Реверанс со скальпелем в руке

Пролог

Дверь приоткрылась, впустив сноп света из ярко освещенного коридора, и в палату вошли две женщины в медицинских костюмах. Одна из них чуть задержалась у входа, потом щелкнула тумблером, включая основные лампы и направилась прямо к койке… не совсем правильное определение – специальной медицинской кровати, вмонтированной в аппаратурный блок. Кровать-кресло - оборудование из последнего ряда медицинских разработок: электрическое туалетное устройство, функция переворачивания больного, противопролежневый матрас, комплект для мытья головы, удобно устроенное судно, надкроватный столик…

Есть в этом мире такие вещи – специальные, продуманные и очень дорогие, при мысли о возможности воспользоваться которыми нормальный человек покроется холодной испариной.

- Сейчас я выключила камеру, но потом она будет включена постоянно. На пост картинка не передается, но просмотреть ее можно в любой момент.

- Да, это мне понятно… - внимательно осматривалась вокруг высокая и крепкая, лет тридцати на вид, медсестра.

Ее взгляд быстро обежал крашеные в бледно-салатовый цвет стены палаты, кушетку в углу возле двери, тихо гудящий и мерцающий слабыми огоньками индивидуальный монитор для контроля гемодинамики, кислородный концентратор, электронную капельницу... и остановился на щуплом женском теле, лежащем на кровати. Почти плоская грудь слабо и часто вздымалась под простыней, лицо было спокойно... как во сне. Вспомнились скупые факты инструктажа – тридцать шесть лет, алиментарно-дистрофическая кома стабильно почти четыре месяца. Прогноз? Скорее, сомнительный, чем благоприятный.

- А рефлексы? – не отводила она взгляда от впалых щек, острых скул и темного ежика коротко стриженных волос на голове больной. Короткие - отметила для себя – легче будет мыть.

- Все, присущие коме средней тяжести… мозг жив. Но да… будьте внимательны, как обычно возможны судороги тянического типа и остерегайтесь апноэ, - отозвалась старшая медсестра отделения, - Светлана, вас рекомендовали, как грамотного работника с большим опытом ухода за тяжелыми больными. Специалиста только такого уровня и нанял бы сам Шония. Не подведите меня.

- А ваш - местный персонал? – осторожно поинтересовалась медсестра.

- Девочки загружены до предела, недавно еще одну забрали, - расстроено отметила женщина, - я вот на пенсию собралась да так и собираюсь уже третий год. Вот за это все, - коротко кивнула она на окружающую обстановку, - платит сам Георгий Зурабович.

- Так женщина – его родственница, – понимающе кивнула медсестра.

- Нет… можно сказать - любовь всей жизни, - медленно протянула старшая и, будто очнувшись, опять ровно и спокойно объяснила:

- Это я так… чтобы вы понимали уровень ответственности. Если, вернувшись из поездки и просмотрев записи… да просто обнаружив в состоянии Маши признаки ухудшения…

- Ни в коем случае! - возмутилась новая сиделка, - ничего такого не будет. В смысле – все, что от меня зависит, - уточнила она.

- Хорошо, очень надеюсь, что не подведете меня. Да, - вспомнила она, - вот тут - в контейнере очищающие средства, мази и салфетки. Так… что еще? Все протокольные процедуры проводить неукоснительно. Помните о видеосъемке?

- Людмила Андреевна… ну, могли бы уже и не напоминать, в конце-то концов! - обиделась медсестра и уточнила для себя: - Так это его жена?

- Нет… жена жива и здорова. А Маша работала сначала в травме, потом здесь, - задумалась она, подсчитывая в уме: - Пятнадцать лет… почти пятнадцать. Она операционная сестра. Лучшая в области бригада – Шония... Антон Гришин анестезиолог, тоже очень грамотный, Маша – всегда собранная, спокойная, дисциплинированная. И ассистирующий… тут всегда куча желающих, но на сложных всегда работали со Станиславом Олеговичем. А вы тоже, наверное, слышали об этих уроках Шонии?

- Нет, если честно, - не смутилась медсестра, - не мой круг интересов. А сейчас с кем он оперирует?

- А сейчас… свято место… - пожала полными плечами старшая, - сейчас включу камеру. Еще есть вопросы?

- Просто любопытство не приветствуется? – осторожно улыбнулась медсестра.

- Вы о том – была ли она его любовницей? Нет, не была. Это вообще… долгая история. Уверена – девчата вам расскажут. Но ничего не должно влиять на ваше отношение к своим…

- Да что ж вы так не доверяете мне? – возмутилась медсестра.

- Да не в этом дело, – старшая опустилась на стул в ногах кровати и печально посмотрела на больную: - Просто я и сама переживаю. Не знаю… все в руках божьих, как говорится. Вас и наняли пока только на месяц, а там уже видно будет. Но все не так безнадежно, мозг жив... – повторилась она.

- Не подумайте… - замялась медсестра, - просто случай такой… странный. В чем причина, как такое случилось?

- Не скажу - не знаю и никто у нас не знает. Личное что-то...? Детей не было, так уже давно и вроде она к этому… разумно, не истерила. А с мужем они развелись еще за год до вот этого… - кивнула она на кровать, - так что там что-то другое. А жили хорошо, насколько я знаю. Из-за чего разбежались – неизвестно, но расстались мирно – это уже потом выяснилось. А она никому и не сказала о разводе... Он рвался сюда, но Шония не пустил – чужой уже человек. А сам впрягся… Есть и у нас тут гадюки, Света – в глаза не смеют, а по углам шипят – что он вокруг Маши ужиком… не слушайте их. Ничего он себе не позволял, только когда нашел ее сам, тогда и сорвался – показал… да все и так всё знали. Он сначала даже спал тут… и платит за все тоже он.

- Дорогая аппаратура, - неловко отметила медсестра – таких откровений она не ожидала. Хотя… старшая просто предупредила сплетни, которые всяко донесли бы до новенькой.

- Да – недешевая, даже аренда. Ну и мы тоже поучаствовали – не без этого. Приступайте, Света, - поднялась она и пошла на выход, оглянувшись у двери: - Сейчас массаж… в прошлые разы дошли до 30-35 минут, – прошлась она взглядом по графику процедур, закрепленному на стене у входа.

- Да, я запомнила, - согласилась медсестра, проводив старшую взглядом и наблюдая, как та включает камеру видеонаблюдения. Но не сразу бросилась обихаживать больную, а села на тот же стул и внимательно вгляделась в спокойное и бледное, со следами истощения лицо на ортопедическом валике кровати. Любовь всей жизни…?

Глава 1

Резкий звук сигнального горна заставил вздрогнуть. Размеренный цокот копыт разом стих, дилижанс дернулся и полусонную меня уже в который раз приложило плечом о дверку. Чуть подавшись назад, экипаж остановился окончательно.

Морщась, крепко потерла ладонями лицо, но гудящая тяжесть в голове не проходила. Раньше я могла спать только в тишине, на мягком, а в идеале, чтобы еще и на душе покой. На этот момент требования по тишине были сняты, но экипаж и правда был жестким – почтовым. И покоя тоже не наблюдалось, наоборот - штормило: тревожность, беспокойство… И понятно - мозг осознавал непроходящие риски, держа сознание настороже. Выспаться получится только когда доберусь до места и определюсь… во времени и пространстве, блин!

Хотя, судя по довольному лицу дю Белли, ничего хорошего и там меня не ждало. Но и выбора особо не было: монастырь, новое замужество или ссылка в глухомань. Само собой – ссылка! Крыша над головой и скромное содержание на тот момент меня больше, чем устраивали. А он поклялся не лезть в мою жизнь. И судя по тому, с каким трудом я вырвала слово чести… всегда считала, что нарушить его значило утратить дворянское достоинство. А старик гордился своим происхождением – в их роду в прошлом были политики и дипломаты, знаменитые поэты и высокое духовенство, даже кардинал. Это слегка обнадеживало, но!

Люди бывает врут. И ничего в этом странного. И не мне их осуждать - в какой-то момент способна была и на больший грех... лютой смерти старику желала точно. А была бы уверена, что сойдет с рук, то и кто его знает… Там страшный человек, ничем не лучше своего брата. Но слово чести для потомственного дворянина, это же не пустой звук? Или глупой Мане пора уже взрослеть?

Я прислушивалась к звукам снаружи и всерьез мечтала, чтоб не беспокоили хотя бы еще минут пять. Посидеть бы еще немножко, просто прикрыв глаза…

Бессонница – страшное дело. Она вымучила меня еще в той жизни - нарушения засыпания, частые пробуждения, ночные кошмары… Седативные подбирала сама и долгое время они помогали. А я в это время изо всех сил старалась превратить существование без Сережки в жизнь.

И после года барахтанья… стоило увидеть небольшой аккуратный животик женщины рядом с ним - и всё. Если бы не это, может и выкарабкалась, а так… силы кончились как-то разом. Вот только что еще что-то оставалось и вдруг резко пропало. А может весь этот год они медленно уходили на то, чтобы верить, что я сильная и смогу? Не смогла, не получилось, не сильная…

Потом был почти осознанный выбор – уйти. Не самоубийство - это не смогла бы, в голову не пришло бы. Я ничего с собой не сделала. Просто перестала что-то делать, и это оказалось в разы легче. Домой после той случайной встречи возвращалась уже как сомнамбула. Все стало безразлично, эмоции отключились, чувства тоже, потребности исчезли - куча работы уже даже не для психотерапевта, а психиатра. Но необходимости в такой помощи я не видела – приняла то, что со мной творилось, как освобождение. Отлежусь, думала… А потом уже стало совсем поздно, да и особых мучений умирание не доставляло.

Я с самого начала не поняла всей опасности своего состояния. Да я слезинки не уронила за этот год – я же сильная. Месяцами скрывала ото всех, насколько мне плохо и у меня получалось. Разве только Шония...? Но на неудобные вопросы я отвечать не стала, а он и не настаивал. Я старалась-играла спокойствие и благополучие и втянулась в это дело настолько, что самой стало казаться - становится легче. Заигралась. Хотя кому это все было нужно? Ну и... как-то незаметно прошла точку невозврата - соматическое здоровье было напрочь подорвано безграмотно запертым стрессом. А последствия хронической бессонницы вкупе с остальными прелестями депрессии могут стать катастрофическими, вплоть до летального исхода.

Сейчас я уже понимала, что сломала меня не та встреча и даже не весь этот трудный год – все шестнадцать лет брака чего-то такого я и ждала, сразу запрограммировав на расставание себя и мужа тоже. Вырвав у Сережки то нелепое обещание. И всё это время где-то внутри незаметно так тикало… как часовой механизм в бомбе замедленного действия.

Все мои беды из-за генетической мутации. Под раздачу я попала еще в мамином животе - редкая аномалия и, слава Богу, не повлиявшая на анатомические признаки и не сочетающаяся с другими пороками внутренних органов, а это запросто в таких случаях. Но степень патологии однозначно указывала на бесплодие, без вариантов. Я узнала об этом в восемнадцать. У мамы месячные тоже пришли поздно - в шестнадцать, потому и тревогу она не била до самого моего совершеннолетия, еще и успокаивала - у нее-то все в порядке, все-таки три дочки.

От Сережи я ничего не скрывала. Не сразу, правда, сказала… какой смысл говорить о таком всем подряд? А когда он уже был не «все», а стал для меня всем – за какой-то месяц, и мы уже переспали… Тогда и призналась, что родить детей ему не смогу. Помолчав, он ответил, что это не настолько для него важно, а через полгода позвал замуж. И тогда я заставила его дать обещание – когда дети станут для него важны, он обязательно должен сказать об этом.

- Клянись!

- Дурочка ты, Машка, - улыбался он, - я целых полгода думал и все для себя уже решил.

- Сережа… - напряглась я, - мне всегда нужно будет знать, что ты не жалеешь… пока молчишь – все хорошо, да? Но если вдруг… я пойму, Сереж.

