Распутник и чопорная красавица

Глава 3

Эзме еще никогда в жизни не была так ошарашена. Куинн Маклохлан целует ее, и она вовсе не испытывает отвращения… Более того, его поцелуй, пьянит, как будто она одним глотком осушила стакан виски! Ее еще никто не целовал. Ни один мужчина не хотел — или не смел — приблизиться к ней. И вот ее целует Маклохлан — повеса, который, наверное, в свое время перецеловал тысячу женщин, не испытывая никаких истинных чувств, но крайней мере, не больше нежности, чем к лошади или собаке!

От стыда и отвращения к собственной слабости Эзме отпрянула и немедленно высказала ему все, что думает о его наглости.

— Как вы могли? — воскликнула она, забиваясь в самый дальний угол кареты. — Вы… вы… трус! Больше никогда, никогда не смейте этого делать! Если сделаете, я сразу же напишу брату, и вы больше не будете на него работать!

Маклохлан как будто совсем не огорчился; скрестив, руки на груди, он смерил ее взглядом, в котором сквозило легкое удивление:

— По-моему, простой поцелуй не повод для таких крайностей!

Эзме удивило то, что он совершенно не раскаивается. Правда, вскоре она решила, что получила лишнее доказательство его низости.

— Я не хотела этого поцелуя, не напрашивалась на него, и он мне совершенно не понравился. Кроме того, вы выказали грубое неуважение ко мне и оскорбили мое достоинство!

Маклохлан ухмыльнулся:

— Боже правый, сколько упреков! Почему бы для ровного счета не обвинить меня заодно и в государственной измене?

— Вам бы понравилось, если бы я неожиданно набросилась на вас с кулаками?

— А вы попробуйте — и мы посмотрим!

В душе у Эзме все смешалось. Помимо отвращения и презрения она испытывала и соблазн, за что жестоко порицала себя.

— А может, вы боитесь за свое целомудрие? — продолжал Маклохлан. — Если да, позвольте вас заверить: вы — последняя женщина в Англии, которую я бы захотел соблазнить.

— Как будто у вас есть хоть какая-то надежда соблазнить меня!

— Осторожнее, мисс Маккалан! — ответил он с ухмылкой, за которую ей захотелось дать ему пощечину. — Я люблю дерзких!

— Противный, тщеславный урод! При одной мысли о вашем прикосновении у меня мурашки бегут по коже! Вы невыносимы! Сейчас прикажу кучеру развернуться и ехать назад.

Язвительное выражение исчезло с лица Маклохлана.

— Вы забыли, что Джейми рассчитывает на нас? Вот как вы платите ему за все, что он для вас сделал? Я не знаю и одного человека на тысячу, который позволил бы сестре занять такое место в своей жизни, не говоря уже о делах!

Он прав, но ведь и она тоже права!

— Тогда требую, чтобы в будущем вы относились ко мне с уважением, а не как к уличной девке!

— Признаю, что поступил неправильно, потому что начал действовать без предупреждения. Однако с проститутками я дела не имею, — ответил Маклохлан без намека на раскаяние или извинение. — Кстати, раз уж нам предстоит изображать Огастеса и его жену, нам придется время от времени целоваться. В нашей семье мужчины отличаются страстностью и тягой к публичному выражению чувств. Каменная холодность с моей стороны породит недоумение и кривотолки.

Как будто она настолько наивна! Он просто пытается найти предлог для того, чтобы давать выход своему вожделению…

— Я вам не верю!

— Зачем иначе мне вас целовать? — возразил он.

Эзме задумалась. Куинну Маклохлану больше всего на свете нравится дразнить ее и издеваться над нею. Вряд ли он поцеловал ее потому, что считает красивой. Должна быть другая причина, и она нашла ее.

— Чтобы заставить меня замолчать единственным способом, который вам доступен, — ведь я одержала над вами верх в споре!

