Пуанта

Глава 1. Сладкая, худшая ложь

Не стоит пытаться избавиться от воспоминаний, надо научиться жить с ними.

"1408" Стивен Кинг

Амелия; 23

Я знала, что когда-нибудь это случится. Черт, я всегда это знала, клянусь Богом. Помню, как долгими ночами, лежа без сна в Италии, когда я только-только вырвалась из Москвы, мне все казалось, что он зайдет в мою спальню и улыбнется. Притворно нежно, но с настоящей насмешкой. Сейчас. Вот сейчас точно. Паранойя — это вещь такая тяжелая. Ты как будто носишь на себе свинцовое одеяло, которое давит на горло и жмет к земле с огромной силой. Той, которую тебе очень сложно побороть. Почти невозможно. Я помню, как вечно оборачивалась, как почти не выходила из дома в первые месяцы. Считай саму себя в клетку посадила, и единственное, что меня тогда спасло — это мой сын. Мой Август. Врач сказал, что из-за нервов я врежу ему, и это напугало меня достаточно сильно, чтобы больше не боятся его отца. Да и глупо это, да ведь? Помню, как после того, как я запретила себе думать об Александровском, я часто врала себе перед сном. Вообще, как говорят? Худшая ложь случается именно в эти моменты. Шептать себе под нос уговоры, сладкие байки, убеждать себя, что он забыл обо мне. Забыл!…как глупо это было, да?

Да. Сейчас, сидя напротив него, когда я не слышу ничего вокруг, кроме своего пульса, наконец мне приходится признать — глупо.

«Надо было остаться в Японии навечно…» - горько усмехаюсь про себя, подмечая его злость. Нет, даже не так — это ненависть.

Он меня ненавидит. Я вижу, как глубоко и сильно, потому что, кажется, это едкое чувство отпечатано на его лице яркой, броской татуировкой. Она залегла на дне глаз, сжигая его сердце дотла, и знаете? Я не могу его винить. Мне стыдно, потому что я поступила с ним жестоко. Сейчас, сидя напротив него, мне безумно стыдно, и те чувства, от которых я тоже отмахивалась все эти годы, вдруг наваливаются сверху до свербящего носа и поплывшего взгляда, который я тут же прячу в документах перед собой. Не могу посмотреть ему в глаза, так внезапно это осознаю — не могу. Это сложно.

Хотя стоп.

«Тебе что память отшибло?! Или ты на самом деле все забыла, идиотка?! Типо со временем уходит все плохое, а остается хорошее?! Он тебя похитил! Он тебя удерживал! Это он виноват в том, что случилось, а не наоборот! Или ты забыла, каково это быть «сахарозаменителем?!»

Нет, не забыла. Я все помню. До мельчайших подробностей. И то, как больно было узнать, что это правда — тоже. И про свадьбу…

По телу идет непроизвольная дрожь от воспоминаний того чудесного утра, когда все новостные порталы трубили о таком потрясающе-шикарно-изысканном и элегантном событии. А меня так трясло, что я не могла удержать в руках бутылочку. ДЛЯ. ЕГО. РЕБЕНКА. Боже…как унизительно…

Поэтому подбираюсь. Гордо расправляю плечи и снова смотрю на него, рассудив следующее:

«Тормози, это всего лишь неприятное совпадение, не более того. Земля круглая, так вроде говорят? Это должно было случится рано или поздно, и ты была к этому готова. Не веди себя, как дура!»

И я не веду, потому что я уже давно не ребенок и не та маленькая девочка, которая стелилась перед ним и таяла от одного взгляда, как мороженное от солнца. Нет, я больше не масло на блинчиках, и не лужица чего-то приторно-сладкого у его до блеска начищенных туфель. Я взрослый, разумный человек. И я его больше не боюсь!

- …Астра, подожди! - из коридора доносится крик Аллочки, и я резко расширяю глаза, поворачивая голову.

«Нет-нет-нет-нет…НЕТ! Черт возьми, да что происходит сегодня, твою мать?!»

- Астра, туда нельзя, стой!

- Мне нужно!