У него обычная хорошая профессия – инженер-механик. Мой бывший муж приятный мужчина и парнем был симпатичным, хотя красавцем не был никогда. И хорошим любовником, наверное, тоже. Но он был весь мой и любила я его без памяти. Любила бы, наверное, даже импотентом. Меня все устраивало, я сознательно лишала себя того, что считала не таким важным по сравнению со всем остальным. Мы замечательно жили все это время! Но я всегда помнила тот наш уговор и, наверное, подсознательно готовилась… Может это и дало потом силы отпустить его - когда будущие дети стали важнее меня. Постепенно, не сразу… я стала замечать, догадалась, поняла. Ждала уже осознанно и дождалась:

Глава 2

   И все-таки красивая форма... Не наши гусары, конечно – те вообще вне конкуренции, и все равно!  Короткие штаны, длинные гетры, темно-синий верх с белым перекрестьем ремней на груди, на плечах небольшие шерстяные эполеты. Синий мундир с длинными фалдами, на рукаве выше локтя два шеврона, еще один – над обшлагом. А цвет нашивок – авроровый… улыбнулась я, вспомнив замковую швею. Что еще? Шапка!  Вот шапка была странной – высокая, островерхая и с большой металлической бляхой.  Треуголки и кивера смотрелись лучше.  И все равно – неплохо…

   Жаль только, что все эти костюмные ориентиры почти ничего не значили и наличие Наполеона здесь тоже не обязательно - после смерти мы не проваливаемся сквозь время.

    Это должен быть и есть, скорее всего, пресловутый «тот свет» - другой мир.  Параллельный, судя по тому, насколько они похожи. Но чем-то отличаться он просто обязан, раз уж отслоился по неизвестной причине и свернул не в ту сторону после какого-то спорного события.  Теорий на тему альтернативных реальностей хоть отбавляй, в их наличии убеждают не только экстрасенсы и мистики - многие из ведущих ученых считают, что они действительно существуют.   Я старалась не зацикливаться на фантастических мечтаниях. У меня тут как бы и уже... и это сплошная проза. Выжить бы! Но такой вариант я приняла, как единственно возможное объяснение случившемуся.

  А мужчина в форме мне понравился – уверенный в себе, солидный… Но сейчас он злился, и я даже знала на кого.

   И тут вспомнилась одна глупость - по здешним правилам хорошего тона дама должна слегка жеманиться, иначе объект решит, что его мужское внимание нежелательно или даже неприятно, а мужику это всегда обидно. Но ни желания, ни сил на куртуазные кривляния не было - я ждала его решения и снова боялась. Опять что-то решалось и опять от этого решения зависела моя судьба, а может и жизнь. 

  Но похоже мужчина уже определился, потому что прямо взглянул мне в лицо и решительно выдал:

- Все так прискорбно, мадам, что я даже...

- Простите? - быстро перебила я его, - но вы же ждали медика.  А полевой хирург… в войсках это просто определение профессии, или…? – всеми силами оттягивала я неизбежное – его отказ, но услышала совсем другое:

-  Считайте, это ваше воинское звание! Если так решат полковник и Дешам. А вот я бы отправил вас обратно и немедленно! – клокотало у него в груди, - как это возможно - призвать даму?  И должен быть диплом…  вы имеете диплом медика? – раздраженно интересовался он.

   Я колебалась секунды.  Но люди бывает врут...

-  Я не призвана... я добровольно - доброволец.  А диплом был... но его украли вместе с дамским саквояжем, когда я оказывала помощь раненым.  Это могут подтвердить, - кивнула я в сторону настороженно молчавших мужчин.  Кучер согласно кивнул, а охранник раздраженно пожал плечами.

-  Трое раненых… там сильно кровило и мадам действительно помогла с перевязкой. Это было – да! – возмущенно подтвердил он, - но моё дело приглядывать за содержимым кареты, а не сторожить пассажиров на стоянке!

   Само собой – лучше проводить это время в сенном сарае с более сговорчивой, чем я, осанистой дамой. Но сейчас было не до претензий и я уже привыкла вести себя очень осторожно. Поэтому покладисто согласилась:

-  Здесь только моя вина.  А благодаря вашим стараниям, в основном багаже сохранился документ, подтверждающий мою личность. Что касается диплома…  главное ведь не клочок бумаги, а то, что в голове?  А Дешам - это же мой будущий начальник, медик? – дождалась я кивка и уже веселее продолжила: - Так пускай он экзаменует меня! И уже потом решает. И полковник тоже.

   Военный нервно подул в ус и прошелся взглядом по пышным оборкам, слегка выглядывающим из-под верхней юбки и дорожному жакету винного цвета, нескромно отороченному кружевом:

-  Вам нужна одежда… как у монашек.  Или что-то в этом роде. В таком виде появляться в лагере нельзя. Вы должны переодеться.

-  Может быть и даже скорее всего, - опять соглашалась я, - но каким образом? Я собиралась сделать это, остановившись на постоялом дворе. А что-то в этом роде у меня есть, - вспомнила я одежду, которую только и могла позволить себе Маритт.  Парочку таких платьев – темных и закрытых, я захватила с собой.

-  Что делать…? - недовольно протянул он и обратился к кучеру: - Почту и багаж мадам - на телегу. 

   Щелкнул пальцами, мотнул головой, и кучер рысью двинулся отвязывать мой багаж, а возничий в военной форме подал стоявшую неподалеку телегу ближе к дилижансу.  Я отошла в сторону, чтобы не мешать и еще потому, что одна из лошадей высоко задрала хвост.  Я уже знала, что за этим следует.

   Моро же так и стоял, постукивая пальцами по сигнальному горну, заткнутому за пояс вместе с двумя пистолетами и задумчиво меня разглядывал.  Наверное, погрузочно-разгрузочные работы не входили в круг обязанностей охранника.

-  Мадам, не теряйте времени, забирайтесь в телегу, - оглянувшись на меня, скомандовал военный.

-  Момент, - послушно двинулась я в указанном направлении, осторожно обойдя лошадей.  Потом оказалось, что придется лезть… и сильно наверх - телега была с высокими бортами. Я призадумалась… и вдруг взлетела – Моро подхватил меня, подтолкнув под седалище и по случаю заодно крепко сжал его своей заскорузлой лапой.  Три дня шел к этому мерзавец – глазами ел, улыбочки строил, но не смел, никак не смел.  А на прощание все-таки смог.  Ну и…!  Считай, повезло мужику – меня накрывал откат после нервного разговора и сил на адекватную реакцию не осталось.  Еще и от резкого движения вверх перед глазами поплыло и уши будто ватой заложило – мир вокруг тихо распадался на пиксели…

-  Я прилягу? - тихо клонило меня в солому и на какой-то то ли тюк, то ли сверток.

-  Не стоит, - резко отозвался военный, - ехать недалеко – отоспитесь с дороги на месте.  Все равно командир в отъезде, так что представиться сможете только завтра к вечеру.

Глава 3

   Молчаливый, почти всегда поглядывающий исподлобья мужчина оказался не просто слугой, а кем-то вроде управляющего.  Я потом уже заметила, что постоянных обязанностей по дому у него не было. Если что и делал, то только по моей просьбе и одевался тоже… не просто рубашка, а и жилет, и добротный на вид шерстяной кафтан, и туфли с красивыми пряжками.  И женщины слушались его беспрекословно.

   А по ходу выяснилось, что он был еще и моим тюремщиком – Маритт, а потом и я жили в настоящей ссылке.  Наверное, сбежать можно было, но только куда?  Без денег, не зная обстановки… да и слабенькой я вначале была, как котенок.

   Когда посчитала, что уже поднабрала словарный запас, сгребла всю свою храбрость до кучи и решилась задать простой вопрос:

-  Почему в холода не топили дом?

-  Хозяин умер, мадам… - слегка поклонился управляющий.

-  И что теперь? – не поняла я.

-  Ваш муж умер, не оставив распоряжений.

-  Неожиданно… - пробормотала я, вот так случайно обнаружив, что совсем молодая еще Маритт оказалась вдовой.

-  Да… совсем неожиданно, - согласился управляющий, пряча взгляд: - А мсье Астор с семейством живет за морем - в Акадии.  Я послал ему весточку о смерти брата, но зимние шторма…  Когда он прибудет – неизвестно.

-  А без него хворост не собрать? – «удивилась» я, - только он один умеет это делать?

   Странно покосившись на меня, мужчина недовольно промямлил: - Нужны распоряжения… разрешение…

-  На растопку каминов в собственном доме?  Вы в своем уме, Жером? – доброжелательно уточнила я, - ждать нового хозяина месяцами, гробя и так слабое здоровье своей… может и пока, но все еще хозяйки?

   Он молчал и смотрел непонятно.  Упрямо? Или с вопросом?

-  Послушайте… - еще мягче продолжила я, - мой деверь может вообще никогда не прибыть – шторма… пираты. А я ведь почти умерла, Жером… но Господь милостив и дал мне еще один шанс.  А вы хотите поспорить с ним, подрывая мое здоровье?  Давайте так – вы составите нужное распоряжение, а я подпишу его.  В случае чего, вся вина будет на мне. 

-  Только на дрова? – угрюмо буркнул управляющий.

-  На всё!

-  Только на нужды этого дома?

-  А что – мерзнет кто-то еще? – поразилась я.

   Он пожал плечами, неловко развернулся и вышел.  А через какое-то время принес чернильницу с пером и бумагу на подпись с разрешением на свободный сбор валежника в лесу и ловлю рыбы в одном из ближайших прудов для жителей Со и фермы Мец.  Также была расписана квота на мелкую дичь и скорее всего – в чью-то пользу.  Но что-то перепадет и мне, раз уж я в курсе дела – соображала я.  А то речная рыба уже надоела.  И даже хорошо, что Жером нашел свою выгоду – она примирит его с моим распоряжением и он не будет его саботировать.

   Постаравшись не наставить клякс, я осторожно поставила  свою подпись впритык к тексту (мало ли?) – «Маритт дю Белли».

-  Добавьте - урожденная де Лантаньяк, мадам, - напомнил мне управляющий и, чуть помедлив, добавил: - Тогда я подготовлю отдельное распоряжение и на денежные траты?  Работа прачек, убиральщицы, швеи… пряности, вино?

-  Хорошо, но в этом не переусердствуйте, Жером.  Мсье Астор может и не утонуть вместе с кораблем.

   С тех пор быт стал потихоньку налаживаться.  За неделю прачки перестирали все, во что я ткнула пальцем, а убиральщица из Со выдраила дом. И я тоже что-то убирала, переносила, переставляла по своему вкусу - нужно было двигаться.  Но в основном стояла у всех над душой и раздавала указания.  Когда дом засветился чисто отмытыми стенами, полом и стеклами, окна выставили на весь жаркий летний день - чтобы вытянуло сырость.  А потом внутри запахло высохшими на свежем ветерке и солнышке занавесками и чистым постельным бельем, а еще - только что скошенной травой, рассыпаной по кухонному полу – так можно было подметать только один раз, в конце дня.  Подсохшую траву просто бросали в угасающий очаг и сыроватый дымок быстро утягивало в каминную трубу.

   Когда с уборкой закончили, я попросила убиральщицу подождать и пошла советоваться со старшей и более опытной Алэйн – как лично я могу отблагодарить эту работящую и послушную женщину?

- Жером заплатил ей, а что еще? – удивилась она, - ну… подарите ей свою косынку. 

- Ту, которая…? – осторожно уточнила я.

- Ну да – шмальтовая… в старом сундуке. 

   В углу моей комнаты и правда стояло два сундука.  В одном из них - с обносками, и обнаружилась совсем целая и только слегка застиранная косынка шмальтового (смальтового, голубого) цвета.  Остальное тряпьё я потом тоже пустила в ход или рассчиталась им со швеёй.

   В новом сундуке тоже кое-что было.  Захлопнув его, я уселась сверху и задумалась… о том, что может Жером не совсем и крохобор и экономит разумно - дю Белли нищие.  Или покойный муж совсем не любил Маритт.

   Астор дю Белли явился только через год и не из-за весточки Жерома – она не дошла.  Он узнал о смерти брата, когда в Новую Францию прибыл очередной корабль, на котором оказался кто-то из его знакомых.

