Глава 2. Зов плоти

Катя извлекла из заточения в чемодане последнюю из своих юбок, что взяла с собой, повесила ее на плечики и удовлетворенно оглядела комнату. Номер, который ей достался, понравился Кате сразу. Правду был он совсем не велик и своими габаритами и очертаниями напоминал школьный пенал, но зато как-то по-домашнему уютен. Кровать не устает радовать глаз ярким пятном красивого покрывала, на стене — картина с морским пейзажем — бушующая стихия поднявшихся, словно табун лошадей, на дыбы волн, безжалостно разбивает в щепки утлый плот с насмерть перепуганными пассажирами — воссоздана так натурально, что ей все время кажется, что вся это гигантское скопище воды не удержится на полотне и зальет ее комнату; есть даже телефон, и она может в любую минуту позвонить домой. Тут же рядом за дверью в прихожей все необходимые и полезные для жизни удобства. Но главное — это балкон, с которого одновременно открывается вид и на море и на горы. Только от одного этого восхитительного зрелища можно прийти в неописуемый восторг. И ведь это все не нарисованное, не на картинке и даже не на экране телевизора, а настоящее, живое. Достаточно ей сделать буквально несколько сот шагов, и она окажется на пляже, увидит, как приползает, словно выдрессированная собачонка, к ее ногам теплая соленая волна.

Ей вдруг стало так хорошо и весело, что она плюхнулась на кровать и рассмеялась. И чего она, дуреха, так боялась ехать, в этом нет совершенно ничего страшного. И это даже несмотря на то, что в купе ее попутчиками оказались исключительно представители противоположного пола, да к тому же еще совсем не старые представители. Они наперебой ухаживали за единственной дамой, явно устроив соревнование на кубок ее благосклонности. Пытаясь завоевать этот приз, они так нашпиговали ее сладостями, что она полночи не могла заснуть, так как ее жутко изводила жажда. Правда была еще одна причина, почему ее так долго не был бессилен сморить сон; в ее голове, словно гвоздь в стене, засела мысль, что кто-нибудь в темноте вдруг полезет к ней. Она прислушивалась к нестройному, как игра впервые собравшихся вместе музыкантов, храпу ее соседей, ожидая, что вот-вот один из них прервет это сладостное занятие ради того, чтобы наброситься на нее. Мысленно она прикидывала, каким образом будет давать отпор насильнику. Но все ее приготовления оказались невостребованными; шли бессонные часы, а намерение ее изнасиловать почему-то никто не выказывал. В конце концов, долгое и бесплодное ожидание этого момента ее так утомило, что она заснула. А когда вновь отворила глаза — все вокруг было залито светом, по купе во всю шарили солнечные блики. Она взглянула в окно и увидела, что за то время, что она пребывала в небытие, поезд явно не стоял на месте, а преодолел немалое расстояние, и теперь вокруг цвела и зеленела несравненно более пышная южная растительность.

Прибыв на вокзал Симферополя, она попрощалась со своими любезными попутчиками, а затем автобус без всяких проблем и приключений доставил ее в Судак. А еще через час она входила в свое новое, временное, но, как, оказалось, уютное пристанище.

Пора было знакомиться с местностью и, прежде всего с морем, которое совсем рядом, всего в нескольких сотнях метрах переливалось на солнце мириадами блестков. Взяв купальный костюм, она прошествовала в ванную комнату. Быстро скинула с себя платье, И сразу же большое, почти во весь рост, зеркало мгновенно до самых краев наполнилось ее обнаженной фигурой. Катя внимательно стала рассматривать себя, провела пальцами по телу от плеч до кустика внизу живота, едва ощутимо дотронулась до клитора, но и этого прикосновения хватило для того, чтобы вызвать внутри себя легкий сладостный всплеск. Но дальше экспериментировать в этом направлении она не стала, а поспешно натянула, словно спасаясь от греха, трусики. Затем запрятала два крупных полушария в верхнюю частью пляжного ансамбля. Но полностью укрыть их в этих норках ей не удалось, грудь целиком не вмещалась в предназначенные для этого чаши бюстгальтера и осталась наполовину открытой. Катя даже подумала, а не слишком ли опрометчиво поступила, приобретя столь откровенный купальник? Вот даже и Петя, видевший ее в самых разных видах и нарядах, был так ошеломлен в первую минуту этим ее видением в нем, что даже лишился на некоторое время дара речи. Но теперь уже все равно ничего не изменить; если кто хочет, пусть смотрит, не жалко.

Катя вышла из корпуса, и сразу же ее со всех сторон обступил жаркий солнечный день. Небо было почти чистым, лишь кое-где на лазоревом фоне висела рваная вата облаков. Но небеса ее интересовали мало, они были почти такими же, как и в Москве, а вот море — это совсем другое дело. Она устремилась на набережную. Показала дежурному свою карточку и оказалась на пляже.

О том, как она будет входить в море, она представляла всю дорогу от Москвы до Судака. Конечно, за вычетом того времени, когда внимала россыпям комплиментов своих попутчиков. И вот этот долгожданный час пробил, хотя никакого звона и не раздалось. Но она ясно слышала его радостные переливы внутри себя. Легкий халат, расстегнутый нетерпеливой рукой, безропотно скатился к ее ногам, а они сами, осторожно ступая по каменистому песку, понесли ее к воде.

Море, как бы выполняя обряд знакомства с ней, лизнуло ее ступни, затем попятилось назад, будто желая передать полученную информацию об очередном своем госте следующей волне, а та, обработав ее, и, по-видимому, оценив вполне благожелательно, уже накатилась на пришельца более основательно, смочив ноги Кати аж до колен. Она слегка взвизгнула, так как вода неожиданно обожгла стужей. У нее даже возникло желание повернуть назад, но эта была лишь секундная слабость. Она смело сделала шаг вперед, и теперь вода смочила уже ее трусики.

Идти дальше мешал все тот же холод. Однако морю подобная нерешительность явно пришлась не по нраву; внезапно прямо перед ней вырос высокий и, как хорошее свежее пиво, пенистый вал, который обрушился всей свою мощью на оробевшую женщину. Все случилось буквально за одно мгновение, и Катя, оказавшись, словно одеялом, накрытой волной, даже не успела испугаться. Зато теперь, обрызганная с ног до головы, она больше не боялась прохладной водной стихии. Море после только что прошедшего обряда знакомства оказалось теплым, и Катя вдруг почувствовала себя замечательно. Она засмеялась и поплыла.

Плавала Катя хорошо, причем, эта была у нее, как у собаки, врожденная способность. Никто ее этому искусству не обучал, просто однажды, будучи еще совсем маленькой, ее, как малька, запустили в речку, и она без посторонней помощи бодро задвигалась по воде. И сейчас она легко скользила по водной глади, маленькие волны, как детские качели, поднимали ее вверх, а затем плавно и бережно, словно боясь причинить вред, опускали вниз. Она испытывала невероятное блаженство, ни одни руки еще не гладили ее тело столь нежно и мягко, как эта теплая, соленая купель. Катя несколько раз погружалась в нее с головой, а затем, вынырнув, ощущала на своем лице горячее покалывание солнечных посланцев. Раскинув руки, она плашмя легла на воду и закрыла глаза, лишь веками ощущая яркий свет дневного светила. Она даже слегка задремала, море же, оберегая ее сон, старалась, насколько это было в его силах, ему не мешать, оно лишь изредка тревожило спящую, мягко толкая ее своими валами в бок. Но то были приятные, освежающие прикосновения, как ласки любовника, и Катя внезапно поймала себя на том, что в памяти откуда-то из далеких ее закоулков, казалось давно и надежно засыпанных отложениями прожитых лет, совершенно неожиданно всплыло ее давнее юношеское эротическое видение. Эта встреча с прошлым была столь нежданной, что Катя тут же встрепенулась и, не рассчитав движение, ушла на глубину. Возвратившись снова на поверхность, она, подчиняясь какому-то ей самой мало понятному импульсу, быстро поплыла к берегу.

Она снова оказалась на пляже и, пройдя к свободному лежаку, растянулась на жестких досках. Пока она дефилировала, то внимательно смотрела вокруг; не обращают ли чрезмерное внимание на ее не самый скромный купальный наряд. Но ни одного плотоядного взгляда ей так и не удалось перехватить, и даже почувствовала легкую досаду от этого. Впрочем, как быстро убедилась она, по номинации открытости и обнаженности конкуренция тут была очень большая. И на фоне других ее наряд выглядел весьма скромно. Тем даже лучше, она вовсе не желает вызывать к себе повышенного интереса, особенно таким вот специфическим способом. И то, что не одна она такая, ее только радует. Правда, особой радости она при этом почему-то не испытала, однако приписала это свое состояние жаре. В таком пекле единственные желания, которые еще способны были вызревать у любого нормального человека, — это пить и купаться.

Она еще несколько раз бросалась в ласковые объятия моря, выходила из него обсыпанная изумрудными бусинками на берег, где жаркое солнце в считанные секунды слизывало с ее тела эти драгоценные зернышки. Почувствовав, что начинает слегка плавиться, Катя решила, что на первый раз вполне достаточно и пора уходить с этого солнцепека. Нырнув в легкий сарафан, она поднялась на набережную.

У выхода из пляжа ее взор столкнулся со взглядом какого-то парня, который стоял, картинно облокотясь о парапет. Он смотрел на нее почти в упор и при этом улыбался, как старой знакомой. Причем, его улыбка с каждой секундой, как открывающийся занавес перед началом представления, становилась все шире. Она быстро отвернулась, но затем какая-то сила вновь заставила ее повернуть голову в его сторону. Теперь парень уже выпрямился во весь свой высокий рост, и она не могла не оценить его тонкой стройной стати, чем-то напоминающую стать породистого скакуна. Одет он был в белую майку с черными разводами на груди; сперва Катя подумала, что это какой-то странный рисунок, но приглядевшись, поняла, что в качестве живописца на этот раз выступила самая обычная грязь. Ноги нахала, как сразу окрестила его она, были обернуты в потертые джинсы. Поначалу Катя даже не поверила своим глазам, подумав, что перегрелась на солнце; его джинсы подобно дуршлагу, были изрешечены многочисленными дырочками. Самое большое отверстие располагалось на бедре, сквозь которое бесстыдно выглядывал изрядный кусочек загорелой кожи.

Парень сделал шаг в ее сторону, сократив луч разделяющегося их расстояния почти до минимума. Поэтому раздумывать ей было уже некогда и, круто развернувшись, она быстро зашагала по набережной, напрягая всю свою волю, дабы не повернуться и не посмотреть — не ведется ли за ней преследование? И лишь отойдя от места встречи довольно далеко, она позволила себе обернуться. Никто за ней не шел. Вот и хорошо, он понял, что здесь ничего не добьется, и отстал. К ее удивлению, это обстоятельство не вызвало в ней того всплеска радости, на который она сама же и рассчитывала.

После ужина Катя впервые с момента своего приезда вдруг почувствовала легкое прикосновение к себе холодных ладоней скуки. В самом деле, чем занять оставшееся до сна время, никаких плодотворных идей на этот счет к ней не приходило. Идти вновь на набережную? Но она там уже была, исследовала ее вдоль и поперек, даже посидела в кафе, где съела порцию мороженого, и залила проглоченное лакомство стаканом холодного сока.

