— Лерка, ну ты прикинь, эти сволочи опять украли кастрюлю с борщом! — разорялась Ирка, залетая в комнату и грозно потрясая кухонным полотенцем. — Поймаю уродов, точно убью!
Зуб даю, она уже попыталась ломиться к соседям в поисках пропажи.
— Ну нравится кому-то твой борщ, что уж тут поделаешь, — я пожала плечами, не отрывая взгляд от телефона. — В следующий раз слабительного туда насыпь, чтобы навсегда охоту отбить.
— Яду я туда насыплю, крысиного, — она плюхнулась на стул и, скомкав несчастное полотенце, распсиховавшись, швырнула в стену. — И чего мы теперь есть будем?
— Кажется, где-то была гречка, — не слишком уверенно пробормотала я.
Вообще готовкой у нас занималась Ира, просто потому, что она это дело любила, да и получалось у нее лучше, чем у меня. Мою же персону она считала в хозяйстве совершенно бесполезной, вменив в обязанности только то, что, по ее мнению, я уж точно не могла испортить.
— Нету гречки, так что будь человеком, дуй давай в магазин, если смерти моей не хочешь.
Я без особого энтузиазма покосилась в окно. Не то, чтобы я хотела Иркиной смерти, но вылезать из относительно теплого помещения в воющую метель и чапать в осенних ботинках по сугробам тоже не слишком вдохновляло.
— А вообще на ночь есть вредно, — я невинно улыбнулась.
— А умереть от голода еще вреднее, — парировала Ира и горестно вздохнула. — Эх-х, и почему жизнь так несправедлива? Кстати, почему ты не сказала, что мне красный цвет не идет?
Я не знаю, путем каких ассоциаций у нее продвигался мысленный процесс, но порой своей сменой тем она вгоняла меня в ступор.
— С чего ты взяла, что не идет? — поинтересовалась я, закончив печатать Сергею отчет-эпопею про мой поход в кофейню и отложив мобильник.
— Ну как же, — Ира снова горестно вздохнула, — мы же когда в октябре ездили к Никитосу на работу, я в новой красной кофточке была.
— И что? — не поняла я.
— Как это что? — она всплеснула руками. — Значит, я плохо выглядела, раз Толмачев обратил внимание на тебя, а не на меня.
Вот не знаю, за что я больше всего Иру люблю: за ее скромность или за деликатность?
— Нашла, из-за чего переживать, — я не оценила необъятной глубины ее вселенского горя.
— И вообще, Лерка, ты — баран, — обрадовала меня Ира. — Давай, что ли, чаю в честь этого попьем.
— В честь чего? В честь того, что я — баран?
— В честь того, что спонсора себе подцепила, — в очередной раз вздохнув, она достала с полки две разнокалиберные кружки, — мало того, что богатого, так еще и симпатичного. Хотя, ты знаешь, мне кажется, что выплеснуть на него кофе за пятьсот рублей было не самой лучшей идеей.
— Согласна, но никаких других предметов, способных нанести увечья, у меня в тот момент под рукой не оказалось, — я невинно улыбнулась, с беспокойством покосилась на все еще молчащий мобильник. — Что-то Сережа молчит, обиделся, наверное.
Она демонстративно закатила глаза.
— Слушай, не взрывай мне мозг своим виртуальным ненаглядным. Он меня бесит.
— Как он может тебя бесить, если ты его даже ни разу не видела? — обиделась я.
— Ну ты же утверждаешь, что любишь его, хотя тоже ни разу не видела. Так что моя к нему неприязнь имеет точно такое же право на существование, — Ира закончила чайные манипуляции с кружками, с надеждой заглянула в хлебницу и вздохнула. — Даже печенья завалявшегося нету… Вот раз у тебя с твоим Сережей такая великая любовь, то взял и бы прислал тебе денег на конфеты.
— Ты что, откуда у него деньги, — я подошла к столу и села на хлипкий стул, — он же — такой же студент, в общаге живет.
— Ну и зачем он тебе такой нищий нужен?
— Блин, Ирка, дело ведь не в деньгах, — я хлебнула чаю.
— Ага, а в их отсутствии, — она хмыкнула. — И вообще, почему он тебе до сих пор встретиться не предложил?
— Не знаю, — озадачилась я. Почему-то раньше этот вопрос мне в голову не приходил.
— Да потому, что он, наверняка, страшнее поповской собаки, вот и боится, что ты сразу сбежишь.
— Внешность — это не главное, — я нахмурилась.
