Пустое море

Глава 5

Марина не помнила тот день, когда они впервые заговорили об убийстве. Она не верила, что это, вообще, можно обсуждать буднично, будто выбираешь покупки в супермаркете. Она не хотела понимать и принимать реальность этих умыслов. Но Танька упорно и методично, день ото дня, заманчиво рисовала в ее воображении другую жизнь. Свободную жизнь. Личную жизнь. Жизнь без Антона. И Марина чувствовала, что ее рассудок медленно течет, как сливочное масло на солнце. Она уже не верила, что существует такая возможность, когда можно соединить прошлую жизнь с будущей, и вычеркнуть настоящую, навсегда из памяти, словно ее никогда и не было.

− Танька, скажи, что мы не серьезно, − Марину то и дело бросало в жар и она систематически дула себе под нос. − Я уверена, что ты шутишь. Да, ты так зло шутишь. Ты потом встряхнешь меня, и я пойму, что мне нужно просто уйти и все… Просто уйти от него…

− В каждой шутке, есть доля правды.

− И в нашем случае?

− В любом случае.

− Не знаю, что хуже для меня. Сама шутка или сама правда.

− Марина, ты разумный человек. Ты вольна выбирать все, что тебе захочется. Ты сама строишь свою судьбу и ничего не произойдет, пока сама этого не захочешь. Конечно, ты можешь уйти… Ты взрослая женщина… Скажи, ты сможешь уйти?

− Я хочу этого, больше всего на свете. Я хочу жить, будто в моей жизни никогда не было Антона. Я хочу просыпаться утром, зная, что из соседней комнаты никто и никогда не выйдет. Никто и никогда на меня не посмотрит такими глазами, будто пронзает меня тысячами иглами, и я, никогда не отвернусь от мужского взгляда, будто боюсь, что даже эта встреча глазами, для меня равносильно объятьям. Я очень хочу этого, но я.., боюсь… Он не отпустит меня… Я это знаю… Он никогда не отпустит меня.

Они сидели у Марины за столом на кухне, курили и пили кофе. От дыма у обоих угрожающе покраснели глаза, но форточку так никто и не догадался открыть.

− Ты сама говорила, что не можешь так больше жить, − вставила Танька аргумент, который и был решающим.

Марина, не мигая смотрела на Таньку.

− Я с ума схожу. С ним или без него. Я чувствую, что я живу, словно во сне. Вот-вот я проснусь и у меня будет другая жизнь. Та которую я хочу… Только вот проснуться все никак не получается…

− Вот именно!.. Тебе необходима встряска или переворот.

Марина невесело усмехнулась.

− Вчера, когда я получила его костюм с прачечной, тотчас подумала, что буду в этом костюме его хоронить. Он настолько новый и красивый, что прекрасно подходит под такой случай… Ужас! − Марина схватилась руками за голову. − Я, живу с мужем и обдумываю его убийство. Нет, я точно чокнулась.

− Живешь с мужем? − фыркнула Танька. − Я тебя знаю больше года, и вижу, что ты с ним просто соседствуешь. Неужели ты видишь дальнейшую свою жизнь именно такую?

Марина не ответила, она наконец-то встала, распахнула, настежь, окно и вдохнула полной грудью.

Во дворе, в эту дождливую погоду никого не было. Намокшие деревянные качели потемнели, а у детской песочницы что-то тоскливо вынюхивала одинокая белая собака.

− Первое время с ним, я жила как в тумане. Он позволял себе очень многое, а я и позволяла все это ему. Но однажды туман рассеялся, и я оглянулась вокруг. То, что я увидела, подвергло меня в шоковое состояние. Я увидела чужой мир чужой Марины, где нет места для меня, прежней… Настоящей… Понимаешь? Это так странно. Везде были мои фотографии, было полно красивых платьев и белья. Но все будто не мое… Чужое…

− Мне бы такое счастье, − фыркнула в сторону Танька.

− Тебя бы на мое место, не радовалась бы, − сухо парировала Марина.

− Ну не знаю, − протянула Танька и закатила глаза. − Богатый муж и ужасно симпатичный. Глаза одни, только чего стоят. То ли ярко-синие, то ли бирюзовые. Так и манят согрешить.

