Рассвет в ночи

Ему так и не довелось заснуть еще раз после неприятного пробуждения. Оставив утомленную ласками Светлану сладко дремать в коконе одеяла, Он покормил настырно трущуюся об ноги Усатую и ушел в парк, на пробежку. Но уже после пары кругов ноги сами собой сбавили скорость, поплелись и остановились на горбатом мостике через ручей. Водную гладь степенно рассекало семейство уток с подросшими птенцами. А с чего Он взял, что сможет так жить - разрываясь напополам? Так просто сказать себе: "Выбор сделан", а как быть-то теперь? Лицемерить? Врать?.. И не кому-нибудь, а Мышке! Влюбленной в Него девчушке, так безропотно доверившей Ему свою дальнейшую судьбу. Скрывать от неё половину своей жизни, ежесекундно подвергать её опасности и молчать об этом. Будить её ночами, чтобы унять гложущие сердце боль и страхи. Пользоваться ею... как пользовался попрыгунчиком. Да нет же! Что Он городит? Всё не так... Ну не так ведь всё! А впрочем... Насколько её еще хватит? Неделя, две? А потом она устанет... Он её изведет, вымотает, истерзает и её душу... И будет на ней срывать свои треклятые нервы, как срывал когда-то на матери, как до сих пор срывает на подчиненных... Пойдут скандалы, один за другим. Требования всё объяснить - её стороны. Нежелание ничего объяснять - с Его... Ложь, слезы, крики... боль. Океан боли в серых глазах-озерах. За что ей это? Зачем Он с нею так? Как смел Он, злобный неуравновешенный кот, позволить себе приручить наивную пугливую мышку? Не место ей в этом мире... И Ему не место... Но если Он неволен, пойман в силки своих же желаний и амбиций, то она... Она должна быть свободной... хотя бы от Него. Учиться на искусствоведа, водить экскурсии по гулким залам музеев, гулять под дождем в парке... с каким-нибудь обаятельным парнем, не загруженным проблемами.

А Он свихнется без неё... Окончательно потеряет контроль... Станет именно тем, кем видят Его окружающие... Но это ничего, лишь бы все хорошо было с нею. Ведь рано или поздно она сойдет с ума в Его компании. Его заботливая Мышка. Надо отпустить бабочку на волю - разжать ладонь.

Пальцы, обхватившие кованые перила мостика, рефлекторно стиснулись сильнее, не желая подчиняться велениям разума, не допуская даже возможности такой.

Глава 54.

Ее верные...

Она проснулась совершенно обессиленной, но довольной. Приоткрыв глаза, Она тут же уткнулась взглядом в любопытную мордочку Усатой, которая требовательно раззявила ярко-розовый рот, торопливо мяукая и напоминая сонной хозяйке, что поесть таки не мешает. То же мнение имел и Ее живот, настойчиво требуя внимания и ухода. Поэтому Ей не оставалось ничего, кроме как послушно подняться и побрести на кухню.

Домашние дела так заняли Её, что в себя Она пришла, только когда часы пробили два, и в спальне запиликал мобильный телефон. "У Константина обед...", - отстраненно подумала Она, улыбаясь самому воспоминанию о нем, и, взяв трубку, зажмурилась, вслушиваясь в его теплый голос. Когда Усатая и Она были накормлены, а квартира отдраена до глянцевого блеска, Она устало сдула черную кудряшку с лица и улыбнулась, глядя на дело своих рук. Все-таки Константин до Ее прихода был неоспоримым холостяком. По крайней мере, уборке квартиры он уделял не так много времени и сил, как Она! Что вызывало в Ней тихую гордость. Потом Она довольно долго ласкала блаженствующую кошку, опять таки занимаясь самым противным делом - думая. Это Ей совсем не нравилось, но даже если Она пыталась прогнать мысли, они опять возвращались, да еще и в троекратном размере. В конце концов они истерзали Её совсем, и Она решила податься к Олесе, что тотчас и совершила. Накинув на голые плечи легкую кофточку, Она решительно выбежала из дома, направляясь к подруге.

Дверь Ей, запыхавшейся от бега, открыла теперь уже полновластная хозяйка небольшой квартирки, так как Она скрепя сердце собрала свои небольшие сумки и перебралась к Константину буквально вчера. Поэтому Олеся сейчас разрывалась между беспокойством и радостью. Последняя побеждала, по тому веснушчатая девушка с верещанием: "Как я рада тебя видеть!" кинулась Ей на шею. Она неловко поежилась, аккуратно коснувшись спины подружки, и сдержанно улыбнулась:

─ И я тебя... Там дождь собирается, вот я и...

─ Хочешь чаю? Я мигом сделаю! Зеленый, черный? Впрочем, и так знаю! Ты любишь крепкий черный чай. А хочешь варения? У меня клубничное есть! Только сейчас купила! Ну же, не мнись! Ты же любишь клубнику! Ну Мы-ы-ышка!

И Ей ничего не оставалось, как согласиться. Минут через пять чай был готов, ароматное варение открыто, и они приютились за столом в махонькой кухне, дуя на горячий напиток и облизывая обожженные губы. Зеленые глазки Олеси любопытно сощурились, и она усмехнулась:

─ Ну и как он там? Не обижает тебя?

Она заверила бывшую соседку, что все хорошо. Потом ударилась в восторженную романтику и в порыве чувств прошептала, что Константин самый лучший, самый нежный, и вообще... самый!

Олеся скептически выслушала, цинично заметив, что влюбленность плохо сказалась на Мышкином трезвом рассудке. Она возмутилась, Олеся пошла на попятную... В общем, скоро Она пришла к выводу что пора увести разговор к более миролюбивой теме... И все-таки Олеся продолжила:

─ Ты уверена в нем?

Носик, усыпанный веснушками, сморщился едва заметно, и Она знала, что это означает. Соседка Ее искренне сомневается и всячески хочет убедить в этих сомнениях и Ее, Мышку. Раньше - буквально пару месяцев назад - Она бы даже не подумала о таком ответе, но сейчас губы Ее сложились в уверенную спокойную улыбку:

─ Да, абсолютно.

Хотя уверенности в Ней было ни на грош. Не потому, что Она сомневалась в его любви... Не потому, что Она думала, будто он Ею играет... Она видела, как он страдает, когда приходит домой и меняет свое лицо. Как будто Ее любимый во время работы уступает место безжалостному Константину.

─ А дальше - снежное поле... - Горько прошептала Она, с легким налетом насмешки над собой вспоминая, что думала о нем, сидя на паре и еще не будучи с ним знакомой.

Сколько времени утекло, как все изменилось... Как безвозвратно все изменилось. Счастье разрывало Ее, лучилось из Ее глаз, но оно... Оно катилось в бездну. Быстро, со всех ног, неотвратимо и... ожидаемо. Она помнила выражение его глаз, когда он разбудил Ее сегодня ночью надсадным стоном. Как смотрел на Нее. Какой вкус был у его губ. Во всем этом была какая-то обреченность... И это заставляло Ее душу изгибаться в агонии, отлично понимая, что происходит. Внезапно Она подняла глаза на молчавшую Олесю и улыбнулась:

─ Я пойду, пожалуй.

Девушка растерялась, покосившись на барабанящие по стеклу тяжелые капли:

─ Но там...

Она перебила ее, глядя непривычно спокойными глазами:

─ Не важно... Ты же знаешь, что дождь никогда не страшил меня.

Наскоро попрощавшись, Она выбежала из такого знакомого подъезда, откидывая голову назад и подставляя лицо под холодную, равнодушную и колючую воду. Это не было грозою, и не было типичным летним дождем... Какой-то тяжелый гнетущий ливень, который прибивал к земле и заставлял испуганно выдыхать от холода. Она шла, обходя особо глубокие лужи и пряча руки в карманах.

