Развлечение для магов

ГЛАВА 6

Волостарь вернулся в холл с диванчиками, потом зашагал по коридору, который вел в другое крыло особняка. Дошел до двери в конце коридора, распахнул ее и кивнул Веденее, приказывая войти. Предупредил:

— Убежать ты не сможешь, сторожевой вьюн на окнах тебя не выпустит. Эта дверь тоже будет заперта. Внутри есть ванна и вино, чтобы согреться. Завтрак принесут утром.

— Благодарю вас, вы очень любезны, — неуверенно отозвалась Веденея. И на всякий случай добавила: — Спокойной ночи, волостарь Олонецкий.

Потом она скользнула внутрь.

— После всего, что я с тобой сделал — спокойной ночи, волостарь? — с ядовитой насмешкой бросил сзади Олонецкий. — Ты в свои манеры затянута, как в корсет. Ничего, житье в содержанках это живо исправит. Обязательно отыщу тебя через годик-другой, госпожа Левинская. И посмотрю, что осталось от твоей благопристойности.

Веденея обернулась к нему, стягивая на плечах надорванное платье. Пробормотала:

— Мне льстит, что вы так беспокоитесь о моей судьбе, волостарь Олонецкий. Но не утомляйте себя излишними хлопотами, прошу вас.

Тот ухмыльнулся, разглядывая ее. Затем закрыл дверь. По створке мгновенно поползли ветви.

Комната для гостей, в которой ее заперли, оказалась покоями.

Веденея прошлась по просторной гостиной, ежась от холода. Переступила порог спальни, отделанной в терракотовых и темно-зеленых тонах. В стене напротив входа темнела еще одна дверь. Веденея подошла к ней, открыла…

И замерла.

Лился с потолка свет одной-единственной маг-лампы. В полу, выложенном глиняной плиткой, темнел неровный провал, занимавший добрую половину небольшой комнаты.

Там, в провале, курился над водой парок. Стенки закрывала зелень. Листья, узкие, вытянутые, сонно свисали вниз. Концы их тонули в воде. Кое-где торчали нераспустившиеся бутоны, остроконечные и желтоватые.

А рядом с провалом стояла этажерка со свернутыми полотенцами. И высокая мыльница — статуэтка обнаженной девы с блюдечком на плечах, придавленным куском цветочного мыла.

Неужели тут купаются, потрясенно подумала Веденея. Не зря матушка говорила, что дома магов высшего круга — другие. Но вода горячая, иначе не было бы пара…

Она поспешно отступила в спальню. Стянула мокрое, холодное платье, кое-как расшнуровала влажный корсет. И, вернувшись к провалу, сняла нижнее белье. Неумело сложила его горкой на краю, обросшем листьями.

Потом Веденея присела, по привычке сдвинув колени. Осторожно попробовала воду ногой. Тепло согрело ступню, и Веденея, уже ни о чем не думая, прыгнула вниз.

Вода плеснула горячей волной, принимая ее. Еще сильнее пахнуло запахом, идущим от бутонов — незнакомым, горьким и сладким одновременно. Листья заколыхались в воде…

Веденея замерла у самой стенки, коснувшись пятками каменного дна. Подумала робко — может, прикосновение Мары-Лады уже сработало? Не зря Олонецкий не захотел ее бесчестить. А князь Сигвич, возможно, завтра даже не вспомнит о ней?

Мысли текли все спокойнее. Листья колыхались в горячей воде, поглаживая Веденее плечи, спину и бедра.

Но затем ее кольнуло воспоминание о побегах на ковре, и Веденея торопливо потянулась к стенке.

За частыми листьями отвесно вставал гладкий камень. На ровном дне, проступавшем сквозь толщу воды, поросли вообще не было — и это успокаивало. А длинные листья и бутоны на стенках явно выросли не сегодня.

Веденея измученно выдохнула. И снова замерла, глядя на желтоватые бутоны напротив.

Вода, потревоженная ее движением, все еще ходила от одной стенки к другой. Мелкие волны щекотали шею под подбородком, листья гладили кожу. Глаза начали закрываться. Дрема надвигалась, заглатывая сознание…

И Веденея в нее соскользнула.

