Пылающая комната

1

По стенам комнаты бежало пламя, ровными, не гаснущими волнами, сверху вниз, оно горело яростным алым светом, не дававшим жара. Стены причудливо изгибались, это был помещение в форме пылающего сердца, и стол, стоявший посередине, точно повторял его очертания. В комнате все было красным, тяжелое дерево, из которого была сделана столешница и покрывающий ее странный материал с коротким чуть заметным ворсом, огромные кожаные кресла, ковер на полу. Единственное, что выделялось на этом огненном фоне, это черные мундиры, собравшихся здесь. Идеально подогнанные к фигуре черные кителя с золотыми погонами и красные отметины знаков различия на груди. На столе не лежало ничего, только у места председателя, на единственном углу стола, стоял высокий хрустальный стакан с водой, выглядевшей очень холодной.

Тот, кого Стэн Марлоу безусловно опознал бы, как Джеймса Торна, оглядел присутствующих и произнес:

— Я прошу Центуриона, который в данный момент выполняет функции Куратора, доложить все по порядку, с самого начала. Хотя все прекрасно осведомлены об обстоятельствах нашего дела, я считаю необходимым еще раз выслушать все целиком. Возможно, это поможет нам точнее скорректировать наши действия.

Куратор встал, отвесил собравшимся короткий церемонный поклон и начал:

— Как нам всем известно, накладки преследовали нас с самого начала. Так долго ожидавшееся нами рождение Имеющего Силу, которого я в дальнейшем буду именовать Кецаль, и его Проводника произошло в разных местах и социальных слоях, что затрудняло или делало почти невозможной их встречу. Практически сразу нашим целям начали препятствовать с Той Стороны, если вы помните, Кецаль чуть не погиб в возрасте пятнадцати лет, в то же время, Проводник, которому тогда было десять, перенес тяжелейшую форму пневмонии, так же угрожавшую его жизни, — собравшиеся покивали, — когда же Кецалю исполнилось двадцать шесть, только жертва, которую принесла, к сожалению, не присутствующая здесь госпожа Беатриче, спасла его от участи, которая пострашнее, чем смерть. В конце концов, ценой невероятных усилий, нашему уважаемому Художнику удалось создать ситуацию, в которой Проводник покинул Англию и оказался в нужном нам месте. Нам еще очень повезло, что Та Сторона и Даймон, в частности, не знали о его существовании, хотя и имели контакты с Звездочетом, у которого он тогда жил. Я крайне сожалею, что нам пришлось использовать этого человека, но выбора не было. — Куратор, словно ожидая возражений, обвел всех тяжелым взглядом. Никто не возразил, только Конрад, развалившийся в своем кресле, шевельнулся, скорее всего потому, что сидеть на одном месте, не двигаясь, было вообще не в его привычках. — Итак, что же происходит дальше? Даймону все-таки удается подобраться к Кецалю, и он начинает приобретать на него определенное влияние, хотя мы все прекрасно понимаем, что никто, кроме Проводника, не в состоянии сказать, что действительно может вести Имеющего Силу. — Хауэр позволил себе короткую ухмылку, Конрад глянул на него и подавил ответную. Куратор невозмутимо продолжал. — Даймон ведет Кецаля к Звездочету. Его цель абсолютно ясна. Звездочет должен был окончательно разрушить и без того неустойчивую психику Кецаля. Всем вам известно, что если Имеющий Силу остается без своего Проводника, он достаточно скоро погибает, мучимый ничем не подтвержденной идей своего мессианства. Особенно, если мы учтем, что Посвящение они могут пройти только вдвоем, а непосвященный Избранный не может долго существовать среди людей. Кецаль был и так достаточно измучен своей беспорядочной жизнью и бесплодными поисками второй составляющей, что неисполнимые обещания Звездочета только подтолкнули бы его к безумию. Но тут Даймон сыграл нам на руку. Они встретились. Я не могу не отметить, что оба действовали с поистине маниакальным упрямством, преодолевая психологические, социальные и моральные барьеры в стремлении друг к другу.

— Да, мне особенно понравилось с запиской. — проговорил Конрад, усмехаясь. — Я такого детского сада давно не видел. Спасти его он решил. Просто чудо какое-то.

Все посмеялись, даже Куратор позволил себе улыбнуться.

— Так или иначе, они сблизились с достойной уважения при их разности быстротой. Скорость их продвижения по ступеням Посвящения мне тоже кажется необыкновенной и очень многообещающей.

Хауэр хмыкнул.

— Да, сказал он, — но их методы…

— Себя вспомни, — посоветовал ему Конрад, заработав тяжелый взгляд со стороны председателя.

— Я прошу вас быть серьезней — заметил он.

Конрад привстал и поклонился.

— Прошу прощения, Архангел. Прошу прощения, мой друг, продолжайте, мы все внимание.

— Их методы вполне безумны, но никогда еще не рождалось Пернатого Змея такой силы. Вы же помните, что это заметно даже тем, кто не посвящен, но обладает видением.

— Эту девочку давно надо было взять к себе. — буркнул тот, кого называли Художником. — Она сойдет с ума или умрет, если мы не займемся ей.

— Я помню об этом, — ответил председатель.

Куратор подождал, не хочет ли кто-то еще взять слово, и продолжил.

— Даймон поздно спохватился, мне удивительно, как долго он не мог понять, кто является проводником. Но, поняв и заручившись помощью Лисицы, он продолжал чинить нам препятствия всеми доступными ему способами, в том числе организовав ту травлю, о которой вы уже осведомлены. Оба Проходящих Посвящение пытались перейти Грань в тот момент, когда опасность их потерять была наиболее велика. Я хочу выразить свою благодарность Крылатому и Мастеру за их своевременное и неоценимое вмешательство. — Конрад и Хауэр кивнули. — Итак, что мы имеем на данный момент? Оба находятся под подозрением, Даймон, очевидно, отчаявшись их разлучить, пытается погубить их физически, однако именно в этом экстремальном случае мы и можем добиться успеха. Ситуация такова, какой мы ее планировали. Именно сейчас они могут наконец задействовать свою истинную силу. И мы обязаны спровоцировать их на это, применив даже самые жестокие меры. Сейчас, как я понимаю, наступает тот момент, когда я и присутствующий здесь Художник, Куратор Проводника, должны передать свои функции Основной Паре, проводящей Посвящение. Архангел, я закончил.

— Благодарю, Куратор. — кивнул председатель. — Кто-то хочет добавить?

— Разрешите, — привстал Хауэр.

— Говорите, Мастер.

— Я прошу уважаемое собрание позволить нам с Крылатым действовать дальше на свое усмотрение. Эта ситуация очень похожа на ту, в которой когда-то мы находились. Я считаю, что необходимо провести их через то же Посвящение Высшей Ступени, которое проходили мы.

— Вот-вот, — подал голос с места Конрад, — особенно если учесть, что они сами пошли по пути Большого Огня.

На живом лице Художника отразились страх и недоумение. Председатель чуть свел брови. Куратор спокойно взглянул на Конрада.

— Я согласен. Я собственно и хотел сказать, что мы не должны занижать планку.

— Но… - растерянно произнес Художник, — Проводник… мальчик еще так молод, я не уверен, что он выдержит весь этот ужас, да и Кецаль, он иногда перегибает, вы же понимаете…

Конрад посмотрел на него насмешливо. Художник замолчал, страдальчески заломив брови.

— Решено. Действуют Мастер и Крылатый. — подвел итог председатель. — Функции Центуриона остаются без изменения. А вас, Художник, я попрошу воздержаться от вмешательства. Все свободны.

Дневник Стэнфорда Марлоу

Когда я вошел в довольно темное помещение, выполнявшее, по-видимому, функции рабочего кабинета господина Хайнца, я увидел то, что и положено видеть в комнате полицейского — стеллажи с папками, газетные вырезки на стене справа, компактный стол с компьютером, маленький низкий столик с пепельницей серебряным кофейным набором и двумя креслами, меня даже затошнило от этой стандартно-аккуратной обстановки. Но когда я глянул в другую сторону, на секунду мне показалось, что я ошибся, но нет, я видел то, что видел, на стене слева висел внушительных размеров портрет Зигмунда Фрейда. Его присутствие в кабинете полицейского не поддавалось никакой мотивации, вероятно это была просто экстравагантная прихоть хозяина и ничего более. Хайнц сидел и резво стучал по клавиатуре, похоже, он спешил допечатать и отослать какой-то отчет или что-нибудь в этом роде, поскольку, учтиво поздоровавшись, он попросил меня присесть, налить себе кофе и подождать минут пять. Через пять минут он встал и присоединился ко мне. Теперь я мог его рассмотреть с достаточно близкого расстояния. Он был темноволосым, с красиво вылепленными чертами лица, в которых было что-то восточное, черные глаза блестели холодно и любопытно. Я пытался вспомнить на кого же он похож, он сильно напоминал мне кого-то.

— Отменный кофе, — прервал он мои размышления этим ничего не значащим замечанием, его тон был весьма дружелюбный, — великолепный кофе, господин Марлоу.

Я кивнул и посмотрел на него выжидательно. Перед тем, как войти сюда, я еще раз повторил себе основное правило, говорить как можно меньше, а если можно, то не говорить вовсе.

— Да, вы не стесняйтесь, — продолжал, не обращая внимание на мой настороженный взгляд, — пейте, а то я Кэтрин скажу пирожных принести, дело-то, как вы сами понимаете, деликатное и запутанное, — он едва заметно усмехнулся, — вы меня правильно поймите — я вас не подозреваю, но я должен с вами побеседовать.

Его речь подействовала на меня успокаивающе. По крайней мере, я мог рассчитывать на свое право отвечать или не отвечать ему по своему усмотрению.

— Давайте начнем с самого начала, — предложил он, — начало в этом деле не менее важно, чем его печальный финал. Итак, я хотел бы узнать, ваше полное имя и возраст, а так же то, каким образом вы оказались в этом городе.

— Мое имя — Стэнфорд Марлоу, мне 23 года, — я сделал короткую паузу и добавил, после глотка кофе, — я приехал сюда четыре года назад.

— Вот как? — он изобразил на лице искреннее недоумение, — вы должно быть успели освоиться со здешними обычаями?

Его вопрос поставил меня в тупик, я не понимал, о каких обычаях идет речь и не было ли подвоха в этом вопросе.

— Не думаю, — ответил я.

— Жаль, — сказал он, — ну, да это неважно, а что, собственно, привело вас в наш город? Вы ведь родились в Манчестере.

— Да, — согласился я, — я из Манчестера, но…

— Что но…? — он поднял свои удивительной правильной формы черные брови.

— Мне пришлось поменять место жительства, — уклончиво ответил я.

— Это бывает, — заметил он с пониманием, — а как вы познакомились с покойным господином Шеффилдом?

Он смотрел на меня с холодным любопытством и понял, что мое замешательство от него не ускользнуло.

— Я обязан отвечать на этот вопрос?

— Это в ваших интересах, — подтвердил Хайнц.

— У меня не было возможности заплатить за билет, и господин Шеффилд одолжил мне немного денег.

— Это был великодушный поступок, любой на его месте поступил бы также, — он улыбнулся, — вы встречались с ним раньше?

— Нет, я первый раз видел его, — совершенно честно сознался я.

— Тем более достойный поступок, — в его напоре на этическую сторону поступка Генри было что-то издевательское, — но как же вы оказались в таком плачевном положении?

— Это, я думаю, не имеет отношения к делу, — возразил я, — у меня были проблемы.

— Да, да, — согласился он, — вы можете не говорить, если не хотите, а как чувствует себя господин Харди?

— Он прекрасно себя чувствует, — отрезал я, боясь, что он попытается вывести меня на разговор о Крисе.

— Какая неожиданная неприятность, — сказал он, покачав головой, — молодой, в сущности, человек, преуспевающий и так опрометчиво рисковать своей жизнью, хорошо, что все так удачно кончилось. Кстати, вы не знаете, что его на это толкнуло?

— Понятия не имею, — ответил я.

— А я полагал, что вы довольно близки с ним, — заметил Хайнц, — знаете, я сплетен не люблю и газеты только ради криминала открываю, — он указал рукой в сторону стены с газетными вырезками, — но тут я все ознакомился с некоторыми деталями, что вы можете сказать по поводу всего шума, поднятого вокруг вашего друга да и вас тоже?

— Это обычное хамство прессы, — пояснил я, сам искренне желая верить в собственные слова, — попытка выставить на всеобщее обозрение частную жизнь в самом неприглядном свете.

— Я так и подумал, — весело ответил он, — любят они полоскать чужое грязное белье, а кому какое дело, я бы вас не спрашивал, но коли такое происшествие…

Он произнес все это подчеркнуто извиняющимся тоном.

— Вернемся к господину Шеффилду, — сказал он наконец после паузы, — вы говорите он оказал вам услугу, вам, совершенно незнакомому человеку. Он сделал это безвозмездно?

Интуитивно я понимал, что допрос ведется в какой-то не совсем обычной форме и вопросы задаются тоже не совсем стандартные, словно этот детектив решил основательно покопаться в моей жизни, используя для этого очень выгодный шанс.

— Он ничего не сказал мне, — ответил я, — мы расстались, когда сошли с поезда.

— Я так понимаю, вы не договорились о встрече?

— Фактически нет, но он мне оставил свой телефон.

— Ах, вот как! — в его темных глазах вспыхнул огонь, но ни одна черта лица не изменилась при этом. — это уже серьезно. С какой целью он сделал это?

— Наверное, с той, чтобы я ему позвонил, — довольно логично объяснил я.

— Да, но зачем?

— Я не знаю, — ответил я, и не выдержав, вынул из кармана пачку сигарет, — вы не возражаете, я закурю?

Хайнц кивнул и даже дал мне прикурить, взяв со стола тяжелую бронзовую зажигалку, роскошную и вычурную, настолько насколько может быть вычурным предмет современного быта, выполненный в стиле барокко.

— И вы разумеется позвонили? — продолжал он с живым интересом.

— Да, я позвонил, — нехотя признался я.

— Как он отреагировал на ваш звонок, господин Марлоу?

«Что за идиотское дознание», — подумал я, но вслух ответил:

— Мы встретились и он предложил мне работу.

— Какую?

— Я — художник, он предложил мне делать дизайн, чертить схемы и тому подобное.

— Вы приняли его предложение?

— Да, я его принял.

— Хорошо, очень хорошо, — с удовлетворением произнес он, — как долго вы занимались этой работой?

— Около трех с половиной лет.

— Вы жили вместе с господином Шеффилдом? — его вопрос, к которому я так старался подготовиться заранее, рассчитывая на тот ход допроса, который обычно демонстрируется в фильмах, его вопрос прозвучал в тишине комнаты просто и непреднамеренно.

— Я жил с ним, поскольку этого требовали мои обязанности, выполнение срочных заказов. — пояснил я, стараясь сохранить равнодушное выражение лица.

— Вы жили за городом?

— Нет, мы жили в центре, потом он купил дом в пригороде.

— Его доходы не вызывали у вас подозрений?

— Нет, — возразил я, — его заказчиками были состоятельные люди, у многих он был личным консультантом, и к тому же, ко времени нашего знакомства он уже располагал приличной суммой.

— Как часто вы выполняли свои обязанности? — наши взгляды встретились, и я почувствовал растерянность перед этими пронизывавшими меня насквозь рентгеновскими лучами. Хайнц, едва заметно улыбаясь, изучал мое лицо.

— По мере получения заказов, — ответил я.

— А как решался между вами вопрос оплаты?

Я молчал, размышляя, чтобы мне соврать, и наконец решился:

— Я получал процент от каждого заказа.

— Должно быть, это были не плохие деньги, господин Марлоу, — явно язвительно заметил он. Надо полагать, Хайнц как добропорядочный блюститель закона с презрением относился к тем, кто наживается на расхожих суевериях клиентов.

— Достаточные, — подтвердил я.

— В таком случае, может быть, вы объясните мне почему некоторые книги у господина Барнса, чей магазин находится на улице B*** вы брали в долг, а обедать вам приходилось в самых дешевых кафе? — его торжествующий тон заставил меня похолодеть от ужаса.

— Я полагаю, это мое личное дело, — ответил я, решив, что ни за что не буду открывать ему истинное положение дел.

— Вы правы, это дело вкуса, — отметил он с особым двусмысленным изяществом, — итак, вы жили с господином Шеффилдом, что вы можете сказать о его личности?

— Я не психолог, господин Хайнц, — возразил я, — мне это не понятно.

— Я вам поясню, — терпеливо и строго продолжал он, — во-первых, я хотел бы узнать не наблюдали ли вы у него склонности к суициду, тайной или явной, не было ли у него дегрессий или, напротив, приступов агрессивности?

— Я не замечал ничего подобного, — ответил я и против собственной воли, не удержавшись задал вопрос, который запретил себе задавать, — как его убили?

— Его застрелили, три пули, одна из них в голову, смерть наступила мгновенно, — заверил он меня с видом знатока. — Это было еще то зрелище, вам просто повезло, что вы этого не видели.

— Кто это мог сделать? — я продолжал задавать недопустимо дерзкие вопросы.

— У нас есть ряд вариантов, среди возможных подозреваемых находится господин Харди, ваш друг, — он с какой-то особой интонацией произнес слово «друг» и посмотрел на меня с интересом.

— Я это знаю, но он не убивал, — твердо возразил я, — он не мог его убить.

— Почему вы так полагаете?

— Потому что я знаю, Крис не такой человек, он может ввязаться в драку, но лишить человека жизни он не может.

— Я вам охотно верю, — согласился Хайнц и внимательно проследил за тем, как я зажигаю следующую сигарету.

— Кого еще вы подозреваете, если это не секрет?

— Никакого секрета, господин Марлоу, следующая кандидатура домработница господина Шеффилда, Хелен Портер. Затем ряд его клиентов, но, главное, разумеется, это вы и ваш друг.

Он снова сделал ударение на слове «друг».

— Вам вероятно предстоит очная ставка с мисс Портер, — сказал он, — я думаю это кое-что прояснит, наконец.

При мысли о том, что мне вновь придется увидеть Хэлен, мне стало дурно. Бог знает что она, тайно и безответно влюбленная в Генри, способна была наговорить на меня.

— Итак, вы жили в центре, — продолжал Хайнц, — затем господин Шеффилд купил дом в пригороде. Вы часто виделись?

— Да, каждый день, — ответил я, не понимая смысла его вопроса.

— Прекрасно, значит вы были в курсе всех дел господина Шеффилда?

— Я не могу этого сказать, у него были свои дела, о которых он не распространялся.

— Но вы знали приблизительный круг его клиентов?

— Некоторых, да, — я говорил чистую правду, — но не всех.

— Вы знаете, что господин Харди обвиняется в убийстве из мести? — он спросил об этом почти весело, как бы между прочим.

— Что значит — из мести?

— Это значит, что у него были причины и мотивы, господин Марлоу, и одной их этих причин были ваши с ним отношения, о которых достаточно открыто распространялся прессе господин Шеффилд. Что вы можете сказать по этому поводу?

— Я уже сказал, что Крис не мог его убить.

— Конечно, это может быть только версия, но я должен задать вам еще кое-какие вопросы, вы готовы на них ответить?

— Я полагаю, да. — произнес я довольно твердо, но на самом деле едва мог пошевелиться от тягостного ожидания какого-нибудь подвоха.

— У вас были вполне определенные отношения с господином Шеффилдом, об этом свидетельствовала мисс Портер, я вынужден спросить вас об этом подробнее.

— Я не буду отвечать, господин Хайнц, — возразил я, догадываясь к чему он клонит.

— Вам придется ответить, господин Марлоу, — настоятельным тоном заметил он, — от этого зависит ваша собственная жизнь и жизнь вашего друга.

Он снова сделал упор на слове друг.

— Вы признаете, что состояли в любовной связи с господином Шеффилдом?

Я посмотрел в его черные, как уголь, глаза, спокойные и ироничные.

— Нет. — я произнес это с плохо скрытым отчаянием, которое вероятно не ускользнуло от него.

— Вы отрицаете это? — переспросил он.

— Да, — подтвердил я.

— На сегодня нашу беседу можно считать оконченной, — с удовлетворением сказал он, — я сообщу вам о времени очной ставки с мисс Портер. Всего доброго. — он поднялся и, кивнув мне, пошел назад к столу. Я тоже встал и поплелся к двери, не чувствуя под собой ног.

Криса я застал в крайне растерянном состоянии с контрактом в руке, он размахивал листом перед носом Майкла Флана и с горящими от ярости глазами спрашивал его:

— Ты меня подставил, да, ты с ними снюхался с JT, ты же видел что там за условие, я никогда не проверял контракты, я тебе доверял, а ты меня продал, да?

Совершенно ошалевший от этого напора и агрессивного вида Харди Микки, только открывал рот и судорожно глотал воздух, как рыба выброшенная на песок.

— Что думаешь, тебе это пройдет? — спросил Крис, нападая на него и приближаясь к своей жертве так, словно он собирался прыгнуть на грудь несчастного адвоката и растерзать его. В его движениях было что-то напоминавшее о пантере, черной, разъяренной и раненной в самое сердце.

— Подожди, подожди, — закричал я, поняв, что дело серьезное, и бросился между ними загораживая Микки от глаз Харди. — Что случилось? Объясни мне!

— Этот кретин, эта продажная адвокатская шкура, он нас подставил, Тэн, — не в силах подавить гнев, ответил Крис, — он заставил меня подписать это контракт, а там оказывается был еще пункт о рекламе, о которой мы ни слухом ни духом.

— Не было, не было, — отчаянно завопил Микки, прячась от Харди за мою спину, — я его не видел, на Библии готов поклясться…

Крисом овладел новый приступ ярости, и он попытался отстранить меня, но несмотря на всю его силу, правда была на моей стороне, я защищал слабого.

— Уйди, Тэн, — он схватил меня за плечо.

— Я тебе не дам его тронуть, можешь мне дать в морду, — я отстранил его руку, продолжая закрывать притихнувшего и приунывшего Флана.

— Да, ты что охренел что ли, — заорал он, — ты хоть понимаешь, что нам теперь платить придется из-за этой твари!

— Крис, давай выйдем, и ты мне все расскажешь, я ничего не понимаю, идем, — я потянул его за собой вон из комнаты. В коридоре он прислонил меня к стене и страстно поцеловал. Я обнял его, и мы, немного постояв, и помолчав, прошли в соседнюю комнату.

— Так в чем дело? — спросил я.

— Все плохо, — относительно успокаиваясь, начал Харди, — хреново все, платить придется этой Vist'е. Мы ее официальное название использовали и сами под этим подписались, чтоб ему провалиться. Это все ты — комната, комната, пылающая.

Я вспомнил наш разговор с Бобби, состоявшийся на фоне незабвенной неаполитанской помойки, вспомнил о той статье «Сколько заплатили Крису Харди», вспомнил парня-хакера, и игру, о которой мне приходилось уже слышать немало, и которая, кажется, на сей раз грозила обрести вполне конкретные очертания.

— А почему ты контракт не изучил как следует, — отвечая ему также резко, — ты все сваливаешь на чужую голову, я виноват, Микки виноват. А ты куда смотрел?

— Это не мое дело читать эти долбаные бумаги, я ему плачу, чтобы он их на ощупь проверял, с этими компаниями только отвернись, обязательно нож в спину, а уж это мне Даншен подсунул, сволочь…

— Не думаю, что он так глуп, как ты полагаешь, может у него, и спросим в чем дело?

— Да пошел он! — Крис махнул рукой и повалился в кресло, — сам все решу.

— Давай найдем эту корпорацию, поедем в JT, спросим, мне говорили, что их главный офис в Америке, может они откликнуться, а нет, так съездим туда, а?

— Да как мы съездим, Тэн, — закричал он, — мы не можем никуда выехать из-за полиции, они нас не выпустят, как будто нарочно нас к стене приперли!

Я совсем забыл, что и я, и он не могли покинуть пределы страны, пока шло расследование, мы находились под постоянным контролем и не должны были исчезать из виду. Действительно нас приперли к стене.

— А большая сумма, которую надо выплатить?

— Еще бы, почти половина от всех продаж, концертов, записей, со всего 40 %, они небось, думают, что все от их названия тащатся, а не от нашей музыки.

— Ну, может доверим кому-нибудь, Джимми, например, он знает об этом, он же тоже пострадает, как и все остальные.

— Да, я ему позвонил, он даже заикаться начал от такой новости.

— А может в суд подать, сказать, что контракт подменили?

— Нет, это не дело, неизвестно на кого подавать, я ведь сам подписал в присутствии адвоката и группа, все привыкли, что Флан нам все обеспечивает, и подмахнули. Хотя постой, Пэт, он дотошный, он его читал, сейчас спросим.

Крис схватил телефон со стола и набрал номер ударника.

— Привет, слушай тебе все рассказали? — спросил Крис, — нет? Ну потом поясню, ты мне скажи там в контракте был этот пункт о процентах для корпорации, никто ее и в глаза не видел? Нет, не было, ты уверен, точно? А ты это подтвердишь, да, почему? Ты же говоришь, видел. Да ну тебя к черту, потом договорим.

Крис бросил телефон на стол, на его лице было выражение досады и гнева, не находивших выхода.

— Влипли мы, Тэн, — сказал наконец, — не отвертеться, ладно выплатим им эту сумму, пусть Микки считает сколько и занимается этим.

— А может доберемся до этой Висты, я что не понимаю, каким образом они хотят снять с нас эти деньги посредством другой компании, какое они отношение к ним имеют?

— Да, так бывает, это трюк такой, по закону такие штуки как-то проделывают, только, по-моему, берут меньше за это, ну, у них игра эта, видно, раскрученная, вот и заломили. Черт, лучше было не называть его так.

Он посидел молча, затем подошел к бару и налил нам обоим выпить.

— Я на допросе был, у Хайнца.

— И что он там спрашивал, тоже привязался?

— Про все, где жил, когда, с кем, что Генри делал, с кем встречался.

— А ты что?

— Я отвечал, говорил только по делу.

— Правду? — Крис спросил это не без тревоги.

— Практически, да, но он о тебе, о нас, то есть, спрашивал, газеты, наверное, просматривал.

— Ну и?

— Я сказал, что это ложь, что нас просто грязью поливают, и про Генри, когда он спросил спал я с ним или нет.

— Что прямо так и спросил? — глаза Криса расширились от изумления, — ему-то какое дело?

— Генри убили, вот он теперь и копается во всем, они ведь думают, что это мы, ты или я, это сделали.

Мы молча выпили, и Крис отправился к Микки в соседнюю комнату, продолжать терроризировать несчастного адвоката. Мне было уже все равно. Казалось, весь мир возмутился против нас, я понимал, что как бы ни была велика сумма подлежащая выплате, как бы ни было это неприятно, все это было только началом какого-то другого еще более страшного и опасного разбирательства, в которое нас постепенно втягивала чья-то злая воля, а теперь я в этом не сомневался, и больше всего боялся потерять чувство реальности, а вместе с ним и рассудок, просто сойти с ума.

Вечером Крис уехал к Джимми обсудить проблему с корпорацией. Я остался один в его набитой всяким дорогим дерьмом доме, наедине с собственными мыслями, раздавленный всем случившимся, воспоминания в моей голове мешались с фантастическими бредовыми картинами. Оживало все, мертвый Генри Шеффилд с его подозрительным взглядом, Хэлен с пылесосом, Джеймс Торн, вежливый и корректный, и тот странный сон о замке, и бледное лицо Криса в ванне с водой, мутной от крови. Я не знал, как мне отделаться от этого бесконечного потока видений. Я бродил из комнаты в комнату, включал и выключал освещение, пытался слушать музыку, курить, пить, внезапно у меня даже возникла безумная мысль позвонить домой Сью. Я уже было взялся за телефон, но тут же отказался от этой идеи. Только не ее, ее нельзя впутывать в этот кошмар. К тому же скорее всего я нарвался бы на отца, а этого я даже представить себе не мог без содрогания. В конце концов я позвонил Айрону. Спокойный, как всегда, он без всяких объяснений согласился ко мне подняться. Когда он вошел и встал в дверях, очевидно, ожидая моих распоряжений, я почувствовал себя крайне неловко. У меня не было к нему никакого дела, я просто хотел поговорить с ним, предложить ему со мной выпить.

— Что-то случилось, господин Марлоу? — он спросил меня серьезно и даже с тревогой.

— Ничего, ничего, пожалуйста садитесь, куда удобно.

Он прошел в комнату и сел напротив меня у столика, заваленного пустыми пачками сигарет, бокалами, пепельницами, полными окурков, посреди которых как будто назло всему этому хаосу красовалась большая золотая ваза с персиками и виноградом, не тронутыми и сияющими первобытной гармонией.

— Хотите кофе? — спросил я.

— Не беспокойтесь, — возразил Айрон, выжидательно глядя на меня.

— Я приготовлю, подождите, не уходите.

Я вскочил и выбежал на кухню, там я на скорую руку сварил кофе, поставил кофейник и чашки на поднос и, разыскав в баре коньяк, со скоростью звука вернулся обратно. Айрон сидел в кресле и, увидев меня с подносом в руках, не выдержал и встал. Я видел, насколько ему было неудобно.

— Сядьте, Айрон, мы будем пить кофе, я просто хочу поговорить с вами.

Телохранитель глубоко вздохнул и сел в кресло. Я поставил перед ним чашку и налил кофе.

— Сколько ложек вы предпочитаете? — спросил я, открывая коньяк.

— Четыре, — ответил он.

— Вот, пожалуйста, — я подал ему чашку. — Он взял ее осторожно, словно боясь, что она расколется от одного его прикосновения. Затем откинулся на спинку кресла и сделал несколько глотков.

— Можно я задам вам вопрос? — спросил я.

— Конечно, господин Марлоу, — ответил он.

— Не называйте меня по фамилии, лучше просто Стэн, я не выношу, когда мне напоминают о моем прошлом. Я хочу спросить вас, вы работали в полиции, когда-нибудь, некоторые так делают?

— Да, — спокойно отозвался Айрон, — работал, года четыре, бестолковое занятие.

— А почему?

— Карьеры не сделаешь, там свои сложности, работай себе с проститутками, студентами, кого за травку загребают, с женами, которых мужья бьют, настоящих дел не было, но мне и по должности они не полагались, надоело в конце концов. Притащат какую-нибудь красотку под утро, вместе с ее сутенером и начинается, пока поневоле подумаешь, а не отпустить ли их к Богу, так всегда и кончалось, конечно, если без особых претензий дело.

— Что вы называете настоящими делами, Айрон? — я полез в карман и обнаружил, что в моей пачке сигарет пусто, мой собеседник тут же вынул из кармана свою и учтиво протянул мне ее. Это у него, видно, было профессиональное.

— Настоящее дело, серьезное, убийство запутанное, ограбление, не мелочь, а хорошо спланированное.

— Вы знаете, что нас с Крисом в убийстве обвиняют? — спросил я.

— Да, слышал, но это они так, видно, доказательств нет, а голова не работает, подумать не на кого, или просто лень разбираться.

— Да нет, они тщательно во всем разбираются, копаются по крупному, и я думаю целенаправленно нас подводят.

На лице Айрона отобразилось сомнение.

— Помяните мое слово, ничего не будет, правда, помотают они вас, конечно, крови попортят.

— Это верно.

— Вы знаете кого убили? — спросил я.

— Я слышал Генри Шеффилда, астролога какого-то, вашего знакомого, я правильно понимаю?

— Почти, ну вот скажите зачем мне или Крису его убивать?

Айрон сосредоточенно молчал. Казалось, он хорошо знал, зачем, но говорить не собирался. И у меня промелькнула страшная мысль, что если Крис действительно убил Генри, он мог это сделать, я вспомнил набережную в Неаполе, его настойчивое стремление заставить меня признать его превосходство над Генри.

— Хорошо, допустим версию полиции, Крис его убил за эти грязные статейки, за болтовню и клевету, но уже поздно, какой смысл убивать, когда все произошло?

— А как убили? — спросил он с живым профессиональным интересом.

— Застрелили, три пули, одна в голову, — повторил я сведения, услышанные от Хайнца.

— Нет, это явно по найму, вы уж мне поверьте.

— Ну, допустим, Крис заплатил и его убили, зачем?

Айрон закурил и посмотрел на меня очень внимательно.

— Вы что-то хотите сказать? Говорите?

— Мотив может быть личный — ревность.

Я уставился на него с изумлением.

— Я говорю, как в полиции принято думать, особенно, если принять во внимание всю эту мышиную возню в прессе.

— Нет, это бред. — возразил я.

— Вы меня, извините, — заметил он, — мне необходимо быть на месте.

Он поднялся с кресла, поблагодарил меня за кофе и оставил мне пачку сигарет. Когда он ушел, я допил коньяк, его, по счастью, оставалось немного, и лег в постель. Я не заметил, как заснул, беседа с бывшим полицейским подействовала на меня благотворно. Я проснулся от невыносимого жара, исходившего от тела прижавшегося ко мне Криса. Я попытался осторожно отодвинуться от него, но он тут же глубоко вздохнул и открыл глаза.

— Стэн, — тихо позвал он меня.

— Чего? — ответил я шепотом.

Он приподнялся на локте и посмотрел на меня, меня охватило жуткое беспричинное чувство страха, словно со мной рядом находилось существо иного происхождения, приобретшее надо мной безграничную власть и полностью подчинившую меня своей нечеловеческой природе.

— Завтра придут из полиции, — сказал он, положив руку мне на грудь, — чего ты психуешь?

— Я в порядке — возразил я, чувствуя как виски и лоб у меня становятся влажными от пота.

— Я слышу, — настаивал он, — ты их боишься?

— Кого?

— Этого Хайнца и напарника его?

— Нет, веселые ребята, вполне корректные, — вымучено сострил я.

— Врешь, ты их боишься, боишься, что они нас сломают, да?

— Они не смогут, у них доказательств нет, если, конечно… — я остановился не решаясь продолжить.

— Если что? — спросил он, — что если?

— Так, ничего.

— Говори, что если, — его рука передвинулась и сжала мое горло.

— Если ты его не убил.

Крис горько усмехнулся.

— Ты думаешь, я это сделал? — спросил он, — я убил Шеффилда, потому что он тебя трахал?

— Не поэтому, потому что ты сумасшедший.

Он отпустил мою шею и откинулся на подушку.

— Ты тоже, — ответил он и рассмеялся. — Он тебя трахал?

— Нет, — искренне сознался я, — это я его трахал.

Крис снова резко поднялся и склонился надо мной.

— Я не убивал его, — сказал совершенно серьезно, кажется даже с явным сожалением.

— Я знаю, я просто так сказал, чтобы позлить тебя.

— Тебе это нравиться?

— Иногда.

Он снова улыбнулся. Я собрался встать с постели, но он схватил меня за плечо.

— Мне надо отлить, — пояснил я — я вернусь через минуту.

Я вошел в ванную и прижался спиной к прохладной плитке, мне стало немного легче. Хотелось еще принять ледяной душ, но делать этого я не стал. Когда я вернулся, то застал Криса курящим, лежа на спине. Он протянул мне сигарету:

— Пришло горячее время, — сказал он совсем тихо.

— Да, — согласился я, — все превращается в пепел.

— Я не хотел быть твоим мальчиком, Крис, — произнес я, с трудом узнавая свой собственный голос, — но я твой мальчик, — я положил ему голову на грудь и затаив дыхание прислушивался к стуку его сердца, — и все знают об этом, даже Айрон.

— Ну и пусть, — он обнял меня и молча продолжал курить. — Я тебе расскажу, никому никогда не рассказывал, не мог, Тэн, но ты послушай. Мне тринадцать было, когда меня отчим трахнул. У него браунинг был, кажется, он кого-то замочил, но доказать не смогли, моя мать этому не верила, она, по-моему, вообще его плохо знала на самом деле. Он его хранил в трубе вентиляционной, он думал, никто не видел его, когда он его доставал, а я за ним следил. Потом, когда его дома не было, залез в его комнату и спер этот чертов браунинг. Так мне хотелось его иметь. Я думал он не скоро хватиться, а он на следующий же день ко мне подошел и говорит: «Ты, щенок, пушку взял?». Я покраснел тогда, он сразу понял. «Пойдем разберемся» и потащил меня в свою комнату. Двинул мне так, что вся морда в крови была, а я молчу, он говорит: «Я тебя здесь же прикончу, если сейчас мне его на стол не положишь». Он и вправду мог это сделать. «Иди» и вытолкнул меня вон. Я тогда подумал из дома сбежать, но я не знал еще, что делать, и потом он бы меня нашел все равно. Ну, я достал тогда пистолет и принес ему. Положил на стол, а он усмехнулся так странно, даже не знаю, злобно или, наоборот, как перед кайфом, и дверь запер. Я ждал, что он меня опять бить начнет, а он подошел, расстегнул штаны и говорит мне: «Давай, Крис, поработай…» У меня ноги подкосились, зря я тогда этого ублюдка не пристрелил, надо было только до стола дотянуться.

Крис замолчал, а я чувствовал, как кровь бешено пульсирует во всем его теле, и это дикое волнение предавалось мне и до боли сжимало каждый нерв.

— Ты это сделал, — глухо шепотом переспросил я.

— Сделал, — ответил он прижимая меня к себе так крепко, что мне стало трудно дышать, — но ему мало было, он мне сказал, чтобы я разделся. Я даже не понял, что он делать собирается, когда мне дуло к затылку приставил, на меня какое-то оцепенение нашло, но когда он мне его всадил, я заорал от боли, до сих пор не могу забыть его голос, когда он сказал: «Только заскули, щенок, я в тебя весь свинец спущу». Я молчал, пока он меня трахал, теперь я помню, что он все на Лори смотрел, на сестру мою, но трогать ее боялся, а про меня знал, что я ничего не скажу, некому просто мне жаловаться было.

— Почему ты потом его не убил? — спросил я, — ты ведь мог и это того стоило.

— Не знаю, я хотел это все забыть, как будто не было, как будто не со мной, я даже себе потом повторял «Это все не с тобой», и мне легче становилось. Когда я с Дениз переспал, мы пожениться хотели, я думал все прошло, я такой же как все, люблю женщину, все ОК. А потом все вернулось, я понял, что хочу, но себя не дам.

— Зачем же ты тогда согласился со мной?

— Я хотел, чтобы ты меня трахнул, именно ты, Тэн, больше никто.

— Почему?

— Я сам себя считал полным дерьмом, даже когда кучу денег получил, у меня его член в горле стоял, а в тебе что-то было, чего у меня не было никогда, Тэн, никогда. Я знал, что ты мне нужен, даже если я для тебя ничто.

Казалось все, что он рассказал происходило со мной, и его унижение было моим, его муки моими. Я лежал, снедаемый желанием хоть как-то заглушить его страдания, заставить его забыть обо всем, что с ним было до нашей встречи, вырезать из его памяти этот кусок, как вырезают кусок пленки, случайно запечатлевшей нечто чудовищно-отвратительное. И должна же была существовать для нас та Пылающая комната, тот конклав, где всей этой грязи суждено наконец превратиться в золото.

2

Парк в центре города был ярко освещен, хотя и почти безлюден. Кто-то сидел в кафе, окна которого мерцали приятным желтоватым светом живого пламени свечей, несколько парочек сидели на скамейках. Крис со Стэном медленно шли по дорожкам, стараясь выбирать не слишком освещенные. На Крисе была черная широкополая шляпа и длинный черный плащ. Когда он вырядился во все это, Марлоу осмотрел его скептически и сказал, что Харди похож на шпиона из дешевого старого боевика. Крис только расхохотался в ответ. Сам Стэн в белой болоньевой куртке и клешеных джинсах выглядел совсем юным, он шел, сунув руки в карманы, глядя под ноги, на то, как рассыпается листва под их ногами.

— Мы должны что-то делать, — настойчиво повторил Крис в который раз, — Тэн, этого нельзя так оставить. Они ведь нас достанут. Потом опять началась эта свара, теперь я не только фашист, садист, импотент, гомосексуалист, но еще и убийца. Это уже перебор, как сказал бы Арчи. Из дома выйти невозможно, сегодня прицепилась какая-то девица из «Overkill» вот вынь ей да положь, что я думаю о правах гомосексуалистов на брак, а заодно не могу ли я сообщить ей некоторые пикантные подробности моей интимной жизни. Не морду же бить, я, конечно, на нее гаркнул, а толку, она до вечера около студии ошивалась.

— Что ты предлагаешь? — спокойно спросил Стэн.

— Я не знаю. — нахмурился Крис. — единственное, что я могу сказать, что у нас две проблемы. Что делать с полицией и что делать с этой оголтелой помойкой вокруг нас. Мне, знаешь, кто звонил вечером?

— Ну? — полюбопытствовал Стэн.

— Председатель Лиги сексуальных меньшинств, — с непередаваемой серьезностью сообщил Крис. Стэн посмотрел на него с недоверчивой улыбкой. — Именно. Приглашал выступить в телешоу. Охренеть. Полчаса уговаривал. Солидный такой дядька по голосу, даже как-то послать неудобно. Я уже сам не могу понять, на каком я свете.

— Да, — Стэн покачал головой и пнул пустую банку из под сока. Харди поглядел на него и мрачно предупредил — Ты поосторожней, а то еще Гринпис привяжется.

Тут Стэн уже не выдержал и начал смеяться, он хохотал до слез, сгибаясь пополам, потом закашлялся, и Крис, сохранявший мрачную мину на лице, похлопал его по спине.

— Успокойся. Лучше подумай, что делать.

— Надо с кем-то посоветоваться. — предложил Стэн, утирая слезы с глаз.

— Правильно мыслишь. — внезапно оживился Харди, — я даже знаю, с кем.

— С кем?

— С Джимми.

— А почему с Джимми? — Стэн ничего не имел против, ему просто было интересно, как Крис мотивирует свой выбор.

— Знаешь какая у него голова? Компьютер, он как-никак математический заканчивал. Он здорово соображает, сейчас к нему и поедем.

— Ты хоть позвони, — скептически порекомендовал Марлоу, — вдруг, он не один.

— Позвоню из машины, — невозмутимо ответил Харди и зашагал к выходу из парка.

Джимми им искренне обрадовался. Он был совершенно один в огромной квартире, в которой Стэну еще не удалось побывать. В отличие от Харди, предпочитавшего пошлую роскошь, Джимми руководствовался скорее собственным удобством, хотя обстановка была отнюдь не дешевой. В огромной комнате, служившей гостиной, весь пол покрывал ручной работы ковер с индейским орнаментом, а на стенах Стэн обнаружил коллекцию различных предметов того же происхождения. Еще в комнате находился низкий прозрачный стол, пара вполне подходящих к нему кресел и диван, в углу был маленький бар, к которому Джимми тут же подошел, чтобы налить гостям выпить.

— Может, вы есть хотите? — осведомился он.

— Тэн? — вопросительно посмотрел на приятеля Крис, Стэн помотал головой, разглядывая индейский томагавк на стене. Он был явно настоящий, с какими-то хвостами на ручке и выглядел настоящим орудием для убийства.

— Может потом, — решил Крис. А Джимми, заметив интерес гостя к его коллекции, подошел ближе и, отдав Марлоу его бокал, сказал. — Это все настоящее. Я из-за него поехал на этих делах, — он мотнул головой в сторону Харди, который развалился в кресле, вытянув длинные ноги. — Я уже года четыре их собираю, хочешь расскажу что-нибудь?

— Потом расскажешь. — не терпящим возражений голосом сказал Харди. — Нам с тобой поговорить надо.

Когда все сели у стола, Джимми включил напольный светильник, сиявший ровным, матовым, желтым светом, и Стэну показалось, что они собрались у костра. Харди, не торопясь, объяснял ситуацию, а Стэн смотрел на его резкое лицо с залегшими под глазами тенями, на узкое лицо Джимми, который слушал со всем доступным ему напряжением внимания, и думал, что здорово иметь друзей, которые просто принимают тебя таким, какой ты есть, и что у него никогда ничего подобного не было. Ему было приятно чувствовать, что он не безразличен тем, кого Крис называл «мои ребята», он может и не отважился назвать их друзьями, но отлично понимал, что они-то как раз считают его другом, и не ради Криса, а ради него самого.

— Понял, — сказал Джимми, когда Крис закончил. — Надо подумать.

Он откинулся на спинку дивана и зажег очередную сигарету. Красный огонек, на мгновение вспыхнув, осветил его сосредоточенное лицо.

Думал Джимми недолго.

— В общем так. Слушайте. Я начну со второй проблемы, первая сложней. — Стэн, не удержавшись, улыбнулся — с Джимми мгновенно слетели все богемные привычки и тот жаргон, на котором он общался с Крисом, перед Марлоу сидел человек его круга. — Я считаю, что пересиживать это все бесполезно. Нам нужно объявить войну.

Крис встрепенулся.

— Какую войну?

Джимми взглянул на него ярко блеснувшими глазами.

— Обычную, скандал против скандала. То, что ты уже начал, надо продолжать. Мы будем демонстрировать вашу связь при каждом удобном и неудобном случае. И то, что группа полностью тебя поддерживает. Стэн даст интервью какому-нибудь фэн-журналу, я договорюсь с Лиззи, она сама его возьмет как нужно. Достаточно лирическое интервью, чтобы всем стало стыдно, что они губят такое прекрасное чувство. Вытащим его на сцену, он же автор текстов, а от них даже ребята из Университета балдеют, как от героина. Появишься с ним в паре клубов. Они хотел узнать все о вас? Пусть узнают. Они блевать будут от этой информации. Самое главное убедить поклонников, что это не прихоть, не извращение, а настоящая любовь, которую пытаются уничтожить. На это все купятся.

Крис ухмыльнулся, похоже, идея ему понравилась. Стэн аж похолодел при мысли о том, что ему теперь придется стать центральной фигурой в скандале, который он про себя уже называл с большой буквы — Скандал.

— Хорошо, — сказал Крис. — а что будет с моим имиджем? — Он произнес это слова так, как будто говорил о старой куртке, которую и носить уже невозможно, и выбросить жалко.

— Ничего. — успокоил его Джимми. — Все останется, как было. Мы сделаем из этого романтическую легенду. Да, Крис Харди всегда искал свою настоящую любовь, но так получилось, что ей оказался парень. Ты не то, что там, педераст паршивый, просто так получилось, даже необычно, согласись. Ну а дальше там всякая фигня насчет того, что ты делаешь то, что хочешь, что для тебя нет запретов и свою мужественность ты собираешься доказывать не в постели, а другими способами. А кто не понимает, пусть ему будет стыдно.

Крис ударил себя по бедру.

— Отлично, Джимми, ты молодец. Стой, а ты, а Арчи, Пэт, с вами-то что?

— А с нами все в порядке. У Арчи двое детей и скоро будет третий, даже если он будет заниматься с тобой сексом прилюдно, никто не поверит. Пэтти пройдется с новой девицей, я тоже продемонстрирую что-нибудь, а потом мы все хором скажем, что вот вам мы, стопроцентные гетеросексуалы, а очень за, и Стэна просто обожаем. Что, кстати, правда. — повернулся он в сторону Стэна. Стэн покраснел от удовольствия.

— Отлично. Принято. А первая проблема? — глаза Криса снова стали настороженными.

— Тут хуже. Честно говоря, я думаю, что если мы устроим компанию в твою пользу, это тоже поспособствует. Но, я думаю, что вам самим придется разбираться. Надо просто сесть и подумать, что произошло. Все в подробностях. Но для этого надо подготовиться и все вспомнить, может, даже записать. Ну, к завтрашнему вечеру, к примеру. Соберемся здесь, я чего вспомню, только все, ребята, все странности, хорошо?

— Мы сделаем, — кивнул Марлоу, — завтра с утра сядем.

Разговор на этом закончился и плавно перешел в треп. Крис и Джимми ужасно развеселились и, стараясь развлечь Стэна, принялись рассказывать ему про свою бурно проведенную юность. Стэн искренне веселился, слушая, как Джимми передразнивает Криса, его манеру говорить и вести себя.

— Ты не представляешь, — говорил он, — Я когда с ним познакомился, понимал два слова из пяти. А у него была только одна цель в жизни — влить в меня столько, чтобы я не мог двигаться. А я после трех рюмок все отдавал обратно, так что можно было начинать сначала.

Крис хохотал. Потом он вдруг сказал:

— Джим, неси гитару. Давай ему споем? Ну, не эту всю лабуду, а то, что мы пели, помнишь?

— Про птичку? — прищурился Джимми.

— Ну да. И про «волны черного океана». Давай. Тащи.

Джимми принес акустическую гитару и приготовился играть. Стэн не знал, что ему предстоит услышать, и Крис с Джимми спели ему все старые уличные песни, которыми, очевидно, юный Крис Харди доводил до исступления местных девчонок. Пел он очень старательно, сверкая глазами и с нарочитой аффектацией. Стэн хохотал, как сумасшедший, глядя на то, как Крис, глядя на него с мрачной, даже роковой страстью, повествует о трагической истории любви негра к белой леди. Когда негра в конце концов прикончили, Стэн уже не знал, плакать ему или смеяться. После пятой песни Крис посмотрел на Джимми весело и сказал:

— Давай про машину, Джимми.

Гитарист почему-то покраснел, как маков цвет, и спросил:

— Может, не надо?

— Надо! — заорал Крис, — надо, Джимми, ты будешь водить машину! — и пояснил — Это песня так называется. Мы ее сами написали. И даже пели, раньше, когда в клубах выступали. Давай, Джим, не тяни.

Гитарист вздохнул и заиграл. Песня действительно была смешная, речь шла о Джимми, который никак не может управиться с машиной, вечно ему все мешает. Крис старался вовсю, Джимми тоже смирился с позором и подпевал.

— Джимми — это я — пояснил он зачем-то в конце.

— Ладно, — Крис усмехнулся, и в его взгляде устремленном на них, Марлоу увидел глубочайшую нежность. — Давай споем что-нибудь приличное. У нас же есть новая песня, Джимми, давай ему споем, он все равно ее услышит.

— Давай, — и глаза у Джимми хитро блеснули.

— Это любовная песня, — предупредил Крис, — ну, про любовь, то есть. Мы их вообще принципиально не пишем, ни одной не было, кроме твоих, конечно, Крошка все нам пытался впарить, но мы ему не дали. Но тут уже делать нечего. У нее нет названия.

Это была совсем простая песня, и Харди пел ее так, как когда-то пел Стэну «Шелк», без малейшего аффекта, просто и серьезно. Это было признание в любви, которое могло быть обращено к кому угодно, к девушке или к мужчине, но Стэн знал, что Крис поет ему. Но больше его поразила странная фраза, в которой говорилось, как герой песни идет к черной реке, туда, откуда нет возврата, и единственное, что останавливает его, это голос его любви.

Дневник Стэнфорда Марлоу

Джимми уговорил нас приехать в гости. Крис с неохотой согласился. Он был настроен провести в постели весь день. Я и сам не возражал против такого положения дел. За последнее время мы оба были настолько измотаны и настолько отупели от нескончаемой войны с неприятностями, обступавшими нас со всех сторон, что день в полной изоляции и отключении ото всего и вся нам был очень кстати. Звонок Грэмма отнял у нас эту возможность, но зато помог нам подвести итоги и кое в чем разобраться.

Бобби отвез нас, Грэмм радовался нашему появлению так искренне и с таким удовольствием потчевал нас коктейлями и салатами всех видов, как потом выяснилось, приготовленными его знакомой из ресторана «DF», что Крис вскоре перестал зевать и отвечать на все вопросы коротким репликами.

— Есть еще фруктовый пирог с ананасами, рецепт негритянской кухни, — сказал Джимми.

При упоминании о пироге Харди оживился и немедленно потребовал его принести.

Пирог оказался необыкновенным. Крис не мог от не мог оторваться, а Джимми наблюдал за ним с гордым удовлетворением на лице, так что можно было подумать, что он сам его приготовил.

— Чума, охренеть можно, — комментировал Крис, поглощая часть за частью, — надо этой твоей Минне предложить ко мне перейти.

— Ничего не выйдет, — возразил Грэмм, — она надеется рано или поздно получить все заведение.

— Мы ей откроем наш персональный ресторан, — сказал Харди, — назовем его «HM» или «KS».

— И все сразу станет ясно, — рассмеялся Джимми, — хотя куда уж яснее.

— А мне вот ничего не ясно, — отозвался Харди, запивая половину пирога коктейлем. — что от нас эти ребята из полиции хотят. Засадить меня им все равно хрен удастся.

— Это еще как посмотреть, — сказал Джимми серьезно.

— Да, нет у них ничего, правда, Тэн, — он повернулся ко мне и еле заметно улыбнулся.

— Я так думаю, но может, они чего-то скрывают, — ответил я.

— Можно пораскинуть мозгами, — предложил Джимми, — глядишь, чего-нибудь выцепим и все проясниться.

— Хорошая идея, — согласился я. — Кто начнет?

— Я, — ответил Крис, — вот что, — он закурил и развалился на диване, — я — Крис Харди, клянусь говорить правду и только правду и ничего кроме правды. Призываю в свидетели моего друга Стэнфорда Марлоу.

— Задавать вопросы буду я, — прервал его Джимми, — а ты будешь отвечать.

— Согласен, — ответил Харди.

— Кто такой этот Шеффилд, в убийстве которого тебя пытаются обвинить?

— Астролог, врун и скотина. Он мне предсказал успех, а вместо этого я втрескался по уши и чуть не тронулся.

— А ты у Даншена выяснял, как он на него вышел?

— А он как всегда извернулся, случайно нашел, по рекламному объявлению.

— А теперь вопрос к тебе, Стэн, — продолжал Джимми свой допрос с профессионализмом настоящего детектива, — что ты думаешь обо всем этом?

— Я уже сто раз повторял, — ответил я, не испытывая особого желания вспоминать этот период своей жизни, — я от Генри слышал только то, что он собирался хорошо заработать на этом деле, я имею ввиду предсказание.

— Еще бы, — отозвался Харди, — я ему пять тысяч за этот сеанс отвалил.

— А еще что-нибудь подозрительное ты замечал, Стэн?

— Да, пожалуй кое-что было, через некоторое время после приезда Криса, он меня послал к адвокату, и дал свою карточку, у него на счету были довольно большие деньги, триста тысяч, я еще очень удивился.

— И как ты думаешь откуда?

— Не знаю, — ответил я.

— Ну, сколько ему обычно за сеанс платили?

— От двухсот до шестисот, но бывали и дорогие заказы на тысячу, но не больше.

— Он мог эту сумму накопить?

— Не думаю, у него была сумма, но он купил дом, по дешевке, правда, срочно продавали, ну и место не очень удачное, пригород.

— А может, он чем-то еще занимался?

— Не похоже, а чем он мог заниматься? Наркотиками или секретной информацией торговать?

— Рассказывай дальше, Крис, что было.

— Сам знаешь, после этой поездки JT нам контракт предложили, мы еще два дня думали, Даншена подключили, он так и уверял нас в успехе.

— Да, точно. — согласился Грэмм, — он очень усердствовал. А ты говорил потом в Неаполе его встретил.

— Да, пусть Тэн расскажет, — Харди положил мне руку на колено. Я в общих чертах передал краткий разговор с Генри в Неаполе.

— То есть он вас видел обоих и небось все понял, — сделал безупречно логический вывод Грэмм.

— Я еще кое-что могу добавить, — заметил я, вспомнив о том странном рисунке, который Генри заставил меня скопировать и затем повесил в спальне над своей кроватью. Я подробно попытался описать все, что мне пришло в голову по этому поводу.

— Это как-то совсем уже непонятно, ну, ладно, запомним, — сказал гитарист. — припомни-ка, Крис, что необычного было, ну, как вы познакомились. Кроме крыши съехавшей.

— Было, — воскликнул Харди, — Даншен приутих, замолк и перестал лезть не в свое дело. Я его даже иногда доискаться не мог.

— Да, учтем, — сказал Джимми, — А у тебя Стэн?

— Я ничего особенного не видел, — ответил я, совершенно искренне, поскольку не мог припомнить ни одного факта стоящего внимания прагматически настроенного собеседника. — У Криса браслет сломался. Он заказал новый, «Сердце девственницы не знает пощады». А копия потом опять исчезла.

— Так, так, — Джимми уцепился за эту информацию, — помню, ты на презентации еще все не в себе был, так это из-за него тебе обвинение предъявили?

— Может быть, — отозвался Харди, — Может они его нашли, этот браслет?.

— Еще есть что-нибудь?

— Да ничего нет, — раздраженно ответил Харди, — дрянь в голову лезет, сон один я видел, какой-то…

— Какой? — поинтересовался Джимми.

— Что рассказывать, что ли? — спросил Харди нерешительно.

— Конечно.

— Мне замок снился, Замок Ангелов, ну, мы туда со Стэном приезжаем, я срываю цветок и ему даю, всегда хотел ему цветы подарить, но не выходило как-то, — Он усмехнулся, — красный цветок, а у меня с собой нож был, которым я потом… ну, не важно, Стэн знает, а там нас встречает тип такой в черном, вроде я его раньше знал, мне так показалось, я почему-то решил, что это тот самый Хауэр, о котором болтают, что он дружком был хозяина замка, и он нас ведет, открывает дверь а там…

— Там сидит Торн и спорит с Даншеном, — невольно продолжил я.

Крис вскочил с дивана и посмотрел на меня с любопытством. Джимми ждал объяснений от нас обоих.

— Ты откуда знаешь? — спросил Харди, — точно Даншен там был, а этот второй, как ты его назвал?

— Джеймс Торн, — пояснил я, описав примерно, как выглядел второй участник сцены, — это начальник тюрьмы F***. Я был у него пару раз, по делу не относящемуся к нашей истории. — я сказал это, сам сильно сомневаясь в собственной правоте.

— Но откуда ты знаешь? — повторил Харди свой вопрос.

— Я знаю, что дальше было, — ответил я. — он открыл другую дверь, а там офис и за столом сидел Конрад, да?

— Да, — тихо ответил Крис, — ты, что, читаешь мысли, Тэн, или ты меня разыгрываешь? Я же тебе не рассказывал об этом?

— Нет, не рассказывал, — подтвердил я, — но я этот видел, я даже их рисовал, но потом, когда за твоим барахлом приезжал, взял рисунок и выбросил.

— Этого не может быть, — возмутился Харди, — ты видел этот сон? Бред какой-то.

— Почему нет, — вмешался Джимми, который внимательно следил за нами во время этого диалога, — такое бывает, я даже слышал о таких вещах.

— Все равно бред, — настаивал Крис, — и потом это не имеет отношения к делу, как бабы, сны обсуждаем, вы мне Эмбер напоминаете, она мне все говорила: «Скажи что тебе снилось?» достала меня этим вопросом.

— Хорошо, — согласился Грэмм, — оставим сны, что еще было-то? Стэн?

— Я не могу сказать толком, было много странного, но это опять-таки из области совпадений.

— Говори, — велел Джимми.

— Когда Крис…был в ванне… кто-то позвонил, ты же меня сам позвал и сказал, где он находится, я даже не знаю, кто это был, но мне показалось, что я голос этот где-то слышал.

— Хватит, — Крис, махнул рукой и снова принялся за пирог, — все к черту, мы только путаемся еще больше, сейчас начнем про предчувствия, откровения, наслушался я этой муры, ну вас на хрен.

— Ты не прав, — спокойно возразил Джимми, — надо все восстановить, как было.

Но беседа больше не клеилась. Крис не хотел принимать в ней участие, а я не мог больше ничего добавить, Джимми разочарованно посмотрел на нас обоих и заметил:

— Я ничего страшного не вижу, еще неизвестно, нашли они браслет или нет. И вообще, это только предположение. Хотя если тебя кто-то подставил, то браслет — идеальная улика.

Мы вернулись к обсуждению дальнейших проектов, перспектив нашей совместной работы с Крисом и больше уже не поднимали вопрос с убийством.

Ночь всех святых. Мы только что вернулись из «Бостона», где по случаю праздника было устроено нелепое, но забавное шоу. Крис хохотал до слез, и я был рад, что он хоть немного отвлекся ото всех наших проблем.

Встретили Золотого Ангела в ослепительно шикарном голубом платье, которое было ей очень к лицу. Она всю ночь танцевала с какой-то молоденькой девушкой, коротко стриженной в черном костюме, не отходившей от нее ни на шаг.

— Ты еще не забыл наш поцелуй, Тэн, — спросила она, когда подошла к нам с Крисом с бокалом коктейля в руке, а другой держа за руку свою подругу, — правда, он был прекрасен?

Крис лукаво улыбнулся и сделал странный жест рукой, вероятно, он что-то означал, но истолковать его мне было не под силу.

— Отличный запах, — сказал Крис, чуть наклонясь к ней и вдыхая запах ее одуряющих сладких духов с легкой примесью мужского аромата, — что это такое?

— Это «Шамбала», правда, хороши? Никогда еще не встречала ничего подобного и как раз для меня, — сказала она, улыбаясь открыто и наивно, как ребенок.

— Да, хороши, — согласился Харди, надышавшись наконец вволю ароматом страны исполняющихся желаний.

— Это Дана, — представила она свою застенчивую спутницу, — мы познакомились неделю назад на фестивале, она журналистка.

При слове журналистка меня невольно передернуло. Крис заметил это и нахмурился.

— Про что пишешь? — спросил он девушку.

— Я сейчас не пишу, — ответила она, удивительно приятным мелодичным голосом. — Я ей помогаю, она взглянула на Джейн с едва заметной улыбкой.

— У тебя готовиться сингл, не ври, я слышал от Джима? — потребовал раскрытия тайны Крис.

— Ну, это пока все только задумки, — туманно, с непередаваемо кокетливым выражением лица ответила певица, — и больше я тебе ничего не скажу. Пошли танцевать.

Она подхватила Дану за талию, и они затерялись в гуще народа.

— Когда ее вижу, — сказал Крис после того как Джейн упорхнула, — понимаю, что она лучше и несчастнее многих.

— По-моему, наоборот, — возразил я.

— Нет, ты не знаешь, она в приюте воспитывалась, ее родители погибли в катастрофе, жизнь там не сахар, я точно знаю.

Я ничего не ответил.

Мы прошли в отдельное помещение, где в начале вечеринки собирались любители кальяна, закрыли дверь и погасили свет. Раздевали друг друга на ощупь. Потом стояли в темноте, обнявшись и прислушиваясь к шуму и музыке, доносившимся откуда издалека, как с другой планеты.

Крис лежал на разбросанных по ковру подушках, глядя сквозь тьму с таким выражением лица, которое бывает у человека, когда он мучительно пытается что-то вспомнить.

— И все же мой браслет, Тэн, — громко произнес он, — мой браслет я не мог его найти, еще когда клип делали.

— Ну и что, — возразил я, — он же все равно сломался.

— Нет, это не важно, я его не выбросил, потому что Марта не успела заказать новый.

— Найдешь ты свой браслет, может он остался на нашей квартире?

— Ты же с Бобби все привозил, то есть то, что я просил.

— Да, все, что ты сказал, а нож я тогда в ванной подобрал, он у меня.

— Черт, — Крис был явно озабочен пропажей. — Черт с ним.

3

Стэн проснулся и некоторое время лежал, закрыв глаза. Он здорово измотался за последнее время, проблемы с полицией, постоянные нервы, дикое беспокойство, которое он испытывал при мысли о том, что Крис тоже оказался в центре этого безумного скандала, все это сводило его с ума. Но сегодня он чувствовал себя почти хорошо. Сегодня был его день рождения — первое ноября. «Двадцать четыре года» — подумал он, — «наконец-то». Когда-то Томас говорил ему, что этот возраст — очень важный рубеж в жизни человека. Два раза по двенадцать. «Случаются всякие странности, — сказал он тогда, и взгляд его темно-серых глаза стал отсутствующим, — Ты должен помнить, что, когда тебе двадцать четыре, может случиться все, что угодно». Хотя, подумал Стэн, со мной уже случилось все, что угодно.

Никто не знал о том, что у него день рождения. Кроме Генри, царствие ему небесное. Он еще в самом начале спросил об этом у Стэна и составил ему гороскоп. Но о результатах не сообщил и, казалось, забыл об этом напрочь. Во всяком случае ни разу не поздравил его в этот день. Крис тоже ничего не знал, Стэн думал, что ему надо об этом сказать, но как-то все не к случаю приходилось, можно было сделать это сегодня, будет сюрприз. Стэн вскочил с кровати, быстро оделся и пошел в ванну. Крис вроде был дома, с кухни доносились звуки врубленного на полную мощность радио.

Когда Стэн вошел на кухню, Крис действительно был там и, судя по всему, готовил завтрак, что случалось с ним не очень часто, но все же случалось.

— Доброе утро, — сказал ему Марлоу и с удовольствием зевнул. Он действительно чувствовал себя отлично, даже удивительно. Харди обернулся, и Стэн увидел на его лице какое-то странное выражение, как будто Крис с трудом сдерживался, чтобы не рассмеяться. Стэн сел на табурет и посмотрел на него вопросительно. Крис подошел ближе и присел на корточки рядом с табуретом. Он смотрел на Стэна снизу вверх и улыбался. Потом сказал:

— Поздравляю с днем рождения, малыш, — его улыбка стала еще шире, он явно наслаждался выражением недоумения на лице своего приятеля. Потом в его руках оказалась небольшая плоская коробка, Стэну показалось, что он достал ее откуда-то из воздуха, как фокусник.

— Это подарок — сообщил он, вглядываясь жадными любопытными глазами в лицо Стэна, — Открой.

Стэн послушно открыл кожаный футляр. И обомлел. В нем лежало распятие. Оно было величиной с ладонь, сделанное, судя по всему, из темного золота и инкрустированное красными камнями. Стэн еще никогда не видел ничего подобного. Вещь, очевидно была старинная, века шестнадцатого, дивной тонкой работы, лицо Христа казалось живым, Стэн видел страдальческую складку в углу рта, прядь, прилипшую ко лбу, и гвозди, входившие в ладони Сына Человеческого. Но больше всего его поразило другое. Сам крест лежал на массивной золотой основе, украшенный совершенно не христианским орнаментом. Стэн вглядывался в него несколько секунд, пока с бешено забившимся сердцем не понял внезапно, что орнамент изображал Кецалькоатля, Пернатого Змея, таким, каким его изображали ацтеки. Он даже не представлял, что такое возможно.

Стэн взглянул на Криса, тот сиял.

— Нравится? — спросил он.

— Да, — глухо ответил Стэн. — Где ты это взял?