Привычно свернув в парк, Она замерла статуей, каким-то новым взглядом окидывая родное место. Когда-то... Когда-то сюда, семеня, бежала тихая робкая девочка с мышиным прозвищем. Сейчас же сюда неуверенно входила молчаливая задумчивая девушка - женщина? - с устало поджатыми губами и глазами полными грозовых туч. Платье промокло, кофта, накинутая на плечи, неприятно холодила кожу. Но Ей было все равно. Она медленно дошла до моста, с перил которого играючи скатывались капли, и вцепилась пальцами в размокшее дерево. Из парка спешно убегали прохожие - дети, их родители, пары, сотрудники и даже алкоголики. Равнодушный и злой дождь выгнал и их. Только одинокая худенькая фигурка стояла на мосту, до рези в глазах вглядываясь в круги расплывающиеся по темной глади пруда. С бледного тонкого носа скатилась капелька, а за ней потекла еще одна. Она раздраженно отвела со лба намокшую прядь, и струйки прекратили течь. С тихим вздохом Она перегнулась через перила, с надрывом шепча:

─ Без меня ему будет лучше... Без меня ему будет легче... Без меня он не будет так себя ломать...

Судорожно втянув в легкие воздух, Она закрыла лицо руками, стараясь удержать на месте прыгающие губы:

─ Ни к чему хорошему это не приведет...

Только озеро знало, что не только слезы неба падали в его омут. Только омут этот знал, как молчаливо и даже, кажется, равнодушно катились по бледному лицу и разбивались о воду соленые капли слез. Дождь торопил Её, ударял в спину, заставляя ежиться и дрожать. В конце концов, не выдержала Ее обувь - небольшой каблучок отломался с печальным хрустом, и Она вынуждена была бежать босиком. В этом была своя прелесть - разбивая отражение неба в лужах, ощущать каждый камешек под ступнями...

Когда Она распахнула дверь, перед Ней предстал бледный до смерти Константин. Она счастливо ему улыбнулась, выстукивая зубами чечетку не в состоянии унять дрожь тела. Вода текла ручьем с Её тяжелых густых волос, пробегала по мокрой насквозь ткани одежды и растекалась на полу под гудящими от бега ногами. Любимый Ее не стал терять времени даром, мгновенно раздел Ее и засунул вместе с собой под горячий душ, разогревая и теребя, пытаясь оживить и избавить от гнетущего холода... И холод тела вскоре рассеялся, но из души никуда не делся, даже когда он, негодующе бурча, приготовил Ей горячий чай и закутал в зимнее одеяло со словами:

─ Чтобы я еще раз не посмотрел прогноз погоды на завтра!

Она виновато шмыгнула носом, хлопая повлажневшими глазами. И тут же получила простительный поцелуй. И холод в душе треснул... Кто же знал, что души могут быть одновременно так счастливы и так несчастны? В перерывах между поцелуями, Она вытянула руки из теплого пледа и обвила ими его шею. Он выдохнул Ей в губы, прошептав еле-слышно:

─ Если бы я имел шанс повторить все заново, я пошел бы тем же путем... Как же я без тебя, моя Мышка?

Она закрыла его рот поцелуем - только бы он забыл о своих словах и не спросил Её мнения. Потому что, если бы у Нее был такой шанс, Она не знала, как бы поступила. Возможно... Возможно иногда самое лучшее, что можно сделать для любимого человека, - это уйти.

Глава 55.

Так далеко от Него

Дело было сделано. Холодно, расчетливо и точно. Он сам изумился таким обстоятельствам. Никакого азарта и животной радости от скорой победы. Ничего подобного. Кромешная пустота в спящей душе. Ледяной ветер гнет к земле подыхающую "жертву". А Он не хищник, изготовившийся к прыжку, нет... Он просто охотник. Немного уставший, немного раздраженный и абсолютно безразличный. Это не Его война, не Его добыча, не Его трофей - Он делает свое дело, всего-то... Никакой жалости, никаких раздумий... Дуло ружья давно направлено в голову побежденного, осталось только вздернуть затвор и спустить курок. Так просто. Как это, оказывается, просто... быть дровосеком.

Громко подпевая "Bleed it out" Линкин Парк, Он ветром несся домой, отринув все предложения Георгия Ивановича отпраздновать долгожданную победу. Это не Его победа. Это вообще не Его дело, кто там кого уничтожил, кто чей бизнес разрушил, и кто при этом оказался на улице. Всё побоку, всё! К черту и к его бабушке! Вот так всегда и надо было жить - наплевав и начхав, спокойно делая свое нехитрое дело. А то развел нюни, растер сопли, извелся и изпереживался, даже смешно! И Он захохотал, отбивая бешенный ритм песни по рулю.

Дома Его ждала Светлана - выспавшаяся, свежая, дурашливо-веселая и такая... любимая. Невероятно, безумно, всеобъемлюще, до изнеможения любимая! И Он выдавливал из послушной машины всё, что только было дозволено на автострадах города, а иногда даже превышал скорость - спешил, рвался, стремился к своей девочке. Как Он жил раньше? Чем Он занимался? Чего ради Он всё это делал? Пока не было её... не было ничего, и ничто не имело смысла. Когда-то Светлана сказала, что, познакомившись с Ним, она заново родилась. Так вот и Он только-только появился на свет, только открыл глаза, только различил первые звуки этого мира. Он начал жить всего месяц назад, и совершенно не хотел умирать! А стоит Ему лишиться своей милой Мышки, как Его тут же поглотит морозный мрак смерти... Плечи предательски дрогнули от этой мысли, возвращая Его из мира фантазий на гудяще-шипящую дорогу. Нет, Он не умрет, разумеется... Что за слезливый бред! Нет... Просто жизнь вновь лишится смысла, мир перед глазами померкнет, звуки стихнут, движение остановится. Его затянет в болото деловых будней и бытовых забот, поглотит рутина, задавит работа, задушит... совесть.

Не желая возвращаться к подобным мыслям, когда Ему наконец-то удалось так далеко от себя убежать, Он припарковался у ювелирного магазина и купил Светлане очередную красотульку - белого металла ожерелье и серьги к нему, упаковал празднично и рванул домой, притормозив еще разок лишь у парка, где ворчливые бабушки торговали букетиками полевых цветов. Светлане Он выбрал небольшой букетик темно-лиловых фиалок в обрамлении бархатистой зелени, закинул его в машину, а сам интуитивно прошел в ворота парка, и интуиция не подвела.

Вдалеке от шумных толп и праздного веселья, на зеленом склоне, где неделю назад они запускали воздушного змея, сидела Светлана. Изящные ножки были подобраны и укрыты подолом голубого платья, а тонкие пальчики ловко перебирали длинные стебельки клевера, лютиков и мышиного горошка, сплетая цветы в лохматый венок. Залюбовавшись ею, Он оперся рукой о стройный гладкий ствол невысокого граба и вдохнул полной грудью бодрящий воздух, в который, точно стебельки в Светланин венок, вплелись ароматы цветущих трав, древесной смолы, разогретой солнцем хвои и близкого пруда. Безмятежная улыбка не сходила с Его тонких губ до тех самых пор, пока девочка мельком не смахнула с ресниц блестящую капельку, потом еще одну и еще, а там уже и вовсе перестала справляться с потоком слез, позволив им ручейками сбегать по щекам.

─ Света! - Окликнул Он громко, как всегда в ответственные моменты называя свою Мышку по имени.

Обернувшись на Его голос так порывисто, что витые волосы черным шлейфом полетели по ветру, она тут же вскочила на ноги и с радостным смехом бросилась к Нему наискосок через склон, размахивая в воздухе готовеньким венком. Налетела маленьким, но свирепым ураганом и, обхватив за шею, повалила в траву, с отчаянной нежностью целуя в губы. Забывшись на мгновение от столь бурных проявлений её эмоций, Он перекатился по земле, стискивая Светлану в объятиях, а когда она, блаженно улыбаясь и часто дыша от избытка чувств, оказалась под Ним, пришел-таки в себя и настороженно уставился девочке в лицо.

Ярко-серые с водяными бликами глаза не омрачала и тень былой грусти. Ничто во внешности её не выдавало недавних слез - не было ни припухлостей под нижними веками, ни покраснений на белках, ресницы не слиплись, да и чуть румяные от возбуждения щечки не несли на себе солоноватых дорожек. На одну секунду Он даже обрадовался, решив, что слезы Ему пригрезились, но секунда прошла, и прозорливому сердцу открылось, что Светлана слишком часто плачет, чтобы на лице оставались хоть какие-нибудь отголоски слез.