Но выбора не было, не сидеть же весь душный вечер добровольной узницей в номере… Она подошла к шкафу, разложила всю палитру своих нарядов на кровати и стала выбирать, что оденет для первого своего торжественного явления на вечерней набережной. Выходной комплект одежды создавался, как и любой истинный шедевр в муках; она пробовала разные варианты, но ни одному из них не удавалось полностью удовлетворить ее взыскательным требованиям. Она с грустью думала о том, что у нее нет по-настоящему привлекательных туалетов, все это второразрядные, случайно купленные по дешевке вещицы. После долгих поисков, многочисленных примерок и глубоких раздумий, а так же многократных консультаций с зеркалом, она остановилась на следующей комбинации: длинная, летящая вниз почти до щиколоток юбка, в сочетании с открытой, с изрядным вырезом, кофточкой. Затем, достав косметичку, она стала разрисовывать свое лицо. Наконец процесс сотворения собственного облика завершился, и Катя осталась в целом довольна полученным результатом. С зеркальной глади на нее глядела женщина, конечно, уже не молодая, но вовсе не старая, находящаяся на самой вершине своего созревания. Если бы я была мужчиной, то не сводила бы с себя глаз, порадовала она себя лестной для ее женского тщеславия мыслью. И лишь только после этого вышла из номера.

Через минуту она во второй раз за день оказалась на набережной. Отдыхающие текли по ней двумя встречными потоками; Катя влилась в один из них, размеренное течение людской реки подхватило ее и неторопливо, словно щепку, потащило за собой.

Катя с любопытством рассматривала окружавших ее людей; большинство из них двигались в этой реке отдыхающих парами, либо группами. Многие мужчины и женщины шли, тесно прижавшись друг к другу или держась за руки, они целовались, весело смеялись, откровенно демонстрируя в каких отношениях находятся друг с другом. Внезапно ее обволокла вуаль густого облака одиночества, захотелось, чтобы кто-нибудь находился бы сейчас рядом и с ней. Стайка ее мыслей сама собой полетела к Петру; ах как было бы замечательно, если бы они тут фланировали вместе. И тогда ее бы не терзала, как теперь, своими клыками жестокая скука. И вовсе не потому, что Петр умеет хорошо развлекать свою даму — этим видом искусства он как раз абсолютно не владеет — а просто потому, что он самый близкий ей человек и только одно его присутствие, как дезинфекция бациллы, убило бы в ней все столь обильно размножившиеся микробы тоски. А так — что ей делать тут по вечерам? Словно соломенная вдова сидеть на балконе, вперяя свой взор в темное, как вакса, небо, или шлепать своими босоножками туда-сюда по набережной и с завистью смотреть на то, как хорошо и весело другим?

Совершив несколько туров по побережью, она почувствовала, что этот бесцельный променад ей приелся окончательно. А потому ничего другого не оставалось, как только вернуться в номер. Она выплыла из плотного потока отдыхающих и направилась к смутно белеющему, подобно теплоходу на далеком рейде, в густой синеве спустившегося на землю вечера зданию корпуса. Внезапно ее шествие к нему приостановили звуки музыки; она замерла и прислушалась, пытаясь, словно локатор, определить направление, откуда они изливаются.

Через пару минут музыка, словно поводок, привела ее на танцплощадку. Карточка отдыхающего помогла ей беспрепятственно миновать контролера. К ее удивлению народа потанцевать собралось не слишком много, еще больше удивило то, что это занятие привлекло отнюдь не только молодежь; среди танцоров оказалось даже немало и тех, кто впервые появился на свет значительно раньше ее. Небольшой пятачок сцены оккупировало трио, состоящее из двух патлатых юнцов и одной, словно им в противовес коротко стриженой девицы. Каждый член этого музыкального трио добросовестно играл свою роль; парни, не жалея пальцев, лупили ими по струнам электрогитар, а их напарница, поднеся вплотную ко рту, словно намереваясь его проглотить, микрофон, изрыгала в него хрипловатым голосом модный шлягер.

В молодости Катя любила танцевать, и, если верить отзывам ее напарников, танцевала весьма недурно. Но те танцевальные периоды ее жизни канули в Лету, а в наступивших новых временах ей было не до занятий хореографией. Но сейчас какие-то реликтовые слои души внезапно стали все настойчивей напоминать о себе; ритмичная музыка заставляла ноги производить различные подрагивания, от которых они, казалось, отвыкли давно и окончательно. Ей вдруг нестерпимо захотелось влиться в совершающий самые разные выкрутасы и пируэты этот не стройный ансамбль танцующих. Но она никак не решалась, вот так запросто присоединиться к совершенно незнакомым ей людям было выше ее сил.

Она смотрела на танцоров и испытывала такую сильную зависть к ним и одновременно не менее сильную досаду на себя, что едва не плакала. Но почему она не умеет быть непринужденной, в любой обстановке чувствовать себя уютно и свободно? Она нисколечко не сомневается, что, например, у Зинки не было бы таких проблем, она спокойно бы вышла на середину и стала отплясывать за милую душу, ни на кого не обращая внимания. И все стали бы глазеть на нее, как на какую-нибудь заморскую диву.

Трио на сцене допело мелодию, и почти без паузы стало изрыгать другую. Песнь была о любви, и хриплый вокал певицы зазвучал, как и требовала тема, страстно и исступленно.

Внезапно перед Катей выросла чья-то фигура.

— Мне кажется, что вам очень хочется потанцевать, — произнес мужской голос. — Позвольте пригласить вас на танец.

Катя подняла голову и признала в стоящей перед ней фигуре того самого наглого парня, который пялился на нее днем на набережной. Правда, одет он был теперь немного по-другому; изрешеченные джинсы сменили белые брюки, а майку с грязными разводами — тоже белая, небрежно запахнутая только на одну пуговицу, тенниска.

— Разрешите пригласить вас на танец, — повторил он.

Ну, уж нет, твердо заявил вдруг в ней внутренний голос, она вообще не собирается ни с кем танцевать, а приглашение этого наглеца не примет ни при каких условиях.

Парень в «белом» улыбнулся уже знакомой ей широкой улыбкой, и Катя, еще не сознавая, что делает, подала ему руку.

Кате казалось, что за многие годы танцевального простоя из нее напрочь испарилось всякое умение танцевать. Но у тела на этот счет было совсем иное мнение, оно легко и быстро восстанавливало прежнюю сноровку, с каждой секундой все увереннее попадало в такт подвывающему хрипу певицы с короткой стрижкой. Да и партнер ей попался очень умелый — это Катя вычислила почти моментально — он уверенно вел свою даму, в то же время не навязывая ей своей руководящей роли, предоставляя широкие возможности для импровизации. Катя быстро оценила эту танцевальную деликатность и даже подумала, что может быть ошиблась в своем первоначальном негативном суждение об этом парне.

— Как вас зовут? — вдруг пробился сквозь музыкальный грохот к ее ушам его вопрос.

— Катериной. То есть Катей, — мгновенно поправилась она. — А вас? — исключительно ради вежливости поинтересовалась она.

— А как бы вы хотели меня называть?

— Что значит, как бы я хотела? Как вас зовут, так я и хочу вас называть.

— Но зачем вам зависеть от других людей, в частности от моих родителей? Они назвали меня по своему вкусу. А вам это имя может не понравиться. Мне хочется, чтобы вы называли меня так, как подсказывает вам сердце.

— Нет, я так не могу, — решительно возразила Катя. — Или назовите свое имя или мы не будем танцевать.

Парень внимательно посмотрел на нее и о чем-то задумался.

— А давайте сделаем так: я буду называть имена и остановимся на том, которое вам понравится.

Катя хотела решительно возразить против этого чересчур новаторского плана, но не успела, так как ее танцевальный партнер начал перечисление имен.

— Павел. Нет, вижу не то. Артамон. Тоже — мимо. Геннадий. Не пойдет. Слава. Нет. Иннокентий. И опять не хотите. Петр. Странно, но это имя вам почему-то нравится меньше всех. Что-то у вас с ним такое связано. А Дима, Димочка, Димуля. По-моему, вы согласны. Согласны, но не совсем. Тогда пойдем дальше. А как насчет Артура?

Катя невольно кивнула головой, почему-то ей показалось, что это имя действительно подходит к ее странному партнеру по танцу.

— Заметано, меня зовут Артур.

— Нет, я хочу знать ваше настоящее имя, — попыталась в последний раз настоять на своем Катя.

— Артур, Катя. Настоящее имя всегда то, каким мы хотим называть человека. А вы сами его только что одобрили. Разве не так?

Катя вспомнила про свой неосторожный кивок и решила, что больше возражать бесполезно. Впрочем, так ли это важно, какое имя выведено в его паспорте? Через минуту другую танец благополучно завершится, и Артур навсегда исчезнет из ее жизни, как исчезли из ее жизни три недавних попутчика по купе.

Только сейчас она обнаружила, что руки Артура уж слишком активно перемещаются по плоскости ее спины, словно никак не могут найти для себя подходящего места. То оказываются на талии, то возносятся к ее плечам, то смыкаются где-то на позвоночнике. Внезапно она почувствовала, как окрепли его объятия, и еще через мгновение они оказались тесно прижатыми друг к другу, словно в метро в часы пик. Катя сделала попытку несколько увеличить пространство между собой и своим партнером, но тот еще плотнее придвинул ее к своему животу и груди.

— Что вы делаете, так не танцуют! — возмутилась она.

— Мне чертовски захотелось почувствовать, как ваши груди прижимаются к моей груди, — чистосердечно признался Артур.

От возмущения она даже поперхнулась. Она остановилась и решительно стряхнула руки Артура со своих плеч.

— Извините, но я не желаю больше танцевать.

— Но почему? — и голос, и выражение его лица демонстрировали полное и искреннее изумление.

— Потому что мне не нравится ваше поведение.

— Но в чем я провинился? А, понимаю, это потому, что я сказал, что мне нравится чувствовать ваши груди. Но что же делать, если я хмелею от них? Я еще на пляже не мог оторвать от них глаз. Вы даже не представляете, как мне хочется посмотреть на них без всяких помех.

Катя вместо ответа спешно стала выбираться с танцплощадки. Однако Артур не отставал.

— Вас смутило то, что я сказал то, что думаю? Но я всегда так поступаю. Посмотрите, здесь все мужчины танцуют только ради этого, все мечтают почувствовать груди своих партнерш.

Катя на мгновение повернула в его сторону голову.

— Отстаньте, я не желаю вас слушать, вы — нахал, — плеснула она ему прямо в лицо кипятком своего гнева. — Как вам только не стыдно?! Я сейчас расскажу обо всем мужу.

— Да нет тут вашего Пети, — вдруг улыбнулся Артур.

От изумления Катя даже на миг приостановило свое бегство.

— Откуда вы знаете, как его зовут?

— Секрет, — сказал Артур. — Я знаю о вас все. Что касается мужа, то он остался, слава Богу, дома, чему вы очень рады. Так что, вы беззащитны. Хотя… вам ничего и не угрожает. По, крайней мере, с моей стороны.

