Расческа для Лысого

Глава 6

– Слышь, Лен, а ты встряла, походу, – Ванек, напряженно блестя глазами, отлавливает меня после пары и зажимает в угол.

Я ловлю завистливые взгляды дешевок из группы и демонстративно закидываю руку на шею парня, прохожусь ноготками по бритому татуированному затылку. Отсосите, сучки!

Вообще, сам Ванек мне не нужен и не интересен как мужчина.

Ну как может быть интересен парень, с которым вы в детском саду на соседних горшках сидели? Конечно, за это время он значительно подрос, но для меня навсегда так и остался Ванькой, который тусил за второй партой в школе и весь первый класс занимался только тем, что ковырял в носу и жрал козявки.

Катька, которая сохнет по Ваньке уже третий год, говорит, что я – дура, и надо хватать. Таакой красавчик, ну тааакой… И глаза свои, с ресницами искусственными, на два веника похожими, закатывает мечтательно. И половина девок с курса так же себя ведут. Я искренне не понимаю, на что там можно вестись. Ну, высокий, татуированный, наглый. С другими. Со мной-то хер прокатит. Но все равно, как брат. Или, скорее, как голубой приятель, с которым можно поделиться всем подряд.

А вот Ванька так совсем не думает, и я это знаю. И козы университетские аж кипятком ссутся, когда нас вместе видят.

И завидуют мне, стервы, дико, и сплетни распространяют. Я сначала бесилась, даже пару раз космы нарощенные кому-то выдирала, тьфу, пакость, бл*, но потом стало как-то похер. Ну болтают – и пусть болтают. А я огонька добавлю. От нечего делать. Чтоб глаза сломали, сучки, бл*.

Ванек, не ожидавший от меня ласки, замирает, потом начинает возбужденно дышать, как паровоз, и наваливается на меня всем телом, явно рассчитывая еще и лапы распустить под шумок. Пока я явно не в себе и добрая. Ага, размечтался, Чингачкук, бл*! Ногти я тут же душевненько вгоняю в шею, прошипев при этом с мягкой улыбкой:

– Убрал, нахер, грабли…

Ванек, зная меня, тут же слушается. А я даже разочаровываюсь как-то. Не мужик… Мог бы и инициативу проявить… Настойчивость. Как Миша… Хотя, где Ванек и где Миша? Даже сравнивать смешно. Да и не нужно. Тем более, что точек соприкосновения неожиданно много. И тот и другой – мужик, и тот и другой – скот. Уже чересчур.

Про Мишу думать чревато началом бешенства, поэтому я сосредотачиваюсь на словах Ваньки.

– Чего ты мелешь?

– Ничего! Говорю, спрашивали про тебя! Серьезные люди. Нарвалась ты, Ленка, опять! А все твой характер ху**вый…

– Давай ты мне потом про характер. А сейчас про нарвалась.

– Меня позавчера ночью таскали к директору. К Пилоту. Ты в курсе, кто такой Пилот?

– Ммм… – сообщать Ваньку о том, что слышала это имя от Миши, я не планирую. Поэтому делаю вид, что думаю.

– Овца ты, Ленка! – горячо и горько шепчет Ванек, оглядываясь, не слышит ли кто. Со стороны это выглядит так, словно мы обжимаемся, поэтому я слегка отталкиваю его, решив, что на сегодня мне дурной славы хватит. И так стервозы коситься будут, что пальчиками по шее их любимца, весельчака и знатного трахаря-террориста водила.

– Повежливей, да? – осаживаю я его.

– Да с какого хера? Где ты успела с ним пересечься, дура? Ты знаешь, че это за мужик? Ты знаешь, кто под ним? И он под кем?

– Меня эти ваши пидорские замашки не занимают, – пожимаю плечами я, а Ванек аж стонет с досадой:

– Ох, дура… Ты только кому-нибудь еще не ляпни такое… Язык у тебя без костей… И все не по делу…

– Хватит о моем языке тосковать, извращенец, давай по делу уже, не стони. – Возвращаю я Ванька на землю.