Крис подмигнул ему, мол, места знать надо. Потом придвинулся ближе и, проведя пальцем по поверхности распятия, видно, его самого завораживала эта вещь, стал объяснять.

— Понимаешь, этот дед, который мне его продал… — Стэн не мог сдержать улыбки, «дедом» мог оказаться кто угодно: владелец самого роскошного антикварного магазина, главный аукционист крупнейшего в Европе аукциона или крупный коллекционер, — Он мне рассказал, что это штука вообще одна на свете, ее привез из Южной Америки этот… — Крис нахмурился, — ну, этот, как его, слово забыл, ты знаешь, эти парни, которые туда плавали за золотом, ну как их?

— Конквистадоры. — подсказал Стэн.

— Во-во, он был конквистадор. Его звали Диего Эрерра — произнес Крис с чувством. Стэн даже удивился тому, что он запомнил его имя. — Он взял с собой этот крест, когда уплывал, ну без основы, понятно, а когда вернулся, то крест был уже в таком виде. Дед еще сказал, что его потом сожгли. — Крис покачал головой, видно судьбы неизвестного конквистадора была ему небезразлична. — Они нашли у него на теле такую же татуировку, Пернатого Змея, решили, что он, ну как это называется, вот, прошел посвящение в дьявольский культ, и сожгли. Классная вещь, а?

— Да, спасибо. — Стэн нагнулся и поцеловал Криса в губы. Тот зажмурился от удовольствия, и тут Стэну в голову пришла мысль, которая уже приходила, но тут же ушла, вытесненная страхом и восхищением при виде подарка.

— Крис, а откуда ты знаешь, когда у меня день рождения?

Крис посмотрел на него недоуменно.

— Не знаю, — наконец ответил он, — Ты мне разве не говорил?

— Нет, — медленно сказал Стэн. — Я тебе не говорил.

— Тогда не знаю. Просто знал и все. А что?

— Ничего, тебе не кажется, что это уже более чем странно?

— Ну вообще, да. Слушай, так как же я узнал, а?

— Вот то-то. — Стэн тяжело вздохнул. — Ладно, давай завтракать. Ты сегодня что делаешь?

— Я-то? Комиссар приезжает, Клеменс. Он сказал, что больше часа у меня не отнимет. Он приедет в два. А потом можем гулять. Ненавижу копов. — и Крис поставил перед Стэном огромную тарелку с гренками. — Ешь. Я специально готовил.

Клеменс приехал в два ровно. Снизу позвонил Айрон и сообщил о его прибытии. Крис включил экран, позволяющий видеть, кто к нему пришел, и несколько секунд, стоя перед ним плечом к плечу со Стэном, вглядывался в высокую фигуру полицейского, потом сказал хрипло:

— Пусти его. — и обернулся к Стэну.

— Тебе придется посидеть где-нибудь. Если мы уж начали врать, то незачем наводить на себя лишние подозрения.

— Хорошо, — кивнул головой Стэн. — Я буду в спальне.

Крис кивнул, на секунду прижал его к себе, коротко поцеловав в висок, и последнее, что увидел Стэн, закрывая за собой дверь, как он стоит прислонившись к косяку, в той особой напряженной позе готовности и ожидания, которая всегда напоминала Стэну о хищнике, таящемся в засаде.

Крис пригласил Клеменс в гостиную и предложил ему кофе. Полицейский не отказался, так же как и от сигареты. Потом он поставил на стол маленький диктофон.

— А ваш адвокат? — Спросил он с любопытством.

— Обойдусь. — ответил Крис, глядя на него в упор. — сам справлюсь.

— Похвально. — покивал головой Клеменс. — Красивая у вас квартира.

— Спасибо, — ответил Крис, не отводя взгляда. Человек, сидевший перед ним в кресле в непринужденной позе, был очень красив породистой, какой-то львиной красотой. Во всем, в четком твердом очерке его скул и подбородка, в красиво вырезанном рте, в ястребином носе чувствовалась старая благородная кровь, но взгляд его синих глаза был взглядом умного дикого зверя, жестокой любопытной большой кошки, не знающей ни сомнений, ни страха и преследующей жертву до конца. Крис невольно подумал, что зря коп так коротко стрижется, ему под такое лицо очень бы пошла длинная светлая грива, но тут Клеменс закончил оглядываться и щелкнул кнопкой на диктофоне.

— Итак, приступим. — сказал он бодро. — Ваше полное имя и возраст.

— Крис Аллан Харди, двадцать девять лет. — четко ответил Крис, ощутив на языке кислый привкус, ему словно было снова шестнадцать и это был просто очередной привод в полицию за драку или угнанную машину.

— Адрес.

Крис, не задумываясь, продиктовал адрес и в какую-то минуту понял, что с его языка чуть не соскочило название улицы, на которой он жил в юности. Это наслаивающееся ощущение дежа вю (где-то же он видел этого парня, не может быть, что нет) доводило его до истерической дрожи, но он должен был держаться, и главное, думать над каждым ответом, он так и услышал глухой тенор Джимми, который говорил ему вчера вечером «Крис, все их вопросы имеют смысл, они ничего не спрашивают просто так, думай, старайся просчитать ход их размышлений, будь осторожен, Крис».

— Если вас не затруднит, повторите пожалуйста, обстоятельства ваших встреч с Генри Шеффилдом. — попросил полицейский.

Крис послушно повторил. Он сам изумлялся сухости и не эмоциональности своих ответов.

— Большое спасибо, — вежливо поблагодарил его полицейский. — а теперь, расскажите, пожалуйста, при каких обстоятельствах вы познакомились со Стэнфордом Марлоу?

Крис сглотнул, он ждал этого вопроса, естественно, он его ждал, но почему-то имя Тэна, произнесенное этим странным полицейским, так не похожим на тех, кого он знал, усталых и равнодушных, полицейским, который, казалось, наслаждается этим расследованием и этим допросом, как эротоман-садист зрелищем изысканной пытки, имя возлюбленного подействовало на Криса, как ожог. Он снова вызвал голос Джимми «Держи себя в руках, Крис, главное, держи себя в руках».

— А какое это имеет отношение к убийству? — спросил он холодно, кладя ногу на ногу и закуривая.

— Простите, Крис, но позвольте нам решать, что имеет отношение к убийству, а что нет. — почти нежно возразил ему полицейский. Крис скрипнул зубами.

— Итак?

— Я познакомился с ним в доме Шеффилда. Он предсказывал мне будущее, а Стэн… Марлоу ему ассистировал.

«Что за идиотизм, — мелькнуло в голове у Криса, — зачем мы решили врать, все равно все уже все знают, да и достаточно взглянуть на мою физиономию, когда я произношу его имя, чтобы все стало понятно. Вот дьявол».

— И вы познакомились?

— Просто обменялись парой слов. Я даже не знал, как его зовут.

— И как же вы потом возобновили ваше э-э… знакомство? — с неподдельным любопытством спросил Клеменс.

— Ну он прислал мне письмо, в котором просил о встрече. И я согласился. А что?

— Интересно. Вы, звезда, кумир всей Европы, богатый человек, ведь вы очень богаты, не правда ли? Так вот, вы соглашаетесь на встречу с никому неизвестным ассистентом астролога, хотя, вот, мне, например, известно, что вы отказались встречаться с — тут он назвал фамилию известного кинорежиссера, который два года назад хотел снять Криса в эротической мелодраме, но рок-певец отказался даже встречаться с мировой знаменитостью.

Крис дернул плечом.

— А что мне с ним встречаться? Я не актер.

— Хорошо, так вы не согласитесь сообщить мне мотивы, по которым вы согласились встретиться с мистером Марлоу? — продолжал тянуть жилы полицейский, и Харди почувствовал, что закипает. Ему так и хотелось ляпнуть «Встретился, потому что надеялся, что он мне позволит с ним потрахаться», но этого не сказал.

— Мне просто захотелось поболтать с кем-нибудь, ну, не моего круга, понимаете… — сказал Крис совершенно естественно, Стэн бы зааплодировал, увидев, как Харди с легкостью змеи стряхивает с себя шкуру отпетого хулигана и начинает говорить на хорошем правильном языке, которым он владел не хуже, чем жаргоном, но тщательно это скрывал. — Мне он показался очень неглупым и интересным, мне было любопытно, что он хочет мне сказать, вот и все.

Клеменс улыбнулся.

— И что же он вам сказал?

Крис похолодел. Он не знал ответа на этот вопрос. Они так толком ни о чем не поговорили, тогда, в первую встречу, во вторую, правда, Стэн пытался его о чем-то предупредить, но тогда Крис был так счастлив от одного факта, что сидит с ним рядом, что даже не вдумывался в его слова. Он принялся лихорадочно соображать, чтобы ему такое ответить, прикуривая вторую сигарету, чтобы потянуть время, наконец спасительный ответ пришел ему в голову.

— Он зачем-то хотел мне сказать, что все предсказания Шеффилда — неправда, хотя, знаете, я и сам ни во что такое не верю.

— То есть вы хотите сказать, что у мистера Марлоу был конфликт с его работодателем? — тут же прицепился Клеменс.

— Не знаю, я никогда не спрашивал его об этом. — равнодушно пожал плечами Крис. — Может, я просто был ему симпатичен и он решил меня предупредить, чтобы я не подсел на эту удочку. Знаете как бывает, предскажут тебе что-нибудь хорошее, а ты потом бегаешь к этой гадалке всю жизнь. Вот моя вторая жена, она была просто помешена на этом всем, вечно какие-то медиумы, астрологи, психи какие-то с головами разрисованными, она мне всегда говорила, что у меня плохая карма и приношу несчастье всем, с кем сталкиваюсь. Достала просто. А Марлоу, видно, решил меня предупредить, как честный человек, что меня ловят, деньги-то всем покоя не дают.

— Понятно, — полицейский кивнул, и в его ярких глазах Крис прочел, что он не верит ни единому его слову. — Ваш друг просто образец порядочности. Итак, вы начали общаться. Часто?

— Достаточно часто. — ответил Крис, и вдруг отчетливое, как кадр из фильма воспоминание, — Стэн, в изнеможении стонущий под ним, кусающий его пальцы, чтобы не кричать, светлые пряди волос на его шее, жар его тела, — облило Харди огнем. Это было совершенно неуместно на допросе, он глубоко вздохнул, понимая, что предательский румянец никуда не скроешь, и проклиная себя.

— А потом я позвал его работать со мной. — схватился Крис за спасительную причину, оправдывающую все. — Он прочитал мне пару своих стихов, мне понравилось, я свел его с Джимми, поскольку музыку пишет в основном он.

— Ясно. Я слушал ваш диск и считаю, что вы прекрасно совместили тексты и музыку. — сделал комплимент полицейский. — так вам нравилось общаться с мистером Марлоу?

Крис почувствовал, что звереет.

— Мне и сейчас нравится, — бросил он с вызовом. — Стэн отличный парень, потом он много знает, а я и школы не окончил. Надоело выглядеть кретином, а он мне советует, что прочитать.

— Книжки, значит, читаете вместе? — осведомился полицейский с таким выражением лица, что Крису показалось, что он сейчас расхохочется. Криса охватила дикая ярость, у него раздулись ноздри, дыхание прерывалось, он держал себя в руках только страшным напряжением воли, прожигая взглядом Клеменса, который как раз взял новую сигарету и собирался ее прикурить. Он еще только искал на столе зажигалку, как вдруг Крис увидел, что кончик сигареты вспыхнул коротким огоньком, а потом начал тлеть. На секунду Харди показалось, что он не заметил, как полицейский прикурил, но этого просто не могло быть, зажигалка лежала на столе рядом с чашкой Криса. И в эту же минуту Харди почувствовал, как ярость его проходит, оставляя неприятное опустошение во всем теле. Но больше всего его поразила реакция самого Клеменса. Полицейский задумчиво вынул своевольную сигарету изо рта, внимательно осмотрел ее кончик и сунул обратно, с удовольствием затянулся. Никаких комментариев не последовало.

— Вы знали о том, что мистер Марлоу находиться в гомосексуальной связи с господином Шеффилдом? — сухо задал он следующий вопрос.

— Нет, — устало ответил Крис. — он не сообщал мне подробностей своей личной жизни.

— То есть никаких претензий к господину Шеффилду вы не имеете?

— А почему я их должен иметь? — огрызнулся Харди, опять теряя терпение.

— Хорошо, и последний вопрос. Был ли у вас медный браслет с арабской надписью, которая переводится, как — Клеменс снова затянулся и, почти жмурясь от удовольствия, звучно произнес: — Сердце девственницы не знает пощады.

Крис поперхнулся кофе. Он закашлялся, пытаясь дышать, а в голове у него крутилось только одно «Все, это конец».

— Да, — сказал он глухо, откашлявшись. — У меня он был. Но его потерял несколько месяцев назад. Я заказал такой же, но он сломался и снова пропал, в октябре. А что?

— Ничего, — весело ответил Клеменс. — Пока вы полностью удовлетворили мое любопытство. Я вам очень благодарен. Но мы должны встретиться еще раз.

— Конечно. — Крис сидел, сжимая в руках чашку, и никак не мог отойти. — Когда скажете, мистер Клеменс.

— Мэтт, прошу вас. — со значением поправил его полицейский. — всего хорошего, привет господину Марлоу.

Крис вошел в спальню, где Стэн, лежа на кровати, читал. На звук открывающейся двери он поднял голову и встревожено посмотрел на Харди. Тот плюхнулся рядом с ним на постель.

— Ну что? — Стэн отложил книгу, — что он тебе сказал?

— Что он мне только не сказал. — Харди слепо протянул руку к тумбочке, взял с нее пачку сигарет и закурил. — Чума, малыш, мы влипли. Этот парень отымел меня по полной программе.

— Рассказывай, — потребовал Стэн, садясь на постели.

Харди начал пересказывать. Начал он вполне серьезно, но постепенно его разобрала какая-то дикая неуместная веселость. Когда он дошел до вопроса про книжки, Стэн, уже всхлипывая от хохота, катался по одеялу. Он не мог не смеяться, хотя понимал, что это все совершенно не смешно, это страшно, но Харди так передразнивал полицейского, и давал такие комментарии своим ответам на каждый вопрос, что удержаться он не мог. Однако, когда дело дошло до сигареты, смех как ножом отрезало. Крис заметил его испуганный взгляд и погладил Стэна по плечу.

— Ничего, я даже не знаю, почему это произошло. Бред какой-то. Может он просто фокусник и решил меня попугать?

Стэн только головой покачал. Закончил Крис браслетом.

— Они его нашли. Как мы и говорили, тогда, с Джимми, помнишь? — сказал он спокойно. — Рядом с телом Генри. Руку даю на отсечение. Это какая-то подстава, Тэн.

— Да, — с отчаяньем проговорил Стэн, — подстава, но кто нас подставил?

— Кто угодно. — Крис мрачнел с каждой секундой, — Кто угодно, я бы заподозрил Генри, но он помер.

Марлоу посмотрел на него с ужасом, как будто вполне верил в тот факт, что Генри сам пустил в себя три пули, только бы им насолить.

— Давай подумаем, — настойчиво продолжил Стэн, кто мог сделать это все: забрать браслет, убить Генри, и главное, кто знал про нас с тобой и кому это было нужно.

— Ну, ребята сразу исключаются. Разве что Крошка тайно в тебя влюблен и решил посадить меня, чтобы тобой завладеть. — Стэн улыбнулся, а Крис продолжал — нет, не подходит, Крошка о себе слишком хорошего мнения, он бы просто стал тебя убеждать, что он гораздо лучше.

— Крис, не шути, серьезно.

— Так, ребята исключаются, Марта? Черт, ей тридцать шесть, у нее трое детей и отличный муж, я плачу ей столько, что она может позволить себе содержать их всех, чушь, она не тот человек. Айрон? Бобби? Ну ерунда же, сам понимаешь. Кто-то купил их, чтобы меня подставили? Зачем? Это же бред. Элис?

Стэн осторожно коснулся его плеча. Крис мгновенно повернулся, на губах у него была нехорошая улыбка.

— Да, — сказал он, — вот я тоже думаю, почему бы ей этого не сделать?

— Это слишком, Крис, даже для нее. — Стэн меньше всего хотелось обвинять в таких вещах возможно совершенно невиновного человека.

— Не знаю. Тебя она терпеть не может.

— Да. Она в тебя влюблена. — и тут Стэн не выдержал. Мучительно давясь каждым словом, он пересказал Крису все, что произошло тогда на балконе загородного дома, все вплоть до того, как он достал хирургический скальпель своего деда и пошел с ним в ванну. Крис слушал его, побледнев, он приподнялся на локте, дышащими темными зрачками вглядываясь в лицо Марлоу. Когда тот закончил, Крис вскочил.

— Я убью эту суку. — сказал он таким голосом, что Стэн понял, убьет и сам пойдет в полицию сознаваться.

— Крис, — Стэн встал и подошел к нему, — Крис, успокойся, все хорошо, все кончилось, не надо ничего делать. Не глупи, пожалуйста, я тебя прошу.

Харди сделал несколько глубоких вздохов, Стэн держал его за запястья и чувствовал, как у него дрожат руки.

— Во всяком случае, она у меня больше не работает. — голос у него звучал получше, и Стэн облегченно вздохнул.

— Нет, Крис, нет.

— Это еще почему? Эта сука довела тебя чуть не до смерти, а ты ее защищаешь? — моментально взвился Харди.

— Нет, я ее не защищаю. — Стэн сел на постель. — успокойся, не будь идиотом. Если это действительно сделала она, то лучше ее не выпускать из поля зрения, понимаешь? Ты ее уволишь, но от этого ничего не изменится, а так мы можем поймать ее на чем-нибудь.

— Ты прав. — Крис сел рядом на постель, и Стэн увидел, какое у него измученное лицо. Его друг был не просто усталым, он выглядел так, как будто держался на одном честном слове. Стэн, едва прикасаясь, погладил его по волосам.

— Все будет хорошо, — отчаянно соврал он, потому что не верил ни единому своему слову. — Все будет в порядке. Не совсем же они козлы. Они должны понять, что мы этого не делали.

Крис покивал. Прижал кончики пальцев к вискам и сообщил глухо:

— Голова болит. Писханул я здорово, вот что. Пойду таблетку съем.

Пока он возился на кухне, раздался сигнал от входной двери, извещающий, что кто-то пришел и Айрон его пустил как своего. Стэн пошел открыть. Когда дверь распахнулась, он застыл, как столб, ничего не понимая. Перед ним колыхалось море алого и оранжевого, цвета были такими чистыми и яркими, какими бывают только на закате. И голос Джимми смущенно произнес:

— Поздравляю, Тэн, с днем рождения.

Стэну пришлось принять в объятия огромную, еще мокрую, с каплями воды, дрожащими на лепестках, колючую и душистую охапку роз редкого сорта «Гибель Помпеи». Цветы были неправдоподобно огромными, каждый с два мужских кулака, алыми с оранжевой в желтый каймой по краям.

— Боже, Джимми, сколько их? — спросил Стэн ошеломленно, ему казалось, что роз штук сто, не меньше.

— Двадцать четыре, — ответил Грэмм, вешая куртку и глядясь в зеркало, этот неотъемлемый и от Криса жест очень смешил Стэна, музыканты словно постоянно проверяли, не произошло ли что-нибудь с их лицом и можно ли выйти на сцену. — тебе же двадцать четыре, да?

— Да, — ответил Стэн, прикидывая, куда бы их поставить.

Ваза нашлась, в нее влезло все, из кухни вышел Крис со стаканом сока и неодобрительно посмотрел на букет.

— Веник принес? — спросил он презрительно. — Тэн, он чокнутый, он и мне на двадцать пять цветы притащил, как будто я баба.

— А мне нравится, — твердо сказал Стэн. — Отличные цветы.

— У меня еще и подарок есть, — сообщил Джимми. В руке у него оказался довольно большой сверток, старательно завернутый в папиросную бумагу. Стэн начал его разворачивать, сзади подошел Крис и заглянул через плечо. В свертке оказалось одно из ранних изданий собрания гравюр Дюрера, которое Стэн пару раз видел в дорогих букинистических магазинах за стеклом.

— Нравится? — застенчиво спросил Джимми.

— Очень, спасибо. — Стэн блаженно улыбнулся, листая толстые странницы. Книга сама развернулась на гравюре «Четыре всадника Апокалипсиса», и Стэн замер, заворожено глядя на жуткие, охваченные нечеловеческим азартом лица тех, кто шли по земле, как стена огня, уничтожая все на своем пути. «Превыше всех царей земных» — подумал Стэн. И поднял глаза, чтобы никто не заметил его замешательства.

— Спасибо, Джимми.

— Да не за что. А этот тип тебе что подарил? Ящик динамита?

— Нет, сейчас покажу.

Стэн пошел за подарком, а когда вернулся, увидел, что Крис и Джимми что-то бурно обсуждают, причем у Криса глаза опять горят яростью. В его быстрой речи мелькнуло имя Элис.

Стэн подошел ближе.

— Нет, — говорил Джимми, — только не детективное агентство, ты спятил, нужен надежный человек.

— Ну не сами же мы будем это делать. — кипятился Крис, — Черт, я попрошу Микки, он найдет, кого нужно.

— Никаких Микки! — рявкнул Джимми, Стэн в первый раз в жизни услышал, как он повысил голос. — Он тебя продаст, как только что-то будет угрожать его драгоценной заднице. Я тебе говорю, нужен человек абсолютно верный.

— Айрон. — сказал Стэн, — ребята, он же служил в полиции.

Оба музыканта уставились на него с таким видом, как будто в первый раз увидели.

— Ты гений, Тэн, — тихо сказал Джимми. — Это отличная мысль. Если он согласиться, конечно.

С Айроном было решено поговорить завтра. Сегодня же было решено поехать в закрытый клуб, где к ним должны были присоединиться Пэтти, Арчи с женой и Золотой Ангел с тем, кого она захочет прихватить. Стэн подозревал, что это будет Дана. Он чувствовал себя очень счастливым. Даже чересчур. Иногда ему казалось, что он даже не представляет, какую страшную цену ему придется заплатить за это счастье. Даже к той цене, которую он уже заплатил.

Конрад увидел Хауэра за столиком в углу. В клубе «Черный Орел» не было почти никого, на маленькой эстраде, где выступали только известные музыканты, кто-то настраивал рояль, какой-то мужчина, похожий на президента банка, быстро ел поздний обед, клуб был хорош тем, что сюда ходили, как домой, правда, стоило это не мало. Хауэр заметил его и помахал рукой. Сейчас он уже совсем не походил на полицейского, на нем был дорогой костюм, сидевший так непринужденно, как сидят только пошитые на заказ вещи. Перед помощником Конрада стояла чашка кофе и лежала газета. Мел прошел между столиков и сел рядом. Моментально возникший официант осведомился, что угодно господину Конраду.

— Обед, — коротко ответил тот, даже не взглянув на меню. — На ваш вкус, только не рыбу.

— Вино?

— Коньяк.

Официант испарился так же бесшумно, как и возник.

— Ну что? — с живым любопытством спросил Хауэр. — Как он?

— Потрясающе. Просто потрясающе. Как он еще не спалил этот город. Ну, может Пернатый Змей и умирает, если не найдет своего Проводника, но этот бы забрал с собой всех, до кого смог дотянуться. Он просто монстр какой-то. Представляешь, Гор, — тут ему принесли суп и он принялся есть, не переставая рассказывать. — Он так подзавелся, что зажег мою сигарету. С ума сойти, еще пара вопросов, и тут бы горело пол города.

— Мел, будь осторожен, он не может это контролировать, ты это помни. — Хауэр озабочено сдвинул к переносице темные прямые брови, судя по всему, ажиотаж его давнего друга и напарника, его если не пугал, то настораживал.

— Пока не может, Гор, пока. — сказал Конрад наставительно, — нам и нужно, чтобы он осознал свою силу и научился ей пользоваться.

— Ладно, а как с остальным?

— Нормально. Врет, а что ему еще делать. Однако когда при нем произносят имя Марлоу, краснеет, как маков цвет, — расхохотался Конрад, разламывая жареного голубя с базиликом. — ничего, он уверен, что его обложили со всех сторон, мы их прижмем еще чуть-чуть. А потом опять отпустим.

— Боже, Мел, ты не забывай, что они живые, только не угробь никого. Второй раз я могу и не успеть. Вспомни себя. Ты тогда тоже чуть не спалил город.

— Это, когда ты уехал той ночью?

Хауэр усмехнулся. Очевидно, это воспоминание было тяжелым, но приятным.

— Ну да. Не забывай об этом.

— Не забуду, — и в глазах Конрада сверкнул такой яростный синий свет, что Хауэр только головой покачал. — ладно, ты видел Даймона?

— Да, видел. Он опять что-то готовит. Я не знаю что. Я не смог докопаться. Он стережется, страшное дело как. Нашел еще какого-то типа, вроде Звездочета, только хуже, много хуже. — Гордон Хауэр покачал головой и отпил уже остывшего кофе. — мне все это не нравится. Сегодня же у мальчишки день рождения.

— Ага. Знаешь, что Кецаль ему подарил?

— Ну?

— Крест Диего Эрреры. — произнес Конрад и вполне насладился произведенным эффектом. Хауэр весь напрягся и подался вперед.

— Где он его нашел? — спросил он свистящим шепотом.

— А хрен его знает. — пожал плечами Конрад. — Его Архивариус сколько искал? Лет сто?

— Сто пятьдесят. — механически ответил Хауэр.

— Во. А этот решил дружку подарок на день рождения сделать. С ума сойти можно.

Конрад все доел и теперь пил свой коньяк.

— Ну что, сходим на день рождения? Нас, правда, не приглашали.

— Да ладно, Мел, а когда нас куда приглашали.

Они оба рассмеялись…

Такого веселого дня рождения у Стэна еще не было. В самом начале их знакомства, когда Харди звал его на вечеринки, Стэн с содроганием представлял себе атмосферу низкопробного дебоша, или того хуже, омерзительного светского раута, где все друг друга терпеть не могут, но делают вид, что находятся в самых дружеских отношениях. Он думал, что скорее всего был прав, когда собираются тридцать-пятьдесят человек, ни о какой интимной атмосфере и речи не идет. Но на этом его дне рождения, как когда-то в юности, собрались только те люди, которых он хотел видеть.

Клуб «Антарес» был полон. На сцене играла группа «Дежа вю», грядущие звезды рок-небосклона, они пару раз играли на разогреве у «Ацтеков» и Крис с ребятами подошли поздороваться. Стэну нравилась музыка и было приятно, когда одну песню спели исключительно для него. Его даже не покоробило, что она называлась «Заложник» и была настолько откровенно про любовь, что вместе с поименованием адресата и отправителя это выглядело чересчур. Арчи всю дорогу травил анекдоты и отчаянно смешил публику. Шейла, беременность которой еще не была заметна, с удовольствием ела, все время уговаривала Стэна следовать ее примеру и рассказывала очень забавные вещи про своих двух сыновей, старшему из которых было четыре. «Я хочу девочку» — строго сказала она Стэну. — «Я уже обалдела от этих мужиков». Крошка Пэтти, подаривший Стэну плоский браслет из белого золота с гравировкой названия группы и именем самого Марлоу и страшно своей идеей гордившийся, усиленно соперничал с Арчи, попутно ухаживая за Даной, как понял Стэн исключительно для того чтобы подразнить Золотого Ангела. Джейн смотрела на Крошку весело, на лице ее было написано, что он ей не конкурент. Потом, к удивлению Стэна, Дана внезапно пригласила его танцевать. В ее зеленых глазах была такая робкая настойчивость, что он согласился. Крис, который в первый раз наблюдал подобную картину, погрозил ему пальцем.

Пока они танцевали, Дана очень осторожно, но с крайней заинтересованностью расспрашивала его о Крисе, потом внезапно сказала, и в ее чудных глазах цвета сосновых игл сверкнула стальная решимость:

— Какие вы все-таки молодцы. А я думала, что все мужики — трусы.

Стэн улыбнулся.

— Ну, к нам это не относится, в каждой газете написано, что мы с Крисом не мужчины, а импотенты и дегенераты.

— Я напишу про вас статью, — сказала Дана твердо, — я напишу про вас настоящую статью и я знаю, где ее напечатать. — и она глянула на Стэна с какой-то ужасно напомнившей ему Харди веселой яростью — Ничего, пусть подавятся. Скандал против скандала, так?

— Так, — согласился Стэн.

Крис танцевал с Шейлой и с Джейн, потом он вылез на сцену и, пошептавшись с Энди, солистом «Дежа», под бешеные аплодисменты и одобрительный свист сообщил, что они сейчас споют вместе. Джимми покачал головой и сказал, что не может бросить друга в беде, и тоже пошел. Ему ссудили гитару, и следующие сорок минут Стэн слушал, как они исполняют старые песни Элвиса с непередаваемыми интонациями абсолютно счастливых, довольных собой и сильно подвыпивших людей. «Он без этого не может, — шепнула Стэну на ухо Шейла, глядя на Харди и Грэмма с нежной любовью — Ему надо, чтобы все на него смотрели». Марлоу только рассмеялся.

Течение вечера нарушилось только одним неприятным эпизодом. Когда Крис и Джимми вернулись обратно, к столику внезапно подошла высокая красивая блондинка в блестящем обтягивающем черном платье. Стэн смутно подумал, что где-то видел ее лицо. Он увидел, что лица всех сидящих напряглись, Крошка Пэтти ругнулся сквозь зубы, а у Шейлы взгляд сделался таким, что мог бы заморозить Средиземное море в июле.

— Здравствуй, Крис, дорогой, — сказала она, глядя на Харди, глаза у нее были совершенно голубые, как язычки газового пламени.

— Здравствуй, Мер, — ответил Крис сквозь зубы, и тут Стэн вспомнил, где он ее видел, на фотографии, это была последняя жена Криса, о которой они за всеми событиями и думать забыли. Женщина оглянулась на сидящих за столом:

— Привет, Джимми, Арчи, Пэт, рада вас видеть. Как ты Шейла?

— Хорошо, спасибо, — ледяным голосом ответила жена басиста, от ее взгляда любой имеющий нервы человек давно убрался бы подальше. Но у Мерелин Харди, видимо, нервов не было.

— Как твои дела, Крис? — спросила она, глядя на бывшего мужа в упор. Крис прищурился, и Стэн отлично представил себе их семейную жизнь.

— Без тебя — отлично, дорогая.

— Ну-ну, а я хочу взглянуть на твою новую подружку. — и она со скоростью атакующей змеи повернулась к Стэну, — Это ты? Ну и как тебе с ним в постели?

Стэн не знал, что отвечать, он просто смотрел на разъяренную женщину и понимал, что дело тут не только в деньгах — она еще не остыла к его другу.

— Он был очень хорош, сначала. А в конце его хватало на десять секунд и все. Может я просто ему разонравилась? А, Крис? Твой дружок доволен тобой? Он даром под тебя ложиться? Или ты ему платишь за удовольствие? Никогда бы не подумала, что ты любитель мальчиков. Впрочем, он довольно смазливый, в этом ему не откажешь, сволочь же ты, Харди, мерзавец, — она уже задыхалась, — а ты, маленькая потаскушка, даже не надейся, он и тебя бросит, как всех бросал….

Она продолжала свою речь, Крис сидел, закинув ногу на ногу, и смотрел на нее с холодным презрением, однако Стэн чувствовал, как его друг наливается яростью, но положение внезапно спас Крошка Пэтти. Он встал, взял Мерелин под локоть, и начал ей что-то говорить на ухо, она вырывалась, продолжая брызгать слюной, но тут уже подоспел какой-то мужик в коже, очевидно, ее кавалер, они вдвоем с Пэтти повлекли ее подальше от основного источника раздражения.

— Не обращай внимания. — сказала Шейла, — она просто недотраханная истеричка.

Эта дикая характеристика почему-то повергла Марлоу в состояние бурного веселья, скоро смеялись уже все, а потом вернулся Крошка, утирая пот со лба и сообщил:

— Все в порядке. Надеюсь у этого парня хватит ума затыкать ей рот, всякий раз когда она его открывает, — он произнес это тоном опытного психиатра, и все опять захохотали.

Когда они вечером уже лежали в постели, Стэн сказал задумчиво:

— У меня в жизни не было такого дня рождения. Разве что в раннем детстве.

Крис усмехнулся. Он лежал на боку, подперев рукой голову и смотрел на Стэна, не отрываясь.

— А знаешь, что мне больше всего нравится? — спросил он.

— Что?

— То, что ты первый мой, ну как это сказать, в общем, первый, с кем у меня любовь и который нравится моим друзьям, а они нравятся ему.

— Да ну? — изумился Стэн.

— Ну да. Дениз, моя первая жена, мы с ней поженились, когда мне было восемнадцать, она моих друзей терпеть не могла, и все зудела, чтобы я пошел учиться, стал бухгалтером там, или еще кем. А когда мы с Джимми серьезно стали музыкой заниматься, она вообще чуть не спятила. Ну я до этого еще какие-то деньги приносил, а так вообще перестал. Мы разошлись тут же. А Эмбер, ну Эмбер была сумасшедшая.

Стэн, никогда не слышавшей о второй жене Харди, посмотрел на него с любопытством, взгляд Криса стал рассеянным, губы кривились в странной усмешке.

— Она была чокнутая. Абсолютно. Хуже, чем мы с тобой. Я с ней познакомился, когда мы только начали набирать обороты. Ну, знаешь, полный андегрунд, тусовки все такие, сильно завороченные, их Джимми просто обожал. Я-то теперь понимаю, что они все на меня как в зоопарк смотреть ходили, я был совсем не оттуда. Джимми — свой, а я черте что. Она сама ко мне подошла. У нее тоже была индейская кровь, я на это и клюнул. Она несла всякую хрень, о том, что я пророк, мессия и прочее, представляешь? А через две недели мы с ней поженились. Я ее вообще не любил. Ни капельки, я это только потом понял. Она просто заморочила мне голову своими разговорами о великой миссии и тому подобном. Я думал, что она ширяется, а она не только наркотики не употребляла, она не пила, не курила, и не ела мяса. Говорила, что это замутняет энергетические потоки. Кстати, — Крис замолчал на секунду, словно не знал, рассказывать ему дальше или нет. — Она все время мне твердила, что я не человек и не должен им прикидываться, чтобы я вел себя так, как мне свойственно. А я и так себя так вел. Знаешь, как она Джимми называла? «Твой апостол», — Крис усмехнулся, — она меня ко всем ревновала, к ребятам, к женщинам, ко всем. Она один раз меня поймала с одной девчонкой. Так она на нее накинулась, разодрала ей лицо в кровь, я еле ее оттащил. Это было последней каплей. Я просто ушел от нее в тот же день.

— А она?

— Совсем сдвинулась. Даже лежала в больнице. А сейчас, говорят, ничего, живет все там же, собирает у себя каких-то экстрасенсов. Я ей плачу деньги. Мне ее жалко.

Крис уже полчаса как спал, прижимаясь щекой к груди Марлоу, а Стэн все лежал, закинув руки за голову, и думал о женщине по имени Эмбер, которая пыталась охранять его друга, но не справилась с этим. И теперь ему уже казалось, что его судьба будет не во многом отличаться от ее.

Дневник Стэнфорда Марлоу

Странный подарок мне вручил Крис. Дело даже не в его цене и редкости, не в его необычности, а в том, что мне постоянно кажется, что эту вещь я знаю, я видел это распятие, эти знаки, я узнаю лицо Спасителя, откуда? Когда я взял его в руки я уже был уверен, что это не первое мое прикосновение к нему. Наверное, стоит проигнорировать все эти псевдовоспоминания из тьмы предбытия, если не другой гораздо более неприятный факт — то, что Крис сам не знает, кто ему сказал про мой день рожденья. Я не говорил ему, и это также верно, как то, что сегодня 3 ноября. Может быть, я когда сказал Джимми, а он передал эту информацию Крису. По всей видимости, так и было.

Очная ставка с Хелен состоялась. Хайнц усадил нас друг напротив друга в своем кабинете. Хелен была явно настроена враждебно и старалась даже не смотреть на меня. Мне стало ее жаль. Она была влюблена в Генри, возможно, даже рассчитывала на него, когда я его покинул, и в результате все потеряла.

— Мисс Портер, — начал детектив, — не могли бы вы прояснить некоторые подробности годовой давности. Во-первых мне хотелось бы услышать от вас ваше собственное мнение о том, что вы имели возможность наблюдать в доме господина Шеффилда в тот период, когда там проживал господин Марлоу.

Хелен поправила прическу и мельком взглянула на меня, надо полагать, она была смущена.

— Не знаю, господин Хайнц, — ответила она, я многое могла бы порассказать, но стоит ли.

— Разумеется, мисс Портер, — урезонил ее Хайнц, — вы должны это сделать.

— Я много повидала, и больше всего меня удивляло, что господин Шеффилд называл при посторонних господина Марлоу своим племянником, хотя только слепой не поймет, что никакой он ему не племянник.

— Это было, господин Марлоу? — обратился ко мне детектив, и я нехотя кивнул.

— Чем вы можете объяснить такое поведение, мисс Портер? — продолжал он допрос.

— Да, что тут объяснять, ясно, что он хотел, чтобы ничего дурного не подумали. — пояснила Хелен.

— А что дурного могли подумать? — с удивлением поинтересовался Хайнц.

— Известно, что, господин Хайнц, но это вы лучше у самого господина Марлоу спросите.

Вопрошающий взгляд Хайнца обратился ко мне.

— Что вы можете сказать на это?

— Мне нечего сказать, — довольно резко ответил я, — я уже отвечал на этот вопрос.

Хайнц удовлетворенно улыбнулся и опять обратился к Хелен:

— Вы когда либо были свидетелем ссор или каких либо других проявлений негативных отношений между господином Шеффилдом и господином Марлоу.

— Как же не была, была, конечно, — с энтузиазмом воскликнула Хелен, — господин Марлоу себе так позволял с господином Шеффилдом разговаривать, что мне даже неудобно передать вам, а то еще и бросал в него, чем под руку попадет. — Она закрыла рот и сжала губы, не поднимая на меня глаз, а я смотрел на нее в полном недоумении, пытаясь понять, не могла ли она быть подсадной уткой Хайнца, которую он использовал, чтобы раскрутить меня на признание, зачем-то очень ему понадобившееся.

— Вы делали это? — спросил он меня.

— Мисс Портер преувеличивает, — ответил, я старясь говорить совершенно спокойно, — между нами возникали конфликты, но до рукоприкладства дело не доходило.

— Скажите, мисс Портер, каким образом господин Шеффилд расплачивался с господином Марлоу за работу, которую он для него выполнял, были ли это чеки или наличность или же какие-либо иные вещи?

— Не могу сказать, — искренне ответила Хелен, — он при мне этого никогда не делал.

— Чем вы можете объяснить, мисс Портер, ту достаточно крупную сумму, которая была обнаружена на счету господина Шеффилда? По вашему мнению, могли стоить его услуги так дорого, что за последний год на его счету появилась сумма в полтора миллиона долларов?

— Вот это да! — воскликнула Хелен в полном изумлении, — да я в первый раз об этом слышу. Конечно, господин Шеффилд был человек состоятельный, у него и дом, и деньги — все было, и давал он мне всегда не скупясь, но о такой сумме я и не помышляла.

— Господин Марлоу вы знали о существовании этих денег?

— Я не знал о размерах общей суммы, но у меня был один эпизод, когда мне пришлось задать себе вопрос, откуда у него на счету триста тысяч.

— Не могли бы вы поподробнее рассказать об этом.

— Извольте, — ответил я и изложил ему историю моей поездки к адвокату с карточкой Генри.

— Превосходно, — произнес Хайнц и, прищурившись, посмотрел на Хэлен.

— Не припомните ли вы обстоятельства, при которых господин Марлоу покинул дом господина Шеффилда, мисс Портер.

— Конечно, припомню, он еще в конце апреля как-то переменился, это господин Шеффилд мне сказал, стал исчезать куда-то, не возвращаться по два дня, а один раз я видела, как господин Марлоу выходил из далеко недешевой машины, на такой простой не ездит.

— Как вы объясните это господин Марлоу?

— Это была машина моего друга, он состоятельный человек.

— У вас были друзья в городе? — спросил Хайнц.

— Да у меня были друзья, о которых в доме господина Шеффилда ничего не подозревали.

— Мисс Портер, как отреагировал господин Шеффилд на уход господина Марлоу?

— Он обрадовался, — с искренней убежденностью сказала Хэлен, — господин Марлоу приехал за своими вещами, я их ему собрала и он уехал. А господин Шеффилд сказал мне: «Это к лучшему Хэлен, он мне только мешал в последнее время».

— Чем он мешал, мисс Портер, он не объяснил? — продолжал дотошный детектив.

— Нет, — ответила домработница, — но видно было, что он обрадовался.

— Что вы можете добавить к тому, что вы рассказали? — спросил Хайнц.

— Я бы могла много чего порассказать, но господин Марлоу все будет отрицать, — возразила Хэлен.

— Что именно? — настаивал полицейский.

— Господин Марлоу к господину Шеффилду дурно относился, хотя он о нем заботился и вправду как о родном, вы уж мне поверьте.

— В чем это выражалось?

— Как вам объяснить он к нему, как к сыну относился, и мне велел за ним присматривать, а я уж выполняла все его распоряжения.

Хайнц с любопытством посмотрел на меня и налил нам обоим свой превосходный кофе.

Хэлен взяла чашку, и я заметил, что руки у нее дрожат, она явно хотела высказаться и сообщить еще кое-что, но не решалась сделать это в моем присутствии.

— Господин Марлоу приезжал впоследствии в дом господина Шеффилда?

— Я его больше не видела. — ответила Хэлен.

— Мисс Портер, — сказал наконец Хайнц, — благодарю вас, вы свободны.

— Я хочу сказать вам, что кто угодно мог это сделать с бедным господином Шеффилдом, но только не я, я же сама полицию вызвала, и я так переживала, когда его увидела в гостиной на ковре, что чуть с ума не сошла, вы мне верите? — она умоляюще посмотрела на Хайнца и прижала платок к губам.

— Все в порядке, мисс Портер, вы очень мне помогли, мы постараемся разобраться,

Хелен пробормотала что-то нечленораздельное и выскользнула из кабинета в слезах.

Хайнц предложил мне допить кофе, прежде чем вернуться к нашей беседе. Я последовал его совету. Кофе подействовало на меня позитивно.

— Не разъясните ли вы более подробно, господин Марлоу, какие именно друзья были у вас в городе?

— У меня было много друзей, — соврал я, не моргнув глазом.

— Меня интересует тот, кто привозил вас на машине, поразившей своей роскошью мисс Портер?

— Я могу не отвечать на этот вопрос?

— Это не в ваших интересах.

— Это был мой друг Крис Харди.

— Вы уже были знакомы с ним? — спросил Хайнц, явно готовясь основательно покопаться и в этой стороне моей жизни.

— Да, я был с ним знаком.

— Как вы познакомились с господином Харди? — мне показалось, что в его черных холодных глазах появился сладострастный блеск.

— Крис приехал по договоренности с Шеффилдом, он должен был составить ему гороскоп или предсказать будущее.

— Когда это происходило?

— Было 31 декабря, вечер.

— Так, так, — с удовольствием произнес Хайнц, потягивая кофе, — вы были представлены ему, он приехал один?

— Нет, его сопровождал господин Даншен, менеджер по развлечениям. А я выполнял свои обычные обязанности, по просьбе Шеффилда я должен был ассистировать ему во время сеанса.

— Вы справились с вашей задачей? — спросил Хайнц, собираясь видимо уже окончательно уклониться от основной темы и заставить меня говорить о том, к чему сам, похоже, он испытывает нездоровое любопытство.

— Я сделал все, что делал всегда.

— Господин Харди разговаривал с вами?

— Нет.

— Каким же образом состоялось ваше знакомство?

— Когда он уходил, он попросил меня предсказать ему будущее. Он дал мне кольцо, которое я потом передал ему вместе с запиской, где просил о встрече.

— С какой целью вы это сделали?

— Простите, господин Хайнц, — не выдержал я, — но по-моему это не имеет отношения к делу.

— Господин Марлоу, — вежливо, но довольно жестко ответил детектив, — это я решаю, что имеет отношение к делу, а что нет. Итак, что послужило причиной вашей попытки познакомиться господином Харди?

— Я знал, что ему потребуется моя помощь, что ему возможно будет угрожать опасность, я не знал, какая именно, я чувствовал, что должен был вмешаться.

— Какого рода опасность угрожала господину Харди?

— Я не могу сказать, это было мое субъективное предположение.

— Оно имело под собой какие-либо основания?

— Не думаю, фактов у меня нет.

— Ну что же, на сегодня достаточно, продолжим в следующий раз, всего доброго, — он поднялся с кресла и как и в первый раз направился к столу. Я посмотрел ему в спину и снова у меня возникло ощущение, что я когда-то встречал этого человека. Он вдруг обернулся и посмотрел на меня насмешливо недовольно:

— До встречи, господин Марлоу, вы свободны. Но постарайтесь не делать в ближайшее время ничего, что могло бы усугубить ваше и без того не слишком выгодное положение.

Я попрощался и вышел. После этой беседы я чувствовал себя так, словно кто-то случайно обнаружил и прочитал мой дневник, чего я боюсь и с чем не могу смириться с тех пор, как начал записывать все, что со мной происходит.

С Крисом опять беседовал напарник Хайнца, наглый и дотошный. Когда мы поделились друг с другом впечатлением от этих допросов, мне показалось, что Крис как я не может понять, что они от нас хотят.

— Я не знаю какого черта, они к нам привязались, — заметил Крис, когда мы сели с ним ужинать, — но только, он мне сказал, что обвинение в убийстве с меня снято не будет, поскольку Элис свидетельствовала против меня.

— На каком основании? — спросил я его, глядя, как он рассеянно отрезает кусок за куском от рулета и кладет их в рот.

— На том, что она слышала как, я обещал прикончить Шеффилда, тогда в студии.

— Но это ничего не значит, Крис, — возразил я, — слова не могут быть использованы как улика.

— Это ты им скажи, они так не считают, угрожал, значит, сделал. — резко с раздражением ответил Харди.

— Подожди, но мы же в конце концов должны перестать так тупо им подчиняться, давай поговорим с адвокатом, все это должно быть урегулировано, нельзя позволять им манипулировать нами.

— Я говорил, я с Холливудом разговаривал, ни черта он мне не сказал, и никто не может сказать, пока все это тянется, а тут еще эта корпорация требует выплаты.

— Ты не передумал в JT ехать, выяснить, что это за махинация с контрактом, может они по хорошему скажут? — спросил я.

— Да, на завтра условленно, с нами Флан поедет и Герберт, и ребята, надо тряхнуть их как следует, — ответил Крис и налил себе вина в огромный бокал.

— Может, не будешь пить, лучше завтра на трезвую голову встать. — Осторожно заметил я.

— Да пошло все на фиг, — отозвался он, прикладываясь к бокалу, — ты тоже выпей, не повредит.

— Нет, я не хочу, — наотрез отказался я. Крис посмотрел на меня с неодобрением.

— Выпей, — настаивал он, — выпей, Тэн, я тебе говорю.

Он налил мне вина и протянул бокал с маниакальной настойчивостью. Я не стал с ним спорить. Выпил, сколько смог.

— Я пойду спать, Крис, — сказал я наконец, видя, что продолжения разговора ожидать бесполезно, а делить с ним его потребность в спиртном я не собирался. Он молча кивнул, и я ушел, оставив его в самом скверном расположении духа.

4

Айрон сидел за столиком в маленьком итальянском ресторанчике. Из его угла прекрасно просматривалось все помещение. Айрон уже выяснил, что слежка за Элис — дело дохлое и следить надо за Даншеном, который поддерживал с ней очень тесные отношения. Крису он пока об этом не говорил. Перед телохранителем Криса Харди стояла тарелка с пастой и стакан вина, но он еще не притрагивался к еде. Бывший полицейский не волновался, что его узнают, хотя человек, за которым он следил, был с ним знаком. Айрону была известна одна вещь — мало кто обращает внимания на обслуживающий персонал. Об этом писал даже Честертон. И то, что он сменил свой темный костюм на джинсы, майку и вытертую до серого цвета кожаную куртку, было более надежной маскировкой, чем любые ухищрения. А темные очки меняли его лицо до неузнаваемости. Впрочем, был еще один фокус, которому Айрона на заре его службы в полиции, научил Ричи, его напарник. «Все очень просто, — сказал он тогда двадцатилетнему мальчишке, смотревшему на него, как на Господа Бога. — Если тебе надо, чтобы тебя не заметили, стань незаметным. Представь, что на тебе стеклянный колпак, что тебя нет, что ты собственное отражение в зеркале. Ни о чем не волнуйся, ничего не бойся, никаких эмоций. Ты не человек, а фотоаппарат, кинокамера, понимаешь? Это работает. Поверь мне». И это работало, Айрон проверял неоднократно.

Даншен не заметил его. Он сидел за столиком с каким-то странным типом и ел. Тип ничего не заказал, кроме стакана воды. Айрон подумал, что он, наверное, индеец или латиноамериканец. Пожилой, лет шестидесяти, с бронзовым совершенно неподвижным лицом, узкими глазами, такими черными, что Айрону показалось, что у них вовсе нет белка, с длинными волосами, он был закутан в теплую куртку, которую не снял и в помещении. Он сидел, не двигаясь, полуприкрыв глаза и, казалось, ни на кого не смотрел, но именно в присутствии этого человека Айрону было очень тяжело быть отражением. Словно сотрапезник Даншена искал кого-то вроде него, словно он постоянно был, как один открытый глаз, шаривший по всему окружающему пространству.

Даншен доел суп и что-то сказал своему визави, тот медленно кивнул, и Даншен достал из кармана то, что Айрон принял за пачку фотографий. Индеец принялся их рассматривать, каждую он разглядывал минуты три и только один раз его губы сморщились в неприятной усмешке. Айрон дорого бы дал, чтобы увидеть их. Наконец просмотр был окончен, индеец сунул всю пачку в карман и снова замер.

Мимо простучала каблучками какая-то женщина и направилась прямо к столику Даншена. Айрон узнал ее. Элис. В ослепительном строгом синем костюме, на высоких каблуках, темные волосы уложены в красивую прическу, яркая помада, в ушах огромные кольца. Даншен резво вскочил при ее появлении и поцеловал даме руку. Индеец даже не пошевелился. Элис посмотрела на него, как показалось Айрону с испугом, но села за столик. К ней тут же подскочил официант. Айрон не отрываясь следил за ними, наконец, отправив в рот первую порцию своего ужина. Даншен принялся что-то объяснять, наклонившись к уху женщины. Она кивала головой. Внезапно заговорил индеец. Он произнес несколько слов и положил на стол руку, ладонью вверх. Элис задрожала крупной дрожью, втянула голову в плечи, но все-таки оторвала свою красивую с длинными розовыми с золотом ногтями руку от стола и вложила ее в ладонь старика. Они сидели так несколько минут, неподвижно, и Айрон увидел, что женщина успокаивается. Она перестала дрожать, расправила плечи, ему даже показалось, что в ней прибавилось уверенности, как будто ей впрыснули что-то внутрь.

Собственно говоря, здесь Айрона больше ничего не задерживало. Он узнал все, что хотел. Он расплатился, вышел на улицу, сел в свою неприметную машину и набрал на сотовом номер Харди. Крис взял трубку сразу.

— Крис, я кое-что узнал. — сообщил Айрон, не тратя время на приветствия.

— Встретимся? — спросил Крис приглушенно, Айрон подумал, что рядом с ним кто-то, от кого Крис хочет скрыть как можно больше.

— Ты где?

— Дома. Не здесь. Я через полчаса приду в «Раковину». ОК?

— Хорошо.

Айрон дал отбой и крепко задумался. Он мог держать пари на все, что угодно, что тем, от кого Крис собирался скрывать полученную информацию, был Стэн Марлоу и Айрон понимал, почему. Харди просто боялся его трогать. Это было особенностью психики Стэна, которую Айрон уже знал. Марлоу мог выдержать очень многое, больше чем мужики покрепче его на вид, причем выдержать это, не ломаясь, оставаясь абсолютно спокойным и даже как-то умудряясь поддерживать остальных. Но происходило что-то последнее, может, даже совершенно незначительное, и Стэн летел под откос. Харди это знал. И Айрон в который раз подивился, почему его считают легкомысленным и бесчувственным. Его иногда поражало, как Крис сек некоторые вещи, такие, какие самый образованный и интеллигентный человек, гордящийся тонкостью своих чувств пропустил бы мимо сознания, даже не подозревая об их существовании.

Крис пришел раньше, и, когда Айрон вошел в непритязательное стеклянное кафе, уже сидел за дальним столиком, зажав губами соломинку, торчащую из стакана с какой-то смесью. Вид у него при этом был самый детский. Судя по всему, он уже успел хорошенько перекусить, причем всем тем, что сейчас уже не ел, гамбургерами, картошкой с кетчупом и дурацкими фруктовыми пирожками. Айрон сел рядом и вкратце изложил ситуацию.

Крис слушал его молча, почти не шевелясь, его глаза потемнели от расширенных зрачков и было что-то в его неподвижном лице от того индейца, который сидел с Даншеном.

— Продолжай следить. — сказал Крис, когда Айрон закончил. — И ни слова Стэну. Пока ни слова. И еще, я хотел бы взглянуть на эти фотографии. Это возможно?

— Я попробую. — ответил Айрон.

— Ты молодец, — Крис улыбнулся. — Ты просто молодец.

Айрон усмехнулся в ответ. Встал и пошел к выходу.

Крис сел в машину и велел Бобби ехать в фэн-клуб «Ацтеков» в котором уже два часа был Стэн, у него брали интервью. Позавчера вышла статья Даны. Она вышла в журнале «Свет», самом популярном издании, в котором не просто полоскалось грязное белье кумиров, а полоскалось с претензией на мысль и философию. Статья была отличной. Крис перечитал ее дважды, пока Стэн спал, досматривая какой-то утренний кошмар, судя по его тревожным стонам, и Крису все хотелось его разбудить, но раньше десяти Марлоу было лучше не поднимать. Статья была смелой, искренней и совершенно не сентиментальной, В ней Дана просто и без всяких прикрас писала о том, что никого на свете не касается личная жизнь другого человека и что те, кто поднимают эту волну грязи вокруг Криса Харди и Стэна Марлоу не достойны ничего, кроме презрения. Статья была жесткой, к своим коллегам по перу Дана явно не питала никаких дружеских чувств. Она вспомнила все, даже смерть принцессы Дианы. В конце Дана призвала поклонников Харди не уподобляться тем, кто роется в помойке и слушать музыку и оценивать ее, а не сексуальную ориентацию их кумира. Когда проснулся Стэн, Крис прочитал ему статью вслух, и у Марлоу целый день было отличное настроение. Теперь, после интервью Лизе, которое как раз сейчас давал Стэн, оставалась последняя идея Джимми — вытащить Марлоу на сцену. Крошка, Джимми и Арчи уже сказали свое веское слово в прессе. Словно сказала и Шейла, которая возмущенно распиналась перед камерами о том, как она любит и уважает Стэнфорда Марлоу, какой он интересный, интеллигентный и воспитанный и как вообще хоть кто-тот, кто слышал хоть одну песню из нового альбома, может верить всему тому потоку нечистот, который изливается на него со страниц газет и журналов. Это подействовало. Журналисты приутихли и только задумчиво перепечатывали полуторачасовое интервью Шейлы и беседу с Джимми, который может был и не столько громогласен, но очень категоричен.

Когда Крис быстрыми шагами вошел в небольшую комнатку, представлявшую собой офис Лизы, он сразу понял, что Марлоу уже спекся. Лиза сияя рекламной улыбкой и блеском отбеленных до простынного цвета локонов, допрашивала Стэна, причем ее пальцы неутомимо порхали над клавиатурой, очевидно, создавая очередной шедевр, имеющий очень мало отношения к тому, что произносил Стэн. Марлоу, который в своей черной водолазке и голубых джинсах, выглядел, как бедный студент, он скукожившись, сидел в большом кресле и на лице у него было такое выражение, что сразу становилось понятно — он мечтает только о том, чтобы удрать отсюда.

— Привет, — небрежно бросил Крис и сел в крутящееся кресло рядом с креслом Лизы. Та уставилась на него с тем безмолвным безмерным обожанием, которого он просто не переносил. Тридцатилетняя Лиза Хафф была предана «Ацтекам» с момента их возникновения и по сей день. Она сама пришла к ним, когда они еще играли в подвальных клубах. Страшненькая, похожая на мышь девушка в очках таскалась за ними с упорством маньяка, в конце концов все к ней привыкли. Она варила им кофе и ходила за выпивкой. Она приносила им еду из дома и не отставала, пока каждый что-нибудь не съедал. Она наносила им ту первую боевую раскраску, в которой они выступали, специально приобретя для этого пособие по театральному гриму. Она договаривалась с владельцами клубов, которых боялась до полусмерти, о концертах. Ей можно было рассказать все, что угодно, хотя она и не блистала умом, зато отличалась завидной преданностью и терпимостью. Когда разразился скандал со Стэном, она первая из окружения Криса позвонила ему и предложила любую поддержку фанатов, которая могла понадобиться. И Харди был ей благодарен настолько, что даже соглашался терпеть ее обожающий взгляд.

— Дай почитать, — попросил он. Лиза отодвинулась.

«Стэнфорд Марлоу — человек удивительной, даже трогательной скромности..». Прочитал Крис первую фразу, и с трудом удержался от смеха.

— Понятно. Отлично, дорогуша, это то, что нам нужно. — у Лизы было одно уникальное свойство, Крис никак не мог понять, как она вообще смогла влюбиться в тяжелую и деструктивную музыку «Ацтеков». Лиза была готова объединить и подружить всех, только дай волю, под ее ненавязчивым руководством все доступные фэны превращались в сплоченную армию, в любой момент готовую к немедленному употреблению. Это, собственно говоря, и требовалось на следующем концерте. Крис поговорил с Лизой еще пять минут, порадовал ее романтичную душу, нежно поцеловав Стэна в губы и они, наконец, удалились под тем же обожающим взглядом, устремленным теперь уже на них двоих.

В коридоре Крис не выдержал, прижал Стэна в угол и снова поцеловал, теперь уже долгим поцелуем, от которого у него кровь превращалась в горящую нефть, а сердце билось где-то в горле, мешая дышать. Стэн отвечал, не отрывая от него взгляда, и Крис видел в этих, сейчас совершенно синих, а не серых глазах, не просто желание, а почти страх, таким мучительным было их притяжение друг к другу. Когда они разомкнули объятия, то увидели что в конце коридора стоит какая-то девчонка, видимо, из фэнов и смотрит на них открыв рот. Крис помахал ей рукой, она заулыбалась, двинулась к ним. Стэн напрягся. Девушка подошла, она была очень смуглой, с множеством черных косичек и влажными темными глазами.

— Привет, — сказала она застенчиво и в тоже время сияя счастьем, — Как ты, Крис?

— Отлично, — подмигнул ей Крис, — Скоро концерт, придешь?

— Ага. — и она посмотрела на Стэна. — Ведь ты Стэн Марлоу? — спросила она.

— Да, — ответил Стэн, борясь со страшным желанием схватить Криса за руку и спрятаться за его плечо.

— Дай мне автограф. — попросила девушка, — У меня всех «Ацтеков» автографы есть, а твоего нет.

Стэна Крис нашел в комнате, где музыканты приходили в себя перед концертом. Он только что вернулся от Джимми. Гитарист за два часа до шоу запирался в комнате и истязал гитару, причем это было единственное время в жизни Джимми, когда обратившись к нему не по делу, можно было нарваться на такую ругань, что даже уравновешенный Арчи только мотал головой и досадливо крякал, выскакивая из логова гитариста. Крису на это было наплевать, да и его Грэмм не трогал. Им надо было кое-что отрепетировать вместе, и Крис проторчал там час.

В комнате были Арчи, над которым пыхтела девушка гример, Крошка и Стэн. Стэн сидел на подлокотнике кресла, над ним склонялся Пэтти, так, что его светлые кудри почти касались лица Марлоу, от чего Крис ощутил рефлекторный, но болезненный укол ревности.

— Не бойся, Стэн, — твердил Крошка, не отрывая горящих голубых глаза от лица печально знаменитого автора текстов «Пылающей комнаты». - не бойся, ты должен это сделать. Это классно, поверь мне.

— Верю, — уныло отозвался Стэн.

Крис подошел и встал рядом.

— Не хочет? — спросил он.

Пэтти покачал головой.

— Боится.

— Ужасно трусит, — невнятно сообщил Арчи из другого угла, тут же получив наказ замолчать и не шевелиться.

Крис сел на корточки перед своим другом, положил ему руку на колено.

— Тэн, малыш, — начал он терпеливо, — пожалуйста, это нужно сделать, не бойся. Там буду я, ребята, ну что ты.

Марлоу посмотрел на него страдальческим взглядом, в котором читалась твердая уверенность в том, что как только он появиться на сцене большого стадиона в S***, как его тут же закидают тухлыми помидорами.

— Стэн, я тебя прошу, — продолжал Крошка, — это нужно.

— Я знаю. Ребята, не надо меня уговаривать, я все сделаю, только… налейте мне кто-нибудь выпить. — взмолился он наконец.

На сцену Марлоу шел, сжимая одной мокрой и ледяной рукой руку Криса, второй — руку Крошки Пэтти. Сзади его конвоировали Джимми и Арчи, очевидно, на тот случай, если он решит все-таки вырваться и убежать. Перед самым выходом Крис поручил его заботам Тима, и сказал:

— Мы споем «Войди в Пылающую комнату», после этого твой выход. Понял?

— Понял, — лязгнув зубами ответил Стэн. Арчи грубовато приобнял его за плечи.

— Не трусь. Мы с тобой.

— Ага. — ответил Стэн, вид у него был такой, как будто он уже ничего не соображал.

Он стоял за кулисами и слушал отчаянный рев толпы, и считал про себя, до десяти, до тридцати, до ста. Только бы не думать, о том, что ему сейчас придется выйти туда, под устремленные на него тысячи глаз. Наконец он услышал голос Криса.

— Ну что ребята, вам нравится наш новый диск?

— У-а-а-а-ар! — ответила толпа.

— Сейчас я вам представлю автора! — заорал Крис, и Стэн услышал в его голосе нотки экстатического возбуждения. — Орите громче, ребята, Стэн Марлоу!!!

Вопль толпы стал почти не выносимым, и Стэн в ужасе понял, что они скандируют его имя. Он попятился, но Тим не дал ему думать и выпихнул на сцену.

Ослепленный прожекторами, оглушенный воем, Стэн побрел вперед, он почувствовал, как Крис схватил его под локоть и потащил за собой, и только оказавшись у края сцены, Стэн позволил себе взглянуть. Перед ним колыхалось огромная людская масса, по которой шарили сияющие молнии прожекторов, выхватывая то чьи-то безумные глаза, то раскрытый в крике рот, то искаженные восторгом и вожделением лица. Они орали его имя, от него трясся стадион, а Крис, сплетя его пальцы со своими, поднял его руку, как рефери на ринге поднимает руку боксера-победителя. С другой стороны оказался Джимми, и Стэн ощутил его ладонь на своем плече.

— Это Стэн! — гаркнул Крис, перекрывая шум толпы. — Вы должны его любить, как нас!

О да, толпа уже любила его, Стэн, несмотря на весь свой страх, ощутил чудовищный поток энергии, он понял, что испытывает Крис, у него закружилась голова. «Добро пожаловать в ад. — подумал он, — а это грешники, которые приветствуют меня». Крис пихнул ему микрофон.

— Скажи что-нибудь нам, Стэн.

Сглотнув и избавившись от мучительного горлового спазма, Стэн поднес к губам холодную головку микрофона.

— Привет, ребята, — сказал он неуверенно, ему ответили восторженным ревом.

— Я рад, что вам понравилось, — сказал Марлоу еще и тут же отдал микрофон Крису. Тот, продолжая сжимать его руку, пошел к самому краю сцены.

— Ребята, — сказал он тише, чем обычно и таким голосом что в зале тут же тут же воцарилась такая тишина, что Стэну стало страшно. — Мы ужасно рады, что вы пришли сюда. Вы все знаете, все читали, что про нас пишут. — в последующем крике было ужасное негодование, казалось, пошевели сейчас Харди бровью и они разнесут все редакции в городе. — Вы знаете, что меня обвиняют в убийстве. — продолжал Крис, когда крики стихли. — Все это брехня. Не слушайте никого. Я скажу вам правду. Я никого не убивал. Я совсем не такой, как про меня врут. Правда только одна. Я люблю Стэна, а он любит меня. — толпа замерла, застыла, очарованная этой жестокой откровенностью, этой смелой прямотой, этим страшным вызовом, который бросил Харди, испытывая на прочность их чувства. — И я считаю, — возвысил голос Крис, так что он прокатился над толпой, как удар набата, — Что вы можете только порадоваться за нас!

На этот раз толпа бушевала дольше, кто-то рванул на сцену, кого-то удержали, но один, огромный светловолосый парень в залатанной коже и с серьгой в носу, все-таки прорвался, Крис жестом отстранил охрану. Парень подошел к ним. Встал почти вплотную, его серые глаза горели фанатизмом.

— Крис, сказал он, он был в двух сантиметрах от микрофона, который держал Харди и его голос раскатился по залу. — Крис, ты только скажи. Мы вломим этим говнюкам так, что им мало не покажется. Крис, мы все за тебя. Правда, ребята?

— А-А-А!! — взвыл стадион. А парень обернулся к Марлоу.

— Ты отличный парень — проговорил он. — Мы тебя любим.

И на глазах у всей толпы, он стиснул Стэнфорда Марлоу, студента Манчестерского колледжа искусств, любовника Криса Харди и автора текстов к альбому «Ацтеков» «Пылающая Комната» в своих медвежьих объятиях.

Дневник Стэнфорда Марлоу

Зачем, зачем это нужно было. Я хотел задать ему этот бессмысленный вопрос. Впрочем, может и нужно. Теперь уже без разницы. Никогда впредь не выйду на сцену, не мое это место. Жаль, что ни Крис, ни ребята этого не понимают, ощущение, что оказался на шабаше ведьм, и тебя вот вот разоблачат, что у тебя крест на шее. Конечно, они не виноваты, они любят, что любят, и понимают, что понимают, большего им и не следует открывать, тем более демонстрировать нашу связь с таким вызовом. Ну, что сделано, то сделано. Я не хочу себе признаваться в том, что я был рад всему случившемуся, рад признанию, славе, даже не этому, а тому, что делю ее с Крисом, что сопричастен его пути, так же как и он моему. И все же нужно было быть Харди, чтобы чувствовать себя как рыба в воде в подобной ситуации.