   Этот год я запомнила отдельными, более-менее яркими урывками.  В основном, время ползло ровно и скучно, даже книжки здесь оказались нечитабельными. Но это тоскливое затишье дало возможность успокоиться и привыкнуть.  Да и совсем без дела я не сидела – помогала женщинам по дому и на грядках, подтянула личную гигиену до уровня своих привычек.  Соорудила специальный  гигиенический пояс, подмышники для защиты платьев от пота… Постепенно привыкла к длинному подолу и отсутствию панталон, к не совсем удобной обуви...

   Состояние медицины в это время я четко себе представляла, и за что всерьез боялась, так это за свои зубы.  Но зубной щеткой Маритт из свиной щетины пользоваться не рискнула, поэтому чистила их тряпочкой с зубным порошком.  Понятно - выяснив вначале его состав.  Оказалось, ничего страшного - белая глина, соль, березовый уголь, сода и сухая мята.

Глава 4

После колледжа я и еще две девочки с сестринского дела проходили стажировку в областной больнице. Для нас это был космос - современный медицинский комплекс, лучшее медицинское оборудование, замечательные условия… После первого дня практики встретились в гардеробной – уставшие, довольные. Уходили вместе, делились впечатлениями:

- Гардеробная какая – да? А душевые? Я минут десять под лейкой торчала – просто так, как под дождичком, - радовалась Валя, живущая в пригороде, в стареньком частном доме: - Новое все, свежее… а кафель красивый – голубенький, а...

- Интерны! – перебила её, смеясь, Марина: - Кафель, дождичек… село ты, Валька! Выпуск этого года, практиканты… двух я уже видела – один лор, светленький такой, а второй высокий жердяй – еще не выяснила – кто? А может тут и еще… - и понеслось… впечатлений у всех было – выше крыши.

Я проходила стажировку в перевязочном блоке – хороший старт для будущей хирургической. И целый день старшая гоняла меня в хвост и гриву, грузила по полной. Оказалось, нормальная практика - пройдешь проверку первого дня и останешься стажироваться в оперблоке. Там меня и заметил Шония, в областной он проходил обучение в ординатуре.

Я не сразу поняла его интерес - мало знала. И с Сережкой у нас... медовый месяц как раз плавно перетек в медовый год – скучания, нежности и прочие страсти просто зашкаливали. С моей стороны - точно. Я влипла в него, стала зависима и других просто неспособна была видеть, иначе Шонию обязательно заметила бы, он был приятным парнем. Еще и способным хирургом, если еще до окончания ординатуры, сразу после ВУЗа с ним уже заключили трудовой договор.

Среднего роста, сероглазый и темно-русый, на грузина он вообще не был похож. Может только щетиной? Утром приходил гладко выбритым, а к вечеру она обязательно нарастала до такой… трехдневной, на вид, небритости.

Как-то его пригласили в сестринскую на тортик по случаю чьего-то Дня рождения, тогда и выяснилось - три поколения русских жен. Еще с середины прошлого века его пра… из Грузии по какой-то причине уехал и с тех пор жил в России. Так что грузинская кровь там была сильно разбавлена. Сам он признался, будто по секрету, что думает на русском, а оно вроде как показатель.

Трудно сказать, когда и как все началось. Если бы я знала… С тихого и значительного «здравствуйте, Маша»? Другим молоденьким медсестрам и врачам доставалось веселое «привет, Аня! Даша, Вера…». Я этой разницы не замечала, но, скорее всего, ее отметили другие. А я как блаженная - ни шепотков за спиной, ни пересудов не слышала, хотя они скорее всего были. И не то, чтобы отделение было полно сплетниц и недоброжелателей – нет. А сейчас так вообще вспоминалось исключительно хорошее – приятные моменты, забавные эпизоды…

Однажды было такое… стоило вспомнить тот случай, и я обязательно улыбалась - будто опять перед глазами... Тогда я сдала дежурство и шла… уже подходила к гардеробной. И вдруг услышала даже не смех, а гомерический хохот - женский. А для больницы это что-то запредельное – такой шум. Да еще если персонал...

И внутри тоже – человек десять и кто как: на полу корчатся, на подоконнике лежат, на корточках у стенки… и все в слезах, с потекшим макияжем, со стонами и икотой – смеются. Нет – ржут, потому что смех уже нездоровый, тот, который нужно водой отливать, похожий на истерику. И я охнула от порога:

- Вы что? Тише!

На какую-то секунду стало тише, а потом чей-то стон и опять... Потом остановились, конечно, воды выпили - я принесла. И рассказали… Надюша Шепелева из лор-отделения:

- Я просто проверить хот-тела, - цокала она зубами о стакан, обливаясь водой.

- Так – дальше без меня! – вскинула руки одна, а потом и вторая… третья, - а то не выйдем отсюда.

Народ быстро разбежался. Тогда Надюша еще раз глубоко и судорожно вздохнула, стараясь успокоиться.

- Ну…вчера вечером муж анекдот рассказал. У него бывает – сидит, тупится в смартфон, а потом гогочет. И обязательно мне нужно... И хоть бы что путёвое! А то - тупой примитив, отстой вообще. Ну я высказала, он обиделся. Короче - пр…рооверить захотела кто прав, - затряслась она опять, - да … твою ж мать! Сколько можно?

- Надь, ну расскажи быстренько… - улыбалась уже и я, вспоминая сцену перед этим.

- Ну… ворвалась и гаркнула: мужики идут, снимайте трусы! – натурально плакала она от смеха.

- И-и-и…? - закусила я кулак.

- Все, Маш – все! До одной. Все... д-движение это - снять. Ан… анекдот - там вроде общага и одна заскакивает – парни идут, снимайте трусы. Ну все и… а она – дуры-ы… - с батареи.

И вдруг я эту картину будто сама увидела – не общагу, а наших – Самсоновну из неврологии и Галину Викторовну из реанимации и остальных… сгрызла кулак в кровь! Чувствовала – тоже накрывает…

Нет - понятно... Неожиданно, громко - прозвучало, как приказ. И все равно - реакция какая-то... слишком. Совпало что-то? Звезды, настроение, положительные эмоции нужны позарез? Не знаю. Но эту массовую истерику я запомнила на всю жизнь. Потом у многих вошло в привычну носить на работу анекдоты, и у меня тоже. Но такое безумие больше не повторилось.

Замечательные девчонки… женщины. Конечно, обсуждали – и меня, и Шонию, как без этого? На глазах у всех происходило – с самого начала и до конца.

Со мной он всегда говорил серьезно, безо всяких смешков и шуточек. И в глаза не смотрел, а будто заглядывал - осторожно, словно что-то искал в них. Часто попадался навстречу, заговаривал… первым. Было бы мне нужно, всё бы я поняла правильно - и тайный смысл этих взглядов, и то, что сталкиваемся постоянно. А так… отвечала так же вежливо и со всем уважением – он уже тогда... Считалось, что долго в области он не задержится и сразу после ординатуры махнет в Питер или сразу в столицу.

Несколько раз я попадала в бригаду, где он ассистировал или уже сам оперировал под присмотром руководящего. И взгляды его понимала, как оценивающие - в профессиональном плане. Все считали, что он уже сейчас негласно подбирает себе бригаду, и я даже мечтала – вдруг возьмет к себе на постоянку?

Глава 5

   Несмотря на хорошие отношения, семьями мы не дружили. Да и с остальными тоже – везде были дети, у Антоши личная холостяцкая жизнь, а значит - разные интересы, темы, ритм жизни…  Хватало общения на работе. Но жену шефа я знала - она бывала в отделении частенько, заходила просто так и по случаю тоже.  Жутко ревнивая женщина - все это знали и посмеивались. Стоило появиться новому врачу-женщине или симпатичной медсестре и даже санитарке, и Нуца прилетала с инспекцией.  Оценить угрозу наглядно?   У каждого свои тараканы. 

   Как узнавала о поступлении «свежего мяса»?  Скорее всего, был прикормленный осведомитель – иначе никак.  И знал он даже то, чего многие годы не подозревала я сама. 

   Тогда уже заканчивался  год без Сережи и без слез.  Я держалась неведомыми силами и даже получалось – никто ничего не заподозрил. Шония, правда, что-то почуял еще раньше…  но и тут получилось отбрыкаться. Пытать меня он не стал – то ли поверил, что у меня временные семейные трудности…

-  Георгий Зурабович, ну что вы, на самом деле…? – почти искренне удивлялась я, - у всех бывает… периоды.  И у вас, наверное – совпало что-то не так… настроение.  На работе не скажется – обещаю.   

 … то ли вид сделал. Но контролировать стал жестче.  И не только работу – режим питания, дежурств…

   Тогда все уже ждали Нуцу – накануне ушла в декрет одна из медсестер и пришла Таня. А Таня действительно была супер, во всех отношениях.  Засматривались не только мужчины, ревниво любовались и женщины.  Ну, а жене шефа просто обязаны были доложить.  А дальше и случилось оно – странное.

   Я опять задержалась – не спеша сдавала дежурство, долго мылась в душе, хотя могла и дома...  В пустой возвращаться не хотелось. Весь этот год я искала и находила себе занятия, разочаровывалась, бросала…  Остановилась на бассейне три раза в неделю и курсе обучения рисованию с нуля,  после перешла в соседний кабинет, где творили картины песком на световых столах…много читала.  И вычитала, что животные помогают справиться со стрессом.  Взяла себе котенка... хорошо - только на день, присмотреться.  И вовремя поняла, что нужно любить, чтобы хотеть о ком-то заботиться, а я просто планировала пользоваться.

   А в тот день уже одевалась в гардеробной – одна, все остальные давно разошлись когда дверь распахнулась и влетела она – в бахилах и белом халате, как положено.  Нуца.  Вот она точно была грузинкой, самой настоящей – большие черные, чуть навыкате, глаза, вороная грива просто на загляденье, нос с горбинкой – красивая женщина.  Чуть располневшая после двух родов, но южные, они все так… и не только они. 

  Стоя в дверях, она какое-то время просто смотрела.  Я не понимала… улыбнулась, застегивая последние пуговицы пальто и поздоровалась:

-  ... Ищете Георгия Зурабовича? А он сейчас у главного.  Давно ушел, там уже, наверное, скоро.

   А она вдруг быстро подошла и крепко обняла.  Я замерла…   а она неловко отстранилась и пробормотала, глядя куда-то в сторону:

-  Спасибо.  Если что… я просто не переживу еще и это, Маша.  Даже если его верность для тебя… и все равно – спасибо тебе!

   И так же быстро вышла... стыдно стало? А я немножко так… офигела – другим словом состояние просто не передать.  Прошло какое-то время, пока вышла из ступора. Понять ее как-то не так было бы трудно. И я мысленно отмахнулась, списав все на странное поведение в принципе не совсем адекватной Нуцы.  Злилась... она что-то там надумала в припадке ревности, и что теперь…?  Да пошла она со своими фантазиями!

   А ночью, опять мучаясь бессонницей, как-то все сопоставила и нашла в её словах логику.  И кажется, начала что-то понимать.  Или нет? Страшно было даже думать в эту сторону, но вспоминалось то одно, то другое… что делало её домыслы не такими и дикими.

   Почему он вообще приснился мне сейчас - в этой телеге, на слежавшейся соломе? Последнее время я много о нем думала.  Вспоминала уроки в операционной и заодно жалела, что не пошла тогда учиться – практика  не помешала бы. Хотя, как и обещал сразу, Шония делал для меня все возможное.  И даже влетел из-за этого в неприятности...  

   Понятно, что разрешить мне какие-то манипуляции в операционной ране, кроме удаления аспиратором крови и антисептического раствора, он не мог.  Но если оставалось время и случай был несложным, разрешал шить.  Не сразу… ой, далеко не сразу - только после того, как я сдала экзамен по шовному материалу и методах соединения мышц брюшины, подкожно-жировой клетчатки, кожи… Виды швов, способы вязания узлов… Просто ушить оказалось совсем не просто.