Показался освещенный подъезд спального корпуса, и Катя почувствовала себя спасенной, подобно тому, как чувствуют себя потерпевшие кораблекрушение при виде берега. Так как ее преследователь не отставал, она рванулась к входу. И только оказавшись в вестибюле, перевела дух. Артур остался на улице, через стеклянную дверь она видела его; он смотрел на нее и широко улыбался свой неизменной нахальной улыбкой. Затем в знак прощания помахал ей рукой и неторопливо стал растворяться в темноте.

У себя в комнате Катя несколько минут не зажигала света. Сердце билось учащенно, но определить причины возникшей аритмии было не так-то легко. Слова этого Артура, словно глубокая заноза в коже, не выходили из головы, оказывали на нее странное, подобно наркотикам, возбуждающее воздействие. Может, она действительно зря вспылила, ей же не раз доводилось слышать, что здесь на юге все также помешены на сексе, как в Москве на зарабатывании денег. Вот и этот Артур явно озабочен тем же самым. Просто он то ли слишком искренний — говорит то, что думает, то ли невероятно развращенный. А может, просто глупый, особенно если вспомнить, какую ахинею он нес с первой минуты их знакомства? Сначала что-то болтал про свое имя, заставил ее выбирать его, затем ляпнул про ее грудь. А как, в самом деле, его зовут? Почему-то ей кажется, что все же не Артуром. Хотя… какая ей разница?..

Внезапно она словно ощутила какой-то толчок. Несколько секунд стояла неподвижно, как статуя, затем прошла в ванную, зажгла свет. После чего расстегнула кофточку и лифчик, из которого, обретя свободу, тут же выпорхнули на волю две крупные, но вовсе не отвислые, а очень тугие, как резиновые мячики, полусферы. А он прав, действительно красивая грудь. И как он смог это разглядеть под панцирем одежды? Ясно, как день, что отъявленный бабник, выискивает свободных женщин и как коршун бросается на свою добычу. Но на этот раз его хищный клюв промахнулся. Губы Кати раздвинула в сторону злорадная улыбка. Надеялся поживиться, да не вышло, только вечер понапрасну потерял. Так этому нахалу и надо. Думал, что нашел дурочку. А вот и не на ту напал.

Катя еще немного полюбовалась округлым ландшафтом своей груди, затем снова спрятала тугие полусферы под одежду, словно от сглаза, прошла в комнату и, щелкнув выключателем, залила ее светом. Но вот чем ей сейчас заняться, она хоть убей не знает. А ведь еще совсем не поздно. Пойти в холл посмотреть телевизор? Не хочется. Когда она проходила мимо, то заметила, что вокруг него сгрудились одни пенсионеры. И ее почему-то совсем не тянет присоединяться к этой старческой команде. Почитать книгу? Тоже нет желания. И сон, словно нарочно не гостит ни в одном глазу. Дома в этот час веки становятся каменными, как у скульптуры в соседнем парке, а тут она вместо полного упадка ощущает мощный прилив сил. Не будь этого нахала — танцевала бы до самого утра.

Катя вышла на балкон. С танцплощадки до нее долетали отдельные обрывки мелодий, где-то внизу раздавались дуэты из мужских и женских голосов. Эти голоса переговаривались между собой, они смеялись, они хохотали, они обещали чего-то друг другу, а затем внезапно исчезали, по-видимому, для того, чтобы выполнить только что прозвучавшие обещания. А вот ей не с кем молвить даже словечко.

Катя вдруг поймала себя на том, что испытывает досаду. Она попыталась вызволить из кладовой памяти голоса мужа, детей, но к ее удивлению они звучали как-то тихо и невнятно, как в приемнике, у которого сели батарейки. Она подошла к телефону и стала набирать свой домашний номер.

Когда Катя утром отворила глаза, то сразу же почувствовала что-то неладное. Как была в ночной рубашке, она порхнула на балкон. И ей все сразу же стало ясно. Если вчера, как начищенная монета, во всю свою фантастическую мощь сияло солнце, и светлая ткань дня была вся прошита его золотыми нитями, и уже с утра воздух был нагрет чуть ли не до температуры сауны, то сегодня природа кардинально поменяла свою экспозицию, и Катя увидела совсем иную картину. Плотный и темный драп облаков полностью занавесил светило, а ветер швырял в ее щеки холодные комья своих порывов.

Она вернулась в комнату, ощущая, как стремительно пикирует настроение вниз. Что же она будет делать в такой скучный ненастный день, чем наполнить все это обширное пространство времени? Едва погода изменилась, как такой уютный номер в миг превратился в тюремную камеру. От досады ручеек слез стал прокладывать русло к глазам, и если бы она не сдерживала себя, то он, подобно сбежавшему на плите молоку, залил бы все ее лицо.

Катя прошла в ванную, взглянула на свое отражение и заплакала от досады. Вчера зеркало показывало портрет красивой эффектной дамы, а сейчас — плаксивую бабу с красными, как революционные знамена, глазами. Катя включила кран и в отместку за такой противный эстамп стала брызгать на стекло водой.

Чтобы как-то приободрить свой упавший дух, к завтраку она постаралась вернуть себе прежнюю привлекательность. Тело она поместила в новое платье, а лицо, подобно индейцу перед битвой, особенно тщательно разрисовала разноцветными мазками.

Она вошла в большой зал, стены которого были украшены изображениями самых разнообразных яств, что весьма сильно контрастировало с тем, что стояло на столах. Катя неторопливо прошествовала к своему месту. Внезапно она остановилась; ее взгляд, бродя между огромным количеством людей, совершающих одновременную трапезу, внезапно натолкнулся на Артура. Рядом с ним сидели три женщины, причем все любвеобильного возраста. Вся кампания приправляла поглощение пищи громким заливистым смехом.

Путь Кати пролегал мимо стола Артура, но когда она оказалась рядом с ним, он не только не повернул голову, но даже не скосил в ее сторону своих нахальных глаз. Она почувствовала, что задета таким невниманием к своей особе. Вчера вечером пел дифирамбы ее грудям, а теперь, когда рядом с ним их целых три пары, делает вид, что не замечает ее. Хотя чему тут можно удивляться? Искатели приключений все такие, они, словно хищные звери, бросаются на самую легкую добычу. А как только встречают малейшее сопротивление, то сразу же убегают в кусты.

Пока длился завтрак, она еще пару раз как бы случайно поворачивала глаза в его сторону. И все это время мизансцена не менялась; Артур потчевал дам рассказами, а те его — своим громким и вульгарным хохотом. То, что эти, сидящие рядом с ним три гусыни, были отъявленными дурами, не вызывало у Кати никаких сомнений; ну кто еще способен смеяться, да еще так громко над шутками этого отъявленного пошляка?

Она снова вернулась в ставший тюремным казематом номер. Погода не только не улучшилась, но, словно ей назло, с каждой минутой становилась хуже. С балкона она видела, как взмывали вверх лопасти волн, превращая вчерашнюю морскую равнину в гористую, со стремительно несущимися к берегу хребтами, местность. Никакой надежды на то, что что-то изменится, не было.

Она легла на кровать, от наступавших на нее со всех направлений армий тоски и скуки она готова была скулить, как раненный щенок. Попробовала читать, но глаза хотя и бежали по строкам, но дальше сигналы не проходили в мозг, который по-прежнему был наполнен горестными мыслями. Неугодная книга полетела в угол, а утомительный труд, связанный с чтением, она попыталась заменить на безмятежную сладость здорового освежающего сна. Но хорошо выспавшийся за ночь организм отторгал сон, как инородный орган, и Катя только напрасно мучила подушку, крутясь на ней, как уж на сковородке. Она проклинала себя за то, что поддалась уговорам мужа, Зины и своим собственным увещеваниям и отправилась в это самое унылое место на земле.

Но почему ей так скучно, вдруг, словно откуда-то издалека, подобно иноземному кораблю, приплыл к ней вопрос. Ведь и раньше она оставалась одна: на даче, в квартире, но ничего такого не испытывала, наоборот, то были лучшие ее часы, когда можно немного спокойно подышать, расслабиться, побыть наедине с собой, отдохнуть от необходимости быть несменяемым погонщиком нескончаемого каравана домашних дел. А тут такая возможность сама плывет ей в руки, а она просто места себе не находит, как человек, у которого болят зубы сразу. Странное, непривычное и главное — непонятное для нее состояние.

За окном по-прежнему метался холодный ветер, желая попасть к ней в комнату, он стучал в оконные в стекла, как барабанщик в барабан, ощетинившееся волнами море шумело, словно вскипевший чайник, и на Катю вдруг накатилось такое отчаяние, что она, наконец, не выдержала и разревелась.

Внезапно в дверь застучали. Катя мгновенно слетела с кровати, быстро посмотрела на себя в зеркало, смахнула с ресниц и со щек несколько алмазных капель. Однако красные глаза, словно два предателя, безжалостно выдавали ее недавние состояние.

Она открыла дверь, и от изумления у нее даже заглохло на мгновение дыхание. На пороге в своих в решетчатых джинсах и в еще более грязной, чем вчера, майке стоял Артур. Знакомая нахальная улыбка перемещала в разные стороны его губы по лицу.

— Здравствуйте, Катя, — сказал он. — Мне показалось, что в такую погоду вам должно быть очень скучно. Вот я и зашел вам помочь развеять скуку.

Наглость и бесцеремонность этого парня была столь беспредельна, что Катя не могла выудить из своего лексикона слова, которые были бы эквивалентны его поступку и бушующему в ней урагану чувств.

— Вы ошибаетесь, мне совершенно не скучно. Я замечательно отдыхаю.

— Так замечательно, что даже плачете? Зачем говорить неправду? Это всегда очень нерационально. Если вы меня сейчас выставите, то весь день будете горько сожалеть об этом. Умоляю вас, не делайте того, чего не хотите.

Катя хотела ему резко возразить, но подготовленные уже слова по пути к языку неожиданно где-то затерялись, и она, как немая, лишь молча смотрела на него, ритмично, словно отбивая так какой-то мелодии, хлопая длинными ресницами.

— Я вижу, вы согласны, чтобы я зашел, — сделал вывод из ее молчания Артур.

Катя отчаянно замотала головой, но это оказалось запоздалой реакцией, Артур шагнул мимо нее и оказался в ее владениях. Несколько мгновений она смотрела на непрошеного гостя, а затем почему-то закрыла за ним дверь.

Когда она повернулась к нему, Артур уже оккупировал ее кресло. Только сейчас она заметила, что он пришел не один, а с пакетом, из которого, демонстрируя свои округлые формы, торчала бутылка вина.

— Я подумал, что нам неплохо с вами отметить наше знакомство, — дал краткое пояснение своим действиям Артур.

— Но у меня совсем нет желания отмечать наше знакомство. Я надеюсь, что оно этим и закончится.

— Ничего вы не надеетесь, вам очень скучно, и вы чертовски рады, что я заглянул на огонек.

— Вы собираетесь и дальше разъяснять мне мои мысли и поступки? — Катя постаралась влить в свой голос раствор с максимальной концентрации сарказма.

