Разум и чувства

Глава 6

Миссис Дэшвуд и ее дочери даже не могли себе представить, когда впервые приехали в Девоншир, что от их прежней провинциальной жизни теперь не останется и следа. Как только Марианна поправилась, в их скромный дом зачастили бесконечные визитеры, и сестры Дешвуд стали получать постоянные приглашения.

Как и обещал сэр Джон, начался сезон частных осенних балов в Бартон-Парке, а когда стихал дождь, вся компания отправлялась на пикники у воды. Мистер Уиллингби всегда был в числе приглашенных. Непринужденная обстановка, всегда царившая на этих светских вечеринках, позволяла общаться молодым людям без лишних формальностей и вести себя естественно. Поэтому Марианна, вопреки осторожным замечаниям сестры, не скрывала своих отношений с Уиллингби, который, не без удовольствия наблюдал, как юная леди всё больше привязывается к нему.

Что касается общественного мнения, то ни Марианна, ни Уиллингби не обращали на окружающих никакого внимания. Если Уиллингби оказывался рядом, то Марианна не сводила с него влюбленных глаз, и чтобы он ни делал, она всё ему прощала. Если все проводили вечер за картами в Бартон-Парке, то он мог крепко держать ему за руку при всех. Если устраивали бал, то они почти всегда танцевали только вдвоем и даже в перерывах между танцами стояли вместе. Такая страсть напоказ, естественно, вызывала у всех улыбки и пересуды. Но влюбленные как будто не замечали этого. Миссис Дэшвуд тоже не одергивала дочь, окрыленная надеждами на скорую свадьбу, и полностью положилось на ее благоразумие. Это было счастливое время для Марианны. Ее сердце принадлежало Уиллингби. И прежние сожаления о Норланде постепенно растворились среди новых счастливых впечатлений.

Элинор, наоборот, порой грустила о Норланде, где осталось ее сердце. Счастье сестры не прибавляло ей радости, так как они всё реже общались между собой, а на новом месте Элинор так и не смогла найти себе хорошей подруги. Ни леди Миддлтон, ни миссис Дженнингс не подходили на эту роль. С ними ей не о чем было говорить. В первый момент миссис Дженнингс показалась Элинор женщиной общительной и остроумной, но вскоре она настолько утомила ее рассказами о своей бурной молодости, что мисс Дэшвуд старалась лишний раз не попадаться ей на глаза. Каждый драматичный эпизод жизни миссис Дженингс, Элинор знала наизусть и совсем не потому, что выросла смышленой и наблюдательной, просто ей приходилось выслушивать его по три-четыре раза. Барышня теперь точно знала, чем болел, как лечился и от чего скончался мистер Дженингс, и легко могла процитировать его последние слова, сказанные им на смертном одре.

Леди Миддлтон была более приятным собеседником, чем ее мать, хотя бы потому, что соглашалась со всем молча. На этом ее приятности заканчивались. Да и кивала она не от проницательности и ума, а, скорее, от желания, чтобы ее не беспокоили по пустякам.

Удивительно, но со своим мужем и матерью она общалась также неохотно, как и с чужими людьми. А если теплые взаимоотношения отсутствовали между родственниками, что говорить о друзьях? Поэтому Элинор даже не пытался сойтись с неразговорчивой леди, которая в лучшем случае могла произнести за весь вечер одну фразу, да и то сказанную накануне. Казалось, что леди Миддлтон совершенно не менялась внутренне и ее душа напоминала редкое растение, застывшее в переливах янтаря.

Она молча кивала, когда ее муж затевал очередной бал, молча наблюдала за соблюдением приличий на паркете и даже приводила на званые вечера своих старших детей. Но всем было ясно, что балы для леди интересны не более чем вышивание или прогулки по саду. Иногда она совсем не спускалась к гостям и отдыхала в своей комнате, впрочем, о ней во время бала обычно никто из гостей и не вспоминал, за исключением тех случаев, когда некому было усмирить ее маленьких шалопаев.

