Развод. Ты предал нашу семью (СИ)

Затем встает и шепчет, смахнув слезы с щек:

— Я в курятник.

— Зачем?

— Подумать, — хмурится. — мне среди кур особенно хорошо думается.

— Подумать — это дело хорошее.

— Слушай, Яр, — она прячет руки в карманы халата. — Я же тебя хотела в следующую нашу встречу действительно выгнать с концами. Сердце ты мне, козлина такая, на куски каждый раз раздираешь.

— А ты мне.

— Я ночами не сплю.

— Так я тоже, — бью кулаком по столу. — Ни с одной бабой такого не было! Выгнать решила? Выгоняй, Любка, — бью по груди, — в сердце останешься. И я уйду. Больше не увидишь мою рожу! И соплей моих!

— Да ты тут на меня не ори! Не муж ты мне еще, чтобы орать!

Сердце в груди уже почти ломает ребра. Да я к дьяволу пойду и на колени встану, лишь бы стать ее мужем.

— Люб… Не дразни ты меня, а…

— Думаешь, мне легко?! — рявкает она, а затем фурией вылетает из кухни.

Только я встаю, как она кричит:

— Сиди! И ешь! Я же сказала, подумать надо! А ты мне все мысли путаешь!

— Я люблю тебя, дура! И что бы ты там ни надумала, любить буду! До гроба, Любка! Не в этой жизни, так в следующей у нас все выйдет!

— Да замолчи ты!

Хлопает дверь. Шарик за окном бухтит, и Люба опять кричит:

— Да я это! Я! И ладно бы еще лаял нормально! Ты уж либо гавкай, либо молчи!

— И тебе, Шарик, прилетело, — откладываю ложку, лезу в карман за телефоном.

Номер этого человека я помню наизусть. Набираю цифры, вызываю и мрачно вслушиваюсь в гудки.

Он мне должен.

Однажды еще до Глеба я закрыл его жирную тушу собой, а после больницы ушел. Он меня отпустил и сказал, что за ним должок. Пришло время его забрать.

— Если это не Иисус Христос мне решил позвонить в четыре утра, то пеняй сам на себя, — в трубке раздается сонный и хриплый голос Пастуха. — Кто это? Полным именем представься, чтобы я тебя запомнил.

— Ты мне должен.

— Итить-колотить… — зловещая пауза. — Ярик, ты, что ли? Господи… а я думаю, что у меня сегодня изжога была.

— Мне нужны деньги.

— Как же обидно быть тем человеком, в котором видят банкомат. Ладно жена…

— Юр, я тебя сейчас подушкой задушу, — шипит женский голос. — Знаешь, я устала, Юр. Тебе вечно по ночам звонят.

— Тут претензии не принимаю, милая. Он меня от пули закрыл, а потом, конечно, подлец переметнулся к другому, но… мы с миром разошлись. Зачем тебе деньги, Ярик? Попроси у Глебушки.

— Не могу. Тут все сложно.

— А ну да, жена его без трусов оставит, — Юра хмыкает.

— Не буду спрашивать, откуда ты все пронюхал. Да и так скоро.

— А это секрет, что ли? Конечно, я знаю, он к моему юристу подкатывал. Совести, блин, никакой. Ярика забрал, а теперь на юриста пасть раскрыл. У меня с моим юристом особые отношения. Это как к жене, елки-палки, подползать с нехорошими намерениями. Тебя отдал, из сердца вырвал, а этого точно не отдам. Он сына в мою честь назвал. Не Глебом, Ярик, а Юрой. В мире на одного Юру стало больше, — замолкает и шипит. — Поздравь меня.

— Но это же не твой сын. Чего поздравлять-то?

— Поздравь, сволочь.

— Поздравляю, — вздыхаю я.

— Спасибо. Мальчишка — загляденье, — зевает. — Ладно, выкладывай, черт ты неблагодарный, зачем тебе деньги?

— Ребенка хочу купить.

Молчание в эфире, потом удивленное покряхтывание и зловещий шепот:

— Прости, что?

— Да, прозвучало как-то не очень, — подпираю лоб кулаком.

— Это мягко сказано, Ярик. И ты бы еще себя сейчас слышал. Голосок-то у тебя не тоненький и не ласковый. И сам ты не выглядишь мило и пушисто. Меняю вопрос. Зачем ребенок?

— Воспитывать.

Опять молчание, и тяжелый вздох:

— Господи, что ни день, то новые чудеса.

— Больше ничего не скажу. Часть у меня есть, но нужно еще сто пятьдесят тысяч.

— Не рублей, я так понимаю, — голос Пастуха становится официальным. — Дорогие нынче дети, слушай.

— У тебя, что, прейскурант детей есть?

— Дам двести, но возвращайся ко мне под крылышко, Ярик. У меня тут уютно.

— Нет. Но если не ты, то я что-нибудь придумаю.

— Вот гад. Даже не дал поторговаться и сразу унизил.

— Я не буду с тобой торговаться, Юр. Ты свою шкуру оценишь в сто пятьдесят тысяч? — подхватываю вилкой кусок картошки.

— Опять унижаешь, дружище. Я свою шкуру оцениваю намного выше.

— И вот я прошу всего сто пятьдесят кусков, и мы квиты.

— Проси больше.

— Нет.

— Да ты издеваешься. Мы в таком случае не будем квиты, Ярик. Я тогда так знатно обосрался, — шепчет он. — А тебе еще удалось меня под машину запихать. За такие чудеса просят больше.

— А я не буду.

— Почему ты принял решение бросить меня? — Юра тяжело вздыхает. — Ярик, ты мне сердце разбил. Когда вижу тебя с Глебом, то готов ему волосы повыдирать с криками, а мне ему руку приходится пожимать и улыбаться. Так больно, Ярик. Так больно.

— Потому что ты, урод, знал, что будет засада, и не предупредил меня. И только меня с собой взял.

— Не знал. Может, подозревал. Но наверняка не знал.

— И у тебя еще вопросы?

— Справедливо. Но я был тогда другим, понимаешь? Сейчас я исправился. Честное пионерское.

— Деньги дашь? — чеканю каждый слог. — И шутки мне твои не нравились.

— Да, ладно. Ты сам часто шуткуешь.

— Два юмориста не могут быть вместе.

— Тоже справедливо, — недовольно цыкает. — Будут тебе деньги, но… Ярик… ты мне все равно звони. Я скучаю.

— Фу, блин! — рявкаю я и под хохот сбрасываю звонок.

Откладываю телефон и передергиваю плечами:

— Вот же… Каким был, таким и остался.

Глава 42. Я сам должен это сказать

Встречу Ярик забил в одной столовой у МКАДа среди каких-то складских помещений.

— Знаешь, Глеб, если нас сегодня тут застрелят, то мы сами будем виноваты, — говорю я, когда машина петляет среди жутких обшарпанных зданий. — Сами дураки.

— Я Ярику верю.

— Ну раз веришь, — вздыхаю я, — то молчу.

На диван я его сегодня ночью не погнала.

Я уже вроде как не обижаюсь на него.

И мы почти всю ночь не спали. Лежали под одним одеялом с открытыми глазами и вздыхали, сложив руки на груди.

А перед этим нам пришлось успокаивать Марка и Аленку.

Марк понял, что Арс обманул с ужастиками и рвался в бой.

Аленка, наоборот, очень впечатлилась и отказывалась ложиться спать, потому что Гоголь со своим Чичиковым что-то затронули в ее детской и наивной душе.

— А вот и столовая, — цыкает Глеб, когда мы выныриваем из очередного поворота на пустырь перед одноэтажным зданием.

Над крыльцом висит белая вывеска с красными буквами “СТОЛОВАЯ”.

— Это идеальное место для перестрелки.

Глеб переводит на меня взгляд:

— Не нагнетай. Мне самому тут неуютно, — кивает на серую “волгу” с грязными боками. — Ярик уже тут. И не спрашивай, почему он катается на таком корыте. Без понятия.

— Наверное, в багажнике удобно прятать трупы.

Глеб сглатывает и молча смотрит на меня. Медленно моргает и шепчет:

— Ярик такой человек, что может и не прятать трупы.

— То есть нас тут застрелят и не пошевелятся даже в лес вывезти?

— Нина, ты меня пугаешь.

— Это, надо сказать, будет большим неуважением, — поправляю ворот водолазки, — бросить нас тут.

— Зачем Ярику нас убивать?

— Не знаю, — пожимаю плечами. — Это так… Мысли вслух.

— Пошли.

Мы выходим из машины. Я ежусь и торопливо семеню за Глебом, который шагает к крыльцу столовой решительно, размашисто и бесстрашно.

Но он все же по сторонам зыркает.

Если не не Ярик с бандитами выскочат, то могут и бездомные псы тут покусать нас.

Столовая пустая. За стойкой раздачи возится усатый мужик в белом халате и поварском колпаке.

За дальним столиком в конце зала нас ждет Ярик и… женщина. Большая, дородная, пухлощекая и толстой пшеничной косой до пояса.

Ярик в брюках и рубашечке, а женщина в шерстяном сером платье в черный горошек. Рядом со столом — большая клетчатая сумка.

Ярик встает первым, шагает к Глебу и молча пожимает руку. Рожа — мрачная и нахмуренная.

— Люба, — он указывает на женщину, которая, несмотря на свое крупное телосложение, грациозно поднимается на ноги. — Моя женщина.

И у меня от его “моя женщина” аж мурашки по коже.

Не жена.

Не подруга.

Не любовница.

А женщина.

— Глеб, — тихо и с настороженностью представляется Глеб, а затем приобнимает меня за плечи и говорит. — Нина, моя женщина.

Тут я вообще готова растечься лужицей, потому что ждала, что меня женой назовут, но я тоже “моя женщина”.

“Моя женщина” будет повыше всех статусов и штампов в паспорте.

Затем происходит что-то непонятное.

Люба мягко отталкивает Ярика в сторону, делает шаг ко мне, оглядывает с головы до ног, хмурится на меня и шепчет:

— А чо ты такая худая?

Я виновато сглатываю, а она меня к себе за плечи дергает, щупает, разглядывает и возмущается:

— Одна кожа да кости! Что же вы городские такие дохлые-то?! — всматривается в глаза. — На диете поди сидишь, да? Модно это у вас, да, морить себя голодом? Доской ходить?!

— Нет, не на диете…

— И бледная! — охает она и переводит злой взгляд на Глеба. — Не кормишь, что ли?! Да она у тебя стоит и шатается!

— Люб… — шепчет Ярик, когда Глеб вскидывает бровь.

— Да остань ты! — опять щупает мои плечи. — Кожа да кости! Кожа да кости!

— У меня конституция такая…

— Брехня! Голодом моришь себя! — встряхивает меня как куклу. — Женщина должна хорошо кушать. В ней жирок должен быть! Румянец! Или муж у тебя из тех, кто любит тощих и ты ради него стараешься? — переводит возмущенный взгляд на Глеба, брови которого ползут выше. — Замордовал девку?!

— Я теряюсь, что ответить, — Глеб медленно моргает.

— Вот морда козья, — Люба медленно выдыхает через нос. — Сам-то отожрался. Вон какой! А жену ветром сдует! Ты ее хоть бы веревочкой привязал к себе.

Ярик озадаченно чешет затылок и, похоже, опасается своей женщины. Вякнет и получит.

— Ничего, моя милая, ничего, — Люба обхватывает мое лицо пухлыми ладонями. — Любую телочку можно откормить.

И тут мне думается, что перестрелка была бы не так страшна, как эта суровая женщина с косой по пояс. И я теперь понимаю все эти стоны восхищения по русским бабам, которые могут быку хребет переломить.

— Я же говорила, что ты зря на меня бурчал, — Люба отступает от меня и грозит пальцем Ярику, который то сначала бледнеет, а потом краснеет. — Мужик, что с тебя взять.

Затем она лезет в сумку и выкладывает на стол три курицы, ставит стеклянные банки с тушенкой, соленым салом, вареньем.

Я переглядываюсь с Глебом, который тоже ничего не понимает. Ярик же неловко улыбается.

Люба тем временем выкладывает на стол пакет с яйцами, за ними идет творог, большой кусок сливочного масла, сметана.

— Что происходит? — тихо спрашивает Глеб.

— Все домашнее, — Люба выпрямляется и подбоченивается. — Жирное, вкусное. Никакой химии!

— И это… нам? — едва слышно спрашиваю я.

— А кому ж еще? У вас в этом вашем городе такого нет!

— Поддерживаю, — Ярик кивает. — У Любки все самое-самое.

И опять краснеет, как мальчишка. Как мальчишка-великан.

— Негоже с пустыми руками приезжать, — Люба сдувает локон со лба.

Я, кажется, сама влюбилась в нее.

— Не женщина, — перевожу взгляд на Ярика, — а бриллиант.

— Знаю.

Я медленно сажусь за стол, оглядываю домашнюю провизию и поднимаю взгляд на Любу:

— Спасибо.

— Ой да, перестань! — она неожиданно смущается и отмахивается. — Хотела больше взять, — пихает Ярика в бок, — этот не дал.

— Это… — Глеб удивленно потирает щеку, — довольно неожиданно.

— А яйца, — Люба садится напротив меня, — можно сырыми кушать. У меня курочки здоровые. Вот прям с утречка… А давай я тебе покажу.

Люба выхватывает яйцо из пакета, аккуратно разбивает скорлупу об угол стола. Убирает кусочки скорлупы и протягивает мне яйцо:

— Давай. Прям выпивай. У меня все в семье так делали, и все ух какие. Давай-давай. Руку на отсечение даю. Курицы у меня не заразные, чистые и здоровые.

— Яйца у Любки что надо, — глухо отзывается Ярик, а затем бубнит. — Блин, опять вышло что-то не то.

Осторожно забираю яйцо из пальцев Любы.

— Нин… — шепчет Глеб.

— Отстань, — сердито отвечаю я.

— Вот это по-нашему! — Любка одобрительно бьет ладонью по бедру, и я опрокидываю в себя яйцо.

Желток с белком проскальзывает в глотку, и я сглатываю. Причмокиваю, и Глеб аж открывает рот, возмущенно вскинув брови.

И меня на удивление не тошнит. Откладываю пустую скорлупку в сторону и шепчу Любе:

— Никогда так раньше не делала.

