Родной ребенок. Такие разные братья

Глава первая

Посередине пыльной деревенской улицы сидел чумазый мальчик и плакал. Его испугала пестрая гогочущая стая гусей, которых перегоняли на другую сторону села, к прудам. Малыш только что вышел из своего бедного дома, крытого пальмовыми листьями, чтобы усесться возле проходящей через деревню дороги, и вдруг на него налетело целое войско враждебных, грозно шипящих птиц.

— Это ваш ребенок? — спросил старик, погоняющий гусей длинной палкой, у пожилой женщины, вышедшей из дома.

— Наш, наш, — ответила она.

— Такой шустрый. Все время убегает к дороге и смотрит на машины. Он уже может назвать любую марку! — со скрытой гордостью добавила женщина.

— Молодец, шофером будет, — равнодушно отозвался старик. — Отнеси его к матери, пусть покормит.

Он пошел дальше по улице, оставляя в красноватой пыли отпечатки босых ног. Женщина тяжело нагнулась, подняла малыша и двинулась к рисовым полям, где работала мать ребенка.

Видимо, боги были милостивы к ним — не успела она сделать и нескольких шагов, как крышу дома разнесла машина, перелетевшая через гребень и рухнувшая на то место, где сидел мальчик.

Жители деревни в ужасе разбегались от сумасшедшего автомобиля. Здесь и раньше такое бывало, когда неопытные водители, не справившиеся с поворотом дороги, вылетали с нее, но этот потрепанный «амбассадор» явно пренебрегал всеми правилами движения, словно за ним гнался многоголовый царь демонов Равана.

Следом крылатой птицей через дом перемахнул и мотоцикл и устремился за автомобилем. Опешившие крестьяне увидели инспектора полиции, вихрем пронесшегося через фруктовый сад. Ему удалось срезать угол, и он почти догнал «амбассадор», который не смог проехать между цветущими манговыми деревьями.

Минуту спустя и деревня, и удивленные жители оказались далеко позади. Остались только инспектор полиции и преступник, который пытался оторваться от него на шоссе, ведущем в Калькутту. Поединок между ними велся не на жизнь, а на смерть. Бандит пытался оторваться, он шел на риск, лишь бы избавиться от преследователя, но полицейский с легкостью повторял его маневры, хладнокровно прижимая машину к обочине. Преступник пытался спастись любой ценой. Чужие жизни не имели для него никакого значения — он чуть не убил идущих по обочине крестьян, которые везли в город тележку с фруктами.

Кровавыми брызгами разлетелись арбузы, ярко-оранжевые апельсины застучали по крыше «амбассадора», ветровое стекло залепила вязкая мякоть, но водитель лишь увеличил скорость. На открытом шоссе машина проигрывала мотоциклу. Бандит понимал это и хотел как можно скорее добраться до Калькутты, чтобы скрыться в лабиринте улиц. Однако инспектор приблизился к нему вплотную, давая понять, что гонка проиграна. Полицейского спасла лишь мгновенная реакция машина резко вильнула, сбила мотоцикл и помчалась дальше. Инспектор успел повернуть руль, тем самым смягчив удар. Мотоцикл закувыркался, а инспектор пролетев по воздуху, рухнул на землю, но тут же вскочил, в горячке не ощущая боли.

Вдогонку машине прогремело несколько выстрелов. Полицейский имел право убить преступника, но поразил лишь колеса автомобиля. «Амбассадор» перевернулся, съехал вниз по склону, уткнулся в старый платан и замер, бешено молотя воздух продырявленными шинами.

Усталый инспектор неспеша подошел ближе и заглянул в треснувшее окно. Вниз головой висел упитанный мужчина, ошалело мигающий выпученными глазами. Полицейский ударом рукоятки револьвера обрушил ветровое стекло, брызнувшее водопадом осколков, и вытащил преступника за шиворот из машины.

— Меня зовут Сету Пати, — представился страж закона. — Назови имя!

— Дэвид.

— Не твое имя, а имя человека, чей товар ты везешь.

— Дэвид, Дэвид! — ожесточенно выкрикнул бандит.

Сету Пати хладнокровно ударил его так, что тот стукнулся головой о и без того помятый «амбассадор». Неудачливый гонщик с испугом взглянул на своего противника. Преступник понял, что на этот раз ему не отвертеться, не откупиться, хотя груз, лежащий в багажнике его машины, мог ослепить на время, достаточное для бегства, многих коллег инспектора. Это было золото.

— Отвечай! — приказал Сету Пати.

И бандит заговорил…

Торжественная церемония открытия новой маслобойни подходила к концу. На высоком помосте, украшенном цветочными гирляндами, за длинным столом сидели лучшие люди города, самые уважаемые в Ховре, те, кого местная газета называла «цветом нации», «ведущим наш народ по дороге прогресса и процветания». Оратор, заключающий митинг, как раз перечислял их имена с благоговейным трепетом.

— Землевладелец Тхарма Лингам, — рука говорящего описала плавный полукруг в направлении сидящего первым сухощавого пожилого мужчины в сером ширвани с длинным рядом серебряных пуговиц. У этого человека было очень странное лицо, напоминавшее морду какого-то хищного животного, хитрое и беспощадное. Длинные пряди седых волос, падающие, словно грива, завершали сходство.

— Адвокат Сатья Мурти.

Полнокровный господин важно глядел прямо перед собой. Он тоже напоминал животное, но вполне определенное: круглое лицо, тройной подбородок, крошечные глазки, вздернутый короткий нос, похожий на пятачок.

— Глава земельного совета Налла Нингам.

Топорща жесткие усики, мужчина, которого назвали Нингамом, стал беспокойно принюхиваться, будто почуял добычу. Крупные, грубые черты его лица не выражали ничего, кроме алчности и жестокости.

— Владелец мельницы Френсис Амбарасан, — оратор поклонился в сторону бесцветного господина, любующегося огромным золотым перстнем с бриллиантом, украшавшим его пухлый мизинец. Насмотревшись на игру разноцветных лучей, он самодовольно огладил короткую бородку. Толстые красные губы лоснились от сытного обеда — видимо, господин Амбарасан любил хорошо поесть и от всей души предавался этому занятию, отнимавшему у него последние умственные способности.

Возле автомобильной стоянки в тени огромного платана стоял инспектор Сету Пати и с явным отвращением наблюдал за восседавшими на праздничном помосте. Вместе с отрядом полицейских он дожидался конца представления, чтобы его заключил достойный финал.

— Хватит распинаться! — раздраженно оборвал оратора Тхарма Лингам. — У меня мало времени.

По всему было видно, что в этой компании он играл главную роль. Все тут же поднялись и спустились вниз. Пройдя сквозь почтительно расступившуюся толпу, они наткнулись на шедшего навстречу им инспектора.

— Опять этот полицейский! — процедил сквозь зубы землевладелец. — Здесь-то что ему нужно?

Они не раз уже встречались и с каждой встречей все больше ненавидели друг друга. Это была взаимная антипатия вора и полицейского.

— Рад видеть вас! — просиял Тхарма Лингам, будто встретил лучшего друга. Он протянул руку, но Сету Пати сделал вид, что не заметил этого.

— Не хочу говорить при всех, — официальным тоном сказал полицейский, — отойдемте в сторону.

— Так в чем дело? — задал вопрос землевладелец, когда они встали в тени огромного платана.

— Садитесь в машину. Я вас арестую.

— Арестуете? За что?

Тхарма Лингам сразу понял, зачем сюда приехал инспектор, он лишь выигрывал время, надеясь, что его сообщники успеют что-нибудь предпринять. Однако стоявшие чуть в стороне адвокат, Налла Нингам и мельник были уже окружены полицейскими.

— Ваш человек арестован. Он сознался во всем.

— О чем вы говорите? — возмутился землевладелец. — Вместо того, чтобы ловить бандитов, вы бросаете тень подозрения на уважаемых в городе граждан.

— Оставьте, — усмехнулся инспектор. — Конфискованное у Дэвида золото лежит у меня в машине.

При этих словах Лингам заметно вздрогнул. Его лицо, и без того выражающее злобу и ненависть, превратилось в оскаленную маску. На помощь ему пришел Сатья Мурти — все-таки профессия адвоката обязывала. Именно для таких случаев он и был принят в тесно сплоченную компанию проходимцев.

— Что случилось? — Его сонная поросячья физиономия оживилась, в голосе звякнул металл.

Инспектор с удовольствием наблюдал, как забегала, засуетилась эта банда, держащая в своих руках весь город.

— Он хочет арестовать меня! — прошипел землевладелец. — Я уверен, он специально выбрал такой момент, чтобы устроить скандал.

— Для ареста нужен ордер!

— Ордер у меня есть на всех вас! — инспектор показал адвокату несколько бумажек с большими фиолетовыми печатями.

— Да вы знаете, с кем имеете дело? — подскочил самый молодой из четверки — Налла Нингам.

— Да, знаю. Вы — взяточник, этот — контрабандист, этот — подпольно торгует алкоголем, этот — политикой…

Видя, что хозяевам угрожает опасность, верные слуги, выполняющие также роль охранников, попытались было оттеснить инспектора в сторону. Тот только этого и ждал. Короткая деревянная дубинка в его руке заработала, обрушиваясь на слишком ретивых прислужников.

— Нападение на представителя закона? — спокойным голосом спросил Сету Пати.

Землевладелец был настолько взбешен, что не внял его словам. Он схватил инспектора за форменную рубашку и прорычал:

— Ты за это поплатишься. Ты, полицейский пес!

— Убери руки, — хладнокровно приказал Сету Пати. — Убери руки, быстро!

— Тхарма, отпустите его, — вмешался адвокат.

Он знал, что за это можно поплатиться. И возмездие наступило мгновенно. Инспектор коротко размахнулся и нанес почтенному землевладельцу оглушительную пощечину.

— Ты ударил меня? — удивленно пробормотал Тхарма Лингам. — Так я сниму с тебя эту форму! Ты будешь голым бегать по городу!

— Голым? — повторил Сету Пати. — Это идея!

С этими словами он рванул ширвани землевладельца, так что пуговицы брызнули во все стороны, и содрал с него одежду.

Никогда еще жители Ховры не видели ничего подобного. По улице шли четверо мужчин в одном нижнем белье. В уродливых обвисших фигурах с трудом можно было узнать недавний «цвет нации, ведущий народ к процветанию». Рядом с ними, небрежно помахивая дубинкой, окованной железом, шагал инспектор Сету Пати. Фотокорреспондент местной газеты не мог пропустить такой сенсационный материал. Он выбежал на дорогу и попытался сфотографировать клоунское шествие, но землевладелец предостерегающе рявкнул:

— Не вздумай снимать! Голову сниму!

