Глава 7

Хартли

– Скажите, а есть в медицине такой термин, когда забываешь то, что происходит прямо сейчас? – спрашиваю я у медсестры Сьюзен, когда она помогает мне лечь обратно в кровать на свежие простыни.

Ее щеки становятся еще пухлее, когда она улыбается.

– Это называется антероградной амнезией.

– Я могла сама ее вызвать? Ну, вроде как хотела засунуть себе палец в горло, чтобы меня вырвало, а вместо этого заехала себе в глаз? – От стыда мне хочется забраться под кровать и спрятаться там. Я только что заблевала колени самому красивому парню во вселенной. – Нет, лучше скажите, нет ли у вас специального аппарата, при помощи которого я могла бы вызывать амнезию у остальных?

– Ничего страшного, мисс Райт. Вас всего лишь стошнило. Такое с любым может произойти. Обычное явление. Дурнота, головокружение, потеря равновесия – все это вы можете испытывать из-за удара головой.

– Прямо корзина с ужасами. – Я прикладываю руку к голове, чтобы загородиться от света.

– Вы быстро идете на поправку, – уверяет сестра, прикрепляя ко мне трубки и аппараты. – Сказать по правде, так быстро, что доктор Джоши уверен, уже завтра вам можно будет отправиться домой. Разве это не здорово?

Похлопав меня по руке, медсестра шаркающей походкой выходит из палаты.

Не знаю, насколько это здорово. Когда родители пришли навестить меня, в палате воцарилась атмосфера осуждения, как будто они злились на меня за мои травмы. Хотелось бы мне, чтобы кто-нибудь в деталях рассказал, как именно произошла авария или хотя бы свою версию событий. Интересно, как там второй пострадавший? Что значит «находится в критическом состоянии»? Нужно было спросить у сестры Сьюзен. Может, Фелисити или Кайл знают. Почему я не попыталась выудить у них полезную информацию вместо того, чтобы выслушивать о том, с кем я спала или не спала. Хотя, увидев Истона Ройала, я решила, что они оба просто морочили мне голову.

Ни за что не поверю, что Истон Ройал проявил ко мне интерес. Я неприметная. У меня обычные черные волосы и такие же обычные серые глаза. Заурядное лицо с маленьким носом, невыразительной переносицей. Иногда у меня может вылезти прыщик. Я среднего роста и моя грудь среднестатистического второго номера.

У Истона Ройала такая темная и густая шевелюра, что ему самое место в рекламе краски для волос. А его глаза такие голубые, что, клянусь, я слышала шум прибоя, когда он моргал. Видимо, у него тоже потеря памяти, раз он вошел в мою палату и прижал мою руку к своим созданным для поцелуев губам.

Я подношу пальцы к своим губам. В нос тут же ударяет запах больничного мыла, и я с отвращением опускаю их.

Кайл был прав в одном: Истон Ройал мне определенно нравится. Что неутешительно, потому что, во-первых, может оказаться, что он был прав и в остальном, а во-вторых, я не могла бы сделать ничего более глупого в своей жизни, чем влюбиться в парня статуса Истона Ройала.

И где вообще мы с ним могли познакомиться? Или с Фелисити, раз уж на то пошло? Кайл же, в отличие от них, похож на ученика Норта. Могу предположить, что мы с Кайлом каким-то образом пробрались на вечеринку «Астор-Парка», а там поссорились. Истон был настроен благожелательно и позволил мне наброситься на него?

Нет, такой сценарий кажется совсем неправдоподобным, но никакое другое более реалистичное объяснение в голову не приходит.

Из меня вырывается тихий крик безнадежного отчаяния. Ненавижу, что приходится теряться в догадках. Это ужасно. Зато остальные все обо мне знают. Так нечестно. Мне нужны фотографии. Хотя… Фото, которое показала мне Фелисити, лишь еще больше сбило меня с толку. Там были я и Истон. Мы целовались. Зачем? Как? Когда? На все эти вопросы у меня нет ответов. Надо узнать все самой, а значит, я должна вернуть себе свой телефон, компьютер и сумочку – не обязательно в таком порядке.

Попрошу маму, когда она снова придет навестить меня.

* * *

– Как поживает моя любимая пациентка? – напевает док Джоши, входя в палату на следующее утро. На угловатом лице красуется неизменная улыбка.

– Хорошо. – Мне не без труда удается сесть. – Вы уже видели моих родителей?

Мама вчера так и не пришла. Я плохо спала, потому что волновалась, как бы не пропустить ее визит.

