Редкий тип мужчины

9

Замужество рисовалось Инне очень далеким, «в планах послезавтрашней пятилетки», как говорил отец, подцепивший это выражение из роли, на которую возлагал большие надежды. Вообще-то отец всю жизнь был «романтическим героем с уклоном в трагедию» (характеристика матери), но, играя Фигаро да Арбенина, можно было рассчитывать только на аплодисменты. Жизненные блага, реальные, весомые жизненные блага, начиная с путевки в Болгарию (советским людям Золотые Пески с успехом заменяли Канары с Гавайями) и заканчивая званием народного артиста СССР, зарабатывались «идейными» ролями. Для того чтобы выдвинуться, надо было сыграть героя революции или героя трудовых будней – передового рабочего, передового инженера, передового агронома или, к примеру, секретаря райкома. Отцу досталась роль передового начальника цеха, который вступает в конфликт с директором завода, карьеристом, очковтирателем и перестраховщиком. Надежды, как это часто бывает, не оправдались. На память о роли остались фотография отца, грозно размахивающего штангенциркулем (ну прямо как саблей), и несколько канцелярских штампов.

В планах послезавтрашней пятилетки… Когда-то потом… Свадьба – это не скоро, недаром же говорят «до свадьбы заживет»…

И вдруг! Случайное знакомство оказалось «роковым», то есть судьбоносным. Как в кино, точнее – как в сказке. Увидела – и влюбилась. Пусть не сию секунду (надо же все-таки осмыслить), но практически сразу.

«Что это со мной? – удивилась Инна и тут же предположила: – Наверное, это любовь». Предположила осторожно, поскольку понимала, что в таком важном деле спешить с выводами не стоит. Да и кое-какие примеры из ранней школьной юности подтверждали, что спешить нельзя. Было же так, причем не раз. Вдруг понравится кто-то – старшеклассник, а то и учитель. Полтора дня ходишь сама не своя, а потом с удивлением думаешь: и что это на меня нашло? Дольше всего (около двух лет) продержалась любовь к артисту Янковскому, но это чувство стояло особняком, потому что Янковский был – артист, кумир, звезда! Янковский был заведомо недосягаем. Только полная идиотка могла бы о чем-то всерьез мечтать и на что-то всерьез надеяться. То была не столько любовь, сколько восхищение и преклонение. Опять же – заведомо никакой взаимности. Матери, к слову, Янковский совершенно не нравился. Ее кумиром был актер Лановой. Каждому свое.

Про большую любовь Инна знала точно – будет, непременно будет, но когда-то потом. Большое чувство, оно серьезное, это не романтическая девичья влюбленность, а что-то такое, что раз и навсегда. Серьезное чувство требовало серьезного подхода и кое-какого жизненного опыта. Надо не внушать себе, что вот оно, твое счастье, а понять это. Инна считала, что она хорошо разбирается в людях, и знала про себя точно, что плохого, недостойного человека она никогда не полюбит. Только достойного, только лучшего из мужчин. Не принца на белом коне, а хорошего человека. Ну и красивого, конечно. В человеке все должно быть прекрасно. Но если уж выбирать, чем пожертвовать, то уж лучше красотой. Не слишком красивый хороший человек предпочтительнее красивого негодяя.

Сестра иногда в шутку начинала убеждать, что для умной жены внутренние качества мужа не имеют ровным счетом никакого значения.

– Ты пойми, что муж – это кусок пластилина! – горячилась она. – Слепить из него можно все что угодно! Результат зависит от воображения и умения работать с материалом! Если воображения ноль и руки растут не оттуда, получишь пентюха, которого будешь тянуть на своем горбу всю жизнь. А если постараться, то будет у тебя призовой конь – академик или министр!