− Танька! Какие глаза? Я вижу только вечно голодный взгляд ненасытившегося волка.

Танька рассмеялась, но выглядело это несколько фальшиво, ей явно, Антон симпатизировал, как мужчина. Марину это еще больше возмутило:

− Ты думаешь вся прелесть только в тех качествах, что ты привела в пример? А характер? А его внутренний, его духовный и социальный мир? Они не имеют для тебя никакого решающего фактора?

− Блин. Как же он тебя, оказывается, достал. Поражаюсь тебе, − внимательно рассматривая Марину, медленно произнесла Танька.

Столь пристального внимания, когда ее пытаются понять или разгадать, будто она букашка под увеличительным стеклом, всегда злило Марину. Сама она, например, видела в Таньке много отрицательных качеств, но всегда находила им оправдание и не считала нужным анализировать ее поступки. Наверное, Марина относилась к тому типу людей, которые близких людей принимают такими, какие они есть, а Танька, к такому, где стремилась менять человека под свои принципы.

− Какая я глупая… И была и есть. – Марина, от досады, что так и не научилась скрывать свои эмоции и теперь, сидя перед Танькой, она была как на раскрытой ладони, неожиданно прикусила губу, словно хотела прекратить поток слов, что предательски рвались наружу. Слегка поморщившись, от нахлынувших и переполнявших ее чувств, она все-таки продолжила. − Я пластилин в его руках, меня сломали, мне меняют форму, размеры, а я поддаюсь… И только внутри я сопротивляюсь, может кричу, но этого никто не слышит.

− А не надо кричать. Надо что-то делать. Сидя, ты ничего не получишь. Вспомни про мышку и масло, − ответила невозмутимая Танька. − Вот ты говоришь, что очнулась. И что? Ты до сих пор варишься в этом котле и не предпринимаешь ничего. Только ноешь.

− Ты права. Ничего. Абсолютно. В этом моя слабость. Я, как всегда, струсила перед сложным решением. Я всегда жду, что кто-то все решит за меня.

Марина помолчала, потом тихо добавила:

− Один раз я уже так поступила. Второй раз оказалось легче.

− Значит, подруга, ты ждала меня. Поняла? Теперь все по-другому будет, вот увидишь.

Марина вытянула руку за окно и на ладонь стали падать крупные капли дождя. Когда рука намокла, Марина стряхнула воду и протерла себе лоб.

− Вот ты сама сказала, что изменилась. Как Антон воспринял тебя новую? Или он не заметил перемен?

− Не думаю, что в поведении я сильно изменилась. Может я была пассивна в некоторых случаях, но любви я ему никакой не обещала. И ласками никогда не привечала. Наверное, осталось все по-прежнему, кроме моего внутреннего бунта, который так и не вырвется наружу.

− Может он заметил? − предположила Танька.

Марина пожала плечами, не отрывая взгляда от окна.

− Я не заходила в его комнату около недели. Я не могу заставить себя. Как только я открываю дверь, сразу же в нос бросается запах его парфюма. Этот запах противен мне с первых минут, как он начал им пользоваться. В памяти сразу всплывают его зализанные волосы и идеальная осанка. − Она повернулась к окну спиной и присела на подоконник. Капли дождя стали падать ей на спину, отчего белая футболка сразу прилипла к телу.

Танька слушала и не поворачивала голову в ее сторону. Она вертела в руках синюю зажигалку и сквозь пальцы у нее изредка вспыхивал маленький огонек.

− Ты знаешь, он даже в постели, всегда ровный, как линейка. Такой ощущение, будто он видит себя в зеркале или со стороны.

Танька хихикнула, а Марина помолчала. Она закрыла вспотевшее окно и дотронулась рукой до спины. Футболка была совсем мокрая, отчего появился мерзкий холодок вдоль позвоночника.

− У него в столе, я нашла свою старую фотографию. Она была заложена в журнале с каким-то непроизносимым названием на английском. Эта фотография была у меня в альбоме, который остался в старой квартире, где я жила с матерью, − продолжила Марина. − Я это отлично помню.

