Расплата

Глава 27 КРУТОЙ ПОВОРОТ

Превосходная машина «Ауди-100» выехала на шоссе и, набирая скорость, помчалась в сторону Обского моря.

Михаил Юсупов, внимательно следя за дорогой и не переставая держать связь по радиотелефону, обдумывал, что скажет Прохорову о последней разборке. Договорившись с ним заранее, он направлялся в Академгородок посоветоваться с другом в домашней обстановке.

Прошедшие несколько лет мало отразились на его внешности. Благодаря регулярным тренировкам он не прибавил в весе и был, что называется, в форме. При росте около 190 сантиметров, обладая мощной мускулатурой, Михаил выглядел очень внушительно. Время только наложило на его лицо резкие складки у губ и переносицы, придававшие ему суровый, даже мрачный вид.

«Положение становится критическим; тучи сгущаются, – невесело размышлял он, реально оценивая ситуацию. – Если верна информация об уходе Дмитрия из органов, дело совсем плохо. Все-таки здорово он помог нам держаться на плаву, отбиваться от мафии. Что я буду делать без него – не знаю!»

С трудом отыскав свободное место, он припарковал машину у знакомого дома. За годы безупречной службы, многократно рискуя жизнью, Дмитрий Иванович не заработал у государства ни палат каменных, ни достатка. Сыновья выросли; в двухкомнатной квартире жить тесно и неуютно; но Прохоров не терял бодрости духа.

– Вот решил уйти на пенсию. Честно говоря, еле дождался выслуги лет. Невозможно стало работать, – признался он другу, когда они удобно устроились на кухне. – Сейчас моя ненаглядная подаст нам чего-нибудь закусить и я тебе обо всем поведаю. Решил в корне изменить жизнь.

– Знаю я, как тебе трудно приходится. Даже удивлялся порой, в чем секрет, как ты уживаешься со всеми этими мерзавцами. Знаю ведь твою честную, неподкупную натуру. Одного не могу понять – как же они терпят тебя, не боятся, не пытаются убрать?

– Сейчас все узнаешь! – добродушно пообещал Прохоров. – Сегодня я добрый и вообще могу теперь пооткровенничать. Правда, только с тобой, поскольку тебе это нужно для дела.

Дмитрий Иванович встал, поплотнее закрыл дверь, не желая, чтобы слышали домашние, и, вновь усевшись напротив Михаила, стал открывать ему свои тайны.

– Секрет моего долголетия среди хищников в прямом и переносном смысле кроется в умении собирать и хранить информацию, – негромко, спокойно поведал он, будто говорил о вещах простых и обыденных. – Не последнюю роль сыграло и то, что обладаю способностью держать язык за зубами. Со многим мне пришлось мириться, на многое закрывать глаза, – помрачнев, признался он другу. – Да и как я мог бороться с начальством, когда у него порука в Москве? Любые донесения ему же возвращаются на суд и расправу.

Когда только начинал работать, – продолжал рассказывать он, загораясь гневом, – мне тут же преподали урок: разжаловали и посадили майора Демиденко за то, что посмел пожаловаться. Устроили провокацию. Это было еще тогда – теперь-то просто убивают.

– И как же тебе удалось с ними столько лет работать?! – Михаил поражался его выдержке.

– Внешне все выглядит просто, хотя пришлось поломать голову и потрудиться. Я ведь неплохой юрист. Приказывали прекращать дела, выпускать бандитов – и я выполнял, но только по письменному распоряжению. А преступников продолжал ловить, большинство все-таки посадил. Дальше – не мое дело.

– Но как они терпели белую ворону?

– По двум причинам, – грустно усмехнулся Дмитрий Иванович. – Во-первых, службу-то нужно нести и бандитов хватать, иначе разгонят. Значит, кому-то надо все-таки работать.

– А во-вторых?

– Собрал солидный компромат; четко дал понять своим начальникам: плохо со мной обойдутся – все не только попадет в Москву, но материалам будет дан ход. И они по своим каналам приняли меры, чтобы меня никто и пальцем не тронул. А ты думал, меня Господь Бог оберегает? – невесело рассмеялся Прохоров. – Ладно, давай-ка махнем по одной-другой! Успеем еще обо всем поговорить, – решил он сделать паузу, успокоиться. – Ты как, не боишься дорожных происшествий?

– У меня таблетки, а с двух рюмок не захмелею, – заверил его Михаил.

Он и сам не прочь немного расслабиться – разговор предстоит непростой и долгий.

Минувшие годы прошли у Михаила в непрерывной борьбе с мафиозными структурами, – те пытались взять фонд Ланского под свой контроль и поживиться за счет бывших воинов-афганцев. В этой необъявленной войне происходило немало стычек и не Обходилось без жертв. Из-за непонятной терпимости городских властей к преступным группировкам приходилось на изуверскую жестокость бандитов отвечать крутыми мерами, выходящими за рамки закона.

Выпестованные Юсуповым мощные, умелые парни из боевого подразделения службы безопасности навели страх на уголовников и причинили им такой материальный урон, что от Ланского отступились – себе дороже. Разумеется, вряд ли удавалось бы отбивать атаки преступных элементов и наказывать вымогателей, если бы не покровительство отдела по борьбе с организованной преступностью, и главным образом подполковника Прохорова.

– А знаешь, первый серьезный конфликт с нашим генералом у меня был из-за тебя, – продолжал Дмитрий Иванович, когда отдохнули и перекусили. – Какие уж у него или у городского начальства были связи с Козыревым – не знаю, но они крови жаждали, за горло меня брали, чтоб нашел тех, кто с ним расправился.

Они ведь не дураки – раскусили, что я вас прикрываю, стали мне угрожать, – потемнев лицом, вспоминал он. – Но, я тут уперся! Сначала пытался доказать, что нам выгоден разгром банды Козыря. А когда убедился, что на пользу дела им наплевать, прямо заявил, что, как бывший афганец, не дам своих собратьев в обиду. Тут и врезал им компроматом. Здорово напугал!

– А теперь они все же взяли над тобой верх?

– Да нет, не сказал бы! Просто мне давно опротивели их рожи и вообще действовала на нервы продажная обстановка. Все надеялся, что-то изменится с приходом «новой метлы», но так и не дождался. А потом, сколько можно нуждаться? – поднял он на Михаила усталые глаза. – Ведь взяток я не беру, а жить тоже хочется прилично. Вот и не устоял: предложили должность советника в банке – что-то вроде главного криминалиста с тройной зарплатой, – немного понурясь заключил он свой рассказ. – Раз государство не ценит – буду служить «новым русским»; они, надо признать, профессионалов уважают.

– Теперь твоя очередь. – Дмитрий Иванович откинулся на спинку стула и сосредоточенно посмотрел на друга, всем своим видом показывая, что готов внимательно слушать. – Выкладывай, Миша, что тебя привело.

– Ты, Иваныч, ведь знаешь, что в городе от нас, не без твоей помощи, отвязались. Козырь, после того как мы его проучили, слинял. Говорят, аж в Швейцарию подался, виллу там купил и живет, – неторопливо начал Михаил. – Другие оказались послабее, но прибрать фонд к рукам все еще мечтают. Теперь хотят подорвать нас изнутри – иным методом.

– Это как же? Говори яснее! – оживился Прохоров и, не скрывая интереса, поудобнее устроился на стуле.

– Погоди немного, сейчас тебе вся их комбинация будет понятна, – сделал легкий жест рукой Михаил. – Мне сдается, что нас хотят задушить своими же руками, с помощью бывших афганцев.

– Каким же это образом? – вновь не удержался от вопроса Дмитрий Иванович.

– К нам из Москвы прислали «укрепление», заместителя Ланского, – некоего Пенькова; ты о нем, наверно, слышал. – Михаил немного волновался. – Владимир Георгиевич сначала даже обрадовался: знал, что тот имеет связи с правительственными чиновниками. Пригодится, считал. Но вышло плохо.

– Что именно? Не тяни резину! – опять не выдержал Прохоров: ему было любопытно.

– А то, что, поработав недолго, Пеньков предложил реорганизацию. Видно, там, наверху, хорошо все продумали. По их плану-фонд делится на две части. Одна – производственная, зарабатывает деньги; другая – распределяет блага. Ты понял? Хотят поделить на две самостоятельные организации. В одной – финансовые средства, выделяемые сверху и собственные, а в другой – контора Ланского. Которая должна распределять то, что дадут. Неплохо задумано? – И умолк, стараясь унять негодование.

– Вроде бы дошло-о до верблюда! – протянул невесело Прохоров. – А неглупо рассчитали, может и получиться. Так воровать легче, и по-крупному! Ну а я чем могу быть полезен? Ведь не с пустыми руками ты явился? Так?

– Конечно! Как узнал, что уходишь, – сразу бросился к тебе, – откровенно признался Михаил. – Выручи еще раз! Узнай, пока еще есть связь, все о Тихоне Пенькове. Чем занимался, с кем дружил. Нам нужно знать, кто за ним стоит. Придется опять занять круговую оборону. – Он помолчал. – А на новой работе от души желаю успеха! Мои ребята тебе всегда помогут, можешь не сомневаться. Не говоря уже обо мне. Сам знаешь!

«До чего же трудно нам придется без Дмитрия! – думал Михаил по дороге домой. – Придется искать новых друзей в этой продажной конторе. Есть ведь еще хорошие люди? До чего же все надоело… и тянет домой, в Москву…»

– А не придираешься ли ты к нему понапрасну? Мне кажется, он ошибается, – не согласился с Юсуповым Владимир Георгиевич. – Парень молодой, горячий. Связан с правительством. Хочет стать самостоятельным. Нормальное честолюбие! И нам спокойнее. Где деньги, там всегда склока.

– Удивляюсь твоей доверчивости! – решительно возразил Михаил и даже слегка пристукнул ладонью по столу шефа; они, как всегда, при обсуждении щекотливых вопросов, сидели вдвоем в кабинете Ланского, задержавшись после работы. – Ну разве ты не видишь, какую подрывную деятельность он развил? И какие денежки ты собираешься распределять? Которые Пеньков со своими хозяевами разворуют, а ты и проверить их не сможешь, раз они самостоятельные. Средств тебя лишат, а все претензии будут к тебе! – Михаил весь кипел от возмущения. Чтобы успокоиться, встал, походил по кабинету; снова сел. – Запросил данные на Пенькова, чтобы сориентироваться, как с ним сладить, но хотел бы и у тебя узнать, что о нем известно.

– Мало я его, к сожалению, знаю, – раздумчиво произнес Владимир Георгиевич. – Слышал в Афгане, что есть такой, в тылу работает, отзывы самые лестные: мол, хороший, свойский малый. Помогал офицерам посылки домой переправлять. Оборотливый. Говорили, что много чего сам отправлял: дубленки там, радиотехнику… Но кто этим не грешил? – Он подумал немного. – А ты всерьез полагаешь, что он с высокими чинами хочет казну, отпускаемую ребятам, и наши доходы разбазарить? – Поднял на Михаила недоверчивый взгляд. – До чего же мерзко, коли так!

Юсупов сидел устало положив руки на стол и мрачно размышляя – как бы взвешивая все «за» и «против». Ланской решил успокоить верного сподвижника:

– Знаешь что, Миша? Поедем со мной в Москву, а? – предложил он, тепло взглянув и положив свою ладонь на его руку. – Меня пригласили на похороны Трифонова. Ты о нем слышал. Очередное заказное убийство, которое, конечно, не сумеют раскрыть. Так вот, – мягко добавил он, – хоть дело и невеселое, но все же оторвешься немного от всего, развеешься. Заодно и о Пенькове больше узнаешь. Соскучился небось по Москве? – И улыбнулся, глядя на прояснившееся лицо Михаила. – Вот как я здорово угадал! А я проведу совещание с руководителями движения. Думаю, сообща отобьем охоту у чиновников лезть к нам в карман, какого бы ранга они ни были! – Поднялся, тронул Михаила за плечи. – Ну все! Пошли домой! Ты холостяк, а меня семья ждет. – В дверях остановился, напомнил: – Не забудь: завтра к девяти в аэропорт – спонсоров встречать.

После ухода шефа Михаил долго еще сидел в его кабинете, поддавшись мрачному настроению. Спешить ему действительно некуда: дома никто не ждет. Как никогда за все это время, почувствовал, что устал от непрерывной борьбы и от неустроенности своей жизни в Западносибирске. Нет, он слишком привередлив, так ему никогда не завести семьи. Никого он не может принять в сердце, все сравнивает со Светланой… Это просто Божья кара, что он не в силах ее забыть!

Было у него несколько курортных романов, но это с замужними женщинами; выдавали себя на отдыхе за свободных – от скуки или в поисках приключений. Одна, очень интересная дама, врач-кардиолог, немного старше его, так долго скрывала свое истинное семейное положение, что они регулярно встречались почти год – в его неуютной холостяцкой квартире, которую снимал для него фонд, – терять московскую прописку он не хотел. Объясняла она это тем, что муж ее, хирург, уехал на работу по конкурсу в Штаты. Они давно разошлись, но развод, по его просьбе, не оформили, иначе не выпустили бы за границу. Дома остались его родители, больные старики. Вот вернется, и они все устроят. Только когда Михаилу надоел неустроенный быт и он потребовал – пусть переезжает жить к нему, она призналась, что у нее дома не только муж, но и двое детей.

Такой мистификации Юсупов своей подруге не простил – расстался с ней без переживаний, поскольку особых чувств не испытывал.

Только напряженная работа, проходившая в постоянном противодействии интригам и козням врагов, выручала – настолько выматывала, что не до личных неудач.

Кажется, жизнь его в Западносибирске подходит к концу – нужно возвращаться; здесь он себя исчерпал. Но как оставить Ланского? Сомнут его, если останется один, без помощи.

За прошедшие годы Михаил всего три раза побывал в родной Москве. Дважды – по делам службы, а дольше всего – когда сгорел его старый московский дом и ему дали однокомнатную квартиру в отдаленном Орехово-Борисове.

Когда он последний раз побывал в Москве, старый дом уже восстановила и реконструировала какая-то инофирма. Вполне возможно, ее агенты и организовали поджог – территория в самом центре столицы неоценима.

Новую свою квартиру он сдавал молодой паре западно-сибирцев, обучавшихся в Москве, но по договоренности в любой момент мог освободить для себя.

В конце концов он решился: «Ну что ж, найду себе замену и вернусь! Не век же быть к шефу привязанным. Пора начать самостоятельную жизнь, в Москве. Жилье у меня есть, денег накопил немало – моту войти в пай серьезного дела. Я же дипломированный юрист – хватит с меня этой мышиной возни!» Надоели бесконечные дрязги вокруг движения помощи бывшим воинам-афганцам. В голове уже созрел план новой деятельности, но нужно хорошенько все продумать.

Этого не может быть! Доколе же его будет бить судьба? Михаил не прочитал и половины письма, строчки расплывались у него перед глазами. Его суровая, закаленная жизненными невзгодами душа давно уже не знала нежных эмоций, но слезы наворачивались на глаза, помимо его воли. Как же так? Сколько же ему сейчас лет? – Двенадцать? В каком он классе? Наверно, уже в пятом или шестом… О Господи! Отложил письмо, горестно уронил голову на руки. Сидел у себя в офисе, за рабочим столом, плохо соображая, что делает и где находится.

– Никого ко мне не пускать и ни с кем не соединять! – крикнул он дежурному охраннику.

Тот заглянул доложить об очередном посетителе и испуганно ретировался: никогда не видел хладнокровного, выдержанного шефа в таком взвинченном состоянии.

Заказное письмо прибыло в адрес фонда вчера, во второй половине дня, – Михаила на работе не было. Секретарь передала ему конверт утром, как только он вошел в офис:

– Михаил Юрьевич, а вам письмо из Москвы, личное. С вас причитается! – сообщила она ему с улыбкой.

Эта девушка, давно и безнадежно в него влюбленная, от сослуживцев знала: холостой шеф службы безопасности шашней на работе не допускает.

Михаил усилием воли взял себя в руки и снова принялся за письмо, шевеля губами и шепотом выговаривая слова.

«Дорогой Миша! Простите, что обращаюсь к Вам, может быть, слишком фамильярно. Вы, наверно, забыли Светлану и ее маму, Веру Петровну. Но я измучилась, думая о Вас, и, прочитав письмо, Вы поймете почему. Наберитесь терпения: хочу передать все, что у меня на душе, иначе Вам не понять, почему осмелилась Вас потревожить.

Иван Кузьмич, царство ему небесное, не родной отец Светы, хотя и растил ее как дочь. Скрыли мы с ним это от человека, которому она обязана жизнью. Он узнал, что Светлана его дочь, совсем недавно – ей уже за тридцать.

Ужасная несправедливость… Всю жизнь считала, что поступаю правильно, в интересах дочери, а настоящий ее отец сам виноват… Слишком поздно я прозрела, и это мучит мою совесть.

Вот почему сейчас, когда происходит почти то же самое с Вами и Светой, – решила не молчать больше. Повторить эту трагедию, на мой взгляд, преступление.

Пишу Вам тайно от Светланы – она ничего не знает, не хочет, чтобы Вам стало известно что, что не пожелали Вы услышать от нее, когда вернулись из плена. Насколько я Вас успела узнать, – не сомневаюсь: Вы ничего не ведаете, иначе вели бы себя по-другому.

Так вот, Миша: у Вас есть сын – Петенька, Петр Михайлович. Света моя родила его вопреки воле Ивана Кузьмича. Ваша покойная мама успела подержать его на руках и благословить. Вот почему Светлана не отдала медальон – его носит по праву Ваш сын.

Фамилию Петеньке дали Григорьев, так как ваш брак не зарегистрирован. Мальчик убежден – так ему сказали, – что папа погиб в Афганистане; так он считает до сих пор.

Понимаю, что своим письмом вношу осложнения и в Вашу жизнь, и в непростую жизнь моей дочери. Вызову, конечно, ее недовольство – она мать и имеет решающее право определять судьбу своего ребенка. Но, как видите, все же не Молчу. Да простит мне Бог! В. Григорьева»

Прочитав письмо до конца еще раз, Михаил долго сидел с окаменевшим лицом, молчал, страдал… Ему казалось, что слезы душат его, но глаза оставались сухими.

«А ведь она хотела мне сказать, пыталась, а я не дал! Не стал ничего слушать!.. Безмозглая скотина! Эгоист! Обиделся – а ведь столько лет меня считали погибшим… Это я ее предал!»

Этот большой, мужественный человек никак не мог совладать со своим горем, взять себя в руки. «В Москву надо ехать! Скорее домой, в Москву! Увидеть наконец сына!»

Родной город встретил его дождем и туманом – он даже опасался, что не разрешат посадку. Разрешили, но в условиях низкой облачности пришлось заходить на посадку второй раз.

Когда Михаил вступил на московскую землю, первое свое побуждение – позвонить Светлане прямо из аэропорта, сразу договориться о встрече – он подавил. Было уже один раз так, а сейчас он обязан действовать осмотрительно, не подводить Веру Петровну.

Никому не нужен переполох, – столько лет пропадал, может и еще немного подождать. Надо сначала разведать обстановку, поговорить с Верой Петровной… Звонить лучше из дома – телефон ему, к счастью, как афганцу, поставили в новой квартире вне очереди.

Однако, пока он добрался до дома и привел себя в порядок с дороги, времени на личные дела не осталось: пора ехать в «Россию», к Ланскому – сопровождать его на церемонию похорон.

«Ладно, ничего страшного – завтра, – с волнением перед встречей с наследником рода Юсуповых – Стрешневых думал он. – Интересно, на кого он больше похож – на меня или на Свету? По глазам увижу… Головенка-то, наверно, беленькая, а глаза – карие…» Радостное ожидание захватило все его помыслы, и он ни о чем не мог думать по дороге к шефу. Тот прибыл в Москву накануне и приветствовал Михаила новостью:

– Могу тебя обрадовать: вчера мы с отцами-командирами единодушно договорились дать афронт всем этим новейшим прожектерам. Ты был прав – все согласились, что это далеко идущий план, – акулы нацелились проглотить наши фонды. А такие, как Пеньков, лишь их подручные. – Он помрачнел. – Но акулы эти крупные, большую власть имеют. Очень нам опасны: в их распоряжении спецслужбы, выполнят любой приказ. – И закончил, уверенный в своем друге и сподвижнике: – Так что для тебя, дружище, есть работа.

Михаил смешался, – он уже принял твердое решение поговорить с шефом, но момент явно неудачный: Ланской на него рассчитывал, не бросать же его в такой критической, опасной ситуации. Как быть? Может, отложить на время? Порекомендовать кого-то вместо себя, оттянуть до отъезда… Однако объявить о своем уходе в последний момент – еще хуже. Нет! Отступать некуда, Ланской не кисейная барышня. И на нем, Юсупове, свет клином не сошелся. Полищук – надежный парень, будет на месте. Наконец он обратился к Ланскому:

– Владимир Георгиевич, дорогой, давай-ка присядем на несколько минут, поговорить надо. У нас в запасе полчаса.

– А что такое? – насторожился Ланской, почувствовав по задушевному тону Михаила, что тот готовится сказать что-то необычное. – Случилось что-нибудь непредвиденное?

– Расстаться нам придется, Владимир Георгиевич, хоть и понимаю, что оставлю тебя не вовремя. Но ничего поделать с этим нельзя! – Серьезно и твердо посмотрел в глаза шефу и у него защемило сердце. – Я тебе сейчас скажу, ты поймешь почему я не могу вернуться в Западносибирск, – продолжал Михаил, и по его виду Владимир Георгиевич понял, как глубоко он переживает. – Ты отец двух сыновей, чуткий человек и хороший друг. – Он помолчал. – У меня нашелся сын, он здесь, в Москве. Ему уже двенадцать лет, а я его еще ни разу не видел. Теперь ты понимаешь… Это для меня важнее всего, всех самых неотложных дел на свете!

Ланской был безумно огорчен: он и не представлял, что в такой трудный момент вдруг лишится ценного помощника и преданного друга. Но возразить ему было нечего, он подавленно молчал.

– Я сейчас все бросил бы и помчался к сыну, – признался Михаил. – Но не могу тебя оставить в опасном положении, обстановка сложная. Ты мне дорог, и, кроме тебя, у меня, собственно, и близких никого нет, – удрученно заключил он. – Родственников моих, как ты знаешь, по всему свету разбросало. Не хотелось бы и тебя потерять, дружище! Прости уж меня! Сегодня служу я тебе в последний раз. – Говоря это, Михаил не подозревал, что произнес вещие слова.

На похороны Трифонова собрался весь цвет руководителей общественных организаций бывших воинов-афганцев. Он был одним из наиболее авторитетных лидеров, объединял многочисленные структуры, разбросанные по всей стране, и координировал их деятельность.

Вереницы машин запрудили все подъезды к кладбищу. Лидеры прибыли с помощниками и телохранителями; опасаться следовало любой провокации – такая сложная криминальная обстановка сложилась вокруг деятельности афганских организаций.

Панихида шла своим чередом; похороны были обставлены пышно и торжественно, произносилось много речей. Говорили о славном боевом пути павшего лидера, о его больших заслугах по становлению и укреплению общественного движения бывших воинов-афганцев; клялись отомстить убийцам. Убийство было тщательно подготовлено; смертельный выстрел из снайперской винтовки сделан с дальнего расстояния.

– Как же это допустили? Почему охрана прошляпила? – спросил Михаил у знакомого телохранителя одного из московских лидеров. – Каким образом все произошло?

Он стоял в толпе сподвижников, окружавших место последнего прощания с покойным, и внимательно следил за обстановкой, ни на секунду не упуская из поля зрения своего шефа, который вместе с другими лидерами находился рядом с гробом.

– Трифонов в окружении друзей был в этот момент у входа в баню, куда приехал вместе с ними – отдохнуть, расслабиться, – рассказывал ему знакомый. – Кого-то они ждали, что ли; денек был отличный. Охрана не дремала: все чердаки проверены, как всегда; за окнами наблюдали. Как этот снайпер ухитрился найти брешь и успеть выстрелить – ума не приложу. – Охранник не забывал следить за своим начальником и слушать переговорное устройство. – Видно, работал профессионал высокого класса из спецслужб; стрелял из подвала – об этом варианте даже не подумали.

– Неужто Юсупов? – негромко сказал кто-то сзади, слегка тронув Михаила за плечо. – Сколько лет, сколько зим…

Михаил обернулся – Сергей Белоусов из следственной группы, работавшей вместе с ним в Афганистане. Они не были близкими приятелями, но относились друг к другу с уважением.

– Очень рад тебя видеть в такой отличной форме. – Сергей дружески улыбался. – Много слышал от ребят о твоих невероятных приключениях. Но теперь воочию убедился, что это не миф. Ты знал Трифонова?

– Нет, я здесь со своим шефом, его пригласили на похороны, – ответил Михаил Белоусову, не прекращая наблюдения. – Я тоже очень рад снова встретить старого товарища. Чем теперь занимаешься, какое отношение имеешь к Трифонову?

– Я его хорошо знал по Афгану. Прекрасный человек; очень большая для всех нас потеря. Просто пришел проститься. А занимаюсь… можно сказать, своей специальностью. Вместе с другом, который раньше работал в прокуратуре, создали на паях детективное агентство – частные расследования. Процветаем! – И показал на крепкого мужчину, выше среднего роста, стоявшего поодаль с большим букетом цветов. – Вот он стоит – коренастый такой, в кепке. Трифонова он тоже хорошо знал, часто с ним общался.

Послушай, давай отойдем в сторону и потолкуем, расскажешь о себе. – Он взял Михаила за локоть. – Очень хочется знать, как живешь, чем занимаешься. Здесь неудобно.

– Не могу отойти, я на службе. – Михаил напрягал зрение. – Не нравится мне обстановка. Видишь, вон там, за вырытой могилой, парней? Так вот, одного я знаю по Афгану – вон того, толстомясого. Сапер, проходил по делу о хищении взрывчатки. Скользкий тип. Что ему здесь надо? Тоже знал Трифонова? Не похоже.

– Да брось ты! Все враги мерещатся, – решительно возразил Белоусов. – Они, конечно, есть, и очень опасные. Но сюда не сунутся, побоятся. Видишь, какая крутая собралась публика? Разнесут в клочья! Пойдем, не бойся за своего шефа! – теребил его Сергей. – Ничего ему не угрожает в таком окружении.

И Михаил уступил – вопреки своим правилам. Потом ничем не мог этого объяснить, кроме как велением судьбы, сохранившей ему жизнь. Едва они успели отойти за массивный гранитный памятник – мощнейший взрыв разметал все вокруг и перепугал жителей близлежащих домов.

Масштабы происшедшей трагедии были ужасающими. Радиоуправляемое взрывное устройство, заложенное вблизи могилы, убило десятки человек, около ста покалечило. В результате этого наиболее крупного из происшедших в столице террористического акта погибли многие лидеры движения. Вместе с ними пострадали совершенно непричастные люди – родственники, друзья и просто те, кто случайно оказался рядом.

Только лежа в больнице Юсупов и Белоусов узнали, что среди погибших оказались Ланской и компаньон Сергея, и все подробности о том, что с ними самими произошло после рокового взрыва.

Памятник, за которым они стояли, разбило и покорежило. Он спас им жизнь, но осколками Юсупову порвало бок, а Белоусову перебило руку. Их нашли без сознания, истекающими кровью и немедленно доставили в хирургическое отделение.

Они лежали рядом, в одной палате, и два дня не разговаривали, молча переживая случившееся и постепенно приходя в себя. Первым заговорил Сергей Белоусов:

– Просто не представляю себя без Андрея. – Он уставился невидящим взором куда-то в пространство. – Я ведь был только рабочей лошадкой, а он – головой, мозговым центром нашего дела. Это он создал агентство, пробивал регистрацию через этих бюрократов и взяточников. Благодаря его связям мы стали на ноги и завоевали авторитет. Не знаю, что и делать… У нас двенадцать сотрудников. Работать я умею, а вот руководитель из меня никакой.

Полежал молча, все больше мрачнея, и уныло произнес, как бы говоря сам с собой:

– С финансами, наверно, напряг будет. У Андрея осталась большая семья: жена, двое детей, старики родители; живут в особняке; расходы, понятно, большие. Думаю, заберут свой пай из общего дела. Понимаешь, чем это пахнет? – Посмотрел в сторону Михаила, но так и не понял по его безразличному виду, слушает тот или нет. – Банкротством! У меня на счету резервов нет.

Михаил слушал, о чем он говорит, но мысли его были заняты другим. В нем боролись противоречивые чувства. До боли жаль погибшего друга, его семью; возмутительна безобразная криминальная возня вокруг благородного дела. Уйти бы подальше от этих бесконечных, опасных разборок, найти наконец достойную, спокойную работу и зажить полной жизнью…

Но профессиональный долг, сознание закаленного бойца призывали: не оставляй безнаказанным жуткое, злодейство, разыщи, покарай убийц, отомсти за смерть друга!

«Нет, я этого так не оставлю», – пообещал он сам себе, чувствуя, как зреет решение, возвращается привычный в работе азарт. – Найду негодяев! Зацепка есть… Сначала – разыскать того парня, сапера. Чую – он там крутился неспроста». Но прежде всего найти в Москве работу… Неожиданно его осенила неплохая как будто идея.

– Послушай, Сергей, – он повернул голову к Белоусову, – мне кажется, я знаю решение твоей проблемы. – И, убедившись, что товарищ его слушает, продолжал уже увереннее: – Все годы после возвращения я руководил службой безопасности у Ланского. Служба работала четко; коллектив – около полусотни человек; можешь навести справки.

У меня есть сбережения – сумма немалая, честно заработал. Следственная работа всегда была для меня целью жизни. Если не против – принимай меня в компаньоны. – Помолчал, как бы проверяя в уме свое решение. – Лично я готов рискнуть своим капиталом. Детективное агентство тоже следственная работа. Думаю, дело будет мне по душе. А с управлением коллективом, не беспокойся, справлюсь. – Умолк и повернулся на здоровый бок: перебитые ребра побаливали.

«Звонить Вере Петровне пока не стоит, – с грустью думал он. – Знакомство с сыном придется отложить до выздоровления».

Итак, судьба еще не благословила Михаила на встречу с сыном, как ни рвалась и ни жаждала этого его душа.

Глава 28 РАЗОБЛАЧЕНИЕ

Конец августа выдался теплый, но на редкость дождливый, зато много грибов. Рано утром в субботу, когда компания собралась в лес, все еще моросило, но для любителей «тихой охоты» это не помеха. С шутками и смехом, облачившись в плащи и водонепроницаемые куртки, подхватив корзины и лукошки, устремились в лес, благо он начинался сразу за оградой. Новенький коттедж профессора Розанова – крайний в учительском садово-дачном кооперативе.

Светлана приехала со своей компанией накануне вечером, на огромном «шевроле-блейзер», – он еле поместился за воротами участка, на узкой садовой улочке: решила повидаться с матерью и сыном, а заодно прогуляться по лесу с друзьями, как и она, обожавшими собирать грибы и ягоды.

– Принимайте гостей! – весело заявила она вышедшим навстречу Вере Петровне и Розанову, целуя сынишку. – В тесноте, да не в обиде! Не зря же построили такой шикарный дом.

Двухэтажный коттедж – его всего за два года возвел Степан Алексеевич, при активном и непосредственном участии Веры Петровны, – разумеется, шикарным никто бы не назвал, особенно по сравнению с богатыми, вычурной архитектуры каменными особняками, возникавшими как по мановению волшебной палочки по всему ближнему Подмосковью. Всего-то обшитый досками добротный бревенчатый сруб, два широких окна по фасаду и большая застекленная терраса в торце. Высокая двускатная крыша позволила устроить на втором этаже еще одну спальню и небольшую гостиную-светелку. Но гордость хозяев – комнаты первого этажа: просторная спальня с изразцовой голландской печью, кабинет с камином – уютный салон с диваном, мягкими креслами и баром, встроенным в книжные полки.

Только самые крупные работы – фундамент, сруб, печь с камином, шиферное покрытие – выполнили строители. Все остальное Степан Алексеевич и Вера Петровна сделали своими руками. Розанов был еще по-спортивному крепок телом, да и Вера не забыла трудовые навыки – деревенскую закалку своей молодости. Прекрасный яблоневый сад, кустарники и небольшой огород также были делом их рук и неустанных забот, любви к своему небольшому владению на лоне природы.

Степан Алексеевич давно уже водил собственные «Жигули». Наличие транспорта очень помогло в строительстве и было вообще незаменимо в дачной жизни.

– Что бы мы делали без машины! – постоянно радовалась Вера Петровна. – Не представляю, как добираются те, у кого нет транспорта. Это же мука мученическая!

Обретя вновь счастье с Розановым, она старалась думать, что все минувшее происходило в какой-то другой, нереальной жизни – о ней и вспоминать не хотелось.

Их примирение состоялось на редкость просто и легко. Видно, так сильно их души стремились друг к другу! После того как Вера Петровна поведала Розанову об обидах, страхах и сомнениях, вынудивших скрывать от него правду, а он признался, как тосковал по ней долгие годы и не мог обрести личного счастья, они больше не говорили о прошлом.

Вера Петровна стала часто навещать его одинокое жилище, помогая по хозяйству, что ему очень нравилось, и постепенно их отношения наполнились любовной близостью. Это, конечно, не была прежняя, молодая страсть, но им было хорошо вместе, как двум половинкам единого целого.

Совместная дружная работа по возведению дома и устройству сада стала лучшей проверкой их чувств и совместимости, укрепила желание жить под одной крышей.

– Ну что же, родная Веруся, пора кончать с твоим вдовством, – осторожно предложил Розанов, когда, обнявшись, они сидели у пылающего камина. – Хочу, чтобы ты стала моей законной женушкой – перед соседями неловко.