─ На, это тебе! - Светлана решительно напялила Ему на голову разноцветный венок и опять засмеялась, рассматривая дело рук своих. - Так и ходи!

─ Вот еще! - Заворчал Он в притворном возмущении, стягивая с волос цветочный ободок. - Он не подходит к моему галстуку!

─ Тогда снимай свою удавку! - Велела она, с прежней решительностью распуская тугой узел галстука и зачем-то расстегивая верхние пуговицы на рубашке.

Влажные губы легко пробежались по Его шее - от ямочки между ключицами до кадыка, скользнули за ухо, по бьющейся жилке спустились до самого плеча, а пальцы тем временем вцепились в пряжку на кожаном ремне. Прежде чем понять, что происходит, Он вновь оказался прижат лопатками к траве, рубаха была расстегнута до середины, Светлана сидела сверху, кошкой прогнув напряженную спину, черные кудри сыпались Ему на лицо и грудь, обволакивая сладким ароматом её духов.

─ Эй... - Прошептал Он девочке на ухо, нехотя отрывая её от своей груди. - Я, конечно, уважаю твою храбрость, моя необузданная Мышка... Но нас за такое оштрафуют, как пить дать!

─ Ой! - Пискнула она, розовея от смущения, и опять засмеялась, ткнувшись носом Ему в волосы. - Просто я подумала о тебе... Захотела... Попросила, чтобы ты оказался здесь... И тут ты!

─ Волшебство... - Выдохнул Он ей в шею, усаживаясь на траве, а сам всё гнал и гнал из разума мысли о тех слезах, о причинах, их вызвавших.

Сидя в машине, Светлана разглядывала подарки в боковое зеркальце, что-то смущенно бормотала и не переставала чмокать Его куда попадет, отвлекая от дороги. Но Ему нисколько не удивительно было, что куда больше девочка обрадовалась скромному букетику - зарыла носик в нежные лепестки и скосила на Него лукавый глаз:

─ Мои самые любимые цветы...

─ А я знаю! - Гордо кивнул Он, не отводя взгляда от дороги. - Ты сама как фиалка - хрупкая и нежно-прекрасная.

─ Я не больно-то красивая. - Фыркнула Светлана, явно напрашиваясь на комплимент, и напросилась.

─ Ты мой прелестный кокетливый цветочек! - Усмехнулся Он, оборачиваясь-таки к своей девочке и целуя её насупленный носик.

─ А если бы ты был цветком... - Начала Светлана, но тут же стушевалась, задумчиво прикладывая пальчик к нижней губе. - Нет, ты не был бы цветком... Ты был бы деревом! Огромным, могучим...

─ Дуб дубом! - С усмешкой перебил Он и поймал узенькую ладошку, спешащую отвесить Ему шутливую затрещину.

─ Нет... - Посерьезнела вдруг девочка, опуская взгляд в лиловые тени фиалок. - Дуб слишком... В нем есть какая-то церемонность, а ты такого не любишь... Ты был бы... кедром. Изящным, но сильным и выносливым... Колючим и диким... Вот.

─ Фиалка и кедр. - Пробормотал Он одними губами и по взгляду Светланы догадался, что мысли их сейчас совпали, да настолько, что стало -страшно произносить догадку вслух. Он откашлялся, спросил беззаботно, Поехали к реке? Вечером лучше места в городе не найти!

То было истинной правдой - широкого разлива река в сумерках приобретала сказочный вид. Медленными белоснежными птицами по ней скользили речные трамвайчики и маленькие катера, подсвеченные гирляндами фонариков. На пристани стояли многоэтажные теплоходы, с палуб которых доносилась тихая музыка и радостное гудение отдыхающих. В просторных беседках на берегу были расставлены круглые столики, и играл небольшой духовой оркестр. Прогуливались по набережной изнеженные пары. На низеньких скамьях пристроились медные изваяния мужчин и женщин, одетых по моде девятнадцатого века, и приветливо протягивали руки любому, кто присядет рядом - ладони статуй блестели от бесконечного числа принятых рукопожатий.

Балансируя одной рукой, а другую вверив Ему во владение, Светлана шла по высокому парапету набережной, перебираясь к Нему на руки, только когда подходили к очередному разводному мостику, перильца которого были густо увешены разномастными замочками - свидетельствами чьего-то обручения. Часы на башне готического собора, многие века стоящего на острове посреди реки, пробили двадцать два раза, и со стороны устья в вечернее небо взвилась зеленая ракета, озаряя низкие тучи зыбким сиянием. Не сводя с яркой искры задумчиво-печальных глаз, Светлана замерла, ладонью прижимая Его голову к своему бедру. Ракета догорала, необратимо падая в реку, тянулся следом дымный след. В сердце кольнула холодная игла, и, переведя взгляд на скорбное лицо Светланы, Он в который раз понял, что они думаю об одном и том же.

Глава 56.

Она в ночном танце

Солнце давно спряталось за широкими спинами высоких домов, растаяло за линией далекого горизонта, умерло в распахнутых объятиях неба. А Она стояла, глядя на мерцающую в лунном свете реку, и молча изливала свои страхи и сомнения теплому плечу Константина. Рука его уверенно покоилась на Ее талии, и Она пребывала в каком-то пьянящем забытьи. Когда же Ее любимый дернулся было в сторону стоявшей недалеко машины, Она с судорожным испугом схватилась за его пальцы, сжимая их в своих, и лепеча тихим голосом:

─ Давай не будем сегодня никуда уходить... Давай побудем здесь.

Глаза, такие светло-серые днем, сейчас напоминали два глубоких омута, в свете луны отливающих серебром:

─ Ты же знаешь... Ночь... С ночами у нас многое связано, да?

Сдавленный шепот сорвался на беззвучный крик, и Она глубоко вздохнула, успокаивая себя и ласково заглядывая в заботливые и напряженные глаза Константина. Конечно, он не мог Ей отказать. По крайней мере, он не был недоволен таким поворотом дел. Даже, наверное, рад.

─ Как скажет моя маленькая Мышка... Я буду только счастлив провести с тобою ночь.

Это прозвучало настолько двусмысленно, что Она заулыбалась, вновь прижимаясь к его плечу и скользя по гладким камням набережной. Вовсю горели яркие огни ресторанов и казино, откуда долетали чьи-то радостные крики, смех. Она с легким удивлением качнула головой, задумчиво пробормотав:

─ В одном шаге от нас совсем другая жизнь... Совсем-совсем другая, правда? Как странно, мы каждый день видим сотни людей, совершенно чужих... А у них есть свои жизни. Свои пути, свои песни, свои ночи... Это порой так странно дико!

Он слушал Ее, прижимая все теснее, а Она болтала и болтала, рассуждала, что-то доказывала, тут же разубеждая саму себя под сощуренным взглядом любимого. Наконец они уперлись в ресторанчик, и Константин задумчиво оглядел небольшое старое здание с мягким светом из окон:

─ Хочешь чего-нибудь, свет мой?

Она чуть было не брякнула что-то смешливое, но, подумав секунду, потерлась о его руку, усмехнувшись:

─ Зайдем?

Судя по всему, Она поняла его правильно, и вскоре они оба сосредоточено погрузились в изучение меню, отослав услужливого официанта. Играла живая музыка, какой-то трепетно-хрупкий кудрявый парень самозабвенно танцевал со скрипкой, да так, что смычок только мелькал в воздухе. Потянулись первые танцующие пары, и Она с легкой улыбкой наблюдала за ними поверх раскрытого меню - за старыми и молодыми, смеющимися и печальными. Покосившись на Константина, Она заметила, что он не отрываясь смотрит на Нее, и нежно поцеловала его взглядом, протягивая тонкую ручку и накрывая его почему-то напряженную ладонь:

─ Ты выбрал что-то?

─ Да... Вино. И тебе и мне. Что скажешь?

