Рискуя всем

Глава 2

Фелисия не намеревалась оставаться надолго, но три часа спустя все еще болтала так свободно, словно знала своего благодетеля всю жизнь. Рассказала о своем неудачном замужестве, раннем вдовстве, переезде в Монте-Карло, где пришлось ухаживать за престарелой тетушкой, о стараниях кузена Дики получить долю наследства, хотя Фелисия считала, что ему вообще ничего не причитается. О жалких грошах, оставленных ей теткой, и вообще всех жизненных передрягах, в которых исповедуются под воздействием превосходного шампанского и неподдельного мужского интереса.

— О Господи, — пробормотала она наконец, театрально поднося ладонь ко рту, после того, как бутылка шампанского опустела, — я же слова не даю вам сказать!

— Я с удовольствием слушал вас.

— Большинству мужчин не знакомо искусство слушать. Они любят наставлять или в крайнем случае распространяться об охотничьих успехах, о видах на урожай или новом пальто… совсем как Дики…

Она хихикнула.

— Упомянув про охоту, я имела в виду своего невыносимого мужа. Поверьте, он был ужасным занудой, его занимали только тонкости лисьего гона. — Фелисия ослепительно улыбнулась. — Впрочем, что еще оставалось бедняге, выросшему в такой омерзительной семейке!

— Почему же вы согласились выйти за него?

— Потому что у него были деньги, а у меня — ни пенни, но в основном по настоянию отца. Честно говоря, он запер меня в спальне, пока я не согласилась.

— Понятно.

— Вряд ли вы можете это понять, — усмехнулась Фелисия, оценив его сдержанность, — при такой внешности и деньгах. Но в Абердине у меня, бесприданницы, почти не было шансов сделать удачную партию, а у папы не хватило денег свозить меня в столицу на сезон. Даже когда я пять лет назад приехала сюда, тетя взяла меня только в компаньонки, да и то на определенных условиях.

— Но очевидно, она вас все же полюбила.

Фелисия грустно усмехнулась, и Флинн снова подумал, что сегодня у него счастливый день. Он не только выиграл в рулетку целое состояние, но и самую прекрасную женщину в Монте-Карло, которая сейчас сидит напротив. Громадная постель в номере наверху уже ждет, и утром они вместе полюбуются ослепительным рассветом.

— Кажется, мы подружились. У вас есть родные?

Он покачал головой.

— Вы постоянно путешествуете?

— Несколько месяцев в году провожу в Англии.

— Охотитесь? — поддела его Фелисия.

— Иногда, — кивнул герцог Графтон. — Но чаще сопровождаю своих чистокровок на различные скачки.

— Беговая конюшня. Да, при таких расходах просто необходимо время от времени заглядывать в казино. Томас Саффок, — пробормотала она. — Мне почему-то знакомо ваше имя…

Флинн, как обычно, не открыл своего титула.

— Хотите еще десерта?

— Господи, нет! Кстати, — добавила Фелисия, заметив, что, кроме них, за столиками никого не осталось, — мне пора домой. Я, должно быть, вам надоела, хотя еще раз хотелось бы поблагодарить вас за все.

Она широко развела руками, не обращая внимания на то, что в декольте открылись соблазнительные округлости грудей.

— И если я чем-то могу выразить свою признательность… только скажите. Благодаря вам у меня теперь есть крыша над головой, вы спасли меня от жалкого существования.

Она еще долго продолжала бы восхваления, но при виде его лица растерянно умолкла.

— Есть один способ, — спокойно кивнул он.

Фелисия восторженно рассмеялась:

— Как чудесно вы это произнесли! Мягко, тихо и нетребовательно. Меня так и подмывало спросить, но вы были так учтивы… — Она перевела дыхание. — А я никогда раньше не просила мужчину лечь со мной в постель… Опасалась, что вы можете унизить меня отказом или, наоборот, так быстро согласиться, что я сгорю со стыда. — Фелисия набрала в грудь побольше воздуха и поспешно продолжала: — Значит, ответ — да, конечно, да! Я готова, если вы не считаете меня чересчур доступной. И пожалуйста, прошу вас помнить, что после смерти моего мужа я не спала с мужчиной вот уже пять лет, да и при его жизни не приобрела большого опыта, поскольку от него было мало проку. — Умоляюще сложив руки, Фелисия добавила: — Поверьте, я не хотела бы оказывать на вас давление, мистер Саффок. Мало того, заранее извиняюсь за собственное невежество.

Он рассмеялся в ответ:

— Я уже не уверен, что хочу чего-то.

— Ну вот. Так и знала, что все испорчу, никогда не могу вовремя остановиться! Но думаю, сегодня во всем виновато шампанское. Кстати, вы невероятно красивы и, думаю, знаете об этом.

— Спасибо, и позвольте вернуть вам комплимент, хотя, подозреваю, и вам это известно. А теперь, не угодно ли подняться наверх? Тут недалеко, всего несколько пролетов, — предложил Флины, поднимаясь, — и закончим нашу беседу на террасе.

— Под звездами? Как романтично!

— Боюсь, романтик из меня неважный, — признался он.

— Вам ни к чему быть романтиком, — возразила Фелисия, вставая. — Мне достаточно видеть вас.

Его белые ровные зубы блеснули в улыбке.

— Господи, вы и в самом деле под хмельком!

Проплыв мимо, она бросила на него взгляд через плечо.

— Глоточек спиртного еще никому не повредил.

Оказалось, Фелисия знала дорогу, и, когда он уже засомневался, действительно ли молодая леди — та, за кого себя выдает, она подогрела его интерес, объявив:

— Вы скорее всего занимаете номер принца Уэльского?

Фелисия видела, как заискивали перед ним официанты во время ужина. Кроме того, удачливые игроки всегда занимали лучшие номера.

— Откуда вам известно? — удивился Флинн, вопросительно подняв брови.

— Значит, я права, — небрежно бросила Фелисия и поплыла по коридору, соблазнительно покачивая бедрами, чем вызвала у него еще большее раздражение. Неужели она все же куртизанка и он ошибся с самого начала? Или просто хорошая актриса?

Впрочем, вряд ли это так уж важно. Флинн последовал за удалявшейся фигурой, жадно вдыхая манящий аромат. Из углового номера открывался вид на гавань и дворцы Монако по ту сторону залива.

— Обожаю эти покои! — обернулась Фелисия к Флинну с видом воплощенной невинности.

— Вы часто это проделываете? — осведомился он, вставляя ключ в скважину.

— Что именно? Выигрываю деньги в казино или поднимаюсь к мужчинам в номера?

Не отвечая, он с легкой иронией воззрился на нее.

— Предоставляю выяснить это вам, месье Саффок, — азартно объявила Фелисия, принимая картинную позу. — Как по-вашему, я ночная бабочка или нет?

Он окинул ее взглядом и усмехнулся:

— Думаю, мы это скоро выясним, не так ли? Входите, миссис Гринвуд.

— Мисс Гринвуд, — дружелюбно поправила она, шагнула через порог и, словно что-то вспомнив, поспешно обернулась. — Кстати, вы, надеюсь, не женаты? Видите ли, хоть я и понимаю, что для мужчины супружеская верность не обязательна, все же не желаю причинять огорчений вашей жене.

— На этот счет не беспокойтесь, я не женат, — заверил Флинн, тихо закрывая дверь.

— Как подчеркнуто, мистер Саффок, — поддразнила она. — Можно подумать, вы не верите в счастливые браки.

— Подобно вам, я предпочитаю независимость.

— Господи, неужели вы еще и совестью наделены? Большинство мужчин сохраняют свою независимость, имея жен и детей!

— Не могли бы мы поговорить о прелестях супружества в другой раз?

— Ой!

Прижав к губам кончики пальцев, Фелисия кокетливо похлопала ресницами.

— Похоже, я не слишком гожусь на роль куртизанки, верно, сэр? По идее, я должна угождать, покоряться и лишний раз рта не раскрывать, не говоря уже о том, чтобы высказывать собственное мнение.

— Приятная мысль, — сухо буркнул он, кладя ключ на маленький столик.

— А что, все куртизанки действительно таковы?

— Думаю, это тоже стоит обсудить позднее.

— Разумеется, мы можем вообще не разговаривать. О, как я люблю этот номер! — восторгалась Фелисия, широко раскидывая руки. — Эти теплые желтые тона, цветочные букеты и мебель, такая мягкая, что когда садишься в кресло, словно в пуху тонешь!

Флинн оттолкнулся от двери и встал перед Фелисией.

— Вы часто здесь бывали?

— Родственники моего дворецкого служат в этом отеле. Благодаря им я видела все лучшие комнаты.

Почему-то ее ответ обрадовал его. Для куртизанки она слишком чувствительна и искренна. Что на уме, то и на языке. Дамы полусвета — по большей части особы сговорчивые, слова поперек не скажут. А во время поездки в Баку, где друг содержал целый гарем, Флинн достаточно близко познакомился с покорными женщинами.

И теперь находил контраст по меньшей мере освежающим.

Фелисия подошла к открытой балконной двери и остановилась спиной к нему.

— Я невероятно счастлива, — объявила она, — и готова кричать об этом всему свету!

— Пожалуй, не стоит.

— А что, если я вас не послушаю? — обернувшись, улыбнулась Фелисия.

— Придется найти способ заставить вас замолчать.

Стрельчатые брови взлетели в притворном изумлении.

— Неужели?! — Они стояли в самом роскошном номере «Отель де Пари», разделенные пространством в несколько ярдов, а теплый ночной воздух благоухал жасмином. Напряжение становилось все ощутимее. Фелисия открыла рот. — Не надо.

Ответная улыбка была страстной, искушающей и такой манящей, что на мгновение Флинну показалось, что все было ошибкой и эта женщина хорошо обучена искусству любви. Той, за которую платят, и платят дорого.

Ее торжествующий крик взорвал тишину, но длился те доли секунды, которые потребовались герцогу Графтону, чтобы сократить расстояние между ними.

Фелисия еще успела подумать, что для такого великана он двигается с невероятной скоростью, но тут он накрыл ее губы своими и тут уж показался ей настоящей горой. Она сама была рослой, но все же в его объятиях почувствовала себя просто крошкой, легкой, как пушинка.

Поцелуй был лишен нежности: жесткий рот сминал ее губы, большие ладони легко сжимали ее ягодицы, прижимая к его вздыбившейся плоти.

Она, обескураженная такой напористостью, попыталась оттолкнуть Флинна, не собираясь, однако, нарушать договор, но он только крепче стиснул руки. Легкий озноб прошел по ее спине, озноб, вызванный восхитительным ощущением собственной беспомощности. Он хотел ее, страстно, открыто! Как это не походило на безрадостные слияния в прошлом. Почти старомодная галантность и изящество манер сочетались в этом человеке с чувственным исступлением и обещанием пылкой страсти, от которой кровь закипала в жилах. От которой Фелисия чувствовала себя буйной и неукротимой. Она теряла голову от жаркого наслаждения поцелуем, шелковистой ласки его губ и настойчивого языка, ощущения его упругого мускулистого тела, к которому прижималась. Поцелуй становился все интимнее, вкус и запах мужчины наполнили ее рот и ноздри. Поцелуи были всего лишь легкой закуской, и только когда она узнает его получше, он позволит ей отведать главное блюдо.

Изнемогая от желания, Фелисия обвила руками его шею и стала отвечать на поцелуи, как женщина, доселе не испытывавшая страсти. Ее пыл и плотский голод, потребность ласкать и нежиться под ласками захватывала, влекла и поражала. Она предлагала себя с такой чистосердечной простотой и нескрываемым желанием, что Флинн вдруг ощутил давно забытый трепет, так часто посещавший его в юности.

— Эта ночь будет незабываемой, — прошептала Фелисия, отстраняясь и с обожанием глядя на него. — Не представляла, что могу быть так счастлива.

