Реверанс со скальпелем в руке

Глава 37

Через два дня ребята уехали в Грузию. Немного остыв, Георгий и Нуца поговорили потом еще раз. Грузинские каникулы решили не отменять, этого хотели и дети, там же они должны были принять окончательное решение — с кем из родителей хотят остаться. Уезжали без сожаления — по маме они соскучились, а из меня на момент отъезда уже выжали всю возможную информацию о пребывании во Франции.

Я уверена, что не будь им это интересно, так хорошо меня вряд ли приняли бы. Георгий был прав и пришлось остаться, но переживала по этому поводу и волновалась я ужасно. Но, как оказалось, зря. Отец поговорил с Дато и скоро получилось так, что мы все вместе готовили обед. Я изучала электроплиту, понимая уже, что никогда раньше на такой не готовила. Дато инструктировал меня по эксплуатации и еще поручил резать лук, вручив при этом очки для плавания. Я покрутила их в руках, подумала и надела.

Несмотря на разницу в возрасте всего в год, ребята очень отличались друг от друга. Это видно было даже по вопросам, которые они задавали. Даниил мыслил уже другими, более серьезными категориями, был молчаливее и наблюдательнее. А Дато — сама непосредственность. Для него всё еще продолжалось детство. Непонятно мы мыслим… но мне почему-то очень хотелось поддержать его в этом. Франсуа рано лишили детства — правильно, вынужденно. Таким был тот мир, в котором приходилось рано взрослеть. Но если здесь есть такая возможность… Нет — женщинам точно не стоит доверять воспитание мужчин.

— А короткие штаны… э-э-э — кюлоты? Это же неудобно! Зачем тогда их носили?

— При езде верхом аристократы обувались в сапоги и вынужденно надевали длинные «простонародные» штаны. Именно для удобства. А кюлоты — это статус. Шелковые чулки мог позволить себе только обеспеченный человек. После революции кюлоты ушли…

— А можно…? Если я буду называть вас — Мари? Вам не идет отчество.

— Почему — нет? Это будет привычно, во Франции нет отчеств, но принято перед именем обозначать семейный статус — мадам, например. А Мари… так меня называли близкие люди, мне будет приятно, Дато.

— Зачем вы полезли на лошадь во всех этих юбках? — разглядывал он на картинке в ноуте пышные платья, которые нашел для него отец: — Почему Андрэ разрешил вам?

— Он друг, но все-таки я была его хозяйкой и выразила желание категорически. Он не мог ослушаться.

— А Дешам?! Он тогда чего молчал? Зачем позволил?

— А Дешам после истории с прививкой и рассказа о другом мире уверовал в мою разумность. Стал относиться, как к равной — уважительно. Посчитал, наверное, что я знаю, что делаю. И не знал, насколько хорошо сижу в седле. Я действовала тогда на эмоциях. С женщинами так бывает и хорошо, если рядом окажется тот, кто заставит думать. Рауль бы не позволил…

— Мне кажется, с доктором что-то случилось, — медленно заговорил Даня, — иначе Франция привилась бы вся.

— Случилось…? — замерла я и растерянно потянула с себя очки, — а что с ним могло? Война уже закончилась.

— Или там был другой мир, к чему мы пока и склоняемся, — подхватил Георгий, который до этого просто слушал нас, сидя за столом.

— Да, ты прав, — бормотала я, аккуратно очищая морковку — мы готовили плов.

— А папе вы говорите «ты», — обвинил меня Дато.

— Само собой как-то… мы же почти не спали, всю ночь просидели на кухне, говорили… Я не особо задумываюсь над этим — обращаюсь, как мне комфортно. Вас царапает моё «вы»?

— Нет… — задумчиво размышлял он: — нормально, мне даже нравится. Пап, я вот думаю… а может, мне стоит подумать о секции фехтования?

Георгий перевел взгляд на меня: — Маня, ты больше спец в этом вопросе.

— Пап, ты зачем манькаешь? — удивился сын.

— Тебе вообще какое дело? — вскинулся Даниил.