— Голову снимешь? — с иронией повторил инспектор. — Эй, сделай побольше кадров!

— Да я тебя… — грозно начал землевладелец и жалобно вскрикнул, получив удар дубинкой пониже спины.

Глава вторая

Городок замер, пораженный случившимся. Слухи распространялись с быстротой, с которой не могли конкурировать даже специальные выпуски газет — а их расхватывали, как горячие пирожки. Редактор «Дейли Ховра» потирал руки и уже репетировал свою речь перед хозяином издания о необходимости прибавки жалованья всем сотрудникам — и в первую очередь, конечно же, ему самому.

Не было дома, в котором вся семья, включая глухую прабабушку и грудных детей, не собиралась бы вечером у свежего номера газеты, чтобы вдоволь полюбоваться отлично получившимися снимками господа Тхарма Лингам, Сатья Мурти, Налла Нингам и Френсис Амбарасан вышагивают строем в нижнем белье и под конвоем полицейских. На их лицах — схваченное фотографом и теперь очевидное каждому выражение страха и унижения, то самое, которое принимали лица всех, кто с ними сталкивался и кто любуется теперь позором людей, попиравших их ногами.

Неужели, неужели есть справедливость на земле? Неужели будут наказаны всемогущие хозяева Ховры, пройдут через следствие, суд, тюрьму, конфискацию награбленного имущества и прочие этапы чистилища, в которые угодил бы любой бедняк, натворивший и вдесятеро меньше?

Сколько отцов семейств забывали в эти вечера, полные сенсационных сообщений и ожидания справедливого возмездия, о том, что на рассвете придется вставать и идти в пышущие жаром цеха или на знойное поле, и подолгу ворочались в постели, размышляя о жизни, полной обид, лишений и лжи! Где-то там, вдалеке, чуть забрезжила надежда на какие-то перемены, на то, что их дети получат в наследство мир, в котором будет чуть-чуть больше правды, чем выпало увидеть им, безропотным муравьям, тащившим свою соломинку в костер чужого благополучия.

Будет суд, Тхарма Лингам угодил-таки под следствие, а с ним стая его верных подручных — об этом шептались повсюду, не смея выразиться открыто. Радоваться никто не торопился разве что несколько отчаянных юнцов-недоучек, у которых не было еще печального знания жизни, устроили нечто вроде карнавального шествия на главной площади, размахивая свежими газетами.

Будет суд, и двенадцать тщательно отобранных присяжных скажут, виновен ли господин Тхарма перед народом и государством или совесть его чиста, как воды Ганга.

Из газет жители Ховры знали, что присяжные приедут из Калькутты, потому что местным присяжным адвокаты обвиняемых давали решительный отвод, утверждая, что полиция успела настроить всю округу против несчастных подсудимых — как будто кого-нибудь в этих местах нужно было специально настраивать против них, сумевших сделать весь городок своей вотчиной.

Также стало известно, что в тюрьме они не пробыли и суток — уже утром следующего дня на столе у окружного прокурора лежало разрешение его калькуттского начальства отпустить их под залог, ну а за деньгами в этих семьях дело не стало. Завтракали господа уже дома, в окружении любящей родни и преданных советников.

Время шло, день суда приближался. Каждому в Ховре казалось, что случится что-то, касающееся и его лично, способное изменить мир и для него. В то утро, когда на площадь городского Дворца правосудия стали съезжаться автомобили с калькуттскими номерами, напряжение достигло наивысшей точки. Сколько в эти томительные часы было разбито посуды и выметено глиняных черепков в жалких лачугах окраин, сколько неожиданных затрещин за вполне обычное баловство получила недоумевающая детвора, сколько лишних бири было выкурено на рабочих местах, у станков, стоило лишь отвернуться особенно рассеянному сегодня начальству!

Люди не толпились на улицах, не стояли в оцепенении под окнами суда, и на первый взгляд все было тихо и совершенно обычно. Но все чувствовали, а многие и понимали, что в эти минуты решается судьба города.

Госпожа Делия Нирмал, калькуттская учительница, мать двоих детей и жена преуспевающего бизнесмена, особенно тщательно одевалась в это утро. Она встала рано и могла позволить себе повозиться чуть подольше со своими до сих пор чудесными волосами, укладывая их на затылке глянцево поблескивающим венчиком. Черный строгий костюм, белоснежная блузка, белые перчатки и большой кожаный портфель деловой женщины — что ж, она выглядит, как английская леди, занятая непростой, но благородной общественной деятельностью.

«Муж будет доволен», — подумала она, разглядывая себя в зеркале.

Легкий на помине, он вошел в комнату с чашкой кофе в руках.

— Уже встала, дорогая? Выглядишь превосходно, — сказал муж, ставя кофе на столик и обнимая ее. — Не слишком ли ты себя обременяешь? Я думал, что у тебя уроки только по вторникам и четвергам.

Делия знала, что Ананд, считающий себя человеком европейских взглядов, доволен ее преподавательской деятельностью, хотя прекрасно понимает, что это скорее символическая работа, чем реальный способ зарабатывания денег. На ее зарплату они не прожили бы и полдня при их расходах. Но ее образованность и занятия льстили ему не меньше, чем красота и благородное происхождение, — именно такой должна быть супруга современного бизнесмена, поддерживающего тесные отношения с западными компаниями.

— Я сегодня иду не в колледж, а в суд, дорогой, — улыбнулась Делия мужу. — Буду решать чью-то судьбу и вершить правосудие над головами падших собратьев.

— Ах вот как! Помню, помню! — рассмеялся Ананд. — Что там у тебя, карманные воришки или муж, которому никак не дадут развод?

— Скажешь тоже! — Делия дернула плечиком. — Сегодня я займусь шайкой таких молодцов, что ты охнешь. Чего там только нет! — Делия кивнула на портфель, в котором лежали материалы предварительного следствия. Казнокрадство, растраты, контрабанда, взяточничество…

— Хватит, хватит! — замахал на нее руками муж. — Звучит, как страшный сон адвоката. Упеки-ка их всех лет на двадцать, а то от таких и нам работать нормально нет никакой возможности. Развратили всех государственных служащих, те только и смотрят, что им лично перепадет от каждого подряда, который они обязаны отдать лучшей из конкурирующих фирм-претендентов. Сколько лично у меня было неприятностей из-за таких мерзавцев…

В последний раз пригладив волосы и отхлебнув мимоходом кофе из его чашки, Делия схватила портфель и, послав мужу воздушный поцелуй, направилась к дверям.

— Я им покажу, как портить жизнь моему дорогому Ананду, — сказала она, надевая в прихожей туфли. — Слышишь, милый, можешь считать, что твоя жена вышла на тропу войны со взяточниками всей Индии. Я возьму твою машину?

— Победишь коррупцию куплю тебе собственную! — пообещал он, разворачивая газету.

Спустя пять часов, уставшая, раскрасневшаяся и, главное, совершенно обескураженная, Делия сидела в зале суда, уставившись в одну точку. На ее глазах дело, казавшееся таким стройным, проверенным, тщательно подготовленным к судебному разбирательству, рассыпалось, как карточный домик. Она уже ничего не понимала: за что, собственно, судят этих людей, сидящих за деревянной перегородкой, — вполне приличных, образованных, хорошо одетых.

Делия оглядывалась на своих соседей за столом присяжных и видела на их лицах такую же растерянность, какая царила в ее собственной душе. Что они думали об этом процессе, когда один за другим все до единого представленные свидетели обвинения отказывались от данных ранее показаний и заявляли, что те были буквально выбиты из них во время предварительного следствия.

Особенно убивался Дэвид, хозяин машины, который ранее заявлял, что перевозил контрабандное золото по приказу господина Тхарма Лингама. Теперь он бил себя в грудь, проклинал свою слабость, заставившую его оклеветать уважаемого человека, имя которого ему было буквально навязано полицией, и коленопреклоненно просил у него прощения за все неудобства, причиненные этой позорной ложью. Что же касается найденного в машине груза, то все это золото было его собственным, взятым на свой страх и риск у неизвестного ему капитана каботажного судна из Малайзии или еще откуда-то, он не вникал, для последующей перепродажи в центральных штатах. Он виноват, пусть его и накажут, кричал Дэвид, размазывая по лицу слезы, но зачем же предавать суду ни в чем не повинных людей, виноватых лишь в том, что их ненавидит полиция!

Другие свидетели вели себя примерно так же: ничего не видели, впервые слышим, показания подписывали под страхом избиения.

И все в один голос обвиняли полицию, особенно инспектора Сету Пати, который, судя по всему, был главным организатором этого развалившегося процесса.

Инспектор присутствовал в зале с самого начала слушания. Делия вспомнила, что, когда она впервые увидела в зале его мужественное загорелое лицо, полное какого-то оживления, ей подумалось: это умный, решительный и правдивый человек, который хорошо сделал свое опасное дело и многого ожидает от этого дня.

Теперь ей так уже не казалось. То ли в самом лице его что-то изменилось оно посерело, осунулось, потухли глаза, так сиявшие несколько часов назад, то ли взгляд ее стал другим, но инспектор теперь представлялся ей какой-то даже страшной фигурой. Она слышала и до этого, что в полиции много людей, добывающих деньги на жизнь совсем не служебными окладами, а всеми средствами, которые дает им их положение: тем же взяточничеством, вымогательством, шантажом, прямым пособничеством преступному миру. Но чтобы фабриковать целые процессы! Чтобы из песка слепить стройное здание обвинения, которое, если вдруг пробьется к нему луч солнца, высохнет и рассыплется от малейшего удара или даже от дуновения ветра?!!

«Что же это такое, — думала Делия, переводя испуганные глаза с обвиняемых на инспектора, — против этих людей ничего нет, ни одного факта, который устоял бы сегодня под доводами защиты, ни одного свидетеля, но стоило инспектору и его сослуживцам пожелать, и вот пожалуйста — четверо граждан на скамье подсудимых! О них пишут бульварные газеты, обливая потоками грязи, хотя вина пока не доказана; их держат в тюрьме, подвергают унизительным для всякого честного человека процедурам, допросам, тащат в суд — и все это по воле одного безумца или корыстолюбца, который, может быть, требовал взятку, не получил ее и решил отомстить!

