3. Миссия невыполнима

Вера Николаевна вернулась во дворец герцога Шуазеля в состоянии полной прострации. Она смотрела прямо перед собой, ее руки от локтей до самых плеч были покрыты маленькими синячками.

— Госпожа Гурдан! Да сделайте же вы хоть что-нибудь, чтобы моя дочь перестала себя щипать! — воскликнула мамаша Пуатье, увидев что Франсуаза становится похожа на упавшее яблоко. — Господи! Да что же это творится! Девочка моя, ты должна понравиться Его Величеству, потом можешь щипать себя сколько угодно! Святая Магдалина, сделай так, чтобы она опомнилась!

Пуатье-старшая молитвенно сложила руки и обратила набожный взор к небу.

— Мадмуазель, прекратите щипать себя немедленно! — приказала строгим голосом Ариадна Парисовна, однако Вера Николаевна отреагировала, мягко говоря, странно. Она подняла на госпожу Эйфор-Коровину свой безумный взгляд, и, что было силы, ущипнула себя за ляжку.

— Может быть, ей хочется флагелляции? — задумчиво пробормотала мамаша Пуатье, а затем подавшись вперед, склонилась к Ариадне Парисовне и заговорщицким тоном произнесла:

— Я слышала, что эта забава сейчас в большой моде, вся английская аристократия просто бредит ею, да и наше духовенство…

— Слышали, дорогая Франсуаза? Если вы не перестанете себя щипать, вас подвергнут флагелляции, — в глаза госпожи Эйфор-Коровиной мелькнула издевательская искорка.

— Между прочим, было бы не лишним обучить ее этому, вы не находите? учтиво улыбнулась мамаша Пуатье. — Может быть, Его Величеству понравится подвергнуться флагелляции со стороны прекрасной девушки?

— Если герцог Шуазель согласится нам помочь, — улыбнулась в ответ Ариадна Парисовна, изо всех сил стараясь сохранить серьезное выражение лица.

Вера Николаевна издала неопределенное мычание, что-то вроде: «Игы-гы?», что в переводе означало: «Что бы вы не имели ввиду, имейте ввиду, что это вам так просто с рук не сойдет!»

Погода совсем испортилась, было похоже, что совсем скоро на город обрушится настоящий ливень. Ласточки летали низко-низко, стало тяжело дышать и казалось, что сам воздух вот-вот начнет искрить электрическими разрядами.

Карета подъехала к парадному подъезду, остановившись точно у высокой первой ступени. Кучер обернулся назад и удовлетворенно кивнул. Колеса стоят почти вплотную к лестнице, значит господам не придется ступать в десятисантиметровый слой отвратительной жижи, покрывающий мостовую, или прыгать со ступеньки кареты на лестницу. На другой стороне улицы дежурил здоровенный работяга в закатанных по колено штанах. Судя по виду, это был один из лентяев, которые зарабатывают на жизнь, перенося на своей спине чисто одетых дам через залитые смесью нечистот, земли, сажи, отстойной воды и помоев парижские улицы.

— Не желаете ли перейти улицу? — спросил он у девушки в еще чистой юбке, которая нерешительно мялась на краю тротуара.

Та посмотрела на работягу и спросила:

— А сколько вы берете?

— Всего два су и вы окажетесь на другой стороне без единого пятнышка грязи!

Девушка заглянула в свой тощий кошелек, потом печально взглянула на свою новую юбку и положила в руку работяги две монетки.

— Одну минуту, мадмуазель, — работяга сунул монеты в карман, а затем одним прыжком оказался на середине улицы.

Сообразив, что ее подло обворовали, девушка начала всхлипывать от обиды, а ловкий мошенник остановился на другой стороне, поджидая новую жертву.

Ариадна Парисовна, наблюдавшая эту сцену из окна кареты, нахмурилась как грозовая туча.

— Эй, ты! — крикнула она работяге, вылезая из кареты.

— Что угодно, ваша милость? — тот подбежал ближе, на полусогнутых ногах — Хочешь заработать луидор? — спросила госпожа Эйфор-Коровина, поджав губы.

— Конечно, ваша милость, — поклонился работяга и задрожал от жадности.

— Тогда ступай к черному ходу и жди пока тебе откроют, — приказала Ариадна Парисовна и начала подниматься по лестнице, вслед за Верой Николаевной, которая от щипков перешла к мелкому хихиканью, которое нравилось мамаше Пуатье еще меньше, чем щипки.

Поднявшись на пару ступеней, потомственная ведьма обернулась и крикнула кучеру, показывая на плачущую девушку на другой стороне улицы.

— Отведите вон ту несчастную и отвезите, куда она скажет!

Кучер вздрогнул, ему показалось, что он ослышался.

— Отвезти в ваше заведение, госпожа Гурдан? — переспросил он.

— Отвези, куда она скажет! Совсем оглох, болван?! — для острастки Ариадна Парисовна замахнулась на кучера зонтиком.

Тот моментально обернулся к дрожащей девице и крикнул:

— Эй, ты! Госпожа оказывает тебе большую честь! Садись в карету!

В этот момент на его голову обрушился удар, изумленный кучер обернулся и его рука невольно поползла творить крестное знамение. Его госпожа стояла на самом верху лестницы и лицо ее побледнело от гнева. У кучера не возникло ни малейших сомнений, что ударила его именно она.

— Святой Франциск, — пробормотал он и снова обратился к обмершей от удивления девушке. — Стойте там, мадмуазель, сейчас я разверну карету и подъеду к вам!

— Вот так, — пробормотала госпожа Эйфор-Коровина и спокойно вошла в огромные дубовые двери, которые услужливо распахнул перед ней привратник Шуазеля.

Мамаша Пуатье смотрела на Ариадну Парисовну с явным недоумением. На ее лице отразилась напряженная работа отсталого ума, а затем она с некоторой тревогой спросила:

— Госпожа Гурдан, помните, на улице Бержер вы сказали мне, что даже если Франсуаза не получит от Его Величества то предложение, ради которого мы все так стараемся, то ей все равно будет назначен пансион?

— Д-да, — слегка заикнувшись, ответила Ариадна Парисовна. Разумеется.

— Да? Это замечательно… — глаза мамаши Пуатье сузились. — А помните ли вы, госпожа Гурдан…

— Извините, мадам, если ваши расспросы не имеют неотложной важности, не могли бы вы приберечь их для какой-нибудь вечерней беседы у камина? раздраженно оборвала ее госпожа Эйфор-Коровина. — А сейчас мы должны съесть по тарелке горячего супа и приступить к урокам!

— К-каким урокам? — спросила Вера Николаевна, с трудом зафиксировав свои вращающиеся глаза на Ариадне Парисовне.

— Как странно, — встряла мамаша Пуатье, — с самого моего приезда я наблюдаю здесь повальное заикание!

— Сегодня день Фомы Заики! — рявкнула на нее госпожа Эйфор-Коровина. Тем, кто проронит не больше сотни слов за день, будут отпущены грехи, связанные с алчными помыслами.

Мамаша Пуатье хотела сказать, что никогда не слышала о святом Фоме Заике, но поспешно зажала рот ладонью. Всю дорогу до столовой она пыталась подсчитать, сказала она сегодня больше сотни слов, или же меньше. Ей ужасно хотелось спросить, считаются ли указания прислуге и кучеру наемного экипажа словами, но этот вопрос, как ни крути, никак не мог содержать менее девяти слов, а это в сложившихся обстоятельствах было бы непростительным расточительством.

Дамы уселись за стол. Им подали тазики, чтобы они могли умыть руки и лицо перед едой. Этому «варварскому обычаю» герцога Шуазеля научил турецкий посланник, во время своего визита в Париж. Герцог никогда в жизни не стал бы мыть руки перед едой, если бы в те несколько дней, что Ахмет-паша жил в его доме, не отметил интересной закономерности. После того, как Шуазель начал мыть руки перед едой, его перестали мучить кишечные колики, а «медвежья болезнь» совершенно отступила.

Шуазель даже попытался выяснить у Вольтера, есть ли научное объяснение такому феномену — исчезновение «медвежьей болезни» после мытья рук перед едой. Однако Вольтер только еще больше запутал герцога, сказав, что мыть руки перед едой — это нравственный подвиг и природа за него вознаграждает.

Вера Николаевна опустила в емкость с водой лицо, зачерпнула жидкость ладошкой и полила себе на голову.

— Мозги кипят, — сообщила она, увидев, что слуги смотрят на нее с величайшим изумлением.

Мадам Саниной вообще хотелось раздеться и отправить всю одежду в стирку.

После прогулки ей казалось, что кошмарный канализационный запах буквально въелся в ее кожу. «Сколько же мне придется отмокать в ванной, когда я вернусь домой?!», — подумала она.

Столовую во дворце герцога Шуазеля отделали по последней моде. Весь потолок занимала гигантская фреска «Трапеза богов», где весь римский пантеон небожителей поглощал амброзию в виде разнообразных кабанов, осетров и пулярок, и запивал ее, видимо, нектаром из литровых кубков. От этого нектара некоторые сатиры валялись в обнимку с нимфами «по периметру» фрески.