- Астра, твою мать, это очень важное…

Ожидаемо дверь распахивается, и я вижу свою неугомонную племянницу. Она вся зареванная, всхлипывает, нос красный, как звезда на новогодней елке, тушь на щеках. Весь этот потрясающий ансамбль дополняет короткая футболка, чтобы показать окружающим ее пирсинг, и провокационная надпись: «На*** корпоративную этику, разгоняй!».

Ох-ре-неть.

Она смотрит на меня, я на нее, хлопая глазами, но подбираюсь раньше, и указываю на дверь.

- Выйди.

- Мне срочно.

- Я сказала — выйди. Подожди в моем кабинете.

- Да что тут срочного?! Вы вечно устраиваете посиделки у костра, а у меня жизнь рушится! - обиженно и громко протестует, заходя в кабинет, а не из него.

Конечно же. Астра не отличается покладистым характером, а будто генетически запрограммирована на любой бунт какой только возможен. Это стало понятно давно, и переходный возраст проходил со всеми атрибутами: ярко красные волосы, слава богу уже не дреды, курение, выпивка, пирсинг. Астра столько раз попадала в полицию что, клянусь, нас всех там уже встречают, как лучших друзей. Одним словом — ад на колесиках (она никуда же не ходит без своего чертового скейта), правильно Эрик сказал. Сейчас он во всю угарает, разумеется.

- …Отец. Он такое выдал! - трещит дальше, подходя к стулу и грузно кинув на него свою сумку с…

«Вещами?!» - взглядом оцениваю увиденное, что сразу же перехватывается ей.

- Я поживу с тобой. Так что двигай задницу и…

- Астра, твою мать, закрой рот! - подаюсь вперед и рычу, глядя ей в глаза, - У нас совещание. Выйди со своими пестрыми шмотками, или будешь собирать их по всему Невскому, клянусь Богом.

- Пф! Совещание…сама же говорила, что Степаныч вечно собирает вас по глупым поводам. Что на этот раз? Решаете сколько фильтров для кофе закупить?!

Боже. Мой. Я так резко краснею, будто меня окунули в таз с кислотой, перевожу на начальника взгляд, которым от души извиняюсь, так как не могу сказать и слова, и вижу просто потрясающую картину. Моя малолетняя племянница со своей прирожденной наглостью заставила онеметь отставного полковника. Просто потрясающе…

- Она бесподобна! - уже не сдерживается Эрик и начинает ржать, но этим возвращает меня с небес на землю, и я рычу уже ему.

Глава 2. Преступление и наказание

Во всем есть черта, за которую перейти опасно; ибо, раз переступив, воротиться назад невозможно.

Федор Достоевский «Преступление и наказание»; 1866

Амелия; 23

Я просто не верю, что это происходит со мной. Нет, серьезно?! Он украл моего сына?! Теперь его?! Ну нет. На этот раз он зашел слишком далеко, и мне не нужна никакая сноска, чтобы понять, что именно Александровский это сделал. Очевидно, что он. Воспиталка продолжает трещать, мол, Август так на него похож, сам кивнул, когда она спросила его, знает ли он этого мужчину.

«Черт-черт-черт!!!» - ору про себя, рывком открывая дверь.

Конечно знает. Я сама показывала ему фотки, твою мать. Идиотка. Надо было молчать. Господи, как я жалею, что повелась на свою сентиментальность и рассказала Августу о нем. Как же я жалею…

Слезы срываются с глаз, когда я прыгаю в свою А7, выжимая до предела педаль газа. До Москвы ехать часов шесть даже по платной трассе, и это просто кошмар. На третьем часу я, кажется, окончательно теряюсь. Я так волнуюсь. За него. Август ранимый ребенок, если честно, он очень стеснительный и тихий. Не знаю в кого он такой, потому что я была другой — общительной, веселой, компанейской, этот придурок, судя по рассказам, еще хуже. Но это не имеет значения — Август другой. От картины, где он сидит и не поднимает глаз на каком-нибудь помпезном диване, мое сердце сжимается. Глаза снова начинают мокнуть, фокус теряется, но я выдыхаю, сжимаю руль сильнее и беру себя в руки. Ни ради себя даже, не смотря на мою скорость, а ради него. Все ради него одного.