А если бы хоть один из этих жалких свидетелей не отрекся сегодня от предыдущих заявлений, что тогда? Завтра обвиняемые были бы за решеткой. А послезавтра? Почему бы другому инспектору, такому же, как этот Сету Пати, не организовать дело на ее мужа или его компаньонов, на одного из их знакомых, на родителей ее учениц?»

Делия провела рукой по высокому лбу, стирая холодные капельки пота, выступившие на коже от глубокого волнения, охватившего ее. «Мы все в их власти», — подумала она, с тоской и ненавистью глядя на инспектора, замершего на своем месте.

Присяжные удалились на совещание. В комнате, отведенной для них, Делия обнаружила, что не одна она, а все эти люди растеряны и подавлены происшедшим на их глазах. Кто-то говорил, что подсудимые, очевидно, скупили всех свидетелей на корню, запугали их или посулили столько, что те не сочли возможным отказаться от денег. Делия усомнилась на минутку в своих выводах, но все-таки не поверила в такое безумие: неужели за деньги можно было бы купить всех? Ведь здесь сегодня было не один, не два, а почти десять свидетелей. Разве могут все быть такими продажными или так бояться этих господ? Чем их так уж страшно можно было бы напугать?

— Эх, госпожа! — усмехнулся в ответ на высказанные ею сомнения старичок-присяжный, машинист из пригорода. — Не жили вы в таком городишке, да и такой жизни не знаете, когда все зависит от воли хозяина: работа, деньги, домик при фабрике, благополучие, а часто и само существование твоей семьи. Я, конечно, не знаю, кто здесь прав, от нашей полиции особо хорошего ожидать тоже не приходится, но не сомневаюсь, что таким людям, как эти, ничего не стоит купить и продать всех вместе и каждого в отдельности в этом Ховре. Да и зачем покупать, деньги тратить? Достаточно их людям — а вокруг них всегда полно прихлебателей — прижать любого беднягу в темпом месте, да пообещать расправиться с ним или детьми, и каждый дрогнет, смирится, потому что хорошо знает — они все могут и, что обещали, то и сделают, никого не пожалеют.

У старичка были сторонники среди присутствующих, но что бы ни думал каждый, факты говорили сами за себя — против Тхармы Лингама, Сатья Мурти и прочих у следствия не нашлось ничего подтверждающего их причастность к преступлению. Вердикт был вынесен присяжными единодушно, и Делия присоединилась к нему, не испытывая ни малейших сомнений. Но почему-то на душе у нее было неспокойно, и когда, спустя несколько минут, она прошла к своему месту мимо инспектора Сету Пати, в ее взгляде, устремленном на полицейского, он не нашел бы недавней горячей вражды и презрения если бы, конечно, решился поднять свои глаза навстречу занимающим места присяжным. Он сидел, уронив голову на подставленную руку, и ждал, когда под высокими сводами дворца прозвучит торжественный голос судьи и будут произнесены слова, в которых никто уже не сомневался.

«Никогда больше не соглашусь участвовать в судебном процессе», — сказала себе Делия.

Глава третья

— Дело Тхарма Лингама, Френсиса Амбарасана, Сатья Мурти и Налла Нингама оказалось полностью сфабрикованным полицией. За клевету на этих уважаемых членов общества, которых многие называют «опорой нации» и «столпами прогресса», суд вынес порицание в адрес полиции и особенно инспектора Сету Пати. Суд поставил под сомнение его соответствие занимаемой должности, учитывая обнаружившиеся в процессе судебного разбирательства профессиональные и моральные качества, несовместимые со званием офицера полиции.

Судья еще не закончил своей речи, а сидящие на скамье подсудимых уже принимали поздравления от своей свиты, разместившейся за их спинами, как стая шакалов позади волков. Что ж, эта стая немало постаралась, чтобы итог суда был таким, а не иным. Не говоря уже о проделанной ею серьезной и успешной предварительной работе со свидетелями, сдавшимися на их «доводы», свита и в самом зале не переставала с рычанием огрызаться на обвинительную речь прокурора и выкрикивала с мест о добродетелях своих почти что святых покровителей. В иные минуты визг прихлебателей стоял такой, что Сету Пати казалось, что он на псарне. Теперь вся орава подобострастно заглядывала в лица кормильцев с льстивыми улыбками и поздравляла их.

В ответ на это хозяева высокомерно кивали, даже в такой счастливый для себя миг не удостаивая верных псов дружеского обращения. Ну конечно, не станут же они, как ровне, жать им руки или благодарить за потоки славословия, стекавшего с губ презренных, питающихся объедками с их стола.

Сету Пати так увлекла эта сцена между рабами и патронами, что он готов был улыбнуться, хотя в его положении это было бы очень странно. Что ни говори, а он проиграл по всем статьям. Враг торжествует победу, и где — в его крепости, во Дворце правосудия! Судья, представитель закона, только что полностью оправдал преступников, а его, ни разу в жизни не переступившего черты, на глазах у десятков людей смешали с грязью.

«В чем я ошибся?» — думал инспектор, наблюдая, как поднимаются и уходят из зала его противники, которых он, казалось, уже уничтожил. Вот они, воскресшие из пепла, на мгновение застыли на пороге — специально, чтоб бросить на него презрительные взгляды. Он выпрямился и усмехнулся, не желая усугублять их радость своим скорбным видом. Но это было единственное, на что он был способен.

Зал быстро пустел, и наконец Сету Пати остался один. Он обхватил руками голову и ненадолго замер, обдумывая свое положение. Так в чем же все-таки был его промах? Он взял пару пешек — причем, с поличным, раскрутил еще несколько человек. Все сделано в присутствии свидетелей, все задокументировано и законно. Он гордился скрупулезно проделанной работой. Первое крупное дело в его жизни, надежда на успех, на новые горизонты, на повышение по службе — а почему бы нет, он заслужил его. Но это только одна, и не самая важная, причина того неистовства, с которым он относился к этому делу. Главное было в том, что он чувствовал себя частью Ховры, полностью прибранной к рукам кучкой негодяев. Он родился здесь, в маленьком пыльном городке в окрестностях Большой Калькутты, здесь прошла вся его жизнь. И сколько он себя помнил, все всегда обстояло таким же образом: несколько богатеев держали в страхе и унижении всех вокруг. Им мало той прямой зависимости, в которую попадали люди, работавшие на их заводах, покупавшие в их магазинах, орошавшие поля их водой, арендовавшие их землю. Деньги текли к ним мутной обильной рекой, сильно разбавленной слезами несчастных, но разве им было достаточно этого?

Обуреваемые ненасытной жадностью — этой болезнью богатых, они с дьявольской изобретательностью придумывали все новые и новые способы опутывания всех и каждого прочной сетью, занимаясь ростовщичеством, контрабандой, сводничеством, аферами с государственными подрядами и заказами и много чем еще. Весь город был у них в долгах, и почти каждый оказался хоть немного замазан той липкой грязью, которая неизменно сопровождала каждое их дело.

Иногда Сету Пати казалось, что именно из-за этого он и пошел служить в полицию, он, выученный на медные деньги отца — заводского техника, выпускник юридического факультета университета. Перед ним открывались неплохие перспективы, особенно если учесть полное отсутствие связей и средств. Конечно, он не смог бы сразу заняться, как мечтал не доживший до счастливого дня выпуска отец, адвокатской практикой, открыв свое дело. Но у него были предложения сотрудничать с известными адвокатскими конторами, где его ждали стабильные и высокие доходы и прочная перспектива роста. Кто откажется от такой успешной карьеры, от блеска калькуттских витрин, от привычного круга общения и вернется в пустой дом на окраине маленького городка?!

Сету Пати вернулся, да не один, а с молоденькой женой — внучкой его квартирной хозяйки, хорошенькой, как картинка, веселой и беззаботной. Он надел полицейский мундир, уже к вечеру первого дня службы посеревший от дорожной пыли, и принялся разгребать огромную кучу дел, дожидавшихся годами хоть чьего-нибудь внимания. Ловил мелкую сошку, сажал, выслеживал — а воздух в Ховре нисколько не становился чище. Ничего не менялось. На месте вытряхнутых им из хорошо налаженного механизма городской преступности винтиков тут же появлялись новые, а подхода к более значительным частям машины все не находилось. Два года он потратил на то, чтоб отыскать конец, за который можно было бы дернуть всерьез, так, чтоб закачалась паутина, наброшенная на Ховру. И наконец ему показалось, что удача готова улыбнуться ему и подарить то заветное звездное мгновение, которого ждут годами и десятилетиями — когда получается все, о чем мечтал.

Золото, дешевое золото, ввозимое контрабандой в страну для спекуляций, — как было бы здорово этим драгоценным ключиком отпереть дверь, за которой прячутся в душной темноте главари-пауки! На золоте он их и возьмет, разом отсекая голову налаженного дела, обрубая все связи, все каналы, разматывая, распутывая удавку-сеть. И только от него будет зависеть, отрастет ли новая голова.

Но вот итог: он, со старательностью школяра-отличника выполнивший свои обязанности, предусмотревший все, не учел главного: паутиной оказались опутаны не только руки людей, но, что гораздо опасней и безысходней, их души. Страх, вековая приниженность и преклонение перед богатством, желание урвать хоть маленький кусочек от ворованной булки, неверие в победу над хозяевами жизни предопределили вердикт сегодняшнего суда.

Сету Пати знал, что город ждет от него победы и желает ему успеха. Но никто не захотел бороться рядом с ним в этом сражении. Он воевал один и проиграл войну.

— Господин инспектор, вам звонят, — сторож теребил за рукав и старался сочувственно заглянуть ему в глаза.

— Кто? — зачем-то спросил Сету Пати, хотя не сомневался, что его вызывают в Управление.

— Полковник Мадан просит вас зайти. Вы возьмете трубку?

— Нет, — махнул рукой инспектор и досадливо поморщился. — Скажите ему, что я выезжаю.

Он бы дорого дал сейчас, чтобы отложить эту встречу, но Мадан не из тех, кто вникает в настроение своих подчиненных и беспокоится об их самочувствии. Хуже всего было то, что Сету Пати отлично представлял себе предстоящий разговор. У него давно уже не осталось иллюзий относительно начальника. Полковник Мадан не привык делить с офицерами их неудачи, хотя никому не позволял без своего участия пожинать плоды удавшихся дел. Он всегда оставался на плаву, какие бы неприятности ни случались в его округе. Никто не смог бы обвинить полковника в плохой организации дела или неправильной позиции — потому что никакой позиции у него никогда не было, а вернее, было целых две прямо противоположные друг другу, так же, как и два мнения по каждому вопросу, два отношения к каждому человеку.