— Тебе легко угодить, — усмехнулся он.

— И никто не умеет целоваться так, как ты. Я вся горю. У тебя пальцы на ногах покалывает?

— Откуда ты знаешь?

— А мы… то есть… ты хочешь…

Она смущенно вспыхнула. Флинн легко провел пальцем по розовой нижней губке.

— Мы оба хотим одного и того же, и, как ни странно, мои пальцы действительно покалывает.

— О, вот и прекрасно! Та-ак хорошо!

Флинн прижался к ней еще теснее, показывая силу своего желания. Она шевельнула бедрами, отвечая на призыв.

— Теперь я знаю, как это будет с тобой. Дамы, должно быть, с ума от тебя сходят. Только не заставляй меня ждать, — лихорадочно бормотала она.

И тут Флинн понял, что перед ним сама невинность, скрывавшаяся в роскошном цветущем теле взрослой женщины.

— Ни за что, — поклялся он.

— Я ждала тебя всю жизнь, — вздохнула она, глядя на него горящими лиловыми глазами.

— Это достаточно долго, — согласился он, беря ее за руку и увлекая в спальню.

— Ты веришь в удачу?

— Всегда, — кивнул он, улыбаясь ей. Авантюрист и любитель острых ощущений, он к своему существованию относился как к затянувшейся карточной партии.

— А я — нет… до сегодняшнего дня, — призналась Фелисия, поджав губы. — Правда, на это у меня были достаточно веские причины.

— Кроме того, я верю в случай.

— Как это верно, — кивнула Фелисия, стискивая его руку. — Делать что-то не задумываясь…

Повернувшись, он подхватил ее на руки.

— Сегодня тебе не позволено волноваться. — Глаза его лукаво блеснули. — Не говоря уже о том, чтобы задумываться.

— Ни на секунду? — весело допытывалась она.

— Да, таков приказ.

Фелисия капризно сморщила носик:

— Ненавижу приказы!

— В таком случае считай это предложением, — нашелся он.

Фелисия рассмеялась:

— Тебе достаточно оставаться таким ослепительно красивым, а кроме того, ты еще и невероятно мил.

Насколько он помнил, никогда в жизни никто не называл его милым.

— Вы замечательная женщина, мисс Гринвуд!

— Пожалуйста, зови меня Фелисией. Что ни говори, а мы скоро будем больше чем просто знакомые…

— В таком случае я Флинн. Так зовут меня друзья.

— Чем тебе не нравится Томас?

— Это имя моего отца.

— Понимаю.

— Нет, не понимаешь, но теперь это вряд ли имеет значение. Я уже давно человек самостоятельный.

— Как и я. А в судьбу ты веришь? Я о нашей сегодняшней встрече.

Шагнув к гигантской постели под балдахином, Флинн опустил ее на пестрое покрывало с цветочным рисунком.

— Я верю только в собственное везение.

Фелисия осторожно провела пальчиком по его широкой ладони.

— В свое я верю сильнее тебя. Оно вернуло мне мою вольную жизнь.

— Рад услужить, миледи, — небрежно поклонился он, целуя ее.

— Кстати, об услугах, — вспомнила она, сбрасывая туфельки. — Я в самом деле не оттолкнула тебя, позвав сегодня? То есть… ты не просто из вежливости…

— Ни один мужчина не смог бы устоять, дорогая Фелисия. Кроме того, я сам намеревался спросить, но ты меня опередила, — заверил он, стягивая смокинг.

— Должно быть, тебе часто приходится это делать, особенно если учесть, как ты красив…

Оглянувшись, Флинн метко швырнул смокинг на ближайший стул.

— Полагаю, гораздо чаще, чем тебе.

— Ну да, тебе не приходится ждать пять лет, — вздохнула она, снимая подвязку. Флинн так увлекся соблазнительным зрелищем, что не сразу ответил.

— Скорее всего так и есть.

За смокингом последовали бриллиантовые запонки.

— Женщины, наверное, в очередь встают, чтобы попасть в твою постель.

Она подняла ногу, чтобы избавиться от подвязки и чулка.

— Ну, не совсем, — солгал Флинн, зачарованный видением белоснежного бедра, и провел ладонью по бархатистой коже. Его пальцы замерли на кусочке простого белого полотна, прикрывавшем ее венерин холмик.

— Позволь мне купить тебе шелковое белье.

— Мое слишком некрасивое, — с сожалением кивнула она.

— Наоборот. Строгое и чопорное, отчего искушение только усиливается.

Флинн скользнул пальцами в ее панталоны и пощекотал крутые завитки.

— Неужели действительно прошло пять лет? — удивился он, проводя пальцем по покрытой росой расселине.

Фелисия задохнулась, и Флинн, не дождавшись ответа, вопросительно поднял брови. Она молча кивнула.

— Пять лет — очень Долгий срок, — прошептал он, проводя пальцем длинную черту от твердой горошинки до твердых ягодиц. — Ты, кажется, готова кончить без всяких игр…

Палец проник внутрь. Не глубоко. И стал обводить пульсирующую влажную плоть.

Фелисия застонала и подняла бедра, чтобы вобрать его глубже. Удерживая ее на месте, Флинн ввел еще один палец в ее лоно, на этот раз глубже.

— Ты чувствуешь?

Она тяжело дышала, истекая влагой.

— Не останавливайся!

Услышав ее сдавленный полустон-полувскрик, он вскинул голову:

— Повтори…

— Ты слышал меня, — бросила она, вызывающе глядя на него из-под тяжелых век.

— Это приказ? — чуть слышно спросил Флинн.

— Совершенно верно.

Он слегка прищурился.

— Но я могу не подчиниться.

Она быстро протянула руку и провела по его бунтующей плоти. Ее пальцы судорожно сжались.

Флинн едва не потерял сознание от внезапно обрушившегося на него шквала похоти. У него вырвался невольный крик.

— Передумал? Больше не будешь тратить время на заигрывания? — осведомилась она, отнимая руку. — И прости, что обидела тебя.

Подняв платье, она отбросила нижние юбки и панталоны.

— Я готова пойти на все, чтобы загладить свою вину, дорогой, — промурлыкала она, опираясь на локоть. Розовые лепестки ее лона и стройные ноги, обрамленные складками помятой юбки, нестерпимо манили. — И более чем готова во всем покориться тебе. — Фелисия провела пальцем по сомкнутым створкам. — У меня еще никогда не было такого мужчины. Я жажду ощутить тебя в себе. — Она приоткрыла створки. — В жизни не испытала с мужчиной того, о чем шептались мои подруги.

Голова у Флиниа пошла кругом. Плоть наливалась все большей силой при мысли об этом совершенном теле, так долго лишенном чувственных удовольствий.

— Однако кое-что все же испытала, — заметил он, усилием воли подавляя вожделение.

— У французов так много книг о восторгах плоти. Я хорошая ученица.

— Значит, ты читала книги и одновременно ублажала себя?

— А с тобой такого не бывало?

Нет, с тех пор, как он открыл для себя женщин.

— Последнее время нет.

— Да, разумеется, мне и спрашивать не стоило. Какой ты счастливчик! Я часто размышляла о том, как несправедливо, что мужчина может пускаться во все тяжкие, а женщина — нет.

— Почему же? По-моему, ты не права.

Еще бы! Кому знать, как не ему! Сколько дам у него перебывало! Всех возрастов, цветов кожи из самых разных слоев общества.

— Значит, я просто наивна. Позор! Тебе следует открыть мне, где можно встретить таких… э… партнеров.

— Пройдись по улице, дорогая. Ты, разумеется, сознаешь, как красива.

— Мне всегда твердили, что рыжие волосы — это вульгарно.

— И ошибались.

— Мой муж утверждал…

— Он лгал.

Легкая улыбка коснулась сочных губ.

— Я хочу отдаться тебе за твою доброту.

— У меня другие причины желать тебя. Ну что, мир?

— Ты сделаешь, как я прошу?

— Не смей мне приказывать!

— Ты просто подслушал мои мысли!

Ухмыльнувшись, он сбросил рубашку.

— Черт возьми, до чего же мы вежливы друг с другом!

Он встал и начал расстегивать брюки.

— За это я готова быть учтивой даже с кузеном Дики.

От соблазнительного бугра, распиравшего ширинку, невозможно было оторвать взгляд.

— За это?

Он выпустил на волю своего зверя — тяжелый, с набухшими венами пенис поразительной длины, с раздувшейся до гигантских размеров головкой.

— О Боже! — ахнула она, ощущая пульсацию предвкушения между бедрами, невольную реакцию на поразительное зрелище.

Флинн поспешно скинул брюки и шелковое нижнее белье.

— Помоги мне раздеться, — попросила Фелисия. — Я хочу чувствовать тебя всего.

Поднявшись с постели, она, трепеща, повернулась к нему спиной.

— Скорее, пожалуйста, скорее!

Он распознал дрожь в ее голосе и понял нетерпение, но оценил и старания быть сдержанной и по возможности вежливой. Хотя сам готов был наброситься на нее.

— Пуговички такие маленькие. Прости, я такой неловкий.

Но он достаточно часто упражнялся и поэтому довольно быстро управился с маленькими, обтянутыми тканью пуговичками. Едва платье упало на ковер, как Фелисия тут же избавилась от сорочки и встала перед ним, обнаженная и прекрасная. Ее тело сотрясалось в предвкушении соития, и столь беспомощная потребность вызвала во Флинне странное ощущение участия и сочувствия, так отличавшееся от обычной похоти. Он замер, правда, ненадолго, поскольку давно привык к ночам страсти и почти не отличал одной женщины от другой.

— Давай-ка испробуем для начала постель, — предложил Флинн, обнимая ее за талию и подводя к кровати.

О, это уж слишком… Он намекает на то, что будет и продолжение! Фелисия попыталась успокоиться. Флинн нежно гладил ее по спине, пока дрожь не унялась, исподтишка наблюдая, выжидая, прежде чем поднять ее на руки.

— Прости.

— Ты не виноват. Я просто не очень опытна во всем этом.

— Ты чересчур долго была одна.

— Тебе неприятно?

— Отнюдь, кроме того, у нас впереди вся ночь.

— Вся ночь? — встревожилась она. — Но я не могу.

— Почему?

Флинн не собирался отпускать женщину, не отведав всех ее прелестей сполна.

— Мои слуги будут беспокоиться.

Он постарался скрыть потрясение.

— Пошли им записку.

— Но что они подумают?

Сев на матрас, Флинн притянул ее к себе на колени и мягко объяснил:

— Дорогая, это всего лишь слуги. В данном случае записки более чем достаточно.

— Они скорее друзья.

— Друзьям тоже придется довольствоваться запиской. Напиши, а я вызову посыльного, — предложил он.

— Прости.

Стараясь игнорировать тяжесть в паху, он великодушно отмахнулся:

— Это не проблема.

— Мне правда очень жаль, — пробормотала она, не сводя глаз с его бедер.

— Я могу подождать.

— Ты правда очень мил.

— Посмотрим, сможешь ли ты повторить это утром, — усмехнулся он. — Я не дам тебе спать всю ночь.

Открыв ящик стола, он вынул листок бумаги и конверт.

— Правда? Всю ночь? Ты не… шутишь?

Весело блеснув глазами, Флинн поднял ручку с письменного прибора.

— Даю слово.

Фелисия глубоко вздохнула.

— Я ошеломлена.

— Поверь, это будет лучше, чем тебе представляется.

Он захватил чернильницу и двинулся к кровати.

— Лучше?

— О да, это я могу гарантировать.

Он не чувствует ни малейшей неловкости от своей наготы!

— Потому что ты часто это делаешь и знаешь о женщинах все?

— Потому что ты необыкновенная и интригуешь меня, и я готов вспахивать тебя всю ночь.