— Ага, деньги — не главное, внешность — не главное, — закивала Ира, — а что тогда главное? Чтобы человек, что ли, хороший был? Или что? Ты меня своей философией, Лерка, не грузи, бесполезно. Ты мне лучше скажи, как теперь перед Максимом извиняться будешь?
— Извиняться? — я чуть не поперхнулась чаем.
— Конечно. Обидела, считай, ни за что. Вдруг ты ему теперь разонравишься.
— Да с чего ты вообще взяла, что я ему понравилась? — я чуть не взвыла. — Он просто так свою ахинею нес.
— А мне кажется, нет, — Ирка упрямо мотнула головой.
— Тебе кажется, — отрезала я. — И вообще, закрыли тему.
Следующий день «порадовал» меня навалившейся депрессией. Сергей вчера так и не ответил, да и сегодня упорно молчал. Даже традиционного пожелания доброго утра не было. Едва не шмыгая носом, я написала ему «Доброе утро, Сережа. Надеюсь, у тебя все в порядке». Ответом была лишь тишина, что окончательно вогнало меня в болото тоски. Настроения не прибавил тот факт, что на завтрак только чай. Даже хлеб и тот вчера умудрились слопать, как-то о дне грядущем не подумав.
Сергей объявился ближе к полудню. Я как раз сидела на занудной лекции, когда он написал.
«Привет, солнышко! — смайлик. — Меня вчера заблокировали, никак ответить не мог. Как ты там?»
С трудом сдержала радостный писк. Как все-таки мало нужно для счастья! Всего лишь немного внимания любимого человека.
Я и до этого лектора не слишком-то слушала, а теперь вообще забила и на время выпала из реальности.
«Я скучала! Очень-очень! Думала, что ты обиделся на меня за что-то, вот и не пишешь», — я поставила грустный смайлик.
«Я тоже скучал. И переживал за тебя. Не общайся больше с такими людьми».
Я не сразу сообразила, о ком он.
«Ты про Максима?»
«Конечно. Для таких, как он, нет ничего святого. Кроме денег. Уверены, что могут купить все и всех. Мне таких жаль. На самом деле это глубоко несчастные люди».
Ну, если честно, что-то Макс особо на несчастного не походил. Наоборот, производил впечатление человека, целиком и полностью довольного своей жизнью. Эдакий сытый котяра, у которого запасов сметаны еще на все девять жизней хватит. Я не успела Сергею ответить, он следом написал еще одно сообщение.
«Лер, мы с тобой общаемся уже полтора месяца. Быть может, нам пора уже встретиться?»
У меня чуть мобильник не выпал.
«Ты меня прямо ошарашил, если честно».
И напугал. Причем чуть ли не насмерть. Сама не могла понять, откуда вдруг этот страх навалился.
«Да я давно хотел предложить, только все из головы вылетало. Так как?»
Я не стала обманывать.
«Я боюсь».
Сергей молчал не меньше минуты. Я уже было решила, что теперь он точно обиделся. Наконец телефон высветил конвертик.
«Боишься? Меня, что ли?» — улыбнулась мордочка.
Я задумчиво повертела в руках мобильник и выдала:
«Я боюсь, что я тебе не понравлюсь».
Следует заметить, что за все время общения мы даже ММС не обменялись. Я только сейчас озадачилась, почему, но ответа не находилось.
«Солнышко, главное ведь не внешность. Я же тебя не за внешность люблю. Так ты не против, наконец, встретиться?»
Будь я кактусом, зацвела бы тут же. Не скажу, что страх отступил совсем, но восторженная эйфория отодвинула его на задний план.
«Конечно же, я не против!!! Где и когда?»
«Давай завтра часов в семь на главной площади у фонтана».
«Давай! Только как мы друг друга узнаем?»
«Если что — спишемся. Хотя я уверен, что мы и так сразу друг друга узнаем. Сердце подскажет».
Я была на грани счастливого обморока. Улыбка не сходила с лица как приклеенная. И вот пусть только мне теперь кто-нибудь скажет, что любви не существует или что нельзя любить того, кого ни разу не видел. Даже слушать такие глупости не стану.
Из цепких объятий универа я вырвалась только ближе к вечеру. Засев после пар в компьютерной аудитории, старательно корпела над курсовиком. Правда, учитывая, что все это время я не прекращала общаться с Сергеем, особо прогрызание гранита науки меня не напрягало. К тому же, едва я спустилась с крыльца универа, мне позвонила Ромашка.