С непостижимой быстротой и ловкостью фокусника он вытаскивал из своей неизменной кожаной папочки именно то, что всегда документально подтверждало: он ни в чем не виноват, он был против, он выступал, он предупреждал, он действовал, заручившись указаниями своего непосредственного начальства. Но в довершение всего еще каким-то образом оказывалось, что и его начальство тоже ни при чем, а во всем виноват младший инспектор имя рек, который на свой страх и риск и даже пренебрегая распоряжениями вышестоящих затеял то или иное разбирательство, приведшее к каким-либо неприятностям. Инспектора тут же наказывали, а полковник оставался на своем месте, процветал, получая награды и личную благодарность «ни в чем не повинного» начальства — а что может быть выгоднее и прочнее, чем личная благодарность влиятельных людей?

Случайно услышав обрывки телефонного разговора Мадана накануне процесса, Сету Пати знал, что тот успел подготовить себе алиби на случай его провала. Он объяснялся с кем-то, о могуществе которого говорило выражение физиономии полковника во время беседы, по поводу возмутительного поведения своих офицеров, осмелившихся побеспокоить господ Тхарма Лингама, Сатья Мурти и прочих.

— Не стоит принимать это всерьез, — закатывал глаза полковник. Никто не ставит своей целью доставить неприятные минуты почетным гражданам нашего города. Но этот процесс должен положить конец зловредным слухам и окончательно обелить их честные имена. Думаю, они сами немало в этом заинтересованы, не правда ли?

Тогда Сету Пати только усмехнулся, предвкушая, как завтра «засияют чистотой» имена почтенной четверки, и Мадан будет бойко рапортовать новому начальнику — генералу из Калькутты, который, по слухам, затеял большую кампанию по борьбе с преступностью, о раскрытой лично им мощной организации криминальных элементов и о своей мужественной борьбе «не щадя сил, не жалея жизни…»

Однако вышло так, что хитрая лиса Мадан опять оказался умнее, дальновиднее и расчетливее всех: теперь он своим неформальным хозяевам доложит, что все вышло так, как он и планировал, а непосредственному начальству — что выявил среди сотрудников полиции негодяев, способных замарать честь мундира фальсификацией и шантажом добропорядочных граждан города.

Побежден и растоптан — вот все, что вышло из его попытки добиться правосудия, сказал себе Сету Пати, надевая фуражку и выходя из Дворца правосудия, чтобы ехать в Управление. Его карьера загублена, имя опозорено, семья останется без средств. Не слишком ли много он ставил на карту, затевая это дело, не слишком ли много брал на себя? Может быть.

И все-таки он знал, что, если бы ему только позволили, он завтра же начал бы все сначала: следил бы, собирал материалы, искал доказательства, — а главное вербовал бы себе сочувствующих, соратников, помощников среди затравленных жителей этого опутанного неправдой городка, помогал бы им сбросить страх, стать сильней и бороться. Один человек не может победить заговор многих, но он может научить других и повести их за собой.

К сожалению, Сету Пати понял это только теперь, когда не было и тени надежды на то, что ему дадут возможность работать и дальше. Тхарма Лингам не потерпит в своем городе — теперь уж окончательно побежденном и покорившемся — такого открытого и неглупого противника. Да ему и не придется утруждать себя, требуя принятия мер к «зарвавшемуся полицейскому». Инспектор прекрасно знал, что полковник Мадан с радостью поднесет жаждущему крови победителю голову непокорного врага.

Что последует за изгнанием из полиции, Сету Пати тоже мог легко себе представить. В лучшем случае, если удастся «уйти по собственному желанию», придется уехать из Ховры и пробиваться в жизни новой дорогой. Денег для этого у него нет, все имущество — дом и небольшой участок, которые вряд ли всемогущие хозяева города позволят ему более или менее выгодно продать. Старые связи потеряны, и, кроме университетских профессоров, протекцию ему составить тоже будет некому. А на руках беременная жена, которая вот-вот должна родить, выпустить в этот грязный мир их ребенка! Бедный малыш, хорошая же его ждет встреча!

Пожимая руки попадавшимся по дороге к кабинету Мадана инспекторам, провожавшим его сочувственными взглядами, Сету Пати вошел в приемную начальства и через несколько минут покинул ее уже нигде не работающим человеком.

Глава четвертая

Услышав, как в замке поворачивается ключ, Кавери быстро вытерла платком слезы и постаралась придать лицу безмятежное выражение. Она уже знала обо всем случившемся — час назад к ней забегала знакомая, брат которой работал секретарем в суде.

Бедный Арджун! И надо же было случиться такому именно с ним, самым честным и порядочным человеком из всех, кого она встречала в жизни. Наверное, права было ее бабушка, говорившая частенько, что солнце восходит только для того, чтобы осветить всю грязь этого мира. И все-таки ничего не потеряно для него, такого образованного и умного. Да к тому же, сказала себе Кавери, у него есть любящая жена и скоро будет малыш — разве этого мало, чтобы человек не чувствовал себя несчастным, несмотря на все огорчения?

Она улыбнулась и пошла навстречу мужу тяжелым шагом женщины на девятом месяце беременности.

— Уже знаешь! — догадался он, заглянув ей в глаза.

Она кивнула в знак согласия.

— Ну что ж, — усмехнулся Сету Пати, — зато сбылась твоя давнишняя мечта — я больше не служу в полиции.

— Я думаю, мы еще когда-нибудь поблагодарим Кришну за это, — сказала Кавери, обнимая мужа. — Теперь мне можно будет не дрожать каждую минуту, гадая, жив ты или нет.

Она принесла ему обед, но, войдя с подносом в комнату, обнаружила, что муж даже не переоделся. Он сидел на полу на циновке, опершись спиной о шкаф, и, кусая губы, думал о чем-то. Кавери, не задавая вопросов, сходила за кувшином с водой и тазом для умывания. Арджун взял у нее полотенце, поблагодарив взглядом. Есть он не стал, хотя запах кушаний, приготовленных на ужин его женой, соблазнил бы любого. Вместе этого он занялся своим любимым делом — бесконечным спором о том, как они назовут своего первенца. Этот спор велся еще до того, как Кавери почувствовала себя беременной и носил чисто символический характер, потому что в итоге каждый оставался при своем мнении, ничуть не поколебленном аргументами противной стороны. Но, как многие молодые пары, они находили особое удовольствие в самом процессе выбора имени для своего первого и очень желанного ребенка. Им просто приятно было говорить об этом, предчувствуя появление в жизни любимого и самого важного для обоих существа.

На сей раз Сету Пати решил доверить выбор имени воле Провидения и, что-то написав на нескольких бумажках, аккуратно свернул их треугольничками. Потом потряс их в ладонях, как кости, и выбросил на стол, предлагая жене развернуть одну из них. Она не соглашалась, опасаясь подвоха.

— Бери, бери, дорогая, посмотрим, что там.

— Возьми ты, — фыркнула Кавери, всем своим видом показывая, что ей совершенно все равно, что решит случай.

— Лучше ты, — тянул муж.

— Все равно я выиграю, — заявила она, решительно вырывая у него свою руку, которую Арджун настойчиво тянул прямо к кучке бумажек. — Все будет по-моему.

Тяжело вздохнув, Сету Пати выбрал одну и развернул этот приговор судьбы перед носом жены.

— Ну, что я говорил! — возликовал он. — Здесь написано имя моего отца — Апу.

— Ха-ха-ха! Как бумажка решит, так и будет, ты это хочешь сказать? — поддержала его игру Кавери, радуясь тому, что он так увлечен и немного отвлекся от тяжелых мыслей. — Нет уж! Второму ребенку можно дать имя твоего отца, но первого мы назовем, как моего.

— Ничего не выйдет! Имя твоего отца не подходит для сына полицейского!

— Ты больше не служишь в полиции, милый! — резонно заметила жена. — Это имя прекрасно подойдет сыну… — она задумалась, стараясь представить своего мужа кем-нибудь еще, — ну, скажем, сыну фермера или…

— Что «или»? Или премьер-министра Индии? — улыбнулся Арджун.

— Или адвоката, — закончила Кавери, бросив на мужа взгляд, полный лукавства.

— Ха-ха, адвоката! Из полиции выгнали — самое время идти в адвокаты.

— Ты, кажется, сам ушел, дорогой, — тихо сказала женщина, рассеянно подбирая разбросанные треугольнички.

— Эй, Кавери, зачем ты подбираешь эти бумажки? — забеспокоился вдруг муж.

Его внезапное волнение навело ее на кое-какие догадки, и она быстро принялась разворачивать бумажки одну за другой. Арждун попытался вырвать их из ее цепких пальчиков, но Кавери уже поняла, в чем был его трюк.

— Ты написал имя своего отца на всех листочках! — возмущенно закричала она, подскакивая с неожиданной легкостью, чтобы наградить его целым градом тумаков. — Ах ты, мошенник! Теперь мне ясно, что тебе действительно не место в полиции.

Арджун расхохотался и, перехватив ее руки, прижал жену к себе. Он чувствовал, что с души его сваливается давивший на нее камень. Что ему за дело, в конце концов, до всей этой крысиной возни. Он счастлив здесь, в своей семье, и скоро будет еще счастливее.

В дверь постучали.

— Пойду открою, — сказал Арджун, нехотя отстраняя Кавери от себя.

«Кому бы это быть», подумала она с внезапной тревогой.

Арджун шел к двери, и что-то показалось ей изменившимся в его облике. Ах да, на поясе нет кобуры с пистолетом — видно, успел уже сдать. Безработный и безоружный что ждет ее бедного мужа, осмелившегося потревожить осиное гнездо?

Глава пятая

Все еще улыбаясь, Арджун открыл дверь. Он увидел незнакомого человека, ответившего ему злорадной ухмылкой. Без лишних слов гость коротко и страшно ударил инспектора дубинкой по голове. Полицейский не сразу потерял сознание. Лежа на полу, он видел, как один за другим мимо него прошли четверо его смертельных врагов. Последний из них, землевладелец Тхарма Лингам, с любопытством вгляделся в закатившего глаза инспектора и отдал приказание слугам.

Арджун очнулся, крепко привязанный веревками к деревянному креслу. Он бессильно вцепился пальцами в подлокотники — это все, что можно было сделать. Бандиты обладали немалым опытом, они намертво прикрутили его, усадив напротив так же крепко связанной Кавери.