Подгулявший Марс явно намеревался залезть под тунику Венере. При этом их несовершеннолетний сын Эрот целился папаше в причинное место очень острой стрелой, очевидно, подражая супермену своего времени — Эдипу.[6]

Стены были сплошь покрыты шпалерами.

Эти высокохудожественные ковры, по мотивам своих произведений, выпускал конечно же Буше. Они ткались на принадлежащей ему мануфактуре и особенно ценились за то, что их можно стирать. В условиях тотальной антисанитарии и моды на содержание собачьих свор прямо во дворце, вельможам пришлись по вкусу картины, которые можно стирать.

Высокие полуколонны с пышными капителями, в форме виноградных гроздей, на уровне человеческого роста потемнели, а наверху были порядочно засижены мухами. Хрустальная люстра над столом при каждом порыве сквозняка покачивалась, посыпая стол пылью. Госпожу Эйфор-Коровину более всего поразил паркет. Прихотливый орнамент, с необыкновенным искусством выложенный из четырех разных пород дерева.

Вошли слуги в бархатных ливреях с золотым шитьем и пышных париках с косичками. Каждый нес на серебряном подносе по фарфоровому предмету. Супницы, сотейники, блюда. На обед подали фасолевый суп, тушеную фасоль и пирог с фасолью. Госпожа Эйфор-Коровина воззрилась на все это кулинарное разнообразие, постучала пальцами по столу.

— Больше ничего нет? — желудок потомственной ведьмы не выносил фасоли. Ни вареной, ни тушеной, ни печеной.

— Гороховая похлебка, госпожа Гурдан, — почтительно ответил старший лакей.

— А еще? — потомственная ведьма нахмурилась.

Похоже, что в этом перемещении с продуктами не очень. Ариадна Парисовна с наслаждением вспомнила первую повинность по исправлению кармы Любы Вербиной, и сглотнула слюну. Вот уж где был стол!

— Чечевичная каша, госпожа Гурдан, — поклонился лакей.

— Черт возьми! Есть что-нибудь кроме бобов? — госпожа Эйфор-Коровина пожалела, что не приобрела колбасы по дороге и мысленно начла прикидывать, когда в Париже появится первый «Макдональдс», спасение туриста от любой «национальной» кухни.

Конечно, может кому-нибудь по прибытии в иностранные государства и нравится пробовать всякую гадость, но только не Ариадне Парисовне! Причем эта закономерность касалась любой страны, куда прибывала потомственная ведьма в составе туристической группы, или же в одиночку. В Германии, столкнувшись со свиными ножками, к которым в качестве гарнира прилагался килограмм квашеной капусты, госпожа Эйфор-Коровина на следующий день уже искала глазами знакомую букву «М».

В Австрии, натрескавшись местных шоколадных тортов до глюкозного криза, Ариадна Парисовна мечтала только об одном — кусочках куриного филе в кляре. Таиланд встретил потомственную ведьму саранчой во фритюре, скорпионами на гриле, крокодиловым супом и вялеными скатами. После всей этой «экзотики» луковые колечки «Бургер Кинга» показалась деликатесом, а куриные крылышки «КФК» — чем-то заоблачно прекрасным для желудка После того, как в Бразилии Ариадна Парлсовна получила на десерт обезьяньи мозга, у нес окончательно пропала тяга к любой «национальной» кухне, кроме американской. Рубленая котлета между двумя булками, сдобренная маринованным луком, огурчиком и кетчупом — вот самое сбалансированное питание для жителя мегаполиса, а в качестве десерта — стакан сладкой газировки. Глядя на «бобовое» разнообразие образца 1746 года, госпожа Эйфор-Коровина окончательно приуныла. Разочарование ее можно понять. Даже некоторые исследователи предполагают, что наши предки питались исключительно парным мясом с экологически чистыми овощами (и, видимо, поэтому редко доживали до сорока…).

— Простите, госпожа Гурдан, но вы же сами… — старший лакей прижал руки к груди и начал оправдываться. — Вы же сами просили!

— Ну… а теперь я передумала! — нашлась потомственная ведьма.

Мамаша Пуатье не сводила с Ариадны Парисовны подозрительного взгляда.

— Я могу отдать распоряжение, чтобы повар приготовил рябчиков… Они, правда, к ужину, но…

— Рябчиков? Отлично, когда они будут готовы? — осведомилась потомственная ведьма.

— Через полчаса, — лакей согнулся пополам и начал быстро пятиться к двери. Как только он оказался за ней, то бросился со всех ног в кухню, чтобы успеть подать через полчаса обещанных рябчиков.

Мамаша Пуатье молча придвинула к себе супницу, лакей за ее стулом тут же нагнулся и приподнял крышку. Густой пар ударил женщине в нос. Так как она ничего не ела со вчерашнего дня, то чуть было не лишилась сознания.

— Чесночная, на копченых бараньих ребрах… — сладостно вымолвила она и нетерпеливо кивнула лакею.

Тот схватил фарфоровый половник, лежавший в горячей похлебке и начал быстро класть ее в тарелку Пуатье-старшей. Другой лакей открыл хлебное блюдо.

— Белые булки! — восхищенно вздохнула мамаша Пуатье. Сил соблюдать приличия у нее уже не осталось, поэтому она кивнула Ариадне Парисовне и скороговоркой произнесла, — раз вам не нравится, я, пожалуй, начну…

И нетерпеливо сунула в рот полную ложку.

Вера Николаевна сглотнула слюну, глядя с каким аппетитом Пуатье-сгаршая отрывает куски от булочки и лопает горячий суп. Бросив виноватый взгляд на Ариадну Парисовну, которую явно отчаянно мутило от начатого присутствующими поедания фасоли, мадам Савина тоже потянулась за супницей. Лакей, стоявшей за спинкой стула Веры Николаевны, моментально встрепенулся, снял крышку, поклонился, присел и аккуратно влил в расписную тарелку из белоснежного фарфора половничек коричневой, густой массы.

Мадам Савина зажмурилась, чтобы не смотреть на пищу, а только чувствовать ее запах. Запах был восхитительный, а вид, конечно, не задался…

Ариадна Парисовна отвернулась, весь аппетит у нее пропал, но она стоически дожидалась своих рябчиков.

Двери отворились и вошел лакей, чинно объявивший.

— Граф Максимилиан де Полиньяк! Желает присовокупиться к обеду… тут лакей понял, что оговорился по Фрейду, и поспешно исправился, присоединиться к обеду!

Мамаша Пуатье поперхнулась и замахала руками Ариадне Парисовне.

— Не-е-ет! — прошипела она. Весь рот у нее был в фасолевом супе.

Госпожа Эйфор-Коровина поморщилась.

— Не пускайте его сюда! — продолжала шипеть Пуатье-старшая.

Ариадна Парисовна пожала плечами. В конце концов, не она в этом доме хозяйка.

Лакей принял молчание за согласие, а возникший ажиотаж его даже позабавил.

— Старухи аж перевозбудились, — шепнул он де Полиньяку, принимая у него из рук шляпу и шпагу Двери распахнулись настежь.

Вера Николаевна подняла глаза и замерла с открытым ртом, откуда выпала непрожеванная фасоль.

В дверях стоял Максимилиан де Полиньяк. Его черные длинные волосы были красиво завиты и уложены на манер «Allonge», фигуру плотно облегал шелковый камзол, украшенный тонким золотым шитьем. Несколько золотых цепей с большими медальонами образовывали на его груди прихотливый рисунок. Плотно обтянутые чулками, мощные икры выглядели очень напряженными, благодаря изящным кожаным туфлям с пряжками. Зеленые глаза остановились на мадам Савиной и полыхнули страстным огнем.

— Франсуаза, не смотри на него! — взвизгнула мамаша Пуатье, неотрывно глядя на вошедшего. Она бросила ложку и закрыла глаза дочери ладонью.

Вера Николаевна машинально схватила «мамашино» запястье и со сноровкой заправского армреслера, положила его на стол.

— Какой самодовольный хлыщ… — вырвался у мадам Савиной страстно-удивленный вздох.

— Что вам угодно, молодой человек? — Ариадна Парисовна положила обе ладони на стол.

— Добрый день, госпожа Гурдан, — ответил тот и небрежно уселся. Перед ним моментально поставили прибор.

Бесцеремонно заглянув в супницу и сотейник, де Полиньяк скривился и повернулся к лакею, но тут распахнулись двери и вошел старший лакей с блюдом рябчиков.

— Вот это дело! — воскликнул граф и сделал вошедшему знак остановиться.

Тот по привычке поклонился, но сказать ничего не успел, потому что Максимилиан ловко подцепил трех рябчиков и положил себе в тарелку.

— Но… — старший лакей бросил полный ужаса взгляд на Ариадну Парисовну.

— Что еще? — граф повернулся к нему, держа в руках оторванную ножку. Пшел вон!

— Слушаюсь, ваша светлость, — старший лакей пригнулся и на полусогнутых дрожащих ногах кое-как добрался до госпожи Эйфор-Коровиной, с одним, оставшимся на блюде, крохотным рябчиком.

Остановившись рядом с ней, он зажмурился и пролепетал:

— Ваши рябчики, госпожа Гурдан…

— Не могу взять в толк, почему речь о них идет во множественном числе, — огрызнулась Ариадна Парисовна и смела к себе на тарелку единственную малюсенькую птичку.

