Просто любовь

ГЛАВА 21

В среду утром Кеннеди ждал меня у входа в аудиторию. Я собиралась, не глядя ему в глаза, пройти мимо, но он ухватил меня за локоть:

— Жаклин, давай поговорим.

Позволив ему оттащить меня на несколько футов в сторону, я встала так, чтобы видеть, когда войдет Лукас. Кеннеди прислонился плечом к гладкой стене, выложенной плиткой, и тихо сказал:

— Чез говорит, вы с Минди вчера были в полиции.

Я ожидала, что Мура это взбесит, но он казался спокойным.

— Да, были.

Он потер двумя пальцами тщательно ухоженную щетину под нижней губой (при виде того, как он это делал, мне обычно тоже хотелось потереть подбородок).

— Думаю, я должен тебя предупредить: Бак утверждает, что та штука, которая была у них с Минди, вышла по обоюдному согласию, а с тобой в ночь Хеллоуина у него вообще этой штуки не было.

Я разинула рот:

— Ничего себе «штука»!

Кеннеди, не обращая внимания на мое негодование, продолжал:

— Он, похоже, забыл, как рассказывал Чезу и десятку других парней, что вы с ним кувыркались в твоем грузовике сразу после вечеринки, а потом он нарвался на каких-то бродяг.

Я знала, что Бак распространяет обо мне сплетни, но детали были мне неизвестны.

— Кеннеди, ты думаешь, я бы до такого опустилась?

Он пожал плечами:

— Да нет, просто я же не знал, как ты отреагируешь на наш разрыв. Я сам тогда совершил несколько… хм… необдуманных поступков. Вот и решил, что и ты, может быть, повела себя подобным образом.

Я вспомнила про операцию «Фаза плохих парней», про то, как Эрин и Мэгги предлагали мне пуститься во все тяжкие, и отметила про себя, что не так уж он и не прав. И все-таки у меня создалось ощущение, будто этот человек совершенно меня не знает.

— То есть, по-твоему, потеряв тебя, я могла так сильно расстроиться, что начала клеить парней на стоянках?

Кеннеди ущипнул себя за переносицу:

— Конечно нет. Я всегда догадывался, что Бак преувеличивает. Только я понятия не имел, что… — Мур стиснул зубы и зло сверкнул зелеными глазами. — Мне и в голову не приходило, что он может сделать такое.

Этот разговор уже успел меня здорово утомить, когда наконец-то в поле зрения появился Лукас. Заметив меня, он сразу же подошел и стал рядом:

— Все в порядке?

Он столько раз говорил мне эти слова, что они начали действовать на меня точно наркотик. Когда он их произносил, его голос звучал как сталь, обернутая в бархат. Я кивнула:

— Все хорошо.

Лукас кивнул мне в ответ и, перед тем как войти в аудиторию, быстро взглянул на Мура, обещая уничтожить его, едва появится повод. Кеннеди моргнул и посмотрел Лукасу вслед:

— Этот парень ходит с нами на экономику? Какого черта он тут кроит такие физиономии?

Мур повернулся и стал внимательно изучать мое лицо: я тоже провожала Лукаса взглядом.

— Чез сказал, что в ту ночь на стоянке был какой-то парень и это он на самом деле отделал Бака, а не пара бродяг, как тот говорит. Он и есть тот самый герой? — Кеннеди указал большим пальцем в сторону двери, за которой исчез Лукас. Я кивнула. — Тогда почему же ты мне сказала, что просто убежала?

— Мне не хотелось говорить обо всем этом, Кеннеди, — ответила я и мысленно прибавила: «Особенно с тобой».

В ближайшее время мне предстояло об этом говорить: в полиции, а потом еще и в суде.

— Это понятно. И все-таки мне ты могла бы сказать правду.

— Я и сказала тебе правду. Только не совсем всю. А теперь, после того как ты пытался уговорить меня все замять, лишь бы спасти вашу репутацию, я вообще жалею, что заговорила с тобой о той ночи.

— Возможно, это была моя ошибка, но ее же исправили…

— Да. Девчонки из общества Эрин, которые оказались куда храбрее тебя. Тебе почти удалось надавить на Минди, и если бы она отказалась от иска, то мое дело даже не было бы начато. Кому, как не тебе, это знать! Так что спасибо, Кеннеди, за поддержку. — Я вздохнула. — Послушай, я оценила твой жест, когда ты вышел разобраться с Баком, и я верю, что ты искренне на него разозлился. Но если вы его по-свойски пожурите и турнете из клуба — это не будет для него наказанием. Он должен сидеть в тюрьме.

Я повернулась и хотела было войти в аудиторию, но Кеннеди меня окликнул:

— Жаклин… мне жаль, что так получилось.