   Но почти десять лет я за всем этим внимательно наблюдала.  Я помнила каждое его движение и слово - сотый, тысячный раз, каждое пошаговое объяснение.  И он же не только объяснял, а и находил время обсудить разные подходы и методы. И сразу же на практике доказывал преимущество выбранного им.   За право ассистировать Шонии только не дрались...

    О моих «успехах» каким-то образом узнал главный – бывший начальник отделения.  Я и тогда не стала, и сейчас не хочу думать о том, кто из нас это мог быть?  Потому что в курсе дела был только костяк бригады - четверо самых близких.  Хотелось верить, что причина в беспокойстве за пациентов.  Хотя любые риски были исключены, раз Шония пошел на это и решился. Это значило – он уверен на сто процентов. Нет – двести!

   Все так и было.  А в какой-то день нас обоих вызвали на ковер. Вначале разговор был односторонним и, мягко говоря… неконструктивным.  Я вообще там была в роли статиста или немого укора. Глаз почти не поднимала и помалкивала, чтобы не сделать еще хуже.

  Поджилки тряслись и сердце замирало... Серов рвал шефа на части словами и где-то в них была логика. Я понимала, что это – все!  Для обоих или только для меня – вот сейчас и выяснится... Потом заговорил Шония.  Старался спокойно… Но я стояла совсем рядом, нечаянно приткнувшись плечом к его руке – чтоб не так страшно.  И чувствовала, как он напряжен – тронь и взорвется.  Но нет, держался.

Глава 6

   Военный лагерь оказался интересным местом.  Я ожидала увидеть чисто поле, огороженное редутами, то есть земляными валами со рвом перед ними, а внутри или палатки, или сооружения поосновательнее, потому что было слово «домик». 

   И редут был.  Во всяком случае, с той стороны, откуда мы подъехали.  Проход через него охранялся здоровыми мужиками в форме.  Гаррель коротко и недовольно буркнул что-то, и телега проехала дальше – на территорию лагеря и под свод дубовой рощи. Не очень большая, может насаженная когда-то культурным порядком, она приняла под себя людей, лошадей, навесы и палатки – большие, человек на десять и одиночные, но тоже высокие. 

   Палаток было много.  Дальше, за дубами и в постепенно надвигающихся сумерках их колличество только угадывалось.  В такую палатку можно было свободно войти не нагибаясь, и напоминали они огромных серых раскорячившихся лягушек.

   Я помалкивала и осматривалась – по лагерю ходили люди в знакомой уже форме, из-за деревьев слышалось лошадиное ржание, вблизи – грубые мужские голоса.   Кое-где ярко горели костры - огонь всегда ярче в подступающей темноте.  А она уже подступала, а я… я просто финишировала.

   Странное состояние… пьяное.  Мир вокруг видишь, а себя в нем не чувствуешь.  Смотришь, как со стороны… просто наблюдатель - безразличный, вялый.

   Так бывает, когда бросаешь все силы на достижение цели.  А дотянешься до неё и сразу расслабляешься.  И чем больше сил ушло, тем сильнее откат.  И от желания это не зависит, контролю не подлежит.  Мозг отметил для себя – сделано!  И все, дальше уже физиология - элементарно выспаться, восстановиться, отдохнуть морально и физически – от всего на свете.  Я хотела спать.  Трое суток, блин!

   Может по этой самой причине и живого любопытства не было. Я просто смотрела по сторонам и слабо улыбалась, во всем положившись на Гарреля.  Почему-то казалось правильным улыбаться этим людям.  Улыбка была, как приветствие, как протянутая в дружеском жесте рука или ниточка, дающая направление будущим отношениям – открытым, почти братским… я так думала, так хотела.  Мы станем соратниками – воинами одной рати.  Когда плечом к плечу и друг за друга – кто как может.  Я надеялась и даже верила, что что-то могу. И примирительно улыбалась, слушая Гарреля:

-  На многое не надейтесь, мадам – Дешам вас не примет.  Он хороший лекарь и человек неплохой, но со странностями – верит только в Авиценну.  Нет для него авторитетов даже в Королевской академии, а уж ваш диплом...  Он выжил Кратена – тот должен был отправить раненых и вернуться назад, а его все нет…  Завтра и вы отсюда уедете.

-  Авиценна?  Это замечательно… - сонно улыбалась я, - восточная медицина всегда была на шаг впереди от европейской.  Там хотя бы имели представление о гигиене и санитарии.  Споемся… с вашим лекарем, не переживайте.

-  Вы почти спите, мадам… - расстроено отметил он, - сейчас мы едем к домику…  Я думаю, вам не до еды и не до помывки тоже – отсыпайтесь.  Спите завтра, сколько хотите,  Дешама я предупрежу.  И оставлю часового у двери, - хмурил он брови.

-  Ну да… хотя часовой, наверное – слишком, - сомневалась я, предвкушая сон и покой.  Дешам этот, похоже, умница, а Гаррель в меня не верит и совершенно напрасно…

-  Закроетесь крепко изнутри.

-  Да, сержант… само собой. Да.

   Мы проехали еще между палаток, куда-то свернули, потом еще раз…  В конце концов, возле небольшого (настоящего, но совсем крохотного, в одну комнату) домика, мужчины высадили меня и сняли с телеги мои вещи.  Внутри было почти темно, да я особо и не осматривалась, уже увидев то, в чем нуждалась больше всего - кровать.

-  Не расстилайте, - зажато как-то посоветовал Гаррель, - кто тут только не валялся.  Я оставлю свой плащ – на него и ложитесь.  Он почти новый.  И еще воду во фляжке – мало ли… захочется пить. И закройтесь изнутри – слышите?  Здесь… черт! – с металлическим лязгом швырнул он что-то в угол, - завтра организую надежную задвижку… если останетесь, конечно.  Ну… все равно больше некуда вас...  Неважно!  Под дверью будет стоять часовой.  Мадам…?  Да вы совсем уже спите.

   Я снова улыбалась, чувствуя, как он подталкивает меня к кровати.  Быстро сняв со своей спины и раскатав скатку, он широким жестом набросил её на узкую кровать – ткань накрыла ее всю и даже упала до пола.

-  Тут хватит и укрыться, хотя ночи теплые… - помог он мне лечь и даже стянул ботинки.  Накрыл ноги краем накидки и расстроено пробормотал: - На мою голову…

-  Спасибо… спокойной ночи, - бормотала и я тоже.

-  А?  Что вы такое сказали? – переспросил он, наклоняясь ко мне.

-  Не обращайте… это я… так… - и это все, что я смогла вспомнить потом – из последнего.  Что пожелала ему спокойной ночи по-русски.  И ничего страшного.  Я уже спала…

   В тяжелый, мертвый сон провалилась сразу.  Мозг вырубился и мне все равно было на жесткость постели, на то, что пытаются то ли будить, то ли переложить снова куда-то, раздеть…  заботливый старикан.  Так что-то… - мимо сознания. Касания, шелест ткани, запахи…  С запахами здесь отдельная история – я помнила - удушливые…

   Что-то пыталось пробиться в сознание - грубые толчки, рывки… непонятное болезненное ощущение  вырвало из глубочайшего сна… почти вырвало.  Но легкая боль как-то быстро ушла, вообще все быстро ушло – качание, ритмичный плеск волн...  Я так и не проснулась полностью – только спала уже иначе – не мертвым сном, а с картинками…

   Шония за руку вел меня вдоль моря… волны набегали, качая землю, а потом он остановился и рывком прижал меня к подоконнику, вздернул на него, а я обняла, прижимая к себе его голову.  Млея, сунула пальцы в короткие жесткие волосы.  Мы целовались.  Жадно, глубоко - будто жизнь зависела…  Жесть!  Я разом, резко проснулась - в холодном поту и с ощущением уже случившейся беды. Нам нельзя!

    Потерянно уставилась в темноту и с облегчением обмякла – сон, блин!  Просто сон… Вообще первый раз такое.  Сердце потихоньку успокаивалось, рядом никого не было, и только запахи…  сильный запах мужских духов – резкий и яркий.  Я заворочалась и села в кровати – мозги работать не желали, сознание возвращалось медленно.  Но что замерзла, чувствовалось и я стала шарить рукой, пытаясь найти край плаща и укрыться.  Так… уютненько завернуться в него и снова…  опять спать.  Дальше. Долго.

Глава 7

   Я вспоминала все что знала о смертельной венерической болезни, которая косила Европу не одну сотню лет.   Сифилис был проклятием не только европейских аристократов, но и простолюдинов тоже, а значит и армии.  Эпидемии продолжались десятки лет. И называли болезнь в том числе «французской», и любовной чумой тоже - когда поняли механизм заражения.  А одним из ярко выраженных симптомов было как раз выпадение волос.  Скрывая его под париками, спасались так от позора.

   Я понятия не имела о сроке инкубационного периода, но симптомы помнила – сыпь, перерождающаяся потом в гнойные пустулы.  Дальше – больше… и мучительная смерть в конце.  Но сначала язвы там - в месте заражения.  

   Лечение...  Дай, Боженька, памяти, раз ума и чувства самосохранения не дал – судорожно соображала я.  Та-ак… кажется бледную трепонему убивает…

-  Мадам…?  Так вы идёте за мной? - послышалось сбоку удивленное…

-  Сейчас! – почти рявкнула я, с усилием выдирая из завалов памяти нужную информацию.  Паника не давала мыслить ясно, в голове путалось.

   Лечение... Для любого вируса губительна высокая температура, а прижигаются язвы йодом… позже. Тут йода пока нет, как и антибиотиков. Что еще?  Я почти ничего не знаю! Но должен знать врач...

-  Пойдемте… скорее, - рванула я за военным, будто счет жизни шел на секунды.

    Мы спешили.  Он молча поглядывал на меня и вел куда-то на край лагеря и рощи.   А я привычно уже придерживала длинные юбки и осматривалась, теперь уже внимательнее - придется тут задержаться.  Если вдруг…  просто предположительно...  Только без паники!  Заражение совсем не обязательно.  Но время здесь как раз такое...  как сказать, чтобы без матов?

   Уехать можно…  никто меня держать здесь не будет.  И доберусь я, наконец до дома Жерома.  И еще неизвестно - можно его продать или нечего там продавать?  «Крепкий дом, на века» - совсем не гарантия его… продавабельности - они все здесь из камня, даже самые убогие.  А мне нужны деньги!  В Россию ходят торговые обозы, должно быть дипломатическое сообщение – не такое и дикое сейчас время, не средневековье уже.

   Уехать можно… и остаться без помощи, если вдруг что. А тут все-таки врач.  Значит… предположительно инкубационный период лучше провести рядом с ним.    Получается, придется задержаться… вынужденно. Нужно как-то убедить его, заинтересовать.  Чем? Как раз этого добра - навалом.  Тут не наговорить бы лишнего, чтобы не путаться потом в показаниях.

   Но убедить в своей правоте специалиста, не имея авторитета… да еще и женщине?! Смотри уже, Маня, на вещи реально…  Значит - интерес. Точные факты или недосказанность?  Зависеть будет от мужика.  Средневековый коновал, узко зацикленный на конкретном учении – одно…   А вот эскулапа-интеллектуала я не потяну.  Или потяну?

   Я мельком оглядела мятую юбку, несвежее кружево оборок внизу, тесный жакет на шнуровке…  Попыталась как-то разгладить-расправить все это почти на бегу, поправила соломенную шляпку с пушистым пером...  Спутанные локоны прикрывали уши и, собранные под шляпой в примитивный хвост, шикарным ворохом стекали на спину.  Наверное, все силы тела Маритт уходили на то, чтобы давать жизнь этому богатству – тяжелым вороным кудрям, спадающим до самого пояса.  Тоже не совсем чистым сейчас… половину срежу сегодня же – без посторонней помощи с ними не справиться.  

   В общем, к чему я пришла после общего осмотра?  Мужской интерес можно вызвать всегда, особенно на безрыбье.  Но мне он не нужен!  Значит, нужно брать знаниями и интеллектом.  И прямо с порога… чтобы не турнул сразу, дал зацепить себя информацией.  Это будет непросто - Гаррель высказался о докторе однозначно.  И что он поклонник Авиценны - Ибн Сины сказал тоже…

-  Мадам, мы пришли, - остановился военный.