— А зря, — качает головой. — Сырые яйца спортсмены даже глотают, но тут важно правильные яйца глотать. Толку с магазинных не будет. И яйца должны быть проверенными и от хороших людей.

Глеб со вздохом опускается рядом, глядя на Ярика:

— Любят женщины поговорить о яйцах, да?

— А чего о них не поговорить-то? — Люба приподнимает подбородок. — Даже в деревне сразу хорошие яйца не найдешь. О ваших даже речи не идет, — фыркает. — Мелкие, бледные… Тьфу, даже в руки неприятно брать.

У Глеба вздрагивают ноздри, и он медленно сглатывает, сдерживая в себе смех.

— А еще часто тухлые, — подтверждает Ярик возмущения своей ненаглядной. Садится за стол и кривит губы. — И вкуса никакого.

— У меня еще утки есть, — Люба обращается ко мне шепотом. — Но, дряни такие, яйца не несут. Отказываются. Если не образумятся, то пойдут под нож. Я и тебе парочку дам.

— Спасибо.

— Ну, если не утки будут, то яйца, — Люба пожимает плечами. — Тоже ничего, да?

Я киваю. И мне немного завидно. Я вижу энергичную женщину, которая живет на своей земле. И есть в ней то очарование, которое называется самой жизнью. Простой, но в то же время очень трудной и благодарной.

— Слушай, Яр, — Глеб вздыхает, — это все, конечно, мило… но мы сюда ведь не за яйцами и курицами тащились, верно?

— Верно, — отвечает Ярик и замолкает.

Люба тоже как-то мрачнеет, и руки под стол прячет.

— Я прямо-таки теряюсь в догадках, — Глеб цепко всматривается в побледневшее лицо Ярика. — Ты нас ночь мариновал, Яр. Выкладывай.

— Это не так просто, босс… и со словами у меня всегда беда, — тоже руки прячет под стол.

Наверное, Люба и Ярик сейчас сжимают друг другу ладони.

— Да говори уже, — Глеб хмурится до глубокой морщинки на переносице.

— Я боюсь, — честно отвечает Яр. — Вдруг я услышу не то, чего ожидаю.

— Я тоже начинаю нервничать, — тихо отзывается Глеб. — Честное слово, Яр, лучше бы ты тут стрелку устроил.

— Говори, Ярик, — Люба разворачивается к нему. — Говори. Будь что будет. Я с тобой. Или хочешь, я скажу?

— Я сам должен, Любка, — Ярик вглядывается в ее глаза. — Я же тут вроде мужик как бы.

— Самый любимый мужик.

Мы с Глебом лезем под стул руками и молча переплетаем пальцы.

— Так, — Яр уверенно и даже с некоторой воинственностью смотрит на Глеба.

— Так? — отвечает он и ждет.

Опять минута напряженного молчания, и я уже не гадаю, что происходит. Просто жду.

— Глеб, — голос Ярика становится отстраненным и официальным, — я хочу выкупить у Надежды ребенка.

Глава 43. Хорошо поболтали

— Мы хотим купить твоего ребенка, — говорит Люба.

Воцаряется гнетущая тишина. Глеб переводит на Любу прямой и пронизывающий взгляд, а она в ответ едва заметно щурится, выдерживая его взор.

— А кто из моих детей имеет отношение к Надежде? Что-то я не понял этого момента.

— Люб, — вздыхает Ярик, — мы же это обсудили уже.

— А я хотела сама увидеть его глаза.

— И что тебе, Люба, говорят мои глаза? — шепотом спрашивает Глеб, и мне от этого шепота становится зябко.

— Говорят, что покупать будем не твоего ребенка, — Люба тоже переходит на шепот. — И я все равно должна тебе это сказать… Я не тот человек, который все держит в себе. Что ж ты за человек такой, а? Это же твоя кровиночка…

Ярик проводит ладонью по лицу, тяжело вздыхает и откидывается назад.

— Мои кровиночки только от любимой женщины. От моей жены, — цедит Глеб. — Точка.

— То есть мы можем не переживать о том, что у тебя проснется… отцовский эгоизм?

Глеб смотрит на Ярика, который медленно выдыхает через нос.

— Ты дашь Надежде то, чего она добивалась.

— Но не ты, — Ярик пожимает плечами. — Теперь она будет моей проблемой, Глеб.

— Зачем тебе это?

— Затем, что хочу быть отцом.

— Внезапно.

— Глеб, — Ярик прищелкивает языком. — Он вам не нужен. И, как мужик, я тебя понимаю.

— Я не смогу родить, — шепчет Люба. — Никаких шансов… — она замолкает. — И никакой надежды.

— Да меня не это волнует, — Глеб вновь переводит на нее взгляд, — а то, что мелкая крыса добилась своего.

— Ну и пусть, — Люба смотрит на него прямо. — Не твои же деньги, не твоя забота. Просто дай слово, что не полезешь потом к нашему ребенку со словами о том, что ты его папаша. Он должен быть только нашим…

— Я все продумал, — Ярик хмурится. — Я найду больницу, врачей… Несколько взяток, и у Любки даже медкарта будет с записями о беременности. Да, мелкая крыса останется с деньгами, но не в них счастье, Глеб.

— А если она полезет, — Глеб смотрит на Любу. — Я не полезу. А она? Как деньги кончатся, так она и появится. Мне очень нравится ваш план, но… вы, кажется, не совсем понимаете, что она за человек. Будет доить пока доится.

— У меня глубокий погреб, — тихо отвечает Люба. — Уберу настил, выкопаю яму и стерву эту закопаю. Сама. За своего ребенка голову оторву кому угодно. Без соплей и слез. И тебе тоже.

— Люб… — тянет Ярик.

— А что? — Люба щурится на Глеба, который издает короткий удивленный смешок. — Ты босс Ярика, а не мой. Я вот женщина свободная от начальства, и пиетета перед тобой никакого нет, — затем смотрит на меня и шепчет, — это я так, для порядка, — выдерживает паузу и спрашивает. — Сама-то что думаешь? Это же твой мужик нагулял.

— Мне… — закрываю глаза. — Жаль этого малыша. Жаль, но… я двуличная гадина… и… не смогла бы взять за него ответственность. Мне просто жаль его, но он ошибка… — открываю глаза и слабо улыбаюсь. — Надя… не даст ему семьи и любви.

— Если бы Ярик нагулял, я бы тоже не приняла нагулыша, — Люба пожимает плечами. — Не смогла бы. А тут не его нагулыш, поэтому… стану ему матерью. Или ей. Может, — тепло улыбается, — девочка будет?

— Заберем ребенка сразу из палаты, — голос у Ярик тихий и твердый. — Мы ей деньги, а она…

— Хороший план, — перебивает его Глеб. — А если родит и передумает? Мало ли. Чудо случится, и взыграют в ней материнские чувства?

— Если взыграют… — Люба убирает локон волос за ухо. — Мы же не звери какие… Значит, у нас будут деньги. Тоже вариант. Усыновим тогда кого-нибудь по всем правилам.

— Не взыграют, — твердо говорит Ярик. — Я хорошо разбираюсь в людях, Глеб, пусть и кажется, что я тупой.

— Может, мне тебя перевести в отдел кадров?

— Я вообще хочу уйти, — торопливо выдает Ярик и замолкает.

— Что? — Глеб приподнимает бровь.

— Я женюсь, Глеб. И тут мне душно. Хочу в деревню, — тихо проговаривает Ярик. — И если дети будут, то… Сам же понимаешь…

Глеб молчит, и я чувствую, что он обескуражен. Разговор про ребенка Наденьки его особо не тронул, а вот уход Ярика царапнул по самому сердцу.

— Боссом не будешь, — Ярик слабо улыбается, — но… будешь другом.

— Я не понял, — Глеб медленно и недоуменно моргает. — Ты меня кидаешь?

— Ну, что так сразу? — Ярик хмурит густые брови. — Блин, ты как Пастух сейчас.

— Говорил он мне, что ты и меня кинешь, — Глеб выдыхает через нос, и его глаза темнеют обидой. — Да. Так и сказал, что однажды я стану брошенкой.

— Ну, харе, Глеб… Несмешно, — Ярик передергивает плечами. — И с Пастухом у меня все было иначе. С ним я друзьями не остался, а с тобой будем дружить.

Мы с Любой в растерянности переглядываемся.

— Друзьями? — переспрашивает Глеб. — Ты еще и кидаешь меня, как по методичке.

— Да блин, Глеб! — Ярик повышает голос. — Вы теперь с Пастухом оба будете меня доставать?

— Будет теперь у нас общая тема, — Глеб невесело хмыкает. — Ярик-кидала.

— Ярик-бывший? — шепчу я.

— Да блин! — охает Ярик. — Нина! Ну, хотя бы ты не участвуй в этом безумии!

Глеб поправляет галстук и переходит на официальный тон:

— Ладно, оставим эту тему. Деньги откуда взял?

Ярик поджимает губы, скрещивает руки на груди и отводит взгляд.

— Так… — Глеб откидывается назад. — Дай угадаю…

— Не угадывай, — бурчит Ярик.

— К бывшему обратился?

— Ненавижу тебя, — шипит Ярик.

— И, что, этот бывший денег дает?

Ярик переводит взгляд на Глеба и говорит:

— Я тот бывший, которому дают.

Глеб издает смешок, а потом смеется. Ярик присоединяется к его смеху гоготом. Мы опять с Любой переглядываемся. Что у меня, что у нее в глазах — полное недоумение.

— Да, вот это было смешно, — Глеб вытирает слезу со щеки и выдыхает последний смешок, — но все равно обидно.

— Ну, женюсь я, Глеб, — рывком привлекает к себе охнувшую Любу. — И да, я выбираю ее. Она — мое сердце.

Люба краснеет, глазки тупит и улыбается, как школьница.

— Кто я такой, чтобы идти против любви, Ярик, — Глеб вздыхает. — Хоть теперь печально вздыхать не будешь, созерцая небо. Да и подкупили вы меня тушенкой, — подхватывает банку с мясом и задумчиво ее разглядывает, — аппетитно.

— Опять жену решил обожрать? — зло шепчет Люба. — Сначала она поест, а потом уже ты.

— Интересно, если бы я был доходягой, то обо мне кто-нибудь так беспокоился? — Глеб отставляет банку.

— Но ты же не доходяга, — Люба щурится. — И уж о тебе пусть твой друг беспокоится.

— А друг бы беспокоился? — Глеб смотрит на Ярика.

— Обижаешь, — хмуро отвечает он. — Я бы тебя откормил. С ложечки.

— Ложечка была лишней, — Глеб вздыхает.

— Можно, конечно, и с лопаты откармливать, — пожимает плечами Ярик.

— Остановись, — медленно выдыхает Глеб, сдерживая в себе смех, — у нас тут серьезный разговор, а ты про лопаты.

— Ты, блин, сам начал, — Ярик суетливо и с досадой отряхивает рукав рубашки. — Ложка ему нравится, лопата тоже… С бутылочки не предлагаю, потому что это не по-мужски.

Теперь я медленно выдыхаю, потому что представила недовольного и запеленованного Глеба, над которым склонился с жуткой улыбкой Ярик с бутылочкой и уговаривает его покушать.

Кажется, и Люба это представила, раз сейчас хохочет и бьет Ярика по плечу.

Ничего не знаю.

Я хочу с ними дружить. И сейчас я даже не моргаю и не дышу, наблюдая за Яриком и Любкой. Какие они живые, какие теплые и какие отчаянные в своей любви.

— Ну, мальчишки, — Люба вытирает слезы и хрюкает. — Ой, не могу.

— Не знаю, как Глеб, — шепчу я. — А я дружить готова.

Люба замолкает, щурится и говорит:

— Нравишься ты мне, — хмыкает. — Может, снаружи городская, но внутри… — делает паузу и громко заявляет. — Наша.

А потом бьет кулаком по столу, а я вздрагиваю и все еще не моргаю.

— Будем дружить, — она поддается в мою сторону и кивает на Глеба и Ярика, — а эти никуда уже не денутся.

— Люба, я сейчас расплачусь…

— Я тоже.

— Девочки, — Ярик настороженно смотрит на нас, — может, не надо.

— Отстань, — фыркает Люба и протягивает руку.

Я вкладываю свою ладонь в ее. И она такая теплая. Кожа сухая и с мозолями от тяжелого труда, но невероятно уютная и нежная.

— Люб, — шепчу я. — Мне вот было очень страшно, а сейчас нет. Что же я тебя раньше не встретила?

— Уж я бы тебе сказала, что мужа одного на гулянки отпускать нельзя, — цыкает она. — Что же ты так опростоволосилась?

— Не знаю, — сипло шепчу я.

— Но мужика ты своего, я вижу, любишь, — Люба всматривается в глаза.

— Не смогла я его выгнать…

— Выгнать, чтобы он другой гадине достался?

— Мы должны вмешаться, — шепчет Глеб. — Ярик…

— Я в женские разговоры не полезу.

— Вот и не лезь, — тихо, но ласково огрызается Люба, а затем вновь всматривается в мои глаза. — Слушай, мамкой я буду хорошей, а у Ярика не будет вариантов кроме, как быть хорошим папкой. Я час сидела в курятнике, Нин. Обычно и десяти минут хватает, а тут час думала.

— Лишь бы теперь она не обманула.

— Не обманет, — Ярик чешет щербатую щеку.

Аккуратно вытягиваю ладонь из руки Любы и разворачиваюсь к Глебу:

— Что думаешь? Это же твой генетический материал…

— Думаю, что, — он тоже разворачивается ко мне, — сыну или дочери Ярика и Любы невероятно повезет. Вот что я думаю, Нин. И теперь я считаю, что я должен прийти к Пастуху и сказать ему спасибо за то, что он однажды с Яриком знатно накосячил.

— Может, не надо? — устало спрашивает Ярик. — Он в прошлом, Глеб. Почти в прошлом. Деньги даст и все. Точно в прошлом, — вздыхает, — блин, я от него, правда, хочу отвязаться уже. И мне, наверное, надо номер телефона сменить. Хотя… этот жирный таракан все равно его узнает, если вздумает меня найти… И зря ты, Глеб, к его юристу пошел. Он на это обиделся.

— Если я еще жив, то не обиделся он.