Вместо ответа она только нежно его поцеловала, и они вскоре тихо и незаметно расписались, ограничившись семейным свадебным ужином. Устраивать пышное торжество оба сочли неуместным и Светлане так сказали – она согласилась.

Михневские березовые рощи издавна славились грибными местами, особенно много было белых. В хорошие годы грибы собирал, прямо на опушке леса, за оградой, а то и на самом участке Розановых. Вскоре шумная компания, промокшая, но веселая и довольная, вернулась из леса с неплохим урожаем. Больше всех радовался Петя:

– Представляешь, бабуся, в одном месте нашел сразу четыре пузана – в траве прятались. А они все прошли – даже не заметили. Тоже мне грибники! Я сегодня чемпион, больше всех набрал. – И с гордостью показал лукошко, полное отборных грибов – подберезовиков, подосиновиков и, конечно, белых.

– Молодец! – Вера Петровна его поцеловала. – Неси на кухню! Будет тебе награда! Только отбери белые – в печке посушим.

Кроме Марка, сидевшего за рулем своей престижной машины, которую купил сразу, как стал руководителем ансамбля, вместе со Светланой приехали коллеги по Театру музыкальной комедии.

Одну пару составляли ее основной партнер Геннадий Орлов, тридцатидвухлетний богатырь, с курчавой, как у негра, шевелюрой, и его миниатюрная жена, тоненькая и гибкая, как змейка. Другая пара состояла из молоденькой дублерши Светланы с ее очередным красавцем кавалером.

Все, за исключением Марка, – заядлые грибники и любители пикников на лоне природы. Не успев прийти из леса и не дав себе передохнуть, артистическая братия стала разводить костер и занялась шашлыком.

– А ну, любители сырого мяса, за мной! – скомандовал Орлов.

Все занялись делом: женщины нанизывали куски свиного филе на шампуры, а сам Геннадий действовал как заправский мангальщик. Ароматный дымок обволок весь участок, дразня аппетит. Дождь к этому времени прекратился, распогодилось, и обедать уселись на открытом воздухе.

– Светочка, не знаешь, почему Надя не приехала? Она обещала наведаться в это воскресенье, – поинтересовался Розанов, когда разделались с шашлыком и отдыхали перед десертом.

– Наверно, подвернулся более заманчивый вариант, – добродушно усмехнулась Светлана. – Она же у нас невеста на выданье. Думаю, появился подходящий претендент и ей не до нас.

– Не любит она почему-то спокойный отдых на природе, – с грустью констатировал Розанов. – Сколько ни пытаюсь ее приобщить, никак не удается! А ведь здесь, на свежем воздухе, так легко дышится, так хорошо успокаивается нервная система!

– Вы напрасно за нее тревожитесь, Степан Алексеевич! – весело рассмеялась Света. – У Наденьки лучше всего отдыхают нервы на Канарских островах, в богатой компании. Не сомневайтесь – она знает, чего хочет, и добьется этого.

Светлана не могла себя заставить называть его отцом и не скрывала этого. Розанов, с его деликатностью, ни словом, ни намеком не выдавал, что ему это неприятно. Он надеялся, что со временем все станет на свои места.

– Не знаю, мамочка, смогу ли я иначе, – объясняла Света, – жаль мне его, ведь он действительно мой отец. Да и за тебя рада, что ты счастлива с ним. Но… все же папой для меня был и, видно уж, навсегда останется бедный Иван Кузьмич: он меня любил и вырастил.

Вера Петровна только грустно вздыхала:

– Поступай как знаешь, доченька. Как велит твоя добрая и верная душа.

После обеда разбрелись кто куда. Розанов решил прилечь отдохнуть и ушел в свою спальню. Марк отправился возиться с машиной. А молодые пары снова ушли на прогулку, любоваться природой.

– Мы, наверно, скоро вернемся, – заявил Орлов, по натуре заводила. – Хотим дойти до Михайловского – там церковь знаменитая. Может, службу застанем.

– Что-то с Мариком у тебя не так, доченька… – решилась сказать дочери Вера Петровна, когда они в летней кухне мыли посуду. – От материнских глаз ведь не укроешь. Вижу – он хмурый и ты к нему не очень расположена. Случилось что?

– Ничего особенного, мамуля, – с деланной беспечностью ответила Света, – не хотела до времени посвящать ее полностью в свои семейные отношения. – Обычные наши с ним проблемы, ты же их знаешь. И причину тоже.

– Значит, все из-за Петеньки? Обижается, что не даешь усыновить? – И подняла глаза на дочь, ожидая подтверждения. – Тогда он не прав. Нельзя этого делать при живом отце.

– Это так, но не совсем. Он недоволен, конечно, что Петя называет его дядя Марк, но, по-моему, уже смирился, – неохотно пояснила Света, – Проблема и причина его плохого настроения в другом: я не соглашаюсь заводить еще одного ребенка. Его собственного. Кроме того, он продолжает ревновать меня к Михаилу. Представляешь, какая глупость?

«И вовсе не глупость! – подумала Вера Петровна, бросив быстрый взгляд на дочь. – То-то прячешь глаза от матери». Знала, конечно, что брак ее дочери основан не на любви. Но видела и то, как Марк предан семье, неустанно о ней заботится. Уверенная в доброй, преданной натуре Светланы и ее порядочности, она не сомневалась, что дочь сделает все, чтобы семейная жизнь протекала в согласии. Однако ошиблась.

– А почему, Светочка, ты не хочешь пойти ему навстречу? Ведь это только укрепит вашу семью, и ревновать он перестанет.

– Петеньке будет хуже! – нахмурясь, уверенно отрезала дочь. – Уж он-то не виноват, что родной отец его знать не хочет, а тогда – и отчим тоже. Раз появится свой, родной.

– Ты уверена, что Миша отвернулся от сына? – Оставив посуду, Вера Петровна серьезно и требовательно взглянула на Свету. – Какие у тебя для этого основания? Может, он и не знает. Как в свое время Степан Алексеевич.

– Этого быть не может! Сразу же все ему рассказали, как появился! Вот и Марик мне передал после разговора с Мишей: соседи ему говорили, что видели меня с ребенком. Поэтому он и слушать меня не захотел. Испугался!.. Не нужен ему сын без меня, – заключила она, и глаза у нее наполнились слезами.

«Ну что ж, мы это скоро выясним», – тревожно подумала Вера Петровна: она не сказала дочери о своем письме – зачем зря волновать.

– Не верится мне все же, что Миша решил из-за обиды на тебя отказаться от сына, не такой он человек. Да и ты сама это знаешь. Здесь что-то не так, доченька.

Глубоко задумавшись, каждая о своем, а по всей вероятности, об одном и том же, мать и дочь молча занялись мытьем посуды.

Поздно вечером, когда все разъехались и хозяева улеглись спать, Степан Алексеевич, обнимая жену, спросил:

– Похоже, Веруся, отношения у Светы с Марком все же наладились?

– Дай-то Бог, Степа! Но я сомневаюсь… Знаю нашу дочь. Даже, если Марик перестанет требовать, чтобы Света родила ему ребенка, у нее к нему ничего не переменится… – грустно вздохнула. – Любовь к Мише у нее на всю жизнь. Да и Петенька напоминает ей о нем…

– Да уж, от этого никуда не деться. Но мальчику нужен отец. Света не может воспитывать его одна. Рядом с ним должен быть мужчина, и лучше пусть будет им Марк…

Вера Петровна ласково прижалась к мужу, прошептала:

– А в нашей семье уже есть замечательный мужчина… Петенька к тебе так и льнет!

– Дедушка это все же не отец, – ответил он ей, крепко обнимая и целуя. – Да и со мной он только на даче.

Словно угадав, о чем думает жена, Степан Алексеевич ослабил объятия.

– Как ты думаешь, почему Михаил совершенно не интересуется сыном? – задумчиво спросил, явно осуждая поведение отца Пети. – Неужели он так сильно обижен на Свету, что перенес свой гнев и на ребенка?

– Для меня самой, Степочка, это – загадка. Я же знаю Мишу. Он порядочный и благородный – так воспитан. Не верится, что мог бросить своего ребенка.

– Тогда как же это объяснить? Неужели война и плен сделали его другим человеком?

– Не думаю, – отрицательно покачала головой Вера Петровна. – Скорее всего он не знает, что у него есть сын. Это, Степочка, больше похоже на правду.

– Вот какие с нами творятся чудеса… Хоть и по-другому, но все повторяется, – грустно произнес он, имея в виду их собственную историю.

Вера Петровна посмотрела на мужа долгим взглядом и спросила:

– А ты, Степа, если б узнал про Свету, сразу примчался бы?

– Ну конечно же! А ты в этом сомневаешься? Знаешь что, Веруся? – он решительно приподнялся. – Надо сообщить Михаилу о сыне. И думать здесь нечего! Тебе известно, где он находится?

– Знаю, что он сейчас в Западносибирске – в Союзе афганцев работает. Мне адрес его соседка дала. Я ведь, Степочка, ему уже написала, – призналась она, улыбаясь. – Тайком от Светы…

– Ах ты умница! Золотое у тебя сердечко, Веруся! Как я тебя люблю, моя сладенькая…

Влекомый нежным чувством, Степан Алесеевич обнял и поцеловал жену, начиная любовную игру, – их взаимная страсть с годами не ослабла.

Светлана навела в квартире порядок, плотно покушала-перед вечерним спектаклем и собиралась уже уходить, когда раздался звонок в дверь. С тех пор как дом из управления ЦК был передан в муниципальное ведение, вахтеры в подъезде не дежурили и приходилось опасаться всякого. Посмотрев в «глазок» и увидев на площадке бородатого незнакомца весьма подозрительного вида, она лишь приоткрыла входную дверь, оставив на цепочке.

– Что вам здесь надо? Вы к кому? – И приготовилась снова мгновенно захлопнуть дверь.

– Света, ты меня не узнаешь? – обиженно произнес лохматый незнакомец; потом, видимо, понял, в чем дело, и смущенно пробубнил: – Хотя и вправду моего вида можно испугаться. Это же я, Виктор Сальников! Помнишь такого?

– Боже мой! Витек?! – всплеснула она руками, позабыв снять цепочку. – Где же ты так долго пропадал? – И спохватилась: – Ой, прости меня, сейчас открою! – И скомандовала: – Проходи на кухню!

Смущаясь своего неряшливого вида, он вошел в сияющую чистотой квартиру.

– Я тебя быстренько покормлю, Витек, у меня все еще горячее. Ты извини меня за спешку – тороплюсь на вечерний спектакль, но полчасика еще есть. – Светлана усадила Виктора за стол и присела напротив. – Отметим встречу, когда приедет Марик: его в городе нет, на гастролях. Ну расскажи хоть, где пропадал?

– А тебе Марик что, ничего обо мне так и не говорил? – с недоумевающим видом воззрился на нее Виктор, продолжая жевать: он был голоден и рассчитывал поужинать.

– Сказал, что ты вроде бродяжничаешь… где-то на Дальнем Востоке или в Средней Азии. Мол, с наркотиками связался, бом-жем стал и о тебе ни слуху ни духу. Дом-то ваш с Мишей сгорел.

– Стра-анно как-то получается, – протянул, помрачнев, Сальников. – Ведь Марик отлично знал, что мне семь лет дали за убийство. Не хотел тебя пугать, что ли? И Мишка знал. Он тебе тоже ничего не сказал? Хотя… вы же с ним поссорились.

– Ты что это, серьезно, Витя? Что человека убил?.. Как же ты так?.. Ты же добрый парень, я знаю…

– Понимаешь, случайно, конечно. И в мыслях такого не держал. Но человек погиб, и я свое наказание понес. Буквально от звонка до звонка. А вот почему Марик тебе не сказал правду – это загадка. – Вдруг глаза у него вспыхнули, словно его осенило. – Погоди, Светочка… объясни мне одну вещь. Это мне все время покоя не давало, пока сидел. Делать было нечего, вот и думал себе… Почему ты все-таки решила выйти за Марика, когда перед свадьбой узнала, что Мишка живой и здоровый? Устала его ждать или не захотела Марика подводить? Я перед Мишей тебя оправдывал, говорил, как долго и верно его дожидалась, но не мог понять: почему в последний-то момент дрогнула, когда все могло кончиться благополучно?

– Ты… о чем это говоришь? – насторожилась Светлана. – Когда это я узнала, что Миша живой и здоровый? От кого? Да пока он сам мне не позвонил из аэропорта, я и не подозревала! – произнесла она с искренним чувством.

Сальников так и обмер: догадка его подтвердилась. Кровь ударила ему в голову, и он буквально подпрыгнул от возмущения.

– Что ты говоришь! Это невозможно! Неужели Марик ничего тебе не сказал?! Какая подлость!

– А…что… он должен был… сказать? – помертвев, не спросила, а прерывисто прошептала Светлана, – она и сама уже догадалась: сердце подсказало, затрепетавшее, как раненая птица. – Когда?..

– Да как раз накануне вашей свадьбы. Передал я ему из надежного источника весть, что Миша жив… и едет домой… – потрясенно пролепетал Виктор. – Он, конечно, поражен был и… растерян, но как верный друг обещал тебе передать, чтоб ты сама… решила вашу судьбу. Неужели не сказал? Господи, что же теперь будет?! Михаил же его убьет! А тебе каково?

Посмотрел на ее безжизненное лицо, на безвольно поникшие плечи – и без слов понял, какое безутешное горе принес в этот дом, – никто и ничто не утешит ее сейчас. Он молча поднялся, скрипя протезом, и с темным от душившего его гнева лицом подошел к ней и хрипло пробормотал:

– Прости меня, Светочка, ради Бога! Я этого никак не предполагал. Спасибо за угощение и не поминай лихом. Не провожай – я захлопну дверь. – Уходя, он повернулся и буквально прорычал: – А твоему гаду так и скажи: ему это с рук не сойдет! Мишка его пощадит – так я не прощу! Пусть снова в тюрьму угожу!

Оплакивая крушение своей семейной жизни, Светлана совершенно забыла, что ей нужно идти на работу, даже не позвонила в театр предупредить. Морально опустошенная, раздавленная, она ощущала вокруг себя только пустоту. Жить дальше совсем не хотелось.

«Ведь счастье было рядом! Разве я не заслужила его, о Боже? За что ты меня покарал? Я так много лет его ждала, была верна клятве… Это несправедливо!» – стонала она, упиваясь своим горем и ропща на жестокость судьбы. О муже она почти не думала: ясно, почему он так поступил. Вовсе не из-за неприятностей, связанных с отменой свадьбы. Не сумел отказаться от своей мечты в момент, когда она сбывалась, – даже ценой предательства… Что ж, это лишь подтверждает силу его любви и, как ни странно, не роняет его в ее глазах. Просто она его не любит, вот и все. Верна ему, старалась быть хорошей женой. Считала: раз Миша от нее и от сына отказался, она добросовестно попытается его забыть и полюбить Марика…

Последний год они жили очень плохо; Светлана радовалась, хоть мать переехала к Степану Алексеевичу и не видит этого, – стыдно. Основная причина их неладов – раздражительность и нетерпеливость Марка, несколько раз он устраивал ей сцены даже в постели: ревновал к Михаилу.

– Когда же ты перестанешь его вспоминать? Сколько еще лет потребуется? – возмущался он, нервно закуривая. – Чем я плох как мужчина? Тебе же хорошо со мной? А ты… почему ты… шепчешь его имя?..

– Тебе показалось… Ты просто зациклился на своей ревности, – отговаривалась Света, неуверенная, правда ли это: она и впрямь не помнила, что непроизвольно шептали ее губы.

Потом начались конфликты из-за Пети: пусть мальчик называет его папой.

– Ты все еще надеешься, что Мишка к тебе вернется и тогда ты меня бросишь! – упрекал он ее. – Потому и сыну не даешь ко мне привыкнуть.

Последнее время Марк настаивал, чтобы она родила ему ребенка, устраивал скандалы, а когда они не помогли, пытался взять лаской, застать врасплох. Но к этому времени она уже твердо решила, что детей у нее от него не будет, и по совсем иной причине, чем та, о которой сказала матери. Она открыла, что муж у нее законченный наркоман, и испугалась дурной наследственности. Когда Марк попытался в очередной раз завести разговор о ребенке, откровенно заявила:

– Не хотела я поднимать этот болезненный вопрос, Ма-рик. Все надеялась, что временная это у тебя слабость. Так вот, – она серьезно посмотрела ему прямо в глаза, – пока будешь сидеть на игле, пока не вылечишься – и не думай даже об этом. От наркомана у меня детей не будет!

– Ты что, в своем уме? – попытался он принять вид оскорбленной добродетели. – Кто тебе наплел эти небылицы? Сколько же завистников!

– Не изворачивайся, бесполезно, – с не свойственной ей суровостью взглянула на него Света. – Я что, слепая и не вижу следы уколов? И кроме того, до меня доходит молва о твоих подвигах на выезде с этими… из кордебалета.

– Ну это уж слишком! – сдвинул брови Марк, изображая негодование. – Отлично знаешь, что, кроме тебя, для меня женщин не существует!

– Верно. Это когда ты в своем уме, а не под действием кайфа, – спокойно осадила его Светлана. – У меня нет оснований не верить: слышала от непосредственной участницы. – И успокоила его, презрительно сложив губы: – Напрасно так разволновался. Я не собираюсь устраивать тебе сцены и делать решающие выводы. Ты серьезно болен, Ма-рик, и я требую, чтобы ты вылечился!

После каждой ссоры наступало охлаждение и они едва разговаривали, пока находчивый Марк не придумывал какое-нибудь празднование на выезде или дома – наступало временное перемирие. Но теперь и этому хрупкому существованию пришел конец.

После разговора с Виктором Сальниковым Светлана слегла: не справилась с нервной депрессией, наступил полный упадок сил.

Вере Петровне пришлось перебраться на Патриаршие пруды – ухаживать за дочерью и внуком. Дачный сезон как раз кончился.

Однажды, покормив завтраком обоих, она принялась готовить обед, когда зазвонил телефон.

– Кто?.. Миша?.. – Она замерла. – Откуда говоришь? Из больницы? Так вы… здесь, в Москве?

– Наконец-то я до вас дозвонился! – Михаил заметно волновался. – Две недели уже здесь валяюсь – травма. В первый же день, как прибыл в Москву, угораздило! – И принялся оправдываться: – Я как получил письмо – сразу прилетел. Верьте мне – я не знал, ничего не знал! Думал, что ребенок от Марка, что Света не дождалась… Ну а семья – дело святое! – И умолк: что скажет Вера Петровна? Не дождавшись, продолжал:

– Ваше письмо мне всю жизнь перевернуло! Я ведь в Западносибирск перебрался, чтобы быть подальше. Считал, в Москве мне делать больше нечего, так для всех лучше. Теперь все наоборот! – Он не скрывал своей радости. – Теперь у меня появилась цель в жизни: хочу быть рядом с сыном, помочь ему вырасти… достойным славного рода, потомком которого он является.

Слушая его взволнованную речь, Вера Петровна не проронила ни слова. Душа ее была переполнена болью и теплым чувством от сознания, что она в нем не ошиблась.

– Вы меня слушаете? – Михаил боялся, что их прервали. – Очень вас прошу, Вера Петровна, дорогая, как бабушку и, судя по вашему письму, моего друга: помогите мне найти подход к Светлане! – Потому и хотел поговорить сначала именно с вами. Я уже несколько раз звонил из больницы, но никак не удавалось вас застать: подходил Марк или Света. Помирите нас! Скажите ей, что я полностью осознал, как был не прав!

Помолчал, унимая волнение, и пояснил:

– Слишком поздно узнал, как она меня ждала, как ухаживала за мамой; а что вопреки воле отца оставила ребенка и решилась родить без мужа – только из вашего письма. Настоящий подвиг, и я счастлив вдвойне, что у меня есть сын и рожден он женщиной благородной души. Я не ошибся, когда ее полюбил! – Тут же спохватился: – Вы только не подумайте, дорогая Вера Петровна, что я… из трусости не решаюсь сказать все это сам, – нет! Я только прошу вас подготовить и организовать нашу встречу, познакомить меня с сыном. Это ведь так непросто! – И умолк, с волнением ожидая ответа.

Вера Петровна не сразу откликнулась, раздумывая, подбирая нужные слова, в растерянности: что она может предпринять, не посоветовавшись с дочерью? Наконец с трудом промолвила:

– Не могу пока обещать вам, Миша, что-нибудь определенное. Света ведь так ничего и не знает о письме и о вашем возвращении. – И пообещала: – Но томить вас не стану, понимая ваше состояние. Вам и так пришлось слишком много пережить. Я немедленно поговорю со Светой. Она болеет, и я за ней ухаживаю. А вообще… я снова замужем, за ее родным отцом, и живу отдельно. Но здесь побуду еще дня три, так что звоните.

«Какой замечательный человек Михаил, какое благородство! – думала она. – Недаром Светочка так его любила… Да может, и сейчас еще любит?.. Почему не разрешает Марку усыновить Петю?.. А сын как на него похож…»

И глубоко вздохнув, Вера Петровна принялась за готовку – никто за нее этого не сделает, а подумать можно и за делом и потом пойти к дочери. Разговор предстоит нелегкий, надо справиться с волнением.

Когда Вера Петровна вошла в спальню, Светлана с безразличным видом лежала вперив взор в потолок. Устала уже горевать, просто ни о чем не хочется думать. Как жить дальше? Это представлялось ей неопределенным.

– Доченька, родная моя! – ласково позвала Вера Петровна, присаживаясь на край-постели. – Нельзя же так! Расскажи маме – что тебя мучит? Облегчи душу! Я же все пойму…

Светлана каким-то безжизненным голосом тихо ответила:

– А я и сама не знаю, мамулечка, что со мной происходит. Тошно мне… Горько, что так не повезло…

– Это как же – не повезло? Такой замечательный парнишка у тебя подрастает, дом полная чаша, муж заботливый… Больше пяти лет живете – и вдруг…

– Да ничего ты не знаешь, мама! – так же ровно, бесстрастно прервала ее Светлана. – Петеньку я люблю, но он же постоянно напоминает мне об утраченном. А семейная жизнь моя, наверно, кончилась. Сама не знаю, что делать. Но с Мариком жить не смогу больше.

– Что же он такое натворил? – испугалась Вера Петровна. – Серьезное, видно, что-то, а то не стала бы ты так…

– Уж серьезнее быть не может. – Светлана как бы очнулась от дремоты, приподнялась на подушках; гневные огоньки зажглись в ее синих глазах.

– Это по его вине, мама, Петенька растет без отца, а у твоей дочери не жизнь, а сплошной компромисс и фальшь. Это он лишил меня счастья. Стольких лет разлуки с Мишей… Разве я не заслужила немного счастья?

– Что ты говоришь, доченька?! О чем это ты толкуешь – не пойму я?

– Ко мне приходил Виктор Сальников, друг Марка и Михаила; инвалид он, афганец. Мы с ним вместе хоронили Ольгу Матвеевну. Накануне нашей с Марком свадьбы он получил верную весть, что Миша жив и возвращается; велел Марку мне передать, а Марк… скрыл. Понимаешь?.. Предал и друга, и нас с Петенькой. Я же вышла за него потому, что… ценила его порядочность, самоотверженную любовь… Верила, что наше счастье для него важнее собственного. Как же я ошиблась! Он просто… расчетливый эгоист, мама.

Вера Петровна была потрясена: она ценила Марка, успела к нему привязаться; по отношению к ней он всегда проявлял заботу и внимание. Отношения у них были намного лучше, чем обычно между тещей и зятем. Да, такого она от него не ожидала…

Наступило продолжительное, тяжелое молчание.

– Что же ты думаешь теперь делать? – прервала его наконец Вера Петровна.

– Сама еще не знаю, – устало отозвалась Светлана. – Многое я прощала ему. Не хотелось мне тебя посвящать, боялась, хуже будешь к нему относиться, но скрывать больше смысла не вижу. Марик – наркоман со стажем… Не сразу обнаружила, хотя давно замечала неладное. Он отпирался, тщательно скрывал. В последнее время на почве семейных ссор эта болезнь у него усилилась. Опустился даже до измен – распутничал с наркоманками. Но я терпела.

– Так ты любишь его все-таки? Тебе трудно его оставить?

– Я тоже себя спрашивала, – призналась Светлана. – Ведь привыкла к нему – не только телом, но и душой. Хотя сердце мое было отдано другому, с этим я поделать ничего не могла. А Миша меня и сына знать не захотел. И поделом мне! – И впервые за эти дни обильные слезы вновь потекли из ее прекрасных синих глаз, отогревая застывшую душу.

«Пусть выплачется… – подумала Вера Петровна, – потом, потом все скажу». Она терпеливо ждала. Кажется, наступил подходящий момент.

– Доченька, родная моя! Хоть и тяжело тебе сейчас, но есть у нас еще одна неотложная забота. Хочешь не хочешь, надо ее решать. Речь… о Мише идет, доченька.

– А что о нем слышно? – сразу оживилась Светлана. – Ты что-нибудь знаешь?

– Прости меня, если что не так. – Вера Петровна ласково положила ей руку на голову. – Но я не смогла примириться с тем, что Петенька не знает родного отца, растет во лжи. – Дочь ее слушала затаив дыхание. – Не верилось мне, что такой благородный человек, как он, из-за обиды способен бросить своего сына. И оказалась я права: он ничего не знал, доченька. Ему соседи сказали, что у тебя ребенок. Но он же не видел его, посчитал – от Марка. Не захотел вмешиваться, семью вашу ломать.

Светлана подавленно молчала, широко открыв глаза. Слезы ее давно высохли.

– Так вот, Светочка… Решила я все выяснить и написала ему. Узнала через организацию афганцев, где он работает, и написала. Тебе не стала ничего говорить, пока не знала правды. Прости меня, доченька, что действовала против твоей воли. – Она наклонилась и тихонько поцеловала в щеку. – Но решила не допустить, чтобы повторилась моя ошибка. Ты родила сына для Миши, и несправедливо их разлучать! – Она помолчала немного. – А Миша как узнал – сразу все бросил и прилетел в Москву. Рад без памяти, хочет посвятить себя сыну. Просил меня помирить его с тобой и дать ему эту возможность. Теперь он все знает – кроме… о предательстве Марика не знает. – Высказав все это на одном дыхании, она почувствовала огромное облегчение, но с тревогой ожидала, что скажет дочь.

– Значит, он в Москве? Звонил или встречался с тобой? – спокойно поинтересовалась Светлана.

– Он сейчас в больнице, после операции: травма, как прилетел. Попал в какую-то переделку, толком и не поняла, в чем дело. Слава Богу, уже выписывается. Будет звонить.

– Что ж… договорись о встрече, – только и сказала Светлана.

Сердце ее сладко замерло, все помыслы обратились к предстоящему свиданию сына с отцом.

Марк вернулся только в конце недели, в самый разгар бабьего лета, в отличном настроении: гастроли прошли успешно – шоу-бизнес приносил немалые доходы.

Открыв своим ключом дверь и поставив в холл свои красивые чемоданы, он был удивлен, застав в доме тещу. Светлана только что вышла на работу, и Вера Петровна решила еще немного ей помочь, пока полностью не оправится. А Михаил почему-то не звонил.

Удивление Марка возросло, когда, обычно приветливая, теща встретила его довольно прохладно.

– Проходи, Марик, вещи я пристрою. Когда приведешь себя в порядок с дороги, покормлю тебя. Света на репетиции и к обеду не поспеет, обещала вернуться к восьми. Спектакля сегодня у нее нет. – Вот все, что он от нее услышал.

«Не спросила, как съездил, как дела, – мысленно отметил Марк. – Что-то не так. Неужели Света посвятила ее в наши проблемы? Да нет, не похоже на Светлану, не станет она тревожить мать, – успокоил он себя. – Все у нас с ней будет в порядке. Она всегда мягче после долгой разлуки – скучно ведь одной. А у Веры Петровны, как всегда, просто что-нибудь со здоровьем».

– Как Петенька? Втянулся в учебу? – поинтересовался он, зная, что теще приятно его внимание к приемному сыну. – Учителя не жалуются?

– Ничего, успевает. Только драться любит, – отозвалась она, все так же холоднее обычного. – Но на поведение его пока не жаловались. Сверстники боятся, верно, его задирать: крепенький мальчишка.

Перекусив, Марк ушел в кабинет, часок там позанимался, приводя в порядок какие-то бумаги, и уехал по своим делам.

– Будут для меня хозяйственные задания? Заявки принимаются, – предусмотрительно обратился он к теще перед уходом.

– Не стоит беспокоиться, Марик, сама все сделаю! – решительно отвела его предложение Вера Петровна.

Совсем на нее не похоже: всегда охотно нагружала его разными поручениями…

«Нет сомнения, в доме что-то происходит, – озабоченно подумал Марк, садясь в машину. – Ну ничего, скоро все выяснится». Он успел переделать массу дел: отвез в банк финансовые документы, провел ряд деловых встреч и вернулся, когда Светлана была уже дома. Встречать его, как обычно, не вышла, и он понял, что собирается гроза.

– Света что, на меня обижена? Не знаете, в чем дело, тещенька? – вполголоса, по-свойски спросил он у Веры Петровны, которая молча открыла ему дверь (а он специально позвонил, надеясь, что жена встретит).

– Это ты спроси у нее самой, – со свойственной ей прямотой ответила она. – Думаю, вам предстоит серьезный разговор, и я тебе не завидую.

Внутри у нее все кипело, но она изо всех сил сдерживала себя. Пусть сами разбираются между собой, вмешиваться не буду, твердо решила она. Поэтому и старалась держаться нейтрально. Но будь ее воля – выставила бы его вон!

Правильно приняв непривычную холодность Веры Петровны за признак, не предвещавший ничего хорошего, Марк поплелся к жене, понурившись, как побитая собака. Светлану он нашел в гостиной – она отдыхала в задумчивости на диване. При его появлении приподнялась и, указав на стоящее рядом кресло, сказала с мрачным спокойствием:

– Садись. Нам надо объясниться и принять решение. У меня оно уже есть. В твое отсутствие я все обдумала.

– Светик! Что за дела, что за тон?! – воскликнул Марк, пытаясь взять ее за руку. – Даже не здороваешься! Уж не заболела ли? Мне не мерещится? Ты ведешь себя как чужая!

– Давай-ка, Марик, обойдемся без сцен! – сурово отрезала Светлана. – Здесь не театр. И прошу тебя отнестись ко всему так же серьезно, как я. Если у тебя еще есть совесть. – Голос ее дрогнул, в глазах заблестели слезы, но она взяла себя в руки и, жестко глядя ему прямо в глаза, отчеканила:

– Почему ты не передал мне, что Миша жив, когда узнал это от Виктора Сальникова? Как ты посмел это от меня скрыть?

«Так вот в чем дело! – молнией мелькнуло в голове у Марка, и глаза у него забегали. – Теперь все – не отвертеться!» Лицо его печально вытянулось, сердце мучительно сжалось от нахлынувших горьких воспоминаний и запоздалых угрызений совести.

– У меня оправдание одно – я слишком сильно любил тебя, – произнес он медленно и хрипло, решив сказать ей всю правду. – Как мог я отменить свадьбу и оставить тебя в том же, а может быть, еще в худшем положении, чем то, в котором ты находилась, основываясь на непроверенных слухах? – И подавленно замолчал, ожидая, что она скажет.

– Это мне самой было решать, а не тебе! Не для того я столько лет ждала, чтобы не потерпеть еще немного! Несправедливо! – И, не сдержав рвущегося наружу страдания, Светлана дала волю слезам.

Марк с тоской и отчаянием наблюдал, как она мучается, но решил не сдаваться. Подождав, пока она немного успокоится, с чувством заговорил, взяв ее за руку:

– Светик, прошу тебя, будь объективной! Поставь себя на мое место. Ну сказал бы я тебе – что тогда? Ты не раздумывая все бы отменила – принялась снова его ждать. А вернулся бы он? Ведь могло произойти по-другому, и твоя жизнь была бы покалечена!

– Вот именно – по-другому! – гневно воскликнула Светлана, не в силах больше сдерживать свое отвращение к мужу. – Мы с Петей могли быть счастливы! Соединились бы с мужем и отцом после стольких лет мучений и разлуки. А ты бессовестно все разбил! Ты о нас с Петей подумал? Лжешь! Только о себе, о том, чтобы заполучить меня… Даже путем обмана и предательства! Жалкий ты человек! Не только жить с тобой больше не хочу, но и видеть тебя не могу! – Она встала и сделала решительный жест рукой. – Собирай свои вещи и уходи! Чтобы духу твоего здесь больше не было! И слушать больше ничего не буду! – заявила она, видя, что он собирается еще что-то говорить в свое оправдание. – Все дальнейшие переговоры у нас с тобой будут только в официальном порядке. Очень надеюсь, что родители воспитывали тебя порядочным человеком, и ты вспомнишь об этом. Ты достаточно испортил мне жизнь!

Понимая, что любые слова бесполезны и решение Светланы бесповоротно, Марк, совсем раздавленный свалившейся на него бедой, покорно пошел собирать вещи.

– Как самочувствие Светы? Что, ей все еще плохо? – с тревогой спросил Степан Алексеевич, едва переступив порог квартиры.

– Хуже некуда. Она выгнала Марка из дома, Степочка. Это – конец! – печально сообщила мужу Вера Петровна.

Он ничего ей не ответил, только поморщился. Она помогла ему снять плащ, заботливо сказала:

– Ты проходи на кухню, там поговорим. Голодный, наверное?

– Не без того, Веруся. Но что все-таки произошло между ними, когда он вернулся? Значит, Света его не простила?

Вера Петровна подняла на мужа свои ясные серые глаза.

– Разве можно простить такое, Степа? Пойдем, я тебя покормлю и все подробно расскажу.