– Разве они не заходили вчера вечером? – несколько удивленно спрашивает док Джоши.

– Я… Наверное, я проспала их посещение.

– Скорее всего.

Но на самом деле я так не думаю. Должно быть, они злятся на меня, хотя я не понимаю почему. Из-за аварии или причина в чем-то другом? Пустота в груди разрастается, порождая другую боль, не физическую. И что хуже всего, меня начинает пожирать чувство вины. Мне очень нужно знать, как там второй пострадавший. Может, мне поможет доктор Джоши… Спрошу у него.

– Док, – окликаю я.

– Хм? – Он занят моей карточкой.

– Как дела у второго пострадавшего, который был в критическом состоянии?

– М-м-м, не могу ничего сказать, Хартли. Правила о конфиденциальности и все такое. – Он вытаскивает фонарик и направляет его на один из моих зрачков. – Как сегодня с памятью?

– Отлично.

– И конечно, ты не врешь.

– Нет.

Он снова что-то мычит, проверяя второй зрачок. По-моему, доктор мне верит.

– Так состояние второго пациента по-прежнему остается критическим?

– Нет. Сейчас оно у него стабильное.

У него. Точно. Мне уже говорили.

– У него переломы? Потеря памяти? Какие у него повреждения?

Док Джоши выпрямляется и грозит мне фонариком.

– Нет, у него все кости целы, но больше ты от меня ничего не услышишь. – Он убирает фонарик и делает пометки в моей карточке.

Я выгибаю шею, чтобы прочитать, что он пишет, но там одни сплошные каракули. Тогда задаю ему другой вопрос:

– Он когда-нибудь поправится?

– Не вижу причин, препятствующих его выздоровлению. Но сейчас тебе лучше думать о собственном. Справишься?

Я откидываюсь на подушки – уверенность дока Джоши успокаивает меня.

– Да.

– Как ты себя чувствуешь сегодня?

– Хорошо.

Он тычет пальцем мне в грудь. Я морщусь.

– Ладно, немного болит.

– Доктор Джоши.

При звуке маминого голоса мое сердце наполняется радостью.

– Мама! – кричу я, обрадованная ее приходом.

«Конечно, она пришла, – уверяет меня тихий голос. – Как же иначе?» Действительно. Вчера она, наверное, тоже приходила, только как раз в тот момент, когда я закрыла глаза. Заглянула в палату, подумала, что я сплю, и не захотела тревожить меня…

– Хартли, – резким тоном говорит она.

Док оборачивается и приветствует ее.

– Миссис Райт, доброе утро!

Улыбка на моем лице тут же гаснет, стоит маме сделать шаг вперед. Она даже не смотрит в мою сторону, только на доктора. Что происходит? Почему она не подходит, чтобы обнять меня, поцеловать в щеку, потрепать по руке?

– Доброе утро. Я побеседовала с медсестрами, и они сказали, что Хартли могут выписать прямо сегодня. Я бы хотела, чтобы она вернулась в школу уже завтра. На носу выпускные экзамены.

Я изумленно таращусь на нее. У меня болит голова, состояние такое, будто меня переехал цементовоз – дважды, и я по-прежнему не помню ничего за последние три года. Разве мне не положено отдохнуть еще пару дней, прежде чем снова взяться за учебу?

Док хмурится.

– Да, я подумывал о том, чтобы выписать ее, но сейчас, после утреннего осмотра, считаю, что ей лучше остаться в больнице еще на сутки. Посмотрим, какие результаты будут завтра.

– А я считаю, что ее лучше выписать сегодня. – На удивление, мамин голос звучит твердо. – Медсестра сказала, что последние двадцать четыре часа ее жизненные показатели находятся в норме. Ей больше не нужна капельница, раз можно обойтись обезболивающими таблетками. Нет никаких причин оставлять ее еще на день.

Мама делает шаг назад, протягивает руку в дверь и втаскивает в палату отца.

При виде него мое сердце подпрыгивает. Сначала мне кажется, что это от радости, но… нет, не совсем. Скорее от беспокойства.

Но почему я так боюсь видеть собственного отца?

Он держит телефон возле уха, но чуть опускает его, чтобы обратиться к нам.

– Какие-то проблемы?

– Джон, они хотят оставить Хартли еще на день. – Мама чересчур взволнована этим. Не понимаю, что такого, если я останусь в больнице на одну ночь?

– И что с того? Пусть оставляют. – Отец снова подносит телефон к уху и отворачивается.

– Хорошо. – Док делает запись в карточке.