— Так как же вернуть тебе должок? — Тхарма Лингам размышлял вслух, прогуливаясь по комнате. Для начала он сорвал со стены портрет родителей ненавистного инспектора и с удовольствием растоптал его. — Око за око? Кровь за кровь? Это банально. Надо расквитаться как следует. Прибавить проценты на капитал! — расхохотался землевладелец.

Внезапно ему в голову пришла мысль заняться для начала женщиной.

— Кавери! Что за мерзкое имя! Мы будем звать тебя потаскушкой.

Его приятели, расположившиеся, как в театре, одобрительно засмеялись. Землевладелец, постукивая кованым стеком по ноге, подошел к женщине и протянул к ней растопыренные пальцы:

— Люблю разматывать сари!

Арджун рванулся, но тщетно. Тхарма Лингам будто только того и ждал — с силой ударил его стеком по лицу. Красный рубец вспух на щеке инспектора.

— Не делайте этого! — жалобно вскрикнула Кавери. Что вам нужно?

— Нам нужно вернуть наши проценты!

Слуга подал землевладельцу флакон из темного стекла. Тот с улыбкой показал его полицейскому и шагнул к женщине. Арджун понял, что сейчас начнется самое страшное.

— Хороший яд. Он приготовлен из растительных экстрактов, — пояснил садист. — Беременные женщины принимают это лекарство мелкими глотками, чтобы их дети выросли здоровыми и красивыми. Ты тоже выпьешь это, но все сразу! А твой муженек пусть полюбуется.

— Не верь ему! — глухо проговорил Арджун. — Они трусы, у них на это не хватит духа, — муж пытался ободрить жену, однако и сам уже видел — смерть стоит совсем рядом.

— Какой вспыльчивый! — с издевкой сказал землевладелец. — Не надо его сердить, а то он разозлится и всех нас изобьет! Ну что, — обратился он к Кавери, — ты пьешь это или нет?

— Нет! — воскликнула женщина.

Она знала этот яд, который сверкал темно-фиолетовыми искрами в руках мучителя. Если бы она выпила весь флакон, то с ее ребенком было бы покончено навсегда или он родился бы уродом.

Адвокату наскучил затянувшийся спектакль, и он решил сам принять в нем участие. Вытащив длинный нож, больше похожий на меч, Сатья Мурти вонзил сталь в грудь полицейского, но так, чтобы не убить, а лишь доставить как можно больше страданий. Арджун не проронил ни звука, когда кровь брызнула, ярким пятном выделяясь на белой рубашке.

— Видишь, как ему больно! — всплеснул руками землевладелец. — Как он мучается! А ведь это только начало — сейчас мы будем раскалять нож, и тогда он будет кричать так, что ты оглохнешь! Ну, будешь пить?

— Да! — еле слышно простонала несчастная женщина. — Не мучайте моего мужа, прошу вас!

— Хорошо, хорошо, — фальшивым голосом сказал Тхарма Лингам. — Конечно, мы не сделаем ему ничего плохого. — И землевладелец подмигнул своим дружкам.

Тягучие струи яда полились в рот Кавери. Бедная женщина захлебывалась отравой, а садист придерживал ее за горло, чтобы не пропала, ни одна капля.

Арджун видел, как на его глазах убивают еще не родившегося ребенка. Инспектор был на грани безумия. Отчаяние придало ему нечеловеческие силы. Вены на его лбу вздулись, глаза налились кровью, он заревел, как раненый зверь, и страшным усилием разломал кресло.

Слуги набросились на него, словно стая псов. Их хозяева разбежались в разные стороны, наблюдая за битвой с безопасного расстояния.

Огромный слуга обхватил инспектора сзади, придерживая его за остатки кресла. Воспользовавшись этим, Арджун обеими ногами пнул набежавшего врага и, оттолкнувшись от него, врезался спиной в стену. Весь удар пришелся на громилу. Выхватив у него нож, инспектор успел разрезать мешающие веревки и тут же сильный толчок опрокинул его на стол. Полицейский еле успел сползти со стола в полированную крышку впился топор.

— Убейте эту собаку! — выкрикивал землевладелец. — Проткните его насквозь!

Сам он, однако, не изъявлял никакого желания приблизиться к раненому полицейскому. Тот пытался пробиться к Тхарма Лингаму, чтобы уничтожить злодея, но свора слуг наседала на него со всех сторон, не давая шагнуть к врагу. Адвокат тем временем потащил Кавери на улицу, справедливо рассудив, что женщина — наиболее уязвимое звено. И он угадал. Муж рванулся к ней на помощь, разорвав круг и не обращая внимания на сыплющиеся отовсюду жестокие удары.

— Кавери! — кричал он срывающимся голосом. — Кавери! Я иду к тебе!

Несчастная женщина уже еле двигалась. Яд начал действовать, и адвокату приходилось тащить ее волоком.

Схватив вцепившегося в него слугу, Арджун приподнял врага и выбросил в окно, разбив деревянную решетку. Адвокат отпустил свою добычу и выпрыгнул вслед за слугой.

— Что с тобой?

Арджун подхватил жену и вдруг глухо застонал от непереносимой боли — воспользовавшись удобной ситуацией, землевладелец нанес подлый удар в спину. Выдернув обагренное кровью лезвие ножа, Тхарма Лингам ожидал, что теперь-то полицейский упадет, но Арджун шагнул к нему и вцепился в горло. Убийца закричал от ужаса. Никогда еще он не видел, чтобы сталь оказалась бессильной перед человеком. Наверное, этот инспектор бессмертен, словно Шива. Землевладелец вырвался из ослабевавших рук бывшего полицейского и позорно бежал. Выскочив во двор, Тхарма Лингам наткнулся на своих сбившихся в кучу приятелей и избитых слуг. Стараясь не подавать виду, что он тоже напуган ожесточенным сопротивлением дважды раненого человека, главарь хрипло прокричал:

— Трусы! Сбились здесь в кучу, словно овцы! Этот полицейский еле держится на ногах, а его жена отравлена!

— Так, может быть, оставить их, — робко произнес Налла Нингам, — они умрут сами?

— Нет! — рявкнул землевладелец. — Мы должны добить полицейского и его жену. Это опасные свидетели! Я должен видеть, как этот пес испустит дух. Вперед, пока они еще в доме!

Арджун и Кавери успели выбраться через заднюю веранду и побежали по лесу к реке. Они надеялись скрыться среди густых зарослей и уплыть на лодке — вода не оставит следов. Быстрое течение унесет их далеко от города.

На свежем воздухе женщина немного пришла в себя и смогла передвигаться самостоятельно. Арджун истекал кровью, обильно струящейся из ран, однако продолжал идти, чтобы спасти жену и своего еще не родившегося ребенка. Колючие ветки хлестали их лица, ноги путались в густой траве, но они уходили все дальше, и казалось, что спасение уже близко. За огромными платанами блеснула вода, повеяло речной прохладой.

Стая убийц ворвалась в дом, круша все на своем пути. Кровавые пятна, испещрившие пол, придали им смелости — жертва ранена и станет теперь легкой добычей.

— Они не могли далеко уйти! — воскликнул землевладелец. — Мы устроим на них настоящую охоту.

— Да, да! — расхохотался адвокат. — Это будет славная охота на полицейского.

Остальные поддержали их громкими криками, больше похожими на рычание диких зверей.

Землевладелец выскочил на веранду и побежал к лесу, низко пригибаясь к земле.

— Смотрите! — закричал он, указывая на примятую траву, на которой алой росой сверкала кровь. — Мы пойдем по этим следам, они не уйдут от нас!

Тем временем беглецы спустились к воде. Там, привязанная веревкой к иве, колыхалась лодка. Прежде Арджун разорвал бы веревку одним рывком, сейчас с трудом распутывал сложный узел. Непослушные пальцы скользили, инспектор вцепился в веревку зубами, разгрызая ее жесткие волокна.

— Арджун! — вскрикнула жена таким голосом, что он сразу все понял.

На краю леса появились преследователи. Один из них не спеша размахнулся и метнул копье. Бросок был точен. Острие воткнулось в спину и застряло между ребер. Казалось, человек не способен жить с такими ранами, но у Арджуна хватило сил вытащить копье и разрубить узел. Войти в лодку он уже не смог. Оттолкнув ее подальше, раненый стал отступать, держа перед собой копье.

— Эй, куда ты собрался? — издевательски крикнул Тхарма Лингам, отвлекая его внимание. — Твое кладбище здесь!

За спиной инспектора вынырнул один из слуг и с криком вонзил нож в истекающего кровью человека. Подбежавшие убийцы подхватили добычу, потащили на берег. Полицейский еще пытался сопротивляться, но землевладелец легко выбил копье, поднял его и нанес первый удар в уже бесчувственное тело.

— Арджун! — закричала несчастная женщина. Крик пронесся над водой, плачущими голосами ей ответили чайки. Река подхватила лодку и понесла прочь от убийц, терзающих свою жертву.

Глава шестая

Женщина пела негромко, будто и не думая о песне — так, машинально, чтобы легче скользила в суровом полотне игла, чтобы проворней шевелились пальцы и быстрее текло время. Рубашка уже почти готова, а пуговицы можно пришить и завтра — заказчику некуда торопиться.

Нирмала поднялась и с наслаждением потянулась, распрямляя усталую спину. На сегодня ее труды закончены, осталось только совершить невеселый ритуал ужина и отхода ко сну. Ни есть, ни спать не хотелось, но она давно уже привыкла к однообразной повторяемости дней и беспрекословно подчинилась ей. Что тут станешь делать, когда столько лет живешь одна в крошечном домике у реки — без семьи, без родни и почти что без знакомых.

Конечно, не всегда ее жизнь была такой неторопливой и размеренной. Она выросла в большой семье и надеялась когда-нибудь тоже стать хозяйкой дома, в котором звучит множество голосов, особенно детских. Казалось, все к этому и идет: красивая и здоровая, привыкшая к любой работе девушка не осталась без внимания женихов. Родители рано сговорили ее за сына соседа, через несколько лет они поженились и зажили тихой и обычной крестьянской жизнью, вполне счастливые и довольные друг другом. Через год у Нирмалы уже был сын, а через два она осталась одна — и без сына, и без мужа. Полдеревни унесла с собой не знающая жалости волна чумы, оставив живых терпеть вечную муку — оплакивать детей, матерей, мужей, без которых не было счастья.