Вообще мою сестру звали Инной. Но после того как она скоропалительно вышла замуж и из Кузнецовой превратилась в Ромашову, иначе чем Ромашка ее никак не величали. Впрочем, она была не против. Даже после того как спустя полгода совместной жизни со «скоропалительным» мужем развелась. И на этом все ее матримониальные устремления закончились. В свои тридцать пять она выглядела лет на десять моложе и радостно утверждала, что свобода — лучшее лекарство от старости. И хотя ухажеров у нее было хоть отбавляй, повторно нацеплять на себя брачные цепи моя сестра не собиралась.
— Лерка! Я так соскучилась! Как ты там? — радостно щебетала Ромашка.
Интересно, у нее всегда держалось хорошее настроение, сколько ее помню. Мама умерла, когда мне было восемь лет, а Ромашке — соответственно двадцать три. Дела до нас никому не нашлось: ни властям, ни добрым родственникам, так что сестра вырастила меня сама. До сих пор не понимаю, как ей это удалось. Временами бывало совсем туго, но с хорошим настроением она не расставалась никогда. В этом я даже ей завидовала.
— Ой, Ромашечка, — я счастливо вздохнула, — представляешь, я влюбилась!
— Во дела! — она засмеялась. — И кто же этот счастливчик?
— Он тоже студент, Сергеем зовут. Он такой добрый, такой умный… — у меня слов не хватало высказать весь свой влюбленный восторг.
— Красивый? — тут же поинтересовалась сестра.
— Даже не знаю, я его ни разу не видела, — я пересказала сестре историю своего знакомства и радостно подытожила: — Мы завтра с ним впервые встречаемся.
— Надеюсь, твой прекрасный принц тебя не разочарует. И вообще, — Ромашка изобразила строгость, — он еще должен мой фейс-контроль пройти, так что приедете ко мне на Новый год знакомиться. — И уже серьезно добавила: — Ты ведь приедешь ко мне на новогодние каникулы?
— Я постараюсь, Ромаш, правда.
— Как у тебя с деньгами-то?
— Ну… эммм… нормально, как всегда.
— Как всегда — это значит нету, — Ромашка вздохнула. — Потерпи немного, последнее слушанье осталось.
— Шансы-то есть? — тоскливо спросила я.
— Есть, — ее уверенность была непоколебима, — я думаю, эта стерва останется с носом.
«Эта стерва» значилась женой нашего с Ромашкой отца, пока тот в прошлом году не умер. По возрасту она была буквально на пару лет старше моей сестры, что, впрочем, не смутило нашего родителя, когда он бросил свою семью и ушел к молодой любовнице. О существовании дочерей после этого он и не вспоминал, даже когда через полгода умерла мама и мы остались одни. Видимо, только перед смертью в нем проснулась совесть, и он завещал нам с Ромашкой свою пятикомнатную квартиру. Правда, его жене это почему-то не слишком понравилось, и она завещание оспорила. Я, если честно, сначала упорствовала, что ничего нам от этого гада не нужно, но Ромашка быстренько вправила мне мозги и поехала квартиру отвоевывать. В итоге она уже год жила в другом городе и ходила в суд, как на работу.
Так вот, домой я пришла в приподнятом настроении. Притом еще грела мысль, что Ирка наверняка что-нибудь приготовила, так что голодать мне осталось недолго. Мои ожидания не только оправдались, действительность многократно их превзошла. Я вошла в нашу комнату и буквально остолбенела.
Ирка с Пашкой сидели за кухонным столом и трапезничали. Берсенев, правда, частенько заглядывал к нам в надежде что-нибудь перекусить, так что его присутствие меня не удивило. Удивительным было другое: изобилие еды. Начиная от всевозможных буженин, окороков и прочих мясных деликатесов и заканчивая буржуйскими конфетами и разнокалиберными причудливыми пирожными, больше всего похожими на произведения искусства, чем кулинарии. Столом вся эта роскошь не ограничивалась. На дребезжащем с такой натугой, словно был забит под завязку, холодильнике угнездились фрукты. И даже с посудной полки свисал серпантин сосисок.
Увлеченные последовательным истреблением продуктового изобилия, мои друзья даже не сразу меня заметили. Такое впечатление, что в тот момент что-то несъедобное они вообще заметить не могли. Оправившись от первого шока, я крепко задумалась, откуда нам такое счастье привалило. Если отвергнуть версию о доброй студенческой фее, то вариант был только один: Пашкин родитель обнаружил у себя еще не до конца атрофировавшуюся совесть и вспомнил о своем голодном чаде. Ну а то, что разместилось все это в нашей с Иркой комнате, легко объясняется Берсеневской жадностью. Сам бы он это не слопал, пришлось бы делиться, и, выбирая между двух голодных зол, Пашка предпочел угостить нас, а не своих соседей-проглотов. Впрочем, логично, две девушки явно съедят меньше, чем три здоровых парня.