— Ох, простите, госпожа Гурдан, — Максимилиан поднял фужер, в него моментально налили вина. — Я хочу выпить за нашу прекрасную Франсуазу!

И де Полиньяк одним движением опрокинул кубок себе в глотку.

Мамаша Пуатье опять жестоко подавилась.

— Что значит «за нашу»?! — воскликнула она, закашлявшись. — Моя дочь, к счастью, не ваша, и никогда ею не станет!

Госпожа Эйфор-Коровина, совершенно не понимая, что происходит, попыталась прочесть мысли прекрасного нахала, но только еще больше запуталась. В голове у молодого человека были только какие-то обрывки: «Замок… негодяй Неккер… больше никак… черт возьми маркизу!».

— Не кипятитесь, графиня! — раздраженно бросил мамаше Пуатье визитер. — Кстати, госпожа Гурдан, вы знаете, почему графиня на меня сердится?

Пуатье-старшая тут же присмирела, опустила глаза и закрыла рот салфеткой.

— Я думаю, что госпоже Гурдан это будет совсем не интересно, — мамаша неестественно хихикнула и дернула шеей, будто ей давил очень тугой ошейник.

— Тогда и вы уж молчите, — ответил ей Максимилиан и послал странный, двусмысленный взгляд.

Старая графиня Пуатье съежилась в комочек и плотно сжала губы, явно вознамерившись не проронить больше ни звука. Ариадна Парисовна попыталась прочесть хотя бы ее мысли, но наткнулась на полнейшую околесицу: «Господи, сделай так, чтобы он не помешал Франсуазе! Господи, помоги мне…

Онорэ, Руже, платья, туфли, экипаж… Господи, сделай так, чтобы все обошлось!».

Госпожа Эйфор-Коровина повернула голову и увидела, что Вера Николаевна так и сидит с открытым ртом, из левого угла которого медленно вываливаются остатки пищи, жевавшейся на момент прихода де Полиньяка. Мысли мадам Саниной текли медленно, как крахмальная патока. Содержание этих мыслей поставило потомственную ведьму в окончательный тупик: «Какой отвратительный, мерзкий, наглый тип… Нет порнографии… нет…».

Ариадна Парисовна нахмурилась, подперла щеку кулаком и подумала: «Господа, если кто-то жалеет о том, что не обучен чтению мыслей — не расстраивайтесь», а вслух спросила:

— Можно узнать, что привело вас, граф, в этот дом?

— О, сущая мелочь! — воскликнул де Полиньяк.

Он встал, отбросил назад обглоданный остов последнего рябчика, окунул руки в подставленный лакеем тазик и вытер их своим надушенным платком. Затем поднялся со стула и медленно приблизился к Вере Николаевне. Та взглянула на него и окаменела, как от взгляда медузы Горгоны. Наклонившись к ее волосам, Максимилиан, по всем правилам галантного ухаживания, втянул носом запах за ухом дамы, издал страстный вздох, затем прильнул губами к основанию шеи мадам Савиной и слегка укусил. Потом повернул голову Веры Николаевны к себе, посмотрел ей в глаза магнетическим взором и начал медленно приближать свое лицо, будто намеревался поцеловать в губы. Мадам Савина была готова взорваться, но ее тело отказалось ее слушаться! Ни один напряженный, как тросы Бруклинского моста, мускул, не шевельнулся! В самый последний момент, когда Вера Николаевна почувствовала, что ее сознание вот-вот выключится, горячие и сухие губы графа де Полиньяка сделали стремительный маневр и оказались возле ее уха.

— Я хочу заняться с вами любовью!

Его шепот выстрелил столь оглушительно, что странное оцепенение, сковавшее мадам Савину, взорвалось как купол перевозбудившегося ядерного реактора.

— Нет! — фарфоровый половник с треском разбился о голову графа де Полиньяка.

Сжимая в побелевших пальцах ручку от погибшего фаянсового изделия и глядя на оторопевшего нахала, с черных волос которого стекал фасолевый суп. Вера Николаевна добавила отрывисто и очень звонко:

-..порнографии и пропаганде гомосексуализма!

Госпожа Эйфор-Коровина закрыла голову руками.

— Апофеоз, — подвела она итог разыгравшейся сцены.

Глаза графа де Полиньяка медленно сошлись к кончику носа, наблюдая за стекающей по нему каплей супа. Капля упала и Максимилиан очнулся.

— О;.. - только и смог выдохнуть он, схватившись наконец за ушибленное место. — О…

— Правильно! — отмерла и мамаша Пуатье. — Я не позволю, чтобы какой-то голозадый проходимец испортил моей дочери будущее! Никто не встанет между ней и Его Величеством! Не позволю!

С этими словами отважная женщина схватила супницу и одела ее графу де Полиньяку наголову.

— У-й-е-о! — раздался протяжный вопль.

Максимилиан попытался стащить предмет сервиза с головы, но тот застрял намертво! Граф тянул супницу изо всех сил, рискуя остаться без ушей и изрыгал самые грязные и страшные ругательства, какие только существовали в 1746 году. Положение сильно осложнялось тем, что фасолевый суп был еще слишком горяч.

— Боже, что здесь происходит?! — в столовую вбежал герцог Шуазель и замер на пороге, глядя на неизвестного субъекта, расшвыривающего ногами стулья и грозящегося умертвить «старую шлюху Пуатье».

Ариадна Парисовна тяжело поднялась со своего места, подошла к камину и взяла кочергу.

— Что вы собираетесь делать, госпожа Гурдан?! — герцог отпрянул назад и закусил ногти правой руки.

Потомственная ведьма замахнулась кочергой, на манер битчера в американском футболе, и выждав момент, когда мечущийся из стороны граф де Полиньяк окажется достаточно близко, грохнула по фарфоровой емкости.

— Фы-ы-ы! — Максимилиан издал нечленораздельный рев и стер с лица горячую коричневую жижу, затем вытянул вперед руки и бросился на мамашу Пуатье, явно намереваясь ее придушить.

— Стоять! — резко выкрикнула Ариадна Парисовна и поймала разъяренного графа кочергой за пояс.

Тот обернулся, все еще держа руки вытянутыми и скрюченными, теперь кочерга упиралась ему в живот.

— Вы плохо выглядите, молодой человек, — сурово покачала головой госпожа Эйфор-Коровина. — Вам нужно умыться и переодеться, а то вы похожи на свинопаса!

— Граф, — герцог Шуазель нахмурился и заложил руки за спину, позвольте узнать цель вашего визита? Вам не кажется, что вы перешли все границы! Являетесь в мой дом, ломаете и пачкаете мою мебель! Пугаете моих гостей!

— Он домогался моей дочери, ваша милость! — вскочила мамаша Пуатье и скорчила слезливую физиономию. — Он сказал ей такое… такое…

— Это правда?! — герцог вспыхнул как сухой порох. — Максимилиан де Полиньяк!

Немедленно покиньте этот дом! И чтобы ваша нога больше никогда не переступала его порог!

Ноздри графа дрожали, но он сдержался, галантно поклонился Вере Николаевны, которая выпучила глаза так, что казалось, будто они сию минуту вылезут из орбит.

— Что ж, мадмуазель, видимо, мне придется ходить к вам через окно, сказал де Полиньяк, слегка вибрирующим от напряжения голосом.

Затем он поклонился всем остальным и спокойно вышел, чеканя шаг и толкнув плечом герцога Шуазеля.

— Какая наглость! — только и смог выдохнуть тот, когда раздался хлопок входной двери.

Кристоф озадаченно смотрел на хозяина, который вышел из дворца сплошь покрытый фасолью. Его светлость молча вскочил на спину Гуляки и тронулся с места. Кристоф последовал за ним.

— Ну как? — наконец, осмелился спросить слуга через пару кварталов.

— Она без ума от меня, — повернулся к нему Максимилиан и для вящей убедительности плотно сжал губы.

— Да, по всему видать, дамочка влюбилась в вас по уши, — кивнул Кристоф, отряхивая фасоль и осколки фарфора с плеч хозяина щеткой для чистки лошадей.

— Поговори мне еще! — его светлость бросил на слугу гневный взгляд и пустил Гуляку вскачь, но не потому что обиделся, а из-за голубей. Навязчивые птицы почуяли фасоль и принялись нахально пикировать на графскую голову.

— Надо бы подучить английский, — пробормотал Кристоф и начал вспоминать, как по-английски будет «мы в глубокой заднице, сэр».

* * *

— Какая ужасная сцена! — герцог Шуазель упал в кресло и выпил спешно поданную ему рюмку коньяку. — Никогда бы не подумал, что граф де Полиньяк на такое способен!

Интересно узнать, какой бес в него вселился?

При упоминании о бесе госпожа Эйфор-Коровина вздрогнула. В самом деле, пора бы уже появиться и Бальбериту. «Этот черт будет гоняться за мной вечно!» — подумала она и даже пожалела несчастного.

— Госпожа Гурдан, — вошел лакей и поклонился. — Там возле черного входа какой-то оборванец утверждает, что вы приказали ему ждать, пока он вам понадобится. Прогнать его?

— Нет, — Ариадна Парисовна хлопнула себя по лбу, подумав: «Получи, склеротичка!». — Пустите его и отмойте, чтобы от него не воняло.