— До тех пор, пока вы не будете искренни сама с собой.

— Я искренна! — возмутилась Катя.

— Нет!

— Ну, знаете…

— Давайте не будем препираться. Лучше устроим маленький пир. Вот только закуску я не прихватил. У вас не найдется хоть что-нибудь?

Перед отправкой в дорогу Катя приготовила себе на всякий случай целую гору самой разнообразной снеди. Но ее соседи по купе почти насильно заставляли уничтожать свою попутчицу их собственные припасы, так что, ее заготовки оказались не использованными и наполовину. И сейчас Катя при полном осознании, что совершает непоправимую ошибку, полезла в сумку за ними.

Стол быстро приобрел привлекательный вид и даже стал издавать кое-какие аппетитные запахи. Артур умело растащил в разные стороны еще мгновение назад демонстрирующие трогательное единение бутылку и пробку, и темно-вишневый ручеек вина заструился в стаканы, радуясь, что вырвался после долго заточения из тесного сосуда на свободу.

— Может, выпьем на брудершафт, чтобы сразу перейти на ты? — выступил с ценным предложением Артур.

— Нет, не хочу, — решительно возразила Катя.

Ишь чего захотел, хитрюга; но она не дура и не собирается предоставлять ему предлог для поцелуя.

— Ладно, отложим ненадолго эту процедуру, — смирился с неизбежным Артур. — Тогда давайте пока просто выпьем за встречу. За то, что мы тут сидим и нам очень хорошо вдвоем.

Все же наглости этого парня нет предела, уже далеко не первый раз возмущенно подумала Катя, но неожиданно поймала себя на том, что уже более спокойно реагирует на его выходки. Кажется, у нее начался процесс адаптации к ним.

Артур глубокомысленно смотрел на нее сквозь мутное стекло стакана.

— А чем вы занимаетесь у себя дома? — спросил он.

— Я — бухгалтер. Старший бухгалтер, — увеличила она свое положение в обществе. — А вы?

— Я? Я ничем не занимаюсь.

— Как ничем? — не поверила Катя своим ушам. — На что же вы живете, на какие деньги приехали сюда?

— Ну, деньги — это не проблема, — небрежно прозвучал голос Артура. — Их повсюду сколько хочешь. Успевай только нагибаться и класть в карман.

— А я могу сказать, как вы их зарабатываете. Соблазняете женщин и живете за их счет. — Этот смелый фехтовальный выпад Катя готовила уже несколько минут и сейчас, после успешно произведенного укола, с нескрываемым торжеством смотрела на Артура; пусть знает, что ее ему не провести, она раскусила этот орешек с гнилым зернышком сразу же.

— Вы думаете, что я альфонс? — без всякой обиды произнес Артур. — Что ж, если вам больше подходит такой вариант, то я не против. — Его губы разъехались в широкой улыбке. — Но не волнуйтесь, за ваш счет я жить не собираюсь, у вас денег-то нет.

— Откуда вы знаете, сколько у меня денег? — Катя почувствовала себя задетой его последним замечанием, хотя оно во многом и соответствовало реальному состоянию ее кошелька.

— Ну, это сразу заметно, сколько у кого денег.

— Зачем же вы ко мне пришли?

— Вы мне очень нравитесь. У вас самая красивая грудь, которую я видел за последний месяц. Нет, пожалуй, за два месяца, — внес важное уточнение в этот вопрос Артур.

Катя почувствовала, как двумя факелами запылали ее щечки.

— Послушайте, как вы можете так разговаривать по сути дела с незнакомым вам человеком? Между прочим, я замужем.

— Я и не сомневаюсь. У вас ужасный вид типично замужней женщины. Когда я увидел вас, мне стало вас очень жалко. Я сказал себе: вот полностью искалеченный браком человек, надо ему помочь. А что касается моей откровенности, я всегда говорю то, что думаю. Разве не все так должны поступать?

— А если я начну говорить то, что думаю о вас, вам это понравится?

— Ради бога, да я только об этом и мечтаю. Мне всегда становится неинтересно, когда человек лжет. Ложь — это проявление несвободы, а я люблю свободу.

— Но ведь нельзя же говорить все, что думаешь о человеке. Мало ли какие приходят мысли в голову. А если ты, например, о нем самого плохого мнения, что же, так ему и сказать?

— А как же иначе? В этом случае, правда необходима как никогда. Если вы не любите человека, а говорите ему приятные слова, разве вам не становится от этого противно?

— Бывает, — призналась Катя. — Но ведь он же обидится, как потом с ним общаться?

— Но зачем вам общаться с теми, кого вы не любите? Это же настоящее самоистязание. Разве не так?

— Так, — согласилась Катя. — Но если ты с ним работаешь или живешь?

— Зачем же жить с тем, кто тебе противен? Ну а работа… Ради правды можно и потерпеть. Или сменить работу. Зато не надо лицемерить. Это же такое облегчение. Один раз скажешь правду и больше не надо лгать всю жизнь. А если говорить ложь, то приходиться повторять ее постоянно. Да еще каждый раз раскрашивать чем-то новым. Мы становимся пленниками собственной лжи. Это и тяжело и мерзко. Зачем же мучить себя, когда можно сказать то, что думаешь, и почувствовать себя сразу на свободе.

Пока он говорил, у Кати язык буквально плясал во рту от желания ему возразить, но когда он замолчал, она вдруг поймала себя на том, что сказать ей нечего. Более того, она согласна с ним, теперь она понимала, что схожие мысли давно уже бороздили ее подсознание, но она не решалась не только их озвучить, но даже выпустить их из этой ее самой сверхсекретной зоны на свободу.

— Я вижу, вы согласны со мной. Знаете, мы с вами единомышленники. К концу нашего романа вы поймете, что между нами нет никаких разногласий.

— Какого романа? — встрепенулась Катя. Внезапно она почти физически услышала, как громкая сирена тревоги завыла в ее голове. — Запомните, Артур, у нас с вами не может быть ничего общего. Поэтому я вас сразу хочу предупредить: вы напрасно теряете время.

— Если мужчине очень нравится женщина, то он не может напрасно терять время, когда находится рядом с ней. Даже если его ждет неудача. Наоборот, это лучшие его минуты. А что касается романа, он уже развивается во всю катушку. По-моему, это очевидно…

— Вот что, Артур, или как вас там зовут еще по-другому. Чтобы сразу все было ясно, давайте договоримся: вы немедленно покинете мой номер, и больше ко мне не будете подходить ближе, чем на сто шагов.

— Вот видите, испугались, значит, я прав. Меня это радует, я выбрал правильную тактику.

— Я могу вас еще обрадовать: в своей жизни я ни разу не встречала такого наглеца.

— Я вовсе не наглец, я только говорю то, что думаю. Был бы я наглецом, набросился бы сейчас на вас. Тем более, что долго вы сопротивляться не собираетесь. А я сижу смирно, спокойно разговариваю. Только в отличие от того, к чему вы привыкли, что вам все постоянно лгут, я говорю то, что думаю. А вам было бы легче, если бы на моем месте сидел какой-нибудь болван, нес ахинею про погоду, а сам бы только и думал о том, как вас трахнуть?

Что-то взорвалось внутри нее, как будто она случайно проглотила гранату на боевом взводе. Впервые мужчина в разговоре с ней произнес это самое запретное в языках всего мира слово. Да как он посмел?! Да за кого он ее принимает?!

— Послушайте, вы, что себе позволяете! — завибрировал на самой, какой она смогла взять высокой ноте, ее голос от возмущения. — Пользуетесь случаем, что мы одни и считаете, что вам все дозволено. Вы не только наглец, вы еще самый настоящий хам! — Катя попыталась как можно сильнее ударить его взглядом своих больших разгневанных глаз, но неожиданно натолкнулась на ответный, полный искреннего недоумения взор.

— Что вы, Катя, рассердились? Не понимаю, что я такого сказал…

— Я еще вам должна открыть курсы по ликбезу некоторых слов?

— Послушайте, ведь любое слово само по себе просто звук, и оно не может быть ни неприличным, ни непристойным, ни оскорбительным. Все дело в том, как каждый его воспринимает. Не я, а вы наполнили его таким содержанием, которое вас возмутило. Я же просто сказал о том, что человек может говорить о погоде или о какой-нибудь другой ерунде, а думать совсем о другом. Что бы изменилось, если бы я употребил термин «заниматься любовью»? Смысл абсолютно тот же.

— Но слова же разные!

— Так очистите же их от грязного смысла, это в вашей власти, и они не будет коробить ваш деликатный слух. На самом деле грязны не эти слова, это внутри вас все запачкано грязью, и эта грязь выходит наружу, когда вы произносите определенные звукосочетания. Соскоблите с них этот мутный слой, и никакие слова вам больше не покажутся оскорбительными или неприличными. Одно слово какой-то болван сделал приличным, другое — матерным. Но почему вы должны зависеть от чужой глупости и грязи? Лучше привыкните к тому, что все слова приличные — и все сразу изменится.

Катя молчала. Но гораздо больше ее волновало сейчас другое; она вдруг ясно осознала и уже не впервые какую-то непривычную правоту своего странного собеседника. Но это осознание рождало в ней такую сумятицу противоречивых чувств, что она никак не могла определить, как она должна реагировать на эти крамольные речи.

— Вот что, — сказала она, — я вовсе не собираюсь спорить с вами о значении некоторых слов. Я даже не понимаю, как вы осмеливаетесь говорить мне такое, неужели вы со всеми женщинами разговариваете подобным образом?

— Если говорить честно, то нет, — с какой-то несвойственной ему застенчивостью улыбнулся он, — только с теми немногими, кто могут меня понять. А вы как раз из их числа.

— Это очень для меня лестно, однако мне не хочется продолжать подобный разговор. Я вовсе не собираюсь менять свое мнение по поводу некоторых вещей. И ваши слова мне совсем не кажутся убедительными. И я еще раз прошу вас уйти из моего номера. Иначе я позову администратора и пожалуюсь на вас.

— Что ж, придется подчиниться. Администратор — это страшный зверь. Но для первого раза мы с вами очень хорошо посидели. Я вижу, что понравился вам. А вы мне — еще больше. На самом деле вы очень умны, только прожили всю жизнь среди дураков. Вот и привыкли мыслить на их уровне. Но я вам помогу избавиться от этого недостатка.

Катя резко встала.

— Я даже и не знаю, как вам еще сказать, чтобы вы немедленно покинули меня. Ваша наглость не имеет границ. Уходите.

Артур тоже встал и направился к выходу. У двери он остановился.

— Приходите в 11 вечера на наш пляж. Я буду вас там ждать.

Захлопнувшаяся за ним дверь к большой радости отделила ее от Артура, вернув на прежнее место в ее сознании утраченное с его приходом ощущение безопасности. Катя выпустила из себя глубокий вздох облегчения. Ну и дела, еще никогда в своей жизни она не сталкивалась ни с чем подобным! Даже представить не могла, что среди человеческого рода водятся подобные экземпляры. Ее взгляд упал на стол, на котором гордо возвышалась башенка недопитой бутылки вина в окружении нескольких лежащих у ее подножья пирожков.