С чувством юмора у сестры с детства было не очень. Шутить она любила, но шутки выходили какими-то плоскими, ненатуральными. Чужому человеку они могли показаться даже злыми, но Инна понимала, что Инга шутит так не потому, что она злая, а потому что просто не умеет шутить. Шутка – это особый дар. Взять хотя бы отца с матерью. Отец одним сказанным к месту словом может рассмешить до колик, а у матери даже смешные анекдоты получаются пресными, несмотря на то что представляет она все очень хорошо, с мимикой и выразительными интонациями. Потому что у отца талант комика. Зря он, наверное, выбрал театр, ему бы в цирк пойти, там бы он не просто поднялся, а взлетел. Это соображение Инна держала при себе и никогда вслух не высказывала, потому что в театрально-кинематографических кругах цирк считался чем-то таким, «если не позорным, то зазорным», как выражался отец.

Прекрасно понимая, что сестра шутит, Инна тем не менее иногда ввязывалась в спор. Начинала тоже в шутку, но потом, увлекшись, заводилась всерьез.

– Как ты можешь так говорить?! Разве из человека можно «слепить»?! И разве нужно?! А как же любовь?! Любовь к куску пластилина?! Ха-ха-ха! Не смеши меня!

– Хорошо смеется тот, кто смеется последним! – отвечала Инга и тоже смеялась.

Однажды так вот, со смехом, она предложила нечто вроде пари.

– Давай в сорокалетнем возрасте померяемся мужьями! У кого муж будет круче, та выиграла.

– Давай! – легко согласилась Инна.

Смысл пари был смешным (хорошо сказано – «померяемся мужьями»), и вдобавок сорок лет – это так долго! Ударили по рукам, потом долго со смехом обсуждали критерии.

– Скажи, а кто круче – генерал или академик? – интересовалась Инна. – А если у нас будут профессора, только один юрист, а другой – хирург, тогда как?

– Тогда станем вникать в детали, – отвечала Инга. – Пересчитывать бриллианты в шкатулках, перебирать шубы…

– А если ты обманешь? – Инна не допускала, что сестра может обмануть ее в чем-то серьезном, но почему бы не пошутить? – Не станешь ничего лепить, а возьмешь и очаруешь какого-нибудь академика. Что тогда?

– Ну уж нет! – усмехалась Инга. – Я хочу сама, своими руками! Так интереснее! И потом, академики меня как-то не привлекают. Они все старые, занудливые, пылью присыпанные. Вот какой-нибудь молодой кооператор, владелец совместного предприятия – это другое дело. Жить надо играючи!

Инга только говорила, что жить надо играючи, а сама жила далеко не играючи – старалась, трудилась. Поступив в институт, занималась не от сессии до сессии, а ежедневно. Инна однажды попробовала получить представление о том, что изучает сестра. Взяла наугад один из учебников, раскрыла, попыталась прочесть страницу. Прочесть-то прочла, но ничего не поняла. По отдельности значение каждого слова было понятно, но вместе слова сливались в какую-то немыслимую абракадабру. Инна удивилась, можно ли вообще это выучить? Сестра усмехнулась и сказала, что в юриспруденции главное не учить, а понимать. Все логично, одно вытекает из другого, остается только ухватить мысль за хвостик и развивать ее. Ухватишь тут, как же! Да и если бы все было так просто, Инга не засиживалась бы за учебниками до часу ночи…

Мама почему-то считала (у нее вообще было много непонятно откуда взявшихся убеждений), что дочери должны выйти замуж одновременно. Ну если не в один и тот же день, так хотя бы в одном и том же месяце.

– Почему? – хором удивлялись дочери.

– Чтобы никому не было обидно, – веско говорила мама и добавляла: – Лучше всего в один день, одним махом – так меньше расходов на застолье.

Обидно? Да что тут обидного? Если бы Инга вышла замуж первой, Инна не подумала бы обижаться. И Инга не обижалась. Легкая грусть не в счет. Инна тоже бы грустила на ее месте. Сестра выходит замуж, в ее жизни появляется новый человек, который станет для нее самым близким… Как тут не погрустить-попечалиться? Но грусть-печаль мимолетна. Налетит и унесется прочь. Радости все равно больше.

