Пять Ночей

Шахматы

Пятницы наступали с неотвратимой пунктуальностью, сразу же после четверга.

Сначала мы с Макаром по инерции играли в карты. В дурака, в мордобой. Но играть один на один, когда знаешь карты соперника, всё равно что играть в гляделки с зеркалом. Хрен разберёшься, кто первый сморгнул. Через несколько мордобойных пятниц походившие на голлумов игроки решили повысить свой интеллектуальный статус и стали играть в шахматы. А поскольку поясом гроссмейстера обладал только я, церемония вручения на YouTube набрала больше лайков, чем количество просмотров: мне не составляло труда загадывать унизительные желания. Но алкоголь действует на всех по-разному, и под его воздействием искусственный интеллект Макара оказался способен к самообучению, и испытывать унижения приходилось уже мне.

Мой визави исповедует особый стиль игры. Он, как и всякий контуженный, мнит себя экстрасенсом. Убеждает чёрного короля принять православие, пытается предугадать действия взбалмошной королевы, принимает отставки, вызывает духов геройски погибших шахматистов. Когда же шестому чувству каким-то нелепым образом удаётся разъяснить своему блаженному обладателю, что в шахматы, дурак, надо играть мозгами, этот полководец устраивает «Сталинград», меняет всех на всех независимо от чина и привязанностей. А когда сигаретный дым над полями сражений рассеивается и взору предстаёт шахматная пустыня с двумя нищими королями, мой грозный соперник с интонацией, не терпящей отказа, предлагает мне сдаться. Понимая, что дело идёт к рукопашной, я предлагаю отложить партию, а позицию записать или сфотографировать. После продолжительных переговоров и ещё одного литра водки приходим к соглашению: и записать, и сфотографировать.

В моём же понимании шахматы – это бесконечные заговоры, интриги, предательства и, разумеется, удовлетворение разбухшего эго. Я с видом фельдмаршала провожу топографическую рекогносцировку. С наслаждением раскрываю свои коварные замыслы о детском мате, постепенно перерастающем в подростковый. Угрожаю неприятелю вилкой, меняю офицеров местами и, сложив ладони рупором, завожу пластинку с немецким акцентом:

– Ахтунг, ахтунг, руссиш золдатн, сдавайтесь, вас ждёт тёплая постель, трёхразовое питание и всякая другая прохладительная хрень.

После последней фразы в стане соперника начинаются волнения, и я продолжаю:

– Горячительные напитки, селёдка, капуста, а также денежное пособие в размере…

Макар заинтересованно напрягается, и я режу его покалеченный слух, чванливо выговаривая:

– Сдавайся! Свободному миру требуются новые рабы.

Сдаваться Макар не умеет. Праведный гнев вмиг разгоняет по его венам алкоголь, мозг закипает. Дело сделано. Игра развивается по написанному сценарию.

Погрузившись в западно-ненавистнический экстаз, он будет зевать одну фигуру за другой, не обойдёт ни одной ловушки и вляпается мимоходом в необязательный мат. Мне остаётся лишь вовремя подливать горячительного да вбрасывать свежую порцию русофобских идеологем. Правда, всё это больше похоже на кривляние, но он клюёт.

Макар исполнял мои желания, я – значительно реже – его.

Но у Госпожи Судьбы свои планы и чувство юмора, так что собственную игру она тоже начала с нами в пятницу.

Макар тогда пришел в приподнятом настроении из налоговой. Мой верный собутыльник сумел втереть налоговикам, что его жена не могла загрязнять окружающую среду, потому как в указанный период находилась в другой стране. Пошёл с козырей, метнул счета за гостиницу вместе с посадочными талонами.

У Макара пунктик: он хранит все чеки, рецепты исчезнувших ухогорлоносов, инструкции давно выброшенных пылесосов и всякую другую бумажную нечисть. Воспоминания Макара вызываются к жизни не с помощью семейных альбомов или попыток жены распилить его мозг и вытащить оттуда дату её рождения, а прошитыми каталогами всё помнящих документов.

– Вот, здесь мы с Оксанкой на море отдыхали, – и с ностальгической улыбкой тычет в чек какой-то многозвёздной гостиницы, – 672 руб. А после этого, – вытаскивает выцветший рецепт, – у меня был жуткий понос, только этим и остановил, чуть не сдох.

В общем, настроение у Макара было пятничным. Водку разлили по стаканам равнообъёмными бульками. Залп. Минутная пауза позволяет алкоголю беспрепятственно проникнуть в хранилище недельных воспоминаний и загрузить в буфер обмена наиболее аномальные события. Макар свой рассказ всегда начинал с захватывающего трейлера:

– Слышь, со мной такая херня приключилась.