Она пошла на кухню и Степан Алексеевич, умыв руки, к ней присоединился.

– А где Света? – спросил, садясь за стол и пододвигая тарелку с пиццей, приготовленной умелыми руками жены.

– В детской – с Петенькой разговаривает. Наверно, объясняет ему, что дядя Марк здесь жить больше не будет.

– Ты в этом уверена? Они не первый раз ссорятся.

– На этот раз Светочка ему не простит. Я ее понимаю!

– Н-да, удар силен! – Степан Алексеевич грустно вздохнул. – Но ведь уже ничего не поправишь. И у Марка есть серьезное смягчающее обстоятельство.

– Это какое же?

– Его роковая любовь к Свете! Сама ведь мне о ней рассказывала. Из-за нее он не смог отказаться от своего счастья и предал друга.

– Ты что же, его оправдываешь? – возмутилась Вера Петровна. – А я нет!

– Почему же, Веруся? Ты ведь такая добрая и великодушная. Даже Лидию простила! И Марку, я знаю, всегда симпатизировала.

– То – совсем другое, Степочка. Лидка навредила нам с тобой – взрослым людям. Но она никогда бы не обездолила ребенка. А Марик, – вновь загорелась гневом, – чтобы жениться на Свете, лишил Петеньку родного отца. Он не мог не думать об этом! Я одобряю Светочку! У нашей дочери – сильный характер.

Она возмущенно умолкла. Степан Алексеевич в задумчивости закончил с едой и спросил:

– А от Михаила опять нет вестей? Он снова куда-то пропал? Может, мне попытаться его разыскать?

– Нет, дорогой, этого делать не стоит, – подумав, ответила Вера Петровна. – Пусть все идет своим чередом.

Глава 29 ТРИУМФ НАДЕЖДЫ

– Не понимаю я тебя, Света! Непрактичная ты! Живешь одними эмоциями! – осуждающе заявила Надежда.

Удобно устроившись с ногами на мягкой софе, они болтали после утомительного похода по магазинам.

Надя обитала одна в трехкомнатной квартире с прекрасной планировкой, роскошно обставленной и оборудованной, на девятом этаже семнадцатиэтажного дома, принадлежавшего дипломатическому кооперативу. На шикарную, современную отделку хозяйка потратила немалые деньги: кроме комнат, еще прихожая, просторный холл, огромная кухня и две лоджии.

Работать ей не было нужды, и так жила припеваючи. За время пребывания за границей ей удалось сделать неплохие накопления, и они в основном оставались в целости и сохранности: расходы ее оплачивали периодически менявшиеся богатые «спонсоры».

После возвращения в родные пенаты и развода с Хлебниковым она сначала вела себя довольно неосмотрительно, но вовремя опомнилась и затем уже не разменивалась по мелочам.

– Ну сама посуди, – продолжала убеждать сестру Надежда, – с чем ты останешься? На твою зарплату только прокормиться, да и то не жирно. А ты актриса! Тебе нужно поддерживать свой имидж. Пока не найдешь подходящего мужика, чтоб все при нем. Ох, как это непросто, поверь мне! – Надя произнесла это с чувством превосходства – считала себя, исходя из своего опыта, знатоком мужских достоинств. – И потом, Марк достиг немалых успехов в шоу-бизнесе, обеспечивает тебе безбедную жизнь, гребет деньги лопатой.Ты об этом не подумала? Говорят, он и мужик что надо. – И с лукавой усмешкой взглянула на сестру. – Так что тебе еще нужно? К сыну твоему он хорошо относится. Так?

Видя, что Светлана непоколебимо молчит, не желая обсуждать с ней эту тему, она поняла – бесполезно, не переубедит.

– Неужели после стольких лет тебя все еще интересует Миша? Наверно, из-за Петеньки? Надеешься снова с ним сойтись? – И раздумчиво добавила: – Хотя-я… в жизни все возможно. Взять вот твою Веру Петровну и моего… прости, нашего отца. Ведь живут вместе и воркуют, как голубки. Ты хоть поинтересовалась, чем Михаил сейчас занимается?

– Ничего о нем толком не знаю, – честно призналась Светлана. – А насчет сойтись и вопроса нет. Здесь вот он. – И указала рукой на сердце. – И никогда оттуда не уходил! Рвется увидеть сына… Это дает надежду, хотя не знаю, свободен ли он. – Помолчала немного. – Что же касается материальной стороны… что ж, ты права. На первых порах нам туго придется. Может, примем помощь от мамы и Степана Алексеевича, они обещали. Но для меня не в деньгах счастье!

Надежда при последних ее словах обиженно и насмешливо поджала губы – восприняла это как намек на себя.

– Эк ты рассуждаешь! – взорвалась она. – Бессребреница! Посмотрю, как ты запоешь, когда нуждаться будешь. Гроши считать и пересчитывать! Оглянись вокруг! – И азартно блеснула глазами. – Какое изобилие, сколько соблазнов! Ты ведь молодая еще! А ребенку сколько всего надо! Кругом полный выбор! Чтобы одеться по моде, и в Париж ехать не нужно. Думаешь, будешь счастлива? Не имея даже необходимого… Очень сомневаюсь!

Отец, конечно, вам поможет. У меня ревности нет, не думай! – искренне заверила она сестру. – Сама помогу по возможности. Я же люблю единственного племянничка! Но советую все же подумать, и хорошенько, прежде чем расстаться с Марком. Он, конечно, поступил подло, но только потому, что не мог справиться со своей страстью. Я бы ценила это на твоем месте!

– Вот это ты правильно сказала: давай останемся каждая на своем месте, – миролюбиво предложила Светлана – ей надоело выслушивать нравоучительные речи сестры. – Ну что ж, обсудили мы этот животрепещущий вопрос и передохнули. Пора заняться другими делами.

– У меня в городе тоже есть мероприятие, – согласилась Надежда. – Подожди минут десять, я тебя подброшу до дома.

Красивый, новенький «Фольксваген» мчался по скоростному Каширскому шоссе. В районе Вельяминова он свернул на боковую дорогу, идущую через сплошные березовые рощи. Осень расцветила опушки леса палитрой ярких красок.

Надежда решила повидаться с отцом перед отъездом в очередное путешествие со своим другом, солидным бизнесменом из «новых русских». После того как профессор Розанов соединил наконец свою судьбу с Верой Петровной, они редко виделись. Надя ревновала отца к жене – настолько очевидно было его глубокое, нежное чувство к ней. Не то чтобы Надя считала жену отца недостойной его и не заслуживающей своего счастья – наоборот. Давно знала, какой славный человек ее мачеха, и как раз это стало для нее огорчительным. Ей казалось, что вся любовь отца сосредоточилась на жене, а на долю дочери ничего не остается. «Теперь он не одинок, и мои дела ему неинтересны», – обиженно думала она, вместо того чтобы радоваться, что отец хоть на склоне лет обрел евое счастье и жизнь его устроена.

До садово-дачного поселка учителей вела хорошая асфальтовая дорога, и, подъезжая к участку, Надежда издали увидела «четверку» отца. «Дома! – обрадовалась она. – Хоть не напрасно приехала!»

Доктор наук в это время занимался делом прозаичным и малоприятным – перебрасывал вилами на место хранения завезенный утром навоз.

– Фу, какое амбре, – поморщилась Надежда, выходя из машины. – Безобразие! Даже здесь свежим воздухом не подышишь! – Нажала на клаксон и крикнула из-за ограды: – Привет, родитель! Так-то ты встречаешь дочь? У тебя противогаз есть?

– Прошу извинить, не успел убрать до твоего приезда. – Степан Алексеевич с виноватой улыбкой воткнул вилы в землю и подошел к калитке открыть. – Староват становлюсь, силенки уже не те. А вреда для тебя не будет, если понюхаешь, чем сельский труд пахнет. От этого еще никто не умирал, наоборот, здоровее становились. Сейчас накрою, и будет полный комфорт. Запри пока машину.

Он затянул кучу полиэтиленовой пленкой и убрал в сарай вилы. Быстро умылся, переоделся и вышел к дочери.

– Как же я рад видеть тебя здоровой и цветущей! Как по тебе, дочурка, соскучился! – произнес он с чувством, целуя и крепко обнимая ее. – Пойдем скорее в дом! Буду угощать тебя плодами нашего с Верой труда, а ты мне подробно расскажешь, как живешь и какие у тебя виды на будущее. Замуж снова не собираешься?

– А где Вера Петровна? Почему ты сегодня один? – удивилась Надя, зная, что супруги, как правило, неразлучны.

– Осталась на эти выходные в городе, у Светланы. – Он не скрывал досады. – Считает, что должна поддержать ее морально и физически в этот трудный момент жизни. Квохчет, как наседка! – И вдруг стал оправдываться: – Ты только не подумай, что у меня нет отцовских чувств к Свете. Я очень рад, что имею еще одну дочь, она еще крепче связала меня с Верой. Хотя, ты сама понимаешь, не испытываю к ней того, что к тебе, это само собой. – И пояснил: – Но не согласен я с тем, что ее надо опекать, как маленького ребенка. Понадобится – поможем. Но решать свои житейские проблемы она должна самостоятельно. Совет дать – пожалуйста! А за ручку водить – неправильно.

– Вполне с тобой солидарна, папуля, – поддержала его Надежда. – Меня никто не опекал. Посоветуюсь и действую! Ей тоже так жить нужно, не рассчитывать на других. Мои же дела обстоят сносно. Познакомилась и встречаюсь с одним очень интересным человеком, крупным предпринимателем. Он занимается недвижимостью: строит, продает. Очень богат, из «новых русских». То, что мне надо!

– А не подвергаешь ли ты себя опасности, доченька? – не выдержал Степан Алексеевич: приготовился внимательно слушать дочь, но эта новость как-то сразу его насторожила, в душу закралось дурное предчувствие. – Говорят, вокруг недвижимости самая криминальная обстановка: устраняют конкурентов, убивают – все чего-то поделить не могут. Уж не слишком ли ты у меня бесстрашная?

– «Волков бояться – в лес не ходить», «кто смел – тот съел», – безапелляционно возразила Надя. – Кто трусит – тот щи лаптем хлебает, а кто рискует – пьет шампанское!

– Не повторяешь ли ты, дочь, историю с Хлебниковым? Ты в этом уверена? – попытался он отрезвить дочь, чувствуя ее авантюрную настроенность. – Не обожжешься снова?

– Не дай Бог! Олег навсегда останется для меня кошмарным сном. – И, округлив глаза, взглянула на отца с укором. – Нет, что ты! Борис Бутусов – настоящий мужчина! Ты еще увидишь, на какую высоту поднимется твоя дочь! – мечтательно, с обычным азартным блеском в глазах пообещала она. – Вам с любезной Верой Петровной еще доведется погостить у меня на яхте или на вилле в Швейцарских Альпах.

Розанов с любовью и жалостью смотрел на ее оживленное, самодовольное лицо. Он обожал свою красавицу дочь, но сердце у него сжималось от тоски. Жизненный опыт подсказывал, что корыстолюбие и безудержное тщеславие до добра не доведут.

Борис Осипович Бутусов вошел в жизнь Надежды прошлым летом, когда она отдыхала на Кипре с крупным издателем, – он ей нравился главным образом тем, что бессчетно швырял деньги – как подгулявший купец. Как мужчина он ее не очень устраивал, но был веселого нрава, очень щедр и, наученная горьким опытом брака с Олегом, она его терпела – уж очень интересно проводила с ним время. Ему было за пятьдесят, он рано овдовел и повторно не женился.

– В Москве я всех знаю, вхож на любые тусовки! – самодовольно объявил он ей, когда они познакомились. – Веселых и щедрых друзей все любят!

Надю, тоже жизнерадостную, эффектную, обладающую способностью хорошо контактировать с людьми и прекрасно танцевать, он очень ценил как подругу, повсюду водил за собой и часто брал в зарубежные поездки, будь то по делу или на отдых. Так они оказались на Кипре, где поселились в прекрасном отеле, развлекались, часами загорали и купались в море.

Борис Бутусов, крупный мужчина лет сорока, полноватый, с широким лицом, обезображенным шрамом на подбородке у рта, уже заканчивал свой отдых на Кипре. Он прибыл с семьей, состоящей из жены и двух приемных сыновей.

Очевидно, Надежда оказалась в его вкусе, потому что, где бы они ни встречались, он откровенно, не отрывая глаз любовался ею. Человек очень умный и проницательный, он сразу понял, что они не супруги, и не церемонился.

«Понятно, почему он все время на меня пялится, – не без удовольствия отметила Надя, заметив красноречивое внимание с его стороны. – Достаточно одного взгляда на его мымру. И где откопал такую уродину? Ведь сам-то интересный мужик!»

По всему его облику и по тому, как вела себя семья, видно, что он очень состоятельный: такой высокомерный и самодовольный вид придавали только большие деньги. «А ведь он у меня на крючке. Жена явно для мебели, – соображала Надежда, – видно по ее кислой физиономии. Конечно, он изменяет напропалую. Она же старуха, в матери ему годится. Однако с женщинами не боек. Тут нужна инициатива, – пришла она к выводу, наблюдая. – Не привык ухаживать. Видно, весь в работе, в делах. А женщины – так, между прочим». Незнакомец ей нравился все больше, а вот ее друг изрядно надоел. С Аликом пора кончать. Хороший он спонсор, но слабоват как партнер, деловито рассуждала она. Нужен такой же богатый и щедрый, но чтобы не давал забыть, что я женщина. Может, этот как раз такой?

И дала ему понять, что проявленный к ней интерес не остался незамеченным. После обеда, когда его семья отправлялась отдыхать или по другим делам, он любил посидеть в баре. Обратив внимание на эту его привычку, Надя освободилась под каким-то предлогом от опеки своего друга Алика, подсела рядом с ним на высокий стул и заказала коктейль.

– Не желаете чего-нибудь покрепче? – Он отлично понял, что она откликнулась наконец-то на его молчаливые призывы. – Мне давно хотелось выпить с вами и поближе познакомиться.

– Пожалуй, не откажусь, – улыбнулась она ему в ответ. – Предпочитаю джин и немного тоника.

Он заказал ей джин, а себе – дорогой бренди и представился:

– Зовут меня Бутусов Борис Осипович, москвич, занимаюсь недвижимостью. Вот мои полные координаты. – И протянул свою визитную карточку, положив ее рядом с Надиной косметичкой.

– Но у меня к вам, разумеется, совсем не деловой интерес, – улыбнулся он ей одними глазами – губы остались неподвижными, только шрам побелел. – Вы, конечно, заметили, что произвели на меня сильное впечатление, как только появились в отеле?

– А меня зовут Розанова Надежда Степановна, по бывшему мужу Хлебникова. Он известный дипломат, – призывно, но с достоинством поведала о себе Надя. – Сейчас не работаю, а вообще моя специальность – спортивный тренер по плаванию, кончила Инфизкульт. Если честно, вы мне тоже понравились, – со свойственной ей веселой прямотой призналась она. – Но я человек свободный, а у вас семья.

– Не берите в голову, – серьезно и уверенно заявил он, взглянув на нее и властно, и влюбленно. – Это декорация, которую, если понадобится, можно и убрать. Сойдемся поближе – я все объясню. – И снова взглянул на нее так же. – А я знаю, Надя, что это произойдет. Я этого хочу, и так будет. Это судьба!

Помолчал немного; потом, пристально глядя, будто видел ее насквозь, заявил тоном, не допускающим возражений:

– Встретимся и поговорим обо всем в Москве. Отлично понимаю ваше положение и отношусь нормально. Женщине плохо быть одной. О себе скажу только, что у меня нет подходящей подруги. Вы – то, что надо. – Поднялся, взял в свою лапищу ее дрогнувшую руку, поцеловал.

– Как ни жаль, но мне нужно идти. Буду ждать вашего звонка. Только скажете «Надежда» – и меня отыщут, где бы я ни был.

Борис Осипович Бутусов далеко не всегда был респектабельным бизнесменом, генеральным директором и фактическим владельцем крупной строительной корпорации.

Не более пятнадцати лет назад среди останкинской криминально-коммерческой братвы он был известен как Боря Бутус – круглолицый, разбитной малый; сначала разжился на фарцовке и валютных спекуляциях, базируясь при гостинице «Космос», а потом сделал состояние, вложив заработанное в созданную им шабашную фирму по изготовлению и сборке садовых домиков в Подмосковье.

– Ловкий и головастый ты, Бутус, – говорили ему старшие по возрасту и более опытные сподвижники. – Но слишком несговорчивый и строптивый. Долго не протянешь – свернут тебе шею.

Время шло, уже многих отправил он на вечный покой, а сам непрерывно шел в гору. Правда, в одной из разборок в «Космосе», когда бандиты, контролировавшие гостиницу, хотели заставить его платить дань, ему кастетом выбили зубы и сломали челюсть – остался безобразный шрам на всю жизнь.

Однако очень скоро его решили больше не трогать; основания солидные: обоих бандитов, которые его покалечили, нашли с отрезанными гениталиями в люке канализации. Молва о том, что Бутус обид не прощает и жесток до изуверства, быстро распространилась, и Борю с его беспощадными корешами стали уважать и опасаться.

Душегуб со стажем, Бутусов так хитроумно умел заметать следы, что ни разу не сидел и даже не представал перед судом. Еще подростком он молотком убил алкаша, сожителя матери, когда тот стал ее избивать, и хладнокровно уничтожил все улики, подбросив труп и молоток за пивную палатку.

– Я сам по себе, никого над собой не потерплю! – отметал он с порога все попытки уголовных авторитетов привлечь его в свою группировку.

И от него отставали. Последнюю попытку заставить платить дань сделали со стороны кунцевской группировки, когда он уже стал возводить коттеджные поселки в престижной дачной зоне.

– Хрен вам в сумку! – грубо бросил он в лицо парламентеру, присланному для переговоров. – Только троньте – посмотрим кто кого! Мои ребята церемониться не будут. Вы все и ваши семьи – вот где у меня! – И потряс перед носом опешившего представителя банды огромным волосатым кулаком.

Местные бандиты решили все же показать зубы и взорвали готовый особняк стоимостью сто тысяч зеленых.

Однако после того, как на рельсах нашли раздавленного поездом основного исполнителя диверсии, а у главаря банды прямо из школы неизвестные похитили сына, к Бутусу вновь явился парламентер.

– Не знаю, о чем речь и какое это ко мне имеет отношение, – спокойно и нагло вперил в него стальные глаза Бутусов. – Но у меня хорошие связи среди тех, кто этим занимается. Постараюсь вернуть ему сына, но пусть запомнит, что он у меня в долгу.

Сына тот получил целым и невредимым, и «наездов» на его фирму больше не было.

Ворочая огромными суммами, прокручивая их через банки, удваивая и утраивая капитал, Бутусов стал очень богатым и влиятельным бизнесменом. Для защиты своих интересов держал целый отряд: эти головорезы готовы выполнить любой приказ. Имел «крышу» в правоохранительных органах и во властных структурах; солидные счета и собственность за рубежом.

Ни в детстве, ни в юности не знал он, что такое благоустроенный быт. Его мать, алкоголичка, все пропивала. Дома всегда голодно, пусто, грязь, беспорядок. Занимаясь фарцовкой и скупкой валюты у иностранцев, он ночи напролет работав, питаясь как попало. Ухаживать за девушками времени не оставалось. Поэтому, когда его приручила вдовушка с двумя малыми детьми, пригрела, обиходила и научила азам любви, он к ней переселился и вскоре уже считал, что живет как в раю.

– Ничего вы, сосунки, не смыслите в жизни, – свысока отвечал он на едкие замечания сподвижников: связался, мол, с некрасивой, многодетной бабой, много старше себя. – Вам, конечно, подавай молоденьких красоток! А на что они годятся, кроме траханья? Моя же Маня не только в постели хороша, но понимает, что хочу, с полуслова и заботится обо мне почище родной матери.

Все, хватит! Не суйтесь в мои дела! Тоже учить вздумали! – хмурил он для виду брови, чтобы не надоедали: он действительно тогда считал, что устроился лучше всех.

Однако, достигнув богатства и положения, он по-иному взглянул на свое семейное положение. Жена ему больше не подходила, и он к ней, по сути, не прикасался. Пасынков не любил и за все время лишним словом с ними не перемолвился. Его целиком занимали дела.

Бутусов поселил семью в шикарной двухуровневой квартире, создал идеальные условия жизни, и жена смирилась. Умная женщина, она понимала положение вещей и невозможного от него не требовала.

Сыновья учились в престижных учебных заведениях, носили его фамилию, и единственное, о чем она просила Бориса Осиповича, – иногда проводить отпуск вместе, соблюдая приличия ради спокойствия детей. Бутусов хоть и тяготился этой «обязаловкой», но пока шел ей навстречу.

Проституток презирал еще со времен гостиницы «Космос» – грязи там насмотрелся довольно, на всю жизнь. По горло занятый делами и мафиозными разборками, не располагал временем для личной жизни, да и привередлив был – никто не нравился. За все время имел лишь несколько связей, но ни одна любовница не пришлась ему по сердцу, как ни старалась. И вот наконец судьба послала ему Надежду – она с первого взгляда заставила его холодную кровь быстрее струиться в жилах, зажгла в душе огонь запоздалой страсти.

Надежда позвонила Бутусову на следующий же день после возвращения с Кипра. Сердце у нее тревожно билось: «Свято место пусто не бывает. Как бы кто не перехватил – всякое бывает. За это время он мог положить глаз еще на кого-нибудь».

По указанному номеру Бориса Осиповича на месте не оказалось.

– Он на объекте, – ответила ей женщина, очевидно, диспетчер. – Оставьте ваш телефон:

Связались с ним очень быстро: не прошло и четверти часа, как последовал ответный звонок.

– Надежда Степановна? С приездом! – раздался в трубке сипловатый голос Бутусова – в нем слышалась сдерживаемая радость. – Спасибо, что позвонили. Вы откуда говорите? Из дома? – Прервался, отдавая распоряжения, и продолжал: – Простите меня, Надя. Тут срочные вопросы. К сожалению, поговорить сейчас не удастся. Давайте я вам позвоню часов в шесть и поедем куда-нибудь поужинать. Ну как, пойдет?

Надежде очень хотелось поскорее встретиться, наладить тесное знакомство, но нельзя – поспешное согласие уронит ее в его глазах. Помолчала немного, как бы раздумывая, и с деланным огорчением посетовала:

– С радостью бы, Борис Осипович, но у меня сегодня вечером неотложные дела – я ведь только вчера прилетела. Как вы смотрите, если мы все это сделаем завтра?

– Ну что ж, завтра так завтра, – заторопился Бутусов, – видно, его кто-то ждал; но чувствовалось – раздосадован. – Только на часок попозже. Буду ждать нашей встречи с нетерпением!

Очень довольная разговором, Надя положила трубку и откинулась на спинку дивана. «Ишь как разгорелся! Не терпится, – удовлетворенно подумала она. – Не привык к отказам. Все идет путем. – Она машинально поправила прическу. – Потянуть немного надо, но не слишком. А то рассердится и как знать?..»

Однако Надежда и сама не могла дождаться встречи. Предстоящее свидание с загадочным толстосумом интриговало, волновало воображение. Хоть бы оказался сильным и надежным человеком, чтобы наконец приземлиться. Хватит порхать, достаточно с нее.

Чтобы отвлечься, занималась накопившимися домашними делами, а вечером обзвонила всех знакомых и близких.

– Светочка, сестричка, как семейная жизнь? – весело болтала она. – Скучновато небось? Не то что у меня, на вольных хлебах? Да я шучу, не обижайся. Как Петенька? Здоров? Передай, что тетя Надя его любит и привезла подарки, а что именно – не скажу. Вот загляну на днях и вручу. А что у тебя в театре? Новые роли намечаются? Ну ладно, приеду – расскажешь!

– Папуля, дорогой! Привет! – И радовалась, что слышит его родной голос. – Докладываю, что твоя блудная дочь вернулась в целости и сохранности. Что? Не надоело ли отдыхать и тунеядствовать? Ниско-олечко, папуля! Ну не возмущайся, – перешла она на серьезный тон. – Конечно же, займусь делом, как устрою свою личную жизнь. Ты не думай, я регулярно тренируюсь и диплом у меня сохранился. Этот загул – временное явление. Лучше скажи, как здоровье твое и Веры Петровны. Когда заеду? Как почувствую, что нужна. Тебе сейчас не до меня. Думаешь ревную? – переспросила она и честно призналась: – Да, не стану отрицать. Ты теперь меня меньше любишь. Ну ладно, папулечка, не оправдывайся. Конечно, приеду. Скорее всего на дачу в выходной. У меня машина, так что нет проблем!

Весь следующий день, до вечера, Надежда занималась своей внешностью. Утро провела в парикмахерской, а днем тщательно подбирала туалет и косметику: хотелось предстать в лучшем своем виде, в полном блеске.

К назначенному времени, ожидая его звонка, она быа в полной боевой готовности, в своем самом соблазнительном, дорогом вечернем наряде, подчеркивающем фигуру; свободная пелерина не скрывала тонкой талии, в высоком разрезе длинного платья мелькали длинные, стройные ноги.

Когда Бутусов позвонил, она нетерпеливо подняла трубку. – Нет, никаких изменений! Очень рада. Куда пойти? Мне все равно, на ваше усмотрение, я вам вполне доверяю. – И улыбнулась в трубку. – С первого взгляда! Я еще не вполне готова, но, пока доедете, буду. Думаю, ждать меня не придется. У нас домофон. До встречи!

Очень довольная собой, Надежда уселась перед зеркалом в ожидании приезда Бутусова.

Кафе-ресторан на Остоженке, в старом московском доме, внешне не отличался роскошью, но внутри отделан был богато и шикарно и в нем царила интимная атмосфера. Цены в этом, по сути, закрытом клубе для избранной публики космические, доступные лишь постоянным клиентам.

Когда солидный «Мерседес-600» Бориса Осиповича припарковался рядом с невзрачным домом, Надежда удивилась. Со своими прежними друзьями она привыкла бывать в модных, шумных местах, а это заведение выглядело подозрительно скромным. Она даже немного оробела.

Удивляться было чему – с самого начала. Бутусов вошел к ней в квартиру один, но приехал с телохранителем, который остался на лестничной площадке. В его машине оказался еще один, который сидел рядом с водителем, таким же, как и он, здоровенным детиной. Когда отъезжали от ее дома, Надежда заметила, что вслед за ними двинулась еще одна иномарка, очевидно, с охраной.

– Не волнуйтесь, Надя, так нужно. – Борис Осипович, улыбнувшись, как всегда, одними глазами, заключил ее руку в свои ладони. – Ценности следует хорошо охранять. Мы с вами стоим дорого. – Проникновенно и горячо посмотрел ей в глаза. – Придется вам привыкать. Теперь повсюду с нами будут мои парни из службы безопасности. Но вы ведь не робкого десятка? Мне с первого взгляда это стало ясно. Я никогда не ошибаюсь!

Входную дверь им открыли, предварительно заглянув в смотровое окошечко. Бутусова, постоянного клиента, тут уже знали. Несмотря на все меры предосторожности, еще двое из его охраны прошли в ресторан, держа коротковолновую связь с оставшимися в машинах.

Предварительный заказ был, видимо, сделан по радиотелефону: Бориса Осиповича ждали. Стол в уютной кабине сервирован по-царски; ярко горят свечи… Чего только на столе нет! Самые экзотические, редкие блюда, лучшие вина и закуски…

В общем зале, где расположились, сделав заказ, телохранители, приглушенно звучит музыка, полумрак… Лишь столики ярко освещены. Все располагает к доверительным, задушевным беседам, к интимному, дружескому общению.

– У меня очень крупное дело, Наденька, а конкуренция жестокая и в выборе средств не стесняются, – объяснил ситуацию с охраной Бутусов: они уже оставили позади обязательные тосты и перешли на «ты». – Сейчас развелось много богатых людей. Удачливые предприниматели, и наши, и иностранные, ведут здесь дела, высокооплачиваемые специалисты фирм и банков. Но самая многочисленная клиентура – представители чиновничества всех рангов, разжиревшего на взятках; ворюги всех мастей и калибров.

Ты даже не представляешь масштабов казнокрадства и коррупции, – продолжал он доверительным тоном. – Кто, ты думаешь, частый гость среди наших клиентов? Директора предприятий и крупных государственных компаний, находящихся на грани банкротства и задерживающих зарплату своим работникам. Администраторы и генералы со скромным жалованьем, а стоимость особняков, что они заказывают, составляет сотни тысяч долларов.

Нам удалось захватить лучшие участки в престижной зоне отдыха за кольцевой автодорогой. Это жирный кусок! – Он внимательно посмотрел на заинтересованно слушающую Надю и сделал паузу: правильно ли поступает, посвящая ее в свои дела? – Вот и приходится принимать меры предосторожности, быть начеку. От этих разбойников всего можно ожидать. Многим очень хочется завладеть нашей золотой жилой. – Он помолчал. – Не напугал я тебя? – И показал в усмешке полный рот великолепных вставных зубов.

Надежда подумала: «Так вот почему он редко приоткрывает губы в улыбке!»

– Хочешь ворочать большими деньгами – будь настороже, всегда готов ко всему.

– Не боюсь я ничего! – заверила его Надя. – Живем один раз, и так, как начертано в Книге судеб. Тот, кому суждено сгореть в огне, не утонет!

– Вот это мне нравится, – одобрительно улыбнулся Бутусов: зачем стесняться своего дефекта, раз они станут близки. – Чувствую, мы с тобой поладим. Ты мне по душе!

Не стесняясь и не манерничая Надя налила себе и ему по полному фужеру прекрасного французского коньяка и предложила:

– Выпьем за то, чтобы нам хорошо было вместе, и не только телом, а и душой!

Они выпили еще много тостов, оживленно, как старые знакомые, рассказывая о себе и своей жизни то, что считали нужным для укрепления возникшего взаимного чувства. Оба были физически крепкими людьми и, несмотря на обильные возлияния, мало захмелели – сказывались великолепная закуска и отменный аппетит.

В одиннадцатом часу, когда они все уже сказали друг другу и, разгоряченные, наполнились сладостным томлением растущего желания, Борис Осипович, в упор глядя на Надежду, откровенно предложил:

– Думаю, нам нечего разводить китайские церемонии. Мы здесь потому, что оба этого хотим. Нам так надо. Мы можем здесь остаться. Для нас создадут подходящие условия. Идет?

Изнывая от страстного желания, смешанного с любопытством поскорее узнать Бориса всего как он есть, Надя все же усилием воли справилась с собой. «Еще не время сдаваться! Слишком большой куш на кону… Это не должно стать для него эпизодом», – мысленно решила она и сказала, вздохнув с искренним сожалением:

– Мне очень жаль, дорогой, но сегодня ничего не получится.

Видя, что у него сразу посуровело лицо и сдвинулись брови, она наклонилась к нему через стол и жарко прошептала:

– Ну не сердись. Мне самой не терпится, дурачок, но сегодня нельзя! По женским причинам. Неужели я не понимаю, что с тобой шутить нельзя? Всего один денечек! Прошу тебя, милый, потерпи до завтра! У меня дома. Давай лучше еще по полной на посошок, а то у тебя ни в одном глазу! – С этими словами она поднялась с места и села рядом с ним. Обхватив его мощную шею руками, пылко и умело поцеловала в губы, лаская языком грубые рубцы шрама. Бутусов, переполненный любовной жаждой, прижал ее к себе, ощущая под широкими ладонями горячее, подрагивающее и такое желанное тело… Однако как человек сильной воли решительно отстранил ее и тяжело дыша, хрипло произнес:

– Ну что же, пусть завтра. Поехали домой!

«До чего ты, кума, азартный игрок! – мысленно ругала себя Надежда, лежа утром следующего дня в постели и критически оценивая свидание с Бутусовым. – Ишь, решила себе цену набить! Будто он не понимает. Ведь умнейший мужик – насквозь все видит».

Она плохо спала ночь. Оттого ли, что много съела и выпила, а может, от неутоленного страстного ожидания, но сон не шел и лишь под утро удалось задремать. Надежда уже жалела, что, решив сделать выдержку, отказала такому серьезному, солидному человеку, как Бутусов. Ведь если он раскусил ее хитрость, запросто может послать подальше. Он ведь не мальчик, чтобы водить его за нос! Однако, поразмыслив, пришла к выводу: обязательно придет, в любом случае. Нужно знать этих дельцов – не переносят тратиться попусту, им всегда нужен результат.

Успокоилась, занялась текущими делами, а днем прилегла даже отдохнуть на часок-другой. Ей предстоит нелегкая ночь! Выспавшись, она приняла ароматическую ванну и стала не спеша приводить себя в порядок, готовясь к важному свиданию.

Рассуждения ее оказались верны: в восьмом часу раздался звонок и Бутусов по радиотелефону из своей машины сообщил:

– Привет, Наденька, еду к тебе. Как самочувствие после вчерашнего? Ты в форме?

– Как нельзя лучше! – бодро откликнулась она. – Только что из ванны. Можно повторить вчерашнее – выдержу! Вот только угощение послабее. Но я старалась, голодным не оставлю.

– Это дело поправимое – у меня в багажнике всего хватает; ребята доставят.

– Погоди, мы что же, будем встречаться при свидетелях? – стараясь говорить шутливым тоном, обеспокоилась Надя. – Ты что же, без них не обойдешься?

– Они нам не помеха. – Он не принял ее шутки. – Посидят на связи в соседней комнате или на кухне. Квартира у тебя большая.

Действительно, когда она открыла входную дверь, вслед за патроном вошли двое с большой картонной коробкой. Огромный холодильник Надежды еле вместил ее содержимое.

