Пусть все твои тревоги унесут единороги

Фонтенбло, 5 апреля

Они сидят под яблоней в саду дома в Фонтенбло, дома детства Манон. Наступает весна. Нарциссы расцветают, появляются первые листья на деревьях, розы готовятся распуститься. Но ни Манон, ни ее отец не обращают на это внимания.

Мать Манон была искусным садоводом. В то время дочь повсюду следовала за ней. Девочке даже купили лейку и маленькие садовые ножницы. Выходные дни Манон с матерью проводили на улице, подрезая, копая, сея и поливая. Тео бежал сзади, смеясь, постукивая ногой по мячу, мешая их трудам.

«Что осталось от всего этого?» – думает Манон. Сад заброшен. А что насчет папы? Угрюмый, такой же серый, как небо сегодня.

Манон прибыла поездом в 11:57. Отец ждал ее на вокзале Эйвон в своем старом Peugeot. «Если машина работает, зачем я буду ее менять?»

Потом был обед. Еда на вынос, которую папа купил в супермаркете. Манон только что объявила отцу о своем отъезде на Ибицу. Он отставил кофейную чашку.

Рука отца немного дрожит. Он отказывается признать, что слишком много пьет.

– Три недели на Ибице? А как насчет твоей работы, Манон, ты думала об этом?

– Папа, я только что объяснила, что еду туда по работе! Когда штаб-квартира компании находится на Ибице, поехать туда – это нормально.

Он поднимает глаза к небу, раздраженный, как в детстве, когда Манон рассказывала ему, где пираты спрятали сокровища.

Отец делает глоток кофе, снова берет бокал с вином и размышляет.

– Это уже подозрительно. Почему ты не выбрала более серьезную компанию? Манон, с твоими навыками ты могла бы разбогатеть в банке, сделать настоящую карьеру юриста. Или, я не знаю, работу в сфере экономики. Что-то серьезное! Вместо этого ты выбрала компанию с именем, как у проститутки! Stella! Нет, ну кто работает у Стеллы?

Она тихо вздыхает.

– Твоя дочь, папа, твоя дочь! И, кстати, спасибо тебе за поддержку! Это всегда приятно.

– Приятно, приятно… У вас на устах только это слово.

– Папа, спасибо, я одна сижу прямо напротив тебя, а ты говоришь во множественном числе.

Он смахивает муху со стола и сердито смотрит на дочь:

– Но ведь это правда! По телевизору повторяют: «побалуйте себя, побалуйте себя…», в газетах то же самое: «совершите последнее безумие, чтобы доставить себе удовольствие». Удовольствия в этом нет! А что имеет значение, так это хорошо выполненная работа. И это все!

– Да, да, да.

– Ты слышишь меня, Манон? – он настаивает.

Она ковыряет ложкой замороженный пирог. Папочка даже не нашел времени достать его из холодильника до ее прихода. Клэр права: ему больно. Манон привыкла к этому через силу. Она больше не боится его. Она терпит это. Она справляется с этим. Манон хватает свою тарелку и начинает убирать со стола.

– Да, я тебя слышу. Я знаю твои фразы наизусть. Но как ты думаешь, папа, что я делаю в офисе? Я работаю! И знаешь, что? Моя начальница гордится мной, она делает мне комплименты и думает, что я единственная, кто может спасти нашу компанию.

Отец следует за ней на кухню.

– Подожди, девочка, я знаю, что ты трудолюбивая, и не утверждаю обратное. Но отправиться на Ибицу! Это похоже на…

– На что? – спрашивает она с притворной невинностью.

– Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду!

Его глаза горят. Серость Фландрии зимой, ярость Шотландии во время шторма. Именно так можно было описать взгляд отца.

Манон поворачивается и смотрит ему в лицо с высоты своих 1,7 метра. Она кладет руки ему на плечи. С возрастом отец стал низким, почти сморщенным. «Сморщенный» – любимое слово Тео!

Отец больше не пугает Манон. Она бросает ему вызов.

Ее отец уже много лет не работает. На что он живет? Небольшое наследство, некоторые сбережения – он все равно почти ничего не тратит. Он коллекционирует марки и время от времени зарабатывает, продавая те, которые поднялись в стоимости. Вот его работа!

Дом, в котором он живет, – это дом, где выросла Манон, недалеко от леса. С тех пор как она переехала в Париж, в нем ничего не изменилось, только прибавилось пыли и грязи.

«Правда в том, что папа ужасен!»

Газеты валяются у камина, паутина расползается по углам, а тарелки свалены в раковину рядом с пустыми бутылками.

«Он только и умеет, что читать мне нотации!»

Все та же искромсанная ножницами фотография на письменном столе. Вместо веселой семьи только отец и Манон. Мамы и Тео будто бы и не было.

«Единороги? Куда подевались единороги?»

– Итак, я слушаю тебя, папа, давай, что ты собирался сказать? Поехать на Ибицу. Что в этом такого?

– …

Повисает короткое молчание.

– …Ты хочешь, чтобы я сказала это вместо тебя? Это как выйти с цирковым артистом на трапецию, верно?

– Ты прекрасно знаешь, что я имел в виду, мы не бросаем свою семью по прихоти! – говорит отец в ярости.

Когда-то отец занимался лепидоптерологией[4]. Красивое слово, означающее убийство бабочек ради создания коллекции. Рамки с бабочками все еще в доме. Их, кажется, стало даже больше.

Родители всегда спорили из-за этого. Мать не хотела жить среди смерти.

Когда она возвращалась с восьмичасовой смены, проведенной за кассой магазина, то занималась домашней работой.

Отец же, сосредоточенный на своих «трупах», никогда ей не помогал. «Как можно так жить?»

– Делай то, что я говорю! – говорит Манон, собирая свои вещи.

– Каким образом? – спрашивает он.

Она хватает сумочку, проверяет, ничего ли не забыла, на бегу посылает ему воздушный поцелуй.

– Ничего, я все понимаю! Ладно, я тебя оставлю, мне нужно пойти домой и приготовить купальники, солнцезащитный крем и плавательный круг с розовым единорогом! Не беспокойся, до вокзала я доеду на автобусе.

В поезде, который следует в Париж, она закрывает глаза и переводит дыхание. Каждый раз одна и та же обида, одна и та же горечь.

Она высовывает голову в окно, смотрит, как проносятся деревья. В Буа-ле-Руа заходит пара и садится напротив нее. Они не перестают целоваться, это неловко. Манон хватает свой телефон, аккуратно спрятанный во внутреннем кармане сумки. Она просматривает сообщения и открывает последнее. Это сообщение в WhatsApp от матери.

Манон отворачивается к окну. У нее сдавливает горло. Она закрывает глаза. В грохоте поезда только деревья догадываются о ее горе.

«Если бы ты действительно любила меня…»