадцать лет, ему — двадцать один, я познакомилась с ним в отпуске. К тому времени мне уже надоело гадать, что такое секс, мне хотелось узнать это на собственном опыте. Однако я понимала, что в нашем городе не могу выяснить это с кем-то из своих знакомых, если, конечно, не собираюсь повторить путь моих приятельниц — постоянный друг, помолвка, свадьба, дети. Этого я не хотела, но, как быстро показал мой собственный опыт — кстати, довольно болезненный, в чем я, вероятно, сама виновата, — случайные связи вроде той, на которую я поощряла Ника, тоже не для меня.

— Вы его любили?

Резкий вопрос прозвучал почти как обвинение. Шерон поморщилась, но выдержала взгляд Герри. Она покачала головой.

— А вы любили первую девочку, с которой занимались сексом? Вы ее хотя бы помните?

— Помню, — сухо ответил Герри. — Мне было семнадцать, ей — двадцать один. Позже я узнал, что она заключила пари, что сумеет меня соблазнить. Я ответил на ваш вопрос? С тех пор я стал крайне разборчив в связях. И если я положа руку на сердце не могу утверждать, что любил всех тех женщин, с которыми спал, то, по крайней мере, могу сказать, что поначалу каждый раз искренне верил, что смогу полюбить и они ответят мне тем же. Подозреваю, я воспринимал все слишком серьезно. Я не сразу понял, что современные женщины очень дорожат своей независимостью. Они не разделяют точку зрения предыдущих поколений, будто для полного счастья женщине нужны любовь, семья и дети. Как я уже говорил, я был чересчур серьезным и очень, очень незрелым. Теперь-то я понимаю потребность женщин в независимости, я научился уважать их стремление к профессиональной реализации, осознаю, что они имеют полное право сами решать собственную судьбу. Я также понимаю, что женщина вполне может сочетать карьеру и материнство — конечно, при условии, что оба партнера готовы разделить ответственность и все тяготы семейной жизни.

— Вы считаете детей обузой? — спросила Шерон.

Герри довольно долго смотрел на нее. Потом ответил уверенно:

— Нет, не считаю. Но я никогда не допущу, чтобы женщина забеременела от меня по неосторожности или случайно. Если только…

Он умолк, не договорив, и посмотрел на Шерон с таким, непередаваемым выражением, с таким жаром во взгляде, что ей пришлось привлечь на помощь всю выдержку, чтобы обуздать реакцию своего тела. Она инстинктивно прикусила нижнюю губу.

— Ради Бога, не делайте этого!

Резкое восклицание, весьма похожее на приказ, смутило Шерон. Она растерянно посмотрела на Герри.

— Разве вы не знаете, что чувствует мужчина, когда у него на глазах женщина, которую он страстно желает, прикусывает губу? Разве вы не знаете, как ему хочется тут же залечить припухшую ранку своим языком и губами? А потом вожделение доводит его до такого неистовства, что он уже сам начинает терзать ее нежные губы, заставляя женщину стонать от страсти и ответного желания. Ее стоны словно приглашают его проникнуть в сладкие глубины ее рта, прижать ее к своему телу, чтобы она ощутила, до чего довела мужчину, как он ее хочет… Так же, как я хочу вас в эту самую минуту, Шерон.

— Нет, — то ли прошептала, то ли простонала Шерон.

Ее жалкое возражение больше походило на согласие, однако оно остановило Герри. Во всяком случае, на время, которого Шерон хватило, чтобы неуверенно встать и попытаться обойти Герри.

Все это слишком далеко зашло, пронеслось в смятенном сознании Шерон, нужно уехать прямо сейчас, пока мне еще хватает силы воли.

Однако ноги ее вдруг стали непослушными, Шерон споткнулась и неуклюже упала на Герри, инстинктивно вцепившись в полы его халата. Одновременно он столь же инстинктивно метнулся вперед, стремясь удержать ее от падения. Никто из них не заметил, что, когда Шерон схватилась за полы халата, пояс развязался, и теперь их тела разделяла только ее одежда. Герри прижал Шерон к себе — не повинуясь желанию или уступая похоти, а просто из чисто автоматического и чисто мужского стремления помочь женщине. Чувствуя легкое головокружение и цепляясь за халат Герри, девушка сказала себе, что ничего страшного не произойдет, если она недолго, всего лишь несколько секунд… ну минуту… позволит себе насладиться близостью его тела. Действительно, какой от этого может быть вред? А потом она уйдет и никогда больше…

Однако ее тело будто само прижалось к Герри еще крепче. Шерон задрожала от собственной дерзости.

Герри предостерегающе пробормотал ей в ухо:

— Шерон, не делайте, этого!

Она повернула голову, чтобы солгать, что ровным счетом ничего не делает, и так случилось, что Герри тоже повернул голову в это самое время. Глаза Шерон оказались на уровне его губ. Она беспомощно уставилась на его рот, видя, как он собирается произнести слова, которые она не желала и не могла больше слышать. И тогда Шерон сделала то, чего никак от себя не ожидала: приложила пальцы к его губам.

Герри вздрогнул, она тоже. Ей бы отпрянуть, но вместо этого она прижала пальцы чуть сильнее. Впоследствии Шерон говорила себе, что сделала это только затем, чтобы пальцы не дрожали, а вовсе не потому, что хотела, чтобы Герри открыл рот и обхватил пальцы губами. Но вышло именно так. Он медленно втянул ее пальцы в рот и принялся посасывать их и ласкать языком, так что задолго до того, как он взял Шерон за запястье, вынул ее повлажневшие пальцы изо рта и стал ласкать губами ее ладонь, Шерон напрочь позабыла, зачем встала со стула, забыла, что собиралась уходить, забыла, что вообще собиралась делать что-то еще, кроме как стоять, прижимаясь к Герри всем телом, дрожа словно в лихорадке, и издавать тихие вздохи наслаждения, смутно осознавая, что все ее сны были лишь жалкой бледной пародией на реальность.