Телохранители вели себя по-хозяйски: взяли из холодильника все, что сочли нужным, и удобно расположились: один – в гостиной, у телевизора, другой – на кухне, с переносным транзистором. Для них такие дежурства привычное дело.

С учетом их соседства Надя, которая сначала собиралась принять Бутусова в гостиной, где у нее бар и особенно уютно, перенесла встречу в столовую. Усадила его, как хозяина, во главе стола и стала быстро, умело сервировать интимный ужин. Закончив приготовления, украсила стол цветами, зажгла свечи, погасила люстры и все светильники.

Еще до первой рюмки подошла к нему со спины, нежно обняла, горячо прошептала на ухо:

– Нам незачем торопиться, чувствуй себя хозяином, Боря! Ты так хорошо смотришься в моем интерьере. Без тебя теперь мне будет казаться, что здесь пусто!

– Поверь, я буду еще лучше смотреться в нашем особняке! – многообещающе рассмеялся Бутусов. – Квартирка у тебя, конечно, неплохая, но это не наш уровень. Бери выше!

Они провели за столом неторопливых два часа, весело разговаривая, перешучиваясь и призывно переглядываясь, как молодые супруги. Затем Надежда повела его в спальню, где, перед тем как лечь, они еще постояли у постели, сжимая друг друга в объятиях, целуясь и чувствуя, как тела наполняются страстным желанием.

Надя, не выдержав первой сладкого томления, стала его раздевать, с удовольствием массируя широкую, волосатую грудь, мускулистый живот… Убедившись, что он готов, быстро сбросила одежду, улеглась на постель и потянула его на себя. Он оказался очень силен, но мало искушен в любовных утехах. Надежда, рассчитывая на прочную, долгую связь, боялась проявлять излишнюю активность и опытность – надо сначала изучить его вкусы и повадки. Но этого ему и не требовалось – он был ненасытен и неутомим, не давал ей спать всю ночь и к утру довел до полного изнеможения.

Но она не была к нему в претензии. «Ну и способный мужик! – думала с усталым блаженством. – Даже слишком! Но ничего, здоровья у меня хватит». Недаром Надежда была тренированной спортсменкой.

Когда утром, весело хлопоча на кухне, она покормила его завтраком, Бутусов перед уходом взял ее за руки и без улыбки, очень серьезно сказал:

– Я рад, что не ошибся в тебе, Надя. Мне кажется, и ты довольна, что судьба свела нас. Так вот, – без обиняков предложил он. – Если ты не против, будем жить вместе. Ты мне подходишь. А со своей старушкой я культурно разойдусь. Дам им столько, что не пикнут!

Солидно, как муж, обнял ее, поцеловал изуродованным ртом и, грузно ступая, в сопровождении телохранителей направился к выходу.

Глава 30 «ФИНИТА ЛЯ КОМЕДИА»

Марк проснулся среди ночи от собственного крика. Ему приснился кошмарный сон. На своем «блейзере» он везет сдавать в банк выручку от гастролей; выходит из машины с инкассаторской сумкой. Но тут дорогу ему загораживает какая-то темная фигура и с криком: «Отдай!» – пытается ее вырвать у него из рук. Он не отдает, прижимает к себе сумку. Но это уже не сумка, то Светлана, которая вырывается, а он ее не отпускает.

Она зовет: «Миша!» – и темная фигура обретает облик Михаила Юсупова. Он отнимает у Марка Свету и велит ей: «Беги!» Марк хочет вытащить пистолет и застрелить соперника, но руки не слушаются.

Михаил наваливается на него и с криком: «Предатель!» – хватает за горло, начинает душить. Ему надо сопротивляться, но он не в силах ничего сделать. Перед глазами все расплывается, он пытается звать на помощь и… просыпается в холодном поту.

– Что за чертовщина? Сердце как бьется! – пробормотал Марк, стараясь успокоиться.

Слишком много выпил вчера с горя. Но сон – вещий. Нечто такое может произойти и наяву. Нужно срочно принимать меры!

Вот уже несколько дней, как он снова поселился в своей старой квартире на Арбате. Жильцы еще окончательно не выехали, и Марк занимал только спальню. В остальных комнатах оставались их вещи. Все свои мысли он обратил на поиски путей примирения. Он не представлял, как жить дальше без Светланы, и лихорадочно старался найти спасительный выход. Главное – побыстрее разузнать все о Михаиле Юсупове. Может, он завел другую семью и Света для него пройденный этап. Это здорово помогло бы примирению. Еще не все потеряно!

– До чего же подвел Сало, – с горечью произнес вслух Марк, вставая с постели и нащупывая ногой тапочки. – Я-то думал, что в лагерях сгинул, а он уже тут и успел мне подгадить! Где он сшивается? Надо его разыскать, узнать, что успел наплести Свете.

Решил навести справки у торговцев зельем – вряд ли Витек бросил старые привычки. Сам он не смог, а тот послабее характером.

Марк умылся, оделся и сидя за нехитрым завтраком, который сам приготовил, стал обдумывать план действий по сохранению семьи. Весь расчет он строил на доброте и отходчивости Светиного характера, а также на изменениях в жизни Михаила. Пять лет – немалый срок; наверняка завел семью, – зачем ему сейчас Света и Петенька? Допустим, если у него нет детей, сын его заинтересует. Но как отнесется к этому его жена? Вряд ли одобрит. В любом случае он не будет возражать, если захочет встречаться с сыном, – ради Бога, лишь бы не лез к Свете!

Чем больше он думал, тем сильнее темнел лицом: на минуту представил, что Юсупов за это время не забыл Светлану, семью не создал, и внутри у него все похолодело. Ему вспомнился сон, и он осознал, что наяву все может оказаться значительно хуже. Михаил его уничтожит, если узнает правду. Надо собрать все свое мужество, опередить всех и найти его! Но сначала – отыскать Сальникова.

Определив план первоочередных действий, Марк вышел из дому – прогуляться по Старому Арбату, поговорить со знакомыми продавцами наркотиков.

Старый Арбат был необычайно живописен. С тех пор как из него сделали пешеходную улицу, он полностью перешел во власть кустарей, художников и торговцев сувенирами. Выставки картин, изделия народного творчества, пестрота товаров вкупе с толпами любителей и просто праздных, слоняющихся людей, среди которых попадалось много иностранцев, – все вместе придавало ему праздничный вид.

Марк шел не спеша, останавливался, с удовольствием рассматривал т, р одно, то другое. Арбат, свою родную улицу, он любил, и настроение его немного улучшилось.

Будто назло ему знакомые сбытчики как сквозь землю провалились; Марк дошел уже до Театра Вахтангова, когда наконец увидел Угря – такой кличкой наградили длинного, худого, верткого малого, с прыщавым, неприятным лицом. Для отвода глаз он торговал сигаретами; завидев старого клиента, уже издали отрицательно замотал головой.

– Сегодня ничего с собой нет! – шепнул он Марку, когда тот подошел. – Хозяин не разрешил, сказал – менты облаву затеяли. У него точная информация, прямо из отделения, – засмеялся он, показывая прокуренные лошадиные зубы.

– Я не за этим сегодня, – пояснил Марк. – Давно Сало не появлялся? Он у нас больше не живет, а мне срочно нужен.

– А что ему появляться, если он всегда на месте… – снова ощерился Угорь – его просто разобрало от смеха. – Считай, из нашей команды. Тоже вроде сигаретами торгует, но больше милостыней промышляет. Много гребет, сука, – с добродушной завистью поведал он, понизив голос. – Его, как инвалида-афганца, милиция не трогает, рэкет данью не обложил. Как видишь, у всех еще совести немного осталось. Если б травку не курил и не пил – денежный был бы мужик, – заключил он. – Хотя, с другой стороны, трезвым руку протягивать небось постыдился бы.

– Слушай, Угорь, а как его разыскать? – прервал его болтовню Марк. – Где он обретается?

– Да здесь, совсем недалеко. За Смоленским гастрономом, у входа в метро, – под аркой и сидит. А ты приходи завтра с бабками – товар будет.

Узнав, что нужно, Марк ускорил шаг и за углом, на Садовом кольце, сразу увидел Сальникова, который, подвернув здоровую ногу и выставив протез, сидел под аркой.

Марк давно не видел старого приятеля, но, сдержав первый порыв – броситься, обнять, остановился: лучше немного понаблюдать и собраться с мыслями. Он не ожидал, что Сало так опустится, дойдет до жалкой, унизительной роли уличного попрошайки. Узнать его трудно: лицо почти полностью скрывают спускающийся на глаза чуб и спутанная борода; облачен довольно модно, но замызганно; сидит согнувшись, низко опустив голову, в позе, свидетельствующей о состоянии либо похмелья, либо наркотического опьянения.

Перед ним на невысоком опрокинутом ящике разложены сигареты и шапка, куда покупатели или просто сердобольные прохожие бросают деньги – видны и крупные купюры. Кажется, сидящий дремлет, но нет, – он периодически приподнимает голову и, бросив быстрый взгляд по сторонам, убирает набросанные деньги в карман брюк.

Убедившись, что соображает Сало достаточно хорошо, Марк подошел.

– Привет, Витек! Постоял я тут и заметил, что за пять минут ты неплохо заработал. Может, сделаешь перерыв и уважишь старого друга? Поговорить надо.

Сальников сразу узнал его голос и, взглянув исподлобья, хрипло бросил:

– Не о чем нам с тобой говорить, подлюга. Я тебя за человека считал, нормальным пацаном ты был. Не чаял, что поступишь как…

– Вот я и хочу тебе все объяснить, – перебил Марк. – Не так все было, как ты думаешь. Ты что Свете сказал? Она сама не своя. – Он решил скрыть, что жена его прогнала.

– Правду и сказал, – не глядя на него процедил Сальников. – Что перед вашей свадьбой точно узнал все о Мишке, велел, чтоб ты ей передал, ты обещал. – И поднял на Марка горящие гневом и ненавистью глаза. – Как же я жалею, что доверился тебе, гаду, и сам этого не сделал! Мог ли я подумать, что ты окажешься падлой. Мишка ведь был тебе верным другом, и Ольга Матвеевна относилась к тебе, как мать. А ты обманом жену у него увел, сына лишил! Да я тебя своими руками придушу! – прошипел он, непроизвольно схватившись за костыль. – Если у них дело не кончится миром… Вот только повидаю Мишку, разберусь… – угрюмо пообещал он, овладев собой. – Моя жизнь все равно пропащая. Так что делай ноги, пока я в себе.

Марк не был трусом; конечно, временами охватывает страх перед неминуемой расплатой, но положение безвыходное. Он либо сумеет выстоять и сохранить свой брак, либо потеряет сам смысл существования. Может, это помешательство, но без Светы жизнь ему не в радость! А сейчас надо уходить.

– Вот что, Витек! Не все ты понимаешь. Давай сделаем так. Я поговорю с Мишей, и пусть он решает, казнить меня или миловать! – И добавил, красноречиво оглядывая его: – Ты где хоть обитаешь? Бомж, что ли? У меня на старой квартире для тебя всегда место найдется.

– А хотя бы и так! Для меня здесь любой чердак как дом родной. Скорее подохну, чем приму что-то от такой падлы, как ты! – непримиримо бросил Сальников ему вслед. – Жалостливый какой! Ты Мишку пожалел после всех его бед, ублюдок?

Но Марк уже не слышал его ругани, быстро шагая, он почти бегом устремился к дому. Сегодня не до работы: надо срочно установить местонахождение Михаила Юсупова.

После разрыва с мужем Светлана находилась в смятении. Все ее мысли были заняты одним: что ждет впереди ее и сына? С волнением и страхом ждала она встречи с Мишей – ведь прошло столько лет! Непроизвольно желая напомнить себе о былом и проверить свои чувства, решила съездить с Петенькой на Ваганьковское кладбище – на могилку его бабушки.

Осень уже окрасила деревья багрянцем, но было еще тепло. С букетом роскошных георгин они подошли к хорошо ухоженной могиле Ольги Матвеевны, с красивой оградой и высоким мраморным крестом.

– Здесь покоится твоя вторая бабушка, – возложив цветы, объяснила сыну Света. – Она происходила из старинного рода. Ты же читал про князей и бояр? Многие из них немало сделали для величия России. Твой папа в прежнее время тоже был бы князем…

– Как князь Владимир Красное Солнышко или вещий Олег? – удивился Петя. – Мам, давай я прочту бабушке стих о вещем Олеге! – предложил он и бойко начал декламировать:

Как ныне сбирается вещий Олег

отмстить неразумным хазарам.

Их села и нивы за буйный набег… –

– Мам! А кто такие хазары? – спросил, прерываясь. – Они тоже русские?

Света с удивлением обнаружила, что сама этого не знает, и ответила:

– Они из народностей, которые потом вошли в Россию, сынок.

– А мой папа насовсем погиб? У него там – далеко – тоже есть могилка?

Вопрос сына привел Свету в замешательство. «Ну что я ему скажу, когда появится Миша? Как объясню, что через столько лет его отец оказался живым и невредимым?» Но она все же нашла подходящий ответ:

– Может, и не насовсем, сыночек. Сказали, что он погиб в Афганистане, но оттуда, бывает, возвращаются те, кого уже не числили в живых.

– Выходит, и наш папа может вдруг вернуться? – с робкой надеждой посмотрел на нее Петя.

– Вполне может быть, – ответила сыну Света, чувствуя, как ее охватывает волнение, а душа жаждет, чтобы это наконец свершилось. – Правда, было бы здорово?

В этот момент к ним подошла пожилая женщина в кладбищенской робе, убиравшая могилу Ольги Матвеевны и, поздоровавшись, поинтересовалась:

– Вы, милые, кем доводитесь покойной?

– Невесткой. А мой сын – ее родной внук, – эти слова вырвались у Светы сами собой – будто ничто и никто не разлучали ее с Мишей.

– Выходит, это ваш муж нанял меня ухаживать за могилкой? Такой порядочный с виду молодой человек… а вот… задолжал. И вас я впервые здесь встретила.

Ее слова смутили Свету, но она и тут нашлась, что ответить.

– Он сейчас в отъезде – такая у него работа. А я здесь бываю, только изредка. Чаще не получается. Вы скажите, сколько надо, – достала сумочку, – я заплачу.

– Триста рубликов, милая, – обрадовалась старушка. – А то я уж горевала – ждать-то мне не сподручно, старая я.

Света отдала ей деньги, взяла сына за руку и направилась к выходу. Она уже твердо знала, что ничего так не хочет, как вновь увидеть Мишу – каким бы он ни стал, и любовь ее к нему не угасла.

Материальные проблемы навалились на Светлану сразу после разрыва с Марком. Собственные ее небольшие накопления на сберкнижке, куда поступала мизерная зарплата в театре, растаяли, как весенний снег, – при таких-то ценах.

Марк, имея немалый счет в коммерческом банке, предоставил в распоряжение Свете лишь кредитную карточку, по ней она без помех покупала все необходимое. Теперь она намеревалась карточку возвратить, так как собиралась развестись и считала неэтичным далее ею пользоваться. На помощь отца рассчитывать пока тоже не приходится – в институте уже несколько месяцев задерживают выплату денег.

«Положение хуже губернаторского, – думала Светлана, проверив остаток на сберкнижке. – Надолго не хватит. А как жить дальше? Придется, наверно, вернуться на эстраду, а может, совсем уйти из театра. Жаль…»

В театре у нее новая роль, с эффектной выходной арией, – обещает принести большой успех. Она с увлечением репетирует, и это отвлекает от мрачных дум и мирит с предстоящей одинокой жизнью. Имя ее хорошо известно в шоу-бизнесе. Сначала дублерша примадонны ансамбля, она вскоре сама стала успешно исполнять сольные номера; однако Марк, когда они поженились, воспротивился этому. В отношении Светланы соблазнов шоу-бизнеса он опасался. Легкие нравы и обычаи, принятые среди звезд эстрады, возможные ее высокие личные доходы – все это сделает ее независимой, в том числе материально. Зачем создавать предпосылки для разрушения их брака?

– Ну зачем тебе двойная нагрузка? – убеждал он ее. – Ты же театр оставлять не собираешься? Материальных проблем у нас нет. Так какой смысл?

К этому времени он стал независимым предпринимателем, создал собственную эстрадную группу, которая пользовалась немалой популярностью. Марк умел дружить с прессой и телевидением и потому создать рекламу и обеспечить кассовый сбор. В средствах они не нуждались. Он купил шикарный «блейзер», весьма престижную в среде эстрадников машину, и считался процветающим продюсером.

Теперь придется ей возобновить свою эстрадную деятельность – так решила Светлана. Надо созвониться с Марком – он ее удалил с эстрады, пусть теперь поможет вернуться. Ничего страшного: она уже не молоденькая статистка, у нее есть имя, за себя постоять сумеет. А его содействие ни к чему ее не обязывает. Разойтись надо культурно, без вражды, – ведь немало лет вместе и, работая на эстраде, все равно никуда друг от друга не деться.

Светлана собралась уже сесть за телефон, чтобы его разыскать, но не пришлось: он позвонил сам, заговорил, волнуясь:

– Света, нам нужно серьезно поговорить. Чем раньше, тем лучше. Не возражаешь? Ушел я безропотно, как ты велела: хотел дать тебе время остыть и хладнокровно все обдумать.

– Хорошо, приезжай, – спокойно согласилась она. – Я сегодня вечером не занята. Но не надейся, что мое решение изменится. Не для того мы столько лет дружили, делили наши дни, чтобы стать врагами. Неправильно это…

В ожидании Светлана набрала номер телефона матери. Мама, с ее честной, бескомпромиссной натурой, поможет ей избежать ошибки.

– Ты все правильно решила, доченька, – выразила свое одобрение Вера Петровна. – Не стоит идти на попятный, Ма-рик… Ты теперь не сможешь его ни любить, ни уважать. Как я – Ивана Кузьмича… Какая же это жизнь? Ты еще молода, и хоронить себя рано. – И добавила с горечью, как бы каясь: – Сама знаешь, я хорошо к нему относилась; благословила ваш брак. Но за то, что он сделал против Петеньки, я уж не говорю про тебя и Мишу, нет ему от меня прощения. И видеть его теперь не смогу!

Приехал Марк, с большим букетом свежих роз. Светлана укрепилась в своем решении и встретила его с холодным спокойствием. Как ни в чем не бывало приняла цветы, поставила в вазу и, указав на кресло, села напротив.

– Давай, Марк, обсудим положение не как муж с женой, а как старые друзья, – взяв инициативу в свои руки, предложила она подчеркнуто деловито. – Без эмоций и бурных сцен – они ни к чему не приведут.

– Но, Светочка, ты должна меня выслушать! – с мольбой во взгляде и голосе пытался возразить Марк. – Даже преступники имеют право на последнее слово.

– И тебя никто не лишает этого права. Только… оно дается в заключение. А пока… ты ведь мужчина – выслушай меня и постарайся вести себя спокойно.

Он печально умолк, совсем расстроившись.

– Давай, Марик, без обиды. В трудное время, когда мне было особенно тяжело и я не знала, погиб Миша или нет, ты вел себя безупречно, здорово помогал нам с мамой. – Она помолчала. – Я твердо решила тогда не выходить замуж без любви и остаться верной памяти Миши. Но дрогнула – из-за Петеньки. Приняла твое предложение, потому что уважала тебя за самоотверженность и преданность. Думала, для тебя наше счастье важнее собственного. Но жестоко ошиблась.

Марк подавленно молчал, и она, прямо глядя ему в глаза, спросила:

– Так что же ты хочешь от меня, Марик? Ведь совесть у тебя есть? Я никогда тебя не любила, а теперь и уважать не могу. И ты считаешь, что после этого мы можем жить вместе? Молчишь? Потому что понимаешь – прежнее не вернется. По-новому надо.

– Это… как же? Что ты имеешь в виду, – словно очнувшись, поднял на нее глаза Марк. – Что предлагаешь?

– Мы много лет дружили, без любовных отношений. У нас были с тобой и хорошие минуты, – мягко, потупив взор, произнесла Светлана. – Давай же не будем все это портить. Нам предстоит новая жизнь, и мы неизбежно будем встречаться. Простим друг другу плохое и дадим свободу. Я готова – постараюсь забыть все дурное, что ты сделал из любви ко мне. Мы еще молоды, и у каждого есть перспектива.

Марк слушал ее, мрачный как туча. Не может он с этим примириться!

– Вот что надумала! Понятно… Новая, свободная жизнь и, конечно, развод. Но я не согласен! Слишком у тебя все просто получается. Ты поступаешь неразумно!

– Это почему же ?

– Потому, что рассчитываешь, наверно, соединиться с ним… с Михаилом. А если у него уже есть семья, дети? О них ты подумала? Неизвестно еще, как отнесется он к твоей свободе. Подумай сама, Светочка! Если у вас с Михаилом ничего не получится, – ты уверена, что найдешь кого-то лучше меня? Кто так же любил бы тебя и Петеньку?

Он умолк, потом заговорил снова:

– Сама же говоришь, что зла на меня не держишь. Ведь на дурной поступок я решился только из любви к тебе… я ее пронес через всю жизнь.

Что еще ей сказать?

– Прошу тебя, заклинаю! Не принимай окончательного решения до встречи с Михаилом! Не губи жизнь мне и себе! – И, боясь услышать то, что уже слышал, вскочил с кресла, не давая ей ответить. – Подумай над моими словами! Не торопись!

У него осталась последняя надежда: может, время сработает в его пользу, Михаил ее разочарует, и все кончится благополучно.

– А ты подумай над тем, что я предложила. Торопиться и правда некуда. – Она встала и протянула ему кредитную карточку. – Вот возьми, ты, наверно, впопыхах забыл.

– Мы еще не в разводе, и ты пока моя жена! – отвел ее руку Марк. – До того как мы расстанемся окончательно, я настаиваю, чтобы ты пользовалась этой карточкой. Потом разберемся. Я взял на себя обязательства, и ты не имеешь права унижать меня тем, что я оставил семью в плачевном положении.

– Ну ладно, может, в этом ты и прав, – не очень охотно согласилась Светлана. – Но твоя щедрость не повлияет на мое решение.

«Это мы еще посмотрим! – обрадованно подумал Марк, выходя из дома. – Все-таки что-то мне удалось…»

Когда он вышел на улицу, его охватил озноб. Надо собрать все свое мужество, встретиться и поговорить с Михаилом раньше, чем Светлана это сделает.

Михаил пролежал в больнице дольше, чем думал, – слишком медленно срастались ребра. У Сергея Белоусова дела шли значительно лучше: рука зажила и его выписали. Вместо него на соседней койке лежал новый больной – небритый старик, который непрерывно стонал. «Господи, поскорее бы отсюда убраться! – мечтал Михаил, массируя больной бок. – Так хочется наконец увидеть, какой же у меня сын!»

Много раз пытался он его представить, и воображение упорно рисовало ему сына похожим на мать – золотистая головка, синие глаза, – потому что милее этого образа нет для него на белом свете.

Сегодня настроение у него неплохое: при утреннем обходе лечащий врач объявил, что дня через два его выпишут. Не мешает пройтись и немного размяться… Но тут дверь в палату открылась и вошел Белоусов.

– Привет выздоравливающим! – Улыбаясь, он подошел к койке Михаила. – Значит, послезавтра – на волю? Только что узнал в отделении. – Выложил на тумбочку принесенные гостинцы и весело заявил: – А мы тебя ждем не дождемся. Сотрудники – и особенно сотрудницы – заинтригованы. Мы же все сыскари, и про тебя уже имеется полная информация – о твоих подвигах в плену и у Ланского. Ты заранее завоевал авторитет, не приступая к работе.

Михаил бросил на него вопросительный взгляд, и он доложил:

– Все бумаги – чтобы перевести пай на твое имя – я подготовил и привез на подпись, так что из больницы ты выйдешь уже совладельцем и генеральным директором фирмы. Думаю, на первом же заседании станешь председателем совета. Большому кораблю – большое плавание! – И тепло пожал Михаилу руку.

Когда он ушел, Михаил призадумался: с одной стороны, удача налицо. Детективное агентство успело неплохо себя зарекомендовать и пользовалось спросом, так что он пришел на готовенькое. Но если учесть, что связи с основными заказчиками поддерживал его предшественник, а новый человек им незнаком, полбжение его довольно неустойчиво. Признают ли его достойным доверия партнером – пока под вопросом. Одним словом, вложив в эту фирму состояние, заработанное за годы нелегкого, опасного труда, он рискует разом все потерять. Но, в конце концов, это зависит от него самого – насколько успешно он сумеет вести дела. А риск всегда присутствует в том, чем он занимается.

Бок снова заныл, и он решил уже повернуться к стенке, как вдруг раздался стук в дверь, она открылась, и вошел… Марк… Да, это его бывший друг: одет, как всегда, с иголочки, солидные очки в элегантной оправе, безукоризненный пробор… Михаил не обнаружил в себе ни радости, ни даже простого любопытства – неприятно видеть человека, который заменил его в сердце Светланы. «Что ему от меня понадобилось? – подумал он с досадой. – Пришел, наверно, протестовать против моей встречи с сыном…»

– Здорово, Михаил! Вот узнал, что ты в Москве и на больничной койке. – Марк запинался от волнения; не дожидаясь приглашения присел на стул рядом с кроватью. – Решил тебя навестить и заодно поговорить о наших отношениях. Давно ведь пора – вместе росли, были друзьями.

– Ну положим, какой ты мне друг, я уже убедился. Достаточно того, что ты ни при встрече, ни за прошедшие пять лет не сообщил мне, что у меня растет сын, – категорически отверг Михаил его попытку к примирению. – И ты еще надеешься, что я тебе когда-нибудь это прощу? Ошибаешься! – И взглянул недобрым взглядом. – Я бы с тобой не так говорил, но рядом, при тебе, растет Петр Михайлович. Хочу, чтобы ты знал, почему твоя шкура до сих пор цела и невредима. Надеюсь, ты не для того пришел, чтобы помешать нам встречаться?

– Разумеется, нет! Как ты мог такое подумать? – торопливо заверил его Марк, как-то жалко глядя ему в глаза. – У меня никогда и в мыслях этого не было. А не сообщал я тебе о сыне, боясь, что это внесет разлад в твою семью, озлобит жену. Думал, что знаешь о сыне от Сальникова и сам не захотел его видеть. Ведь у тебя, наверно, есть другие дети?

То, что сообщил ему Михаил, прозвучало для него как смертный приговор:

– Не знаю, что ты полагал и чем руководствовался, но дать знать о сыне был обязан. Ты не так уж глуп – нашел бы для этого подходящий способ. А детей у меня нет, как и жены. Полученный опыт отбил охоту.

– Ну как знаешь, – пролепетал еле слышно Марк с убитым видом. – Я ведь хотел как лучше… – Он произнес это автоматически.

Мысли у него путались; он страдал, сознавая полную для себя безнадежность. Чувствуя себя совершенно разбитым, он, безвольно опустив руки, посидел еще немного, молча предаваясь отчаянию, с трудом заставил себя подняться и понурившись вышел из палаты.

Остаток дня Марк Авербах провел как во сне, обезумев от безнадежности и горя: не сомневался уже, что судьба вновь соединит Светлану с Михаилом. В состоянии прострации он не мог потом вспомнить, как попал в знакомый притон наркоманов. Квартиру снимали его старые приятельницы из кордебалета, с юных лет, как и он, испытавшие прелести кайфа и приверженные этой пагубной страсти до сих пор.

Марк еще как-то перебарывал свой порок, осталась какая-то сила воли; девушек этих сдерживало только отсутствие денег. В поисках приработка они не брезговали ничем, но красотой не блистали и большим спросом не пользовались. Когда появился денежный Марк, радость их не ведала предела. Им предстоял вечерний спектакль, ну и что же?.. Всего-то небольшой хореографический эпизод, да и платят им гроши.

– Бабоньки, патрон прибыл! – восторженно объявила старшая, открывшая ему дверь. – Покайфуем на славу! Мальчик темнее тучи! Придется его расшевелить…

Это вызвало оживление: дамы тосковали, валяясь на смятых постелях, в состоянии депрессии. Они тут же кинулись прибирать в комнате, подкрашиваться, подтягиваться… Когда Марк вошел, все уже выглядело вполне пристойно. Дам было трое; они его окружили, расцеловали по-свойски, усадили, стали расспрашивать с сердечным участием, суетясь вокруг него.

– До чего же мы по тебе соскучились, Марочка! Мы тебя отогреем, не отпустим в таком состоянии. Бабки-то есть?

– Какие проблемы! – небрежно бросил он, доставая толстый бумажник. – Берите сколько надо, а хотите – хоть все! Только верните мне самого себя! Хочу забыть о гадости жизни!

Оставив его на попечение самой молодой и наиболее привлекательной, две другие шустро занялись приготовлениями: одна побежала за «лекарством», другая – делать срочные покупки.

Когда вернулись, обнаружили подругу с патроном уже в постели, не обращающих никакого внимания на все вокруг.

– Потише, черти полосатые, а то завидно! – рассмеялась старшая. – Эй, Шурка, оставь от него хоть немного нам!

Марк, с мутными глазами, тяжело дыша, поднялся и не стесняясь своей наготы, подхватив рукой трусы, пошел принять душ. Шурка как ни в чем не бывало принялась помогать подругам.

К его возвращению стол уже был накрыт; принялись пировать, обмениваясь сплетнями из жизни эстрадной богемы. Обильная еда и спиртное привели всех в отличное настроение; по очереди «сели на иглу», и кайф скоро овладел ими полностью…

Марк почувствовал огромный прилив сил: он любит весь этот сияющий, прекрасный мир, всех очаровательных, соблазнительных женщин вместе и каждую в отдельности, – все они представали в желанном образе жены. В сладком полусне, в эротическом угаре, Марк обладал то одной, то другой, то всеми тремя…

Очнулся он в двенадцатом часу ночи, на широкой тахте, между двумя подругами; третья, без всякой одежды, растянулась в полузабытьи на кровати поверх одеяла.

– Ну, Марк, и мировой же ты мужик! – благодарно шепнула ему Шурка. – Со всеми управился! Тебе хоть гарем заводить… Приходи почаще! Таких номеров от своей половины ведь не дождешься, а? – И расхохоталась.

Постепенно он стал осознавать, где находится, и чувствовал полный упадок сил. Почему-то ему вспомнился анекдот с вороной: это когда мертвецки пьяного забулдыгу выбросили на помойку голым, птица села и клюет его достоинство, а он даже «кыш!» не в силах произнести… Однако не смешно… Он с отвращением оглядел грязную, отвратительную комнату, валяющихся рядом бесстыдных, неряшливых баб… Молча поднялся и стал одеваться.

Покинув жуткий приют, Марк долго еще сидел неподвижно в своей шикарной машине. Мысли у него путались, но одно ясно: в таком состоянии управлять автомобилем нельзя… Да он еще остался без гроша, в случае чего и откупиться нечем. Клонит в дремоту, поташнивает… Час-другой сна его освежит, и тогда удастся добраться до дома. Марк заблокировал двери, привел спинку кресла в удобное положение и уснул…

Сначала снилась всякая муть: снова сладко ныло тело, его нежно обнимали какие-то женщины… Потом чувства притупились; вдруг он как наяву увидел покойную мать: она возникла в лучах яркого света, призывно протягивает к нему руки… Он хочет пойти ей навстречу, крикнуть: «Мамочка! Мне плохо, пожалей меня!» Но не мог ни двинуться с места, ни произнести ни слова. Она стала удаляться, по-прежнему простирая к нему руки, как будто безмолвно звала с собой. «Мамочка, не уходи, не оставляй меня одного! Я хочу с тобой!» – шептали его губы. Но сам при этом понимал: звука нет, его не слышат… Видение исчезло…

Он проснулся, пришел в себя, посмотрел на часы: половина второго ночи; посмотрел на себя в зеркало заднего вида: мешки под налитыми кровью глазами, лицо опухло… «Конечно, разит изо рта, а таблеток я не взял, кретин! – выругал он себя. – Как ехать в таком состоянии? Ведь попадусь – как пить дать!»

Однако и провести всю ночь в машине немыслимо. Все тело ноет от усталости, так хочется поскорее улечься в мягкую, чистую постель… И он решил ехать, томимый тяжелым предчувствием неминуемой беды. Привел сиденье в нормальное положение, включил зажигание, ближний свет и осторожно двинулся по направлению к дому. Благополучно миновал пост ГАИ на Преображенской площади и выехал на набережную Яузы.

Мощная машина ровно шла по пустынной в этот час набережной, и, увеличивая скорость, он наконец почувствовал, как к нему возвращается уверенность и улучшается настроение. Но неумолимая судьба преследовала Марка, предчувствие его не обмануло. Только он проехал под мостом рядом с улицей Радио, как услышал приказ остановиться из рупора догонявшей его милицейской машины.

– Вы превысили скорость! – объявил подошедший инспектор. – Прошу предъявить документы. – Взял водительские права и техпаспорт, внимательно вглядываясь в Марка, и, не возвращая документов, порицающе произнес: – Что-то вид мне ваш подозрителен. Придется проверить вас на алкоголь.

Ну вот, так и знал! Закон подлости в действии. Когда надо, как раз пустой карман. Теперь штрафанут будь здоров! От новой неудачи в голове немного прояснилось, он вспомнил, что в заднем кармане брюк должны остаться доллары. Так и есть! Теперь он, наверно, отделается. Незаметно от инспектора нащупав хрустящую бумажку, Марк немного успокоился, не слишком скрываясь достал купюру, пятьдесят баксов, вложил в удостоверение личности и протянул инспектору.

– Извините, если непроизвольно нарушил правила, – тороплюсь домой, на Арбат, после позднего концерта. Мы, артисты, очень устаем, пачти так же, как и вы в ночную смену. Вот, убедитесь, что я говорю правду. Надеюсь, вы меня простите на первый раз.