Если бы не наша поездка в JT, я бы мог еще убедить себя в том, что на свете бывают случайные совпадения и нелепые ошибки. Но поверить в это после разговора с господином Крэгом, я уже не могу.

Мы приехали все вместе, Флан все время нервически повторял Крису: «Все выясним, сейчас все уладим, это просто недоразумение». Крис усмехался с таким видом, что было ясно, Микки он не доверяет. Герберт, промоушн-менеджер группы сидел в каменным лицом, я только потом узнал, что он постоянно высказывал свое недовольство в адрес Флана и теперь, вероятно, торжествовал по поводу его провала.

Гай Крэг собственной персоной пригласил нас пройти в большой зал с голубыми диванами и темно-красными жалюзи на окнах. Подали кофе, чай, виски, сок — каждому кто, что потребовал. Хозяин высокий, статный, с темными усами, спокойный и самоуверенный, оглядел всех присутствующих оценивающим взглядом. Флан сжал пальцы рук и несколько раз глубоко вздохнул. Крис полусидел, полулежал, пренебрежительно развалясь, и потягивая сигарету.

— Я вас всех рад видеть, тебя, Крис, и тебя, Джимми, Патрик, — начал Крэг, — надеюсь вы не считаете, что наша компания вас намеренно обманывала?

— Считаем, — довольно агрессивно сказал Харди.

— И напрасно, — спокойно возразил Крэг, — контракт заключен по всем правилам, я правильно говорю господин Флан?

Микки собрался с духом и выпалил речь, которую, он вероятно готовил добрую половину ночи, все слушали его молча:

— Господин Крэг, с одной стороны, как адвокат, я не имею никаких претензий к предмету и условиям сделки, все совершалось по закону, но есть отдельные нюансы, относительно которых я вынужден настаивать на том, чтобы они были пересмотрены в пользу моих клиентов, я со своей стороны уверен в абсолютной законности требований корпорации «Виста», но я нахожу невозможным внесение корректив в уже подписанный документ.

— О чем вы говорите, любезный господин Флан, — довольно фамильярно оборвал его Крэг, — все было подписано и утверждено, как полагается. Вы же сами читали контракт, или вы готовы отрицать очевидное?

— Простите…? — Флан сделал вид, что не совсем понимает о чем идет речь, пытаясь выиграть таким образом время на принятие решения.

— Вы знали обо всех условиях контракта, группа использовала торговую марку корпорации, обязуясь заплатить за это, — он встал и подойдя к столу взял с него диск «Ацтеков» и коробку, которую я уже однажды видел. — Два продукта с одинаковым названием, вы прекрасно знаете, что это нарушение коммерческих прав.

— Да, да — поспешно согласился Флан, — но ведь вы должны были предупредить…

— Это отнюдь не входит в наши обязанности, господин Флан, — цинично возразил Крэг.

Флан замолчал.

— Знаете, что я скажу, — громко заговорил Харди, — я голову даю на отсечение, что ваша фирма на нас руки нагрела. И, если мы это дело до суда доведем, вы это не скроете.

Крэг снисходительно улыбнулся на этот выпад и посмотрел на Криса почти с сочувствием.

— Ну, не стоит так утрировать, Крис, это, конечно, прецедент в нашем сотрудничестве, но в мире шоу-бизнеса бывают всякие сложности.

— Это не прецедент, — вмешался Джимми, — это явное мошенничество, не знаю, что вы с контрактом делали, но его подменили, там не было и речи не о какой корпорации.

— Значит вы отказываетесь мирно решать нашу проблему? — сделал вывод Крэг.

— Нашу? — возмутился Герберт, — это не наша проблема, а непрофессионала-адвоката, вот с него и взимайте в пользу корпорации.

— Я против, господин Герберт, — воскликнул Микки, — я полностью на стороне группы, я сам считаю все это досадным инцидентом, но господин Крэг абсолютно прав, не стоит раздувать из этого целый скандал.

— Что значит скандал? — с непередаваем изумлением на лице отозвался Пэт, — это же деньги, ведь я правильно понимаю вас, Герберт.

— Абсолютно, — решительно отозвался менеджер, который, видимо, задался целью добить своего давнего противника, — все действия господина Флана были направлены против интересов группы.

— Какая чушь, — продолжал защищаться Микки, — никогда это не было, Крис, в конце концов, я столько раз…

— Я всегда предупреждал, чем кончится, ваша деятельность, господин Флан, — не давал ему договорить Герберт.

Крэг с явным удовольствием наблюдал за этой стычкой внутри лагеря противника, на лице Джимми выражалась досада, Крис сидел с отсутствующим видом, а я понимал, что мне вообще не следовал приезжать сюда.

— Итак, мы должны прийти к какому-нибудь компромисс, — суммировал итог всего происходящего Крэг, — корпорация требует отчисления и немедленно, в случае отказа они взыскивают с нас, а мы как полагается компенсируем сумму через суд, но я бы предпочел уладить все по-хорошему.

— Много они хотят, — мрачно спросил Харди.

— Да, сколько там всего получится, — добавил Пэт с тревогой в глазах, ему явно не хотелось расставаться с деньгами.

— Миллион долларов, — пояснил Крэг, — если учесть успех проекта, то сумма невелика.

— Ничего себе не велика, — возмутился Джимми, — за какую-то торговую марку, да мы о ней понятия не имели, ведь правда же, Крис.

— Не имели, — подтвердил Харди без энтузиазма, его должно быть жестоко угнетало все происходящее.

— А ты что молчишь, Стэн, — продолжал Джимми, — ты же это название предложил, твоя идея, скажи, что это не плагиат.

Я почувствовал внутренне сопротивление, мешавшее мне открыть рот, меня совершенно не радовало, что наконец очередь дошла и до меня.

— Да, это не был плагиат, — ответил я, обращаясь ко всем сразу и ни к кому конкретно, Крэг смотрел на меня с интересом, — это название случайно совпало с названием игры. — я сделал паузу, не зная, что еще добавить, и вдруг ощутил непреодолимое желание высказать все, что на самом деле думал по поводу этих событий — Я не верю, что это все это не связано между собой, возможно все это было подстроено изначально, и мы даже не знаем, кто истинные виновники.

— Вы правы, господин Марлоу, — прервал меня Крэг, — виновников в этом деле нет, есть коммерческое затруднение, давайте же придем компромиссу.

— Я против, — возмущался ударник, — я не соглашусь.

— Помолчи, Пэт, — рявкнул Харди, — только о себе думаешь, все к черту развалиться, если мы в этом завязнем.

— Крис, — продолжал возмущаться ударник, — что ты несешь, это же солидная сумма, с нас со всех сдерут, Микки, учтите, что я против.

— Что скажешь, Джим, — обратился Крис к другу.

— Я против, — нехотя сказал он, — не вижу смысла уступать.

— А ты, Тэн, — Крис посмотрел на меня и я понял, что в этот момент по неведомой мне закономерности существования его личности, этот человек, проводивший со мной ночи в постели, и выказывавший мне всю глубину своего доверия и привязанности, словно отключил на данный момент эту сторону своей жизни, он решал деловую проблему и ждал от меня ответа, как от партнера по интересам, такого же как и все прочие.

— Сейчас не самое удачное время, для разбирательства, — ответил я.

Наступила гнетущая тишина.

Арчи, за все время беседы не сказавший ни слова, вдруг счел своим долгом произнести речь.

— Двое против одного, я присоединяюсь к Стэну, сейчас не время устраивать дрязги. Но с вашей компанией, господин Крэг, никаких дел группа иметь не будет больше никогда. А ты, Микки, — он угрожающе посмотрел на адвоката, уныло озиравшего все собрание, — будешь иметь дело со мной лично, я уверен, что это ты нас уделал.

Крис слушал этот выпад молча. На его лице было никогда не виданное мною прежде выражение брезгливого презрения, я мог только догадываться, что причиной его был вдруг обнаружившийся надлом в самой основе сотрудничества всех участников группы, внезапно проявившееся отсутствие истинного единства. Все присутствующие были одержимы сохранением собственного безопасного пространства ценою общего дела. Пэт не желал расставаться с деньгами, Джимми шел на принцип, Арчи не хотел обременять себя очередными неприятностями. Я выглядел обычным трусом, слабым и плывущим по течению.

— Мы отказываемся платить, — решительно ответил Харди и посмотрел на Крэга.

— Крис, это не благоразумно, — возмутился Флан.

— Правильно, все правильно, — тут же заткнул его Герберт, — ты совершенно прав, ни цента уступать нельзя, с этого все всегда начинается.

— Это ваше последнее слово? — с легким разочарованием поинтересовался Крэг.

— Да, — ответил Крис.

— В таком случае, я сожалею, — Крэг поднялся, учтиво давая всем нам понять, что больше ему с нами говорить не о чем.

— Я хотел бы, чтобы вы предоставили моему адвокату полную информацию о корпорации, мы будем решать этот вопрос напрямую.

— Это невозможно, Крис, — возразил Крэг, — вы не получите такой возможности.

— Я это сделаю, — упрямо заявил Харди.

— Дело ваше, — равнодушно ответил Крэг.

Все поднялись и направились к выходу, я шел последним и тогда я был уверен, что я просто неправильно истолковал случившееся. Крэг, провожавший нас, вдруг тронул меня за плечо и тихо сказал:

— Благоразумие — великое достоинство, но наступают тяжелые времена.

Я посмотрел на него в полном недоумении, его тон был скорее дружеским, чем наставительным.

— Что вы имеете ввиду? — так же тихо механически переспросил я.

— Многое и многих, я искренне желаю вам успеха.

Все уже вышли за дверь, и я должен был последовать за ними, поскольку я знал, что Крис тут же обратит внимание на мою задержку.

Но в этот момент Крэг остановил меня и добавил:

— Испытания велики, но они только доказывают вашу значимость.

Не понимая смысла его слов и того, к чему все это говорится, я не знал, что ответить. Крис появился у двери и недовольно спросил:

— Ты идешь?

— До свидания, — ответил я Крэгу.

— О чем вы там с ним шептались, Стэн? — спросил меня Харди уже в машине.

— Ни о чем, — сказал я, и вправду не имея никакой возможности передать наш разговор.

— Он же тебе что-то говорил?

— Не знаю, я ничего так и не понял.

Крис закинул руки за голову, и стал смотреть в потолок машины.

Приходил детектив Хайнц. За последнюю неделю у меня сложилось стойкое впечатление, что какая-то особо неблагоприятная звезда жалует нас своим постоянным вниманием. Крис одержим идеей выйти на корпорацию, Джимми его поддерживает. Арчи от этого предприятия отстранился. Накануне Харди сказал мне:

— Когда я тебя встретил, моя жена собиралась получить половину денег, сейчас вместо нее эта темная корпорация.

— Ты хочешь сказать, что я навлекаю на тебя неприятности?

— Нет, — ответил он, — но странно все это, я тупой, я не понимаю. Мне на деньги плевать, пропади они пропадом, я хочу этих мерзавцев достать, хочу узнать, кто они, ты же мне сам про них говорил.

— Их офис находится в Америке, для очной встречи мы будем вынуждены нарушить обязательство, взятое с нас полицией, я тебе не советую.

— А что ты советуешь?

— Заплатить и подождать, пока не решиться вопрос с обвинением против нас. Это лучшее, что можно сделать.

— Джимми и Пэт не согласятся, — возразил он, — но даже черт с ними, я должен узнать кто они.

— Я бы и сам хотел это знать.

— О чем тебя спрашивал этот Хайнц?

— Так, обо всем понемногу, — у меня не было никакого желания пересказывать мой разговор с полицейским.

— И про нас?

— Не без этого.

— А ты что ему говоришь, может, нам лучше договориться, что мы им врать будем, так не проколемся по крайней мере?

— Это еще больше все запутает, и потом это не наше дело, мы можем врать до тех пор пока они не найдут улики, а они их не найдут.

— Как бы ни так, знаешь, а если мне Клеменс заявит, что браслет мой был найден на месте преступления и кладет передо мной браслет, что я ему скажу?

Я замолчал, по спине прошел мороз, если я все правильно понял, они решили использовать подложные улики, но один браслет ничего не доказывает, пугает их упорное стремление доказать, что один из нас убил Шеффилда, и, скорее всего, настаивают они на кандидатуре Криса.

— И что ты сказал? — спросил я после минуты размышлений.

— Сказал, что меня там не было и точка. Пусть докажет обратное.

— Они с нами играют в подкидного, кто кого, Крис.

— Ну, только не меня, — он затянулся с удовольствием и выдохнул голубоватый дым.

— А помнишь, Тэн, эта девчонка, которая мне записку сунула, ты с ней знаком был давно?

— Не очень, но самое удивительное это то, что девчонка — дочь Томаса, только я ей этого не сказал.

Глаза Криса, обращенные на меня, были полны растерянности.

— То есть, что ты в ее отца, что ли был…

— В ее отца, — подтвердил я, — и она понятия не имеет, что он задохнулся в камере, она знает его другое имя и мать ее тоже, надо полагать.

— Вот это да! — воскликнул Харди, — повезло тебе!

— Да, уж, дальше больше. Я сначала только и думал, что о пылающей комнате, а теперь вокруг нас одна сплошная пылающая комната.

— А что если ее нет, Тэн? — спросил Крис, подойдя ко мне и наклонившись совсем близко.

— Это означает только одно, что тебя и меня тоже нет, — ответил я, пытаясь растолковать смысл этого замечания самому себе.

Полночь. Крис спит как убитый. Хайнц задался целью добиться от меня признания. Признания, что я его любовник, его вопросы, это не вопросы полицейского. Теперь я понимаю, почему он повесил в кабинете портрет Фрейда. Он принадлежит к тому типу хорошо скомпенсированных извращенцев, которые смогли заработать себе такое социальное положение, которое бы позволило им беспрепятственно удовлетворять свои тайные потребности, используя для этого тех, над, кем они получают власть, прикрываясь законом.

Кабинет Хайнца. Портрет. Кофе. Вопросы, вопросы, вопросы. Неужели его напарник также издевается над моим другом.

Я сидел перед ним после двух бессонных ночей, с головой не способной производить даже минимальные мыслительные операции.

— Господину Харди грозит серьезное наказание, — сказал он, — давайте еще раз вместе, господин Марлоу восстановим все события, еще раз воспользуйтесь шансом говорить правду и только правду.

— Я уже все сказал вам, мне нечего добавить.

— Все по порядку, господин Марлоу, — продолжал он с таким видом, словно собирался сыграть со мной очередную партию в шахматы.

— Вы мечтали об этой связи?

— Я об этом не думал, — собрался я с силами, чтобы произнести эту последнюю относительно разумную фразу.

— Когда вы смотрели на него, какого рода желание возникало у вас? Вы испытывали сексуальное возбуждение? — его глаза, устремленные на меня, пристально следили за каждым моим движением.

— Я на него не смотрел, — ответил я.

— Вы боялись это сделать, господин Марлоу, вы боялись своих собственных желаний? — его голос настойчивый и неотвязный был мне знаком, я слышал его, я хотел сказать ему об этом.

— Мои желания, они были чисты, как сердце девственницы, — я отвечал ему, не зная, как остановить этот невыносимый бесцеремонный поток любопытства.

— Какое интересное сравнение! Но ведь у вас уже был опыт, не правда ли?

— Нет, нет, нет, — воскликнул я, — зачем вы это спрашиваете, это не ваше дело, господин Хайнц, или вам это доставляет удовольствие? Я найду возможность прекратить все это, ваши действия противоправны.

— Вы заблуждаетесь, — спокойно возразил он, — я имею право задавать любые вопросы, какие сочту необходимыми.

Я встал, собираясь избавиться от него единственным доступным мне способом.

— Сядьте, — приказал он мне, — немедленно сядьте, господин Марлоу.

Я сел.

— Так лучше, — произнес он с удовлетворением, — лучше. — Он поднялся и отошел к столу, через минуту он вернулся обратно со свернутым в трубку листом бумаги.

— Посмотрите, господин Марлоу, — значительно более мягко обратился он ко мне, разворачивая его, — это ваш рисунок. Я взглянул на то, что он мне показывал и увидел копию, которую когда-то сделал по требованию Генри, и в этот раз как и прежде я испытал что-то похожее на безотчетную неприязнь перед этим изображением, выведенным моей собственной рукой.

— Да, мой, — сказал я.

— Этот рисунок был обнаружен в руках убитого, вы понимаете, что это значит?

— Нет.

— Я бы хотел получить от вас некоторые разъяснения. Кто принес вам оригинал?

— Шеффилд.

— Вы знаете, что здесь изображено?

— Нет, я не интересовался тем, что делал для него, это была механическая работа.

— Очень напрасно, — он покачал головой, — это было вашей ошибкой. Это схема Висты.

Я замер, глядя на рисунок.

— Как Висты? — Переспросил я.

— В коридоре много комнат, но вход только один, господин Марлоу, вы сомневаетесь?

— В чем, простите? — произнес я, подумав, не сон ли это. Но все вокруг было до ужаса реальным, чашки с недопитым кофе, смятые окурки в черной пепельнице, и Хайнц не был фантомом.

— В ее полномочиях? — он сделал отчетливое ударение на слове ее.

— Я не понимаю, — мне становилось все труднее ориентироваться в происходящем.

— Все вы прекрасно понимаете, я говорю о корпорации «Виста», которая требует выплаты за использование своей торговой марки.

Я откинулся на спинку кресла и вздохнул с облегчением. Конечно, это была моя ошибка, я придавал совершенно не то значение словам, которое вкладывал в них этот любитель психоанализа в форме.

— Каким образом это связано с убийством?

— А это я вас должен спросить, господин Марлоу, — ответил он с усмешкой.

— Это была афера JT music, это не доказывает нашу вину и потом это не имеет отношения к смерти Генри Шеффилда.

— Конечно, нет, — согласился он, — но вам наверняка понадобиться разрешение на выезд, чтобы уладить этот вопрос. — Странно было то, что в этот момент у меня даже не возник вопрос, откуда он знал все эти подробности.

— Это было бы для нас выходом, встретиться с ними необходимо для урегулирования вопроса.

— Вы получите разрешение чуть позже, а теперь можете быть свободны.

Когда я вернулся и застал Криса за бутылкой с Джимми, оба они посмотрели на меня в недоумении.

— Что случилось Стэн, — спросил Крис вскакивая мне навстречу, — не жрал целый день? Тебя Бобби отвез пообедать?

— Отвез, — я переглянулся с Джимми, — кажется, с нас собираются снять обвинение.

— Как это? — спросил Харди.

— Не знаю, но мне Хайнц пообещал разрешение на выезд.

— Ну, как рассказывай, — потребовали они оба.

— Я уже сказал, мы сможем поехать, все выяснить.

— Отлично! — воскликнул Джимми, — а ты все думал, что это ловушка, да, все скоро кончится. Крису тоже обещали дать разрешение, понимаешь, Стэн — пояснил Джимми.

— Флан все узнал, корпорация в Лос-Анджелесе.

— Вечером поедем в «Бостон», это надо отметить, — не терпящим возражений тоном заявил Крис. — и ты поедешь, Джим, никуда не денешься.

Джимми вздохнул и налил себе виски.

— Не люблю я эту компанию, ну, да черт с вами, за вас ребята.

5

Крис приехал из студии около шести вечера. Стэна дома не было, Дэнни, дежуривший в холле, сообщил, что он ушел около пяти и передать ничего не просил. Это совсем не понравилось Крису, но он просто решил подождать, мало ли, что, пошел за своими книжками, потом, Крис зверски устал, иногда ему казалось, что просто не в состоянии сочетать то, что происходило у них с Марлоу и свою обычную жизнь. Периодически, когда он от Стэна попадал в общество своих друзей и коллег, его преследовали такие же ощущения, которые бывают у крепко подсевшего на героин наркомана, которому пришлось ширнуться кокаином или чем-нибудь еще. От этого можно было и умереть.

Крис повалился одетым на кровать и заснул. Он проспал два часа, а, когда проснулся, за окнами уже стемнело, Стэна по-прежнему не было. Тогда он поплелся на кухню, сварил себе кофе и набрал телефон Бобби. Тот сообщил, что Стэна не видел, и ничего о его местопребывании не знает. Выслушав его, Крис почувствовал, что у желудок у него начинает сжиматься в липкий комок. Мысли о том, что со Стэном что-то случилось, он даже не допускал, Марлоу не мог умереть. С ним ничего не могло произойти, словно его охраняло все архангельское воинство. Криса пугало другое. Он боялся, что Стэн сейчас с кем-нибудь еще, с кем угодно, только не с ним. Что он надоел ему. Просто надоел. Что та безумная страсть, которой до сих пор терзался Харди, стала для Стэна ненужным, утомительным и надоевшим обстоятельством его жизни. Этот кошмар мучил его страшнее, чем любая угроза его жизни, здоровью и карьере. Конец любви Стэна означал для Криса конец жизни. Он думал об этом так, как думают только в детстве о смерти, впервые осознав, что же это такое. Так как думает семилетний ребенок, лежащий в темноте, сжав руки в кулачки, вглядываясь в темное небо за окном и зная, что он конечен, что когда-нибудь все прекратиться и дальше будет только тьма. Крис задыхался, он пытался избавиться от этой ужасной мысли, припоминая поведение Стэна в последние дни, оно ничем не отличалось от всего предыдущего и взгляд его серых глаз был все таким же, он не собирался бросать Харди, точно не собирался, Крис бы понял, он по-прежнему был с ним, они были одним целым. Крис сел за стол, отхлебнул кофе. Обжег язык, чертыхнулся и ему стало полегче. И все же та полная тьма, в которую он неизбежно попал бы, брось его Стэн, все еще была рядом, как вечно голодный зверь, она всегда ждала своего часа, и сознание того, какая тонкая перегородка отделяет его от полного безумия, отравляла легкомысленному Крису жизнь не меньше, чем его чересчур разумному другу. Харди не знал, знает ли Стэн о его терзаниях. Он ревновал его, эти мучения, хотя и не на чем не основанные, были невыносимыми. Крис ничего не мог сделать с собой. Марлоу с ним не было и этого было достаточно для полноценного вечера в аду.

Он взял чашку с кофе и пошел в гостиную, засунул в видеомагнитофон кассету с собственными клипами и повалился на диван. Его совершенно не интересовал он сам, на себя Крис насмотрелся достаточно, он просто хотел увидеть Стэна. Он хотел увидеть тот самый клип на песню «Войди в пылающую комнату» который начинался так, как в свое время настоял Крис. На экране лилось и трепетало пламя и на его фоне возникало лицо Стэнфорда Марлоу, такое, каким Крис увидел его в первый раз и с тех пор уже не мог забыть. Легкий, тающий очерк, призрак в огне, большие глаза и маленький сжатый рот. Крис, не отрываясь, вглядывался в экран, перематывал обратно, ставил на паузу, перематывал. Потом поглядел, как Стэн бредет по коридорам Замка Ангелов, в темном костюме, который делал его и взрослым, и ужасно юным и хрупким одновременно. Крис смотрел, курил сигарету за сигаретой, его лицо было напряженным до мучения, на скулах перекатывались желваки, он не мог оторвать взгляда от сияющего экрана, на котором его любовь смотрела куда-то вдаль, в пламя, куда угодно, но не на него.

— Интересное лицо у господина Марлоу, — внезапно произнес спокойный и насмешливый голос за его спиной. Крис подскочил, уронил пульт, успел подхватить падающую чашку, обернулся, перед ним за спинкой дивана стоял Клеменс.

— Как вы сюда попали? — спросил Харди с ужасом.

— Через дверь, — сказал Клеменс спокойно, он обошел диван и сел. Положил ногу на ногу, достал сигареты. — Меня пустил ваш телохранитель. Я все-таки представитель закона. Не угостите кофе?

Возясь с кофеваркой на кухне, Крис в полном замешательстве пытался понять, как это Денни пропустил пусть даже полицейского, не предупредив его, это был какой-то бред, как он вошел в дверь, которую Крис должен был открыть изнутри, он ничего не понимал, а то что его застали за тем, как он смотрел на лицо Стэна на экране, сулило еще большие неприятности.

Он вернулся в гостиную, Клеменс смотрел клип, на его лицо отражалась глубокая заинтересованность. Крис вручил ему чашку и сел. Клеменс нажал на паузу и внимательно поглядел на Харди.

— Отличный клип, Крис, просто прекрасный, и господин Марлоу там совершенно на месте. — Крис переменился в лице.

— Что вам нужно? — Спросил он грубо. — Мы, кажется, не договаривались о встрече.

— А я вот решил зайти. — Безмятежно ответил Клеменс. — мы с вами еще не договорили, если у вас есть время… — он не договорил, но посмотрел на собеседника так, что стало ясно, даже если у Криса времени не минуты, он все равно поговорит.

Харди стиснул зубы, смирение не было для него привычным состоянием, но он смирился. Клеменс стал для него чем-то типа персонального дьявола. И отвязаться нельзя и терпеть невозможно.

— Я слушаю, — сказал он.

Клеменс тут же вытащил диктофон.

— Итак, Крис, что же вам все-таки предсказал господин Шеффилд?

— Дайте вспомнить, — буркнул Крис, ему ничего не шло в голову из того вечера, только лицо Стэна в обрамлении капюшона и то как он его скинул, машинально встряхнув головой, когда взял руку Харди в свою. Наконец, что-то стало оформляться.

— Он мне сказал, что я в двух шагах от высшей точки своей жизни. Что-то типа этого. Сказал, что будет посланец, он скорее всего имел ввиду себя, ну, чтобы я еще раз к нему пришел. И вот еще, я вспомнил, он сказал, что появиться, как это называется, пустая карта, бланка, понимаете, — Крис диковато усмехнулся, ему вдруг пришло в голову, что предсказание сбылось, Стэн и был той самой бланкой, которая изначально не входила в расклад. — ну и все.

— Очень интересно, — протянул Клеменс, — а вот господин Хайнц утверждает, что мистер Марлоу показал — вы просили его предсказать вашу судьбу.

— Ну просил, а какое это отношение имеет…

— Крис, — укоризненно покачал головой полицейский, — мы же договаривались, я решаю, что имеет отношение, а что нет. Итак?

— Ничего он мне не предсказал! — воскликнул Крис в отчаянии. — Он сказал только два слова.

— Каких?

— Chamber Ardente — выговорил Крис, поразившись, как легко и непринужденно слетели эти два жутких слова с его языка.

— Еще интересней, — обрадовался Клеменс. — И что это по вашему значит?

— Не знаю, — отрезал Крис.

— А я бы на вашем месте выяснил. — синие глаза полицейского сверкнули в полутьме собственным, не отраженным огнем. — нельзя жить с предсказанием, смысл которого тебе не понятен. — Крис вздрогнул, почти такую же фразу сказал ему когда-то Стэн про браслет девственницы.

— Я не верю в предсказания, — угрюмо солгал Крис.

— Бывает, — добродушно бросил полицейский. — меня интересует вот что. В каких вы отношениях с мисс Андерсон?

— С кем? — сперва не понял Крис, — С Элис, что ли?

— Ну да, если вам угодно, с Элис.

— В деловых. — пожал плечами Харди. — Она на меня работает.

— Тогда скажите, вы состояли с ней когда-нибудь в интимных отношениях?

Как не был взвинчен Крис, как не раздражали его и полицейский, и отсутствие Стэна, о котором он ни на минуту не забывал, он не удержался от смешка.

— Нет, — ответил он совершенно честно. — про меня конечно пишут черте что, и часть из этого — правда, но я все же не сплю со всеми женщинами, которые меня окружают.

— Не сомневаюсь, что вы достаточно разборчивы в подобных вопросах, — вежливо согласился Клеменс. — то есть у нее нет причины плохо к вам относиться.

— Может и есть. — пожал плечами Крис, — я не знаю, она по-моему, хотела переспать со мной, но, честно говоря, мне она совершенно не нравится и она это знает.

— Понятно, то есть мотив для мести все же есть.

— О какой мести вы говорите, — насторожился музыкант.

— Она свидетельствовала против вас, я же вам рассказывал, говорила, что вы грозились убить Шеффилда, если узнаете, что это от него пресса получила информацию о ваших странных отношениях с Марлоу.

— А, это. Ну что тут поделаешь, я человек вспыльчивый, я вот Джимми каждый день грожусь прикончить, а Пэта и по три раза в день. — и Крис посмотрел на своего допросчика нагло.

— Ясно. Ну что же, доказать и то и другое мне не представляется возможным — загадочно отозвался полицейских. — Вернемся к господину Марлоу.

Крис чуть не застонал.

— А что вы скажете на то, что мистер Марлоу живет в вашей квартире? — полюбопытствовал Клеменс. Крис похолодел.

— А что? Это запрещено? — он решил переть напролом. — Я с Джимми когда-то в одной квартире жил. И с Пэтом, так втроем и жили, что в этом такого?

— Да ничего. — Клеменс смотрел на него как на идиота. — так вы отрицаете все, что говорят о вас и Марлоу?

— Да. Я точно не импотент. — ответил Крис яростно.

Клеменс хихикнул, похоже, Крис не злил его а откровенно развлекал.

— Я вас поздравляю, — ответил он весело, Харди просто обалдел от такой наглости, а Клеменс как ни в чем не бывало продолжал:

— Мистер Марлоу вообще очень интересный человек. Умный, образованный, талантливый. И необыкновенно привлекательный. Может, вы в курсе, у него есть подруга?

Крису на секунду стало дурно. Он просто представил себе, что, да, у Стэна есть подружка, полицейский знает это, знает про все страдания Криса и потешается над ним, над человеком, который потерял голову от любви к чокнутому мальчишке из художественного колледжа, обманутым и преданным, но не излечившимся от своей страсти. Он пытался выдавить хоть слово, Клеменс ждал, въедаясь в его лицо своими жестокими светлыми глазами.

— Нет, — наконец произнес он. — Я ничего про это не знаю.

— Ясно, — легко отозвался полицейский. — А вы однако к нему не равнодушны. — и он кивнул в сторону телевизора. Крис жалел только о том, что у него нет любимого томагавка Джимми, он бы огрел этого извращенца по затылку.

— С чего вы взяли?

— Ну, вы поселили его у себя и не расстаетесь с ним, несмотря на все преследования со стороны прессы, а в его отсутствие смотрите на него по телевизору, вывод, сами понимаете, напрашивается сам собой. — и Клеменс уставился на Харди, ожидая комментариев.

— Это мое дело. — Крис неожиданно ощутил дикое желание рассказать этому человеку обо всем, о своей страсти к Стэну, об их клятве, о всем том безумии, которое окружало их, о своих мучениях и своем счастье. Это желание было настолько острым, что он залпом допил остывший кофе, словно надеясь удержать внутри те слова, которые лезли наружу. Клеменс словно понял, что с ним произошло, и внезапно сказал:

— А что там у нас по телевизору? — и щелкнул кнопкой пульта. — Глядите, Крис, это вам ничего не напоминает? — спросил он, и Крис взглянул на экран. Судя по всему, это был какой-то фильм. На экране почему-то не было значка, обозначающего канал, Харди отметил это машинально и тут же забыл, завороженный происходящим. На экране была роскошная спальня, огромная комната, с колоссальной кроватью посередине, шелковые простыни сбились, одна подушка валяется на полу. Напротив кровати панорамное окно во всю стену. В комнате двое мужчин, не старше Криса, он узнал их моментально, без всяких вопросов, те двое, из сна, одного он видел на старых газетных фотографиях, Хауэр и Конрад. Конрад и Хауэр. «Черт, а я и не знал, что про них фильм сняли», подумал он. Мужчины ссорились, Хауэр, полностью одетый, в черные джинсы и черный свитер смотрел на своего собеседника со смертной ненавистью, такой, какая возникает только тогда, когда человек не справляется с самим собой и ненавидит того, кто вызвал в нем такой страшный разлад. Конрад, в одних джинсах, говорил ему что-то, Крис не слышал, звук почему-то не дали, на его лице была жестокая гримаса, он старался больнее уязвить собеседника, заставить его страдать, страдать так же, как видимо и очевидно страдал он сам. Наконец Хауэр с перекошенным лицом внезапно размахнулся и со всей силы залепил Конраду пощечину. Тот покачнулся, и на секунду Крису показалось, что он сейчас кинется на обидчика и задушит его голыми руками, но он только стоял, молча и глядел на него, на белом лице алел отпечаток руки Хауэра, синие глаза сверкали безумием. Хауэр развернулся и вышел. Конрад еще минуту стоял, тяжело дышал и сжимал кулаки так, что на тыльных сторонах выступали вены. Потом он отвернулся и подошел к окну. Прижал ладони к стеклу, Крис видел только его светлый затылок и вздымающие от судорожного дыхания плечи. Харди показалось, что от его рук, прижатых к стеклу поднимается синеватый дымок. Он увидел язычки пламени, оно потекло по стеклу, через минуту вся комната была уже охвачена огнем, горели обои, алые языки скакали по постели, пожирая тонкий шелк, а Конрад, не тронутый этим буйством, все стоял, прильнув к окну, и скоро на экране не было ничего, кроме неизбывной ярости пламени и темной фигуры, которая не шевелилась и Крису внезапно показалось, что не Мел Конрад стоит там, а он сам.

— Ты не один, — сказал голос за его спиной, Крис обернулся и увидел, что в комнате никого нет. Телевизор потух.

Крис вытер холодный пот, выступивший на лбу, очевидно, Клеменс ушел, когда он смотрел на трагедию, разворачивавшуюся на экране. Комната была освещена очень скупо, внезапно это стало сильно раздражать Харди, и он врубил свет на полную мощность. Он ходил по квартире и включал везде светильники, все, которые были, как вдруг зазвонил телефон. Харди метнулся к нему, отчаянно надеясь, что это Стэн, и твердо зная, что это не он. Это был Хайнц. Суховатым тоном он сказал, что все улажено, они могут лететь в Штаты, только необходимо подписать какую-то бумагу. Это была отличная новость, но Крису больше всего хотелось, чтобы детектив скорее положил трубку, не занимал телефон, хотя Стэн мог звонить и по мобильному, и все же когда в трубке раздались гудки, Крис облегченно вздохнул. Было десять часов вечера и Марлоу не звонил. Крис опустился на диван, закурил сигарету, на вкус она была горькой и таким же горькими были его страх и отчаяние.

Дневник Стэнфорда Марлоу

Все относительно спокойно. Если бы еще обвинение с нас сняли было бы еще лучше. Крис ждет возможности отправиться в Лос-Анджелес. Хочет, чтобы поехали Холливуд и Флан. Зачем-то еще собирается пригласить Даншена. Этот человек всегда вызывал у меня неприязнь. Я не хотел говорить Крису, но я подозреваю, что не без его содействия Генри получил возможность вытряхнуть всю эту помойку на всеобщее обозрение. Обвинение они с нас все равно вынуждены будут снять, Хайнц признал, что у них нет основного доказательства, — оружия. Оно не найдено, а доказать что-либо без отпечатков пальцев невозможно. Никто не может, кроме Элис, подтвердить, что у Криса были какие-либо причины убивать Шеффилда.

Мне он запрещает выходить без сопровождающего, обычно таковым оказывается Айрон, но чаще Бобби. Я никогда не задавался вопросом, что же они оба вообще обо мне думают. Не презирают ли они меня, скрывая это по долгу службы? Впрочем, не все ли равно. Вчера он уехал на репетицию, они решили начать работать над следующим проектом, пока что без названия и просят меня взяться за тексты песен. Я взял тайм-аут на размышление. Ни о каких текстах и речи сейчас быть не может. Период отчаяния у Харди сменился периодом активной деятельности, у меня же наоборот.

Я вышел на улицу, скромно одетый, с сигаретой в зубах, пересек пределы элитной зоны и сел в такси. Оказавшись в центре, я первым делом посидел в кафе. Это было необычное переживание. Я вновь почувствовал себя обычным никому неизвестным посетителем недорогого кафе. Все было хорошо, до тех пор, пока я не заметил, как перешептываются за соседним столиком парень с девушкой, искоса поглядывая на меня. Я встал и ушел. Постояв немного у витрины антикварного магазины, с объявлением о ближайшем аукционе, я подумал о Виоле. Она должна была уже вернуться, так, по крайней мере, говорил старик Барнс. Я решил зайти к ней без предупреждения. Вероятность, что дома могла оказаться ее мать, меня не останавливала, вряд ли она была осведомлена о скандале с группой «Ацтеки».

Когда я позвонил в дверь, около трех минут не было слышно ни звука. Я уже собрался уходить, и вдруг дверь распахнулась, и я увидел Виолу в халате с полотенцем на голове. Лицо у нее было мокрое.

— Стэн, Стэн, — закричала она и кинулась мне на шею.

Мы обнялись, как двое старых приятелей. И я понял, насколько сильно в действительности хотел ее увидеть, мне казалось, что никогда прежде я не усматривал в ней такого сходства с Томасом. Виола втащила меня в квартиру и захлопнула дверь.

— Проходи, скорей, — крикнула она мне, убегая в ванну, — в комнату, или на кухню, я сейчас тебе кофе налью.

— Я сам налью, не беспокойся, — ответил и, пройдя на кухню, сел в белое кресло качалку, неизвестно зачем там находившееся.

Она вернулась, сияющая и поцеловала меня в губы. Я улыбался.

— Стэн, я столько про тебя читала, я даже обалдела, когда увидела, скажи, это все правда?

— Правда? — переспросил я, — конечно, а ты как думаешь?

— Ой, да это же здорово, я так и знала! — воскликнула она, заваривая кофе и сидя на высокой табуретке такого типа, которые обычно можно увидеть у стойки бара.

— Ты любишь Криса Харди, — она мечтательно закатила глаза, — это же класс. А он любит тебя, как ты думаешь?

— Думаю, да, — ответил я, продолжая улыбаться.

— Вот кайф, и как он? Он же для тебя пел, я так тебе завидую, он такой, как на сцене или нет, Стэн?

— Почти такой же, а как твой друг? — спросил я, стремясь переключить ее восторженное внимание с моей персоны на что-нибудь другое.

Виола помрачнела.

— Мы с ним поссорились, я даже из лагеря уехала, — она спрыгнула с табуретки и налила мне кофе в маленькую китайскую чашку, — ты пей, а я сейчас Марку позвоню, чтобы он Додо отпустил, я к нему не поеду.

Я покрутил в руках чашку. Виола позвонила и вернулась.

— Я бы тебе Додо показала, он мой любимец, но только не сегодня, — я понял, что речь идет о лошади, и мне стало смешно.

— Я, наверное, стану наездницей, как мама, — обречено проконстатировала она.

— Ты будешь лучшей амазонкой в мире, — успокоил я ее.

— Стэн, — вдруг сказала она, и, присев около кресла положила мне руки на колени, с ее волос капала вода, — а можно мне с ним познакомиться, я обещаю, что не буду ничего спрашивать, только познакомиться.

— Я попробую, — пообещал я ей, — одевайся, суши голову и пошли со мной гулять.

— Пойдем, я сейчас, — она вскочила и побежала собираться.

Меня поражала даже не редкая непосредственность Виолы, а ее удивительная естественная способность принимать все таким, какое оно есть, с искренней радостью и не подвергая сомнению даже самые невероятные вещи. Она была воплощенным доказательством правильности господнего замысла — эта девочка, дочь моего учителя, погубившего мою жизнь и спасшего мою душу.

Мы вышли на улицу, Виола взяла меня под руку, и мы, весело болтая, направились куда глаза глядят. Холодные ноябрьские сумерки медленно обволакивали город. Я шел, улыбаясь всему, что слышал от моей спутницы. А она ни на минуту не закрывала рот.

— Я когда ваш клип посмотрела, ну я тебя, конечно, узнала, я говорю Тине, смотри, это мой друг, я его знаю, а она мне не поверила, решила, что я для понта вру, а я ей говорю, ты еще убедишься. Я не то, чтобы показать, какая я крутая, я хотела..

— Ты умеешь играть в бильярд? — спросил я ее, увидев впереди вывеску над входом в клуб «Король Ричард».

— Нет, а что? — он прижалась щекой к моему плечу.

— Хочешь научиться?

— Хочу, — ответила она с готовностью подростка, которому предлагалось немного похулиганить.

— Тогда идем.

Мы зашли в клуб. Было еще слишком рано, народу было мало, я провел Виолу мимо бильярдных столов и, усадив за стойку бара, заказал нам обоим шоколадный коктейль с ромом.

Она с интересом наблюдала за действиями бармена. Я подумал, что окажись здесь какой-нибудь блудный представитель прессы и дня через три выйдет очередная статья под каким-нибудь бредовым названием, где будет говориться о том, что любовник Криса Харди на самом деле педофил, предпочитающий общество несовершеннолетних школьниц. Виола с удовольствием потягивала коктейль и вдруг, дождавшись, когда бармен подошел к ней поближе, сказала ему с сознанием своего абсолютного превосходства:

— Я хочу заказать «Ацтеков», «Черную магию», — и, повернувшись ко мне, добавила, — для тебя Стэн.

— Спасибо, — коротко ответил я. Бармен посмотрел на каждого из нас по очереди и ответил:

— У нас уже был заказ, ваш будет вторым.

— ОК, — ответила девушка и, допив коктейль, сказала мне — будешь меня учить в бильярд играть, а?

— Для этого и пришли, — отозвался я и подал ей руку.

Мы выбрали стол, и я начал объяснять Виоле, как следует держать кий, чтобы удар был не слишком сильным и не слишком слабым, как следует выбирать наилучшую позицию для удара, правила игры, возможные отклонения от них и все, что тогда только приходило мне в голову. Она слушала очень внимательно, копировала каждый мой жест и проявляла редкие способности, а я чувствовал, как постепенно глаза мне начинает застилать туман. Я беспрерывно курил, чтобы скрыть свое безумное волнение. Мы начали играть.

— Подожди, — сказал я, останавливая ее, — мы должны договориться, на что играем.

— А просто так нельзя? — со всей серьезностью спросила Виола.

— Нет, — соврал я и улыбнулся.

— Тогда давай на поцелуй, — предложила она.

— Нет, это не то, — возразил я, — ставкой будет тайна.

— Какая? — недоумевая, спросила девушка.

— Твоя или моя, кто проиграет, тот раскрывает другому самую важную тайну своей жизни, у тебя есть тайна?

— Сейчас подумаю, — задумчиво проговорила она. — Да! Есть, но я на нее играть не буду, — она отрицательно покачала головой.

— Хорошо, — сказал я, — тогда мы будем играть на мою тайну, если ты выиграешь, то я тебе о ней расскажу, если — нет, сама понимаешь.

— Давай, — воскликнула она, и глаза у нее загорелись.

Мы начали играть. Бармен с интересом следил за нами, и тут раздались первые аккорды «Черной магии». Когда я услышал голос Криса, у меня задрожали руки. Я наклонился, прицеливаясь, и вдруг поймал на себе внимательный взгляд Виолы. Она смотрела на меня широко раскрытыми глазами.

— Тэн, что с тобой? Ты что, плачешь?

Я положил кий и поднес руку к глазам, они были полны слез, я не понимал, что со мной твориться.

— Извини, — сказал я ей, — я сейчас вернусь.

Я проиграл партию. Но, кажется, Виола совсем не гордилась своей победой и даже великодушно сказала:

— Если не хочешь, я не настаиваю, ты можешь мне не рассказывать.

Мы выпили еще по коктейлю и ушли. На улице совсем стемнело, на часах на здании городского банка было одиннадцать.

— Виола, — сказал я, обнимая ее за плечи и медленно бредя с ней по улицам, — я должен тебе это рассказать.

— А это настоящая тайна? — спросила недоверчиво.

— К сожалению, да, — ответил я, — а теперь послушай, — ты говорила, что плохо помнишь своего отца, да? — она кивнула, — я знал твоего отца, я был его учеником, он преподавал в университете в Манчестере, он ведь был художник, ты знаешь об этом?

— Нет, — она изумленно смотрела на меня, — не знала.

— Он преподавал, он был моим учителем и я… — я внезапно замолчал, осекшись на полуслове.

— Чего, чего, — она дернула меня за рукав.

— Мне очень нравился твой отец, Виола, я им восхищался, но в результате он обратился ко мне с просьбой, я готов был для него сделать все, что угодно. Я выполнил его просьбу.

— Какую? — спросила она с детским интересом.

— Я не могу тебе этого объяснить, это было слишком запутанное дело, я и сам не знал всех его деталей, я должен был только передать бумаги. Я делал это несколько раз, но в один прекрасный день твой отец сказал мне, что его должны арестовать, а мне необходимо уехать, все бросить, никому ничего не говорить, уехать немедленно. Я это сделал, и в следствии всей этой истории оказался здесь. Твой отец был арестован и приговорен к пожизненному заключению, вы об этом не могли знать, поскольку дело не разглашалось, а имя твой отец поменял, его фамилия была не Тиздейл, а Уиллис. Его приговорили к пожизненному заключению, я не уверен, что это точно, но потом я в этом убедился. Виола, твой отец умер в тюрьме, во время того пожара, о котором тогда говорили в новостях, помнишь, когда ты мне позвонила.

Девушка шла молча, держа меня за руку, опустив голову, как ребенок, который не понимает, чем он провинился. Я остановил ее и заставил взглянуть на меня.

— Почему ты молчишь?

— Тэн, ты ведь шутишь, ты это придумал, да? — спросила она с надеждой, разрывавшей мне сердце.

— Нет, я не придумал, я рассказал тебе то, что обещал, — возразил я, — и самое страшное в этом во всем, то, что я напрасно послушал твоего отца, я напрасно уехал из дома, я думал, что меня разыскивают, а меня никто не искал, и все, что я делал, я делал зря.

Виола ничего не говорила. И вдруг она произнесла тихо и печально:

— Мой отец был нечестный человек.

— Нет, нет, — возразил я, взяв в руки ее голову, — твой отец был прекрасный человек, Виола, ты не будешь меня ненавидеть за то, что узнала, пообещай мне.

— Я обещаю, — ответила она и обняла меня. — Я тебя люблю, Стэн, — вдруг сказала она громко, так громко, что ее голос прозвучал у меня в ушах как горное эхо. — Я в тебя влюбилась, когда мы с тобой познакомились, я и с Фредом встречалась, потому что ты на меня не обращал внимания, я так завидую твоему Крису Харди.

Я невольно улыбнулся.

— Ты же говорила, что ты мне завидуешь, кого же из нас ты любишь?

— Не знаю, — растерянно ответила она, — я вас люблю, и тебя, и его, вы не такие, как все, я хочу быть такой же, как вы.

— Пойдем, я тебя отведу домой, — предложил я.

— Я не хочу, — сказала упрямо, — не пойду домой, у меня есть нечего.

— Мы зайдем в магазин.

Я довез ее на такси, зашел в магазин и купил все, что она попросила. Мне необходимо было возвращаться. Мы зашли к Виоле, она не хотела со мной расставаться. Мне было ее жаль.

— Хочешь, я приготовлю салат, очень вкусный, меня Марк научил его готовить, — умоляюще предложила она.

— Мне нужно позвонить, — сказал я.

Виола принесла мне телефон и вышла. Я набрал номер. По голосу Криса было ясно, что мне лучше было вообще не произносить ни слова, но выхода уже не было.

— Это ты?

— Я, — отозвался я, раздумывая, что мне сказать дальше.

— Где ты?

— Я у Виолы. У девушки, которая тебе кольцо передала.

— Где это?

— Я сам приеду.

Крис положил трубку.

Вила приготовила свой салат, он оказался довольно вкусный. Я наговорил комплиментов ее кулинарным способностям. И собрался уходить. Она стояла в дверях, глядя, как я спускаюсь по лестнице.

— Ты мне пообещал, — крикнула она мне вслед, — с Крисом меня познакомить.

— Я помню, — я помахал ей рукой и больше не оборачивался.

Впервые в жизни я испытал непреодолимое искушение отступиться. Мне хотелось поехать в какой-нибудь дрянной отель, снять номер, а завтра купить билет на самолет и улететь, куда угодно, только прочь отсюда, только подальше. Я не мог даже представить себе, какого рода объяснение ждет меня в случае моего возвращения к Крису. В гневе он как правило был невменяем, в состоянии уязвленного самолюбия — опасен. Похоже, сейчас в нем соединилось первое и второе. Меня возмущало даже не то, что он требовал полного подчинения, это еще куда ни шло. Теперь, наконец, я знал, что мне был ненавистен тот мир, в который он заставил меня войти, мир, который он делил с Элис и Даншеном, с Крэгом и Айроном, с его адвокатами, менеджерами, поварами, горничными, автомобилями, всем, к чему я не мог и не хотел привыкать, как к само собой разумеющимся атрибутам существования. Мир, в котором я вынужден был просыпаться и засыпать, есть и пить, не имея возможности отделаться от него ни на минуту. Этот мир принес мне славу, если так можно было назвать то, что произошло со мной, деньги, и постоянное сознание того, что в глазах всех, не исключая и Бобби, я, как дешевая шлюха, вошел в него через постель неотразимого Криса Харди, который, пресытившись всем на свете, вдруг потерял голову от какого-то парня из провинциального английского городка.

Я сел в такси и попросил подвезти меня до начала проспекта X***. Дальше я пошел пешком, ночь была холодная, от ледяного ветра ломило виски. По дороге я зашел в первый попавшийся бар и выпил с единственной целью согреться. Алкоголь медленно начинал действовать, мрачные мысли не уходили, но просто путались, аннулируя друг друга, я радовался всему, что видел вокруг, и, с удовольствием глянув на часы, обнаружил, что было уже два ночи. Никто в этом городе, да и во всем мире, даже подумать не мог о том, что автор текстов, получивший за свою работу гонорар в размере трехсот тысяч долларов, тащился пешком навеселе к своему звездному любовнику от его пятнадцатилетней поклонницы. Войдя в холл, я увидел Харди стоявшего и курившего, рядом стоял Бобби, сунув руки в карманы своего темного костюма. Я остановился в нескольких шагах от них с идиотской фразой и не менее идиотской улыбкой, скорректировать которую я не мог как ни старался:

— А вот и я.

Крис резко повернулся. Выражение его лица описать было невозможно, он подошел ко мне, положил мне руку на плечо и сказал:

— Бобби, я тебя больше не задерживаю.

После чего он стиснул мое плечо и повел меня к лифту.

В лифте он не смотрел на меня, продолжая курить. Я молчал, чтобы не вызвать бурю, раньше, чем мы окажемся наедине без свидетелей. Он не говоря ни слова, втащил меня в гостиную и толкнул в кресло. Я сел, постепенно приходя в себя.

Крис потушил сигарету и наклонился ко мне.

— Ну как подружка, Стэн, хорошо развлекся? — спросил он, дотрагиваясь горячей рукой до моей щеки.

— Перестань, — возразил я, с трудом выдерживая его взгляд, — она же ребенок.

— Да, я забыл, — глухо продолжал он, — извини, ты же любишь ученик-учитель, или как там еще, да?

Я промолчал.

— С папашей не вышло, — продолжал он, — ты решил с дочкой. Ты помнишь нашу клятву?

— Я все помню, Крис, я не могу сейчас тебе это разъяснять, ты дурак.

— Да, я знаю, — сказал он, наклонясь ко мне совсем близко, — я кретин, мне до тебя далеко. Я после тебя девок не трахал. Не сложилось как-то.

— Ну и зря, — сказал я, начиная злиться и чувствуя, что готов довести его до полного бешенства.

— Да, зря, — согласился он, — ты прав.

Он молча смотрел на меня, а я сидел, закрыв глаза.

— Прикури сигарету, пожалуйста, — попросил я наконец.

Он послушно выполнил мою просьбу и протянул мне сигарету, я затянулся, а он сел на подлокотник кресла.

— Ты не правильно все понял, — начал я, — Виола девочка, я к ней и пальцем не притронусь, мне ее жаль, она в тебя влюблена и в меня, матери она, видно, не нужна, она все время одна, я ей должен был про отца рассказать.

— И что, рассказал?

— Да, но наверное напрасно, не стоило этого делать, она еще мала, чтобы с такими вещами сталкиваться.

— Что ты о ней так беспокоишься?

— Я ей обещал, что ты с ней познакомишься. Не хотелось бы ее обманывать.

— Даже не рассчитывай. Я этих девок сопливых навидался, блевать от них тянет.

— Нет, она не такая, она ничего не хочет, только познакомиться, Крис.

Харди встал и покачал головой с таким упорством, что я понял, спорить бесполезно.

— Не хочешь, черт с тобой, — согласился я. — Ты меня извини, я тоже не могу все время здесь торчать. Я хотел побыть один. Ты меня понимаешь.

Крис присел передо мной на корточки.

— Понимаю, малыш, — сказал он с таким страданием в голосе, что я опустил глаза.

— Мы в бильярд сыграли, она заказала «Черную магию». Я проиграл.

Харди улыбнулся.

— Я для вас напишу песни, — сказал я, чувствуя, что должен хоть как-то искупить свою вину, — все, что захочешь.

Крис смотрел на меня, не переставая улыбаться. Наконец он поднялся сам и вытянул меня с кресла, мы прошли в ванную.

— Мы с тобой на следующей неделе в Лос-Анджелес летим, — сказал он, включая воду.

— Значит разрешили все-таки? — спросил, не веря в нашу удачу.

— А то как же, тебе надо будет подписаться там, ну что обязуешься вернуться, — отозвался он.

Когда я погрузился в горячую воду, кровь с дикой силой хлынула мне в голову. Я был в том состоянии, которое возникает у человека от безграничной усталости и сопровождается абсолютной невозможностью сконцентрироваться на чем-либо, кроме ощущения своего собственного бессилия. Неужели Хайнц оставит меня в покое? Я не мог в это поверить, Инфернальный детектив, казалось, был приставлен ко мне до судного дня, чтобы вечно задавать мне на все лады один и тот же вопрос: «Вы испытывали сексуальное влечение к господину Харди?». Да, я испытывал к нему неудержимое влечение, я жаждал его, как самое запретное и драгоценное, что мог только себе вообразить.

Крис лежал на постели в темноте. Я лег рядом и подумал о том, что Хайнц в сущности был не так уж далек от истины, когда сказал мне, что имеет право задавать любые вопросы, которые сочтет необходимыми. Священник, врач и слуга правосудия облечены полномочиями выворачивать наизнанку человеческую душу. Решись я исповедаться, мне пришлось бы говорить обо всем, что я скрывал даже от самого себя. Я желал его так сильно, как позволительно желать только Бога. Когда я шел по улице, сопротивляясь ледяному ветру и собственному малодушию, меня вела страсть, я не мог даже помыслить себе, что через час или два после этого я не буду прикасаться к его разгоряченному телу, не буду стонать от невыносимого предчувствия обладания, сжимая его руки в судорожном стремлении отдаваться и брать до полного изнеможения.

— Я познакомлюсь с твоей девчонкой, если ты этого хочешь, — тихо сказал он, поглаживая меня по спине, — что угодно, Тэн, только будь со мной, я думал, что у меня крыша съехала, а потом пройдет, но сегодня я понял, что я ничего не могу без тебя, — его рука скользнула ниже — хочешь меня? Скажи, Тэн, — он прижался ко мне всем телом. — Сядь на него, я знаю, тебе нравиться.

Он откинулся назад и потянул меня за собой. Я сел, и он крепко обхватил меня за плечи.

— Не бойся, — прошептал он, — я его смазал, ну…

Я приподнялся, и сердце у меня замерло от безумного желания. Положив голову ему на плечо, я почувствовал, как он с усилием, медленно входит в меня, он прижимал к себе все крепче.

— Нет, Крис, не надо, стой, — я просил его, чувствуя, что больше не выдержу.

— До конца, давай до конца, я так долго ждал тебя, — приказал он.

Я дал ему войти так глубоко, как только смог вытерпеть. Хотя и половины этого было уже довольно, чтобы потерять рассудок. Если бы в ту минуту он захотел перерезать мне горло, я бы не стал возражать, мне было все равно, что случиться после, сейчас он трахал меня и это было для меня достаточным оправданием даже перед лицом смерти. Он поддерживал меня подмышками, заставляя меня двигаться и двигаясь вместе со мной. Наши стоны сливались в исступлении от которого напряжение уже достигшее своего предела готово было разрешиться в сжигающий сами основы сознания и плоти огонь полного уничтожения.

Крис дал мне кончить, и только потом кончил сам, горячая струя ударила внутрь, я вскрикнул от невозможности больше удерживать его и дернулся вперед.

Но он неожиданно резко, до боли сдавил мне горло, не позволяя освободиться.

— Помнишь клятву, — хрипло произнес он, — ты покойник, если захочешь от меня избавиться. — Внезапно он разжал руку и выпустил меня. Я упал на кровать, пытаясь отдышаться, меня била дрожь. Крис неподвижно сидел рядом, обхватив руками колени и глядя на меня. Я встал, и подойдя к бару, достал оттуда нож.

— Сделай это сейчас, — сказал я, протягивая его моему другу, — ты все равно это сделаешь когда-нибудь, — я произносил эти слова без сожаления и страха, я знал, что говорю правду.

Крис внимательно смотрел на меня, он не решался.

— Бери, чего ждать, у меня ничего не осталось, — продолжал я, — одна смерть или две, какая разница.

Я положил нож рядом с ним и лег.

Все произошло так быстро, что я увидел перед собой только залитое кровью запястье Криса.

— Пей, — велел он, приподнимая мою голову, — пей. — он поднес руку, из раны на которой тихо вытекала кровь.

Мною овладело какое-то безумие, я взял его руку и с жадностью стал высасывать и глотать кровь.

— Нет, Крис, нет, надо остановить ее, — воскликнул я, опомнившись. Я потащил его в ванную и подставил его руку под ледяную воду. Кровь продолжала течь еще минуту, затем постепенно начала униматься. Но рана была довольно глубокая.

— Я люблю тебя, — сказал он с таким отчаянием, что я отвернулся.

Я перевязал его руку, и мы вернулись в спальню. Через двадцать минут Крис уснул, казалось, он отключился мгновенно. А я полночи лежал и размышлял над странной природой наших отношений и не менее странным ощущением моей полной тождественности всему, что он делал. Мне не только не казалось ненормальным его поведение, напротив, я понимал, что никак иначе и быть не могло.

Внизу океан. В салоне немного прохладно. Девушка, кормившая нас всех четверых обедом, сидит и смотрит какой-то старый фильм. Самолет удобный и как сказал Крис «более чем надежный». Разумеется, настолько, насколько это возможно. Кроме нас двоих, тут Джимми и Даншен. Присутствие последнего отравляет всю радость поездки. Крис не пьет, а Джимми, наоборот с удовольствием прикладывается к шампанскому. Даншен возится с какими-то бумагами. Мое отношение к нему изменилось не сразу. Вначале он мне даже понравился. Не понравилась только его манера смотреть на собеседника, холодная и ироничная. Мы практически не сталкивались до того момента, как я не переехал к Крису. Тогда мы стали встречаться чаще. Впрочем, надо отдать ему должное, он никогда никому не навязывает свое общество. Закончив все деловые вопросы, немедленно удаляется. Крис не хочет и слышать о том, что у него были какие-то темные дела с Шеффилдом. Он ото всего открещивается, — не мое дело, пусть занимается чем хочет. Какие конкретно дела, я не знаю, вероятно, в результате этого взаимовыгодного сотрудничества на счету Генри и появились деньги. Трудно себе представить какие у них могли быть общие интересы, Даншен явно не жалует астрологические прогнозы. Его обязанности как менеджера по развлечениям давно уже потеряли всякий смысл, Крис не только не нуждается в развлечениях, он, пожалуй, не знает, как от них отделаться. Логично, что Даншен нашел себе другое поле деятельности, что-то вроде пресс-атташе «Ацтеков». Крису это понравилось, он считает его опытным профессионалом, который будет защищать нас от нападок и чрезмерного любопытства журналистов, а я в этом сомневаюсь. Особенно, если учесть, что, скорее всего, это он подал Генри идею поделиться информацией с публикой.

Назавтра назначена встреча в офисе корпорации. День прошел весело и без особых приключений. Я в Америке впервые, и мне все тут кажется забавным и немного диким. Лос-Анджелес прекрасен, и я постоянно пытаюсь, как сам для себя сформулировал, отобразить его концепцию на бумаге. Пока что безуспешно. Вместо стены у нас окно и приближаясь к нему испытываешь такое чувство, что взошел на самую высокую точку на том месте, где ведутся раскопки какой-то древней заброшенной цивилизации. Вообще Америка произвела на меня совершенно обратное впечатление тому, которое считается общепринятым. Она показалась мне не слишком новой, а напротив, слишком старой относительно Европы. Ее древность — это не древность культуры и не древность мифа, это истоки, сведения о которых утрачены. Джимми согласился со мной, когда я поделился с ним своими соображениями на этот счет. Крис выслушал нас скептически, при его нелюбви к философии, это было закономерно.

— Ты ничего не понимаешь, — возразил Грэмм, — есть многое, дорогой Крис, что и не снилось твоей наивной фантазии.

Крис, опешив от такого дерзкого заявления, даже не нашелся, что ответить, и только беспомощно взглянул на меня в поисках поддержки. Но во мне был разбужен зверь, жаждавший интеллектуальной оргии, и я с удовольствием поддержал гитариста:

— Джим прав, ты отмахиваешься от того, что тебе кажется не важным, но это не значит, что его нет.

— Это чего нет? — язвительно поинтересовался Харди, — пылающей комнаты, что ли?

— И ее тоже, — подтвердил я.

— Вы о чем, Тэн? — недоумевая спросил Грэмм, следя за тем, как мы переглядываемся с улыбкой.

— Да, вот объясни ему, что это за комната, а то он так и помрет и не узнает, — сказал мне Крис, требуя, чтобы я просветил Джимми, относительно этого оккультного феномена.

— Да, объясни же наконец, — напал на меня уже Джимми, сгорая от нетерпения.

Я взял сигарету, прикурил и затянулся, двое приятелей смотрели на меня в напряженном ожидании. Все это напоминало не разговор в номере на двадцать восьмом этаже, а тихую абсурдистскую пьеску в провинциальном театре.

— Я и сам толком не знаю. — заговорил я весьма снисходительным тоном, — вы меня так спрашиваете, как будто я уже родился с полным набором информации по этому вопросу. А я тоже не знаю.

— Ладно, хватит, Тэн, мы тебе серьезно говорим, — раздраженный моим упрямством сказал Харди, — чего ты из себя строишь?

— Хорошо, я вам расскажу, что знаю. Но не более того, — пообещал я, протянув не докуренную сигарету Крису. — Жили-были на свете двое мальчишек. У одного были светлые волосы и серые глаза, у другого темные волосы и зеленые глаза, один был тихий и воспитанный и вполне счастливый, второй — распущенный, отважный и очень несчастный. Одного звали, скажем, Ариэль, второго — Пернатый Змей. Ариэль не знал о самом себе ничего, но зато знал, что должен где-то существовать Пернатый Змей. А Пернатый Змей был заносчив и капризен, он привык к тому, что все его желания исполняются. Но только получив все, что он так хотел, он смертельно заскучал. И тогда он собрал всех, кто был ему предан и сказал: «Найдите для меня то, что избавит меня от этого ужасного чудовища, разевающего пасть, чтобы проглотить весь мир». Он имел в виду скуку. И тогда объявился среди прочих респектабельный господин в сером костюме и сказал: «Я доставлю тебе то, что ты просишь, мой повелитель, но с одним маленьким условием» — «Я согласен на любые условия, — поспешил его заверить Пернатый Змей. — Говори». И незнакомый господин наклонился к нему и прошептал ему на ухо свое условие. Пернатый Змей подумал минуту и согласился. А тем временем Ариэль успел стать изгнанником и потерять все, что было положено ему по праву рождения. И стал прислуживать одному колдуну, который на самом деле был всего лишь жалким шарлатаном. И вот однажды в холодную рождественскую ночь, неизвестный господин привел к колдуну Пернатого Змея. И тот увидел слугу и возжелал его любви больше всего на свете. Но Пернатый был горд и заносчив, а Ариэль был робок и застенчив. Прошло немало времени прежде чем они встретились снова и случилось так, что Пернатый Змей предложил юноше сыграть в одну странную игру, никто толком не знал ее правил, а ставкой в этой игре была их жизнь. И Ариэль согласился. Это и было то самое условие, которое поставил Пернатому Змею господин в сером костюме. И игра началась, полная опасностей и приключений. Они шли по темным коридорам, где в сырых расщелинах гнездились змеи и скорпионы, они продвигались по пояс в грязи и протискивались в узкие проходы между камнями и всякий раз их спасение зависело только от подлинной силы их любви друг к другу. И был один закон, который они не могли нарушить прежде, чем игра окончится, они не имели права предаваться любви, хотя их и терзало страшное искушение нарушить запрет. И когда они увидели выход и побежали по направлению к свету солнца, пробивавшегося сквозь тьму подземелий, вскоре они оказались на поляне, залитой теплыми лучами солнца над которой клубились стаи бабочек с обсидиановыми лезвиями вместо крыльев, и так велико было их желание что они, — невыносимо резкая боль опоясала пылающим кольцом всю мою голову, я обхватил ее руками и согнулся в кресле с дикими воплями.

— Да, что с ним? Тэн, что такое? — я слышал голос Харди, громкий и причинявший мне еще большие муки.

Крис и Джимми пытались заставить меня разогнуться, но я только продолжал выть, сам не понимая, что происходит с моим мозгом.

— Принеси воды, — сказал Харди, — холодной и побольше.

Когда они приложили к моей голове холодное мокрое полотенце, мне не стало легче.

Крис, обнимая меня за плечи, звал меня по имени, умолял сказать, что случилось. Внезапно боль утихла, и я, распрямившись, помотал головой. На лицах у обоих был такой мучительный испуг, что мне стало стыдно. Собственно не произошло ничего страшного, просто приступ жестокой головной боли, похожей на ту, когда пробивая кость в мозг вонзаются тонкие бесчисленные обсидиановые лезвия. Почему я о них вспомнил?

— Все в порядке, Крис, — ответил я на вопрошающий взгляд моего друга, — ничего страшного.

Джимми недоверчиво покачал головой.