— А мне нравится. Виконтесса и мадам, оно конечно… Но Маня — тепло, по-домашнему, — улыбалась я, — а что касается фехтования…? Я понимаю, — действительно, отлично понимала я мальчика, — но Франсуа обучали с трех лет. Это целый комплекс… и там это не красивый спорт, а исключительно грациозный, но и страшный способ убийства. Я думаю, он не раз удивил своих противников — отец передал ему в наследство пару личных приемов. Рауль был первой шпагой Монбельяра и Вюртемберга, — нечаянно вспомнила я тот танец со шпагами, когда первый раз увидела в муже мужчину.

Всякий раз, когда вспоминали Рауля, Георгий мрачнел. Почему я не реагировала так на имя Нуцы — непонятно. Может потому, что мне нечего было делить с ней? Потом, уже позже, он объяснил:

— Мне по фигу Сергей — в нем я не вижу конкурента. Другое дело француз. В твоих глазах он просто совершенство… идеал ходячий.

— Вы с ним на равных. С той лишь разницей, что он виртуозно убивал, а ты виртуозно лечишь, — утешила его я, млея от того, что он действительно считал конкуренцию по отношению ко мне возможной.

— Тут у меня преимущество, — довольно мурлыкнул он.

— Увы, мой друг… — расстроенно покивала я, — но вы уступаете ему кое в чем другом. А именно — Рауль был галантен и умел изъясняться красиво и исключительно куртуазно.

— Мань… свеженькое, — лукаво улыбнулся Шония и потянул ко мне лапы: — Молодая жена пишет на форум — только неделю назад вышла замуж, а муж уже затрахал конкретно. Посоветуйте что-нибудь!!! Он делает это всегда и везде, вот и сейчас… извините за кривой почерк.

— Ерунда, какой почерк? Она же печатала! — притворно возмутилась я.

— Мань, ну ты нудная, — печально вздохнул он, — не придирайся. В анекдоте главное — его соль.

Георгий Зурабович Шония тоже являлся продуктом своего времени и требовать от него безукоризненных манер было бы глупо, да и не нужно. Да, его анекдоты, а иногда и постельные речи бывали слегка пошловаты, но всегда в них была эта самая соль — тут не отнять.

А тот, который про молодую жену, вообще оказался, что называется, на злобу дня — будучи наслышан об искусности французов в любовных утехах, здесь он тоже старался доказать своё преимущество. Или не было злого умысла…? Неизвестно. Но на секс он меня подсадил. И получилось, что к потребности выплеснуть на него всю свою нежность, добавилось еще и жгучее желание удовольствия.

Как только дети с сопровождающим уехали, у нас начался медовый месяц. Это был очень интенсивный медовый месяц, который продолжался почти две недели. А слишком интенсивным он перестал быть после приема у лечащего. Виталий Иванович озабоченно морщился и переживал, что я медленно набираю вес. Не менее озабоченно вздыхал и морщился рядом Шония. Я улыбалась.

Дома я пересказала ему то, что вспомнила в тот момент — рекомендации мастера Тсу Хсе, которые прозвучали когда-то из уст Дешама — «раз в две недели». Чтобы не только я поправилась, но и он прожил дольше. Думала вместе посмеёмся. Но нет — мой мужчина на целый вечер завис в компьютере и усердно рыл информацию. Потом озабоченно подтвердил правдивость моих слов и дополнил их еще более убедительными доводами:

— Есть любопытные способы перевода секс-энергии в духовную — по Мантек Чиа. А вот тут действительно ценные мысли: «только контролируя страсть, можно создать внутренний источник счастья». А это даже пугает — «через похоть происходит физическая и ментальная деградация. Долголетия больше не существует». А вот это?! «Легко приручить дикого тигра или слона. Легко играть с коброй. Легко ходить по огню… Легко поднять Гималаи… Но сложно искоренить похоть». Нужно подумать… — с этими словами и удалился, прихватив с собой подушку.

Очень скоро я научилась соображать, когда он шутит, а это случалось частенько — Георгий Шония всегда любил шутки и незлые розыгрыши. Но тогда я на самом деле испугалась — мало ли? Он никогда не стал бы так шутить, если бы знал о себе то, что знала я. Но рассказывать ему об этом я не собиралась.