Я кивнула. Только память о том, что нас когда-то связывало, заставила меня принять от Кеннеди эти слова. Эрин была права: извинения хороши, когда они своевременны.

Лекция уже началась. Я проскользнула на свое место, ответив Бенджи на его приветственную улыбку, и мысленно поздравила себя с тем, что оказалась такой живучей. Я пережила разрыв с Кеннеди. Пережила то, что пытался сделать со мной Бак, — причем дважды. И если Лукас не сможет или не захочет вверить мне свои тайны, я это тоже переживу.

Деревья незаметно сбросили листья и теперь стояли совсем голые. Эта метаморфоза всегда происходила здесь очень резко, а не медленно и красочно, как в более северных штатах. К тому же в последнее время я была слишком занята другими мыслями и переживаниями, чтобы созерцать картины осенней природы. Поэтому мне казалось, будто еще вчера листва была густой и зеленой, а сегодня от нее вдруг почти ничего не осталось, если не считать потемневших сухих кучек под лестницами и возле заборов.

Ненадолго возвратившиеся теплые деньки закончились. Мы с Лукасом кутались в пальто. Шарф, дважды обмотанный вокруг шеи, закрывал мне пол-лица. Я выдохнула в мягкую шерстяную ткань: теплый воздух согрел ее всего на пару секунд. Лукас натянул шапку на уши.

— Хочешь, я пойду с тобой сегодня в полицейский участок? Могу договориться, чтобы в «Старбаксе» меня кто-нибудь подменил.

Я попыталась повернуть к нему голову, но не смогла из-за шарфа.

— Нет. Приехали родители Минди. Они проследят, чтобы с нами обеими все было в порядке. Они даже предлагали забронировать для меня номер в гостинице. Минди они всю эту неделю будут держать при себе, а сразу после экзаменов увезут прямиком домой. Отец перевозит ее вещи из общежития: Эрин говорит, что, может быть, насовсем.

Лукас нахмурился:

— Боюсь, общага здесь ни при чем. Это могло произойти где угодно.

— Может, они это поймут, когда оправятся от потрясения. А может, даже тогда Минди все равно не захочет сюда возвращаться.

— Что ж, ее можно понять, — пробормотал Лукас, глядя прямо перед собой.

Дальше мы шагали молча, пока не дошли до небольшого здания, где проходили занятия по испанскому.

— Я бы и в этот раз с удовольствием прогуляла, но сегодня мы сдаем устные задания, которые считаются частью экзамена.

Лукас улыбнулся и протянул руку, чтобы убрать наглую прядку волос, которая постоянно клеилась к моей губе. Сама я этого сделать не могла, потому что была в перчатках. Я заметила, что указательный палец у него слегка сероватый, значит на лекции он, как всегда, рисовал.

— Я бы хотел с тобой увидеться, прежде чем уеду домой. Где-нибудь, кроме субботнего занятия конечно.

Его палец скользнул по моей щеке, нырнул под шарф и забрался под подбородок. Сердце у меня упало: я уже должна была бы привыкнуть к таким бессловесным расставаниям, и все-таки это «прощай», которое сейчас было написано в глазах Лукаса, застало меня врасплох.

— Сегодня вечером я сдаю специальность, в субботу — ансамбль, а в пятницу концерт, на котором обязательно нужно быть. Могу выкроить время завтра, если хочешь.

Он кивнул и посмотрел мне в глаза так, будто собирался меня поцеловать:

— Хочу. — Вокруг нас еще вовсю суетились студенты, значит на этот раз я пока не опоздала на занятие. Лукас снова натянул мне шарф на подбородок и улыбнулся. — Ты похожа на недоделанную мумию. Как будто тот, кто тебя обматывал, вдруг отвлекся, а потом забыл закончить.

На лице Лукаса редко можно было увидеть открытую улыбку. Гораздо чаще он лишь слегка приподнимал уголки рта — если не хмурился и не пронзал собеседника мрачным взором, — поэтому теперь у меня от неожиданности перехватило дыхание. Я тоже улыбнулась. Из-за шарфа Лукас не видел моего рта, зато он не мог не заметить, что возле моих синеватых глаз, так же как и вокруг его серо-голубых, нарисовались маленькие морщинки.

— Может, я дала ему кулаком по физиономии и расквасила нос, чтобы перестал надо мной издеваться?

Лукас мягко рассмеялся. Глядя на его теплую улыбку, я потянулась к нему, как растение к солнцу.

— Любишь давать людям кулаком по физиономии, да?

— Не до такой степени, как Эрин любит всевозможные удары в пах.

Он снова рассмеялся и поцеловал меня в лоб. Я быстро пошла к зданию, то и дело оглядываясь. Улыбка на лице Лукаса становилась все бледнее, и мне показалось, я многое бы отдала, чтобы ее вернуть.