— Я вам рассказал, что знал и кажется, чего не знал, тоже, — добавил я в свое оправдание.

— Ничего не понимаю, — с горячностью параноика, обманутого в своих ожиданиях воскликнул Грэмм, — что за бредом вы занимаетесь, ребята, или вправду вы уже спятили?

Он изучающе посмотрел на меня, затем на Харди.

— Не понимаю я вас, — продолжал он, — как дети, придумали черт знает что, закончили диск, вот решим вопрос с деньгами и ну ее на фиг, эту комнату, надо дальше работать, а то так совсем можно…

— Вот видишь, Джим, — прервал его Харди, — это у тебя, а не у меня нет фантазии.

— Да ну вас к дьяволу, обоих, — он махнул рукой и кинулся к двери.

Крис взял мою руку и прижался к ней губами.

— Ты здорово рассказал о нас, малыш, — заметил он, — а Джимми просто придурок, маменькин сынок.

— Он нормальный парень, Крис, не то что мы с тобой. — возразил я.

— Никакой он не нормальный, не знает, с кем перепихнуться, вот и бесится, — грубо ответил Харди. — он мне просто завидует.

— Это ты не прав, — меня возмущало его несправедливое отношение к Грэмму. — он хороший парень, но ты пойми он по-другому воспитан, ему это неприятно.

— И плевал я на него, — возразил Харди, — а ты вообще не бери в голову. Они все думают, что я без них не обойдусь. Ошибаются.

Корпорация «Виста». Здание в виде неправильного многогранника с золочеными стеклами. Мы поднялись по лестнице и нажали код охраны. Никто не откликнулся, но двери открылись. Мы прошли сквозь них как сквозь врата ада и оказались на первом этаже в холле облицованном странным материалом наподобие пластика синевато-стального цвета. На гигантском экране прямо перед нами светилась надпись «Идеи правят миром». Все мы: и я, и Крис, и Джимми, и Флан, прилетевший только утром и явно не выспавшийся, и медлительный Холливуд были внезапно подавлены увиденным, никто не мог произнести ни слова. К нам подошли охранники в золотых комбинезонах. Парень лет двадцати, высокий и широкоплечий блондин с голубыми глазами, и его напарник в возрасте бритый наголо. Они сдержанно поприветствовали нас, и затем молодой сказал:

— Сожалею, господа, произошло недоразумение, господин Говард приносит свои извинения.

— В чем дело? — настороженно спросил Харди.

— Наверх могут подняться только двое, вот приглашения — он протянул нам две металлические пластины, на одной из них было мое имя, на другой Криса.

— Джон вас проводит, — он повернулся к напарнику и тот кивнул.

— Я протестую, — воскликнул Флан, вдруг выступивший вперед, — это безобразие, я адвокат, я обязан присутствовать.

— Извините, это запрещено, — твердо возразил голубоглазый.

— Заткнись, Микки, — процедил Харди сквозь зубы. — Пошли, Стэн.

Мы пошли вслед за бритоголовым наискосок туда, где, видимо, находилась дверь лифта. Когда он открылся, я увидел то, что и ожидал или почти то, что ожидал. Он весь был зеркальным, но без углов, это была правильной формы зеркальная капсула. Охранник вошел первым. Мы последовали его примеру. Он набрал код, и мы взлетели с такой скоростью, что меня затошнило. Крис был холоден и сосредоточен, кажется, он собирался биться до последнего.

— Ты помнишь, что сказал Холливуд, — прошептал я ему, выходя из лифта, — ничего не подписывай.

Он кивнул, и мы пошли по бесконечным коридорам пересеченными другими коридорами, сворачивая то направо, то налево, на стенах, в которые были вделаны мониторы, беспрерывно крутились демо, то вполне мирные, то кровавые. Я невольно сжал руку Криса, и он ответил мне тем же. Наконец нас подвели к стене, разделенной надвое с встроенной системой проверки.

Охранник попросил у нас приглашения. Он вставил их одно за другим в магнитные гнезда. Я уловил едва слышный звук, напоминавший лишь отдаленно какую-то старинную мелодию. Стена раздвинулась и мы вошли внутрь. Это был не кабинет, а по видимости комната для приема посетителей, просторная с картинами на стенах фисташкового цвета, и большим белым круглым столом посередине. За столом лицом к нам, положив перед собой сцепленные замком руки, сидел Председатель Совета Директоров, сам господин Говард. Я сразу же занялся тем, что попытался хотя бы приблизительно определить его возраст. Все же ему было не больше пятидесяти, хотя, возможно, я и заблуждался. Седых волос у него было достаточно, он был не красив и, скорее всего, южанин, судя по его орлиному носу и крупным немного жестоким чертам лица. Мы остановились в нерешительности. Говард, не сделав ни единого движения, продолжал смотреть на нас и вдруг дружески протянув руку, сказал:

— Присаживайтесь, Адель сейчас все приготовит.

Мы сели как под гипнозом. Я видел, что Харди заторможен не меньше, чем я. Я впервые видел его в таком необычном состоянии. Вошла Адель, выскользнув откуда-то из другого конца комнаты и подойдя к столу поставила большой поднос с кофе, маленькой загадочной бутылкой, напоминавшей флакон с ядом и крошечными пирожными. На подносе так же лежали зажигалка и пачка сигарет.

Я непроизвольно потянулся за ними, мне уже давно и мучительно хотелось курить. Говард понял мое движение и улыбнулся одними уголками губ.

— Здесь можно курить, господин Марлоу, у нас прекрасная система вентиляции. Не стесняйтесь.

— Почему не пропустили всех остальных? — отойдя от своего оцепенения, спросил Крис.

— В этом не было никакой необходимости, господин Харди. Мы вообще в таких делах, как ваше, не работаем напрямую, у нас достаточно надежных посредников. Вас я согласился принять в порядке исключения, лишь потому, что вы мне искренне симпатичны, как впрочем и вы, господин Марлоу. Итак, не будем тратить время, рассмотрим претензии, которые были присланы JT music.

Крис, до сих пор сдерживавшийся, потянулся за сигаретой.

— Группа «Ацтеки» в лице четырех ее представителей заключила контракт со звукозаписывающей фирмой JT music, — предметом контракта была серия песен, которая должна была выйти на диске, получившем название «Пылающая комната». Как вам должно быть известно, господа, продукт под тем же названием, зарегистрированным три года назад, выпускает наша корпорация. Вы знали об этом?

— Понятия не имел, — заносчиво ответил Харди, и я счел за благо промолчать о том, что кое-что слышал об этом задолго до выхода диска.

— Согласитесь, господин Харди, — возразил Говард, — что это проблема вашего адвоката.

— Мой адвокат в глаза не видел никаких упоминаний об этом вашем продукте, — тон его становился все более агрессивным.

— Это опять-таки проблема вашего адвоката, — с вежливой настойчивость повторил Председатель. — И потом я могу предъявить вам доказательство того, что данное название было использовано вами вполне осознано. «Мой друг, найди ошибку в их программе» — это слова одной из ваших песен, господин Харди, — он наклонился и вынул откуда-то из под крышки стола знакомый до боли диск «Пылающая комната». Достал вкладыш с текстами и, развернув его на нужном месте, положил перед нами. — Типичная хакерская наивность, — он довольно улыбнулся, — В наших программах не бывает ошибок, как их не бывает в самой жизни.

— Это случайность, — упрямо продолжал Крис с силой выдыхая сигаретный дым. — мы об этом ничего не знали.

— А вы, господин Марлоу, — вдруг спросил меня Говард, от чего я вздрогнул, словно очнувшись ото сна, — вы же является автором этого текста?

— Скажи ему, Тэн, — настойчиво напирал на меня мой друг, — ты ведь тоже не знал этого?

Синие глаза Говарда обратились на меня. Это был взгляд пронизывавший насквозь не безразличный и не холодный, но страшный в своей испытывающей силе.

— Я не уверен, — пролепетал я, — я только догадывался, но узнал только сейчас, это была случайность.

— Вы не умеете лгать, — снисходительно-добродушно ответил Председатель, — и это делает вам честь.

Я взглянул на Криса и понял, что он был не в восторге от этого замечания.

— Следовательно, — продолжал Говард, — вы намеренно использовали нашу торговую марку с целью привлечения внимания к своему продукту. За подобные услуги полагается платить.

Я вдруг вспомнил статью, которую показывал мне Бобби в Неаполе. Там дело было представлено совсем по-иному, Криса обвиняли в том, что корпорация заплатила ему за рекламную акцию. Я решил использовать это, как наш последний шанс.

— Простите, — начал я атаку, — но еще несколько месяцев назад в прессе все было воспринято совсем наоборот, высказывались предположения, что..

— Меня, господин Марлоу, — твердо оборвал мою речь председатель, — не интересует то, что обсуждается в прессе, предприятия нашего уровня руководствуются исключительно юридическими аспектами дела.

— Что ж, выходит нам придется платить? — спросил Крис все еще сомневаясь в собственном провале.

— Думаю, вы и сами можете ответить на этот вопрос, — сказал Говард и взяв с подноса три чашки разлил в них кофе. — Впрочем, мы могли бы договориться.

Крис оживился, а я почувствовал, как у меня по спине прошел холодок. Ничего хорошего такое высказывание явно не сулило.

— Ваши условия, — потребовал Харди.

— Для начала я бы хотел угостить вас кофе с суайтэ, — спокойно ответил наш оппонент.

Я с интересом следил за тем как он маленьким серебряным штопором откупоривает крошечную бутылку. Крышка была запечатана на совесть, но Говард справился с ней с удивительной легкостью. Его тонкие пальцы осторожно сняли пропитанную чем-то специальную обертку с горлышка. Когда наконец все закончилось, почти немедленно в помещении распространился удивительно нежный сладковатый запах эликсира. Это был запах, похожий на многое и одновременно не похожий ни на что, вызывавший мучительную потребность вспомнить что-то и заставляющий забыть обо всем. Крис с его чрезмерно развитым обонянием беспокойно заметался на месте, аромат явно не оставил его равнодушным.

— Что это за штука? — подозрительно и в то же время с любопытством спросил Харди.

— Это бальзам суайтэ. Его присылают нам наши партнеры из Центральной Африки. — Говард взял маленькую ложку и налил в нее темную жидкость, затем он смешал ее с кофе в одной из чашек. — Чтобы у вас не возникло подозрений относительно его безопасности, я выпью свою чашку при вас. — Он поднес кофе к губам и осторожно выпил все до единой капли. — Су ай тэ — это три слова, каждое из которых имеет свое значение. Су — означает тело, ай — душа, тэ — сила. Соединение первой и второй основы означает «жизнь», таким образом в переводе с африканского диалекта «суайтэ» означает «животная сила» или «сила жизни», как вам угодно. Вожди некоторых племен считают, что этот напиток дает человеку силы вытерпеть любые страдания. Но это, конечно же, всего лишь дикарская легенда. Впрочем, если обратиться к его целебным свойствам, то можно с уверенностью сказать, что некоторые недуги он исцеляет довольно эффективно. — Он снова отмерил нужную дозу, на сей раз для нас двоих, и, размешав все, как следует, подал каждому из нас по чашке.

Крис осторожно взялся за ручку и поднес чашку к губам. И в памяти у меня с внезапной отчетливостью всплыла строчка хрестоматийного стихотворения Клоделя «Труден лишь первый глоток». Меня охватило страстное желание остановить его, вырвать у него из рук чашку и выплеснуть ее содержимое, только не дать ему проглотить его. Взгляд синих глаз Говард был устремлен прямо на меня, и у меня возникла необъяснимая уверенность в том, что он догадывался о тех мыслях, которые пришли мне тогда в голову.

Крис помедлил еще несколько секунд и по примеру поданному Говардом выпил свою порцию. Очередь была за мной. Я взял чашку и, превозмогая отвращение и страх, проглотил ее содержимое. На вкус оно было достаточно приятным. «Будем надеяться, что мы не умрем сегодня ночью в страшных мучениях», — подумал я и настроился на продолжение разговора.

— Каковы же условия? — снова начал допытываться Харди. Его явно снедало нетерпение поскорее договориться с Говардом и спихнуть с себя эту проблему раз и навсегда.

— Условия весьма выгодные, господин Харди, — ответил Председатель, — от вас требуется только поставить подпись на одном документе, я вам дам его прочитать разумеется, если хотите, я даже приглашу адвоката, который при вас засвидетельствует сделку и даст вам все необходимые гарантии. Мы же со своей стороны отзовем все свои требования и дело будет закрыто.

«Началось», — с безграничным унынием подумал я, — «Поставить подпись — худшее из всего, что он мог нам предложить». Всю дорогу я повторял про себя слова Холливуда «Никаких подписей, ничего не подписывайте»

— Я хочу ознакомиться с документом, — заявил Харди, — немедленно.

— Секунду, — сказал Говард и нажал на кнопку на столе, которую я по неведению сначала принял за обычный дизайнерский изыск.

К нам вышла Адель, тоненькая, темноволосая девушка-секретарь, в лице которой было какое-то неуловимое сходство с ее боссом, так что ее можно было принять за его дочь или, по крайней мере, племянницу. Она молча подошла и положила на стол оригинал и две копии документа и исчезла. Говард протянул нам листы. Крис взял их и погрузился в чтение с таким азартом, какого мне у него еще видеть не доводилось. Я тоже посмотрел на текст на листе, призывая себя разобраться в нем хорошенько и в случае чего удержать моего друга от опрометчивого решения. Текст был составлен по всем правилам, в нем подробно излагалась история наших отношений с JT и их посреднической роли в отношении «Висты». Все ссылки на законы были проставлены, все детали учтены, и добавлялось только то, что при определенных обстоятельствах корпорация может отказаться от своей доли прибыли от проекта и подписи под данным соглашением и будут являться доказательством такового отказа и отсутствия каких бы то ни было претензий. Я не понял ни цели, ни смысла данной бумаги. В ней явно был скрыт какой-то подвох, какая-то темная зацепка, которую по видимости не всякий профессионал-адвокат смог бы разглядеть на скорую руку. К концу чтения у меня уже сложилось твердое убеждение в том, что подписывать его нельзя ни в коем случае.

— Я согласен, — вдруг с сияющими глазами сказал Харди, бросая листы на стол, — нас это устраивает.

Говард с удовлетворением улыбнулся.

Я пнул Харди ногой. Он нахмурился и посмотрел на меня в недоумении.

— Крис, я думаю, так спешить не следует, — попытался я его образумить, — господин Говард ведь не откажется предоставить нам время на размышления.

— Все в вашем распоряжении, — великодушно ответил Председатель.

— Я сейчас же подпишу это, — возразил Харди.

Я снова уже довольно жестоко пнул его ногой. Он не подал виду, что что-то почувствовал, и тогда снова появилась Адель.

Она несла великолепный прибор с черной авторучкой и печатями.

Поставив его на стол, она бесшумно удалилась. Говард взял ручку, поправил белоснежный манжет на запястье и поставил свои подписи на всех трех экземплярах.

— Но контракт заключался со всей группой, — вдруг вспомнил я эту подробность, решив использовать ее, чтобы воспрепятствовать тому, что не внушало мне никакого доверия, а со мной был заключен отдельный контракт и значит, я не имею право ставить свою подпись.

Синие глаза Говарда уставились на меня.

— Это не имеет значения, господин Марлоу, — возразил он, — достаточно подписи одного господина Харди, здесь все это прописано, — он указал мне место в тексте, где действительно было сказано, что документ может быть заверен подписью только одного из участников группы, и в этом случае считаться действительным. Мне было нечего возразить на это. Я с замиранием сердца проследил за тем, как Крис с небрежным спокойствием вывел на листе «Кристофер Аллан Харди». Говард взял все три экземпляра и на каждом поставил по две печати.

— Вам полагаются две копии, господин Харди, — сказал он, — мне же останется оригинал. Поздравляю вас, — добавил он с искренним удовольствием.

Он крепко пожал руку Криса, затем мою и сказал:

— А теперь по случаю нашего соглашения я бы хотел познакомить вас с нашей «Пылающей комнатой». — Он провел нас в конец кабинета в противоположную сторону той, откуда появлялась Адель, там оказалась дверь лифта, надо полагать персонального. Мы спустились на несколько этажей ниже и попали в просторный прохладный зал, с таким же экраном в центре, как тот, что мы видели в холле, только при ближайшем рассмотрении я увидел, что это не был просто экран, это был гигантский ноутбук, роскошный и весьма необычного дизайна.

— Наша продукция, — начал свои объяснения Говард, запуская программу, — выпускается под MAC. Это дает определенные гарантии качества и позволяет нам успешно защищать свою продукцию от попыток несанкционированного проникновения туда, куда должен вести только путь справедливости и честной игры. Секрет успеха «Пылающей комнаты» в частности заключается в том, что путь каждого игрока строго индивидуален и только им он может прийти к своей цели. Цель игры — войти в пылающую комнату, большего и не требуется, но еще никому не удавалось это сделать.

— Я слышал, что кое-кто сумел это сделать, — возразил я, вспомнив о бедняге хакере.

— Видите ли, господин Марлоу, любая попытка незаконным путем получить код входа приводит к поражению и вместо того, чтобы войти туда, куда вы стремитесь, все достигнутое вами подвергается полному уничтожению, аннулируется. Это прекрасная защита от любителей взлома, как юных, так и достаточно опытных, программа фиксирует все, что вы делаете, она является не только вашим проводником, но и вашим судьей. Ну, пожалуй, еще можно добавить, что игра может использоваться как для Сети, так и для бессетевого доступа, ее тип смешанный, но ближе всего он к квесту с элементами экшн.

— Чего ради все это делается, Господин Говард, — спросил я, сгорая от нетерпения узнать подоплеку всеобщего увлечения «Пылающей комнатой» в кибертусовке.

— Ради приза, — коротко пояснил он.

— И в чем он заключается?

— Победителю, если таковой найдется, корпорацией будет предложено место с окладом превышающим годовой доход директора солидной клиники. Нам нужны талантливые сотрудники, а для того, чтобы войти в «Пылающую комнату» требуется немалый талант и тот, кто сможет это сделать, сможет и предоставить нам идею проекта еще более прибыльного, чем этот. Ведь свойство таланта — никогда не останавливаться на достигнутом.

— А если этим победителем окажется несовершеннолетний, лицо, с которым запрещается заключать сделки такого масштаба?

— Это проблема разрешимая, есть множество способов, обойдя закон, сотрудничать в такой ситуации до момента, когда ребенок станет полноправным гражданином.

— Такая политика корпорации не вызывает возмущения общественности?

— Разумеется, конфликты возникают, периодически на нас подают в суд за то, что мы производим продукцию, опасную для психики и здоровья человека, но до сих пор нашим противникам не везло, не так-то легко в этом мире добиться от властей запрета на столь невинное развлечение.

Я и Харди, как завороженные, наблюдали за необычной плавно вращающейся заставкой на экране, на наших глазах охваченный пламенем разрушался тот самый замок с обложки, замок, который до крайности напоминал своими отдельными деталями реальный Замок Ангелов. Пламя не производило впечатления искусственного оцифрованного варианта, оно казалось живой, дышащей, но страшно инородной материей. Глаза Криса блестели от возбуждения, никогда не проявлявший интереса к компьютерным играм сейчас он мало чем отличался от энтузиастов-геймеров первой ступени. Заставка окончилась, и Говард набрал персональный код. Появившееся на экране изображение и строчки меню предлагали выбрать один из режимов игры, и я, с неописуемым ужасом глядя на экран, прочитал слово «Holocoust».

— Что это за режим, господин Говард? — спросил я указывая на экран.

Говард понимающе кивнул и сказал:

— Это означает, что игра будет идти не на жизнь, а на смерть, до полного уничтожения, в случае неудачи, мы уже получали достаточно недовольных отзывов по этому поводу, о том, что данный режим вызывает необратимую поломку жесткого диска, но пока что мы решили его оставить.

Крис смотрел на меня с изумлением.

— Вот это да, Стэн, ты выходит все знал, — в его глазах блеснул огонек злобы, настоящей, серьезной ярости.

— Ничего я не знал, — ответил я, — я понятия не имел. В первый раз все это вижу.

Харди молчал, переводя взгляд с меня на Говарда.

— Так что ж выходит, мы для этой игрушки саунд-трэки проматывали, а нас еще и на бабки развели за это.

Говард пожал плечами и запустил программу в режиме «Invisible Flame». Но ни я, ни Харди уже были не в состоянии дальше любоваться демонстрируемым нам совершенством. Говард заметил это и сказал:

— Я хочу подарить вам новую версию, на память о нашем взаимовыгодном сотрудничестве.

Он подошел к стеллажам, тянувшимся вдоль стен и достал с полки коробку.

— Это вам, господин Харди, — произнес он, вручив коробку Крису. Харди механически принял подарок, пробормотав невыразительную благодарность.

— Вас проводят, господа, приятно было с вами познакомиться, будем надеяться, что я еще буду иметь удовольствие когда-нибудь с вами увидеться. — вежливо пообещал Председатель и нажал на очередную кнопку. Мы направились к выходу. Там нас уже ждал Джон в золотом комбинезоне. Мы спустились на первый этаж, как только мы пересекли зону досягаемости, все, ожидавшие нас, вскочили с диванов и бросились нам навстречу. Нас засыпали вопросами, больше всех усердствовал Микки, Джимми, тряся меня за руку требовал, чтобы я немедленно все ему рассказал. Но ни я, ни Крис были не в состоянии произнести ни слова. Его терзали необоснованные подозрения на мой счет, меня невозможность оправдаться. Мы вышли из здания и подошли к машинам. Холливуд и Флан вынуждены были оставить нас в покое, но Дюжими сел вместе с нами. Крис, не говоря ни слова, сел впереди, рядом с Айроном.

Уже в номере Крис повалился на кровать. Джимми неотступно просил меня объяснить ему что случилось.

— Ну, как вы договорились, ну, хоть два слова, Тэн, — он подал мне бокал с импровизированным коктейлем, — выпей, выпей, — настаивал он, — это тебе мозги прочистит. Я уже было собрался поддаться на его уговоры, но в этот момент, Харди вскочил с кровати и, выхватив у меня бокал, поставил его на стол.

— Пошел к черту, Джим, иди отсюда к чертовой матери, ты меня понял, — заорал он, и, схватив несчастного Грэмма за плечо, вытащил его в коридор, закрыв за ним дверь на ключ.

— Ты меня предал, Стэн, — произнес он глухо и угрожающе, приближаясь ко мне, — ты все знал, ты меня подставил, они тебе заплатили, да? — он подошел ко мне вплотную. Не зная, чего ожидать, и не имея возможности что-либо предпринять, я только тихо ответил ему:

— Нет.

Внезапно он изменился в лице. И в его глазах появилось то самое выражение беспомощности и гнева, которое я запомнил навсегда вместе с удивительно наивной и жестоко-откровенной фразой: «Я хочу заниматься с тобой любовью». Я обнял его, прижавшись щекой к его шее. Он глубоко вздохнул и прошептал почти неслышно, но я различил каждое его слово, словно их произносили не его губы, а его бешено бьющееся сердце:

— Ты не предашь меня?

— Никогда, Крис, запомни это также крепко, как и мое имя.

Вечером пришел Джимми с бутылкой «Аттилы». Он аккуратно разлил его по бокалам и разъяснил нам, как его следует пить. Крис сделал пару глотков, и отставил бокал, поморщившись.

— Дрянь, Джим, — сказал он, — не пей, Стэн.

Мне стало неловко перед Грэммом, который, видимо, искренне рассчитывал на наше одобрение. Он смотрел на меня с волнением надеждой, хотя, по чести сказать, дегустатор из меня скверный. Я выпил половину и понял, что это предел, более отвратительный вкус у спиртного трудно было себе представить. Совершенно убитый горем Джимми, выпил свой бокал залпом и тут же проглотил половину лимона.

— Не так уж и плохо, — он пожал плечами.

Крис усмехнулся и добавил:

— Говарда на тебя нет.

— А что такого особенного у Говарда? — спросил Грэмм.

— Су-ай-тэ, — по слогам отчетливо произнес Харди. — Животная сила.

— Это что такое? — допытывался гитарист.

— Это бальзам, — пояснил я, — какое-то зелье центральной Африки. Он нас потчевал им перед тем как соглашение подписывать.

— Ну и как?

— Серьезно, — признался я, и в памяти моей вновь возникла сцена приготовления кофе с суайтэ и сладковатый запах настойки.

Крис сидел и слушал наш диалог с отсутствующим видом и вдруг заявил:

— Джим, от твоего пойла блевать тянет.

Он встал и быстро направился в ванную. Джимми посмотрел на меня с обидой.

— Подожди, он просто не в духе — сказал я и отправился вслед за Крисом.

Я приоткрыл дверь. Харди сидел на перегородке ванной с закрытыми глазами. Я вошел и прикрыл за собой дверь.

— Крис, что ты себе позволяешь? — спросил я, не скрывая своего негодование.

— А что? — он открыл глаза и посмотрел на меня. — Запри дверь.

— Зачем?

— Запри, я сказал, — потребовал он. Я повернул ручку. Крис встал и подошел ко мне. На его лице появилась хорошо знакомая мне усмешка, он взял мою руку и приложил ее к своей ширинке.

— Ты взвинчен, успокойся, пожалуйста, — сказал я, с удовольствием сжимая его член под туго натянутой тканью.

— Он что-то подсыпал нам, — тихо сказал Крис, — слышишь, Тэн, с тобой тоже самое, — он ощупывал меня, тяжело дыша от возбуждения.

— Там Джимми, — напомнил я, — он нас ждет.

— Заткнись, Тэн, — ответил он, прижимая меня к зеркалу, вмонтированному в стену. — давай, не ломайся…

— Нет, — я отстранился от него, — Крис, пока здесь Грэмм, он, конечно, свой в доску, но…

— Но что? — он наклонился ко мне, — да он только протащится от этого, он бы сам тебя трахнул, если бы ты дал, он же трус…

— Это не имеет значения, — возразил я, понимая нелепость спора, и с трудом справляясь с собственным желанием уступить ему немедленно, здесь же и плевать на Джимми с его «Аттилой»

— Тогда скажи ему, пусть валит отсюда, я его морду видеть не могу.

Я вышел из ванной и вернулся к Грэмму.

— Ну, как, — поинтересовался он, — что случилось-то?

— Да, ничего страшного, ему хреново, я думаю, тебе сейчас лучше уйти.

— Понял, без вопросов, — ответил Джимми с таким видом, что мне стало стыдно.

— Ты завтра не забудь в одиннадцать, — напомнил я.

— Спокойной ночи, я не забуду, — Грэмм удалился, оставив нас наедине. Я лег на кровать, мне было до крайности противно, что я невольно задел Грэмма и еще и выставил его вон, когда он рассчитывал весело провести время в нашей компании до самого утра.

Крис вышел из ванной и сел рядом со мной.

— Тэн, — сказал он хрипло, — я съезжаю, как от дури.

— Ничего, — ответил я, — это бывает. — Я выключил свет.

Крис лег и закрыл глаза. Казалось, что-то неуловимо изменилось в его лице. Еще резче стали линии профиля. Я лежал, глядя на разноцветное море блуждающих огней за стеклянной стеной. Все это удивительно точно соответствовало инверсии «Starway», нас колыхало звездное небо, а земля была только его отражением.

— Это правда, что индейцы умеют превращать жизнь в сон? — спросил я.

— Не знаю, — Крис повернул голову, — мать рассказывала что-то, я не помню. Я когда тебя увидел, у меня было… сдвиг какой-то что ли… я о тебе думал, я заезжал раньше, не отойду, пока своего не добьюсь, а когда получу, все сразу безразлично делалось, это как деньги, вот они есть и по фигу.

— Что же было, когда ты меня увидел? — переспросил я.

— Я приехал, спать лег, мы тогда два концерта отыграли, я не пил, даже сам не знаю, что было. Я думал, я спал, видел, как иду по улице, там, где жил раньше и знаю, что я тебя ищу, или даже у нас встреча, вроде назначена, и захожу в бар, я не помню, где мы договорись, забыл напрочь, а бар обычный, народ сидит, среди них Эмбер и ты, я вижу, что Эмбер мне машет рукой, подхожу к ней, а она говорит: «Он болен, не подходи к нему, ты заразишься» И стягивает у тебя с плеча рубашку и говорит «Видишь?» А я смотрю у тебя на плече такая штука странная, не тело, а как будто кусок камня, белый… Ты слышишь, Тэн, — Харди положил мне руку на лоб.

— Да, — отозвался я, — а что дальше было?

— Ничего, — ответил он, — я проснулся, позвонил в клинику, мне сказали, что с Эмбер все в порядке, ну я с ней говорить отказался. Что это было?

— Это тебя надо спросить. Я миф вспомнил о Пелопе.

— О ком? — переспросил Крис, закрывая мне ладонью глаза.

— О Пелопе. Это греческий миф. Он был сыном Тантала. Отец его убил и приготовил из его тела трапезу для богов.

— Зачем?

— Хотел проверить, всеведущи ли боги.

— Ну, и как? — продолжал Харди с интересом.

— Они все поняли и воскресили его, но одна богиня, в задумчивости съела его плечо. Тогда ему сделали плечо из слоновой кости. У его потомков навсегда осталось на плече белое пятно. Метка проклятия.

— Красивая байка, — задумчиво заметил Крис. — выходит, ты его потомок.

— Я? Нет, это невозможно, у меня не было в роду греков.

Он придвинулся ко мне, так что я почувствовал, как мое собственное тело нагревается от этого соприкосновения.

— Ты горишь, — прошептал я, — как мученики на костре.

Крис не ответил, он уже целовал меня, мне доставляла огромное наслаждение мысль о том, что мы оба испытываем одно и то же крепнущее и вытесняющее все остальные ощущения желание. Я подумал о Джимми и о том, что сказал Харди в ванной.

— Ты трахал его? — спросил я.

— Да, — ответил Крис, не уточняя, о ком идет речь, и меня поразило то, насколько должен был быть общим поток нашего сознания.

— И как?

— Нормально, — коротко ответил он, — занудно немного.

— А если мне попробовать? — я намеренно задал этот вопрос, даже и представлять не собираясь, как можно нарушить нейтралитет в отношении Джимми.

Крис остановился и покачал головой:

— Лучше девку, Тэн, меньше проблем на задницу.

— Не хочу от тебя отставать, — довольно язвительно возразил я.

— Я его позову, — предложил он с такой серьезностью в голосе, что я не сомневался, что он это сделает, продолжай я настаивать, — сразу прибежит, он на тебя глазеет, это у него после того, как он насмотрелся на нас в гримерке.

— На тебя, — уточнил я, — но не на меня.

Харди прижал меня к себе и прошептал мне в самое ухо:

— На тебя, Тэн, ты дашь мне вставить…

Я ничего не ответил, тогда он стал меня раздевать, медленно, со вкусом к самоистязанию, прорывавшимся в нем время от времени с пугающей настойчивостью.

Затем он подошел к куртке, которую, придя, бросил на кресло.

— Что это? — спросил я, приглядываясь в темноте к тому что он держал в руках.

— Наручники, — ответил он коротко и таким тоном, что я содрогнулся.

— Зачем?

— Я всегда хотел это попробовать, ты же не против, — он бросил на постель две пары наручников, поблескивавших в темноте холодным стальным светом. Крис разделся и лег на постель рядом со мной.

— Вытяни руки, — попросил он, я колебался, меня тревожило то, что я прекрасно знал, что мой любовник в состоянии аффекта способен сделать все, что угодно.

— Не заставляй меня дважды просить, — напомнил он мне строки моего собственного текста.

Я вытянул руки. Крис защелкнул кольцо наручников на моем левом запястье, а затем, продев их сквозь резную спинку кровати, защелкнул на правом. Я лег на живот и подумал, о том, что я плохо на самом представлял себе всю глубину его сумасшествия. Харди защелкнул тем временем кольцо на своем запястье.

— Откуда ты их взял, — поинтересовался я, когда он лег сверху, и я почувствовал, как меня всего пронизывает волнение, граничащее с болевым шоком по своей интенсивности.

— Одолжил у наших копов, — отозвался он, и свободной рукой раздвинув мои ягодицы, вошел резко, преодолевая мое невольное сопротивление, — давай, Стэн, теперь пристегни, — он вложил запястье в кольцо и я сделал то, о чем он просил. Мы оба оказались прикованными к кровати и друг к другу. Это не просто возбуждало, каждое его движение вызывало попытку освободить руки, и в ответ на нее еще больший напор, никогда еще безвыходность не превращалась для меня в столь жестокое удовольствие.

— Остановиться? — спросил Крис, когда я уже не мог больше молчать.

— Продолжай, — ответил я.

Но продолжения не последовало, он кончил, я выгнулся под ним, чтобы не дать ему выйти прежде, чем в меня не изольется все семя… Крис выругался и, затем смеясь, сообщил мне:

— Я уронил ключ.

— Ключ? — переспросил я, не сразу поняв, что произошло.

— Ну, да, от наручников.

Он перевернулся, и вытянулся на кровати. Я задал себе резонный вопрос, что же будет дальше.

— Может попробовать достать? — предложил я.

— Не выйдет, — возразил Харди, — провалился.

— Мы не можем здесь сидеть вечно, — возмутился я.

— Я могу вставлять тебе и без рук, — ответил он весело.

— Ты бы лучше поучился зубами замки открывать.

Ситуация была нелепая и забавная одновременно, почище, чем с бильярдными киями.

— Черт, и телефон на столе не достанешь, — сожалел Харди

— Кому ты звонить собрался, — спросил я не без иронии, — в службу спасения что ли?

— Джимми, он бы ключ достал.

— Нет, этого не будет.

— Да, конечно не будет, чего спорить-то. Выломаем, Тэн, эту хреновину.

— Придется.

Мы приготовились и с общими усилиями рванули на себя наручники, зацепленные за резьбу кровати, дерево не поддавалось, мы дернули снова. Безрезультатно.

— Вот дерьмо, — задумчиво произнес Харди.

Дорогая мебель порою создает неудобства.

— Джимми придет после того, как принесут завтрак, — заметил я.

— Хрен с ним с завтраком, если этот придурок вообще не придет…

— Придет в одиннадцать.

Мы оба заснули мертвым сном, не смотря на все трудности нашего положения. В 10 часов постучали с завтраком, Крис тоскливо посмотрел на дверь. Оба мы были довольно голодны. Что на него нашло вчера ночью, не знаю, но большего позора, чем лежать вдвоем на постели, укрывшись покрывалом, с прикованными к изголовью руками, я себе представить не мог. Крис крикнул ему, чтобы он взял запасной ключ. Джимми оказался более, чем понятлив, он выполнил просьбу немедленно и ввалился к номер. Увидев нас, он ужасно смутился и хотел выйти, но Крис продолжал командовать таким тоном, что ослушаться его несчастный, видимо, не посмел.

— Найди там ключ, ну, что ты встал как отмороженный, оглох что ли?

Джимми начал шарить под кроватью и нащупав ключ, сообщил нам:

— Нашел.

— Открывай давай, — потребовал Крис, кивнув на руки.

Джимми, страшно волнуясь, открыл замок сначала мой, затем Харди.

— Свобода, Тэн. Джим заходи попозже, часа через два — сказал Крис, освобожденный и явно не комплексующий по поводу нелепости происходящего. Грэмм понимающе покачал головой и поспешил нас оставить в покое.

— Чего ты его стесняешься, — спросил Харди, быстро собираясь, — он такой же кризанутый, только по-своему.

— Я не его, я себя стесняюсь, — пояснил я.

Крис усмехнулся и бросил мне джинсы.

— Пару раз выйдешь со мной на сцену, и все пройдет.

Завтра возвращаемся домой. Всех охватила настоящая эйфория по случаю нашего неожиданного и так легко давшегося успеха. Джимми был вне себя, Крис сразу потащил всех, включая и Микки, отпиравшегося из последних сил, в самое бредовое место на белом свете, даже упоминать о нем не хочу. Сказалась его детская привычка к самым диким выходкам. Можно было только сказать спасибо Айрону. Холливуд досконально изучил копию документа, и покачав головой заметил, что не видит в нем никакого смысла, но с законодательной точки зрения в нем все абсолютно правильно. Мне и до сих пор дьявольски интересно узнать, что это за махинация с торговой маркой и почему все так закончилось. Если им вовсе не нужно было содрать с нас эти деньги, то зачем они так настоятельно требовали разбирательства, если же нужно, — то почему вдруг без всяких условий, а я их не вижу нигде, и никто их не видит, — они вот так просто отказались от своих требований. Во всем этом есть немалая доля абсурда. Джимми весело заметил по этому поводу, что возможно Говарду просто хотелось познакомиться с рок-звездой и посмотреть на ее избранника (то есть на меня). Не думаю, что человека такого уровня, как господин Говард, могут интересовать подробности личной жизни Криса Харди. Надо подумать и над другим фактом — быть может, своей удачей мы обязаны откровенно антимонопольной политике корпорации?

Почему я ждал от этой встречи чего-то большего, чем просто быстрого разрешения финансового конфликта? Иногда, мне начинает казаться, что Грэмм прав и мы оба действительно ненормальные, и все же я чувствую себя, как подросток, тайно пробравшийся на атомную электростанцию и укравший кусок реактивного топлива.

После обеда Крис стал уговаривать нас с Джимми поехать с ним, погонять по шоссе, причем требовал, чтобы за руль сел Грэмм. По счастью, им не пришло в голову напиться перед этим достойным занятием. Я отказался. Харди был недоволен и спросил, чем я собираюсь заниматься в их отсутствие. Я ему объяснил, что собираюсь ознакомиться с игрой, в отеле есть такая возможность. Компьютер мне предоставили без особых проблем. Я взял подарок Говарда и приступил к его изучению. Оказалось, что у игры семь уровней, я решил начать с третьего. Мне предложили выбрать проводника. Я выбрал проводника невидимку. Провозился с третьим уровнем часа два, выбрался кое-как из подземелья, потеряв половину своих изначальных возможностей, после чего меня довольно быстро засадили за решетку. Я вышел из программы, собираясь поменять режим, мне хотелось запустить Holocaust. Но вместо этого мне довольно упрямо и нагло порекомендовали продолжить уже начатое и подумать, как освободиться. Вообще-то для обычной компьютерной игры это была дерзость неслыханная. Но тогда-то я понял, в чем заключался ее наркотический эффект, у игрока очень умело и очень грамотно формировалась императивная идея-фикс.

Я вернулся в тюрьму и провозился с поисками возможностей побега еще часа два. У меня например был выбор убить охранника и сбежать или найти другой способ, как только я собирался совершить убийство мне предлагалось принять во внимание, что на следующем уровне мне придется расплатиться за это по счету, поскольку я отнимаю жизнь у невинной жертвы. Таким образом, шел непрерывный психо-этический диалог, ставивший меня в тупик и доводивший до головной боли. Игру разрабатывали явные шизофреники, но затягивала она бесповоротно. И это еще, не учитывая невиданно высококачественной графики. Она была продумана и отшлифована до такого предела, что создавала у игрока эффект полного отождествления с реальностью игрового пространства. Никаких шлемов и перчаток не требовалось, чтобы ощущать чужую боль кончиками пальцев. Одержимый потребностью освободиться я все же пошел на преступление. И двинулся дальше. На некоторое время у меня возникло ощущение, что нет вокруг ничего кроме меня и моей цели, пока не пришел срок менять проводника. Следующий был мне явно враждебен. Оставалось только смириться. Необходимо было выбрать источники силы. Их было семь, семь вообще было каким-то заколдованным числом в этой игре. Проводник молчал, я выбрал наугад, и тут случилось нечто совершенно невероятное. На экране во всей красе развернулось графическое изображение от которого я застыл в тупом созерцании. Это был крест, точное изображение полученного мною на день рождения от Криса подарка. Пламенеющий крест Диего Эрреры. Я вскочил и вырубил программу, услышав шаги за спиной. Экран потемнел.

Это был Крис. Он подошел и молча взглянул на экран.

— Ну, как успехи, — спросил он, — впечатляет игрушка?

— Ничего, — через силу ответил я.

— Дай я гляну, — он протянул руку к клавиатуре.

— Нет, не надо, хватит, — внезапно воскликнул я, отталкивая его руку, — это бесполезно.

— Что бесполезно? — не понимая моей реакции, спросил он, — ты тут торчишь весь день, с нами не поехал, а теперь орешь, что бесполезно.

— Не надо, Крис, — умоляюще заговорил я, — это глупая, идиотская игра, ты же терпеть не можешь все это.

— Ну, посмотреть-то можно? — спросил он с настойчивостью ребенка, которого отгоняют от телевизора перед началом фильма ужасов.

— Нечего там смотреть, обычный квест, со всеми прибамбасами, ерунда в общем.

— Тем более.

— А если я тебя лично попрошу не делать этого, а? — в моем голосе появилась плохо скрытая агрессия. Я чувствовал, что готов его ударить, но только не дать ему увидеть то, что я сам видел несколько минут назад.

— Ты что, Стэн, мне ее подарили, я могу делать, что хочу? — он все больше выходил из себя.

Я встал между ним и клавиатурой.

— Я не дам тебе, слышишь.

— Да, я же могу купить ее в любом магазине, чего ты выпендриваешься.

Я ничего не мог ему возразить, но вместо этого, вынул диск и сломал его. Харди смотрел на меня с интересом и вдруг безумно расхохотался. Я вздохнул с облегчением.

— Ну ты придурок, Стэн, — воскликнул, тряся меня за плечи, — вот придурок.

У меня болела голова.

— Пошли есть, — сказал наконец Крис.

— Подожди, надо предупредить, что я ухожу.

— Да предупредят без тебя, идем.

В ресторане за ужином Харди с редким чувством юмора рассказал о нашей стычке Джимми. Грэмм хохотал, как сумасшедший, и вдруг сказал:

— Я же предупреждал, что игрушки — это вещь, сколько я этих квестов прошел, а всегда с кайфом. Хорошо помогает расслабиться.

— Да, нет, ты не понял, — продолжал Харди, — это как в мелодраме, Алисия, дай мне это письмо, я хочу знать что пишет Дон Родригес, нет, только через мой труп, Марко, ты не можешь этого знать… Что, Стэн, поехал окончательно?

— Надо Арчи позвонить, — вдруг вспомнил Грэмм, — он уже три часа ждет. Дай-ка я это сделаю.

Крис протянул ему трубку, и Джимми отошел от нас и сел на диван среди гирлянд декоративных роз, очевидно не желая, чтобы мы слышали как он будет перешептываться с басистом.

Крис взял мою руку и улыбнулся:

— Стучит на нас, видал, — он кивнул в сторону Грэмма.

— Ты не купишь «Пылающую комнату», — спросил я.

— Если ты так настаиваешь.

— Обещаешь?

— Слово Пернатого Змея, Ариэль.

6

Джимми обожал гоночные машины и, когда сел за руль, то по лицу его разлилось настоящее блаженство. Крис упал на пассажирское сидение и тут же стал искать музыку. Нажимал на кнопку настройки радио, пока не услышал надорванный голос Роберта Планта. Автомобиль сорвался с места и бесшумно вылетел со стоянки перед гостиницей.

— Поехали за город. — сказал Крис, — хочется проветриться.

— Мы и так почти загородом, — ответил Джимми, гостиница стояла у океана. — Чего Стэн не поехал?

— А черт его разберет, — угрюмо ответил Харди. — Знаешь, я уже давно не пытаюсь выяснить, зачем он делает то или иное. Бесполезно. Если он хочет что-то скрывать, то его можно пытать, все равно не расскажет.

Джимми хмыкнул, Крис помолчал несколько минут, куря и стряхивая пепел на пол, потом сказал:

— Он рассказывает то, что считает нужным. Но мне все-таки кажется, что он от меня что-то прячет. Что-то важное.

— Что? — полюбопытствовал гитарист.

— Не знаю. По-моему, он просто не хочет меня беспокоить. Как будто боится до смерти и не хочет пугать меня. А я не могу ему объяснить, что это все бред — меня не испугаешь я сам кого хочешь испугаю.

— Слушай, — вдруг спросил Грэмм, — а откуда эта сказка про бабочек? Ну про Ариэля и Пернатого Змея? Откуда он ее взял?

— Из головы — веско ответил Харди. — это про нас с ним, ты что, не понимаешь?

— Ну-ну, а что все это значит?

— Не знаю. Знал бы, все бы было по-другому. Я раньше думал, что Стэн знает, только не говорит ничего, а теперь понял, что и он не знает. Ну, может побольше, чем я, но главного — нет, не фига. Ладно. Жалко, что он не поехал.

Мимо проносились чудные пригороды Города Ангелов, похожие на яркие картинки, нарисованные талантливым, но бесконечно наивным художником.

— Крис, не дергайся. Чего ты страдаешь. — успокаивающе проговорил Джимми не отрывая взгляда от шоссе. — ты ведь его получил, так? Он твой. История, конечно, странноватая, но знаешь, мне кажется, что инверсия сексуальной ориентации — небольшая плата за такую редкую удачу, за такую любовь.

На «инверсию» Крис скептически поджал губы.

— Это да. Но я не то хотел сказать. Понимаешь есть еще что-то, поверх всего. Слушай, он тут дал мне прочитать рассказ одного парня, Эдгара По, классный рассказ, называется «Низвержение в Мальстрем». Там про рыбака, который попал в такую воронку в море, в водоворот. Ну и он там спускается все ниже и ниже, представляешь, такая огромная хреновина, черные отвесные стены из воды и все в полном молчании. И медленно.

— Я читал. — отозвался Джимми.

— Ну тогда ты понимаешь. Вот и я так себя чувствую. Как будто низвергаюсь в Мальстрем.

— Я когда на вас смотрю, мне иногда кажется тоже самое. — ответил Джимми и взглянул на Криса.

Дальше они ехали в полном молчании, Джимми смотрел на дорогу, Крис в окно.

Неизвестный ди-джей поставил уже основательно забытую, гремевшую два года назад песню с саунд-трека к фильму «Титаник». Крис терпеть не мог этой попсы, но тут он слушал, и его мучило страшное чувство, как будто эта незатейливая песенка и красивый женский голос выговаривавший простые слова, причиняли ему физическую боль. Он вспомнил одну девушку, которая была в него ужасно влюблена, как теперь понимал Крис, влюблена по-настоящему не в его голос и славу, а в него самого. У них был короткий роман, ему наскучило быстро, но пока еще все продолжалось, то она как-то сказала Харди, когда они сидели в какой-то забегаловке и слушали такую же дурацкую песню, а Крис морщился от отвращения, «Знаешь, — сказала она, — когда влюблен, то кажется, что все любовные песни, даже самые идиотские, написаны про тебя». Но Крис тогда не был влюблен. Не то, что сейчас.

— Я есть хочу, — вдруг сказал Джимми, когда песня закончилась. — Давай пожрем чего-нибудь.

— Давай, — откликнулся Крис, продолжая думать о песне и о той девушке с тусовочной кличкой Бонни, он так и не знал ее настоящего имени. Через пять минут по левой стороне дороги показался выезд к заправке, на которой была какая-то закусочная.

— Будем есть гамбургеры, — подмигнул Джимми, — может, ты вспомнишь молодость и успокоишься.

Крис рассмеялся. Джимми всегда действовал на него успокаивающе. Наверное, потому что они знали друг друга так давно, что всякое непонимание уже ликвидировалось этим привычным и покрывающим все знанием.

Они зашли в закусочную. Заказали по двойному гамбургеру. Крис попросил еще кусок пирога с абрикосами. Ели молча, жадно и не глядя по сторонам. Потом заказали еще. В этот момент в дверь ввалилась компания каких-то байкеров, человек пять, уже принявших на грудь и очень шумных. Крис увидел, как обслуживающая их девушка, хорошенькая шатенка с синими глазами поморщилась, на ее кукольном личике появилась гримаса страха и отвращения, и Харди подумал, что эти друзья здесь частые гости. Компания приземлилась за соседний столик, продолжая что-то выкрикивать. Крис точно был уверен, что их не узнают, хотя «Ацтеки», как и в свое время «Цеппелины» были очень популярны и в Америке. Но никто не знал, что они здесь, на Крисе были темные очки, так что вероятность, что эти козлы его идентифицируют была равна нулю. А Джимми всегда мог отговориться случайным внешним сходством.

Компания тут же принялась цеплять официантку, кто-то схватил ее за руки и попытался посадить к себе на колени, она вырвалась, и Крис перехватил ее умоляющий и совершенно безнадежный взгляд. Из-за прилавка появился хозяин, но двое тут же встали и оттерли его в угол. Крис и Джимми уже не ели, они смотрели на это безобразие, Крис видел, как у его друга проступает румянец на щеках.

— Я сейчас вызову полицию, — сказал хозяин неуверенно, — ребята, перестаньте.

Кто-то передразнил его, все расхохотались. Один, рослый и бритый наголо, прижимал к себе девушку, она отбивалась. Но при этом незнакомый байкер смотрел на Криса, в упор, словно ждал, когда он вмешается. Крис снял свои очки и встал. За ним поднялся Джимми. На него Крис не очень рассчитывал, несмотря на все тренажерные залы, Грэмм не умел драться и ужасно боялся повредить руки. У него это было на уровне рефлекса, с которым справиться он не мог. В любом случае у Харди был нож, но он был уверен, что у этих ребят может быть кое-что и похуже.

— А ну отпустите ее, козлы, — сказал он негромко, но звучно. В закусочной тут же воцарилась тишина, все смотрели на него, в синих глаза девушки стояли слезы. Бритоголовый тут же отшвырнул свою жертву, словно это был кусок пенопласта, девушка отлетела в угол и охнула от боли.

— Ты кто такой? — спросил бритый Криса лениво, — смотрите ребята, какой-то пидор из Европы будет нам указывать. Я тебя не знаю, говнюк и делать буду, что хочу.

Он неторопливо направился к Крису, в руке его сверкнул нож.

— Держите девку, ребята, — предупредил он. Один с огромным брюхом и соломенной бородкой, схватил официантку за руку и дернул ее вверх. Она застонала. Над ухом Криса тяжело задышал Джимми.

— Уйди — сказал Харди сквозь зубы. — отойди в сторону.

Как всегда перед дракой его сознание обострялось, как от понюшки кокаина, все краски становились ярче в несколько раз, звуки делались просто оглушительными, он чувствовал множество запахов, слабый аромат кофе и булочек, запах пота и страха, исходивший от хозяина, запах бензина и кожи от курток байкеров, пивной дух, которым несло от всей компании, только не от главаря, от него пахло чем-то чистым и холодным, Крис подумал, что так может пахнуть глыба льда.

Он достал нож, лезвие выскользнуло из чехла с той завораживающей масляной легкостью, которую он так любил. Бритый усмехнулся.

— Смотри, какая у нас игрушка. Видели, парни? Только не лезьте, один на один.

Белое лезвие сверкнуло у Криса перед глазами, он отскочил. Ему не было страшно, только весело. Ему казалось, что кровь пузыриться в его теле, как шампанское. Он сделал ответный выпад, его противник увернулся.

Грэмм смотрел, как Харди двигается, легко и гибко, и от страха и возбуждения у него стучало в висках.

— Ну давай, давай, — подбодрил Крис своего соперника, — что-то ты какой-то вялый, я начинаю скучать.

Бритый ощерился, словно это незначительное замечание действительно привело его в настоящую ярость, он с пугающей скоростью кинулся к Харди, но тот снова ушел от удара, с легкостью свивающейся в кольца змеи. И тут же оказался сбоку, его нож легко распорол кожаную жилетку противника и полоснул его по ребрам. Бритый взвыл от ярости и боли. Кровь капала на пол.

— Я тебя, убью, сука. — что он сделал, Джимми не понял, но в ту же секунду они оба оказались на полу. Главарь прижимал Харди к каменным плиткам, силясь дотянуться ножом до горла, Крис удерживал его руку. Наконец он резким рывком, Джимми видел, как выступили жилы у него под кожей, скинул с себя противника, и тот оказался на лопатках, нож отлетел в сторону. Крис сидел на бритоголовом верхом, держа свой нож у его горла.

— Я могу прирезать тебя, как свинью. — сказал он. — Я, пожалуй, это и сделаю.

Лежащий молчал, сверля взглядом Харди. Судя по всему, этими угрозами его было не сломать. И Крис это понял. Он видел, что друзья проигравшего уже тихо приближаются к нему, у кого-то был кастет, у кого-то нож, кто-то достал велосипедную цепь. Харди усмехнулся внезапно, от этой усмешки, безумной и жестокой, у Джимми сердце остановилось, и внезапно коротким движением распахнул на бритоголовом жилетку, надетую прямо на голое тело.

— Я тебе оставлю свой знак. — сказал он, — Знак Пернатого Змея.

Джимми хотел заорать «Крис, не надо!» ему чертовски не хотелось видеть, как Харди полосует тут этого парня, но не успел. Крис положил нож рядом и просто прижал ладонь к груди поверженного противника, чуть пониже левого соска. Все стояли, замерев и глядя во все глаза. От ладони Криса потянулся серый дымок, ужасно запахло паленым мясом. Бритый заорал от боли, пытаясь скинуть с себя Харди. Джимми смотрел, его мозг отказывался смириться с увиденным, на него напал какой-то ступор. Крис подержал ладонь еще несколько секунд, пока его жертва внезапно не замолчала. Глаза у бритого закатились, изо рта потянулась нитка слюны, голова стукнулась об пол с омерзительным звуком, напомнившим Джимми треск раскалываемого ореха. Крис отнял руку и встал. Подобрал нож. Посмотрел на остальных.

— Пошли вон, — негромко произнес он, — пока живы.

Через секунду в баре остались Джимми, Крис, девушка, хозяин и неподвижное тело. Харди подошел к официантке, которая сидела на полу, куда ее уронил исчезнувший брюхач, и протянул ей руку.

— Ты в порядке? — Спросил он. — Вставай.

Девушка, не отрывавшая от него расширенных глаза взялась за его руку так, как будто это была раскаленная ручка сковородки, но она должна была прикоснуться к ней. Харди легко поднял ее на ноги.

— Сколько мы вам должны? — спросил он негромко. Джимми понял, что он хочет своими простыми обыденными вопросами привести ее в чувство.

— Сейчас посчитаю, — механически ответила девушка.

— А с ним чего делать? — спросил хозяин так же механически.

— Полейте его водичкой, — посоветовал Джимми, у которого вдруг развязался язык, — очухается — уйдет.

Крис подошел к лежащему на полу бритому. Внезапно он произнес хрипло, вглядываясь во что-то с неподдельным ужасом:

— Джимми, пойди-ка сюда.

Грэмм подошел на левой стороне груди лежащего был ужасный багровый ожог — отпечаток ладони. Гитариста аж замутило от вида изуродованной плоти. А на левой какой-то неизвестный искусник во всех подробностях вытатуировал распятие. Тот самый крест, который Крис подарил Стэну. Крест Диего Эрерры. Крис смотрел именно на него.

— Пошли отсюда, — сказал Джимми, он вынул из бумажника первую попавшуюся купюру, вроде это было пятьдесят долларов и положил на стойку. Потом потянул Криса за собой.

Когда они уже отъехали в полном молчании миль на десять, Крис внезапно сказал.

— Только не говори Стэну. Ничего ему не говори, понял. Мы просто катались.

Джимми кивнул.

Дневник Стэнфорда Марлоу

Напрасно я думал, что все закончилось. Вчера позвонил Хайнц и попросил меня явиться и расписаться о своем прибытии. Дело будет продолжаться, пока не найдут убийцу. Продолжаться будут и допросы. Завтра я опять должен буду с ним беседовать. Когда я сказал об этом Крису, он помрачнел. Он, видимо, тоже рассчитывал легко отделаться. Кажется, его уже даже не радует счастливый конец истории с «Вистой». Но он задумал бороться с неприятностями своим обычным способом. Уйти в работу с головой, готовить новый проект. Требует, чтобы я писал тексты, оставшись один, я налил себе бренди, взял пачку сигарет, ручку, лист бумаги и сел за стол — не понимаю, как ему удается переложить на музыку и спеть то, что я сочиняю. Обычно работа строиться в группах по-другому. Пишется музыка, и под нее затем подгоняются слова. Вот уж действительно нетривиальный творческий союз. Я просидел часа полтора. Без толку. В голову не шло ничего, кроме воспоминаний о кофе с суайтэ у господина Говарда. Вроде бы он был солидный серьезный человек, что это за смехотворное увлечение африканскими панацеями. Я закрыл глаза и представил себе его лицо, с синими, пристально смотревшими на меня глазами, то, как он осторожно откупоривал бальзам и отмерял порцию для каждой чашки. Дьявольское зелье. Помогает перенести любые страдания. Мне показалось, что я чувствую сладковатый запах бальзама. Мне стало жарко. Словно кровь нагревалась внутри тела. Я отхлебнул бренди. В голове был туман. Я наклонился над столом и размашисто написал на листе заглавие «Напиток Господина Говарда». На том дело и кончилось. Ничего более вразумительного я сотворить не мог. Мне пришла в голову идея пойти купить книжку о культуре центральной Африки. Идея была заманчива, если не считать того, что нужно было вызвать Бобби, иначе Крис снова будет в ярости. Звонить Бобби и просить отвезти меня в книжный магазин мне не хотелось. Можно было правда совместить полезное с ненужным и заехать по дороге в какой-нибудь магазин под предлогом, что мне необходимо приобрести кое-какие личные вещи, потом отправиться с ним пообедать куда-нибудь. Мне было искренне жаль шофера. Не знаю, было ли ему комфортно сидеть со мной за одним столом. Несмотря на то, что Харди за последние три месяца накупил мне такое количество барахла при посредничестве Марты, что я и половины из него припомнить не мог, мой гардероб был в плачевном состоянии. Черное пальто и джинсы, водолазка и три рубашки, это все, чем я преспокойно обходился. Харди постоянно подвергал критике мои эстетические пристрастия, напоминал мне о золотых пряжках и кольце, которое я надевал исключительно по его требованию, поскольку всегда глядя на него вспоминал нелепый перстень одного из знакомых отца, который он любил демонстрировать окружающим, картинно размахивая у себя перед носом рукой. Он уверял, что это подарок представителя старинного французского рода, к которому якобы принадлежал легендарный Жиль де Рец. Отец иронически щурился и добавлял к этому:

— А так же его незаконнорожденная сестра Жанна д'Арк. — Откуда он взял, что последняя была сестрой средневекового злодея, я так и не узнал. Мне трудно было представить себе отца читающим «Геенну Огненную».

Я посидел еще полчаса, допил бренди и сказал сам себе с укором: «Стэн, ты скоро сопьешься».

Бобби я звонить не стал, и на свой страх и риск решил отправиться в магазин в одиночестве. Погода была сырая, Айрон вышел со мной покурить. Шел мокрый снег.

— Передайте Крису, что все в порядке, если он вернется раньше меня, я за книгами, — сказал я ему.

— Конечно, — заверил меня телохранитель и я со спокойной душой пошел в город.

Такси подъехало, я сел назвал улицу, и вдруг, решив действовать наверняка, спросил нет ли где-нибудь магазина, специализирующегося на литературе о странах Африканского континента или, по крайней мере, литературе восточного профиля. Мне нужен был широкий выбор. Водитель задумался и наконец ответил:

— Есть кое-что, я там живу недалеко, поэтому обратил внимание, это на S***.

— Давайте туда.

Мы поехали.

Я никогда не был в той части города. Там не было ни дорогих магазинов, ни высотных зданий, ничего, из того, что привыкаешь видеть в центре и элитных районах. Дома были невысокие, кое-где полуразвалившиеся, с мусором, вываленным прямо на тротуары, где-то что-то перестраивалось, мы миновали убогого вида стадион и какой-то оздоровительный комплекс и выехали на рыночную площадь.

— Мне тут не проехать, вы уж извините, — пояснил шофер, — а вам недалеко, как перейдете улицу, завернете вот за тот дом, ну, где Макдоналдс, там дальше увидите ваш магазин. Добра там этого папуасского хоть отбавляй, вуду всякие, перья, кольца, ну и книжки там на втором этаже. Эх, жаль денег не хватает отсюда уехать, в таком дерьме завяз. Вы только поглядите, — он с досадой указал вперед через стекло на расстилавшуюся перед нами печальную картину.

— Спасибо, — ответил я и заплатив вышел.

Но он приоткрыл дверь и крикнул мне в след:

— Вы поосторожнее, здесь небезопасно.

«Спасибо за заботу» — подумал я и махнул ему рукой.

Перешел улицу и пошел по направлению к забегаловке. Магазин был двухэтажный у входа стояла компания непотребного вида. Я прошел мимо и вошел внутрь, зазвенел колокольчик. Я оказался в полутемном помещении, битком забитым предметами неизвестного назначения, амулетами, посудой, шкурами, перьями, все было похоже на подделку, но при желании возможно было отыскать здесь и что-нибудь подлинное. Ко мне подошла девушка с волосами, заплетенными в тонкие бесчисленные косички и огромной серьгой в правом ухе.

— Что вас интересует? — спросила она, извиваясь всем телом и поджимая ярко накрашенные губы, на ней было короткое, слишком короткое кожаное платье с вырезом, выставлявшим на обозрение ее великолепный бюст. Я напряженно задумался. Она терпеливо ожидала ответа, выставляя вперед то правую то левую ногу в ажурных черных чулках.

— Мне нужны книги по истории или культуре центральной Африки.

— А это на втором этаже, там их полно, вас проводить?

— Не надо, я найду.

Я прошел наверх, там ко мне привязалась следующая «принцесса». Блондинка с серьгой в левом ухе и в шортах. Я вежливо попросил оставить меня в покое и дать мне возможность сориентироваться самостоятельно. Она обиженно удалилась. Я подошел к полкам у окна и стал разглядывать корешки книг. Окно выходило как раз на улицу, где у входа продолжала тусоваться компания мелких нарко-диллеров. Теперь их было уже пятеро. Я присмотрелся повнимательнее, и мне показалось, что вновь пришедший парень в синем плаще кого-то мне напоминал. Да, я не ошибался, я убедился в этом, когда он повернулся, так что я смог увидеть его лицо. Это был тот самый советчик, который подвозил меня после того, как я сбежал от спящего Криса, тот, что рекомендовал мне коньяк с чесноком. Похоже, он был у них главным. Я отошел от окна и продолжил изучение содержимого полок. Порывшись еще немного, я обнаружил брошюрку под названием «Кама-сутра Центральной Африки». Я позвал девицу, заплатил и спустился на первый этаж. Ее компаньонка уже поджидала меня у лестницы.

— Успешно? — поинтересовалась она.

— Вполне, — ответил я — хорошее у вас заведение, тихое.

— Только скучновато здесь, — протянула, она начав извиваться, — А вы студент?

— Бывший, я уже закончил. — ответил я, уставившись на ее неотразимый бюст. Она смотрела на меня с интересом, и вдруг ее глаза расширились и она, сцепив руки, воскликнула на весь магазин:

— Нет, я вас узнала, вы тот парень, о котором во всех журналах писали, я вашу фотографию видела, какая прелесть!

Меня охватила досада. А девица продолжала, экстатически ломая руки:

— Как вас зовут, сейчас сама вспомню, Стэн. фо… Стэнфорд, мы еще с Нэсс так смеялись, странное имя, а правда, вы с Крисом Харди живете, это так здорово, я знаю, это неприлично так вот спрашивать, ну, скажите мне, как он, он, наверное, такой страстный, я так по нему с ума сходила, когда его увидела в первый раз, а Нэсс вообще на нем помешана, ой, надо ее позвать… — она уже открыла рот собираясь оповестить о своем открытии подругу, но я схватил ее за руку и, наклонившись к ней совсем близко, сказал:

— Не надо, не надо, пусть это будет нашей тайной, как тебя зовут?

— Стэлла, — закатывая глаза, шепотом ответила девушка.

— Ты меня поняла, Стэлла, — продолжал я обхватив ее за талию, — это тайна.

— Ах, конечно, — она прижалась ко мне, расстегивая рубашку и запуская руку внутрь. — ты такой симпатичный, ты мне сразу понравился, пойдешь со мной? — она поцеловала меня в шею.

Я осторожно оторвал ее от себя.

— Не сейчас, я спешу, мы как-нибудь договоримся.

— Ну, ты мне обещаешь, — продолжала она, — ты меня трахнешь, пообещай.

— Обязательно, у тебя роскошная грудь, — от комплемента она глубоко вздохнула, и собралась расстегнуть платье.

Ситуация затягивалась и я начал опасаться, что Нэсс не услышав до сих пор звона колокольчика, выйдет посмотреть что происходит.

— Я тебе обещаю, — сказал я наконец, удивляясь насколько правдоподобно и беззастенчиво я научился врать за последнее время. — как тебя найти?

— Я всегда здесь, до самой ночи, приходи, когда захочешь, — она опять повисла у меня на шее. — я всегда для тебя…

— Договорились, я приду, — я отстранил ее и направился к выходу.

— Хочешь я тебя с Бони познакомлю, это наш хозяин, он сейчас приехал, тут стоит, он очень ничего, — предложила она, провожая меня до двери.

— Лучше потом, я сейчас не могу, — я распахнул дверь и намеренно громко захлопнул ее за собой. Компания оглянулась на меня как по команде. С минуту я и Бони смотрели друг на друга, а затем он щелкнув пальцами закричал:

— Эй, добро пожаловать, как дела!

— Нормально, — отозвался я.

— Ищешь что-нибудь? — он быстро отделился от своих приятелей и подошел ко мне.

— Я уже все нашел, — сказал я показывая на «Кама-сутру».

— Прикол, — проконстатировал, — у тебя что, не в порядке?

— Да нет, мне для дела нужно, — возразил я.

Мне было до неприличия любопытно, как скоро он совершит тоже открытие, что и Стэлла.

— Ты куда собираешься, свободен? А то я подвезу.

Не знаю, что на меня нашло, но вместо того, чтобы отделаться от него как можно скорее, я пожал плечами и сказал:

— Поедем куда-нибудь.

— Молодец, — сказал он одобрительно, похлопав меня по плечу. — сейчас соображу, так в «Moonhaunt», классное место.

— Может, куда попроще, — предложил я.

— Как скажешь, едем ко мне.

Я кивнул и мы провожаемые несколько подозрительными взглядами приятелей Бони сели в его Volvo. Рекламные наклейки он уже ободрал и машину перекрасил, так что вид у нее был весьма приличный.