Искушённый собутыльник всегда помнит: если не разлить вовремя по второй, то светское мероприятие рискует превратиться в бесконечные крестовые походы за святой водой, кулачные бои и разговение после суточного поста в местном бич-приёмнике. Выпили. Румянец проступил на посеревшем лице несостоявшегося крестоносца. Он зажёг сигарету, глубоко затянулся и с наслаждением выпустил очищенный от никотина дым:

– Ну, а у тебя как дела? – удовлетворённо спросил Макар.

Трейлер так и остался самостоятельным культурным произведением.

– Переписываешь всемирную историю? – продолжил он.

– Нет. Этим имиджмейкеры занимаются.

– Автобиографию Деточкина?

– Для этого надо хотя бы ПДД знать.

– Делов-то. Бери, Сашка, меня в консультанты. А то так и будешь тормозить, писатель хренов.

– Да не писатель я, сколько тебе можно говорить. Редактор. Не поэт, не блогер…

– А, это породу я знаю, сам пишет, сам публикует, сам себе комменты строчит.

– Ага, оптимизация времени, бумаги и мысли. Скоро на языке смайликов разговаривать будем.

Макар вопросительно приподнял бровь.

– Это такой круглый Спанч Боб, только немой, – снизошёл я до объяснений.

– Эта херь эмотикон называется, – возразил Макар. – Такая пиктограмма, изображающая эмоции.

Я поперхнулся дымом. Макар иногда выдает колхозные перлы на богемный манер, типа чистокровная мразь или вдохновляющий паразит, но назвать эмотикон пиктограммой – всё равно что гондон противозачаточным средством.

– Да не парься ты. Я на сайте знакомств столько этих эмотиконов насмотрелся. Есть такие, что виртуальный секс за реальные бабки предлагают.

Меня отпустило. Разговор потёк по привычному руслу: бабы, секс, бабки, политика. Эти заложенные в подкорке топики без труда способны дать отпор чатам о компьютерных побоищах или интригам бесконечных сериалов.

Разлили по новой. Выпили. Реально почувствовал потепление. Закурили.

– Вчера в офис такая кобыла заходила, – выпустил дым из ноздрей Макар, – зад как у скаковой лошади, каблуками цок-цок, я чуть не заржал. Обернулась, рожа и впрямь лошадиная, так я чуть не кончил.

– И что? Подлетел жеребцом?

– Какой к черту жеребец. Оксана с утра в офисе торчит, я, как манекен на витрине, прохожих разглядываю, пошевелиться боюсь.

– Так, может, эта кобыла на тебя посмотреть пришла, примерить, прицениться? – подколол я. – Подошёл, упаковала бы.

– Ага, есть у меня одна такая упаковщица, упаковала с ног до головы, хрен пёрнешь. Воду из-под крана не пей, пальцами в заднице не ковыряй, как будто на этот случай какой-то гаджет есть.

– Есть, знаешь такой: не жужжит и в жопу не лезет?

– Чё за хрень?

– Отечественный аппарат для жужжания в жопе.

– А импортный что, входит и выходит?

– Конечно, и жужжит, и вибрирует, и насосом прям внутри надуть можно.

– Понятное дело. Там по таким штучкам мастера.

Разлили.

– Так за что пьём? – спросил я.

– Давай, чтобы к каждому скаковому заду доверчивое личико прилагалось.

– Чего-то мне такой персонаж не встречался.

– Ты что телик не смотришь? Там профессор астрофизики та-ка-я наивная дурочка с коровьими глазками и упругим ртом, что стояк не отпускает, даже когда теща своим задом на руку приземлится. Даже кайфуешь под её тёплым полужопием. Так что давай, за крепкие скромные зады.

Конфликт здравого смысла и сексуальных шаблонов, мутировавших под влиянием голливудских аксиом6 скончался под натиском просвещающего алкоголя. Я сдался. Мир меняется. Комиксный тип мышления, безликость социальных сетей формируют новое восприятие сексуальности в стиле Хентай с грудастыми малолетними воительницами. Послевоенные фантазии поверженных самураев становятся повседневными образами.

– Ну, хрен с тобой, за крепкие зады, большие сиськи и их наивных обладательниц.

Выпили.

– Ты когда в последний раз свежий голый зад видел-то? – спросил я. – Фестиваль кружевных трусиков вроде пока не проводится?

Макар задумался, прикидывая, когда клялся жене, что засохшие пятна на внутренней стороне ширинки – не погибшие в изнурительном походе сперматозоиды, а молоко, пролившееся через дырявый тетрапакет.