А еще он пел для меня — нечасто, только по поводу и воспринималось это, как самый лучший подарок. Первый раз это случилось в тот мой День рождения. Никакого празднования, а тем более после тяжелого разговора с Нуцей, я не ждала, но на обещанную грузинскую песню надеялась. А ближе к ужину случилась доставка цветов. Три роскошные белые розы стояли потом передо мной на столе, а рядом с ними — чашка овсяной каши со свежей черникой. Из чувства солидарности в тот вечер овсянку ели все. Были интересные разговоры о французской кухне, поиски в интернете пищевых характеристик лебеды и репчатого колокольчика, еще много чего…

Подарком от Дато считалась каша, а Даня подарил мне найденные в интернете снимки Ло. Наверное, просто не понимал, какие чувства это могло вызвать, а Георгий не успел его остановить. Парень нашел информацию и с готовностью делился ею. Скорее всего, хотел порадовать. А я видела свой дом, в котором счастливо прожила пятнадцать лет и который потеряла. Смотрела и… непонятно — подробно отвечала на вопросы о природе региона, виноградниках, кузницах, людях… Это оказалось больно, но и очень правильно — как горькое лекарство. Сама я еще долго не решилась бы.

Дневной инцидент почти забылся за разговорами, а потом Георгий все-таки спел. Собственно, это была только одна фраза из песни про то, что «нельзя быть красивой такой», но запомнится она навсегда, потому что я поверила…

У него был идеальный слух, в чем я даже не сомневалась. Голос? Не сценический, но значения это не имело. Главным стало то, как он меня видел. Я поверила, что и правда — самой красивой. Наверное, и мальчики тоже… И потом смотрели на меня уже как-то иначе — приглядываясь? А я весь вечер улыбалась. И расчувствовалась, потому что — песня эта, цветы и даже овсянка! И Шония тоже… он и не собирался прятать от детей то, что чувствовал ко мне. Насколько это было правильно? Неизвестно. Но максимально честно — точно.

Второй концерт случился через пару дней.

Наутро после нашей первой ночи я открыла глаза и сразу увидела его — смотрел на меня, опираясь на локоть и улыбался. Увидев, что проснулась, таинственным голосом объявил: — Песня…

И мечтательно как-то продолжил:

— Спаси…бо, — шептала я, давясь эмоциями, — хотя… в общем контексте песни всё печально.

— Мань, я сказал только то, что хотел сказать. В моих словах нет ни контекста, ни подтекста, ни двойного дна… и никогда не будет.

И мы скрепили этот договор.

Предложение о переезде в Питер скоро стало реальной и вынужденной мерой. И Нуца, и Сергей тоже потребовали раздела квартир. Не судебным порядком, но это мало что меняло — требования были справедливыми, а имущество совместно нажитым. Я не знала, чем при этом руководствовался мой бывший муж, но Нуцу, наверное, понимала. Одно дело оставить квартиру детям, другое — сопернице, хотя я никогда, да и сейчас тоже ею себя не чувствовала. Но понимала, что искренний и непосредственный Дато запросто мог рассказать и о праздновании моего рождения, и о песне, и о собственноручно приготовленной для меня овсянке.

— Значит, Питер, — подвел итог Георгий.

— Да. И мединститут, — согласилась я.

— Исключено! — отрезал уже мой муж. Расписали нас тихо и быстро — по блату, которого у него в этом регионе было достаточно во всех структурах. Так же по блату в срочном порядке делался загранпаспорт.

— А почему? — удивилась я, — ограничений по возрасту нет, вместо ЕГЭ я напишу внутренние экзамены.

— Маша — нет! Ты никогда не будешь стоять со скальпелем за операционным столом. Максимум — подавать мне инструменты и то очень нескоро. И это не обсуждается, — ровно, отстраненно и холодно изрек он.

Все так… умирала я от очередного понимания и поэтому — счастья. Тот же тон, то же выражение лица, тот же взгляд — «Вы должны понимать, мадам… Так вот — этого не будет. Мне не хотелось бы семейных ссор на пустом месте… Я терпеливо выслушаю ваше мнение, но не обещаю, что прислушаюсь к нему…» А потом стон, будто из самого сердца — «это невыносимо, Мари! Я пропадаю без вас…»

— Я люблю тебя, — сообщила я, крепко обняв его и первый раз озвучив это, как факт: — И всегда буду прислушиваться к твоему мнению. Но вот сейчас ты о чем, какой скальпель?! Да я сопьюсь к чертям! Я же оперировала только под хороший глоток коньяка — для храбрости. Нет, солнце моё — я реально смотрю на такие вещи. И поступать буду не сейчас — силёнки не те и подготовка нужна. Поступать не на хирургию… хочу попробовать медицинскую психологию.