Она кивнула, вспомнив, что было, когда Она последний раз так необдуманно лакомилась вином. Он заметил Ее улыбку, любопытно сощурился:

─ Чему улыбается моя милая?

Она засмеялась, небрежно передергивая плечами и слегка краснея:

─ Просто вспомнила, как мы с тобой ездили... на прием, помнишь?

─ Конечно... Мне уже и не забыть этого.

Лукаво попросив его напомнить Ей, Она тут же получила шутливое чмоканье в губы и возмутилась было, что все было совсем не так, и вообще... Но продолжить Ей не дал еще один поцелуй, на этот раз удовлетворивший Ее Критическое Величество. Скрипка заиграла совсем близко, и в темных глазах Константина вдруг вспыхнул свет:

─ Пойдем потанцуем?

Она распахнула глаза, недоверчиво глядя на него:

─ Но я... Я...

─ Ты умеешь танцевать, не нужно отпираться! И сказать по правде, делаешь ты это божественно!

Она смутилась, пряча откровенно счастливый взгляд, и на удивление быстро согласилась, гордо подав ему свою ручку и вспорхнув со стула. Кудрявый скрипач подлетел к ним, подмигнул Ей, завистливо покосился на Константина и заиграл что-то обаятельно-мечтательное, с нотками грусти и запахом сирени. Ее захватила эта атмосфера ночной романтики, томной тягучести мягкого освещения, надрывной мелодии искусно вырезанного инструмента, темных и глубоких глаз Ее любимого. И начался танец. Взмах, шаг назад, легкое па, заливистый смех, радостная, чуть безумная улыбка Константина, опьяненного тем же танцем. Взмывают в воздух черные кудряшки, ударяют по спине, которая грациозно изгибается, раскрываются маленькие ладошки, сплетаются на секунду теплые пальцы, смыкаются на секунду губы, тут же расставаясь до новой скорой встречи. Вот Она застыла спиной к нему, откидывая голову назад и чувствуя, как немного подрагивающие пальцы скользят по тонкой коже Ее шеи, а вот он кружится вместе с Ней по только им видному кругу, не отрывая от Нее взгляда и не замечая восхищенных глаз посетителей. А танец все продолжался. Все исступленней, все обреченней, с дрожащей нежностью, с усталой яростью, со счастливой печалью. Руки сплелись в последний раз, чтобы больше не расплетаться, губы встретились, чтобы не отрываться еще очень долго, а тонкая ножка Ее небрежно закинута была ему на бедро, и рука его словно в забытьи скользила по оголенной коже...

Скрипка издала последний стон, скрипач замер, пытаясь отдышатся, и Она пришла в себя, глядя на Константина огромными удивленными глазами и рассеянно улыбаясь уже опухшими губами. И тут Она поняла, какая вокруг стоит тишина. Огляделась, смущенно поджимая губы и прижимаясь к нему, прячась на его широкой груди. Со страхом думая, что они сделали что-то странное... Но нет. Тишина отступила, и раздался первый хлопок. Затем следующий. Им аплодировали! Она захлопала ресницами, в немом изумлении глядя, как ладони размыкаются и смыкаются, а взгляд Ее, стеснительно-рассеянный, встретил расцветающие на лицах улыбки. И тут Ее щеки яростно заалели. Константин наклонился к Ней, тихо кашлянул прямо в ухо, прошептал:

─ Кажется, мы произвели фурор.

Она сглотнула, находя в себе силы только смущенно, но все же кокетливо поклониться, и унеслась скорее за их столик, потянув за собой смеющегося любимого. Вино было допито, терпкое послевкусие было выпито из его губ, и вскоре ресторанчик остался позади. Она хихикала, недоумевая, что же они танцевали, и что это на них такое нашло, а он искренне развлекался, глядя на Ее разгорающиеся алым огнем щеки, на сверкающие глаза и не сходящую с личика улыбку. Она остановилась у очередного мостика через реку и прижалась спиной к его груди, глядя на темный поток. Вдохнула сладкий воздух июля, закрыла глаза, наслаждаясь его легкими прикосновениями и тихим дыханием, прошептала:

─ Спасибо тебе.

─ За что?

Тихий, почти беззвучный шепот Ей в кожу. Она зажмурилась, разворачиваясь в его руках и зарываясь носом в расстегнутую рубашку:

─ За то... За всё, Константин, за всё. За меня. За тебя. За нас. Я не забуду...

Это прозвучало как-то обреченно, поэтому Она поспешила добавить, обвивая руками его поясницу:

─ Я никогда не забуду, как мы познакомились. И... Просто спасибо.

Он поцеловал Ее в затылок, и Она замерла, еле дыша и мечтая об остановке времени. Навечно... Но впереди у них была еще целая ночь, и они были вместе. И луна следила за ними холодным ярким глазом, разбросав вокруг себя облака, как крылья, и усмехалась жутковатой ухмылкой, отражаясь в бегущей воде.

Глава 57.

Над Его могилой

Поздним субботним вечером, когда солнце уже скрылось за соседним домом, Его разбудил звонок мобильного, забытого на полке в прихожей. Спавшая под боком Светлана тихо вздохнула во сне, зарываясь личиком Ему в подмышку, и дабы не тревожить её сна, пришлось сползать с кровати и идти отвечать настырному подлецу, оборвавшему дивный сон, какие снились Ему крайне редко.

Звонил Георгий Иванович, вопрошал, почему Он вчера вечером был недоступен и вообще собирается ли Он отпраздновать-таки уничтожение "жертвы" и получение солидного вознаграждения за проделанную работу. Наверное, виной был прерванный сон, или то, что Он совершенно не был настроен на рабочий лад, или оставленная в спальне Светлана, или мурлычущая Усатая, трущаяся об ноги, или... Он не знал почему, но вспомнился вдруг тот мужчина, который приходил к Нему в начале июня, тот самый, что уверял, будто никто не заплачет над Его могилой, и воспоминание это принесло с собой думы о всезнающем море, о вычеркнутом из жизни детстве, о матери, которой Он не звонил почти семь лет, о взгляде той женщины, чьего мужа Он погубил в самом начале карьеры... Пальцы, сжимающие телефон мелко дрожали, черные глаза залиты были светом вечернего солнца и опять казались темно-карими. Недобитая душа Его разомкнула опухшие от слез веки и поджала губы в болезненной ухмылке...

Отмахнувшись от настроенного на веселье партнера дежурными фразами типа "Занят сегодня" и "Как-нибудь в следующий раз", Он нажал кнопку отбоя, а, подумав секунду, вообще выключил телефон. Поспешил вернуться в спальню, но вдруг остановился у сияющего черным лаком пианино, приоткрыл крышку, без нажатия провел кончиками пальцев по черно-белым клавишам... Столько ночей... Его откровенный монолог, их поцелуй в южном саду, неожиданно-позднее пробуждение на её постели, купание в освещаемом луною море, тихая колыбельная для перепуганной Мышки, их первая близость, волшебный танец в речном ресторанчике... Столько ночей на пути... куда? Он опять тронул клавиши, на сей раз извлекая из пианино надсадную ноту, протяжно загудевшую в тишине гостиной, потом еще одну и еще. Руки скользили по клавишам, наигрывая сложный переливчатый мотив, глаза были прикрыты - Он пальцами видел черно-белое музыкальное поле, с точностью угадывая нужное положение рук для рождения следующей ноты. Он играл самозабвенно и даже истерически, роняя и вскидывая голову, сгибая и разгибая локти, прогибая и выпрямляя спину. Когда композиция подходила концу, Он без остановки продолжал играть её сначала, ноту за нотой, минуту за минутой, бесчисленное множество раз. Он упивался этой музыкой так, как мог бы упиваться только нестерпимо обожаемой Светланой.

─ Мне казалось, что ты не любишь "Лунную сонату". - Вклинился в музыкальный ряд вялый со сна голос Его девочки.

Он молча перевел на стоящую в дверях Светлану черные глаза, и только доиграв до самого конца, ответил скорее на её испытующий взгляд, чем на озвученный вопрос:

─ Вчера я добил "жертву". Разрушил огромную компанию. Оставил без работы тысячи людей... И пил с тобою красное вино... Символично, не правда ли?