— Тоже верно.

— Слушайте, — Люба неловко улыбается. — Хорошо поболтали, но мне надо обратно.

Глеб встает и протягивает руку Ярику:

— Я отдаю тебе полный контроль над Надеждой. Ты будешь хорошим отцом, Яр. И я рад, что ты однажды пришел ко мне. Даю слово, что я не буду лезть к твоему ребенку с правдой. Я буду твоим другом, и в такой ситуации твоя семья всегда может рассчитывать на меня… нет, на нашу семью.

— Чо и коровник со мной новый построишь? — Ярик вскидывает бровь.

— Построю, — Глеб улыбается.

— Другое дело, — Ярик решительно поднимается на ноги и крепко пожимает руку Глебу, вглядываясь в его глаза. — И вы на нас рассчитывайте.

Люба всхлипывает и тоже встает:

— А мы, давай, с тобой обнимемся, подруга!

Глава 44. И в кого ты такая?

Бабища Ярику под стать.

Страшная, толстая и неповоротливая. Еще и коса эта дебильная. Короче, деревня деревней.

— Деньги где? — спрашиваю я.

— Ты притормози, — Ярик садится на стул передо мной. — Деньги получишь, когда ребенка отдашь.

— Обманешь, — зло отвечаю я.

— И не стыдно тебе, — спрашивает меня Люба. — Ребенка продаешь.

— Не твое дело, — перевожу на нее взгляд. — И нет, не стыдно. Нотации мне тут не читай.

Господи, вот же отожрала харю.

— Теперь я поверю, что Глеба подставили, — тихо отвечает она, вглядываясь в мое лицо. — Деньги так любишь?

— Люблю, — усмехаюсь. — Надоело в нищете жить и жопу рвать.

— Тогда в твоих интересах родить, Надежда, — Ярик щурится на меня. — И деньги будут. Получишь ты их и гуляй. Попробуешь появиться, то пеняй сама на себя.

— Где гарантии того, что не обманешь?

— А где гарантии того, что ты доносишь? — спрашивает Люба и вскидывает бровь.

— Доносит, — Ярик цыкает. — Тебя будут пасти круглосуточно, Надежда. В том числе и твои родители. Я им подкинул пару тыщонок, остальное получат после твоих родов. А они у тебя тоже жадные.

— Им подкинул, а мне — нет? Я требую половину.

— Не-а, — Ярик скалится в улыбке. — Получишь всю сумму в тот день, когда я возьму ребенка на руки. И еще… попытаешься меня нагнуть, то тоже не рассчитывай на доброго дядю Ярика. Усекла? Ты теперь носишь нашего ребенка. И только попробуй теперь от него избавиться. Я от тебя избавлюсь, Надежда. Ты перестанешь быть неприкосновенной лишь по причине того, что у тебя между ног дырка. Перестанешь быть женщиной, на которую нельзя поднять руку.

У меня желудок схватывает спазмом страха. Глаза у Ярика сейчас пустые и холодные, и его уродливая рожа вызывает не презрение и отвращение, а ужас.

Я влипла. И это я понимаю только сейчас.

— У тебя когда следующий прием у врача? — тихо спрашивает Люба.

— Завтра, — отвечает за меня Ярик, продолжая буравить меня взглядом. — И пока все осмотры, анализы в норме. Без патологий.

Я хочу сейчас избавиться от живота и забиться в какой-нибудь угол. Меня окружили со всех сторон, и я боюсь, что по итогу останусь ни с чем.

— Будут деньги, Надежда, — говорит Ярик, будто прочитал мои мысли. — Я даю слово, а я свои слова сдерживаю. Это и для меня важно. Понимаешь? Не отобрать ребенка, а купить. Если я его куплю, то… ммм… как это по-умному сказать… он будет моим и я без сомнений буду его отцом, который за свое будет бороться со всем миром, если понадобится.

— А ты, что, сама родить не можешь? — смотрю на Любу. — Проблемы, что ли, какие?

— Не могу, — спокойно отвечает она. — И почему такие, как ты, могут рожать, а? Это ведь тебя надо лишить такого дара. И я не думаю, что ты поумнеешь и что-то осознаешь.

— А вопросов к папаше у тебя нет? — хмыкаю я. — Мне же не ветром задуло.

— Нет, к нему вопросов нет, — Люба качает головой, разглядывая меня. — Знаешь, у тебя был бы шанс провернуть твою идею с пузом, если бы он был женат на другой женщине. Не учла ты того, что там между мужиком и его бабой очень крепкая связь.

— Не на ту семью нарвалась, — Ярик кивает.

— Тошно слушать, — передергиваю плечами.

— А ты не слушай, а подумай о том, какое светлое будущее ждет тебя с деньгами, — Люба щурится. — Думай об этом, милая. Твой план все же сработал, пусть и иначе.

— А так бы сидела на нищенских алиментах, — Ярик чешет щеку. — Вся в детских какашках, блевотине и соплях. Памперсы бы покупала только на особые случаи.

У меня от его слов по телу холодный озноб пробегает. Я не хочу так жить. Не для этого я рискнула.

— И я бы тебе посоветовала уже сейчас хоть примерно прикинуть, куда деньги потратишь, — Люба скрещивает свои толстые и белые руки на груди. — А то ты с дуру все растратишь.

— Сама разберусь!

— И я бы не рекомендовал больше проворачивать такие аферы, — Ярик встает. — Напорешься однажды на отбитого придурка, Надежда. Таких, как Глеб, очень мало. Деньги развращают и делают мужиков жестокими, а их жены не отстают. Разуешь рот на чужое, то вырвут внутренности. И это не страшилки. Это реальность.

Подходит к своей уродине, приобнимает ее и целует в висок.

— Пойдем, Любаш.

И меня сейчас вырвет от этих телячьих нежностей двух деревенщин. Едва сдерживаюсь, чтобы не блевануть на них.

Выходят из комнаты, слышу бубнёж отца, заискивающий голос мамы.

Почему у одних выходит без проблем брать мужиков в оборот, а у меня вышла какая-то фигня.

Обманут же.

Я не верю Ярику, но… но с другой стороны у меня и выбора нет теперь, как доносить и родить.

В комнату заходит мама. Приваливается плечом к косяку и вздыхает, скрестив руки на груди:

— Ты этого ребенка себе не оставишь.

Отворачиваюсь и закатываю глаза.

— Сколько ты попросила?

— Не твое дело.

— Мое, — шипит она, — пока ты в моем доме живешь.

— Тебе тоже заплатят за контроль, — цыкаю. — Вот и подавись этими деньгами.

— И в кого ты такая?

Оглядываюсь и смеюсь, но она не понимает, что меня так развеселило. Хмурится, качает головой и выходит:

— Все для нее делали, а выросла неблагодарной мерзавкой, — повышает голос, — обедать иди.

Тоскливо смотрю на пыльную люстру. Скорее бы уже прошли эти шесть месяцев.

Лишь бы меня не обманули.

Глава 45. Золотая рыбка, шантаж и смерть

— И кто же это пришел? — ко мне подплывает Юра, разводя руки в стороны. — Кто же это кто? Поверить не могу, — расплывается в улыбке, — Глебушка сам попросил о встрече! Гордый орел!

В баре никого.

Наверное, потому что он официально закрыт и даже две таблички “закрыто” и “не работает” на двери висят.

Но закрыт и не работает бар только для обычных людей.

Для своих он открыт.

А Юра, кажется, уже успел выпить.

— Глеб, Глеб, Глеб, — хлопает меня по спине Юра и ведет к столику в глубине зала. — Удивительный ты мой человек. Я ждал и верил, что однажды ты войдешь в мое логово… Я даже ради этого пожертвовал своим лучшим человеком.

— Ты про Ярика?

— Да, — серьезно кивает. — Это была хитрая многоходовочка, о которой даже я сам не подозревал. Иногда у меня выходят спонтанные интриги.

Сажусь за низкий стол в кожаное кресло, которое приятно поскрипывает под моей пятой точкой.

— Но рожа у тебя все та же, — Юра тяжело садится напротив. — Такая же недовольная. Давай ты для разнообразия улыбнешься? Или развод не располагает к улыбкам и веселью? — вздыхает. — Как же так, Глеб? Как ты дошел до развода, а?

Качает головой, и я понимаю, что этот пузатый жук знает, что развод у меня фиктивный.

— Я не о разводе пришел беседовать…

— А очень зря, — Юра деловито откидывается на спинку кресла. — Я мастер в разводах.

В баре царит полумрак. И тут все выдержано в английском стиле: дерево, кожа, тусклые бра.

— Кто, если не я, поддержит мужика в разводе, а? — Юра расплывается в улыбке. — Да и развод у тебя какой… Все жене оставляешь. Какое благородство, Глеб, — щурится. — А причина, Глеб?

— Любопытной Варваре на базаре нос оторвали.

— Да, нос мне не раз пытались оторвать, — Юра серьезно кивает. — Однако я всегда быстрее и первым всем носы отрываю. Даже не успевают моргнуть, а уже без носа.

— Ярик уходит.

— Куда? — Юра становится в мгновение ока серьезным и напряженным. — Опять к кому-то прыгает? К кому?

— Женится он.

— Да пофиг, что женится, — Юра отмахивается и резко поддается в мою сторону. — К кому он уходит, Глеб? И какая у него для тебя отмазка?

— Женится он, — повторю я.

Юра щурится и шепчет:

— Это я понял, Глеб. Я тебя спрашиваю о другом. К кому этот кидала навострил лыжи? Ладно к тебе ушел, — щурится еще сильнее, будто пытается прожечь во мне дыру, — я с ним правда налажал, а ты… ну ты мне дорогу не переходил.

— Ладно, давай попробуем в третий раз, — вздыхаю я. — Уходит, потому что женится.

Молчание, минута тяжелого умственного процесса, и Юра шепчет:

— То есть и ребенка он покупает под этим соусом?

Молча киваю.

— Он женится на той здоровенной бабе, которая может кулаком забивать гвозди?

— На Любе, да.

— Вот молодец, — Юра вновь откидывается назад и хлопает ладонью по подлокотнику. — Молодец! — а потом переходит на шепот. — Но он рискует. С такой же только раз женился и все. Обратной дороги нет.

— Да не будет он дорогу обратно искать. Там любовь. Любовь с большой буквы.

— Значит, ради бабы тебя бросает, — цыкает Юра. — Ну, тут у тебя вариантов вообще нет. С Любкой ты не поконкурируешь. Остается только плакать в подушку и стенать.

— Ты сам плакал в подушку? — усмехаюсь я.

— Я вынашивал планы Ярика убить, — Юра равнодушно пожимает плечами. — Красивую такую картинку себе нарисовал… Знаешь… Он такой весь в крови, на коленях… Я смотрю в его глаза и он мне шепчет… Прости меня, Юрочка… Я так ошибался, так ошибался…

— Юрочка? — приподнимаю бровь.

— А я его пинаю в грудь, он падает в яму и кричит… Однако, — Юра поднимает указательный палец вверх. — Красиво пнуть его в грудь я не смогу. Понимаешь? Я же толстый. То есть велик шанс, что я пну его и сам завалюсь колобком назад, — вздыхает. — Ну, я передумал его убивать и отпустил с миром. Смысл в его смерти, если она будет комичной? Он в яме, я в грязи, лапками туда-сюда дергаю и кричу, чтобы меня подняли.

— Я теперь понимаю, откуда у Ярика такое странное чувство юмора, — вздыхаю я.

— Это я тут не виноват, — Юра поднимает руки в защитном жесте у груди. — Он сам сразу такой ко мне пришел. И чем тебе его шутки не нравятся?

— Я не сказал, что они мне не нравятся. Иногда в тупик ставят, — пожимаю плечами, — потому что не всегда понятно, когда он серьезный, а когда шутит.

— В каждой шутке есть только доля шутки, Глеб.

— То есть ты действительно хотел Ярика убить?

— Да мало ли чего я хочу, — Юра хмыкает. — Я вот еще на луну хочу или домашнего моржа.

— Может акулу?

— Банально.

— Крокодила?

— Банально.

— Ладно, соглашусь, — смеюсь. — О домашних моржах я еще не слышал.

— Жена не разрешает, — Юра печально так смотрит на меня. — Говорит, что ей в жизни уже хватает одного моржа. Второго, говорит, не выдержит.

Я зависаю на минуту. Он действительно задумывался о том, чтобы завести моржа?

— Слушай, у меня вот рыбка, — наконец вздыхаю я. — Золотая рыбка. Не морж, конечно, но нервишки успокаивает. Плавает по кругу… И жена точно не будет против.

— Да сдохнет она у меня, — Юра кривится.

— Слушай, у меня рыбка не сдохла с тремя детьми. Дерганная чуток, но живая.

— То есть и рыбки могут быть нервными и дергаными? — Юра приподнимает бровь.

— Да, — серьезно отвечаю я.

— Я понимаю, почему Ярик ушел к тебе, — Юра поглаживает щеку, — это только ты можешь на серьезных щщах говорит о дерганной золотой рыбке.

— Да я тебе не лгу, — смеюсь. — Она реально дерганная после всего, что пережила. У нее точно есть посттравматический синдром. Но живая. И я думаю, что твой морж точно бы откинул ласты, а рыбка живая.

Юра клонит голову на бок, медленно моргает и вздыхает:

— Какого черта мы говорим о золотых рыбках, если у меня был план вытянуть из тебя грязные подробности о твоем разводе?

— Я думаю, что ты уже начинаешь складывать два плюс два, Юр. Мой развод, передача бизнеса и имущества в руки жены, Ярик со своим внезапным звонком и желанием купить какого-то ребенка.

— Да, история складывается какая-то премерзенькая, Глеб.

— И я знаю, что у тебя очень тяжелые отношения с деньгами. Ты обязательно разнюхаешь, кому Ярик отдаст твои деньги, — смотрю в глаза Юры прямо и спокойно.

— Да, — Юра кивает. — Но ты расслабься, Глеб. Я сам, конечно, невероятно люблю сплетни, слухи, но… сам их не разношу.

— Вопрос не в том, что ты разнесешь слухи, Юр…

— А в том, что я решу однажды тебя шантажировать?

— Да.