Еще она хорошо помнила, что этот снимок, когда-то давно, был сделан Славкой, который очень долго разбирался с новым фотоаппаратом, щелкал затвором и то и дело наводил объектив на Марину. Она не улыбалась, отчего получилась на снимке, задумчивая, с понурой головой и с большой грустью в серых глазах. Фотография ей совсем не понравилась, и она помнила, как засунула ее за какую-то другую фотографию в кармашке фотоальбома. Если не знать об этом, ее, вообще, невозможно было найти. И вот теперь эта фотография лежала у него в столе, а она об этом ничего не знала.

− Он ее спрятал, но не настолько далеко. Или он на нее втайне любуется или же просто про нее забыл. Мне интересно, зачем он ее вытащил из альбома?

Она снова села напротив Таньки и посмотрела ей в глаза.

− Ты знаешь, когда я заходила в последний раз в его комнату, фотографии там уже не было. Он помнил о ней! Иногда я лежу в кровати и слушаю, что он там делает у себя. Ты не поверишь, там всегда тишина. Я знаю, что он что-то делает, но я ничего не слышу. Как будто его нет.

Она помолчала, потом с пылом продолжила:

− Может его и вправду нет? Может он стал тенью? Есть только оболочка? Мне невыносимо думать, что он сидит в тишине, в темноте, один и держит в руках мою фотографию.

− Ты ненавидишь его? − снова заинтересовано спросила Танька. Ей явно было лестно, что Марина, была несчастлива, несмотря на достаток и привлекательного, во всех смыслах, мужа.

− Как бы сильно я его ненавидела, я не смогла бы его убить.

− Никто не заставляет его резать ножом.

Это было сказано так буднично, что Марина от таких слов брезгливо поморщилась.

− Можно стать невинным источником какого-нибудь несчастного случая, где ты будешь всего лишь пусковым механизмом… Катализатором.

− Это все так сложно.

− Лучше терпеть?

Марина со страхом в глазах посмотрела на Таньку, и та поняла, что терпеть у Марины уже нет никаких сил. Что-то все-равно случится, потому что все уже накалено до предела. Возможно, будет еще больше трагедий, чем уже планировали две молодые женщины, сидя в теплой, уютной квартире.

− Ты сама говорила, тебе нужны деньги, пусть это будет для тебя последним аргументом, − неожиданно на шепот перешла Танька.

− Да, деньги мне очень нужны.

«Ты не представляешь, как они мне нужны, − подумала Марина, − больше, чем исчезновение ненавистного Антона»

− И мне они нужны. Поэтому я предлагаю тебе сделать то, отчего нам обоим будет польза. Только тебе двойная.

− Двойная?

− Первая− Антон, вторая− деньги!

− Танька! Я боюсь.

− И я. Но, вдвоем не страшно.

Марина резко вздохнула и ничего не ответила.

− Это избавит тебя от него. Ты будешь знать, что его нет.

− Неужели ты, ради денег, так далеко пойдешь? − усмехнулась Марина, поверженная в недоумение таким напором.

Она умышленно хотела поддеть Таньку, чтобы понять истинные причины, побудившие ее решиться на такой шаг. Но у той не дрогнул ни один мускул на лице, когда четко произнесла:

− Ради больших денег, да.

Марина вздохнула, ей до сих пор не верилось, что она в здравом уме и памяти, сидит и решает, как лишить жизни человека.

Когда Танька уходила, Марина так ей ничего и не сказала. Она видела многозначительный взгляд, который кинула на нее Танька, но смогла только еле кивнуть на прощание, когда закрывала за ней дверь.

Потом не спеша, вымыла чашки, заглянула в холодильник. Отметила про себя, что Антон все равно есть ничего не будет, взяла с тарелки кусочек сыра и прошла к себе в комнату. Там она скинула свою футболку, шорты и белье. Раздетая прошла в ванную, чтобы принять только душ. Она не любила стоять под водой и, если время не поджимало, она с удовольствием полежала бы в ванне, ее ничто так не расслабляло, как горячая вода с высокой пеной.

В ванной она закрыла створки душевой и села на белый кафель. Смешно, но это единственный компромисс, на который пошла Марина. Душевая была совмещена с джакузи, выигрывали от которого они с Антоном вместе. Он любил принимать душ, Марина любила принимать ванну. Единственный критерий, по которому она уступила этому варианту, была встроенное FM-радио в душевой. Она, в часы расслабления всегда включала музыкальную радиостанцию и даже в подростковом возрасте, ставила в ванную маленький кассетный магнитофон.