Инспектор еще раз изучающе на него посмотрел, небрежно приоткрыл удостоверение и, ловко сложив документы, вернул.

– Ну ладно. Уважаю я вашего брата, артистов. Езжайте с Богом. Но прошу – поаккуратнее. – Сел в патрульную машину и уехал.

Марк принял свои документы уже без хрустящей бумажки.

Казалось бы, все обошлось благополучно, но эта новая потеря всколыхнула воспоминания о всех неудачах минувшего проклятого дня и Марком вновь завладели мрачные мысли.

Что за жизнь его ожидает? Какие нечеловеческие мучения при виде счастья его Светланы с другим?..

Он испытал такое отчаяние, такую острую физическую боль, что на короткое мгновение выпустил из рук руль. Всего нескольких секунд хватило для исполнения приговора, вынесенного ему судьбой. В этом месте набережная Яузы делала крутой поворот. Оставшись без управления и наехав одним колесом на какое-то препятствие, громоздкая машина резко развернулась и, сбив чугунное ограждение, обрушилась в реку…

«Финита ля комедия», – только и успел подумать Марк, поняв, что погружается в воду, и испытал даже облегчение: недаром мама позвала его к себе…

Глава 31 ОБРЕТЕНИЕ СЫНА

В тот день, когда Михаила выписывали из больницы, Сергей Белоусов явился к нему спозаранку.

– А у нас чепе! – с порога заявил он. – Арестовали сотрудника, который ведет расследование в Сочи. Срывается крупный заказ. Ждем тебя как манны небесной!

Сергей вкратце рассказал, в чем дело. В порту пропала большая партия ценного груза. Милиция вела следствие вяло, заказчик заподозрил, что дело не будет раскрыто, и обратился за помощью в агентство. Очевидно, подозрения были небеспочвенны: агента фирмы милиция задержала, как только он начал работать. Предлог (незаконное ношение оружия) надуманный, поскольку лицензия имелась, – все шито белыми нитками. Михаил сразу понял, что придется срочно лететь на юг.

– Билеты уже заказаны. На дневной рейс. Уладить вопрос с милицией, если замешана, нелегко. Тут нужна твоя крутизна, Миша. Мы все понимаем, что не здорово это получается: прямо с больничной койки – из огня да в полымя. Но дело требует. «Ну что за злая судьба! – горестно подумал Михаил. – Будто нечистая сила ворожит, мешает встретиться с сыном, никак не дает!»

– Ладно, что попишешь. Придется лететь, – согласился он. – Только позвонить надо. Кое-кого предупредить о неожиданном отъезде. А потом – выписка и сразу за дело!

– В контору заезжать нам не надо. Все необходимые документы у меня с собой, – деловито тараторил Белоусов, помогая ему складывать вещи. – Машина ждет. Заедем к тебе домой – и оттуда прямо в аэропорт.

Квартира Михаила приобрела нежилой вид: на всем толстый слой пыли, непонятно откуда взявшейся – окна плотно закрыты. Но сейчас не до уборки. Михаил принял душ, переоделся, собрал необходимое – вроде готов двинуться в путь.

Еще из больницы он пытался дозвониться Светлане, но никого дома не застал. Решил позвонить снова из аэропорта, во что бы то ни стало предупредить. Не дай Бог подумают, что не хочу увидеть сына, – хватит недоразумений! Кто знает, сколько там придется пробыть. Первое его дело в агентстве, проиграть нельзя.

До отъезда в аэропорт не спеша обсудили с Сергеем детали, больше всего опасаясь такого варианта, как инсценировка. Сумма страховки столь внушительна, что сама по себе наводит на размышления. Подкуп должностных лиц, чтобы замести следы, вполне вероятен, и в этом случае поймать за руку и вывести на чистую воду махинаторов очень сложно. Кроме того, и сам заказчик вряд ли заинтересован в установлении истины. Белоусов предполагал, что дело все-таки чистое и владельцы груза заказали расследование не для отвода глаз – чтобы их не заподозрили.

– А вот мы на месте все и установим, – спокойно пообещал Михаил. – Я кое-кого знаю в местной прокуратуре. Надеюсь, разберемся, а там все вместе решим, как быть с заказчиком.

По дороге в аэропорт продолжали обсуждать возможные повороты и подводные камни в ходе предстоящего расследования. Перед вылетом Михаил еще раз позвонил, и вновь никто не подошел к телефону.

В этот день Светлане сообщили о гибели мужа и пригласили на опознание.

Траурные события и хлопоты, связанные с оформлением документов, организацией похорон и поминок, совершенно измотали Светлану и полностью отвлекли ее мысли от предстоящей встречи с Мишей.

Не привыкшая решать житейские вопросы самостоятельно, по природе несколько флегматичная и медлительная, она растерялась и вряд ли справилась бы с горестными заботами без помощи родных и близких. Но ей самой, слава Богу, практически ничего и не пришлось делать.

– Не беспокойся, доченька, мы с отцом все сделаем, что нужно для похорон, – заверила ее Вера Петровна. – Занимайся Петенькой и береги голос.

Документы оформил четко и без задержки Вячеслав Андреевич.

– Мой Слава похоронные дела хорошо знает – немало пациентов на тот свет отправил, – с мрачным юмором заверила племянницу тетя Варя, когда Светлана запротестовала, не желая затруднять такого крупного и занятого специалиста, как профессор Никитин. – У него это не займет много времени. И потом, он сам очень хочет тебе помочь. – И перешла почему-то на шепот: – Ты мне лучше скажи – неужели думают, что… самоубийство? Хоть Вера мне говорила, что у вас не все ладно, но ведь на Марка это совсем не похоже.

– Следствие покажет, – печально и устало, но без особого волнения ответила Светлана. – Уверена, что это просто несчастный случай. Медицинская экспертиза установила, что он был в состоянии алкогольного и наркотического опьянения. Скорее всего уснул за рулем… Была глубокая ночь.

– Ты что же, совсем не горюешь? – удивилась Варвара Петровна, и в ее тоне прозвучали осуждающие нотки. – По-моему, он к тебе относился хорошо.

– Конечно, скорблю. Жаль его – мог еще жить и жить… Но пути наши разошлись. На то есть причины, маме они известны. – И призналась: – Конец Марика ужасный… сердце у меня кровью обливается от жалости, но, знаешь… это и освобождение от мучительных проблем. Видно, так небу угодно с ним поступить. А мы проводим его в последний путь, вспоминая только хорошее.

Тетю Варю и других непосвященных родственников и знакомых удивляло, что Светлана не рыдает, не убивается по трагически погибшему мужу; но мать и Степан Алексеевич были с ней полностью солидарны.

– Пусть простит меня Бог, – со свойственной ей непосредственностью говорила дочери Вера Петровна. – Но своей ужасной смертью Марик сделал доброе дело и полностью искупил свою вину перед тобой, Мишей и Петенькой. Хотя мне, как и тебе, не очень верится, что сделал он это по своей воле. Да к чему теперь разбираться? Пусть ему в иной жизни будет хорошо…

Расходы по траурным мероприятиям оказались огромными: Марк имел широкий круг друзей и знакомых, был известен в мире шоу-бизнеса, и приличия требовали отдать должное его памяти. Вот где пригодилась его кредитная карточка. Удалось не только заказать лучшие похоронные принадлежности, множество венков, оркестр, транспорт, но и на кладбище оплатить ритуальные услуги по первому разряду.

Похоронили Марка на Немецком кладбище, рядом с его родителями. Светлана заказала гранитный памятник, с тем чтобы установить его позднее, когда осядет земля.

На арбатской квартире у Марка хранилась изрядная сумма наличных в рублях и валюте; денег хватило на все, даже на богатые, многолюдные поминки – пришлось их проводить в три очереди.

Междугородный вызов застал Светлану в двенадцатом часу ночи, когда она, измотавшись за день, уже засыпала у себя в спальне.

– Прости меня, ради Бога, за поздний звонок! – услышала она в трубке незабываемый низкий голос Миши – и сон сразу отлетел от нее. – Вот уже полтора часа сижу на переговорном, но только сейчас соединили. Пытался дозвониться до тебя много раз: из больницы, из дома, из аэропорта. Хотел объяснить: всеми силами души жажду видеть сына, а все никак не получается. То лечился, теперь дела загнали на юг, в Сочи. Ну никак не могу застать тебя дома!

– Я и не могла быть дома, Миша, – прервала она его скорбным голосом. – Дело в том, что погиб Марик: упал в Яузу вместе с машиной в ночь на вторник. Вчера мы его похоронили.

– Не может этого быть! Невероятно! – хрипло произнес ошеломленный Михаил после небольшой паузы – его будто обухом по голове ударили. – Марик ведь… в этот день он был у меня в больнице… Плохой вышел разговор… Разве мог я предположить, что вижу его в последний раз? – Растерянно помолчал, не находя слов сочувствия, сказал первое, что пришло в голову: – Соболезную тебе, конечно. Похоже, вы с ним жили дружно. Я же… мне разреши иметь свое мнение.

Светлану его слова кольнули в самое сердце. Открыть бы ему немедленно всю правду; уверить, что ошибается, что любила и любит она только его. Но не время сейчас и не место…

– Ты глубоко ошибаешься, Миша, в отношении нас с Мариком. Это все, что я могу тебе сейчас сказать. – Слезы ее душили. – Может быть, со временем все узнаешь и поймешь… Марик много сделал для нас с мамой, поддержал, помог в трудное время после смерти отца. – Ей уже удалось взять себя в руки и успокоиться. – И мы все сделали, чтобы отдать ему должное и проводить в последний путь с достоинством. Сам понимаешь, какие тяжелые были дни. Прости меня, но я совсем без сил.

– Все понял, Светлана, заканчиваю разговор, – немедленно отозвался он. – Только хочу предупредить, что, как только завершу здесь работу и вернусь, сразу позвоню, чтобы договориться о встрече с сыном. И еще прошу лишь два слова: как… он?

– Петенька, слава Богу, здоров; учится хорошо, – слабым голосом откликнулась Светлана: она чувствовала себя отвратительно. – Похороны его не затронули, не отца хоронил. Мал еще и думает, что отец его погиб на войне. Предстоит нелегкое объяснение. – Голос ее дрогнул, глаза закрывались от усталости.

– Спасибо! Спасибо большое, Света! Еще раз прости, что так некстати тебя потревожил. Поскорее восстанавливай силы и приходи в норму. Я позвоню вам. Прости…

После ночного разговора с Мишей Светлана два дня раздумывала о том, как и что скажет Петеньке о предстоящей встрече с отцом. Мальчик уже большой, многое понимает, – наверняка задаст вопросы, которые поставят ее в тупик.

«Как объяснить, почему отец долго не появлялся, хотя остался в живых? – спрашивала она себя, пытаясь придумать подходящую версию. – Петя, безусловно, удивится, почему папа не интересовался им все эти годы…»

Лгать, даже из благих побуждений, не в ее натуре; наконец, она склонилась к мысли, что в основу объяснения нужно положить истинные факты. Суть всего, что произошло, сын не поймет, придется найти что-то другое, доступное мальчишескому воображению; нечто такое, что оправдает в глазах мальчика поведение отца.

Долго перебирала подходящие причины, пока ее не осенило. Ну конечно, нужно использовать всем известный драматический прием телесериалов – амнезию! Петя их смотрит – поверит. Противно обманывать ребенка, но что еще, кроме временной потери памяти, может оправдать в его глазах отца? Она облегченно вздохнула, сочинив довольно складную версию.

Когда Петя пришел из школы, она его покормила, расспросила, как прошел день; потом повела в гостиную, усадила на диван.

– Ты, сынок, уже вырос большой, и теперь я могу поговорить с тобой как со взрослым об отце. Тебе хочется узнать о нем побольше?

В глазах у Пети зажегся живой интерес: не заговаривал он с мамой и бабушкой на эту тему, мысль об отце всегда жила в его сердце. Ему недоставало отца, и он завидовал ребятам, которых папы брали на футбол, на рыбалку и другие мужские мероприятия. Марк как-то не выполнял эту роль…

– Конечно, мама! Ты ведь даже не рассказывала, что известно о том, как он погиб.

– Так вот, Петр Михайлович! – с подчеркнутой важностью произнесла Света, глядя ему в глаза и взяв обеими руками за плечи. – Держись крепко и собери все свои силы: отец твой жив!

Сын растерянно воззрился на нее округлившимися от изумления глазами.

– Это невероятно, но факт, Петя! Очень для нас радостный… Он жив, здоров, и скоро ты его увидишь!

– Но как же так, мамочка?! – вскричал опомнившись и ничего не понимая Петя. – Где же он все время пропадал? Столько лет!

– Не хочешь верить в чудеса? Правильно делаешь! – весело рассмеялась Светлана, и по ее радостному виду он понял, что мама его не разыгрывает. – Объяснение очень простое, совершенно научное: ам-не-зия, потеря памяти. Ты разве в кино такое не видел? Вот и с твоим отцом произошло то же самое.

Убедившись, что сын затих и внимательно слушает, она принялась излагать придуманную ею историю:

– Я тебе рассказывала, что твой папа – человек физически очень крепкий, – сам скоро в этом убедишься. Так вот, все думали, что он от взрыва погиб. Но, как выяснилось, его только сильно контузило тупым ударом осколка в голову. Враги подобрали его – он был без сознания – и увезли вместе с другими пленниками и своими ранеными в Пакистан.

Все сказанное – правда; это воодушевило Светлану.

– Как рассказал его друг, там он быстро окреп физически, но память к нему не вернулась. Он понимал, что находится среди врагов, но не знал, кто он и откуда родом. Ему даже удалось бежать из плена – вместе с одним летчиком, в Индию. Пробыл он там долго, но в конце концов вернулся на родину.

Светлана глубоко вздохнула и, проклиная себя за складное вранье, изложила свою легенду до конца:

– Все эти годы после возвращения он прожил в Западносибирске не помня о том, что родился и вырос в Москве. Понятия не имел, что у него растет сын. Прилетал в столицу по делам службы, но ничего не мог вспомнить из своей прошлой жизни.

– Как же… теперь… он обо всем узнал? – Мальчик затаил дыхание. – Ему что, операцию сделали?

– Совсем по-другому. Наберись терпения, сейчас все поймешь! Стараюсь тебе рассказать все как есть, чтобы к этому больше не возвращаться. Отец, как бывший афганец, участвовал в похоронах товарища, и на кладбище какие-то негодяи устроили взрыв. Погибло много народу. Ты, Петенька, об этом, наверно, слышал. Такого в Москве еще не было… Папу снова контузило осколком, и на этот раз память к нему вернулась. Теперь все понял? – Она взглянула на сына и облегченно вздохнула, чувствуя, что переплела правду с ложью довольно искусно. – Он только что из больницы, нашел нас и позвонил мне с просьбой о встрече. Мы ведь не откажем ему, сын?

По сияющим глазам мальчика она поняла, как он счастлив, что его отец восстал из мертвых.

Михаил вернулся в Москву лишь через две недели, в понедельник утром. Был конец октября; деревья на бульварах уже оголились; дождя не было, но дул холодный, пронизывающий ветер. Машину припарковать поближе к офису не удалось, и он шел, поеживаясь от холода, – не успел утеплиться: на юге ведь все еще стояла теплая погода.

Сложное, запутанное дело, которое вел, завершено успешно. Помогли его настойчивость, бесстрашие и, конечно, друзья из прокуратуры, с которыми в свое время его познакомил еще Прохоров. Весь груз, полностью, удалось обнаружить – искусно припрятанным в порту. Потребовалось немало усилий, времени и денег, но результат себя оправдал. Михаилу было ясно как день, что без покровительства кого-то из милицейских чинов здесь не обошлось, но друзья посоветовали ему не копать слишком глубоко:

– Ты своего добился, сорвал им аферу – и будь доволен! А расследование служебных преступлений – это не твоя забота.

– Не могу спорить, – согласился Михаил, – на то вы и прокуратура. Спасибо вам за помощь! Будете в Москве – я к вашим услугам, в любое время дня и ночи.

Друзья проводили его на аэродром; расставание получилось очень теплым.

И вот он снова здесь; совещание с сотрудниками закончено, бумаги переданы на исполнение… Можно звонить Светлане! На этот раз повезло – она сразу взяла трубку.

– Света, здравствуй! Как твое состояние? Я только прилетел. – Надюсь, на этот раз моя мечта исполнится?

– Конечно, Миша, давно пора, – просто ответила она. – Только нам сначала надо встретиться и поговорить не у нас дома. До того, как вы с Петенькой увидитесь.

– Все будет сделано, как ты хочешь! Выбирай, где лучше. У меня в офисе, дома, а может быть, в хорошем ресторане? Я на все согласен. Пришлю машину или отвезу куда скажешь.

– Нет, все это неудобно! Нам серьезно нужно поговорить. О том, что ты скажешь Пете, как объяснишь сыну многолетнее отсутствие. Ты уже думал об этом?

При этих словах Михаил немного растерялся: несмотря на свою рассудительность, – нет, не думал… Считал, что скажет сыну все как есть!

Светлана правильно истолковала его молчание.

– Ты что же, решил посвятить Петю в наши непростые отношения? Чтобы у него появилась куча вопросов, на которые мы не можем ответить? А подумал ли ты, что мы рискуем навсегда лишиться его уважения? Молчишь? Так-то!

– Вот что я предлагаю. Думаю, это удобно нам обоим, – добавила она, чувствуя, что он воспринял ее доводы. – Приезжай к нам в театр сегодня или завтра – днем, около двух. К этому времени у меня заканчиваются репетиции, и мы найдем где поговорить. Скажешь, что ко мне, и тебя проводят. Согласен? Тогда до встречи!

Михаил призадумался: так они должны согласовать какую-то версию, наверно красивую историю, которую Светлана сочинила для сына. Он испытывал досаду: неохота начинать со лжи. Но ведь она права: как ребенку объяснишь все, что произошло? А не говорить ничего тоже нельзя. И вообще, сын задаст ему много вопросов и придется на них отвечать…

Нет, не может он ждать до завтра! И, отменив ряд намеченных дел, Михаил поехал в театр.

Светлана уже собиралась отправиться домой, когда услышала:

– Светлана Ивановна, к вам пришли-и!

«О Боже! Где его принять? Не здесь же, в гримуборной…» Нет, надо придумать что-то другое… И она пошла к нему навстречу – с трепещущим сердцем, не зная, что ему сказать, что сделать… Вот он – она издали увидела его высоченную фигуру… Ноги у нее подкосились и ее охватило такое волнение, что она чуть не потеряла сознание. Ее дорогой, любимый… Наконец-то. Она задыхалась от переполняющих ее чувств. Тот, что был, – и не тот: родное, знакомое лицо прорезали суровые морщины, а в рассыпавшихся по-прежнему соломенных волосах сверкает ранняя седина… Но широкое лицо такое же открытое, располагающее, а теплые карие глаза смотрят на нее как прежде, хотя она видит – в них застыла душевная боль.

Он подошел к ней вплотную, взял ее руки в свои, и так они стояли некоторое время молча, напряженно всматриваясь друг в друга, не в силах вымолвить ни слова. Михаил первым овладел собой, и глаза у него посуровели. Тяжело дыша, он отпустил ее руки и отстранился с горькой улыбкой.

– Вот мы и встретились, Света. Рад видеть, что ты все такая же красивая.

Он вспомнил, с каким радостным чувством возвратился к ней с чужбины, вообще все, что пришлось из-за нее пережить, и на лицо его набежала туча.

– Что, здорово изменился? – Он неправильно истолковал ее замешательство.

– Нет, что ты! Наоборот… ты… очень хорошо выглядишь. – Она смутилась, не вполне сознавая, что говорит. – Ведь тебе такое пришлось перенести…

Вместо всех этих слов броситься бы ему на шею, прильнуть к нему, вновь почувствовать его тепло, но ведь это нелепо – такой порыв, после стольких-то лет… Разумеется, она сдержалась – видела его незажившую обиду, отчужденность.

– Пройдем в зал, Миша, сейчас никого нет. Сядем где-нибудь и спокойно поговорим. Друг с другом, вижу, нам сейчас ни к чему объясняться. Время тебя вылечит.

– Согласен, Света, на любой вариант, лишь бы мы договорились, что отныне будем вместе растить сына и он примет фамилию своих предков. Иначе и быть не может!

– А ты разве сомневаешься в моем согласии? Иначе и разговора бы этого не было. Прости, но… ведь официально у тебя нет никаких прав! Ладно, пойдем. – Она взяла его под руку и повела в свободную ложу бенуара.

Удобно уселись рядом на мягких сиденьях, и Светлана мягко, но решительно начала:

– Теперь слушай меня внимательно. С Петенькой мы о тебе уже знаем вот что: отец жив, и скоро мы увидимся. Пришлось дать объяснение твоему многолетнему отсутствию – такое, чтобы и он, и другие поверили. Сам понимаешь, как это для всех нас важно! – Она вздохнула: – Противно лгать сыну, но всю правду говорить ему нельзя, сам понимаешь. Пришлось сочинить свою версию.

– Какую же, интересно?

– Потеря памяти, амнезия. – Она опустила голову, смущенная – неловко смотреть ему в глаза: ведь дождалась бы, не вышла замуж – не понадобилась бы эта ложь. – Я ему сказала всю правду о тебе, но объяснила, что не вернулся к нам, так как после контузии не помнил, кто ты и откуда. Вернувшись, сразу уехал в Западносибирск, там и пробыл до последнего времени.

– Поня-ятно, – протянул Михаил. Объяснение, пожалуй, логичное, но ложь его угнетала. – А что же вернуло мне память сейчас?

– Новая контузия… там, на кладбище… Все ведь знают об этой диверсии… и Петя тоже.

– Ловко придумано. – Миша грустно улыбнулся. – Значит, так: первый раз шарахнуло – забыл откуда родом, второй – шарики стали на место. Тебе бы романы писать!

– А что, есть другие предложения? – рассердилась Светлана, и тон ее стал жестким: – Сам виноват, что все эти годы не знал сына! Я пыталась тебе сказать, а ты и слушать ничего не хотел. Мне пришлось придумать эту ложь, чтобы не травмировать психику ребенка. И еще: чтобы и окружающие нормально восприняли внезапное появление пропадавшего отца. Неужели непонятно?

– Ну будет! Начнем выяснять, кто в чем виноват, – зайдем слишком далеко, – мрачно возразил Михаил. – Ладно, я согласен, будем придерживаться этой версии. Не беспокойся, я все понял и запомнил дословно.

– Вот и отлично! – облегченно вздохнула Светлана и поднялась, давая понять, что – больше обсуждать ничего не намерена. – Теперь можешь приходить, когда тебе будет удобно. Звони нам, пожалуйста!

– А можно прийти завтра к шести?

– Хорошо, мы с Петей будем ждать.

В среду утром Степана Алексеевича разбудил телефонный звонок. Он взял трубку и лицо у него тревожно вытянулось:

– Светочка? Чего так рано? Маму нужно? С Петенькой что-нибудь? Ладно, сейчас я ее разбужу, только не плачь! – постарался он успокоить дочь, теряясь в догадках, что могло ее так расстроить.

Вере Петровне полночи нездоровилось и она приняла снотворное, но стоило ему прикоснуться, сразу открыла глаза. Увидев в его руках трубку радиотелефона догадалась, что звонит дочь, и испуганно спросила:

– Что там у Светы? Петенька заболел?

– Сейчас узнаешь. Мне не сказала, – обиженно проворчал Степан Алексеевич, передавая ей трубку.

Он терпеливо подождал конца их разговора и хмуро поинтересовался:

– Ну что там у Светы? Михаил не оправдал надежд?

– Да, не оправдал, – с горечью подтвердила Вера Петровна. – Светочка всю ночь не спала.

– Что, плохо встретились? Он был с ней груб?

– Нет, дорогой, встретились хорошо, если учесть, что произошло и сколько лет не виделись. Даже согласовали легенду, объясняющую Петеньке, как его отец воскрес из мертвых и почему так долго пропадал.

– Так из-за чего же она убивается?

– Представляешь, Степочка? Он… не явился! А они, – глаза Веры Петровны заволокли слезы, – так его ждали! Петенька, – всхлипнула, – даже стихи ему написал. Бедная моя доченька, – зарыдала она, уткнувшись в подушку.

Степан Алексеевич ласково обнял жену, попытался успокоить:

– Наверно, что-то ему помешало. Нет, я не оправдываю Мишу! – поспешно добавил, видя ее протестующий жест. – Не чувствует, видно, еще ответственности. Свете нужно взять его в оборот! У нее слишком мягкий характер. Вот, Надя бы на ее месте…

– Что Надя? – обиженно вскинула на него глаза Вера Петровна.

– Я хочу сказать: Светочке бы – Надину хватку. Смотри, как моя дочь этого «нового русского» заарканила! И издателя, с кем до него встречалась, тоже держала на коротком поводке.

Его слова больно задели Веру Петровну – она даже привстала на постели.

– Что значит, Степа: «твоя дочь»? А Светочка тебе кто? И если уж на то пошло – я не одобряю Надину «хватку». Ни к чему хорошему это не приведет. Зря ты ее поощряешь!

– Нисколько я ее не поощряю! – вспыхнув, возразил Степан Алексеевич. – И мне не по душе Надины бесшабашность и тщеславие. Не раз пытался вразумить дочь, – смягчает тон. – Я говорю «моя» лишь потому, Веруся, что не ты, к сожалению, ее родила. А Светочку я тоже люблю, и у меня сердце за нее болит!

Но Вера Петровна еще не отошла и обиженно ворчала:

– Но все же – не так, как за Надю. Хотя Света, – гордо посмотрела на мужа, – не побоюсь сказать – лучше воспитана. Ей чувство собственного достоинства не позволяет проявлять эту «хватку»!

– А у Наденьки, выходит, его нет? – снова закипел он. – Ты к ней несправедлива! Она, правда, слишком мечтает о благах, но ради них никому не позволит собой помыкать! И напрасно упрекаешь, будто к ней я сильней привязан. В том, что я меньше привык к Свете, – моей вины нет!

Наверно, не стоило ему об этом напоминать. Вера Петровна заплакала.

– Ну вот и договорились, Степа. Снова начнем разбираться, кто прав и кто виноват? – горестно произнесла сквозь слезы. – Неужели это будет преследовать нас всю жизнь?

– И правда, чего это мы снова… Прости, Веруся! – опомнился он. – Никогда больше не вспомню о старом, клянусь! – пододвинувшись, нежно обнял жену. – Я ведь обожаю тебя, Светочку и Петрушу! Ничуть не меньше Нади. – Горячо поцеловал ее в губы и, почувствовав, что она ему отвечает, радостно улыбнулся: – Ну вот так уже лучше. Ты одна – мое счастье!

Света напрасно обижалась на Михаила за то, что не пришел к ним сразу – на следующий день после их встречи. Он и сам очень хотел этого, но не позволили неотложные дела – срывался крупный заказ в области и ему, новому директору агентства, потребовалось с утра срочно отправиться на место. Работать пришлось до полуночи и дозвониться в Москву не сумел – мобильная связь не действовала.

«Ничего, – мысленно утешал себя Михаил, – увижусь с сыном завтра. Но ночью плохо спал – и из-за этого, и еще потому, что считал свое поведение во время свидания неудачным. Зря дал волю накопившейся обиде и горечи. Подлинные его чувства совсем другие. Не так говорил, не так вел себя с ней, как требовало собственное сердце.

Видно, и она недовольна тем, как прошла их встреча: не разрешила ее проводить, сослалась на какие-то дела, – а ведь он предлагал. В его воображении ярко возник момент, когда после стольких лет разлуки он вновь увидел ее: как она шла ему навстречу своей плавной, величественной походкой, чуть подняв золотистую голову. Как же она соблазнительно хороша! Уже не та юная, нежная девушка, которую он оставил, отбывая в неизвестность, а зрелая женщина, в полном расцвете красоты и женской силы. Она стала полнее, не потеряв стройности, и, пожалуй, это делает ее еще привлекательнее.

При виде ее он испытал страстный порыв, нестерпимое желание броситься к ней, сжать в объятиях… Какая глупость, что он не послушался своего сердца. Ну зачем говорил с ней так – сухо, осуждающе? Ведь она совсем не так истолкует, что у него на душе. Вот осел, ведь хотел по-человечески помириться, это необходимо, если он собирается участвовать в воспитании сына. И зачем обманывать себя:, знает же, чувствует, что она ему по-прежнему и дорога и желанна…

Но его гордость, мужское самолюбие все еще мешают примириться с фактом ее измены, с тем, что она принадлежала другому… Конечно, объективные обстоятельства, и все же… Да нет, не виновата она перед ним, ни в чем не виновата! Считала, что погиб; оказалась в тяжелых условиях, думала о сыне; вышла за Марка не любя: трудно существовать красивой женщине одной в мире, и не только в театральном.

Все так, ну а как же верность, чистота, благородство? Можно ли оправдывать слабость духа и предательство материальными обстоятельствами? Сам он воспитан по-другому; прагматизм – вот что губит духовность. Признать неизбежность житейской грязи – все равно что отказаться от вечных идеалов, от твердой убежденности в красоте человеческой души…

И это все при том, что он чувствует всем сердцем – надо вернуть ее любовь, она единственная женщина для него, была и останется… Но как простить разочарование?.. Заснуть ему удалось не скоро – только под утро.

Однако новый день Михаил начал в лучшем, чем обычно, настроении. Принял холодный душ, взбодрился: его крепкий, закаленный организм привык ко всяким перегрузкам. Сумев, наконец, дозвониться, объяснил Светлане причину задержки:

– Ради Бога не обижайся, – мягко попросил ее. – Если бы ты знала, как я мечтаю увидеть сына, – простила бы!

– Ладно, приезжай, я сегодня не занята, – коротко ответила Светлана. – Помнишь о нашем уговоре, да?

Он давно готовился к этой встрече, и подарок заранее приготовил – красивый кинжал в ножнах, старинной восточной работы, – но все же не представлял, что так трудно справляться с волнением и казаться внешне спокойным. Когда он, пригнувшись, чтобы не стукнуться о косяк двери, вошел в холл, Светлана приняла у него пальто, как у гостя, предупредила:

– Петя в гостиной, ждет тебя с нетерпением – весь извелся. – И показала ему, куда идти.

Он заметил, что она тоже делает над собой усилия (и ей непросто!) и пошел по просторному холлу к гостиной. Но мальчик не усидел на месте, – он уже приоткрыл дверь и выглянул. Оба застыли, с жадным интересом рассматривая друг друга. У Михаила сердце готово было выпрыгнуть из груди. Крепкий, рослый мальчуган – точная копия его самого лет в двенадцать-тринадцать: то же румяное, круглое лицо, карие глаза с длинными ресницами, даже фамильная ямочка на подбородке…

Пете, видно, понравился высокий, сильный, мужчина, так удивительно похожий лицом на него самого, – конечно, это его отец, таким он его и представлял. Светлана стояла чуть в отдалении, молча наблюдая. Неожиданно для всех первым нарушил напряженное молчание Петя:

– Папа, папа! Как жаль, что ты так долго пропадал! Ты мне был очень нужен! – Прозвенел его голос, и мальчик сделал шаг навстречу отцу.

Михаил сорвался с места, бросился к нему, высоко поднял на руки и крепко расцеловал, счастливо смеясь и глядя на Светлану.

Глава 32 ПЕЧАЛЬНЫЙ КОНЕЦ

– До чего же я соскучилась по тебе, папочка! – Надежда с довольным видом оглядывала долговязую, все еще молодцеватую фигуру Степана Алексеевича. – Выглядишь на «отлично» – вполне еще можешь нравиться девушкам, ей-ей!

Профессор Розанов и впрямь сохранил свою благородную, располагающую внешность. Время прибавило морщин, шевелюра из золотисто-русой стала сероватой от седин, но осталась горделивая посадка головы, спортивная подтянутость и стройность.

Надя приехала попрощаться с отцом перед отъездом в Италию и заодно посмотреть новую квартиру, которую он получил взамен «хрущобы», – оказался одним из первых счастливчиков.

Подходя к многоэтажному дому в новом микрорайоне Марьино, печально известном близостью к «оросительным полям» – очистным сооружениям, Надежда издали почувствовала неприятный запах.

– Как ты мог согласиться на такое? – негодовала Надя. – Дышать этой гадостью! Неужели и Вера Петровна одобрила? Уж очень она покладистая. Я бы – ни за что!

– А что делать, доченька? – устало улыбнулся Розанов. – Выбирать не из чего, всех сюда загнали. Но дом хороший: планировка отличная – не хуже, чем у тебя. А воздухом на даче надышимся. Здесь зимовать только будем – в основном при закрытых окнах.

– Ну что за сволочи! Для себя дворцы строят, в лучших районах города, а простых смертных – вот куда! Уж слишком терпеливый мы народ!

– Будет тебе ворчать, многие далее довольны. Дом-то наш уж совсем разваливался, да и без лифта плохо. До дачи добираться стало ближе. Вере дом и квартира нравятся, а она, ты знаешь, привыкла к самым лучшим условиям.

– Эх, мужчины! Никогда вы не поймете женщин! – Надя насмешливо вскинула глаза на отца. – Я и то лучше знаю Веру Петровну. Ей просто жаль тебя огорчать. Кстати, где она?

– К Свете поехала, помочь по хозяйству. Все время мотается туда-сюда. Ты позвони ей до отъезда, простись. Так куда вы с Бутусовым собрались, где побываете?