— Ой, Лерка, сокровище ты наше, — расплылась в радостной улыбке Ирка, — ты вообще в курсе, что я тебя обожаю? — она потянулась за шоколадным пирожным.
— Теперь в курсе, — я малость оторопела. Сняла ботинки и пальто, прошла в комнату и поинтересовалась: — Откуда столько счастья-то? Паштет, у твоего предка изменились взгляды на жизнь?
— Причем тут мой папаня? — прошамкал Берсенев с набитым ртом, прожевал и не без ехидства добавил: — Не знаю, Лерка, что ты сделала Толмачеву, но сделала ты это хорошо, — он впился зубами в солидный кусок ветчины.
Съесть он его не успел. Ирка отвесила ему такой подзатыльник, что Пашка подавился.
— Дурак ты, Берсенев, и юмор у тебя дурацкий, — она зыркнула на него убийственным взглядом.
Я же была так ошарашена, что даже на Паштетовский «тонкий» намек забыла обидеться.
— Вы что этим хотите сказать, — пробормотала я, — что это все Максим притащил?
— Ну да, — Ира кивнула.
— И вы взяли? — ахнула я.
Друзья дружно посмотрели на меня как на дурочку. Впрочем, ответ был и так очевиден.
Я взвыла, схватившись руками за голову.
— Да в чем проблема-то? — Пашка был невозмутим.
— Не надо было ничего у него брать! — я едва не заорала. Моя гневная отповедь замерла еще на языке, я заметила стоящую на столе у окна небольшую плоскую коробку.
— Это тоже от него? — я помрачнела еще больше.
Ирка с Пашкой дружно кивнули. Даже на время жевать перестали.
При ближайшем рассмотрении коробка оказалась уже вскрытой. Причем, зуб даю, моими любопытными друзьями. Вот вам и общаговский принцип: «У нас все общее».
Крышка ноутбука красовалась эмблемой в виде отгрызенного яблока и блестела глянцем. У меня аж на мгновение сердце защемило. Все-таки жизнь жестока.
— Лерка, не дури! — Ира мгновенно раскусила мой замысел и схватила ноутбук.
— А ты что думаешь, я его себе оставлю?! — ну вот, все-таки я не выдержала и заорала.
— Кузнецова, ты чего такая нервная? — Пашка перешел к десертам и уже вовсю жевал какое-то пирожное.
— Ну да, действительно, и чего это я такая нервная с такими-то друзьями? — я истерично расхохоталась.
— Лер, ну правда, — буквально взмолилась Ира, — давай себе оставим.
— А что, я бы оставил, — не преминул вмешаться Пашка и мечтательно добавил: — Вот бы мне какая-нибудь симпатичная девушка такие подарки дарила, чтобы в постель меня затащить… — он снова подавился, едва встретился со мной глазами.
По моему лютому взгляду Ирка поняла все без слов.
— Баран ты, Лерка, — она тяжко вздохнула, — счастья своего не понимаешь… Если для тебя так принципиально важно ноут вернуть, то давай я сама его Максиму отвезу?
— Но еду смысла возвращать нет! — перепугано добавил Пашка. — Тем более мы все равно уже половину смолотили.
— Значит, выкинуть, — отрезала я.
— Паш, унеси все к себе, — в Иркином взгляде открыто читалось сомнение в моих умственных способностях и психической адекватности.
Берсеневу дважды повторять не пришлось. В несколько ходок утащил все остатки роскоши, так что теперь о вероломстве Макса напоминал только красавец-ноутбук.
— А может… — снова заныла Ира.
— Нет, — я устало села на свою кровать. От радужного настроения не осталось и следа.
— Ну ладно, я еще успею ноутбук отвезти к нему на работу, — она начала спешно переодеваться. — И все-таки зря ты, Лер, Макс такой офигительный.
— Меня это никаким боком не интересует. И вообще, я завтра с Сережей встречаюсь.
— Да ну, — Ирка ахнула, — правда, что ли?
— Ага, — я улыбнулась, — у фонтана на главной площади в семь часов.
— С ума сойти! Во дела творятся! Сейчас быстро ноут отвезу и поболтаем.
— Слушай, — спохватилась я, когда Ира уже собралась уходить, — у нас пожевать чего-нибудь нету?
— Было. Но к Пашке переехало, — она усмехнулась и уже серьезно добавила: — Мой батя утром картошку привез, сообрази чего-нибудь.