Судя по выражению его лица, она угадала верно, но это… нет, нисколько не разочаровало ее.

— Что лишь доказывает мою правоту! — Губы Маклохлана расплылись в широкой улыбке. — Мой брат, мисс Маккалан, в сходной ситуации наверняка призывает жену к молчанию тем же способом, что и я.

— Ну что ж… — нехотя согласилась Эзме, — тогда нам нужно придумать какой-нибудь опознавательный знак или сигнал, чтобы я успела подготовиться. Иначе я, чего доброго, взвизгну от страха, когда вы на меня наброситесь!

Маклохлан нахмурил темные брови и опустил уголки губ:

— Вам понравилось целоваться со мной, иначе вы бы остановили меня в тот же миг, как я к вам прикоснулся! Мы с вами оба знаем, что это правда!

Да, Эзме прекрасно понимала, что он говорит правду, но ей не хотелось соглашаться и признавать его правоту. Он — мужчина, а мужчины считают, что имеют право командовать женщинами. Более того, он очень энергичен, властен и самоуверен, и его поцелуй совершенно ошеломил ее. Ей нужно следить, чтобы такое больше не повторилось, иначе он решит, что ею можно командовать.

— Не стану отрицать, Маклохлан, вы обладаете способностями по этой части, и вначале вам удалось меня заинтересовать. Однако запомните: я не из тех женщин, с которыми вы обычно проводите время. Поэтому перед тем, как снова распустить руки, пусть и ради того, чтобы наш брак выглядел правдоподобно, прошу вас подать мне какой-нибудь сигнал!

Маклохлан скрестил руки на груди и смерил ее обычным дерзким взглядом:

— Может, подмигнуть?

— Будет заметно, хотя мой брат, кажется, считает вас образцом такта.

— Я и есть образец такта, — ответил Маклохлан. — Иначе вы бы знали все о моей личной жизни — а вам о ней ничего не известно.

— Не испытываю ни малейшего желания что-либо знать о вашей личной жизни!

Несмотря на искренний ответ, Эзме вспомнила, как иногда гадала, где он живет и с кем проводит часы досуга. Особенно часто она задавалась такими вопросами, слушая, как Маклохлан с Джейми весело смеются в библиотеке. Смех у Маклохлана приятный — глубокий, бархатистый и радостный.

— Я буду смотреть на вас вот так, — сказал он, возвращая ее в настоящее.

Возможно ли, чтобы от взгляда у человека поднялась температура? Как еще объяснить прилив жара, охвативший ее, когда он посмотрел на нее с откровенным желанием? Такие порывы ей определенно не хотелось поощрять.

— Если ни на что лучшее вы не способны, предлагаю кое-что другое! — Как она и ожидала, томный взгляд тут же исчез, сменившись насмешливой безмятежностью.

— Как еще дать вам понять, что я испытываю всю глубину желания по отношению к собственной жене?

— Обращаться с ней учтиво и уважительно, — ответила Эзме. — Именно так относятся настоящие джентльмены к своим женам!

— И к матерям, и к старшим, — возразил Маклохлан. — Вам не кажется, что к жене мужчина должен испытывать страстное желание? Если нет, мне жаль вашего мужа — если он у вас, конечно, будет.

Его слова больно ранили Эзме. В глубине души ей хотелось выйти замуж и родить детей. Но она не хотела, чтобы Маклохлан обнаружил брешь в ее броне.

— Если уж вам непременно нужно демонстрировать свою супружескую привязанность на людях, сойдет и простой поцелуй в щеку.

— Отлично! — Маклохлан пожал плечами к безмерному облегчению Эзме. — Значит, мимолетный поцелуй в щеку. Так тому и быть!

Он отвернулся и стал молча смотреть в окно.