Полковник Бреэндон оказался единственным в новом окружении Элинор, кто мог стать ей искренним другом. О Уиллингби не приходилось говорить. Да они иногда перебрасывались парой фраз, когда Уиллингби на миг отвлекался от Марианны, которая полностью занимала ее мысли и дела. Полковник Брэндон, хотя и был также увлечен Марианной, но предпочитал не говорить о ней с ее сестрой, которая была так спокойна и рассудительна и совсем не похожа на порывистую Марианну.

Элинор стала еще больше уважать Брэндона, когда поняла, что ему знакомы муки неразделенной любви. Однажды во время бала в Бартон-парке они присели рядом, чтобы отдохнуть после танца. Остальные гости снова кружились на паркете, и тут Элинор заметила, как влюбленный взгляд полковника остановился на танцующей Марианне. Помолчав, он сказал с легкой улыбкой:

– Ваша сестра, я понял, поглощена своим новым увлечением…

– Нет, – заметила Элинор, – просто ее натура уж очень романтична, и она отдается чувствам без остатка…

– Более того, я уверен, что она верит даже в такие чувства, которых и не было.

– Я тоже так думаю. Она так похожа на нашего отца. Теперь я ее понимаю. Он был дважды женат. Через несколько лет, я думаю, ее взгляды придут к общепринятым нормам поведения. Тогда ей легче будет все правильно оценивать и осмысливать, чем теперь.

– Возможно, так и будет, – вздохнул полковник. – Но всё-таки есть что-то обворожительное в пылкости и непостоянстве молодости! И это прекрасно. Лучше совершать ошибки в молодости и потом раскаяться в них, чем никогда не отступиться из-за благоразумия.

– Я полностью согласна с вами, – сказала Элинор, – Да, у молодости непостоянные чувства. Как у Марианны. Энергия, бьющая через край и протест, не спорю, завораживают. Но у сестры есть другая черта, которая может привести ее к роковой ошибке, она придает значение тому, что неважно. Когда она узнает жизнь лучше, то научится отличать истинные отношения от иллюзии.

Полковник Брэндон замолчал, и через некоторое время переспросил, внимательно посмотрев в глаза Элинор:

– А ваша сестра, действительно, твердо верит, что полюбить в жизни можно только раз и навсегда? Вы тоже считаете, что человек, однажды переживший несчастную любовь, больше не испытывает этого чувства снова?

– Что касается меня, то мне трудно отвечать за свою сестру, я не знаю ее принципов настолько глубоко. Могу сказать только одно: она считает, что каждое новое чувство не допустимо, так как заканчивается изменой.

– Да, – сказал он, – но чтобы удержать возлюбленного около себя, со временем придется подстраиваться под него, да и сами чувства тоже изменяются с годами. Когда легковесные увлечения молодых усов исчезнут, как они смогут жить вместе и иметь общие увлечения? Это даже опасно, говорю по опыту. Я знал одну леди, которая по характеру и суждениям очень напоминала вашу сестру, и которая в итоге после череды печальным событий вынуждена была поступиться своими чувствами…

Брэндон вдруг осекся, решив, что сказал лишнее и в порыве необъяснимых чувств инстинктивно подался вперед. Их лица оказались настолько близко, что Брэндон коснулся щеки Элинор. Она сразу и не поняла, что произошло. Но ее губы не смогли избежать его поцелуя, похоже, и не желали избегать. Этот странный порыв, возможно, был навеян переживаниями его ушедшей любви. Элинор прервала эту короткую вспышку… Но Марианна успела заметить это мгновение и тут же с радостью подумала, что еще два любящих сердца нашли друг друга в Бартоне.

На следующее утро Марианна сообщила старшей сестре новость, которая настолько поразила Элинор, что она не знала радоваться ей или хвататься за голову. Она ожидала от Марианны чего угодно, но только не этого! С большим волнением Марианна рассказала, что Уиллингби хочет подарить ей лошадь. Он сам вырастил ее у себя в Соммерсетшире, и она идеально подойдет для наездницы. Не посоветовавшись с матерью, в планы которой уж точно не входило заводить лошадь, Марианна приняла подарок и решила купить к ней сразу и вторую лошадь, и заодно нанять слугу, чтобы он ухаживал за обеими и сопровождал Марианну на прогулках. Позже она подумывала выстроить конюшню. На этой радостной ноте она замолчала и вопросительно посмотрела на сестру. Элинор, представив сколько всё это может стоить, потеряла дар речи.