— Вы нашли кого-то для своих увеселительных заведений? — глаза герцога заблестели, то ли от выпитого коньяка, то ли от «галантных» мыслей. Покажите его сначала мне.

И Шуазель подмигнул старой своднице.

— Нет, это пособие для Франсуазы. Он понадобится нам во время занятий, — ответила Ариадна Парисовна.

— Что?! — Шуазель вскочил. — Да будет вам известно, что ни один мужчина кроме меня не должен приближаться к Франсуазе де Пуатье! Это приказ Его Величества!

— Поверьте, для того урока, который я собираюсь проводить, тот оборванец — самая лучшая кандидатура, — заверила герцога госпожа Эйфор-Коровина.

— Нет и еще раз нет, уважаемая госпожа Гурдан! — герцог Шуазель взял потомственную ведьму за локоть и отвел в сторону, начав говорить тихо-тихо, ей на ухо. — Дело здесь политическое, госпожа Гурдан. Мы не можем подпустить к Франсуазе ни одного мужчины младше пятидесяти лет, который э-э… м-м… гарантированно безопасен. Вы меня понимаете?

— Вполне, но… — Ариадна Парисовна изо всех сил пыталась предостеречь герцога, но тот, похоже, даже не собирался ее слушать.

— Никаких «но»! Гоните взашей этого проходимца! — крикнул герцог лакею. — Нет ничего такого, что может простолюдин, и что было бы неподвластно дворянину.

Шуазель сделал высокомерное выражение лица.

— Как вам будет угодно, ваша светлость, — Ариадна Парисовна почтительно присела, но на ее губах заиграла злая усмешка.

— То-то же, — назидательно произнес герцог и поднялся с кресла. — Я буду ждать вас в своем будуаре. Как только Франсуаза будет готова, милости прошу.

Госпожа Эйфор-Коровина поклонилась еще ниже. Глаза потомственной ведьмы лукаво заблестели.

* * *

Убогое жилище придворного философа представляло собой шестиугольную комнатушку с неровным протекающим потолком.

Возле окна мужчине среднего роста можно было выпрямиться во весь рост, но ближе к дверям уже приходилось нагибаться. Вся обстановка состояла из большого черного стола, пары стульев с атласной обшивкой, оборванного голубого диванчика, и поцарапанного орехового комода. Все эти вещи были присланы Вольтеру королевским старьевщиком, как «милость Его Величества». Из окошка немилосердно дуло, а мутное, желтоватое стекло едва пропускало свет. Почти все свое жалованье философ тратил на бумагу, перья и свечи, чтобы писать жалобные письма русской императрице Екатерине о несправедливости жизни и необходимости соблюдать внутренние нравственные законы. Императрица отвечала ему пространными рассуждениями, но выслать денег до сих пор сама не догадалась.

Когда Вольтер, закусив кончик языка, выводил: «так вот, милостивая государыня, пока одни купаются в роскоши, другие вынуждены терпеть свою несчастную долю, но настанет такой момент, когда голодный народ…», послышался шорох мышиных лапок.

— Вот тебе! — Вольтер стащил с ноги увесистый башмак и запустил в нахальную мышь, тащившую в нору ужин философа — засохший кусочек сыра.

— Ты стал нервным, — от стены отделилась тень, оказавшаяся приземистым, коренастым демоном в золотых очках.

— А, явился! Дух преисподней! — Вольтер сложил руки на груди и приподнял брови. — Что? Это и есть твое могущество, обещанное мне? Держать платок этому недоумку! Говорить о том, как повезло его народу!

— Ты хотел стать королевским философом и стал им, — Асмодей уселся на потрепанный диван и завернулся в плащ. На губах демона жажды богатства играла насмешка.

— Но я имел в виду совсем другое! — воскликнул Вольтер.

— Значит надо было четче формулировать свои мысли, чтобы донести до меня, что же ты на самом деле имел в виду, — улыбка Асмодея стала просто издевательской. — Иначе, что же ты за философ, если не знаешь, как донести свои истинные мысли?

— Я хотел донести идеи просвещения до Его Величества, — Вольтер сидел вполоборота к Асмодею.

У него напрягся голос и вытянулась шея.

Философ вытаращил глаза и поджал губы.

— В самом деле? — Асмодей посмотрел на Вольтера поверх очков.

— Да, я желал облегчить участь французского народа, подарить народу просвещенного короля, — Вольтер задрал вверх нос и завернулся в дырявое одеяло на манер горностаевой императорской мантии.

— Тогда у тебя нет причин жаловаться, — развел руками Асмодей. — Наш договор выполнен, ты можешь донести до Его Величества идеи Просвещения. Я сделал тебя придворным философом…

— Но почему ты не сказал, что за это будут так мало платить?! взвизгнул Вольтер.

— О, Вельзевул! — Асмодей изобразил придворный ужас и сложил руки на груди, — неужто, на самом деле, тобою движет жажда наживы?

Философ молчал и метал на духа преисподней гневные, высокомерные взгляды.

— Все равно! — воскликнул он фальцетом. — Ты меня обманул!

— И в чем же? — Асмодей ахнул и сжал ладонями свои щеки.

— Но я не получил того, на что рассчитывал! — Вольтер был готов заплакать. — По закону о защите прав потребителей, я имею право рассчитывать на возмещение ущерба и расторжение сделки!

— Какой глупый закон! — Асмодей отвернулся от философа. — Можно подумать, были какие-то ограничения! Ты мог пожелать много денег и получил бы их! Но ведь ты выразил желание стать придворным философом, чтобы просвещать Его Величество и… Как ты там только что говорил? Подарить французскому народу просвещенного монарха?

Асмодей прыснул в рукав, глядя как дергается выпяченная нижняя губа у Вольтера.

— Значит все условия договора мною выполнены, — демон жажды наживы встал. — Ты исполнишь свои обязательства в назначенный срок.

С этими словами Асмодей вытащил из-под плаща судейский молоток и грохнул им по столу.

— Но… — Вольтер протянул к демону руку.

Тот обернулся и смягчившись, вздохнул.

— Ладно. Если хочешь получить от короля содержание побольше, уговори его назначить бал в честь назначения Франсуазы де Пуатье новой официальной фавориткой Его Величества.

— Но мадам де Помпадур меня убьет! — воскликнул Вольтер.

— Хочешь получить вознаграждение, делай как я говорю! — огрызнулся Асмодей. — И скажи Его Величеству, чтобы перед самым балом он потребовал от Франсуазы надеть брошь с бриллиантом «Питт». Не забудь — это самое главное!

Сказав это, демон жажды наживы превратился в зеленый дым и исчез.

* * *

— Идите вперед, дорогая Ида, — обратилась Ариадна Парисовна к мамаше Пуатье, — и скажите его светлости, что Франсуаза сейчас будет. Я переодену ее для урока.

Пуатье-старшая кивнула и пошла в герцогский будуар.

— Эй, человек! — госпожа Эйфор-Коровина поманила пальцем лакея. Положи свежих ивовых розог в уксус. Через полчаса подашь их в будуар его светлости, — Слушаюсь, госпожа Гурдан, — слуга поклонился и побежал за розгами.

Как только мадам Савина и Ариадна Парисовна оказались в небольшой комнатке, заставленной зеркалами и манекенами, Вера Николаевна вцепилась в локоть потомственной ведьмы.

— Теперь я вам верю! — коротко и отрывисто прошептала она. — Давайте думать как отсюда выбираться!

— Неужели? Мне не послышалось? Вы перестали думать, что все это — лайв видео?

Подумайте, может быть вас снимают в сериале? Шоу Трумана? потомственная ведьма скрестила руки на груди.

— Послушайте, на моем месте любой бы отреагировал именно так! огрызнулась Вера Николаевна. — И потом, что это за время такое? Сплошной разврат! Старый Сводник, который пытается подсунуть меня под короля, сумасшедшая мамаша, мечтающая увидеть свою дочь проституткой! Кстати, я с ней об этом поговорю! Я ей покажу, как заниматься растлением малолетних!

— Ой-ой! Вот только не надо опять за свое! — потомственная ведьма зажала уши руками и отвернулась. — Можно подумать, что такая белая и пушистая, ни с кем и никогда!

— Мужчины меня уважали! — вспыхнула алым огнем Вера Николаевна, задрала вверх нос и отвернулась, поставив ноги в четвертую позицию.

— Правда? — Ариадна Парисовна хмыкнула и приподняла бровь.

Потом приблизилась к Вере Николаевне и обошла ее кругом, приложив палец к губам.

Затем вдруг хлопнула себя по коленям и зашлась хохотом.

— Поняла! — потомственная ведьма хлопнула себя по лбу.

— У вас что, обострение маразма? — рявкнула мадам Савина, которая из ярко-красной сделалась «клубникой со сливками», то есть красные пятна на бледном фоне.

— То есть вы — девственница? На самом деле! Ив этой реинкарнации и по жизни? — вытирая слезы, уточнила Ариадна Парисовна.

— Отчего такой нездоровый интерес к моей половой жизни? Может быть, у вас какие-нибудь проблемы? — Вера Николаевна решила нипочем не сдаваться, тыкая пальцем в нос потомственной ведьмы, она продолжила, — откуда я знаю? Я вас впервые вижу, если так разобраться? Может быть, вы меня специально сюда затащили, чтобы получить в полное свое распоряжение. Я знаю таких женщин! Которых не уважали мужчины и теперь эти женщины мечтают только о том, чтобы сбить с пути истинного как можно большее количество молодых и неопытных девушек!