Куинн радовался, что весь остаток дня Эзме молчала. Ему не хотелось снова ссориться с ней или выслушивать ее язвительные замечания. Достаточно и того, что она недвусмысленно дала понять: ей отвратительна сама мысль о том, что придется изображать его жену. Ну а поцелуй… Хотя она возмутилась так, словно он изнасиловал ее прямо в карете, он готов был поклясться, что она ответила на его поцелуи… Куинн запретил себе думать о том, что может заняться любовью с Эзме Маккалан прямо в карете, обнимать ее, медленно доводя до экстаза… Что с ним случилось? Может, он устал? Может, у него жар?

Неужели он настолько одинок?

К счастью, вскоре карета свернула в высокую арку стамфордского постоялого двора. Их сразу же обступили слуги, конюхи, горничные. Эзме с интересом оглядывалась. Каменные стены, окружающие внутренний двор, были увиты виноградом. Из труб над кухней и номерами шел дым.

Хотя еще не наступил вечер, усталые путники радовались свету и теплу.

Довольный, что дождь кончился, Куинн, как полагается заботливому мужу, помог Эзме выйти из кареты. К ним уже спешил тощий трактирщик в простой домотканой куртке, белой рубашке и черных брюках. Из конюшни вышел упитанный слуга и взял их багаж.

— Добрый вечер, добрый вечер! — воскликнул трактирщик, по их одежде и карете понявший, что перед ним люди состоятельные. — Останетесь на ночь, сэр?

— Да, — ответил Куинн со сдержанной, но, безусловно, приветливой улыбкой. — Нам с женой нужны два номера.

Трактирщик нахмурился и поскреб почти лысую голову:

— Очень сожалею, сэр, но почти все номера заняты. Осталась только одна комната, которая подойдет вам и вашей супруге.

Трудности начинаются!

— Ничего, нас устроит и одна, — ласково ответила Эзме, беря Куинна под руку.

Ему стоило больших трудов не смотреть на нее; он в жизни не мог бы представить, чтобы Эзме Маккалан говорила так покорно и с такой скромностью. Ну а прикосновение ее ручки и перспектива ночевать с ней в одной комнате… Сколько времени прошло с тех пор, как он занимался любовью с женщиной? Ах, как давно это было! Иначе почему он словно ожил в тот миг, когда надменная, чопорная девица, которая к тому же его презирает, прикоснулась к нему? Она ведь его едва выносит. Но его мгновенно возбудил один-единственный поцелуй и ее невинное прикосновение. Куинн решил не показывать ей, как он взволнован, и небрежно похлопал ее поруке:

— Да, нас устроит и один номер на двоих. Проводите нас и доставьте багаж. А потом принесите ужин!

Эзме крепче сжала его руку. Сделав вид, что ничего не замечает, он повел ее в переполненный общий зал. Естественно, все постояльцы обернулись посмотреть на вновь прибывших. Куинн заметил, что многие мужчины смотрят на Эзме с нескрываемым восхищением. Он без труда читал их мысли: его спутница очаровательна и желанна. Они бы с радостью уложили ее в постель, будь у лих такая возможность. Им овладела первобытная ревность; он смотрел на всех мрачно, исподлобья, словно его окружали, воры, которые пытались украсть его драгоценность. Правда, Эзме, скорее всего, в его помощи не нуждается. Она умеет поставить на место наглеца одним взглядом, язвительным словом. Да, он бы дорого дал, чтобы посмотреть… Хорошо, что Эзме ничего не замечает. Чудного фасона чепец, который на ней надет, все равно что шоры на лошади; он ограждает Эзме от излишнего внимания посторонних, а его — от созерцания ее лица.

— Прошу вас, мадам, сэр, — суетился трактирщик, когда они поднялись по лестнице и он отпер дверь в маленькую, но удобную комнату.

Здесь стояли шкаф и умывальник, но почти все пространство номера занимала огромная кровать под балдахином. Судя по виду, ей было лет двести, не меньше.

— Когда желаете ужинать?

— В восемь, — ответил Куинн.

Эзме подошла к маленькому окошку и выглянула во двор.