В Москву я попадаю к девяти часам, и это просто ужасно. Мне здесь так трудно дышать, а тот факт, что из-за дебильных пробок я еду, как черепаха, бесит только сильнее. Какого хрена?! Выезжаю на автобусную полосу. Знаю, что так делать нельзя, знаю, что отхвачу штраф, да, черт возьми, эта поездка со всеми моими нарушениями встала мне тысяч в пятьдесят не меньше, но плевать. Я даже не думаю об этом, лишь на подсознании ставлю галочку напротив графы: можно смело злиться еще больше.

О да, больше есть куда. В результате, когда добираюсь до Москва-сити, где находится теперь главный офис «АСтроя», я готова убивать. Знаю, что он здесь. Знаю, что будет ждать. Это провокация, и я все понимаю, но по-другому просто не могу. Мой ребенок в лапах этого ублюдка, и я не могу сидеть и думать «логически», просто не могу. Разум отключается напрочь, наверно, так у всех мам и происходит, когда вредят их ребенку. Пусть глубоко в душе я и понимаю, что Макс ему не навредит.

Поднимаюсь на самый последний этаж, миновав секретаря, попутно отмечаю, что меня пустили без проблем, сто процентов еще и сообщили «наверх», но меня это мало волнует. Пока я еду, достаю пистолет. Клянусь, я его убью, если он вздумает со мной играть в игры. Убью, и даже глазом не моргну.

«Может и надо было позволить папе это сделать?!» - злобно думаю, хмуря брови, - «Хотя нет. Приятней всего сделать это самой».

Огромный офис сейчас пуст, как улицы любого города первого января. Наверно днем здесь происходит нечто — вечные катаклизмы, шум и гам, разговоры. Улей, никак иначе, но сейчас здесь темно и тихо. Я быстро иду по коридору на свет, стук моих каблуков отражается от стен, и попав в здоровенную приемную, я сталкиваюсь с, наверно, единственным живым человеком здесь — секретарша. Молоденькая, мелкая блондинка, которая ошарашено пялится на меня, замерев с трубкой, прижатой к уху плечом, и пилкой для ногтей.

- У себя? - хлопает глазам, - Этот гандон у себя?!

Открывает рот. Она явно не ждала посетителей, и я уже хочу сказать ей что-нибудь токсичное, как не менее токсичное слышу.

- У себя. Елена.

Медленно поворачиваю голову. Меня от одного звука этого паршивого голоса, его издевки, сарказма, яда, потряхивает. Если честно, я мало, что вообще понимаю. Не знаю, с чем сравнить это странное чувство — будто тело и не мое вовсе. Я тупо летаю над ним, наблюдаю откуда-то со стороны, да еще и словно в замедленной съемке, как поворачиваюсь к огромным, двустворчатым дверям, иду к ним, а потом вышибаю с ноги.

Теперь я смотрю на него своими глазами, направляя в спину пистолет. Макс даже не оборачивается. Он любуется на город в белой, накрахмаленной рубашке, курит и пьет. Ничего не изменилось, ха. Вру, конечно. На самом деле он изменился кардинально. Мне хватило тех считанных минут, чтобы это понять, ведь когда мы познакомились, кем бы он себя не считал, по факту оставался ребенком. Большим, избалованным ребенком. Не знаю, какой там он план строил, и только теперь понимаю, как глупо было даже думать о том, чтобы в него верить. Не получилось бы ничего. Ему не хватало опыта, ума, спокойствия, терпения. Зато теперь все это было в достатке, и это меня пугает до мозга костей. Потому что если раньше его можно было просчитать, понять и где-то даже обыграть, теперь, когда он перестал откликаться на юношеский максимализм — я не знаю, что будет.

Он меня пугает. Раньше, случись так, чтобы мы встретились, я знаю, что он забрал бы меня к себе силой. Я знала это всегда, но когда он все-таки пришел, позволила себе жестоко обмануться. Мне было страшно поверить, что все снова начинается сначала, только теперь с новой фигуркой на доске — Августом. Я позволила себе убедить саму себя в том, что он поверил, потому что понимала уже тогда: моя прошлая, размеренная в каком-то плане жизнь закончена.