-  Как обращаться к вам по чину? – отстраненно уточнила я.

-  Солдат… капрал Леро, мадам! - гаркнул он, уставившись на меня.

-  Спасибо, капрал, - кивнула я, отводя взгляд.  Мучительно неловкое чувство - я знаю, что он знает…  Нужно учиться справляться с этим, абстрагироваться… Мне все равно на всех тут – плевать!  Сейчас важно только отношение Дешама, нужно заручиться его поддержкой, а значит и защитой на будущее. А дальше - посмотрим. Больше нужного я здесь не задержусь.

 -  Что означает слово «солдат», мсье Леро? – держала я себя в руках, заодно собираясь с силами  перед встречей с доктором.

-  Военный, мадам… Военный на службе за плату.  Когда-то в Испании наемникам платили сольдо – оттуда и пошло.  Полковник бывает рассказывает… разные забавные штуки, - прокашлялся он и тоже отвел взгляд: - Лазарет…  мы на месте.  Дешам где-то там - внутри.

   Мы стояли у огромного шатра.  Та же корабельная парусина, из которой сделаны и палатки – плотная, серого цвета.  Деревянный остов, похоже.  Мощные растяжки…  Шум дубовых листьев под ветром, яркое солнце.  Ну, с Богом!

   Внутри, на удивление, оказалось достаточно светло – ткань частично пропускала свет, и я увидела высокого худого человека, стоящего спиной ко мне.  Коротко стриженного, как все здесь… но тоже, наверное, где-то есть свой паричок.  Я уже поняла, что он вроде как тоже форма одежды.  Находятся при исполнении – тянут на себя вместе с шапкой, расслабятся – и в сторону его.

   Доктор был чем-то занят у второго входа, на свету. Парусина там была высоко вздернута и солнце ярко освещало небольшой стол прямо на проходе и двух мужчин, склонившихся над ним.  Это смотрелось, как врачебный прием и, скорее всего, им и было.  Старший мужчина был одет в темные штаны, светлую рубашку и жилет, а у молодого парня в форме что-то случилось с рукой.  Над ней и склонился доктор.

   Я ждала в тени – свидетели разговора не были мне нужны.

-  Всё. Хорошенько пососи палец… долго, - спокойно заключил медик, разгибаясь.

   Заноза, скорее всего – решила я, увидев оставленный на столе пинцет.  Подождала, пока пациент скроется за стенкой шатра и только тогда подала голос:

Глава 8

   Эйфория от вечера продолжалась недолго.  Я прожила первый, самый крепкий сон и будто толкнуло что…

   Чувство опасности и даже страха нахлынуло и захлестнуло с головой.  Безо всяких мыслей, без понимания причины.  Проснулась окончательно и замерла – вспомнила…  Я даже утром так не помнила, а тут…  запах еще этот - так ярко.  Тут у них мужские и женские духи практически не отличались – тяжелый и приторный запах дамасской розы вместе с корицей и ладаном чуть не доконал меня в дилижансе.  Как потом оказалось, надушилась не та сговорчивая дама, а мужчина напротив. 

   В каморке, где мною грязно попользовались, пахло кедром, а не просто хвоей…  терпко и свежо – дубом и нежно - жимолостью.  Хороший, хотя и сильный запах, и я бы тоже от таких духов не отказалась - раньше.  Почему сознание сейчас раскладывало все это по полочкам, уточняя для себя ингредиенты парфюма?  Сон и ощущения наложились тогда друг на друга… Сейчас же, кроме запаха, я, казалось, помнила еще и настроение… нет – общее ощущение от того, что насильник вложил в половой акт – злость, нетерпение, раздражение.  Грубо, небрежно… Прибой во сне был сильным и упорным, Шония целовал жестко...

   За тонкой «стеной» из парусины громко храпел Дешам - звучало музыкой…  Наверное, не раз еще я проснусь вот так – в холодном поту, и с облегчением услышу его рулады.  Слишком для меня то, что случилось… подсознание еще долго будет настороже.

   Сон ушел и благостное вечернее настроение следом.  Сейчас понималось - все очень сложно и просто не будет.  И не могло быть. На том постоялом дворе я перевязывала раненых, прокладывая  между окровавленной тряпкой и раной тампон, сделанный из лоскута своей нижней юбки.  Целый ворох их – белоснежных, вываренных в щелоке, Алэйн утоптала в один из моих баулов.   Но даже батист, не говоря о тканях попроще, не годился, как перевязочный материал.  Рана должна дышать, повязка должна быть воздухопроницаемой…  На ум приходила только кисея.  А они были перевязаны плотными тряпками.

   Дезинфицирующие растворы…  Чего проще – открыть готовую упаковку и использовать.  А из чего их составлять здесь?  Если вдруг придется мыть рану, особенно полостную?  Кипяченая вода – понятно…  Слабый раствор соли – да, но это пытка!  Болевой шок и так…!

   Анестезия, пожалуй, самый важный пункт.  Смогу я оперировать орущего мужика, на груди и ногах которого висят два амбала, удерживающих его в нужном положении?  Однозначно – нет.  Не привыкла… тишину в нашей операционной разбавляли только металлический стук инструментов, писк приборов и негромкий, спокойный голос Шонии…  Господи!  Как же я хочу туда – к нему!

   Ладно…  Анестезии в полном смысле еще нет. И что теперь?  Главным показателем хорошей работы хирурга лет двести-триста назад была скорость. Те же ампутации – самые частые операции в военно-полевой хирургии.  Если пилить кость долго и без обезболивания, пациент умрет от болевого шока. Хотя и скорость не гарантия - дальше подключалась гангрена… настоящий прорыв в стерилизации наступил только в XIX веке.

   Наверное, лекции по истории медицины следовало назвать занимательной медициной.  В голове отложились одни перлы…

   Настоящим рекордсменом-спринтером от хирургии был шотландец Роберт Листон – ампутировал ногу за две с половиной минуты. А чтобы освободить руки для пилы, зажимал окровавленный нож в зубах. Одна из его операций до сих пор ввергает в шок студентов-медиков всего мира - она прошла с 300% летальным исходом.  Он ампутировал ногу пациента за те самые минуты (потом тот умер от гангрены), попутно откромсал пальцы ассистенту (тоже гангрена впоследствии) и задел ножом одежду одного из наблюдателей, который вообразил, что нож пропорол его насквозь и скончался от страха.

   Но я не думаю, что Листон такой уж уникум, а в практике того же Дешама, к примеру, не было послеоперационных осложнений.  И, наверное, он простит, случись они у меня.  Скорее, его интересовала моя техника, сами манипуляции…  Не прощу себе я – вот в чем дело.  Значит, готовиться нужно предельно ответственно – все, что знаю, все, что помню, все, что могу…

   Уснула я только под утро.  А разбудил меня шум лагеря – голоса людей, ржание коней и резкие хлопки, похожие на отдаленные взрывы или близкие выстрелы.

   Быстро воспользовавшись горшком и мысленно поплакав очередной раз по влажным салфеткам, я зашнуровала платье, повязала косынку и передник и осторожно выглянула из-за своей ширмы – в лазарете было пусто.  Прошла к выходу и посмотрела в щелочку - Дешам разговаривал с кем-то высоким, чисто одетым и щеголеватым, скорее всего офицером.  И не факт…но!  Резко бросило в жар и зазвенело в ушах.   Нащупав скальпель, судорожно втянула в себя воздух, выдохнула… панической атаки я не ожидала.  Подышала еще, присела зачем-то пару раз…  Выходить наружу, естественно, не стала. 

   Прошла вглубь лазарета и открыла один из футляров, лежавших на сундуке.  Хирургический инструментарий...  Пальцы подрагивали, болела нечаянно закушенная губа.  И я постаралась успокоиться, сосредоточившись на предмете интереса.  Нестерильны…  судя по внутреннему виду футляра.  Второй тоже был с инструментами, назначение некоторых я только угадывала.

   В самом сундуке, похоже, находился перевязочный материал – кипа стиранных простыней.  И то хлеб…  Отсек с чем-то… а вот и корпия. Нити, распущенные из льняной ткани и неизвестно насколько чистыми руками.  Их раньше накладывали прямо на раны.  Ну… можно нашить перевязочных пакетов, но опять нужна кисея.

   Что еще?  Пучком – шовный материал.  Грубый лен и шелк.  Хмыкнула - согласно статусу, наверное… Не нужно, Маня, плохо думать о начальстве!

-  Мари!  - раздалось за спиной, и я сжалась... и медленно обернулась.  И улыбнулась с облегчением.

-  Проснулась вот… уже.  И слышу – лагерь давно не спит.  Будите меня раньше, хватит – отоспалась.  И еще… я не знаю простых вещей - куда вынести ночной горшок, например?  Простите уж за такой… моветон.

Глава 9

   Утром, как я и просила, меня разбудили пораньше.

-  Мари, я – к полковнику, как договорились. Но мне тут пришло в голову… - звучало из-за парусиновой стенки, - а если нам пойти вместе?  Заодно и представлю вас.  Мари…?

-  М…ммня-а…- страдала я. Придумывать что-то, выкручиваться… нет.

-  Нет, только если он этого потребует.  Мы же договаривались, мэтр – я имею дело только с вами.  Мы же договорились!  Угрюма и нелюдима, тяжело переживаю вдовство.  Даже в лагерь прибыла, почти не осознавая себя от горя, страдаю душевно - тонко и долго…  додумайте сами, - притихла я в постели, превратившись вся в слух.

-  Хм, хмм… - только и дождалась, а дальше прозвучали его удаляющиеся шаги. 

   Я еще немного посидела, обнимая колени, а потом вспомнила, что помещение в свободном доступе и сюда запросто может ввалиться кто угодно.

   Дальше по привычной схеме – горшок, одевание, выход, умывание...  На столе в солдатском котелке меня ждала все та же капуста со свининой – вкусной и постной, надо сказать, свининой.  Свиней здесь не держали в загонах, и они рыли себе еду кто где. Сала на боках при таком раскладе точно на нарастишь. 

   А еще я уже знала, что говядина и свинина – еда простолюдинов.  Аристократия в основном поедала каплунов и прочую дичь – птицу.  И картошка была уже известна, оказывается.  Но, как и у нас когда-то, насаждалась почти силой – народ отказывался понимать свое счастье…  У нашей семьи была дача и я до сих пор помнила – мама успокаивалась только набив погреб под завязку.  Будет картошка и никогда не останешься голодным – её слова…

   Дальше рисовалось свободное время, я решила помыться.  Вечером, в темноте, это неудобно, день всегда чем-то занят, оставалось утро.  И высушить волосы есть время.  Пока быстро ела, сидя у костра, чуть подогрелась вода… а мне и не нужен был кипяток.  Мыло было – зеленое, в виде мази.  Если это то самое, сваренное из конопляного масла… значит имело еще и антисептические свойства – применялось и в нашей… той медицине.

   Я внимательно осмотрелась перед тем, как идти в импровизированный душ – приключений не хотелось.  Но вокруг было тихо.  С утра все военные были при деле и около лазаретного шатра никто не шлялся. А погода стояла замечательная для августа – безо всяких катаклизмов в виде затяжных дождей или жары.  Ровная, теплая…  Захватив чистую одежду, я тихо просочилась в помывочный закуток.  Разделась там, развесив все свои одежки на сучках. Стенки из парусины, обнимая три деревца, поднимались выше человеческого роста… вода была приятно прохладной… мыло пахло съедобным… 

  Стоя на куске ткани и уже ополоснув волосы, я запрокинула голову к небу, отжимая их, смахнула и с глаз воду и…  встретилась с мужским взглядом.

-  С-сука…х, - коротко выдохнула. И глубоко вдохнула. 

  И не заорала – завизжала! Не знала, что так могу…  Перепуганное лицо с вытаращенными глазами шарахнулась куда-то в сторону с дерева, послышался шелест, хруст, вопль…!  Удар!  Бл*ть…

   Я быстро одевалась, с трудом попадая в узкие рукава и тихо матерясь – все, что вспоминалось.  И на родном, естественно.  Никогда не позволяла себе… все шестнадцать лет брака и даже на работе – повода не было.  А дальше все просто пошло не так - не моя вина!