— Забавно, что Ярик об этом даже не задумался, — Юра усмехается и хмурится на меня. — Я очень тепло отношусь к Ярику. Он мне жизнь спас и гадить ему я не стану. Я, конечно, козел козлинный, но я умею быть благодарным, Глеб.

— И ты бы с благодарностью мог закопать Ярика, — поглаживаю подлокотник кресла, не спуская взгляда с Юры.

— Да, почему нет? Благодарность она бывает разная.

Молчим, и Юра вздыхает:

— Шантаж, конечно, дело хорошее, Глеб, но он работает только с определенными людьми. Ты же это прекрасно понимаешь, — зевает и причмокивает. — Ярика не пошантажируешь. Он же может быть наглухо отбитым, если припрет, а ты… у меня вообще нет слов. Ты все жене решил оставить. Какой обычный мужик решит все оставить жене? Ну, серьезно? Я рисковать с шантажом не буду. Мне будет куда интереснее продавить вас двоих на дружбу дружную со мной.

— Нет.

— Я могу быть хорошим другом. И нам теперь не надо делить Ярика, — Юра медленно моргает.

— Нет.

— Да будто я кого-то в вопросе дружбы слушаю, — пожимает плечами и щурится. — Я на тебя давно глаз положил.

— Да ешки-матрешки, — откидываюсь назад.

— Меня поэтому не любят.

— Не любят, но дружат.

— Особенная дружба у меня получается с теми, кто меня сильно не любит, — Юра вытягивает ноги.

— Откуда ты такой вылез, а?

— Я хочу, чтобы на моих похоронах было много людей, — говорит Юра, поглаживая подлокотник. — Друзей, но не липовых, понимаешь? Друзей, которые прониклись мной, с которым меня связывают всякие каверзные истории. Просто представь. Соберется толпа людей, у которых под ковриком много тайн, трагедий, ошибок и и во все эти ошибки я сунул свой любопытный нос. Вы будете стоять, смотреть друг на друга и гадать, что они такие все приличные и красивые скрывают за фасадом, но… — поднимает указательный палец вверх, — я унесу все это с собой.

— У меня нет слов…

— И этими офигительными историями я доведу до белого каления привратника, который будет вынужден пустить меня в райские сады. Такой план, да.

— Что ты о смерти внезапно задумался?

— Я о ней всегда думаю, Глеб, — пожимает плечами. — Если о ней думать, то многие проблемы, которые нас окружают, полная ерунда перед осознанием неизбежного.

— Мое осознание неизбежного привело к коллапсу.

— Значит, ты только в первый раз столкнулся со смертью, — Юра смеется. — В следующие разы будет полегче, Глеб. И теперь я очень заинтересован…

— Даже не думай.

— Что именно заставило задуматься о смерти, Глеб? — Юра расплывается в улыбке и не моргает. — Мы же теперь друзья и можем обсуждать все на свете.

Глава 46. Монетка

— Здрасьте, — раздается тихий мужской голос за спиной.

Я молча отпрыгиваю от ворот дома, в котором мои детки купались в джакузи. Смотрела в щель и думала, как бы вернуть садового гнома во двор.

— Спокойно.

Передо мно стоит Юрий Пастухов.

Только его здесь не хватало. Жуткий толстяк, о котором ходят жуткие слухи о его жестокости, дурацких шутках и о том, что он всех бесит.

И Глеб раньше лишь обменивался рукопожатиями при встречах. Раньше. Сейчас все иначе.

Глеб сказала, что влип с Пастуховым по самую макушечку.

Зачем он тут? И почему у него в руках прозрачный пакет с водой и с золотой рыбкой.

— Здрасьте, — тихо отвечаю я.

— Я спросить, — поднимает пакет с рыбкой, — у вас такая же?

Я смотрю на рыбку, в глазах которой я вижу, кажется, страх и отчаяние. Перевожу на круглое и толстое лицо Юры.

— Да, такая же.

— Это хорошо, — кивает и опускает пакет. — А то вдруг не ту купил? А то я продавца в зоомагазине довел до икоты и нервного тика требованием дать мне такую рыбку, которая может пережить психологические травмы.

— Ясно, — кутаюсь в джемпер. — Если вы к Глебу, то он с мальчиками сейчас…

— Нет, я не к нему. Я к тебе.

И смотрит на меня, не моргая.

Господи, чем я ему не угодила?

— Во-первых, я должен сам лично сказать, что я теперь с Глебом дружу.

— Так, — тяну я.

— Жены часто не любят друзей своих мужей, — пожимает плечами.

— Я не знаю, что вам ответить, — нервно сглатываю я.

— Во-вторых, — он улыбается. — К “во-вторых” мы перейдем чуть позже. Я хочу утолить свое любопытство. Антонина, — переходит на официальный тон, — а что вы тут высматриваете?

— Мой сын должен вернуть садового гнома, которого он отсюда стащил.

— Зачем вашему сыну садовый гном?

— Хобби у него такое, — шепчу я. — Воровать вещи, а потом их возвращать.

— Интересно.

Молчим. Рыбка в пакете плавает туда-сюда.

— Во-вторых, — наконец, говорит Юра, — я подозреваю, что ты… я могу перейти на ты?

Я киваю.

— Ко мне тоже можно на ты, — Юра кивает и продолжает, — я подозреваю, что ты не в курсе некоторых подробностей… Подробностей той туалетной ситуации.

Я медленно моргаю. Глеб, что, поделился с новым другом своей измены?

— Сразу оговорюсь, что все подробности я сам узнал.

— Прости, что?

— Я любопытная Варвара, Антонина, — Юра мягко улыбается. — Я должен всегда все знать о своих друзьях.

Я щурюсь в ответ.

— У меня было только несколько ниточек, но… короче, словоблудить я могу бесконечно, — фыркает. — Я познакомился с Надеждой.

— Да что же это такое? — сжимаю переносицу.

— Я, конечно, мог сказать, что она невероятно интересная особа, однако это не так. На моем пути такие девочки не раз встречались, — тяжело вздыхает, — но суть в том, что Глеб был не только пьян, Антонина, в тот вечер.

— Что? — поднимаю взгляд.

— И, наверное, сам Глеб этого не понял, но Надежда прибегла и к особым препаратам.

— К каким препаратам?

— К тем, что повышают эректильную функцию. Плюс немного наркотиков.

Я приподнимаю брови.

— Да, сейчас простая виагра уходит в прошлое. В таблеточки подсыпают особые ингредиенты, которые повышают… кайф? Простого человеческого оргазма сейчас недостаточно для некоторых, и эти некоторые хотят чтобы еще в голове стреляло.

— Это шутка?

— Это реальность.

По спине пробегает озноб, и я меня начинает мутить.

— Мне, конечно, теперь от Ярика прилетит, — Юра цыкает, — за то, что я навестил эту курочку, но… мы же друзья. Он меня простит.

— То есть моего мужа эта гадина накачала наркотой?

— Выходит, что так, — Юра обнажает зубы в улыбке. — И мне пришлось эту информацию у нее купить. Каждый раз удивляюсь тому, какими жадными могут быть люди. Это же кошмар. Хотя… я сам жадный, но справедливости ради даже у меня подход иной к деньгам, — делает паузу и спрашивает, — а вы своей рыбке дали кличку.

Я не сразу переключаюсь с дикой новости на вопрос Юры.

— У меня она Монетка. Чешуя похожа на маленькие монетки. На очень крошечные.

— Монетка?

— Ага.

Юра поднимает пакет, задумчиво смотрит на рыбку, которая замирает в воде.

— Будешь у меня… Печенькой, — переводит на меня взгляд. — Сама решай, говорить Глебу все это или нет. Я не буду. Очень скользкая тема, а мы, мужики, очень чувствительные к такому. Но ты должна была знать. Как женщина. И слушай…

— Что?

— Ты, случаем, не беременна?

Я молчу и недоумеваю. Как, блин, этот толстый черт уловил мою беременность?

— Понял, это пока секретик, — шепчет Юра. — Я пойду.

Деловито разворачивается и неторопливо шагает по тротуару, аккуратно придерживая пакет с рыбкой у груди.

— Юр, — окликаю я его.

— Что, — он оглядывается.

— Я не буду против дружбы, если буду знать все о ваших встречах. Где, когда, с кем…

— Это одно из основных правил моего клуба “Козлы”, — он скалится в улыбке, — жены всегда должны знать о наших встречах.

— Клуб “Козлы”? — удивленно спрашиваю я. — Что это еще такое?

— Закрытый клуб для моих особых друзей, — Юра смеется. — Я провожу в него строгий отбор.

*** У меня вышла новинка и поэтому я приглашаю в гости. “Развод. Не будь со мной жестоким” https:// /ru/reader/razvod-ne-bud-so-mnoi-zhestokim-b461388?c=5356883

— Ты не думаешь, что тебе, Анастасия, не стоит приходить? — с ноткой высокомерия спрашивает София. — Отойди, пожалуйста, — тихо отвечаю я. — Это мое время. Мое. — Ты их теряешь, — мило улыбается. — Скоро я буду их мамой. — Быстро ты зубки отрастила, Софушка, — делаю к ней шаг, внимательно заглядывая в глаза. — Впечатляет. — Я займу твое место и тебя больше не будут ждать. И пускать к твоим детям.

Глава 47. А что ты там делал?

Делаю вид, что читаю, но иногда поглядываю на Глеба, который хмуро смотрит какой-то фильм. Перестрелка за перестрелкой, крутые мужицкие мужики и непонятные для меня бандитские интриги.

— Какой же бред, — вздыхает он и переключает на канал с документалками о животных.

Слоненок бежит за обезьяной, после падает и возвращается к маме. Диктор вещает, какие слонята в детстве игривые и несмышленые.

Глеб хмурится еще сильнее.

Он не любит слонов?

— Так, Нина, — Глеб вздыхает. — Выкладывай либо ты сейчас лопнешь.

Я молчу, потому что еще не решила, стоит ли говорить ему о том, что его на корпоративе Наденька опоила.

Мне самой от этой новости как-то не по себе.

— Нина, — Глеб выключает звук, а на экране слоны куда-то важно идут.

— Мммм… — откладываю книгу. — Слушай…

— Слушаю.

— Ты когда с корпоратива вернулся…

Глеб разворачивается ко мне. Взгляд — темный и недовольный.

— Так, — он медленно моргает. — Тебя опять тянет все это обсудить?

— Ты тогда заперся в ванной…

— Ну?

— Что ты там делал?

Я тогда думала, что его мутит, но звуков, подтверждающих мою теорию, я не слышала, а в таких вопросах он очень громкий.

Кроме “буэ”, “эээ”, тяжелых вздохов он обычно еще извергает из себя ругательства. Мы как-то все семьей болели непонятной дрянью, от которой лилось со всех сторон, и от страданий Глеба тряслись даже стены.

— Что ты там делал? Ты там долго пробыл.

— Я так понимаю, что мне сейчас не встать и не уйти от неудобного вопроса?

— Почему он неудобный? — тихо уточняю я.

— Я был пьян, Нина, — зло шепчет Глеб. — Я мало, что помню.

— Ну а что ты помнишь?

— Вот же, — медленно выдыхает и сжимает переносицу. — Милая, я думал, что мы уже все обсудили.

— Я же тебя просто спрашиваю, что ты делал в ванной комнате? Я тогда к тебе стучалась пару раз, а ты мне только мычал и просил уйти. И мычал как-то подозрительно.

Глеб вновь смотрит на меня и так, будто хочет покусать, как злой котяра, которого за усы дергают.

— Подозрительно мычал?

— Да.

— Плохо мне было.

— Как именно?

Я уже не отступлюсь, раз начала. Он тоже должен понять, что его внезапная мужская сила стала следствием волшебных таблеточек.

— Тошнило, вертолетики, голова болела и… — Глеб замолкает и вздыхает, откинувшись на спинку дивана.

— Продолжай.

— Нечего продолжать. Я все сказал.

— Ты врешь, — сердито отвечаю я. — Ты мне обещал не лгать, Глеб. Поверить не могу. Мы с тобой такие шаги сделали, а ты сейчас нагло врешь мне в лицо.

— Тебе так важно знать, что я под душем устроил марафон рукоблудства? — кричит шепотом и раздувает ноздри, зло вглядываясь в мои глаза. — Вот я тебе, блин, и подозрительно мычал в ответ. Он у меня не падал! Финиш за финишом! И больно!

Опять резко замолкает, скрещивает руки на груди и смотрит на экран. Слоны пытаются разогнать гиен от слабого слоненка, который не может выбраться из лужи с грязью.

— Не падал? — шепчу я.

— Нет.

И опять молчание.

Задумываюсь над тем, что мужчины иногда невероятные тугодумы.

— Когда упал и немного протрезвел, тогда и вышел, — шипит Глеб. — Только не начинай предъявлять мне претензии, что я мог спустить пар с тобой. Я был не в себе и не совсем понимал, где нахожусь. Мне нельзя мешать алкоголь. Я надрался всем, что была предложено. Если пить, то что-то одно.

Или это срабатывает защитная реакция психики и не позволяет Глебу думать в том направлении, что может объяснить его состояние?

— Если начал с крепкого, то сиди на крепком, — громко и недовольно цыкает. — И не мешай.

— Думаешь, в твоем марафоне виноваты коктейльчики?

— К чему ты ведешь?

— К тому, что рукоблудить столько времени и приходить к финишу раз за разом… ненормально, Глеб. Физиология не подразумевает такого… Это отклонение от нормы. И у тебя это отклонение было разовое.

Вот теперь я замолкаю и в ожидании смотрю в глаза Глеба.

Он не тупой. Он простой упрямый и не хочет думать в нужную мне сторону.

— Ты серьезно? — спрашиваю я после минутного молчания. — Глеб, блин.

— Что?

— Эта гадина опоила тебя, — не выдерживаю я. — Что тут непонятного?

Глеб хмурится, а слоны успешно прогоняют гиен и вытаскивают слоненка из лужи.

— Не понял…

— Ты еще не такой старый, чтобы сейчас так нещадно тупить! — бью кулаком по подлокотнику. — Ты нажрался какой-то наркоты! И эту наркоту тебе скормила Надежда! Блин!

Молчит. Медленно выдыхает и пялится на экран телевизора.