— О Боже…

Почему-то грубость не оскорбила ее, а наоборот, где-то в глубине, в самом сокровенном месте, вспыхнул огонь.

— Пиши, — тихо скомандовал Флинн, сунув ей в руку перо и чернила. Фелисии приходилось сдерживать себя, чтобы не коснуться его могучей плоти.

Подойдя к телефону, Флинн спросил:

— Хочешь, чтобы записку передал родственник твоего слуги?

Фелисия поколебалась, не желая обнаруживать перед посторонними свои слабости. С другой стороны… учитывая то, как быстро распространяются новости, ее пребывание в номере принца Уэльского уже наверняка известно всем. Лучше уж пусть придет тот, кого она знает, по крайней мере сплетни не будут такими злобными.

— Вызови Клода, — попросила она, продолжая писать.

Герцог Графтон быстро бросил несколько слов на безупречном французском, и Фелисия подумала, что сама она ни за что не смогла бы противиться этому мягкому, но властному голосу. Коротко ответив на вопросы, он повесил вычурную трубку и с улыбкой повернулся к Фелисии:

— Похоже, Клод ждал, что его позовут. Как мне удалось выяснить, твой Даниель уже ищет тебя.

— Какой кошмар! Я сейчас умру от стыда. Наверное, все уже знают.

— Меня заверили, что твое присутствие будет сохранено в тайне.

— Да кто же ты, в конце концов? — выпалила Фелисия, глядя на него широко распахнутыми глазами. — Почему штат отеля так услужлив?!

— Я много проигрываю в казино.

— Значит, не скажешь, — огорчилась она, подписавшись под несколькими короткими фразами.

— Я сказал все, что тебе нужно знать.

— Правда, после сегодняшней ночи это вряд ли будет иметь значение, — смирилась она, решив не обращать внимания на его уклончивость. — Да и я в огромном долгу перед тобой.

— Поэтому ты здесь? — поинтересовался Флинн, скептически подняв бровь.

— А тебе не все равно?

Он долго изучал ее великолепную наготу, лицо, горящее предвкушением наслаждения.

— Абсолютно.

Уголки ее рта дернулись в ответной улыбке.

— А вот я так не думаю.

— Ты закончила? — Он кивнул на записку, циничная гримаса куда-то подевалась. — Сейчас придет Клод.

Опомнившись, Фелисия наспех сложила листок, сунула в конверт и вручила Флинну. Тот отнес письмо к столу, запечатал и, вынув из шкафа серый шелковый халат, накинул его и вышел из спальни. Дверь тихо закрылась. В номер постучали как раз в тот момент, когда герцог отсчитывал сумму, которая могла обеспечить полное молчание прислуги. Если мисс Гринвуд живет в Монте-Карло, лучше, чтобы о ее эскападе никто ничего не знал.

Минутой позже он объяснил брату Даниеля все, что от того требовалось. Мягкой угрозы вместе с деньгами будет достаточно, чтобы его приказ выполнили.

— Твою записку передадут, — объявил герцог минутой позже, возвращаясь в спальню, — и меня заверили, что о твоем появлении здесь никто не обмолвится и словом.

Фелиция, опершись о подушки, лениво разглядывала его.

— Ты либо очень опасен, либо безмерно богат.

Герцог, следуя собственному правилу никогда не делиться подробностями личной жизни, коротко ответил:

— Просто отдал Клоду часть выигранных сегодня денег.

— Вероятно, большую.

— Нет, но достаточную сумму.

Ради столь притягательного зрелища он отдал бы и больше.

— Ну теперь, когда все улажено, тебе больше нет нужды волноваться, — добродушно усмехнулся он, — и до утра можно сосредоточиться исключительно на удовольствиях.

— Кажется, препятствия для тебя не существуют!

— Просто у меня самый что ни на есть эгоистичный мотив.

Она вальяжно потянулась и приняла театральную позу одалиски.

— Уверен, что я этого стою?

— Определенно, а я никогда не ошибаюсь.

Фелисия рассмеялась, довольная похвалой.

— Вижу, скромности тебе не занимать.

— Скромность — качество, которое люди склонны сильно переоценивать, — заметил Флинн, развязывая пояс халата.

Фелисия жадно рассматривала его бронзовое мускулистое тело, на котором не было ни унции лишнего жира, подтянутое и восхитительно возбужденное.

— Вряд ли кто-нибудь сможет назвать тебя скромным.

— И тебя тоже.

Флинн взобрался на кровать и устроился между ее ног с небрежной ловкостью, говорившей о долголетней практике.

— Итак, начинаем первый урок достижения оргазма с мужчиной, — пробормотал он с улыбкой, вводя свое мужское достоинство в ее раскаленный грот. — Не стесняйся остановить меня в любую минуту.

— Я не остановлю тебя за все сокровища мира, — заверила она.

— Вот эта женщина по мне!

Фелисия вопросительно воззрилась на него.

— Обычное выражение, нечто вроде поговорки, — поспешно пояснил он, сам удивившись собственной искренности. Обычно Флинн как огня избегал романтических высказываний.

— Люби меня, — промурлыкала она, зазывно шевельнув бедрами.

Он подался вперед, медленно проникая в нее, скользя в жаркие глубины с намеренной неторопливостью, желая дать ей наслаждение и в то же время алчно стремясь ощутить каждый дюйм этого пьянящего вторжения. Он уже не помнил, когда в последний раз занимался любовью с неопытной партнершей, и ее восторженное желание придавало новую остроту его собственному возбуждению.

— Скажи, если я сделаю тебе больно.

— Ни за что.

Она вцепилась в его плечи, подняла бедра, чтобы встретить его, пульсирующий жар ее желания обтекал его настойчивую затвердевшую плоть.

— Пожалуйста… еще…

Флинн послушался, но она была так тесна, что он, встретив слабое сопротивление, заколебался.

— Мне не больно… честное слово…

Опустив глаза, он заметил мольбу в лиловых глазах, пылающий румянец на щеках.

— Не останавливайся! Иди до конца, — выдохнула она. Даже святой не мог бы устоять перед таким искушением, а Флинн никогда не претендовал на святость.

— Ты этого хочешь? — допытывался он, хотя сам не знал, сколько еще продержится.

— Я умираю, — в отчаянии прошептала Фелисия.

Она так долго вела целомудренную жизнь, что больше не могла ждать. Но и он сдерживал исступление из последних сил. Получив ее безмолвное согласие, Флинн дал волю своим безусым порывам, рванулся вперед и вторгся в покорное лоно, как победитель в завоеванный город, наполняя ее, растягивая до предела. Наслаждение было таким острым, что у нее на глазах выступили слезы. Несколько мгновений он оставался неподвижным, потом осторожно шевельнулся. Фелисия застонала. Легкое давление словно оживило каждый чувствительный нерв, каждую клеточку, доведя напряжение до безумия.

С судорожным вздохом, сжигаемый мукой, терзаемый необходимостью сдерживаться, Флинн заставил себя забыть о безумном наслаждении, сжигавшем его заживо.

Но он тут же понял, что это долго не продлится. Она широко раздвинула бедра, чтобы как можно глубже принять его. Продолжая мягкими толчками проникать в нее, Флинн давал ей то, о чем она мечтала, чего они оба желали: утонченный ритм чередования наступлений с отступлениями. Ничего, кроме обнаженных, жгучих, умопомрачительных ощущений. Она кричала, а он тихо стонал, когда весь мир сосредотачивался в трепетном соприкосновении его налившегося кровью пениса и ее трепещущей плоти. А потом… оба задерживали дыхание, когда он отстранялся, почти полностью выходя из нее. И оба ждали, в сладостной, изощренной агонии, следующего мощного удара.

Запах любви окутывал их, жаркий аромат разгоряченных тел, слившихся воедино в первобытном, примитивном акте совокупления, распространялся в атмосфере вызывающей роскоши самого дорогого номера «Отель де Пари». В эту минуту оба существовали в собственной вселенной, соединенные в танце, старом, как сама вечность, предававшиеся неистовой, самозабвенной чувственности: тело к телу, головокружительное желание к головокружительному желанию, лихорадочному, горячечному, алчному.

Она то ли застонала, то ли зарыдала, и Флинн мгновенно сменил темп, поняв, как близка она к пределу. Чуть отстранившись, он вонзился в нее так глубоко, что Фелисия охнула. И тут же ночной воздух прорезал тихий жалобный вопль. О, благословенное освобождение! Его так долго подавляемый оргазм взорвался с такой неумолимой мощью, что Флинн закрыл глаза, потрясенный силой собственных ощущений.

Несколько ошеломляющих мгновений в этом созданном ими раю под бархатным балдахином, корчась в экстазе, они прижимались друг к другу, испытывая, возможно, то, что довелось пережить очень немногим любовникам. Мир сузился до блаженных переживаний и обжигающих соприкосновений тел.

«Откуда мне было знать, — думала Фелисия, покоренная, наполненная его семенем, — что секс может быть так потрясающе хорош?»

«Неужели ее наивность способна на подобное волшебство?» — дивился он, все еще не насытившийся, несмотря на сокрушительную разрядку.

Но, верный принципам, диктующим отказ от истинных чувств, и полный решимости сохранить удобные холостяцкие привычки, Флинн отбросил тревожащие мысли и, подняв голову с подушки, небрежно чмокнул Фелисию в щеку.

— Восхитительно!

— И теперь я знаю, как это бывает, — подтвердила она, прикрыв глаза.

— Мир иногда бывает совершенным, — прошептал он, приподнявшись на локтях и улыбаясь ей.

— Когда ты со мной? — спросила она, поднимая ресницы.

— Но это лучше, чем быть одной?

Прекрасная светящаяся улыбка озарила ее лицо.

— Можно подумать, ты не знаешь, самодовольная ты личность.

— Проверяю на всякий случай.

Он взглянул на каминные часы.

— Кроме того, я способен на большее.

— Невозможно, — покачала она головой. — Я по крайней мере уже ни на что не способна.

— Ты так думаешь?

Он шевельнулся в ней.

— Не делай этого, иначе я просто вознесусь на небо от блаженства.

— Такого блаженства?

Он подался вперед, все еще возбужденный и твердый, несмотря на оргазм, казалось, ничуть не повлиявший на его готовность.

Холодок озноба пронзил ее, восхитительный трепет охватил лоно.

— Это несправедливо, — прошептала она.

— Не знал, что в любовных битвах есть правила!

— Очевидно, не для тебя.

— Я могу заставить тебя кончить еще раз.

Какое счастье…

— Вернее, столько, сколько захочешь, — шепотом добавил он.

Тлеющее пламя желания взметнулось с новой силой. Впервые в жизни Фелисия познала неуемное вожделение.

— Как ты это делаешь? Всего секунду назад я с места не могла сдвинуться.

— Очень просто. Я скольжу… вот сюда и касаюсь тебя… здесь…

Она вздрогнула от очередного натиска.

— И твое тело отвечает. А теперь, если я чуть перемещусь вправо и слегка поднимусь…

Потрясенная Фелисия ощутила приближение оргазма. Несколько бесконечных, истерических, сумасшедших мгновений спустя, когда все было кончено, она снова обрела возможность мыслить.

— И я снова могу заставить тебя кончить, — игриво пробормотал он.

— Откуда тебе знать?

— Годы практики, если правда тебя не шокирует.

Медленно выйдя из нее, Флинн отодвинулся и растянулся рядом.

Опершись на локоть, Фелисия жадно впитывала красоту его пропорционально сложенного тела.

— Если бы мне не было так хорошо, я, пожалуй, поспорила бы насчет пользы многолетней практики.

Флинн заложил руки за голову и усмехнулся.

— Хочешь, чтобы я извинился?

— Сколько тебе лет?

— Тридцать пять.

Фелисия тихо фыркнула.

