Я не жду. Не надеюсь. Не верю.
Просто молюсь. И знаю, что молитва может помочь.
Конечно, никакой гарантии нет. Но есть шанс. Пусть один на миллион, но есть. Я уповаю на него.
Минуты и часы тянутся бесконечно. Они складываются в дни, где ничего не происходит.
Вестей от Алишера нет. Я тоже ничем не могу его порадовать. Но рано или поздно что-то изменится. Обязательно изменится.
Рисую в воображении счастливые изменения и тут же стираю эти картинки. Не хочу дразнить себя хрупкими фантазиями. Сейчас всё слишком зыбко.
Часто разговариваю с Дилей, что-нибудь рассказываю ей. Про юность, про то, какая сейчас погода за окном.
— Скоро весна, — говорю, глядя в больничное окно. Пейзаж за ним скучный, уже выученный наизусть. Но я упрямо стараюсь видеть только хорошее: — Скоро растает снег. Скоро зазеленеют деревья. Станет тепло. Можно будет гулять целыми днями. Как в детстве. Помнишь?
Диляра не отвечает. Вместо неё монотонно шуршит аппарат искусственного дыхания. Я настолько привык к этому звуку, что начинает казаться, будто в нём можно разобрать слова.
День сменяет ночь, а затем снова наступает утро нового дня. И так — по кругу.
— Птицы поют, — продолжаю я свои монотонные рассказы. — Ещё рановато для пений. Но, видимо, им не терпится поскорее запеть.
Иногда засыпаю прямо на стуле возле койки. Раз в два дня приезжают Роксана Усмановна и Карим Маратович. Обоим непросто даются эти визиты. Но, по крайней мере, на меня они не держат зла, не шлют мне проклятий. И даже поддерживают.
— Ты бы шёл домой, Ильдар, — жалеет меня Роксана Усмановна. — На тебя самого страшно смотреть. Бедный мальчик…
— Мне нечего терять, — спокойно объясняю. — Теперь весь мой дом и весь мой смысл в жизни здесь, рядом с Дилей.
— Ильдар, ты ничего не изменишь, — убеждает Карим Маратович.
— Всё равно. Спасибо, что беспокоитесь. Но я останусь.
Старший Хакимов хлопает меня по плечу на прощание. Они уходят. Я остаюсь. Мне некуда идти. Да, они правы — толку с меня мало. Беды у меня получаются значительно лучше.
Но я и не стремлюсь что-то исправить. Сейчас никто на над чем не властен, кроме бога. Это он решит, что будет дальше. А не я или кто-то другой. Даже отчасти забавно: грешат люди, но их жизни всё равно остаются в божьей власти.
Ну, и ещё немного в руках врачей. Они делают максимум возможного. Не устаю благодарить, но о прогнозах не спрашиваю: он всегда один и тот же — «стабильно критический».
В который раз засыпаю. Точнее — выпадаю из сознания. А просыпаясь, вижу всё ту же картину: худенькое, обездвиженное тело, кислородная маска на лице, потускневшие чёрные волосы, разбросанные по подушке.
— Когда ты очнёшься, — говорю в пустоту, — всё сразу наладится. Все будут счастливы. И я тоже. Каждый день буду приносить тебе цветы…
Идея захватывает меня. А почему, собственно, нет? Почему не прямо сейчас?..
Одеваюсь, покидаю свой несменяемый пост, иду на улицу, в палатку. Выбираю букет из роз, прошу красиво упаковать.
Вместе с цветами возвращаюсь в палату. Медсёстры с пониманием отдают мне вазу. Наполняю её водой ставлю на тумбочку вместе с букетом.
— Ну, вот, — поясняю я, — теперь здесь как-то повеселее. Правда, я не знаю, какие цветы ты любишь. Я выбрал красные розы. Наверное, это очень банально? Такие модные девочки, как ты, наверняка любят что-то пооригинальнее. Может, тюльпаны? Или орхидеи?..
Сажусь обратно на стул.
Розы источают приятный цветочный аромат. Вся палата вмиг напитывается им.
Дышу глубоко и неспешно. А куда торопиться?..
— А ещё, когда ты поправишься, — рассуждаю вслух, — я куплю второй ресторан. И ты придумаешь для него интерьер. Уверен, это будет самое красивое и модное заведение во всей Москве.
Я вздыхаю. И мой вздох вторится эхом.
Странно, ведь здесь не такая уж хорошая акустика. Наверное, показалось.
Ставлю музыку в телефоне. Настраиваю громкость, кладу аппарат на подоконник.
Вздох повторяется.
И на сей раз я слышу его очень отчётливо. И это совершенно точно не я.
Оглядываюсь.
Сонные туманные глаза приоткрыты. Еле-еле заметно поднимаются ресницы.
Я не верю в то, что вижу.
Под прозрачным пластиком кислородной маски шевелятся бледные губы. Я пытаюсь прочесть, что они шепчут.
— Ильдар… Ты здесь…
— Диля?.. Диля!
В палату вбегает медсестра:
— Что случилось?! — спрашивает и застывает, как вкопанная.
Затем подбегает к Диле и стягивает с неё маску.
— Ильдар… — теперь я лучше слышу её голос.
Беру за руку, мягко сжимаю тонкие холодные пальцы.
— Дилечка, да, это я.
— Ты? — она вроде улыбается. — Ты разговаривал со мной?
— Да. А ты слышала? — удивляюсь и не могу сдержать счастливых слёз.
— Слышала. И это правда?
— Что правда?
— Что ты никуда больше не уйдёшь?
Колени подкашиваются сами собой. Шепчу без остановки:
— Правда, Дилечка. Правда. Ничего правдивее я в своей жизни не обещал. Я всегда буду рядом с тобой, сколько смогу. Если ты позволишь…
Она медленно поворачивает голову. Замечает цветы.
— Мои любимые… — произносит почти весело.
У меня слёзы льются градом.
— Диля…
Она делает вдох, долгий, глубокий и спокойный.
— Неужели я жива? — спрашивает будто бы удивлённо.
— Конечно! Конечно!
— И не сплю? — улыбается, совершенно точно улыбается.
— Нет! Нет, Диля! Это не сон!
— Не могу поверить…
— Диля, — замираю на мгновение, — я знаю, что недостоин тебя. Да и не время сейчас для таких решений. Но я не могу больше ждать.
— Чего?.. — она склоняет голову с любопытством и удивлением.
— Ты станешь моей женой?..