─ Мы праздновали?.. - Губы взволнованной Светланы изогнулись брезгливой запятой.

─ Да... - Был Его спокойный ответ, а руки опять метнулись к клавишам, пробежались по ним справа налево, оглушая какофонией звуков, и громыхнули по нижним октавам, ставя жирную точку... Он не знал, на чем именно.

Молчали долго, возможно даже несколько часов, солнце село, впустив в окна сумеречный отсвет прошедшего мимо дня. Они продолжали молчать - Он играл на пианино, перебирая всплывающие в памяти композиции, а Светлана сидела на полу, обхватив руками колени и бездумно поглаживая свернувшуюся рядышком кошку. Ему не было известно, что ждет их дальше, впрочем, сейчас Ему было абсолютно все равно - Он растворился в музыке, окончательно убеждаясь в том, что душа Его скрывается от чужих глаз именно в пианино.

─ Президент компании уже застрелился?

Этому сладкому певучему голоску совсем не шел язвительный тон, хотя он у Светланы и не получился, свалившись в горькую усмешку или скорее даже в нервозную жалость. Оборвав композицию на следующей же ноте, Он ответил своим покрасневшим от продолжительной игры пальцам:

─ Рановато. Ему понадобится несколько дней... чтобы осознать.

Под страхом смерти Он не включит в ближайший месяц телевизор и не прочтет ни одной газеты. Даже новостную ленту в интернете смотреть не будет. Ни за что на свете. Он трусливо сбежит от Им же свершенного злодеяния. Он в нервном ознобе будет озираться по сторонам, ожидая мстительного удара под лопатку. Вот такой вот лютый зверь, трепещите! Стало смешно, и Он засмеялся, повалившись на перепугано вскрикнувшее пианино. Вздрогнул вдруг от следующего вопроса Светланы, заданного дрожащим голоском давно канувшей в прошлое Мышки:

─ Зачем ты это делаешь, Константин? Ты же не способен...

─ Вздор! - Рявкнул Он, с грохотом опуская крышку пианино, вскочил со скамьи, метнулся было к сжавшейся в комочек Светлане, отпрянул, напоровшись на её панический взгляд, отлетел к стене, заорал снова, не помня себя от переполнившего грудь гнева, - Это моя работа! Это деньги! Это бешенные деньги! Ты себе даже представить не можешь какие!!!

─ Не кричи...

То был тихий писк перепуганного мышонка, узкие ладошки Светланы нырнули в черные пряди, закрывая уши, но у Него уже не было никакой возможности остановиться. Он ненавидел сейчас этот треклятый бизнес, этих "жертв" и заказывающих их подонков, предпочитающих заманчивые лазейки честным путям. Ему хотелось собственноручно оторвать головы тем, в чьем окружении Ему приходилось обитать, этим чертовым "акулам", на которых у Него никак не получалось стать похожим. Его рвало на части от ярости и бешенства, эмоции вырвались из-под контроля, на пол полетела вроде бы случайно задетая взметнувшимися руками ваза, потом книги и диски, свирепым пинком была опрокинута скамья. Почему Он не способен?! В чем Его изъян?! Где эта окаянная рана, через которую уже все Его жизненные силы выплеснулись?! Где она?! Что с нею делать?!

Тяжело дыша, Он повалился на колени среди разгромленной комнаты, вскинул взгляд на тихо поскуливающую у стены Светлану. По бледному личику были размазаны слезы, серые глаза смотрели жалобно и... укоризненно. Укоризненно? Ах, Он же не сдержался! Конечно... А надо было... Надо всегда держать себя в руках! Чтобы никто не заметил, как Ему плохо! Чтобы все кругом наслаждались жизнью, наплевав, что Он сейчас подыхает в одиночестве!!!

─ Что? - Усмехнулся Он в откровенном сарказме.

─ Из-за денег?.. - Прошептала она, медленно поднимаясь на трясущиеся ноги. - Ты делаешь это с собой... из-за денег?.. Я не верю...

─ Давай! - Он махнул на неё рукой, тоже подскакивая с полу. - Назови меня валютной проституткой... Валяй!

─ Не назову... - Светлана твердо мотнула головой, и ноги её вдруг окрепли, спина выпрямилась, в лицо Ему глянули чистые серые глаза. - Падшие женщины торгуют телом... А ты, Константин, продал этому миру душу.

Слова прозвучали слишком правдоподобно, чтобы Он не пришел в себя. И Он пришел, и бросил на девочку полный изумления и даже ужаса взгляд. Нервным движением отвел с лица взмокшие волосы, произнес холодным тоном:

─ Что хоть кто-то здесь знает о моей душе?

Было заметно, что в разуме Светланы идет жесточайший бой, что борьба достигла самого пика, что через секунду определится победитель. Дрогнули искусанные губы, которые Он так жадно целовал всего несколько часов назад, блеснули глубокие глаза, в которых Он тонул, забывая обо всем на свете, сжались в кулачки руки, теплым шлейфом обвивавшие когда-то Его шею. Она безмолвно зашевелила губами, точно пробуя готовые вырваться слова на вкус, проверяя, не отравлены ли они... Или наоборот - желая подтвердить наличие в них яда?.. Тихо и печально, но всё же твердо ответила Ему:

─ Я знаю, что она мертва. Что все это время ты трепетно дрожишь над истлевшими останками, тщетно стараясь вернуть им прежнюю молодость и красоту. Ты заботишься и оберегаешь свою душу так, словно она тяжело и неизлечимо больна... А между тем её уже нет, Константин. Ты убил её...

─ Если бы она была мертва... - Оборвал Он еле-слышно. - Как бы я мог тебя любить?

─ А ты и не можешь... - Взгляд серых глаз поблек и спрятался за окном в опустившейся на город ночи. - Тебе и не надо... Похорони свою душу, как похоронили все остальные в твоем мире. Не позволяй ей ничего... Пусть спит спокойно.

Время текло, огибая их напряженные тела, впервые за месяц оказавшиеся разделенными непреодолимой пропастью, разведенными жизнью по разные стороны высоченной стены, подпирающей грозовое небо. Он смотрел на свою Мышку, а она смотрела на Него. И взгляды их были пусты. Как когда-то их объединяла общая любовь, сейчас их разделила общая боль. И у Него вдруг не нашлось слов для своей любимой девочки. А у неё нашлись:

─ Мне, наверное, лучше уйти.

В ушах звучали страдальческие переливы "Лунной сонаты", в темной комнате жалостливо разносились редкие всхлипы собирающей свои вещи Светланы. А Он стоял на том же месте, где Его настигли её последние слова. Стоял и не мог сдвинуться ни на шаг - одеревенели ноги. Какой же Он идиот, Боже Правый... Какой же болван... Что Он нес сейчас? О чем думал? Как позволил себе забыться? Как смел накричать на свою ненаглядную Мышку? Что теперь...

Щелкнули проворачиваемые в замке ключи, и звук этот вернул Ему самообладание - Он пулей вылетел из гостиной в коридор, успев поймать прощальный взгляд наполненных слезами серых глаз. Встал как вкопанный, зная, что не должен за нею идти, и в тоже время понимая, что не может отпустить её вот так... Вообще не может её отпустить! Кинулся к двери и полетел вниз по ступеням, догнал, развернул к себе резким движением руки, прижал к стене, зарываясь носом во встрепанные волосы:

─ Вернись, Света, вернись...

Сдавленный шелест, и близко не стоящий к Его голосу, терялся в её рыданиях, их губы сливались и размыкались в быстрых поцелуях, пальцы сплетались в крепкие замки и тут же разжимались, подрагивая. Незастегнутая сумка с ворохом в спешке смятых вещей валялась на ступенях. Тукался в плафон горящей под потолком лампы залетевший в подъезд ночной мотылек.

Его не станет, просто не станет. Только пустая оболочка - змеиная кожа, лопнувший кокон, полая скорлупа. Ничего не значащие слова, ничего не видящие глаза, ничего не слышащие уши. Если Он похоронит душу, то лишится последней надежды вернуть себя к жизни. И пусть сейчас эта надежда - стопроцентный самообман, пусть... Эта надежда Ему нужна. Он не может закопать душу, даже точно зная, что Светлана права в своей догадке... Не может Он!