Не в силах ужиться под одной крышей с воспоминаниями, Нирмала ушла из деревни, отдав дом брату мужа. Помыкавшись, перевидав немало на вдовьей дороге, она, наконец, нашла себе угол при фабричном складе у самого Калькуттского шоссе. Когда случалась нужда на фабрике, выдавала кирки, топоры, лопаты, отматывала метры блестящей проволоки, ведь кроме этого, да еще нескольких бочек с бензином на ее складе ничего и не было. Беспокоили ее не часто, и почти все время Нирмала проводила у себя в домике, где только в двух окнах были настоящие стекла, а остальные она тщательно заделала плетеными циновками.

Она брала заказы на шитье простеньких рубах — больше для времяпрепровождения, чем для заработка, — шила не торопясь, под заунывные песни и ни о чем уже не мечтала. Время от времени у нее находились поклонники среди фабричных рабочих, но, крепкая и еще совсем не старая женщина, она оставила всякие мысли о новом замужестве, свято веря в то, что только одному человеку было предначертано свыше стать ее мужем.

Этот вечер ничем не отличался от других. Нирмала положила в миску овощи и спустилась к реке, чтобы помыть их.

Пока на землю не опустилась темнота, переменчивые краски неба отражались в зеркале воды, точно кто-то щедрой кистью неторопливо выводил на нем поражающий богатством красок диковинный узор. В воздухе, замирая, еще носились вечерние звуки, а на западе уже догорал легкий, дышащий свежестью и прохладой закат. Лениво плыл звон колокольцев в храме за холмом, да издали доносился басовитый фабричный гудок.

Еще немного — и наступит полная тишина, лишь изредка прерываемая ленивым тявканьем собак да протяжными возгласами чаукидаров-сторожей: «Слуша-а-ай!»

Нирмала присела у воды, подобрав рукой край сари, но к приготовлению нехитрого ужина приступить ей так и не удалось. Река принесла ей сегодня какой-то подарок — в нескольких метрах уткнулась в песок плоскодонная лодка, в которой что-то белело. Нирмала подошла поближе и не поверила своим глазам: в лодке ничком лежала женщина с разметавшимися волосами, — не шевелясь и, казалось, даже не дыша.

«Уж не мертва ли она?» — испуганно охнула Нирмала и, с трудом преодолевая страх, положила руку на запястье незнакомки. Пульс прослушивался, и Нирмала с облегчением перевела дыхание. Женщина вдруг слабо застонала, очевидно, приходя в себя. Она попыталась поднять голову, но сразу же уронила ее, стукнувшись при этом о край лодки.

— Сейчас, сейчас, дорогая, я тебе помогу, — заторопилась Нирмала, подхватывая женщину и переворачивая ее на спину.

Ей удалось это не сразу, потому что неизвестная гостья оказалась на удивление тяжелой… Впрочем, как только Нирмала вытащила ее из лодки и положила на песок, она поняла, в чем дело, и покачала головой: женщине с таким животом не стоило пускаться в путешествие по реке, да еще одной. Детей лучше ожидать дома, в тишине и уюте.

Не придумав ничего лучшего, она намочила край сари и приложила мокрую ткань к горячему лбу беременной. Веки у той дрогнули, и через несколько мгновений она открыла глаза. Выражение их показалась Нирмале странным они смотрели так, будто незнакомка совсем не представляет себе, как она могла оказаться здесь. Потом вдруг что-то в них переменилось, и они наполнились слезами.

— Кто вы? — спросила женщина, с трудом разлепив губы.

— Не бойся, я друг, — почему-то ответила Нирмала, каким-то странным образом почувствовав, что ее гостья сильно напугана и не ожидает ничего хорошего. — Я сейчас перетащу тебя в дом.

Она поднялась и обошла вокруг незнакомки, гадая, как бы ей это сделать, не слишком беспокоя измученную женщину, но та вдруг со стоном сделала отчаянную попытку сесть. Не сразу, но ей это удалось, и, вдохновленная первым успехом, она понемногу встала на ноги. Нирмала подхватила ее и осторожно повела к дому.

Каждый шаг давался женщине с трудом, она медленно передвигала ноги, издавая жалобные стоны.

— Тебе больно ступать? — спросила Нирмала.

— Мне кажется, начинаются роды, — болезненно морщась, ответила та.

Нирмала испуганно вздрогнула, но сразу же произнесла самым спокойным тоном, на какой только была способна в этот момент:

— Вот и отлично, милая. Сейчас уложу тебя на чарпаи, и ты сразу же можешь начинать.

— А доктор? — пролепетала женщина, еще крепче сжимая ее руку.

— Доктор? Да ты что, городская? Какой тут доктор — до него на машине час ехать. И зачем тебе он — я знаешь какая мастерица роды принимать! У-у, повезло тебе, что ко мне попала.

Нирмала не то чтобы совсем уж врала. Когда-то, лет десять назад ей действительно пришлось принимать роды у соседки, муж которой в панике метался по деревне, стараясь найти замену уехавшей к родне бабке-повитухе. Тогда она поневоле оказалась в роли акушерки, потому что роженица никак не хотела ждать, когда рядом с ней появится более понимающий в таких делах и опытный человек. Похоже, Нирмале придется повторить этот урок, чтоб уж и вправду считать себя настоящей повивальной бабкой.

Она уложила все громче стонавшую женщину на легкую деревянную кровать с веревочной сеткой и бросилась к шкафу за чистыми кусками полотна. Через минуту в единственной комнатке домика уже пел примус, ожидая ведро с водой, за которой бросилась хозяйка.

— Как тебя зовут, подружка, а? — спросила она, засучивая рукава в ожидании приближающейся работы. — В первый раз рожаешь?

— Кавери, — протянула женщина в перерыве между учащающимися схватками. — В первый и в последний.

— Ну-у! — рассмеялась Нирмала. — Знакомая песня! Все так говорят, когда боли начинаются. А потом возьмешь на руки малыша и забудешь про страдания. Ничего не будет, кроме радости и желания никогда с ним больше не расставаться. Второго захочется, третьего… А что ж, если муж хороший…

— Муж! Знала бы ты… — начала Кавери, но резкая боль помешала ей продолжать.

Она закричала и изо всех сил вцепилась в край кровати, так что побелели напряженные пальцы.

— Терпи, терпи, — Нирмала с трудом оторвала ее руку от кровати и принялась поглаживать ее теплой ладонью, успокаивая и объясняя, что делать.

Все шло, как надо, и через два часа на руках у Нирмалы закричал крепенький малыш, укутанный в чистое полотенце.

— Мальчик у тебя! Слышишь, счастливица? — Нирмала с удовольствием прижимала к груди крошечное тельце. — Смотри, какая шевелюра у него. Волосы, видно сразу, будут чудесные, как у тебя.

Она положила малыша на стол, намереваясь закончить необходимые процедуры с матерью, но тут Кавери закричала снова. От неожиданности Нирмала даже отпрянула.

— Что на этот раз? Эй, женщина, отчего ты теперь-то кричишь? Да она опять за старое принялась! Ты что, еще одного рожаешь?

Кавери не отвечала, но, собственно, все и так было понятно.

— Эй, малыш, полежи-ка спокойно, а я займусь твоим братиком, — обернулась Нирмала к первенцу, который сразу же замолчал, будто создавая следующему подходящие условия.

— Слава богине плодородия! Надеюсь, это все, — вздохнула свежеиспеченная акушерка, когда на руках у нее лежали уже два младенца. — Какой сюрприз будет для вашего отца! Ну-ка, хоть вы скажите мне, кто он!

Она положила малышей на лежанку и принялась обтирать второго, как две капли воды похожего на своего братца, которому это не слишком понравилось, и он оглушительно заревел. Второй счел своим долгом поддержать его, и они вместе подняли такой плач, что хоть уши затыкай.

— Что это вы! — прикрикнула на них Нирмала. — Дали бы маме отдохнуть немножко. Хотя теперь тебе, бедняжка, придется навсегда забыть про отдых и покой и с одним-то малышом не найдешь для себя минутки, а уж двое…

Кавери ответила ей счастливой улыбкой, не в силах произнести ни слова, но глаза ее так красноречиво благодарили эту совсем чужую женщину, которая так много для нее сделала сегодня, что Нирмала легко прочитала в них все и смутилась.

— Ну что ты, деточка, — сказала она, отводя взгляд. — Мы женщины, и кто нам еще поможет… Завидую, завидую твоему счастью.

Счастью? Удивительно, но Кавери в эту минуту действительно была счастлива. Только что потерявшая мужа, пережившая такое страшное потрясение, страх, боль, побег, лишившаяся всего, она все-таки испытывала огромную, поглощающую ее с каждой минутой все больше радость. Это была не просто радость облегчения, избавления от мук. В этом чувстве странным образом соединились горечь и надежда, утраченная и вновь обретенная любовь. Свет материнства лился на нее с небес прямо в этот нищий домик, на эту старую кровать, даря веру и неожиданную силу жить.

Боги отняли у меня Арджуна, подумала она и тут же поправилась нет, не боги, а люди, их злоба, подлость, ненависть, вся эта грязная ничтожная суета, в которую они превращают свою жизнь и в которой барахтаются, совершают преступления и умирают, так и не поняв ничего. Мир велик и прекрасен, и милость Божия щедро разлита в нем — это знает каждая женщина, пережившая минуту рождения своего ребенка. Что значат все ваши расчеты, все выгоды, которые вы надеетесь извлечь, в сравнении с этой не имеющей никакой цены связью между человеком и небом, такой очевидной в переломные минуты бытия, с этой сияющей дорогой к счастью, открытой для каждого!

Кавери закрыла глаза и запекшимися губами неслышно зашептала слова молитвы, благодаря и славя Кришну за милосердие и счастье материнства, дарованное ей в этот день.

Глава седьмая

Было уже совсем темно, когда Нирмала спустилась к воде, чтобы прополоскать белье, которое уже успела выстирать. На душе у нее будто птицы пели в этот малоподходящий час. Ей казалось, что все вокруг волшебным образом изменилось, приобретя новый смысл: ее тихий домик наполнился посапыванием малышей, их запахом, беспокойным движением маленьких ручек и ножек. Само присутствие детей сделало ее мир счастливым, таким, каким он был много лет назад, когда такое же существо совсем в другом доме тянуло к ней свои ручонки.

Нирмала застыла, отдавая себя во власть воспоминаний, когда с громким шуршанием колес по песку к реке подъехала машина. Свет горящих фар ударил женщину по глазам. Она инстинктивно прикрылась рукой и крикнула:

— Не надо светить в лицо!

Задняя дверца автомобиля открылась, и из нее выскочил молодой человек в полосатой рубашке. Он подошел к самой кромке воды, разделявшей их с Нирмалой, и, не утруждая себя приветствиями, спросил: — Эй, кто здесь хозяин?