— Дело не только в возрасте. Моему мужу было пятьдесят, а он ничего не знал и не умел.

— Просто у одних больше таланта, чем у других.

— К достижению удовольствия.

— Нет, я имею в виду исключительно секс.

— Наслаждение не играет особой роли?

— Играет, конечно, ведь это главная цель. Но можно получать наслаждение от множества вещей, помимо секса.

— И ты его получаешь?

— Разве я кажусь одержимым?

— Но ты потрясающе хорош!

— Поверь, я стремлюсь к совершенству во всем, не только в постельных играх.

— И все-таки ты уникален. Как тебе удается избегать назойливых женщин?

Он почувствовал себя неловко и отвел глаза в сторону.

— Успокойся, Флинн. Я не из тех, кто охотится на мужчин, — заверила Фелисия. Он расслабился, и она засмеялась.

— Сила привычки, — пояснил он. — А подобные вопросы меня обычно настораживают. Хочешь искупаться?

— Меняешь тему?

— Конечно.

— А мне нужно купаться?

— Не обязательно, но ванна достаточно велика для двоих.

— Хм-м… — Она скользнула по нему кокетливым взглядом. — Неужели меня ждет второй урок?

Он слегка повернул голову.

— Больше никаких уроков, дорогая. Мне не нравится роль наставника. Просто я весь потный и липкий. — Он провел рукой по груди. — Но если ты не возражаешь, я тем более готов.

— Неужели ванна такая огромная?

— Очень. А за дверью ждет бутылка шампанского в ведерке со льдом.

— С каких пор?

— С той минуты, как я велел Клоду ее принести.

— О Боже! Неужели он слышал мои крики?

— Слуги ничего не слышат, им не полагается.

— Да что у тебя за слуги? Мои диктуют мне, что есть на завтрак, обед и ужин.

— Значит, ты не умеешь поставить себя, — хмыкнул он.

— Если припоминаете, мой высокомерный, надменный и спесивый Флинн, еще совсем недавно я мало чем от них отличалась.

Он посмотрел ей в глаза и напрямик спросил:

— Ты всегда была бедна?

— Это так важно?

— Для меня — нет.

Он полжизни провел в самых отдаленных уголках мира и привык к спартанскому образу жизни.

— Дело в том, что отец мой был виконтом, хотя, как всякий шотландский лэрд, не имел ни гроша. Но жили мы в прекрасном древнем поместье, так что я почти не замечала отсутствия денег.

— Почему же ты не вернулась туда?

— Я не слишком ладила с женой брата.

— Вот как… Что ж, довольно частое явление. Значит, тебя пустили в большое плавание, не снабдив никакими средствами.

— Предпочитаю обходиться без их опеки. Кроме того, здешний климат мне больше по душе, чем промозглая сырость и холод Абердина. Благодаря тебе я отныне могу наслаждаться им до конца дней.

— Был рад помочь, chou[1]. И хотя рискую оскорбить тебя, все же скажи: тебе очень не хочется вместе со мной принимать ванну?

— О Боже, от меня пахнет!

— И от меня тоже, хотя в эту минуту я с вожделением мечтаю о бокале холодного шампанского.

— В теплой ванне.

— Наше собственное видение рая, — кивнул он и, спустив ноги с кровати, подошел к Фелисии и предложил ей руку.

— С моей стороны было бы величайшей глупостью отказаться, верно?

— Думаю, тебе понравится.

— В твоих устах это предложение кажется еще более соблазнительным.

— Как я и надеялся. Может, тебе понравится для разнообразия объезжать меня?

— Флинн! — охнула она.

— Тебя это не привлекает?

Глаза на мрачном лице весело блеснули.

— В тебе привлекает все, каждый жест, каждое слово, и ты сам это прекрасно знаешь.

Флинн не стал изображать скромность.

— Вот и хорошо. Значит, мы чудесно проведем время.

Ванная комната оказалась настоящим залом, выложенным блестящими красными и золотистыми фаянсовыми плитками, напомнившими ей о Провансе. Ванна с золотыми кранами в виде изысканных морских раковин действительно могла вместить человек шесть. Вода била из пастей веселых дельфинов. Напротив встроенной в пол ванны, у зеркальной стены, выстроились в ряд три раковины, над которыми протянулась стеклянная полка, уставленная таким количеством парфюмерии и туалетных принадлежностей, что хватило бы на небольшую лавку.

За широкими стеклянными дверями виднелся балкон, выходящий на море. Две раздвижные двери, отделанные желтыми панелями, образовывали противоположную стену.

— Если тебе понадобилось в туалет, не стесняйся, — объяснил Флинн, указав на двери.

Предложение выглядело заманчивым, особенно после выпитого за ужином шампанского.

— Неудобно… при тебе…

— После всего, что было? — удивился он. — Не находишь, что твоя застенчивость немного запоздала?

Фелисия виновато вспыхнула.

— Если не хочешь, чтобы я слушал, сейчас пущу воду. Так будет лучше?

— Да, намного, — нервно пролепетала Фелисия. — Прости, все это слишком ново для меня.

Вспомнив о необычных эмоциях, пробуждавшихся в нем в присутствии этой женщины, Флинн кивнул.

— Вероятно, мы оба в чем-то новички.

— Ах, как галантно!

Она уже немного освоилась, взяла себя в руки и, раздвинув обе двери, выбрала ту, за которой скрывалось биде. Перед тем как войти, она оглянулась и со счастливой улыбкой призналась:

— Я чувствую себя ужасно взрослой.

Сердце Флинна отчего-то тревожно сжалось. Это воплощение зрелой женственности на поверку оказалось совершенно бесхитростным и в чем-то наивным, а потому необычайно опасным.

— Только не говори, что тебе шестнадцать.

— Хотела бы я снова стать шестнадцатилетней незамужней девчонкой, но увы… Возможно, в ином, более совершенном мире…

— Мне сейчас не до продолжительных дискуссий, — сухо бросил Флинн. — Сколько тебе лет?

— Да ты нервничаешь! — поддразнила она.

Но ему, похоже, было не до веселья.

— Скажи, и покончим с этим.

— Двадцать шесть.

Облегчение его было столь очевидным, что Фелисия весело рассмеялась:

— Да, не хотела бы я пережить такой ужас!

— Тут ты угадала. Мужчин тащили к алтарю за куда меньшие прегрешения!

— Позволь заверить, дорогой Флинн, что в тебе меня интересует только… — она красноречиво опустила глаза на гордое мужское достоинство, — способность выполнять приказ, причем молниеносно. Кстати, мне очень нравится, как я на тебя действую.

— Иди, — проворчал он, ежась под ее взглядом. Да и как найти небрежный ответ, когда тебя буквально раздирает от похоти?!

Едва дверь за ней закрылась, он немедленно призвал на помощь самообладание, напомнив себе, что невинные души, подобные мисс Гринвуд, абсолютно не трогают его. Да, он насладится ею этой ночью, потому что только последний глупец откажется от предлагаемого пира, но светские, умудренные жизнью женщины больше в его стиле. Они по крайней мере знают правила игры.

И с этим разумным заключением он подошел к ванне, пустил воду и направился ко второму туалету. Сегодня Флинн намеревался напиться до такого состояния, чтобы выбросить из головы раздражающее влечение к мисс Гринвуд.

Даже сквозь шум воды Фелисия слышала его из соседней комнаты и поймала себя на том, что напрягает слух. До чего же странно, что ее интригуют даже самые низменные стороны поведения этого человека! Еще утром она посчитала бы собственное поведение грубым и вульгарным. «Откуда этот необычный интерес?» — гадала она, пытаясь понять собственную раздражающую тягу к Флинну Саффоку.

Да, он красив как бог, но это еще не причина восхищаться каждой мелочью его жизни. Его ласки кружили голову, но секс не правил ее миром, вернее, с сожалением отметила Фелисия, не правил до сегодняшней ночи. Что до обаяния… этого у него в избытке. Но обаяние не объясняло ее алчного желания знать о нем все. Чистит он зубы утром или вечером? Или два раза в день? Любит ли одеколон? В какой кровати спит дома? Привык насвистывать, когда задумается?

Сколько вопросов — и ни на один нет ответа!

Что происходило с женщинами, ставшими его случайными подругами? Сгорали ли они потом от тоски по нему? Хотели большего? Или она просто чересчур впечатлительна, подобно большинству неискушенных девиц, легко теряющих голову от красивого лица, утонченного искусства обольщения и внушительных размеров мужского достоинства?

Последнее вызвало улыбку на ее лице, хотя Фелисия всячески ругала себя за непристойные мысли. Она прекрасно понимала, что увлечься им — значит попасть в беду. Ей следует считать эту короткую интерлюдию наслаждения не чем иным, как восхитительным приключением. Флинн сыграл роль ангела милосердия, и своей сговорчивостью она щедро отплатит за его великодушие. Кроме того, ее неопытность, вероятно, шокирует человека с его опытом.

Шагнув к двери, Фелисия внезапно остановилась, потрясенная видом своего обнаженного тела в зеркале. Она уже успела забыть о своей наготе? Наверное, чтобы вернуть рассудок, следует освободиться от страстных объятий Флинна!

Отводя глаза от бесстыдного зрелища, она оглянулась в поисках халата или полотенца. Хотя… как верно указал Флинн, поздно жеманиться. И все же… хватит ли у нее решимости встать перед ним, не краснея? У нее такое чувство, что сейчас предстоит выйти на сцену.

Короткого перерыва между взрывами страсти оказалось достаточно, чтобы разум восторжествовал. Что ж, либо сидеть здесь до утра, либо… сделать хорошую мину при плохой игре. Первое, похоже, неприемлемо, поэтому Фелисия решительно открыла дверь и вышла в ванную.

— Поразительная роскошь! — жизнерадостно воскликнула она, хотя голос ее прерывался. — Так, пожалуй, можно и привыкнуть! Горы белья с монограммами, великолепные духи, изумительное мыло…

— И шампанское, — добавил герцог, поднимая бокал. Он лежал в ванной, два серебряных ведерка с шампанским покоились на бортике. — Кстати, вода теплая.

Видя, как ей неловко, он всячески пытался ее успокоить.

— Кстати, ты проголодалась?

— После такого ужина?

Она нерешительно замерла в двери.

— Если захочешь чего-нибудь, только скажи.

Она знала, что это не намек, но бархатистые нотки в ее голосе невольно вызывали грешные мысли. Фелисия зажмурилась и решительно подавила трепет наслаждения, пронзивший нижнюю часть тела. Однако Флинн заметил и ее реакцию, и попытку сопротивляться.

— Попробуй шампанского, — мягко предложил он, понимая, что женщине се воспитания трудно привыкнуть к роли потаскушки. — А я развлеку тебя рассказами о своих скитаниях по миру.

«Как легко полюбить его!» — подумала она, расслабляясь.

— Только если сначала расскажешь о Тадж-Махале.

— Договорились.

Отставив свой бокал, Флинн налил ей шампанского. Она напоминала ему застенчивого, пугливого котенка — робкого, но полного желания поиграть.

— Впервые я увидел Тадж, — начал он, вытягиваясь в воде, — когда мне было восемнадцать. В то время я сгорал от любви к прекрасной ирландке, которая не соглашалась оставить своего мужа, поскольку отец выставил меня из дома без средств.

— Бьюсь об заклад, сейчас она об этом жалеет, — весело прокомментировала Фелисия.

Герцог пожал плечами:

— Вряд ли она меня помнит. Ее мужа перевели в Калькутту, и больше мы не виделись.

— И с тех пор ты не нашел другого объекта любви, — докончила Фелисия и подхватила бокал.

— Она разбила мое нежное сердце, — сардонически усмехнулся Флинн.

Фелисия забралась в ванну.

— Как удобно иметь столь романтическое объяснение своему цинизму! А после смерти отца твои денежные дела уладились?