Что-то смущало ее, какая-то мысль, как летающий в комнате неугомонный комар, не давала покоя, не позволяла спокойно отправить на склад ненужных воспоминаний это только что благополучно завершившееся для нее нежданное испытание. Артур произнес одну фразу, от которой мгновенно изменился ритм ударов ее сердца. Ей не хотелось ее повторять, она делала вид, что не может ее восстановить в памяти. Но его слова, подобно барабанному бою, так громко звучали в ушах, как будто бы их постоянно повторял репродуктор, что обманывать себя дальше становилось не только бессмысленным, но и смешным занятием.

Неужели Артур все-таки прав и он понравился ей? Такого просто не может быть. Этот нахал, хам, наглец — да во всем его длинном и тощем теле нет ни одной положительной клетки. Да, он очень необычен и говорит странные вещи. Но если подумать над ними… Вот уж чего она не собирается делать, так это ломать голову над его идиотскими парадоксами. Она может дать на отсечение руку, что кассету с этим текстом он вставляет в свой мозг всякий раз, когда встречает женщину, которую желает соблазнить. Вычитал эти мыслишки в какой-нибудь дурацкой книжонке, которых сейчас, как кроликов, расплодилось видимо-невидимо, а теперь выдает их за собственные измышления. И, наверное, есть немало дур, которые клюют на эти дешевые трюки.

Да как он только посмел произносить все эти неприличные слова в ее присутствии? Катя едва не задохнулась от возмущения. Ну, ничего, она покажет ему при следующей встрече, как относится к нему.

Катя почувствовала, что почти успокоилась, и в это мгновение вдруг снова поймала себя на том, что скука вновь стала вить в ней свое гнездышко. Запал негодования ослабел, а другого достойного для внимания объекта ни внутри нее, ни вне не было. Но она уже понимала: если останется в своем номере, то через некоторое время, подобно собаке на луну, начнет выть от тоски. А значит, она должна любым способом хоть как-то развлечь себя, дабы не позволить в ее мозгу слишком глубоко укорениться некоторым совсем ненужным ей мыслям…

Катя вышла на улицу. Было прохладно и пасмурно, ветер, словно тренируясь перед боксерским поединком, то и дело норовил ударить в лицо и к тому же бесстыдно пытался залезть под платье; нависшая над головой стая тяжелых серо-сизых туч грозила в любую секунду просыпать на землю огромные горсти дождевых зерен.

Она решила погулять по городу и, несмотря на непогоду, храбро отправилась в путь.

Город был маленький и какой-то унылый. Белые безликие дома образовывали узенькие, как пеналы, и извилистые, как русло ручейков, улицы, не давая себе труда по созданию нечто достойного, на чем мог хотя бы на мгновение зацепиться тоскующий по красоте взгляд. Не радовали и магазины, предлагая покупателям дежурный ассортимент курортных товаров. Она направилась к генуэзской крепости, вошла на территорию некогда мощной средневековой твердыни. Но, ни ощетинившие зубьями крепостные сооружения, ни останки старинных строений, ни даже замечательный вид на море и горы, который открывался со смотровой площадки, никак не могли поглотить ее внимание. Ее мысли витали совсем в другой эпохе и совсем в другом месте, нежели чем в том, где пребывало ее тело. Всегда любознательная к новым впечатлениям и сведениям, Катя позволяла рассказу экскурсовода почти полностью пролетать мимо ее ушей. Вместо этого она то и дело поглядывала на свои часики с ужасно медленно ползущими, как две старых и ленивых черепахи, стрелками.

Она вышла из крепости, снова зашагала по улицам, погружая ноги в ковер из толстых и мягких слоев пыли. Внезапно по ее голове, плечам, груди застрочили точными очередями крупные капли. Дождь был холодный, за несколько секунд превратил ее одежду в одну сплошную мокрую тряпку, которая, как страстный влюбленный почти намертво прилипла к телу. Почему-то, уходя из номера, она не захватила зонтик, и сейчас ей не оставалось ничего другого, как броситься бежать со всех ног. И хотя пробежка под падающим сверху ледяным душем была не из самых приятных процедур, Катя, как ребенок, радовалась этому купанию. Оно остужало ее, успокаивало, избавляло от внутреннего напряжения, концентрировало мысли на не слишком приятной, но зато абсолютно безопасной теме — борьбе с холодом и с осадками.

Катя влетела в свой номер, сорвала с себя насквозь промокшую одежду и бросилась под душ. Все ее тело мелко и часто вибрировало от холода, и когда горячие ручейки стали прокладывать по нему, как по пустыне после дождя, свои русла, Катю охватило невиданное блаженство. Холод, словно побежденный противник, быстро отступал, а на его место, словно на вахту, заступало тепло. Оно волнами двигалось по ней, обогревая все новые и новые участки обнаженной плоти и чтобы не спугнуть эти восхитительные ощущения, она даже закрыла глаза. Вода продолжала падать на нее, облака пара заполняли ванную, и Катя походила на фею в какой-то фантастической полупрозрачной одежде.

Катя перекрыла стекающий из душа водопад, подошла к зеркалу, стерла с него налет пара и внимательно стала разглядывать себя. Так получалось, что дома она редко видела себя полностью обнаженной. И, в самом деле, где она может созерцать себя в таком виде; подобные нудистские места в квартире у них просто отсутствуют. Даже в ванной нет возможности, как следует, полюбоваться своим зеркальным двойником — маленькое зеркальце, смотрясь в которое, Петр скашивал щетину с лица, было для этого зрелища абсолютно непригодно.

Теперь же она видела себя всю: от разбросанных по голове и плечам темных снопов волос до пальцев ног с полустертым педикюром. И внезапно что-то странное произошло с ней, она вдруг услышала явственный зов собственной плоти. Это заполонившее всю зеркальную поверхность тело было восхитительно, оно манило и звало, оно просило награды за свою дородность и красоту в виде ласки и нежности. Никогда раньше у Кати не возникало мысли о том, что можно наполниться желанием к самой себе. Немного нерешительно она провела рукой по груди, затем подвела ладонь к низу живота. Казалось, что этот маленький сладострастный зверек, живший внутри ее розочки, только и ждал ее прикосновения, он, как хорошо выдрессированная собачонка, тут же откликнулся на него нежным и мягким ощущением. Она продолжала, как ребенка, слегка поглаживать его, затем ее пальчик, словно спелеолог, нырнул в пещеру влагалища. Внезапно родившаяся там река блаженства стала быстро взбираться куда-то по животу вверх, Катя ускорила движения; неожиданно она вся вздрогнула, а из горла выкатился крик.

Теперь зеркало отражало смущенное лицо Кати, явно ошарашенной происшедшим. У нее не было практики самовозбуждения, за всю жизнь она этим занималась всего пару раз, да и то в далекой юности, когда внезапно набросившейся на нее резвый котенок чувственности помог найти в ее тогда еще совсем небольшом и редком перелеске этого маленького, затаившегося, ждущего своего часа зверька, способного приносить ей огромную добычу удовольствия. Но одновременно в ней тогда родилось и ощущение постыдности этого занятия, которое, в конце концов, и одержало победу. Но, как оказалось, не навсегда.

Что с ней сейчас случилось, почему вдруг рука сама потянулась к этому заповедному месту? Катя почти бегом вышла из ванной, быстро задрапировалась в одежду и бросилась на кровать. Но при этом она отчетливо чувствовала, что ей стало по крайне мере на какое-то время легче.

Артура она увидела за ужином. Вся утренняя сцена за завтраком, казалось, воспроизводилась с идеальной точностью, словно снимали ее дубль. Расположившееся рядом с ним женское трио громко и весело хохотало. Единственным отличием было то, что на этот раз он повернул к ней голову и пробуравил взглядом ее грудь. В ответ она выстрелила в него прямой наводкой из своих глаз крупной шрапнелью своего презрения и, гордо задрав подбородок, прошествовала к своему месту. Пока она насыщалась, иногда как бы невзначай поглядывала в его сторону, где продолжалась все та же сцена. Артур что-то рассказывал, женщины же в ответ оглашали столовую своим вульгарным смехом.

Катя решила, что на весь вечер замурует себя в четырех стенах своего номера. Да и куда идти? Она везде уже побывала: плыла в потоке праздношатающихся по набережной, бродила по изогнутым, словно турецкая сабля, улочкам города, под хриплые завывания певицы кружилась на танцплощадке. Не она, в конце концов, виновата, что меню всех местных развлечений оказалось столь скудным, и они исчерпали себя в рекордно короткий срок: за один вечер и полдня. Вот и езжай после этого на курорты; сколько пишут и говорят об их привлекательности, о том, как на них весело, а на самом деле это подлинное царство скуки.

За окном черная краска вечера становилась все плотнее и гуще: первыми она закрасила горы, затем неразличимым стало небо и, наконец, невидимая кисть прошлась и по набережной, замазав толстой непроницаемой темной полосой и металлические узоры парапета, и ручейки гуляющей публики и утомленное от обслуживания тысяч людей море. И по мере того, как сгущалась в воздухе вакса темноты, Катю все сильнее теребило беспокойство. Несколько раз ее взгляд как бы случайно попадал на часы, а ее мозг при этом машинально отсчитывал, сколько времени еще осталось до одиннадцати. То, что она никуда не намерена идти, в этом у нее не было ни малейшего сомнения. Правда было бы интересно узнать, придет ли Артур? Хотя какая ей разница, пусть приходит и увидит, что ее нет. Может, тогда он поймет, с кем имеет дело.

Катя понимала: если не отвлечься, то мысли о назначенном свидании в ее мозгу будут стучать, как молотки на стройке, без остановки. Она подумала, что эту тяжелую задачу поможет ей решить телевизор. В холле возле него сгруппировалось человек пятнадцать. Пожилые, пожухшие, подобно осенним листьям, лица не отрывались, словно загипнотизированные от экрана, где шел фильм из далеких времен их молодости.

Через пять минут Кате стало находиться тут просто невтерпеж. И дело было даже не в фильме — такие сентиментальные наивные картины ей, наоборот, нравились, а в этой унылой атмосфере ушедшей в безвозвратное прошлое жизни, царившей как на экране, так и рядом с ним.

Она снова вернулась в номер, вышла на балкон, затем вновь оказалась в комнате. Пока она ходила туда-сюда, стрелки часов сумели совершить еще круг и теперь от одиннадцати их отделял всего один переход на циферблате.

Катя села перед зеркалом и стала внимательно рассматривать свое отражение. Чем она его привлекла? Конечно, она не дурнушка, но здесь по побережью бродят таборы красивых и неутоленных женщин. И чего он пристал именно к ней? Чем она лучше других? Тем более, что она ему ясно сказала, что он ничего от нее не добьется. И свято выполнит свое обещание.

Она резко оборвала свои мысли. Она больше не собирается думать о нем. Она еще немножко посидит, а затем ляжет спать. А утром, как дурной сон, все забудется само собой.