А он выжидал…это же очевидно. Теперь абсолютно очевидно, что он просто меня разводил. Снова, но с куда как большим размахом.

Твою. Мать.

- Где он? - тихо спрашиваю, на что Макс также тихо усмехается.

- Елена, вы…

- Прекрати поясничать! - резко повышаю голос и тут же фиксирую движение справа.

Лекс. Арай. Еще какой-то мужик. Они сидят за огромным, стеклянным столом и читают какие-то бумаги, точнее читали до моего появления. Теперь они уставились на меня с поднятыми бровями, а один, тот самый козел, который когда-то смаковал происходящее, также смакует его и теперь. Интересно, если бы они поспорили на время моего прибытия, Арай бы и тогда усмехался?

Глава 3. Дóроти

— А как же ты можешь разговаривать, если у тебя нет мозгов? — спросила Дороти.
— Не знаю, — ответило Чучело, — но те, у кого нет мозгов, очень любят разговаривать.

Лаймен Фрэнк Баум «Волшебник страны Оз»

Амелия 23

Я сижу на кухне, когда на часах еще и шести нет. Не могу заснуть, точнее меня смарило вместе с Августом, а из дремы вырвало наглое появление моей дикой племянницы. Увязалась все-таки за мной, идиотка, хоть вещи привезла, машину пригнала, и на этом спасибо,. Когда она зашла в комнату, я, честно, словила легкую панику, потому что во-первых, Макс отправил нас в его «покои», а во-вторых, расстались мы внизу не на лучшей ноте.

- Когда ты его покормишь, - тихо шепчет мне на ухо, крепко сжимая локоть, - И уложишь спать, ты спустишь, и мы поговорим, твою мать. Ясно изъясняюсь?!

- Мы поговорим, когда мой сын будет чувствовать себя комфортно, - отвечаю точно также сквозь зубы, резко вырвав свою конечность обратно себе в пользование.

- Твою мать, наш!

- Хочешь, чтобы он был «наш»?! Тогда веди себя, как отец, а не как мудак, который ходит и раздает указания! На первом месте всегда ребенок, и только потом ты! Выучи это правило на зубок, чтобы иметь хотя бы какие-то основания себе его приписывать!

Ох, кошмар.

Прикрываю глаза и веду плечами. В конце он так меня взбесил, что я начала орать, снова вгоняя Августа в полную, глухую оборону. Идиотка. Теперь не могу перестать себя корить за это, может поэтому сон и не идет? А может потому что Астра пихается? Или просто потому что этот чертов дом до краев наполнен воспоминаниями? Например эта кухня. Я помню ее так отчетливо хорошо, что, кажется, слышу его шепот со спины:

- Не отталкивай меня хотя бы сегодня. Ты нужна мне…

«Нет!» - запрещаю себе вникать в детали прошлого, - «Это точно Астра, черт бы ее побрал…»

Резко встаю и подхожу к плите. Холодильник я уже успела изучить, и вот что сразу подметила — он до краев забит продуктами, которые любит мой ребенок. Брокколи, йогурты с розовыми драже, «Растишки», зеленые яблоки — все это, возможно, и совпадение, но, черт возьми, морковный сок?!

«Интересно, они ездили в магазин с ним? Или…заранее все знали?» - холодею от этой мысли, но снова откладываю на потом, доставая молоко и крупу. Надо сварить ему каши, потому что Август встанет через час максимум, уж я то знаю — он у меня жаворонок.

«Господи…что мне делать?» - застываю на середине по-прежнему итальянской кухни и хмурюсь.