─ Мне надо идти. - Светлана юркой змейкой выскользнула из объятий, подхватила сумку и побежала вниз по ступеням, остановившись лишь на Его окрик:

─ Я подвезу тебя!.. Пожалуйста... Я только подвезу тебя.

Нервные пальцы стиснуты были на руле, ветер, проскальзывающий в открытое окно, заунывно гудел в ушах, взгляд обнимающей огромную сумку Светланы не окрашивала ни одна эмоция, только слезинки запутались в длинных ресницах. Где-то Он такое уже видел. Что-то до дрожи знакомое было во всём происходящем... А ведь она молодец, Его храбрая Мышка. Какая же умница. Сильная, решительная, мудрая девочка Его... Откуда только взялись такие силы в столь хрупком создании, в нежной лесной фиалке, в затравленном мышонке, в пугливой лани на тонких дрожащих копытцах? Откуда столько сил? Вот сидит Он, расчетливый делец, дери вас черти, и боится рот открыть, ведь с предателя-языка сорвется лишь отчаянный стон, мольба о помощи, крик о спасении... А она все делает правильно. Бабочкой бьется в Его жестоких пальцах, рвется на волю, спасается от Него... И Его спасает.

─ Сверни здесь. - Оборвала Светлана Его внутренний монолог, хотя непонятно было, зачем давать подобные указания, ведь Он прекрасно знал дорогу.

По узенькой освещенной всего парочкой фонарей улочке до самого конца, через глубокую арку в густо засаженный деревьями двор, мимо беседки и детской площадки до трехэтажного домика под черепичной крышей, притормозить у подъезда, поцеловать на прощание. Прощание...

─ Я хочу, чтобы ты знал, как я благодарна...

Голосок быстро сошел на нет, хотя быстрый взгляд в серые глаза не подтвердил опасения насчет возобновившихся рыданий. Светлана была спокойна, даже умиротворена, сомкнутые на сумке руки не тряслись, со щечек исчез истерический румянец, слезы высохли. Перед ним сидел уверенный в своих решениях человек. Еще не очень-то справляющийся с эмоциями, но все же твердо решивший стоять на своем до самого конца.

─ Я знаю... - Ответил Он, убирая руки с руля и откидываясь в кресле. - Но не за что, собственно, благодарить.

─ Есть! - Тонкие пальчики поймали и стиснули Его ладонь, поднесли к губам, чтобы наградить теплым поцелуем. - Ты самый лучший на свете человек, Константин! Ты истинное счастье в моей никчемной жизни! Ты как... как будто из сказки - таких людей больше нет! Ни в одном из миров!.. Я хочу, чтобы ты знал, как круто ты изменил мою жизнь, как много ты привнес в неё, как много мне открыл, показал, поведал...

─ Остановись. - Он выдавил из себя улыбку, которая далась Его искривленным от муки губам с большим трудом, но получилась все же искренней, самой настоящей из всех Его улыбок. - Ты прости меня, Мышка...

─ Не надо просить прощения. - Она отжала внутреннюю ручку, выдавливая наружу тяжелую дверь. - Мы просто... не понимаем друг друга. Мы из разных миров, Константин... Вот и всё.

Она шла к двери подъезда, волоча за собой тяжеленную сумку, неловко вскидывала её на плечо, освобождая руки для набора кода на замке, придерживала ногой тугую дверь, протискиваясь в тамбур... А Он смотрел ей вслед через открытое окно, и больше всего на свете Ему хотелось сейчас вылези в него, как Он уже сделал однажды, протянуть ей руку, крикнуть в спину: "Не уходи!". Но делать этого было нельзя - чем всё закончится, Ему было доподлинно известно... Один скандал уже остался за спиной, а Он станет срываться и впредь, терять контроль, сходить с ума от ярости. Она не будет понимать, в чем дело, а Он не будет понимать, почему она не понимает...

На весь салон орал иступленный голос солиста Линкин Парк, и Он одними губами повторял слова припева "In the end", на двухсот пятидесяти летя над ночной трассой. Проносились мимо черные стволы деревьев, в ночной тьме заметные только по белым полосам, прочерченным по коре на уровне глаз, и это опять же что-то напомнило, как напомнил и хлынувший с разверзнутого неба дождь. Крупные капли разбивались о лобовое стекло, застилая дорогу, дальний свет фар тух в сплошной пелене воды, сброшенной на землю, дворники не справлялись с потоками, омывающими машину. Но Ему было плевать на видимость - Он и до этого не смотрел на дорогу. Он просто гнал вперед, забыв о целях и направлениях своего движения, выпустив из головы все осторожности и страхи. Он гнал на седьмой передаче, выжимая из машины всех лошадей, ревом мотора заглушая и грохот дождя, и надрывающиеся динамики.

Но рев этот все равно не смог затмить плача Его души - живой, здоровой, полной сил и необузданной энергии, рвущей в клочья распроклятое тело, столько времени удерживающее её в ненавистном плену, топчущей и растирающей в кашу осточертевший разум, смевший покорить её своей корыстной воле, застилающей глаза пеленой кромешного горя и отчаяния, наполняющей горло надсадным криком.

Давя на газ, Он раненным зверем взвыл в дождливую ночь. Руль выскользнул из сведенных судорогой пальцев, косые струи брызнули в открытое окно, окатывая разгоряченную голову студеным душем, машину боком понесло по мокрой дороге, закружило волчком, мотая из стороны в сторону, веера брызг хлынули из под колес в черное небо, мелькнула перед глазами измазанная белой краской кора. Он вцепился в руль крепче, резко скидывая скорость, но прежде верная машина теперь не слушалась, потому что Он вдруг разучился водить. Визжали тормоза, дымила шипованая резина, крутился быстро перебираемый руками руль, но черный BMW, казалось, жил своей собственной жизнью - обратился в дикого зверя, метнулся к обочине, лакированным бортом скребнув по корявому стволу. В лицо Ему с силой ударило отлетевшее боковое зеркало, возвращая к реальности, заставляя наконец-то справиться с эмоциями и всецело отдаться борьбе с машиной.

Но борьба стала неравной - колеса проворачивались, как, впрочем, и руль, осатанело долбанувший Ему по пальцам, явно намереваясь их сломать. Усилившийся ливень не давал шанса рассмотреть приближающуюся опасность, но полыхнувшая в небе молния милосердно оставила за Ним право заглянуть в глаза скорой смерти, рассмотреть каждую складочку на мокрой от дождя коре, различить все изъяны на толстом стволе, увидеть, как неотвратимо приближается неизбежное столкновение.

Утром Его найдут мертвым в искореженной машине и, безусловно, решат, что это было убийство. Те люди, которых Он обрек на нищету, в придачу ко всему получат еще и море удовольствия от судебных тяжб по делу о Его безвременной кончине.

Миг, оставшийся до жесткого соприкосновения со стволом, размазался в длинную кривую линию, хотя моменты из жизни даже не думали один за другим проскальзывать перед внутренним взором - голова была пуста, только губы сами собой растянулись в оскаленной усмешке, впуская в сознание одну-единственную растерянную мысль: "Что, правда никто не заплачет?".

Мотор молчал, испарялась вода из-под разогревшихся колес, потоки дождя скатывались по треснувшему лобовому стеклу на смятое переднее крыло, через брешь на месте выбитой фары попадали в шипящий радиатор. Он отстегнул ремень безопасности и грузно повалился на соседнее сидение, закрыл дрожащими ладонями перекошенное ужасом лицо, отер с рассеченного виска кровь, сплюнул соленую слюну и затрясся от неукротимой дрожи.

Где-то далеко-далеко отсюда страдала Его маленькая девочка, даже не подозревающая, что Он чуть было не умер. Георгий Иванович пил виски в компании столь же успешных людей, и ему так же невдомек было, что только что едва не лишился партнера. Те люди, которым Он разрушил жизни, не могли заснуть в своих постелях, но и они не знали о злоключениях своего врага. А расчетливый делец Константин Зуров, окончательно и бесповоротно погибший несколько секунд назад, лежал в черной искореженной машине, точно в мрачном склепе... И только небо горько плакало над Его могилой.

