— Господин следователь, прошу вас, отпустите моего брата, — с надеждой смотрю на мужчину напротив. У него карие добрые глаза и куцая бородка.
— Не могу, — вздыхает с сожалением и косится на дверь. Через окно в аскетичный кабинет заглядывает солнце.
— Ему всего семь, — я цепляюсь пальцами в стул, сделанный из бамбука. — Он просто глупый мальчишка. Он так сильно хотел сделать мне подарок на день рождения, что решил украсть тот браслет.
— Да-да, — мужчина кивает и склоняет голову, будто чувствует вину.
Он знает Вилана и меня с самого рождения. Мы всю жизнь прожили в этом маленьком городке. Но сейчас следователь скорбно поджимает губы. Моего брата поймал за руку сам доверенный дознаватель префекта — главы нашей префектуры.
— Тебе уже восемнадцать, — мужчина бессмысленно перебирает бумаги на столе. — Такая взрослая…
— Господин следователь! — восклицаю с отчаянием. Сердце, кажется, готово выпрыгнуть из груди, подгоняемое страхом за младшего брата. — Умоляю! Назовите цену, я найду любые деньги. Только не позволяйте продавать моего брата! Он ведь ребенок, если его купят рабом на шахты, он не протянет там целый год! У меня, кроме него никого нет. А у него нет никого, кроме меня.
— К сожалению, это не так, — следователь вздыхает. Его рука замирает над бумагами, пальцы медленно сжимаются в кулак. Сквозь зубы он признается мне: — Когда люди дознавателя пришли в ваш дом, твой отец уже был в стельку пьян, а солнце еще даже до половины неба не дошло. Когда он узнал, что случилось, то согласился с приговором. Дал свое дозволение, чтобы твоего брата продали в рабство на год.
Мне хочется выть от обиды.
Чжан Вэй! Да сколько же ты еще будешь портить нам жизнь?!
Мой отчим и родной отец Вилана — второй муж нашей матери. Болезнь забрала у нас маму четыре зимы назад. И с тех пор отчим пил. Он просаживал деньги, оставленные еще моим родным отцом, которого не стало, когда мне было девять. Он жил в доме моего отца, водил туда своих друзей по бутылке, относился ко мне как к служанке, а в последнее время еще и начал бить Вилана.
Этим утром я была на работе. Хоть кто-то должен приносить деньги. А Вилан решил «сделать мне подарок».
Сделал.
Молодец.
Как только мне сообщили о случившемся, я примчалась в небольшой домик следователя, в одной половине которого он работал, а во второй жил.
— Прошу вас, — шепчу, старательно сдерживая слезы. — Не продавайте Вилана. Сегодня я стала совершеннолетней, я смогу опекать его.
— Не сможешь, — вздыхает следователь, будто обдумывал этот вариант. — По закону, чтобы оформить опеку над братом и забрать себе дом, — последние три слова он добавляет очень тихо, а потом продолжает: — Девушка должна быть замужем.
Сжимаю зубы от бессильной злобы.
Знаю! Я знаю это глупое правило! Из-за него маме пришлось второй раз выйти замуж после смерти моего отца. Потому что женщине неприлично жить одной без мужчины, да и некоторые ограничения это накладывает.
И отчим тоже хорошо знает, что пока я не выйду замуж, я не могу претендовать на наследство отца. Точнее на то, что мама смогла сохранить от родственников, которые налетели после его смерти, как падальщики, чтобы оторвать лучшие куски. Из-за этих правил Чжан постоянно отгоняет от меня мужчин. А если ему кажется, что я с кем-то говорю дольше положенного, мне могут достаться несколько ощутимых ударов мокрым полотенцем.
— Амелис, — следователь тихо окликает меня. Подняв голову, быстро стираю со щек слезинки. Мужчина неловко мнется, но все же произносит: — У вас могут отобрать дом за долги.
Что?
Я едва не падаю со стула. Кажется, земля под ногами начинает качаться и кружиться.
— Дом? — повторяю слабым шепотом. — Но это ведь все, что осталось от отца…
Мой родной отец был достаточно зажиточным. У него было свое дело по выращиванию и продаже лекарственных трав. Мама всегда помогала ему и меня учила. У него была мастерская и своя лавка в нашем городке, домик и собственная земля с выходом к речке. Но после его смерти, внезапно объявились его родственники, они будто выпрыгивали из-под земли. Ни я, ни мама, никогда не видели их прежде. Но они смогли отобрать и мастерскую, и лавку, и землю с огородиком. Не осталось папиных работ, и многочисленных ваз, дорогих тканей, станков. Остался только полупустой дом. Единственное, что смогла отвоевать мама. Единственное, что я не хотела терять.
— Я не могу потерять дом! — вскакиваю с места. Упираю руки в столешницу и нависаю над ней. — У меня есть хоть какой-то шанс спасти дом и брата? Помогите мне!
Следователь поднимает голову и несколько долгих мгновений просто смотрит мне в глаза. Затем кривится, словно слова даются ему через боль, и произносит:
— Да, есть один вариант.
— Какой? — наклоняюсь, стараясь поймать взгляд человека. — Я готова на все!
— Продай себя вместо брата.