Подготовка к свадьбе измучила так (мало своих волнений, так еще и мама щедро добавляла), что лучший день в своей жизни (до рождения Лизы день свадьбы считался таким) Инна помнила фрагментарно, прерывисто, отдельными моментами. Утро… Слезы на маминых глазах… Свадебное платье в руках у Инги… Такой необычный, серьезный и немного растерянный Алексей… Обмен кольцами… Как же трудно, оказывается, надеть кольцо на палец жениху, если и у него, и у тебя трясутся руки… Толстая тетка с красной лентой через плечо напутствует зычным голосом… Поздравления… Катание по Москве с непременной остановкой на Воробьевых горах… Тост за молодых с первым криком «Горько!»… Танец с женихом, то есть уже с мужем… Кидание букета… Или букет она кидала до танца? Нет, кажется, в конце застолья… А кто его поймал?.. А потом была их первая ночь, и она очень волновалась (положено же волноваться и вообще…), но волнения оказались напрасными. Утром Инна проснулась, увидела спящего рядом Алексея и порадовалась тому, что началась новая взрослая жизнь. И еще тому, что свадьба с ее суетой осталась позади. Смешно, но Алексей сказал то же самое: «Как хорошо, что мы уже «отженились»!» Инна порадовалась тому, что, едва начав жить вместе, они уже думают одинаково. И вообще, наверное, более правильно праздновать не само бракосочетание, а первую годовщину семейной жизни. Начало – это всего лишь начало, и неизвестно, как оно пойдет дальше. Не секрет, что едва ли не треть (а по некоторым, особо пессимистическим, данным, половина) вступающих в брак не выдерживают вместе и года. Вот если год прожили, не разбежались, друг друга не поубивали и есть желание продолжать дальше, тогда почему бы и не отпраздновать?

– Как поживаете? – спросила мама месяца через полтора после свадьбы.

Кто-то рассказывал Инне, что у китайцев одно и то же слово может иметь разные значения в зависимости от того, с какой интонацией (ровной, восходящей, нисходящей) произносятся гласные. Так же и у мамы. Простое «Как поживаете?», сказанное ровным тоном и не сопровождаемое движением брови, означает: «Как жизнь, доченька? Что нового?» А вот если мама растянет слово «как», будто гармошку, поведет бровью да прищурит глаз, то надо понимать ее так: «Ну что, доченька, не пожалела еще, что замуж вышла?»

– Замечательно! – ответила Инна. – Так, что даже и передать невозможно.

– Лешка у тебя хороший, – похвалил отец. – Толковый, спокойный. Ты его, главное, не пили, нервы ему не мотай попусту, и все будет хорошо.

– Но и не молчи все время! – сразу же ринулась в атаку мать. – Будешь со всем соглашаться, муж тебе быстро на шею сядет! Мужики, они такие!

Взгляды, которыми обменялись мать с отцом, непременно вызвали бы аплодисменты у зрителей, происходи дело на театральной сцене. Мать выразила взглядом недоумение, приправленное оттенком презрения, обвинила отца в том, что испортил ей жизнь, но в то же время дала понять, что зла не держит и несет свой крест спокойно, с достоинством. Во взгляде отца читалось: «Какая же ты зараза, дорогая моя женушка, но я тебя все равно люблю».

Инна аплодировать не стала – привыкла давно к таким вот летучим пикировкам, главное, чтобы «заветное» слово «горошек» не прозвучало, а то беда. Улыбнулась и сказала родителям:

– Не сядет, он совсем не такой! Он меня на руках носит…

Мать многозначительно хмыкнула, давая понять, что ее тоже когда-то носили на руках и что с того? Отец нахмурился и повторил:

– Лешка у тебя хороший. Надежный.

– Надежный, – поддакнула мать с ехидной улыбкой. – Можно початую бутылку на хранение доверить – не отопьет.