В этой дреме листья вдруг поплыли по всему провалу, подрагивая — и подгоняя мелкие волны. Затем несколько листьев облепили Веденее грудь. Прошлись шершавой стороной по соскам. Снова и снова, натирая их до сладкой боли. Следом листья стянули груди, как ремни. Колыхнулись и снова стиснули. Ласка длилась, плавя тело темным, сочным, тяжелым удовольствием…

А потом Веденее захотелось чего-то большего. Чего-то другого.

И листья узкими петлями обхватили ей ноги. Развели их в стороны. Шелковой полосой прошелся меж бедрами один-единственный лист. Мелко, судорожно затрепетал у нее между ног, закружился, раздвигая…

Следом было прикосновение. Узкий конец листа скользнул в ее тело — в то место, говорить о котором Веденее не позволялось. В следующий миг лист чуть набух и содрогнулся. Снова дрогнул, как будто по ленте пустили волну. Втиснулся в ее тело сильней…

Это было отвратительно и сладко. Но сил, чтобы проснуться, у Веденеи не было. Хотя стыд ее жалил и там, в дремотном забытьи. Только наслаждение, вязко бившееся в теле, держало этот стыд в железной узде. Манило обещанием еще большего удовольствия…

Веденея вытянулась в воде, отдаваясь на волю ласкавших ее листьев. Задышала коротко и часто.

Намокшие локоны поплыли по мелким волнам. Шпильки неспешно, одна за другой, пошли ко дну.

Сзади из воды вдруг всплыла широкая, неровная плита. Подперла ей плечи, и Веденея, глубоко вздохнув, опустила на эту плиту затылок. Вода теперь плескалась у скул и висков.

А потом, разрушая все, прозвучало одно-единственное слово:

— Веденея.

И она пристыжено сжалась, как человек, застигнутый за дурным делом.

В следующий миг Веденея открыла глаза и рванулась в сторону. Остановилась у стенки напротив, глубоко погрузившись в воду. Волны мелко заплескались о подбородок, она уставилась на волостаря Олонецкого — появившегося здесь неизвестно откуда…

Он стоял, не шевелясь. Для него провал был не так глубок, из воды выступали широкие плечи, обложенные пластами мышц. Темно-рыжая поросль крыльями расходилась по груди от ключиц.

— Не надо так пугаться, — спокойно сказал Олонецкий, встретившись с ней взглядом. — Это мой дом. Здесь тебя будет ласкать все — простыни на постели, стул, на который ты сядешь, ковер под ногой. И ты все равно сдашься, Веденея. Хотя бы для того, чтобы это остановить. Ты уже сдалась пару мгновений назад, когда тебя ласкали листья. Иди ко мне, и я подумаю, что могу для тебя сделать.

Веденея молчала, с ужасом осознавая две главных истины. Во-первых, Мара-Лада еще не дотянулась до Олонецкого. Во-вторых, чтобы выбраться из провала, нужно ухватиться за край — и закинуть вверх ногу. На глазах у Олонецкого, подставляя его взгляду…

Она ушла в воду еще глубже. Спросила, ощутив, как обжигает щеки прилившая кровь:

— Как вы сюда попали?

Олонецкий как-то криво усмехнулся. Повторил:

— Это мой дом…

Надо было проверить все стенки, прикрытые листьями, пролетело в уме у Веденеи. Олонецкий словно вынырнул из-под воды. Может, тут есть ход из купальни по соседству?

Следом она пристыжено осознала, что ее дрема вовсе не была дремой.

Но наваждением-то она точно была, с ужасом решила Веденея. И выпалила:

— Вы сказали, что я вам не нравлюсь. Обещали, что я буду спать в одиночестве.

— Я соврал, — быстро ответил Олонецкий. — Тебе нужно было время, чтобы успокоиться, и я его дал. Но мне понравилось твое тело. И глаза твои понравились, у них цвет коньяка. Скажи, к чему все эти трепыхания? Женщина, которая подошла ко мне, чтобы выбиться в дорогие содержанки, не может страдать из-за таких мелочей. Или я напрасно закончил допрос, послушав Сигвича? И за твоим появлением на балу стоит что-то еще?

Он снова об этом заговорил, испуганно подумала Веденея.

— Вы меня пытали, — бросила она. — А теперь надеетесь…

Олонецкий вскинул широкие брови. Перебил:

— Я тебя лишь припугнул. Хотя подозревал в неизвестном колдовстве. Было всего два укола. После первого даже кровь не выступила. Второй раз я кольнул еще легче. Там не было боли, уж я-то знаю. А потом я тебя только гладил.