— Напиши, как у вас все пройдет в полиции.

Я кивнула:

— Хорошо.

В среду вечером я ввела имя Лукаса в строку поиска, не будучи уверенной, удастся ли что-нибудь найти. Думала, может, отыщу объявление о смерти его матери и оно меня куда-нибудь выведет. Такое объявление действительно нашлось, но, как и большинство некрологов, оно не раскрывало обстоятельств трагедии. Не было даже приписки: «Вместо цветов просим вас отправлять пожертвования в фонд помощи больным…» — которая содержала бы название недуга, унесшего жизнь молодой матери. Тогда я, совершенно ни на что не рассчитывая, просто пробила имя женщины — Розмари Лукас Максфилд. Как ни странно, поисковик выдал мне множество статей восьмилетней давности. От их заглавий мне стало не по себе. Я кликнула на одно из них. Сердце у меня заколотилось так сильно, что я вздрагивала от каждого удара. Мне очень хотелось, чтобы это оказалась статья о гибели чьей-то чужой матери. Какого-то человека, которого я не знаю.

— Спасибо, что согласились встретиться со мной в нерабочее время. — Я сделала глубокий вдох и села, сцепив руки на коленях. — Я хотела поговорить с вами о Лукасе. Есть вещи, которые мне необходимо о нем знать.

Брови доктора Хеллера сомкнулись.

— Не уверен, что смогу чем-то помочь. Если это личное, то вам, наверное, лучше спросить у него самого.

Я боялась, что профессор так скажет, и все-таки попросила его о встрече. Мне нужно было добиться от него ответов на свои вопросы, прежде чем я снова увижу Лукаса. Мне нужно было знать, почему он нанес себе шрамы на запястья: только ли из-за гибели матери или позднее он пережил новое потрясение.

— Я не могу спросить у него. Это касается его мамы. Того, что случилось с ней. И с ним.

Доктор Хеллер посмотрел на меня так, будто я ударила его под дых:

— Это он вам рассказал?

Я покачала головой:

— Нет, я нашла в Интернете ее некролог, но ничего из него не поняла и тогда ввела в строку поиска ее имя. Выпала статья, в которой упоминаетесь вы.

Он нахмурился:

— Миз Уоллес, я не собираюсь говорить об обстоятельствах гибели Роуз Максфилд, чтобы удовлетворить чье-то нездоровое любопытство.

Я сползла на краешек стула и в очередной раз судорожно глотнула воздуху:

— Это не любопытство. Его руки… На них шрамы. Я никогда раньше не общалась с людьми, которые пытались сделать с собой такое. И когда мы разговариваем, я постоянно боюсь сказать что-то не то. Вы знаете Лукаса всю его жизнь, а я всего лишь несколько недель. Но он мне небезразличен. Даже очень.

Несколько секунд доктор Хеллер молчал, глядя на меня из-под кустистых бровей. Очевидно, он решал, что можно мне сказать, а чего нельзя. Трудно было разглядеть бывшего десантника в этом тихом полноватом человеке. Трудно было представить, что однажды он обнаружил тело зверски убитой жены своего близкого друга.

Он прокашлялся. Я сидела не шевелясь.