— Мань, — сжал он меня почти до боли, зарывшись лицом куда-то в шею и волосы: — А не могла ты другой повод выбрать? Чтобы мне вот это… самое главное сказать.

— Поняла, что молчать не могу и сказала, — жалась и я к нему, — ты мужчина, глава семьи и всегда прав, но сейчас мог бы вначале выслушать меня. Между прочим, иногда я тоже говорю умные вещи.

— Когда ты вот так говоришь… свято верю, что прожила не тридцать семь, а пятьдесят два, — крепко поцеловал он меня и спросил: — А почему психология? Как-то связанно с Санной?

— Связано, — неохотно призналась я, — она хороший человек, добрый, но… «Мудро» давала мне время, не понимая серьезности ситуации и ориентируясь на результаты анализов и обследований. Да — у меня были относительно неплохие физические показатели и адекватное поведение. Но решение уйти из жизни не всегда принимают в диком отчаянии или под мороком. Иногда кажется, что это взвешенный, разумный поступок, когда то, что потерял, ощутимо перевешивает перспективу, в которой не просматривается смысла. И ты вдруг уверен, что жизнь просто ради жизни это существование. Нужны цели и смысл — их я не видела, потеряв целый мир и своего ребенка. К тому же сомневаясь в собственной адекватности и совсем одна… Тихо! Тихо, да ты меня раздавишь… — отстранилась я, спокойно глядя на мужа:

— Это прошло и больше не повторится. Да — я ошибалась, для начала нужно было ставить малые цели — самой дойти до того же горшка. Но сейчас легко говорить… А она всего этого не увидела и не помогла. И если бы не ты…

— Маша… это был бы рецидив. Ты помнишь — из-за чего умирала прошлый раз? И как?

— Нет, — помотала я головой, — всё, что я помнила и помню — работу, операции, твой голос, почему-то рисование… Детство и учебу помню хорошо, родителей — плохо. Наверное, мы были не особо близки. Они искали меня?

— Знают, что ты была в коме, — признался муж.

— Но никто не приехал? Хотя действительно не было смысла лететь за тысячи километров, чтобы просто посидеть рядом.

— Не пустили бы — карантин. Я так и сказал.

— И они радостно согласились. Ты что — боишься сказать мне? Так же и есть? Это нормально, я тоже не чувствую тяги в ту сторону, — пожала я плечами, — а рецидив — повтор, возобновление… должен быть сознательным в этом случае. Но я не помнила — этот опыт у меня отсутствовал. Не рецидив, а похожий метод выхода из безнадежной ситуации. А может просто минута слабости. Я уже пересмотрела свои взгляды на такие вещи.

— Ладно. Будет день…

— И будет пища, — согласилась я.

А пока мы занимались продажей квартир, договорившись с родителями Георгия и приостановив продажу того дома под Питером. Меня они пока не видели даже по скайпу.

— Дай мне, пожалуйста, немного времени, — просила я мужа, — ты это доказал… я уже уверена, что у меня самый красивый в мире костяк. Хочу, чтобы и еще что-то…

Я вспомнила или можно сказать — освоила компьютер и пока он был на работе, искала более подробные сведения по Франции. Данные по XVIII веку были скупыми и даже противоречивыми.

Но по запросу о графстве Монбельяр выяснилось интересное — в 1789 году его оккупировали войска революционной Франции и вскоре оно вошло в состав департамента Верхняя Сона. А герцог Вюртемберг… тот самый, который Шарль (Карл) Евгений и который присылал мне в подарок горшок, бежал и искал защиты у нашего Павла I, который оказался его зятем. Эта информация только добавила вопросов. Другой мир или этот?

Даня и Дато, если они решат вернуться и жить с нами под Питером, должны были прибыть в конце августа так же — с кем-то из местной грузинской диаспоры. Потом Георгию будет не вырваться, а ехать без него почти не имело смысла. У нас оставался август, пора было назначить дату поездки.