Быстро приняла душ и наспех вытираясь розовым полотенцем, она прошмыгнула в свою комнату. И только, когда она заперла дверь, не спеша потрепала себе намокшие волосы и накинула белый халатик. Полностью потушила верхний свет и с удовольствием присела на кожаный бежевый диванчик, который стоял возле окна. Зеленое бра еле бросал слабый свет, но Марину это только устраивало. Она скинула тапочки, поджала под себя ноги и откинула голову на спинку дивана.

Стоило только закрыть свои глаза, в памяти сразу возник образ матери, какой ее видела Марина в последний раз. Уставшая, трогательно обеспокоенная, но с легкой полуулыбкой на губах. Она запомнила ее именно такой. А вот чужую женщину с закрытыми глазами, в сером платье, со сложенными руками на груди, Марина хотела бы навсегда забыть. Хрупкая и маленькая в этом большом гробу, она была похожа на Снежную Королеву, которая навечно забрала образ ее матери в свои владения.

«Мама, мамочка», − прошептала Марина. − «Как мне тебя не хватает. Как ты мне нужна сейчас. Будь ты со мною рядом, мне было бы совсем не страшно. Я бы все перенесла и вытерпела. Я была бы сильнее и решительнее. Я бы не была такой безвольной куклой, которую ведут за руку и не дают самостоятельно делать выбор. С твоей поддержкой, я уже давно бы разорвала эту удушающую петлю на моей шее. Я просто убежала бы к тебе, и ты меня спасла от него.»

Она неожиданно вспомнила рыдающего Алима у могилы матери, но еще отчетливей, ей вспомнилось рука, которая ненавязчиво поддерживала ее локоть. Эта рука постоянно была ее опорой, и ей необязательно было поворачиваться и благодарить спутника за поддержку. Она и так знала, что рука в темном пальто принадлежала Антону. Он и его отец, взяли на себя всю организацию похорон. Валерий Семенович, сразу отказался от денег, что собрали Марина с Алимом. Он мягко, но настойчиво пресек все попытки, расплатиться с ним, и предложил, на эти деньги поставить хороший памятник. Ее отчим был слишком слаб, чтобы сопротивляться властному седоволосому и невероятно высокому Валерию Семеновичу, в дорогом костюме и с мобильным телефоном, что было абсолютной роскошью в их городке. Поникший Алим был ему по грудь, отчего казалось Марине, что настигшее горе его беспощадно раздавило. Бедный Алим. Он едва держался на ногах, и все время закрывал руками свое лицо. Он не хотел показывать, как дрожали его губы и опухли от слез и без того узкие глаза. В этой толпе людей, которые пришли хоронить ее мать, она видела двух его братьев, которые приехали за ним, чтобы увести его обратно, на свою родину. Сейчас, Марина понимала, что это было единственное верное решение, для отчаявшегося Алима, его нельзя было оставлять одного, ему, как никогда, нужна была поддержка его семьи. Он оказался настолько слаб, что Марине это безумно помогло в тот период, которая считала, что в данный момент, приняла на себя материнскую обеспокоенность и жалость, словно Алим, на короткое время, стал ее маленьким ребенком. Именно такое внимательное сочувствие к Алиму, неподдельное уважение и помогли ей выстоять и не сломаться в те горькие, черные дни.

А на улице, перед погрузкой гроба в машину, услышала, как две женщины вполголоса, стояли рядом с ней и не стесняясь, ее же и обсуждали. Это было так дико и так прямолинейно, что она не верила своим ушам.

− Такая молоденькая, только закончила школу, что с ней будет?

− Не было отца, теперь и матери нет. Сирота горемычная.

− Ох, не говори, не говори.

− Как же она теперь одна, тот, смотри, еле на ногах держится.

− Алим-то? Увезут его, говорят. Квартира все равно у нее останется.

− А то! Единственная дочка! Все ей.

− Ты посмотри, слезы то не льет, крепится.

− Опухшее лицо, наревелась, поди уже.

− Бедная, бедная.

− Сиротинушка.

Тогда она крепко стиснула свои зубы и не решилась повернуться к теткам в укор. Она только почувствовала, как в поддержку, ее локоть опять крепко сжала чужая рука в черном пальто.