– Ну если все сводить к этому… – начал заводиться отец. – При чем тут бутылка? Зачем сразу бутылка?! А если и бутылка?! Кто в малом надежен, тот и в большом надежен! Так в Писании сказано! Мы ему дочь доверили, а ты – бутылка!

Хороший знак – разговор зашел о зяте, а родители нападают друг на друга. Стало быть, зять обоим нравится, иначе бы досталось ему на орехи. Насчет того, чтобы перемыть кому-то косточки, мать с отцом никогда не стеснялись, а зятя уж, как говорится, сам бог велел обсудить. Но Инна на всякий случай уточнила, чтобы уж знать наверняка:

– Мама, папа, а вам Леша вправду нравится?

– Главное, чтобы он тебе нравился, – ответил отец. – Тебе с ним жить.

– Пока я им довольна, – с подлинно королевским величием ответила мать. – Посмотрим, что будет дальше. А почему ты вдруг интересуешься? Самой, что ли, разонравился?

«Как может такое быть! – ужаснулась Инна. – Как можно думать такое?»

– Нет, просто хочу убедиться в том, что мой муж пришелся вам по душе, – ответила она. – Хочется, чтобы вы относились к нему так же, как и к нам с Ингой.

– Ну, ты не сравнивай! – осадила мать. – Дети – это одно. Зятья – совсем другое. Мужей у вас с Ингой может быть по целой дюжине, а вы у меня единственные…

– И неповторимые! – поддела Инна, намекая на свою схожесть с сестрой.

– Вы нам внуков поскорее обеспечьте! – потребовал отец. – Желательно, чтобы с любовью к искусству, чтобы было кому продолжить славную династию Косаровицких! Вы-то с Ингой нас подвели…

– А я так мечтала! – вздохнула мать, молитвенно складывая руки на груди и закатывая глаза. – Спала и видела вас на сцене…

С продолжением рода Инна и Алексей решили сильно не торопиться. У обоих не было сомнений в том, что они созданы друг для друга и что семья их будет самой крепкой и самой счастливой на свете. В смысле уверенности друг в друге, детей можно было заводить хоть сейчас, время для проверки чувств им не требовалось. Но нужно было встать на ноги, закончить учебу, начать работать, снять отдельную квартирку, короче говоря, зажить своим домом и уже тогда думать о продолжении рода. Обоим хотелось девочку. Инне потому, что с девочками, как ей казалось, было проще. Мальчиков она немного побаивалась – поди пойми этих маленьких мужчин, к тому же все мальчики озорники, за них минуты нельзя быть спокойной. Алексею же хотелось, чтобы дома росла маленькая копия Инны. Это же так здорово! Гораздо лучше и интереснее, чем маленькая копия его самого. Имя выбрали заранее, с учетом своих вкусов и пожеланий родителей.

– Главное, чтобы имя было благозвучное, – сказала мать Алексея. – Примеряйте к отчеству и фамилии. Вслушивайтесь!

– И желательно традиционное, – заметил отец. – Классическое, с греческими корнями.

– Имя должно звучать! – считала мать Инны. – Сара Бернар! Айседора Дункан! Если бы Айседору звали Устиньей, разве достигла бы она такой славы? Айседора – совсем другое дело! Девочку надо называть звучно, а мальчика – энергично! Чтобы имя было коротким, как выстрел! Лев! Роман! Вадим! Олег тоже сойдет…

От «Айседоры Алексеевны» мороз пробирал по коже. На взгляд Алексея, даже «Устинья Алексеевна» звучало куда лучше.

– Надо так детей называть, чтобы с изюминкой, – учил тесть. – Вот как мы назвали – Инга и Инна, похоже и мелодично, как будто в колокола звонят. А мой приятель Сережка Ломов дочку Верой назвал. Вера Ломова, каково? «Женщины, – говорит, – все вероломные, и Верка моя не исключение». А мальчика лучше всего в честь отца назвать. Алексей Алексеевич – стильно и со вкусом!..