Бони рулил одной рукой, другой постоянно то прикуривая сигарету за сигаретой, то роясь кармане в поисках ключей, то переключая кнопки магнитолы.

— Слушай, ну ты супер, — сказал он, чуть не долбанув кого-то, — вот я прифигел, сам Змей на тебя подсел, далеко пойдешь. И музычка у вас классная получилась, я прям каждый день слушал, сейчас найду что-нибудь. — Он стал искать, не передают ли где-нибудь хиты «Ацтеков».

— Откуда ты про Змея знаешь? — спросил я, пораженный его высказыванием.

— Да его так все называют, не знаю, кто придумал — Змей и Змей. Во! чумовая песенка, — он включил радио погромче, это была композиция «Я узнаю твое лицо» безмерно почему-то нравившаяся самому Крису. Бони покачивал головой, время от времени подпевая. Он производил впечатление буйно помешанного. Впрочем, я сознался себе, что его восторг мне скорее приятен, чем наоборот.

Простота, с которой он отозвался о нашей истории меня немного успокоила. Видимо, он не усматривал ничего особенно в том, что узнал из газет, но для того, чтобы понять причину этой псевдодемократичности нужно было хорошо представлять себе что такое Бони, приторговывавший снадобьями для импотентов, сдающий внаем Нэсс и Стэллу, рекламировавший любое дерьмо, какое попадется под руку и вряд ли могущий протянуть без дозы три-четыре дня.

— А ты сразу мне понравился, — бросил он, взглянув на меня искоса, — есть что-то в тебе, так вообще не зашибенное, но цепляющее. Ты его или он тебя трахает?

— Может, оставим эту тему, — холодно ответил я.

— Да как скажешь, но все равно, классно, — он взвыл под последние аккорды песни и резко крутанул руль. Мы въехали во двор, точнее, в тесное пространство между тремя домами.

Бони вышел и пошел к двери, обычный жилой дом, впрочем, как потом выяснилось квартира здесь была только фиктивным местом его пребывания. Он вернулся через пять минут и сказал мне:

— Никого, вылезай.

Я поднялся за ним на третий этаж, на лестнице было довольно темно, он поковырял ключом в двери. Мы вошли в темную полупустую квартиру с тремя комнатами и разрушенной ванной, казалось ее собирались ремонтировать, но так и оставили до лучших времен.

— Да, хреновая дыра, — произнес Бони, присоединяясь ко мне и в полной прострации созерцая осыпающиеся стены, — это тебе не у миллионера на постели с чистым бельем.

— Заткнись, — ответил я, и прошел дальше. Там, где полагалось быть кухне, творилось тоже самое, чтобы не сказать хуже. В квартире было холодно, сырой промозглый воздух от которого бросало в дрожь. Я прошел в комнату. Там оказался диван и пара стульев, на полу стоял MAC и валялись коробки от игр. Я искал среди них знакомую упаковку, но ее не было. Бони стоял в дверях и следил за мной.

— Что, интересуешься? — спросил он, подходя ближе, — я тоже люблю это дело.

— У тебя есть «Пылающая комната»?

— Да, только джавелл, на целую бабок не хватило, — он выкопал откуда-то диск без упаковки. — Хочешь поставлю, покажу, куда я вломился?

— Нет, — ответил я.

Он разочаровано бросил диск в общую кучу.

Я сел на диван и закурил. Бони поставил стул и сел напротив меня.

— Дай покурить, — я протянул ему пачку и зажигалку, но он уточнил, — нет, от твоей.

Для меня была невыносима мысль делить сигарету с кем-либо, кроме Харди.

— Я этого не люблю, — пояснил я.

— А, — протянул он с неудовольствием, — брезгуем?

— Нет, просто не люблю и все.

Он натянуто улыбнулся.

— Ты извини, тут жрать нечего, даже выпивки нет, — виновато объяснил Бони.

— Не важно, я не хочу ничего.

— Знаешь, что — вдруг сказал он, — я вот думал всегда, что я крутой, ну я и правда многих имею, а девчонки у меня что надо, Ты Стэллу видал?

Я кивнул.

— Ну она в постели просто отпад. А когда я на тебя посмотрел, то понял, что я так, дерьмо недоделанное. Вот тебе повезло. Что ты со Змеем спишь, это само собой, но у тебя, понимаешь, что-то такое… не знаю как назвать-то…

— А ты никак не называй, — предложил я. — Скажи просто, что хочешь, чтобы я тебя трахнул. — я посмотрел на него пристально, не стыдясь и не сомневаясь в своих словах. Какая-то одержимость разрядиться наконец взяла во мне верх. Бони смутился, если это можно было назвать смущением, и отвернулся.

— Так выходит, я тебе заплатить должен? — спросил он все еще неуверенно.

— Нет, я сам тебе заплачу, считай, что я тебя снял.

Я оттрахал его так, словно это было моей служебной обязанностью. Ни на минуту не переставая думать о Харди, ничего не видя и не соображая.

Когда же он попытался поцеловать меня в губы, я отстранился с отвращением, меня тошнило от него и ото всего, что я делал, но это был еще не конец, впереди у меня было еще одно приключение.

Бони достал из кармана порошок и протянул мне:

— Нюхни, это без байды, очень круто, — порекомендовал он.

— Как-нибудь в другой раз, — возразил я.

— Тогда я сам, — он насыпал содержимое пакета на коробку от какой-то игры достал трубку и втянул четыре дорожки.

— Подохнуть не боишься? — спросил я его.

— Ни хрена, от этого только не встает иногда, но тебе это не грозит.

— Ладно, — сказал я наконец, — я пойду.

— Тебя подбросить может куда? — спросил он.

Я присмотрелся к нему и счел за благо поискать кого-нибудь другого.

— Сам доберусь — ответил я и собрался уже уходить.

Бони повалился на диван.

— Слушай, — окликнул он меня, — а чего ты себе тачку не купил, бабки-то есть, или тебя Змей возит?

— Не Змей, — отозвался я, — а его ангелы. Бывай.

Пройдя два квартала, я рассчитывал попасть на более или менее людную улицу, но вместо этого я только еще дальше углублялся в тупиковые переходы между старыми развалинами, гаражами и помойками. В конце концов я уперся в стену дома и решил уже повернуть назад, поскольку начинало темнеть. И тут я заметил у самой стены сидевшую на ящике девочку лет восьми. Она была в одной курточке и явно уже страшно замерзшая, чтобы согреться, она крепко прижимала к себе огромного черного ньюфаундленда, собака периодически добродушно облизывала ее щеки. Я подошел ближе и увидел, что она плачет. Она была совсем худенькая с большими карими глазами и светло-рыжими волосами, совсем бледная.

— Ты что здесь сидишь? — спросил я.

Ребенок посмотрел на меня испуганно, но все же ответил:

— Не знаю.

— Что значит не знаешь, ты где живешь? — продолжал я допрос.

— Здесь, — он махнула рукой в сторону соседнего дома.

— А почему сидишь здесь? Это твой зверь?

— Это Чани, он бездомный, я хочу спрятать, чтобы его не увезли.

— Понятно. А домой ты почему не идешь?

— Мне тетя сказала погулять, я всегда гулять выхожу, когда Обри приходит.

— Это кто Обри?

— Не знаю, он мне не нравиться.

— Ну-ка вставай, — сказал я поднимая ее с ящика. Она дрожала от холода. Я снял куртку и завернул в нее девочку.

— Тепло? — спросил я.

— Да, а ты кто?

— Я? Стэн. А тебя как зовут?

Собака дотянулась до меня и лизнула мою руку.

— Джози, — она погладила ньюфаундленда. — а ты мне поможешь его спрятать?

— Постараюсь.

— Проводить тебя домой?

— Мне нельзя, пока Обри не уйдет.

— А когда он уйдет?

Она пожала плечиками, и лицо у нее сделалось до боли печальным.

— Может пойдем со мной погуляем?

— Не могу, я есть хочу, когда Обри уйдет, я пойду ужинать, так тетя сказала.

— У тебя не тетя, а просто чудовище какое-то, — у меня в голове не укладывалось все, что я слышал.

— Хочешь мы прямо сейчас куда-нибудь есть пойдем?

— А куда?

— Куда хочешь.

— В Макдоналдс.

— Ну пошли в Макдоналдс. Тетя-то твоя тебя не хватиться?

— Нет, она никогда меня не ищет. Я без Чани не пойду.

— Тогда бери его с собой.

Я взял ее за руку, собака, радостно виляя хвостом, поплелась вместе с нами, Джози держала ее за ошейник.

— Ты дорогу знаешь? — спросил я у нее.

— Да, вот, здесь и за этот дом, — пояснила она.

— А что кроме тети у тебя есть кто-нибудь, родители?

— У меня папа был, он работал в полиции, но его убили в прошлом году.

— Ты его любила?

— Да, он очень добрый был, когда мы вместе жили, тетя меня не выгоняла.

Мы вышли на улицу, у дверей забегаловки, Джози остановилась.

— Что с тобой? — спросил я девочку.

— Я без Чани не пойду.

— Ты есть хочешь?

— Хочу.

— С собакой нас не пустят.

— Я не пойду, — ребенок был на редкость упрям. Я не знал, как ее уговорить.

— Хорошо, давай сделаем так, ты подождешь две минуты, я все куплю, и оставлю на столе, а потом вернусь и побуду с ним, пока ты поешь? Согласна?

— Да, — ответила Джози.

Я все сделал как договорились и отправил ее есть, а сам взял Чани за ошейник и стал курить. Без куртки в одном свитере было прохладно. Вдруг Джози опять появилась в дверях с моей курткой.

— Ты нашла стол, там должен был быть зеленый ослик, как ты просила? — спросил я.

— Нашла, — сказала она, улыбаясь и протягивая мне куртку. — там жарко, а тебе холодно.

— Спасибо, — я был потрясен до глубины души.

Джози ушла есть, а я продолжал курить. Через пятнадцать минут она выбежала на улицу с гамбургером в одной руке и осликом в другой. Гамбургер она скормила Чани.

— Ну что, — спросил я, — как ты думаешь, ушел Обри или нет?

Она пожала плечами. Я снова завернул ее в свою куртку.

— Пойдем, я с твоей тетей поговорю, — я взял ее за руку. Мы побрели назад.

— А где твоя мама? — спросил я.

— Не знаю, у меня ее нет.

— Ты ее совсем не помнишь?

— Совсем.

— Я вот здесь живу, — она указала на плохо освещенную дверь.

— Ну пошли.

Она провела меня по темным лестницам, еще более темным и грязным, чем те, по которым я шел вслед за Бони и остановилась перед дверью.

— Звонок-то есть, — поинтересовался я, опираясь одной рукой на голову Чани, а другой, шаря вокруг двери.

— Он не звонит, — пояснила девочка и стала стучать в дверь.

Открыли не сразу. На пороге предстала женщина лет тридцати восьми в халате с размазанной по лицу косметикой. Она была недурна собой, но вульгарна неописуемо.

— Пришла? — сказала она хрипло, — а это еще кто? — она окинула меня презрительным взглядом, — опять притащила пса, веди его обратно.

Она уже собралась захлопнуть дверь, но я удержал ее ногой.

— Может быть, разрешите войти? — спросил я.

— Вы кто такой? — она попыталась вытолкнуть меня, но безуспешно. Я распахнул дверь и пропустив Джози с собакой вошел сам.

— Джози прижимала к себе ньюфаундленда и смотрела на нас обоих с испугом.

— Ну-ка иди отсюда, — крикнула она девочке. Джози послушно забилась в комнату.

— Вы что себе позволяете? — набросилась она на меня, — я сейчас в полицию позвоню, катитесь отсюда!

Я ждал, пока буря уляжется. А она продолжала угрожать мне полицией, осыпая меня ругательствами. Наконец она замолчала на минуту и, прищурившись, посмотрела на меня, а затем добавила:

— А, ты на девчонку запал, грязная скотина, я ее не продам, даже не заикайся.

Я дал ей выговориться и на эту тему.

— Ну, что встал, ты что не понял, давай вали отсюда.

Джози, которая, вероятно, слушала, затаившись в комнате, вдруг выбежала и кинувшись ко мне закричала:

— Не уходи, не уходи!

— Вот стерва сопливая, — воскликнула ее тетка и схватила девочку за руку, пытаясь оттащить ее от меня.

— Отпустите ее, — сказал я наконец, — мне нужно с вами поговорить.

Женщина выпустила ребенка и посмотрела на меня в ярости.

— Я хочу с вами поговорить, — повторил я, вероятно, выражение моего лица оставляло желать лучшего, поскольку даже эта особа перестала бесноваться и притихла. Я прошел в комнату. Не в ту, куда убежала Джози, а в соседнюю. Это оказалась спальня, постель была разбросана, на столе рядом были навалены остатки интимного ужина и недопитые бутылки.

Хозяйка прошла за мной и закрыла дверь.

— Что смотришь? Давно не трахался? — она снова посмотрела на меня с презрением. — Плати, я лягу.

— Сколько вы хотите? — спросил я ее, с трудом сдерживаясь, чтобы не дать ей пощечину.

— Сколько дашь, а больше, так еще лучше.

— Триста вас устроит?

Она посмотрела на меня в недоумении и взяв сигарету закурила.

— Что издеваешься?

— Нет, — ответил и положил деньги на стол. — Я хочу с вами поговорить.

— Ну, говори, — отозвалась она уже менее злобно.

— Я хочу поговорить о Джози, о вашей племяннице.

— Да никакая она мне не племянница, это брат мой, подох, на мою шею ее повесил.

— А где ее мать?

— Нет у нее никого, мать ее, шлюха, братца моего окрутила, а потом сбежала, а он с девчонкой и рад возиться, надо было в приют отдать.

— Что случилось с вашим братом?

— Башку ему прострелили, вот что, я две недели с ним мучилась, а теперь еще эта дрянь мне всю жизнь испоганила.

— Чем она виновата, тем, что она ребенок? Вы выгоняете из дома в одной куртке, чтобы порезвиться с каким-то ублюдком.

— А тебе что, ты что лезешь, это она тебе нажаловалась, стерва, — она повернулась к двери, но я оттащил ее и заставил силой сесть на постель.

— Вы понимаете, что я могу сообщить о том, что вы проделываете с ней, и у вас будут неприятности?

— Да, не будет, здесь никому дела нет, — сказала она, выдыхая дым с безразличным видом.

— Вы ошибаетесь, кое-кому до этого есть дело.

— Чего ты привязался, чего хочешь? Девчонку забрать? Бери — спокойствие с которым она говорила все это представлялось мне ужаснее, чем все кошмары, которые я мог себе вообразить. Я вспомнил Криса, его рассказ, никогда еще мне не было так жутко.

— Я не могу ее забрать, хотя и сделал бы это с удовольствием.

— А нет, так иди отсюда, достал меня уже, — она взяла со стола бутылку и допила ее.

— Что вы собираетесь делать дальше?

— Что делала, то и буду, а ее в приют отдам, хватит мне с ней возиться.

— Когда вы намерены это сделать?

— Когда захочу, тебя это не касается.

— Я оставлю вам свой телефон, вам нужны будут деньги, позвоните, я вам их дам, но при условии, что вы предупредите меня, когда решите отдать Джози, и еще одно, если с ней что-нибудь случиться, а я это узнаю, я вам обещаю, что я отрежу Обри член и засуну вам в глотку. Я думаю, вы меня поняли.

Я взял на столе оторванную этикетку от вина и карандаш и написал телефон Харди и свое имя. Вышел из комнаты и столкнулся Джози, тихонько сидевшей в обнимку с Чани.

— Не уходи, — попросила она потянув меня за руку.

— Она больше не тронет тебя, — пообещал я ей, — все будет хорошо, ты мне веришь?

— Нет, — решительно ответила девочка.

— Верь мне, — попросил я и опустился рядом с ней на колени, — мы с тобой еще увидимся, обязательно.

— Не уходи, — она тихонько заплакала.

— Ну, перестань, Джози, я же пообещал, у тебя теперь есть ослик, это значит я вернусь к тебе, — я прижал ее к себе стараясь успокоить.

— Ты не придешь, — всхлипнула она, — ты больше не придешь.

— Приду и очень скоро. Надо только потерпеть чуть-чуть.

— Возьми меня с собой, — попросила она обнимая меня за шею, — я хочу с тобой.

— Я сейчас не могу тебя взять, но я это сделаю, хорошо?

— Нет, — она упрямо держала меня не давая мне подняться.

— Хочешь я возьму с собой Чани? Ему будет хорошо у меня, а потом я приведу его обратно и он будет с тобой?

— А ты не бросишь его? — она посмотрела на меня заплаканными карими глазами.

— Конечно, нет.

— И ты придешь?

— Приду.

Я встал и поднял ее на ноги.

— Проводи меня, пожалуйста, — попросил я.

Она довела меня до двери и открыла ее, я взял Чани за ошейник и вышел вместе с ним на лестницу.

— Ты придешь? — еще раз спросила Джози.

— Обязательно. До встречи.

Я начал спускаться в темноте по ступеням. Джози прикрыла дверь и следила за мной сквозь узкую щелку, из который пробивался тусклый свет.

Я вышел на улицу. И пошел той дорогой, какой мы шли с Джози к Макдоналдсу. Через полчаса я добрался наконец со своим четвероногим спутником до автомата. Я набрал телефон Бобби. Крису я звонить не решился. Бобби откликнулся немедленно.

— Это Стэн, Бобби, я тут где-то районе F***, я назвал улицу, посмотрев на табличку на стене магазина напротив. Я вас жду.

— Сейчас буду, — заверил меня безотказный шофер, — что-то передать Крису?

— Ничего не надо, — ответил я и затем добавил, — скажите, что я звонил и скоро вернусь.

— Хорошо.

Я повесил трубку и стал ждать. Бобби приехал через сорок минут. Меня поразило то, с какой легкостью он ориентировался в лабиринте этих кошмарных кварталов. Выйдя из машины и увидев меня с собакой, он улыбнулся.

— Это Чани, — представил я ему ньюфаундленда, — мы с ним поместимся?

— Без вопросов, — ответил он и открыл мне заднюю дверь. Я пропустил вперед Чани и сам сел в хорошо натопленный салон кадилакка.

Бобби занял свое место, и мы покатили по ночному городу. При мысли о том, что сейчас Крис стоит в холле, выкуривая сигарету за сигаретой, я почувствовал себя негодяем. Однако в холле его не было. Я поднялся наверх, прошел в гостиную в сопровождении собаки. Крис вскочил мне навстречу, и я бросился в его объятия.

— Какая же ты свинья, Тэн, — сказал он, запрокидывая мне голову и целуя меня с ненасытной жадностью задыхающегося, глотающего последние остатки воздуха.

— Я знаю, — прошептал я, — я привел собаку, ты не против?

— Да хоть крокодила, Тэн, — ответил он, — мне все равно, я думал, что ты опять с этой девчонкой со своей.

Я подвел к нему ньюфаундленда, который тут же добродушно развалился у его ног.

— Его зовут Чани.

Крис нагнулся и потрепал его за ухом.

— Ты псих, — сказал он, разогнувшись, — всегда мечтал завести собаку.

— Видно, я тебе послан, чтобы исполнять все твои желания.

Он посмотрел на меня очень внимательно.

— А где ты был?

— Везде и нигде, — ответил я, не имея сил вспомнить все, что со мной случилось за день. — вообще-то я за книжкой ездил, — я протянул ему «Кама-Сутру».

Он пролистал ее и покачал головой.

— Черт с тобой, у меня есть отличный ужин, заказал в «Кордельере».

Ужин действительно был весьма нетрадиционный. Я подыскал так же кое-что для Чани, который не набросился, однако, на мясо, а с достоинством исследовал все, что ему дали, и только после этого начал есть.

Крис подливал мне шампанское, а сам пил исключительно бренди, открытое мною еще утром.

— Что с тобой такое, Тэн? — спросил он, придирчиво изучая мое лицо, — ты чем-то расстроен?

— Нет, — возразил я. — я могу кое о чем тебя попросить.

Харди склонил голову набок и улыбнулся.

— Доставь удовольствие, малыш.

— Если мне нужны будут деньги, я могу их попросить у тебя?

— Все, что у меня есть — твое, ты же знаешь. — ответил он немного разочарованно.

— Речь может идти о довольно крупной сумме, которую придется выплачивать в течении нескольких лет.

— Да, что случилось, объясни, — не выдержал он, бросив нож и вилку.

— Ничего, я только хочу знать, ты согласишься или нет.

— Конечно, — воскликнул он, — что угодно, а теперь рассказывай.

— Нет, как-нибудь потом.

— Ладно, — покорно согласился он, — любишь ты тайны и секреты.

Встал около двенадцати. Крис уже уехал. «Напиток Господина Говарда» не выходит у меня из головы. Может быть, Харди был прав, и он действительно подсыпал нам что-нибудь? Что-то изменилось в нас обоих, Крис, обычно развязный и открытый, стал временами замыкаться в себе. Я вижу, что он чем-то тяготиться. Поначалу я решил, что произошло то, что возможно и должно произойти рано или поздно, что он постепенно начал остывать и терять ко мне всякий интерес. Я даже не могу представить, чем это может кончиться, но в таких вещах всегда есть доля неотвратимости, бороться с которой нет никаких средств, да и не стоит. Я тем более стал относиться к этому предположению серьезно после разговора с Элис позавчера.

Я был один, пытался писать, ничего не выходило, когда позвонил Айрон и сказал, что прибыла мисс Андерсон. Я спросил, что ей нужно, он пояснил, что она собирается оставить кое-какие вещи, по договоренности с Крисом. Я дал согласие впустить ее, хоть мне и было это более, чем неприятно.

Элис вошла молча кивнув мне, за ней вошел молодой человек с башней коробок и свертков, которые он свалил по ее распоряжению на диван в гостиной, и тут же удалился. Я рассчитывал на то, что она последует за ним, но вместо этого она села в кресло и взглянув на меня уверенно и враждебно, заявила:

— Может, угостишь меня кофе?

Я пожал плечами и криво усмехнулся. Мне хотелось ее выставить, но сделать это открыто было как-то неудобно. Я прошел на кухню и принес оттуда чашку кофе.

Она взяла ее и сделав один глоток, поставила ее на стол. Я сел напротив и закурил.

— Можно сигарету, — спросила она с той самоуверенностью, которая была гораздо хуже всякой наглости.

— Пожалуйста, — ответил я и протянул ей пачку. Казалось, она обосновалась тут надолго. Закурив и положив ногу на ногу, она изучающе смотрела на меня. В черном костюме, почти мужского покроя, она выглядела еще более мрачно, чем обычно.

— Нравится тут? — спросила она окинув взглядом потолок и стены.

— Не жалуюсь, — ответил я.

— Еще не хватало тебе жаловаться, сорвал банк, получил все о чем мечтал, — откомментировала она ситуацию, так как она ее понимала.

— Это случайность, — возразил я, — дар Божий.

— И ты им пользуешься очень успешно. А Даншен был прав, что тебе только это и нужно было. Если с Крисом что случиться, тебе уж кое-что перепадет точно.

Ее тон постепенно начинал меня раздражать. За время моей жизни с Харди я привык ко многому, но некоторые вещи продолжали меня угнетать по-прежнему.

— Ни одной его жене это не удалось, а ты преуспел, — продолжала она, — хотя и ничего собой не представляешь.

— Даже если это так, это не дает вам право на подобные высказывания, — отозвался с той предельной холодностью, которая в любую минуту готова перейти в ярость.

— А что? Ты и пальца его не стоишь, тебе и не снилось сколько он заплатил за все это.

— Надо полагать, вы это себе представляете, — заметил я, сдерживая неодолимое желание вышвырнуть ее вон.

— Я видела столько, что тебе и не снилось. Я с ним пять лет и знаю его отлично. И уж я-то его понимаю лучше, чем кто-либо. Если бы он женился на мне, а не этой шлюхе Мерелин, тебя бы здесь точно не было.

— Чем же я вам так ненавистен, Элис? — спросил я, не имея возможности отказать себе в удовольствии узнать причину ее злобы.

— Из-за тебя он скатился туда, откуда я его пыталась вытащить и вытащила бы, если бы не его упрямство, — она потушила сигарету и выпила кофе. — Ему сейчас кажется главное, что его член подходит к твоей заднице, у него всегда были проблемы. Но рано или поздно это кончится. Он сорвется, он уже сорвался.

— Поэтому вы решили помочь ему отправиться за решетку?

— Я сказала, что слышала, и потом пари держу, что это он убил. Если бы не ты ничего бы не было, — в ее голосе прозвучала искренняя досада.

— Почему бы вам не поговорить с ним лично?

— Он меня слушать не станет, у него два занятия — работа и постель, больше его ничего не интересует.

— И что вы хотите от меня в связи с этим?

— Чтобы ты убирался отсюда подальше, оставил его в покое.

— Вы прекрасно знаете, что я этого делать не собираюсь.

Она встала и посмотрела на меня с вызовом.

— Ты слишком хорошо о нем думаешь.

— Возможно.

Элис направилась к двери. Я смотрел ей в спину. Она почувствовала это и оглянулась.

— Счастливо оставаться, — сказала она с удовлетворением.

Я дождался пока она удалиться, а затем позвонил Харди в студию.

— Малыш, я еду с Пэтом, — сказал он, — он привязался, чтобы я послушал его ребят, это не долго, я вернусь к восьми.

Я взглянул на часы, время было без двадцати четыре.

— Едем с нами, я пришлю Бобби, — предложил он.

— Нет, поезжай один, — ответил я.

— Что-то случилось, я слышу, Ариэль, — настаивал Харди, — выкладывай

— Ничего, все в порядке, — возразил я.

— Ты уверен? — переспросил он с еще большим недоверием в голосе.

— Конечно, поезжай.

Я отключил разговор и тут же набрал номер Джимми. Он ехал домой, как я и рассчитывал.

— Стэн, это ты? — он сильно удивился моему звонку, хотя и сам дал мне свой номер сразу после нашего знакомства.

— Да, мне нужно с тобой поговорить

— То-то срочное?

— Да, очень и конфиденциальное.

— Ну давай, заеду сейчас

— Нет, не надо, поезжай домой, я к тебе приеду сам.

— Что так серьезно?

— Вполне.

— Нет вопросов.

Я быстро собрался, спустился вниз, сообщил Айрону, что вернусь часа через четыре и взял с него клятвенное обещание, что он ни слова не скажет Харди о моем отсутствии. Айрон задумался на минуту, но потом пообещал. Я сел в машину и поехал к Джимми. Через полчаса мы с ним уже сидели в его квартире, набитой всякой экзотикой и курили трубку, точнее курил я, а он только время от времени подсыпал мне табак, превращавшийся слишком быстро в густой горьковато-пряный дым.

— Не тяни так сильно, от перебора бывает плохо, — посоветовал он мне.

— Зачем тебе все это, — я имел в виду трубку, — если ты не куришь?

— Иногда, так для разнообразия, — пояснил он.

— Что же стряслось, рассказывай, — потребовал он.

— Во-первых, ни слова о том, что я приезжал, Джим, — начал я. — Крису ни слова.

Грэмм понимающе кивнул, и у меня появилось подозрение, что возможно от Харди в мой адрес ему тоже приходилось слышать подобные замечания. Угораздило же его стать нашим исповедником.

— Я все понимаю. Ты не думай, — подтвердил он.

— Во-вторых, я хочу, чтобы ты все мне рассказал о Даншене, все, что знаешь, что видел, что слышал, и об Элис.

— Он журналист бывший, редактор какого-то раздела в «Колизее». Тебе Крис говорил наверно, как они познакомились. Он к нему пришел интервью брать. Ты знаешь, Харди интервью терпеть не может, обычно Арчи за всех отдувается, вот он недавно на сайте в пресс-конфернции выговорился, ему только дай про творческие планы и концепцию группы потрепаться, не остановишь. Раньше его еще как-то уломать можно было сняться вместе, а теперь даже это не удается. Энн приезжала как-то специально снимать нас, так он себе места не находил, еле заставили. Так Даншен к нему пришел, не знаю, как он согласился. Поговорили они, видимо, удачно, потому что потом Крис все радовался, что теперь хоть кто-нибудь его досугом займется, Даншен его сводил туда, сюда, познакомил кое с кем, но Харди это все ни к черту не нужно было. Тогда он ему предложил к астрологу съездить. Ну, эту историю ты лучше меня знаешь.

— А что он за человек?

— Да, кто его разберет, вроде нормальный тип, без вытрахов, интеллигент, или прикидывается, без семьи, живет в Y***. Это сейчас, а где раньше жил, не знаю, Крис ему хорошо платить стал сразу, я с ним мало сталкивался. Он как-то попытался нас покритиковать за поведение на сцене, но ребята его быстро заткнули. Не его это собачье дело. Ну а потом он стал за нас с прессой договариваться, у него связи, разбирается в этом.

— Это я все знаю, — ответил я, — может, еще что вспомнишь?

Джимми задумался.

— Да вроде ничего, с JT он прямо рвал и метал, все говорил, что это супервыгодный контракт, а в результате, чуть не влипли. Но это больше Микки вина, а не Даншена. Хочешь выпить, Стэн?

— Нет, у меня мало времени, я должен вернуться раньше Криса.

— Это он так тебя держит, во дает! — воскликнул Грэмм, — просто не вериться.

— Да не в этом дело, я не хочу, чтобы он знал, что я к тебе ездил, ты мне про Элис расскажи.

— Элис, это еще та штучка, кто бы не знал, как она к Крису в постель лезла, пока он ее не послал, она когда пришла пять лет назад, так от него не отходила, что только в сортир за ним не таскалась. А он ни в какую, не понравилась она ему или вообще не хотел, работа так работа, и никаких других отношений. Ну, у нас так не всегда получается, такой мир, Стэн, потом он женился, она чуть с ума не сошла, я думал она Мерелин убьет, ничего пережила, себя она все-таки больше любит.

— Как ты думаешь, не деньги были причиной?

— Может и деньги, она на деньги падка, даже слишком. Мне так сложно говорить, я бы ее выставил, не стал бы с ней дела иметь, но Криса она устраивает, если честно, то имиджмейкер она что надо, никогда никаких проколов. Она же с тобой работала для клипа-то, неплохо получилось.

— Да, неплохо. А не может, она быть с Даншеном связана?

Джимми уставился на меня растерянно, мой вопрос был для него явно полной неожиданностью.

— Погоди-ка, с Даншеном говоришь? Да ведь, точно, это же она Криса уговорила с ним встретиться, он мне как-то сказал, а и забыл об этом.

— А они поддерживают контакт, не заметил?

— Разговаривают иногда, а так больше не знаю, если они и встречаются, то где-то на стороне, по ним не скажешь, что они спят. Конечно, это и скрыть не трудно, если очень хочешь.

Я отдал ему трубку. Больше курить я не мог. Табак был довольно крепкий, а я, по выражению, Джимми уже «перебрал».

— Я сейчас кофе тебе принесу, получше будет, — заверил он меня.

— Вот, — он подал мне чашку, — это не суай…, как это там, он называется?

— Суайтэ, — подсказал я.

— Вот-вот, это не то, конечно, но тоже пить можно.

В связи с суайтэ мне вспомнилось приключение с наручниками. Я до сих пор чувствовал себя скотиной перед Джимми, и решил, что пора принести свои извинения.

— Я хотел извиниться, Джим, — начал я, — за наручники, нехорошо получилось, я понимаю, ты меня прости.

— Да за что? — удивился он просто и без смущения, — всякое случается, не портье же звать.

Я улыбнулся. А он внимательно посмотрел мне в лицо и спросил:

— Скажи, ты Криса любишь?

Я не знал, что ответить в первую минуту, и еще меньше соображал, зачем он вдруг задал мне этот вопрос. Для него больше, чем для кого бы то ни было, это было очевидно.

— Люблю, — произнес я.

Джимми кивнул и добавил:

— Да, не сомневался, рядом с вами сидишь как в микроволновке. А про меня он не говорил ничего?

— Что именно, он много говорил, Джим, — ответил я.

— Ну, так, я просто спросил. Мы же друзьями были, очень близкими еще вначале, как играть вместе стали, еще Арчи не было.

— Он мне рассказывал, — коротко ответил я.

Джимми понимающе кивнул.

— Я понимаешь, хотел тебе кое-что сказать, но я слово ему дал, а теперь жалею, ты-то это должен знать, дело серьезное.

Я ожидал, что сейчас он начнет рассказывать мне подробности их дружбы, мне не только это было не интересно, я знал, что это следует предотвратить и как можно скорее.

— Джим, — я подошел и положил ему руку на плечо, он смотрел на меня в недоумении, в котором сквозило настоящее волнение, — ты ничего мне не обязан говорить, и давай об этом не будем больше. Это не мое дело, и меня это не касается.

— Нет, Стэн, — он схватил мою руку и крепко ее сжал, — тебя это касается, ты даже не знаешь, что это было, а знать надо.

— Хватит, — меня уже довольно сильно угнетала вся эта сцена откровений, мне было смешно, я вспомнил школьный эпизод с моим приятелем Полом. Я был влюблен в подругу его сестры из старшего класса. Ее звали Мэрион. Он была великолепна, по крайней мере, нам тогда так казалось, она носила вызывающе короткие платья, курила и писала статьи о сексе в какой-то андеграундный журнал, она была умна и вполне свободна, демонстрируя это всем и каждому. Как-то раз после моих многочисленных просьб Пол пригласил меня на вечеринку, которую устроила его сестра. Мне было шестнадцать, Марион девятнадцать. Я танцевал с ней, на это она согласилась. Но когда мы перешли в темную комнату, недвусмысленно дала мне понять, что рассчитывать мне не на что. Я был слишком сильно влюблен, чтобы просто посмеяться над этой неудачей. Побыв еще немного, я собрался уходить, Пол увязался за мной и предложил немного погулять, мы забрели в парк, и сели под деревом, огромным ирландских древом легенд, простиравшим свои бесчисленные ветви во все стороны, Мэрион не выходила у меня из головы, а Пол, не закрывая рта, рассказывал мне про то, как еще в школе она была любовницей Саутвелла, преподавателя биологии, спокойного рассудительного бюргера-скептика. Я слушал молча, подавляя желание заткнуть ему рот, Пол сидел рядом со мной плечом к плечу и вдруг дотронулся рукой до моей щеки и спросил «Ты ее очень хочешь?». Я не ответил, я хотел так сильно, что подумывал о том, чтобы отвязаться от него под неоспоримым предлогом, зайти в кусты и воспользоваться единственной возможностью успокоиться. «Трахни меня, Тэн», — предложил он так легко и открыто, что я оглянулся на него совершенно не понимая, что он болтает. «Тебя?» — я переспросил, не веря своим ушам. Эта идея не приходила мне в голову. «Меня, — подтвердил он, — я, конечно, не Мэрион, но ты можешь о ней думать, когда будешь кончать, это почти так же, как если б ты ее имел». Он положил руку мне на спину, что-то произошло со мной, я понял, что он был прав, что лучше сделать то, о чем он говорит, чем истязать себя бессмысленным сожаление о рухнувших надеждах. Я был не первый, кто его трахал, но после этого мне стало легче. «Ну, как?», — спросил он, застегивая штаны, я пожал плечами: «Нормально». «Ты думал о ней?». «Нет» — признался я.

— Ты не понял, ты должен меня послушать, — прозвучал у меня над ухом голос Джимми, — это важно, Тэн.

— Я тебя слушаю, — отозвался я.

— Мы тогда ездили кататься, в Лос-Анджелесе, помнишь, ты не поехал, — сказал он, — мы с Крисом покатались вдвоем, и в одно кафе завалились, паскудное такое местечко, там компания, начали над девушкой издеваться, официанткой, Крис вмешался, я сразу понял хорошо это не кончится, он же везде с ножом ходит, он сцепился с уродом каким-то, надо было его оттащить, конечно, но он озверел окончательно, и уже когда завалил его, ужасно разозлился, я думал он его искромсает, а он взял приложил ладонь и он загорелся, понимаешь?

— Кто? — спросил я, не понимая, что он несет.

— Парень этот, у него горела кожа. — пояснил Грзмм.

— Что, у Харди зажигалка была, что ли?

— Не было у него никакой зажигалки, — Джимми говорил все громче, словно тщетно хотел достучаться до моего сознания, — Стэн, у него было ничего, пустая рука, а сгорело так, как будто железом каленым припечатали.

— Да, тебе показалось, — ответил я, уже полностью будучи уверен, что Грэмма заглючило после гонок.

— Нет, — настаивал он, — не показалось, а когда мы на подошли, у него слева крест был, татуировка, знаешь какой?

— Какой? — спросил я, подозревая, что он меня решил разыграть и посмотреть на мою первую реакцию.

— Такой в узорах ацтекских, как настоящий, такой же, как тебе Крис подарил, просто произведение искусства.

— Что ты сказал — переспросил я, пытаясь понять насколько то, что я слышу соответствовало тому, что я себе мгновенно представил.

— Я говорю, он был как будто положен на пластину, всю в орнаменте, ну в точности как у тебя с Кецалькоатлем.

— Пернатый Змей, — сказал я сам себе, — знаю его как самого себя.

— Ну, что скажешь? — он потряс меня за плечи.

— Не скажу, Джим, я не могу ничего сказать.

— Да объясни ты толком что же между вами происходит, Харди всегда был сумасшедшим, он меня один раз так двинул, что чуть нос не сломал, это я его оттаскивал в драке, но ты — то, Тэн, ты же еще не совсем спятил.

Он продолжал держать меня за плечи, на лице у него было написано, что он не оставит меня в покое, пока я не дам ему хоть каких-нибудь разъяснений.

— Я не могу объяснить, Джим, — я взял себя в руки и заговорил уже более спокойно, — я не хочу пересказывать всякие странности, ты тогда подумаешь, что я вру или цену себе набиваю, но Крис не совсем то, что ты о нем думаешь. То есть он не тот, за кого его принимают.

От своих собственных слов меня охватил настоящий животный страх. Я словно в конце концов сказал то, о чем лишь подсознательно догадывался уже давно.

— Не понимаю, — требовал объяснений Грэмм, — что значит не тот, а кто он?

Я взял голову Джимми в свои руки и притянул его совсем близко к себе, так словно собирался поцеловать его, и прошептал ему в самое ухо:

— Он демон, демон большого огня, огненный змей.

Джимми отшатнулся от меня и уставился мне в глаза с абсолютно бессмысленным выражением.

— Как это? — почти отсутствующим голосом спросил он.

— Вот так, не знаю, как.

Я рассказал ему случай в японском ресторане. Он выслушал очень внимательно, потом схватил со стола трубку и нервно начал ее раскуривать.

— Мистика, демоны эти, сказки про колдовство, — бормотал он себе под нос, — прав был отец, тысячу раз прав, как обожрешься всего, так к Богу потянет, или этажом ниже.

— Это не мистика, Джим, — возразил я, наблюдая, как он жадно втягивает дым и выдыхает его из ноздрей.

— Конечно, — продолжал он так же тихо, — все правильно, Змеи, Ариэли, Комнаты пылающие, если трахать друг друга до умопомрачения, все это начинает нравится. Сколько это можно выдержать, год, два? Ну от силы лет пять? А потом сразу на героин, и уже без проблем, деньги еще есть, но уже не стоит и вот тут хоть дьявол, хоть Змей уже неважно. Я всегда знал, чем он закончит. Я этого боялся, но, видно, от судьбы не уйдешь.

— Напрасно ты так думаешь, — отозвался я, без раздражения, но немного досадуя на то, что он так же непробиваем, как и все остальные.

— А я еще удивлялся, — говорил он уже погромче, усевшись в кресло, — он меня в Замок все таскал, по ночам, привел как-то и начал мне какую-то муру пересказывать про Хауэра какого-то, Конрада, что они там вытворяли, потом эта Эмбер в него вцепилась мертвой хваткой, вот была настоящая шизофреничка, все про миссию и про карму, он ее не слушал, но, видно, это заразно, как сифилис, через некоторое время проявляется, потом Даншен стал ему мозги крутить, а тут он с тобой познакомился. Я ничего, Стэн, ты пойми, но он же и тебя в свой бред втягивает, у него жизнь не сахар была, имели его все, кто мог, ты бы знал, как с ним разговаривали поначалу, да и со мной тоже.

— Это не имеет сейчас никакого значения, Джим, — заверил я его, — Крис не сумасшедший, он вполне в своем уме.

— Ты думаешь, — спросил он с отчаянной надеждой в голосе.

— Я уверен, я в этом не сомневаюсь.

— Ну, а если они все-таки докажут, что это он убил, что тогда делать-то будем?

— Не докажут, это не он убил, и мы это сами докажем.

— Что ты хочешь сказать?

— То и хочу, мы найдем убийцу, сами найдем. Пора мне, уже семь.

Джимми встал и протянул мне руку:

— Стэн, если что нужно будет, ты не стесняйся, я все сделаю, ради тебя и Криса, на все пойду.

— Спасибо, — я улыбнулся, пожимая его руку. — Об этом никому ни слова.

— Как могила, — подтвердил он.

Харди попросил меня что-нибудь почитать ему, что-то на него нашло. Я никогда не любил читать вслух, но тут мне даже понравилось. Читал «Завещание Оскара Уайльда». Я сидел на полу, Крис лежал, положив голову мне на колени и непрерывно курил. Странная идиллия. Мне вспомнилось замечание Барнса «История повторяется дважды, первый раз как трагедия, второй раз — как фарс». Похоже, что все было наоборот. Харди слушал очень внимательно. Время от времени, требуя разъяснений. Иногда его вопросы ставили меня в тупик.

— Что за ублюдок был его дружок, — спросил он, — свинья свиньей.

— Так получилось, — ответил я, — он соответствовал его идеалу.

— Идеалу? — Крис удивленно поднял брови.

— Он был красив, плюс общие интересы, литература, — пояснил я, сам впервые задумываясь над проблемой этой несчастной привязанности.

— И все? — продолжал допытываться Харди.

— Разве этого мало, ты же западал на это?

— Черт возьми, малыш, — сказал он, запрокидывая голову, чтобы взглянуть на меня, — я просто трахал их, попробовал бы кто-нибудь мне диктовать что делать…

— Крис, это другая культура, другие отношения, — возразил я. — и то полиция достает нас, а уж раньше все было гораздо сложнее.

Харди задумчиво смотрел в потолок.

— Что ты будешь делать, если меня отправят за решетку? — вдруг спросил он.

— Этого не будет, — ответил я, — даже думать об этом забудь. Ты же сам говорил, не так-то легко доказать твою причастность к убийству.

— И все же?

— Скажу, что мы убили вместе, пусть посадят обоих.

— Нет, — он резко поднялся и схватил меня за шею, — нет, ты не сделаешь этого, ты останешься на свободе, давай обещай мне, что так будет. Я написал на тебя завещание. Все будет твоим, Тэн, все деньги, дома, процент от продаж альбомов, все, что есть.

Не знаю, что произошло со мной в тот момент, но я вдруг воспринял его слова как прямое оскорбление, невольное и от этого еще более жестокое. Я снял его руку со своей шеи и встал. Крис смотрел на меня испытывающим тревожным взглядом.

— Мне не нужны твои деньги, дома, доходы от альбомов, мне ничего от тебя не нужно, — сказал я довольно зло и холодно, я почти не владел собой, — Элис тоже считает, что я сплю с тобой, рассчитывая что-то поиметь, и все остальные тоже, ты думаешь, ты покупаешь меня? Мне плевать на твои деньги, на твою славу, я ничего не хочу от тебя, кроме тебя самого, и лучше бы у тебя ничего не было, мы бы не сидели в таком дерьме.

Я взял сигарету и закурил. Крис молча сидел на полу. Внезапно он встал и обнял меня сзади, крепко прижимая к себе:

— Прости, я не то сказал, — произнес он тихо и покорно, — я не хотел тебя обидеть, я идиот.

— Ты не идиот, — возразил я, — ты думаешь то, что обычно думают в таких случаях, у меня нет ничего, у тебя есть все, тебе в голову не приходит, что я способен любить тебя и без всего этого, ты живешь в этом аду, ни на минуту не забывая о нем.

— Но ведь это не так? — спросил он, — ты мой, потому, что я — твой, да, Стэн, скажи это?

— Да, — подтвердил я.

Он разжал объятия и взяв меня за руку, подвел к постели. Он смотрел на меня с мучительным нетерпением, мне было все равно, что с нами будет дальше, мне было достаточно того, что сейчас его глаза выражали всю ненасытность его желания.

— Разденься, — глухо попросил он.

— Сделай это сам.

Он протянул руки и осторожно снял с меня футболку. Я проделал с ним тоже самое. Это было похоже на игру с огнем, страшным и грозящим пожрать нас обоих в мгновение ока. Я опустился на постель, и он снял с меня все остальное. Крис стоял надо мной, не двигаясь.

— Чего ты ждешь? — спросил я, чувствуя, как от его взгляда по всему моему телу разливается жар, подступая к горлу, удушающей волной. Крис сел рядом и, подняв мои руки, прижал их над головой к постели.

— Я нашел твои рисунки, случайно, — сказал он, наклоняясь ко мне и вглядываясь в мое лицо, — ты рисовал меня, Тэн, и мне это нравится, почему ты это скрывал?

— Это были наброски, — я улыбнулся, произнося эту ложь.

— Я не умею рисовать, — ответил он, проводя пылающей ладонью по моей груди. — но есть еще фотографии, ты позволишь мне, Тэн, только для меня.

— Нет, это даст новую пищу скандалу, он возобновиться.

— Я найду того, кто будет молчать.

— С одним условием, — сказал я, — я согласен, но с одним условием, ты познакомишься с Виолой Тиздейл.

Харди усмехнулся.

— Да, — наконец ответил он, — познакомлюсь.

Наша «сделка» состоялась. Я приехал после очередного «сеанса» у Хайнца. Вопросов о моей сексуальной ориентации он больше не задавал, но зато он нашел новую, не менее видимо для него увлекательную тему — мои взаимоотношения с Виолой. Не понимаю, как он до этого докопался. Боюсь, что он до нее доберется, а это уже совсем нежелательно. Вообще-то это, кажется, запрещено, она несовершеннолетняя, да и к Шеффилду никакого отношения не имеет. Но от этого любителя интимных подробностей чужой жизни, можно ожидать чего угодно. В конце концов, он поднимет всю необходимую информацию, узнает о том, что она дочь Томаса, а Томас осужден пожизненно, был и погиб во время пожара. Узнается то, что не осталось в тени во время процесса — моя причастность к этому делу. Это обеспечит мне славное будущее, и тогда я с чистой совестью сознаюсь в убийстве и расплачусь по счетам за все то, счастье, которое сполна было послано мне небом. Настоящий хэппи-энд в духе социальной драмы шестидесятых.

Приехал в два. Крис был дома и пил виски вместе с в высшей степени экстраординарной личностью в синем костюме, с перстнями на каждом пальце и серьгой в ухе, он был высокий, статный, светловолосый, с удивительными золотистыми глазами, я так и не выяснил были ли это линзы или его естественный цвет.

Крис представил мне его как Освальда, фотографа-датчанина, профессионала суперкласса. Я охотно поверил в это, заметив, как он посмотрел на меня, в его взгляде не было никакого любопытства, я был для него моделью, и не более того. Крис разговаривал с ним с трудом, поскольку Освальд по-английски изъяснялся весьма скверно, но все, что нельзя было понять на вербальном уровне, восполнялось его необыкновенно экспрессивной манерой речи.

— Я поклонник таланта Криса, — сообщил он дружески пожимая мне руку. — такой великолепный альбом. Вы написали песни?

— Да, но только тексты, — уточнил я.

— Прекрасный союз, я хотел бы пожелать вам успехов, — продолжал он на своем ломаном языке, — никогда не сдавайтесь, чтобы кто ни говорил. Наш век — век свободы и творчества.

Мы сели и побеседовали еще немного. Крис, разговорчивый и безумно возбужденный, рассказывал о съемках клипа.

— Да, да, — кивал головой фотограф, — чудесно, это было чудесно.

— Вот так, я его уговорил сниматься, — он имел ввиду меня, — а теперь фотографироваться.

— У вас это получится прекрасно, — заверил меня Освальд, потушив сигарету, — вы необыкновенно фотогеничны.

— Вот и я ему то же самое, а он не верит, — вмешался Харди и затем, притянув меня за рукав к себе, добавил почти шепотом: «Не стесняйся, он отличный парень, все как надо».

Меня чертовски интересовал вопрос, каким образом он собирается делать не студийные снимки и не сомневается в успехе. Судя по оборудованию, он был действительно специалистом высокого класса, как я впоследствии узнал, он работал на самые престижные агентства Дании и Швеции. Но больше всего мне требовалась уверенность в том, что все это не выйдет за рамки нашего узкого круга. Я спросил об этом Криса, когда Освальд на несколько минут отлучился, чтобы что-то еще взять из машины.

— Если он продаст фотографии, Крис, они будут растиражированы во всех журналах, я же не смогу никому в глаза посмотреть.

— Ничего он не продаст, — возразил Харди, — я выкупаю пленки, все подчистую, такое условие съемки, я за это дорого отдаю, но зато надежно.

У меня в жизни было не так уж много прецедентов, когда мне доводилось испытывать неловкость из-за чрезмерного внимания к моей персоне. Я ожидал чего-то похожего от этой ситуации. Но вышло иначе. Освальд оказался не только замечательным собеседником, не перестававшим развлекать меня во время съемки, но и на редкость гибким и тактичным партнером в работе, Криса он попросил удалиться, объяснив, что всегда предпочитает иметь дело с моделью один на один. Харди немного был этим недоволен, но пререкаться не стал и оставил нас наедине. Я не мог в тайне не сознаться себе в том, что мне доставлял удовольствие сам процесс, все происходящее и это не в последнюю очередь из-за его личного обаяния.

Крис с нетерпением дождался окончания съемки. Я оставил их обоих за разговором, а сам пошел в ванную и, прикрыв дверь, сел на черные плиты. Конфликт, неизбежный как вихревые токи в сердце урагана постепенно завладевал моим сознанием. Несмотря на то, что сам я воспринимал ситуацию, как ее и должен воспринимать художник, я твердо знал, что комментарием на нее моего отца было бы одно единственное слово: «грязь». Это слово звучало внутри меня, оно сводило меня с ума и делало невыносимым само мое существование в ту минуту. Вошел Крис и немедленно поднял меня на ноги:

— Что с тобой, малыш, — он обнял меня и успокаивающе похлопал по спине, — Освальд сказал, что ты неотразим, он по-моему к тебе не равнодушен, даже спросил не согласишься ли ты сняться хотя бы пару раз для «Эдема». Конечно, я ему сказал, чтобы и речи не заводил, вот так.

— Крис, я ненавижу себя, — произнес ту единственную фразу, которая и казалось мне истиной в тот момент.

— В чем дело, — он посмотрел мне в глаза, — тебе не понравилось?

— Нет, я не про то, — я не мог объяснить ему, что именно заставляло меня страдать и почему я не мог с этим справиться.

Освальд уехал, пообещав, что все будет готово через день, на следующей неделе он должен был вернуться в Данию. Я лежал на диване и курил, Крис продолжал расписывать мне свой новый проект во всех подробностях и требовать тексты, с которыми как-то не складывалось в последнее время. Тогда я напомнил ему о его обещании. Пора было выполнить и его.

— Тэн, хоть сейчас, звони ей, я пришлю ей машину. Где она живет? — спросил Харди, со свойственным ему чувством чести никогда не отказывавшийся от данного слова.

— Я за ней съезжу, — ответил я.

— Только привози скорее, — пригрозил он, — я хочу ее видеть.

Когда, приехав к Виоле и застав ее дома, я сообщил ей, что мы сейчас же едем знакомиться с Крисом Харди, она испуганно посмотрела на меня и воскликнула:

— Но у меня ничего нет, я отдала платье в чистку, а у юбки сломана молния!

— Одевай, что есть, — велел я, — для такого дела, это неважно.

— Подожди минуту, я быстро, — она убежала в комнату и вернулась ко мне в черном джемпере и черных джинсах. На пальце у нее сияло темным винно-красным цветом кольцо с гранатом. Оно было ей велико, и, она надев его на указательный палец, все время держала руку сжатой в кулак.

— Едем, — сказал, накидывая ей куртку на плечи и спеша вытащить ее из квартиры. Виола заперла дверь и мы побежали вниз по лестнице. Внизу ждал Бобби. Увидев лимузин, Виола с восхищением воскликнула:

— Вот это тачка! Здорово!

Мы сели на заднее сидение. По ней было заметно, как сильно она волнуется. Она все время нервно облизывала и кусала губы, пока не пошла кровь.

Я достал платок и приложил к ее рту:

— Не трясись, он не кусается, ты же давно хотела его увидеть.

— Но это так неожиданно, я совсем не готова, я даже не знаю, что сказать, — пояснила она, прижимаясь щекой к моему плечу.

— Ничего не говори, он сам будет тебя спрашивать, за этим дело не станет, только не проси автограф, его это бесит.

— Не буду, — пообещала Виола.

Мы подошли к Айрону, я познакомил его с Вилой, представил ее, как дочь моего учителя. Поднялись наверх и на пороге столкнулись с Крисом. Виола замерла. Она смотрела на своего кумира, широко раскрыв глаза, а Харди стоял, прислонившись к дверному проему и тоже разглядывал мою гостью с интересом. Внезапно он протянул ей руку и сказал:

— Крис.

Виола взяла его руку и он взглянул на кольцо и улыбнулся.

— Великовато? — спросил он весело.

— Да, — ответила она, и, набравшись смелости, продолжила, — Виола, я очень люблю вашу музыку.

Харди пожал ее руку и сказал взглянув на меня:

— Заходи.

Мы прошли в гостиную. Виола подошла к креслу, но сесть не решалась, продолжая смотреть на Криса, теребя ворот джемпера.

— Садись, садись, — велел он, — Ариэль, там все готово, принеси кофе и мороженное. Ты любишь мороженое? — спросил он у Виолы.

— Очень, — ответила она с готовностью съесть и выпить все, что угодно, лишь бы не произносить в присутствии Харди слово нет.

Я принес кофе, мороженое, фрукты, поставил все на стол и, придвинув третье кресло, сел с ними.

— Ты чем занимаешься, рассказывай, — потребовал Крис и тут же схватившись за сигарету добавил, — извини, я не могу не курить.

— А можно мне тоже, — спросила девушка.

— Конечно, — он протянул ей сигареты, она взяла одну дрожащей рукой, придерживая большим пальцем кольцо и сунула ее в рот. Крис дал ей прикурить и, затянувшись, откинулся на спинку кресла. Она явно нравилась ему, гораздо больше, чем я ожидал, Виола курила и молчала, поглядывая то на него, то на меня.

— Я боксом занимаюсь, — начала он робко рассказывать о себе, — я Тэну говорила, он даже не поверил, а еще лошадей люблю.

— Вот это да! — воскликнул Харди, — хороша подружка, Тэн, а стрелять умеешь?

— Один раз мне Марк давал выстрелить, когда мы на охоту ездили, — объяснила она, ужасно сожалея, что не может похвастаться более существенным опытом.

— И давно ты нас слушаешь? — он сам налил ей кофе и положил в чашку мороженное и шоколад.

— Спасибо, — Виола взяла чашку из его рук, и осторожно поставила ее себе на колени.

«Уронит», — подумал я, заранее представляя себе ее смущение и панику.

— Очень давно, я все песни знаю наизусть, — сказала она с гордостью.

— А что тебе больше всего нравится?

Виола поднесла полную чашку к губам и слизнула пену растаявшего мороженного.

— Все-все, но сейчас очень «Пылающая комната» нравится.

Она поставила чашку на стол и я вздохнул с облегчением.

— А на концертах бывала много раз?

— Всегда, если могу билеты купить, — пояснила она.

— Тэн говорил, ты в бильярд играть научилась?

Виола покраснела и опустила глаза. Я вмешался и ответил за нее.

— Да она меня сделала с полпинка, а теперь не сознается.

Крис весело рассмеялся и протянув руку Виоле, воскликнул:

— Поздравляю! Молодец!

— Я случайно, — оправдывалась девушка, легко прикасаясь к руке Харди, — он мне поддавался нарочно.

— Ну не ври, не ври, — возмутился я, — все было по-честному.

— А хочешь со мной сыграть, а? — спросил он.

Виола закусила губу, не зная, что сказать, и беспомощно посмотрела на меня. Я ей кивнул. И она ответила:

— Хочу.

— Ну, так поехали в «Гринвич», — сказал он, поднявшись.

Виола встала и потерла глаза руками, она, вероятно, до сих пор не могла поверить, что это не сон.

— Спускайтесь, я сейчас буду, — сказал Крис и отправился переодеваться. Виола подошла ко мне и, наклонившись, прошептала мне на ухо:

— А можно мне в туалет зайти?

— Пойдем я тебя отведу, — я встал повел и повел по коридору.

— Не уходи, ладно, — попросила она приоткрывая дверь.

— Ладно, — пообещал я.

Крис вышел, уже одетый, и, увидев меня, сказал:

— Классная девчонка, Тэн.

— Да, — согласился я, и тихо добавил, — только не вздумай ее поить ничем.

— Ты что думаешь я совсем идиот, — возмутился он, — я все понимаю.

Виола вышла и мы все трое спустились вниз, сели в машину и поехали в «Гринвич». Виола сидела между нами и по ее лицу было видно как она счастлива и взволнована. Я взял ее руку и пожал в знак поддержки.

— Он серьезный противник, смотри не подведи меня, — сказал я ей.

Харди усмехнулся.

В «Гринвиче», мы сначала обосновались за стойкой, бармен разглядывал нас с нескрываемым любопытством, он, вероятно, был знаком с Харди, но меня и Виолу в его компании видел впервые. И наконец, не удержавшись, спросил:

— На вечеринку или поиграть?

Вечеринка проходила в другой части клуба, у столов народу почти не было.

— Играть, — ответил Харди, — «Зорро», двойной, Стэн, что будешь?

— То же самое, — отозвался я.

Харди наклонился к Виоле что-то тихо сказал ей, за звуками музыки я ничего не расслышал, девушка улыбнулась и опустила глаза.

— Еще один «Зорро», — крикнул Крис бармену.

Через две минуты мы все трое уже тянули коктейль. Он был крепкий, и я с тревогой поглядывал на щеки Виолы, загоравшиеся постепенно ярким румянцем. Они о чем-то увлеченно перешептывались с Крисом и наконец он сказал мне:

— Свидетелем будешь, пошли, учитель.

Партия началась, бармен не вытерпев, присоединился к нам, покуривая сигарету, на Криса «Зорро» не подействовал, но с Виолой дело обстояло иначе. После каждого забитого шара она скакала вокруг меня, с кием в руках, и радостно призывала всех присоединиться к ее ажиотажу. Кольцо ей мешало, и она сняла его и отдала мне. Ее буйство заражало Харди, и он метался вокруг стола, постоянно чертыхаясь и примеряясь к более удобной позиции, а, промазав, смотрел на меня и долбил кием по полу. Игра принимала масштабы рыцарского турнира, бармен давал обоим советы, особенно сочувствовал Виоле, поздравляя ее с очередной победой. Я внимательно следил за тем, не подыгрывает ли Харди своей партнерше, но нет, ничего подобного и в помине не было, он играл всерьез и всерьез удивлялся собственной неловкости. Виола побеждала, она уже подбегала ко мне и азартно целовала меня в случае удачи. Крис в конце концов попросил поставить «Сердце девственницы». Вероятно, это была его дань победительнице, ибо Виола выиграла и положив кий на стол сказала нам:

— Пейте за мою победу!

Крис, перешедший в стадию подростковой развязности, заказал еще три порции «Зорро». Бармен к нам присоединился, непрестанно рассказывая бильярдные анекдоты. Виола и Крис хохотали, как сумасшедшие. Я уже подозревал, что ее опьянение перешло все возможные границы.

— Я тебя поцелую, — сказал ей Харди, — но ты сохранишь это втайне, никому даже бой-френду ни слова, ОК!?

— Ни слова, ни слова! — подтвердила она, и они с удовольствием поцеловались.

Я смотрел на них и, как ни странно, я был беспредельно счастлив, так как только может быть счастлив человек, вернувшийся из долго опасного путешествия.

— Хочешь есть? — спросил Крис у девушки.

— Да, я с утра не ела, — призналась она.

— У нас будет отличный ужин, — он достал телефон, позвонил Айрону и попросил его заказать ужин на дом.

— Ну, можешь идти? — спросил Харди, когда мы все трое, поблагодарив за отменное развлечение бармена, поднялись на ноги.

— Могу, — держась за меня, уверенно ответила Виола. Я взял ее под руку и мы пошли к выходу.

Нас окликнул бармен и, помахав нам рукой, добавил специально для Виолы:

— Мои поздравления, леди!

В машине, Виола прислонилась ко мне и, положив голову мне на плечо, задремала. Крис курил сигарету за сигаретой, и все время улыбался сам себе. Бобби подкатил к дому и остановился, Виола открыла глаза и пошевелилась. Крис вышел и протянул руки:

— Иди сюда.

Она кое-как подобралась к двери, и он подхватил ее на руки и вытащил из машины.

Я вышел и, подойдя к нему, спросил:

— Нас не застукают?

— А пошли они, — ответил он, поднимаясь по лестнице с Виолой на руках, — мы педерасты и педофилы, что еще надо.

Шутка была рискованная. Мы прошли мимо кивавшего нам с плохо скрытой иронией телохранителя и вошли в лифт.

Крис усадил Виолу в кресло, и поставив ей на колени полную тарелку велел есть. Она с усилием стала запихивать в себя, столько смогла. И вдруг посмотрела на меня с отчаянием:

— Тэн, меня тошнит, — простонала девушка, — я больше не могу. — Я взял у нее тарелку, пока Крис разыскивал какие-то тибетские таблетки от похмелья.

— Идем.

Она добрала до ванной и исчезла за дверью. Я вернулся к моему другу, меня взяло зло:

— Ну, какого черта ты это сделал?! Я же тебя просил. — сказал я ему, наблюдая, как он растворяет порошок в стакане с минеральной водой.

— Сейчас все будет в порядке, это безотказное средство, — заверил он меня, — вот это девчонка, ей выступать надо, а не с лошадьми возиться, хорош был твой учитель рисования, такая дочка, блеск!

Пришла Виола бледная и измученная.

— Пей, — Крис протянул ей стакан.

— А что это?

— Пей, не спрашивай, — приказал Харди.

— Он тебя отравить собирается, — сказал я с улыбкой, стараясь скрыть раздражение.

Виола взяла стакан и выпила залпом.

— Теперь ешь, — Харди посадил ее в кресло и протянул вилку и нож. — Есть надо, это тактика такая, давай.

Виола послушно приступила к еде, ела она с аппетитом, что меня немного успокоило. Наевшись, Виола попросила кофе. Крис налил ей кофе и опустился перед ней на корточки, похлопал ее по руке:

— Сейчас поспишь немного и все, Тэн, отведи ее.

Виола выпила кофе, и я отвел ее в комнату и уложил на кровать. Она улыбнулась и вдруг спросила меня:

— А вы здесь спите?

Я покачал головой, пришлось сознаться, что есть еще одна спальня. Я взял ее руку и надел ей кольцо на палец. Виола закрыла глаза, и я тихо удалился.

— Что ты себе позволяешь? — я снова накинулся на него с негодованием, — ей же пятнадцать лет, у нее мать есть, ты думаешь, она довольна будет такими приключениями.

— Ну и что, — Харди пожал плечами, — в жизни все бывает. Она сильнее, чем ты думаешь, Тэн. Она не размазня. Это ей только на пользу пойдет.

— Что на пользу? — переспросил я, — напиться с Крисом Харди?

— И обыграть его в бильярд, — добавил он. — Круто она меня обставила. Сегодня просто не мой день.

Я знал, что в глубине души он смертельно не любит проигрывать и теперь пытается понять, почему ему так не везло.

— Знаешь, Тэн, — продолжал он, — ей надо подарить нашу фотографию. Но только ты сам напишешь все, что полагается.

— Что я могу написать? — спросил я, — Джон и Питер любят друг друга, у нас есть только одна фотография, где мы с тобой полуголые на мотоцикле сидим.

Я имел ввиду снимок, сделанный на море Айроном. Действительно наша единственная совместная с Крисом фотография.

— Напиши всю правду, — посоветовал он, — как есть.

Он достал фотографию и подал мне.

Я бросил ее на стол.

— Постараюсь.

Виола проснулась через два часа. Пришла в гостиную веселая и бодрая и села в кресло. Она посмотрела на нас с Крисом и смущенно извинилась:

— Я пить не умею, я в первый раз.

Крис рассмеялся открыто, как ребенок, на ее признание.

— Он тоже не умел, — он кивнул в мою сторону.

— Это правда, — признался я.

— Ну, давай, пиши, — он взял фотографию и сунул мне в руки. Виола следила за нами с любопытством.

Внезапно мне пришла в голову простая нелепая мысль и я взял ручку и написал на оборотной стороне снимка: «Amis pour la vie. Королеве бильярда от Ариэля и Пернатого Змея 17 декабря 2001». Я протянул Харди ручку и фото, и он расписался. Затем я сделал тоже самое и отдал снимок Виоле. Девушка с восторгом взглянула на него и заметила:

— Я вам завидую.

Крис простился с Виолой, поцеловав ее на прощание. Я проводил ее вниз и отвез домой. У самой двери она обняла меня и сказала:

— Вы ведь не умрете, Тэн, никогда?

— Почему ты так думаешь? — спросил я, погладив ее по голове. Ее вопрос задел самые неприятные и темные предчувствия, постепенно пускавшие корни в моем собственном сознании.

— Вы не можете, я не хочу жить, если вас не будет.

— Ну, это ты преувеличиваешь, фиалка, — возразил я, пытаясь ее успокоить, — тебя еще ждет долгая счастливая жизнь и первые призы на скачках.

— Я знаю, его обвиняют в убийстве, я читала, — сказала она, поднимая голову, — но ведь он не убивал.

— Я тоже так считаю, но пока что мы находимся под следствием.

— А ты еще будешь писать песни? — она спросила меня так серьезно и с такой надеждой, что мне не захотелось ее разочаровывать.

— Конечно, мы уже начали новый альбом.

— А как он будет называться? Я никому не скажу, клянусь.

— «Инициация», — бросил я небрежно, и сам похолодел от странности этой идеи.

— А что это значит?

— Ну, это такая игра, если выиграешь, то получаешь все, что захочешь, исполнение желаний, проиграешь и все, крышка.