Пока Ирка занималась транспортировкой ноутбука, я успела дважды сжечь жареную картошку, которая упорно отказывалась становиться съедобной и упрямо пригорала к сковороде. Выползший покурить на общую кухню Пашка соболезнований моим мучениям не высказал, зато не преминул многозначительно поржать и один раз даже пальцем у виска покрутить.
— Чего бы ты понимал, — фыркнула я и гордо ушла в комнату вместе с дымящейся сковородкой.
Но голод творит чудеса даже с произведениями моей кулинарии, так что загорелое яство я слопала, не поморщившись. И о чудо! жизнь сразу же стала прекрасней. Я даже попыталась решить задачи по логистике, но никак не могла сосредоточиться. Радужные мысли о завтрашней встрече с Сергеем упрямо сменялись злостью на Макса. Если честно, я ведь была уверена, что тогда в кофейне он просто так говорил, бросал слова на ветер. И у меня даже мысли не возникло, что он серьезно намерен воплощать это в жизнь. Точнее, что у него хватит на это наглости. Но, как оказалось, наглости у него было с избытком.
Ирка вернулась, когда я с горя раз в третий решила попить чаю. Моя подруга сияла от радости. Мало того, что ноутбук никуда не делся, так к нему еще добавился букет из темно-красных роз. Точнее букетище, потому что цветов в нем было десятков пять, не меньше. Без какой-либо упаковки, просто охапка цветов. Комната мгновенно наполнилась легким ароматом. Я не успела нахмуриться, как Ира категорично заявила:
— Лерка, спокойно, это мои. На, подержи, я разденусь.
Букет перекочевал ко мне. Причем какая-то противная роза умудрилась кольнуть меня шипами.
— Ты прикинь, я с этой красотой шла, так все встречные тетки от зависти головы чуть не посворачивали, — смеясь, она разулась и скинула куртку.
— Где взяла-то? — полюбопытствовала я.
— А вот, — Ирка была сама загадочность, — подарили.
— Ну а с ноутом что? — я помрачнела. — Максима не было?
— Почему, был, — Ира переоделась в любимый махровый халатик. — Я ему твое мнение не понимающего своего счастья барана передала.
— А он что?
— А он сказал, что если ноутбук тебе не нужен, то можешь его выкинуть, — она схватила мою кружку с чаем, отхлебнула и поморщилась. — Блин, Лерка, чего сахару-то пожалела?.. В общем, будем считать, что ты ноут выкинула, а я подобрала. Но не переживай, буду давать тебе им пользоваться, я добрая, — она захихикала.
Продолжить этот разговор мы смогли только поздно вечером. Просто нагрянула Иркина одногруппница Юля, которая жила этажом ниже, и пока не рассказала нам все сплетни, не ушла. Да и то если бы не моя многозначительная зевота, она бы еще долго приседала на уши.
Уже когда мы с Ирой разбрелись по кроватям, моя подружка сказала:
— Знаешь, что странно, он даже не удивился.
— Кто? — не поняла я, закончив печатать Сергею пожелание сладких снов.
— Максим. Лично у меня сложилось такое впечатление, что другой реакции он и не ждал.
— Да ну его в топку, Ир, — я закуталась в одеяло, надеясь поскорее согреться.
Колченогий старинный обогреватель, который мы вытащили из-под кровати, еще толком не нагрелся, так что в комнате было ощутимо холодно. Если бы не запрет и постоянный контроль коменданта, то не приходилось бы отключать на день единственный источник тепла и уж тем более прятать под кроватью. Мол, проводка слабая, пожар может быть. Легко так коменданту говорить, когда живет не в общаге, а в теплой квартире, где батареи не для красоты навешаны.
— Лер, — прервала Ира мои мрачные мысли, — ты ведь не обиделась на меня? — в голосе сквозило неприкрытое чувство вины. — Ведь все равно бы ты цветы выкинула, а мне жалко очень.
— Да нормально все, Ир, — отозвалась я в полумрак комнаты, — я фазу поняла, что розы тоже от него.
— Я его, кстати, предупредила, что ты не возьмешь. А он сказал все равно тебе передать. Ну а возьмешь или нет — ему, мол, неинтересно. В общем, не догоняю я чего-то.
— Он просто хотел меня позлить, — я зевнула. — Видишь ли, я в его теорию мироустройства не вписываюсь и даже имею наглость ее опровергать. Вот он и хочет доказать, что я такая же, как и все.
— Кому доказать? — не поняла Ира.
— И себе, и мне. Да только бессмысленно это. И вообще, — я не сдержала улыбки, — завтра я, наконец, встречусь с любимым.