— А завтрак подавайте в шесть.

— Слушаюсь, милорд. Если желаете почистить сапоги, оставьте их за дверью.

— Благодарю вас.

Кивнув, трактирщик вышел и закрыл дверь. Куинн Маклохлан остался в комнате с большой и, наверное, очень удобной кроватью. И красивой женщиной, которая его ненавидит.

Краем глаза Эзме следила, как Маклохлан подошел к кровати, накрытой коричневым шерстяным покрывалом. Он надавил на кровать рукой, словно проверяя, мягкая ли она… и крепкая ли. Боже, уж не думает ли он, что?..

— Вы, разумеется, проведете сегодняшнюю ночь на полу, — заявила она, поворачиваясь к нему.

Маклохлан, не сняв сапог, хлопнулся на кровать и закинул руки за голову, скрестив длинные ноги. Настоящий эгоист — совсем не думает о несчастной прислуге, которой потом придется отстирывать покрывало!

— Вы не забыли, что мы женаты? — спросил он, словно считал ее дурой.

Сжав кулаки, Эзме снова отвернулась к окну и стала смотреть на огромный дуб на краю двора.

С какой радостью она бы стерла с его лица самодовольную ухмылку!

— Пусть все окружающие думают что хотят, но на самом деле мы не женаты. Вы последний, за кого я бы хотела…

В голове промелькнула картинка: Куинн Маклохлан в той же позе, на том же месте, только совершенно голый. Он с улыбкой манит ее к себе…

— Чего вы бы хотели? — хрипло спросил он совсем близко от нее.

Эзме вздрогнула. Когда он успел встать?

— Вы последний, за кого бы я хотела выйти замуж, — ответила она. — Уж лучше остаться старой девой, чем стать женой грубого, высокомерного варвара! Ваше поведение в карете — лучшее тому доказательство…

— Вы, наверное, имеете в виду поцелуй?

Конечно, а что же еще? Как мог он предполагать, что может целовать ее и что ей придется по вкусу его нежеланная фамильярность? Однако его поцелуй ей понравился. Слишком, слишком понравился! Даже сейчас она не перестает вспоминать происшествие в карете и втайне надеяться на то, что он повторит попытку…

— Не только. Я имею в виду ваши дерзкие речи… и манеру горбиться.

— Господи помилуй! — насмешливо вскричал он. — Я и понятия не имел, что даже моя осанка заслужила ваш суровый приговор!

Решив, что не позволит себя запугать, она отвернулась от окна и увидела, что он стоит в двух шагах от нее и выглядит как живое олицетворение красивого джентльмена. Разумеется, его нельзя назвать джентльменом. Но ведь и она — не уличная девка. Она — сестра Джейми Маккалана и добродетельная женщина и ждет, что к ней будут относиться с уважением.

— Ваша дерзость совершенно неуместна — как и ваш поцелуй.

— Пусть неуместны, зато приятны.

— Для вас — возможно, но не для меня.

Казалось, его глаза загорелись кошачьим довольством, а улыбка сделала бы честь и сатиру.

— Лгунья!

— Вы несносны! — заявила Эзме, поворачиваясь к нему спиной и обхватывая себя руками.

— Вам понравилось, когда я вас целовал.

— Оставьте меня в покое! — отрезала она, не поворачиваясь.

— Мне тоже понравилось.

Она не должна его слушать. Все, что он говорит, нельзя воспринимать всерьез, как и чувства, которые способен возбудить человек вроде Маклохлана. Несмотря на его новый наряд и лощеную внешность, несмотря на то, что теперь ей легко верится в то, что он — сын графа, он по-прежнему остается мошенником и повесой, соблазнившим сотни женщин. Вот что ей нужно помнить, а не желание, какое пробудили в ней его губы!

— Убирайтесь!

— Вы ведь не серьезно.

— Серьезно, уверяю вас!

В дверь постучали.