Катя потушила свет, устроилась в кресле и стала смотреть в окно. Но вожделенного спокойствия не наступало. Неясные желания, словно корабли океан, по-прежнему бороздили ее душу, и она не знала, как прогнать их, как остановить это тревожащее ее сознание плавание. Она вновь посмотрела на часы и ее вдруг посетила простая мысль: она должна пойти прогуляться. Прохладный ветер лучше всех других средств поможет выветрить из нее все лишнее и ненужное. Обрадованная, она вскочила с места, сдернула с вешалки жакет и выбежала из номера.

Ежевечерняя текущая по набережной река отдыхающих была уже не такой полноводной, поздний час образовал множество протоков, которые и приводили ее к обмелению. Катя несколько раз прошлась взад и вперед, но легкому морскому бризу так и не удалось выдуть из нее нарушающие ее покой чувства. И так как это лекарство не помогало, она решила применить более сильное средство и стала медленно спускаться к воде.

Днем было прохладно, но к вечеру теплые воздушные потоки стали изгонять с побережья своих более холодных собратьев. Уставший от непрерывной работы ветер сник и лишь изредка напоминал о себе редкими нервными конвульсиями. Катя подошла к самой кромке воды и погрузила в нее свои ступни. Море ласково обвилось вокруг них; оно было теплым и ласковым, как котенок. И Катя вдруг почувствовала, что ей снова стало хорошо. Она наслаждалась тишиной и спокойствием и поймала себя на мысли, что может простоять так не один час.

Внезапно до ее слуха долетели чьи-то громкие аккорды иступленных стонов. Она вгляделась в темноту и только сейчас заметила, что всего в метрах десяти от нее занимается любовью пара. У женщины, судя по всему, наступил самый ответственный момент — восхождение на пик оргазма, и ее громкие возгласы по своему гармонично вливались в симфонию вечерних звуков, наполняя это исполняемое природой тихое и нежное музыкальное произведение привнесенными в него человеком мотивами любви и страсти.

Катя бросилась бежать со всех ног, как человек, увидевший нечто ужасное. Но внезапно наткнулась на какое-то препятствие. И то ли от неожиданности, то ли от страха, непроизвольно вскрикнула.

— Не волнуйтесь, я так рад, что вы пришли, — успокаивающе прозвучал чей-то голос, и она узнала в его обладателе Артура. И сразу же почувствовала облегчение, это не страшно, хотя и опасно.

— Там, — показала она в сторону занимающейся любовью пары. — Надо поскорее уйти отсюда.

— А это, ребята занимаются любовью, — спокойно сказал Артур. — Хотите, подойдем поближе, посмотрим на их технику.

— Вы что, я не хочу смотреть, — поспешно возразила Катя. — Да и они…

— А что они, я думаю, они совсем не против, — засмеялся Артур. — Если бы они были бы против, то нашли бы для этих занятий другое, более укромное местечко. Вы никогда не смотрели, как люди занимаются любовью? Это довольно интересно и поучительно, это как урок в школе, всегда узнаешь кое-что новенькое. Этот арсенал тоже надо пополнять. А чужой опыт самая полезная для таких целей вещь.

— Я не хочу даже вас слушать. — Катя быстро пошла к выходу с пляжа, слыша, как шуршит за ее спиной песок под ногами ее спутника.

Они вышли на набережную; вместо реки теперь по ней струился лишь тонкий людской ручеек. Зато из многочисленных заведений вылетали стаи веселых мелодий, к ним присоединялись аккорды смеха и стокаты возбужденных возгласов.

— Может быть, где-нибудь посидим? — предложил Артур.

— Нигде я не собираюсь сидеть, — сердито ответила Катя. — Я вышла прогуляться перед сном. Теперь прогулялась и сейчас пойду спать.

— Зачем идти спать, если вы не хотите спать? — засмеялся Артур. — Не надо так себя мучить, особенно на отдыхе. Достаточно того, что вы делаете это постоянно у себя дома и на работе.

— Почему вы думаете, что я мучаю себя дома и на работе?

— Потому что все, что вы делаете, происходит вопреки вашему желанию. Главное ваше занятие в жизни — это постоянное насилие над собой. И здесь вы продолжаете по привычке делать то же самое. Собираетесь идти спать, а сна — ни в одном глазу.

— Что же я хочу, по-вашему, сейчас делать?

— Погулять со мной, посидеть в ресторанчике. А потом потрахаться.

— Вы!.. — От возмущения у нее даже из головы мгновенно вылетели все слова. — Сколько раз вам говорить одно и то же, что я не хочу с вами иметь дело? Последний раз прошу: оставьте меня.

— Да ладно вам, — как-то пренебрежительно проговорил Артур, — заладили, как молитву, одно и то же. Ей Богу, становится даже неинтересно. Неужели вы хотя бы один раз в жизни не можете быть искренней с самой собой? Чего вы боитесь? Мужа рядом нет, вам удалось сбежать от него, вы одна, так пользуйтесь моментом: освободите себя от пресса постоянного вранья. Скажите себе: «Мне чертовски нравится этот парень, и я хочу с ним потрахаться». Все ваши желания написаны на вашем лице.

— Ничего на нем не написано, — сухим и ломким от злости голосом возразила Катя. Но на кого она больше злилась — на себя или на него — разобраться ей сейчас было не легче, чем первокласснику решить задачу за десятый класс. — И от мужа я не сбегала, он сам мне подарил эту путевку на день рождения.

— Какая разница, как вы получили эту путевку? Да хоть Бог прислал вам ее по почте в конверте! Важны лишь ваши желания и помыслы. Вспомните их — и все станет ясно. Вы же для того сюда и приехали.

— И для чего же, по-вашему?

— Для того чтобы стать свободной. Для этого многие сюда приезжают.

— А у себя дома они свободными быть не могут? — саркастически спросила Катя.

Артур пожал плечами.

— Значит, не могут, если едут сюда.

— Но тогда и вы?..

— Я — совсем другое, — засмеялся Артур. — Я и есть свобода.

— А вам не кажется, что у вас самомнение выше головы?

— Не кажется, когда-то я был таким же, как вы. Но потом понял, что если не сброшу с себя, как тяжелый груз с плеч, все эти дурацкие мещанские представления, то, в конце концов, превращусь в такого же идиота, как, например, ваш муж.

От возмущения Катя даже остановилась, а ее пальцы сжались в кулаки от яростного желания закатить ему оплеуху.

— Да как вы смеете так говорить о нем?! Вы его даже мизинца не стоите!

— В вас, Катя, слишком много пафоса, — даже немного огорченно вздохнул Артур. — Мой вам добрый совет — избавляйтесь от этой дряни, как от старых вещей или прыщей на… лице. Вы выглядите очень забавно.

Неожиданно для нее самой слова Артура немного охладили ее гнев, подобно стакану холодного сока в жаркий день, какая-то часть ее сознания вдруг осознала правоту его слов. И поэтому следующая ее реплика прозвучала уже спокойней.

— Я не понимаю, как можно говорить о человеке, которого вы никогда не видели. Не кажется ли вам это чрезмерной самонадеянностью?

— Я вижу вас и вижу, что он сделал с вами. Вы не созданы для жизни с этим человеком, вы вообще не созданы для той жизни, которую ведете, — добавил он задумчиво.

— А для какой же жизни я, по-вашему, создана? — Вопреки своему желанию она с волнением ждала его ответа.

— Для той, которая у вас будет в эти дни. Вы сами все поймете.

— Вы — невозможный человек, — пожаловалась неизвестно кому разочарованная ответом Катя. — Думаете, я не понимаю, что вы специально возбуждаете мое любопытство, чтобы я проявляла к вам интерес. Но у вас ничего не получится.

— Мне очень хочется вас поцеловать, — вдруг сообщил ей о своем желании Артур.

Катя на всякий случай тут же отскочила на несколько шагов от него. В ответ на ее демарш Артур послал ей вдогонку свой горестный вздох.

— Я всю ночь буду думать о ваших грудях. Наверное, мне придется заняться онанизмом. Иначе не заснуть.

— Уйдите, я не желаю вас больше слышать. — Артур сделал к ней шаг, но она предупреждающе завопила: — Не подходите, иначе я закричу и позову на помощь. — Катя оглянулась, пытаясь провести оценку местности. Спасительная калитка находилась от нее метрах в сорока. Она метнулась к ней и, словно спринтер, не сбавляла темп бега до того момента, пока не оказалась в своем номере.

Ее тело, обратившись в маленький клубок, покоилось под легким одеялом. Кате страстно хотелось заснуть, но сон, словно заблудившийся путник, не шел, и она молила Бога, чтобы он как можно скорее усыпил бы ее и тем самым помог бы забыть этот кошмарный вечер. Но сознание работало четко и ясно, как швейцарские часы, и снова и снова возвращало ее на теплую набережную. Она уже не могла больше прятать в темных закоулках сознания мысль, что сбежала вовсе не от Артура, а от самой себя. Еще немного и она бы во всем стала с ним соглашаться, как подчиненная с начальником или раб со своим господином. Итак, кроме малоосмысленных восклицаний, она больше ничем не могла ему возразить. Откуда он все это знает о ней? Как ему удается читать в ее душе те страницы, которые она сама никогда не открывает, на которые она давно наложила гриф «совершенно секретно»?

Еще никогда жизнь не сталкивала ее с таким человеком. А может, Артур принадлежит к нечистой силе, не зря же он постоянно ее искушает? Он же не знает, какая она стойкая, вот ему и кажется, что еще одно усилие — и победа будет одержана. Но этому не бывать, он может часами говорить все, что угодно, но она не крепость и не капитулирует перед противником, даже если он применит самые мощные осадные орудия. И все его приступы она отразит с максимальным уроном для наступающего. И на этой успокоительной ноте сон, наконец, сжалился над ней и смежил ее веки с длинными, чуть-чуть загнутыми вверх, как крыши китайских пагод, ресницами.

Утром в столовой ее ждал сюрприз; кроме расползшейся по тарелке густой лужицы манной каши, тонких и белых червячков макарон и лопатки жаренного рыбьего хвоста ее поджидала встреча с мужчиной. Первый день своего пребывания на курорте она трапезничала одна, и вот теперь у нее появился компаньон. Катя поздоровалась с ним и принялась за еду. Она почти не обращала на своего сотрапезника внимания, так как то и дело поглядывала на то место, где обычно сидел Артур. Но три дамы-хохотушки, только на этот раз сосредоточенные и даже печальные, занимали своими толстыми задами отведенные им администрацией дома отдыха стулья, а вот другой стул в ожидании своего седока, пустовал. Катя терялась в догадках, куда подевался Артур, и не связано ли как-то его отсутствие с их бурными вчерашними объяснениями. Внезапно она почувствовала на себе чей-то взгляд и только сейчас поняла, что все это время она была объектом пристального изучения своего соседа.

Катя решила ответить ему той же монетой и несколько мгновений откровенно рассматривала его. С виду он был ровесником Петра, да и вообще чем-то неуловимо походил на мужа. Одет он был в трудно определимую по цвету монохромную тенниску, зато хорошо выглаженную и чистую, и на Катю, которая сама любила чистоту и порядок, неожиданно повеяло от этого аккуратиста прохладным ветром скуки. Мужчина довольно беззастенчиво лазил взглядом под ее блузку, но когда она глазами застукала его с этим проводимым без санкции прокурора обыском, он моментально отвернулся и стал делать вид, что изучает красочно расписанный кулинарными темами интерьер столовой.