В голосе его начало похрипывать нетерпение.

— Хватит дрожать, Ведения. Собралась в содержанки, так иди. Или это из-за твоей девственности? Боишься неизведанного? Но я уже прошелся внутри тебя листом. И ты от боли не кричала.

Веденея мгновенно вспомнила, как лист ласкал ее между ног, проникая в тело. Неужели Олонецкий все ощущал? И сила его не только направляла листья…

Она вжала голову в плечи. Стыд отозвался жгучим нытьем в груди.

— Я покажу тебе, как это прекрасно, Веденея, — почти угрожающе пообещал Олонецкий. — После меня тебе понравится этим заниматься. Для содержанки это важно. И ты получишь подарок. Что хочешь — колье, диадему, новый гардероб?

— Как вы смеете… — прошептала Веденея.

Олонецкий вскинул брови. Глянул затуманено, но отрезал сухо:

— Для той, что собиралась заняться со мной развратом, это неподходящие слова. Лучше скажи, что ты хочешь. Если уж собралась в содержанки, то научись назначать цену. И получать ее.

Веденея стиснула зубы, не зная, что ответить.

— Ты сама это начала, подойдя ко мне на балу, — напомнил Олонецкий.

Он стоял в воде, по-прежнему не шевелясь. Из-под коротких каштановых ресниц мерцала зелень. Поблескивала испарина на широкой переносице и высоких скулах, под которыми буграми проступали желваки.

— Меня научили заканчивать все дела. Даже те, что начали другие…

Листья, свисавшие со стенки, вдруг погладили ее по спине. Веденея, дернувшись в сторону, сдавленно выкрикнула:

— Не смейте.

Шелковистые ленты перестали скользить по коже. И Веденея, вскинув голову, сказала надламывающимся голосом:

— Будь у меня сейчас сила, я бы прокляла вас. Не Горги… не Горгинского. Он, в отличие от вас, взял то, что ему отдали по доброй воле.

— Ах да, Горгинский, — хрипло бросил Олонецкий. Лицо его потемнело от прилива крови. Словно волостарь был в ярости, и с трудом сдерживался. — Это тот, который высосал твою силу, но побрезговал твоей девственностью?

Слова ударили больней, чем пощечина.

Веденея зажмурилась. Жалко вспомнила то, что сказал Горги, прежде чем забрать ее силу — я обожаю тебя, и мечтаю сжать в объятьях. Но ты должна сберечь свою чистоту до свадьбы. Я не оскорблю тебя непристойным предложением…

Он и тут соврал, раздавлено подумала Веденея. Не захотел — побрезговал, как заявил Олонецкий. Или решил сохранить верность своей невесте? Наверно, госпожа Сталейкина прекрасна, как царевна из сказки.

Впрочем, матушка не раз говорила, что ее старшая дочь миленькая, но не красавица. Госпоже Сталейкиной достаточно быть очень хорошенькой, и она уже выиграла…

— Вы сильно меня хотите, волостарь Олонецкий? — спросила вдруг Веденея, не открывая глаз.

Голос ее позвякивал близкими слезами. Рядом плеснула вода.

— Сейчас я многое за это отдам, — сипло прошептал Олонецкий. — Хочешь, не подпущу к тебе Сигвича? Хочешь хорошую сумму на свой счет, приглашения на балы в течение года? Проси… раз уж не хочешь побрякушек.

Он не коснулся ее, и Веденея была ему за это благодарна. Согласилась тихо:

— Сигвича…

Мара-Лада, тут же пролетело у нее в уме. Мара-Лада должна отомстить Олонецкому. Должна.

Они это заслужили, с обидой подумала Веденея следом. Все они заслужили. Но Грем-Зумковскому отомстит следующая послушница. А сама она рассчитается с Олонецким за девицу Карякину. Хорошо бы и Сигвичу досталось.

Олонецкий тяжело дышал рядом. Веденея, не открывая глаз, уронила:

— Я…

Слово "хочу" сковало ей губы. Веденея, зажмурившись еще крепче, тяжело проговорила:

— Я хочу жить в вашем доме, пока вы будете в столице. Я не желаю… не хочу, чтобы князь Сигвич ко мне прикасался.