Благодарная за то, что их прервали, Эзме прошла мимо Маклохлана и открыла дверь. Упитанный слуга внес на спине ее сундук с новыми платьями.

— Пожалуйста, поставьте в ногах кровати, — приказала она.

Другой слуга, вдвое толще и старше первого, принес саквояж Маклохлана, намного меньше, чем ее сундук.

— Поставьте рядом с сундуком жены, — велел он, дав слугам по мелкой монете.

Не обращая на Маклохлана внимания, Эзме сняла чепец, положила его на туалетный столик и начала вынимать из волос шпильки. Наверное, ей станет легче, когда она распустит волосы, — так было всегда.

Она поняла, что он наблюдает за ней.

— Вам обязательно глазеть на меня?

Он снова осклабился:

— Я тревожу ваш покой?

— Глазеть неприлично.

— Если уж вы критикуете меня за то, что я на вас глазею, — заметил он, — то и сами не должны смотреть на мужчину так, как смотрели на меня сегодня утром!

— Понятия не имею, о чем вы.

— Вы смотрели на меня так, словно представляли, как я выгляжу без одежды.

— Неправда! — вскричала Эзме.

В самом деле, тогда она думала о другом. Когда Маклохлан вошел в гостиную, она подумала, что в новой одежде и свежевыбритый он выглядит гораздо лучше.

Если бы она призналась в своих мыслях, то подхлестнула бы свое тщеславие, поэтому пришлось сказать лишь часть правды:

— Я беспокоилась о нашем путешествии и о предстоящем деле.

— Вы не считаете меня красивым?

Как он самоуверен! Он не заслуживает честного ответа!

— Нет!

Вместо того чтобы сокрушаться от горя, Маклохлан скривил губы в самой дьявольской, самой ликующей улыбке и шагнул к ней:

— В числе прочего я отлично вижу, когда со мной неискренни! Вот как вы сейчас, мисс Маккалан!

Эзме попятилась:

— Сегодня утром я вовсе не представляла вас без одежды!

Позже — да, представляла, но не утром.

— Совсем?

— Да! То есть… — Она ударилась о подоконник и поняла, что дальше отступать некуда. — Отойдите от меня! И не смейте меня целовать!

Он развел руками с видом оскорбленного достоинства, хотя в глазах его плясали лукавые огоньки.

— Мисс Маккалан, уверяю вас, я не стану вас целовать, если, конечно, вы сами меня об этом не попросите. И тогда уж я не стану ни в чем себя ограничивать!

— Вы… вы… вы! — Она ткнула в него пальцем, словно могла так прогнать его. — Держитесь от меня подальше, или я позову на помощь!

Он не двинулся с места, и его улыбка превратилась в гнусную ухмылку.

— Позвать на помощь вы, конечно, можете, но не забывайте, что окружающие считают нас мужем и женой. Что дает мне право делать с вами все, что я захочу!

Услышав его надменный, но исполненный невежества ответ, Эзме невольно обрадовалась:

— Ничего подобного! Среди прочего, по закону 1679 года о неприкосновенности личности, муж не имеет права лишать жену свободы с целью силой вынудить ее к супружеским отношениям!

Ее слова, отрезвили его, и ухмылка превратилась в мрачную гримасу.

— Да уж, кому и знать о таких вещах, как не вам! К счастью для нас обоих, я не собирался вас целовать.

— И кто из нас теперь лжет? — спросила Эзме, хотя и понятия не имела, хотел он в самом деле поцеловать ее или нет. — Только не думайте, будто я хотела сделать вам комплимент! — добавила она. — Вы, наверное, охотно поцелуете любую женщину от пятнадцати до семидесяти лет — причем без всякого предлога.

— Ну а вас, наверное, вообще никто и никогда не поцелует! — парировал он, после чего круто развернулся, вышел и сильно хлопнул дверью, как надменный, испорченный повеса, каким он, собственно, и был.

Правда, целовал он ее как нежный, страстный любовник.