То, что мужчина жаждал с ней познакомиться, в этом у Кати сомнений не было никаких; несколько раз он уже открывал рот, чтобы начать светскую беседу, но почему-то в последний момент вместе с макаронами проглатывал и слова. И поэтому Катя решила, что она поступит гуманно, если облегчит его мучения.

— Вы не подадите мне соль? — попросила она, хотя в ней сейчас нуждалась менее всего.

Мужчина с готовностью схватил рукой солонку и поставил ее перед ней, как большой приз.

— Больше вам ничего не надо? — одновременно предупредительно и многозначительно, как будто произнес нечто очень умное, поинтересовался он.

— Нет, спасибо, пока ничего.

Первые сказанные слова, как первая рюмка; если организм ее принял гостеприимно, то такая же теплая встреча ждет и всю бутылку.

— А вы здесь давно отдыхаете? — спросил мужчина.

— Третий день.

— А я только что приехал, и вот меня посадили за этот стол. Значит, будем сидеть все время вместе.

— Да, если не переведут.

— Не хотелось бы, — сказал мужчина и подтвердил это свое заявление тем, что в очередной раз нырнул взглядом в разрез ее блузки. — Раз мы уж с вами оказались за одним столом, то, может быть, познакомимся. Валерий Иванович или лучше Валера.

— Катя, — представилась Катя и вдруг внимательно посмотрела на него. — Скажите, а это ваше настоящее имя?

— Что значит настоящее, — не то обиженно, не то недоуменно проговорил Валерий Иванович. — А какое же еще может быть у человека имя? Это только у разведчиков чужие имена. Если не верите, могу паспорт показать, — сунул он руку в карман брюк.

— Не надо, — поспешила опередить демонстрацию подтверждающего, что сидящий с ней мужчина не самозванец, документа, Катя.

— Не понимаю, почему у вас возник такой вопрос?

— Да так, случайно, сама не знаю, почему?

— Если вы боитесь, что я какой-нибудь проходимец, то не волнуйтесь, я работаю начальником ОТК в цехе. — В его голосе прозвучали аккорды гордости за свой высокий общественный статус.

— Извините.

— Да нет, что вы. А скажите, как тут с погодой?

— По разному. Вчера было пасмурно и море штормило.

— Вот и мне говорили, что климат тут непостоянный. Обидно будет, если с погодой не повезет, я путевку купил целиком за свой счет — завод отказался оплачивать, — пожаловался на свою тяжелую участь Валерий Иванович. — Так что жалко, если с отдыхом не получится. А вы тут, наверное, уже все изучили?

— Все или не все, но немного освоилась.

— А может, покажите мне по-соседски, где тут что? Вот вы после завтрака, что собираетесь делать?

— Идти на пляж.

— А нельзя ли вместе с вами?

— Почему же нельзя, пожалуйста. Только я пойду не сразу, немного отдохну после еды.

— Но это само собой разумеется, после завтрака сам Бог велел полежать, — с энтузиазмом откликнулся Валерий Иванович. — А где же нам тогда с вами встретиться? Может, зайти к вам в номер?

Ишь чего захотел, охальник, подумала Катя.

— Не стоит вам подниматься, ждите меня у входа в половину десятого. — Она заметила, как легкая тень досады пронеслась по его лицу, но затем он вновь воспрял духом, по-видимому, решив, что для первого раза он и так добился немалого.

В своей комнате Катя легла на кровать, создавая тем самым идеальные условия для пищеварения. Артур так и не появился, и это почему-то беспокоило ее. Ее даже стало скрести желание отправиться на его поиски. Но, во-первых, она не знала, где он живет, а во-вторых, какое ей до него дело? Пропал — и слава Богу — никто не будет к ней больше приставать, донимать дурацкими речами. Затем река ее мыслей перетекла к новому знакомому. С ним-то что ей делать? Он явно клеится к ней. Но больше на эту тему она думать не стала, она вдруг ясно поняла, что этот Валерий Иванович ее не интересует. И не заинтересует. И ничего с этим, как с погодой, не поделаешь. Она либо хорошая, либо плохая.

Валерий Иванович ждал ее в условленном месте. Он явно обрадовался ее появлению. Без лишних слов она повела его на пляж. После вчерашней непогоды он был переполнен находившимися в горизонтальном и вертикальном положение телами. Катя расстегнула пару пуговичек на халате, и он мягко по уже изученному им маршруту скатился к ее ногам. И сразу же она перехватила изучающий взгляд своего нового знакомого. Тот тоже уже разделся, и Катя позволила себе провести ответное изучение его телосложения. Он был не толстым, однако подкожное пространство уже начало активно набиваться жировыми клетками; живот выдавался вперед, а грудь была дряблой и отвислой. Как и Петр, он был довольно волосат; пучки темной растительности, как мох тундру, покрывали плечи и ноги. Заодно она посмотрела на его плавки; судя по тому, как плотно они были натянуты на его бедрах, его чресла вряд ли могли поразить воображение.

Катя направилась к морю. За ней семенил Валерий Иванович. К ее радости вода оказалась теплей, чем в предыдущий раз, и она сразу же бросилась в серо-зеленую акварель волны.

Ее спутник оказался неважным пловцом; сперва он отважно устремился за ней в погоню, но когда Катя взяла курс в открытое море, отстал и повернул назад.

Море было спокойным, легкие волны, словно маленькие котята, ласково тыкались в грудь и бок отважной пловчихи. Мягкий шелк воды надежно удерживал на своей поверхности ее тело, и ее снова, как и в первый раз, переполнило невыразимое ощущение блаженства. Поблизости никого не было и ей вдруг захотелось петь. Она перевернулась на спину, позволяя любоваться собой парящему в вышине почти прямо над ней солнцу, и затянула песню. Внезапно рядом она услышала плеск; Катя тут же замолчала, и приняла прежнее положение.

— У вас отличный голос, Катя, — закричал Артур. — Вы мне споете сегодня вечером? Или вы не поете на суше?

— Пою, — сказала Катя. — Но не для всех.

— Я как раз тот, ради кого стоит петь, — громко сказал Артур, несмотря на то, что расстояние между ними сократилось до нескольких сантиметров.

— Не уверена.

— А мне очень хочется вас послушать. У меня есть гитара, я могу вам подыграть, а вы будете петь.

— Вы играете на гитаре?

— Я играю на пианино, на скрипке и если меня очень попросить, то и на барабане, — засмеялся он.

— Так вы музыкант?

— Когда играю, то да. А вообще-то у меня нет определенной профессии. Не хочется ограничивать себя чем-то одним. А кто это с вами на пляже? — вдруг спросил он.

— Мы с ним сидим за одним столом.

— Я видел, как он на вас смотрит. У него желание вас трахнуть сочится даже из ушей.

На этот раз Катя решила пропустить эти его слова мимо себя.

— А почему вас не было в столовой?

— У меня болела голова. Когда вы вчера мне отказали, я пришел в номер и выпил пару стаканов коньяка. Почему-то не хотелось заниматься онанизмом, а желание было такое, что хоть на стенку лезь. Вот утром и не смог подняться.

— Значит, это я виновата? — насмешливо спросила Катя.

— Это уж вам решать. Но я вас ни в чем не виню, вы еще слишком не самостоятельны.

Катя хотела спросить, что он имеет в виду, но не успела, так как Артур, с шумом глотнув в себя воздух, исчез под водой. Не появлялся он довольно долго, и Катя даже забеспокоилась, как внезапно его голова вынырнула рядом с ней.

— Люблю нырять, — сообщил он ей. — Вы никогда не плавали с аквалангом?

— Нет.

— Мы с вами еще поплаваем.

— Я вижу, у вас на меня большие планы.

— Большие, — не стал отпираться Артур. — Так что, пора их осуществлять. Будьте сегодня в вашем номере в 9 часов. Я зайду к вам.

Катя хотела сказать, что не собирается его ждать и даже специально уйдет в это время, но говорить оказалось некому — Артур сделал в воде пируэт и поплыл к берегу. Катя не могла не отметить его уверенный стиль.

На берегу ее ждал малость приунывший Валерий Иванович.

— Вы, кажется, там с кем-то встречались? — поинтересовался он, и в его голосе зазвучала плохо скрываемая не благозвучная мелодия ревности.

— Да, приплыл один знакомый, — небрежно обронила Катя.

— Странное место для свиданий. — На этот раз он сделал героическую попытку рассмеяться.

— Мы же приехали на море, вот и встречаемся на море.

Катя разложила полотенце и легла на грудь. Горячее солнце располагало к дреме, и через несколько минут она действительно почувствовала, что ее сознание куда-то поплыло в ладье сна.

Внимательно разглядывающий ее Валерий Иванович, другие окружающие ее люди, море, пляж все это внезапно, словно по мановению волшебной палочки, исчезло, и она окунулась в сладкие волны забытья.

Они ушли с пляжа незадолго перед обедом. Пока она спала, ее спутник мужественно и безотлучно оберегал ее сон, однако он сам за это время успел превратиться из белого человека в краснокожего. Катя посмотрела на его плечи.

— Вы сгорели, вечером у вас будет все болеть, — оценила она его перспективу на ближайшее будущее.

— Да, — грустно согласился он с ее диагнозом.

— Одевайтесь и срочно уходим, — приказала Катя.

Валерий Иванович не стал возражать, и они быстро облачились в одежду.

До обеда оставалось еще время, и они решили прогуляться. В этот час набережная представляла из себя сплошной торговый ряд. Валерий Иванович то и дело оставлял Катю стоять на солнцепеке, сам же подчаливал к очередному торговцу и задавал неизменный вопрос о цене на его товар. Затем он возвращался к ней и сообщал о том, насколько все дороже тут, чем у него дома. Но хотя за это время он раз двадцать спросил, что и почем, он так и не достал кошелек, который оттопыривал один из его карманов брюк. Жара была невыносимой, и Катю мучила жажда. Как на грех она забыла деньги в номере, а попросить своего спутника напоить ее не решалась. Она проклинала его скопидомство, которое заставляет его экономить даже на женщине, с которой он жаждет переспать. Получишь ты меня, жди, пока рак на горе свистнет, мысленно обещала она ему.

Наконец их прогулка подошла к концу, и Катя с радостью распрощалась со своим скупым рыцарем. В номере она окатила себя прохладным душем, поласкала взглядом в зеркале свое уже немного потемневшее тело, загар которого особенно оттеняли сахарные кончики грудей.

Она решила проучить своего сотрапезника за скупость и натянула на себя узкую футболку, из которой груди выпирали, как мячи из сетки. Из-за этого прискорбного обстоятельства обычно она стеснялась ее носить, и сама не знала, зачем положила в свой багаж эту майку. Вряд ли в тот момент, когда это делала, она думала о таком ее грозном применении.