Однако Мара-Лада должна дотянуться и до него, пролетело у Веденеи в уме.

— Но я буду рада выпить с ним чаю, — запинаясь, объявила она. — В вашем присутствии, конечно. Или отобедать. Знакомство с князем Сигвичем — это большая честь…

— А ты не дурочка, — насмешливо проговорил Олонецкий. — Только притворялась такой. Я принимаю твои условия, госпожа Левинская.

Получилось, опустошенно подумала Веденея. Следом открыла глаза.

Олонецкий стоял в шаге от нее. Лицо волостаря по-прежнему заливал румянец, каштановые пряди прилипли ко лбу мокрыми сосульками. Меж ними поблескивали капли. Вода на каждом выдохе ворошила темно-рыжие волоски на широкой груди…

— Возьмите меня, волостарь Олонецкий, — пробормотала Веденея.

И сама ощутила, насколько фальшиво, церемонно это прозвучало. Зато отрезало ей путь назад.

— Будто чашечку чая предложила. — Олонецкий чуть поморщился. — Что ж… сначала вытащу тебя из воды. Хочу посмотреть на то, что столько времени ласкал стеблем и листом.

— Нет, — уронила Веденея. — Я вылезу сама. Только отвернитесь…

Олонецкий усмехнулся, и она ощутила его прикосновение. Крупные пальцы скользнули под водой по животу, очертили ее груди — легко, по кругу, точно оценивая их размер.

Она дернулась, но листья сзади кольнули, не дав отступить.

— Пора перейти на ты, — уронил Олонецкий. — И да, я понимаю, что девичья память коротка. Но может, ты все-таки запомнишь мое имя? Ярмир, Веденея.

Он вдруг ушел под воду. Ухватил ее под коленками, и Веденея взмыла вверх. Покачнулась в воздухе, нелепо взмахнула руками, разбросав над провалом два веера из брызг…

А в следующее мгновенье Олонецкий уже усадил Веденею на край провала. Проговорил севшим голосом, по-прежнему стоя в воде:

— Я постелю тебе зеленые простыни…

Тяжелые ладони легли на ее колени. Она судорожно их сжала, одной рукой прикрыв грудь, другой низ живота.

Но Олонецкий этого словно не заметил — и легко раздвинул ей ноги. Веденея скорчилась под его взглядом.

За ее спиной глиняные плитки пола поросли зеленью. Ростки выпустили бархатные листья. Попарно, трепетно и быстро.

— Ты как деревце, — пробормотал Олонецкий, глядя на Веденею. — Покатые плечи, гибкое тело… и глаза огромные. Груди как белые булочки. Теплые, не примятые…

Он как-то замедленно пригнул голову — и коснулся губами ее левого колена. Веденея ощутила горячее тепло, которое сразу приправила нежная боль. Точно там, под его губами, на волю рвался из-под кожи росток.

Потом Олонецкий поднял голову. Обеими руками ухватился за край провала и придавил ей ноги грудью. На каштановых ресницах алмазной россыпью блеснули капли воды.

— Страшно? — тихо спросил он.

Веденея с дрожью кивнула.

— Не нужно бояться…

Его рука, облитая легким загаром, прошлась по ее бедру. Узловатые пальцы скользнули под ладонь Веденеи, прикрывавшую низ живота.

Она дернулась, но Олонецкий навалился всем телом, притиснув ее ступни к стенке провала. И не дал отодвинуться.

— Там лишь лепестки, — неровно выдыхая, сказал Олонецкий. — Я все равно до них доберусь, Веда. Но если тебе так спокойнее, руку можешь не убирать.

Однако пальцы его тут же оттолкнули ладонь Веденеи. И по-хозяйски раздвинули складки плоти между ее ног. Потом Олонецкий пригнулся. Кожу на бедре Веденеи согрел тянущий поцелуй — а его пальцы заскользили у нее под кудряшками. Один из них надавил, проникая чуть глубже.

Веденея оцепенела, прижав рукой груди. До ноющей боли, до…

— Придется не спешить, — пробормотал Олонецкий.

Следом он полупьяно посмотрел ей в глаза.

— Тебе не холодно? Ты сегодня замерзла.

Она помотала головой, не решаясь что-то сказать. Мокрые пряди заметались по плечам.