Правда в том, что я не хочу звонить отцу. Во-первых, он его убьет. Но во-вторых, что, наверно, также важно — мой папа отошел от дел. У него спокойная, размеренная жизнь насколько это возможно, потому что стреляет он до сих пор, стабильно, но по тарелкам. Они с мамой купили себе огромный участок, держат там разную живность зачем-то. Не ради продуктов, потому что никто из них не убил ни одну душу на своей земле (улыбаюсь, как дура, вспоминая, как папа установил это правило, подняв указательный палец к потолку). Наверно им просто так нравится: курицы, кролики, много лошадей. Мама их всегда любила, а вот папа и близко не подходит. Говорит, что не доверяет существу, которое может его пнуть, как спереди, так и сзади, а тем более ни за что на него не полезет. Мама всегда смеется.

«Черт…вот бы стать Дороти и заполучить эти ее чудные башмаки-телепорты, потому что я так хочу домой…»

К ним, туда, где пахнет свежей травой, а сейчас, наверно, расцветают яблони. Но я здесь. В городе, который ненавижу, в котором не могу дышать, в котором мне тесно и…страшно.

Мотаю головой и с благодарностью перевожу взгляд на свой телефон. Звонит. Вряд ли это что-то связанное с моей работой, скорее просто кто-то напился. О, я угадала.

«Лив»

- Ты время видела, чокнутая?

- Мы с Эриком разводимся!

Вот это заявочка. На мгновение застываю, но потом громко цыкаю и подхожу к плите.

- Нет, не разводитесь.

- Ты даже не спросишь, что случилось?!

- Ты итак мне все расскажешь. Подожди секундочку.

Откладываю телефон, ставя его на громкую, а сама принимаюсь искать кастрюлю, попутно протягиваю.

- Ну и? Долго ждать?

- Ты чем гремишь?

- Рассказывай, или я вешаю трубку.

- Никакого сочувствия к моей боли!

- Раз…

- Ладно-ладно! Боже… - громко выдыхает, а потом начинается…

История стара, как мир. У Лив случился очередной припадок сучьева бешенства. Вообще, это очень забавно, если честно. Она сама испанка (ха-ха), поэтому является обладательницей самого бурного темперамента на моей памяти. Постоянно устраивает бедному Эрику «цыганочки с выходом», такого масштаба, который мне никогда и в голову бы не пришли, он лишь усмехается. Это очень мило: он всегда смотрит на нее, пока она орет, улыбается, а потом берет за бедра и дергает на себя, крепко обнимая. После этого следует, конечно же, бурное применение, о котором думать я не хочу абсолютно, но этот момент — его взгляд, улыбка, то, сколько всего он готов ей простить и спустить с рук меня всегда поражало.

- Ну и?! Как тебе это нравится вообще?!

Я прослушала. Признаюсь честно, прослушала полностью и бесповоротно, потому что знаю — ничего там серьезного не случилось, очередная стадия их «особо любимой игры». Знаю, что так и есть — им просто нравится такой стиль отношений, но никогда он не несет в себе что-то действительно серьезное.

- Честно? Я прослушала весь твой бред.

- ЧТО-О-О?!

- Если бы это было серьезно, я бы проявила участие, а так как это очередной ваш бред — извиняйте.

- Бред?! Я расскажу снова, чтобы ты вникла…

- Нет, прошу, нет! - выдыхаю, а потом упираю лицо в ладони и бурчу, - Просто в двух словах без красочных эпитетов.

- Мы пошли в клуб, он устроил драку. Все. Где твой дух рассказчика?! Ужасно пресно звучит.

Глава 4. Словами

Неужели ты думаешь, если закрыть эту тему, боль уйдет?

Элис Сиболд - «Милые кости»

Амелия; 23

Не могу поверить, что он просто взял и ушел! Как раньше! Как когда-то, а я это допустила! Как будто пассажир в своей собственной жизни и больше ничем не управляю, а это далеко не так! Все изменилось, я изменилась точно! Пусть он прокачивал все эти годы свои деспотичные скилы, мне это по барабану! Я больше не та девчонка!

Так я киплю, пока укладываю сына, смотрю с ним мультики, улыбаясь через силу, говорю — он словно чувствует мое состояние и стоит глазам на миг закрыться, как он тут же их открывает. Будто не хочет спать, будто опасается. Мне это совершенно не нравится, но «режим» все равно дает свои плоды — и наконец Август засыпает, а я выскальзываю из комнаты и спускаюсь вниз. На громкий голос Астры, которая рассказывает какую-то очередную свою выходку Марии. Та смеется, но как только я появляюсь, замолкает.