— Да, ему пришлось все оставить мне, иначе состояние перешло бы к дальнему родственнику, который живет в австралийской глуши со своей женой-туземкой.

— Значит, тебе повезло. Ах, если бы мой отец оставил мне хотя бы фартинг! Правда, я не жалуюсь. Тетя Джиллиан завещала мне все свое имущество. Но расскажи о Тадже! — попросила она, не желая предаваться горестным мыслям. — Он действительно так великолепен, как на картинах?

Флинн кивнул.

— И все, что рассказывают те, кто видел его в лунном свете, тоже истинная правда.

Он стал красочно описывать памятник вечной любви и другие чудеса света, которые ему довелось посмотреть за годы путешествий.

Они прикончили бутылку и начали другую, добавляя горячую воду к уже остывшей. Прежняя непринужденность отношений вернулась. Он остроумно расписывал забавные случаи из своей жизни, опуская только те подробности, по которым она могла узнать самого богатого в Англии человека. А Фелисия припоминала собственную юность, когда ее мир был еще наполнен светом и радостью.

— У меня всегда были свои лошади, — объясняла она. — Прекрасная вороная и длинноногая гнедая, которая могла скакать без устали. Хотя, кажется, с тех пор прошла целая вечность. Муж их продал.

«Я подарю тебе нового коня», — едва не вырвалось у Флинна, но это означало бы продолжение отношений. Поэтому он сочувственно заметил:

— Какая низость!

— Верно. Ужасно так говорить о мертвых, но я готова была его убить.

— Как мне повезло, что тетушка Джиллиан пригласила тебя. Я, кажется, никогда не заглядывал в Абердин, но ни за какие блага на свете не желал бы пропустить сегодняшний вечер.

— Я тоже.

Она вспыхнула, осознав, что этот голый мужчина, сидящий напротив, еще несколько часов назад был ей совсем чужим.

— Никто не узнает.

Не нужно было быть ясновидящим, чтобы понять ее неловкость и волнение.

— Кроме прислуги.

— Им заплачено за забывчивость.

— Правда? Ты в самом деле считаешь…

— Не только считаю, гарантирую.

Что-то в его вкрадчиво-зловещем тоне заставило Фелисию призадуматься.

— Разве до сих пор нас посмели побеспокоить? Она снова улыбнулась:

— Тебе можно только позавидовать. Спасибо за заботу, как и за остальные благодеяния.

Ненавидевший комплименты и выражения благодарности, Флинн поспешно сменил тему:

— Я еще не рассказал о своем путешествии по Туркестану. Ты не устала? Хочешь поспать или послушаешь?

Можно подумать, кто-то способен уснуть рядом с этим великолепным мужчиной!

— Поскольку самой мне там никогда не бывать, пожалуйста, поведай, о могучий повелитель!

Он старался не смотреть на нее. Ничем не выдать своего желания. Ее явно терзают угрызения совести. Поэтому Флинн долго говорил о летней поездке через пустыню Такла-Макан, о палящей жаре, племенах, с которыми жил, русском гарнизоне, где больше делать нечего, кроме как пить с рассвета дотемна, и еще до того, как повествование закончилось, Фелисия немного пришла в себя: задавала вопросы, высказывала собственное мнение, снова смеялась его попыткам развеселить ее. В любом случае он не собирался спешить, решив отложить отъезд. Для забав еще останется время, если не сегодня, так завтра.

Он стал расспрашивать ее о жизни в Монте-Карло — достаточно безопасный предмет разговора, — и она беспечно перечисляла свои обязанности компаньонки престарелой тетушки и несколькими легкими штрихами рисовала картинки своего унылого существования.

Позднее, когда вторая бутылка шампанского опустела, а горизонт порозовел и в воздухе все сгущалось напряжение, Флинн спросил:

— Хочешь, чтобы я вымыл тебе голову?

Она пробежала пальцами по непокорным локонам:

— Мои волосы такие грязные?

— Нет, я просто думал, что тебе это понравится.

Фелисия задумчиво прикрыла глаза:

— У меня вопрос.

— Только один? — великодушно осведомился он, пребывая в прекрасном настроении после большей части содержимого обеих бутылок и от сознания, что находится в такой приятной компании.

— Ты когда-нибудь делал это?

Притворившись, что глубоко задумался, Флинн потер лоб и расплылся в улыбке.

Фелисия восторженно засмеялась:

— Тогда вперед, мой рыцарь! Хотя предупреждаю, у меня обострился собственнический инстинкт после шампанского.

— Должно быть, действие «Клико», — со вздохом согласился он, — ибо меня обуревают те же ощущения.

— Нам следовало бы дать обет трезвости.

— Значит, больше никакого шампанского? Даже к завтраку?

— Только не говори, что уже утро! — ахнула Фелисия, неприятно пораженная вторжением холодной реальности.

— Еще не утро — солгал он ей. — Доверься мне. И поскольку я впервые в жизни играю роль парикмахера, может, ты хочешь вести дневник?

Она мигом включилась в игру. Его теплая улыбка прогнала все тревоги.

— О чем? Как мыть волосы или?.. — весело осведомилась она.

— Не стоит… я передумал. Вместо этого займу тебя более интересными вещами.

Он навис над ней и нежно коснулся губ поцелуем. Фелисия блаженно вздохнула, впитывая сладость шампанского.

— Наверное, мне действительно стоит вести дневник. Когда-нибудь я продам тебе свои мемуары.

— Меня уже давно ничего не смущает, дорогая, но я мог бы написать поэму о непреодолимой тяге к тебе.

Их тела слегка соприкоснулись.

— Я захотел тебя с той самой минуты, как ты вошла в казино, и это жгучее желание с тех пор терзает меня.

На ее животе горело раскаленное клеймо — отпечаток пылающего пениса.

— Значит, я не одинока в своей одержимости!

— Я был достаточно терпелив?

Она прекрасно поняла смысл, казалось бы, невинного вопроса.

— Чрезвычайно, и галантен тоже.

— Не припоминаю, когда в последний раз лежал в ванне с женщиной и не пытался ничего предпринять.

— А я не могу припомнить, когда вообще лежала в ванне с мужчиной.

— Как же мне повезло!

Он чуть шевельнул бедрами.

— Скорее мне, — пробормотала она. — И я совершенно уверена, что мои волосы могут подождать.

— Ты так думаешь?

— Да.

— Так твоя горячая маленькая пещерка уже готова? — прошептал он.

— Да, — выдохнула она. — Я боялась попросить тебя, вдруг ты предпочитаешь менее агрессивных женщин…

Он проник пальцем в нее и ощутил источавшую жар влагу.

— Ты больше чем готова.

— Не возражаешь, если я сейчас кончу?

— Не возражаешь, если я стану брать тебя все следующее десятилетие?

— Умоляю, исполни свое обещание, — пробормотала она, потянувшись, чтобы поцеловать его, но вместо этого тихо охнула, когда стальная плоть вонзилась в ее мягкое лоно. Ощущение невесомости, бархатистое трение тел, легкий плеск воды, истома, вызванная шампанским, обещали редкое наслаждение. — Купание с тобой… невероятно увлекательно.

— Когда-нибудь мы повторим, — пообещал он, сжимая ее руки. Потом приподнял ее, поставив локти на дно ванны и упираясь ногами в стену, чтобы еще глубже проникнуть в нее.

— Я больше не могу ждать.

— Тебе и ни к чему…

— Я ненасытна…

— Прекрасно, — объявил он, хотя рассудок его уже затуманился желанием. — Мне следовало бы держать тебя в постели и не выпускать.

Он, притиснув ее ко дну, врезался еще сильнее.

— И тогда я мог бы иметь тебя, когда захочу.

Фелисия всхлипывала, бесстыдно возбужденная непристойной картинкой.

— Мог бы заставить тебя кончать до завтрака и во время завтрака, пока ты еще не оделась… если я дам тебе одеться. Ты лежала бы на террасе под летним солнышком, и я мог бы взять тебя прямо там…

Громко вскрикнув, Фелисия стала извиваться… его слова невыразимо непристойны, его плоть наполняет ее, пронзает, изливается… И все же несколько долгих мгновений спустя при ощущении полного довольства исчезнувшее желание возродилось вновь.

— Боюсь, что не отпущу тебя, — призналась Фелисия, так и не разжав рук.

— Превосходная мысль.

Такой ответ должен был привести Флинна в чувство, но он не заметил своей оплошности, отуманенный вожделением.

— Мы, похоже, оба навеселе.

— Говори за себя!

Сам он никогда не бывал пьян.

— Я и говорю за себя, — заверила Фелисия с очаровательным смешком. — Я нашла дорогу к истинному блаженству.

— И мы определенно пребываем в нирване, — подтвердил он, шевельнувшись в ней, словно определяя границы рая.

Фелисия выгнула спину, по-кошачьи замурлыкав, и Флинн подивился щедрости судьбы, благодаря которой он нашел идеальные ножны для своего меча.

— А хочешь, я вымою твои волосы? — спросила она, ероша его влажные темные кудри.

— Будет лучше, если ты останешься там, где есть.

Флинн медленно подался вперед. Фелисия сцепила ноги у него на спине и подняла бедра, впуская его в себя.

На этот раз они любили друг друга неспешно, пыл недавней схватки добавлял дремотную чувственность к ленивому ритму их движений. Вода в ванне пошла мелкой рябью, омывая их, согревая и без того разгоряченную плоть. Ощущения вытеснили все мысли и сомнений. Время остановилось.

Она кончила первой, потому что неукротимо стремилась познать все стороны, все великолепие сладострастия, в то время как он предпочитал ждать: суровая необходимость для мужчины, известного своим искусством ублажать женщин. Да он и не был так голоден, как она: женщины всегда были к его услугам.

Флинн нежно поцеловал Фелисию, когда закруживший ее шквал унялся, и, отстранившись, скользнул вниз и поднял ее на себя.

— Теперь моя очередь, — игриво пробормотал он.

— Нет, — запротестовала она, уткнувшись лицом в его плечо.

— Ты всегда говоришь «нет», — усмехнулся он, откидывая с ее лба рыжие завитки. — И всегда шутя!

— А сейчас я абсолютно серьезна.

— Неужели? — поддел он. — А я думал, что ты захочешь скакать на мне.

— У меня есть выбор? — оскорбилась Фелисия, раздираемая сомнениями.

— Разумеется, — учтиво ответил он, приподнимая ее так, что головка вздыбленного пениса уперлась в рыжий треугольник.

Фелисия толкнула его в грудь.

— Мне не нравятся столь щедрые привилегии… — с жаром начала она, но мгновенно поперхнулась, когда он одним мощным рывком насадил ее на себя.

— Ты такая мокрая, — прошептал он, нежно лаская ее бедра.

— Но… ты… не можешь… вытворять… все… что пожелаешь… — пропыхтела она, изнемогая под настойчивым, изощренным натиском. Последние укоры совести куда-то испарились, когда он усилил давление на ее бедра, без слов давая понять, чего требует от нее и кто кем командует.

— Ты будешь согревать мой жезл, пока я не решу, что делать дальше.

— Нет, — отказалась она, но ее голос сорвался.

— Будешь, — мягко настаивал он, удерживая ее на месте, так что оба таяли от восторга.

— Мне следовало бы дать тебе пощечину, — бормотала она, хотя ни за что не поступила бы так. Флинн прекрасно знал об этом.

— Ублажи меня, дорогая, — упрашивал он, — и я позабочусь, чтобы ты получила все, что пожелаешь.

— Или я позабочусь об этом сама, — хмыкнула она.

— Пойми, если бы ты была чуть терпеливее, тогда дело другое. Но твоя сладкая щелочка постоянно истекает жаром и влагой и ждет этого… — Флинн буквально вломился в нее, — и ты даже не способна ни о чем думать, кроме иссушающей жажды разрядки. Верно? — допрашивал он, наблюдая, как она старается оттянуть завершение оргазма.