Надежда охотно оставила малоприятную тему и с удовольствием поведала отцу о маршруте предстоящего путешествия:

– Сначала прилетим в Рим, поживем в шикарном пятизвездочном отеле в центре города. У Бориса там какие-то дела с поставщиками отделочных материалов и сантехники. Днем самостоятельно познакомлюсь с «вечным городом». Ну а вечером… побываем в ресторанах… и все такое. – Она перевела дыхание. – Что дальше? Дай вспомнить… Совершим автопробег от Рима до Венеции, с остановками в самых достопримечательных местах, и уж оттуда – домой, в Москву. Каково? Небось не отказался бы покататься на гондоле? А твоя дочь сможет! – Она гордо выпрямилась и, довольная собой, взглянула на отца, как бы призывая разделить ее радость.

Степан Алексеевич, с одной стороны, был счастлив, что Надя живет полнокровной жизнью и ей доступно то, что многим не по карману. Но с другой… какому отцу приятно двусмысленное положение любимой дочери, а кто она, в сущности? Содержанка при богатом покровителе… Разумеется, вслух он сказал другое:

– А не будет у вас осложнений из-за того, что вы не женаты? Ведь в солидных деловых кругах приличия всегда на первом месте.

– Борис намерен представлять меня повсюду как жену, – с важным видом объявила Надежда. – Но ты не подумай, это не просто на сезон. По сути, все уже решено. Он оформляет развод; все идет к тому, что мы оформим наши отношения вскоре после приезда. Италия – это для меня очередной экзамен. Надеюсь, ты не сомневаешься, что я его выдержу?

В глазах у нее появилось мечтательное выражение.

– Не хотела тебе говорить до времени, но, уж если разговор зашел… Борис уже строит для нас шикарный особняк в пригородной зоне. Красота… такое я могла представить только во сне. Собирается вручить мне ключ как свадебный подарок.

– Ну а вообще… как у вас с ним? Ты любишь его? – внимательно, по-отцовски взглянул ей в глаза Степан Алексеевич.

Вновь его охватило какое-то непонятное, смутное беспокойство, инстинктивное предчувствие, что вся эта сказка… таит в себе какую-то угрозу, что ли, для его дочери.

– Нормально, папа. Мужик надежный, сильный. Не то что размазня Хлебников! А мне ничего больше не нужно от жизни. Это – потолок, моя пристань!

– Ну что же, коли так… Дай Бог вам любви и счастья! – Розанов встал, ласково обнял дочь и поцеловал в ее тщеславную и беспечную голову.

– Нет, дорогой, не хочу я присутствовать на вашем скучном ланче! – заявила Надежда Бутусову, когда они вернулись в свой шикарный номер после утренней прогулки по Риму. – Если, конечно, это тебе не нужно для дела.

– Пожалуй, можешь быть свободна до вечера, – подумав, согласился Борис Осипович. – Пройдись по магазинам, ну там… осмотри развалины. Я, например, не нахожу ничего интересного в этих древних камнях. Тебе нужно вернуться в отель и быть в полном параде часов в семь. Вечером мы идем на прием. Не опаздывай, для меня это важно. Я пообедаю с деловыми партнерами, а ты закажи еду в номер или поешь где-нибудь в городе. – И уехал по делам.

Надежда не торопясь привела себя в порядок, проверила, взяла ли все необходимое, и отправилась побродить по «вечному городу». Сегодня они третий день в Риме; несмотря на позднюю осень, погода стоит сухая, теплая. Хорошо быть свободной, идти пешком по центру… Быть отлично одетой, молодой, красивой; знать, что у тебя в небрежно переброшенной через плечо сумке – кредитная карточка и крупная сумма наличных… Она ощущала себя хозяйкой жизни – ей все доступно!

Выйдя на площадь Венеции, Надежда легкой походкой пошла по направлению к Колизею, останавливаясь у ограждения, рассеянно осматривая раскопки Древнего Рима. То, что осталось от императорских Форумов, производило сильное впечатление, как и хорошо сохранившаяся колонна Траяна и весь комплекс Траянского рынка.

Шикарные магазины ее не привлекали. Все необходимое она купила в первый же день – ее больше интересуют новые впечатления. Прогуливаясь, достигла Колизея, вошла внутрь и долго рассматривала удивительное сооружение. Полюбовалась на триумфальную арку Константина, повернула обратно, взобралась на Капитолийский холм и осмотрела музеи. Как изумительно! Не верится, что все это она видит наяву… Вот и это – ее успех в жизни. Сколько же нужно времени, чтобы обозреть все богатства Рима?..

Утомилась, взяла такси и поехала осматривать другие достопримечательности – по карманному путеводителю и разговорнику. Сделала остановки на площади Испании, у знаменитого фонтана Треви и других исторических местах. Осмотреть бы еще Ватикан… но времени нет, сегодня не удастся, да и комкать впечатления не стоит. И она поехала в отель. Вернувшись, приказала приготовить горячую ванну; потом вызвала массажистку и только после этого, чувствуя себя обновленной, отдохнувшей, заказала обед в номер. После еды отдохнуть не легла – нельзя же полнеть, – а занялась макияжем.

К назначенному времени Надежда, вполне готовая, ослепляла свежестью и красотой. Такой и застал ее Бутусов, когда заехал за ней перед вечерним раутом.

– Ты сегодня просто неотразима, Надюша! – Он подал ей пелерину темного меха. – Берегись темпераментных макаронников – не оставят тебя в покое.

Сели в нанятую Бутусовым машину и поехали – в сопровождении еще одной, указывающей им дорогу, – на загородную виллу, где проходил прием по случаю заключенной им крупной сделки.

– Я доволен тобой! Ты была украшением наших деловых встреч и очень помогла мне добиться существенных уступок от партнеров, – признался Борис Осипович, вольготно развалясь на заднем сиденье «кадиллака» и полуобняв гибкую талию Надежды.

Завершив все дела в Риме, они ехали по превосходному автобану, пересекая Апеннинский полуостров и направляясь в Венецию. Обменивались впечатлениями, любовались лесистыми склонами невысоких гор, где на вершинах раскинулись живописные городки и поселки.

– Что меня поразило в Риме – это богатство и обилие шедевров искусства – все папы для Италии накопили, – поделился своим главным впечатлением Бутусов. – Эти иерархи католической церкви, когда богатели, заботились, как ни странно, не только о себе. Обратила ты внимание, как они украшали город, особенно те места, где жили их семьи? Сколько потратили на это… Взять хотя бы площадь Навона: была грязная базарная толкучка, а теперь на ее фонтаны весь мир любуется! Или возьми Ватикан, – продолжал он удивляться. – Собор Святого Петра, например, ну колоссальные размеры – это да; но такое количество шедевров живописи и скульптуры вряд ли еще где встретишь, даже в Лувре!

Поднимались все выше в горы, преодолевая по пути множество тоннелей, но дорога легкая, остановок делали немного. Дольше всего простояли в курортном городке Ассизи, где и решили заночевать, так он им понравился: расположен на горе, поднимается уступами и увенчан знаменитым монастырем, где когда-то монахи-францисканцы основали свой орден. Изумительно красивые узкие улочки пестрели сувенирными лавками, маленькими, уютными, романтическими ресторанчиками… Земной рай для туристов, приехавших наслаждаться Италией.

Вскоре уже ехали вдоль Адриатического побережья, сплошными курортными городками. Купальный сезон еще не кончился, и по просьбе Надежды сделали привал в маленьком, уютном отеле на курорте Римини, неподалеку от Венеции. Пляж оказался отличным, но море разочаровало: мелкое, как на Рижском взморье, и нужно заходить слишком далеко, чтобы окунуться и поплавать; да еще мелкие кусачие крабы досаждают…

Венеция превзошла все ожидания Надежды. Прибыли в пасмурное утро, и поначалу она выглядела немного обветшалой, запущенной. Но к полудню погода разгулялась, выглянуло солнце и дворцы на каналах засияли всей красотой архитектуры и богатством отделки. Наняв гондолу на набережной у Дворца дожей, прокатились по каналам, дивясь этому невиданному количеству изумительно красивых, каждый в своем роде, дворцов.

На площади Святого Марка пообедали в дорогом ресторане; Надежда кормила с руки голубей – сколько их здесь… В завершение осмотрели величественный собор, полюбовались диковинным золотым иконостасом, украшенным множеством драгоценных камней.

Когда возвращались из Венеции домой, перегруженные впечатлениями, довольные путешествием и друг другом, – в полете почти не разговаривали; читать не хотелось, – после такого испытываешь необходимость уложить в голове увиденное и услышанное.

– Знаешь, у меня что-то правый бок побаливает и ноет под ложечкой, – признался Бутусов, когда они сидели за завтраком. – Неужели печень? Наверно, пью многовато.

После возвращения из Италии он уже постоянно ночевал у нее, держа при себе лишь одного телохранителя – тот спал в гостиной на диване; остальные дежурили в машинах, наблюдая за подъездом.

– Ты, Боренька, обязательно покажись врачу, – искренне озаботилась Надя. – Вызови в офис – ведь замотаешься и отложишь, а дело, может быть, серьезное… Вдруг у тебя цирроз?

– Типун тебе на язык! – добродушно проворчал Бутусов, завязывая галстук. – Хотя… чем черт не шутит? Подожду дня два… не пройдет, – что ж, обращусь к эскулапам. Им только попадись в руки! Да, чуть не забыл, – обернулся он уже от дверей, – на завтрашнее утро ничего не затевай: повезу тебя смотреть новый дом. Недели через две должны сдать. Осталось завершить отделочные работы и забетонировать погреб. А ты взглянешь, не забыли ли чего-нибудь строители. Как будущая хозяйка. – Улыбнулся ей с видом довольным и важным и вышел в сопровождении телохранителя.

Весь день, занимаясь различными делами, Надежда пыталась нарисовать в воображении свой дворец – скоро станет счастливой обладательницей…

За обедом она перелистала все каталоги и рекламные буклеты Бутусова, стараясь отгадать: какой же из этих прекрасных особняков он выбрал в качестве их резиденции? Но глаза у нее разбегались и она ни к чему определенному не пришла: многие хороши, ей бы вполне подошли… Еще до поездки в Италию, как только он признался, что предназначает один из строящихся особняков для себя, она много раз пыталась выведать подробности, но безуспешно.

– Это сюрприз. Я тебе все открою в тот день, когда получу развод. Вручу ключи, как верной жене и подруге, – твердо заявил он. – И не проси! Сам все тебе покажу.

Надежда вспомнила эти слова, и сердце ее радостно забилось.

– Наконец-то! – прошептала она. – Значит, сегодня, наверно, должен получить развод… Иначе не показывал бы дом…

Она не следила за ходом его бракоразводных дел. Интуиция подсказала: не следует проявлять слишком большой заинтересованности в законном оформлении их отношений. Наде давно стало ясно, что Бутусову необходима жена – эффектная, привлекательная; такая, как она. Впрочем, дело шло, по его словам, довольно успешно: за хорошие деньги все оформлялось фактически без его участия. «Сегодня сам скажет – нет сомнения!» – с радостным ожиданием подумала Надежда, и не ошиблась.

Борис Осипович обладал железной выдержкой. Когда он вечером, как всегда, в сопровождении телохранителя, явился домой, лицо его сохраняло бесстрастное выражение. За ужином, рассказывая о разных делах, он и словом не обмолвился ни о чем.

Надежда, сгорая от желания поскорее узнать о разводе, еле сдерживала себя и видела по насмешливым огонькам в его глазах, что он это понимает и играет с ней – как кошка с мышкой.

«Ну нетушки! – рассерженно думала она. – Не задам я тебе этого вопроса, не позволю над собой издеваться!» И сумела выдержать характер. Только когда они легли в постель, обнимая ее, он прошептал:

– Ну, моя милая, наконец-то я свободен и начну новую, достойную семейную жизнь. Поможешь мне в этом? – И стал жадно целовать ее изуродованными губами.

Надежда, чувствуя, как его крупное тело содрогается от страстного желания, в восторге, что так удачно исполняются все самые смелые ее мечты, благодарно ему отвечала, старалась доставить будущему мужу как можно больше радости и наслаждения.

Бутусов никак не мог утолить свой страстный голод и только часа через два, истощив и свои, и ее силы, сразу и крепко заснул. А Надежда, хоть и испытывала крайнюю усталость, никак не могла последовать его примеру.

Воображение рисовало ей совместную жизнь с ним в роскошном дворце – сплошной праздник, шумные, многолюдные приемы и в центре – она, Надежда, – она блистает и принимает поклонение… Только под утро забылась она беспокойным сном, и ей продолжали являться видения красивой, беспечной жизни.

– Ничего пока не выйдет, дорогая моя Надя, – с сожалением произнес Бутусов, переговорив с кем-то по радиотелефону. – Придется срочно распутать одно непростое дело.

Они уже закончили завтрак и собирались ехать смотреть дом. Видя, как у Надежды от огорчения вытянулось лицо, он стал ее успокаивать:

– Не спеши расстраиваться – за полдня постараюсь все уладить. – И распорядился, вставая из-за стола: – Жди меня с обедом часам к трем в полной готовности и сразу двинем за город.

Еще полчаса он вел какие-то непонятные ей переговоры и отбыл заниматься делами, а Надежда осталась дома, с ощущением душевного дискомфорта. То ли из-за разочарования, так как уже настроилась ехать, то ли томимая каким-то неясным дурным предчувствием, – во всяком случае, настроение у нее испортилось.

Однако Бутусов приехал повеселевший и, сев за стол, объявил:

– Все прошло удачно, так что, дорогая, готовься испытать приятные эмоции. Думаю, наша хижина придется тебе по душе.

После обеда он отдал по радиотелефону распоряжения помощникам и положил аппарат в чехол.

– Все, больше на сегодня никаких дел – займемся своим скромным гнездышком. – И хрипло расхохотался, сотрясаясь всем телом.

Надежда, еще больше заинтригованная, нетерпеливо его ожидала, готовая тронуться в путь. Уже в машине Борис Осипович рассказал ей кое-что о месте, где им предстояло поселиться:

– Наш дом находится всего в двенадцати километрах от кольцевой автодороги, – считай, в самом городе: минут двадцать езды на машине, дорога прекрасная. Правительственная трасса!

Приосанился и взглянул на Надежду, как бы проверяя, насколько она осознает превосходство расположения дома.

– Хоть Москва близко, место чудесное, малолюдное, кругом лес; всего два десятка таких же особняков за высокими заборами; полный покой и свежий воздух. Из посторонних объектов только контора лесничества, – пришлось помочь им построить особняки здесь же. Понятна ситуация?

Надежда внимательно слушала, благодарно прижимаясь, а он ласково обнимал ее за плечи огромной ручищей.

– Само собой, все необходимые инженерные коммуникации; телефоны уже установлены. Так что жить будем со всеми возможными удобствами.

Тем временем машина, двигаясь по Можайскому шоссе, выехала из города и свернула в сторону в районе Одинцова. Миновав смешанный перелесок, пересекла небольшое поле; у края его и приютился коттеджный поселок. Асфальтовая дорога была еще недостроена, и колеса застучали по недавно уложенным бетонным плитам. Проехав два участка, обнесенных глухой оградой саженной высоты, машины Бутусова и охраны остановились. Один из телохранителей выскочил из машины, что-то сказал в домофон, и ворота автоматически раздвинулись. Обе машины въехали во внутренний дворик, уже заасфальтированный и обсаженный декоративным кустарником и молодыми деревцами.

Надежда, когда жила во Франции и путешествовала по Европе, видела много богатых вилл и особняков. И все же, выйдя из машины, застыла в немом восторге.

– Вот это красотища, Боренька! – непроизвольно вскрикнула она. – Я все каталоги просмотрела, но такого не встретила!

– Еще бы! Ты и не могла, – подтвердил он, самодовольно ухмыляясь. – Наш дом должен быть неповторим!

То, что открылось взору Надежды, очаровывало с первого взгляда. Перед домом разбит широкий английский газон с цветниками, на краю его – бассейн, облицованный мраморными плитами. Трехэтажный особняк выполнен из светлого кирпича и ультрасовременных отделочных материалов. Посреди фасада во всю высоту сверкает темным и светлым стеклом эркер, завершающийся зимним садом под коническим куполом. Остекление террас и галерей переливается яркими красками витражей; высокую двускатную крышу из красной черепицы украшают солидные трубы каминов, увенчанные флюгерками. В общем, этакий небольшой замок в современном стиле.

– То ли еще будет! Набирай в легкие побольше кислорода. – Бутусов был очень доволен тем, какое впечатление произвел на Надежду внешний вид дома. – Посмотрим, что ты скажешь, когда увидишь его внутри.

Он взял ее за руку, и она переступила порог этого прекрасного дворца, который превзошел все ее мечты. И внутри он оказался чудом – Бутусов нисколько не преувеличивал. Светлые спальни второго этажа обшиты тесом; библиотека и столовая сверкают лаком дубовых панелей; гостиная, украшенная большим камином и коваными деталями, выполнена под старину. Огромная кухня, ванные комнаты и санузлы оснащены самым дорогим и современным оборудованием.

При осмотре внутренних помещений их сопровождал старший прораб: давал пояснения, записывал замечания и указания хозяина.

– Надюша, а ты что, Онемела? – удивился Борис Осипович, обратив внимание, что она не проронила ни слова. – Неужели ты, как хозяйка, ничего не нашла, что еще нужно сделать?

– Да у меня просто ничего не возникло, – только и промолвила обомлевшая от всего этого неимоверного великолепия Надежда. – По-моему, лучше и удобнее просто не бывает!

– Ну ты и скромняга! – пробурчал Бутусов, но чувствовалось, что он доволен ее восторженной реакцией. – Ничего, аппетит приходит во время еды. Скоро начнешь жаловаться на недоделки.

Осмотр завершили знакомством с участком и подсобными строениями. Когда подошли к каменному домику, вплотную примыкавшему к въездным воротам, прораб пояснил:

– Это помещение дежурных сторожей. В первой половине – пульт связи и управления воротами, а в другой – комната отдыха, сейчас ее временно занимает бригада отделочников; они пробудут еще две недели и устранят все недоделки. А вот и бригадир, кивнул он на высокого, сутуловатого человека в рабочем комбинезоне, который показался в дверях комнаты, и позвал:

– Уколов! Подойди к нам! Сейчас я вас с ним познакомлю.

Когда Надежда услышала фамилию, ее будто током ударило; бросила взгляд на такую знакомую долговязую фигуру – и все ее тело мгновенно покрылось липким потом. Никаких сомнений: это он, ее Костик – все такой же мужественный и красивый, только еще похудел, ну и постарел, конечно.

Он тоже узнал ее с первого взгляда, но не подал и виду; старался на нее не смотреть.

– Это хозяева, Константин Иванович, – уважительно обратился к нему прораб, – Борис Осипович и Надежда Степановна. Все их указания и пожелания должны быть выполнены неукоснительно. Если тебе что-нибудь понадобится, свяжешься со мной.

– Понятно, – спокойно ответил бригадир, бросил быстрый взгляд на Надежду и тут же отвел глаза. – Я могу идти? – И, поскольку ни ответа, ни замечаний не последовало, прошел в дом, где работала бригада.

– Ценный специалист! – похвалил его прораб, глядя вслед удаляющейся высокой фигуре. – Вся бригада – мастера высокого класса. Ни одной жалобы от хозяев на качество.

Надежда, ошеломленная, уставилась куда-то в пространство, еще не вполне сознавая, что с ней творится, чувствуя только, что эта оглушающая встреча – с ее первой и единственной любовью – погасила всю радость, перечеркнула все счастливые мечты… Хорошо, что Бутусов, занятый разговором со сторожами, не обратил внимания на ее застывшее лицо и потухший взгляд. А внутри у нее все тосковало и плакало…

Он заметил, однако, резкую перемену в ее настроении, но отнес это за счет эмоционального переутомления, вызванного избытком впечатлений.

«Эк ее разобрало, – думал он, немного жалея Надежду. – Любой трудно выдержать, когда привалит такое богатство. Но пообвыкнется. Она достойна жить в роскоши. Дай-то Бог, чтобы это ее не испортило!»

Он тоже почувствовал усталость, и к тому же все больше донимала дергающая боль внизу живота, справа.

– Что за черт! – опасливо пробормотал он. – Придется и правда пригласить врача…

Но события развивались более стремительно, чем он ожидал. Уже по дороге домой он все время держался за бок, постанывая от острой боли. Пришлось срочно по радиотелефону договориться с известным профессором – терапевтом и заехать к нему на квартиру.

– Острый приступ аппендицита, – без колебаний поставил диагноз врач.

Вместо дома Борис Осипович попал прямо в больницу. У профессора оказались широкие связи, и Бутусова немедленно, за большие деньги конечно, поместили в прекрасный клинический центр неподалеку от Митина, в отдельную палату, и срочно стали готовить к операции.

Борис Осипович прекрасно владел собой и не разрешил Надежде оставаться в клинике во время операции.

– Ты очень устала. Отправляйся-ка домой, отдыхать! – велел он, превозмогая боль. – Аппендицит – пустяковая операция, а мне нужна здоровая жена. А если что не так – тебя ко мне немедленно доставят, я распорядился, – добавил он ей вслед. – А вот ребята подле меня подежурят, за то они немалые бабки получают!

С глазами, полными слез, Надежда нагнулась к нему, поцеловала, пожелала удачи и сама не своя пошла к ожидавшей ее машине. Слезы текли у нее, к вящему ее стыду, не от переживаний за будущего мужа. Все ее помыслы устремлены теперь к другому, к минувшему, незабываемому, молодому своему счастью… А у Бутусова здоровье железное, операцию он перенесет без всякого для себя ущерба – через неделю будет как огурчик, не о чем беспокоиться.

И что за злую шутку сыграла с ней судьба: не успев реально достигнуть высот, о которых столько мечтала, вмиг утратить ощущение покоя, радости и счастья, снова увидев этого неудачника – своего Костика.

– Дурь ведь на меня нашла! – горестно шептали ее губы. – Не брошу же я такое ради его сладких объятий… Что он, единственный на свете?! Чем плох Борис?

«А тем плох, – отвечало ей сердце, – что не люб он тебе! Твоей душе и телу всегда был нужен только Костик, и никто больше во всем мире. Только с ним ты испытывала подлинное счастье – и физическое, и духовное. Только это сочетание дает радость жизни. Остальное… остальное временно, быстро проходит! Мало ли что у меня было…»

Здравый смысл призывал ее выкинуть эту встречу из головы и сердца, – ведь столько лет прошло, так много событий, с тех пор как они расстались… Но какая-то неодолимая, роковая сила влекла ее повторить встречу, увидеть его еще раз, и никакие доводы разума не помогали.

Более суток после операции Надежда провела в расстроенных чувствах. Звонила и ездила в больницу к Бутусову, проявляла максимум внимания и заботы – ее практичный ум подсказывал: будь с ним такой, как всегда, а по возможности – еще более нежной и ласковой…

И все же, глядя на его обезображенное лицо и вставные зубы, она впервые содрогнулась, сопоставляя ощущения близости с ним и воспоминания о том блаженстве, какое испытала когда-то с тем, другим, – своим первым…

У нее, конечно, и мысли не возникло отказаться от богатства и роскоши, от поставленной цели – выйти замуж за Бутусова. Но предстоящий брак уже не казался ей вершиной удачи – так настроилось состояние души, само ее естество. Борис Осипович, как и предполагалось, легко перенес операцию и уже на второй день начал ходить по палате.

– Вот видишь, все и обошлось, – говорил он Надежде, самодовольно поглаживая заживающую рану на животе. – Чувствую себя превосходно. Не отказался бы пообщаться с тобой, – добавил он, оглядывая ее улыбающимися глазами, – да боюсь, швы разойдутся.

Стараясь выполнять все его прихоти и малейшие пожелания, проделывая по нескольку раз в день неблизкий путь в Митино, часами сидя у его постели, Надежда ни на минуту не переставала думать о встрече… Разумеется, не для того, чтобы возобновлять с ним прежние отношения, – это безумие. Но узнать бы, как он живет, женат ли, есть ли дети… Счастлив ли без нее…

– А разве я не счастлива без него? Неужели все, что у меня есть, – это не подлинное счастье для женщины? – спрашивала она себя.

И впервые за минувший год знакомства с Бутусовым нахлынувшая душевная тоска не позволила дать утвердительный ответ.

Утром третьего дня, когда Надежда приехала в клинику, она застала Бутусова в бодром, работоспособном состоянии. Устроившись в удобном кресле у окна, он давал указания по радиотелефону.

– Садись, сейчас освобожусь, – указал он рукой на кресло рядом с собой. – Тут неотложное дело. Думаю, не высижу здесь больше двух-трех дней. Хотя врачи требуют – до конца недели. – Он положил трубку и ласково привлек ее к себе. – Дела, дела… Ни на кого нельзя положиться, все приходится решать самому. – Он поглаживал ее по плечу. – Ну как твое настроение? Уж очень встревоженная ты последнее время, – усмехнулся он своей кривой улыбкой. – Стоило ли так волноваться? Тебе надо немного отвлечься.

Это предложение навело Надежду на мысль, решение пришло мгновенно.

– Ты прав, Боренька, я совершенно измоталась. Глупо, конечно, но факт, – откликнулась она устало. – Займусь-ка я эти дни хозяйственными делами. Не возражаешь, если возьму машину и съезжу еще раз посмотреть, как идут работы, пока не ушли отделочники? Прошлый раз меня так все это потрясло, что я плохо соображала, – добавила она деловым тоном. – Но теперь, пожалуй… ну, надо проверить, не упущено ли что-нибудь, чтобы потом – меньше хлопот.

– Вот это дело! Теперь я тебя узнаю, – одобрил Бутусов. – Поезжай и внимательно все проверь. А еще лучше – составь список всего, что сочтешь нужным сделать.

Проводив сына в школу, Светлана вернулась домой и открывая многочисленные дверные замки обеспокоилась – в квартире настойчиво звонил телефон. Она поспешила взять трубку и услышала взволнованный голос сестры..

– Еле дозвонилась! – посетовала Надя. – Ты чего так долго не подходила?

– Я только вошла. А ты чего нервничаешь: стряслось что-то? – озабоченно спросила Света. – Никак плачешь?

– Сама не знаю, что со мной творится! – всхлипывая, пожаловалась сестра. Представляешь, Света? Боря лежит в больнице после операции, а я думаю не о нем!

– Как же так? Что между вами произошло?

– Да ничего. Он ведет себя безупречно. Это мне стыдно смотреть ему в глаза, – убитым голосом призналась Надя, дав волю слезам.

Чутким сердцем Света сразу поняла, что с ней случилось очень уж скверное, раз ее сестра – сильная натура – пришла в такое отчаяние. Теряясь в догадках, потребовала:

– Может, все же объяснишь, что натворила? Почему тебе стыдно ?

– Пока ничего, но…. – Надю душили слезы.

– Да возьми же себя в руки! – начиная сердиться, прикрикнула на нее Света. – Ничего не понимаю! О ком ты еще можешь думать? Неужели об Алике?

Надя бурно перевела дыхание и срывающимся голосом сообщила сногсшибательную новость:

– Я снова встретила Костю и во мне, Светочка, все перевернулось! Я сразу поняла – только он мил моему сердцу и Борю я так любить не смогу никогда!

– Что за блажь? – попыталась урезонить сестру Света. – После того как вы расстались с Костей, прошла целая жизнь! Ты ведь и думать о нем забыла.

– Выходит, не забыла. Ты вот любишь Мишу после стольких лет разлуки, а почему я-не могу?

– Потому, что я одного его любила, а за Марика вышла в силу известных тебе обстоятельств.

Но у Нади ее доводы только вызвали раздражение.

– Ну да! Может, я Костика любила еще сильнее, чем ты Мишу? Увидев его снова, была сама не своя! Ни с одним мужчиной мне не было потом так хорошо! И изменила ему я тоже в силу обстоятельств.

Понимая, что спорить с сестрой бесполезно, Света попыталась воззвать к ее здравому смыслу.

– Ладно, тебе лучше знать это, Наденька. Вижу, в каком ты состоянии. Но все же не отрицай: ведь ты пела Боре такие дифирамбы!

– Я им и сейчас восхищаюсь, – всхлипнув, призналась Надя и голос ее окреп. – И обязательно за него выйду! Но мне, сестричка, очень тяжело. Снова встретив Костика, я поняла, что не смогу так полюбить мужа. А это никуда не годится!

Понимая, что творится в ее душе, Света грустно посетовала:

– Как мне жаль тебя, Наденька! Слишком поздно ты поняла, что настоящая любовь – это самое большое счастье в жизни! Куда больше, чем удачная карьера и богатство!

– Да, Светочка, теперь вижу, как ты была права, – уже успокоившись, согласилась с ней Надя. – Но поезд уже ушел. От Бутусова я не откажусь! А с Костей обязательно встречусь – до смерти хочется узнать, как сложилась его жизнь.

Ее решение Свете показалось неразумным, и она решительно возразила:

– Не делай этого, Наденька! Я знаю твою бесшабашную натуру – добром это не кончится! Не обманывай человека, с которым решила связать свою жизнь! Нехорошо!

– Не беспокойся, сестричка! – пренебрегла ее советом Надя. – Боря не узнает: он еще несколько дней пробудет в больнице. И я не собираюсь ему изменять. Ну спасибо тебе!

Отвела с тобой душу и успокоилась, – сказала она уже своим обычным тоном: – А твои дела с Мишей продвигаются? Светлана грустно вздохнула:

– Да никак. Он уже несколько дней не появляется. Весь в работе. Похоже, той любви у него ко мне уже нет. А для меня по-прежнему другого мужчины не существует.

– И все же я завидую тебе, сестричка! Убеждена, что ты еще будешь с ним очень счастлива. Ну покедова! Мне нужно бежать.

Положив трубку, Надежда вышла из телефонной будки, откуда звонила Свете и по решительному выражению ее лица было видно, что она твердо решила снова встретиться со своей первой любовью.

В тот роковой день, когда Надежда собралась самостоятельно отправиться на загородный участок, Бутусов дал ей много поручений. Освободилась она только после обеда; рабочий день кончался, но она не стала переносить поездку на завтра: зная Бориса Осиповича, справедливо полагала, что он может выписаться из больницы досрочно, в любой день. Тогда уж она не сможет встретиться с Костей и спокойно поговорить. Да и отделочники могут в любой день закончить. Где его тогда искать?..

Сидя в машине, мчавшейся по Можайскому шоссе, она забеспокоилась, не опоздает ли застать Костю: пятый час, бригада вполне могла свернуть работу. И правда, когда она въехала на территорию особняка, большинство рабочих уже ушли; собирался домой и Уколов.

– Константин Иванович, – официальным тоном, но не скрывая радостного оживления, обратилась к нему Надежда так, чтобы слышал охранник, – очень хорошо, что я вас застала. У меня целый ряд замечаний по доделкам.

– Простите, у нас рабочий день окончен, – не глядя на нее и продолжая собираться возразил Константин. – Люди уже разъехались, вон последний уходит.

– А они нам не нужны! – настойчиво заявила Надежда. – Я только покажу вам перечень работ и подробно объясню, что требуется сделать.

– Не знаю, право, – нахмурясь, замялся он. – Я уже собрался ехать, сегодня мне не с руки задерживаться. Может, отложим до завтра?

– Будет тебе кочевряжиться, Уколов, – вмешался охранник, звероподобного вида детина. – Раз хозяйка просит. Ты же на собственной машине, какие проблемы?

– Ну ладно, пойдемте, – неохотно согласился Костя, делая жест, приглашающий ее пройти в конторку.

Вошел следом за ней и плотно прикрыл дверь. Вот не было печали… А тут еще охранник вмешивается, лезет не в свое дело… «Вот черт прислал ее мне на голову… Надо же такому случиться! – досадовал он, чувствуя, как сильно бьется сердце. – Всю душу снова перевернула! Ведь забыл уже – столько лет прошло!»

Константин обманывал себя – ничего он не забыл, притупилось просто, да не прошло. Но жизнь уже сделана: много лет женат, его миловидная, бойкая спутница жизни, заведующая продовольственным магазином, родила ему троих детей…

А в тот день, когда он вышел из конторки и после стольких лет разлуки вновь увидел Наденьку – такую элегантную, блестящую, еще более соблазнительную, чем прежде, – непроизвольная дрожь пробежала по телу. Он старался на нее не смотреть, но мысленно снова держал в своих объятиях, будто это все было вчера…

Он по-своему любил жену – как-никак, мать троих его детей, ценил как хорошую хозяйку, был с ней внимателен и ласков, но не испытывал и доли той страсти, которая охватывала его при одном виде Надежды.

Стараясь унять давно забытую дрожь, он усадил Надю – хозяйку – на стул у своей конторки и сел рядом, приготовившись выслушать замечания. Однако голова у него была как в тумане…

Сидя рядом с Костей, как когда-то, и ощущая на себе его горячее дыхание, Надежда неожиданно для себя растерялась, как школьница, – с чего бы начать разговор? Наконец решилась.

– Ты и впрямь думаешь, Костик, что у нас будет деловая беседа? – без обиняков, прерывающимся от волнения голосом тихо произнесла она, глядя ему прямо в глаза. – Неужели тебя оставила равнодушным наша встреча? Неужто все забыл и я тебе безразлична?

Он хмуро молчал, не в силах отвести от нее глаз, ни о чем не думая, лишь физически остро ощущая ее близость.

– А мне, представляешь, не безразлично, что с тобой и как ты живешь. И никогда не будет безразлично! – с жаром продолжала она, бессознательно переплетая правду с ложью. – Могла ли я забыть, подумай, как нам хорошо было вместе?.. Ладно, не будем об этом! Расскажи, как живешь.

– Что тут рассказывать? У меня трое ребят, – хмуро поведал Костя. – Жена в торговле работает. Женщина простая, добрая, любит меня и детей, заботливая. Живем в достатке, даже машину купили – старенький «Запорожец»… все-таки колеса. Как видишь, тружусь; платят хорошо.

– Значит, забыл меня, семейный ты человек? – Она насмешливо посмотрела ему в глаза, испытывая жгучую боль и ревность к незнакомой счастливой женщине. – Ты ее так же любишь, как когда-то меня?