- Уложила?

- Ага.

- Долго он сегодня…

- Ага.

Подхожу к холодильнику, рывком открывая дверь — за спиной тишина. Наверно они меня взглядами обсуждают, и это взвинчивает еще сильнее. Я резко поворачиваюсь, убеждаясь в этом, и саркастично усмехаюсь.

- Что-то хотите сказать, Мария? Говорить мне в лицо. Понимаю, что в вашей семье такое сложно…

- Стоп, не гони, Мел, - сердито вмешивается Астра, - Она тебе слова плохого не сказала.

- Зато родила на свет этого ушлепка, который только и делает, что ломает мою жизнь.

Астра снова открывает рот. Я вижу это боковым зрением, так как вообще не свожу гневного взгляда с Марии, но та лишь мягко улыбается. Даже поднимает руку, останавливая Астру, и говорит.

- Милая, может сходишь в сад? Я покажу тебе свои любимые цветы…

Она не хочет уходить, мелкая заноза в заднице, но подчиняется. Разворачивается, бросая на меня все те же гневливые взгляды, уходит, я щурюсь.

- Знаете, неплохой навык дрессировщика. Может попробуете его на…

- Остановись.

- Остановись?! О, серьезно? Советуете мне…

- Ты не сможешь больше прятать Августа.

- Я этого и не хочу!

Срываюсь, отшвыривая бутылку в сторону, и сразу понимаю, что веду себя глупо. Упираю руки в поясницу, отхожу, делаю полу-круг, стараясь уровнять дыхание. Мария тем временем спокойно за этим наблюдает — еще бы! Столько прожить с Петром, да еще и иметь миллион детей — терпение у нее, наверно, конское, как и яйца, раз все, что она делает — это чинно попивает чаек.

- Полегчало? - смотрю на нее, Мария кивает, - Отлично. Теперь сядь и объясни мне, чего ты так боишься. Артура?

- Папа здесь не при чем.

- Тогда чего?

- Вы серьезно не понимаете?!

- Неважно, что я понимаю. Сядь и объясни мне — это научит тебя говорить, а не ждать, чтобы тебя просто поняли. Так не бывает.

Мудрость от Бога, и когда она тихо добавляет «поверь мне», злость окончательно уходит. Она ведь действительно мудрая, да и имеет на это право. Наша история в чем-то ведь перекликается, только я смогла сбежать, а она нет. И Мария, словно читая мои мысли, усмехается.

- Думаешь, что мы похожи, да? Раз Макс похож на своего отца?

- Думаю.

- Хорошо, что не врешь и не таишься.

- Смысл есть? Вы мысли читаете.

- Нет, ты ведь хорошо научилась их прятать. Забавно вообще, Макс говорил, что у тебя все на лбу написано, но теперь нет.

- Все течет, все меняется.

Сажусь за стол напротив, а Мария наполняет для меня кружку, за чем я невольно наблюдаю. Выглядит это очень элегантно и…как-то настолько аристократично правильно, что я невольно смущаюсь и поправляю осанку. Глупо так, но я все равно это делаю, а она, в силу, скорее всего, прирожденного такта, делает вид, что не замечает. Почему делает вид? Потому что от меня не ускользает, как дрогнули уголки ее губ, стоило мне выпрямиться по струнке.

- Можно вопрос? - тут же спрашиваю, поглощая неловкость, и она, бросив на меня взгляд, слегка кивает.

- Конечно.

- Как вы отреагировали на то, что моя сестра вышла замуж за Матвея?

Это явно не то, чего она ожидала, так как Мария застывает, а через миг начинает тихо смеяться, отставляя красивый, расписной, заварочный чайник.

- Неожиданный вопрос.

- Не хотите, можете не отвечать.

- Мне нравится Лили.

- Она спала с вашим сыном, потом с вашим мужем, а потом пересела на другого сына…

- Спасибо за восстановление цепочки, но я в курсе.

- И вас это не смущает?