Оторопь взяла потомственную ведьму. С таким субъектом как мадам Савина ей пришлось столкнуться впервые в жизни. Ариадна Парисовна скривила губы, посмотрела на Веру Николаевну, тычущую пальцем ей в глаз и начала ходить туда-сюда по комнате.

— Так, — выдохнула потомственная ведьма через минуту напряженного размышления. — Это все надо обсудить.

С этими словами госпожа Эйфор-Коровина подняла руки, начертила указательными пальцами две огненных фигуры в воздухе и громко произнесла заклинание.

— ГОРЕС НИМРОД ШАМДАЙ НИМЕСЭТ!

В ту же секунду поверхность самого большого зеркала в золоченой раме стала будто жидкой. Ариадна Парисовна взяла потерявшую дар речи Веру Николаевну за руку и спокойно провела сквозь зеркало.

Женщины оказались в точно такой же комнате, как и та, из которой они только что вышли, но «перевернутой» по законам зеркального пространства.

— Куда вы меня притащили? — возмутилась мадам Савина и бросилась к зеркалу, но наткнулась на холодную гладкую поверхность.

— Только не бейте, — сказала потомственная ведьма, увидев что Вера Николаевна хватается за стул. — Иначе нам никогда не попасть обратно. Лучше присядем и поговорим.

— Ладно, — мадам Савина скрестила руки на груди и села в предложенное кресло, скрестив дополнительно еще и ноги. — Я поддаюсь на ваш шантаж. Но знайте — так просто это вам с рук не сойдет! Вы ответите за это похищение, за все унижения, которые мне пришлось по вашей вине испытать, не говоря уже о тех, что еще предстоят! И не вздумайте предложить мне что-нибудь грязное. В этом случае, я разобью это зеркало!

Лучше погибнуть, чем вести недостойный образ жизни!

— А знаете что, — потомственная ведьма сложила указательные пальцы «пистолетом» и прижала к губам. — Давайте! Бейте.

Ариадна Парисовна протянула Вере Николаевне тяжелую пепельницу.

— Бейте! Что же вы? Мне порядком надоели ваши капризы! Давайте, бейте это чертово зеркало и освободите, наконец, Франсуазу де Пуатье от вашего бесполезного присутствия в ее теле.

— Как это бесполезного?! — вскипела Вера Николаевна, — я не даю этой девушке, которая, между прочим, по вашим же словам, я сама!.. Как это я освобожу ее тело, до того как…

Тут мадам Савина замялась.

— До того как отправите ее в монастырь? — потомственная ведьма подалась вперед.

— Ну почему же сразу в монастырь..; — Вера Николаевна отвернулась.

— Дорогая, уважаемая Вера Николаевна, — начала Ариадна Парисовна, слегка покачиваясь вперед-назад от волнения, — скажите мне пожалуйста, почему вы никогда ЭТОГО не делали? Вы что, лесбиянка? Вам противны мужчины?

— Я не!.. Не эта! Как вы могли такое подумать! — мадам Савина возмутилась очень «натурально».

— Хорошо, — удовлетворенно откинулась назад госпожа Эйфор-Коровина. Слава Богу, вы меня успокоили.

Вера Николаевна подозрительно покосилась на потомственную ведьму, не издевается ли та, — Хорошо, — мадам Савина положила руки на подлокотники и деловито насупилась. — У вас есть план, как мне отсюда выбраться?

Ариадна Парисовна подумала, что хорошо бы ей сейчас дамскую трубку. Такую, с длинным-предлинным мундштуком и маленькой чашечкой. Прошептав что-то в ладошку, потомственная ведьма начертила в воздухе очертания желаемого предмета, осторожно подставила другую руку и в следующий миг уже крепко держала реальную, совершенно материальную трубку, набитую ароматным табаком и зажженную.

Затянувшись, потомственная ведьма выпустила облачко синего дыма и внимательно взглянула на Веру Николаевну.

— Как я уже говорила, — Ариадна Парисовна прикрыла глаза и откинулась назад. — Единственный способ выбраться отсюда, вернуться в свое время — это исправить вашу карму. Сделать это можно, отыскав того единственного мужчину, что предназначен вам судьбой…

— Да не собираюсь я бегать ни за какими мужчинами! — вспыхнула мадам Савина. — Ищите другой способ!

— Другого нет, — потомственная ведьма выпустила еще облачко дыма.

— Нет, — Вера Николаевна заерзала, — такого просто не может быть! Иногда всей жизни не хватает на то, чтобы…

Мадам Савина заерзала, нервно откашлялась и продолжила сдавленным голосом.

— Это же должно быть по любви… Желательно в законном браке. И потом, вы сами знаете, что сейчас за мужчины! Это все из-за доступности некоторых, или даже очень многих женщин, — Вера Николаевна говорила неестественно высоким голосом и беспрестанно дергала шеей. — Мужчины перестают уважать всех женщин вообще. Нет, в таких условиях положительно невозможно…

— У меня такое ощущение, что я слушаю ускоренную магнитофонную запись, — прервала мадам Савину госпожа Эйфор-Коровина. — Кто вам вдолбил в голову, что если мужчину своей мечты найти не возможно, значит лучше их вообще избегать?

— Некоторые очень близкие мне люди убедились в этом на собственном опыте, — Вера Николаевна принялась сосредоточенно рассматривать носки своих туфель.

— А, понятно, — потомственная ведьма мысленно выдала себе пирожок. Тень отца Гамлета.

— Что? — не поняла мадам Савина.

— Тень отца Гамлета, я говорю, — повторила Ариадна Парисовна. Дайте-ка я догадаюсь, эти «опытные люди» не иначе как ваша мама собственной персоной?

— Не понимаю, что в этом смешного, — Вера Николаевна выпрямила спину так, что та даже вытянулась. — Да, моя мама полюбила одного мужчину, поверила ему…

— Одну минутку, — потомственная ведьма извлекла из складок своей юбки хрустальный шар и зажженную свечу.

Держа шар на ладони перед пламенем, Ариадна Парисовна сначала заулыбалась, потом прыснула в рукав, а затем и вовсе рассмеялась.

— Думаю, вам лучше самой на все это посмотреть.

Потомственная ведьма вытащила из тех же складок юбки специальный штатив и поставила его перед мадам Савиной, положив на него шар, поднялась с кресла и отошла в сторону.

На глазах у изумленной Веры Николаевны в шаре, как в маленьком телевизоре, начали появляться картинки.

— Мама?! — изумленно воскликнула мадам Савина, схватившись за грудь.

Строгая-престрогая мама Веры Николаевны, оплот морали и добродетели Зинаида Михайловна появилась в шаре размалеванная на манер Бриджит Бардо с осветленными добела волосами, уложенными в высокую прическу! Дымя сигаретой, молодая Зинаида Михайловна закрепляла красную подвязку на чулке в сеточку и что-то раздраженно кричала кому-то в дверь. Появился мужчина, в котором мадам Савина узнала недавно умершего директора Мюзик-холла, который хлопнул Зинаиду Михайловну по заднице и сказал ей что-то на ухо, отчего она расхохоталась, широко открыв рот, запрокинув назад голову и закрыв глаза.

Потом картинка сменилась. Сильно располневшая мама сидела в каком-то летнем ресторане на морском побережье в компании военных. Один из них, в чине полковника, вис на ее плечах и все время разлаписто целовал ее в щеку.

Затем картинка стала еще печальнее. Совсем полная и оплывшая, мама стояла под зонтиком в голубом дождевике и плевалась вслед худощавому мужчине в жеваных брюках, приличной коричневой шляпе и коротком мятом плаще. Мужчина этот спасался от нее быстрым шагом, нервно оглядываясь по сторонам и явно опасаясь, что кто-нибудь из его знакомых станет свидетелем этой сцены.

Финалом стал эпохальный разговор с мамой в день начала у Веры Николаевны первых «критических дней». Суровая, огромная как дом, Зинаида Михайловна, навалившись на кухонный стол, рассказывала тощей, трясущейся от страха Вере Михайловне о том, что мужчина, уважающий женщину, никогда не предложит ей ЭТОГО до свадьбы…

— Это не правда! — воскликнула мадам Савина, из ее глаз брызнули слезы, она размахнулась и с размаху ударила по хрустальному шару.

— Упс… — печально произнесла Ариадна Парисовна, увидев, как ее хорошенький, любимый хрустальный шар разлетелся вдребезги, ударившись о соседнюю стенку. — Хороший был предмет, качественный.

Потомственная ведьма глубоко вздохнула и начертила руками в воздухе круг.

— ААРАМ ЭЛОХИМ ОМНИ ТЭС!

В ту же секунду осколки шара поднялись в воздух и образовали маленький смерч. Госпожа Эйфор-Коровина вытянула вперед ладонь, и в нее аккуратно опустился целый и невредимый хрустальный шар.

— Все-таки раньше умели делать магические предметы, — сказала потомственная ведьма и посмотрела шар на свет.