— А какие у нее правила?

— У нее нет правил, фиалка, в том-то все и дело, что это игра без правил.

— Это нечестная игра, — возразила Виола.

— Да, мне тоже так иногда кажется, но очень увлекательная.

— А когда он будет готов?

— Альбом? К лету, наверное, спешить некуда. Ну, давай прощатся, я тебя как-нибудь приглашу на запись, если Крис не будет возражать.

— Вот классно!

Вернувшись назад, я еще полчаса выслушивал восхищенные отзывы Криса о дочери Уиллиса. Но меня уже занимали совсем иные мысли. Название для нового альбома не давало мне покоя.

Позвонил Виоле, спросить все ли в порядке после нашей встречи. Услышал незнакомый женский голос. Оказалось, приехала ее мать. Виола сказала, что все нормально и что она написала мне письмо. Я вспомнил, что когда-то дал ей свой E-mail. Больше ничего объяснить она не смогла, видимо из-за присутствия матери. Я пообещал прочитать письмо. Пообедал и отправился в Интернет-салон. Мои убедительные доводы насчет того, что Интернет нам необходим, на Криса не действуют. Он и слышать об этом не желает. У него просто какая-то дикарская ненависть к компьютеру. И это при том, что в студии все напичкано техникой, так, что продохнуть невозможно.

Ящик был забит до отказа. Я не смотрел почту с тех самых пор, когда получил письмо от Сью, в котором она сообщала мне свои впечатления от кассеты и диска, и уверяла, что отец отказался от судебного иска. Я начал просматривать письма одно за другим. Случайно обнаружилось послание от Бони, я пожалел о том, что дал адрес. В письме он на своем диком жаргоне изъявлял мне свой восторг по поводу нашей встречи и предлагал заехать в магазин за потрясающими изданиями по интересующему меня вопросу. Он так же упоминал о Стэлле, страдающей от моего не сдержанного обещания. В конце прилагалось предложение посетить какую-то вечеринку у его знакомого. Я не стал отвечать. Следующее сообщение было от некоей госпожи Патрисии Винц, приглашавшей всех, кого ни попадя, составить ей компанию в организации благотворительного фонда по перевоспитанию малолетних преступников. Затем шел спам, рекламные рассылки, известия о новых сайтах, конференциях, и прочий мусор. Наконец отыскалось письмо Виолы. Оно было длинное, восторженное и проникнутое такой теплотой по отношению к нам с Крисом, что я почувствовал себя виноватым перед ней. Она по-видимому воспринимала все происходящее между нами с гораздо большей серьезностью, чем я мог себе представить. Я сохранил его и уже собирался уходить, как вдруг заметил, что остался еще один не распечатанный конверт. Я открыл его. Но он был пуст. Никакого сообщения не было, ни строчки. Вместо этого был приаттачен файл, текстовый, довольно солидного объема. Я решил на всякий случай проверить, что это такое. Я ожидал увидеть какую-нибудь очередную электронную книгу, из тех, что периодически рассылаются в качестве бесплатного развлечения всем желающим самими авторами, не знающими, каким еще способом популяризировать свое творение. Вместо имени отправителя стоял какой-то произвольный набор знаков, адрес отправителя значился, как «Ошибка! Закладка не определена». На экране развернулся текст, пролистав послание, я обнаружил, что он разбит на неравные части, помеченные цифрами, это были числа, я понял это, когда прочел первые две страницы. Они поразили меня настолько, что несколько минут я пребывал в полной уверенности, что этого не может быть, просто потому, что таких вещей не бывает. Затем мне пришла в голову другая мысль, более правдоподобная и примиряющая меня с реальностью, того, что я видел — кто-то знающий обо мне достаточно много, решил пошутить, и пошутить весьма оригинально. Однако смысла этой шутки я понять не мог. Это был дневник, обычный дневник. Впрочем, обычным его назвать нельзя, это был дневник, в котором с все возрастающей настойчивостью встречалось имя Мела Конрада. Конрад был героем и центральной фигурой, вокруг него вращалось все, и все нити вели к нему, словно никого больше не существовало во вселенной, о нем говорилось на каждой странице. Я распечатал весь текст и, забрав с собой огромную стопку бумаги, вернулся домой.

Крис приехал следом за мной, и первое, что он сообщил мне, это то, что группа с восторгом приняла предложенное мною название альбома и единогласно постановила, что я буду автором текстов.

— Теперь ты не отмотаешься, Ариэль, — с удовольствием сказал Харди, — все запущено, и мы ждем твоих слов, контракт заключим с Werty, там ребята без завихов, это не JT. Они нам опять предлагают, но я их к чертовой матери пошлю с их торговыми марками.

— А может не стоит? — возразил я, мне почему-то показалось, что с JT несмотря ни на что следует продолжать сотрудничать.

— Еще чего, — отозвался Крис, глотая сок с жадностью умирающего в пустыне, — с ними покончено.

— А кто больше предлагает? — продолжал я искать аргументы в пользу ненавистной Харди компании.

— Малыш, они, конечно, больше дают, они готовы нас перекупить за любую цену, но хрен им это удастся.

— А может попробовать? — настаивал я, — просто быть повнимательнее и все.

— С ними это не пройдет, они найдут, как подставить, — возразил он.

— А если нет?

Харди начинал выходить из себя:

— Да что ты заладил, не будем мы с этими козлами дело иметь, нет, значит, нет.

— В таком случае я писать не буду, — заявил тоном, не терпящим возражений.

Крис отставил недопитый стакан, и посмотрел на меня с плохо сдерживаемым гневом:

— Ты что охренел, что ли, мы же на тебя рассчитываем!

— Ну и что, я не собираюсь заключать контракт с Werty, — пояснил я свою позицию.

— Что они тебе дались, какая тебе разница, — он удивленно поднял брови и стукнул кулаком по столу, — ну да, я понял, ты хочешь получить побольше, да, Тэн, тебе денег захотелось сорвать, да?

— Нет, не в том дело, я просто считаю, что нужно сотрудничать с JT и больше не с кем.

— Хоть разъясни почему, а то я что-то не улавливаю. Чем они тебе так понравились?

— Я считаю, что так должно быть и не буду писать, если вы не передумаете.

— Вот, черт, — Харди задумчиво покрутил в руках стакан, — ну, я поговорю с ребятами, вообще-то они тоже сначала за JT были.

— Поговори, — посоветовал я.

Крис пожал плечами и направился в ванную.

Я взял принесенную из салона распечатку и лег на кровать в спальне, был уже вечер, я включил свет над изголовьем и стал перебирать листы. Я знал, что буду делать дальше, но не знал, чем это может закончиться. Крис пришел и лег рядом со мной. Он был явно настроен весьма решительно, немедленно начав меня раздевать. И тут заметил груду бумаги.

— Что это такое? — поинтересовался он, взяв первый попавшийся сверху лист.

— Дневник, — ответил я, — очень интересный, я тебе его почитаю.

— Да это бред какой-то, курсы валют, брокеры, сводки какие-то, ты что этим интересуешься?

— Тебя это тоже заинтересует, здесь, конечно, много неясного, но кое-то разобрать можно. Будешь слушать?

Крис вздохнул. По его лицу было заметно, что он предпочел бы с большим удовольствием провести время.

— Буду, но когда надоест, ты заткнешься, и я буду делать все, что захочу.

— Согласен, — ответил я, и приступил к чтению.

Я замолчал и повернулся к Крису. Он лежал, закинув руку за голову, и сосредоточенно курил. Мне хотелось немедленно услышать его мнение о прочитанном.

— Что скажешь? — спросил я, опустив рукопись на пол. — Хорош был Конрад?

Крис молчал, видимо впечатление от дневника было слишком сильным, чтобы он мог выразить его сразу.

— Что ты сам думаешь? — спросил он, нахмурившись.

— О Конраде? Или о его приятеле?

— О них обоих, — уточнил Харди.

— Серьезные ребята, нечего сказать, — я вкладывал в свои слова и иронию и всю серьезность, с которой действительно относился к этой истории.

— А может это подделка, — высказал предположение Харди.

— Не похоже, да и кому это нужно?

— Ну, они, наверное, популярны, я про них даже фильм недавно видел, отрывок по телевизору.

Он рассказал мне эпизод какого-то фильма. Мне захотелось посмотреть его и я предложил Крису заказать его немедленно. Он позвонил Марте и попросил ее разыскать фильм про Конрада и Хауэра. Марта была озадачена этой просьбой, так словно от нее требовалось немедленно доставить сюда жирафа-альбиноса. Но согласилась помочь. Мы ждали с нетерпением. Через полтора часа раздался звонок. Оказалось, что такого фильма нет, или, по крайней мере, без названия его отыскать невозможно. Ничего нельзя было поделать.

— Почитай, что дальше там было, — потребовал Харди, и мы опять улеглись на постель, и я начал читать.

Дальше шли целые страницы анализа ситуации на финансовых рынках Европы, рассуждения о философии биржевой игры, интуиции и расчете. Я не стал зачитывать их Харди и отложив рукопись, снова поинтересовался, что он думает по этому поводу. Я имел ввиду совершенно конкретный момент дневника Хауэра — его упоминание о замечании Конрада.

— Возможно это и была пылающая комната. — предположил я.

— Да, они тоже ее искали, это ясно, — согласился Крис. — и что она им далась. Кстати, неизвестно живы они или нет. В газетах писали, что они просто исчезли. Ну, там скандал начался, сестра Конрада то ли с собой покончила, то ли отравилась. Громкое дело было, потом ее мужа в убийстве обвинили. А про этих ребят чего только не гнали. В одном журнале писали, что они сатанистами были оба.

— Ну, это вряд ли, — возразил я, — это развлечение для слабоумных, а они вроде не дураки были.

— А Замок Ангелов, — продолжал Харди, протягивая мне сигарету, — таких денег стоил, что никто покупать не стал, и потом боялись, так и заглохло дело.

Позднее ночью, когда Крис уже спал, я дочитал последние части дневника, точнее те куски из него, которые показались мне наиболее знаменательными, среди них я к своему глубочайшему ужасу обнаружил и тот, который в точности совпадал с эпизодом неизвестного фильма, пересказанным Харди. И лишь тогда вполне смог представить себе, что же происходило на самом деле:

7

Айрон поднялся на седьмой этаж на лифте. Консьержа не было на месте, Айрон отлично знал, что как раз в это время старый дурак ходит обедать. Дом был не из самых дорогих, но и не дешевый, но нет никаких преград для человека, который решил добиться своего. Даншен уехал в редакцию и не должен был вернуться раньше, чем к вечеру. Однако на площадке перед квартирой Даншена Айрона ожидал сюрприз. Выглядел он, как пятнадцатилетняя девушка в джинсах и белой куртке на меху, сидевшая с сумкой на коленях прямо на полу у двери. У девушки были густые вьющиеся русые волосы, свежее лицо и милые три родинки высоко на левой щеке. Айрон никогда не забывал лиц. Он видел эту девушку, ее один раз привел Марлоу и представил, как дочь своего учителя. Ее звали Виола. При виде Айрона она вскочила на ноги с испугом на хорошеньком личике.

— Что вы здесь делаете, юная леди? — сурово спросил телохранитель, выходя из лифта.

— Я… Мне нужно поговорить с господином Даншеном, — пролепетала девушка, и по ее стремительно покрасневшему лицу Айрон понял, что она лжет.

— О чем?

— Я… Мне нужно поговорить с ним.

Айрон подошел ближе. Посмотрел Виле в глаза и улыбнулся.

— Девочка, милая, — сказал он спокойно, — все очень серьезно. Крису и Стэну угрожает опасность, — тут ее лицо побледнело и Айрон понял, что попал в точку, — Скажи мне правду.

— Я не знаю, — Виола опустила голову и волосы упали ей на лицо. — Я ничего не понимаю, мне пришло письмо.

— От кого?

— От отца. — прошептала девушка. — Это невозможно, он умер прошлой весной, но он пишет так, как будто знает все, что происходит, я ничего не понимаю, — по ее щеке поползла блестящая слеза, видно Виола долго ждала здесь, измучилась от страха и нервного напряжения, так что Айрон приобнял ее за плечи.

— Покажи письмо, — скомандовал он.

Виола достала из рюкзака белый конверт, и Айрон быстро пробежал письмо глазами. Оно было коротким и там говорилось о том, о чем он уже догадывался. Умерший отец девочки предупреждал об опасности, грозившей ее друзьям. Основным источником угрозы назывался Даншен. Письмо было подписано именем Томаса Уиллиса.

— Ясно, — пробормотал сквозь зубы Айрон. — Ладно, я собираюсь покопаться в этой квартире, пойдешь со мной?

— Да, — отчаянно кивнула Виола.

Айрон всегда доверял интуиции. Это было совершенно дико брать с собой пятнадцатилетнюю соплячку, но он знал, что поступает правильно. Он надел перчатки и ловко вскрыл замок. Виола смотрела на него с детским любопытством, ее слезы моментально высохли.

Квартира была обставлена просто, но дорого, Айрон мельком заглянул на кухню и сразу пошел в одну из двух комнат, которая была скорее всего кабинетом, потому что во второй стояла только огромная кровать и телевизор, было еще три встроенных шкафа с одеждой, но в них он решил посмотреть позже.

— Что мы ищем? — деловито спросила Виола, оглядываясь с недетским хладнокровием.

— Фотографии, — ответил Айрон. — и что подвернется. Твоя задача осмотреть книжные полки, вряд ли он их держит в книгах, скорее между, но помни, все должно остаться таким как было. Надень. — он подал девушке пару тонких резиновых перчаток. Он приняла их с восторгом, как часть увлекательной игры.

Пока Виола копалась с книгами, которых к удивлению Айрона было немного, все какие-то справочники, он тщательно осматривал письменный стол и полки с бумагами. Когда девушка закончила и сообщила ему, что ничего не нашла, он послал ее в спальню, осмотреть шкафы.

Фотографии обнаружились на самой верхней полке, это очевидно была вторая печать, они лежали, небрежно сунутые в конверт, если Даншен и собирался как-то ими воспользоваться, то он был уверен, что никто о них не знает. Быстро просматривая пачку, Айрон подумал, что да, воспользоваться ими можно. На всех были Стэн и Крис, в квартире Криса, снятые с достаточно близкого расстояния. Было такое ощущение, что кто-то не пожалел ни денег, ни усердия, чтобы запечатлеть каждый миг их близости с особой тщательностью. Даншен подумал, что фотографии сделаны с видеопленки, и не понимал, почему не шантажировать сразу пленкой? Ее можно по телевизору показать. Зачем печатать кадры, да еще и отдавать их этому странному индейцу.

Тут вошла Виола, и Айрон поспешил спрятать снимки. Негоже девочке было глядеть на это.

— Я кое-что нашла. — сказала она тихо. — Может, посмотрите?

Айрон пошел за ней в спальню. Виола отодвинула дверь шкафа, выкрашенную в кремовый цвет, как и вся спальня, отвела рукой одежду, и Айрон увидел, что внизу в коробке, деля ее с парой рыжевато-коричневых женских туфель, лежит пистолет.

Пистолет Айрон трогать не стал. Он был уверен, что это тот самый из которого убили Шеффилда. Они с Виолой быстро покинули квартиру, уничтожив все возможные следы своего пребывания. Проводив притихшую девочку до дому, Айрон зашел в бар, заказал себе чашку кофе и задумался. Идти и рассказывать все Крису? Нельзя, он слетит с катушек в ожидании того, как его начнут шантажировать, а когда увидит фотографии, это будет вообще катастрофа. Идти в полицию к старым друзьям рассказать про пистолет? Всплывут фотографии. Ладно, подумал Айрон, я подожду чуть-чуть. Они съездят в Швейцарию и тогда разберемся. Может, все приутихнет и тогда проще будет решить этот вопрос.

Дневник Стэнфорда Марлоу

Вопрос с JT решился. Контракт с ними подписан. Я должен начать работать. Нужны слова. С названием оказалось сложнее. Оно понравилось всем, кроме Джимми. Грэмм отрицал его с упрямством и без объяснений. В конце концов, он заявил, что оно недостаточно коммерческое. На что Пэт с присущим ему остроумие в подобных ситуациях предложил ему самое коммерческое название «Оранжевые яйца». Крис веселился, ему доставляло удовольствие победить Грэмма и заставить его принять общее мнение. Джимми бросил репетицию и ушел, не попрощавшись. Я чувствовал себя перед ним виноватым. Пока Харди продолжал репетировать с оставшимися Пэтом и Арчи, я поехал вслед за Грэммом. Бобби довез меня до его дома, и просил позвонить, когда я соберусь ехать домой, поскольку он наметил на ближайшее время прогулку с Чани.

Грэмм принял меня без особой радости. Но чай все же предложил. Я спросил его, что на него нашло.

— Нельзя так. Тэн, ладно, Крис, у него всю жизнь проблемы из-за его воспитания, но ты ему не ровня, ты прекрасно понимаешь о чем я говорю, все хорошо в меру, — он потер рукой лоб и поморщился. — Ну, он такой, какой есть, у него с мозгами не все в порядке, все это знают, а ты-то что ему постоянно подыгрываешь, нравится тебе, что ли, весь этот бред?

— Я не возьму в толк о чем ты, — совершенно искренне ответил я ему, прекращая курить, поскольку дым явно причинял ему страдания.

— О чем? — переспросил он, — как будто ты не догадываешься, началось все удачно. Да, любовь у вас, это здорово, я не из тех, кто считает, что это патология, да и ребята не такие, потом ты стал с нами работать, ты отличный парень, я сам в тебя влюбился, когда первый раз увидел, — видимо, это признание далось ему с трудом, — пишешь классные тексты, никто не против, ты уже практически наш, вся группа тебя приняла, и не только из-за Харди, он — это отдельный разговор, альбом потрясающий, пока самый лучший из всего, что мы сделали, все идет, как надо, но нет, вы в штопор вошли. И ты, и он.

— Что значит — вошли в штопор? — уточнил я. — Джимми говори яснее.

— То и значит, что это твое названьеце «Инициация», это же очередной скандал, нас же опять во всех газетах полоскать будут и никто уже нас ради музыки слушать не будет, все будут ходить поглазеть на нас, как на кучку маргиналов, уродов-извращенцев.

— Чем дурно это название, Джим?

— Инициация, — тайный обряд, посвящение, ты сам это лучше меня знаешь, конечно, большинство и слова-то такого не слыхивали, и обязательно найдутся те, кто его истолкует по своему, мол, оргии, секты тайные, педерастрические штучки…Извини.

Он вздохнул и посмотрел на меня с тоской.

— Я тебя понимаю, — согласился я с ним неохотно, но честно. — Но что же теперь идти на поводу у требований среднего уровня, чтобы все ясно и просто было, без лишнего смысла, — я едва сдержался, чтобы не напомнить ему об оранжевых яйцах.

— Неужели нет другой идеи, у тебя-то, Тэн, — потребовал он так, словно в мою обязанность входило немедленно порождать сверхценные идеи и формулировать их четко и ясно.

— Нет, — ответил я, — «Инициация» — идеальное название для альбома.

— Сдаюсь. — в конце концов произнес он устало и без энтузиазма. — Будь по твоему. «Инициация» так «Инициация».

Зазвонил телефон. Джимми взял трубку.

— Нет. Это не я. Я уже давно труп, прекрасная Джейн, — ответил он. — Конечно, успешно. Еще не видел, обязательно посмотрю, как твой сингл? Давно уже. Никого, только Стэн Марлоу. Хочешь поговорить?

Он протянул мне трубку.

— Стэн, — услышал я голос, который ни с чем невозможно было спутать, голос Золотого Ангела, бархатный и властный, — я рада тебя слышать.

— Привет, — отозвался я.

— Ты еще не скис там, Харди тебя держит под замком?

— Ну не совсем, иногда я вырываюсь на волю, — возразил я.

— Я хотела пригласить тебя с нами на вечеринку. Знаю-знаю, тебя уже тошнит от одного упоминания о них, это у меня все было. Но я тебе обещаю, это будет великолепно.

— Куда надо приехать?

— Никуда, — ответила Джейн, — сиди и жди. Мы с Даной сами за тобой заедем. Согласен?

— Да, буду ждать, — пообещал я.

Мы вышли с Грэммом на улицу и ждали их у входа. Джейн подъехала на скромном сером «Рено», рядом с ней сидел Дана. Обе они были в белых костюмах. Я попрощался с Джимми и сел на заднее сидение.

— Дана сядь, пожалуйста с ним, — попросила подругу Джейн, — а то ему будет одиноко. И потом я не могу крутить руль, когда ты так близко, я умираю от возбуждения.

Девушка вылезла из машины и пересела ко мне.

— Она будет петь, — тихо сообщила она мне, — тот самый сингл, это секрет, в первый раз.

— Да, да, но ты уже всем разболтала, противная девчонка, — отозвался Золотой Ангел, — Стэн, я буду петь, и хочу, чтобы ты это услышал. От Харди все равно не добьешься ничего путного, а ты — совсем другое дело. Может когда-нибудь напишешь для меня песню.

— Попробую, — сказал я, задумываясь над тем, что же я могу для нее написать.

Мы ехали молча еще некоторое время, а затем Джейн снова стала расспрашивать меня об «Ацтеках».

— Какое отличное название, — воскликнула она, когда я сообщил ей, как будет называться следующий альбом. — «Инициация», ты гений, Тэн, мне нравится.

— Джимми совсем иного мнения, — ответил я, и объяснил почему именно.

— Какой он зануда, и трус, — она взмахнула головой, откинув назад свои роскошные золотые волосы, — он всегда удерживал Криса от глупостей, как будто его можно от них удержать.

Мы остановились у ворот клуба. Вышли из машины и прошли мимо охраны. Вечеринка, видимо, была серьезная.

— Здесь будет Джек Прайс, — сообщила Джейн, — он мой любимый актер, ты не смотрел «За чертой»? это тебе понравится, я тебя с ним познакомлю. Нет, пожалуй, не стану, Крис мне этого не простит. Вообще-то Джек женат, у него трое детей, но ты просто ужасен, Марлоу, — она посмотрела на меня сияющими небесно-голубыми глазами, — я понимаю, что Харди так по тебе с ума сходит. Идем. — Она взяла под руку Дану и я вслед за ними вошел в клуб.

В просторном помещении со сценой и не таким уж большим количеством столиков, как можно было ожидать уже было достаточно народу. Женщины в дорогих нарядах, мужчины в костюмах, но среди всей этой приличной публики попадались и отдельные экземпляры с перьями на голове и полуголые красавцы в золотых ремешках на груди. Странное сборище. Я взглянул на Дану и понял, что она тоже чувствует себя не совсем комфортно. Я же в потертых джинсах и черном свитере Харди ощутил себя, как любила повторять моя сестра, будучи поклонницей Марселя Пруста, «волосом в супе». Одно было утешительно, на меня никто не обратил внимания, только какой-то парень улыбнулся, встретившись со мной глазами, и что-то прошептал стоявшей рядом с ним даме. Все было чинно и вполне мирно. Мы сели за специально отведенный стол на троих. Джейн пить отказалась, но Дане заказала «Падающую звезду». Я выбрал «Висконти».

— Скоро начнется, — сказала Джейн, — я пойду приготовлюсь.

— Удачи, — пожелала Дана и поцеловала наклонившегося к ней Ангела.

Джейн удалилась.

Я остался в обществе маленькой журналистки. Дана попробовала коктейль и отставила его в сторону.

— Может поменяемся, — предложил я.

— Можно, — согласилась она. Мой ей понравился больше. Гости потихоньку расходились и рассаживались по своим местам. Шоу начиналось. Погасили свет.

— Джейн поет после Оскара, — пояснила мне Дана, — он обычно очень нудный.

На сцене появился Оскар. Действительно обещавший быть нудным и обстоятельным. Не очень сильный и уже поврежденный голос звучал до боли искусственно, контрастируя с набором обычных вербальных штампов. Дана крутила в руках недопитый бокал, и вдруг он выскользнул и, упав, на пол разбился в гробовой тишине затаившегося зала. Никто из официантов не подошел, пока Оскар не закончил свое выступление. Затем девушка быстро подбежала и собрав осколки предложила нам принести еще что-нибудь. Я заказал мидии. Дана ничего заказывать не стала, но попросила у меня разрешения, попробовать пару мидий из моей порции. Я не возражал.

Появилась Джейн. Великолепная, в ослепительно белом костюме с золотом текущим волнами по плечам, и меня поразило насколько она была действительно одарена свыше тем, что называется «даром света». Она пела, и, казалось, море ее голоса переливалось вокруг нас и обволакивало все вокруг, она пела страшную, печальную песню об ожидании смерти, о смертельной болезни, о воспоминаниях любви, утраченной и разрушенной, я взглянул на Дану и заметил, что она плачет. Я взял ее за руку и спросил, кому посвящена эта вещь.

— Ее мужу, — ответила она, — он умер от лейкемии. Они прожили вместе всего полгода.

Я замолчал. Джейн сошла со сцены и продолжала петь, проходя между гостями, как призрак, освещенный холодным голубоватым светом, пока не подошла к нам. Я опустил глаза и сидел, не двигаясь, она обошла вокруг и вернулась на сцену. Дали свет и разразилась буря аплодисментов, все вставали, подчиняясь непреодолимой силе соприкосновения с чужой, ничего не значащей для них трагедией и все же вызывавшей преклонение. Я встал вместе с Даной. Джейн помахала нам рукой и исчезла. Свет опять погасили и началась джазовая часть концерта. Джейн подсела к нам и обняла Дану.

— Ну, что скажешь, Тэн, — спросила она, — все уже записано и скоро выйдет вместе с моими ремиксами.

— Я не буду ничего говорить, — ответил я ей, — я не умею лгать.

Она удовлетворенно кивнула. Посетители начинали танцевать, Дана предложила мне присоединиться, но я отказался. Джейн попросила принести ей порцию виски со льдом. Дана отправилась танцевать с каким-то молодым человеком.

— Ты счастлив, Марлоу, — вдруг спросила она меня, — ты чувствуешь себя счастливым?

— Что есть счастье? — ответил я вопросом на вопрос.

— Когда любишь — это счастье, — задумчиво пояснил Золотой Ангел, — когда живешь свободно — это счастье.

— А если твоя свобода куплена болью тех, кто любил тебя? — я знал, что этот вопрос жесток, но я не мог не задать его ей.

— Тогда это не свобода, — ответила певица, — это предательство.

— Почему же ты не умерла вместе с ним, а продолжаешь жить и поешь о его смерти?

Она посмотрела на меня с гневом. И взяв из моей пачки сигарету, закурила и отвернулась.

— Не тебе об этом судить, — ответила она. Джейн встала и ушла к танцующим. Я остался один. Я сожалел о том, что сказал.

Прошло полчаса, Дана вернулась и следом за ней Джейн. Похоже, она простила меня, она больше не спрашивала о своей песне и заговорила о Харди.

— Сколько его помню, он всегда был всем недоволен, — сказала она, — из-за каждого альбома ссорился с Арчи, а уж с Джимми и подавно. Но Пылающая комната, это как раз то, что он всегда хотел сделать. Ему повезло, что вы познакомились, никто бы для него таких слов не написал.

— По-моему, слова для него не главное, — заметил я, — он вообще может и без слов завести кого угодно, слушают-то в основном голос.

— Это ты зря так думаешь, — продолжала спорить Джейн, — спроси у Даны, она в этом разбирается, ей твои слова очень нравятся.

— А кто тебе пишет? — поинтересовался я.

— По всякому, иногда сама пишу, сейчас с Даной вместе что-нибудь прикидываем, а так это все должно ложиться без напряга.

Я оглянулся вокруг.

— Тебе вон за ту стойку, — указал Золотой Ангел, — сразу направо. Не промахнись.

Я направился по указанному адресу.

Открыл дверь, и убедился, что попал правильно. Я подошел к вожделенному писсуару. и уже расстегнул штаны, когда сзади хлопнула дверь. Я невольно оглянулся. В дверях, держа руку за спиной, стоял тот самый парень, который улыбнулся мне, когда мы вошли в клуб. Он двинулся ко мне и, подойдя почти вплотную, направил на меня пистолет. Мне вспомнилась фраза из дневника Хауэра: «Я понял, что не хочу умирать. Сейчас не хочу». Он посмотрел на меня насмешливо, но под насмешкой сквозила холодная ненависть.

— Ну что, пришло время, шлюха, — сказал он и посмотрел на мои расстегнутые джинсы.

— Может разрешишь мне отлить?

— Последнее желание — закон.

Он сделал мне знак повернуться. Я повернулся и с приставленным к затылку дулом, занялся тем, ради чего зашел в этот гребаный сортир.

— Готов? — спросил он. Ему явно не терпелось поскорее проделать мне дырку в башке. — Ненавижу пидоров.

— А я люблю, — раздался в ответ голос Золотого Ангела. Мне дьявольски захотелось оглянуться, но я знал, что он выстрелит при любом моем движении.

— Катись отсюда, — отозвался парень, — а то обоих грохну.

— Ну, зачем же так, — продолжала Джейн, — Дана, поди позвони, куда следует, а я постою.

— Я ему вышибу мозги, убери пушку.

— А я тебе, — возразила Джейн. — взаимно. — Не беспокойся Стэн, я его держу. — сообщила она мне.

— Пошла ты…

— Пригнись, Тэн, — дико закричала Джейн, — пригнись.

Я последовал ее совету и метнулся на пол, раздались выстрелы, меня осыпало осколками керамики, ужасная боль пронизывала плечо. Я не мог понять, что происходит, пытаясь сбросить с себя эту скотину, белый призрак Золотого Ангела навис над нами. Она держала пистолет у его виска.

— Сука, — это было последнее, что я расслышал.

Я открыл глаза, было довольно прохладно. И первое, что увидел это глаза были глаза Пернатого Сфинкса, внимательно смотревшие на меня. Харди сегодня не брился. Я улыбнулся этому факту.

— Ты сволочь, — нежно прошептал он, целуя меня в шею. — я люблю тебя.

Я оглядел зеленоватые стены палаты. Плечо ныло, я не мог пошевелиться.

— Сон, помнишь сон? — спросил я его, — плечо Пелопа.

Он покачал головой.

— Как Джейн?

— С ней все в порядке, полиция во время приехала, это ей я должен спасибо за тебя сказать.

— Да, она, молодец, а что парень?

— Его забрали, Хайнц им займется, что он тебе сказал?

— Кто? — переспросил я.

— Этот ублюдок, — глаза Харди сверкнули зеленоватым огнем, — дерьмо.

— Сказал, что ненавидит пидоров, — я улыбнулся той простоте, с которой повторил его слова.

Харди прерывисто вздохнул.

— Его не отпустят?

— Отпустят, так я его прикончу, — ответил Харди, осторожно прикоснувшись к моей щеке, — тебе больно?

— Не очень, терпеть можно. Огнестрельных ран у меня еще было.

— Кость немного задета, царапина, не больше. Я тебя заберу дня через два.

— А что газеты, все будет оглашено на всех перекрестках?

— Нет, да какая разница, забудь, — он смотрел на меня с незнакомым мне странным выражением лица. В его глазах не было того желания, которое было для меня постоянным знаком нашей связи с ним, что-то совсем иное было в них. Я вспомнил «Братьев по крови».

— Оставайся со мной, — попросил я. — Всю ночь.

— Конечно, — ответил он. — Я не уйду. Джимми тут приехал, топчется у дверей. Не хрен ему тут делать.

— Впусти его, — возразил я.

— Это он виноват, меньше выебываться надо было.

— Нет, он не виноват.

Харди встал и подошел к двери, Джимми осторожно заглянул.

— Заходи, — предложил я.

— Стэн, — он подошел и сел рядом под пристальным взглядом Криса, — это просто дикость какая-то. Зачем он это сделал?

Харди подошел и сел с другой стороны постели.

— Не любит педерастов, — пояснил я, заметив, как Харди передернуло от очередного повторения этой фразы.

— Мерзавец, — Джимми положил ладонь на мою лежавшую поверх одеяла руку. — тебе нельзя никуда без Айрона, больше этого не должно повториться. Я тебе хотел сказать, что ты прав, название что надо, это я придурок.

— Да ну, не важно, Джим.

Харди остался на всю ночь. Ночью боль усилилась, словно в плечо всадили раскаленное железо. Стало легче после укола. Я боролся со сном. Глаза слипались. Крис уговаривал меня заснуть.

— И не уедешь никуда, — с сожалением рассуждал Крис, — альбом записывать надо, и эти двое кретинов приставлены к нам.

— Ты поговори с Хайнцем, — попросил я, — он должен его допросить как следует, я не думаю, что все так просто.

— В каком смысле, — Харди удивленно посмотрел на меня.

— Он не просто так меня замочить решил, он собирался это сделать вполне намеренно, Крис, — пояснил я.

Харди отошел к приоткрытому окну и закурил. Я попросил его дать мне тоже сигарету. Он поднес ее к моим губам. Я затянулся и подумал о том, что Хауэр должно быть порадовался бы глядя на все это.

— Странно все это, — заметил Крис, — как будто задались целью нас угробить.

— Может так оно и есть, — предположил я.

— Хрен им, — возразил Харди, — на Новый год уедем из города к черту.

Мне снова вспомнилась наша первая ночь и строки, которые я читал ему:

Крест Диего Эрреры. Подарок Криса занимает меня так же, как Хауэра занимала Звезда Почетного Легиона. Моя болезнь, плохо заживающая рана на плече, бессонница, — все это только еще больше заставляет меня задаваться вопросом, на который, кажется, нет и не может быть ответа — Что есть Пылающая комната. У каждого из нас есть своя Пылающая комната. Ее стены залиты жидким пламенем, оно течет и переливается, оно прилипает к коже, как одежды, пропитанные кровью Несса, и их нельзя отодрать иначе, чем вместе с кусками плоти. Если я еще могу молиться, то моими святыми заступниками могут быть только Конрад и Хауэр, едва не убившие друг друга из-за любви, запретной и сжигающей. Вместо того, чтобы еще раз сказать себе: «Держи себя в руках», меня тянет сказать совсем иное: «Дай себе волю, и пусть будет что будет». Наступающий год пугает меня. Я не могу заставить себя работать, а это необходимо. Контракт обязывает. Меня тяготит постоянное внимание и заботы Харди о моем здоровье, Айрон, дежурящий внизу. Единственное утешение — Чани. Собака чувствует состояние человека. Он приходит ко мне и кладет голову на колени. Крис мечется из угла в угол. Пьет, курит и названивает по телефону весь день. Репетиция отменена из-за Арчи. Джимми приехать отказался. Я не могу забыть историю с фотографиями, смотреть на них я не хочу. Крис не стал настаивать, он от них в восторге. Иногда мне вспоминается его вопрос, после нашей партии в бильярд, не извращенец ли он. Извращенец каждый из нас, каждый, кто пришел в этот мир со своими мечтами и надеждами, в этот мир, не приспособленный ни для их исполнения, ни для их умерщвления. Он принуждает нас с ними жить. Невыносим не миг полноты, невыносим по-настоящему лишь момент опустошения, мой друг этого не понимает. Он даже во сне продолжает купаться в огненной реке своих желаний.

Я не мог поехать к Хайнцу, поэтому Хайнц приехал ко мне. Сдержанный и вежливый осведомился как я себя чувствую. Я чувствую себя отлично, как и полагается чувствовать себя тому, чьей предсмертной просьбой была просьба дать ему спокойно помочиться. Детектив этого не понял или сделал вид, что не понял. Тем хуже для него. Он ждал, что первый спрошу его о том, что показал арестованный. Мне плевать, что он показал, мне плевать, кто убил Генри Шеффилда, которого я трахал за то, что он подобрал меня на улице, мне плевать, что меня называют шлюхой и потаскушкой, что меня чуть не прикончила в сортире какая-то мразь, мне все становиться безразлично. Похоже, это действие транквилизатора.

— Вы знаете, что нам удалось обнаружить, господин Марлоу, — он посмотрел на меня своими стеклянными черными глазами и в них, казалось, появилось сострадание, — на квартире у Раймонда Кларка (так его надо полагать звали), была визитка господина Даншена, не могли бы вы откомментировать это?

— Я знаю господина Даншена слишком плохо, чтобы давать комментарии, — ответил я, поглаживая собаку, — Спросите у него сами.

— Какие мотивы могли быть у Кларка нападать на вас?

— Мотив самый обыденный, господин Хайнц, я — педераст, и не скрываю этого, — я посмотрел ему в глаза без всякого смущения, но он не отвел взгляд, ни единый мускул в его лице не дрогнул. Он и бровью не повел.

— Были ли иные причины, ссора, или что-то еще?

— Я видел его дважды в жизни, первый раз, когда вошел в клуб, второй раз, когда достал свой член из штанов, — меня несло все дальше и дальше и все сильнее.

Хайнц еле заметно улыбнулся и сам предложил мне закурить, протянув свои сигареты.

— Так вы признаете, что вы — гомосексуалист, господин Марлоу?

— Вы и сами это прекрасно знаете, — ответил я, не испытывая ни малейшего стеснения.

— Я вынужден задавать вам этот вопрос, поскольку только ваше личное признание имеет силу.

— Проведите экспертизу, — предложил я ему, — это, кажется, не сложно.

Детектив, не ожидавший, видимо, подобного цинизма, слегка поморщился. Я был вполне удовлетворен, теперь он был моей жертвой, мы наконец поменялись ролями.

— Этого не требуется, достаточно ваших слов, — заверил он меня. — как давно началась ваша связь с Крисом Харди?

— Так давно, что и вспомнить трудно, я полагаю еще во времена Нерона, — я выдохнул дым и потрепал Чани за ухом, — потом мы плавали с ним за золотом в Южную Америку, там прошли инициацию в племени, вырезанном впоследствии конквистадорами, мы занимались любовью в огненном кругу на шкурах леопардов, а все племя смотрело на нас, включая женщин и детей, такие у них обычаи. После чего мы дали клятву на крови. И с тех пор неразлучны.

Я замолчал и подняв голову заметил, что в дверях стоит Айрон и на лице его выражение неподдельного ужаса. Мне стало весело, и я предложил ему присоединиться к нашей беседе. Хайнц оглянулся и коротко поздоровался. Айрон сообщил, что Даншен приехал по срочному делу. Я вопросительно посмотрел на полицейского. Он отрицательно покачал головой.

— Скажите ему, чтобы ждал внизу, пока господин Хайнц не закончит со мной. — велел я. Айрон кивнул и удалился.

— Все это очень занимательно, господин Марлоу, — продолжил детектив в ответ на мое откровение. — вы действительно в это верите?

— Это было, — сказал я, прикуривая следующую сигарету, от предыдущей, Хайнц не успел протянуть мне зажигалку, — ничего не поделаешь.

— Это очень рискованное заявление, знаете ли, — заметил он.

— Риск — благородное дело, — ответил я банальностью на его деликатное ханжество.

— И все же вернемся в рамки нашего времени, как давно вы вступили в связь?

— Около года назад, я захотел переспать с ним, как только его увидел, у него была замечательная зеленая майка с надписью Kiss my ass, please, это please очень возбуждает.

Хайнц покачал головой, мне было любопытно, сколько он еще выдержит. Но он держался молодцом. И тогда мне пришла в голову уже совсем непристойная мысль: «Встает ли у него от моих рассказов?»

— Нет, господин Марлоу, — произнес он, и мне показалось, что он отвечает на мой вопрос, так странно прозвучало это неуместное «Нет». — Меня интересуют отнюдь не майки господина Харди, а его браслет.

— Был у него браслет, медный, сломался, перед пресс-конференцией, когда альбом вышел, а потом и вовсе пропал, — пояснил я. — Извините, я могу предложить вам кофе?

— Да, конечно. — отозвался полицейский, — с лимоном, если не трудно, — добавил он довольно нагло.

Я подумал о Даншене. Дождется он внизу или так и уедет со своим срочным делом.

Прошел на кухню, приготовил нам обоим кофе, Хайнцу с лимоном, себе с бренди и вернулся на место. Сделав несколько глотков, мой мучитель блаженно прищурился.

— Кто мог подкинуть его на место преступления, — вдруг спросил он таким тоном словно вел диалог с самим собой.

— Кто угодно, — ответил я, — Вы же должны лучше это знать. Это ваша профессиональная обязанность.

— Вы бы хотели помочь вашему… другу, — поинтересовался он.

— А как вы сами думаете?

— Думаю, вы бы не отказались, так вот назовите, конфиденциально, разумеется, всех кто может являться его врагом, тайным или явным.

— Вряд ли у него есть враги, есть женщины, которым он отказывал, мужчины, которым он бил морду… — мне захотелось добавить «и девочка-подросток, которую он носил на руках…», но сдержался.

— Кто именно, господин Марлоу? — Хайнц очень внимательно изучал меня, следя за каждым моим движением. Чани встал на задние лапы и начал облизывать мое лицо. Детектив терпеливо ждал ответа.

— Я не знаю, — ответил я.

— Хорошо, я думаю, на этом нам стоит остановиться, — он встал и подал мне руку. Я пожал ее. Он ушел. И явился Даншен. Бодрый и полный энергии, я начинал понимать чувства Бодлера, испытывавшего ненависть к здоровым и полным жизни прохожим на улице. Плечо ныло. Даншен сказал, что JT просит представить в самые краткие сроки сингл, таково их условие. Я подумал о том, что надо написать ранее задуманный мною текст песни «Напиток Господина Говарда» и заверил его, что все будет сделано в самые короткие сроки. Я готов был душу продать дьяволу, лишь бы он убрался поскорее. Он вероятно и сам понял, что я не настроен на длительную беседу и ушел восвояси. Оставшуюся часть дня я пролежал в спальне с задернутыми шторами, думая над вопросом Хайнца, есть ли у Харди враги. Чани лежал рядом с постелью, его присутствие действовало на меня успокаивающе.

Вернулся Крис и спросил, не голоден ли я. Я был не просто не голоден, я не мог даже подумать о еде.

— Тэн, какого черта, тебе нельзя не есть, — убеждал он меня.

— Хайнц приезжал. — сказал я ему, — у этого парня нашли визитку Даншена. Ты понимаешь, что это значит?

Крис провел по лицу рукой.

— Сука, одно дерьмо кругом, кому доверять-то, — я пропустил мимо ушей его риторический вопрос и продолжал.

— Даншен подослал его, чтобы убить меня, тебе это ни о чем не говорит, не тебя, а меня.

— Ты уверен? — спросил Харди, — Ты в этом уверен?

— Я почти не сомневаюсь, но признания они из него не выбьют.

— Я его сам из него выбью, — ответил он и сжал мою руку.

— Нельзя, тебя к нему не подпустят, надо действовать обходными путями.

Харди молчал.

— Я много болтал сегодня, — признался я, — наговорил черт знает что, как только Хайнц все выдержал.

— Что ты ему наговорил? — Вместо испуга у Харди в глазах блеснуло искреннее любопытство.

— Что мы с тобой были любовниками еще во времена Древнего Рима.

Он расхохотался. Мне было приятно, что он относится к этому с легким сердцем.

— Принеси мне фотографии, — попросил я, — я хочу на них взглянуть.

Он немедленно отправился за снимками и принес мне целую пачку этих произведений. Я рассматривал их с интересом, все они были весьма недурны, я даже представить себе не мог, что Освальд достигнет такого эффекта.

— Надо продать их в какой-нибудь журнал, — сказал я, — получим хорошие деньги.

Харди посмотрел на меня в недоумении, не понимая шучу я или нет.

— Нам терять нечего, — пояснил я, — а лишние полмиллиона нам не помешают.

— Ты, что спятил? — в его голосе слышалось возмущение. — ты снимался для меня. Никто больше не имеет на них права.

— Почему? — спросил я.

— Потому, — отрезал он, — ты — мой любовник, я люблю тебя, Тэн, какого черта ты спрашиваешь?

— А если я скажу тебе, что я трахал одного наркодельца, когда ездил за «Кама-сутрой». Что ты на это скажешь?

Крис молча смотрел на меня, и мне всерьез показалось, что он с трудом сдерживается, чтобы меня не ударить. Впрочем, если бы он это сделал, я бы его простил.

— Тебе доставляет удовольствие это? — спросил он.

— Что именно? Причинять тебе боль? — уточнил я.

— Да.

— Боль неотъемлемая часть наслаждения, ты и сам это знаешь, когда ты вставил мне в первый раз, я тоже чувствовал боль, Крис, но я чувствовал, еще большее наслаждение, я хотел тебя так сильно, что даже если бы ты пожелал вырезать у меня сердце, я бы не стал возражать.

— Я тоже, — глухо отозвался он, наклоняясь, чтобы поцеловать меня в губы.

«Если он демон, это не замедлит проявиться», — мелькнула у меня ужасная мысль. Я не мог объяснить себе, что это значит. Он разделся сам и осторожно раздел меня. От боли в плече у меня темнело в глазах. Его тело пылало, и такой же жар разливался у меня внутри. Я лег на живот, сжав зубами его запястье, он вошел медленно и так глубоко, что я стиснул зубы со всей силой, на какую был способен.

— Трахай меня, ну же, давай, я хочу, чтобы ты кончил в меня, — крикнул я ему, изнемогая от боли и желания, — давай, Змей, давай, я хочу этого.

Он прижал меня к себе, и я почувствовал, как огонь, сжатый в его плоти, пронизывает меня и растворяет мое собственное естество. Он двигался медленно, затем все быстрее, не обращая внимания на мои стоны и попытку высвободиться, и, наконец, вскрикнул, замерев. Я слышал его голос, звавший меня по имени, но не мог ответить.

Когда я открыл глаза, было уже утро, Крис крепко спал, обнимая меня. Боль в плече прошла, но есть по-прежнему не хотелось. Я разбудил его и спросил, что произошло. Он улыбнулся и ответил:

— Ты не дождался конца, малыш, но это я виноват.

Харди быстро встал и начал собираться в студию. Я припоминал все, что вчера наговорил Хайнцу и к моему собственному удивлению не испытывал никакого стыда, к тому же я не сомневался, что и без моих признаний он видел меня насквозь.

Крис принес завтрак и поставил его на маленький стол рядом с постелью. Взглянув на горячие круассаны и икру, я наконец почувствовал, что аппетит вернулся, и начал поглощать все подряд. Харди смотрел на меня с удовлетворением.

— Приедет Кадзуси Мохара, — сообщил он, — врач, знакомый Марты, он что-нибудь посоветует.

— А может не надо? — спросил я его, — само пройдет.

— Уже давно бы прошло, если бы все было без проблем, пусть посмотрит, — настаивал Харди.

Я кивнул, спорить по этому поводу с моим другом было бесполезно. Через полчаса он уехал.

В двенадцать приехал японец. Вежливый, разговаривавший со мной с такой почтительностью, что мне стало неловко. Он снял повязку, чтобы осмотреть рану и несколько минут молчал.

— Когда это случилось? — спросил он.

— Неделю назад, — ответил я.

— Странно, — он прикоснулся кончиками пальцев к потемневшим краям вокруг небольшого отверстия. — очень странно, вы не жалуетесь на боли, жжение?

— Сейчас нет, а так постоянно.

— Я никогда такого не видел, — признался он, — я военный врач и много работал с огнестрельными ранениями, но это что-то совершенно особое.

— Что же такого необычного? — поинтересовался я.

— Похоже, как будто шел очень сильный воспалительный процесс, возможно, даже был нарыв, и внезапно он прекратился, осталась только отмирающая ткань. Вы не прижигали рану?

— Нет, а что здесь особенного, — допытывался я, — был и прошел, это что редкость?

Мохара внимательно посмотрел на меня и задумался. Вероятно, он припоминал какой-нибудь идентичный случай из своей практики.

— Я привез вам мазь, ее рецепт слишком сложен, чтобы изготовить ее здесь на заказ, это очень действенное средство. Попробуйте ее, но, мне, кажется, вам это не нужно, вот она.

Он открыл свою сумку и достал склянку размером с грецкий орех.

— Вы меня успокоили, — произнес я сакраментальную фразу, обычно сопровождающую любое завершение общения с представителями медицины. Он отдал мне склянку.

— Я был уверен, что потребуется что-то серьезное, захватил инструменты, но, к счастью, с вами все нормально, — сказал он, пока я провожал его до двери.

— До свидания, Бобби вас отвезет, — я вызвал ему лифт.

— До свидания, господин Марлоу, берегите себя, — посоветовал он мне на прощание.

Весь день работал над текстами. Написал-таки две песни — «Напиток господина Говарда» и «Священный ветер». Не хочу показывать их Крису, пока не будет музыки…

Я приехал в студию, ребята работали. Я посмотрел, как они начали подбирать музыку и пошел в бар. Не имею привычки мешать кому-либо работать, хотя и сам косвенно принимаю участие в этом проекте. В баре было пусто, но, когда делал заказ, подошел Даншен. Он приехал после какой-то встречи с представителями прессы, и начал пересказывать мне все подряд, о том, как его спрашивали о нашей связи, об обвинении в убийстве, о том, правда ли, что Крис страдает импотенцией, о том, что он знает о его прежних приключениях и прочее и прочее. Он пил чай с тортинами, и ждал, что я скажу в ответ. Мне хотелось спросить его, какие у него причины так активно стремиться превратить нашу жизнь в отвратительный пошлый ад для развлечения публики. И что еще неприятнее — от него нельзя было избавиться, поскольку нельзя было терять его из виду. И я подозреваю, что он это знал.

— Я бы на вашем месте, Стэн, — сказал он мне, — подумал о Крисе, в конце концов вы потом можете вернуться. Когда снимут обвинения и все все забудут.

— Не собираюсь, — отрезал я, — обвинения не доказаны, прежде чем называть человека убийцей, надо иметь на то веские основания.

— Но улики есть, — возразил он, — и потом вы и сами знаете, что никто больше не мог этого сделать.

— Я знаю, кто еще мог это сделать и сделал.

Даншен едва заметно усмехнулся, но было видно, что он встревожен.

— Почему же вы не заявите об этом полиции? — спросил он.

— Потому что у меня нет доказательств.

— Да, это проблема, — согласился он.

— Она решаема, — возразил я, — рано или поздно все выясниться.

Он доел свой завтрак и отодвинул в сторону тарелку.

— Очень может быть, ну, желаю удачи, — он кивнул мне и ушел из бара.

Я просидел еще полчаса и заказал выпить. Пришел Джимми. Я спросил его, что он думает о возможности запретить концерты группы.

— Нет, — ответил он, — группу не тронут, могут только потребовать запретить петь Крису, это вполне реальная угроза, но ведь и мы без него не выйдем.

— Кто это может сделать Джим?

— Через полицию, общественное мнение, сейчас же все припомнят, столкновения, драки на наших выступлениях, покопаются основательно.

— Ты тоже боишься?

— Я? — он удивленно посмотрел на меня, — нет, я не за себя боюсь, за вас обоих. А они действительно добивались, чтобы вы рассказывали о ваших отношениях?

— Не прямо, но им нужно было подтверждение того, что я состоял в связи с Шеффилдом, это дает им возможность повесить на Криса два мотива — ревность и месть. Глупо, конечно, но их это не смущает.

— А если больше ничего доказать нельзя будет, что они делать дальше собираются?

— Это у них надо спросить, пока они трясут этого Кларка, парня, который меня убить пытался, нашли у него визитку Даншена.

— Так это же очень серьезная улика, — Джимми ударил кулаком по столу.

— Не очень, мало ли почему у него визитка оказалась, знакомы и знакомы. И к тому же с Шеффилдом это никак не связано. Только еще больше запутывает дело.

— Ну, а что Айрон говорит, он что-нибудь делает?

— Делает понемногу, но я пока не хочу об этом распространяться. Подождем еще некоторое время.

— Где вы собираетесь Новый год проводить, мы же сегодня на неделю расходимся? — спросил Грэмм.

— Крис планирует уехать, куда не знаю.

— А он сказал, что в Швейцарию, вроде собирается.

Я услышал об этом впервые, мне он ничего не говорил.

— Он же неплохо со сноубордом управляется, может и тебя научить, я пробовал, но это не для меня. Один перелом, и вся работа завалена.

— Да, понимаю, я тоже не любитель, ну посмотрим.

— Ладно, — он похлопал меня по плечу, — иду к ребятам. Перерыв двадцать минут.

Я снова остался один и стал ждать, кто еще появиться. До трех никого не было. Я расплатился и вызвал Бобби. Попросил, чтобы он отвез меня в Замок Ангелов. Он не удивился и не спросил зачем. Довез до самой лестницы и посоветовал быть поосторожней. Поскольку со времени нашей съемки тут произошла авария, обвалились перекрытия и теперь там сам черт ногу сломит. Я пообещал поскорее вернуться и поднялся по ступенькам. Все было тихо. Снег лежал на каменном полу, и в бассейне в центре зала. Сырые стены были темны. Я прошел в сторону арочного проема, ведущего в коридоры. Там было темно, проход завален кусками бетона и стеклами, я не пошел дальше. Вернулся в зал и стал подниматься по лестнице. Она еще сохранилась. Дальше был тот самый провал, через который Крис втащил меня наверх в то наше первое посещение. Мне вспомнился его взгляд, мучительный и испытующий, взгляд зеленовато-коричневых глаз, устремленных на меня то ли с надежной, то ли с негодованием. Надо полагать, он и сам меня ненавидел, хотя и не понимал за что, скорее всего за то, что я все время отстранялся от него, боясь, что все это только проекция моего собственного влечения к нему. Когда ты влюблен, тебе начинает казаться, что и объект твоего желания, ведет себя как-то необычно и готов немедленно ответить тебе взаимностью. Он так и не купил это странное сооружение, пока не купил, но я не сомневался, что он своего добьется. Крис при всей его непредсказуемости, был личностью параноидального типа и от своих намерений не отказывался. Я стал представлять себе, что можно будет сделать с замком, если он станет нашей собственностью. Это отвлекло меня ото всех прочих мыслей. Я воображал себе коридоры освещенные мягким светом, комнаты, балконы, с которых открывается панорама города, камин в том, маленьком отсеке, в который теперь нельзя было проникнуть. Замок Криса Харди. Сердце девственницы не знает пощады. Я поднялся на открытую площадку, перескочив через рухнувшую часть ступеней. И я чувствовал, что хочу его так же сильно, все с той же алчностью. Внизу стоял лимузин. Бобби курил стоя, опираясь на крышу машины. Я окликнул его и помахал ему рукой. Он сделал тоже в ответ. На миг у меня возникло искушении шагнуть вниз, просто шагнуть туда, и не думать больше ни о чем. Так сделала наша троюродная сестра, Сью очень любила ее, совсем юная девушка, не «желавшая жить в мире, где так много зла». Возможно, она была права. Эвелин, ее похоронили и забыли, у ее родителей было еще двое детей. Но я вспоминал о ней постоянно. Часто провожая Сью на ее могилу, мы сидели и каждый из нас думал о том, что его ждет и сможет ли он вынести все грядущие перемены, включая и те, что будет отторгать сама его природа.

Пора было возвращаться. Я не мог позволить себе умереть. Я взял на себя ответственность за Джози. Я знал, что ей понадобиться моя забота. Я не мог оставить ее, просто бросить, обмануть ее, как жизнь когда-то жестоко обманула Эвелин. В этом был предлог и была причина.

8

Крис проснулся с диким криком, разбудив Стэна. Тот вскочил, ничего не понимая и увидел, что Харди сидит на постели, согнувшись в три погибели, волосы падают ему на лицо, он прижал руки к животу и дышал так, как будто ему не хватало воздуха. Стэн схватил его и прижал к себе. Крис был весь мокрый от пота, у него даже волосы были мокрыми. Наконец Марлоу удалось добиться того, чтобы Крис хотя бы посмотрел на него. Он сжимал его голову в ладонях, с ужасом вглядываясь в искаженные черты, в потемневшие глаза, во взмахи слипшихся ресниц и твердил:

— Крис, что с тобой, что, тебе плохо, Крис!?

— Самолет. — наконец выговорил Харди через спазматическое прерывающееся дыхание, его глаза смотрели на Марлоу с таким беспомощным отчаянием, словно он считал, что Марлоу должен все понять, и это бессмысленное, ничего не объясняющее слово произвело на Стэна такое ужасное впечатление, что у него самого кровь отхлынула от лица, а во рту появился тяжкий медный привкус адреналина.

— Какой самолет? — добивался Стэн, почти крича, — Крис, что?

Крис опять согнулся в три погибели. Стэн вскочил с постели, как был голый, и в качестве верного средства плеснул в стакан чистого виски. Крис разогнулся, и Стэн поднес к его губам спиртное. После третьего глотка зубы Харди перестали стучать о стекло, но выглядел он так, как будто перенес сильнейший шок.

— Что случилось? — спросил Стэн уже тише, опять садясь рядом. — Это был сон?

Крис кивнул. Допил виски. Поставил стакан на столик возле кровати. Одной рукой он сжимал пальцы Стэна.

— Мне в жизни не снилось такого кошмара, малыш. — наконец сказал он, уже овладев своим голосом.

— Ну?

— Мне снилось, что я в самолете. В маленьком, не пассажирском, я только потом понял, что это был старый истребитель. На таких во вторую мировую войну летали. Я его веду, а рядом сидишь ты. И на тебе такая повязка на голове с иероглифами, белая. У тебя было такое лицо, Стэн… Я даже не знаю, как это описать. И мне было так страшно, я знал, что я умру, но мне на это было плевать, понимаешь, я знал, что я убью тебя. И на этом все кончится, это будет смерть навсегда. — Крис замолчал, снова охваченный ужасом. — Я знал, что мы больше не встретимся. А тут ты посмотрел на меня и сказал «Священный ветер». И я направил самолет вниз, словно это был пароль какой-то или сигнал, там был аэродром, мы падаем, а ты вдруг начал смеяться и смеялся, до тех пор пока мы не врезались куда-то и не взорвались, и я плавал в этом огне, а ты был рядом и сказал мне «Не бойся Крис, мы не расстанемся, никогда, огонь объединяет все» только мне от этого стало еще страшнее, я не горел, наоборот, я сам был огнем, понимаешь, а я хотел остаться человеком, просто человеком, я стал кричать… — он посмотрел на Стэна виновато и закончил, — и проснулся.

Марлоу глядел на него со страхом и состраданием, он не показал Крису написанный вчера текст «Священного ветра» и теперь, уже не с тем ледяным ужасом, как раньше, а со страшным глубоким пониманием, тем более жутким, поскольку он не мог облечь его в слова, осознавал, что теперь и отныне все будет только так. Они не только будут спать в одной постели и пить из одного стакана, и курить сигарету на двоих, им суждено видеть одни и те же сны, испытывать одну и ту же боль и знать про друг друга все, что человек может знать про самого себя.

Крис еще пытался что-то говорить ему, объяснить, почему этот сон вызвал у него такой кромешный ужас, но Стэн не дал ему продолжать. Он просто прижал его голову к груди и гладил Харди по волосам, пока тот не перестал дрожать.

За завтраком Крис был все так же беспокоен, не отрывал от Стэна взгляда, но после двух чашек крепкого кофе пришел в себя. К часу он ехал в студию и, когда Стэн уже решил, что все прошло и обдумывал свой собственный план действий, который надлежало некоторое время скрывать от Криса, Харди неожиданно заявил:

— Ты поедешь со мной.

— Зачем? — спросил Стэн скорее не потому что это не совпадало с его планами, а по привычке к хроническому упрямству.

— Я не хочу тебя отпускать. — сказал Крис с таким напором в голосе, что Стэн почел за благо с ним не спорить.

Крис уже одевался, поминутно чертыхаясь, не находя того, что нужно, швыряя подвернувшиеся неправильные вещи на пол, а Стэн осторожно открыл ящик своего заваленного бумагами и книгами стола, и два тонких листка, обжигавших ему руку, перекочевали в карман джинсов туго свернутым комком. Он знал о сверхъестественной наблюдательности Криса, знал, что он обязательно его спросит, что здесь написано и старался сделать так, чтобы его друг даже не заподозрил, что два текста из будущего альбома уже существуют.

Они приехали в студию и, пока Крис препирался с Пэтом, отвел Джимми в сторону.

— Удели мне десять минут, — сказал он заговорщески, — Только чтобы Крис не видел.

— Без проблем, — Джимми повел его в маленькую каморку, бывшую его собственным «кабинетом», в нее никто не заходил без приглашения. Там Стэн молча подал ему два исписанных от руки листка. Пока Джимми читал «Напиток господина Говарда», еще все было ничего. Но когда он взялся за «Священный ветер», то Стэн получил изрядное удовольствие, наблюдая за его лицом. У Джимми была очень белая кожа при темных вьющихся волосах, он легко краснел, сейчас на его скулах расплылись алые пятна, рот приоткрылся, под глазами моментально проступили глубокие синие тени. Дочитав последнее слово, он поднял на Стэна глаза.

— Ты спятил, — пробормотал Грэмм, но сказанные им слова резко контрастировали с выражением лица, на которым были и страх, и восхищение, и возбуждение и какой-то злой восторг, ужасно напомнивший Стэну Криса. — Ты сошел с ума, Тэн, это все равно, что плюнуть всем в лицо.

Марлоу молчал и смотрел на него. Джимми закусил губу и опять уставился в текст.

— Это потрясающе, — сказал он через минуту, — Правда, Стэн, мне уже хочется написать на это музыку. Ведь за этим мне принес, да?

— Да, — ответил Стэн односложно.

— Крис видел?

— Нет. Только с музыкой.

— Да, да хорошо, я понял, — Джимми пришел в такое возбуждение, что Марлоу даже удивился, — я напишу, я прямо сейчас начну, они пока обойдутся без меня, Тэн, мы им покажем, все будет отлично, это будет лучший наш сингл.

И в этот момент Марлоу отчетливо понял, почему из всех, кого знал, Крис выбрал именно Грэмма. В Джимми, воспитанном, домашнем мальчике, маменькином сынке, горело то же пламя, что и в самом Харди. Оно никогда бы не достигло того всепожирающего накала, но Джимми так же, как и Крис, не останавливался не перед чем. Он знал, что он должен делать, и никакой страх перед окружающим миром не заставил бы его отказаться от того, что Грэмм считал своей миссией, пусть она и не была такой глобальной, как у Харди.

В дверь стукнули, Джимми торопливо убрал листки. Они услышали раздраженный голос Харди:

— Ребята, что вы там делаете? Можно мне войти?

Грэмм усмехнулся.

— Здорово я их выдрессировал, правда? — спросил он Стэна, — он думает, что мы тут с тобой черте чем занимаемся, а все равно стучит. — и добавил, повысив голос, — входи, Крис.

Крис влетел, как метеор, и настороженно посмотрел на Джимми, сидевшего на своем стуле и глядевшего на него с насмешливым любопытством, и Стэна стоявшего у стены, сунув руки в карманы.

— Ну? — поинтересовался Джимми. — Все в порядке?

— Я тебя убью, Грэмм, — отчаянно проговорил Крис. — Что вы здесь секретничаете?

— Да так. — ответил Стэн загадочно.

— Ясно, — насупился Крис. — так ты идешь, Джим?

— Не-а, — безмятежно ответил Джимми. — начинайте без меня. Мне надо кое-что сделать.

Крис открыл рот, видно для того, чтобы обложить гитариста по матери, но внезапно передумал.

— Пошли, Ариэль, — сказал он и развернулся к выходу.

Грэмм позвонил на следующий день вечером, около десяти. Стэн и Крис предавались чрезвычайно редкому своему развлечению, они смотрели телевизор. Телевизор обычно смотрелся так: сначала Харди, чертыхаясь, переключал все каналы, пока Стэн не останавливал его на чем-то, его заинтересовавшем, и они некоторое время тупо глядели фильм с середины или передачу про повадки каких-нибудь бобров. Сейчас им попались «Войны роботов», и Харди с увлечением болел за маленького серебристого робота по кличке Матильда, так что к телефону подошел Стэн.

— Я сейчас приду, я в машине, — сказал Джимми, даже не поздоровавшись. — Все готово.

— Хорошо, — сказал Стэн. И положил трубку. Повернулся к Крису, который, лежа на ковре, ел виноград и сосредоточенно смотрел в огромный экран.

— Змей, сейчас Джимми приедет.

— На хрен? — осведомился Крис, который, очевидно рассчитывал на тихий семейный вечер.

— Надо. — коротко ответил Стэн. Харди посмотрел на него. Он уже о чем-то явно догадывался, и спорить не стал. Через десять минут в дверь позвонили. Вошел Джимми с гитарой в чехле.

— Так, — сказал Харди, поднимаясь ему навстречу, — чего вы придумали?

— Сейчас услышишь — ответил Джимми, в глаза у него было холодное торжество человека, который знает, что делает, и знает, что здесь его не заменит никто. Он осторожно достал инструмент, сел и пристроив гитару на колено, прошелся по струнам.

— Садись, — велел он Крису. Тот сел в кресло, глядя на него и Стэна с опаской.

— С чего начнем? — спросил Джимми у Марлоу.

— Со второй, — ответил Стэн, пристраиваясь на подлокотнике кресла Харди и кладя его руку себе на колено.

— Ок. — покладисто согласился Джимми и начал играть.

У него был несильный приятный глуховатый тенор. Когда он пел, то четко выговаривал слова. Но больше всего Марлоу, который, естественно, слышал его игру и не раз, поразило его великое искусство. Гитара была акустической, но звучала она, как целый оркестр. Джимми написал удивительную музыку, ничуть не уступающую стихам. Он сделал из «Священного ветра» блюз, в манере «Цеппелинов», и пока он играл и пел, Стэн почти наяву слышал голос Харди, освящавший каждое слово своей дикой пронзительной силой. Крис слушал, широко раскрыв глаза, его пальцы стискивали колено Стэну. Когда Джимми закончил, Крис, трясясь от какой-то ужасной жадности, быстро проговорил:

— Дайте мне текст.

Довольный Джимми достал из нагрудного кармана измятую бумажку. Крис быстро пробежал ее глазами. Посмотрел на Стэна с мрачным восхищением в глазах.

— Ты? — Только и спросил он.

— Я. - кивнул Стэн.

— Играй еще раз, Джим, — приказал Харди, — я спою.

Крису не надо было ни учить текст, ни репетировать. Он пел так, как будто знал эту песню всю жизнь. И Марлоу уже точно знал, что Харди исполнит «Священный ветер», даже если его за это назавтра расстреляют.

Потом Джимми сыграл и спел им «Напиток господина Говарда».