- Матвей ее любит.

- Сочувствую ему.

- Зря. Лили очень изменилась.

- О, ну конечно…ага.

- Ты не веришь? Когда ты в последний раз ее видела?

- Лет шесть назад.

- И тебе не кажется, что это нормально — меняться?

- Кажется, но Лили неспособна на любовь.

- Каждый способен на любовь.

- Сидя в красивом замке, удобно об этом рассуждать.

- Замок здесь не при чем, я просто это знаю.

- Скажите такое родителям, чьих детей украли и изнасиловали. Человек, который это сделал, способен на любовь. Ха! Посмотрела бы…

- Работа так тебя изменила?

Замолкаю с открытым ртом на пол-пути к концу своей колкости, а потом отвожу взгляд в окно и хмурюсь.

- Не хочу об этом говорить.

- Или Макс?

- Я сказала. Я не хочу об этом говорить.

- А о сестре?

- Нет, на самом деле. Мне неинтересно слушать.

- Зачем тогда спросила? Ты хотела меня поддеть?

- Нет… - устало выдыхаю, а потом прикрываю глаза и тру их руками, - Я не знаю…

- Амелия, чего ты так боишься?

Снова молчу, наблюдая за тем, как в моей кружке теплится горячий напиток, «обнимаю» ее холодными пальцами. Не смотря на жару, они, как лед, и я не знаю почему…

- Он женат, - тихо сознаюсь, выплевываю то, что так сильно гложет изнутри, но глаз не поднимаю, - А кто я тогда? Его бывшая с довеском?

Глава 5. Шрамы

Такой мороз, что коль убьют, то пусть
из огнестрельного оружья.

Иосиф Александрович Бродский

Амелия; 23

Я бегу. Бегу быстро, как могу, а вокруг стоит тишина. Мертвая тишина, что, кажется, обычно живой лес — это не лес вовсе, а декорации. Деревья — ненастоящие. Они пластиковые. А вот слезы настоящие. Они замерзают на моих щеках, оставляя шрамы, глубокие следы из жгучего льда, царапают сердце. Оно колотится. Я не могу дышать от этого ритма, хватаюсь за бутафорию, впиваясь в нее ногтями до боли. Кора из-за мороза стала, как сталь. Она, словно кинжалы, режет, причиняет боль. Снова. Снова. Снова. Все вокруг будто только этого и хочет — убить меня, но больше всего он. Огромный человек без лица, но с ярким, красным пятном. Я вижу его. Он идет за мной. Идет без проблем, и если я пробиралась сюда по сугробам, они перед ним расступаются. Его шаг огромен. Его ноги, как ходули. Он — великан. Преследует меня, куда бы я не свернула. Идет-идет-идет, а я бегу-бегу-бегу, пока не чувствую, как меня хватают.

Резко вскакиваю, тяжело дыша. Вокруг все еще темнота, но теперь я слышу посторонние звуки города, чувствую дуновения ветра, а значит, что я жива. Я здесь. Пусть я и не сразу понимаю, здесь — это где? Но я жива, и это самое главное.

Успокаиваюсь достаточно, чтобы сморгнуть свой самый страшный кошмар, но натыкаюсь сразу на другой. Макс сидит на кровати рядом, хмурит брови, и я вздрагиваю.

- Твою мать!

- Ты кричала.

Господи…натягиваю простынь до подбородка, я же под ней совсем голая, хмурюсь, смотрю на него исподлобья.

- Мне приснился кошмар.

- Я?

- Ты кошмар в моей реальности, этого достаточно, чтобы во сне меня не доставать.

Усмехается и пару раз кивает, медлит. Я знаю, что он хочет что-то спросить, но не уверена, что хочу услышать, поэтому молчу. Жду. И он тихо говорит.

- Я чертовски зол на тебя, и мне очень сложно это сдерживать, Амелия. Я совершенно не знаю нашего сына и как с ним общаться. Миша вышел из ситуации так легко, а я онемел. И из-за этого злюсь только сильнее.

- Ты научишься.

- Он меня боится.

- Неправда. Он стесняется, но он тебя не боится. Я ему о тебе рассказывала.