Нирмала поднялась и, стараясь укрыться от слепящего луча света, который никто и не думал погасить, отошла в сторону.

— А в чем дело? — ответила она вопросом на вопрос, с подозрением вглядываясь в торопливого невежу.

— Кавери у вас? — напрямик поинтересовался он.

Значит, ее гостью все-таки кто-то разыскивает. Неужели этот тип и есть муж такой приятной женщины.

— А вы кто? — на всякий случай спросила она.

— Эй, Балу! — окликнули в этот момент парня его друзья из машины, и он немедля отправился к ним, не удостаивая ответом свою собеседницу.

— Я думаю, она здесь, больше ей быть негде, — сказал ему кто-то, сидевший рядом с водителем. — Пойди-ка посмотри, а мы за тобой.

Получив это указание, Балу вернулся к реке и заговорил теперь уже совершенно иным тоном:

— Госпожа, я брат Кавери. Она рассердилась на мужа и убежала из дому, — произнес он, кланяясь и прижимая руки к груди. — Мы пришли ее успокоить и забрать домой.

Вполне удовлетворенная такими объяснениями, Нирмала сделала несколько шагов ему навстречу и, приглашая в дом, указала на бревно, соединявшее два берега вместо давно уже сгнившего мостика, который никто и не собирался чинить.

Балу легко пробежал по бревну и, предвкушая окончание долгих поисков беглянки, радуясь, пошел рядом с женщиной к дому.

— Разве можно так волновать беременную? — выговаривала ему тем временем Нирмала. — Значит, вы ее братья? Как же вы допустили такое? А если бы роды начались, когда Кавери была еще в лодке в полном одиночестве? Неужели вам совсем не дорога ее жизнь?

Балу скорчил скорбную мину, демонстрируя сожаление. Если бы эта болтливая тетка знала, как им в действительности дорога Кавери, видевшая куда больше, чем им всем хотелось бы, и как нужна она сейчас их хозяевам — ровно до той минуты, когда можно будет аккуратно отправить ее на тот свет, обставив это как несчастный случай. Почему бы ей не погибнуть вместе с дорогим муженьком, этим грязным полицейским?

Они приближались к домику, где вжавшись в стену и обняв детей, глядела на дверь затравленными глазами несчастная женщина. Еще несколько минут назад она чувствовала себя здесь в безопасности, кормила малышей, качала их — то одного, то сразу обоих, шепча в маленькие ушки разные нежности, какие обычно шепчет мать своему малышу. Они с Нирмалой уже успели обсудить их имена — первый должен быть Апу, как хотел его отец, ну а второй — Радж, как ее папа, дедушка мальчика. Казалось, самое страшное позади, она испила свою чашу яда, но нет, демоны зла пришли и за нею, им мало пролитой крови, им хочется еще.

Дверь скрипнула и раздался веселый голос Нирмалы:

— Смотри, дорогая, твой брат пришел.

— Брат?! Нет, это они убили моего мужа! — закричала Кавери, будто надеясь криком заглушить ужас, который вселило в нее появление этих людей.

— Ах вот оно что! — Нирмала на удивление быстро оценила ситуацию и хлопнула дверью по самому носу чуть зазевавшегося на пороге гостя.

Но, пропустив первый удар, он сразу показал, что не собирается продолжать так и дальше. Сколько ни налегала на дверь своим крепким телом хозяйка, силы были неравны. Резкое движение — и Нирмала полетела в угол, туда, где были сложены сухие поленья. Пока она собиралась с силами, чтобы встать, Балу в два прыжка подскочил к Кавери и потянул ее к двери. Руки женщины были заняты детьми, и она не могла даже царапаться и вырываться, лишь упиралась и кричала проклятья в лицо своему врагу — но разве это оружие против того, кто готов убивать! Еще мгновенье — и он вытащит ее из дверей туда, где их ждет смерть.

Но в двух шагах от выхода Балу вдруг ослабил хватку, попятился и с грохотом повалился на пол — это тяжелое полено опустилось на его голову.

— Надо же, получилось, — удовлетворенно сказала Нирмала, и, положив полено на кровать, принялась выламывать циновку из окна, выходящего на задний двор.

— Скорее, скорее. Бери одного ребенка и беги на склад. Я с другим малышом сейчас буду, только дверь запру, чтоб подольше ждали те, в машине.

Кавери покорно пролезла в оконный проем и, прижав к груди сына, побежала прочь. Нирмала на мгновение выглянула посмотреть, как обстоят дела у реки. Они оказались еще хуже, чем она предполагала: слишком долгая заминка показалась подозрительной пассажирам автомобиля, и трое из них уже бежали к перекинутому через речку бревну. Шаг, другой, третий… Нирмала с ужасом глядела, как они идут по мостику, не в силах пошевелиться от страха, представляя то, что сейчас произойдет. Но скользкое бревно, которое она часто ругала и которое просила заменить чем-нибудь понадежней, сослужило ей в эту решающую минуту свою последнюю службу: одно неловкое движение по его влажной поверхности — и вся компания оказалась по пояс в воде.

— Так вам и следует, мерзавцы! — фыркнула Нирмала и, подхватив ребенка, полезла в окошко.

Но чья-то крепкая рука схватила ее за плечо и далеко отбросила от спасительного лаза. Это Балу удалось подняться и продолжить то, что он так неудачно начал. Глаза его до сих пор косили в разные стороны, и Нирмала попробовала бы справиться с ним еще раз, если бы в эту минуту в дом не ворвался еще один — высоченный тип с огромными, как у кузнеца, ручищами. Он замер посреди комнаты, ища Кавери.

— Где она? — взвыл он трубным голосом, вполне подходящим ко всей его исполинской фигуре.

Собравшись с силами, Балу произнес:

— Кажется, побежала на какой-то склад.

Верзила ответил ему презрительным взглядом и полез в окно, на которое ему указал неудачливый компаньон.

Как только реальная сила удалилась, Нирмала снова занялась своим врагом. Еще один меткий удар поленом, и Балу надолго затих, скорчившись на циновке.

— Подлец, чтоб ты сдох! — обругала женщина поверженного противника и, не теряя времени, отправилась с ребенком все в то же окно.

Выбравшись наружу, она побежала хорошо знакомым путем, гадая о том, удастся ли Кавери найти склад в такой кромешной тьме. Может быть, даже лучше было бы, если б не удалось, потому что ее огромный преследователь, несомненно, отыщет это место у него хватит сил хоть всю округу обегать, а если Кавери окажется там, то ей несдобровать.

Сомнения Нирмалы были совсем не напрасны. Кавери действительно заблудилась. Добежав с малышом в полной темноте до какого-то забора, она в панике заметалась у глухой стены, не зная, куда дальше двинуться. Наконец, чувствуя, что теряет драгоценные мгновения, женщина решилась идти направо и, обдирая босые ноги о жесткую траву и острые камни, поспешила вперед, на ходу успокаивая затихшего малютку:

— Ничего, мой милый, мы просто вышли погулять, вот увидишь, скоро придет твой братик, и я вас спать уложу.

Малыш недоверчиво сопел, не надеясь на спокойный сон и ужин, но вел себя замечательно — не кричал, не плакал, в отличие от своей мамы, то и дело стиравшей со щеки слезы.

Впереди замерцал огонек, и Кавери бросилась к нему, надеясь на чудо: а вдруг там будут люди, много людей, рабочие с фабрики, охрана или даже полиция, хоть кто-нибудь, способный защитить ее и детей от приближающихся убийц. Только бы окончился наконец кошмар этого дня, только бы очутиться сейчас с малышами в чистой и светлой комнате вдали отсюда!

Она почти налетела на грузовик с потушенными фарами. Рядом стояло еще несколько таких же, но ни одного водителя поблизости не было видно. Огонь горел совсем близко, и через минуту Кавери, задыхаясь, добежала до него. Но то, что она увидела, не сулило ей ничего хорошего. У костра расположились на циновках два ветхих старца, занятые неторопливой беседой. Теряя последнюю надежду, Кавери подошла к ним и поклонилась. Старики ответили ей синхронным кивком украшенных белыми чалмами голов.

— Это ворота фабрики? — спросила Кавери, не зная, с чего начать. — Тут есть охрана или телефон?

— Мы — охрана, — с достоинством ответил один из старичков. — Другой здесь и не нужно. А телефон есть у господина директора в конторе, но туда сейчас не попадешь.

Старичок вгляделся повнимательней в странную гостью и вежливо осведомился:

— Может быть, мы можем вам чем-нибудь помочь?

— Нет, — поколебавшись, ответила Кавери, представившая себе этих старичков сражающимися с ее преследователями. — Скажите только, где тут склад.

— Вы прошли мимо, госпожа. Возвращайтесь назад и поверните налево.

Кавери кивком поблагодарила их и опять нырнула в пугающую темень.

Старички проводили ее недоуменными взглядами и опять обернулись друг к другу, с трудом припоминая, о чем именно шел прерванный разговор.

Глава восьмая

Проклиная Кавери, которая устроила им такие неприятности вместо того, чтоб не морочить людям головы и дать спокойно с собой разделаться, длинноногий Джапи несся вдоль забора, делая огромные шаги. Все равно ей не уйти от них, если уж его хозяева решили ее убрать. Ну ничего, сейчас он схватит ее и ее отродье. Пусть господин Сатья Мурти посмотрит, кто лучше ему служит — он или этот бездельник Балу, который только и умеет, что вертеться на глазах и петь льстивые речи прямо в ухо хозяину.

Забор неожиданно закончился, и впереди показалось небольшое приземистое здание, освещенное тусклым светом газового фонаря. К нему вела короткая заасфальтированная дорожка, вдоль которой стояли высокие стога сена, неизвестно кем и для чего запасенные, а у самого склада выстроилось несколько железных бочек, в каких обычно держат бензин.

Джапи быстро подбежал к двери, которая оказалась незапертой, и вошел в темную комнату. Неслышно двигаясь по земляному полу, он нашарил рукой выключатель и зажег свет.

— Давай, Кавери, выходи, нечего тянуть, — крикнул он, хотя комната оказалась пустой.

От этой женщины всего можно ожидать, решил Джапи, и тщательно осмотрел каждый уголок, заглядывая даже в ящики с гвоздями. Неужели Балу опять что-нибудь напутал и зря его сюда отправил? Или хитрый пройдоха сделал это специально, чтобы выслужиться самому, никому не уступая своей добычи? Свирепея, Джапи повернулся было к двери, чтобы идти выяснять у конкурента, где же беглянка, как вдруг услышал торопливые шаги по дорожке — по звуку — женские. Он схватил из кучи топоров один побольше, чтоб получше лежал в его гигантской ладони, и замер у открытой двери, поджидая торопящуюся в капкан птичку.