Константин был в замешательстве: вспомнил, как она предала его ради карьеры, захотелось сказать ей что-нибудь резкое, обидное; соврать, что забыл, что она его теперь не интересует… Поднял на нее гневные глаза, открыл было рот – и слова застряли у него в горле. Надежда сидела перед ним, подавшись к нему всем телом и прерывисто дыша. Ее синие, как небо, глаза пылали прежней любовью и страстью; так хороша, так желанна… Он только и произнес осевшим голосом:

– Разве такое забудешь? Меня и сейчас всего трясет при виде тебя. Да рукой не достать!

– А ты попробуй! – жарко прошептала Надя, вне себя от охвативших ее чувств, от прежнего, юного страстного желания. – Ведь ты не робкого десятка! Неужели не хочешь вспомнить?..

Порывисто вскочила, подчиняясь непреодолимой силе, мгновенно, бесшумно повернула ключ, заперла дверь и заключила его в объятия. «А, никто ничего не узнает! Отопрусь в случае чего! – успокаивала она себя, повинуясь роковой силе, сознавая и не сознавая всей гибельности того, что делает. – Прости меня, Боже, – ничего не могу с собой поделать!»

И Константин не сопротивлялся больше, уступил. Душой и телом рвался к своей желанной, ненаглядной, столь неожиданно обретенной Наденьке. Ни о чем не думая уложил ее на широкую лежанку и стал ласкать с ненасытной жаждой, словно моряк, вернувшийся к любимой после длительного плавания…

Они упивались страстью, забыв о времени и совсем потеряв голову. Испытывая многократно высшее блаженство, Надя заливалась счастливыми слезами, – еще, еще… И никак не могла насытиться, словно запасаясь наслаждением и счастьем впрок…

«Ведь нам неумолимо придется расстаться! – с отчаянием, с ужасом думала она. – Станем встречаться – обнаружится… Бутусов не из тех, кто прощает измену…»

Звероподобный охранник между тем встрепенулся: сначала ничего не заподозрил, но уже прошло более сорока минут, как хозяйка заперлась в конторке с бригадиром… Он нюхом почуял неладное; подошел потихоньку к двери, приложил ухо, прислушался: разговора не слышно, но доносится какой-то шум, возня… Догадка мелькнула мгновенно: прораб – мужчина видный, хозяйка – отменная красотка, в самом соку… Вполне могли поладить! «Ну и суки эти богатые дамочки! – подумал презрительно; хотел было постучать, спугнуть, но передумал. Отошел, набрал номер диспетчерской, сделал краткое сообщение:

– Передайте шефу, что здесь с хозяйкой… неладное. Пусть срочно Приедет.

Получив сообщение, Бутусов не стал выяснять подробности, сел в машину и немедленно выехал, не думая о состоянии швов. Звериным инстинктом самосохранения почуял беду. От Митина до Одинцова недалеко, мощная машина преодолела это расстояние за полчаса.

Когда он стремительно ворвался в сторожку и ногой вышиб запертую дверь, свидание влюбленных было в разгаре и Бутусов застал их в недвусмысленной позе… Расплата последовала незамедлительно – в его стиле, изуверски жестокая. Не говоря ни слова он выхватил пистолет и выстрелил с близкого расстояния прямо в перепуганное лицо поднявшего ему навстречу голову Кости – убил наповал.

– А эту курву отдаю, ребята, вам на потеху, – указав на Надежду, укрывшуюся чем попало, бросил он двум гориллам охранникам, презрительно скривив безобразный шрам. – Потом закатаете в бетон погреба, там есть еще не заделанная опалубка. Пусть остается здесь навсегда, уж очень хотела. Я держу слово.

– Этому дураку… – на секунду задумался и спокойно распорядился: – Отрезать глупую голову и поганые органы, сжечь и пустить на удобрение, – хоть какая-то польза от гада. Тело – в мешок и на свалку. Машину – в речку. Эта ржавая консервная банка ничего не стоит.

Надежда, парализованная ужасом, все слышала, завороженно следя за ним. Только когда увидела, что он повернулся, чтобы уйти, у нее наконец прорезался голос:

– Нет! Ты так со мной не поступишь! Не делай этого, Боря! – надрывно крикнула она, срываясь на визг. – Дай объяснить! Это мой бывший жених… Прости… прости мою слабость!..

Но все было напрасно, Бутусов ее не слушал. Для него Надежды больше не существовало. Была лишь предательница, развратная сучка, которую следовало жестоко покарать ради самоуважения.

Не удостоив ее взглядом, не обращая внимания на вопли, круто повернулся и стремительно вышел. Двое дюжих охранников сразу потащили Надежду в чем мать родила в подвал особняка. Примкнули наручниками к батарее и с большой охотой, без устали, издеваясь как могли, стали утолять свою похоть.

Когда им надоели ее истошные крики, надели ей на голову полиэтиленовый мешок и туго обмотали вокруг шеи. Негодяи продолжали наслаждаться ее прекрасным телом, даже осознав, что она больше не дышит. Тогда они сбросили тело в опалубку и залили толстым слоем бетона.

Так страшно и трагически осуществилась заветная мечта Надежды – поселиться в роскошном особняке, расположенном в самой престижной загородной зоне столицы.

В пасмурное осеннее утро в квартире профессора Розанова раздался телефонный звонок; Степан Алексеевич взял трубку.

– Я говорю с отцом Надежды? – спросил незнакомый мужской голос. – Не так ли?

– Простите, с кем имею честь? – насторожился Розанов, предчувствуя недоброе. – Я вас не знаю.

– И слава Богу! – грубо ответил незнакомец. – Моя фамилия Бутусов. Наверно, слышали от дочери?

– Слыхал, – подтвердил, волнуясь профессор. – С ней что-то случилось?

– Да, случилось! – в голосе Бутусова прозвучали гневные нотки. – Бросила меня Надежда, помоложе и побогаче нашла. Улетела с ним на Канары – даже записки не оставила.

Услышанное было так дико и неправдоподобно, что Степан Алексеевич смешался, не зная, что думать и как на это реагировать.

– Не может этого быть! – только и сказал он. – Куда бы ни отправлялась, она всегда мне сообщала и приезжала проститься.

– На этот раз шибко торопилась, – хрипло съязвил голос в трубке. – Наверно, стыдно было отцу признаться! Теперь ждите звонка.

– Но как же так? – горько недоумевал профессор. – Она была всем довольна. Кто же этот человек и почему на Канары?

– Какой-то бывший знакомый. Миллионер. Живет в Америке, – отрывисто сообщил Бутусов. – Мне ее приятельница звонила. Не назвалась. А на Канарах сейчас хорошо! – добавил он, не скрывая злобы.; – Проведут там, голубки, свой медовый месяц. Что, на вашу дочь не похоже?

– Нет! – решительно возразил Степан Алексеевич. – Наденька на такое не способна! Она решительная и практичная девочка, но не подлая!

В трубке раздался хлопок – видно Бутусов в сердцах стукнул ею обо что-то твердое.

– А я иначе думаю! – с ненавистью прорычал он. – Ваша дочь – просто развратная сучка и предательница!

– Я не позволю так о ней говорить! – вспылил профессор. – Что бы там у вас ни вышло!

– Вам и не придется, папаша, – презрительно отрезал несостоявшийся зять. – Нам с вами не о чем больше разговаривать!

Бутусов швырнул мобильник на сиденье и с мрачной усмешкой взглянул на сидящего рядом Валета. Они находились в его машине и уже подъезжали к офису.

– Значит, нашел подходящую девку и выправил ксиву? Молоток! – одобрил он своего подельника. – А где ты ее надыбал?

– В бардаке у «Трефовой дамы». Хозяйка мне ее подобрала по фотке покойной, – недобро усмехнулся тот. – Очень похожа – сам сейчас убедишься. Девка уже ждет тебя в офисе. Оттуда поедет сразу в аэропорт.

– А в квартире на Вернадском навел порядок? – строго спросил Борис Осипович. – Там все чисто?

– Будь спок, – заверил его Валет. – Вещи твои забрал и никаких следов не оставил – чтоб мусора не цеплялись. И дамские шмотки взял для подставной сучки, – ухмыльнулся он и поинтересовался. – Что с особняком будешь делать?

– Выставлю на продажу, – насупился Бутусов. – Мне он больше не нужен.

Лимузин остановился у подъезда, и Борис Осипович в сопровождении телохранителей проследовал в офис. В приемной его ожидала молодая женщина. Он даже вздрогнул – так она была похожа на Надежду, только пониже ростом и выглядела вульгарнее.

– Проходи! – приказал он, и усевшись за стол стал придирчиво рассматривать женщину-двойника, которая робко стояла перед ним, опустив глаза.

Видимо, он остался доволен, потому что сказал:

– Ну что ж, порядок! Пограничников пройдешь. Аванс получила?

– Спасибо! Я очень Вам благодарна, – заверила «Надежда», боязливо взглянув на Бутусова. – Все сделаю, как мне велено.

– Небось рада, что устроили в американский бордель больше, чем бабкам? – не стал церемониться с ней. – Смотри, если подведешь! Мы тебя всюду достанем! А ну, повтори задание!

– Прибыв на Канары, я должна снять номер в отеле на имя Розановой, – она отвечала уверенно и четко; как отличница в школе. – Потом оставив ее вещи в номере, пойти на пляж и найти уединенное место; не привлекая внимания, положить там купальные принадлежности с паспортом, и первым рейсом, уже по своим документам, вылететь в Штаты.

И забыть навсегда об этой истории. Никому ни слова! с угрозой добавил Бутусов. – Тогда оставим тебя в покое. Можешь быть свободна!

– Не верю я этому Бутусову. Сердцем предчувствую беду! Не могла Наденька поступить, как он говорит! И уж обязательно поставила бы меня в известность, – убежденно сказал Степан Алексеевич жене и дочери.

Они собрались в квартире на Патриарших прудах, чтобы обсудить то, что сообщил несостоявшийся муж Нади. Женщины понуро сидели на диване, а профессор возбужденно расхаживал по комнате.

– Согласна с тобой, Степочка! Надюша – не предательница. Она была увлечена Бутусовым и собиралась за него замуж. Откуда взялся этот таинственный миллионер-американец, о котором мы ничего не знаем? Уж Светочке бы она о нем рассказала, и тебе тоже.

– Конечно! То, о чем сообщил мне этот темный делец, считаю совершенно невероятным, – заключил, волнуясь, профессор. – Более того – крайне подозрительным!

– Боже мой! – Свету осенила догадка. – Нет, боюсь даже об этом подумать! Недавно Наденька мне открылась, что вновь повстречала свою первую любовь – Костю. Собиралась с ним увидеться, хотя я отговаривала. Не мог Бутусов ее приревновать и?.. – испуганно взглянула на отца и мать. – Она мне говорила – это очень крутой делец…

– Ты думаешь… он мог… – поняв, о чем подумала дочь, запинаясь, произнес Степан Алексеевич. – Неужели… он ее… за это?.. – и умолк не в силах вымолвить страшное слово.

Вера Петровна растерянно посмотрела на мужа и дочь.

– А как же то, что сообщила милиция? Ведь это Надень-кины вещи прислали с острова Тенериф?

– Да, это ее вещи и документы, – мрачно подтвердил Степан Алексеевич и с сомнением добавил: – Но здесь что-то не так – концы с концами не сходятся.

Он покачал своей красивой седеющей головой.

– Это совсем не похоже на Наденьку! Она и оттуда бы позвонила. Я хорошо ее знаю – любит она нас и не променяет ни на какого американца! – лицо у него потемнело. – Чтобы такая пловчиха утонула и там никто не заметил, – как можно поверить этому?

– Мне тоже кажется это каким-то жутким недоразумением, – согласилась с ним Света. – Не верю в американца, с которым Наденька якобы сбежала! Она собиралась встретиться с Костей – вот это правда. И опасалась, чтобы не узнал Бутусов.

– Он явно чего-то скрывает, – хмуро произнес Степан Алексеевич. – Мне сердце подсказывало – это опасный человек и я Наденьку предупреждал! Не послушала отца…

– Раз так, надо заявить в прокуратуру – пусть это расследуют! – предложила Вера Петровна. – Не то мы себя изведем. Хотя, – озабоченно посмотрела на мужа, – если Бутусов сказал правду – это бросит на него тень и добавит обиды.

– Какая там обида! – горячо возразил он. – Этот негодяй оклеветал Наденьку и, если она… – с трудом выдавил из себя ужасное: – Погибла… вина лежит на нем – такие на все способны!

Охваченный безудержным горем, Степан Алексеевич опустился в кресло, обхватив голову руками. Возникла скорбная пауза, которую нарушил звонок телефона. Это наконец дозвонился Михаил. Трубку взяла Света.

– Здравствуй! Где ты опять пропадаешь? – она говорила сухо. – Не забыл, что у тебя теперь есть сын?

– Светочка! Виноват, сдаюсь на милость победителя, – каялся он. – Я только и думаю о тебе и сыне. Но не могу к вам вырваться – слишком много работы. У меня ведь на плечах коллектив..

– Ну мне-то это понятно, а как объяснить Пете? Мальчик тебя ждет… Ты ведь так долго пропадал, Миша!

– Прости, Светочка! Давай я приду к вам завтра вечером?

– Нет, ничего не выйдет, – немного поколебавшись, сухо отказала Света. – У нас в семье горе.

– А что случилось? – встревожился Михаил.

– Беда, Миша. Пропала Наденька!

– Как так пропала? Когда?

– Папе позвонил Бутусов. Тот богач, за которого Надя собралась замуж. Он сказал, будто она его бросила, сбежав с каким-то иностранцем за границу. Конечно, мы не верим – ведь Наденька никуда не собиралась. Нет, не могу больше говорить, – Света заплакала, – передаю трубку папе.

Трубку взял Степан Алексеевич.

– Вовремя позвонил, Миша! Мы уже решили обратиться в прокуратуру, но сделаем так, как посоветуешь. Ты ведь – юрист и сейчас у тебя детективное агентство?

– Для этого мне надо знать все подробнее, – в голосе Михаила звучало искреннее сочувствие. – Если вас устроит, жду завтра утром в нашем офисе.

– Отлично! Все, что нужно, сообщу при встрече. Хорошо бы ты лично этим занялся, – попросил профессор и яростно добавил: – И я сам хочу участвовать в розыске! Своими руками задушу негодяя!

– О чем речь, Степан Алексеевич! Займусь этим немедленно! – заверил его Михаил. – Я ведь знаю Наденьку и не успокоюсь, пока не выясню, что с ней случилось. Если это преступление, виновные не уйдут от ответа!

Случившееся с Надей потрясло Михаила. Проанализировав имевшиеся факты, он нашел много несоответствий и, ускоренно оформив туристскую визу на себя и переводчика, вылетел на Канарские острова. В местной полиции ему показали документы о несчастном случае на пляже и подтвердили, что тело утонувшей русской не нашли. В отеле, где она останавливалась, показали запись о пребывании клиентки Розановой.

Однако профессиональный опыт помог Михаилу получить дополнительные сведения, подвергшие сомнению официальную версию. Так, портье сообщил ему, что в день печального происшествия видел красивую русскую клиентку, выходящей из отеля с большим чемоданом, а швейцар утверждал, что вызывал для нее такси в аэропорт. Это наводило на подозрения и, как опытный следователь, он снял копии с документов, в том числе, запись Нади в книге регистрации клиентов и отпечаток с ее фото, сделанный в полиции.

Вернувшись, провел криминалистическое исследование и оно подтвердило его подозрения: подпись в отеле была сделана не Надей, да и фото на паспорте оказалось не ее – при сильном увеличении нашли родинку, которой у нее не было, хотя сходство было большое.

– Похоже, Степан Алексеевич, вы не ошиблись и мы имеем дело с ловкой инсценировкой преступников, погубивших вашу дочь, – объявил ему Михаил, когда они в его кабинете обсуждали результаты расследования на Канарах. – Придумали ее, чтобы отвести от себя подозрение.

– Значит, это Бутусов… – мрачно констатировал профессор, – я в этом не сомневался!

– Думаю, что он, – осторожно подтвердил Михаил. – По моим данным, этот субъект на такое способен и мотив у него есть. Но, – досадливо покривился, – нам очень непросто будет добыть необходимые доказательства и прижать негодяя к стенке – это сильный и хитрый противник.

– Неужели, Мишенька, ты не сумеешь? – приуныл Степан Алексеевич. – Не дай ему уйти от ответа! – отчаянно взмолился он. – Иначе я его убью!

– Нет, ему не отвертеться! – с мрачной решимостью заявил Михаил. – У меня уже есть зацепка – его пособник, «мокрушник» по кличке Валет. Их связывает давняя дружба, но не сомневайтесь: он у меня расколется и выложит все!

Некоторое время они оба молчали, потом Степан Алексеевич, тепло взглянув на Михаила, вздохнул:

– Верю, конечно, что так и будет, но тебе потребуется на это много времени. Думаю, Миша, вам со Светой не следует затягивать со свадьбой из-за несчастья с Наденькой. Ведь Петенька о тебе только и говорит.

– Мне кажется, – потупился Михаил, – она к этому еще не готова. Наверно слишком мало времени прошло, – он замялся, – … со смерти Марика…

– Понимаю, вам обоим не просто перешагнуть через прошлое, – согласно наклонил красивую голову профессор. – Но вы должны, обязаны это сделать ради сына, ради своего счастья… – помолчал и добавил: – Как мы с Верой Петровной.

Глава 33 МЕЖДУ ЖИЗНЬЮ И СМЕРТЬЮ

– Не может быть! Опять появился этот проклятый Козырь! – досадовал Михаил Юсупов, получив срочное сообщение по делу, которое лично курировал.

Донесение он принял в машине по радиотелефону, направляясь на важную конфиденциальную встречу с клиентом в уютное кафе «Колхида» на Садовом кольце.

Проехав Смоленскую площадь, он остановился у метро купить «Московские новости» и с газетой в руках уже направлялся к машине, когда, бросив взгляд на лохматого инвалида, торгующего под аркой, признал в нем что-то до боли знакомое и остановился.

– Ба-а! Да это же Сало, собственной персоной! – пробормотал он, ошеломленный нежданной встречей и неприглядным положением старого приятеля. – Придется немного задержаться…

Подошел к Сальникову и как ни в чем не бывало его приветствовал:

– Здорово, Витек! Что, не лучшие времена наступили? А ну свертывай торговлю! Поедешь со мной!

Сальников кинул быстрый взгляд – из-под чуба, снизу вверх – на говорившего, узнал Михаила и чуть не подпрыгнул на месте.

– Ну и дела! Мишка! – воскликнул он, просияв от радости. – Наконец-то встретились! Мне так хотелось тебя найти, так много надо сказать! Но чертово здоровье не позволило… – И смущенно замолчал, отвел глаза. Стыдно ему стало, насколько еще доступно заблудшей душе: здоровье его подводило только из-за наркотиков да пьянства.

– Ладно, все мне выскажешь потом! – властно распорядился Михаил. – Времени больше будет. А пока идем в машину, я очень спешу. Посидишь там, отдохнешь, пока не управлюсь с делами. – И наклонился, уже с улыбкой. – Давай, складывай барахлишко! – Помог встать, собрать нехитрое имущество. – Фирма компенсирует все убытки.

Михаил очень обрадовался этой встрече, хотел поскорее узнать от Сало о его житье-бытье и, главное, о последних годах жизни матери. Ведь ни с Марком, ни со Светланой поговорить об этом так и не пришлось.

– Где обитаешь после того, как наш дом сгорел? – первым делом спросил он, когда сели в машину. – Меня загнали в Орехово-Борисово, а тебя куда?

Узнав, что Сало «бомжует», ночует по чердакам, Михаил помрачнел.

– Значит, никому до тебя нет дела? – констатировал он. – Ты свой долг перед государством выполнил, ногу на войне потерял и стал неинтересен. Так, что ли? Милиция не трогает, но и помочь, проявить заботу некому? Ну этого я так не оставлю! Не позволю тебе больше унижаться. И хату добудем – вот увидишь!

– Да ладно, Миша! Зачем тебе на меня порох тратить? – пытался протестовать Сало. – Моя жизнь все равно никчемная, нет никому от нее пользы.

– Это мы еще посмотрим! Я что, не знаю тебя? Твое самолюбие? Ты виду не показываешь, а душа у тебя страдает, что приходится так унижаться. Найдем способ, будешь жить по-человечески. И со своими слабостями справишься, когда смысл в жизни появится! Ведь обходился в тюрьме без наркоты и выжил?

– А я тебе писал оттуда, Миша, – печально покачал лохматой головой Сальников. – Жаль, что не получил ты письма! Ты бы к Светлане мягче отнесся. Вообще у вас с ней все было бы в порядке, не поступи Марк как последний подлец. – И добавил, гневно сверкнув глазами: – Но я с ним еще разберусь за это, придет время! Если ты сам еще не расквитался.

– С ним уже никто не разберется, разве что в аду, – истолковав его гнев по-своему, заметил Михаил. – Марк ведь погиб, – ты не знал разве?

– Вот это да-а! – вытаращил глаза Сальников. – Ну и чудеса! Неужто повесился со страха?

– В реку упал спьяну, вместе с машиной, – коротко объяснил Михаил. – А чего ему было бояться?

– Значит, ты до сих пор ничего не знаешь? – поразился еще более Виктор. – Никто не сказал, какую он тебе ножку подставил? – И умолк, соображая, как лучше и покороче поведать другу о предательстве Марка.

Но Михаил уже подъехал к кафе «Колхида».

– Расскажешь, когда вернусь, – бросил он, торопливо выходя из машины. – Поскучай полчасика, почитай газеты. Грамоту небось еще не забыл?

Иннокентий Витальевич Ермолин, невысокий, тучный – мужчина лет за сорок, сидевший за столиком у стены, еще издали приветствовал Михаила взмахом короткой руки. Он уже нервничал – не помешало ли что-нибудь приехать руководителю агентства.

– Я был очень осторожен, – заверил он Михаила. – Совершенно убежден, что слежки за мной нет и о нашей встрече никто не подозревает. Вы, конечно, удивлены, – он говорил совсем тихо, но так, чтобы Михаил слышал каждое слово, – что такой состоятельный и видный человек, как Мельниченко, глава крупной страховой компании, депутат, обратился в частное агентство, а не поднял на ноги всю милицию? Тем более что у нас есть своя служба безопасности. – И пытливо взглянул на собеседника.

Михаил и бровью не повел, сохраняя бесстрастное выражение лица и показывая полную готовность слушать.

– Причина довольно банальная: мой патрон никому не доверяет. – Важный вид Ермолина подчеркивал ответственность задания и оказанное ему доверие. – У преступников повсюду свои люди: в милиции, в прокуратуре и даже, наверно, в нашей службе; о предпринятых нами шагах сразу станет известно.

Вскинул глаза на Михаила, ожидая вопросов; их пока нет – тем лучше.

– Вот почему привлекают лично вас. Именно потому, что, по нашим данным, вас здесь пока не знают и вы человек умелый, бесстрашный. Только вы и ваши люди имеют шанс расследовать дело, не вызывая подозрений.

Иннокентий Витальевич сделал паузу и объяснил свою роль:

– По указанной причине патрон поручил мне представлять его интересы и держать с вами постоянную связь. Я являюсь его помощником как депутата, занимаюсь только политикой и в коммерческих делах не участвую. Им и в голову не придет, что я против них затеваю!

Видя, что Ермолин не спешит перейти к делу, Михаил решил взять инициативу в свои руки. Воспользовавшись тем, что тот прервался сделать заказ официанту, предложил:

– Поскольку мы понимаем, как дорого сейчас время, давайте, Иннокентий Витальевич, построим разговор на вопросах и ответах. Согласны? – И не дожидаясь реакции, как только официант отошел, задал первый вопрос:

– Металлургический комбинат, о котором идет речь, приобретен Мельниченко законно? Я имею в виду контрольный пакет акций. И почему он им так дорожит? Ведь семейное благополучие для солидного, богатого человека дороже, чем потеря части имущества.

– Вы правы. Поэтому вам и предлагается такая огромная сумма за то, чтобы вернули патрону жену в целости и сохранности, – с важным видом объяснил Ермолин. – Комбинат не только материальная ценность. Выпуская экспортную продукцию высокого спроса, он дает владельцу вес и влияние в международных финансовых кругах, прочное положение.

Отдать комбинат, приобретенный через законный аукцион, вымогателям – значит подорвать доверие к страховой компании; это полный финансовый крах. При всей любви к жене и матери своих детей мой патрон пойти на это не может. Ему не позволят компаньоны, люди тоже довольно крутые. Словом, легче пулю себе в лоб пустить!

– Имеете вы хоть какую-нибудь информацию о похитителях? – продолжал Михаил спокойно.

Со стороны можно было подумать: двое сослуживцев зашли в кафе отведать кавказской кухни.

– Абсолютно никакой. Даже думали – обыкновенные шантажисты, пока не получили требования продать комбинат ниже номинала. Теперь хоть знаем, кто за ними стоит.

– И кто же?

– Криминальная группа Козырева. Вряд ли вы слышали о таком, заворачивает делами из-за границы; швейцарский подданный.

– Ну как же! Не только слышал, непосредственно сталкивался – в свое время, – счел нужным сообщить Михаил.

Пока услышанное совпадает с сообщением источника. Ермолин продолжал:

– Его группа самая хищная, вполне мафиозная. Пытается прибрать к рукам экспорт цветных металлов. Действует не брезгуя ничем. В основном подкупом. В Думе ему лоббирует целая группа депутатов с криминальным прошлым, он их туда и привел. Даже в правительственных кругах у него есть свои люди. Не помогает подкуп – действует силой. Страшный субъект!

Неправильно истолковав молчание Юсупова, он решил его подбодрить:

– Но бояться все же его не надо. И его можно укоротить. Вот с афганцами ему справиться так и не удалось. Хотел взять под контроль их организации, заменить руководство своими людьми; даже кровавую бойню устроил на кладбище. Слышали, наверно? Но ничего не вышло – еле ноги унес. Отсиделся, и опять за свое.

Михаил слушал, и у него уже созревал план. Вот оно что! Значит, его рук дело. Те паршивцы – его боевики! Кажется, появилась тонкая ниточка. Они-то и приведут в бандитскую группу, которая на него работает. Пора перейти к действиям. Прежде всего взяться за подручного Козыря, того, что он приметил на кладбище и успел взять под наблюдение. Надо договориться с Ермолиным.

– Мне пока нужно от вас вот что, Иннокентий Витальевич. Всячески затягивайте переговоры, постепенно соглашаясь с их требованиями. Больше торгуйтесь – так правдоподобнее. Все время настаивайте, чтобы они доказывали: супруга Мельниченко жива и здорова; пусть дадут ей возможность сказать два слова по телефону. Пытайтесь засечь, откуда происходит связь. А я начинаю поиск.

– Вот мы и дома, Витек! – объявил Михаил Сальникову, когда вошли в его квартиру. – Иди-ка, друг, помойся хорошенько. Без обиды! Сам знаешь, что зарос грязью. А потом приходи на кухню. Отметим на полную катушку нашу долгожданную встречу и поговорим о делах. И не представляешь, как ты мне нужен!

Пока Витек был в ванной, Михаил достал досье на Артема Квашнина – Квашню, как его называли. Боевик, наркоман со стажем, не гнушается любой грязной работой, если можно сорвать солидный куш.

Самое ценное среди полученных на него данных – информация, что Квашня – заядлый игрок на бегах; задолжал «жучкам» на ипподроме большие деньги и до сих пор не рассчитался.

Придется разыграть целый спектакль, как в театре. А что поделать? Ничего другого не остается. Квашня – крепкий орешек, его можно взять только хитростью.

Пока Михаил выкладывал из холодильника и готовил закуску, накрывал на стол и выставлял спиртное, сценарий задуманного действа у него вполне созрел, оставалось разработать детали.

– Ну вот и я! Готов к труду и обороне! – весело доложил Витек, появляясь на кухне.

Он сиял чистотой, благоухал шампунем, даже подстриг и побрил бородку, а длинные волосы связал на затылке в пучок. Пижаму Михаила ему пришлось основательно подвернуть. Он уселся за стол и с ходу стал накладывать себе закуску, – видно, здорово проголодался.

Михаил сел напротив и поднял тост за встречу. Выпили, закусили, и задушевный разговор завязался сам собой. Михаил рассказал о наиболее ярких эпизодах подневольного периода своей жизни; о западносибирских баталиях; с болью вспомнил о горьких минутах, которые пережил, застав Светлану замужем за Марком. Виктор поведал, как они все опекали Ольгу Матвеевну, подчеркнул дочернее внимание к ней Светы; подробно описал ее последние дни; ну и конечно, обрисовал предательство Марика.

– Да, не ожидал я от него такого, – задумчиво, без злобы заметил Михаил. – Вот что любовь с людьми делает… Не со всеми, конечно… иначе выродилось бы человечество.

С особым вниманием слушал он рассказ Сальникова о его лагерной жизни.

– А знаешь, Витек, я ведь больше двух лет вел переписку по твоему делу, встречался с нужными людьми, – с горькой усмешкой прервал он. – Все только обещали посодействовать, и никто ничего не сделал. Обидно, ведь дело твое ясное. Тут матерых преступников амнистируют или досрочно выпускают, а тебя продержали от звонка до звонка. Но… – он улыбнулся, – у каждой медали есть оборотная сторона. Твое уголовное прошлое нам еще пригодится, вот увидишь!

И, видя, что Виктор поднял на него непонимающие глаза, пояснил:

– Работа тебе предстоит, и интересная. Потом, немного погодя, тебя посвящу. А пока… Давай-ка лучше расскажу тебе о своем сыне, ты же видел его совсем маленьким. О работе еще успеем поговорить.

– Эх, не отказался бы взглянуть на твоего парнишку! Свету видел, специально заходил, а его не застал. Какой он? Такой же красивый, как мама?

– Вылитая моя копия! – радостно и гордо сообщил Михаил. – Увидишь – покажется, что меня встретил маленького. Хорош пацан! Так я благодарен Свете и Вере Петровне, что вырастили его без меня. Марк, как я понял, был… Ну, помогал, конечно, материально.

– Вот и здорово! Счастливый ты, Мишка! Наследник у тебя! Давай-ка за него по полной! А я тебя обниму и поздравлю, как молодого папашу!

Дружно опрокинули стопки, крепко обнялись, как в старые добрые времена – после победы в футбол над ребятами из соседнего двора.

– И все же хочу спросить тебя: почему вы не поженитесь со Светой? – по доброте душевной спросил друга Сало: – Что теперь вам мешает, когда Марик – того?.. Траур по Наде?

– Нет, Витек, мы оба никак не можем отойти от того, что было, – честно ответил Михаил и, помолчав, добавил: – Я бы почаще бывал у Светы, но у меня всякий раз на душе кошки скребут, – болезненно покривился, – как вспомню, что не дождалась… вышла за Марика…

– Брось дурить, Мишка! – вскинулся на него Виктор. – Уж больно ты гордый, и ревнуешь ты зря. Она Марика не любила – одного тебя! И о сыне ты должен подумать – родная ведь кровиночка. Все равно лучше Светы никого не найдешь!

– В том-то и дело, – поник головой Михаил. – Другая мне не нужна!

В этот вечер Михаил и Виктор крепко выпили, воодушевленные радостью встречи и теплым разговором. Однако закуска у Михаила была отменная и хмель не влиял на рассудок, лишь привел обоих в отличное расположение духа. Михаил сначала опасался, как бы Виктора не развезло, – бродяжничество наверняка ослабило его здоровье. Но Сальников оказался еще крепким парнем. Он хоть и валялся по чердакам, но, прилично зарабатывая, хорошо питался и никогда не пил гадость, поскольку денег не копил.

– Теперь, если ты способен соображать, поговорим о работе, – предложил Михаил. – А нет – отдохнем и перенесем разговор на завтра, хотя время не ждет. Какая будет резолюция?

– Поговорим сейчас! – бодро ответил Виктор. – Выпивка не наркота, меня не берет!

– Тогда слушай. Вот что я тебе предлагаю. Думаю, тебе и интересно, и по плечу, – хватит попрошайничать, а то одуреешь вконец! Будешь участвовать под моим руководством в розыскной работе. Как артист – я серьезно. Если понадобится – в гриме. Иногда – в сложной обстановке, среди опасных людей. Ведь не побоишься? Сам говорил, что жизнь тебе не дорога. – И добавил мягко: – А для нас и для дела, которому служим, жизнь твоя очень ценная. Так что мы, в первую очередь я, как командир, не дадим тебя в обиду, вовремя придем на подмогу. На жизнь, и неплохую, заработаешь! Перекантуйся пока у меня, а потом мы тебе квартиру поможем выбить, не сомневайся!

– А нельзя ли поконкретнее?

Чувствовалось, что Сальникова смущает такой резкий перелом в образе жизни – привык уже к безответственности.

– Так я и сам хочу дать тебе конкретное задание, причем с завтрашнего дня – как проспишься.

Он встал из-за стола и принялся четко излагать свой замысел, неторопливо расхаживая по кухне.

– Хочу поставить спектакль для одного бандита. Порядочный сукин сын, убийца, наркоман; из бывших афганцев. Подозреваю, что был в числе тех, кто взорвал своих товарищей на похоронах Трифонова. Понял, какой фрукт?

Зовут Артем Квашнин. Кличка – Квашня. Игрок на бегах; крупно проигрался и не отдает долг. Я решил его разыграть, он нам нужен. Вот что я задумал. Мы инсценируем налет для выколачивания долгов. Ты будешь в числе тройки. Двое дадут ему прикурить, поскольку он этого заслуживает, а ты разыграешь доброго – бывшего уголовника, такого же наркомана. Вас специально оставят одних. Поможешь ему, вместе покайфуете. Понятна роль? Неужели не под силу?