— Я подружился с Рэймондом Максфилдом еще в школе. Мы оба мечтали получить степень доктора философии.[15] Но я собирался заниматься наукой и преподаванием, а он хотел подыскать себе что-нибудь более практическое вне университета. Как-то раз мы пришли в дом к одному из наших профессоров, и там познакомились с его дочерью-студенткой. Она была потрясающе хороша: темноволосая, темноглазая. Когда она прошла на кухню, Рэй встал и тоже туда направился, якобы за льдом. Я пошел за ним. Он был моим лучшим другом, но уступать ему девушку я не собирался: в таких вещах каждый сам за себя. — Доктор Хеллер мягко усмехнулся. — Через пять минут я был уверен, что Рэй мне не конкурент. Он спросил, какая у нее специальность, а когда она ответила: «Изобразительное искусство», ляпнул: «Твой отец — доктор Лукас, крупнейший специалист в области современной экономики, а ты занимаешься изобразительным искусством?! И что ты собираешься делать с таким образованием?» — Доктор Хеллер улыбнулся. Это была рассеянная улыбка человека, погрузившегося в воспоминания. — Она выпрямилась во все свои пять футов два дюйма[16] и, сверкнув глазами, сказала: «Я собираюсь сделать этот мир прекраснее. А что собираешься делать ты? Деньги? Вот так удивил!» Она развернулась и вышла из кухни. Рэй потом еще долго бесился, что не успел ничего ответить. Через неделю я встретил Роуз в кафе. Она спросила: «Ты такой же ненавистник искусства, как и твой друг?» — а я, не будь дураком, гордо выпалил: «Ни в коем случае! Я отдаю себе отчет в том, какую важную роль играет искусство в развитии нашей цивилизации!» Тогда она пригласила меня на выставку, в которой участвовала, и сказала, что Рэй тоже может прийти. Я передал ему ее слова и тут же об этом пожалел: он собирался реабилитироваться, засыпав девушку остроумными репликами, которые формулировал с того самого первого вечера. Картинная галерея была зажата между винным магазином и прокатом мебели. Когда мы подошли к входу, Рэй съязвил: «Пока мир искусства не кажется мне особенно прекрасным!» — а я в очередной раз-рассердился на себя за то, что его привел. Роуз выглядела как настоящая художница: полупрозрачное платье, волосы забраны наверх. С ней была нарядно одетая блондинка во вкусе Рэя, которую она представила как свою лучшую подругу, тоже финансистку. Рэй эту девушку, по-моему, даже не заметил. «Ну и где тут твое?» — спросил он у Роуз, и она, явно нервничая, повела нас к стенду, на котором были вывешены ее акварели. Мы все стали напряженно ждать, когда Рэй выскажет свое суждение. Он молча изучил каждую работу, а потом посмотрел на Роуз и произнес: «Они прекрасны. Думаю, именно это и есть твое призвание». Через три месяца она окончила университет, и в тот же вечер у нее на пальце появилось кольцо. После того как он защитил диссертацию, они поженились, и он стал стремительно делать карьеру, о чем всегда мечтал. Ну а я, как ни странно, начал встречаться с симпатичной финансисткой, и мы поженились вскоре после Роуз и Рэя. С тех пор мы дружили семьями, и Лэндон был нашим троим детям почти как старший брат. — Тут доктор Хеллер остановился и глубоко, печально вздохнул. Ко мне вернулась прежняя неловкость. — Рэй работал в Федеральной корпорации страхования банковских вкладов, часто ездил в командировки. Я преподавал в Джорджтауне. Мы жили милях в двадцати друг от друга. В тот вечер Рэй не смог дозвониться до Роуз и Лэндона, и тогда мы с Синди поехали посмотреть, в чем дело. Роуз лежала в своей комнате, рядом с трупом Смита, а Лэндон был в своей. — Доктор Хеллер сглотнул. Мне стало трудно дышать. — Он так охрип от крика, что не мог говорить. Его запястья были намертво привязаны к столбику кровати. Он тащил ее за собой, пока во что-то не уперся. Оттого что он пытался вырваться и попасть к матери, веревки врезались ему в кожу. На его руках и на покрывале была засохшая кровь. Вот откуда эти шрамы. Он промучился так пятнадцать или шестнадцать часов.

Я почувствовала тошноту, и слезы в три ручья потекли у меня из глаз, но голос доктора Хеллера оставался ровным и бесстрастным. Мне показалось, что он изо всех сил старается не погружаться в то, о чем рассказывает. Наверное, я поступала жестоко, заставляя его вспоминать тот ужасный вечер.

— Роуз была сердцем их семьи. Рэй ее обожал. После того как она так трагически погибла, а он не смог ее защитить… он замкнулся. До этого события он быстро продвигался по карьерной лестнице, но теперь все забросил. Переехал вместе с Лэндоном к своему отцу на побережье и снова стал работать на рыбацкой лодке, которую, уезжая из дома в восемнадцать лет, надеялся никогда больше не увидеть. Через пару лет отец умер и оставил все им. Лэндон тоже замкнулся, хотя и по-своему. Мы с Синди много раз говорили: «Парень не должен быть оторван от всего, что знал и любил, и ему наверняка нужно лечение», но Рэй от горя ничего не хотел слышать. Он не мог вернуться в свой дом или хотя бы просто в город. — Доктор Хеллер посмотрел на меня и, заметив, что я плачу, полез в ящик стола за салфетками. — Думаю, будет лучше, если остальное вам расскажет сам Лэндон, то есть Лукас. Он решил называться своим вторым именем, девичьей фамилией матери, когда приехал сюда, в колледж. Видимо, посчитал, что так ему будет легче измениться и начать все заново. Довольно трудно отделаться от привычки восемнадцатилетней давности, да он и не особенно возражает, если я называю его по-старому. — Доктор Хеллер пристально посмотрел на меня и вздохнул. — Лучше бы я не видел, как вы вдвоем выходили из его квартиры. Ну а что касается ограничений, связанных с его ассистентской должностью, то они уже неактуальны. Об этом можете больше не беспокоиться.

Я промокнула глаза салфеткой и поблагодарила профессора. Должностные ограничения сейчас беспокоили меня меньше, чем что бы то ни было.