— Так меня реально нагнули… — медленно выдыхает он и разминает шею. — Ну, значит, не коктейли виноваты в том отвратном похмелье… А можно уточнить, — вновь смотрит на меня, — у тебя-то эта информация откуда?

Теперь я молчу и шмыгаю. Как мне не сдать Юру?

— Ну… — пожимаю плечами. — Я думала… думала… и пришла вот к логическому выводу…

— Лжешь, Нина.

— Да, блин! — повышаю я голос в отчаянии. — Твой друг новый приходил. Рыбкой похвастался и вот…

— Ясно, — Глеб приглаживает волосы ладонью. — Я ведь подозревал, что так и будет. Блин, Ярик… — переходить на злое шипение. — Нашел, у кого деньги просить. Очень глубоко он свой нос сует. Так глубоко, как никто другой.

— И ты принят в какой-то клуб козлов, — с небольшой завистью шепчу я. — Вот… и еще… Глеб… Мы точно разводимся? Может…

— Разводимся, Нин, — Глеб кивает. — Я не хочу рисковать. Ярик должен все довести до конца. Взять ребенка на руки, выйти с ним из роддома и получить свидетельство о рождении, где он будет записан отцом, а Люба — матерью.

Глава 48. Не верю в вашу радость!

— Вы чего только меня выдернули? — спрашиваю я у Ярика и Любы, которые сидят на лавочке передо мной и молчат. — Не поняла. Что за секретики?

Люба позвонила, попросила о встрече, которой не стоит говорить Глебу.

Ноя сказала.

У нас же теперь не должно быть секретов.

Глеб нахмурился и отпустил меня на тайную встречу в парке, но в его глазах я увидела благодарность, что не играю втемную.

Наверное, он тоже на нервах, пусть и не показывает этого

— Страшно нам, Нин, — Люба вздыхает.

— А чего страшно-то?

— Новость-то у нас хорошая, но… — Ярик замолкает и сводит брови вместе. — Я бы сейчас от Глеба в рожу мог получить, поэтому его здесь и нет…

— Все еще не понимаю.

— Мальчик, — Люба улыбается. — Мальчик будет.

А вот сейчас начинает доходить.

Меня такие мысли тоже посещали.

А если Глеб врет сам себе? Сейчас ребенка нет, он лишь в перспективе, но… вдруг когда он его увидит, его переклинит?

Увидит в чужих руках. В чужих руках своего ребенка?

Конечно, вслух я ничего не говорила, потому что мы же все обсудили.

— Вот снимки, — Люба лезет в сумку и протягивает мне папку со снимками. — Хочешь посмотреть?

— Давай.

Сажусь рядом, и ее испуганные глаза светлеют. Похоже, они боялись, что и я все еще в сомнениях и негативе к их будущему малышу.

А я приняла то, что они будут родителями.

А Глеб?

Рассматриваю снимки УЗИ, поднимаю взгляд на Любу:

— И с ним все в порядке?

— Да.

— Это хорошо.

Вновь опускаю взгляд на снимки. Пока он в животе Надежды, вокруг происходят дикие страсти.

— Я думаю, что стоило позвать Глеба, — возвращаю снимки Любе и перевожу взгляд на Ярика. — Вот так неправильно. Замечательно, что будет мальчик, но это ваш мальчик. И, как друзья, вы должны поделиться радостью.

— Но вдруг… — Люба шмыгает.

— Возьми в роддом лопату, которой ты огреешь Глеба по голове со всего маха, если у того мозги спекутся, — сердито прищуриваюсь. — Чего это вы вдруг размякли? Мы все приняли решение, согласились с ним и разошлись уверенные и гордые.

— Но…

— Что но? — повышаю я голос и поднимаюсь на ноги.

Отступаю на несколько шагов от скамьи. Ярик с подозрением приподнимает бровь.

— Встала!

Люба прижимает к груди снимки и подчиняется. И опять бледнеет.

— А теперь давай, дорогуша, — деловито упираю руки в боки. — Говори мне вашу новость, как должна. Как мечтала, когда думала о розовощеких пупсиках, которые пускают слюни и улыбаются. Кто у тебя, говоришь, будет?

Приподнимаю бровь.

— Сын… — шепчет она.

— Ерунда какая, — качаю головой. — Точно сын будет?

Молчание. Люба сглатывает, хмурится и кричит:

— У меня сын будет! Сын!

— Да ты что?! — я тоже ору, а затем верещу, сжав кулаки и подпрыгивая. — Боже мой! Боже мой!

На нас оглядываются прохожие, и Люба с визгами кидаю ко мне, когда я раскрываю руки для объятий!

Она со слезами и хохотом обнимает меня, отрывает от земли и пару раз кружится. Парочка из прохожих останавливается.

— Сын?! — криком спрашиваю я, когда она меня отпускает.

— Сын! — отвечает она и теперь аж ревет.

Вновь стискивает меня в объятиях.

— Да, у меня сын! — к нам присоединяется басом Ярик. — Я буду отцом! У меня будет сын! Сын!

Прохожие буквально разбегаются от его хохота, и через пару секунд уже он стискивает меня в своих медвежьих объятиях:

— Сын!

— Сын, — покряхтываю я. — Сын… Целый сынище…

— Сынище!

Отступает с дикими глазами, пятится и тихо спрашивает:

— А Глеб…

— Глеб в офисе.

— Понял!

Чмокает Любу, которая с улыбкой всхлипываети утирает слезы, и торопливо идет прочь, а затем бежит по дорожке между кустов и молодых деревьев:

— Люб, я к Глебу! И не только ему! Всем скажу! Всем!

— Иди сюда, — приобнимаю Любу и усаживаю на скамью. — Ты же моя хорошая… Я так рада за тебя. За вас.

— Вот мой черед спрашивать, — шмыгает она и шепчет, вглядываясь в мои глаза, — где же ты была все это время? А? — опять текут слезы. — И как же твоему мужику с тобой повезло.

— А твоему с тобой.

— Я же с одиночеством своим смирилась… — всхлипывает.

— Ну, видишь, у жизни на тебя другие планы, — беру ее за руку. — И слушай, где гарантии, что мы бы в юности подружились.

— А ты, что, в юности стервой была?

— Не то, чтобы стервой, — пожимаю плечами. — Жизненного опыта было мало.

— А я вот стервой была.

— Да ну?

Серьезно кивает и вздыхает:

— Я же Ярику яйца выкручивала лет с пятнадцати, — она смеется. — Я бы на его месте себя давно в одно место послала. Серьезно. Такой сволочью была, Нин. Ой, — отмахивается, — смотрит вдаль. — Лучше не вспоминать.

— Что-то я тебе не верю, — закидываю ногу на ногу. — В сволочь не поверю. Поверю в дикую, своенравную деваху. Две косы, платье до колен и два ведра на плечах.

— Это я, да, — Люба смеется и разворачивается ко мне. — А ты отличница, но с огоньком.

— Да? — вскидываю бровь.

— Вряд ли бы Глеб запал на зануду.

Мимо пробегает решительно-мрачный Ярик и рычит:

— Не в ту сторону! Я же не там припарковался! Етить-колотить! — оглядывается и орет. — Люб, там ларек с твоим любимым мороженым! А еще белок видел! Но вы их не кормите! Это же крысы, только дупловые!

Глава 49. Всякое бывает

— Мальчики?! — Взвизгивает Аленка. — Опять мальчики?! И опять два?!

Она полна возмущения и гнева. Узистка водит по моему животу прохладной насадкой и указывает на экран:

— Мальчики, — улыбается, — вот один краник, вот второй. А вот сердечки. Вот ручки, ножки…

— Краники?! — голос Аленки становится выше, и она возмущенно смотрит на меня. — А как же девочка?! Нам нужна девочка! Мам! Не нужны нам мальчики с их краниками! У нас уже есть два! Теперь четыре будет?!

Я стараюсь не улыбаться, потому что тогда я точно не сдержу в себе смех, потому что Марк и Арс тоже не знают, что сказать. Смотрят на экран УЗИ, хмурятся, вертят головами, пытаясь разглядеть те самые “краники”.

— Блин, два пацана, — шепчет Марк и шмыгает. — Это же… — переводит на Арса взгляд, — теперь наша головная боль.

— Думаешь? — Арс вскидывает бровь.

— Ну, были бы девочки, то Аленка бы была для них примером.

— Так себе ты пример.

Марк переводит взгляд на Глеба, который не мигая смотрит на экран узи. Стоит как бледная статуя.

— Пап… — тянет Марк — Скажи ему.

— Арс, не будь занудой, — шепчет Глеб.

— Чему ты научишь, как воровать садовых гномов? — Арс хмыкает.

— Да я уже давно ничего не ворую!

— Девочку, мам, — Аленка наклоняется и заглядывает мне в глаза. — Девочку… Ну, блин!

Марк смеривает Арса взглядом и говорит:

— Зато ты, Аленка, останешься одной девочкой.

Аленка оглядывается.

— Я бы вот хотел быть одним единственным мальчиком, — скрещивает руки. — Тогда бы я был особенным, а особенной останешься ты. Была младшенькой, теперь одна единственная девочка.

Аленка щурится на Марка.

— Куча пацанов, а ты девочка, — он завистливо фыркает. — Это нечестно.

Арс удивленно приподнимает бровь, впечатленный хитростью Марка.

— Одна девочка? — Пленка продолжает щурится и шепчет, — а девочек любят больше… — задумчиво жует губы, а затем вновь смотрит на меня. — Ладно, пусть будут мальчики. Я буду особенной.

Глаза разгораются детским самодовольством. Она распрямляется, немного вскидывает подбородок и оборачивается на Арса и Марка:

— А вам не повезло.

Отходит от кушетки, преисполненная девочковой гордостью.

— Еще два сына, — Глеб выдыхает и переводит на меня обескураженный взгляд. — А мальчики у нас… — он сглатывает. — Громкие.

— Это же мальчики, — хмыкает Аленка.

Узистка закусывает губы, пряча улыбку и протягивает мне салфетки.

— Так, — Глеб шагает к двери. — Идем на выход. Мне надо воды выпить.

А потом оглядывается на меня и шепчет:

— Мы и тебя с водой будем ждать.

— Да можно сразу с ведром воды.

— Могу устроить.

— Я шучу.

— Я и шутки сейчас совсем не совместимы, — Глеб опять сглатывает. — Попросишь слона, слона найду.

— И куда нам еще слона? — тихо спрашиваю я.

— Да без понятия, но вдруг нужен?

— Не нужен.

— Все, пап, пошли, — Арс толкает Глеба в спину.

— Мам, — Алёнка оборачивается, — может, ты пони хочешь? А? Поник классные. Не хочешь, нет?

— Пошли, — Марк тащит ее за Глебом и Арсом. — Вот хитрющая, но тебе еще учится и учится.

— У тебя?

— Можно и у меня.

— А он у меня учится, — смеется Арс.

Когда дверь закрывается, я медленно выдыхаю и вытираю живот от пятен густого прозрачного геля.

Рука трясется.

Я уже чувствую, как малыши шевелятся, и скоро их танцы станут активнее и сильнее, а я все никак осознать не могу, что скоро рожу еще двоих.

Еще и пацанов.

— Я же тебе тогда говорила, что все будет хорошо, — узистка улыбается. — А какой ты был испуганной, злой и растерянной. Дети у тебя замечательные, муж…

— Почти бывший муж, — сажусь, откладывая салфетки в сторону, и прячу округлившийся живот блузкой. — Сегодня забираем свидетельство о расторжении брака.

— Чего? — узистка вскидывает бровь, зависает на несколько секунд и шепчет. — Не поняла. Чего, блин?

— Сегодня он станет мне бывшим мужем, — пожимаю плечами.

— Чего? — недоуменно повторяет узистка. — Тогда какого черта… Вы в разводе такие милые? Что за бред?

— Да я сама себя странно чувствую, — вздыхаю. — Но мы потом опять поженимся. Должны, — с беспокойством смотрю на узистку, — я же его тогда точно убью, если вздумает обмануть. Не должен же.

Накатывает очередная волна тревоги, и я хочу заплакать. Пожалеть себя, что я теперь в разводе.

Я так надеялась, что в этот раз меня обойдет стороной моя плаксивость, но ничего подобного.

— Я теперь разведенка, — шмыгаю я. — Беременная разведенка с тремя детьми. И по щекам текут слезы.

Я знаю, что Глеб никуда не денется и что развод у нас фиктивный. И я в курсе того, что он меня любит, но вот накрыло желанием поплакать и пожаловаться.

— Ясно…

— Это гормоны, — шепчу я и сглатываю. — Меня то тошнит, то я плачу, — губы дрожат, — вот он со мной и развелся, — закрываю глаза и выдыхаю, — вы меня не слушайте… Мне так стыдно… Стыдно и грустно…

— У меня сестра такая, — узистка встает и шагает к столу, — рыдала над крабовыми палочками из-за того, что они не из крабов, а из рыбы, которая ни в чем не виновата.

Всхлипываю и рыбу мне тоже жалко.

— Я сама от себя устаю, — вытираю слезы. — Это жуть.

Я не знаю, что со мной будет, когда я получу свидетельство о расторжении брака. В суде мы вообще всех поставили в тупик. После оглашения того, что наш брак считается расторгнутым, я буквально ревела в грудь Глеба, а он меня утешал и попутно убеждал судью, что развод очень нужен. И я сквозь рыдания соглашалась с ним.

После еще по телефону жаловалась Любе, что я выходила замуж не для того, чтобы разводиться.

— То есть вы после узи в загс разводиться? — спрашивает узистка, клацая по клавиатуре за столом.

— Да.

— Обычно наоборот, — кусает губы. — Хотя… в нашей жизни всякое бывает.

Глава 50. Прям в животе!

— Одинаковые, — говорит Арс, разглядывая свидетельства о расторжении брака.

— Ага, — соглашается Марк с правой стороны от него и хмурится. — Одинаковые.

Аленка слева отправляет ложку мороженого в рот и кивает.

Мы и ЗАГСе произвели неизгладимое впечатление. Завалилась толпа и давай требовать свидетельства о расторжении брака.

Марк, Арс и Аленка чуть не передрались за эти бумажки. Мы их разнимали и пытались объяснить, что третьего экземпляра не предусмотрено. Только два. Не по одному на каждого из них, а два. Для меня и Глеба. Мы же развелись.