– В стриптизе. На прошлой неделе на Кузиной днюхе так нажрался. Очнулся под утро за барной стойкой. Как попал, что было, – не помню. Официантка растолкала, на такси посадила. Стал расплачиваться, сунул руку в карман, а там чей-то лифчик. Чуть, блин, не спалился.

– И как там? Что-то изменилось?

– Да ты что, совсем меня не слышишь? Говорю тебе, в стельку пьян был, не зрячий, не мычачий. Лифчик в подъезде закопал, ключ только вставлять, тут дверь вместе с косяком чуть не вылетела. – Макар резко запрокинул голову, пытаясь увернуться от виртуальной двери. – Не успел в нижний старт погрузиться, как в прихожую влетел. Знаешь, как каскадёры на тросе в стенку впечатываются? Вот и я типа того, но, видать, не рассчитал – врезался. Пришёл в себя на кухне, сижу в халате, из ноздрей ватки торчат. Оксанка даже кофе сварила.

– Поразительная у тебя способность – отключаться в самый интересный момент; очнёшься когда-нибудь, а никого уже нет, померли, – засмеялся я.

– Не дождёшься! Стишки мне ещё на столетний юбилей сочинять будешь.

– Не, я к тому времени уже тебя помнить не буду. Друг Альцгеймер мозг высушит.

– Это что ещё за фрукт?

– Это когда не помнишь прошлое, но знаешь будущее.

– О-о. Так я с ним тоже подружусь, – захохотал Макар

– К тому времени у тебя в друзьях все герои медицинских комиксов ходить будут, если, конечно, тебе чип в твою больную голову не вставят.

– И ладно, буду с компом на одном языке разговаривать. Говорят, даже в виртуальное пространство нырять можно будет.

– Может, и можно. Только без бабок ты там один хер сортиры драить будешь. Или пушечное мясо в стрелялке изображать…

Макар мгновенно протрезвел, и я почувствовал себя моджахедом в стрелковом тире для воинов-интернационалистов. Надо съезжать с этой темы, не то сейчас вывернет мне голову наизнанку и начнёт переключать клеммы.

– Прости, друг, – с искренним раскаянием, пытаясь смотреть Макару в глаза, сказал я, – чего-то я погнал. Афганцев уважаю, ты ж знаешь. Сам хотел, да по возрасту не прошёл. Туда, знаю, крепких ребят брали, и чтобы с мозгами всё в порядке было. Давай за ребят, – взялся я за стакан, – за дружбу.

– Разлей до краев, – ровным голосом скомандовал Макар.

Никогда не думал, что так сложно отыскать края у стакана. Молча выпили. Макар с нерушимым выражением лица достал сигарету, поднёс к ноздрям, втянул аромат табака, закатил глаза, завис, повисел, вернулся, вытаращился на меня.

– Э, блин, дыши! – со всей дури вмазал мне по спине.

Алкоголь брызнул из глаз ручьями и мелкими звёздочками. Сквозь кашель я рассказал приятелю всю биографию его родителей, где я его видел и страшную историю его будущего. Макар ржал, как бегемот над тарелкой. Понемногу пришли в себя. Закурили.

– Да, бабы уже не те пошли, – прервал философское молчание Макар.

– Старше стали или стервозней?

– Да одухотворенность куда-то ушла. Раньше увидят у тебя ранение и в обморок прямо на койку падают, а сейчас сам сознание потеряешь, пока весь этот бред о женской пластической моде выслушаешь. Думаешь: что же тебе рот-то не зашили. В стриптизе хорошо, там монету сунул – говорит, ещё одну сунул – замолчала; говорит – замолчала.

– Насыщенный диалог!

– Да, главное, что мозг не выносит.

– Так ты что, туда поболтать ходишь?

– Чувствую себя там просто мужиком, без заморочек, без выноса мозга.

– Ну, туда часто ходить тоже устанешь.

Макар прищурился.

– А давай в шахматы на стриптиз сыграем. Кто проиграет, тот пять ночей туда ходит. И не до китайской пасхи, а до конца этой недели.

– Сдохнешь. Учитывая ещё, что сегодня пятница.

– А-а. Значит, до конца следующей. По рукам?

Вероятность моего проигрыша была нулевой. Макар в последнее время играл хуже Крамника, местного пенсионера, но отстреливался до последнего. Никогда не сдавался.

– Выигравший – по желанию, и за счёт проигравшего, – поставил условие я.

– Без вопросов, – согласился Макар, протягивая мне руку.

Как сказал один французский философ: «люди ищут удовольствия, бросаясь из стороны в сторону, только потому, что чувствуют пустоту своей жизни, но не чувствуют ещё пустоты той новой потехи, которая их притягивает». Его послушать, так только страдания наполнены содержанием. Нет уж.

– По рукам.