  А от ближайшего дуба раздавались стоны, обеспокоенный говор… Да он не один там?!

-  Дешам… Дешам… - нерешительно послышалось уже где-то в лазарете.

-  Я за него! – вынеслась я, поспешно затягивая шнуровку платья.

-  Мадам… - блеял молодой солдат в неопознанной мною форме, - Ланс рухнул с дерева!

-  А что он, скажите, делал на этом дереве? – рычала я, двигаясь на выход.  Мальчишки!  Засранцы!

   Любопытный воин сидел на земле и тихо выл, держась за лодыжку. Бледный, взгляд расфокусирован – весь внутри, в своей боли.  Лицо искажено страданием.

   Я на ходу доставала из складок юбки скальпель.

-  Мадам!  Я больше не посмею…  Мада-ам! – полз он на руках и заднице от меня.

-  Спокойно. Я даже не ругаюсь, видишь? - обернулась я к остальным пятерым, - сбегайте за доктором, он недавно ушел к полковнику.  Только быстрее.

   Один из парней сорвался и помчался бегом.  Я оглядела остальных - стояли набычившись, но не сбежали и травмированного гаденыша не бросили. Нужно действовать и быстро.  Если там перелом, немедленно пойдет отек и я даже грамотно пальпировать не смогу.  А рентгена нет. Рентгена-то и нет…

-  Я больше не посмею, мадам… - безнадежно шептал парень.  И бисеринки пота на лбу, зрачки расширены.  Больно, паразит?  Я скинула с него головной убор вместе с паричком. И эпоха сменилась… передо мной на земле сидел высокий и крупный, но все-таки самый обыкновенный парниша лет семнадцати.  Безусый…

-  Не бойся… потерпи, голубчик, - шептала я, отбрасывая в сторону его башмак и распоротую скальпелем гетру, потом освободила и вторую ногу – для сравнения. Ощупала лодыжку, где уже нарастал травматический отек. 

   Большеберцовая кость спереди почти не укрыта мышцами и легко прощупывается…  Парень тихо выл от страха и боли.

-  Ударился о землю? Чем?

-  О ветку… ногой, - задушено шептал он.

-  Чем еще… где еще у тебя болит?

-  Тут.  Вот тут… - потер он предплечье.

   Просто ушиб… иначе не касался бы так. И падал не так высоко.  Пробежалась пальцами по ноге…

-  Поднадкосничный? Незавершенный… ф-фухх… – прикрыла я на миг глаза, вспоминая и соображая.

-  Что вы там шепчете? – дрожал у него голос, - я еще буду жить?  

-  Ну что ты, голубчик?  Тебе повезло, хороший перелом, по типу зеленой ветки – только трещинки, а надкостница удерживает обломки кости, если они есть, от смещения.  Заживет.  Держите его крепко!

-  Не-ет! – дернулся парень.

-  Смотри! – спрятала я скальпель, - я больше ничего не режу.  Не ори, солдат – стыдно.  Или я зафиксирую кость, чтобы спокойно сраслась, или будешь хромать. Просто дай себя придержать друзьям… терпи… мне нужно прощупать лучше, увериться, что нет смещения, пока не отекла нога. Ну?

Глава 10

   Мое отношение к Лансу нельзя было назвать нормальным - я упорно видела в нем ребенка.  Хорошо хоть не своего - с головой пока порядок. С подсознанием уже, похоже - нет.  Иначе не ловила бы себя на том, что подсчитываю: 36 – 17 =...  И вполне…  Если бы не проклятая мутация, у меня мог быть сын этого возраста… не Ланс, но Лёша – запросто.  Алекс… Александр.  Да – назвала бы Сашкой.  Всегда нравилось это имя.

  Несмотря на то, что мальчишка видел меня голой и в процессе не самых эстетичных манипуляций, зла на него я не держала. Необъяснимо… но так. Зато сочувствие и бабья жалость зашкаливали, а еще ответственность.  Отсюда и неодолимая потребность заботиться. По сути, он был первым лично моим пациентом, да еще и возраста подходящего.

  Ночью его было жаль особенно, потому что тогда бедолага точно не притворялся.  Во сне сосуды расширяются и чувствительность нервных окончаний возрастает.  Ему действительно было очень больно и предплечье тоже болело, хотя и меньше ноги.  Оно опухло и посинело - сплошная гематома…  Холод, капустные компрессы… через пару дней можно будет подключить тепло и мази.  Это понятно… Я просиживала с ним по полночи, держа за руку или делая холодные компрессы на лоб - посторонние ощущения отвлекают от боли.  Дешам громко храпел рядом - через стенку.  Для него поставили еще одну кровать - колченогую и грубо сбитую, с матрасом, набитым сеном.  Доктор спал богатырским сном и просто не слышал стонов больного, так что моя забота где-то была и оправдана.  Да я просто не смогла бы уснуть!

   Но вот днем… я подозревала что, увидев такое ответственное отношение, парниша стал сочувствием моим манипулировать.  Грамотно это делал, не наглел, но и от себя почти не отпускал.  

   Я полдня готовила рассасывающую мазь из корней лопуха по рецепту Дешама.  Мужчина знал прорву народных рецептов и отлично ориентировался в их применении.  О чем это говорило?  О том, что он постоянно ими пользуется.  И я теперь тоже буду. Он делал свои записи, и я свои - на русском.  Так вот - мазь эту я колотила, сидя рядом с Лансом.  Он же тоскует… именно так, горестно прикрыв веки:

-  Я так тоскую один, мадам...  Разрешите, мою кровать вынесут на воздух?

   Французы...  В крови это, наверное.

-  Мари, вы не представляете, на какие безумства способны вот такие молодые оболтусы! – злился Дешам, - вы привяжете его своим добрым отношением, которого он может вообще никогда не знал! И он почувствует себя вашим рыцарем, защитником…  Влюбленность будет толкать его на подвиги, и он даже ждать не станет… он сам будет искать причину защитить вас или ваше имя!  Закончится тем, что вы же будете штопать его после дуэли, а то и оплакивать, чего доброго!

-  Разве между нижними чинами возможны дуэли? – поразилась я.

-  А они что – не мужчины? – в свою очередь удивился доктор.

   Ну, так-то – да…   И я взялась предотвращать.

   Держалась ровно, песен о голубках больше не пела, не бежала немедленно на каждый стон, вообще старалась держаться на расстоянии, но получалось не всегда – проведать друга и подчиненного повадилась уйма народу.  И заодно поговорить о собственных болячках, пожаловаться, а то и напроситься на осмотр.

   Уже пару дней рядом постоянно мелькали чужие мужские лица – молодые и не очень, усатые, прокопченные солнцем и кострами, прорезанные морщинами и только-только украшенные первым пушком.  Пестрила разными цветами форма, на столе будто сами собой стали появляться презентики в виде яблок и лесных ягод.  А когда и веточка с желудями, цветок или булочка...

   Но Дешам быстро пресёк это, заставив как-то Ланса сожрать все подношения, кроме травы - прямо сейчас и у всех на виду. Посетителей беспардонно выпроваживал, пригрозив не церемониться, если в будущем с ними не дай Бог что… 

   И угрюмо выговаривал мне, когда мы выходили за редуты собирать подорожник, копать лопух и вязать в пучки крапиву и лекарственную ромашку:

-  Потому в лагере и нет прачек, кухарок и шлюх, хотя в других полках это норма.  Миром правит похоть, Мари!  Мужчины хотят… и будут хотеть всегда.  Я выторговал для вас этот месяц… на большее полковник не согласен.  Постарайтесь не подвести меня, вы не представляете – на каком вулкане сидите! Сидим мы с вами…  

    Я услышала его.  И мне не нужно было мужское внимание.  За все это время одиночества и воздержания не то, что гормонального взрыва – даже легкого всплеска желания не случилось. Похоже на то, что и здесь я не совсем в порядке…  По молодости еще достигала пика - были моменты, но не так часто – не успевала.  Темперамент такой дурацкий – заторможенный, или и тут подгадила чертова мутация?  Да и Сережка не был мастером этого дела.  Это только в книжках все подряд мужики - гиганты секса… Я научилась имитировать, чтобы не обидеть мужа, помогала потом сама себе.  А дальше вообще перестала ждать чего-то от близости…  потом и хотеться перестало.

   Маритт…?  Были мысли, что она вообще не подозревала, что такое оргазм.  Бледная, тощая, замученная девочка… Я за год только-только выползла из этого состояния - чуть округлилась где надо, окрепла и посвежела, но что касается желания -  даже не трепыхнулось ничего и нигде. Не просило, не тянулось и не замирало сладко…

   Местные мужчины легко ассоциировались: молодой полковник – эстетическое любование, Дешам – дружеская симпатия, Гаррель – дочерние чувства, дурачок Ланс – материнские, су-лейтенант Ожаро – искреннее сочувствие.  При этом все мужики были сильными, крепкими и здоровыми, как кони – замечательный генетический материал.  И ладно бы кого-то из них я рассматривала в таком ключе – как шанс.  Но вопрос вообще не стоял!

  Своего мужа я сильно любила и было за что.  Похоть если и правит, то в основном - мужчинами, женщинам одной её мало. А Сережа давал мне очень много – заботу, ласку, тепло, уверенность, что я нужна...  Я не поняла, не заметила, когда наша любовь стала однобокой.  Сама виновата. Так что… так себе из меня жертва!  Напрасная, конечно, но все мы задним умом… Смерть вылечила от любви, но избавляться от очередного разочарования таким же образом уже было как-то не комильфо.  Значит, в будущем подобные неприятности нужно исключить. Шла бы еще речь о возможности родить, риск имел бы смысл, но нет... 

Глава 11

- Такси! - дернулся Георгий к проезжающей мимо машине и, увидев, как водитель, тормознув, махнул ему рукой, быстро обошел машину и заглянул внутрь.

- Шустрей… - недовольно проворчал таксист и, дождавшись, когда он сел, стал сдавать назад.

- Проблемы? – не понял его тона пассажир, потом кивнул: - А-а… могут быть предъявы – очередность?

- Стояли бы оба в очереди, тебе нужно?

- Да нет…считай - обоим повезло, - усмехнулся Шония.

Его сжирало нетерпение… какой там в очереди! Тут ощущение - машина на месте стоит, а не выжимает на объездной разрешенный максимум.

Две недели его не было в городе. Устал, как ездовая собака, сутки в поезде… и почему так – непонятно. Новый чистый вагон, постельное с нуля, биотуалет, а чувство - месяц не мылся. Жрать охота, опять же… нервное напряжение последних дней отбивало аппетит напрочь. Зря дал себе установку… пытался бороться со своим безумием, хотя бы загнать его в приемлемые рамки – принципиально не звонил в отделение сам. Поручил старшей сообщать, если возникнут вопросы или появятся новости. Выдерживал характер, а сейчас понял, что сам дурак. О чем тут…? Если внутри весь - комком и колотит… а душа несется впереди машины!

Но таксиста не торопил – слишком часто торопыги попадали на его стол.

Хотел ведь все по-людски – сразу домой… Даже предупредил Нуцу о времени приезда. Волевым усилием давил в себе неистребимую потребность - в который раз уже! И опять сдался, понимая, что - нет… просто не сможет – говорить что-то, пихать в себя еду, радоваться дому, даже нормально общаться с пацанами – чтобы все внимание, весь его интерес – только им и без посторонних мыслей. Дети огромная и важная часть его жизни. Но только часть.

Поздно понял – чем на самом деле жил все эти годы, что делало жизнь полной и цельной. Жалел, что уступил тогда Машу другому – легко, послушно. Не боролся за неё, не добивался и не уберег…

Первый раз увидел её в перевязочном – случайно, на бегу. Лето тогда было какое-то дурное – жарко, парко. Девчонки в отделении совсем легко одеты, пуговички максимально расстегнуты – радость глазу и не только... Он тогда только пришел на стажировку, но уже поглядывал, присматривался в предвкушении и даже авансы успел получить - улыбками, долгими взглядами. А мужику вообще трудно не смотреть и не думать, когда под тонюсенькими халатиками и костюмчиками белья - самый минимум. Пациенты с болями и те шеи сворачивали.

