Как Миша ни уверял, что все будет хорошо, но мне все равно было неспокойно на душе. Было такое чувство, что на горизонте сгущаются грозовые тучи, но когда и куда ударит молния было непонятно. И это нервировало еще сильнее.
Возможно, на меня такое угнетающее действие оказали похороны свекрови, ведь я переживала не меньше, чем Миша. Да и Никита поспособствовал.
Но время шло, лето сменилось осенью, а легче не становилось. На мою грудь давила какая-то непомерная тяжесть, от которой никак не могла избавиться. Про Глеба я мужу так и не сказала, но тот вроде угомонился, прекратив маячить рядом. Видимо, мозги включил, наконец. Так что не видела причин рыпаться, когда все уже устаканилось.
А потом стало происходить нечто непонятное. Начались проблемы с филиалами мужа. Разбитые витрины, кражи в нескольких точках на довольно крупные суммы, пожар на складе, после которого начались проверки из пожарной инспекции.
В одном из клубов нашли столько нарушений, что его пришлось временно закрыть. Меня начали терзать подозрения, которые я не преминула высказать мужу однажды вечером, когда принесла поднос с чаем и закусками в его кабинет.
— Миш, за этим стоит Никита?
Муж откинулся на кресло, помолчал, поморщился. Но отпираться не стал:
— Думаю, да. Каким-то боком он причастен.
— Что будешь делать? — осторожно спросила я.
Миша помолчал, почесал щеку, помешал ложечкой сахар в чашке.
— Официально дела расследует полиция. А я подумываю нанять частного детектива. Пусть порыщет, выяснит, чем там занимается мой непутевый братец.
— Тебе ничего не грозит? — с тревогой спросила я, подходя ближе. Миша этим коварно воспользовался и утянул к себе на колени. Уткнулся носом в макушку, крепко стиснул.
— Не грозит. Но охрану я увеличу. Во всех точках, здесь и у тебя в салоне тоже. Тебе так будет спокойнее?
— Да…
— Вот и хорошо.
— Ты помнишь, кстати, что нам завтра в клинику на прием? — напомнила я.
— Конечно. — кивнул муж, но тут же нахмурился. — Или ты хочешь отменить?
— Не хочу. Всего лишь напоминаю. Вдруг ты забыл со всеми этими неурядицами.
— Эх, милая. Чтобы я без тебя делал… — протянул Миша и весьма недвусмысленно начал развязывать пояс моей блузки. — Давай-ка отвлечем тебя от дурных мыслей, а то ты так хмуришься, что морщинки скоро полезут…
— Эй, — в негодовании оттолкнула руки мужа. — Намекаешь, что я постарела? А твой бес под ребром молоденьких захотел, да? Таких, как эта Анжела?
Черт. Ну вот кто меня за язык дернул. Зачем я вообще эту курицу упомянула? Но Миша лишь передернулся от смеха, ехидно прищурившись.
— Спасибо, не надо. Такую, как Анжела, я не смогу захотеть даже в состоянии полной деменции.
— И слава Богу, — пробормотала я, усаживаясь на мужа поудобнее и помогая стянуть с меня блузку. Да и все остальное тоже…
Кажется, сегодня мы вновь испытаем на прочность дубовую столешницу…
— Привет.
Голос Бессонова, раздавшийся от дверей кухни, заставил меня вздрогнуть. Едва удержала в руках противень с пирогом, который доставала из духовки.
С грохотом поставив металлический лист на столешницу, сбросила прихватки и повернулась к бывшему.
— Ну и что ты опять здесь забыл?
— Документы привез. Сделку по продаже сегодня закроем. — Глеб уселся за стол, протяжно вздохнув. — Захаров скоро подъедет.
— Слава богу, — выдохнула я. — Не прошло и года.
— Так не терпится от меня избавиться?
— Представь себе, да. — рявкнула я. — Ты мне до смерти надоел уже.
— Понимаю, — кивнул Глеб, опершись руками о столешницу и бросив на меня очень странный взгляд.
Я же отметила, что Бессонов как-то совсем хреново выглядит. Рубашка помята, галстука нет. К лицу бритвой не притрагивались как минимум две недели. Под глазами залегли темные мешки. Да и поведение изменилось очень сильно. Где его наглость, гонор, апломб? Сейчас передо мной сидит просто чрезмерно уставший человек. И это выбивает из колеи. Таким разбитым я Бессонова не видела никогда.