Следующий поцелуй Олонецкого согрел бедро Веденеи чуть выше. Палец, вдавившийся в ее тело, выскользнул. И Ярмир погладил мягкие складки у нее между ног. Заиграл с узелком плоти, который вдруг отыскался там. О котором она даже не знала…

Из зеленой поросли, укрывавшей пол, гурьбой полезли стебли. Мгновенно оплели Веденее бедра. А потом Ярмир отбросил в сторону руку, которой она прикрывала грудь. И резко приподнялся в воде, словно встал на ступеньку.

Веденея дернулась, глядя на него. Подумала смутно — скоро? Сейчас? Наверно, кричать нельзя, это будет неприлично. Нужно потерпеть…

Потекли мягкие поцелуи — по грудям, уже вспухшим, по соскам, еще помнившим ласку листьев в воде. Один из пальцев Ярмира снова скользнул в ее тело. С силой надавил.

Она дернулась, и нажим ослаб.

А Ярмир тут же потянулся к ее губам. Раздвинул их, и на губы лег вкус свежей травы. Следом язык Ярмира скребнул по рту Веденеи жесткой лозой. Втиснулся так глубоко, что она чуть не задохнулась. Между ног засновали его пальцы.

По телу уже текла горячая река. Сердито плескалась в ответ на ласку мужской руки, скользившей у нее меж лепестками.

Потом Ярмир качнулся, заваливая Веденею назад. И спину ей подперли бархатные листья, взметнувшиеся от пола.

Она повисла в воздухе — не сидя, не лежа. Сбоку вдруг подлезли длинные ростки, опутав Веденее груди. Затрепетали на сосках. А стебли развели ее бедра в стороны. Потянули их к краю провала, поближе к Ярмиру…

Веденея испуганно вздохнула. И в первый раз за эту ночь коснулась его плеч. Широких, твердых, как огромные корни.

Ярмир сразу вскинул голову. Отодвинулся, пройдясь ладонями по бокам Веденеи. Сдавлено сказал:

— Не бойся, боли почти не будет.

Затем он еще немного приподнялся, точно ступил на следующую ступеньку. И Веденея увидела его тело ниже пояса. Подумала изумленно — вот это Ярмир называл колом? А как мужчины прячут это под одеждой? Придавливают чем-то, как она свою грудь корсетом?

Член дрогнул, налитое кровью навершие ткнулось в складки плоти под кудряшками Веденеи. А она сжалась. Мужская плоть ощущалась до отвращения чужой, неприятно требовательной…

— Сейчас, — пробормотал Ярмир, сдавливая ладонями ей бедра.

Снизу, из-под ягодиц Веденеи, взметнулись ростки. Скользнули вверх — и змейками вошли в ее тело там, где недавно побывал палец Ярмира. Ростки напряглись, растягивая складку плоти в том месте. Открывая ее тело навстречу его навершию. Шелковисто-округлому…

Ярмир двинулся.

И ростки больно стиснули ей груди, отвлекая. Листья под спиной вдруг толкнули Веденею навстречу Ярмиру. Так быстро, так…

Она хрипло ойкнула, срываясь на стон. Боль резанула, Веденея всплеснула руками, пытаясь оттолкнуть Ярмира.

Но крепкое тело, нависшее над ней, не шевельнулось.

— Еще чуть-чуть, — прошептал он сверху. — Сейчас все пройдет.

Долгий миг, два ее судорожных вздоха. И боль вдруг обернулась острым трепетом удовольствия в том месте, где Ярмир вонзился в нее. Между ног потекли горячие капли наслаждения, кружа Веденее голову. Сводя ей бедра теплой судорогой.

— Это все ваши травы… — растеряно выдохнула Веденея, глядя Ярмиру в глаза.

Он криво улыбнулся, пригибая голову. Затем качнулся назад. И двинулся, опять неспешно входя в Веденею — втискиваясь уже глубже, чем в первый раз.

На его животе, по которому спускалась полоса поросли, от движения зло дрогнули бугры мышц.

Веденея, не сдержавшись, застонала, когда Ярмир снова выскользнул из нее. Неуверенно, сдавлено…

— А. Так в наших провинциях еще есть живая кровь? — почти пропел Ярмир.

Ростки опять толкнули Веденею навстречу мужской плоти. Слишком быстро, как ей показалось, без жалости. И капля боли подмешалась в наслаждение — корицей на яблочной сладости.