Глава 58.

Рассвет в серых глазах

Она стояла под душем, словно неживая мраморная статуэтка. Вода стекала по бледным пальцам, по тугим локонам, по побелевшим приоткрытым губам. Ни дрожь, ни даже, казалось, стук сердца не нарушали Ее молчания. А вода все стучала и стучала об пол, разбиваясь на множество ярких лучей, дробясь на миллиарды колючих осколков. Она стояла, прижимаясь лбом к кафельной стенке и как будто наблюдая за собой со стороны. Ноги казались деревянными, а сердце мертвым. В душе Ее не было ничего. Она лениво заметила, что Олеся долбится в дверь с отчаянными криками, что вода, льющаяся из душа, становится все холодней и холодней. Она подняла руки к лицу, разглядывая каждую черточку на ладони... И со злостью ударила ею по полке с ванными принадлежностями. Полетели на пол шампуни, гели, крема, мочалки... По пальцам потекла кровь, и Она равнодушно проводила взглядом сверкнувшую лезвием падающую бритву. Тело окончательно закоченело и двигалось с каким-то одеревенелым покоем. Она осторожно ступила на холодный пол, глядя в зеркало и подавляя в себе желание запустить в него чем-нибудь. Боль в руке совершенно не мешала, впрочем, и не облегчая Ее состояний. По-привычке накинув на плечи старый халат, Она закрыла лицо судорожно сцепленными пальцами и попыталась заплакать... но слез не было. Эта пустота... раздирающая пустота завоевывала всё место в Ее теле, разрывала Ее на части, убивала и не давала вздохнуть. Серые глаза глядели безучастно и бездушно. Дверь в ванную открылась под Ее слабыми пальцами, и Она тут же оказалась в цепких руках Олеси:

─ Что с тобой???

Не сочтя нужным ответить, Она мотнула головой, отводя взгляд от обеспокоено-пугливых глаз, и улыбнулась чужой, незнакомой улыбкой:

─ Все хорошо.

─ Я не верю тебе!!!

Веснушки ярко горели на ставшем алом лице. Она заворожено следила за выражением ярости на личике рыжей девушки, но вскоре отвлеклась, небрежно выскальзывая из сжатых ладошек подруги.

─ Ты поранилась, Мышка! У тебя кровь!.. Надо...

Черные волосы блеснули в воздухе, бледные пальцы сомкнулись на покатых плечах Олеси, серые глаза потемнели, а губы искривились в злобной усмешке:

─ Нет больше Мышки, Олеся. Её нет. Она умерла. Она погибла смертью слабых. Она пала на колени...

Она пала на колени под его машиной, Она склонила голову и подставилась под топор палача, Она агонизировала у него на руках, Она навсегда осталась с ним... в той чужой квартире с испуганной Усатой и бешеным мужчиной, который кричал и сметал все на своем пути. Да, Мышка умерла. Светлана же подняла на него свои ясные глаза, Светлана гордо выпрямила спину, идя до своего подъезда, Светлана не боялась ничего и никого, Светлана сейчас стояла и выплевывала слова в лицо изумленной соседки. Когда же Она отняла свои руки от плеч Олеси, та еще долго провожала хрупкую фигурку испуганным взглядом...

Впрочем, Она не думала больше злиться. Она села за фортепиано. Открыла его. Кинула на пол ноты. Пробежалась пальцами по податливым клавишам и заиграла. Исступленно, повторяя каждый раз то же самое, почти бешено давя на клавиши, ломая ногти и вымазывая белые клавиши в багрянце своей крови. В комнате, к стене которой заворожено прижималась рыжая девчушка, звучал "Сон в летнюю ночь". Надрывно, срываясь, не в правильном ритме, но раз за разом повторялась одна и та же мелодия. Сколько это длилось, Она точно не могла сказать. Просто не помнила. Помнила, как обессилено носились пальцы, как в ушах звенел его голос... Она никогда не сможет забыть его голос. Отчаянный крик... "Света!!!"

─ Света...

Она вздрогнула. Раз, другой. Рука сорвалась с пианино, рухнула на колени. Губы поджались, искривились. Теплая рука Олеси опустилась Ей на плечо. "Света!!!". Она зарыдала. Горько, забываясь, самозабвенно, рухнув головой на крышку фортепиано, запуская руки в спутанные черные локоны, сжимаясь на крошечном стульчике и жалко всхлипывая. Она чувствовала, как Олеся обнимает Её, как они вместе сползают на пол, как Она забивается в угол, утыкаясь лицом в колени.

Задыхаясь, Она вспоминала и вспоминала. Воспоминания, как кадры из сгоревшей пленки так и не вышедшего на экраны фильма, проносились перед Ее глазами, и везде он, он, он. Она задыхалась, умирала, оплакивала... Оплакивала себя, его, свою жизнь и свою смерть... Она умерла сейчас, сидя в углу под влажным взглядом зеленых глаз, содрогаясь в судорогах и даже не пытаясь успокоиться. Мышка умерла. Светлана играла свой реквием на своих нервах, своих чувствах и на своей душе... А потом пришел покой.

Она стучала каблучками, опускаясь по лестнице вниз и вежливо поддерживая разговор с юными девушками. Только что они ходили в египетский зал, изучать недавно привезенные экспонаты. Музей был огромен и, что самое главное, находился совсем недалеко от Ее университета. От Ее нового университета.

Приняли Ее в гуманитарном университете на ура. Преподаватели не могли нарадоваться на способную студентку, а однокурсникам была по нраву спокойная доброжелательность хрупкой черноволосой девушки. Не по нраву Она приходилась только тем, кого холодно остужала, пресекая слабые попытки завязать более близкие отношения. За что и заслужила в своей группе звание таинственной недотроги. О, Она об этом знала. И совсем не спешила что-то менять.

Город, как это всегда бывает в сентябре, еще тянулся к лету, но посеревшее небо было точным отражением Ее ясных глаз. Волосы Ее спускались черными волнами по плечам, по спине... Никто не видел Ее с заколотыми волосами. Никаких унылых буколек, высоких хвостиков и растрепанных кос! Черная грива, обрамляющая бледное вытянутое лицо, выгодно оттеняла светлые, серебристого цвета глаза. Она шла по городу, впитывая в себя тяжелый прохладный воздух, который, казалось, противостоял силам природы и совсем не хотел вдыхаться. Каждый вдох давался Ей с трудом, и Она каким-то шестым чувством знала, что скоро начнется гроза. Осенняя, холодная, но все еще с отголосками летней беззаботности и ярости.

Она остановилась на перекрестке, намереваясь шагнуть на путь, ведущий к дому, но что-то Ее остановило. Серые глаза задумчиво сощурились, и легкая улыбка искривила губы. Твердым шагом Она направилась в ближайший книжный магазин. Он, как и многие прочие книжные магазины, подолгу пустовал. Здесь было много антикварных поддержанных книг, и посему лавочка не пользовалась особой популярностью. Она уверенно шагнула прямо к продавцу и протянула сложенную вдвое купюру:

─ Лорка... Мне нужен Федерико Гарсиа Лорка.

Продавец, пожилой, но еще крепкий мужчина, замялся, оглядел Ее аккуратное платье, ожерелье белого метала, обвивающее тонкую шейку, и вздохнул:

─ Прошу меня извинить, но у нас только старая... старая книжка, и не думаю, что вам...

─ Мне все равно.

Произнесено это было с легкой улыбкой, настолько обаятельно-радушной, что мужчина улыбнулся в ответ, и через минут десять сосредоточенных поисков на столике лежала потрепанная книженция, явно побитая жизнью и дождем. А еще воском, кажется... Впрочем, ей было действительно все равно. Она вышла из магазина и с легким беспокойством посмотрела на небо. Тяжелые тучи -только выплыли из-за горизонта, и гроза явно не собиралась начинаться сию секунду. Это успокоило Ее, и Она неспешно пошла... нет, опять не по пути домой. Не туда, где ждала Ее верная рыжая соседка, вовсе нет. Она свернула в совсем другой переулок, скользя мимо прохожих с отсутствующими лицами, сохраняя на своем лице какое-то задумчиво-мечтательное выражение.