Я еще ни разу не видела столько недоуменных взглядов.

— Вы теперь не муж и жена, — Арс поднимает взор. — Как ощущение?

— Как и день назад, — Глеб пожимает плечами. — Как и неделю назад, — делает глоток кофе. — Это только бумажки. Никакие бумажки у меня ничего не поменяют. Никуда ваша мама от меня не денется, — деловито отставляет чашечку на блюдце. — Подожди… нет, что-то изменилось, — замолкает на несколько секунд, — блин, — разворачивается ко мне, — если я тебе не муж, то… бойфренд?

— Чего? — вскидываю бровь.

— Я тебе теперь бойфренд, говорю, — Глеб улыбается.

— Прекрати…

— Я аж помолодел от бойфренда.

— Пап, — Марк кривится. — Блин, не будь странным.

— Кринжовым, — вздыхает Арс и тоже кривится.

— Кринжовый бойфренд, — Глеб вскидывает бровь, глядя на меня.

Медленно моргаю. Минуту назад я хотела плакать, сейчас готова розеточку с мороженым разбить о голову бывшего мужа.

Какие сейчас шутки?

У нас случился развод.

Да, фиктивный, но он случился. На свидетельства о расторжении брака стоят печати и подписи, и мне даже смотреть на них страшно.

— Но тебе же придется теперь как-то меня представлять, — прищуривается.

— Мой мужчина, — тихо отзываюсь я.

Молчание, зрачки у Глеба расширяются, и он говорит:

— Повтори.

— Мой мужчина, — серьезно отвечаю я и не отвожу взгляда.

— Фу! — фыркает для порядка Аленка, когда Глеб сгребает меня в охапку и целует.

— Подтверждаю, — цыкает Марк. — Фу.

— А я промолчу и сделаю вид, что ничего не вижу, — вздыхает Марк.

Задыхаюсь в объятиях Глеба, который шепчет мне в лицо:

— Я теперь и мужем не хочу быть.

— Я тебе нос сейчас откушу, — цежу сквозь зубы. — шуточки у тебя не смешные.

— А еще я сейчас по факту твой содержанец, — не выпускает меня из объятий. — Я хотел сказать альфонс, но мне не нравится это слово.

— Пап, у тебя крыша подсвистывает, — Арс откидывается назад.

— А что такое альфонс? — спрашивает Аленка.

— Доволен? — шепчу я, вглядываясь в глаза Глеба. — Возможно, ты сейчас добился того, что наша дочь на вопрос в школе “кем работает твой папа?” ответит, что ты альфонс.

— Альфонс, Ален, — Арс протягивает ей салфетку, — это мужчина, который любит женщину за деньги.

— Тогда это не папа, — та вытирает рот и пожимает плечами. — Я буду всем говорить, что он секретарь мамы.

Глаза Глеба вспыхивает темной игривой искрой, и отпихиваю его лицо от себя пятерней:

— Папа у нас преподаватель в университете и еще финансовый консультант.

— Сложно, — Аленка фыркает. — Секретарь.

— Секретарь — это не круто, — Марк закатывает глаза. — Финансовый консультант хотя бы звучит умно.

— Домохозяином не хочешь побыть? — я неожиданно ловлю волну дурачества, и разворачиваюсь к Глебу.

— Сколько передо мной сейчас дорог открыто, — он смеется. — Я даже не знаю, какую выбрать, — он тоже разворачивается ко мне, — выбираю секретаря и леди-босс.

— Да, — Аленка вскидывает руку. — Я тоже!

— Так, я пошел, — Арс встает из стола. — Разговорчики пошли странные, — кидает взгляд на Глеба. — Раньше таких не было.

— Мы в разводе нам можно, — Глеб привлекает меня к себе.

— Идем, — Арс тянет Марка за ворот, который упирается.

— Секретарь — не круто, — возмущенно шепчет он Глебу. — Аленка просто еще ничего не понимает.

— Вы вообще можете в школе всех запутать, кто я, — отвечает тоже шепотом. Преподаватель, консультант, секретарь, исполняющий обязанности, домохозяин…

— Безработный! — Аленка опять вскидывает руку и широко улыбается.

— И ты иди с нами, — Арс тянет и ее за шиворот. — Нас там ждут мертвые души.

— Нет! — вскрикивает Марк. — Нет! Господи, только не они! Арс!

— Вы дали мне тогда слово, что мы дочитаем мертвые души до конца.

— Долго вы ее дочитываете, — Глеб хмурится.

— Да мы читаем по пол страницы.

— Да потому что больше слушать невозможно! — Марк закрывает лицо руками. — Изверг. Садист.

— Ты дал слово брата.

— Ненавижу тебя. Ты меня обманул!

Замираю, потому что в животе начинаются активные шевеления, будто будущие Буровы желают поучаствовать в перепалке.

— Кажется, сейчас начнут пинаться…

— Блин, пошли читать мертвые души, — испуганно шепчет Марк. — Согласен на мертвые души..

— А вот и нет. Давай, будь мужиком, — Арс толкает брата ко мне. — Нам же уже надо быть крутыми братанами.

Четыре ладони на моем животе, и никто не дышит, а затем два ощутимых толчка. Визг Аленки, мое удивленное покряхтывание и шепот Марка:

— Они и правда там…

— А где им еще быть? — спрашивает Арс и толкает его. — Умник, блин.

— Прямо в животе, — Аленка смотрит на меня круглыми глазами. — Тебе больно?

— Нет, — качаю головой.

— Слов нет, — Аленка моргает и задумчиво шагает к дверям, накрыв свой живот руками. — Слов нет. Прямо в животе переворачиваются. А можно по-другому?

— Я сейчас разревусь, — медленно выдыхаю я через рот. — Сейчас прорвет.

— Я готов, — Глеб отодвигает блюдце с чашкой кофе.

— Пошли на диван реветь, там удобнее, — поднимаюсь на ноги и торопливо семеню на носочках прочь. — На диване. С пледом и подушечкой, — всхлипываю, — мягкой такой. Зря, что ли, куриц ощипали…

— Пошли читать мертвые души, — шепчет Марк Арсу.

— Идите, — судорожно вздыхаю. — Пусть мой бойфренд отдувается. Это он постарался.

— Не спорю, — Глеб следует за мной. — Своей вины не отрицаю.

Глава 51. Не отказалась и не откажусь

— Я хочу быть рядом с Любой, — вытираю слезы и откладываю подушку.

Истерика отпустила, и теперь можно поднять тот вопрос, который меня беспокоит в последнюю недел..

Надежде скоро рожать.

Я бы была блаженной, если бы меня не беспокоила вся эта ситуация с ее ребенком, и ее роды будут тем рубежом, который мы должны перешагнуть.

— Хорошо, — кивает Глеб, а я всматриваюсь в его глаза.

— Я боюсь, что…

— Что я ночи не сплю и все думаю об этом ребенке?

— Да, — честно отвечаю я.

— Что у меня проснутся отцовские чувства?

— Да.

— Во-первых, не проснутся, — Глеб взгляда не отводит и смотрит прямо и открыто. — Я выскажусь грубо, Нина, но меня выдоили. Вряд ли доноры, которые сдают свой генетический материал, страдают от бессонницы и беспокойства о детях, которые родились благодаря их щедрости.

Глеб говорит спокойно, но я вижу, что он злится.

Я бы тоже злилась, наверное, на его месте.

— Во-вторых, Нина, — касается моего лица. — У меня будет пятеро детей. Пятеро, и я буду занят ими. В-третьих, Ярик будет хорошим отцом. С некоторым приветом, но хорошим. Я перебрал в голове все варианты, как и ты, вероятно, и пришел к выводу, что лучшего нам не придумать. Ведь так?

Я хмурюсь.

Да, это лучший вариант из всех возможных. Я это понимаю, но уверен ли в себе Глеб?

— И мы оба будем рядом с Любой и Яриком, — Глеб убирает локон с моего лба. — И нет, Нина, не для того, чтобы проникнуться привязанностью к ребенку, а чтобы поддержать друзей. И еще, чтобы тебя там не переклинило. А тебя ведь может переклинить, да?

— Я не хочу его брать себе… нет…

— Тогда к чему такие разговоры? — цепко вглядывается в глаза. — Он мне не нужен и не был нужен, Нин. Я в этом не лгу.

— Я верю.

— Ну, вот и выходит, что нам он не нужен, но нужен Ярику и Любе, — касается подбородка. — Что ты себя поедом ешь? Я могу повторить все, что до этого говорил, Нина. мое мнение не изменилось. Да, мы с тобой влипли в сложную ситуацию и вместе из нее выходим… Или у тебя нет ко мне доверия?

— Дело не в этом… — отворачиваюсь. — Продажа ребенка… Некрасивая ситуация.

— Лучше Надежде оставить?

— Нет! — охаю я и вновь смотрю на Глеба.

— Ты его забрать хочешь?

— Нет.

— Ты хочешь его смерти?

— Что? Нет, — я медленно выдыхаю. — Я понимаю, почему ты сейчас так сказал… Закрываю глаза, я бы хотела вернуться в тот день и не отпускать тебя одного.

— Это реально? — тихо и спокойно спрашивает Глеб.

— Нет.

— Тогда нам придется жить в тех реалиях, которые есть.

Глеб замолкает, мягким рывком привлекает к себе и обнимает. Закрываю глаза:

— Ты не отказалась от меня, Нина.

— Нет, — закрываю глаза. — Не отказалась. Но…

— Мысли всякие бродят?

— Бродят. Дурацкие. Липкие.

— Ты рассказывай мне о них, — Глеб целует меня в висок.

— Вот прям обо всех?

— Да.

— Ты злиться будешь, — вздыхаю я. — Раздражаться.

— Меня злишь не ты, а то, что я тоже не могу вернуться в прошлое и все изменить, — шепчет Глеб. — Меня злит, что ты нервничаешь, а по сути я ничего не могу сделать.

— Ты можешь говорить со мной, — сжимаю его ладонь. — Вот сейчас говорим и мысли другими становятся. Хорошими. Мы не потеряли друг друга, доверились, не испугались…

— Говорить могу, — прижимается щекой к виску.

— Да, говорить, — отстраняюсь и заглядываю в его лицо. — И тогда, когда тебе страшно. Тебе, Глеб. Все началось с этого. С того, что тебе стало страшно и ты ничего не сказал.

— Солгласен, — тяжело вздыхает он. — С такой же… — он осекается и через секунду продолжает с улыбкой, — герлфренд ничего нестрашно.

— Ну, какая я тебя герлфренд? — фыркаю я чувствую, как к щекам приливает румянец.

— Хочешь сейчас побыть леди-босс? — Глеб тянет меня к себе и целует в шею.

— Я больше не могу! — доносится крик Марка со второго этажа. — Я ничего не понимаю, что происходит!

Мы замираем, и я шепчу:

— Блин, у нас же дети.

— Точно, — вздыхает Глеб. — Дети.

— Этой книгой можно пытать! — рявкает Марк. — Я думал это ужастик!

— Аленке вот страшно, — смеется Арс, и я слышу в его голосе злорадство. — Мы бы давно закончили, если бы ты так не психовал.

— Да я ничего не понимаю!

— А ты слушай внимательно!

— С Арсом надо поговорить, — шепчу я.

— Я говорил, — едва слышно отвечает Глеб. — И не раз говорил, когда на пробежке были вдвоем. Он о многом беспокоится, но он тоже не отказывается от меня. Он верит мне.

— Я сожгу эту книгу! — верещит Марк.

— Да блин! — возмущается Аленка. — Пусть продолжит! Замолчи! Там что-то страшное началось!

— Думаешь, мне не стоит с Арсом говорить? — тихо спрашиваю я.

— Поговори. И это ты его в прошлый раз сдержала, Нин, — обнимает меня и валится на подушки дивана, увлекая меня за собой. — Как же мне с тобой повезло, Нинок.

— Ты почаще об этом вспоминай, — Закидываю на него ногу. — Каждый час по пять минут.

— Марк! — верещит Аленка. — Отдай книгу! Марк! Козел!

— Может, сейчас успокоятся? — настороженно шепчу я.

— Мам! — топот ног по лестнице и через несколько секунд в гостиную врывается злая Аленка. — Марк выкинул книгу в окно!

— И еще раз выкину, если принесешь!

— Ален! — доносится смех и голос Арса. — Она у меня и на телефоне есть! И на ноутбуке! И на планшете!

— Да блин! — отчаянный вопль Марка, и я со смехом утыкаюсь в плечо Глеба, который шепчет:

— Эти двое вырастут, подоспеют другие двое. Большой, теплый и пахнет сухим мхом и сладкими булочками. Мой. Не отказалась и не откажусь.

Глава 52. Солнышко

— Как ты? — спрашиваю я у Арса, который отвлекается от телефона и поднимает на меня недоуменный взгляд.

— Норм, — пожимает он плечами.

Я минут молчу, подбирая слова, чтобы вывести старшего сына на откровенный серьезный разговор.

— А… — тянет он и отхлебывает из кружки чай, — я понял о чем ты.

Затем он откусывает от пирога с мясом кусок жует и бубнит:

— И так тоже норм.

— Точно?

Жует, глотает и отвечает:

— Да. Только…

— Что? — я вся напрягаюсь.

— Боюсь, что ты на меня повесишь подгузники, — расплывается в улыбке.

— Ах ты засранец, — охаю я.

— Что? — опять кусает пирог. — Это нормальный страх обычного подростка.

— Да что ты говоришь? — подхватываю с блюда и себе кусок пирога. — И нет, Арс, подгузники я повешу на нашего папочку. Это он у нас отец-герой.

Арс откладывает телефон, вновь делает глоток и говорит:

— Я рад, что ты не стала тащить этого ребенка к нам в дом.

Поджимаю губы и медленно выдыхаю.

— Ты ведь могла, мам, да?

— Могла, — медленно киваю, — но… меня сдержал папа. Он…

— Не видит в нем своего ребенка, — продолжает за меня Арс, вглядываясь в мои глаза. — Я бы тоже не видел. И теперь я буду, во-первых, сам себе всегда наливать…

— Да погоди ты, — цокаю я. — Наливать? Тебе до наливать еще далеко.

— Во-вторых, — Арс игнорирует мое возмущение, — если наливать, то среди только своих.

— Арс.

— Что?