Веденея застонала уже совсем неприлично. Вскинулась, попытавшись коснуться Ярмира губами. Но дотянулась лишь до его плеча. Он опять выскользнул…

Листья под Веденеей снова дернулись, спеша насадить ее на член Ярмира.

Жестко, размашисто, рывками заходила у нее внутри мужская плоть. Стебли, опутавшие Веденее ноги, разводили их все шире. Врезались в кожу на внутренней стороне бедер…

Потом горячая судорога свела ей вход, все еще ноющий от легкой боли и разрывающей заполненности. Веденею закружило острое, дерганое наслаждение.

Стебли на бедрах тут же полопались. Даже ростки, что держали надорванную складку плоти, не давая члену Ярмира разодрать ее еще глубже — скользнули вниз, отступая.

А Веденея сжала широкие бока Ярмира коленями. Застонала, вцепившись в него, и сквозь стон выдавила его имя.

Ярмир ответил кривой ухмылкой. Следом качнулся в новом рывке. Вонзился в узость ее входа уже торопливо. Скользко, быстро…

И наконец застыл, болезненно вжавшись в Веденею. Она ощутила у себя под животом тугое, живое биенье. Услышала его стон — низкий и тягучий, как скрип надломленного дерева.

— Ты была хороша, — просипел Ярмир несколько мгновений спустя.

Затем коротко двинулся, выскальзывая. И улегся рядом с Веденеей.

Листья, подпиравшие ей спину, тут же пригнулись. Опустили Веденею на зеленый ковер рядом с Ярмиром. А она ощутила пекущую боль, и не только в теле.

В его словах уже был отзвук равнодушия. Привычный комплимент девице, сделанный после всего…

Веденея зажмурилась. Молча отвернулась от Ярмира — верней, от волостаря Олонецкого. Свела вместе трясущиеся колени и поджала ноги, собираясь отодвинуться.

Но Олонецкий внезапно обнял ее со спины. Велел:

— Лежи тихо. Сейчас я сделаю то, что нужно.

Рука его, придавившая живот, потянулась ниже. Веденея окаменела — но головы не повернула. Ладонь Олонецкого снова коснулась влажных складок у нее между ног. Один из пальцев скользнул туда, где сейчас болезненно ныл порванный лепесток плоти. И вошел внутрь.

Она стерпела и это, молча прикусив губу. По ягодицам снова зазмеились ростки. Протиснулись вслед за его пальцем, затрепетали внутри тела Веденеи.

— Чтобы ты не оказалась в интересном положении, — пробормотал Олонецкий. — Ну и… зелень любит кровь, как я уже говорил.

Веденея лежала молча, глядя на стену ванной комнаты. Удовольствие все еще стреляло по телу теплыми искорками, но радости не было.

Это лишь страсть, измучено подумала Веденея. Просто удовольствие, к тому же недолгое…

— Чего грустим, госпожа Левинская? — неожиданно весело спросил Олонецкий.

И рука, придавившая Веденее кудряшки под животом, отдернулась. Узловатый палец Олонецкого прошелся по ее щеке, оставив на коже след из крови и семени.

— Скоро я тебя развеселю, — пообещал он, придавив ладонью ее правую грудь. Спросил уже с легкой насмешкой: — Ты когда-нибудь ласкала ртом мужской кол?

Веденея, не выдержав, повернула голову. Ощутила, как рассержено изогнулась бровь — сама собой.

Олонецкий засмеялся.

— Хороший взгляд, барышня Левинская. Собственно, я в этом был уверен.

Он шевельнулся, привалившись грудью к плечу Веденеи. По ее бедру скользнула мужская плоть, успевшая опасть — и показать Веденее, как мужчинам удается прятать свои колы под одеждой.

Но в следующий миг его помягчевший член уже дернулся, наливаясь тяжестью. Прошелся по коже Веденеи головкой. Мокрой, в ее крови…

Ростки, дергавшиеся у нее в теле, выскользнули. Опали на пол сытыми змейками, напоследок пощекотав Веденее ягодицы.

— Терять девственность, так терять, — заявил Олонецкий, кончиками пальцев осторожно лаская Веденее грудь. — Впрочем, ты можешь отказаться. Я все равно разогрею тебя так, что ты сама раздвинешь для меня губы. И оближешь мой кол.