— А может, я не хочу! — пылко отпарировала Фелисия, выгибаясь под его напором.

Легкая улыбка тронула его губы, когда она забилась в экстазе. Ее ответ на его старания укрепил решение Флинна задержаться в Монте-Карло.

Сдерживая собственные желания, он дождался, пока она не обмякла в его объятиях, и только потом приподнял ее податливое тело и так же мягко опустил на свой все еще жаждущий фаллос.

Разнеженная Фелисия не сопротивлялась и не участвовала в игре — страсть на время улеглась. Ее руки покоились на его саженных плечах, под ладонями перекатывались мощные мускулы. В медленном, утонченном ритме он без усилий поднимал и опускал ее, дожидаясь, пока она вновь не получит удовлетворение. Тело его в это время плавилось от неудовлетворенной похоти. Он надеялся, что она быстро воспламенится, потому что больше ждать не мог.

Фелисия неожиданно задохнулась, закрыла глаза и вздрогнула. Облегченно вздохнув, Флинн вонзился в нее последний раз, и оба почувствовали приближение сладостной муки.

Их разрядка длилась бесконечно долго, во всем великолепии исступления, темной стремнине страстей, пульсации плоти.

Флинн сотрясался всем телом, не думая ни о чем, кроме наслаждения выбрасывать в нее струю раскаленного семени; жестокие спазмы сводили все его мышцы, грубые, безжалостные, необузданные.

Фелисия дрожала, удивленная и возмущенная властью, которую он приобрел над ней.

Несколько секунд Флинн не понимал, где находится, пока в голове у него не прояснилось. Неожиданно он понял, что произошло чудо. Фелисия — поистине дар богов, в этом он больше не сомневался.

— Ты замерзла, — заметил он, коснувшись ее кожи.

— Разве?

Ее попеременно бросало то в жар, то в холод, одолевали стыд и бесстыдство, потрясение и восторг. Сейчас она признавала только то наслаждение, которое он ей дарил.

— Давай-ка забираться под одеяло, — велел Флинн хорошо знакомым ей властным тоном и, поднявшись, взял ее на руки и вышел из ванны. По пути в спальню поспешно сдернул полотенце с нагретой вешалки. Поставил ее на пол, ловко растер досуха и только потом уложил в постель, накрыв пушистым одеялом.

— Так лучше? — спросил он, коснувшись губами ее лба.

Фелисия высунула голову из теплого кокона и сморщила свой изящный носик:

— Будет лучше, если ты приляжешь рядом.

Флинн расчесал пальцами свои мокрые волосы, откинул их со лба, отчего они легли блестящими волнами.

— Ты сведешь меня в могилу, — с улыбкой объявил он. — Правда, я не жалуюсь.

— Я чувствую себя ужасно, потому что вешаюсь тебе на шею, — тоненьким, почти детским, извиняющимся голоском пропищала Фелисия, но откровенно чувственная улыбка, та самая, перед которой он не мог устоять, заставляла сомневаться в искренности ее раскаяния. — И неотразимой соблазнительницей тоже.

— В таком случае придется поторопиться. — Флинн направился в гостиную.

Фелисия мгновенно опечалилась:

— Что ты делаешь?

— Собираюсь принести кое-что.

— Правда? — обрадовалась она. — Для меня?!

— Да.

Он подмигнул, и она почувствовала жгучую ревность ко всем тем женщинам, которым некогда адресовалась эта неотразимая улыбка.

Но, даже предаваясь мечтам, Фелисия понимала, что не имеет никакого отношения ни к его прошлому, ни к будущему. Постоянство не в его натуре, а такие люди нигде подолгу не задерживаются. Но сейчас они вместе, и она намеревалась использовать каждую минуту. С ним она испытает столько наслаждения, сколько не сможет ей дать ни один мужчина.

Она нырнула поглубже в мягкое тепло, решив игнорировать холодную реальность утра. Сегодня он с ней, и все вокруг исполнено очарования.

Герцог вернулся с подносом, на котором стоял кофейный сервиз.

— У меня были самые эгоистичные мотивы, — объяснил он. — Боялся заснуть. Правда, не знал, что с тобой это все равно не удастся. — И, заметив ее недоуменный взгляд, добавил: — Должен признаться, что заказал это вчера ночью.

— Как мило! — восхитилась Фелисия, оглядывая поднос, который он поставил на кровать. — Две чашки.

— Я не намеревался отпускать тебя.

— Я польщена.

— Ты сразу же изменила мои планы, как только вошла в казино.

— Планы?

— Я хотел сегодня же уехать из Монте-Карло, но если вы не заняты, мисс Гринвуд, — объявил он с изящным поклоном, — предпочитаю развлекать вас.

После всех испытаний и потрясений, выпавших на ее долю, Фелисия и не подумала. Что такое время? Главное — настоящее! Когда предлагают рай, стоит ли торговаться из-за мелочей?

— С благодарностью принимаю ваше предложение.

— Весьма признателен, мисс Гринвуд, — учтиво ответил Флинн. — А это для вас.

Он взял с подноса маленький сверточек и протянул ей.

Фелисия не смогла вспомнить, когда в последний раз получала подарки, и сейчас чувствовала себя ребенком перед рождественской елкой. Она осторожно сняла пунцовую шелковую ленту, отложила ее и развернула синюю, как вечернее небо, бумагу. Внутри оказалась золоченая бонбоньерка с маркой известной кондитерской. Фелисия подняла сияющее лицо.

— Шоколадки!

— Посмотри, что внутри, — посоветовал Флинн, наливая ей кофе.

— Обожаю шоколад! — воскликнула она и, подняв крышку, застыла. Среди конфет сверкал бриллиантовый браслет.

— Мне показалось, что он пойдет к твоему платью, — небрежно заметил Флинн.

Россыпь алмазов слепила глаза, по щекам Фелисии потекли слезы.

— Не знаю, что и сказать. Никто… никогда… не дарил мне…

Горло у нее перехватило, и она почувствовала вкус соленой влаги на своих губах.

— Бриллианты… Господи… как прекрасно, но я не уверена, что должна… принимать… — Голос ее дрогнул. — Это делает меня…

— Ни в коем случае.

Поспешно отставив чашку, Флинн подался вперед и сжал ее руки.

— Это всего лишь дружеский подарок, не более того. У меня много денег, и я хотел сделать тебе приятное.

Он едва не добавил, что обычно женщины не отказываются от бриллиантов, но вовремя прикусил язык. Фелисия и без того стыдится своей, как ей кажется, распущенности.

— Я в первый раз… здесь… с тобой…

— Знаю, — кивнул Флинн, осторожно проводя большими пальцами по тыльной стороне ее ладоней. — Послушай, я не хотел смущать тебя. Если кто-то спросит, скажешь, что браслет принадлежал тете Джиллиан.

— Вряд ли кто-нибудь будет спрашивать.

— Вот видишь!

— Но я буду знать, — пробормотала она.

— Пожалуйста, — тихо убеждал Флинн. — Знаешь ли ты, каким счастливцем я себя чувствую, всего лишь потому, что вчера догадался зайти в казино.

— Я счастливее, — перебила его Фелисия. — Ты спас мне жизнь.

Он нежно погладил ее пальцы:

— Отплати мне тем, что сохранишь браслет.

Ее глаза лукаво блеснули.

— Вот это сделка!

— В которой я приобрел куда больше, чем ты, дорогая.

В кои-то веки он сказал правду, а не просто очаровательную, но пустую фразу, чтобы угодить леди.

— Значит, ты у меня в долгу.

— Совершенно верно.

Фелисия нерешительно сморщила носик.

— Возьми его, дорогая, или я заплачу.

По комнате звонким колокольчиком рассыпался ее смех.

— Интересно, когда ты в последний раз плакал?

— Года в два, наверное.

Честно говоря, он вообще этого не помнил. Мать баловала его, отец полностью игнорировал. Так продолжалось до двенадцати лет, когда умерла мать. К тому времени он уже знал, что в присутствии отца ни в коем случае не следует обнаруживать свои чувства.

— Значит, ты переживаешь не меньше меня.

— Ну же, дорогая, это всего лишь браслет, а не королевские регалии Англии.

— Шотландии. Если я все же решу принять его, то лишь на трех условиях.

— Готов выполнить каждое.

— Безоговорочно?

— Ты получишь все, что пожелаешь.

Поразительное заявление со стороны человека, смертельно боявшегося любого вмешательства в свою жизнь.

Фелисия озорно рассмеялась:

— Это третье условие!

— И, уверяю, мое любимое, — подхватил Флинн.

— Во-первых, я хочу кофе с молоком.

— В жизни не встречал леди, которой было бы так легко угодить.

Он налил кофе в чашку, помедлил над сахарницей и, увидев два поднятых пальца, всыпал две ложки и добавил горячего молока.

— А второе? — спросил Флинн, протягивая ей чашку.

— Где ты сумел раздобыть браслет среди ночи? Или держишь у себя целый запас, специально для дам, которых принимаешь в постели?

— Заказал, когда Клод поднялся за твоей запиской.

— Магазины были закрыты.

— Магазины всегда открыты, когда это тебе необходимо.

— Неужели? И часто ты их открываешь?

— Случается. Кстати, запонки я покупал здесь, у Картье.

— Да?

Флинн кивнул.

— Они меня хорошо знают.

— Пожалуй, я не хочу больше ничего слышать.

— Я не часто проделываю что-либо подобное, — заявил Флинн, не кривя душой. Никогда еще он не бывал одержим женщиной, а ведь за последние двадцать лет у него было бесчисленное количество связей.

— Значит, мы оба новички, — спокойно заметила она, — потому что до сегодняшней ночи я никогда не спала с незнакомцем и вообще ни с одним мужчиной, кроме мужа. И еще никогда не проводила время так чудесно. Никогда не получала на завтрак шоколадки или бриллиантовые браслеты. Никогда. Поэтому спасибо тебе за редчайшее счастье — оказаться на небесах, пусть и ненадолго.

— Пожалуйста, я очень рад угодить, и, как только мы перейдем к условию номер три, думаю, у тебя найдутся причины еще раз поблагодарить меня.

Фелисия смерила его оценивающим взглядом:

— Какая самоуверенность!

— В ближайшее время ты, надеюсь, скажешь, что эта уверенность имеет под собой достаточно веские основания. А теперь пей кофе и ешь пирожные, — велел он, указывая на чашку, — потому что скоро тебе понадобятся силы.

— Временами, только не слишком зазнавайся, — маняще улыбнулась она, — я просто обожаю твое повелительное обхождение.

— Весьма кстати, поскольку меня снова обуревает невыносимое желание овладеть тобой. Хочешь, чтобы тебя укротили, дорогая? — допрашивал он, вскинув темные брови. — Можно привязать тебя к кровати?

— Нет!

По спине Фелисии прошел колкий возбуждающий озноб.

— Я мог бы познакомить тебя с правом первой ночи…

Будь на его месте кто-то другой, она бы смертельно оскорбилась. Однако взгляд черных глаз был скандально озорным, и при мысли о той мощи и силе, что способна подхватить ее и сломать, как былинку, казалось, умолкнувшее желание вновь разлилось огнем в крови.

— А что это означает? — робко осведомилась Фелисия.

Загадочная улыбка тронула его губы.

— Нескончаемое удовольствие для нас обоих.

— А как именно все происходит?

— Собираешься записывать подробности?

— Просто предложенное заставляет немного нервничать, хотя, по зрелом размышлении, с тобой мне ничего не грозит…

— Верь мне, дорогая, — успокоил ее Флинн. — Все это забавы, игры, ничего более. А теперь поешь. — Он протянул ей миндальное пирожное и добавил: — Не хочу, чтобы моя дорогая молочница умирала от голода, когда я задеру ей юбки и воткну мой сгорающий томлением меч…

Низ живота Фелисии свело судорогой. Она, казалось, ощутила грубое вторжение.