— Можно вообще не пить.

— Можно и так, — кивает, — но закинуть какую-нибудь фигню в лимонад.

— Блин, — вздыхаю, — логично.

— Я вообще очень логичный… — внезапно замолкает и опускает взгляд.

— Арс.

— Мам, — смотрит на меня. — Я тебе тогда много фигни наговорил.

— Да, — медленно киваю.

— Прости меня, — сглатывает.

Я протягиваю к нему руку, сжимаю ладонь и улыаюсь:

— Тогда ночь была страшной, Арс. Страшной и решающей.

— Но ты держалась.

— Я ведь мама, — сжимаю руку крепче. — И знала, что папа любит меня и вас. И я тоже кричала, когда вас не было рядом. И я хотела с вами куда-нибудь от папы сбежать.

— Куда? — Арс приподнимает бровь.

— Не знаю, — пожимаю плечами, — но потом я решила, что это мой дом и никуда я не пойду. И в ситуации с папой надо разобраться. Он же… не тот мужчина, который гуляет на стороне.

— Бесит, — Арс неожиданно скрипит зубами. — Бесит, что бывает вот так.

— Бывает по-разному, — слабо улыбаюсь я. — Жизнь вообще не бывает легкой. И раз ты у нас по классике заморочился, то и на страницах книг увидишь, что во все времена люди жили непросто. И часто ошибались.

— У меня на очереди “преступление и наказание”, — он расплывается в улыбке. — осталось убедить Марка, что это детектив с триллером.

— Он же сам к тебе подлезет, когда ты начнешь увлеченно читать…

— Так неинтересно, — Арс смеется.

— Только для Аленки, я думаю, “преступление и наказание” рановато слушать, — вздыхаю я.

— Там жесткач, да? — глаза Арс загораются предвкушением.

— Да, — кладу руку на живот, который начинает активничать, уловив в голосе Арс живой интерес. — И я тебе серьезно говорю, Аленке рано. Я бы, наверное, рекомендовала эту книгу читать уже тогда, когда взрослый.

— Любопытно, — Арс щурится.

— А, может, вы просто в приставку, как обычно, будете рубиться?

— Теперь я точно прочитаю эту книгу.

— Она сложная.

— А я тоже непростой.

Откидываюсь на спинку стула и смеюсь:

— Это точно, — выдерживаю паузу и шепчу, — я люблю тебя.

— Конечно, я же первенец, — Арс скалится в улыбке.

— С остальными не так было страшно, как с тобой, — шепчу я. — Каким ты маленьким был, Арс. Даже не верится.

— Мам…

— Ну, правда, — развожу руки в стороны. — Вот таким был. Представляешь? Беззубый, крохотный и громкий.

— И сейчас ты еще обязательно расскажешь, как однажды снял подгузник и все размазал по стенам? — вздыхает он.

— Папа так тогда ласково матерился, — смеюсь я. — Ты рядом сидишь и хохочешь, а он стены моет и тихо воркует маты.

— Я этого не помню, поэтому мне нестыдно, — скрещивает руки на груди.

— А теперь ты классику читаешь.

Арс все равно неловко краснеет и ноздри раздувает.

— Видишь, счастье оно тоже бывает разным, — ласково улыбаюсь я. — Марк вот горшки переворачивал. Перевернет и деловой уходит, а ты тяжело так вздыхаешь и провожаешь снисходительным взглядом.

— А вот тут… что-то такое помню, — Арс хмурится и в следующую секунду мы смеемся.

Громко и безудержно, и у меня в животе от радости тоже толкаются и пинаются.

— Я тоже тебя люблю, — шепчет Арс через минуту.

— А я могу рассчитывать на обнимашки?

— Не знаю, — Арс хмыкает. — Я же подросток.

— Я не настаиваю и уважаю твою ранимую подростковую душу, — смахиваю слезы смеха со щек.

Арс встает, обходит стол и удивленно вскидываю бровь:

— Серьезно? Будут обнимашки?

— Будут, ага, — опять на него накатывает неловкость, и он шмыгает.

Я встаю, притягиваю к себе Арса, который неуклюже обнимает меня.

— Я тебя люблю, — шепчу я, и на глаза наворачиваются слезы. — И очень горжусь тобой. Ты нас с папой очень поддержал и помог нам. Я так рада, что ты есть у меня. Мой старшенький… — отстраняюсь, обхватываю его лицо и говорю, — мое солнышко.

— Ой все! — он фыркает под мой смех, отшатывается и торопливо ретируется. — Я ушел!

— Все равно солнышко! — кричу ему вслед.

— Да, я солнышко! — летит со второго этажа голос Аленки и топот ног. — Арс! Ты куда?!

— Щекотать одно маленькое солнышко…

Визг, смех, беготня на втором этаже, и я закрываю глаза, прислушиваясь к этим громким звукам жизни.

Я сохраню их. Это наша с Глебом награда.

Глава 53. Хорошо сидим

— Хорошо сидим, — Юра прерывает напряженное молчание и постукивает пальцами по подлокотнику кресла. — Такие все тихие… — замолкает, когда Ярик переводит на него тяжелый взгляд.

Сидим мы все в комнате отдыха одной частной клиники. До нас долетают крики Надежды, от которых мне дурно и холодно.

Люба сейчас с ней.

И я думать не хочу, что сейчас она чувствует и переживает.

— Да, ладно, — Юра вздыхает, — может, анекдоты потравим.

— Тебе разве для этого нужно разрешение? — спрашивает Глеб, и я внимательно прислушиваюсь к его голосу.

Да, есть в нем напряжение, но волнения не слышу.

Зато меня напрягает Ярик, который периодически кидает на моего мужа обеспокоенные взгляды.

— Ну хорош, — вздыхает Глеб, когда Ярик в очередной раз смотрит на него. — Выдыхай.

— Я не могу выдохнуть, — Юра цокает, — а я тут вообще ни при чем.

— Ты вообще зачем приперся?

— Друга своего поддержать, — Юра пожимает плечами. — И как я могу пропустить такое. Серьезно. Одна из самых непростых ситуаций, которые только можно придумать.

— Ты поможешь мне его вынести отсюда и закопать? — Ярик откидывается назад.

— С удовольствием, — кивает Глеб.

— Думаете, справитесь? — Юра скалится в улыбке. — Я тяжелый.

— Справимся, — Ярик и Глеб пристально смотрят на Юру.

— Я найду себе нового лучшего друга, — Юра закатывает глаза. — Есть уже на примете один.

— Аллилуйя, — Глеб закидывает ногу на ногу.

— И вы ему в подметки не годитесь, — Юра хмыкает.

— Да бог с ним, — Ярик отмахивается.

— С женой развелся, потому что под сраку лет якобы ее разлюбил, — Юра вытягивает ноги. — Дочери-тройняшки, вместе со школы… Воронин.

И смотрит на Глеба, который удивленно вскидывает бровь.

— Знаешь его?

— Да он меня однажды отмудохал… — Глеб медленно моргает. — Я был на четвертом курсе, он на втором… Отбитый на голову.

— Да, — Юра расплывается в улыбке. — Таким и остался. Вот он чо… Вот почему вы друг друга игнорируете. Сильно отмудохал?

— Если я его до сих пор терпеть не могу, то, наверное, сильно, — Глеб хмурится, молчит и продолжает, — но я тоже тогда был хорош. Докопался не до того.

— А дальше?

— Не дружи с ним, — Глеб скрещивает руки на груди.

— Он мне нравится.

— Надеюсь, тебе понравится, когда ты при культурном и спокойном разговоре по харе получишь, — Глеб поскрипывает зубами. — И жену я его помню. Тихая, мать его, отличница, которая всегда в сторонке ждала его после драк.

— Вот, — Юра разочарованно пожимает плечами, — развелись. А про культурное общение, Глебушка… Знаю я твое культурное общение. Угроза за угрозой. А он такое не любит, это да. Я с ним очень осторожно общаюсь. Так что, не вы будете со мной дружить, то я к нему переметнусь.

— Кто такой Воронин? — шепотом спрашиваю я.

— Выскочка, — шипит Глеб. — Гопота.

Юра улыбается еще шире.

— Нет, — Юра качает головой. — Гопота сливается, а этот не слился. И прежде чем в рожу дать либо долго взвешивает все за и против, либо просто сразу кидается, когда стоит вопрос жизни и смерти. Предположу, что с тобой, Глеб, он долго думал.

— Давайте сменим тему, — Глеб кривится, — мне не нравится обсуждать, как один придурок разбил мне нос. Сука, и быстрый такой был. Я даже не сразу понял, что происходит.

— Ты, поди, ушел в самолюбование, какой ты опасный, — Юра смеется.

— Да, было дело, — Глеб запрокидывает голову и растекается по дивану. — Он тощий и какой-то угловатый, и я был уверен, что я тут альфа-студент.

— Не хочешь отыграться?

Глеб смотрит на Юру, и тот потирает руки:

— Реванш?

— Никаких дел с ним не буду иметь. От него не знаешь, чего ждать. Даже ты более предсказуемый, Юр, а этот… Нет, спасибо. Жаль, что развелся, потому что…

— Точно крышу сорвет? — Юра аж задерживает дыхание.

— Да.

— Я знаю ребят, которые у него работают, — Ярик зевает. — Там у них своя атмосфера. Никаких разговоров не по делу.

— Ах ты, — Юра разворачивается к нему. — Так Воронин у тебя тоже был в кандидатах, у кого поработать? Вот же черт!

— Он бы меня не взял, — Ярик вздыхает. — Я люблю разговоры.

Глеб переводит на него возмущенный взгляд:

— Ярик. Замолчи. Только не Воронин. Этого я бы тебе не простил.

— Тихо, — я вскидываю руку, когда понимаю, что крики Надежды стихли. — Тихо…

Сквозь густую тишину к нам летят обрывки детского плача, и Ярик вскакивает на ноги. Распахивает дверь, вылетает в коридор, и Юра кричит, подхватив с пола белый непрозрачный полиэтиленовый пакет:

— Ты бабки забыл! Чертила неверная! Бабки! — тяжело встает и ковыляет к выходу. — Все, мозг там отключился.

— Идем? — смотрю на Глеба.

— Идем, — он сжимает руку и встает. — Теперь ты знаешь еще один мой страшный секрет из прошлого. Меня как щенка побил у библиотеки второкурсник.

— Слышу в твоем голосе тоску.

— Сейчас мне в рожу никто не даст, — приобнимает меня за плечи и ведет к двери, — вот так… — усмехается, — посреди вежливого разговора

***

Да, автор решил и тут пройтись маленьким штришком по Воронину из “Развод. Вспомни, как мы любили” https:// /ru/book/razvod-vspomni-kak-my-lyubili-b457760

Если вы еще не с Ворониными, то приглашаю в гости. Все читатели сошлись во мнении, что это самый придурочный и бесячий мужик.

Глава 54. Не отпускай свою отличницу

Я помню те чувства и эмоции, которые я испытывал, когда видел своих сморщенных и орущих детей.

Удивление, волнение, страх, бескрайняя нежность и желание защитить. И это желание аж в висках пульсировало.

Сейчас этого ничего нет.

Да, ребенок.

Да, маленький, сморщенный и беззащитный.

Как и любой другой младенец.

Может, я моральный урод и бессовестная мразь, но в груди ничего не шевелится. Это не мой ребенок, пусть и от моего семени.

— Даже в руки не стала брать, — шепчет Люба, — отвернулась…

Я чувствую напряжение Ярика и беспокойство Нины, и от этого мне неловко. Юра в стороне стоит и наблюдает. С поздравлениями не лезет.

— Глеб… — шепчет Нина.

— Обычный младенец, — смотрю на нее. — Это все, что я могу сказать.

И ничего не дергается, когда Ярик берет младенца на руки и когда с испугом заглядывает в его личико.

Вот тут я вижу все те эмоции, которые я испытывал со своими детьми. Люба всхлипывает, косит на меня взгляд, и я протягиваю руку:

— Иди сюда.

Я привлекаю ее к себе и обнимаю:

— Поздравляю, Люба, с сыном.

Отстраняется, цепко всматривается в глаза, и я взгляда не отвожу. Мне нечего скрывать. Я не ждал этого ребенка и не хотел. И к биологической матери у меня не было никаких чувств и даже интереса, чтобы сейчас во мне проснулись какие-то сомнения.

Да, совесть спит и не думает просыпаться, потому что я уверен в Ярике и Любе.

— Мы тебя, наверное, все достали? — Люба вытирает слезы.

— Да я бы не сказал, — пожимаю плечами. — Я принял ситуацию такой, какая она есть, и чего мне нервничать? Я приберегу нервы для будущих бессонных ночей, Люб.

— Все, я иду смотреть, — Юра отталкивается от стены, к которой привалился, и шагает к Ярику. — На твоего сына, Ярослав. Так, — встает рядом, наклоняется к младенцу, который уже не кричит, а хныкает. — А кто это у нас тут? — поднимает взгляд. — Может, Юра?

— Нет, — Ярик цокает.

— Точно не Юра?

— Нет.

— А если хорошо подумать?

— Радослав, — Люба оглядывается.

— Радик, значит, — Юра вновь смотрит в личико младенца. — Радослав Ярославович. Язык сломаешь, да? Напридумывают всяких имен, а вам потом с ними жить.

— Хорошее имя, — напряженно выдыхает Ярик и переводит на меня взгляд, ожидая поддержки.

— У вас целых два будет, — Юра тоже на меня оборчивается, — пусть один будет Юра.

— Нет, — Нина скрещивает руки на груди.

— Да много они понимают, да, Радик? — Юра касается пальчиков Радослава, который морщит носик. Поднимает взгляд на Ярика. — На тебя похож.

А затем разворачивается и лениво шагает прочь, спрятав руки в карманы брюк:

— Поздравляю. И у меня был план, если бы вы тут внезапно передрались, то я бы Радика себе забрал.

— Чего? — Ярик охает. — Обалдел?

— И был бы он не Радиком, Юрием Юрьевичем, — выходит в коридор и хмыкает, — но драки не случилось, поэтому я ретируюсь с некоторым разочарованием в груди.

Люба забирает Радика у Ярика и осторожно опускается на кушетку. В палату заглядывает молчаливая медсестра, семенит к Любе и протягивает бутылочку со смесью.