Катя сразу поняла, что не ошиблась в расчетах: едва ее выпяченные вперед груди заняли свое место в желтых зрачках Валерия Ивановича, как его лицо тут же перекосилось, а язык выскочил изо рта и плотоядно облизал вмиг ставшие еще даже более сухими, чем пустыня, губы. Несколько минут ему понадобилось, чтобы вернуть себе дар речи, а его взгляд, забыв про все остальные картины мира, буквально прилип к ее старой полинявшей футболке.

— Что вы собираетесь делать после обеда? Может быть, пойдем, погуляем по городу? Или посидим у меня в номере, получше познакомимся, разопьем бутылочку винца? — предложил он ей на выбор несколько вариантов послеобеденного проведения досуга.

— Спасибо, но я что-то перегрелась на солнце. Поэтому после обеда я буду спать.

Она видела, как большая тень разочарования накрыла все его лицо, как тень от луны накрывает землю во время затмения. Но ей не было его жалко. Так ему и надо. Для усиления эффекта она даже на мгновение позволила кончику своему розового язычка вынырнуть из своей норки и облизать такие же розовые губки. Эффект превзошел все ее ожидания; она заметила, как вздрогнули его плечи, а глаза загорелись так, словно их подключили к сети высокого напряжения.

— Кстати, у вас плечи не болят? — вспомнила она про его недуг.

— Вообще-то болят, — сознался он.

— Тогда намажьтесь кремом или лучше сметаной и полежите. Вам не стоит выходить на солнце.

Она смотрела на изнывающего от неутоленного вожделения Валерия Ивановича и поражалась себе. Никогда раньше она не только не вела себя подобным образом, но до сего дня даже не представляла, что может так себя вести. Что с ней случилось, неужели это так на нее влияет раскаленное солнце? И на совершение каких еще поступков оно способно ее толкнуть?..

Уходя из столовой, Катя продефилировала перед Артуром, чей взгляд на несколько мгновений так же застрял на ее холмах. При этом он как-то хитро подмигнул ей. Катя не стала отвечать ему тем же, наоборот, напустила на себя неприступный вид, словно монашенка.

Очутившись снова в своем номере, она вдруг на самом деле почувствовала сильное желание прилечь. Страхуясь от непрошеных гостей, закрыла дверь на ключ, не раздеваясь легла на кровать, и уже через несколько минут неслась по просторам Вселенной на паруснике сна.

К своему удивлению она проспала четыре часа. Пора было собираться на ужин. Катя решила, что вечер — это время для проявления гуманизма и человеколюбия и не стала обтягивать груди футболкой. Вместо нее она покрыла себя широкой кофтой, складки которой делали ее грудь почти неприметной, как у девочки-подростка.

Валерий Иванович пошел в наступление, едва она заняла свое место за столом. Было видно, что он не терял времени даром и неплохо подготовился. По-видимому, пока она пребывала в полной власти безмятежного сна, он, пренебрегая болью в сгоревших плечах, обошел окрестности, изучая местный ассортимент вечернего времяпрепровождения. Однако он вскоре убедился, что потратил усилия напрасно, на все его заманчивые предложения, его капризная сотрапезница отвечала неизменным отказом. Катя видела, как постепенно он выходит из себя; сосуд его сдержанности давал одну трещину за другой, и она, дабы не искушать судьбу каким-нибудь непредвиденным поступком с его стороны, решила как можно скорее покинуть столовую. Оставив на память об этом разговоре лишь недоеденную, жесткую, как резиновая шайба, котлету, она спешно ретировалась.

Она сидела в шезлонге на балконе и посматривала на часы. На город быстро надвигалась безбрежное море темноты. Оно уже почти полностью затопило горы, поглотив даже самые высокие вершины; теперь ее волны захлестывали дома и улицы, и они исчезали в этом мрачном потоке, как бумага в кислоте, растворяясь в нем без остатка.

Придет или не придет, билась в ее голове только одна мысль. Лучше всего ей уйти, переждать где-нибудь на улице несколько минут, а когда он убедится, что ее нет, и покинет корпус, вернуться. Хотя зачем уходить, она просто не откроет ему, потушит свет, а сама будет тихо сидеть, как мышка в своей норке при виде кошки.

Катя, наверное, уже в сотый раз взглянула на часы; сейчас они показывали без пяти девять. Ее сердце превратилось в ударный инструмент, так сильно оно колотилось. Скорее бы он пришел, постучал, она бы ему не открыла, он бы ушел — и она успокоилась. Катя снова посмотрела на циферблат; обе стрелки дружно показывали девять часов.

Но никто не рвался в ее дверь. Он не придет, это было бы самое лучшее из того, что может произойти. Скорее всего, он нашел какую-нибудь другую дуреху, более уступчивую — и охмуряет знакомыми ей методами теперь ее. И хорошо, что он с ней. Иначе — она уже поняла — он, словно тень, не отстанет от нее. И в этот момент Кате показалось, что совсем близко от нее прогремело несколько взрывов: это стучали в дверь.

В одно мгновение Катя слетела с шезлонга и очутилась в прихожей. Когда она поворачивала ключ в замке, то рука дрожала так, словно ее било током. Она толкнула дверь, и Артур переступил через порог.

В комнате плотным слоем висела темнота, но они не зажигали света.

— Я хочу тебя, — сказал Артур.

Она ничего не ответила, она продолжала неподвижно стоять, как будто бы эти слова не имели никакого отношения к ней. Осторожно он обнял ее и прикоснулся губами к волосам. Их окружал невидимый ореол из запаха ее духов. Он втянул этот аромат в свой нос и вдруг, засмеявшись, произнес:

— А ты хорошо пахнешь. Как цветочная клумба. Ты правильно сделала, к таким вещам надо готовиться.

И снова Катя не издала ни звука.

Артур вновь прикоснулся к ее волосам и крепче прижал ее к себе. Она легко поддалась ему, но по-прежнему казалась абсолютно безжизненной, как будто бы из нее вытекла вся энергия. Его губы прикоснулись к ее лбу, бровям, ресницам, мягко скользнули по щекам и, наконец, отыскали рот. Она почувствовала его ищущий язык, но ее губы оставались плотно закрытыми, подобно воротам крепости при приближении неприятеля.

Внезапно Артур опустился к ее ногам, расстегнул ремешки на босоножках, снял их и бросил в угол. Затем он поднялся, и его рука заскользила по ее блузке. Пуговички на ней, совершенно не приспособленные для сопротивления, легко уступали его пальцам; он сдернул с ее плеч кофточку и бросил куда-то в сторону, как ненужную тряпку. Следующее движение точно вывело его на молнию на юбке; легко шурша, она, как по накатанной дорожке, скатилась к ступням Кати.

Теперь из всех доспехов ее защищали только трусики и бюстгальтер Его руки проворно оказались у нее за спиной, и, освобожденные от стесняющих их вольную жизнь материи, груди радостно выпрыгнули наружу. Артур наклонился над ней, и трусики медленно стали сползать вниз по ногам туда, где уже нашли приют юбка и кофточка, завершая тем самым летнюю коллекцию лежащей на полу одежды. Катя приподняла ногу, освобождаясь от сползших к ступням вещей, и это было ее первое за все это время движение.

Она, словно древнегреческая статуя, стояла перед ним полностью обнаженной.

— Какая ты красивая, — в восхищении прошептал Артур. — Ты даже еще красивей, чем я предполагал. А твои груди… ничего лучше я не видел. Я так мечтал до них дотронуться.

Его губы медленно поползли по ее телу, оставляя на своем пути влажные теплые метки. Катя продолжала, словно манекен, пребывать в неподвижности, но каждое его прикосновение живо отзывалось в ней, заставляла сжиматься что-то внутри. Его маршрут, начавшись с шеи, продолжился на ее плечах. Затем движение ненадолго замерло на груди; он целовал два холма с распустившимся на вершине каждого из них цветком; потом спустился к кратеру пупка. Его язык попытался проникнуть в него, но жерло оказалось слишком узким. Идти дальше вниз он не стал; вместо этого снова обнял ее и прошептал:

— Ты хочешь меня раздеть?

Катя посмотрела на него, но ничего не ответила. Артур почти мгновенно выскочил из майки, скинул с себя знаменитые дырявые джинсы и стянул плавки. Его загорелое тело почти полностью сливалось с царящим в комнате мраком и только не обласканные солнцем белые бедра слегка фосфорицировали в темноте.

Одним движением он обнажил кровать, содрав с него шкуру покрывала. Мягко обняв Катю за плечи, он положил ее на снежный покров простыни. Она ощутила легкий бриз его дыхания у себя рядом с ухом, а затем его язык проник в ушную раковину.

— Здесь спрятана у тебя жемчужина, — прошелестел его шепот. — Я ее сейчас достану. Ты не против?

Она и не представляла, что ее ухо способно на такие вибрации, что оно, подобно мощному радиопередатчику, обладает способностью возбуждать теплые волны, почти мгновенно распространяющиеся по всему телу. А его губы уже были на ее губах и властно требовали от нее ответа. Робко она слегка приоткрыла их, но и этого маленького входа было достаточно, чтобы в ее рот, как юркий хомячок в норку, шмыгнул его язык. Два языка тесно сплелись между собой, подобно двум лианам, в то время как его руки мягко сжимали и разжимали ее грудь. Внезапно Артур слегка приподнялся и медленно, как по крутой лестнице, стал спускаться по ее телу. Она почувствовала, как по ее животу пролегла теплая полоска его поцелуев.

Внезапно Катя вздрогнула, она ощутила, как губы Артура достигли влагалища. Ее охватил жгучий стыд, и она непроизвольно сжала ноги. Но тут же расслабила их, так как горячий поток наслаждения заполнил ее лоно. Тонкие губы Артура нежно, но бесстыдно касались самых интимных мест, делая ее желание нестерпимым почти как боль. Он теребил языком ее клитор, то нежно кусая его, то медленно поглаживая языком. Язык его описывал самые невероятные движения — то медленно кружил вокруг, то спускался вниз, потом его губы неожиданно захватывали языком ее клитор, ставший твердым и упругим, и он впивался в ее лоно, как измученный жаждой путник. Это было невероятное наслаждение, которого она не знала никогда прежде, но оно стоило того стыда, который обжег ее в самом начале! Из ее горла рвался крик, взывающий к тому, чтобы Артур поскорее овладел бы ею, но она, словно уздой, сдерживала его, не решаясь, подобно хищному зверю из клетки, выпустить его на волю. Но Артур, ощутив нетерпеливые конвульсии ее тела, понял молчаливый призыв к нему. Она вдруг вновь увидела его лицо над своим лицом, и в этот момент его большой и твердый член резко вошел в нее и легко заскользил по обильно смазанному липкой влагой туннелю. Все это время, Артур смотрел ей прямо в глаза и не позволял ей отводить взгляд своим молчаливым приказом, который она почувствовала на интуитивном уровне. Она почувствовала, как будто в ее тело влетела шаровая молния и разорвалась там, обдав все ее существо горячей взрывной волной, сравнимой по мощности с атомной бомбой. Ее тело сотрясла волна мощного оргазма. В ее горле снова родился крик, но последним, чудом оставшимся еще у нее усилием воли, она успела погасить его. Это было прекрасно!

Загрузка...