Вечером, когда муж ужинал тем, что я для него приготовила, и был поднят этот вопрос:

— Я не могу спокойно жить и всерьез строить планы. Это незакрытый гештальт — чувство такое… незавершенности и тревожности. Мне нужно в Ло. Только там я пойму — что это было? И где это было. И даже — было ли оно? Но без тебя ехать не хочу… что будем делать? Много не нужно — неделька…

— Придется брать деньги из квартирных, — отодвинул он пустую тарелку, — хотя какая разница? Там возьмем кар, передвигаться будем по навигатору. И ты окрепла — проблем нет. Кроме одной — наши прививки там не признают.

— Гугл в помощь, — потащила я его к компьютеру и скоро мы уставились друг на друга, посмеиваясь.

— Вот же сволочи, — почесал за ухом Георгий и еще раз прочитал уже вслух: — «Поможем получить сертификат (EU Digital Covid Certificate) о вакцинации, выдача за 1 день без личного визита. Страна Франция. Для всех граждан и неграждан РФ. Сертификат активен сразу, в день выдачи. Дату выдачи сделаем любую, по необходимости». Мда… и всего-то за сорок тысяч. Плюс нужен отрицательный результат ПРЦ или экспресс-теста на антиген — в течении 48 или 24 часов.

— Что еще?

— Риск, Маша. Ты еще далеко не в норме, а прививка, ты в курсе — не гарантия.

— Здесь — там… Риск равный. Так что теперь — не жить? — задумчиво смотрела я на него, подперев подбородок кулаком: — Возьмем несколько добротных многоразовых респираторов с клапанами, путешествие на личном транспорте сократит контакты. И всего-то неделя! Подними связи, пожалуйста. Может поможет твой папа? Нам нужно что-то вроде вызова, просто туризма сейчас нет. Если вылет из Питера, то можно будет заехать к ним, пора знакомиться по-взрослому… У меня красивая стрижка и плюс пять кг.

— Пра-авда?! — умилился муж, — а ну-ка, ну-ка! Где тут у нас пять, в каком месте?

Наверное, соседи уже привыкли, что периодически до них доносятся смех, вопли и визги… Непонятная штука психика — она давала возможность отвлечься, забыться и будто бы даже жить настоящей, полной жизнью. Рядом был человек, который искренне заботился обо мне и делал счастливой. Может, этой радостью, нежностью и страстью так щедро будут пропитаны только первые наши месяцы? А потом мы привыкнем и перестанем так бурно радоваться друг другу — кто знает? Но сейчас мне было хорошо и занята я была по полной.

Занималась домом — готовила еду и собирала потихоньку вещи для переезда. Привела в порядок волосы, кожу и ногти. Продолжала заниматься ЛФК и дисциплинированно принимать назначенные препараты… Вечера наши были щедрыми на разговоры, а ночи на нежность.

Но иногда я просыпалась, будто толкнули. И смотрела в потолок, а перед глазами мелькали картины детства Франсуа — желтушный младенец на руках у Рауля, потом крепкий бутуз… Первое maman и pape… Старательные каракули и чернильные кляксы на бумаге… Первая легкая шпага, потом первый серьезный тренировочный бой и скупая, весомая похвала отца. Блестящие глаза и высоко поднятый подбородок — просыпающаяся мужская гордость. Заслуженная, оправданная, потому что смог, выстоял столько-то там против настоящего бойца.

— Maman, vous avez vu зa?

Нет… мама этого, к счастью, не видела. Мама тупо сбежала, чтобы не слышать звона стали и кусала в углу кулак, потому что шпаги эти, бл…! Теперь они были острыми, как бритва и настоящими!

Мне нужно было туда. Нужны были подробности, пускай и не те, которых я ждала. Но неизвестность хуже всего. Труднее всего — подвешенное состояние.

Теплая рука обхватывает меня за плечо и замирает… Как он это чувствует, как понимает? Почему сразу же тянется к моей щеке, безошибочно находя и стирая с неё слезы? Молча подгребает всю меня к себе и тепло дышит в макушку, размеренно и легко гладит по спине или руке… Это успокаивает, как и его шепот:

— Скоро, Манюня… уже скоро. Всё узнаем, спи… спи, моё солнце.

И я засыпаю.