– Представляешь, – продолжала Марианна, – он уже послал слугу в Соммерсетширр за моей лошадкой. И когда он появится с ней, мы будем скакать весь день. Ты тоже будешь на ней кататься, моя дорогая Элинор. Проносится галопом по все этим лугам!

Элинор попыталась возразить, но Марианна даже не хотела ее слушать.

– Но у нас нет денег, чтобы нанять еще одного слугу, – наконец, строго сказала Элинор. – Мама никогда не одобрит этого! Пойми, никогда. Да и для слуги незачем покупать лошадь – можно взять в аренду любую, какую захочешь, у сэра Джона в Бартон-Парке. К тому же там есть конюшня. С нас хватит уже и одного такого подарка. Да, и удобно ли принимать такой подарок, Марианна, от человека, которого мы все не так давно знакомы, да ты его пока мало знаешь.

– Ты ошибаешься, Элинор, – сказала она загадочно, – когда считаешь, что я мало знаю Уиллингби. Да, действительно мы познакомились недавно. Но нет никого в этом мире, кого бы я знала также хорошо, кроме, конечно, тебя и мамы. Отношения нельзя измерить временем, они выше этого. Это – нечто неизмеримое. Для некоторых людей и семь лет мало, чтобы узнать друг друга. А другим хватает и семи дней. Я лучше приму лошадь в подарок от Уиллингби, чем от родного брата Джона, которого, как выяснилось, все мы так и не узнали до конца, хотя прожили вместе несколько лет, чего не скажешь о Уиллингби.

Элинор решила больше не касаться этой темы, спорить с Марианной было бесполезно, она всё делала по-своему. Но призыв Элинор к ее дочерним чувствам оказался не напрасен. Ей удалось уговорить Марианну, пока не сообщать эту радостную новость маме, чтобы не доставлять лишних волнений по поводу новых расходов, а сам подарок пока оставить у Уиллингби.

Марианна выполнила обещание, данное старшей сестре, и когда на следующий день Уиллингби приехал в коттедж, Элинор сама слышала, как Марианна осторожно сказала, что пока не сможет принять от него дорогой для нее подарок. Уиллингби, как человек воспитанный не стал настаивать, но искренне сожалел, что Марианна отказалась от этого знака внимания:

– Но, мисс Марианна, – сказал он ей в полголоса, – знайте, лошадь все равно ваша. Можете вы ею пользоваться сейчас или нет! Я буду держать ее у себя до тех пор, пока вы не покинете Бартон. А когда вы переедете отсюда в другое именье, моя Мэб будет ждать вас.

Все это было сказано, конечно же, не только для Марианны, но и для мисс Элинор, у которой теперь не осталось сомнений в том, что отношения ее сестры и Уиллингби зашли уже достаточно далеко и влюбленные тайно помолвлены.

Младшая из сестер Маргарет тоже кое-что заметила, что еще раз подтвердило догадку Элинор. Накануне вечером у них был Уиллингби, и девочка увидела такое, что немедленно со слезами рассказала старшей сестре.

– Элинор, – заплакала она, – я должна рассказать тебе один секрет о Марианне. Я уверена, что она скоро выйдет замуж за Уиллингби.

– Ты твердишь об этом каждый день, с тех пор, как он переступил порог нашего дома, – ответила Элинор, – помнишь, через неделю после их знакомства ты сообщила, что наша Марианна уже носит его медальон у себя на шее. А это оказался портрет нашего прадедушки.

– Но, правда! Правда! Это совсем другая история, – рыдала Маргарет. – Теперь я точно уверена, что они скоро поженятся. Он взял ее локон себе.