Одного малюсенького осколочка все-таки не хватало…

— Старое барахло! — возмутилась потомственная ведьма и сама бросила шар в стену. — Ни черта не понимали в сцеплении сверхмалых величин! Надо будет обзавестись, наконец, приличным шаром!

— Я не верю! Если вы уже забросили меня в восемнадцатый век, то подстроить этот компромат против моей мамы вам уж точно ничего не стоило! крикнула Вера Николаевна и залилась слезами.

— Простите, но вы могли бы хоть раз поинтересоваться у своей мамы если мужчина, уважающий женщину, предлагает ей ЭТО только после свадьбы, то откуда взялись вы?!

— Поэтому она и предостерегала меня, — уцепилась за соломинку мадам Савина, — она хотела, чтобы я избежала ее ошибок!

— Или, чтобы ей было не так одиноко доживать свою старость, высказала предположение Ариадна Парисовна.

— Что вы хотите этим сказать? — глаза Веры Николаевны испуганно расширились.

— А как вы думаете, что может двигать человеком, прожившись всю жизнь, не заботясь о завтрашнем дне, как попрыгунья-стрекоза?

— Какое это все имеет отношение к происходящему сейчас?! — мадам Савина вскочила и забегала из стороны в сторону, держась пальцами за свои виски.

— Да самое прямое! Потому что если бы вы не слушали свою, несостоявшуюся во всех смыслах, мать, то не носили бы той дурацкой одежды, в которой я вас увидела, не боролись бы против распространения порнографии и не дожили бы до сорока с лишним лет; так и не позволив ни одному мужчине «не уважать» вас, черт побери! И мы бы не сидели сейчас в этом Зазеркалье, не думали, как выбраться отсюда! И за все эти радости мы должны поблагодарить милейшую Зинаиду Михайловну, которая создала все условия для того, чтобы ее дочь никогда не вышла замуж и считала себя записной уродиной, которую в принципе никто и никогда не сможет полюбить! Спасибо за все, Зинаида Михайловна!

Госпожа Эйфор-Коровина плюхнулась обратно в кресло, схватила свою трубку и нервно запыхтела. Год за годом к ней приходили молодые и не очень молодые женщины, затырканные, затерроризированные своими мамашами, которые лезли во все личные дела своих дочерей, будто настойчиво пытаясь проживать их личную жизнь как свою собственную! Отличные браки распадались только потому, что день за днем мамаша капала на мозги дочери, что муж не стоит и мизинца «девочки»! Реже попадались «добренькие» случаи, когда мамаша постоянно извинялась перед зятем за бестолковость своего чада, его глупость, леность и прочие недостатки. Такие мамаши сами вставали к плите и стиральной машине, начинали планировать бюджет, а затем и вообще всю жизнь молодой семьи, и в результате у молодого мужа начинало складываться впечатление, что он женился на теще!

— Я не позволю вам так говорить о моей матери, — кисло возмутилась мадам Савина, но вид у нее сделался жалкий. Было видно, что человек только что пережил полнейшее крушение своих представлений о взаимодействии полов.

— Я с превеликим удовольствием больше никогда не заикнусь о вашей маме, если вы начисто выкинете из головы весь тот вздор, который она туда натолкала, — ответила Ариадна Парисовна и несколько раз глубоко вздохнула, чтобы унять охватившее ее возмущение.

Последовала долгая пауза. Вера Николаевна дергала шеей и время от времени тихонько повторяла:

— Ну это же надо… Нет, какова!

Первой нарушила молчание Ариадна Парисовна.

— Ну что, теперь вы согласны начать поиски единственного, предназначенного вам судьбой, мужчины?

— Я., а… ну… — замычала в ответ Вера Николаевна.

— Понятно. Значит, отложим это на вечер.

Пойдемте, герцог уже, наверное, заждался.

Ариадна Парисовна щелкнула пальцами и произнесла шепотом заклинание. В ту же секунду одеяние мадам Савиной сменилось на хорошенький светло-сиреневый атласный пеньюарчик в белых кружевных оборках и такие же обтягивающие панталоны с оборками внизу.

— А что? — потомственная ведьма недоуменно посмотрела на покрасневшую и закрывшуюся руками Веру Николаевну и пожала плечами. — Нормальный летний костюм.

Это не кисейная рубашка, не бикини. У них тут такое белье, а у нас так на работу ходят.

Деловая форма одежды, можно сказать.

— У вас, похоже, на все ответы есть, — огрызнулась мадам Савина и шагнула в открывшееся зеркало.

* * *

Герцог Шуазель расположился на огромной кровати с резной спинкой.

— Вы прекрасны, ваша светлость! — вздохнула графиня Пуатье, глядя на тоненькие ножки герцога, торчащие из-под круглого брюшка. — Я так благодарна вам за то, что вы делаете для моей дочери.

— Ах, поверьте мне, графиня, это приятные труды, — ответил ей герцог, обмахнувшись веером.

— Все равно, вам, наверное, очень нелегко приходится с моей Франсуазой. Она ведь совершенно неопытна в любви! — мамаша Пуатье закусила нижнюю губу.

— В этом ее достоинство, — Шуазель многозначительно кивнул головой и послал старой графине взгляд, исполненный глубочайшего смысла. Во всяком случае, так она позже написала в своих мемуарах.

— Кстати, — мамаша Пуатье скосила глаза в сторону, — когда вы намерены вручить моей дочери подарок Его Величества? Об этом уже гудит весь двор, даже мадам де Помпадур знает все в подробностях, а мы его так до сих пор и не видели.

Старая графиня неловко хихикнула и уставилась на Шуазеля.

Тот моментально посерел и задергался.

— Я…Он…

— Может быть, вы хотите преподнести его Франсуазе вместе с известием о ее назначении официальной фавориткой? — заговорщицки спросила графиня.

— В общем… да… — неуверенно ответил Шуазель.

— Но покажите его хотя бы мне! Я сгораю от любопытства! Правда ли, что он размером с куриное яйцо? — глаза старой графини загорелись.

— Нет, гораздо меньше, — поспешно ответил герцог. — И вообще, уверяю вас, в нем нет совершенно ничего интересного! Просто совершенно! Если смотреть издали, вообще может показаться, что это обычный хрусталь.

Вы знаете, чем больше бриллиант — тем менее интересна игра его граней.

— Не знаю, — недоверчиво забубнила мамаша Пуатье. — Чтобы бриллиант за полмиллиона ливров и не блестел? Этого просто не может быть!

— Нет, ну не то чтобы он совсем не блестел… — развел руками герцог Шуазель, покрываясь обильным потом, — конечно, он блестит, но я вас уверяю, что гораздо меньше, чем вы можете ожидать…

— Дорогой герцог, — хищно улыбнулась старая графиня, — мне кажется, будет лучше, если вы нам… то есть мне, просто дадите взглянуть на это чудо.

— Это совершенно невозможно! — завопил Шуазель.

Герцог только сегодня получил свой заказ от одного мошенника, промышлявшего изготовлением «драгоценных» камней. Конечно, подделка «Питта» вышла очень грубой, но другой у Шуазеля все равно не было. При близком рассмотрении любой понял бы, что перед ним не бриллиант, а просто кусок граненного и полированного хрусталя. Не говоря уже о том, что будет, если увесистая брошь ненароком открепится от платья Франсуазы… Министр даже зажмурился, представив, что это случится в тот момент, когда юная де Пуатье поклонится Его Величеству перед котильоном! Она замирает в реверансе, король отвечает ей легким кивком головы и тут… Брошь падает, кусок стекла падает на пол и разлетается мельчайшими осколками во все стороны! Шуазель схватился за сердце, физически ощутив предстоящий удар о каменный пол камеры в Бастилии.

— Герцог, с вами все хорошо?

Министр открыл глаз и увидел склоненное над собой обеспокоенное лицо старой графини.

— Да-да… — пробормотал он в ответ.

Тут дверь распахнулась, герцог облегченно вздохнул.

Ариадна Парисовна вошла первой, вслед за ней Вера Николаевна, старательно прикрывающая одной рукой грудь, а другой интересное место пониже.

— Шарман! — воскликнули хором Шуазель и старая графиня.

— Франсуаза, тебе нужно запомнить этот вход, именно так ты должна будешь явиться Его Величеству, — герцог восторженно похлопал в ладоши. Итак, госпожа Гурдан, мы все во внимании. Готовы впитать ваши бесценные советы. Учите же нас искусству любви, о неисчерпаемый кладезь знаний!

Потомственная ведьма, которая родилась в 1931 году, попыталась собрать в кучку все, что она знала о любви в том смысле, в каком о ней говорил герцог Шуазель… В широком смысле говоря, Ариадна Парисовна не была человеком дремучим. То есть она знала, что на свете существует секс. Она даже знала, что он бывает разных цветов, а еще тантрический, правда совершенно не представляла, как ЭТО делается по-тантрически. Еще госпожа Эйфор-Коровина знала, что есть новомодный вид секса — безопасный, но по наивности полагала, что это старое доброе воздержание. Потомственную ведьму можно понять — с ее аналитическим складом ума, поверить в стопроцентную безопасность ЭТОГО, можно только, полагая ЕГО полное отсутствие.