– Все тут ясно. – Сальников посмотрел на него хмуро. – Мне и разыгрывать особо не придется. Вот только ради чего? За что боремся? Я верю тебе, Миша, но знать хочу.

– Ты прав и всегда будешь знать заранее, какую задачу мы с тобой взвалили на свои плечи. Дело вот в чем – сейчас. Их банда похитила женщину – мать двоих детей, жену депутата Думы – с целью шантажа. Мы должны ее вызволить, сорвать их замыслы. Квашня – это ниточка, чтобы распутать узел.

– А чем я могу помочь? – уже спокойно и деловито поинтересовался Виктор.

– Тебе нужно войти с ним в контакт, но без всякого такого благородства: ты уголовник, наркоман. Все делаешь, как и Квашня, ради бабок. Наркоту тоже дашь ему в долг, а сойдясь покороче, узнав, сколько ему нужно, чтобы погасить долг, кинешь наживку.

– Так, давай дальше! Интересно сочиняешь, – не утерпел Сальников, азартно сверкнув глазами. – Кое-что до меня начинает доходить.

– Вот ты ему и скажешь: есть возможность заработать большие бабки, если он поможет найти жену Мельниченко. Мол, у тебя дружок в его охране и от него ты знаешь, что хозяин раскошелится, лишь бы ее найти. Квашнин клюнет – как пить дать! Предаст своих ради денег. Для него это спасение. Ну как тебе мой план? По-моему, шансы высоки!

Квашню взяли с помощью простого приема: залили воды в бензобак его «девятки». Проехав всего квартал от дома, машина остановилась – заглох мотор. Квашнин – широкоплечий, красномордый, с длинными ручищами и кривыми, толстыми ногами – вышел из машины, открыл капот и с недовольной гримасой стал искать неисправность.

– Что, везти не хочет тачка? – участливо осведомился какой-то доброхот; он подошел, прихрамывая, – этакая располагающая плутовская физиономия. – Давай-ка посмотрю, я кое-чего смыслю. Садись в машину, проверим искру – сразу ясно станет, почему не фурычит.

Не успел Квашня сесть и повернуть ключ в замке зажигания, как сзади протянулись руки, зажали ему рот салфеткой, пропитанной едким составом, и он сразу отключился.

– Закрывай капот и крути баранку! – сказал Михаил Сальникову, перетащив грузное тело Квашни на соседнее сиденье (он незаметно забрался в машину, пока шла возня с мотором). – А мы с ребятами возьмем на буксир. Включай ближний свет!

Подъехала еще машина, вышел молодой сотрудник; вместе с Михаилом они быстро приладили буксировочный трос и покатили на квартиру, которую агентство снимало в старом кирпичном доме, наполовину отселенном.

Изобразив подвыпившую компанию, подхватили Квашнина под руки, доставили в полупустое помещение с голыми стенами и прицепили наручниками к трубам отопления. Михаил и двое агентов натянули на головы маски, а Сальников сел с короткоствольным автоматом у входа – вроде охранник.

– Оклемался, гад! – с кавказским акцентом бросил Михаил помощникам, заметив, что Квашня пришел в себя и озирается, не понимая, где он и что с ним.

С удовольствием дал ему кулаком в морду – тот взвыл благим матом:

– О-ой! За что-о?..

– Сейчас узнаешь! – выдохнул Михаил и двинул его еще раз, украсив здоровенным синяком под глазом.

Так, кажется, уже соображает… Изрыгая ругательства и угрозы, для профилактики ударил еще под дых и, коверкая язык, объявил:

– Хочэшь унэсти шкуру целой – выкладывай бабки, что задолжал «жучкам» на ипподромэ!

«Чеченов наняли! – с ужасом понял Квашня. – Пытать будут, шкуру спустят!» Но с деньгами расставаться не спешил: отличаясь патологической жадностью, он за наличные был готов на все,

– Нет у меня… сейчас! – хрипел он, выигрывая время. – Я же им, сукам, говорил. Ну они у меня и попляшут!..

– Эсли ты выйдешь отсюда! – рявкнул высокий кавказец – в прорези маски виднелись только бешеные коричневые глаза. – А пока сам у нас попляшэшь! – И ткнул Квашню здоровенным кулачищем прямо в открытую пасть, выбив пару зубов и расквасив губы.

– Ей-богу, нет ничего! – продолжал врать бандит, захлебываясь хлынувшей кровью.

– А что получил за взрыв на похоронах Трифонова – гдэ хранышь? Мы все знаем! – вновь замахнулся высокий. – Говоры, нэ то утюг включим!

– Чего вспомнили! Давно уж нет! На скачках спустиил! – на этот раз искренне завопил Квашнин. – Отпустите, бра-атцы, все отда-ам, что есть!..

– Врет! Не мог все потратить! – заметил широкоплечий, плотный чечен высокому, очевидно старшему здесь. – Слышком большой куш отхватил. Козырь – щедрый пахан. Дай-ка ему еще, пусть знает – мы здесь нэ для того, чтоб нам лапшу на уши вэшать.

– Да Богом кляну-усь! Матерью родно-ой! – честно вопил Квашня. – Нет этих денег!

– Ты и мать за дэньги продашь – не поперхнешься! – бросил высокий. – Но эсли правда успел профукать – как насчет тэх, что за Мельнычэнкову бабу получил? Хватит долг погасыть?

«Все знают чеченцы! Всех купили! – тосковал Квашнин. – До чего продажный мы народ! Отпираться бесполезно – замучают! Потянуть время, взять на хитрость… А там, может, случай выручит». Расставаться с деньгами душа не позволяет – хуже смерти.

– Ну вот что! До вечера думай о своей шкуре! Нэ включишь мозги – утюг по тэбе пройдется!

И высокий вместе с другим чеченом двинулись к выходу, наказав русскому с автоматом:

– К вечеру вернемся! А ты охранай и не церэмонься, эсли что!

«Ну и влип! Живым вряд ли выберусь! – объятый страхом, соображал Артем Квашнин, пытаясь найти спасительный выход из отчаянного положения. – Надо попробовать этого чубатого – все-таки свой, русский человек».

Когда охранник подошел, чтобы напоить пленника водой, тот узнал в нем хромого, который предложил ему помощь на улице.

– А здорово вы меня купили, кореш! – прохрипел он, напившись. – Давно прислуживаешь чеченам?

– Заткни пасть, падла! – нахмурился хромой. – Мало тебе дали? Могу добавить.

– Погодь, браток. Ты не из блатных часом? – осведомился Квашня как можно дружелюбнее. – Чую – недавно из тюряги. За что сидел?

– Семь лет строгого режима, от звонка до звонка. За убийство, – процедил тот, забирая кружку. – А тебе-то что? Тоже срок мотал?

– С шестнадцати лет по лагерям. Три отсидки, изнасилование, разбой, – по-свойски поведал Квашня. – Законы, какие в зоне, хорошо изучил. А чего с чеченами связался? Русских предаешь?

– Заткнулся бы, ты!.. Так и хочется врезать! – замахнулся автоматом хромой. – Чья бы корова мычала… Скольких ты братов своих уложил, когда хоронили Трифона?

– А ты в лагерях такой правильный стал? – нашелся Квашня. – Помогаешь чеченам над русскими издеваться, власть над ними брать?! – И, видя, что охраннику нечем крыть, разошелся вовсю: – Мало ли русских бригад? Хотя бы взять нашу: отличные кореша, любое дело по плечу! И хозяин свой – русский.

– Брешешь ты все! – недоверчиво поглядел на него хромой. – Сейчас всех купили чебуреки и евреи.

– Да правда это! Святой истинный крест! – Квашня, забыв о наручниках, сделал попытку перекреститься. – Козырев у нас хозяин. В блатном мире – Козырь. Да слышал ты о нем в лагерях! Бывший в законе, а теперь – туз богатейший, в загранке, на вилле живет.

– На Козыря, значит, пашешь? – оживился охранник, и глаза у него алчно заблестели. – Тогда могу предложить тебе, кореш, выгодное дельце. – Огляделся – а вдруг кто подслушает – и почти шепотом сообщил: – Братан мой в охране у Мельниченко служит. Так он мне сказал…

Хромой вдруг умолк, пристально глядя на Квашнина – стоит ли посвящать? – и замялся.

– Погоди, перекурю. Успокоюсь. – И достал курево. – Дело серьезное, больших бабок стоит. Боюсь тебе говорить-то…

Он закурил, и Квашня, учуяв родной аромат, затосковал.

– Слушай, кореш! Дай хоть раз затянуться! – прохрипел он, умоляюще глядя на чубатого охранника и изнывая: марафетом наслаждается…

– Это дело бабок стоит, – равнодушно бросил кореш. – Не у Пронькиных!

– За мной не пропадет! – умолял Квашня. – Натурой отдам!

– То-то ты здесь прохлаждаешься. Даже чечены долги еще у тебя не вышибли.

– Тебе отдам, свой брат! – хрипел Артем, дергаясь на наручниках.

Хромой сжалился:

– Ладно, потяни пару раз – все полегчает. – И поднес окурок ко рту пленника. – Я-то знаю!

Брезгливо взглянул на присосавшегося к чинарику, постанывающего от удовольствия Квашню – и вроде решился:

– Бабу они ищут Мельниченкову. Хозяин озолотить обещал, если найдут. К милиции обращаться опасается. Меня братан просил помочь, обещал взять в долю. – Взглянул на Квашню хитрыми глазами и напрямую предложил: – Давай вместе провернем. Я же слышал, как чечен сказал – ты здесь при чем. Вот это отчудишь – двойное сальто! И шкуру сохранишь, и бабок подгребешь! – жарко зашептал он прямо в лицо немного одуревшему от курева Артему. – С чеченами рассчитаешься, а заначки не тронешь! Я тебе бабки сразу доставлю, как скажешь, где ее прячут!

– Свои же меня кончат, как узнают! – еле слышно прошептал Квашнин, пытаясь сообразить, есть ли у него шансы выйти сухим из воды, – предложение заманчивое.

– Вот именно! «Как узнают», – хитро ухмыльнулся хромой охранник. – А откуда? Нам-то зачем тебя выдавать? Еще пригодишься… Ну хватит! Ишь присосался! – И Виктор Сальников, решив сыграть свою роль до конца, грубо выхватил изо рта Квашнина замусоленный окурок.

Когда Михаил с помощниками, все в зловещих, глухих черных масках, в двенадцатом часу ночи появились в пустынной квартире и молча включили электрический утюг, Квашня моментально завопил:

– Погоди, братва-а! Согласен я! Дайте слово сказа-ать! – И отчаянно задергался на наручниках, сдирая в кровь кожу. – Пола-адим!

– Ну говори: где прячешь бабки? И бэз шуток! – рявкнул, подходя, высокий. – Нэ-то по стэне размажу!

– Бабок у меня нет, – решив умереть, но не отдавать денег, соврал Артем, собрав все свое мужество. – Но я вам их заработаю. Вот прямо сейчас! Послушайте, что хромой скажет! Мы с ним договорились.

– Ладно, смотри у меня! – пригрозил чечен. – Эсли крутишь, собака, – вдвойнэ получишь!

Он отошел и о чем-то долго шушукался с чубатым охранником, а Квашнин с замирающим сердцем следил за реакцией высокого: примет ли всерьез план хромого? Видно, доверяют ему чечены: главарь головой кивает… подходит…

Высокий сказал, уже спокойно:

– Ладно! Тэбе дадут карандаш, бумагу. Рысуй план, всэ дэтали логова, гдэ бабу Мельнычэнко укрывают. Адрэс, подъезды – это проставишь, когда вернется хромой с заказчиком и бабками. И чтоб никто нэ узнал, что ты был здесь! Нэ то… живым зажарим!

Передав автомат чечену в маске, Сальников не теряя времени отправился за деньгами. Остальные, взяв раскаленный утюг, приблизились к обомлевшему от страха Квашнину.

– Мы тэбя отпустим, эсли не наврал! – с холодной ненавистью процедил сквозь зубы высокий. – Но прэжде поставим свое клеймо, чтоб знал: круче нас нэ бывает. Ощутил своей шкурой, что ждет, эсли обманешь. – И кивнул помощникам.

Те приспустили с него штаны – и Квашня взвыл от боли: кончик раскаленного утюга сжег ему кожу на месте заднего кармана брюк…

– Ничэго, сидэть сможешь, – презрительно усмехнулся главарь. – Но тэперь на тебе наша печать.

Ожог смазали, наложили лейкопластырь; к прибытию денег мягкое место у Квашнина лишь саднило – так ощущается боль от выбитых зубов, расквашенных губ, ушибов, порванной наручниками кожи.

Деньги привез Белоусов, изображая чистенького белово-ротничкового клерка, и спектакль продолжался. Толстые пачки купюр в рублях и валюте чечены долго, на глазах у Квашнина, пересчитывали, находили недостачу, торговались с клерком. Наконец сошлись, забрали себе львиную долю, отстегнув приличную пачку хромому.

– С тобой в расчете! – объявил Квашне высокий и распорядился: – Снимите с него наручники! – И велел, указывая на Белоусова: – Тэперь садись и пиши прямо на плане все данные, которые нужны, и поточнэе! Поедешь с ним и его командой. Сам понимаэшь: чуть что – тэбе крышка! А наш бизнес – все.

Сложил с помощью подельников все полученные деньги в два кейса, и чечены покинули помещение.

– А теперь, дружище, – с холодной вежливостью произнес Сергей Белоусов, – мы прямо отсюда отправимся в это змеиное гнездо. Не вздумай бежать – тебя сразу пристрелят. Снаружи нас ждет боевая группа бывших спецназовцев. Ребята бывалые, свое дело знают.

Квашнин слушал его хмуро, понурив голову. Убедившись, что он ведет себя смирно и не выказывает поползновений сопротивляться, Сергей решил взять быка за рога:

– Ты, Артем, хоть и вынужденно, предал свою бригаду. Давай смотреть правде в лицо! – заявил он резко, зная, чем пронять этого матерого бандита. – Пощады тебе от них ждать не приходится. Так хоть заработай большие деньги. Вот тебе предложение. Поможешь незаметно пройти в дом и освободить женщину. Говори, сколько хочешь, – получишь! Нет – будешь сидеть в машине до конца операции. Решай, думать некогда!

– А что тут думать, – сразу поднял голову Квашня. – Двадцать пять тысяч баксов и авиабилет, смыться вовремя.

– Пятнадцать и никаких билетов! – столь же решительно возразил Белоусов. – Дурная у тебя голова, парень. Этим сам себя выдашь и подпишешь смертный приговор. Найдут и тебя везде, и на нас через тебя выйдут. Лучше сделаем так, что комар носа не подточит. Свяжем тебя вместе с остальными. – Повелительно посмотрел на притихшего Квашнина, встал и пристукнул ладонью по столу. – Ну все, договорились. Пора в дорогу!

Финал задуманной и осуществленной Юсуповым операции прошел в стиле крутых кинобоевиков, не уступая им накалом и драматизмом событий. Оперативная группа на четырех мощных «БМВ», ведомая машиной Квашни, быстро добралась до тайного убежища банды, хотя найти его оказалось не так-то просто. Съехали с главного шоссе, потом петляли по узкой лесной дороге, пересекающей в нескольких местах железнодорожные пути, – все происходило уже ночью, и движения практически не было.

Лесная цитадель представляла собой большой кирпичный дом за высоким бетонным забором; проникнуть в него – сложно. Но Квашня, свой человек здесь, считал, что знает все ходы и выходы.

– Я вам открою две потайные калитки в заборе для ребят, которые будут вызволять бабу. По сигналу сниму вахтеров и впущу штурмовую группу: она отвлечет охрану и даст им без риска вывести ее за ограду. А там уж ваша забота. – И ухмыльнулся цинично: – Можете всех перебить, кроме меня. Хотя нет, парочку все же оставьте мне за компанию.

Замаскировав машины близ дороги в лесу, группа незаметно подтянулась на исходные позиции. Квашнин спокойно подъехал к воротам на своей «девятке», сказал нужное в домофон и въехал в приоткрывшиеся ворота. В доме все спали, кроме дежурных охранников.

Без суеты он прошелся по дому, поздоровался с бодрствующими и рассказал им несколько анекдотов, объяснив свое запоздалое возвращение на базу. Заодно убедился, что пленница на месте, в спальне второго этажа, и около нее всего один охранник.

Вылез во двор, закурил и стал фланировать ленивой походкой по участку, незаметно загоняя сторожевых собак в будки. Только после этого, скользя как тень, открыл потайные калитки, проводил передовую группу из трех человек в дом и объявил им:

– Теперь ждите команды по рации, хватайте бабу и волоките ее тем же путем! А я – в проходную, впущу штурмовиков.

Тройка затаилась, изготовившись к броску, а Квашня хладнокровно спустился вниз, покинул дом и направился в сторожку.

– Что-то спать не хочется, разгулялся за дорогу. Как насчет тяпнуть по маленькой? – предложил он дежурным вахтерам, достав фляжку коньяка и плитку шоколада.

Дюжие парни в камуфляжной форме – они играли в карты – сразу отложили их в сторону.

– Хорошая мысль! – добродушно отозвался один, рыжеволосый, веснушчатый детина. – Наливай!

Выпили по очереди из горлышка, и в этот момент в кармане у Артема запищал радиотелефон. Не понимая, в чем дело, рыжеволосый привстал и повернулся. – осмотреться. Квашня, опытный диверсант, вскочил, выхватил финку и воткнул в спину рыжему. Затем, воспользовавшись растерянностью напарника, оглушил его, ударив по голове мощным кулачищем. Ничуть не заботясь о состоянии бывших товарищей, бросился к пульту и открыл въездные ворота.

– Казарма справа, во флигеле! – крикнул он ворвавшимся членам группы.

Во главе аршинными прыжками бежал Михаил – в маске, но, как и все, в камуфляжной форме и бронежилете. Квашнин не узнал в нем высокого чечена.

Вернулся в сторожку и добил раненых бандитов. «Нельзя оставлять свидетелей – золотое правило! Хоть и жаль парней», – с жестоким цинизмом подумал Квашня, испытывая чувство, скорее похожее на досаду. Впрочем, оно быстро прошло.

С того момента, как штурмовая группа ворвалась в дом, операция стала развиваться вовсе не гладко. В доме и на лестнице, ведущей на второй этаж, разгорелось настоящее сражение.

Нападавшие – десять человек во главе с Юсуповым – имели преимущество внезапности, бандиты – численное превосходство. Штурмовой группе Михаила мешала и невозможность применять оружие, кроме как для самообороны. Но у бывших десантников и спецназовцев с немалым боевым опытом за плечами баталия шла успешно.

Тем временем передовая тройка, бесшумно сняв охранника, запеленала пленницу в простыню; рот ей заклеили, чтоб не издала ни звука, и без помех спустили через окно со второго этажа на землю, миновав лестницу, где шла ожесточенная схватка. Так же бесшумно вышли за ограду, быстро проследовали к машинам и, только усадив жертву похищения на сиденье, ее распеленали.

– Ничего не бойтесь, Валентина Михайловна! – спокойно сказал совершенно онемевшей от ужаса женщине Сергей Белоусов, дежуривший у машин. – Мы освободили вас от бандитов. Сейчас будете говорить с мужем, только потерпите минутку.

– Алло, Астра! Говорит Двадцать седьмой! – Он связался с оперативной группой спецназа госбезопасности, выделенной ему в помощь. – Можете начинать.

Окончательно разделаться с опасной бандитской группой предстояло официальным органам власти. К милиции не обратились, опасаясь утечки информации, – это неминуемый провал.

Михаил дал отбой сразу, как только получил сообщение, что освобожденная благополучно следует в город под надежной охраной во главе с Белоусовым. Потерь пока нет, если не считать легких ранений, – спасают защитные шлемы и бронежилеты.

Профессионально ловко укрываясь, группа отступала к въездным воротам. Оставалось только выскочить за ограду – и спасительный ночной лес поможет уйти от преследования. Но произошло непредвиденное: к бандитам подоспела подмога. Два громоздких «лендровера», битком набитых головорезами, не въезжая остановились на площадке у ворот. Михаилу ничего не оставалось, как скомандовать:

– Всем уходить через калитки, а там – лесом к машинам! Я их задержу. Побольше холостой пальбы!

Бывалым солдатам особых разъяснений не требовалось. Короткими бросками, под прикрытием стен и кустарника, непрерывно паля из всего, что было, группа достигла леса и в нем растворилась.

Юсупов упорно отстреливался из автомата, меняя обоймы и удивляясь: как это бандиты до сих пор не раскусили, что патроны холостые? Рассчитывал он только, что выручит спецназ госбезопасности.

– Сдавайся, сука! Тебе не уйти! – орали бандиты, но идти вперед не решались, дорожа своей шкурой.

Действовали они не спеша, спокойно; районной милиции не боялись – было кому их предупредить.

Михаил еще сопротивлялся бы, запас патронов оставался, но подвел бронежилет. Он уже был легко ранен – пуля по касательной поцарапала ногу, – но хорошо владел собой, лишь испытывая слабость от потери крови. Однако, когда незаметно подкравшийся бандит выстрелом почти в упор пробил бронежилет, Юсупов потерял сознание. «О Господи! Неужто конец?.. – последнее, о чем он успел подумать. – Какое счастье, что у меня сын… Не исчезнет наш род с русской земли!..»

– Не торопитесь, не добивайте! Мне нужно от него кое-что узнать.

Этот сиплый голос… чем-то он знаком… Михаил открыл глаза, постепенно сознание вернулось к нему. Примитивная перевязка – и его закаленный организм, большая физическая сила помогли прийти в себя, несмотря на серьезное ранение и большую потерю крови.

– Так вот кто опять испортил мне всю музыку! Старый знакомый!

Над Михаилом склонился высокий человек, – лицо двоится, расплывается перед глазами…

– Что, не чаял опять встретиться? Но будь уверен – теперь в последний раз!

Козырева подняли с постели, где он нежился с очередной любовницей. Выслушал сообщение, быстро оделся и тут же выехал, послав впереди себя группу подкрепления, – вне себя от ярости, что заложницу упустили. «Ничего, обойдем Мельниченко с другого конца! – успокаивал он себя. – Досадно, конечно, что хорошо подготовленная акция сорвалась. Но в больших делах не без накладок».

– Как же это вас облапошили, а? Всех пора разогнать! Обленились, ожирели! – бушевал он, распекая подручных. – Кто этот пройдоха? Покажите мне его! Сейчас он откроет, кто нас продал! А вы пока расследуйте, как было дело, и доложите! – распорядился он и направился в сторожку, куда притащили раненого Юсупова.

Козырев с первого взгляда узнал врага и поразился превратностям судьбы. «Сам Бог его на меня наслал, что ли, как кару за грехи? – думал он с тревогой. – Ведь расскажешь – не поверят!»

– Ну что, старый приятель, опять за меня взялся? – сдерживая клокотавшую злобу, начал он, убедившись, что Юсупов очнулся. – Не надоело мне пакостить? Или все еще мстишь за эту…. которую я к тебе тогда подослал? Так она доброго слова не стоила, – скривил он губы в гадкой усмешке. – Ну ладно, к делу, пока ты в сознании. Хочешь жить? Тогда говори: кто нас заложил? Кто продался?

«А что? Может, поквитаться с негодяем за то, что погубил стольких ребят на кладбище? – превозмогая боль и слабость, думал Михаил, преисполненный ненависти к продажному убийце Квашне. – Вот ему и возмездие!» Но вступать в сделку с бандитами?.. Хоть и выдать требуют подонка, вполне заслужившего мучительную смерть… Он колебался.

В этот момент во дворе раздался шум и в сторожку втолкнули упирающегося Квашню, – тот орал и матерился.

– Все на нем сходится. – Не глядя на хозяина, командир боевиков указал на бандита, красного как рак, яростно выпучившегося. – Я спал, когда он ночью заявился. Но ребята говорят, что шатался повсюду. Наверно, это он собак привязал и калитки открыл. Больше некому.

– Вранье-о! Как язык у тебя повернулся?! – взревел Квашня, пытаясь броситься на командира.

Но его крепко держали.

– А мне и разбираться не надо! – Козырев налитыми кровью глазами смерил враз осевшего негодяя. – Мне уже все про него известно. Вот кто жизнь себе сохранил признанием. – И небрежным жестом указал на тяжело дышавшего Михаила. – Все сказал, не знает одного – за сколько тебя купили.

– Ах ты, п…! Убью! – прохрипел Квашня, пытаясь дотянуться рукой до кобуры. – Клевещет за то, что не промахнулся. Это же я пулю в него всадил! Дайте добить гада!

«Неужели он? Ну это уж слишком!» – мелькнуло в затуманенном мозгу Михаила. Морщась, будто проглотил дрянь, он тихо, но внятно произнес:

– Хоть я ничего не говорил Козырю, но это факт. Спустите ему штаны – сами убедитесь. У него на заду наша печать. Пришлось поставить, когда уговаривали взять бабки.

С визжащего и брыкающегося Квашни стащили штаны и, поскольку клеймо еще кровоточило, немедленно поволокли на расправу. Дикие его вопли внезапно прекратились: видно, бандитам надоел истошный крик и они чем-то временно успокоили бывшего сотоварища.

«Вряд ли он так просто отделался за свое подлое предательство…» – успел подумать Михаил и вновь потерял сознание.

Всемогущая судьба и на этот раз оказалась благосклонна к нему. Бандиты так увлеклись расправой над предателем, что временно потеряли к нему интерес. Козырев руководил казнью, стремясь сделать ее показательной – чтоб другим неповадно было. Он не обращал внимания даже на настойчивый вызов радиотелефона, а когда приложил трубку к уху, изменился в лице.

Мгновенно по всей округе раздалась по мощному громкоговорителю команда:

– Всем оставаться на месте! Дом и вся территория под контролем спецназа госбезопасности! Сопротивление бесполезно! Выходить по одному! При попытке к бегству стреляем!

– Добить предателя и смываться всем, кто сможет! – только и успел распорядиться Козырь. – Я – в кабинет, сожгу кое-какие документы.

Кивнул телохранителям – те тут же окружили его, – и не мешкая, под их охраной, вышел. В кабинете, в дальнем углу здания, он запер дверь на все замки и нажал кнопку в стенке тяжелого дубового шкафа. Сработал потайной механизм и открылся проем, ведущий в подземный ход. Туда и устремился Козырь с четырьмя телохранителями. Скрытый туннель длиной не менее двухсот метров выходил в огороженный двор бездействующей мастерской по ремонту сельхозтехники. Там в полной готовности ждал мощный «кадиллак»: Козырев все предусмотрел.

Телохранители распахнули ворота, вскочили на ходу в машину, и она понеслась по лесной дороге, набирая скорость. Но фортуна перестала благоприятствовать Козырю: притормозив на переезде, заметили погоню.

– Засекли каким-то чудом! – бросил Козырев водителю. – Прибавь-ка газу! Надо оторваться. ФСБ – контора серьезная. Выедем на трассу – там пусть догоняют. Поймают здесь, в лесу, – лучшие адвокаты не отмажут!

Водитель был высококлассный, бывший гонщик, машина – мощнее, чем у преследователей; визжа тормозами на крутых поворотах, она стала быстро отрываться от погони. Но вот беда – на втором переезде путь перегородил длинный товарняк, – хвост, правда, виден…

– Ну дела! Давай проползай скорее! – ерзал Козырев. – Вот-вот достанут!..

В диком напряжении сидели в машине, все оглядываясь назад, на извилину лесной дороги, и всматриваясь в проем высокого кустарника, окаймлявшего открытый проезд, – там мелькали вагоны проходящего товарного… Последний вагон! Мощная машина рванула вперед, не дожидаясь, когда погаснет красная мигалка.

Стремясь поскорее уйти от преследователей, беглецы не заметили за товарняком приближавшегося встречного пассажирского поезда – он вынырнул в тот момент, когда машина пересекала переезд…

В мгновение ока ударив и развернув шикарный «кадиллак», локомотив протащил его, коверкая, небольшое расстояние и, смяв, как консервную банку, отбросил на придорожный откос… Машинист остановил поезд, но поздно… Все пассажиры, сидевшие в машине, погибли.

Хитроумный долларовый миллионер и воротила Козырев, он же вор в законе Козырь, долгие годы ловкостью, подкупом и обманом умело уходил от расплаты за свои злодеяния. Но от уготованной ему судьбы уйти не смог.

Операция затягивалась. Уже несколько часов Михаил Юсупов оставался между жизнью и смертью. Ранение его само по себе не смертельное: пуля, ослабленная бронежилетом, не задев жизненно важных органов, застряла в грудной клетке. Главное осложнение вызывала большая потеря крови, ослабившая сопротивляемость организма. Врачи ни за что не ручались. Больной не выходил из бессознательного состояния.

Родственников у Михаила не было, и Сергей Белоусов, посоветовавшись с Сальниковым, решил оповестить о его критическом состоянии Светлану – позвонил ей домой.

– Светлана Ивановна, – траурным тоном без всякой подготовки сообщил он, – у меня для вас печальная весть. С Юсуповым стряслась беда.

– Боже, что с ним?! Опять?! Что с Мишей… то есть с Михаилом Юрьевичем?.. Он… живой?..

Светлану подкосил зловещий тон Белоусова.

– Еще не умер, но в очень тяжелом состоянии. – Сергей решил не приукрашивать. – Тяжело ранен, освобождая заложницу, мать двоих детей, из рук бандитов. Ему уже сделали операцию, но он очень плох. Большая потеря крови.

«А почему я должен ее щадить? – думал он почти мстительно, вспомнив по рассказам Юсупова, как тот страдал, вернувшись из плена, когда застал ее женой другого. – Что она ему, жена? Столько лет не давала знать, что у него растет сын. Какая жестокость!»

– Не знаю, правильно ли делаю, что беспокою. Но я в курсе, что у вас с ним есть сын. Потому и счел своим долгом перед Михаилом оповестить.

– Ну конечно! Правильно сделали! Я вам очень благодарна! – кричала Светлана, выйдя из шокового состояния. – Не чужой он нам! Он нам очень дорог! – Задохнулась от волнения, голос ее прервался. – Ради Бога, скажите скорее – где он?..

– В Центральной клинической, в хирургическом отделении. Операцию делали лучшие специалисты. Мы не поскупились. Михаил Юрьевич, представьте, и нам очень дорог, – немного мягче, но все еще язвительно ответил Белоусов. – Что случится – мы останемся как без рук! – И добавил, помедлив: – А от вас ничего не требуется. Может, только немножко морально его поддержать. Сына не забудьте привезти!

Получив ужасную весть, Светлана некоторое время сидела в оцепенении, потрясенная. Нет конца несчастьям, которые ей суждено перенести… Только наметился наконец-то перелом к лучшему, жизнь наполнилась радостным ожиданием… Привыкла уже к мысли, что все постепенно наладится: Миша здесь, рядом; привяжется к сыну – одумается и в отношении к ней, поймет, что она не столь виновата, – если любит. А что она ему по-прежнему желанна – было написано на его лице при первой же встрече. И вот снова все рушится…

Когда она примчалась в больницу, Михаил находился в реанимации; кризис еще не наступил. Неужели она потеряет его еще раз, и теперь уже навсегда?.. Не уедет она отсюда, пока все не определится. У нее есть с собой немного денег, а там видно будет…

– Мамочка! Я говорю из Центральной клинической больницы, – сообщила она Вере Петровне по телефону. – Нет, с Петей все в порядке, но он остался один дома. – Она судорожно вздохнула. – Миша снова в больнице – между жизнью и смертью. Такая уж у него судьба! Прошлый раз – взрыв, сейчас пулю вынули из груди…

Я остаюсь с ним в больнице! Буду ждать, ухаживать, если придется. Поезжай, присмотри за Петенькой. Извинись за меня перед папой и жди звонка. Может, понадобится срочно везти сюда Петю… Пусть далеко! Возьмешь дома денег на такси!

– Ну конечно, доченька! Не беспокойся, все сделаю! А ты… не расстраивайся так. Все будет хорошо! Сердце подсказывает…

Когда Вера Петровна стала собираться в дорогу, она вдруг сообразила, что дочь впервые назвала Степана папой…

Двое суток, в течение которых Михаил бессознательно боролся за свое и ее счастье, стоили, наверно, Светлане нескольких лет жизни – столь они были наполнены волнениями и переживаниями, страстной надеждой и последним отчаянием. Утром третьего дня она впервые обнаружила серебряные нити в своих прекрасных золотистых волосах.

Однако отпущенную им чашу тяжелых испытаний Михаил и Светлана, видно, испили до дна – судьба решительно повернулась к ним лицом. На третьи сутки кризис миновал, Михаил пришел в сознание и открыл глаза, ощущая и телом, и душой, что жизнь к нему возвращается.

– Михаил Юрьевич, тут все дни после операции в больнице дежурит ваша жена, – заявил ему лечащий врач, как только убедился, что его пациенту лучше. – Она хочет вас видеть.

– А где она… сейчас? – совсем слабым еще голосом отозвался Миша. – Она… здесь?

– Да, здесь, в холле, вместе с сыном. Вы как себя чувствуете? В состоянии кого-то видеть, говорить? Недолго пока.

Желанная весть! Счастливая мысль! Самые дорогие ему на земле люди – рядом!

– Пусть… войдут, доктор. Мне будет… еще лучше. – И его ожившие глаза заблестели.

Когда Светлана и испуганно затихший Петя вошли и приблизились к его постели, Михаил нашел в себе силы лишь протянуть руку и заключить в свою большую, горячую ладонь обе маленькие ладони – любимой женщины и сына.

Все трое в этот миг радостно осознали: отныне и навсегда они одна семья.