— Выпускаем эти две, сразу. — Харди был настроен решительно.

— Если ребята не будут возражать, осторожно сказал Стэн.

— Не будут, — убежденно заявил Джимми. — вот посмотришь.

На концерт Стэн приехал один. Харди ушел из дома на три часа раньше, у них не все клеилось, хотя тексты, написанные Стэном, ребята приняли на «ура». Пока Стэн в сопровождении Айрона брел к служебному выходу, лавируя между кучек фанатов, возбужденно куривших и разговаривавших, его остановили раз шесть. Его хватали за руку, просили автограф, какая-то девчонка с волосами, выкрашенными в ослепительно синий цвет, очень идущий к ее ярким голубым глазам, расцеловала его, словно он был самим Крисом Харди. Последний, кто стоял почти у самого выходы и подошедший к нему, был тот парень, что обнимал Марлоу на концерте. Он был, как прежде, в своем залатанном кожаном коричневом костюме и накинутом сверху пальто типа шинели, на его светлых волосах таял мокрый снег. Он схватил Стэна за локоть с уверенностью старого друга.

— Стэн — сказал он, и в наступающих сумерках его глаза были темно-синими, — Стэн, я слышал, что в тебя стреляли.

— Да, — сказал Марлоу, этот парень вызывал в нем искреннюю симпатию. — Все в порядке.

Айрон стоявший за плечом внимательно ощупывал взглядом собеседника Марлоу. Убедившись в его безопасности, он расслабился.

— Мы присматриваем за тобой, — торопливо сказал парень. — Не бойся, больше тебя никто не обидит.

— Спасибо, не стоит. — смущенно запротестовал Стэн, — ребята, я правда того не стою…

— Не тебе решать, — твердо прервал его неожиданный защитник, — Змей тебя выбрал, значит, ты стоишь. На, держи.

И он сунул ему в руку маленькую белую карточку.

— Это мой телефон. Не потеряй. У меня есть друзья, «Демоны», может слышал? — да, Стэн слышал об этой самой отчаянной группировке мотоциклистов, которых побаивалась даже полиция, впрочем, ребята не были негодяями, скорее, у них было несколько извращенное понятие о справедливости. — Если что, если понадобиться куда-то пойти, ну туда, где не безопасно, звони сразу. Если меня не будет, просто попроси, чтобы Стиву передали, что ты звонил, ладно?

— Спасибо, — еще раз повторил Стэн, и парень тут же отпустил его локоть.

— Крису привет, — сказал он, прежде чем исчезнуть в толпе.

На территории, отведенной музыкантам, Стэн сразу увидел Джейн. Золотой Ангел была одета в джинсы и замшевую куртку с бахромой и уже накрашена для концерта. Визажист неуловимо изменил ее неправильное, почти некрасивое лицо с высокими скулами и крупным ртом, так что она ужасно похорошела, а голубые глаза приобрели бархатный цвет индиго. Она с удовольствием расцеловалась со Стэном.

— Ты чего тут делаешь? — спросил ее Марлоу с любопытством, наливая себе кофе из термоса, с которым Крошка таскался и на концерты и на репетиции, потому что кофе готовил сам, по какой-то сложной технологии. Термос был по подсчетам Стэна литра на три, но выпивался очень быстро. — Посмотреть пришла? А где все?

— Саунд-чек, — коротко ответила Джейн, тоже прибегая к услугам бездонного термоса. — Я не посмотреть, я выступать.

— Класс, Крис пригласил?

— Да, — кокетливо пропела Джейн, — поздравьте меня, мистер Марлоу, я сделала карьеру, сам великий Крис Харди взял меня на подпевки.

Стэн расхохотался так, что чуть не поперхнулся.

— Ты будешь петь весь концерт? — спросил он, предвкушая огромное удовольствие, то, как сливались голоса Золотого Ангела и Пернатого Змея безумно нравилось Марлоу.

— Нет, не все. — она посмотрела ему в глаза прямо и твердо, — но ты меня услышишь, когда будут петь «Священный ветер».

У Стэна даже уши запылали. Он не собирался отступаться, но стыд, который терзал его всякий раз, когда он думал, что эту песню услышат все, не давал ему покоя.

— Нечего стыдиться, — сказала Джейн так же твердо. — Это отличная песня и отличный текст.

— Спасибо. Я, правда, не знаю…

— Что?

— Ну я боюсь, что от него все отвернутся, если он… — выговорил Стэн самое страшное свое опасение.

— Глупости. Если до этого не отвернулись, то и сейчас не отвернутся. А потом, — глаза Ангела приобрели странное холодно-задумчивое выражение. — Ничего уже не изменить, ты же знаешь.

— Знаю, — ответил Стэн, внезапно успокоившись и залпом допив кофе.

Когда начался концерт, Стэн стоял у входа на сцену. Это было совсем с краю, и его прикрывала аппаратура. Музыка ревела так, что он почти глох, но он не променял бы своего места ни на что на свете. Для разогрева спели пару старых песен, еще с «Пирамид», потом «Табу». Затем появилась Джейн, встреченная восторженным ревом, и они с Крисом, практически дуэтом запели «Холокост». Эта песня всегда вызывала у Стэна мороз по коже, причем, слушая ее, он никак не относил к себе авторство текста. Это было помимо него, как будто и не он писал. Когда отзвучала последняя нота, Крис движением руки навел тишину в зале и коротко сказал в микрофон:

— Эта песня посвящается всем, кто погиб в огне. — Зал молчал, словно напуганный страшной торжественностью момента. «Это его последний концерт, — подумал Стэн в священном ужасе. — Слушайте и смотрите, вы последний раз видите Криса Харди на сцене». — Следующая песня совершенно новая, ее еще никто не слышал, вам повезло, ребята. — и повысив голос так, что Стэн на секунду ослеп и оглох от страсти, прозвучавшей в его голосе, — «Священный ветер»!

Он обернулся к Джейн. Девушка кивнула и заняла свое место у второго микрофона, у которого стоял Джимми. Секунду длилось оглушающее молчание, потом голос Джейн легко вывел первую музыкальную фразу без слов, в нее мягко вплелся звук гитары Грэмма. Крошка тронул барабаны, за ним тут же вступил Арчи. Минуту ошеломленная толпа слушала, как гитара соперничает с голосом, то сливаясь с ним, то противостоя, и наконец Стэн услышал тяжелый голос Криса, произнесший первую фразу «Тебе нравились мотоциклы и широкие ленты ночных шоссе..». Он пел, Джейн подхватывала и усиливала каждый поворот мелодии, каждое движение голоса, а гитара Джимми звучала так, что казалось — поют трое. Крис отчетливо выговаривал каждое слово, словно задавшись целью донести до всех каждую подробность того, что происходило между ними. Он стоял на краю сцены, засунув большие пальцы рук за ремень, и пел, Стэн встал так, чтобы видеть его лицо, глаза Харди, широко открытые и неподвижные, были глазами слепца, вглядывающегося в вечную тьму. Марлоу внезапно вспомнил, что еще летом, на гастролях, в каком-то шикарном отеле, из тех, в которых подают завтрак в постель, а номер выглядит как римский Колизей, в самый черный час ночи, когда они лежали в жаркой темноте, Крис сказал ему тихо, с дрожью в голосе: «Знаешь, Тэн, мне иногда кажется, что я ослеп и ты ведешь меня за руку, а мне все равно, куда и когда будет пропасть». Сейчас его вел собственный голос, переступавший осторожно, словно ребенок через ручей по камушкам, но не было такой силы, которая остановила бы его. Когда Крис замолчал и, дрожа, отзвенел последний звук гитарных струн, воцарилось молчание, еще более глубокое, чем первое. Стэн смотрел на Харди, на бледную Джейн, на Грэмма, застывшего, как часовой, на Арчи, с потяжелевшим лицом сжимавшего свой бас, на Крошку, который смотрел прямо перед собой с выражением отчаянного упрямства, и понимал, что если толпа фанатов выразит хоть малейшее недовольство, «Ацтеки» просто уйдут со сцены и никогда на нее не вернуться. Будут разводить капусту. И он понимал, что это он их подставил, он и Крис, позволившие этому огню выплеснуться наружу, сжигая все, что их окружало.

В недрах толпы родилось жуткое урчание, словно она была огромным зверем, готовящемся к прыжку, оно делалось все громче, свист, вопли, крик, постепенно эта адская какофония становилась все более упорядоченной, все более ритмичной, и Стэн услышал наконец, что они кричат «Харди И Марлоу», повторял зал, еще и еще раз и вдруг взглянув в толпу, Стэн увидел что с краю почти у сцены на отшибе стоят двое. Двое высоких мужчин, белокурый и черноволосый, они были одеты так же просто, как и остальные ребята помоложе, но он узнал их. Хауэр и Конрад, Конрад и Хауэр. Они орали, как и все, но Конрад, почувствовал его взгляд, повернулся к нему и отсалютовал сжатой в кулак рукой. Первым движением Стэна было соскочить со сцены и кинуться к ним, но к нему уже бежала Джейн, она схватила его за руку и потащила к Крису, туда, в бесконечный вопль, сливавший воедино их имена, так же как были слиты их души и тела.

Дневник Стэнфорда Марлоу

Это был их последний концерт, последний, я знал, что «Священный ветер» можно спеть только один раз. Я и до сих пор не понимаю, как могло случиться, что я написал эти слова, но еще тягостнее было слушать, как он поет эту песню, этот погребальный гимн, с таким отчаянием и яростью, что я вдруг сказал себе тогда, стоя и глядя на него со сцены, «Не стыдись, каждый умирает в одиночестве, но ты примешь смерть вместе с ним». Но я не хочу умирать, я не хочу умирать и откуда я взял, что мы должны умереть, откуда, если все идет так хорошо, как никогда прежде, сам Харди верит в то, что мы вернемся обратно полные сил и продолжим «Инициацию» будем работать дальше, и жить, жить так долго, как сами того захотим. Так и было бы вероятно, но я знаю, что «Священный ветер» поставил точку на чем-то, связанном с нами, возможно на нас самих. Что-то прекратилось в тот миг, когда смолкла музыка и его голос, и он тоже это понял. Наверное, Джим был прав, это был риск, и риск по максимуму.

Новый год в Швейцарии. Мне кажется, я перешел ту грань, за которой полнота человеческой жизни еще может удерживаться в установленных рамках. Это невероятно, но это так — Марте по заказу Криса удалось-таки разыскать тот самый «отель на двенадцать мест» недалеко от Сьона. Хозяин его немец, спокойный и обходительный, старик лет семидесяти. Отель называется «Фридрих Великий». Поскольку масштаб заведения явно конфликтовал с его громким названием, я не поленился заказать Марте также историю самого короля. Прочитав ее за ночь перед отлетом, я вручил книгу Харди и заметил не без иронии:

— Мы попали по адресу.

Крис повертел ее в руках и решил, что посмотрит в дороге. Он собирался восстановить на месте свои навыки катания на сноуборде, и я возражать не стал. Рейс был специальный, Бобби подвез нас в аэропорт вместе с Айроном, который должен был остановиться в самом городе. Больше никто нас не сопровождал. В самолете было все трое пассажиров, не считая нас с Харди и телохранителем. Зато стюардесс было в три раза больше, и внимание они проявляли к каждому такое, что становилось неловко. Харди положил мне руку на колено:

— Не бери в голову, — сказал он мне, — это их работа. — Я подумал о том, что жизнь все же непредсказуема. Мой друг, начавший свой путь там, где нет никакого просвета, с легкостью принца крови советовал мне принимать услуги окружающих как должное, я же, принадлежавший к так называемой прослойке более или менее обеспеченных и высокообразованных представителей общества, чувствовал себя при этом недостойным даже десятой части тех забот, которые мне полагались.

Харди заказал обед по-французски, я понятия не имел, что в него входит, а когда узнал, пожалел, что сам не выбрал что-нибудь на свой вкус, но потом смирился. Мне было лень даже языком пошевелить. Крис погрузился в чтение. Я провел бессонную ночь за книгой и в конце концов почувствовал, что больше не могу бороться с естественной потребностью моего организма в отдыхе. Я уснул и проснулся, когда мы уже шли на снижение. Харди держал книгу в руках и задумчиво постукивал по ней пальцами. Взяв мою руку, он произнес:

— Судьба, малыш.

— Да, — согласился я, — но чья, наша или Конрада и Хауэра?

— Всех четверых, — ответил он и улыбнулся. — Ты же сам говорил — это пылающая комната.

— Ты полагаешь она находиться в недрах «Фридриха Великого»?

— Может быть.

Нас уже ждали с машиной и повезли прямо в Сьон, где Айрона ждал номер в отеле. Он, разумеется, предлагал поступить иначе, и вначале доставить на место нас, но Крис возражений не принял. Распростившись с телохранителем, который должен был в случае чего приехать по звонку, мы поехали прямо по следам наших предшественников. Зима, снежная и тихая, с великолепными горными видами была именно такой, как ее обычно показывают в туристических каталогах, вызывавших всегда подозрение у моей матери, привыкшей ожидать от природы несколько большего, чем она могла дать в соответствии с ее представлениями о нетронутой цивилизацией красоте. Но эта красота действительно оказалась нетронутой. Если Сьон и был предпраздничным городом с обычной суетой им шумом, то за его пределами в направлении нашего будущего местожительства все было в порядке. Пожалуй, жители случайно попадавшихся нам тихих трехэтажных коттеджей способны были просто забыть о том, что вслед за Рождеством грядет еще одно торжество, неумолимо отсекающее для небытия очередной пласт времени.

Машина свернула влево от главной дороги и, проехав еще немного, остановилась у ворот Отеля. Это был странного вида двухэтажный особняк с колоннами у входа и темной каменной лестницей. За стеклянными дверями горел свет. Хозяин отеля господин Клеман в темном костюме, застегнутом на все пуговицы, и пальто накинутом на плечи, совершенно седой с тростью в руках ждал на улице вместе со своим помощником-портье. Мы вышли из машины и подошли к ним обоим, Клеман курил трубку, он церемонно кивнул нам и сказал:

— Господин Харди, господин Марлоу, добро пожаловать, вы оцените всю прелесть настоящей швейцарской зимы.

Он подал руку Крису, затем мне. Харди что-то брякнул в ответ на приветствие, я не мог и рта открыть, находясь под гипнозом этой необычной встречи. Питер, помощник хозяина, предложил нам пройти и взглянуть на наши номера. Мы вошли в здание, в холле был великолепный зимний сад, после весьма прохладного воздуха снаружи, внутри, как мне показалось, было довольно жарко. Питер пропустил нас в лифт и вошел сам. Лифт, по чести сказать, в таком месте, как это, был излишеством. Удобнее было бы подняться пешком. Наши комнаты, а их было две, находились друг напротив друга, рядом были еще два отсека и в каждом тоже по две двери. Всего на этаже разделенном на две части — правую и левую было двенадцать номеров. Наши располагались слева. Портье открыл дверь, и мы увидели комнату, обставленную в удивительном эклектическом стиле, где антиквариат, вероятно бесценный, соседствовал с суперсовременной техникой, телевизором в полстены, встроенной стереосистемой, автоматически раздвигающимися жалюзи и створками бара, стоял даже компьютер, были кресла и диван, но не было кровати. И я, и Харди замерли в изумлении на пороге, пока Питер рассказывал нам обо всем, что мы видели, включая и краткие исторические сведения о каждом старинном предмете. Ситуация при всей своей неоспоримой реальности наводила на мысли о сказках Гофмана. Вторая комната оказалась просто спальней. С огромной черной кроватью, к которой вели ступеньки, и зеркальным шкафом. И я, и мой друг никак не могли снова обрести дар речи. Но по выражению лица Харди было ясно, что он не разочарован. Наконец портье вручил нам ключи от обеих комнат и, пожелав приятного отдыха и объяснив, где подается ужин, который, впрочем, можно было заказать по кнопке внутреннего сообщения в номер, удалился.

Крис подошел к постели и сев на край посмотрел на меня несколько растерянно.

— Слушай, Тэн, — заговорил он достав сигарету и закурив, — как ты думаешь, они вообще знают кто я?

Я невольно улыбнулся.

— В смысле слышали ли они «Ацтеков»?

— Ну, да, то есть они знают, что я…

Он не знал, как продолжить.

— Что ты известный рок-музыкант, приехавший сюда провести неделю наедине со своим любовником, подальше от назойливого любопытства окружающих?

Он кивнул.

— Я не знаю, что они знают, а что нет, — ответил я, — и какая разница. Если хочешь можно сообщить им об этом, не думаю, что они будут шокированы.

— Прикольный старик Клеменс, а?

— Да, нечего сказать, компания что надо.

Вошел еще один служащий с нашим багажом, извиняясь за беспокойство.

— Бросай все на пол, — велел ему Харди, — сами разберемся.

Он положил все наши вещи и тут же исчез, прикрыв дверь. Свет, который включил Питер, показался мне слишком ярким, и я выключил его, оставив только один маленький светильник с позеленевшей бронзовой фигурой фавна, играющего на свирели.

— Что будем делать? — спросил я Харди, все еще сидевшего и курившего на кровати.

— Может пойдем погулять? Посмотрим, что здесь творится, — предложил он.

— Что они здесь делали а, Тэн? — спросил Крис и сразу понял, о ком он спрашивает, поскольку и сам задавал себе тот же вопрос.

— Трахались, разумеется, отдыхали, бродили по окрестностям.

— А в каких комнатах они жили, может поинтересуемся?

— Не плохо бы, — согласился я.

Мы не стали возиться с багажом, так и оставив его на полу, достали только куртки и спустились вниз. Питер стоял за своим рабочим местом и беседовал с пожилой дамой, она говорила по-итальянски, рядом с ней стояла девочка лет семи, она проводила нас любопытным взглядом.

Мы вышли из особняка, прошли за ворота и двинулись по пустынной дороге. Уже стемнело, снег в темноте казался еще чище и белее, чем днем. Крис обнимал меня за плечи, и мы тащились с ним вперед и вперед, не сворачивая, чтобы не заблудиться. Это было одно из самых счастливых и спокойных мгновений моей жизни, лишенное страха, смятения и угрызений совести. Тогда я подумал, что лучшим вариантом для нас обоих была бы жизнь на необитаемом острове, в полной изоляции ото всех и вся.

— Знаешь, — сказал он прижимая меня к себе, — с нас снимут все обвинения, это я тебе ручаюсь, иначе они не дали бы нам так спокойно уехать без особых разрешений.

— Ты не учитываешь кое-что, — возразил я в ответ на его оптимистичный прогноз. — возможно, они просто приставили к нам кого-нибудь. Чтобы узнать о нас побольше.

Харди остановился и нахмурился. Он, вероятно, только сейчас осознал то, в чем я не сомневался. Полиция не упускала нас из виду, и наверняка они были и здесь тоже. Возможно, и хозяин отеля сообщал им о нас все подробности.

— Тэн, — сказал мой друг, — я не хочу постоянно жить на виду, какого черта они лезут к нам, я бы все деньги отдал, лишь бы от них избавиться.

— Деньги не помогут, в наших интересах найти того, кто убил Шеффилда.

И вдруг я со всей ясность понял, что знаю, кто это сделал. Знаю отлично, так что могу хоть сейчас давать показания. Мне страстно захотелось сообщить об этом Крису, но я отказался от этой идеи. Я не мог надеяться на то, что он не вмешается раньше времени, а его вмешательство означало бы еще худший скандал и наше полное поражение. Не было доказательств, и их невозможно было достать. Можно было только уже не сомневаясь пойти на громадный риск и…

— Успокойся, — сказал ему, прикасаясь пальцами к его губам, — ты не сядешь в тюрьму, тебя ждет пылающая комната.

— А тебя?

— Не знаю, — я ответил искренне, поскольку в своей правоте не был уверен никогда. Я вполне мог быть промежуточным звеном, подлежащим устранению в тот момент, когда желаемый результат будет достигнут. Вокруг уже была непроглядная тьма, нужно было возвращаться. Я сказал об этом Харди.

— Я никогда не войду в твою пылающую комнату без тебя, — он произнес эту фразу, отчетливо проговаривая каждое слово.

Я покачал головой. Как я мог уверять его в обратном или, напротив, соглашаться, если до сих пор об этой чертовой комнате я знал столько же, сколько и в момент нашего знакомства. Я знал все и не знал ничего, стоя посреди заснеженных просторов и глядя в глаза своему любовнику, которого будучи психически нездоровым (а я сам себе без труда мог поставить диагноз) я считал не вполне человеком. В моем сознании со скоростью бешено перематываемой кассеты проносилось все, что я успел выяснить целенаправленно или случайно. Невменяемая сила Харди, которую он в своей наивности принимал за постоянное сексуальное влечение, дикие сцены из дневника Хауэра, одержимого страстью к своему боссу, больше похожему на дьявола во плоти, чем на преуспевающего бизнесмена, псевдозамок, почему-то не выходивший у меня из головы с самого первого момента его посещения, нелепая игра с абсурдным режимом, от которого переклинивало жесткий диск, Бобби, который вовсе не был разнузданным извращенцем, но тем не менее с какой-то ангельской кротостью взирал на то, как его работодатель трахает своего любовника на заднем сидении машины, детектив Хайнц с его бесконечными вопросами, достойными профессионального психоаналитика, Томас, оказавшийся в результате своих темных дел в том же городе, что и я, в тюрьме и погибший идиотской нелепой смертью, его дочь, влюбленная в меня и в Криса, господин Говард потчующий нас каким-то африканским зельем, моя сестра, глядящая на меня с широко раскрытыми от ужаса глазами в тот момент, когда она получила подтверждение того, что мне было очевидно еще в пятнадцать лет, когда Фрэнсис, в пустом классе, отнимая у меня свою тетрадь и прижимая меня к стене и бесцеремонно ощупывая, спросил: «На кого это у тебя стоит, на меня?».

Харди прикурил сигарету и подал мне.

— Идем же, Тэн, — он потянул меня вперед, — я жрать хочу, как собака.

Мы пошли назад и через сорок минут были уже в отеле. Я лег на диван, Крис уселся в кресло и от нечего делать переключал программы, видно, его ничего не устраивало, наконец он нашел себе другое занятие, и оно мне показалось не особенно удачным — смешав все напитки из бара, активно поглощать этот коктейль. Я знал, что он, должно быть, страдает здесь, будучи лишенным своего обычного общества, отрезанный от мира, без клубов, города, работы. Меня пугало то, как он собирался провести тут неделю, и не свихнуться. Вся надежда была на сноуборд. Я же чувствовал себя прекрасно. Среди антикварной рухляди, затерянный в преддверии Альп, в канун Нового года.

Ближе к полуночи он начал названивать всем подряд, поздравляя всех с наступающими переменами. Мне стало смешно. Когда я сам поздравил Джимми, Арчи и Пэта, позвонил Виоле, отсутствовавшей, к несчастью, и отключил телефон, явился Питер, приглашая нас присоединиться к празднованию нового года в ресторане отеля. Я с неприязнью представил себе сборище в ресторане, пожилые леди с внучками, семейные пары, престарелые господа, я вежливо отказался, поскольку Крис смотрел на меня вопросительно. Но Питер отказ не принял и сказал, что в отеле имеется так же ряд двухместных комнат, более чем подходящих тем, кто хотел бы поужинать наедине. Мы заказали такую комнату, и он тут же сказал, что все уже давно готово. Пришлось последовать за ним.

Войдя в уединенный и наглухо закрывавшийся кабинет, лишь одной стеной граничивший с ресторанным помещением я пережил странное чувство — напоминающее сбой в программе. Комната была отделана каким-то алым материалом с подсветкой, но не гладким, а рельефным так необычно, что казалось стены были покрыты бегущими языками пламени. Посередине был накрыт стол на двоих с тяжелыми жесткими креслами из черного дерева. Питер заметил мое изумление и пояснил:

— За счет сложнейшей технологии удалось достичь такого эффекта, не правда ли, красиво, господин Марлоу?

Я подтвердил, что да, действительно красиво, как в сказке. Питер, довольный, удалился, показав нам, как вызывать его в случае, если что-нибудь понадобиться.

— Мы в пылающей комнате, малыш, — сказал Крис, открывая бутылку шампанского, когда мы уселись за стол.

Я бы отдал десять лет жизни за то, чтобы его слова оказались правдой и все окончилось бы столь безобидно.

Мы приступили к ужину со всей жадностью изголодавшихся путешественников.

— Здесь не хватает мороженного, — заметил я, посмотрев на янтарно желтую кисть винограда во льду.

Крис вызвал портье. Питер выслушал заказ и уже собрался уходить, но я остановил его и задал тот вопрос, который уже с момента нашего приезда не давал мне покоя:

— Я бы хотел узнать, не останавливались ли в вашем отеле двое гостей, один по фамилии Конрад, другой — Хауэр. И если это возможно я бы хотел знать точную дату их пребывания. Надеюсь эта информация не конфиденциальна.

— Разумеется нет, господин Марлоу, — ответил портье, — я попрошу секретаря господина Клемана предоставить мне имеющиеся сведения.

— Благодарю вас, — отозвался я. Питер ушел, а Харди, задумчиво отщипнув виноградину, положил ее в рот и долго медлил прежде, чем раздавить ее зубами.

— Завтра поедем в горы, научишься кататься, — пообещал Крис.

— Я не даю согласия, возможно, тебе придется поупражняться в одиночестве, — ответил я.

Он был явно недоволен этим заявлением.

Вернулся Питер неся на подносе листок бумаги.

— Вот все, что удалось узнать, — он подал мне лист. Я поблагодарил его еще раз за любезность и дождавшись, когда он удалиться, развернул бумагу, то, что на ней было напечатано я прочел вслух Крису:

— Крис, — спросил я, — сколько тебе было в 79?

— Семь, — ответил он, и нахмурился, вероятно воспоминания о том времени были ему неприятны.

— Теперь ты можешь не сомневаться, что они здесь были, только что нам это дает, — я задумался над тем, что мы узнали.

— С ними ведь тоже, что с нами было, — заметил Харди.

— Да, почти, — согласился я, вспомнив о психиатрической клинике и в глубине души надеясь, что меня все же минует чаша сия.

— Они наверняка вошли в нее, Тэн, я уверен.

— Если смогли, — уточнил я.

Крис спит. Звонил Джим, узнавал, как погода, я не стал ему рассказывать, что произошло. Ни к чему ему об этом знать.

Вчера утром Харди собирался на базу, спортивный курорт для любителей сноуборда, он предлагал мне ехать с ним, я не решался, и в конце концов отказался. Он был недоволен, но настаивать не стал, вечером он собирался вернуться. Приехал Айрон. Я проводил их и остался один. Съел завтрак и задумал поработать над текстами для «Инициации», но вместо этого бессмысленно смотрел в окно, любуясь великолепием каньонов под серым небом. Когда начался снегопад около трех часов дня, я вышел побродить в окрестностях отеля, невзирая на мягкое предупреждение Питера о том, что удаляться сейчас весьма опасно. Снег шел очень сильный, это, должно быть, испортило развлечение Крису. Все застили бесконечно сыпавшиеся хлопья, начинал дуть ветер. Я прошел минут десять и понял, что надо возвращаться. Так я и сделал. Мне сделалось безмерно тоскливо сидеть одному в номере, и я спустился вниз, посидеть в зимнем саду в холе, сжимая телефон, как самую большую драгоценность, Харди должен был позвонить в пять. Я ждал этого часа с нетерпением. Часы показывали пять, но звонка не было. Я продолжал ждать, не обращая внимания на пару сидевшую рядом, молодую девушку и пожилого господина, скорее всего, ее родственника, он читал газету и потягивал кофе, девушка полировала ногти, время от времени поглядывая на меня так, как будто нас связывала общая тайна, наконец она подошла ко мне и села рядом.

— Давно вы приехали? — спросила она поправляя прическу из ярко рыжих волос.

— Вчера, — ответил я ей тоном, после которого лично я бы не стал дальше продолжать расспросы.

Но на нее это не подействовало.

— А с кем вы приехали, с братом?

— Да, — ответил я не моргнув глазом. Харди был для меня братом и стоил десяти тысяч братьев.

В ту минуту я с удивлением подумал, что очень странно, что эта девица не узнала в Харди своего кумира, хотя вполне возможно, что она и вовсе не интересовалась музыкой.

— Правда здесь очень скучно, если бы не Эдвард, я бы ни за что сюда не поехала, но у него больное сердце, я не могла отказаться.

Я посмотрел на Эдварда. Судя по всему, он все же был ее мужем. Он сосредоточенно изучал газету, не замечая что происходит вокруг.

— Он мой муж, — пояснила она, — меня зовут Эстер, вообще-то не очень удачное имя, я даже хотела его поменять, а вам нравится?

— Что? — я совершенно не задумывался над смыслом ее вопроса,

— Мое имя, мне надо его поменять.

— Поменяйте, — дал я ей окончательный совет, — с таким именем жить нельзя.

— Вы так думаете? — на ее лице появилось обиженное выражение.

— Да.

— Но тогда, наши имена с Эдвардом не будут начинаться на одну и ту же букву, а мне говорили, что это счастливый знак, — она продолжала доставать меня с редкой навязчивостью.

— Возьмите себе имя на букву Э, Элин например, или что-нибудь в этом роде.

— Элин, — задумчиво протянула она, — Элеонора, а оно мне подойдет?

— Без проблем.

— Вы так говорите, как будто хорошо меня знаете, а на самом деле вы даже не представляете, как я несчастна.

Я посмотрел на нее, с трудом представляя, насколько вообще подобное ей существо может иметь понятие о том, что такое несчастие.

— Я люблю Эдварда, но он однажды сказал, что моя грудь его уже не возбуждает, потому что у него проблемы из-за его возраста, а у меня очень красивая грудь. А как вас зовут?

— Стэн, — ответил я и посмотрел на часы. Было уже без четверти шесть.

— Какое странное имя, это ваше настоящее имя?

— Сокращенное, полное — Стэнфорд.

— Ой, как странно, это же ведь не имя, это город такой Стэнфорд.

— Стэффорд, — поправил я ее, — это графство.

— А вам нравиться ваше имя?

— Вполне.

— А вашего брата как зовут?

— Кристофер, — произнес я невольно полное имя Харди.

— Красиво, а он старший ваш брат?

— Да, — ее расспросы начинали меня раздражать.

— А с ним можно познакомиться?

— Его сейчас нет.

— А где он? — наглость с которой она настаивала на продолжении беседы была настолько по-детски невинной, что мне было неудобно послать ее ко всем чертям собачьим.

— Он на спортивной базе в горах.

— Он катается на лыжах? — она раскрыла глаза от восторга, — всегда мечтала познакомиться со спортсменом, это так интересно. Я сама отлично играю в теннис.

— Поздравляю вас, это очень благородное занятие.

Звонка не было, появился Питер и что-то сообщил Эдварду. Он встал и, увидев наконец, чем занята его жена, протянул ей руку с довольным выражением лица, видимо, в благодарность за то, что она подарила ему хотя бы несколько минут покоя.

Она быстро подбежала к нему, объясняя, кто я такой, и стала звать меня, чтобы представить ему. Я вежливо помахал рукой и сделал вид, что собираюсь звонить. Она разочаровалась, но неотложные дела Эдварда заставили их обоих удалиться. Я вздохнул с облегчением. Прошло еще полтора часа, в половине восьмого я возвратился в номер. Меня охватила настоящая паника. Я готов был представить себе все, что угодно, машину, слетевшую с обрыва, Криса, разбившегося при падении, все, самое ужасное, что только могло мне прийти в голову. Я метался по комнате, пил, но это не помогало. В половине десятого Питер принес ужин, я начал есть. Затем все бросив спустился вниз в ресторан. Заказал себе коньяк, Эстер с мужем уже сидели там. Увидев меня, она помахала мне рукой. Я сел к ним спиной, чтобы она не вздумала опять привязаться ко мне. Полбутылки я выпил, не пьянея, головная боль начала нарастать. Я заставлял себя ни о чем не думать и втайне завидовал Хауэру, его депрессии, отрезавшей его внезапно от всего мира. Пришел Питер и сообщил, что звонил Айрон, он передавал то, что ему велел Крис, дорогу назад с базы отрезало из-за схода лавины. Они не могли выехать и остались там на ночь, надеясь вернуться завтра, как только расчистят путь, этим уже занимались, Питер сказал, что внезапно их разъединили, вероятно, прервалась связь. Я вскочил из-за стола, требуя, чтобы мне немедленно заказали машину, мне было безразлично что случилось, я готов был ехать немедленно, только бы убедиться, что он жив, только бы увидеть его. Портье покачал головой пытаясь меня успокоить. Но я требовал и кричал уже довольно громко. Он пообещал решить вопрос как можно скорее. Машины пришлось ждать около часа. Наконец я сел и приказал ехать в G*** немедленно. Было темно, снегопад прекратился, но дорога была занесена, машина катила с трудом, я торопил его, умолял прибавить скорость, он возражал, объясняя, что так нельзя, это опасно, однако подчиняясь моему напору он прибавил до двухсот в час, база находилась в двух часах езды от отеля, дорога шла в горы, внезапно нас ослепил свет сигнальных сирен, и шофер остановился. Это была полиция и аварийно-спасательная служба, запретившая нам ехать дальше. Я бросился на полицейского требуя, что они дали нам проехать, я кричал, что моему другу нужна помощь, меня оттаскивали от моей жертвы, и в конце концов затолкали в машину, требуя, чтобы шофер немедленно поворачивал назад. Ему ничего не оставалось, кроме как подчиниться. Он повез меня обратно в отель. Это был самый страшный и мучительный путь в моей жизни. Я сожалел о том, что машина не соскользнула в пропасть, я не хотел возвращаться в пустой номер. Это был срыв. Я начал просить шофера повозить меня по окрестностям, куда угодно, но только не возвращать в отель. Он посмотрел на меня, как на сумасшедшего.

— Я заплачу вам сколько хотите, сколько угодно, только сделайте, что я говорю, — просил я, не понимая сам, что позволяю себе нелепую бестактность.

— Извините, — деликатно ответил он, — но мне платит господин Клеман, хозяин отеля, я не выполняю частных заказов.

Он привез меня в отель, что-то шепотом сообщив Питеру. Питер отослал его тут же и пошел провожать меня в номер. Я шел, не разбирая дороги. Войдя в комнату, ту, что была гостиной, я посмотрел на джемпер, брошенный моим другом на кресле и, не стесняясь присутствием портье, схватил его и прижал к лицу. Я испытал острую мучительную боль, чувствуя легкий знакомый запах его тела, голова у меня кружилась. Я сел на пол. Никогда еще не впадал я в такое безумие. Я способен был в ту минуту убить и не заметить того, что сделал, так велико было отчаяние. Я остался один. Так и сидел пока, наконец не вспомнил о том, что существуют сигареты и подтянув к себе пачку стал курить, не останавливаясь, одну за другой, пока все не закончилось. В это время дверь открылась, и опять вошел портье мне захотелось сказать ему, чтобы он убирался ко всем чертям. Но я не успел.

— Господин Марлоу, извините меня за беспокойство, я знаю, вам сейчас очень тяжело, но может быть вы не откажетесь принять приглашение господина Клемана, он ждет вас в своем кабинете на первом этаже. Он просил поблагодарить вас заранее.

«Что еще ему от меня понадобилось» — я подумал о предстоящей встрече с ненавистью. Ему скучно, и он решил развлечься интересной беседой, или поиграть в психоаналитика, успокаивающего взбесившегося психа. Но пойти все же согласился. Питер повел меня вниз и ввел в небольшую комнату, точнее, библиотеку с камином и великолепным столом посередине, Клеман сидел в кресле у камина и курил трубку. Напротив стояло второе такое же кресло, вероятно, для посетителей, с которыми он собирался беседовать. Я прошел и сел в кресло, забыв даже поприветствовать его. Он сидел, задумчиво созерцая остывающие угли и выпуская дым изо рта. Когда дверь за портье затворилась, он наконец посмотрел на меня.

— Я знаете ли, принадлежу к хорошему немецкому роду, еще при Фридрихе гордившемуся своими героями. — он начал так внезапно о своем происхождении, что я не знал, что отвечать. — Возьмите, будьте любезны, полено и подкиньте в камин, я люблю смотреть на пылающий огонь.

Не знаю, что произошло в тот миг, но то ли последние слова его подействовали на меня так сильно, то ли я вкладывал в них какой-то иной смысл, но я вдруг вспомнил фразу из дневника Хауэра о том как ему хотелось рыдать, но он не знал, как это делается. Я понимал его теперь совсем иначе, ибо бывают состояния в которых обычный режим человеческого организма оказывается бессилен, дают сбой сами инстинкты.

Я вспомнил о его просьбе и, разыскав полено, положил его в огонь, отодвинув экран. Пламя начинало разгораться, и Клеман с торжествующим страстным взором следил за этим процессом.

— Разве огонь не прекрасен? — он спрашивал сам себя, вероятно не нуждаясь в ответной реакции с моей стороны, и я продолжал молчать. — Не хотите ли трубку, господин Марлоу?

— Не отказался бы, — ответил я.

— Тогда возьмите вон там на подносе, табак вам понравится, это значительно эффективнее, чем сигареты.

Я последовал его совету и нашел трубку и табак, забил ее и закурил.

Крепкий привкус дыма мгновенно вызвал у меня перепад настроения, от взвинченного состояния я перешел к сонливому, подавленному состоянию, возникающему после бессонной ночи.

Старик смотрел, как я затягиваюсь, и кивал мне головой в знак одобрения.

— Все верно, господин Марлоу, все так как следует, на так ли?

— Я так не думаю, — возразил я, мучительно страдая от неизвестности, в голове у меня звучало только одно имя — имя Криса Харди.

— Вы очень взволнованы, я слышал, произошел обвал, это не редкость в наших краях, я обычно предупреждаю моих гостей об опасности здешних прогулок. А вы не пожелали присоединиться к господину Харди?

— Я не люблю сноуборд, — ответил я, и меня пронзило сожаление о своей собственной глупости, о своей слепоте, заставившей меня из-за какого-то упрямства расстаться с ним, когда не стоило и на полчаса оставлять его.

— Да, так часто бывает, несчастные случаи, достаточно порою на несколько минут потерять из виду того, кто тебе дорог и все будет кончено, навсегда. — Он смотрел на огонь, казалось, он разговаривает с самим собой. Но каждая его фраза терзала меня, еще сильнее распаляя мои страхи.

— Вы мне показались человеком неглупым, господин Марлоу, хотя и слишком молодым, я не завидую молодости, ее удел — бессознательные страдания и случайные радости, мой же возраст дает мне возможность видеть все в истинном свете. Вам, наверное, будет интересно узнать, что я когда-то стоял на краю пропасти и готов был шагнуть вниз и сделал бы это, если бы не вспомнил вдруг о том, как прекрасно пламя, в которое суждено войти двоим, но которое никогда не будет даровано одиночке.

— Пожалуйста, господин Клеман, расскажите, если это не тайна, — попросил я его, искренне желая узнать, что же это за история, упоминая о которой, он постоянно возвращается к одной и той же мысли о своем восхищении огнем. Это могла бы причуда выжившего из ума романтика, но могло быть и нечто совсем иное.

— Да, конечно, я могу вам рассказать ее, это случилось много лет назад. Я — немец, но моя семья уехала из Зальцбурга еще до моего рождения, отец получил наследство в Бретани, и там я прожил до двадцати трех лет. Началась война, мой брат погиб в первые пять месяцев, мои родители не хотели, потерять и меня и всячески удерживали меня, но я знал шесть языков и в конце концов меня взяли как военного переводчика. Я был личным переводчиком Антуана Сен-Мара, и я вспоминаю о том времени не без сожаления, поверьте мне, жизнь на пределе возможностей порою значительно больше дает человеку, чем годы, проведенные в тишине и покое. Он был моим кумиром, человеком железной воли и к тому же французом, мое происхождение тогда казалось мне величайшим несчастием. Он был убит, уже после того как я попал в плен. Вы меня слушаете, господин Марлоу?

— Да, да, — я поднял голову и взглянул на него, — очень внимательно.

— Когда выяснилось, что я — немец, ко мне отнеслись со всей строгостью, какой заслуживают отступники и предатели, меня отправили в лагерь. Я не стану удручать вас подробностями своего существования там, я познакомился там с одним молодым человеком, он признался мне в том, что ему удалось скрыть от нацистов. Впрочем, это и спасло его впоследствии, его интимная связь с одним из надзирателей давала ему возможность протянуть дольше, чем то могло бы быть, произойди все иначе. Он рассказал мне об этом так, как рассказывают только самые страшные тайны на смертном одре, готовясь предстать перед вечным Судией. Я слишком стар, чтобы стыдиться своей жизни, господин Марлоу, и скажу вам правду, я полюбил его, я никогда ни раньше, ни впоследствии не испытывавший подобных чувств к кому-либо, будь то мужчина или женщина, ребенок или Бог. Впрочем, с Богом мои отношения весьма запутаны. Он был болен, были воспалены суставы ног, и каждый осмотр, а нас отбирали, как рабочий скот, предназначенный для уничтожения или же для дальнейшего использования, мог стать для него решающим, если бы не его благодарный любовник, которому удавалось всякий раз сохранить ему жизнь, тем более он был итальянцем, а к представителям этой нации начальник лагеря питал едва ли не личную ненависть. Но нам приходилось скрывать наши отношения не только от всех остальных, но и от его опекуна, который не простил бы измены. Мы задумали бежать, когда стало ясно, что дольше он уже не протянет. Лоренцо, да, его звали так, господин Марлоу, предложил посвятить в наши планы еще одного заключенного, объединив наши усилия мы могли рассчитывать на какой-то успех. Но перед самым долгожданным днем, когда мы должны были осуществить задуманное, его забрали, больше я его не видел, его расстреляли, я узнал об этом позднее.

Он замолчал, молчал и я, чувствуя, во рту вкус крови, отвратительно резкий и густой. Он смотрел на меня, не ожидая, что стану говорить, да этого и не требовалось.

— Возьмите, — он указал рукой на стол, — там хорошая горная вода.

Я дотронулся до своих губ, они были липкими. Меня передернуло от омерзения. Я встал, налил себе стакан воды из кувшина и прополоскал рот, мне стало немного легче. Я вернулся назад к камину и ждал, когда он продолжит.

— Я запомнил, — начал он, все тем же размеренным спокойным голосом, таким, каким рассказываю сказки совсем маленьким детям, когда они не хотят засыпать под вечер, — только ту ночь, нашу последнюю ночь перед тем, как потерять его навсегда, когда он сказал мне «Я люблю твой огонь, служи ему, если все кончится». И я дал ему клятву, самую священную клятву, вам необходимо принять лекарство, господин Марлоу, — заметил он и, поднявшись, нажал на кнопку вызова портье. Пришел Питер и он велел ему принести ему настойку.

— Слишком резкая смена давления здесь иногда вызывает такие проблемы, — он протянул мне стакан с лекарством, — ничего, кроме успокоительного. Питер проводит вас сейчас наверх. Вам лучше немного отдохнуть.

Я выпил, но уходить я не собирался, я вдруг ощутил, что и при условии, что кровь хлынет у меня из горла, я не сдвинусь с места, пока он, этот человек, наконец не скажет мне, кто я и что хочет от меня Господь, если я еще оставался сыном Божьим, в противном же случае я хотел знать, сколь долго еще будет вести со мной свою игру Дьявол.

Я вздохнул и, продолжая сидеть, начал:

— Я хочу знать, что все это значит, господин Клеман, я знаю немало, но я ничего не понимаю. Я хочу знать, зачем и куда мы идем, и что мы должны сделать, чтобы понять это. Я не оставлю вас в покое, пока вы, так опрометчиво намекнувший мне о своем знании, не дадите мне наконец исчерпывающий ответ. Я молод, но моя молодость еще достойна того, чтобы вы поделились с ней тем, что мне положено по праву.

— Что вас интересует? — спросил он, нисколько не удивленный моей вспышкой, и снова сел на свое место и закурил трубку. — Я вас слушаю.

— Я знаю, что в этом отеле в 79 году весной жили два человека, их имена Мел Конрад и Гор Хауэр, они приехали из ***. Я даже могу описать вам их, один высокий, статный, светловолосый с голубыми глазами, другой…

— Я прекрасно помню обоих, господин Марлоу, что именно вы хотите узнать о них?

— Я хочу… — я задумался над тем, что я на самом деле хочу знать, — зачем они приезжали сюда.

— Отдыхать, как и все, — спокойно отозвался Клеман.

— А вы знали, что они состояли в связи друг с другом, что они были любовниками, что они занимались финансовыми махинациями таких масштабов, что и представить себе страшно, вы знаете, что они исчезли, не достроив какой-то сумасшедший абсурдный замок, зачем они его строили, скажите мне?

— Я никогда не был в вашем городе, господин Марлоу, — пояснил он, — я не знаю, о каком замке идет речь.

— О Замке Ангелов, так его окрестили, сейчас он так и стоит недостроенный, и мой… друг, он его мечтает купить.

— Ваш друг состоятельный человек, ему это вполне по карману, господин Марлоу, — возразил старик.

— Да, ему по карману, но я вас не об этом спрашиваю, я хочу, чтобы вы объяснили мне каким образом все эти вещи связаны с Chamber Ardante. И где теперь эти господа, Конрад и Хауэр, в аду или на небесах?

— Я не являюсь их куратором, господин Марлоу, и не могу дать вам ответ на ваш вопрос.

— Куратором? — я уже и раньше слыхал это слово при не менее необычных обстоятельствах, — что значит куратором?

— Куратор отвечает за сохранность пары, ему порученной, за их успешную инициацию, потерять пару, это величайшая трагедия, они составляются с такой тщательностью и путем настолько жесткого отбора, что каждый элемент имеет значение, каждый бесценен.

— А зачем нужны эти пары, как вы их называете?

На его лице появилась улыбка.

— Я не уполномочен давать такие сведения, да и сам я так и не узнал об этом, я потерял Лоренцо.

— И что это значило для вас?

— Я остался один, я был больше не нужен.

— И что же Конрад и Хауэр — это тоже была пара?

— Вы и сами это прекрасно понимаете, господин Марлоу. — ответил он.

— Да, это я кое-как понимаю, но почему бы вам не рассказать все остальное, не объяснить мне что делать, или вы не уполномочены?

— Вы и так делаете все, что можете, поверьте, больше сейчас не требуется, от проводника требуется только гибкость и преданность своему спутнику, не более того.

— А от второго, что от второго требуется?

— Идти к инициации, не отклоняясь и не сопротивляясь.

— Я хочу знать, что потом случается с проводником, что с ним происходит после, если инициация состоится?

— Не знаю, я не вошел в Пылающую комнату, господин Марлоу, если вам удастся этого сделать вы получите ответы на все ваши вопросы. Я думаю, вам пора вернуться к себе уже два часа ночи, а вы очень устали и нуждаетесь в отдыхе.

— В отдыхе? — переспросил я, — я ни в чем не нуждаюсь, я даже не знаю жив Крис или нет, если он погиб, что я буду делать, господин Клеман?

— Что бы вы не делали, вы доживете до самой глубокой старости, взгляните на меня.

Он позвонил Питеру, и тот недвусмысленно предложил мне последовать за ним. Я пошел как во сне. Вошел в номер и включил радио, имеративно-кокетливый женский голос вещал какую-то чушь в праздничной программе:

«…Агентство Lost Bridges поздравляет свою любимую модель Маргариту, самую сексуальную и восхитительную девушку в мире, особый привет передает Роджер Форест, да-да, здесь поясняется, кто же он, дизайн-менеджер, ах, как это романтично, мы надеемся, Марго, ты слушаешь сейчас нашу программу, и последнее сообщение, кому же оно, вот это да! Крису Харди, лидеру группы «Ацтеки» и его верному другу Стэну, проводящему сейчас одинокую ночь в швейцарском отеле «Фридрих Великий», ну надо же, кто бы мог подумать, что Крис Харди решил провести Новогодние праздники где-то в горах, катаясь на сноуборде, от кого же пришло это сообщение, да вот досада, нет подписи, ах, нет, я ошибаюсь, подпись G и M, вероятно, стеснительные поклонницы певца и его друга пожелали сохранить инкогнито, ну что же, мы передаем все их поздравления и приглашаем всех желающих послушать композицию «Ацтеков» — «Сердце девственницы» с такими замечательными словами, что совершенно неважно, кому же они все-таки адресованы — женщине или мужчине: «Я приношу себя в жертву ради того, чтоб ты вечно любил меня»».

Я выключил радио. Слушать его голос было невыносимо. Повалился на диван и, уже засыпая, продолжал повторять про себя только две буквы GM. «Привет с того света, от Гора и Мела, дорогой Стэн» — сказал я себе и закрыл глаза.

Крис лежал рядом, когда я проснулся, и спал, как убитый, они вернулись утром. Я не стал будить его и пошел завтракать один. Питер поздоровался со мной почтительно и вежливо и поинтересовался нормально ли я себя чувствую. Я чувствовал себя прекрасно, в жизни своей не получал большего удовольствия от еды и от сознания, что я жив, чем в то утро.

9

Кабинет Архангела в одном из крыльев Дворца Золотого Легиона был скудно освещен небольшой лампой, стоящей на столе. Все было очень солидно, тяжелые бархатные портьеры на окнах, медового блеска пол, кожаные кресла, стены, плотно заставленные книгами, и огромный письменный стол, крытый алым сукном, всегда напоминавший Хауэру о таком же столе, только крытом шкурой неведомого животного в самой пылающей комнате. Хауэр сидел рядом со столом в кресле, с сигаретой, в его стакане золотом и терракотой отсвечивал древний коньяк, с историей более кровавой, чем иное оружие. Архангел — за столом и его лицо в слабом мягком свете лампы было, как у грубо сработанного идола исчезнувшей культуры.

— Что ты хотел спросить, Мастер? — на его глаза не падал свет, но Хауэр видел их, черные, спокойные, они всегда напоминали ему беззвездное небо, глубина и настоящая отточенная временем бесстрастность.

— Если у вас есть время, милорд, — осторожно ответил Хауэр.

— Для тебя есть, спрашивай.

— Дело в том, что я вдруг понял, все происходило с такой скоростью, что я даже узнать не пытался, а почему все именно так.

— Как?

Хауэр замялся.

— Я никогда не встречал ни одной гетеросексуальной пары Кецаль — Проводник. Хотя в Висте есть женщины. Почему? Почему они сходятся, невзирая ни на что, даже если и воспитание, и положение, и сексуальная ориентация не позволяют им это? Почему они так страшно мучают друг друга в начале? — «Почему так мучили меня?» хотел спросить он, но запнулся. Архангел чуть заметно усмехнулся ему.

— Хороший вопрос. Это Ариэль и Пернатый Змей заставили тебя задуматься об этом?

— Да, они. Пернатый Змей не так безумен, как был в свое время Крылатый, но им тоже крепко досталось. Я все время вспоминаю себя, Архангел. — сознался он. — Ты же помнишь, ты был моим Куратором.

— Да, это было ужасно. Крылатый шел к своей цели такими методами, что странно, что ты вообще остался жив и в здравом рассудке. Впрочем, как мы выяснили, Проводник легко гнется, но почти не ломается. Видишь ли, Гор, — он впервые назвал его по имени и Хауэр изумленно перемигнул. — Тогда, когда это все начиналось, очень давно, ты даже не можешь представить когда, мы начали именно с гетеросексуальных пар. Я при этом не был, я вошел в Висту позже, на несколько столетий. Этот вариант провалился. Та Сторона всегда находила лазейку — разность между мужчиной и женщиной, их разные цели, их вечное противостояние. Ты же понимаешь, что их задача ослабить воинство Последнего Дня, ослабить всех, кто противостоит их вторжению. Нам удалась только одна пара, уже много позже, когда мы почти полностью перешли на гомосексуальный тип отношений. Они прошли Посвящение и вошли в Пылающую Комнату.

— Кто они?

— Это Регина и Воин, ты их знаешь под этими именами, а люди их знали, как Тристана и Изольду. — Архангел помолчал минуту и улыбнулся каким-то своим мыслям. — При этом Кецалем была она. Нам очень помогла Греция, для которой гомосексуализм был устойчивым культурным фактом. Правда, тогда мы были еще слабы, нас преследовали неудачи. Сам помнишь, тот известный случай, когда Кецаль сошел с ума после смерти своего Проводника на поле боя, и мы перестали его контролировать. Тогда многие умерли, а мы смогли провести их через Посвящение только в следующем воплощении. Хотя тогда нам казалось, что они уже готовы войти.

— Это… — Хауэр не договорил.

— Да, это знают даже дети в гимназиях.

— Это сложное дело, Гор, очень сложное. Тут играет роль все — когда они встретились, в каком возрасте, где, как они были воспитаны и кем. Мы уже выяснили опытным путем, что самый лучший возраст от двадцати до тридцати, дальше или Кецаль умирает, или оказывается в такой ситуации, что его способности резко сходят на нет и только терзают его. Самый ужасный пример — Уайльд. Но ему еще сильно не повезло с проводником. Так же как и Рембо. Бози был невозможен, а Верлен просто слаб. Он не дотягивал до уровня своего Кецаля. Кстати в вашем с Крылатом случае мы некоторое время боялись, что получиться тоже самое, слишком сильно в тебе было то, что Центурион называет «человеческим воспитанием».

Хауэр улыбнулся.

— Да, я понимаю. А женские пары?

— Их меньше. Гораздо меньше, хотя потенциал у них огромен. Но их сдерживает необходимость иметь детей, продолжение рода, которое невозможно ни для Проводника, ни для Кецаля. Их функция немного другая, сам понимаешь, созиданию сложнее обучить, чем деструкции. Ты, наверное, не слышал, а вот наши подопечные точно слышали даже фильм смотрели. Две девушки в Австралии. Они убили и сели в тюрьму. Их разлучили, насильно, мы ничего не могли сделать. Слава Богу, сейчас они уже вошли.

— То есть может быть и хуже, чем у нас с Мелом? — улыбаясь спросил Гор.

— Да, может.

— Еще один вопрос.

— Да? — в глазах Архангела блеснул странный огонек, Хауэру показалось, что он знает, что хочет спросить собеседник.

— Я хотел спросить про это безумие, вы знаете, про этот сексуальный марафон, в него попадают все? И зачем он? Почему?

— Да, все, хотя и были случаи, когда оба были людьми религиозными и сумели удержаться на первых порах. Но тогда Посвящение сильно замедлялось. Это неконтролируемая жажда слияния. Кецаль начинает искать Проводника с раннего детства. Проводник чуть позже, но когда они встречаются, их уже не остановить. Когда мы встретились с Центурионом, мы просто уходили в горы и проводили там недели, хотя у каждого из нас были определенные обязанности перед родными и близкими. Мы ели, что могли найти, и занимались любовью. Один раз он даже потерял сознание. Мне пришлось тащить его к ручью и класть в воду, хотя я сам едва держался на ногах. — Хауэру показалось, что лицо Архангела помягчело на минуту. — Я хорошо понимаю тебя, Гор. Хотя я и не проходил путь Большого Огня. Его мало кто проходил.

— А самое главное, — вдруг горячо заговорил Хауэр, — даже теперь ничего не меняется, я не могу без него и дня прожить, как вы расстаетесь с Центурионом, я не понимаю.

— А мы не расстаемся. — спокойно ответил Архангел. — он всегда со мной.

Словно в ответ на его слова, в дверь нетерпеливо постучали.

— Войдите, — сказал Архангел. Вошел Конрад. При виде Хауэра его лицо посветлело.

— Добрый вечер, милорд, — сказал он вежливо и повернулся к Хауэру, — Ты вот где, я тебя обыскался. Что случилось?

— Все в порядке. Куда я денусь. Благодарю, милорд, вы мне очень помогли.

— Не за что, ты можешь обратиться ко мне в любое время, Мастер.

Когда они вышли, Мел сразу же спросил его:

— О чем вы говорили?

Хауэр стал пересказывать и закончил только тогда, когда они вошли к себе. Конрад сел на стол и посмотрел на Хауэра с выражением того, уже давно забытого страдания, которое так хорошо помнил Гор.

— Ты все еще стыдишься этого? — спросил он тихо и виновато, — Боишься меня?

Гор видел, что он хотел спросить «Ненавидишь?», но промолчал. У него было такое лицо, как у приговоренного к казни.

— Нет, Мел, нет — он подошел к Конраду и коснулся его плеча, как всегда почти с робостью и с диким счастьем от того, что он может быть рядом, прикасаться к нему, видеть его глаза. — Нет, я не стыжусь, и не боюсь. Я просто хочу понять. Ну что ты, что ты…

Конрад закрыл глаза и опустил голову ему на плечо.

— Я тебя люблю, — произнес он глухо, — я тебя люблю так же, как когда увидел тебя в первый раз. Прости меня.

— Не говори ерунду, — пробормотал Гор, глядя его светлые волосы, чувствуя, как незнакомые ему слезы закипают под веками, — Все давно прощено и забыто, не думай ни о чем. Все хорошо. Пойдем.

Он повел его в спальню, Конрад покорно шел за ним. Они легли на постель, не раздеваясь, Мел положил Гору голову на грудь и так замер. Хауэр продолжал гладить его волосы и думал, что никакая Пылающая Комната не избавляет от любви, и что ему все равно, что это было — предопределение или случай, это его жизнь, жизнь Мела, слитая с ней воедино, и ничего никогда не кончается.

Дневник Стэнфорда Марлоу

Не могу писать, наверное, и не стоит, если бы не мое глубокое убеждение в том, что я должен довести начатое до конца, чего бы мне это ни стоило.

День после возвращения Криса прошел как в бреду, мы уехали в город, оставили Айрона, привезшего нас в отеле и бродили до изнеможения по улицам Сьона, глазея на праздничные шествия, пили шампанское из бутылки, как в тот вечер на пикнике в парке, катались верхом, нас не узнавали, как следовало того ожидать в провинциальном городе, и это было лучшее, что могло случиться. Крис затащил меня в магазин и уговорил купить кольца, обычные обручальные кольца, мы надели их на пальцы друг другу, поклявшись, что никогда более не расстанемся ни на день, ни на минуту. После чего мы отправились в клуб, обычный танцевальный клуб, битком набитый народом, и танцевали, пока от усталости и спиртного, не потеряли окончательно способность держаться на ногах. Харди позвонил Айрону и сказал только два слова:

— Выезжай, «Мальстрем».

Айрон повез нас назад, я вспомнил о вчерашнем отказе шофера, и мне захотелось попросить его повозить нас по округе, но, взглянув на его уставшее потемневшее лицо, я не стал об этом заикаться. Айрон страдает от переутомления, помимо своих обязанностей, он занят нашим делом и, видимо, работает на пределе возможностей, не знаю, что произойдет, если он сорвется.

От ужина в положенное время мы отказались, попросив Питера все приготовить для нас часам к четырем утра, и заперлись в номере. В самый неожиданный момент позвонила Эстер, раздобывшая телефон наших комнат, она заявила, что видела моего брата и хочет с ним познакомиться. Мне стало смешно, я не хотел обижать ее, но предложить Харди увидеться с ней было абсурдом. Я предложил встретиться утром за завтраком, она подумала и наконец согласилась. Все же интересно, каким образом ей удалось не признать в Харди скандального персонажа газетных хроник. Возможно, именно по этой причине она вызывала у меня некоторую симпатию.

Крис, полуголый, в одних джинсах, сидел в кресле и улыбался бессмысленно счастливо. Я спросил его, есть ли в его жизни какое либо желание, на исполнение которого он еще надеется. Он притянул меня к себе, и я сел на подлокотник кресла. Он молчал.

— Есть, Тэн, — вдруг сказал он, — я хочу, чтобы ты рассказал мне все, о себе, о том, как ты жил, ничего не скрывая, я хочу услышать все, до последнего слова. Ну, согласен?

— Хорошо, — ответил я. — Слушай, но не перебивай меня.

— Не буду, — пообещал Крис и я начал рассказ.

— Я родился 1 ноября 1997 в Манчестере. Я не могу похвастаться тем, что помнил момент своего появления на свет, я точно помню, что начал запоминать происходящее лишь тогда, когда увидел свою новорожденную сестру, которую мать поднесла, чтобы показать мне. Мы жили в центре, хороший дом, квартира на шестом этаже, я ползал по ней, как по огромному лабиринту, тогда мне казалось, что в ней есть какая-то тайна, и мать играла со мной в одну странную игру, она все время придумывала что-нибудь, например, что на самом деле в соседней комнате живет волшебник, которого мы можем увидеть только во сне, но для которого мы можем оставлять пожелания о подарках в нижнем ящике черного отцовского комода, мы так и строчили эти бесконечные записки, но это уже было позднее, что было раньше, я помню отрывками. Помню, что сразу же невзлюбил Пенни, она была нашей няней, и появилась, когда мне было не больше двух, она была слишком строгой, но нас она любила, даже слишком, когда мы пошли в школу, она плакала и просила мать хотя бы раз в полгода привозить нас к ней в гости. Я полюбил ее позже, когда она, однажды увидев, что я кидаю потихоньку мясо под стол, подкармливая Аду, собаку, которая прожила у нас тринадцать лет и казалась мне древнее и почтеннее, чем египетские пирамиды, сказала, что это будет отныне нашей тайной. Она свое обещание сдержала и меня не выдала. Сью она любила даже больше, она была послушной, но как-то разрезала костюм матери, чтобы сшить что-то для куклы. Мать вообще была очень терпелива, не помню, чтобы она хоть раз повысила на нас голос. Отца я видел не так уж часто, он работал допоздна и приходил к нам только, когда мы уже лежали в постели. Я не могу сказать, что мое детство было особенно счастливым, но я никогда не думал о нем иначе, как с радостью. Я помню одно из самых ужасных моих переживаний было связано с осознанием того, что такое боль, но боль не моя, боль другого живого существа. Под машину попала собака, маленький пудель наших соседей. Он не умер сразу и отчаянно безумно жалобно скулил на руках у хозяйки, у него были глаза, которые я никогда не забуду, раскрытые от невыносимости страдания, полные бессмысленного животного страха. Сью тогда расплакалась, а я смотрел на него и в тайне ощущал, что между ним и мною нет никакой преграды и его мучения — мои, это было страшно, я не хотел разговаривать после этого три дня, мать испугалась, отвела меня к врачу, но потом успокоилась, мною стал заниматься отец, читать мне книги, гулять со мной в выходные, рассказывать мне все, что только помнил обо всем на свете. Мы поднимались на мост, и я просил его посадить меня на перила, странно, что он это делал, но держал меня всегда так крепко, что мне и в голову не приходило, что это опасное развлечение. Отец был слишком серьезным, слишком занятым своей карьерой. По началу он настоял на том, чтобы я и сестра учились в разных школах. Меня отдали в школу так далеко от дома, что мать вставала ежедневно в пять утра, чтобы успеть сделать все дела, приготовить завтрак, отец вставал позже, гулял с Адой, потом в двенадцать приходила Констанс, домработница, мать не успевала заниматься всем, ей приходилось постоянно возиться с ее теткой, тогда больной и требовавшей к себе постоянного внимания, отец настаивал на том, чтобы ей наняли сиделку, но мать не соглашалась и все делала сама. Я учился в начальной школе без особого энтузиазма. Мне уже тогда нравилось рисовать, но без всякой осознанной цели. В основном каких-то мифологических красавиц и чудовищ, пока я не обнаружил сюрреалистов в библиотеке отца. Я сходил с ума от невозможность реализовать все свои фантазии с таким же блеском, мать это пугало, она рассматривала рисунки с каким-то мучительным выражением на лице. Мне было лет десять, когда это началось и продолжалось два года, пока отец не предложил мне заняться живописью всерьез. Он нашел мне хорошего преподавателя, ирландца, вполне безумного, лет пятидесяти, я ездил к нему три раза в неделю, и это и была моя настоящая жизнь, мы разговаривали часами, он любил выпить, но по-настоящему пьяным я не видел его никогда, он часами пересказывал мне легенды, в которых разбирался так, словно сам все видел своими глазами, он работал иллюстратором в каком-то литературном журнале, несмотря на свой возраст он был помешан на компьютерной графике и все время напоминал мне, что за ней будущее, он оказался прав, относительно, конечно. За два с половиной года занятий я скатился по всем предметам на самый низкий уровень, меня тогда как раз перевели в школу, где училась Сью, преподаватели меня любили, но отцу звонили постоянно с жалобами. Он вызывал меня к свой кабинет и требовал объяснений. Я молчал, он просил дать ему обещание исправиться, я с готовностью соглашался, и все продолжалось по-прежнему. Помню, как я страстно любил мать в этом возрасте, я обожал ее и ревновал к Сью, за которой она следила гораздо больше. Она брала ее в свои поездки за город к знакомым, а я всегда оставался дома. Я страдал от этого и в конце концов звонил Шону и просил разрешения приехать, он говорил, что не может со мной заниматься, что у него много работы, но я просил и просил, и он соглашался. Как-то он сводил меня в бар и угостил пивом, строго настрого запретив мне об этом распространяться, при этом он рассказал мне такое количество легенд об этом напитке, что мне он показался волшебным зельем, а приобщение к нему — подлинной мистерией. Отец об этом узнал, не знаю каким образом и мои занятия с ним прекратились. Наверное, этого было достаточно, я уже вполне был способен дальше обойтись без него, я взялся за предметы и довольно быстро выправил положение. Отец был доволен, я помню он сообщил мне, что мы все едем в Рим, и я радовался, как сумасшедший. Это была моя давняя мечта, и наконец она исполнилась, вот что действительно поразило мое воображение, кажется там в папке еще есть кое-что от того времени, я воображал, что буду знаменит и буду жить в этом городе. Мне было пятнадцать, друзей у меня в школе было немного, меня не так уж часто отпускали на прогулки и вечеринки, Сью занималась музыкой, мать очень хотела этого, но отцу эта затея не нравилась, он хотел, чтобы она интересовалась чем-нибудь более существенным, на самом деле у сестры были отличные способности в математике, он всегда помогала мне и смеялась надо мной, но я не обижался. Как-то раз мы с ней поссорились, не разговаривали дня три, я уже лег спать вечером, но она пришла ко мне и спросила: «Тэн, ты меня любишь, скажи?». Я удивился. Мне было не понятно почему она вообще это спрашивает, это само собой разумелось. Когда она услышала мое «Да, конечно», то расплакалась и стала целовать меня, я спросил, что с ней, и она сказала, что влюбилась в какого-то Рона, парня из ее класса, и очень боится, что все об этом узнают. Я спросил ее, что она собирается делать. «Я не могу есть», — сказала она — «Я боюсь мама это заметит, у меня горло сжимается, я все время о нем думаю». Я попросил ее рассказать мне о нем. Она сообщила, что он любит гоночные автомобили, футбол, у него друзья постарше и он плевать хотел на все, кроме этого. «Чего этого?» — я не понял что она имела ввиду. Она покраснела и объяснила: «Ну, он рассказывает, как он…» Я ее успокоил и уговорил поесть, вышел на кухню, чтобы не разбудить никого, приготовил кофе с яичницей принес ей и велел есть. Она съела половину и убежала в ванную. У нее была рвота. Я испугался, я вдруг подумал, что будет, если она умрет, моя Сью, я и представить себе этого не мог. Я не знал, что делать, мне хотелось убить этого придурка Рона, или заставить его написать ей, что он ее любит. Не понимаю, как мать тогда ничего не замечала, она так ее любила, но она так и не узнала об этом злосчастном Роне. Как-то он сказал Сью, что она плоская, как доска и его не интересует, просто взял и сказал при всех. Она убежала с урока, вся в слезах прибежала домой и на отца нарвалась. Он стал спрашивать, что случилось, а она только рыдает и ничего не говорит. Мне об этом ее подруга сказала в школе. Я явился к ним, нашел Рона, и плюнул ему в морду, мы подрались с ним, он был сильный парень, накаченный, поставил мне фингал под глазом, я пришел домой и сразу в ванной заперся, отец почуял, что-то неладное и стал требовать, чтобы я вышел. Когда он меня увидел, начал допрашивать о том, что твориться в доме, пришла мать, и стали разбираться. Потом позвонили из школы, Сью не признавалась, я тоже молчал. Родители, конечно, были в негодовании, но мы так ничего и не рассказали. С этого случая мы с сестрой стали настоящими друзьями, я все ей рассказывал и она мне тоже. Но кое-что я все-таки скрывал.