– Ты уверена, Маргарет, может это локон его прадедушки?

– Нет, правда, Элинор! Это локон Марианны. Он отрезал его сам. Прошлым вечером. Когда ты и мама вышли после чая из комнаты, они начали о чем-то шептаться очень быстро. Похоже, он просил ее дать ему что-то. Она вдруг взяла ножницы и отрезала свой локон, который был у нее прямо сбоку. Он поцеловал его. Завернул в белую бумагу и положил бережно в свою записную книжку.

После таких подробностей у Элинор больше не осталось никаких сомнений. В наблюдательности и бесхитростности Маргарет она недавно убедилась сама, когда девочка по простоте душевной едва не выдала ее сердечную тайну. Однажды, когда миссис Дженнингс лукаво спросила ее в Бартон-Парке о том, есть ли молодой человек у Элинор. Маргарет ответила, что не может сказать и, посмотрев на сестру, тотчас спросила: «Можно назвать его имя, Элинор?».

Раздался дружный смех, и Элинор, не подавая вида, тоже попыталась засмеяться, сквозь навернувшиеся на глаза слезы стыда. Она так боялась, что наивная Маргарет назовет Эдварда, который тут же заочно подвергнется пикантным шуточкам миссис Дженнингс.

Тем временем Марианна, стараясь исправить неловкую ситуацию и защитить Элинор, покраснела, рассердилась и строго-настрого запретила младшей сестре высказывать вслух свои глупые догадки.

– Какие же это догадки, – ответила девочка, глазом не моргнув, – ты же сама сказала мне об этом.

Общество замерло в ожидании, и Марианне надо было что-то сказать. Но миссис Дженнингс ловко перехватила инициативу, и пока старшие сестры не успели опомниться, снова дразнила Маргарет:

– Ой, ну, пожалуйста, мисс Маргарет, скажите же нам скорее, как его зовут?

– Но я, действительно, не могу сказать, госпожа. Хотя очень хорошо знаю, кто это!

– Ах, да. Конечно-конечно. Ну, раз не можешь… Тогда… Тогда мы сейчас постараемся угадать, где он живет. Наверное, в Норланде? Это, наверное, ваш приходской священник?!

– Нет, не священник. Он не на службе.

– Маргарет, – мягко сказала Марианна, стараясь не подавать вида. – Ты сама знаешь, что все это твои выдумки и что нет такого человека.

– Ну, тогда он только что умер, потому что я знаю такого человека. И его имя начинается с Э. – выпалила Маргарет.

Элинор впервые была так благодарна леди Миддлтон за то, что та прервала разговор на самом интересном месте и глубокомысленно заметила, что за окном пошел сильный идет дождь. И сделала она это не для того, чтоб привлечь к себе внимание, а чтобы остудить пыл своего мужа и матери. Ее тут же поддержал Брэндон, который всегда тонко чувствовал настроение других, и тоже охотнее говорил о погоде, чем о любви, а Уиллингби вовремя открыл пианино и попросил Марианну сыграть что-нибудь. Таким образом, все отвлеклись от этой темы. Но только не Элинор, которая долго оставалась под впечатлением этого разговора.

В тот же вечер дружная компания решила на следующий день посмотреть замечательное местечко в двенадцати милях от Бартона, принадлежавшее свояку полковника Брэндона. Тот не мог обойтись без совета человека, который долго пробыл за границей и знал толк в качестве почвы. По его словам, места там были замечательные. Поэтому сэр Джон, который вот уже десять лет дважды в год организовывал подобные поездки, тут же горячо поддержал эту идею.

Они выбрали скатерть пошире, так как на ней должно было располагаться главное развлечение пикника, запаслись холодными закусками и прохладительными напитками. Оставалось только нанять открытую коляску, чтобы свободно лицезреть окрестности. Правда, идея с открытой коляской, впрочем, как и сама поездка, у некоторых вызвала опасения, так как зарядили холодные осенние дожди, поэтому Элинор уговорила миссис Дэшвуд остаться в этот день дома, так как она где-то простудилась накануне.