Он замирает, разглядывая меня с какой-то непонятной жадностью и жалостью, и, видно, знатно кроя трехэтажным про себя, потом выдыхает, и начинает говорить, спокойно и быстро:

– Короче, позавчера под конец ночи, я уже домой собрался и бар сдал, потащили меня к Пилоту. А он начал спрашивать, кого я провел в клуб через служебный. Они, оказывается, по камерам посмотрели. Машка их нихера не интересовала. Сразу тебя описали.

– А ты? – я упираюсь в него взглядом, – Сдал?

– Лен… – он отводит глаза, козлина, родства не помнящая, – там, понимаешь… Я с ним и не разговаривал никогда, а тут… Я растерялся, и… Он просто такой человек…

– Чего сказал? – перебиваю я поток слюней. И про себя удивляюсь, какого это хера директору самого крутого ночного клуба понадобились мои данные.

– Все…

– Вот ты тварь!

– Лен…

– Все, не подходи ко мне, сука!

– Лен…

Я разворачиваюсь, напоследок с удовольствием наступив ему каблуком на кроссовок и смазав длинными волосами по роже, и иду на выход.

– Лен!

Я торможу, не оглядываясь. Не достоин он этого, предатель. А я еще добро про него помню, горшки какие-то соседние… Ничего святого у людей.

– Ты… Будь осторожней, а? Он непростой чувак…

– Нахер иди.

Я, не оборачиваясь, показываю придурку фак, подняв руку высоко над головой, так, чтоб весь вестибюль заценил, и гордо иду к выходу, по пути кинув стоящим возле пустых гардеробов однокурсницам:

– Он ваш, сучки, ловите!

На улице немного выдыхаю, достаю сигарету, прикуриваю. Не то, чтоб я сильно увлекаюсь, курево теперь дорогое, часто мне не по карману. Но сейчас для успокоения нервов просто необходимо.

В принципе, я уже складываю два и два. То есть, мой ночной загул с опасным мужиком дядей Мишей и внезапный одновременный интерес к моей персоне от, как говорит Ванек, самого крутого человека в городе. И усмехаюсь помимо воли.

Ошибаешься ты, Ванек, думаю, что нихера твой Пилот не крут. По крайней мере, я точно знаю чувака покруче. И очень даже близко знаю.

Значит, пробивал информацию по мне, дядя Миша? Интересно, это было до того, как я ему прощальный фейерверк устроила, или после?

Скорее всего, до.

Судя по времени, как раз я после секса нашего зубодробительного на мягких подушках лексуса отлеживалась. А Миша, значит, не постеснялся поднять своего приятеля и выяснить про меня информацию. Да еще и шустро так…

Я машинально провожу пальцами по шее, где следы моего разгула уже немного побледнели. Не зря же весь следующий день бодягой мазала. Неаккуратный он, дядя Миша. А еще буйный, жесткий, горячий, охеренно сексуальный и выносливый. Сука, прямо сладкий шоколадный заяц из новогоднего набора для взрослой девочки!

Вот только хамло и тварь. Да еще и опасный тип. Нет, все правильно я сделала. Так и надо.

Как он смотрел на меня в лобовое, какой взгляд был, мама дорогая! Я опять чуть не кончила. В не помню, который раз уже с ним.

Еле ушла тогда. И все думала, догонит, или нет? И хотела, чтоб догнал. Вот такая я тварь. Все сделала для того, чтоб психанул и уехал, а когда своего добилась, то прям разочаровалась.

Само собой, я не жалею. Но, бл***… Чего-то есть в нем, в дяде Мише. Не зря же меня так повело. Я вообще не скачу по чужим тачкам и коленям. А тут… Прям переклинило. И его тоже, я же чувствовала. Но не пошел за мной.

Уехал. И все.

А я пришла домой, на адреналинчике сбегала в душ, переоделась и увалилась спать. И проспала весь следующий день. Проснулась буквально перед приходим Польки с работы. Привычно выслушала привычную нудятину про учебу, порадовалась, что майку с высоким воротом натянула, и дяди Мишиных художеств не видать, а потому вопросов не будет дополнительных. Чтоб отстала, пообещала учиться. Это она еще не в курсе, что я лекции пропустила, ага.

И вот сегодня опять напоминание про мое безумие. Надо было, кстати, спросить у поганца Ваньки, чего он мне в коктейль намешал. Не могу я поверить, что сама по себе, вот так вот, полезла к взрослому и опасному мужику. Явно морок какой-то, наркота.