Я замолчал. Крис смотрел на меня с нетерпеливым любопытством. Я думал о том, что мне сказать дальше, умолчать ли о Вильяме или нет.

— Давай, — потребовал он, — рассказывай, что потом было, что ты от нее скрывал, ты пообещал все до конца говорить.

— У меня был приятель, Вильям, мы с ним в основном так от случая к случаю общались, я тогда читал все дни на пролет, больше меня ничего не интересовало, в кино ходили, у него была девушка, он все меня спрашивал, что нужно делать, чтобы переспать с ней, но так чтобы она не забеременела, я его отговаривал, говорил, что будет скандал, но он настаивал говорил, что она сама этого хочет. Откровенно говоря мне это не нравилось, я знал, что выйдет что-нибудь скверное. Но это не важно, он с ней так и не переспал, они расстались. Я тогда рисовал и периодически ходил в студию, там можно было рисовать с натуры, а я тогда был подвинут на этом, мне хотелось достичь какого-то немыслимого совершенства, ну, все нормально, ходил и ходил, но один раз мы шли с Вильямом из школы, он предложил зайти сыграть в боулинг на пять минут, я отказался, сказал, что в студию опоздаю, а он мне сказал, что, если я с ним зайду он, так уж и быть согласен, чтобы я с него рисовал. Мне показалось это была неплохая идея. Я зашел с ним, мы сыграли и поехали к нему домой. Дома никого не было, Мы заперлись в комнате, долго искали подходящее освещение, накинули на окно покрывало. Он мне говорит: «Мне как раздеваться совсем?» Я безумно хотел его нарисовать, у меня просто какой-то императив был это сделать. Я ответил, что да, пусть совсем раздевается. Он снял с себя все, кажется, он даже не смущался и встал передо мной голый, я смотрел на него и мучался так, что у меня руки дрожали, он этого не замечал, это было не осознанное желание, мне и в голову не приходило, что я могу его трахнуть или вообще даже к нему прикоснуться. Я начал рисовать, он стоял и думал, видно, о чем-то, не обращая на меня внимания, не знаю, как объяснить, когда это закончилось, я приехал домой и столкнулся с мамой, она ждала гостей и готовила обед вместе с Констанс, точнее, распоряжалась, она меня увидела, спросила не случилось ли чего-нибудь. Я ответил нет. Потом она меня попросила одеться поприличнее. Сью тоже вернулась, потом пришли гости, бесконечные, отец приехал, я сидел, как во сне, ничего не соображая, я все думал о Вильяме, о комнате, где он стоял. Когда мне наконец удалось избавиться и улизнуть ото всех, я заперся в ванной и мастурбировал до изнеможения, пока не почувствовал, что у меня голова кружиться, не один и не два раза, я не задумывался о том, что со мной такое. Когда мы встретились на следующий день с Вильямом, я сделал вид, что все в порядке, ничего не произошло. Но он и не был способен что-то заподозрить, я сейчас понимаю, что он был вполне натурал, без отклонений, я думаю, скажи я ему что-нибудь, он бы меня послал куда подальше. Я не рассказывал об этом никому. Старался забыть, стыдился это до отчаяния. Заставлял себя общаться только с девушками, одно время у меня было столько подруг, что мне даже завидовали, думали они все в меня влюблены, но они не влюблялись, я это знал, они с удовольствием со мной болтали, ходили в кино, на дни рождения, на концерты, в театр, но больше ничего не было. С некоторыми из них я целовался и даже помню мне было весьма приятно, и точка. Я перешел в колледж, специализированный, художественный, с Вильямом больше не виделись. Там народ был свободный без предрассудков, меня там даже ханжой считали до поры до времени. Ладно, я сознаюсь, я трахался там первый раз, не меня, я сам. Потом с Лу начал встречаться, мы переспали с ней, но толку никакого, то ли я ее не устраивал, то ли вообще ничего не было, но это только два месяца продолжалось. Все остальное время мы были друзьями. Другой опыт был случайный, в основном с теми, кого приводили приятели. Вообще те два года были сумбурными, Сью с матерью ссорилась, она не хотела заниматься музыкой, хотела общаться с подругами, которые матери казались слишком распущенными, отец не давал мне денег, решив, что таким образом он оградит меня от основных пороков. Больше всего боялся, что я буду пить, такое сильное впечатление на него история с пивом произвела. Не знаю, мама тогда отца надоумила или он сам догадался, что время пришло, но он меня как-то вечером пригласил к себе и начал расспрашивать, сначала о колледже, потом о друзьях, потом о том, что я читаю, а я тогда читал Жене, и скрывал, естественно, от родителей, но сестре дал «Кереля». Она посмотрела и как-то вяло отреагировала, ей больше нравился Сартр, она им зачитывалась, ходила на какие-то семинары, обсуждения, вернула мне книгу и спросила, что мне так нравиться. Я пожал плечами. Она мне заметила, что пишет он неважно, и вообще ничего особенного. Отцу я что-то соврал, он мой выбор одобрил, потом поинтересовался не встречаюсь ли я с Лу, я ее приводил домой пару раз. Я ответил, что мы иногда общаемся, но так ничего серьезного, и тут он задал мне вопрос, к которому наверное готовился заранее: «Тэн, я надеюсь, у тебя есть голова на плечах, ты пользуешься презервативами?». Я его заверил, что тут все в порядке, и он вздохнул с облегчением. Он был вовсе не так уж непонятлив, пока дело касалось того, что он хоть и считал досадной издержкой, но по крайней мере это укладывалось в его представления о естественном ходе вещей. Больше мне вопросов не задавали, он даже стал давать мне деньги.

Я снова замолчал, естественным образом используя паузу для отделения одной части своего повествования от другой. Харди уже сидел на полу, вместе со мной и курил, он не переставал улыбаться и я спросил его что ему так весело.

— Ну у тебя и жизнь была, просто финиш, я бы свихнулся.

— Почему? — я не понимал, что его так удивляет.

— Ну, если тебе отец такие вопросы задавал, то я представляю как тебя пасли, хуже, чем Джима. Ему хотя бы дома позволялось отсутствовать неделю. А тебе?

— Я иногда оставался ночевать у друзей, но родителям это не очень нравилось, они мирились, конечно.

— Валяй, дальше, это правда интересно, Тэн, ты очень классно рассказываешь. Я теперь представляю себе, что для тебя тогда наша встреча была. Я думал ты нарочно надо мной издевался. А теперь понимаю, тебе это действительно тяжело было.

— Да, нет не тяжело, я не уверен был, что ты действительно хотел того, что и я. Я был уверен, что ты меня пошлешь.

— Я? — Харди изумленно уставился на меня, — да я готов был что угодно сделать, чтобы ты только не отдергивался каждый раз от меня, неужели ты и правду не видел?

— Я видел, — сознался я, — но это ничего не значит. Ты забываешь, я тогда много чего не знал и боялся нажить еще кучу проблем в придачу к тем, что уже были. Ты мне тогда сказал, что я только Моцарта слушал, это не так, мы увлекались Ником Кейвом, в колледже, да и в университете, его все слушали, на концерт его было не пробиться, помню, как пришлось Сью вытаскивать из толпы, у меня как-то с тех пор до нашей встречи было довольно неприязненное отношение к рок-концертам. В университете, все было иначе. Я занимался графикой, тогда я уже знал чего я хочу, Томас читал нам лекции по истории рисунка. Ему было около тридцати восьми, ты видел его портрет, мне он казался тогда не то чтобы красивым, он был очень странным человеком, я бы сказал, что в нем была какая-то одержимость, хорошо скрытая под холодной рассудочной маской. Помню он тогда рассказывал о Дюрере, я слушал, как околдованный, он говорил так словно сам был знаком с Дюрером и был свидетелем того, как он работал. После лекции я подошел к нему, мы побеседовали, он очень заинтересовался моими работами, мне это льстило. Я хотел с ним общаться больше, чем то, что позволялось по этике между преподавателем и учеником. Он сначала держался очень отстранено и даже как мне казалось избегал меня, но через некоторое время мы познакомились ближе. Это было в университетском кафе, я был с приятелем, он собирался на переэкзаменовку, у меня занятия закончились, Томас вошел и, увидев меня, кивнул и сел за соседний стол. Приятель ушел, и я долго не мог понять, имею ли я право пересесть к Уиллису, или же это будет бестактностью, пока наконец он сам не сел ко мне. Так просто, словно мы были коллегами. Мы говорили о живописи, о моей будущей специальности, он рассказывал мне о своей точке зрения на современную графику и ее направления. Вообще все было очень интересно. Потом он пригласил меня в свой кабинет, показал пару своих работ, и мы расстались. Я вернулся домой после этой встречи, и ужасно хотел рассказать обо всем Сью. Но потом передумал. Я слишком много вспоминал его, слишком волновался перед каждой его лекцией и с ума сходил, если у него не было времени со мной поговорить, чтобы не понять наконец, что я испытываю к этому человеку не только ученический интерес, мне всегда хотелось чтобы он ко мне прикоснулся, я был готов на колени встать, чтобы он позволил мне стать ему ближе, но он держал меня на определенном расстоянии. Он хорошо умел это делать. Я был уверен, что вообще ничего не замечает, но просто не хочет опускаться до моего уровня из обычного снобизма университетских преподавателей, но однажды, он попросил меня зайти к нему в университете, когда у меня окончатся занятия. Я зашел, он дал мне конверт и попросил его передать, дал адрес и я поехал, счастливый и совершенно безумный от того, что на прощание он положил мне руку на плечо. Мы стали встречаться чаще, я показывал ему все свои наброски, он критиковал меня жестоко, но не без пользы, а передачи я так и возил, он ссылался на то, что у него нет времени. Потом я привел Сью и познакомил ее с ним, он был очень вежлив, очень корректен, но ей не понравился. Она начала мне советовать не иметь с ним дела, я прекратил этот разговор и продолжал делать то, что считал нужным. Я хорошо помню, что это был вечер, был семинар по средневековому искусству, я какой-то доклад делал по Фра-Беато Анджелико, провалил его и был очень раздосадован, это значило, что мне придется сдавать экзамен. Вышел из аудитории, побрел вниз по лестнице и вдруг натолкнулся на Томаса, он стоял и курил. Не знаю почему, но я сразу понял, что он меня ждал. Это было очевидно, ему нечего было делать в это время в университете, да еще на черной лестнице. Он взял меня за руку и очень тихо стал говорить мне, что я должен немедленно бросить все и уехать, потому что завтра будет уже поздно, я уставился на него, не понимая, что происходит. Он объяснил, что конверты, которые я передавал содержали информацию небезынтересную для спецслужб и они арестуют его в ближайшие сутки, меня же уговаривал бежать. Просто сесть на поезд до Лондона, а после этого вообще за пределы страны. Мне это казалось дикостью, но он требовал, чтобы я немедленно это сделал, у меня даже денег на билет не было… но он сказал что купил и билет на самолет и билет на поезд, сунул мне их, приказал спешить. Я был в бреду каком-то от этой истории, он так настаивал, и запрещал мне звонить кому-либо домой, что я и возразить не посмел. Я сделал то, что он мне советовал. В результате приехал сюда, и уже думал, что это все шутка или ошибка какая-то, я не знал, что мне делать. Ни денег, ни вещей, ни документов, это был ад, я боялся, что меня остановят и начнется разбирательство, я думал, как мне назад вернуться, решил звонить домой с просьбой перевести деньги. Ситуация была нелепая, разыскал какой-то супермаркет, телефон, на последние деньги купил карту и пошел звонить, а там был огромный зал с телевизорами и я смотрю, что показывают арест Томаса и говорят, что он обвинен в шпионаже или что-то в этом роде, что это скандал для университета и прочее и прочее. Я от ужаса не знал, что мне делать. Домой звонить не стал, забился в какой-то темный двор и сидел всю ночь. Я протаскался по городу четыре дня, на пятый просто сел в поезд, без всяких целей и там я познакомился с Генри. Он дал мне свой телефон, я не сразу позвонил, только когда понял, что уже не дотащусь никуда, потому что заболел, температура была такая, что я ждал его и сидел на ступеньках, он меня привез к себе. У него была роскошная квартира в центре, он уложил меня спать, дал что-то выпить, мне уже все равно было, что он, что больница, я проболел полторы недели, у него тогда всем занималась пожилая дама, Магда ее звали, она сразу мною заинтересовалась, но я боялся, что она донесет на меня, я рассказал Генри о своей проблеме, все, что знал. Он не особенно обрадовался моему хвосту, но обещал, что что-нибудь предпримет. Я поначалу был уверен, что он правду говорит, но прошел месяц, а он не собирался ничем мне помогать, когда же я сказал, что должен вернуться или хотя бы позвонить домой, он мне ответил, что это скорее всего будет последним, что я сделаю по собственной воле. Я все же дураком был, поверил ему. Он убедил меня оставаться у него, а узнав, что я художник, предложил работу. Мне она показалась несерьезной, но выбора не было. Я и представления не имел о том, что он хочет. Уже через три месяца, он как-то пришел вечером, я собирался спать, он посмотрел на меня и, подойдя ко мне так близко, что я отступил назад, сказал, что нам пора перейти к более близким отношениям. Я спросил его, что он имеет в виду. И он ответил, что мы могли бы спать друг с другом, если я не возражаю, он это сказал так, что понятно было, это «если» значения не имеет. В первый раз я чувствовал себя отвратительно, но он как раз настаивал на том, чтобы я его трахал, он никогда не предлагал мне сделать того со мной, если говорить правду, то меня это более чем устраивало, я никогда бы не согласился на то, чтобы он мне вставил, Крис, теперь ты меня понимаешь, это было для меня унизительно тогда, я считал это чем-то позорным, чем-то что только при условии, что это делаю я, не низводит меня до уровня извращенца, от которого вся моя семья отвернулась бы с отвращением. Он стал всем представлять меня, как своего племянника, заставлял участвовать в этих нелепых комедиях с предсказаниями. У меня не было документов, пока он не сделал их нелегально. Денег он мне не давал даже за работу, я вынужден был сопровождать его во всех его поездках в Италию, Германию, Францию. Это было самое тяжелое время в моей жизни, я думал, что никогда не вырвусь из этой бесконечной игры, правила которой мне были омерзительны. Я испытывал к нему благодарность поначалу, но потом постепенно начал его ненавидеть. Сбежать от него подумывал, но мне практически некуда было податься…

— Хватит, — прошептал Крис, привлекая меня к себе. — Я узнал о тебе достаточно…

Он лег на пол, я лег сверху, целуя его лицо, шею, плечи, он сжимал меня в объятиях, стремясь продлить возбуждение до тех пор, пока оно не сделается нестерпимым, он расстегнул на мне рубашку, и я прижался к его телу, горячему, напряженному до предела, он прерывисто дышал, не прекращая целовать меня в губы, если я еще помнил что-то так это, что я хотел его больше жизни, больше спасения души, я готов был отдать за минуту этого соития все свои надежды и отказаться от всех воспоминаний, я готов был принять мучительную смерть и ад, обещанный грешникам, лишь бы обладать им без остатка хотя бы мгновение.

— Малыш, я не могу больше ждать… — сказал он тихо.

— Давай на постели.

— Нет, — он снимал с меня джинсы, — не надо.

Он положил меня на ковер, когда он входил в меня, я, повинуясь страстному желанию оттянуть приближение оргазма, крикнул ему:

— Медленнее, медленнее, я хочу чувствовать тебя!

— Я не могу… — задыхаясь, ответил он, и чем быстрее он проникал внутрь, тем более острым становилось удовольствие, разрешившееся так внезапно у нас обоих, что я услышал его громкий стон и похолодел от страха, это не был стон наслаждения или страдания, это был глухой стон изумления.

Я поднял голову и оглянулся. Крис сидел на полу рядом со мной и рассеянно водил рукой по лицу.

— Что случилось? — спросил я, понимая, что я даже знаю его ответ, я словно уже слышал его и мне не требовалось объяснений.

— Не знаю, но только любовь это совсем не то, что все думают, Тэн.

— Что же это по-твоему?

— Понимаешь, когда Дениз сказала мне, что любовь — это просто как дышать и есть, я подумал, что она слишком недалекая обычная девушка, но честная, когда Мерелин сказала, что любовь — это желание, которое удобнее удовлетворять вдвоем, я знал, что она лжет, потому что она хотела не только этого, а Эмбер никогда не говорила об этом, но один раз она крикнула мне во время нашей ссоры: «Смерть научит тебя любить». Я смеялся над ее словами, чтобы позлить ее еще больше, но она ушла и заперлась от меня. И я решил, что у нее очередной истерический бред и пора звонить ее врачу и отправлять ее от себя подальше, пока она не прирезала меня в постели.

— А теперь? — спросил я, придвинувшись к нему и положив голову ему на руки.

— Сейчас я понимаю, что моя смерть — это ты. — он наклонился и посмотрел мне в глаза так, как смотрят только в шахту, дна которой не видно в темноте. — Скажи, Тэн, ты ведь тоже знаешь, что нам осталось недолго.

Я знал это, но я знал, что ему нельзя говорить этого. Он хотел жить, он не боялся смерти, но он слишком хотел жить, чтобы смириться с тем, что он сам внезапно признал. И я почувствовал как безумно мне жаль его, как я готов сделать то, чего запрещает делать тайна Создателя, предложить себя вместо него, но «ничья душа в последний день не будет принята за чужую душу». Зачем же ты рассек единую нашу душу на двое, зачем, Господи?

Мы возвращаемся, возвращаемся, чтобы принять все, что нам уготовано вместе. Мой собственный инстинкт самосохранения уступил место бесконечному страху за него. Он спросил меня, зачем я продолжаю вести дневник, и я пошутил, сказал, что хочу, чтобы нам было что почитать лет через двадцать. Я лгал, и он это знал, никаких двадцати лет не будет, и мы никогда не будем читать этот дневник.

Я всегда знал, что они рядом, я знал это, когда видел их в толпе на последнем концерте, я не ошибся. Я ничего не сказал тогда Крису, не хотел, чтобы он пережил тоже, что и я. Но это ничего не меняло.

Мы познакомились с Эдвардом и Эстер, она изъявляла Крису свою глубокую симпатию, а когда узнала, что он певец, а не спортсмен, стала просить, что-нибудь исполнить. Он не раздражался на ее домогательства, напротив, он тихо напел ей несколько отрывков из «Пылающей комнаты», она пришла в восторг. Я смотрел на него и понимал, что он пытается заставить себя держаться так, словно ничего не происходит и возможно он был прав. После обеда мы зашли к Клеману и недвусмысленно попросили его объяснить, где здесь находиться грот, у входа в который весной распускаются красные цветы. Он подумал и посоветовал нам пройти по узкой дороге отходящей от магистрали налево, если, конечно там еще можно будет пробраться после снегопадов. Мы были настроены решительно, Крис хотел увидеть это место, разжечь костер в гроте. Я не собирался его отговаривать. Это не имело смысла. Мы вышли за ворота отеля и пошли в указанном направлении. Снег за поворотом был довольно глубокий, но поворачивать назад мы не думали, когда я едва не соскользнул с выступа, по которому пролегал путь, Крис успел схватить меня за руку, и я заметил: «Ступив за черту, уже не имеет значения куда ты идешь». Это была фраза из фильма «За чертой», присланного мне Джейн. Крис усмехнулся и мы потащились дальше. Мы шли молча, по колено в снегу, не чувствуя холода, лицо Харди сохраняло выражение какой-то отстраненной одержимости. Я старался не смотреть на него. Мы стали взбираться на площадку над тропинкой, и наконец увидели грот. Точнее, обычный вход в пещеру, я сказал себе, что слава Богу, вокруг нет ничьих следов. Мы подошли совсем близко, и я ясно различил внутри отсветы пламени. Я отшатнулся. Крис прижал меня к себе.

— Пошли, — он потянул меня за собой, нагнувшись, чтобы войти. Мне смертельно не хотелось туда входить. Но он тащил меня за собой с упрямством, придавшим ему огромную силу.

Я пригнулся и вошел, там впереди на двух камнях сидели, протягивая руки к огню, те, кто, по мнению всех живущих, уже давно должны были покоиться в могиле или мирно доживать свой век где-нибудь на островах, омываемых теплым течением. Это были Конрад и Хауэр. Последний жестом подозвал нас поближе, Крис шагнул вперед. Я последовал за ним. Мы подошли к огню, и я впервые разглядел их так близко, как это было возможно. Конрад смотрел на нас с улыбкой, и в его синих глаза отражались отблески пламени. Хауэр не поворачивался к нам лицом, но когда он наконец внезапно посмотрел на меня, я ясно осознал, что все, что я так усердно скрывал от самого себя, оказалось сильнее меня, и это была сила, мне неизвестная и чудовищная. Его черные глаза были глазами детектива Хайнца. Конрад достал черный портсигар из кармана пальто, накинутого на плечи, и протянул Харди.

— Закуривайте, это помогает.

Крис взял сигару и стал искать зажигалку, рассеянно и нервно оглядываясь. И в эту минуту я понял, что эти двое в скором времени будут иметь над нами самую страшную власть, какую только может представить себе человек, приговоренный и осознающий, что он обречен.

Крис затягивался и с силой выдыхал дым. Хауэр покачал головой и отвернулся к огню.

— Садитесь, — Конрад указал нам на два камня рядом с костром. Мы сели, ни о чем не спрашивая. Крис протянул мне сигару, наполовину выкуренную с отпечатком его зубов. Я затянулся и задержал дыхание. Табак был крепкий, слишком крепкий. Я выдохнул и уставился в огонь. Мне больше всего на свете тогда хотелось проснуться, но я не просыпался, проходили минуты, а все так же отчетливо ощущал жар костра и видел каждый залом на черном костюме Хауэра. Они были живы и здоровы, они дышали и улыбались, и я ничего не мог с этим поделать.

— Не хотелось, чтобы все так неудачно получилось, — заметил Конрад, закуривая, и его напарник кивнул в подтверждение его слов. — но времени уже почти не осталось.

— Почему? — тупо спросил Харди с откровенностью человека, не желающего смириться с тем, что пришло время пустить себе пулю в лоб.

— Цикл завершается, и, если мы не успеем, все будет бесполезно, — пояснил Конрад.

— А сколько осталось, — все так же продолжал допытываться Харди, — месяц?

— Меньше, значительно меньше.

Я слушал их разговор, не испытывая ничего, кроме полного безразличия к своей дальнейшей участи. Меня терзал страх за Криса. И я не выдержал.

— Я только один, вы можете со мной делать все, что нужно, а его не трогайте, — я говорил торопливо, даже не тоном просящего, а с гневом, — меня вам хватит, это я во всем виноват, я его втянул в это дело, я сам не знал, что творю, а он вообще ничего не понимает, не трогайте его…

— Заткнись, — резко сказал Харди, — тебя не спрашивают.

Хауэр улыбнулся и посмотрел на меня с состраданием.

— Итак, послушайте внимательно, — продолжал Конрад, бросив остатки сигары в костер. — вам необходимо сделать две вещи, отдайте то, что должны отдать тем, кто этого ждет, и найдите убийцу, он приведет вас в Пылающую комнату.

— Вы не нашли его, — возразил Крис, — почему мы сможем это сделать?

— Вы сможете, — подтвердил Конрад.

— У нас есть выбор? — спросил я, уже заставив себя успокоиться.

— Нет, — ответили они вместе.

— А самоубийство?

Конрад усмехнулся и ответил:

— Собираетесь резать вены, как римские патриции, или пойдете более проверенным путем?

Он издевался надо мной, потому что прекрасно знал, что я не оставлю Харди, а он не станет отказываться. И тогда я задал им вопрос мучивший меня еще до разговора с Клеманом и вновь и вновь возникавший в моей голове:

— Что бывает с проводником после инициации?

Конрад рассмеялся открыто и весело и воскликнул:

— Гор, объясни ему, что с ними бывает?

Хауэр встал и подошел ко мне, положил руку мне на плечо.

— С ними все в порядке, Стэн, даже более чем. Вам пора, займитесь делами. Времени осталось мало.

Крис поднялся, и я поднялся вслед за ним. Он быстро дошел до выхода и вынырнул наружу. Я оглянулся назад. Хауэр смотрел мне в спину и внезапно отвернулся, что-то тихо сказав Конраду:

— Не забудьте про долги, — крикнул он мне.

Мы молча вернулись в отель. Поднялись в номер и, что было в высшей степени странно, не сговариваясь легли на постель и тут же заснули мертвым сном. Три последующих дня мы оба прожили так, словно ничего не случилось, Айрон приезжал за нами в отель, вез нас в город, мы ходили по клубам, ужинали в ресторанах, потом ехали назад, занимались любовью с неистовством все большим и большим, так, что ночь проходила раньше, чем мы успевали насытиться друг другом. Наконец наступил день отъезда, Харди позвонил Джиму, попросил, чтобы он встретил нас. Айрон приехал за нами, погрузил наш багаж, и Клеман вместе с Питером вышли проводить нас. Крис пожал ему руку, Питер церемонно раскланялся. Я стоял в стороне, пока хозяин отеля сам не обратился ко мне:

— Я хочу пожелать вам удачи, господин Марлоу, от всего сердца.

— Спасибо, — вяло отозвался я, — спасибо за ваш рассказ, господин Клеман.

Мы сели в машину и в розоватом свете морозного утра покатили по направлению к городу. Крис положил мне голову на плечо и заснул. А я смотрел на горы, мерцавшие в лучах солнца и повторял про себя только одну фразу: «Вперед, ублюдки, или вы хотите жить вечно?!»

Я просил Харди отменить репетицию, к чему репетировать, если никому больше это не нужно, но он возразил мне:

— Никто не знает и не должен знать об этом, кроме нас.

Может быть, он и прав, только что это меняет. Джимми, встретивший нас в аэропорту, так вглядывался в наши лица и так усиленно допытывался, что это с нами, что я не сомневаюсь в его способностях и так понять, что происходит что-то не совсем обычное. В конце концом это время можно было бы провести вместе, да и что там репетировать, все уже спето, последний концерт состоялся. Остались только долги. Иногда меня берет зло на Криса, я не понимаю его, он впал в какой-то совершенно несвойственный ему порок, стремление сохранять хорошую мину при плохой игре. А игра действительно скверная и никто не знает, чем она кончится.

Позвонил Марте и попросил ее приехать немедленно. Через полчаса она уже сидела напротив меня в кресле и, с удивлением глядя на меня, выслушивала мою просьбу:

— Я хочу, чтобы вы нашли безупречное заведение, пансион, куда можно поместить ребенка, девочку семи лет, вместе с собакой, другие условия меня не устраивают. Это должен быть частный пансион самого высокого уровня, проверьте все качество образования, условия содержания, контингент, все очень тщательно.

Марта смотрела на меня с плохо скрытым интересом, мы редко встречались с ней и еще реже разговаривали, и я всегда полагал, что она скорее старается не замечать меня, чем испытывает ко мне хоть какую-то симпатию, но в этот момент я понял, что это не так.

— Могу ли я задавать вопрос, Стэн, — вдруг заговорила она, опустив глаза.

— Конечно.

— Может быть это не совсем корректно, — она снова посмотрела мне прямо в глаза, — но почему вы хотите отказаться от нее, от вашей дочери?

Я не мог не улыбнуться.

— Это не мой ребенок, — пояснил я, — я взял на себя обязательство позаботиться о ней.

— Извините, — Марта страшно смутилась и заторопилась уходить, чтобы немедленно приступить к выполнению порученного.

После ее ухода я позвонил Микки и велел ему приготовиться к юридической процедуре устройства в пансион ребенка, чей отец умер, а мать пропала бесследно.

Вчера я приехал в студию, я не мог не видеть Криса больше часа, они репетировали, Джим пытался сочинить слова для композиции, расплывчатой и неубедительной настолько, что по лицу Харди было видно, что он сам не верит в то, что делает. Мне было больно смотреть на то, как он насилует свой дивный голос, пытаясь сымитировать подобие творческого процесса, который на самом деле был просто неуместен. Внезапно раздался звонок. Звонил его телефон, он нервно сжал трубку и рявкнул:

— Чего еще? Что? Какая Аманда? Иди ты к черту.

Он нажал на кнопку и швырнул телефон на диван. Но звонок раздался опять. Я взял телефон и успел только подать голос, Крис соскочил со сцены и вдруг, подбежав ко мне, вырвал у меня телефон из рук, и агрессивно и, не смущаясь, присутствием ребят закричал:

— Хватит с тебя баб, мне они осточертели, не смей с ней разговаривать, с этой блядью.

Я схватил его за руку и вырвал телефон. Крис смотрел на меня так, что я понял, что кто-то из нас сейчас ударит другого. Арчи как-то по-детски схватился руками за голову, Джим замер, раскрыв рот, Пэт сидел, с рассеянно веселым видом помахивая палочками. Но вместо этого, я вдруг осознал, что наилучшим выходом будет просто уйти немедленно за дверь, так я и сделал. Я выскочил в коридор и быстро пошел в туалет, заперся и снова попросил откликнуться несчастного абонента. Продолжалась пауза, затем я услышал хриплый женский голос:

— Я хочу Марлоу, Стэнфорда Марлоу.

— Я вас слушаю.

— Это Аманда, вы к нам приходили, помните девчонку Джози, с собакой, вы мне сказали, что я могу вам ее отдать, если деньги нужны будут.

— Да, я все помню.

— Так я хочу девчонку в приют отдать, я замуж выхожу, а Обри не хочет ее видеть.

— Я понял. Ждите, я сейчас приеду.

Я вышел из туалета, с Крисом объясняться я не стал, спустился вниз, сел в машину и велел Бобби везти меня немедленно. Я без труда отыскал дом, около которого мы познакомились с Джози, быстро поднялся по лестнице и постучал. Аманда открыла и впустила меня. Мы прошли в комнату. Она на сей раз выглядела приличнее, чем в предыдущий. Но по ее отекшему лицу было ясно, что она пьет и пьет постоянно.

— Ну как, девчонку возьмете? — спросила она, прикладываясь к бутылке, стоявшей на столе.

— Возьму, — ответил я коротко, — но мне необходимы все документы, ваше опекунство, свидетельство о том, что вы ее удочерили, все, что есть.

— У меня нет ничего, — сказала она, — нету. Как брат помер так она и осталась, я вроде ее тетка, никто и не спрашивал.

— В таком случае вам придется поехать со мной, все будет сделано в присутствии адвоката.

— Это еще зачем, берите так, только деньги давайте.

Я подошел к ней вплотную, взял ее за локоть и стиснул его с такой яростью, что она закричала.

— Вы поедете со мной, как я вам говорю, иначе вы не получите ничего, и отправитесь за решетку.

— Ну, ладно, поедем, — она уступила с неохотой, но деньги ей заработать, видимо, очень хотелось. — Сейчас что ли?

— Нет, но я сейчас же заберу девочку.

— А деньги?

— Сколько вы хотите?

— Пять тысяч, — уверенно ответила она.

— Вы получите в два раза больше, если заткнетесь и будете делать то, что вам говорят. Я хочу ее увидеть.

— Да, там она в соседней комнате, — она открыла дверь и крикнула:

— Джо, поди сюда.

У меня пот выступил на висках от напряжения и нестерпимого желания плюнуть в лицо Аманде. Но вбежала Джози, и я словно забыл обо всем, она кинулась ко мне, я подхватил ее на руки и поцеловал. На ней была синяя кофта и юбка, спадавшая с ее худенького тела, она прижалась ко мне, и меня поразило насколько серьезным и полным тайного смысла был ее голос, когда она прошептала мне:

— Я тебя ждала, я знала ты придешь. Мне сказал Чани.

— С ним все хорошо, — ответил я ей, — ты его увидишь, я заберу тебя с собой.

— А деньги? — раздался вопрос Аманды.

Я опустил девочку на пол и выписал ей чек на пять тысяч.

— Я позвоню вам, скажите телефон.

Она продиктовала номер.

Я снова взял Джози на руки и вышел с ней из квартиры, спустился по лестнице, по дороге она спрашивала про собаку и рассказывала мне, как болела и лежала в больнице и как не хотела возвращаться домой.

Квартира Харди произвела на Джози неотразимое впечатление, она бегала по всем комнатам и спрашивала, что это такое и что с этим делают, мне доставляло огромное удовольствие позволять ей нажимать все кнопки, развлекать ее меняющим цвет освещением, кормить конфетами и учить играть в нарды, завалявшиеся случайно на полке. Но самой ее большой радостью была встреча с Чани, которого привел с прогулки Айрон. Ей ни за что не хотелось расставаться с ним, но я пообещал ей, что в скором времени они будут вместе и уже никто их не разлучит.

Затем я позвонил Марте и попросил ее взять на два дня девочку к себе, она приехала и почему-то сразу же приняла ее с такой любовью, что весь мой страх прошел. Марта любит детей, она бы с радостью стала ее приемной матерью, но я этого не хочу. Мне необходима гарантия, что с ней будет все в порядке и никто никогда не упрекнет ее в том, что она чужая и принята в чужую семью. Не знаю, почему она решила, что это моя дочь, и не спросила сразу. Но мне почему-то приятно было ее заблуждение. Возможно, действительно, повернись моя жизнь иначе, я женился бы и любил свою жену и детей больше всего на свете, но Бог жесток и его милосердие так же мучительно, как и его справедливость.

Крис вернулся и извинился за свой выпад в студии. Он искренне сожалел о том, что сорвался. Я заверил его, что все простил и рассказал о Джози. Он с готовностью предложил свою помощь. Я сказал ему, что лучше бы ему поехать вместе с нами, как только выясниться, какое заведение наиболее подходящее, поскольку нужно будет подписать бумаги с гарантией ежегодной оплаты содержания. Договориться о том, что Микки будет делать это исправно. Крис на все был согласен.

Вечером позвонила Марта и сказала, что пансион обнаружен. Это закрытое заведение, где содержится всего тридцать детей, пятнадцать девочек и пятнадцать мальчиков, больше мест нет, но сейчас еще можно успеть. Пансион частный с прекрасными условиями, с образованием, обеспечивающим возможность поступления в Университет по любой специальности, в зависимости от выбора самого учащегося. Там в основном воспитываются дети весьма состоятельных родителей по тем или иным причинам не имеющим возможности заниматься собственным ребенком. С собакой все обстояло просто, ребенку разрешалось даже держать ее в комнате, а ухаживать за ней входило в обязанность горничной. Это был идеальный вариант.

Хозяйка пансиона госпожа Серрей, оказалась очень умной, замечательной женщиной. Я доверил бы ей Джози без всякого опасения за ее будущее. Пансион находится в отличном месте, далеко от города, прекрасные условия, нам кратко объяснили систему обучения и распорядок дня, провели нас по всем помещениям, Крис задавал бесчисленное количество вопросов и остался удовлетворен в конце концов. За то время, что он держал на коленях Джози в машине, он так с ней подружился, что сказал мне, что сожалеет, что невозможно оставить ее у себя. Микки ехал в машине с Амандой, наряженной в кричащий лиловый костюм и уже с обручальным кольцом на пальце, ей не терпелось поскорее отделаться от этой процедуры и получить свою долю. Все бумаги были подписаны, оплата, очень высокая, но зато гарантирующая все привилегии отличного образования и социального статуса. Деньги будут автоматически переводиться со счета Харди раз в год. После выхода из пансиона, Джози становилась наследницей специально оговоренной части его состояния. Пришло время прощаться, и я поднял ее на руки, Чани бродил вокруг нас, чувствуя, как это всегда чувствуют животные, что происходит что-то мучительное и печальное.

— Ты будешь ко мне приходить? — спросила она меня, ее пронзительные карие глаза уставились на меня со всей детской беспощадностью. Я знал, что она поймет, если я солгу.

— Если буду жив, Джози, — ответил я.

— Ты что, умрешь, как папа?

— Не знаю, я бы не хотел, чтобы это случилось.

— Не умрешь, — вдруг твердо возразила она и обхватила руками мою шею, — Никогда.

— Ты так думаешь? — ее слова несмотря на всю их бессмысленность, внушали мне некоторую надежду.

Я поставил ее на ноги, и она подошла к Крису. Он протянул ей обе руки, она схватилась за них, и он начал кружить ее с таким азартом, что я смеялся, глядя на них, как безумный. Джози кричала от радости. Наконец он остановился и, продолжая держать ее за руки, сказал:

— Ты должна быть очень, очень хорошей девочкой. Обещаешь?

— Да, — не задумываясь ответила она.

— Вот и прекрасно.

Подошла госпожа Серрей и сказала, что скоро обед и она хотела бы познакомить Джози с ее четырьмя подругами, с которыми ей придется заниматься вместе. Мы простились с ними и вышли на улицу. Чани побежал вслед за нами. Он явно не хотел нас отпускать.

Внезапно Крис обернулся к собаке и сказал:

— Вернись.

Чани опустился на передние лапы, и заскулил, но затем повернул назад и побрел к дому.

Мы сели в машину, Микки уже уехал вместе с Амандой, не сладко ему пришлось.

— Это конец, Тэн, — сказал Харди наклонившись ко мне, так словно собирался поцеловать, — от нас пахнет смертью.

— Нет, — возразил я, — мы должны найти убийцу и как можно скорее.

Получил письмо из пансиона. Джози чувствует себя прекрасно, со всеми подружилась, оказалась очень способной, и, что самое странное, у нее хороший голос. Я попросил сообщать мне о ней каждые три дня, пока я жив.

Крис продолжает ездить на репетиции, и это становиться смешно и жалко. Мне жаль его, впрочем, больше всего я боюсь, что он что-то замышляет, скрывая это от меня. Но не похоже. Я перевел на имя сестры весь свой гонорар за тексты «Пылающей комнаты». Спросил у Криса, что он собирается делать с оставшейся частью денег, и он предложил мне завещать их Виоле. Я согласился. По достижении совершеннолетия.

Я позвонил, договорился встретиться. Впрочем, сразу же передумал и просто попросил Бобби привезти ее ко мне.

Она очень изменилась, вместо девочки-подростка в ее лице появилась какая-то жесткость, напоминающая о много и сильно страдавшей женщине. Резким стал рисунок губ и линия носа, и глаза смотрели с тяжелым упорством, длинные прямые волосы, придавали ее лицу некоторое сходство с женскими образами Моро. Я предложил ей кофе, сигареты, шоколад, но она от всего отказалась.

— Виола, — начал я преодолевая собственное тягостное ощущение, связанное с этим разговором, — я не хочу тебя обманывать. Я думаю, это наша последняя встреча. Вот подарок от Харди, — я положил перед ней запись «Священного ветра». Ты была на концерте?

Она отрицательно покачала головой.

— Я не хочу, чтобы ты так говорил, — вдруг сказала она настолько повелительно, что я с отчетливостью галлюцинации услышал в ее голосе тон ее отца, властный и сдержанный.

— Я говорю это, потому что ты можешь это понять, ты достаточно умна для этого, — я отвечал ей не как ребенку, которого надо щадить и скрывать от него истину. А как человеку, способному вынести всю ее тяжесть.

Виола молчала и наконец взяла сигарету и закурила.

— Почему, Стэн?

— Я не могу объяснить, но я знаю, что это так.

— А Крис?

— Он тоже, мы оба.

— Как же ваш альбом, ты сказал, что он будет сделан обязательно?

— Все, что должно быть сделано, уже сделано. Больше ничего не требуется.

— Можно я пойду с вами? — спросила он с решимостью, от которой мне стало страшно.

— Нет, это невозможно.

— Потому что я — не мужчина, да?

— Нет, потому что ты не должна и не можешь этого сделать.

— А мой отец, он мог, почему?

— Я не знаю ответа на этот вопрос, идут те, кто должен.

— А как узнать об этом?

— Для знания не требуется усилий, оно дается тебе вместе с тем, другим, кто связан с тобой.

— А как найти его?

— Если тебе суждено это сделать, ты его найдешь. Но лучше, чтобы этого не было.

— А ты хочешь этого?

— Я уже не могу выбирать. Но если бы мог, все равно пошел бы тем же путем.

— Почему никто не знает об этом?

— Знают те, кто должен, остальным и так не плохо живется.

— Вы не вернетесь никогда?

— Я не знаю, ничего не знаю.

— Зачем ты попросил меня приехать? — в ее голосе звучала жестокая обида.

— Мне нужно кое-что сообщить тебе. Крис завещает тебе часть своего состояния, это очень большие деньги. По достижении совершеннолетия ты сможешь распоряжаться ими, как захочешь.

— Я не хочу, — возразила она.

— В таком случае ты пожертвуешь их на то, на что сочтешь нужным.

— Ты любишь Криса? — она посмотрела на меня так странно, что я не знал, что подумать.

— Да, я люблю его. — затем я добавил, — твоим адвокатом будет Микки Флан, вот его визитка. Если что-то будет нужно можешь обращаться к нему. Он же будет оформлять твое право вступления в наследство.

Она взяла карточку и сжал ее в руке. Я встал и, подойдя к ней, поцеловал ее.

— Я всегда буду одна, — сказала она, — это из-за отца, это он виноват.

— Твой отец не виноват, он не решал это.

Виола поднялась и попросила меня проводить ее до машины. Я не стал возражать. Мы спустились вниз, и она села в лимузин. Но у меня не хватало духа просто захлопнуть дверь. Я наклонился и сказал ей:

— Я дам тебе знак, если это будет возможно.

Она улыбнулась и кивнула. Я закрыл дверь и пошел прочь, не оборачиваясь. Никогда еще мне не было так больно при расставании, даже потеряв Сью, я страдал меньше, Виола была последней нитью связывавшей меня со всем, что я привык считать ценным и значимым, и теперь уже не оставалось ничего.

Кажется это последнее, что я успею написать. Мне пришла в голову мысль сжечь дневники, уничтожить все, чтобы никто не знал, что же случилось, но я знаю, что это уже не имеет значения. Это не важно.

Сейчас десять, полчаса назад пришел Айрон. Он был встревожен, но не хотел говорить правду, он не слишком понимает, что происходит, пытается не беспокоить нас понапрасну. И зря. Крис выпил с ним виски, он немного отошел и начал говорить о Даншене, резко и открыто обвиняя его в убийстве, он говорил о том, что я знал всегда, никто, кроме него не мог это сделать. Генри вступил с ним в сделку, они что-то готовили против Криса, деньги на счету Шеффилда были перечислены ему Даншеном, но в какой-то момент сам Генри не понял, что ввязался в игру без правил, и что самого его использовали с одной единственной целью — подставить Харди. Впрочем есть и другой вариант, скорее всего он ближе к истине — Даншен не собирался убивать его, возможно, он действительно рассчитывал только на его деятельную помощь в том, чтобы успешно угробить Криса. Но я появился в самый неподходящий момент, тогда, когда все было продуманно и пришлось менять тактику, просто менять тактику.

Придется ехать немедленно, ехать к Даншену, Айрон говорит, что у него фотографии, снимали скрытой камерой, снимали нас в постели, что за скотство или это не скотство, а что-то еще худшее? Мне уже не терпится узнать, чем все это кончиться, даже ценою собственной жизни, только бы Крис остался цел и невредим.

— Мы должны спешить, — глухо сказал Крис, поворачивая к Стэну потемневшее лицо. — Давай, малыш, одевайся быстрее.

— Я не понимаю, — начал было Стэн, он все понимал, понимал, слишком хорошо, что они вышли на финишную прямую, что свернуть уже нельзя, но ему до слез, до крика было жалко своей прежней обычной жизни, с ее радостями и печалью, всех, кого он оставлял на этой стороне, всех, кого терял навсегда, жалко собственной слабой смертной плоти, жалко так, что он инстинктивно сопротивлялся одержимой воле Харди, тащившей его вперед. — Крис, подожди, причем здесь эти фотографии, мы можем разобраться потом, Крис, мы…

— Сейчас! — закричал Крис, — Быстрее, слышишь.

Стэн понял, что сопротивление бессмысленно, он оделся в минуту, и Крис, который уже отпирал дверь, нетерпеливо бросил:

— Возьми крест.

— Какой крест? — не понял Стэн, на самом деле отлично понял, просто пытался тянуть время.

— Эрерры, давай же, шевелись.

Распятие жгло Стэну руку, пока они спускались на лифте, в холле, Крис набрал номер Бобби.

— Где же он, черт, черт, куда он запропастился, — шептал он, прижимая трубку к уху. — Ладно, сам поведу.

От этого Стэну стало еще страшнее, куда делся безотказный Бобби, который казалось, даже ночевал на работе.

Крис сел за руль. Он отлично справлялся с машиной, что очень удивило Стэна, который за год жизни с ним ни разу за рулем его не видел. Час был поздний, и Крис несся по городу нарушая все правила. Через десять минут они затормозили у дома Даншена, и Харди буквально выволок Марлоу из машины.

— Быстрее, Тэн, если мы опоздаем, нам каюк. — сказал он жестко, так что Стэн понял, опасность больше, чем он предполагал.

Они взлетели наверх на лифте, и Крис достал из кармана ключ, который дал ему Айрон. Он действовал быстро, но тихо и тщательно, вскрыв замок, он приложил палец к губам, призывая Стэна к полной тишине и вошел. В прихожей было темно, но из-под двери в кабинет на пол ложились белые блики свете. Рука Харди стиснула руку Стэна, Марлоу слышал в темноте легкое дыхание своего друга. В другой руке он сжимал распятие. Крис осторожно толкнул дверь. Она поддалась с легкостью, испугавшей Стэна, и секунду он почти ничего не видел, так колотилось у него сердце и сбивалось дыхание.

Из комнаты была вынесена вся мебель. На полу лежало огромное белое полотно, посередине стояло что-то вроде маленького алтаря, вырезанного из темно-серого камня и испещренного бесчисленными узорами. В углублении наверху горело ровное белое пламя. Вся комната была залита белым светом, но источника его Стэна не увидел, свет просто был в комнате, он присутствовал в ней, как живое существо. У алтаря стояли трое: Элис, в темном платье, Даншен, и незнакомый Стэну старик, похожий на индейца. На нем был диковинный костюм, расшитый перьями, волосы заплетены в косички. Он нараспев произносил какую-то молитву, и Марлоу увидел, что он держит в руках пачку их фотографий, выглядевшую дико рядом с той древней силой, которая исходила от индейца.

Их не увидели. Индеец взял первый снимок за угол и, словно преодолевая сопротивление воздуха, буквально потащил его к огню. Внезапно со своего странного наречия он перешел на английский, и Стэна замутило от его голоса и от мысли, что сейчас простой кусок глянцевой бумаги попадет в бесшумное белое пламя, способное уничтожить все.

— Я, Кецалькоатль, Пернатый Змей, — низким до дурноты голосом проговорил индеец, но продолжить не успел. Марлоу услышал такой же низкий, но удивительно ясный голос Криса.

— Ты ошибаешься, старик. Пернатый Змей — я. Теперь я точно это знаю.

Стэну показалось, что Крис просто взмахнул рукой, словно стряхивая с нее капли воды. Или бросая что-то или метая нож. Но старик индеец замер на секунду и внезапно его объяло алое пламя. Он загорелся сразу, как облитый бензином кукурузный початок, горела одежда, волосы, кожа, он не кричал, Стэн с содроганием подумал, что он не может кричать, потому что горит и изнутри. Элис и Даншен отшатнулись от него, женщина побелела, она сделала какой-то бессмысленный шаг в направлении того живого факела, в который превратился индеец, словно ему еще можно было помочь, и неожиданно легко осела на пол, очевидно, потеряв сознание.

Через минуту все было кончено, от колдуна осталась только кучка серого пепла.

— Крис? — прозвучал в наступившей тишине голос журналиста.

— Да. — ответил Харди, он не отпускал руки Стэна. — Я. — Стэн увидел, что в правой руке он держит пистолет, твердо нацеленный Даншену в лоб. — Тим, ты убил Шеффилда?

— Я. - ответил Даншен почти с ленцой, он уже здорово держал себя руках. — Жалко полицейские оказались не такими тупыми, как я рассчитывал. Я бы на их месте тут же клюнул на браслет.

— Зачем ты это сделал, Тим? — Стэн вздрогнул от тона, которым был задан этот вопрос. Крис все знал, он понимал, что Даншен не тот, за кого себя выдает и скорее всего вообще не человек, что с самого начала у него была только одна цель: уничтожить Кецаля, пока он не осознал своей силы, но Крису все еще было больно от того, что тот, кого он считал своим другом, оказался его врагом.

— Что бы ты умер, — быстро ответил Даншен. — Ах, Крис, почему ты не умер тогда в ванной, почему не умер твой дружок, все было бы куда проще. Крис, послушай старого друга, сделай это сам. Сдохни скорее, и тогда ты избежишь участи, которая хуже смерти. Я все равно доведу дело до конца. Так что лучше умри сам. Может мне повезет, и ты умрешь навсегда.

Даншен пошел прямо на Криса, продолжавшего держать пистолет.

— Я убью тебя. — хрипло сказал Крис.

— Разумеется, — нежно согласился Даншен, — но я воскресну раньше, чем ты снова сядешь за руль.

Он шел прямо на них и улыбался. Стэн услышал, как упал на пол пистолет, когда Даншен был уже совсем рядом, и тут Крис выпустил руку Марлоу и схватил журналиста за горло и прижал его к дверному косяку.

— Может ты и воскреснешь, если я застрелю тебя, — сказал он, глядя в серые глаза Даншена. — Но я ведь могу и не стрелять. Я могу тебя сжечь. И тогда ты умрешь навсегда.

— Ты не можешь, — придушено крикнул Даншен, — ты только что это сделал, у тебя не хватит сил.

— Хватит, — рассмеялся Крис. — еще как хватит, Стэн, иди сюда.

Стэн подошел и, повинуясь странному импульсу, коснулся предплечья Криса, между ними проскочила алая искра.

— Вот видишь. Вдвоем мы можем все. Так что извини, если ты не сделаешь то, что я скажу, то быть тебе горсткой пепла, дорогой. Я — Пернатый Змей, — из голоса Криса внезапно исчезла вся злая ирония, в нем звучала глубокая уверенность. — и я сожру твою душу.

Даншен стал серым. Глаза его метались, словно он надеялся, что из воздуха появиться помощь.

— Что ты хочешь?

— Отведи нас туда, где мы должны быть.

Машину вел Даншен. Крис и Стэн сидели на заднем сидении, их пальцы были так плотно сплетены, что Стэну казалось — они никогда не разомкнут это пожатие.

— Что я должен делать? — спросил Стэн Харди на ухо.

— Быть со мной. И ты должен найти вход. Он знает только приблизительно.

— Откуда ты это все знаешь? — спросил Стэн.

— Не знаю, — мрачно откликнулся Крис. — Знаю и все.

И тут же спросил у Даншена:

— Зачем вам понадобились снимки?

— Повернуть процесс Посвящения вспять. — глухо ответил Даншен, — Хорхе умел это делать, но для этого ему нужно было видеть. Это был наш последний шанс, вы слишком далеко зашли.

— А почему не раньше? — продолжал допрос Крис, — они были сделаны в октябре, теперь январь. С Хорхе ты встречался в ноябре. Почему не тогда?

— Я мог это сделать, только когда вы будете совсем близко. Только после встречи с вашими кураторами. Я говорил этому старому дураку, что надо делать это вчера. — в голосе журналиста прозвучало отчаяние, — но он упрямился, не та фаза луны, видите ли. Поделом ему, идиоту.

Светящиеся цифры на табло показывали почти полночь, когда они подъехали к замку Ангелов.

— Здесь. — сказал Даншен, тормозя машину.

— Я так и знал, — пробормотал Харди торжествующе, Стэн смолчал, он тоже так и знал. В Замок они вошли втроем, Даншен шел впереди. Он довел их до бассейна и с подозрением глядя на черную воду, кивнул:

— Сюда.

Стэна передернуло. Он и представить себе не мог, что сюда как-то можно влезть. Стоял жуткий холод, хотя вода почему-то не замерзала, и сама ее черная поверхность вызывала только одну мысль — под ней должно было что-то таиться, как же иначе, острые осколки на дне, камни, об которые можно размозжить подошвы, животные, живущие в этом адском холоде и постоянно голодные, туда нельзя было прыгать. Крис не думал ни секунды. Он просто спрыгнул с бортика вниз. Стэн почему-то мельком подумал, как странно, я вел его всю дорогу, а теперь он действует сам, и я могу ничего не делать, он смотрел, как Крис погрузился по грудь.

— Как спустить воду? — крикнул он Даншену.

— Слева, на углу рычаг, — равнодушно откликнулся тот. Крис двинулся влево, лицо его не выражало ни страха, ни какого-либо другого дискомфорта, от холода или чего бы то ни было. Он нашарил что-то под водой и с усилием дернул, в недрах замка что-то стронулось и раздался шипящий шум. Стэн заворожено наблюдал за ним, и вдруг твердая, как железо, рука сжала ему горло.

— Я задушу его! — крикнул Даншен, — я задушу его, если ты меня не отпустишь! — Крис распрямился. На его лице была даже не ярость. Так действительно мог бы смотреть демон. Наверное, так смотрел Аполлон на оскорбившую его мать Ниобу, вкладывая первую стрелу в лук. Стэн увидел пламя перед своими глазами, горела рука, сжимавшая его шею, «Я сейчас сгорю», подумал Стэн, не закрывая глаза, он готов был умереть, но с одним условием, перед смертью он хотел видеть лицо Харди, в конце концов он все же его убил не, так ли? Но ничего не последовало, пламя только ласково лизнуло щеку Стэна, согрев ее, словно поцелуй. Они стояли рядом, охваченные огнем, и Даншен умирал, крича от боли, а Стэн стоял в коконе пламени своего Кецаля и не ощущал ничего, кроме тепла. Крис выскочил из бассейна и бросился к Стэну, обнял его и прижал к себе. Пламя коснулась и его, так же не причинив вреда, и через минуту исчезло.

— Ты в порядке, малыш? — шепнул Крис, целуя его.

— Да, все хорошо. Идем?

— Идем.

Они опять спустились в бассейн вода ушла, и дно, вопреки ожиданиям Стэна было белым и чистым. Посредине был выложен красной плиткой квадрат. Стэн, не задумываясь ни на минуту, присел перед ним на корточки и положил ладонь на выщербленную плитку в углу. Нажал. Плита пошла вниз. Перед ними открылся проем с винтовой лестницей, железной, с дырчатыми ступенями. Крис оглянулся, словно пытаясь запомнить все, что окружало его, и стал спускаться первым.

Марлоу вел Криса по переходам, не чувствуя ни малейшей неловкости или сомнений, как будто план этих лабиринтов был у него в голове. Было темно, но не кромешная тьма, они видели все в каком-то мерцающем красноватом свете, иногда под ногами хлюпала вода. Наконец впереди стало становиться все светлей, алые отблески падали на камни под ногами, и Стэн и Крис вступили в теплый красный свет, освещавший подземный зал. Зал не был большим, но стены терялись в алом свете, потолок уходил в никуда. Посреди была установлена плита, чуть позади нее они увидели бассейн, точно такой же как в холле замка, только в нем была не черная вода, а пламя, языки которого лизали бортики купели. По обе стороны от плиты стояли двое. На них были длинные белые одеяния, напомнившие Марлоу тоги, по нижнему краю каждой шла такая же пурпурная полоса, которую дозволялось носить только сенаторам. Они уже встречались с ними обоими, во сне, в Швейцарских Альпах, на допросах в полицейском управлении.

— Приветствую вас, — звучно сказал Конрад. — ваш путь почти окончен. Что вы принесли с собой с той стороны мира?

Стэн шагнул вперед и на раскрытой ладони подал ему крест Диего Эрерры. Хауэр шагнул ему навстречу и взял распятие.

— Начинается последнее испытание. — просто, почти буднично проговорил Мел Конрад, И жестом указал им на плиту посреди зала. Они разделись, Стэн при этом чувствовал почти облегчение, так стала тяготить его одежда. Крис, чертыхаясь, никак не мог справиться с промокшими джинсами, и Марлоу помог ему. Вдвоем они подошли к плите и сели на край. Хауэр, все время молчавший, подошел к ним. В руках у него была плоская серебряная чаша, покрытая тончайшей резьбой. Вглядевшись, Стэн увидел, что она изображает эротические сцены, выполненные с такими подробностями и представлявшие собой такой откровенный разнузданный разврат, что он даже вглядываться перестал. В чаше было темное питье со странным сладким запахом, запахом всех плодов, которые росли когда либо на деревьях благословенного Эдема. Сперва к чаше приложился Крис. Он выпил половину в два глотка и удивленно и весело посмотрел на Марлоу. Стэн принял чашу и прижался губами влажному следу от губ Криса. Питье было сладким, и при этом отдавало какой-то пряной горчинкой, Стэн никогда не пробовал ничего подобного, словно в него вливалась вся свежесть созревающих плодов и чистых горных ручьев, бегущих к изножью. Когда он допил до конца, то взглянул на Харди. Глаза у Криса горели, его рука легла Марлоу на бедро, и Стэн ощутил такое сильное возбуждение, что забыл о том, что они не одни, что все это происходит в подвалах Замка Ангелов, рядом с бассейном из которого рвется пламя, что, возможно, жить осталось всего несколько минут. Крис положил ему руку на затылок и притянул к себе, краем глаза, пока еще губы Харди не прильнули к его губам, он увидел, что Хауэр достал из складок своего одеяния нож, блеснувший кровавым отблеском, но ему и это было безразлично, потому что он не ощущал ничего, кроме жара тела своего любовника и собственного вставшего члена, который пульсировал от напряжения.

— Ты первый, — задыхаясь прошептал Крис, оторвавшись от его рта. Стэн молча уложил его на каменную плиту, вполоборота к себе, так же, как в их первую ночь. Крис взял его руку и принялся целовать ладонь Марлоу. И в тот момент, когда он вошел в застонавшего Харди, так глубоко, как никогда, его тело пронзило первое белое лезвие боли. И в ту же секунду Хауэр наклонился над Крисом и коснулся ножом его груди. Стэн закрыл глаза, чтобы не видеть, как брызги крови пятнают белую одежду Хауэра. Он не знал, что Конрад делает с его спиной, но он чувствовал быстрые холодные прикосновения ножа, рассекавшего кожу. В них было что-то сходное с ритмом его собственных быстрых и резких движений в теле Харди, от которых тот стонал, кусая пальцы Стэна. Все произошло одновременно: их обоюдный оргазм, от которого Стэн чуть не потерял сознание, таким яростным было наслаждение и последнее прикосновение ножа к его спине. Он отодвинулся от Криса, чувствуя, что возбуждение не прошло, напротив, оно стало глубже и сильней, в нем появился терпкий привкус боли. Харди обернулся к нему, по груди у него текла кровь, но Стэн разобрал в мешанине линий все тот же узор, изображавший Кецалькоатля.

Крис молча потянул его к себе и они снова улеглись, прижавшись друг к другу. Стэн спиной чувствовал горячие струйки крови, бегущие по его спине и по груди Харди, Крис вошел в него медленно, придерживая его за бедра, так, как ему всегда нравилось, чтобы Стэн не мог податься вперед, ускользнуть от него. И снова боль и наслаждение слились воедино, образуя некий кошмарный коктейль, от которого Стэну хотелось кричать, и он кричал, пока Крис резко двигался в нем, а нож Конрада рассекал его грудь. На этот раз ему показалось, что он действительно теряет сознание, он не заметил, как его перевернули, как смыли с тела кровь и стали втирать в раны синеватую жидкость с запахом трав, как тоже самое проделывали с бесчувственным телом Харди. Стэн грезил, он не ощущал ни боли, ни тяжести, ничего, только горячие пальцы Криса по-прежнему лежали в его ладони.

Он видел ту странную схему, которую когда-то рисовал по просьбе Генри, но теперь все ожило, линии двигались, и он понимал, что все связанно, все сплетается в узел, который нельзя разрубить, их жизни, жизни тех, кто их окружал. В сплетении перед ним возникали лица, сестра, Виола, Джимми, потом он увидел лицо Бобби, странно молодое и его глаза, горевшие сумрачным счастливым огнем…

Он видел себя и Криса на корабле и далекую землю впереди, на груди Криса, на черном бархате камзола блистал крест Диего Эрреры, еще без основы, он видел каждую линию…

А потом огонь, огонь и еще раз огонь, и рвущаяся навстречу земля и ликование смерти…

…Он видел самолет, разбившийся посреди джунглей, мертвых пассажиров, и единственного выжившего, двухлетнего ребенка, который определенно был Кецалем, маленьким Змеем с азиатскими точеными чертами лица. Диковинные твари, те, которых не видел ни один человек, ползали по обломкам, мальчик в изодранной одежде ловил их ладошками и ел, и в его черных, как смола, глазах блистало страшное удовольствие, как будто это первое испытание огнем было именно тем, на что он рассчитывал.

Все исчезло внезапно, и Стэн Марлоу открыл глаза в уже изменившемся мире. Рядом лежал Харди, бледный, как тогда, во сне. Стэн ожидал, что их тела будут так изранены, что они не смогут пошевелиться, но он увидел, что все исчезло, только под левым соском Харди осталась алая татуировка, последний Пернатый змей, нанесенный на его тело. Крис лежал неподвижно, Стэн нагнулся к нему.

— Он умер? — спросил он тихо у Конрада, стоявшего рядом. Он знал, что если это так, то через секунду нож одного из их кураторов войдет в его сердце, и не испытывал ни малейшего страха.

— Нет, — ответил Конрад, — он сейчас очнется.

Черные длинные ресницы Криса дрогнули. Он открыл глаза и посмотрел на Стэна.

— Доброе утро, малыш, — поговорил он хрипло, как со сна. — Ты, надеюсь, видел тот же сон?

— А то. — ответил Стэн и легко поцеловал его в губы. — Вставай.

Они поднялись. Конрад смотрел на них с улыбкой, Хауэра не было. Перед ними опять оказалась та же чаша, но теперь в ней было прозрачное питье. Стэн отпил первым и понял, что это простая вода, только чистая, как слеза. На плите, небрежно брошенные, лежали две алые хламиды из какого-то материала, напоминавшего шелк, и они их надели. Им помог неизвестно из какого конца зала появившийся Хауэр. Крис задумчиво оглядел Стэна и сказал:

— Знаешь, тебе идет. — Ему тоже шло, даже слишком. Особенно то, как черные прямые пряди падали на пылающую ткань.

— А дальше что? — спросил Стэн у своих кураторов. — Где сама Пылающая комната?

— Все очень просто. — ответил Хауэр — Дверей много, а вход один. Через пламя. — И он указал на бассейн. Крис дико усмехнулся.

— Прямо туда?

— Да, прямо туда, но осталось еще одно. — Конрад остановился перед ними, его красивое лицо было серьезным.

— Ваши имена отныне, Ариэль, — он коснулся рукой лба Стэна, — и Пернатый Змей, — так же прикоснувшись к Крису, — вы сами выбрали их себе и будете их носить как воины Золотого Легиона. Теперь идите и не сомневайтесь ни в чем.

Они снова взялись за руки и пошли к бассейну, Стэн обернулся и спросил:

— А мы вас еще увидим?

— Конечно. — сказал Гор, улыбаясь, — мы вам еще надоесть успеем.

Они подошли к краю огненной купели. На миг Марлоу стало страшно. Он взглянул на Харди. Тот усмехнулся.

— Давай, малыш. Какая разница. Главное не это.

— А что? — спросил Стэн, сжимая его руку.

— Главное, что мы вместе. — и задумавшись на секунду сказал странную фразу. — Ничто никогда не кончается.

И они шагнули в пламя.

Через два месяца в городе прошел концерт памяти Криса Харди и Стэна Марлоу. Он проходил на огромном стадионе. Аншлаг был полный. Съехались все, кто могли. Джейн, Золотой Ангел рок-н-ролла, пела «Священный ветер», по ее лицу, не останавливаясь, лились слезы. Крошка Пэтти дважды вставал и уходил из-за своих барабанов, и все ждали его в полном молчании, пока он рыдал в углу за сценой, сотрясаясь от всхлипов и неловко утирая глаза. Джимми Грэмм не плакал. Он плакал потом, ночью, проснувшись от невыносимого сновидения. К нему пришел Крис. Он стоял у постели, смотрел на него, и в зелено-коричневых глазах Харди было что-то, заставившее Джимми ощутить страшную безумную надежду, что они живы, они вернутся. Крис коснулся его щеки горячими, как огонь, пальцами.

— Мы еще увидимся, Джимми, — сказал он, и гитарист проснулся, лицо его было мокрым от слез. Он пошел на кухню и закурил сигарету, сварил себе кофе и долго смотрел, как над городом разгорается алое пламя рассвета.