Веденея, слушая его, стиснула зубы. Подумала горько — хочу домой. Если бы не Горги…

Она торопливо отогнала эту мысль. Все равно в ней не было ни проку, ни толку. Пробормотала, ощущая, как едко жжет изнутри стыд:

— Вы так протрете свою зелень до корней, волостарь Олонецкий. Поберегите стебли…

Олонецкий ядовито фыркнул.

— Я бы засмеялся, если бы думал, что ты способна шутить. Что, вернулась твоя фальшивая правильность? И ты снова позабыла мое имя? А где же положенное — ах, оставьте меня, это так ужасно?

Веденея молча вскинула руку. Стерла ладонью кровавый мазок со щеки…

Все, чему ее учили с детства, вдруг ожило и закаменело внутри бастионом.

— Спасибо, что напомнили мне, волостарь Олонецкий, — проговорила Веденея почти ровно. Почти любезно. — Действительно, оставьте меня. Мне нужно принять ванну и отдохнуть.

— Неужели не интересно, как это бывает? — тут же с улыбкой спросил Олонецкий. — И сколько в этом удовольствия? А как же твои мечты о разврате? О порочных вещах, которые я делаю с девицами?

— Уверена, что скоро вы мне все покажете, — немного сбивчиво сказала Веденея. — Даже не спрашивая, хочу ли я этого…

— Липовая вдовушка опять начала ломаться, — со смешком заметил Олонецкий.

Он опрокинул ее на спину, и Веденея потеряно вздохнула, глядя в зелено-карие глаза, поблескивавшие из-под темных ресниц. Потом сказала, осторожно подбирая слова:

— Среди многих вещей, которые рассказывали о вас в бальной зале, ни разу не прозвучало слово "насильник". Вы решили освежить свою репутацию новым пятном?

Олонецкий помолчал, продолжая улыбаться — но улыбка его стала страшноватой. Слишком широкой. Потом Олонецкий уронил:

— Я сделаю так, что ты сама захочешь.

— Вас захочет моя плоть, — чинно поправила его Веденея. — Вы все время путаете меня с ней, волостарь Олонецкий. Но сегодня у меня был тяжелый день. Бал, допрос и то… то, что случилось. Я устала, мне больно. Боюсь, ваш союзник сейчас хочет лишь отдыха. Вы потеряли его. По крайней мере, на эту ночь.

Олонецкий помедлил, потом быстро наклонился. Впился поцелуем в ее грудь, прикусив сосок.

Как только он поднял голову, зелень под Веденеей снова упруго взметнулась. И на этот раз ростки сбросили ее в провал. Она окунулась в горячую, пахнущую цветами воду. Поскользнулась, чуть не усевшись на дно — но тут же вынырнула. Встала во весь рост, торопливо убирая с лица мокрые пряди…

Прыгнувший в провал Олонецкий налетел на нее всем телом. Прижал Веденею к стенке, топорщившейся листьями, объявил непонятно:

— Вот.

Рука его прошлась у Веденеи между ног. Пальцы под водой мягко взъерошили кудряшки. И Олонецкий, пригнув голову, прижался щекой к ее щеке. Уже не глядя на нее.

Напрягшаяся, торчавшая колом мужская плоть сейчас болезненно упиралась в бедро Веденеи.

— Вот твоя ванна, липовая вдовушка. Я смыл с тебя все следы. Сейчас я выкину тебя отсюда и пойду спать. А тебе советую побыстрей спрятаться в спальне. Иначе я передумаю и догоню.

— Я побегу бегом, — выдохнула Веденея. — Только отпустите.

Он еще раз погладил ее между ног. Потом отступил так резко, что потревоженная вода пустила волну, придавив Веденею к стенке.

Стебли, прятавшиеся под длинными листьями, вдруг обхватили ее колкими петлями. А затем легко, как котенка, вышвырнули из провала.

Веденея покатилась по плиткам, с которых уже исчезла поросль. Расцарапала коленку, следом вылетела из ванной комнаты — без оглядки, голая, забыв о своей боли и брошенном белье. В спальне она первым делом подтянула к двери ванной кресло…

Потом Веденея содрала с постели простыню, закуталась в нее и забилась под одеяло. Замерла, горестно обдумывая все, что случилось сегодня. Ощущая одиночество, страх — и ненавидя Олонецкого даже больше, чем Георгия Грем-Зумковского.