Я вижу, как за спиной врача мама подходит к папе и тянет его за руку. Он бросает на нее сердитый взгляд, но она не сдается. Между ними происходит тихий разговор, который мне не разобрать, зато я вижу, как мама потирает пальцы. Папа переводит взгляд с нее на спину доктора.

Сбросив звонок, он решительно подходит к Джоши.

– Это все по-прежнему за счет Каллума Ройала, верно?

За счет Каллума Ройала? Я делаю большие глаза. Зачем мистеру Ройалу оплачивать мое лечение?

Док поднимает брови.

– Понятия не имею. Лучше вам узнать об этом в бухгалтерии.

– Почему вы не знаете? – требовательно спрашивает папа. – В конце концов, так вы зарабатываете деньги!

Я не умерла в аварии, но сейчас вполне могу сделать это от стыда. Док чувствует мою неловкость. Он подмигивает мне и пытается разрядить обстановку.

– Я отвечаю за то, чтобы ваша девочка поправилась. Еще одной ночи будет вполне достаточно. – Доктор хватает мой большой палец на ноге и шевелит им в стороны. – Тебе ведь нравится в главной больнице Бэйвью? Каждый день новые простыни, и все внимание направлено только на тебя.

Я буду беспредельно счастлива, если больше не увижу ни одной медсестры до конца своих дней.

– Еда здесь тоже хорошая, – с иронией добавляю я.

– Рады стараться. – Доктор вешает карточку на мою кровать.

Кивнув родителям, он выходит из палаты. Едва дождавшись, когда за ним захлопнется дверь, мама бросается к моей кровати и отдергивает простыни.

– Пойдем!

– Куда пойдем? – недоуменно спрашиваю я.

– Мы уходим. Ты не проведешь здесь больше ни дня. Знаешь, сколько стоит эта палата? – Она снимает с моего пальца датчик и отбрасывает его в сторону. – Как маленькая машина. Вот во сколько обходится в Бэйвью ночь в частной палате.

Мама опускает мои ноги на пол и протягивает мне небольшую сумку, которую я даже не заметила.

– Джон, поговори с медсестрой и узнай, что нужно сделать, чтобы ее выписали. В любом случае мы забираем ее.

– Я позвоню в бухгалтерию, – ворчит папа.

– Какой смысл? Сегодня утром мне позвонили и сказали, что Ройалы отказываются оплачивать дальнейшее лечение Хартли, потому что они уверены, что в аварии виновата она. – Мама поворачивается ко мне, охваченная злостью. – Поверить не могу, что ты чуть не угробила Ройала! Ты хоть представляешь, во что это вылилось нашей семье? Мы уничтожены. Уничтожены! Что ты стоишь? Одевайся! – рявкает она, яростно сверкая глазами.

Но я не могу двинуться с места, оцепенев от услышанного. Мистер Критический пациент – один из мальчишек Ройалов? Брат Истона? Нет. Этого не может быть. Тогда зачем Истон приходил ко мне и держал меня за руку, словно я не имею никакого отношения к травмам его брата?

– Шевелись давай! – взвизгивает мама.

Я подскакиваю с кровати, и меня чуть не сбивает с ног прилив тошноты от накатившей боли. Мама хватает меня за руку и толкает в сторону ванной. Ухватившись за раковину, я наклоняюсь над унитазом и извергаю пять ложек овсяной каши, которые мне удалось впихнуть в себя за завтраком.

Не замечая моего состояния, мама продолжает бушевать.

– Когда завтра вернешься в школу, постарайся быть со всеми милой. Никаких скандалов! Никаких конфликтов! Иначе ты погубишь нашу семью! Твой отец может потерять работу! Мы можем лишиться нашего дома! От Паркер может уйти муж! А вас с сестрой отправят к бабуле, а не в престижную закрытую школу на севере.

К бабуле? Этой старой карге? Она бьет людей ложкой. Я поворачиваю кран и сую под него бумажное полотенце. Вытирая лицо, решаю, что мама все слишком драматизирует. Она любит делать из мухи слона. Если кто-то прольет пунш даже на плиточный пол, она станет кричать, что ей никогда не вывести это пятно и пол навсегда испорчен. Или если индейку на День благодарения слегка передержат в духовке, мама сочтет, что есть ее уже нельзя. Еще она всегда угрожала, что отошлет нас куда-нибудь подальше, чтобы мы ходили по струнке, но ни разу не выполнила своих угроз – и тут я замираю, вдруг осознав, что она недавно сказала.

А не в престижную закрытую школу на севере.

Загрузка...