— Некоторые стороны жизни молочниц в твоих устах звучат по меньшей мере соблазнительно, — пробормотала она дрожащим голосом. — Но может, молочница в свою очередь захочет приказывать повелителю…

Он отвел взгляд:

— Нет.

— Почему?

— Потому что я этого не позволю.

— Почему?

— Ответ займет слишком много времени. И к тому же мне не хочется это обсуждать. У тебя был муж, а у меня… — Глаза его в этот момент казались осколками льда. — А у меня люди, которых я предпочитаю забыть.

— И к сожалению, не можешь, верно?

— Это зависит от того, чем заниматься, — мягко пояснил Флинн.

— Поэтому ты и скитаешься по свету?

— Я не хочу обсуждать это.

— И поэтому ты так хорош в постели?

— Поэтому, — сухо подтвердил он. — Может, хватит?

— Разумеется. Я знаю, когда следует остановиться, и умею быть вежливой.

— Сейчас меня интересует отнюдь не вежливость.

— Собственно говоря, меня тоже.

Взглянув друг на друга, они рассмеялись.

— Меня интересует постель, разделенная с тобой, — объявила она с самым учтивым видом.

— Хочется, чтобы это длилось до бесконечности.

Мальчишеская улыбка осветила его лицо.

— Все очень просто.

— Как и должно быть.

— Если я не стану копаться в твоих чувствах.

— Ты не только ослепительно красива, но и умна… Ты согрелась? — нежно осведомился он.

Инцидент был исчерпан.

— Да, должно быть, одеяла помогли, — игриво прошептала она.

— Наверняка, — протянул он, отбрасывая складку одеяла, прикрывшую ее груди. — Хотя твои соски затвердели, как от холода.

Соски и в самом деле заострились, маня дотронуться до них.

— Должно быть, от предвкушения.

— И они набухли для меня?

Флинн скользнул кончиком пальца по розовым маковкам. Легчайшее прикосновение мгновенно отозвалось у нее внизу живота, послав к нервам крохотные молнии.

— Мы были слишком заняты твоим насыщением, и я почти не уделял внимания этим большим прелестным грудям.

Сжав соски пальцами, он чуть потянул, стал перекатывать, лепить… Пухлые груди подрагивали, трепетали, кофе в чашках пошел рябью.

— Тебе так нравится? Хочешь, я сожму сильнее? — приговаривал Флинн, сопровождая каждый вопрос наглядным примером.

Фелисия ощущала, как прозрачные капли сочатся из ее лона, увлажняют простыню, и только беспомощно стонала.

— Не слышу, — неумолимо допытывался он. — Сжать сильнее?

Он стиснул пальцы и, нагнув голову, лизнул плененную горошинку. Горячечно перекатывая голову по подушке, Фелисия с ужасом думала о той минуте, когда придется расстаться и продолжать жить без него.

Флинн разжал пальцы, поддел ладонями тяжелые холмики и с наслаждением взвесил их, поднимая трепещущую плоть все выше, пока ноющие соски не оказались на уровне его губ.

— Если желаешь, чтобы я их пососал, — шепнул он, легонько раскачивая свою добычу, — дай знать.

— Пожалуйста, Флинн, — выдохнула она, сгорая от предвкушения, умирая от ожидания.

— Кто? — зловеще переспросил он и, опустив ее груди, отстранился. — Вспомни, ты молочница, а я…

— Хозяин, — покорно ответила Фелисия, стараясь забыть о жаркой пульсации между бедрами.

— И я собираюсь сунуть в тебя мой твердый жезл.

Она заерзала на тонкой простыне, что-то умоляюще бормоча.

— Но ты должна ублажить меня, — предупредил Флинн. — Сядь прямее, чтобы мне было легче сосать твои груди.

Фелисия мгновенно повиновалась и дерзко выпятила их.

— Вытяни соски. Сделай их длиннее. Потри для меня.

Под его неотступным взглядом Фелисия долго массировала соски, вытягивала, сдавливала.

— Посмотри, как я желаю тебя, — бросил Флинн, и, когда Фелисия восхищенно уставилась на его взбудораженную плоть, ему показалось, что она кончит раньше, чем он дотронется до нее. Лицо разрумянилось, глаза горят желанием, дыхание участилось. Она даже сидеть не может смирно!

— Хочешь это?

Он быстро оттянул удлинившийся пенис, рубиново-красная головка поднялась еще выше.

— Да… — ахнула она.

— Но прежде ты должна позволить пососать себя.

— Конечно… прошу… все, что захочешь… — покорно отвечала Фелисия, не отводя взгляда от очевидного свидетельства его желания.

— Наклонись вперед, — приказал он, — и держи груди повыше.

Роскошное изобилие переполняло маленькие ладошки, свешивалось через края.

— Если твои соски придутся мне по вкусу, — прошептал Флинн, обдавая теплым дыханием ее повлажневшую кожу, — я, может, и позволю тебе взять меня, для разнообразия. Так чем они приправлены?

Фелисия покачала головой, не способная думать ни о чем, кроме снедавшей ее жажды.

— Предпочитаю вишню. Сумеешь мне угодить?

Он чуть лизнул твердый бугорок, уместившийся между ее пальцами. Фелисия застонала.

— Ты должна что-то сделать, иначе я не позволю тебе завершить. В бонбоньерке есть конфеты с вишневым кремом, — напомнил Флинн, вновь прикусывая пунцовую маковку. — Нельзя ли приправить соски, чтобы мне понравилрсь?

— Если хочешь… — с трудом выговорила она.

— А ты? Разве ты не хочешь? — резко спросил Флинн. — Говори, иначе я не стану вколачивать в тебя свою дубинку.

— Да, да… — лепетала она.

— Ты достаточно мокрая? — поинтересовался он.

Потребовалось несколько секунд, чтобы до нее дошел смысл вопроса, но и тогда она не знала, что ответить.

— Думаю, да.

— Ты на удивление рассеянна, — строго заметил он. — Какая же из тебя выйдет молочница, если ты даже не способна сосредоточиться на своих обязанностях?!

— Извините, сэр.

— Если не станешь вести себя как подобает, откажусь тебя пользовать!

— Я постараюсь, сэр, — поспешно заверила она. — Простите, сэр.

— Ну… — задумчиво протянул Флинн, — может, на этот раз и прощу тебя. Ты новенькая и пока не понимаешь, что от тебя требуется. Но знай, я даю тебе испытательный срок.

— Понимаю, сэр, и буду слушаться… честное слово, сэр.

Несколько минут Флинн изучал Фелисию, словно сомневаясь в ее искренности.

— Так и быть, — смилостивился он наконец. — Я спрашивал, достаточно ли ты мокрая, чтобы лечь под меня.

Она судорожно вздохнула:

— Достаточно, сэр.

— Что же, посмотрим.

Раздвинув ей бедра, Флинн ввел в раскаленное лоно два пальца, медленно, осторожно скользя вглубь. Горячая плоть смыкалась, сдавливала, подрагивала, но он избегал контакта с самыми чувствительными точками. Она балансировала на самом краю, но он хотел задержать ее освобождение. Отняв руку, с которой капала жемчужно-белая влага, он провел дорожку вдоль глубокой лощины ее грудей, оставляя сверкающий след.

— Там у тебя поистине река желания, — сообщил Флинн, поднося к ее носу пальцы, благоухающие мускусом. — Какой энтузиазм! Буду ли я прав, сказав, что ты как следует подготовлена к соитию?

Ей, обуреваемой мириадами самых восхитительных ощущений, стоило громадных усилий ответить.

— Да, сэр, — кивнула она, почти теряя сознание. В эту минуту щемящая боль внизу живота дошла до таких пределов, что она была готова на все, лишь бы почувствовать его в себе.

— Скоро мы проверим твою готовность, — пообещал он, сжав ее грудь. — Но сначала я хочу получить соски с привкусом вишни.

Он прижал набухшую верхушку, словно в подтверждение своего требования.

— После этого можешь обслужить меня, при условии, разумеется, что мне понравится вкус. И держи груди повыше, чтобы мне не приходилось слишком нагибаться.

Фелисия тут же выполнила приказ, превратив зрелые персики своих грудей в высокие холмы. Флинн открыл бонбоньерку, вынул браслет и надел ей на запястье.

— Надеюсь, больше не осталось никаких сомнений относительно того, стоит ли принимать подарки? — вкрадчиво осведомился он.

Фелисия покачала головой.

— Так ли?

Он погладил сосок, и болезненное наслаждение пронзило ее. Фелисия кивнула, стиснув зубы.

— Какой покорной ты вдруг стала! — усмехнулся он. — Что ж, со временем увидишь, что послушание вознаграждается. Сговорчивым молочницам позволено ублажать меня любыми способами. Как насчет того, чтобы послужить сосудом для моего семени?

Фелисия тихо застонала, представив, как его чудовищное копье входит в нее, растягивая и наполняя.

— Похоже, ты штучка с горячей кровью, — усмехнулся Флинн, наблюдая, как ее качнуло под напором нестерпимого жара. — Неужели конюхи вспахивали твой лужок в мое отсутствие? Значит, ты уже искушена? Или меня дожидалась?

Он взял шоколадку и поднес к ее губам.

— Откуси, а потом посмотрим, успели ли тебя выдрессировать.

Фелисия подняла голову, и взгляды их скрестились: его — горящий, ее — смущенный.

— Знаешь, я не стала бы этого делать…

— Знаю, — согласился он, и его голос в эту минуту напоминал то ли мягкий бархат, то ли густой, тягучий шоколадный крем. — Откуси, дорогая… уступи мне, и я прощу тебя за то, что ты валялась под конюхом.

В ее глазах внезапно вспыхнул гнев, острые зубы вцепились в его палец.

Охнув от боли, Флинн отдернул руку и оттолкнул Фелисию. Она упала на спину, и Флинн придавил ее к подушкам своей тяжестью.

— Кто-то должен научить тебя повиновению, — прорычал он, впившись в нее разъяренным взглядом.

— Может, я нуждаюсь совсем в другом, — отрезала она, пытаясь его оттолкнуть.

— Может, и получишь желаемое, если сумеешь понравиться мне, — с неприязнью бросил он. — Понятно?

Тон его был мягким, лицо искажено сладострастной гримасой.

— А теперь начнем сначала, и, если будешь очень-очень хорошей, я проникну этим в тебя…

Головка пениса скользнула в полураскрытые створки ее лона, раздвигая набухшую пульсирующую плоть, и осталась неподвижной в ее изнемогающем теле.

— Чтобы ты сумела как следует ощутить его…

Одним рывком выйдя из нее, Флинн сел, оставив ее содрогаться от неудовлетворенного желания.

— Значит, больше сопротивления не будет? — съязвил он, выбирая из бонбоньерки очередную шоколадку.

— Будь ты проклят! — выпалила Фелисия.

— Странно, почему мне так и хочется ответить тебе тем же? Ну, я жду, — холодно напомнил Флинн.

Почему вдруг для него стало так важно взять верх в этой дурацкой игре? Почему он требует покорности, хотя раньше это не играло никакой роли? Но его страсть была так же глуха к доводам разума, как и ее жажда, и разгоряченный мозг отказывался искать вразумительный ответ.

Да и сама Фелисия не понимала, почему так унижена собственным желанием, ведь раньше она всегда считала одержимость подобного рода игрой воображения, в лучшем случае поэтической гиперболой… до этого момента, когда рассудок покинул ее и осталось лишь отчаянное стремление получить все, что он готов был ей дать. Сгорая от вожделения, она приподнялась, откинулась на руки и обольстительно улыбнулась.

— Разве я не предлагаю себя?