И она тоже светилась вся - Маша, но не так - стояла у окна, подняв голову к открытой фрамуге и дышала под сквозняком.

Тоненькая вся, хрупкая… как фарфоровая статуэтка. Ничего, в принципе, значительного – даже грудь совсем маленькая - единичка…? Да не в том дело! Важно, как ходила, как держала голову, говорила, улыбалась – все цепляло. Било по мозгам сильнее водки! Необъяснимо… Можно бы сказать красиво – «среди миров, в мерцании светил, одной звезды я повторяю имя…» А можно, как сказал, глядя на него, одногруппник: крыша съехала, да в таком положении и зафиксировалась. Георгия накрыло этой крышей. Но он не сразу сдался – честно и упорно сопротивлялся. Просто поверить не мог, что так бывает и происходит это с ним!

Ходил, смотрел, о любви мучительно размышлял – слухи оказались не преувеличены. Она действительно оказалась великим таинством – уму непостижимо, как скрутило! Тянул… сколько мог, столько и тянул. Боролся с собой, потому что осознавать свою зависимость от кого-то было непривычно и даже неприятно. А непонятное всегда страшит. Разрывало от противоречий – ощущение это паническое, отторжение и вместе с тем полная мобилизация – немыслимый душевный подъем. Когда горы свернуть – раз плюнуть! И крылья за спиной.

Сны еще странные… что у него – женщин раньше не было? Но и мозг и сны оставались свободными. А вот Маша снилась и всегда так, как увидел первый раз – залитая с головы до ног солнцем, раздетая им и нечаянно открытая для его взгляда… И не трахнуть её хотелось. Слово это - кощунственное даже в голову не пришло! Потому что и желание к ней тоже было не таким, как обычно, а… другое, странное, будто и не мужское даже - тягучее, томное. И не тупо подмять под себя хотелось, а подхватить на руки и нести… долго нести – за горизонты, весомо ощущая её принадлежность ему, вдыхая запах кожи... как у Белоснежки - прозрачный алебастр, просвечивающий на солнце розовым. А волосы напоминали южную ночь… Глаза – так вообще! Целовать все это мечталось – много и долго. То нежно, то голодно… А их первый раз чтобы - у окна. Чтобы заливало, топило обоих солнцем! А они в нем радостно тонули.

Извелся весь, потому что тянуло к ней страшно. И решился, наконец! Готовился так, что… До сих пор помнил ту внутреннюю трясучку - нервы, бессонную ночь перед этим… Как подошел к ней независимо…

Безнадежная любовь получилась. Горькая, больная, мучительная – будто какое-то помешательство. Пережевала всего и выплюнула за ненадобностью! Маша замужем, и кто-то уже… Даже сейчас муторно вспоминать, что с ним тогда творилось.

- Приехали, - вырвал из воспоминаний голос таксиста.

- Да… сколько с меня…?

Поздний вечер, больница закрыта. Достав телефон, позвонил на ходу в приемный. Узнал дежурную по голосу:

- Рая? Здравствуй. Охрану предупреди? Уже подхожу.

- Понятно, Георгий Зурабович, с приездом! Уже бегу!

Стоял перед дверью в отделение и опять било мелкой дрожью, жало в груди мягкой сильной лапой… Малейшая задержка бесила. Но опомнился, позвонил Нуце:

- Я задержусь… полчаса буквально.

Она молча отключилась. Постоял, глядя в пол…

По отделению почти бежал, протискивая руки в халат, цепляя потом маску... Кивнул дежурной, она говорила ему уже в спину:

- Там новенькая – Света, сиделка…

- Я в курсе – знаю, - открывал он дверь.

Крепкая и высокая - с него ростом, девушка делала Мане массаж. И, услышав звук открывающейся двери, быстро заслонила её собой, а потом набросила простыню, глядя с вопросом.

И Шония широко улыбнулся, сразу почувствовав к ней симпатию и мигом одобрив выбор Андреевны - хорошая девочка, молодец.

Глава 12

  Возле двери в собственную квартиру накрыло чем-то таким… не входил бы вообще, если б мог.  Не оттого, что не хотел.  Просто… - тошно тащить на себе вину.  Он и сознавал её, и виноватым себя не считал.  Так вышло – сразу не туда пошло.  В самый неподходящий момент, на самом пике молодости.  Когда видишь цели и четко осознаёшь желания, когда впереди открываются бескрайние горизонты, а жизнь впереди видится полем из васильков, уходящим в синее небо! 

  Он встретил Машу.

  Она не виновата и никто не виноват. И все-таки кто-то что-то сделал неправильно, иначе почему сейчас войти в собственный дом, как серпом… промеж ног? Знал он этого «кого-то»… видел в зеркале каждый день, мля…

   Звонить не стал, открыл дверь своим ключом.  Его никто не встречал, хотя Нуца не могла не услышать – он громко возился.  Нечаянно скинул зонт… и на хрена он тут зимой?!  Взглянул на часы – почти двенадцать.  Понятно – у пацанов режим и мать загнала их спать в одиннадцать, отобрав гаджеты.  Они слушались её.

   И он - муж, тоже, если речь не шла о вещах глобальных и судьбоносных.  Но и тогда прислушивался - его жена была женщиной практичной и здравомыслящей.

   Соглашаясь на брак, Георгий был пьян от алкоголя и мужского желания - это понятно.  И, как дурак, не уловил несоответствия между показательно-скромным образом застенчивой девственницы и словами бабки, что инициатива исходила от неё же. А дружная семья, похоже, только подхватила идею и помогла воплотить её в жизнь.

   У Нуцы был характер.  Пресмыкаться она точно не собиралась.  И чтила, и хозяйкой была хорошей, и в постели - тоже порядок.  Его все устраивало, и Георгий взял курс на семью. А жена привыкала на новом месте, знакомилась с его родными и друзьями, ждала гражданство, потом родила ему сына… и скрывала характер. 

  Ничего страшного, в принципе, в нем не было. Они и притерлись друг к другу довольно быстро, хотя даже любящим людям иногда сложно привыкнуть и подстроиться в быту под желания и привычки партнера.  Все было почти идеально до тех пор, пока Нуца не обозначила свои цели.  Они не устраивали Георгия, но уже родился Данька, а потом и Дато...

   Раздевшись, он в одних боксерах прошел в ванную и принял душ с дороги.  Постоял, посмотрел в зеркало – погано.  Ну… что имеем. Накинул купальный халат и заглянул в комнату сыновей. Четырнадцать и тринадцать – взрослые почти ребята.  Почти…

   Старший, на удивление, уже спал. Уходился на тренировке?  А младший Дато смотрел из полумрака спальни блестящими черными глазами - мамиными. 

-  Пап! – позвал шепотом и махнул рукой – давай, мол, ко мне.  И Георгий прилег на край кровати и обнял сына.  Тот пах его шампунем – мужским.  И детским еще теплом, и доверием.  И дрогнуло где-то внутри, уютно заворочалось что-то такое… непередаваемое.

-  Мы тебя ждали, ты долго, - жался к нему мальчишка. 

-  На работу заскочил.  Я предупреждал – на полчаса всего, -  шепотом виновато признался отец, крепче прижимаясь щекой к голове сына. 

-  У тебя там полутруп?  Неприятности в отделении, пап? – громко шептал мальчик.

   Георгий чуть помолчал, потом отрицательно качнул головой: - Устаревшие данные, не бери в голову.  Расскажи – как ты?  Как Даня?

-  Я – точно нормально, - раздался хрипловатый басок старшего, - а у вас, пап?  Вы разводитесь?

-  Не было такого разговора, - присел на кровати Георгий, - откуда такие сведения?

-  Мама говорила с Грузией, не слышала, как мы вошли, так что… Про полутруп и правда было.  И что ты деньги…

-  Не нужно, Дань, мы разберемся с мамой.  Не переживай раньше времени.

-  Я не поеду в Грузию, как бы вы там ни разбирались – независимо, - напряженно ответил Даниил, садясь на кровати: - Можете делать все, что хотите… Школу я закончу тут и поступлю - тоже.

-  Я уже сказал… - начал отец, подбирая слова.

-  А у меня секция. И я тоже хорошо учусь… я – с Даней. 

-  Зря вы, - поднялся с кровати Шония, - у женщин иногда бывает… под настроение.

-  Ага! - отвернулся Даня к стене.

-  Спокойной ночи.  Все будет хорошо.  Помните, что ваши интересы для нас главное. 

-  Иди, папа… она ждет там – нарядилась.

   Шония неловко кашлянул и вышел из детской.  Заглянул в спальню – никого.  Быстро переоделся в домашнюю одежду и пошел на кухню.  Стал в дверях.  Жена сидела у окна с бокалом вина в руке.  И стол празднично накрыт. Быстро взглянул – бутылка практически полная. Непонятно чего испугался – Нуца не употребляла крепкое спиртное, даже вино пила крайне редко.  И она правда ждала его в красивом платье.

-  Здравствуй, - подошел и слегка прислонил её к себе, поцеловал в висок, - такси долго ждал, извини, пожалуйста.

-  Здравствуй, - кивнула.

-  Мальчишки в панике, не спят. Что ты им сказала?

-  Нечаянно вышло, - отставила она бокал, а потом опять взяла в руку: - Налей себе – выпьем и спокойно поговорим.

    Дождалась, когда муж наполнит свой бокал, потянулась к нему и легонько коснулась.  Хрусталь тонко запел…

 -  Я не хотела, чтобы они услышали, Гоги… - помолчала и  невесело улыбнулась: - Надо же – и не возмущаешься.  Эти четыре месяца мне можно все – называть тебя как мне нравится, говорить дома по-грузински, готовить, как я люблю…

   Та-ак… Георгий отставил бокал.

-  Только я не понял – это ты радуешься или злишься?  Сто раз говорил – я думаю по-русски.  И не люблю, когда меня так называют.  Имя Георгий редко сокращают, оно вообще не грузинское.  Что еще? 

-  Дети должны знать родной язык, - выдохнула Нуца.

-  Они знают.  Я предлагал тебе выделить один день в неделю – любой выходной, и будем говорить только на грузинском.  В другое время – нет. Я не хочу, чтобы у них был акцент – жить им здесь.

-  С каких это пор они должны стыдиться своего акцента, если бы он и был? Они гордиться должны, что…

-  Гордиться, что просто где-то родился – глупо. И хватит об этом, - сцепил руки на столе Георгий, - не желаю поднимать национальную тему.  Твоя бабка говорила – когда собака лает, ей в ответ не поют колыбельную.  Есть настороженное отношение, даже предубеждение и это факт.  Нужно понимать это. Зачем ты снова…?  Нечего предъявить, кроме недостаточного патриотизма?  Честное слово, Нуца – надоело.

Глава 13

   Первый скандал за пятнадцать лет.  Да и скандалом-то не назвать.  Что ж так хреново-то, Господи?!

   Нужно бы обнять, пожалеть, успокоить – своя же, родная уже!  Дети у них… А он выскочил… мудак, мля! Психанул.  Невыносимо, когда о Маше - так, он даже думать в эту сторону не думал, запретил себе.  Вдруг они и правда – материальны! И от этого её «полутруп» - волосы дыбом и убивать хочется!

   Георгий сел в спальне, спрятал лицо в ладонях и крепко потер его, пытаясь прийти в себя…  Всё неслось к чертям собачьим!  Причем с такой скоростью!  Он просто не успевал что-то осмыслить, понять и решить на перспективу.  Реагировал только на очередной вброс.  Или в принципе неспособен рубить сплеча?  Ни на что не решился даже когда узнал о Машином разводе.