— Она… — Люба настороженно смотрит на медсестру. — Она не просит ребенка?

— Нет, — тихо отвечает та

— Точно? — Люба хмурится.

— Зато деньги пересчитала, — медсестра поджимает губы.

— Вот как, — Люба вздыхает.

Нина плывет к кушетке, садится рядом и приобнимает Любу:

— Это же хорошо?

— Да, но…

— Да пусть радуется деньгам, — шепчет Нина. — Пусть живет дальше.

— Если потом появится, — Люба решительно смотрит на нее, — реально убью.

— И будешь права.

Нина переводит взгляд на Радика, который сосредоточенно сосет бутылочку, слабо улыбается и едва слышно:

— Мне теперь тоже кажется, что он на Ярика похож.

— Да на изюминку он сейчас похож, — Люба тихо и ласково смеется.

Нина целует ее в висок, поднимается и подходит ко мне. Смотрит на Ярика:

— Мы тоже пойдем. Я рада за вас, — улыбается. — Радику здоровья, а вам терпения. С первым все очень непонятно, страшно и нервно.

Не успеваю сообразить, как Ярик рывком привлекает нас к себе и стискивает в медвежьих объятиях:

— Спасибо, ребят… Я так рад, что вы у меня есть, — и даже всхлипывает. — Хорошо, что к Воронину не пошел…

— Вот сволочь, — бубню я в ответ.

И мне кажется, что скула ноет фантомной болью от удара придурочного второкурсника, которому я посмел вежливо объяснить, кто тут главный.

— Я шуткую.

— Я понял, — вздыхаю.

— Ты сходи и отдай должок.

— Нет уж.

— А что так? — спрашивает Нина.

— К разведенным мужикам вообще лучше не лезть, — цыкаю я. — Когда отличница не ждет в стороне, крышу рвет.

— Так и ты в разводе, — шепчет Нина.

— Ненадолго, — с угрозой отвечаю я.

Ярик выпускает нас из хватки и пожимает мою руку:

— А ты свою отличницу держи при себе, лады?

— И твоя отличница против драк, — Нина фыркает, когда я ее прижимаю к себе. — Да и возраст уже не тот, когда…

— Ничего не знаю, — веду ее к дверям, — у меня вторая молодость началась.

Глава 55. Семейный совет

— А в честь чего у нас семейный совет? — выдыхаю и глажу свой огромный живот.

Я еле передвигаюсь и подумываю до родов оккупировать диван, потому что поднимать на второй этаж в супружескую спальню — та еще задачка.

Может, с сегодняшней ночи буду спать в гостиной.

Вот лягу и не буду даже шевелиться.

И еще я бы не отказалась от встроенного горшка. В туалете была полчаса назад и опять хочется.

Глеб поднимается из кресла, решительно отодвигает журнальный столик.

— Я пока тоже ничего не понимаю, — Арс внимательно следит за отцом.

— Убери телефон, пожалуйста, — Глеб обращается к Марку, который недовольно вздыхает и прячет смартфон в карман.

— Ты будешь танцевать? — внезапно предполагает Аленка. — Можно с тобой?

— Нет, не танцевать, — Глеб озадаченно оглядывается на нее.

— Блин, — Аленка вздыхает. — Я бы потанцевала.

— Давайте без танцев, — Марк кривится. — Ну, пожалуйста.

— Тихо! — Глеб повышает голос.

Я удивленно вскидываю брови. Нервничает, что аж побледнел, а затем он встает передо мной на одно колено.

И теперь бледнею я. И сердце затихает на пару ударов, чтобы затем ускорить бег.

— Что ты творишь…

Лезет в карман и достает бархатную черную коробочку.

— Лучше бы танцевали, — испуганным шепотом отзывается Марк.

— Вот блин, — Арс сглатывает.

— Мальчики, тихо, — сдуваю локон со лба и немигая смотрю на Глеба, — продолжай…

— Будешь ли ты опять моей женой? — открывает коробочку, а там колечко с внушительным таким брюликом. Грани вспыхивают искорками. — Согласна вновь называть меня мужем, а не сожителем?

— Последнее было лишним, — шепчу я.

— Вырвалось, — тоже отвечает шепотом и тоже не моргает. — Меня заразили тупым юмором, Нин.

— Папа зовет маму замуж? — пищит Аленка, а когда Марк растерянно кивает, то визжит. — Да! Да! Она согласна!

А затем скачет вокруг Глеба, который не отводит взгляда от меня.

— Это мама должна ответить, согласна или нет, — Арс ловит Аленку, прижимает к себе и вместе с ней садится в кресло. — Не дергайся, блин. Может, мама не хочет замуж.

— Ну, как это не хочет?!

— Да или нет? — Марк, кажется, даже не дышит. — Мам…

— Я решил, что предложение сделать стоит на семейном совете, — Глеб все еще не моргает.

Два нетерпеливых пинка в животе, которые требуют, чтобы я срочно дала положительный ответ.

И никто ответ “нет” не примет.

— А как же быть бойфрендом? — тихо говорю я.

— Мне хватило, хочу обратно в мужья.

— Да! Да! Да! — верещит Аленка в руках Арса. — Конечно же, да!

— А остальные что скажут? — деловым тоном спрашиваю я.

— Да, — у Марка ноздри раздуваются.

— Да, — Арс перехватывает Аленку поудобнее. — Что еще за вопросы?

Опять пинки, и протягиваю руку с наигранным вздохом:

— Мне не оставили выбора, дорогой.

Вот теперь Глеб моргает. Торопливо, будто я сейчас вскочу и убегу, вытаскивает кольцо и надевает на палец.

— И вот теперь мы имеем полное право поцеловаться, — шепчу я, — только ты давай сядешь. Мне тяжело вставать. Мне можно полениться.

Под визг Аленки Глеб перебирается на диван ко мне, сгребает в охапку и целует. С родным уютом, нежным теплом и тягучей любовью.

— Теперь еще один важный вопрос, — мягко отстраняется, а я тяжело дышу, — сейчас идем в загс подавать заявление или завтра.

— Сейчас, — Арс спускает Аленку на пол и встает. — Не будем тянуть.

— И опять всей толпой заявимся, — смеюсь я.

— Ну, будет что обсудить людям, — Глеб обхватывает мое лицо. — Я согласен с Арсом. Не надо тянуть, а то я нервничаю очень в последние дни.

— Тогда помоги мне встать. Лишь бы не разродиться от всех этих ваших семейных советов.

— Да я сам сейчас рожу, — Марк спешно шагает к выходу. — Поехали уже. Мне тоже не нравится быть сыном бойфренда. Слишком неопределенно для моей нежной психики.

— Как мы заговорили, — Глеб помогает мне встать.

— Это правда! Стресс на стрессе!

— А скоро подоспеют еще два стресса, — Арс потягивается.

— Поэтому надо избавиться от остальных, — Марк пожимает плечами.

— Надо сказать, — семеню за сыновьями, — вторая молодость мне дается с большим трудом. И, — оглядываюсь на Глеба, — заедем по пути за баночкой маринованных патисончиков? Маленькие такие. С утра их хочу.

Эпилог

— Как их различать? — шепчет Аленка, вглядываясь в удивленные моськи младших братьев, которые лежат на мягком матрасике у дивана. — Где Дениска и где Данилка?

— Смотри, — Арс щелкает пальцами над лицами Дениски и Данилки.

Те улыбаются.

— У Дениски улыбка косит вправо, а Данилка прищуривается сильнее, — поясняет Арс.

— Да фигня какая, — отзывается Марк. — Одинаково они улыбаются, — смотрит на меня. — Мам, как ты их различать будешь?

— Я же мама. Они для меня разные.

— Это ничего не объясняет, — переводит взгляд на Глеба. — А ты?

— А я папа.

— Да блин.

— Я, кажется, начала их различать, — Аленка пихает Марка. — Просто на них надо долго смотреть.

Данилка и Дениска крякают, пускают слюни и улыбаются. Марк скрещивает руки на груди:

— Может, я просто тупой?

— Не говори так, — зеваю я и вытягиваю ноги. — Они еще подрастут.

— Давай, я отвернусь, — Марк обращается к Арсу, — а ты их перемешаешь, и я потом должен буду угадать, кто есть кто?

Глеб рядом со мной вздыхает и приподнимает брови, когда Марк решительно отворачивается и закрывает глаза ладонями:

— Давай, мешай.

Арс в растерянности смотрит на меня, и я киваю. Затем толкаю Глеба:

— Иди помоги мешать наших сыновей.

Когда Глеб сползает на пол к Данилке и Дениске, под моим бочком устраивается Аленка:

— Я больше не младшая, — кладет голову на плечо. — Я постарела лет на десять.

— Ты же моя радость, — прижимаю ее к себе. — Совсем старушка.

— Да, — печально вздыхает.

— Но самая любимая старушка.

Глеб и Арс несколько перекладывают удивленных Дениску и Данилку, которые с недоумением смотрят на них и хмурятся.

— Кручу-верчу… запутать хочу, — шепчет Арс и улыбается братьям. — Ага, а вы как хотели?

— Давай, — Глеб садится у подушек с младшими сыновьями. — Угадывай.

Марк разворачивается. Переводит взгляд с одного брата на другого, наклоняет голову то в одну сторону, то в другую и медленно выдыхает, указывая на Дениску:

— Денис Глебович… — переводит палец на Данилку, — Данил Глебович… — и замолкает.

Братья его улыбаются шире, сучат ножками и ручками и агукают.

— Да вы разные, — Марк хмыкает. — Обалдеть, — в изумлении смотрит на меня, — я их различаю.

— Ура! — Аленка вскидывает руки. — Различает!

Мы все замираем, когда Дениска с угрозой хныкает.

— Вот блин, — шепчет Арс, и гостиная тонет в двойном громком крике.

****

Не знаю, что за магия, но в Радике с каждым месяцем становилось больше Ярика и Любы. В криках, плаче и даже мимике он перенимал у них все, что мог. Хмурился, улыбался, морщил нос, вздыхал.

Каждый раз, вглядываясь в его лицо, я пыталась увидеть в нем Глеба или Надежду, но не видела. Находила Ярика и Любу. Он смотрел на меня в ответ тем взглядом, с которым Ярик наблюдает за дракой куриц в курятнике, и со снисходительностью матери сосал соску в коляске.

Однажды мне показалось, что пухлощекий и румяный Радик даже закатил глаза и после этого я перестала выискивать в нем что-то от Глеба.

Это не его сын.

Это сын Ярика и Любы, к которым однажды поздним вечером ввалился Юра и кинул на стол пакет с деньгами.

Пастух любит и ценит деньги. И разбрасываться ими не в его характере.

Это были деньги Надежды, и никто бы ее не выпустил ее в большой мир с впечатляющей суммой зеленых банкнот. Разводить ее начали сразу после того, как к ней заглянул Юра.

Сыграли на ее амбициях и желании разбогатеть еще больше. Ее подтолкнули к покупке и продажи валюты на бирже. И у нее все получалось, как и у многих других, кто купился на обещания “успешных” дядечек в дорогих костюмах и золотых часах.

Все было очень серьезно. Обучение, встречи, онлайн-переговоры, сумма на счету росла и росла, а потом… оп, и все пошло по одному месту.

У Надежды — паника и истерика. Ей звонят и говорят, что вывести деньги на счет не получится, но выйдет вернуть их наличкой. И эта дура опять верит, прется за сумкой с деньгами на склады, где эту встречу накрывает наркоконтроль.

Впаивают милой девочке с оленьими глазами продажу наркотиков в особо крупных размерах и упаковывают за решетку на пятнадцать лет.

Юра вернул деньги и решил отдать их Ярику и Любе, которые сначала отказались, а потом приняли их и построили огромный дом, в который привели десять сирот. У них не раз просили дать интервью, рассказать о семье, но Ярик сначала вежливо, а потом грубо посылал всех любопытствующих.

Его семья не для новостей, не для статей, а для любви и заботы.

***

— Сейчас, кажется, пойдут, — шепчу я. — Глеб… Точно пойдут.

— Так, я тут, — Глебу взбудоражено встает на колени рядом со мной и протягивает руки. — Идем к папочке.

— Делаем ставки, — Марк пихает Арса в бок. — Кто первый.

— Это спорно с моральной точки зрения, — Арс откладывает телефон. — Это наши братья.

— Ну да, — вздыхает Марк.

— Может, им помочь? — Аленка в сторонке отвлекается от рисования.

— Сами встанут, — шепчу я. — Сами справятся.

Дениска и Данилка заваливаются вперед на руки, сосредоточенно вздыхаю и неуклюже поднимаются на ножки. Пошатываются, переглядываются, агукают.

— Идем к папочке…

Мы все не дышим, не шевелимся, и Марк шепчет, наклонившись к Арсу:

— А мы можем просто хотя бы предположить, кто к кому пойдет. Кто к маме, а кто к папе?

Несколько неловких шагов, смех, и наши сыновья разворачиваются. Еще по одному шагу и падают в руки Арса и Марка, которые резко поддаются в их сторону и удивленно подхватывают хохочущих малышей.

— Вот же… — Аленка вскидывает брови. — К братанам пошли.

— Это родительское фиаско, — шепчу я.

— Я обескуражен, — отвечает Глеб. — Мы им подгузники меняем, истерики терпим, носы вытираем…

— Давайте еще раз, — Арс ставит Дениску на ноги, аккуратно разворачивает в нашу с Глебом в сторону. — Ты к маме.

— А ты к папе, — Марк следует примеру брата с Данилкой. — Вперед.

Через долгих секунд десять мы Глебом прижимаем к груди хохочущих сыночков. Меня с головой накрывает любовь, счастье и нежность.

Это наша награда за то, что не отказались от своей любви, не отвернулись и крепко держались за наше прошлое, которое определило будущее.

— Слушай, а мелкие те еще тролли, — хмыкает Арс.

— Ну, — тихо соглашается Марк.

— Так, — Аленка бросает карандаш, встает с пола и делает шаг к нам. — Теперь давайте ко мне. Можете и ползти. Я вам сказки рассказываю, если что.

И Дениска с Данилкой ползут. Упрямые и насупленные.

— Может, теперь ставки сделаем, — опять шепчет Марк. — Смотри, ну прямо малышковые гонки.