Кстати, о мороке. Вон он, прется, родимый.

Тварь, только тебя тут не хватало.

Заметив знакомую плечистую фигуру, я пытаюсь свалить по-быстрому в сторону калитки, но удача явно не на моей стороне.

– Мелехова! А ну стоять!

Бл***…

Я разворачиваюсь, поправляю короткую клетчатую юбку, подтягиваю гольфики, улыбаюсь улыбкой «невинная девочка, мечта педофила». Может, прокатит…

– Добрый день, Василий Георгиевич… Какими судьбами?

– По службе, Лена, – ощупывает меня капитан полиции внимательным взглядом, задерживаясь на ногах и гольфах. И чуть ли не сглатывая. Фууу, извращенец. – А у тебя занятия закончились? Подвезти?

Ага, знаю я, куда ты меня подвезешь, козлина…

– Нет, спасибо, я жду подругу.

– Давай я с тобой подожду. Расскажешь, как у тебя дела.

Бл*! Вот попала! Как от него избавляться-то?

– Все хорошо, Василий Георгиевич. А как у вас? Где ваша фуражка?

Ой, а чего это мы челюсть сжали? Вспомнили нашу первую встречу? Я хорошо ему тогда, еще участковому, на фуражку плюнула, душевно получилось. А нечего потому что пьяных и веселых девушек с лавочки гнать! Мало ли, что бабки с соседнего дома устроили обрыв проводов в отделении? Это они от зависти! А вели мы себя тихо. Отмечали день рождения. А потом пришел он. Я была уже на жоре, веселая и буйная. И восемнадцати мне не было в тот момент. Поэтому всех разогнали по домам, а Лену, как самую крикливую, отбуксировали в отделение. Я сопротивлялась. Ну вот и…

Я припоминаю уставшее лицо сестры, которую как раз вызвали в отделение забирать меня, и слезы в ее глазах, когда сказали, какой штраф мне выкатят.

И со злостью смотрю на бывшего участкового, а теперь оперативника следственного отдела.

Потому что то, как я попала в полицию тогда, само собой, моя вина. А вот то, что этот придурок слетел с катушек и начал таскаться за мной по пятам и злоупотреблять своим служебным положением, уже не моя. Я ему авансов не давала. И плевок на фуражку за попытку флирта засчитаться не может.

– Язва ты, Лена, – качает головой капитан, – может, хватит уже бегать, а? Поехали, накормлю тебя, домой отвезу.

– Ага, – хамлю я, – к себе. Нет уж. Я вам говорила, Василий Георгиевич, я старость уважаю, но не настолько, чтоб ноги перед вами развигать!

Я специально говорю это громко, чтоб напугать, такие, как он, любители молоденького мяса, обычно боятся огласки. Вот и этот оглядывается испуганно, но затем, вместо того, чтоб отойти, наоборот, качнувшись ко мне, хватает за руку, дергая на себя.

– Дура ты, Мелехова, дура! Я ж по-человечески хотел, по-нормальному… А ты, овца малолетняя, не ценишь нихера. Хватит, три года ждал, пока ты в ум войдешь, не дождался. Значит, через жопу буду вбивать в мозги.

– Себе сначала вбей, урод, – оскаливаюсь я, уработав его по щеке со всего размаха. Ногтей не жалею на это дело благое.

Он отшатывается, дотрагивается до лица, стирает кровь. Поднимает на меня бешеный взгляд:

– Ах ты, сука! Да я тебя в отделение на пятнадцать суток!

И тут я понимаю, что пора уходить. Прямо вот очень быстро. Бегом.

Я разворачиваюсь на каблуках и несусь прочь, как испуганная коза, слышу за собой тяжелый топот форменных ботинок и не менее тяжелый мат, ускоряюсь, ныряя в неприметную калитку в заборе, о которой знают только студенты колледжа, и вылетаю прямо на центральную улицу. К одному из высотных зданий, которых в нашем городишке по пальцам пересчитать можно.

Натыкаюсь с разбегу на кого-то, и ушам своим не верю, слыша знакомый хрипловатый мат.

Меня ловят за локти, придерживают. Крепко. Так, что не вырвешься.

Я поднимаю глаза, уже зная, кого увижу. И, черт, не могу понять, то ли мне сегодня везет, то ли нет.