    А Нуца пережала пацанов со своей Грузией… это, как насильно склонять к религии – обязательно жди отторжения.  Потому он и знал - случись развод, и дети захотят остаться с ним.  Были бы младше - выбрали маму, сейчас уже – нет.  Сейчас влияет многое другое...  Но мать, это святое, а она хорошая мама… и что сейчас на неё нашло?  Неужели все стало так плохо? Спать с ней перестал?  Да просто не мог - психология хренова…  Ну нереально получать эти… радости, когда Маня - там!  И так...  Да он тупо жрать не мог, когда её там - через назогастральный зонд!  Килограмм пять за это время скинул.

   Нужно будет говорить с детьми, а как?  Что он им скажет?  Придется рассказать про Машу. И как это сделать?!  Где найти слова, если сам не знает объяснений?  Пятнадцать лет, как последний дурак, ваш папа…  Или – не влюбляйтесь, мужики, любовь реально способна сорвать с катушек?!

   И неправда - они хорошо жили, детям было хорошо в семье.  И ладили они, и дом чувствовался именно что домом – где ждут, хотят, нуждаются в тебе, и ты тоже.  Нет, сам бы он не решился, а вот её решение (чего уж теперь - перед собой-то?) где-то в глубине души воспринял, как освобождение.  И от её родни, зараженной излишним патриотизмом – в том числе. 

    Другого выхода, наверное, и правда нет.  После того, как он нашел Машу – уже нет.  Да еще деньги эти...  Семейный бюджет был общим – вместе принимали решения о крупных тратах и вдвоем зарабатывали. Но он приносил больше - были еще «карманные».

   Областная больница ориентирована на оказание бесплатных медуслуг за счет обязательного медицинского страхования.  Весь персонал, и хирурги тоже – на ставке.  Ему, правда, еще шли надбавки за категорию, условия труда, выслугу, ученую степень, руководство… Да – еще небольшие премии были.  

   Но даже в сумме все это не шло ни в какое сравнение с зарплатами персонала частных клиник, не говоря уже о заработках заграничных коллег по цеху.  В госмедучреждениях оценённость труда в денежном эквиваленте однозначно не соответствовала отдаче.

   Да и чаще всего достойно оплачивается узконаправленная хирургия – кардио…, нейро…, пластическая…  А врачи, работающие в ургентной хирургии, то есть требующей неотложного вмешательства, получают гораздо меньше.  Хотя нагрузка на таких специалистов колоссальная и оперировать приходится буквально днем и ночью, в отличие от хирургии плановой. А сейчас – во время пандемии, так вообще… четыре из шести операционных переоборудованы в реанимацию.  В оставшихся двух свет не выключался сутками…

   Потому и принимать «подарки» в конвертах не считалось зазорным. Но и не существовало такого понятия, как «предоплата».  Может где и было, у них в больнице – нет.  Медики вообще суеверны и не принято получать благодарность «до»…  Брали только в случае благополучного «после», когда пациент выписывался и уходил на своих двух.

   Разделив благодарность между членами бригады согласно личному вкладу, Шония и эти деньги нес домой.  Мог утаить, но смысла в этом не видел – тратить их одному было некуда и некогда.  Но такие подарки, по большому счету выливались почти в еще одну зарплату и в итоге Георгий приносил в дом намного больше Нуцы, как и должен, собственно, мужик.  И, как мужик, он просто не мог отпустить её вот так – с одним чемоданом. 

  Нужны деньги.

  И неизвестно сколько их еще понадобится для Маши.

  Потому что у неё диагноз, как в том анекдоте – а что это за буквы, доктор, в моем больничном – ХЗ? Условный у неё, можно сказать, диагноз. А прогноз, так вообще… из серии – все под Богом ходим.

  Когда она не ответила на звонок старшей по поводу выхода в смену на операцию, ему сразу доложили.  А он и до этого… пару дней уже чувствовал себя, что называется - не в своей тарелке. Спать не мог, сидел по полночи на кухне и цедил чай, роясь в ноуте.  Тревожность, рассеянность… списывал все на то, что ждет, что соскучился. 

  Ломали дверь с представителем местного ЖЕО и участковым, еще пара секунд ушла на то, чтобы найти Машу.  Минута, чтобы приблизительно определить диагноз - общее состояние, рефлексы указывали на гипогликемическую кому. 

   Глюкозу привели к норме в стационаре и, в принципе, это должно было вывести Машу, но нет…  Даже степень – среднюю, ставили условно.  Консилиум, как положено…  Изменений, которые приводят к патологическому ухудшению кровообращения, инсульту, одностороннему параличу, а дальше и смерти пациента, не успело произойти и не происходило.  Но и в сознание Маша упорно не возвращалась.  

   Георгий сразу позвонил отцу в Питер.  Тот быстро договорился и устроил дистанционный консилиум лечащего Маши с одним из ведущих врачей нужного профиля.  В итоге – почти то же ХЗ.  И самое странное, что никто особо и не удивлялся этому, потому что в медицине всякое бывает…  Действительно - в каждом медицинском случае могут быть исключения и каждое из них рассматривается отдельно. Но вот это веское «бывает» звучало с каким-то непостижимым пониманием и принятием, что ли?  Хотя Шония не понимал ни хрена!

-  А вы читали Редигера, молодой человек? – поинтересовался у него знакомый отца, - его «Излечившиеся…».  Конечно, там в основном речь идет о сознательных духовных практиках, но упоминаются и другие случаи спонтанного исцеления. То, что существует плацебо, ни для кого не секрет, как и существование психосоматики. Мы знаем, что у людей, позитивно смотрящих на жизнь, любой процесс выздоровления идет быстрее.  И наоборот… Как мне кажется, это наш случай.

Глава 14

   Способы приведения в сознание в наших мирах не особо отличались и один из них – вода.  И по морде еще можно… ну хоть не со всей дури.  Медленно вытирая лицо и приходя в себя, я слушала, что говорил мне Дешам:

-  Распеленали от ремней и прямо в койку.  Должен уже проснуться. С ним сейчас Ланс, - задумчиво смотрел он на меня.

-  Хлопнулась…  - виновато призналась я.

-  Я заметил…  Мари!  Нам нужно говорить, но это потом - позже.  А сейчас у вас есть возможность просить у командира все, что нужно… из необходимого, конечно, - уточнил он.

-  Какая жалость!  А то сразу мысли о бриллиантовом колье, - ворчала я, стаскивая с волос мокрую косынку: - Зачем вы так со мной - целое ведро…?

   Поливали меня еще на улице, потом унесли в шатер и уложили на постель.  С волос натекло. Я вяло соображала - теперь тащи матрас на улицу, суши его. Но вряд ли до ночи высохнет.  И так живенько это все представилось, и так угол свой захотелось - чтоб закрывался на надежный засов и чтобы элементарные удобства… Сколько еще такой «туристической» жизни я выдержу?

   Громкий мужской стон заставил очнуться от посторонних мыслей. Прислушалась к себе – ну… перенапряжение, жара, нервы – объяснимо, но все равно неприятно.  Я даже в морге всегда хорошо держалась и на гнойных перевязках, а тут…

   Отжала волосы и прихватила их на затылке все той же косынкой.  Пальцы чувствовались слабыми и даже подрагивали.  А я держала ими скальпель… Я!  Видел бы меня…  Кто у нас молодец, Георгий Зурабович?  А наша Маня молодец!  В глазах посветлело, я заулыбалась…  Дешам скупо улыбнулся в ответ и стал совсем похож на Жана Рено.  Кивнул в сторону лазарета…

   Картина нам открылась странная - на грудь больному навалился и крепко обнимал его Ланс.  Наверное, у меня глаза на лоб полезли.

-  Рвался вставать, - посмеивался парень.  И легко так, весело, поблескивая глазами, объяснял: - Я держу и говорю – лежи, дядя!  Мне не один день вставать не давали.

-  Ну что вы, голубчик? – подошла я к больному и заглянула в мутноватые еще беспокойные глаза: - Нельзя вам вставать, ни в коем случае!  Даже мочиться вам помогут – будете пока лёжа.  Найдёшь потом кувшин, Ланс или… да тот же котелок.  И не слишком напрягай ногу, тебе еще нельзя на неё ступать.  Вам очень больно? – допрашивала я больного. И тут пришла еще мысль: - А давайте проверим вашу память после наркоза?  Вот как вас зовут, голубчик?  А какой сейчас год?  Как зовут нашего монарха?

   Мужчина выглядел не очень - лицо осунулось, заострилось, даже усы поникли, но пытался улыбнуться:

-  Ну что вы, мадам?  Я все помню… Болит уже не так сильно.  Но лучше бы совсем не болело.

-  И не будет, если будете слушаться.  Терпите, голубчик. Такие полнокровные, большие мужчины, как вы, переносят болезненные тяготы чуть труднее.  Не усугубляйте, пожалуйста – не вставайте. И пить нельзя сразу после наркоза, может стошнить, а то и еще чего хуже…  Ланс, смачивай ему губы мокрой чистой ветошью. Пить не давать!  Я скажу, когда будет можно.

-  Мари, - придержал меня за локоть Дешам, - сейчас мы с вами выйдем наружу… там нас ждет командир. Говорите только о медицине.  Улыбайтесь.  И постарайтесь потом быстрее уйти к больному. Я рядом – помните.

-  Стойте! – дернулась я обратно, в спешке стаскивая с волос мокрую косынку, - мне нужно привести себя в порядок.

-  Некогда… и чем страшнее, тем лучше, я думаю, - бормотал он и тащил меня к выходу.

-  Вы пугаете меня, Жак.  Нельзя же так - с дамой, - бормотала и я, выходя вслед за ним из шатра и понимая, что дама из меня сейчас так себе.

   Жара на улице уже спала… солнце ушло за дубы, спрятавшись где-то в их листве и становилось прохладно.  Или это меня познабливало?  Сырые волосы неопрятными спиралями рассыпались вокруг лица и по спине. И платье сверху влажное… холодит.  Чем страшнее, тем лучше? В военном лагере – может и так, но я снова предстаю перед начальством в самом неприглядном виде… да еще и, как мясник, ей-богу! Хоть бы об этом напомнил!  Сама – нет уже… похоже растеряла я в себе всё женское.

   Командир и еще один – незнакомый офицер в непривычной форме, стояли и рассматривали операционные инструменты, брошенные мною в процессе на стол.  А что-то еще и летало, насколько мне помнилось.  На будущее нужно сообразить какой-то лоток на подстолье… если это будущее случится.

   Вот полковник потянулся коснуться пинцета…

-  Инструменты нестерильны, - прокомментировала я, снимая испачканный в крови фартук и бросая его в сторону. 

   Мужчины обернулись на голос. Второй – высокий, крупный блондин, смотрел на меня так, как я и ждала когда-то… или опасалась – с легкой насмешкой или каким-то насмешливым ожиданием.  Даже странно, что раньше боялась этого.  Пренебрежительный взгляд красивого, разодетого и уверенного в себе мужика придал вдруг сил.  И я выпрямилась под ним, расправила плечи, шея гордо держала лохматую голову…

-  И что значат эти ваши слова? – уточнил полковник, обозначив лёгкий учтивый поклон. Я чуть присела в ответ.

-  Если сейчас что случится, не дай Бог, то нам с мсье Дешамом просто нечем будет работать.  В операции было задействовано два хирургических набора – его и мой. Теперь инструменты нужно кипятить, чтобы убить на них… заразу, грязь.

-  Капрал выживет? – уточнил полковник, сосредоточенно щурясь.  Между черными бровями образовалась складочка, густые длинные ресницы, почти скрыли темный взгляд… Красивый мужчина.  Просто до боли женской душевной! И за подчиненного, похоже, переживает. И я мягко улыбнулась ему в желании успокоить. Но здесь нужна правда…

-  Еще дня три-четыре будет существовать угроза. Мсье Гроссо сильный и здоровый мужчина, будем надеяться на лучшее, но боюсь - без осложнений все же не обойдется.  Даже в идеальных условиях всякое бывает, а у нас условия полевые – буквально.  Хирургический инструментарий не совсем соответствует требованиям, перевязочный материал – из моих… pardonnez-moi… нижних юбок – для повязок нужна тонкая, проницаемая для воздуха кисея.