Конечно же Ариадна Парисовна встречалась с мужчинами, одно время даже ЭТИМ, можно сказать, злоупотребляла… Но ЭТО происходило так, что внутреннее чутье в настоящий момент подсказывало потомственной ведьме: Шуазеля примерами из собственной жизни удивить не удастся.

— Ваши розги, госпожа Гурдан! — объявил вошедший лакей.

Вздох облегчения вырвался из груди госпожи Эйфор-Коровиной. Со всей этой травлей тараканов в голове Веры Николаевны, она совсем забыла про обещанный урок фпагелляции.

— Сегодня, — начала Ариадна Парисовна, сложив руки на животе и хорошо поставленным учительским голосом; она даже не удержалась и вытащила из складок своей юбки очки без дужек, которые нацепила на нос, — мы будем изучать флагелляцию. Как вы знаете, это очень интересный предмет. Первые случаи флагелляции появились еще в каменном веке. Ученые-археологи не раз находили в могильниках остатки предметов более всего напоминающих современные розги. В настоящее время так называемые шпицрутены, или гибкие пики, распространены по всей Европе и применяются практически во всех отраслях человеческой деятельности.

С этими словами потомственная ведьма вытащила из уксуса тонкий ивовый прут, который приобрел крепость пластикового шнура. Ариадна Парисовна подняла его вверх и с силой опустила. Раздался резкий, тонкий свист.

— Такой звук показывает нам, что розга готова к употреблению, сообщила Ариадна Парисовна.

Старший лакей вытащил какой-то потрепанный блокнотик и быстро в нем чирикал.

Госпожа Эйфор-Коровина повернулась на звук скрипящего грифеля.

— Э-э-то для моей жены, — поспешно пояснил тот, — она ваша большая поклонница, госпожа Гурдан, очень большая!

Из-за двери послышалось фырканье, затем в будуар сунулась чья-то голова и вставила:

— Очень большая поклонница, госпожа Гурдан, центнер с лишним потянет!

— Но-но! Давно плинтусов не драили зубными щетками?! — рявкнул старший лакей. За дверью моментально воцарилась полнейшая тишина. — Гхм! Извините, госпожа Гурдан.

— Можно продолжать? — потомственная ведьма посмотрела на него поверх очков, лакей съежился в комочек. — Так вот, для такого эффекта розги нужно вымачивать в уксусе не менее получаса, но и не больше двух часов, а то они станут слишком жесткими и утратят гибкость.

— У меня вопрос, — поднял руку герцог Шуазель.

— Да? — Ариадна Парисовна кивнула головой.

— Как вы думаете, госпожа Гурдан, сколько нужно вымачивать розги для Его Величества?

— Это зависит от того, каким флагеллянтом он пожелает быть, пассивным или активным, — ответила госпожа Эйфор-Коровина.

Вера Николаевна закатила глаза к потолку, не веря, что весь этот театр абсурда происходит на самом деле.

— Думаю, Его Величество захочет быть активным флагеллянтом, — вставила мамаша Пуатье, кивая головой. — Рассказывают, что когда он был дофином, то частенько порол пажей…

— Тихо, графиня! — герцог Шуазель с опаской покосился на слуг и зашептал:

— Тише! Разве вы не знаете, что склонность Его Величества к пажам это государственная тайна!

— Простите, — старая графиня покраснела, но потом не удержалась и спросила, — а правда, что его отец, король-солнце, Людовик XIV, узнав об этом, заменил всех пажей Его Величества дофина фрейлинами?

— Я же сказал, это государственная тайна! — зашипел герцог Шуазель, затем улыбнулся и милостиво махнул рукой. — Продолжайте, госпожа Гурдан, мы вас внимательно слушаем. Франсуаза, я бы на твоем месте слушал очень внимательно! И дело не в том, что они стоят совсем недешево, дело в том, что они бесценны! Особенно для тебя, учитывая, что Его Величество проявляет определенное нетерпение и только противодействие известной тебе особы сдерживает короля.

Госпожа Эйфор-Коровина посмотрела на побелевшее от гнева лицо Веры Николаевны, раздувающиеся ноздри и сжатые кулаки и едва сдержала желание злорадно потереть ладошки.

— Ну что ж, я полагаю, мы можем переходить от теории к практике. Раз уже вы, герцог, прогнали того простолюдина, которого я приглашала в качестве учебного пособия и предложили свои услуги, будьте любезны…

Ариадна Парисовна сделала любезный жест рукой.

— Прошу тебя, дорогая Франсуаза, — потомственная ведьма вложила в руку Веры Николаевны розгу и показала, как ее правильно держать. — Ваша светлость, мы готовы.

Шуазель перевернулся на живот и сделал знак лакею, тот подбежал и элегантным движением приподнял полы герцогского камзола.

— Прошу, вас, — поклонился он мадам Савиной, указывая на оголившуюся задницу герцога.

— Но… — Вера Николаевна попятилась назад и замотала головой.

— Его Величество будет в восторге! На днях он, кстати, заказал Фрагонару целую серию картин с такими юными, свежими милашками…

Не успел Шуазель закончить фразу, как в воздухе послышался тонкий свист и на пятую герцогскую точку обрушился обжигающий удар.

— Ox! — воскликнул Шуазель.

— Простите, извините, — залепетала Вера Николаевна, отпрянув назад. Увидев, что натворила, она выронила розгу, прижала руки к груди и глубоко раскаялась в содеянном.

— О! — стонал герцог и бился в судорогах.

— О, Боже, что я натворила… — мадам Савина решила, что теперь до конца жизни будет корить себя за то, что не сумела сдержаться при упоминании о растлении малолетних.

— Франсуаза! — завопил его светлость.

— Простите! Я сама не понимаю, как это получилось… — Вера Николаевна была готова броситься на колени.

— Не останавливайся! Продолжай!! — завопил герцог Шуазель.

— Я не могу, нет; это совершенно невозможно, — начала отнекиваться Вера Николаевна.

— О, это будет великолепно! Юная жестокосердная прелестница! Такого Его Величество еще не знал! Уверен, что даже маркиза де Помпадур со своим «Оленьим парком» и сотнями девочек не сможет превзойти тебя…

Это нужно запечатлеть на картинах! Нужно одеть тебя в доспехи, собачий ошейник…

Юная госпожа!

Вера Николаевна переменилась в лице.

Одна ее щека нервно задергалась, а губы плотно сжались.

— Дай сюда! — она выдернула из рук лакея свежую розгу. — Вот тебе сотни девочек!

Вот тебе доспехи! Вот тебе юная госпожа!

Вот тебе за пропаганду порнографии! Вот тебе за растление малолетних!

Истрепанные ивовые пруты падали один за другим к ногам мадам Савиной. Герцог изрыгал самые страшные проклятия и богохульства и трясся в конвульсиях. Вся прислуга, какая была в коридоре, изо всех сил пыталась поглядеть на происходящее, отчего в дверях образовалась целая гроздь голов с открытыми ртами. Мамаша Пуатье охала и ахала, бегая вокруг ложа. Ариадна Парисовна упала в кресло, хватаясь за живот, не в состоянии вздохнуть от смеха.

Вера Николаевна протянула руку и не нащупала очередного прута, согнув несколько раз пальцы, как заевший автомат, она, наконец, посмотрела вниз, и ужаснулась содеянному.

Ни один исследователь павианов никогда не наблюдал такого яркого окраса подхвостной части Герцог Шуазель испустил блаженный вздох.

— Ваша Светлость! — мамаша Пуатье бросилась щупать пульс Шуазеля, опасаясь, что этот блаженный вздох станет последним.

Герцог повернул к ней блестящее от пота лицо и восторженно прошептал:

— Феерично!

Внезапно раздался грохот, насевшие друг на друга слуги с грохотом обвалились в будуар.

Дверь жалобно скрипнула, полог кровати затрещал и свалился вниз.

Ариадна Парисовна встала, — хрустнула пальцами, потянула руки.

— Фух! — потомственная ведьма сделала глубокий вдох и выдох, Занавес! Урок окончен, все свободны.

* * *

— Пароль? — демон Белфегор сидел за столом, покрытым красной скатертью.

Асмодей стоял напротив. Демон жажды наживы был одет в скрипучую кожаную куртку чекиста и хрестоматийную фуражку Феликса Дзержинского.

— Обязательно каждый раз повторять этот спектакль? — раздраженно спросил Асмодей, поправляя маузер, то и дело съезжавший по ремню с правого бока в центр.

— Да! Неужели так трудно выучить пароль? — демон праздности положил руки на стол и подался вперед.

— Ладно, уж… Свобода? — спросил Асмодей, нетерпеливо переминаясь с одной козлиной ноги на другую.

— Это пароль месячной давности! Вспоминай лучше!

— Братство? — скривил рот демон жажды богатства.

— О, силы преисподней, неужели так трудно запомнить пароль? — Белфегор закрыл свою рогатую голову руками.

— Да как его запомнишь, если он меняется каждую неделю?! — возмутился Асмодей и почувствовал, что его кто-то тихонько царапает снизу.

Опустив глаза, демон жажды наживы увидел, что за его коленками прячется Саллос.

— Са… — обрадовался Асмодей.

— Тес! — демон мгновенной роковой любви приложил лапу к губам. Пароль: «Равенство»!

На голове у Саллоса почему-то была бескозырка с надписью: «Потемкин».

— Равенство, — повторил демон жажды наживы и скрестил руки на груди.