— Позволишь? — Глеб достает сигарету, прикуривает, а я нахожусь в такой прострации, что даже не останавливаю его. Хотя обычно дымить в доме не позволяю никому. Ни гостям, ни охране.
— С каких пор ты куришь? — оторопело на него смотрю.
— Да вот, начал не так давно, — пожимает тот плечами, выпуская кольца дыма в потолок. — С такой жизнью попробуй не закурить.
— Завязывай. — поставила перед ним блюдце и закашлялась. — Или туши, или иди смолить на улицу. Не хочу дышать этой гадостью.
— Ладно. — Глеб делает последнюю затяжку и тушит окурок. Потом кивает в сторону противня. — С чем?
— Что?
— Киш, спрашиваю, с чем?
— С курицей и грибами.
— Угостишь?
— А надо? — отхожу к окну, выглядываю наружу, но машины Миши не вижу. А с Глебом наедине становится как-то неуютно. Он смотрит так, будто не только под одежду, но и под кожу хочет мне влезть. — Помнится, ты мне говорил, что скорее будешь давиться полуфабрикатами и дрочить в душе, чем придешь ко мне и будешь давиться моей стряпней.
— Я такое говорил разве? Когда? Не помню.
Глеб озадаченно трет заросший короткой бородой подбородок, я же качаю головой. Правда не помнит или притворяется?
— Когда в салон приходил, угрожал оставить без штанов и выпнуть с работы. Припоминаешь?
Глеб молчит, опускает взгляд, нервно сцепляет ладони в замок.
— Припоминаю. Я вел себя как мудак тогда. Прости.
— Глеб? Тебя что, женушка совсем кормить перестала? Что ты вдруг соскучиться решил по моей стряпне?
Изображаю смех, а у самой на душе кошки скребут. С каждой минутой на душе все тревожнее становится. Что произошло с бывшим, что он начал вести себя вот так? Даже раскаяние выдал. И на игру непохоже от слова совсем.
— Нет больше Анжелы. Я подал на развод и отправил ее к папочке.
— О как, — усмехнулась. — Что, срок годности у любимой вышел? Пришла пора менять на новую?
— Анжела сделала аборт…
Господи. От такого заявления я на минуту впала в ступор. А сарказм застрял где-то в глотке. Теперь понятно, почему Бессонов такой убитый. Передернуло от этой новости даже меня.
— Но как? Зачем? — вырвалось у меня само собой.
— Не хотела рожать, — зло оскалился Глеб. — Наглоталась какой-то дряни, полезли осложнения. Страшная аллергия, кровотечение. Еле откачали.
— Господи…
— А еще она связалась с каким-то козлом на стороне. Так что теперь я еще и рогоносец. И непонятно вообще, был ли тот ребенок моим. Чудесная картина, правда?
Снова повисло молчание. У меня закончились все слова. Как бы по-скотски ни вел себя Глеб, но такого бумеранга я ему никогда не желала.
— Что, даже злорадствовать не будешь? — уныло спрашивает он меня.
Вместо ответа я молча отрезаю и подаю ему кусок киша, ставлю кружку с чаем.
— Ешь, Глеб. — чувствую себя дурой, за то что поддаюсь внезапной волне жалости. Глеб в свое время меня не пожалел. Но я не из тех, кто будет добивать лежачего. — Потом можешь подождать Мишу и Захарова в гостиной. А мне пора.
— Лана! Не уходи! — Глеб вдруг хватает меня за руку, смотрит с таким отчаянием в глазах, от которого вымораживает все внутри. — Пожалуйста!!! Посиди со мной.
— Не могу, Глеб. — мягко высвобождаюсь из его хватки. — И не хочу. Сейчас Таня придет, можешь с ней поговорить.
Быстро развернувшись, выхожу из комнаты. Успеваю заметить как Глеб обхватывает руками голову. Я его понимаю. Падать всегда больно. Особенно когда ты один.
Но это уже не мои проблемы. Глеб сам выбрал свой путь, и сейчас пожинает плоды своего выбора. Тут уже ничем не помочь.