Шаг, второй, перейти дорогу, благодарно кивнуть притормозившей машине, и вот уже ворота. Она провела ладонью по шершавому столбу фонаря, снимая отваливающуюся старую белую краску. Шагнула еще раз и попала в объятия парка. Он встречал Ее чуточку рассерженно, обиженно, но все равно с радостью. Видано ли дело - его любимая подруга столько времени где-то пропадала, обходя парк самой дальней дорогой, не заглядывала даже в дождь и ночью! Так и оскорбиться недолго... Но вот Она пришла, и парк счастлив, и плевать ему на сотни прогуливающихся пар, и вот крепкие дубы добродушно ворчат на Нее, а юные березы что-то обиженно лепечут, речка течет еще быстрее и радостней, и мостик весело поскрипывает под Ее ногами. Она проводила рукой по листве, балансировала на бордюрах, касалась кончиками пальцев бегущей воды. Она знакомилась с парком заново, и в омутах Ее серьезных глаз вновь разгорался тот чуточку безумный огонек.

Она выбрала скамейку под ивой. Ей была знакома эта скамейка - Она подолгу раньше тут сидела... Впрочем, разве нужно об этом вспоминать? Лорка на время был отложен, и Она взяла в руки шуршащую газету, что валялась на скамье, равнодушно брошенная кем-то, забытая и ненужная. Привычно пролистывая страницы про бизнес и экономику, Она вдруг замерла. Взгляд зацепился за название какой-то фирмы, и Она разгладила газету на коленях, водя пальцами по строчкам.

"...Недавно весь немаленький мир экономики и бизнеса нашего города был потрясен! Из известной и процветающей компании "Окваль и Ко" ушел один из самых перспективных работников. Руководитель компании отказался как-либо комментировать это, но мы даже не сомневаемся в том, что это чрезвычайно расстроило и огорчило многих... из этой компании, конечно! Ведь не является секретом то, что сотрудники этой фирмы отличаются поразительной деловой хваткой, а также изощренной жестокостью на рынке ценных бумаг. Что же до этого бунтовщика, этого человека, сумевшего отказаться от гор золота и славы, от мира особняков и яхт, то он, как сумели выяснить сотрудники нашей редакции, открыл небольшое дело, а точнее - брокерское агентство. Без лишнего шума и скандалов, воспользовавшись, смею заметить, не своими связями и деньгами, а исключительно умом и обаянием! Вот уж чего мы не ожидали от жесткого человека, которого ненавидели практически все сотрудники... А что же до компании "Окваль и Ко", то мы смеем надеяться, они найдут ему замену, хоть сделать это, несомненно, будет затруднительно..."

Она провела ладонью по шершавой бумаге и прочитала все, что было на этой странице, но больше никаких упоминаний об этом событии не обнаружилось, и Она медленно отложила газету, продолжая смотреть в пустоту. Казалось, в Ней оживает прошлое, прорастает, пускает корни, как этот старый сад, зацветает и распускается фиалками...

Небо все темнело и темнело, и каким-то шестым чувством Она поняла, что сейчас будет... Почувствовала, затрепетала. И распахнулись серые, как это небо, глаза, просветлело лицо, скользнули по плечам локоны длинных волос. Лорка был распахнут на середине книги, и Она улыбнулась, ловя такие знакомые строчки:

─ Мой поцелуй был гранатом,

отверстым и темным,

твой рот был бумажной

розой.

А дальше - снежное поле.

Гром пророкотал в первый раз, тучи тяжелыми горстями собирались на небе, деревья озабоченно перешептывались, и первые люди испуганно пошли быстрее домой. Она улыбнулась, водя пальцами по желтеющим страницам, не обращая внимания на то, что небо все больше темнеет, и темнеет, и темнеет... Вот упали первые капли, и буквы на странице разъехались, сморщились, искривились, расплавились... Но Ей не нужны были буквы - Она знала этот стих наизусть. Как и много других, как все остальные. Но этот - особенно.

─ Мои руки были железом

на двух наковальнях.

Тело твое - колокольным

закатом.

А дальше - снежное поле.

И тут вспыхнула молния. Грозно, яростно, угрожая и предостерегая. Вслед за ней грянул гром, раскаты которого, как воинственные кони, пронеслись по небу, спускаясь по танцующим в порывах ветра деревьям на землю. Она запрокинула голову, встречая долгожданную грозу радостным смехом. По щекам, подбородку и лбу потекли холодные колючие капли, которые мгновенно слизывал ветер, ревнуя их к бледной как алебастр коже. Следом за Ее лицом последовали протянутые к небу раскрытые ладони. Она улыбалась, серые глаза сверкали, но не было в Ней беспомощного и ликующего восторга. О, нет! Она сама была грозой. Яркой, никому не принадлежащей, свободной и полыхнувшей, как яростное пламя. А губы, заалевшие от ударов дождя, продолжали захлебываясь шептать:

─ На черепе лунно,

дырявом и синем,

мои "люблю" превратились

в соленые сталактиты.

А дальше - снежное поле.

И тут, стоило Ей закрыть глаза, что-то произошло. Ударил в лицо такой знакомый аромат, плечо обожгло теплом. Сердце пропустило удар. Второй. Ладони медленно опустились на открытую книжку, сжимая хрупкие страницы с тихим шелестом. Ясные серые глаза распахнулись, черные локоны змейками сползли по плечам, и губы зачарованно приоткрылись, не в силах сделать вдох, не то что промолвить что-нибудь. И голос у него совсем такой же. Как будто и не было этих дней, недель... Нет! Не такой же - мягче, ровнее, бархатнее:

─ Под таким ливнем ты в один миг до нитки вымокнешь!

Темные, как сама ночь, но не как траурный шелк, уже нет... Как теплый полумрак, глаза Константина смотрели в самую Её душу. И Она даже не заметила, как губы Ее сложились в улыбку, и мелодичный, хоть и чуть хрипловатый Ее голос ответил ему:

─ Так что же вы, сэр, не пригласите даму под свой зонтик?

─ Боюсь... Боюсь, я не ношу с собою зонт.

─ Вы же простудитесь. Давайте...

─ Давай пойдем домой.

Серый взгляд скрестился с темным, и сердце упало. Опять. Снова. Так... живо. О, дышать и не надышатся!

─ Заплесневели мечты

беспечного детства,

и просверлила луну

моя крученая боль.

А дальше - снежное поле.

А парк следил за двумя бегущими людьми, и ласково гудел, подталкивая их, и радуясь, а впрочем... Парк видел много людей - так много, что и памяти не хватит. Он видел их страдания, их нежность, их страсть, их страх, их робость... Но эту пару он сохранит в особых летописях. Маленькую сероглазую Мышку и жесткого черноглазого хищника. Тех, кто жил. И тех, кто любил. По-настоящему.

Конечно, вздумайся парку рассказать кому-нибудь об этом - никто бы не поверил. Ну... разве что черная кошка, которая аккуратной статуэткой сидела сейчас на мягком диване, слушая песни дождя и наблюдая за двумя такими разными людьми, ее хозяевами, ставшими единым целым... Наконец-то ставшими единым целым.

Я боюсь потерять это светлое чудо,

что в глазах твоих влажных застыло в молчанье,

я боюсь этой ночи, в которой не буду

прикасаться лицом к твоей розе дыханья.

Я боюсь, что ветвей моих мертвая груда

устилать этот берег таинственный станет;

я носить не хочу за собою повсюду

те плоды, где укроются черви страданья.

Если клад мой заветный взяла ты с собою,

если ты моя боль, что пощады не просит,

если даже совсем ничего я не стою, -

пусть последний мой колос утрата не скосит

и пусть будет поток твой усыпан листвою,

что роняет моя уходящая осень.

18 июня - 26 июля 2009 года