Внезапно раздался оглушительный взрыв, двери разлетелись в щепки, раздался рев пьяных матросов:

— Долой временное правительство! Вся власть советам! — в помещение вломился Астарот, крепко сжимая в руке Бальберита.

Черт изображал красное знамя и для убедительности размахивал своим плащом.

— Здорово, кузен! — Астарот взгромоздился на стол и восторженно воззрился на двоюродного брага.

— Одно идиотство на уме, — проворчал Белфегор и откинулся назад.

В тот же момент весь революционный антураж пропал и посланники Темных Сил оказались сидящими в глубоких кожаных креслах, вокруг низенького столика. На гладкой полированной поверхности начали сами собой появляться бокалы, коньяк, блюдечки с нарезанным лимоном, всевозможный шоколад, пепельницы и сигары в коробках.

Саллос оглядел возникшие атрибуты истеблишмента, почесал затылок и исчез на секунду в своем собственном кармане.

— Началось, — проворчал Бальберит.

— Вы что-нибудь сказали, сэр? — демон мгновенной роковой любви появился снова, но теперь на нем был фрак с белоснежной манишкой.

Саллос извлек из кармана пенсне и вставил его в глаз, затем вытащил банку с надписью: «Бриолин — бриллиантовый суперблеск» и выложил все ее содержимое себе на голову. Пригладив черную шерсть на голове, демон мгновенной роковой любви вставил в рот сигару и откинулся на спинку кресла.

Белфегор поселился в Лувре в 1643 году и за десять лет скупил душ больше, чем любой другой дьявол в истории. Получив все мыслимые и немыслимые знаки отличия, демон праздности задумал свершить нечто такое, чего не делал ни один дьявол до него. Белфегор задумал организовать такое массовое погубление невинных душ, чтобы Варфоломеевская ночь по сравнению с ним показалась пикником. Причем демон задумал, чтобы сие страшное мероприятие свершилось бы самыми лучшими людьми времени, да еще и во имя каких-нибудь наисветлейших идеалов.

— Я слышал, что у тебя очень большие неприятности с некой целительницей кармы? — Асмодей выпустил вверх дым, который принял вид стодолларовой купюры и растаял.

Бальберит скрипнул зубами и схватил себя руками за горло.

— Он с самого утра такой, — сообщил Саллос, чавкая шоколадкой. На коньяк у демона мгновенной роковой любви, после купания в бочке, возникла временная аллергия.

Оглядев стол, Саллос тяжко вздохнул и украдкой вытащил из-за пазухи банку яблочного сидра.

— Но самое ужасное, господа, — Асмодей тоже украсил свой глаз моноклем и набриолинил волосы, — что эта целительница кармы сейчас здесь, и, вполне вероятно, сможет помешать и вашим планам тоже.

— Каким еще планам? — Саллос доел шоколадку и принялся за чипсы, обсыпав весь свой фрак крошками.

— Белфегор хочет утопить Францию в крови, используя при этом гуманные идеи! — хохотнул Асмодей.

Лицо демона праздности побелело.

— Как произошла утечка важной информации?! — ударил он кулаками по столу и воззрился на Асмодея.

Тот нисколько не смутился и вытащил из кармана учебник «История нового времени», издательства «Знание», 1998 года, для старших классов.

— С пятой по семьдесят шестую страницы, — сообщил демон жажды наживы Белфегору.

— Черт возьми! — демон праздности пролистнул учебник и швырнул его в камин. — Сколько раз я тебя просил не таскать в это время никаких исторических книг из будущего!

Асмодей пожал плечами.

— Я и не таскал! Ты сам попросил показать, где утечка информации, демон жажды наживы снова выпустил облачко дыма в форме символа евро.

— Дорогой кузен, вообще, мы к тебе по делу, — перевел тему разговора Астарот. — Скажи, нет ли у тебя случайно доступа к душе некого Максимилиана де Полиньяка?

Белфегор фыркнул:

— Этого нет; но, поверь, он все равно окажется в Аду, независимо от моих усилий! — в голосе демона праздности прозвучали сварливые нотки, будто Асмодей попытался усомниться в профессиональной компетентности двоюродного брата. — А зачем он тебе?

— Видишь ли, дорогой брат, — вкрадчиво начал Астарот, — мы прочли в книге судеб, что этот самый Максимилиан де Полиньяк и есть тот самый единственный мужчина, предназначенный судьбой для Франсуазы де Пуатье…

Демон утонченного разврата не успел договорить, потому что Асмодей разразился приступом хохота и грохнулся назад вместе со своим креслом.

— Браки, блин, свершаются на небесах, — прохрипел он, вытирая слюну.

Саллос посмотрел на валяющегося демона жажды наживы, потом зажмурился и снова открыл глаза. Асмодей уже сидел на своем месте как ни в чем не бывало. Демон мгновенной роковой любви скосил глаза в сторону, потом приподнял свою банку и внимательно посмотрел на градус.

— Д-я-я-я, привиделось… — Саллос почесал бриолиновый затылок и вытер лапу о полу фрака, — эк, развезло меня на старые дрожжи…

— И что ты хочешь? — вернулся к обсуждаемой теме Белфегор.

— Нужно каким-нибудь образом помешать их соединению…

Асмодей опять захлебнулся смехом и снова грохнулся назад вместе с креслом.

Саллос опасливо отставил яблочный сидр в сторону и вытащил из кармана эспераль.

— Куда б ее вставить? — пробормотал он задумчиво.

Затем опять посмотрел на Асмодея. Тот уже снова сидел с каменным лицом, выпуская клубы зеленого долларового дыма в потолок.

— Я не думаю, что у вас, господа, есть вообще какие-нибудь основания для тревоги, — пробасил демон жажды наживы. — Послезавтра король устраивает бал, на котором объявит имя новой официальной фаворитки — Франсуазы де Пуатье.

— Эта Франсуаза — не та Франсуаза! — завопил Бальберит. — Это вообще никакая не Франсуаза! Это старая маразматичка, учительница музыки!

— Что это с ним? — Асмодей приподнял брови и потер висок, вопросительно глядя на Астарота.

— Он расстроен, — показал головой тот; — но говорит правду. Да-да. Дело в том, что это только кажется, будто Франсуаза — это настоящая Франсуаза. На самом деле, это она, но из 2002 года.

— Что?! — Асмодей вскочил. — И ты только сейчас об этом говоришь?!

— Не надо так кричать, — Астарот начал приподнимать веки. Асмодей тут же успокоился и мягко осел обратно в кресло. Пыхнул сигарой и по всему помещению моментально распространился аромат марихуаны. — Ее сопровождает та самая целительница кармы, от которой у нашего друга Бальберита сплошные неприятности. Эта старая ведьма будет пытаться соединить предназначенных друг другу болванов, чтобы вернуться обратно в свое время. Но!..

Тут Астарот поднял палец вверх и полностью открыл глаза, вспыхнувшие ярко-зеленым огнем:

— Мы должны этому помешать! Не допустить соединения этой девицы с мужчиной, что предназначен для нее судьбой! Understand?

Присутствующие дружно закивали своими рогатыми головами: «Ага, конечно, да…».

Через несколько минут туман рассеялся.

Белфегор увидел, что он сидит в кресле во главе стола, а все остальные вопросительно на него смотрят. «Блин, я слишком много работаю, — подумал он, — это же надо! Заснуть прямо в середине собрания! Интересно, о чем я говорил?»

— Итак, — демон праздности откашлялся и важно изрек, — первостепенной задачей на этот момент является поимка проникшей сюда целительницы кармы. Мы должны помешать соединению Франсуазы де Пуатье с графом Максимилианом де Полиньяком. При этом необходимо учесть, что в тело Франсуазы вернулась ее же душа, но из 2002 года, и эта душа будет всячески стремиться к своей половине! Если вам ясны ваши задачи, приступайте к выполнению.

— О, я восхищаюсь тобой, кузен! — пропел своим бархатным голосом Астарот, глядя на Белфегора из-под полузакрытых век, — как точно ты умеешь определять задачи!

Демон праздности с досадой посмотрел на двоюродного брата.

— Астарот, я очень рад тебя видеть, но у меня слишком много дел. Послезавтра Его чертово Величество сделает эту Франсуазу официальной фавориткой Франции и тогда неизвестно, захочет ли вообще оказавшаяся в ее теле тетка возвращаться куда-то! Найди себе какое-нибудь развлечение сам.

— Не волнуйся за меня, брат, — заботливо произнес демон утонченного разврата. — Я не доставлю тебе никаких хлопот.

С этими словами Астарот поклонился и шикнул на Саллоса и Бальберита, которые напряженно переругивались из-за того, что демон мгновенной роковой любви вымазал черта бриолином.

— Прошу прощения, — демон утонченного разврата еще раз поклонился, схватил обоих своих спутников за шкирки и элегантно вылетел в каминную трубу.

Когда они оказались на крыше, Бальберит, в порыве чувств, вцепился в плащ Астарота и завопил:

— Получилось! Получилось!

— У вас были какие-то сомнения? — иронично спросил демон утонченного разврата. — Будьте уверены, теперь мой простодушный кузен сделает все, чтобы эта девица и Полиньяк никогда не нашли друг друга.

Загрузка...