— Если захочу, могу взять тебя, не спрашивая разрешения.

— Что ж… ради разнообразия… Ведь тебе никогда не приходилось брать силой?

— По крайней мере выбор за мной, — надменно сообщил Флинн.

— Но ты ведь хочешь меня, верно? Что, если я откажу?

— Не сумеешь.

— И ты тоже.

— Я бы сказал, довольно приятная дилемма. Ты готова попытаться еще раз? — тихо спросил он. — Ничего еще не закончено.

— Ты часто так играешь?

— А ты? — в свою очередь, спросил он, не собираясь отвечать.

— Можно подумать, ты не знаешь!

— Почему-то мне нравится быть первым, — бесстыдно улыбнулся он, поднося шоколадку к ее губам. Фелисия, околдованная откровенным очарованием этой улыбки, вонзила зубы в конфету, отметив некоторую настороженность его взгляда. Забавно! Похоже, он боится, что она снова его укусит!

Шоколадная скорлупа треснула, и по ее подбородку потекла крошечная струйка вишневой начинки.

— Как мило ты выглядишь с этим розовым кремом на лице! — восхитился он, отнимая конфету. Наклонившись, Флинн слизал сладкую дорожку и приник к ее губам. — Так бы и съел тебя, но теперь не двигайся.

Предупреждение запоздало — она уже поняла его намерения и застыла в мучительном ожидании. Наклонив шоколадку, Флинн вылил немного жидкого крема сначала на один сосок, потом на второй, осторожно размазав по напрягшимся маковкам. Потом, бросив остаток конфеты обратно в бонбоньерку, принялся критически рассматривать творение своих рук.

— Взгляни, дорогая! Как тебе нравится быть моим любимым лакомством?

Фелисия опустила глаза на соски, по желанию Флинна превратившиеся в крохотные пирожные с кремом.

— Мое самое горячее желание — стать твоим вечным лакомством, — чуть слышно, вкрадчиво выговорила она. Если потребуется, она вымажется кремом с ног до головы. Лишь бы получить его.

— Как восхитительно послушна! — улыбнулся он. — Ты способная ученица, моя сладостная молочница.

— Я жду твоего милостивого взгляда, господин, и готова на все.

— Я нахожу смирение самой чарующей добродетелью в служанке, — дерзко обронил он. — Таким угождением ты можешь заслужить место в барском доме!

— Означает ли это, что мне придется согревать твою постель, господин?

— Тебе придется, разумеется, дожидаться своей очереди.

— Возможно, — обещающе прошептала она, — я сумею найти способ доставить вам удовольствие.

С минуту Флинн оценивающе разглядывал ее. Роскошное тело, воплощение женственности, совершенное, с полными грудями, тонкой талией, перетекающей в крутые бедра, было создано для любви.

— Возможно, — прошептал он, — и сумеешь.

Его слова прозвучали как неожиданное признание, но Флинн, сообразив это, мгновенно посуровел.

— Игра закончена, — сухо процедил он. Полжизни секс был его развлечением и забавой, средством сдерживать ненужные эмоции. И теперь он с легкостью вернулся к привычному состоянию.

Его губы сомкнулись на покрытом глазурью соске, потянули раз, другой, третий… Та же участь ждала и второй сосок. Устав от импровизированного спектакля, он стремился к обычному совокуплению, нуждаясь в забвении и физическом удовлетворении, которое могло дать лишь женское тело. Он молча уложил Фелисию на спину, устроился между теплыми бедрами и погрузился в нее, потому что больше не хотел ни думать, ни анализировать, ни менять свою жизнь каким бы то ни было образом. Он желал лишь получить забвение, утонуть в бездонной женской сладости, обещавшей экстаз.

Но на этот раз, при очередном выпаде, его нетерпеливое копье ударилось о нежную крошечную матку, воплощение женственной силы. И возможно, плодовитую, дающую жизнь новому человеку. Ужасающая мысль почти парализовала мощный ритм его движений, и если бы не бездумная, неотступная потребность, подгонявшая его, он, возможно, сумел бы остановиться. Но не остановился. И когда снова вломился в нее, она вдруг кончила, быстрыми, безумными толчками, согревшими его плоть, сладострастную душу и, как ни странно, сердце.

Подстегиваемый эгоистичным стремлением к собственному удовлетворению, Флинн продолжал таранить ее, отбрасывая угрызения совести, сомнения, безразличный к последствиям. Торопливо, бездумно, лихорадочно, как неопытный юнец, хотя даже в ранней молодости не вел себя подобным образом. Обнаженные нервы вопили, ощущения становились настолько острыми, что он чувствовал биение пульса в горячей тесной пещере ее лона и ответное биение своего сердца. Знакомая похоть сменялась другим оттенком наслаждения — куда тоньше, изысканнее, глубже, словно в безбрежной пустыне эмоций неожиданно открылась новая грань.

Никогда еще он не был столь эгоистичен: все превосходила нужда взять, овладеть, стать хозяином и господином. Не в игре, по-настоящему. Ритм его движений все убыстрялся, но Фелисия, словно ничего не замечая, продолжала отвечать толчком на толчок. И хотя подушки, нагроможденные у изголовья, мешали ему, Флинн казался неутомимым и только тихо стонал при каждом выпаде, вынуждая ее разводить бедра все шире, с каждым бешеным рывком стремясь покорить ее окончательно.

Наконец он исторгся в нее, не замечая своих хриплых криков, сознавая только бесстыдное торжество победы и своей власти над ней.

— Ты моя, — прорычал он ей на ухо, так и не сообразив, что признание было его собственным.

Флинн так долго избегал привязанностей любого рода, что быстро пришел в себя и с вновь обретенным хладнокровием вспомнил о своем стремлении оставаться свободным. И теперь на первое место вышли соображения безопасности.

Он поспешно разжал руки и откатился в сторону. Как быть с последствиями? Он и не подумал предохраняться, а женщины, как известно, обладают величайшим талантом загонять в сети намеченную жертву.

— Почему тебя не беспокоит собственная защита? — проворчал он, приподнявшись на локте и мрачно глядя на раскинувшуюся рядом женщину. — Неужели никогда не слышала о кондомах или губках?

Он хотел выяснить все раз и навсегда и, очевидно, требовал исчерпывающего ответа.

Фелисия даже не пошевелилась. Ее улыбка осветила комнату, как солнечный лучик.

— Ты в чем-то обвиняешь меня?

— Просто удивляюсь, почему ты не боишься забеременеть, — помрачнел он еще больше, прикидывая, сколько она запросит.

— Но ведь и ты не волнуешься, — так же безразлично обронила она.

— Не мне же придется вынашивать ребенка, — пробормотал он.

— Хочешь сказать, что это исключительно моя проблема? — усмехнулась она.

— Кажется, ты наслаждаешься происходящим, верно?

— Чем именно? Нашим марафоном? Да, очень, — кивнула она и довольно добавила: — А ты? Разве нет?

— Наслаждался.

— Пока твой одурманенный похотью мозг не остыл настолько, чтобы вообразить, будто я пытаюсь поймать тебя?

Лицо Флинна потемнело, как туча.

— Значит, пытаешься? — не выдержал он.

— Но зачем мне это?

— Некоторым женщинам только того и надо.

— Ты имеешь в виду женщин вообще, верно? — безмятежно улыбнулась Фелисия. — Но я дам тебе возможность усомниться в своей правоте. Что же до меня, позволь заверить, мои мотивы так же эгоистичны, как и твои. Ты потрясающий, а материнство меня в данный момент не интересует. Как тебе известно, я была замужем четыре года. Неужели забыла упомянуть, что за все это время ни разу не забеременела? Поэтому ты в полной безопасности, Флинн. Тебе лучше?

Он медленно вздохнул и покаянно улыбнулся:

— На коленях смиренно прошу прощения.

— Извинения приняты. Могу я, однако, заметить, что если ты так уж озабочен коварством женщин, следовало бы самому подумать о кондоме. Не находишь, что это здравая мысль?

— Обычно я так и делаю.

Она сощурилась:

— Но не со мной?

Флинн ошеломленно моргнул, но тут же ослепил ее теплой мальчишеской улыбкой.

— У меня нет объяснений.

— И ты не желаешь об этом думать?

— Совершенно верно, — согласился он.

— Представь, я тоже. Мы не в том положении, чтобы предаваться размышлениям об этой… — она обвела широким жестом богатую обстановку спальни, — эскападе в «Отель де Пари», а если бы и попытались, пришлось бы положить конец этому безумию.

— Чего мне совершенно не хочется.

Фелисия величаво подняла руку.

— Если не возражаешь, я попросила бы о небольшом антракте. Мне действительно нужно попасть домой и сообщить слугам, что со мной все в порядке.

— Пусть придут сюда.

— Я сгорю со стыда.

— В таком случае я поеду вместе с тобой.

Он не хотел отпускать ее даже ненадолго. Боялся потерять?! Фелисия покачала головой:

— Я поеду первая, чтобы вымостить дорогу.

Флинн рассмеялся:

— Можно подумать, ты несовершеннолетняя и боишься опекунов!

— Они больше чем опекуны — они мои друзья. Поэтому я поеду вперед, а ты, если захочешь, следом.

— Еще бы не захотеть, — проворчал Флинн.

Фелисия радостно улыбнулась:

— Я так на это надеялась!

— Долго мне придется ждать?

Он и в самом деле чувствовал себя подростком, сгорающим от нетерпения.

— Дай мне… скажем… два часа. Достаточно, чтобы объяснить наши… отношения, только не нужно бояться этого слова, я употребила его за неимением более точного. Зато они смогут порадоваться хорошему известию о выигрыше и, следовательно, о будущей уплате долга. — Фелисия коснулась его руки и добавила: — За это я вечно буду у тебя в долгу.

— А я — у тебя, за столь восхитительную компанию, — учтиво ответил Флинн. — Но если я должен ждать целых два часа, буду крайне признателен, если ты уйдешь немедленно, чтобы я смог увидеть тебя как можно скорее. Я помогу тебе одеться.

Фелисия не знала, чем вызвана такая спешка. Возможно, он действительно говорил правду, а может, просто хотел поскорее избавиться от нее. Такой ветреный мужчина не связывает себя обязательствами. Поэтому трудно сказать, появится он через два часа или исчезнет навсегда. Но если и так, у нее останутся не только чудесные воспоминания, но и деньги на уплату долга, и новые восхитительные познания о чувственных играх между мужчиной и женщиной.

Флинн поцеловал ее у двери.

— Еще раз спасибо, — тихо попрощалась она. — За все.

И на тот случай, если он не приедет, прикоснулась к нему. Выведенный из равновесия неожиданной сентиментальностью, прощанием, смятением чувств, Флинн взглянул на каминные часы.

— Достаточно просто сказать: «До свидания». Увидимся через два часа.

Сердце Фелисии едва не разорвалось от радости.

— В таком случае до свидания.

— Два часа, дорогая. Тебе лучше поскорее объясниться со слугами, потому что я намереваюсь снова похитить тебя, и на этот раз надолго.

— Как ты очаровательно деспотичен, — промурлыкала она.

— Остерегись, — предупредил он, потянувшись к дверной ручке, — иначе не выйдешь отсюда.

Распахнув дверь, он мягко подтолкнул ее к порогу:

— Клод уже нанял извозчика. Я бы проводил тебя вниз, но думаю, ты этого не захочешь.

Фелисия послала ему воздушный поцелуй.

— Еще раз спасибо.

— Поспеши, — коротко приказал он.

Фелисия порхнула с лестницы. Клод, ожидавший у выхода, поспешно спрятал понимающую улыбку.

— Прекрасное утро, не так ли, мадемуазель?

— Ослепительное, Клод.

Фелисия слегка пригладила волосы — хорошая примета на удачу.

— Лучшее в мире, — тихо добавила она, направляясь к коляске.