- Что?

- Что ты шпион.

Макс на секунду застывает, и это так смешит, что я не сдерживаюсь. Жму плечами, тихо хихикая.

- Он думает, что папа был шпионом, так что нормальное объяснение.

- Шикарно просто.

- Я не говорила ему ничего плохого о тебе. Никогда.

- И давно он обо мне знает?

- Когда начал задавать вопросы, я почти сразу и рассказала. Лет с двух примерно.

- Пока мы ехали в Москву, он молчал всю дорогу. Потом тоже. Впервые, я услышал его голос, когда ты появилась.

- Он стеснительный, Макс. Сейчас слишком много новых впечатлений, людей. Дай ему немного привыкнуть и прекрати вести себя, как льдина. Улыбайся хоть иногда.

- У меня много поводов улыбаться…

- Сарказм?

- Пятьдесят на пятьдесят, - говорит, поднимая глаза, а потом вдруг добавляет, - Не отнимай его у меня.

- У меня такой возможности нет.

- У тебя одной она есть. Он реагирует на тебя. Как ты себя ведешь, так и он, будто считывает. Я прошу тебя, не настраивай его против. Пожалуйста. В прошлом я допустил много ошибок, но…черт возьми, Амелия, это мой сын.

Мы молчим достаточно долго, чтобы он решил — разговор окончен. Макс собирается встать и уйти, но я неожиданно хватаю его за руку и тихо прошу.

- Не уходи, пожалуйста. Посиди со мной. Мне страшно.

Что. Я. Делаю. Боже…как это убого и глупо, но этот мороз…Я все еще чувствую руки этого ублюдка на своей шеи, и от этого хочу рыдать. Какой-то триггер сработал, и теперь, все то, что я так успешно хоронила, вырвалось из недр, захватило. Мне нужен кто-то рядом, просто необходим, и, кажется, Макс это понимает.

- Тебе нечего бояться, Амелия. Ты в безопасности, и тебя никто не тронет.

- Только ты?

Задумывалось, как шутка, но вышло косо. Макса это задело, он отводит взгляд, хмурит брови, а я хочу было объясниться, но он успевает раньше.

- Я никогда тебя не ударю. Этого больше не случится, я дал тебе слово тогда, и оно не потеряло своего веса.

- Но хватать буду?

Боже. Да кто меня тянет за язык?! Макс смотрит на меня в ответ, неожиданно теплеет и даже слегка улыбается, а потом тихо шепчет.

- Ты изменилась, но это, кажется, никогда не уйдет, да? Говорить все, что в башку взбредет? Или так ты прощупываешь мои намерения?

- Возможно и то, и другое.

- Прекрасно. Спасибо за правду, и лови такую же в ответ: да, я буду тебя хватать столько, сколько смогу. Потому что я так хочу.

«О господи. Он что со мной флиртует?! Это же не угроза точно! Не она! Он…и взгляд этот его…игривый…С ума сошел?!»

Резко сжимаю одеяло сильнее, хмурюсь больше, Макса это веселит. Он встает с постели, но не уходит, а пересаживается на кресло рядом и кивает.

- Спи, я буду здесь.

Хочется сказать что-то еще, да погаже, но я слишком потеряна для этого. Я слишком…шокирована, а больше всего тем, что мне этого не хватало. Его.

Ложусь, укрываясь одеялом, но смотрю на Макса — он отвечает, а самое смешно, что весь мой ледяной ужас отступает на шаг в темноту. Меня снова шокирует, но я чувствую себя в безопасности. Так глупо…а, кажется, правда, потому что я засыпаю быстро и сплю спокойно. Возможно впервые за многие годы…

***

- Я хочу поговорить о том, что было вчера.

Так начинается мое чудесное утро, и я перевожу взгляд на Макса. Вообще, спасибо ему, подсуетился: когда я проснулась, рядом с кроватью стояли пакеты с одеждой, а когда зашла на кухню, меня ждал шикарный завтрак.

«Прямо по-царски…»

- О чем? О моем трипе в образе шлюхи?

- О том, что случилось тогда.