Однако шаги внезапно замерли. Женщина все не появлялась. Наверное, уронила что-нибудь и ищет теперь или ребенка заворачивает, решил Джапи. Ничего, сейчас войдет, улыбнулся он, готовясь к многообещающей встрече.

Тут же послышался шум приближающегося автомобиля. Кому бы это быть, если не хозяину. Не иначе как очнувшийся Балу сообщил ему, где беглянка, и тот решил сам заняться этим делом. Что ж, пусть увидит, как он, Джапи, возьмет в плен хитрую девчонку, оказавшуюся не по зубам многим.

Пока Джапи улыбался про себя в ожидании решительного момента, в пяти метрах от него дрожала от страха укрывавшаяся за стогом сена Нирмала с ребенком на руках. Она готова была уже войти в распахнутую дверь склада, когда за спиной у нее пробежала дорожка света от фар. Сомнений в том, кто это мог быть, не возникало. Машина затормозила, и из нее вышли все три пассажира, в том числе хорошо знакомый женщине Балу. Он как раз суетился больше всех, открывая хозяину дверцу и помогая ему подняться с сидения. «Вину свою заглаживает, — злорадно подумала Нирмала, — пошли ему Кришна побольше неприятностей».

Пока мужчины совещались о чем-то у машины, Нирмала обошла вокруг стога, так, чтобы рассмотреть получше, что делается на складе. То, что она увидела, заставило ее вздрогнуть. На хорошо освещенной распахнутой двери застыла тень человека, что-то держащего в руках.

— Кавери, Кавери с ребенком! Господи, она уже там! — испуганно прошептала женщина.

Несчастная мать все-таки нашла склад, и сейчас он станет для нее ловушкой! Преследователи уже здесь и что-то готовят. Нирмала слышала их голоса.

— Видите, адвокат, она там с ребенком, вон ее тень, — радовался Балу.

— Заткнись, придурок, ни на что не способный, — презрительно оборвал его средних лет господин, весьма солидный с виду.

— А ты, — прикрикнул он на водителя, — неси бензин! С нею надо кончать, и это вполне подходящее место. Вспыхнет, как факел, — кивнул он на выстроившиеся у входа на склад бочки с бензином.

— Гениальная мысль, — подобострастно заверещал Балу, отталкивая водителя, чтобы самому вылить горючее из принесенной канистры.

Тонкой струйкой бензин из горлышка побежал к открытой двери склада, к самым ногам замершего с топором в руках Джапи.

«Это еще что, — подумал верзила, с трудом ворочая мозгами. — И где, наконец, проклятая баба со своим сыном? Долго ему ждать, когда она соизволит сюда добраться? А тут еще какая-то гадость течет прямо на его новые туфли»!

Та, которую он ждал с таким нетерпением, как раз в эту минуту брела, спотыкаясь, вдоль забора, не веря, что когда-нибудь ей удастся найти этот склад. Хорошо еще ребенок заснул, укачанный ее бесконечными передвижениями. Внезапно она увидела машину и замерла на месте. Салон был пуст, и это придало ей смелость сделать несколько шагов в обход автомобиля, чтобы посмотреть на происходящее за углом. Стараясь не дышать, Кавери обежала стену забора и укрылась под ней же с внутренней стороны складского двора, так что с дорожки заметить ее было невозможно. Но теперь ей хорошо было видно происходящее.

У автомобиля копошились мужчины с канистрой в руках. Кавери увидела бегущий к домику тонкий ручеек и с ужасом догадалась, что они задумали. Они взорвут склад и все вокруг, но ведь там… Там должна быть Нирмала с Раджем! Конечно, вот же ее тень на двери. Бедняжка прячется у стены, не подозревая, что предательский свет выдал ее тем, от кого она решила здесь укрыться. И Радж, Радж у нее на руках!

Кавери подалась вперед, намереваясь бежать туда, где был ее бедный малыш. У нее не было времени подумать, что она делает и чем она сможет помочь ему. Только бы добежать, схватить его, прижать к груди вместе с братом, пусть даже за этим последует смерть они умрут вместе!

Но убийцы не позволили ей и этого. Один из них чиркнул спичкой. Мгновение — и страшный взрыв потряс воздух. Пламя рванулось к небу, исторгнув звериный крик из груди матери. Кавери кричала, как раненая тигрица, глядя на пламя, в котором горел ее сын, ее Радж, успевший прожить на этом свете только несколько часов и ушедший вслед за отцом от нее и от своего брата. Она выла и стонала, не заботясь о том, что ее услышат и убьют тоже, ничего уже не боясь и ничего не желая. Но вокруг стоял грохот от взрывающихся одна за другой бочек, и в торжествующих звуках разрушения совершенно утонул голос матери, оплакивающий своего ребенка.

А с другой стороны дорожки рыдала, уткнувшись головой в душистое сено, другая женщина, у которой на руках тоже лежал ребенок.

— Негодяи, убийцы, будьте вы прокляты! — шептала она, прижимая к груди свою драгоценную ношу. — Отца убили, мать сожгли, братика тоже… Как ему жить теперь, моему малышу?

Ребенок проснулся и жалобно забормотал что-то, намереваясь заплакать.

— Тише, тише, мой родной, — испугалась Нирмала.

Но убийцам было уже не до них. Сделав свое дело, они заспешили к машине, не сомневаясь, что взрыв привлечет внимание всей округи. Совсем не стоило им попадаться кому-нибудь на глаза.

Через минуту машина, быстро развернувшись, мчалась прочь от места происшествия.

— Где этот дубина Джапи? — раздраженно спросил адвокат.

— Да бегает где-нибудь, Кавери ищет, — фыркнул Балу, не упуская возможности выставить в смешном свете своего соперника в борьбе за хозяйскую милость. — Вы же знаете, он на голову слаб.

Сатья Мурти рассмеялся — не столько словам верного пса, сколько радуясь тому, что все уже позади: и эти бесконечные поиски беглянки, и эта возня с ее устранением. Он терпеть не мог таких историй и всегда старался их избегать, оставляя мелкой сошке пачкать руки в крови. Но тут на карту было поставлено слишком много, чтобы доверять этим болванам, — ведь речь шла об убийстве полицейского офицера и его жены, а не какого-нибудь рабочего или конторщика, о котором никто, кроме семьи, и не вспомнит.

Неплохо было и то, что эту женщину нашел именно он, а не Налла Нингам или Амбарасан. Воображают о себе невесть что, неграмотные мужланы, набитые деньгами! Пусть Тхарма Лангам поймет, наконец, кто его правая рука — они или он, адвокат Сатья Мурти, человек с дипломом Аллахабадского университета и многолетней практикой юриста. «Надеюсь, — подумал адвокат, — это дело свяжет нас еще теснее и откроет для меня еще большие перспективы. Как бы то ни было, все неприятное уже позади. Остается только пожинать плоды победы».

Машина быстро неслась по пустынному ночному шоссе, унося убийц прочь от горящего склада, от бредущей к фабрике заплаканной Нирмалы с драгоценным наследством, оставленным ей Кавери, от несчастной матери, без памяти лежащей во дворе, у забора, и тихо плачущего рядом с ней маленького Апу, широко раскрытыми глазами смотрящего на яркие языки пламени.

Глава девятая

Остаток ночи Нирмала провела без сна. Один из стариков-сторожей приютил ее у себя в каморке — домой идти она боялась. Сам он, оживленный и помолодевший, с удовольствием принимал участие в переполохе, царящем в округе. Со всех окрестных городов съехались сюда пожарные машины. Их густые протяжные гудки разрывали темноту ночи. Однако огонь угас еще до того, как они появились. Жадное пламя быстро справилось со своей добычей и, проглотив последнюю рукоятку от молотка, смирилось с неизбежным. Благодарить за это надо было совершенно безветренную погоду. Малейшее дуновение — и запылали бы стога, а от них, возможно, занялись бы и фабричные постройки. На пожарище немного покопались полицейские, но вскоре бросили, благоразумно решив подождать до утра.

Радж спал на постели приютившего их сторожа, а Нирмала, склонившись над ним, размышляла, как ей быть. У старика нашлась бутылка свежего козьего молока — значит, будет чем накормить малыша на рассвете. А вот что дальше?

Она сразу же решила, что ни о каком приюте не может быть и речи. Сама судьба этой ночью вручила ей ребенка — как знать, не взамен ли собственного, умершего несколько лет назад? Как бы ни сложилась их жизнь, Раджу все равно будет лучше с ней, чем в приюте. Он получит главное — любовь, внимание, материнскую нежность, то, о чем и не слышали бедные дети в казенных сиротских домах. Сердце Нирмалы болело за Кавери, за маленького Апу, но оно и радовалось, не могло не радоваться чудесному созданию, навсегда теперь связанному с нею.

Она так и не узнала, что именно произошло между отцом Раджа и убийцами. Ей было непонятно, устраняли ли Кавери как свидетельницу преступления или речь шла о чудовищной мести и опасность угрожала не только ей, но и несчастным детям, членам этой навлекшей на себя чью-то немилость семьи. Будут ли они искать Раджа? Эта мысль не давала ей покоя. Даже если они не знают о том, что ребенок остался в живых, то о ней самой, без сомнения, знают. Не вернутся ли они, чтобы заняться ею? Это казалось вполне вероятным. Значит, надо бежать, и как можно скорее, куда-нибудь, где ее будет не так-то легко найти.

Уехать, повернуть течение жизни, с таким трудом налаженной, устроенной, — это ее нисколько не беспокоило. Теперь у нее новая цель, новый смысл бытия — вырастить посланного небом ребенка.

Как только вернулся старик-сторож, она усадила его рядом с Раджем, а сама побежала к своему домику. С опаской войдя в него, Нирмала убедилась, что незваные гости убрались, не дожидаясь возвращения хозяйки. Сборы были недолгими. Она собрала в узел все, что хотела взять с собой, присела на минутку, прощаясь с прежней жизнью, и сразу же заторопилась туда, где ждал ребенок.

Утро застало ее на шоссе, ведущем в Калькутту. Она торопилась уехать, решив даже не дожидаться расчета на фабрике. Ее тревожила необходимость объясняться с полицией — ведь именно она отвечала за склад, да еще жила по соседству. Начнут разбираться, выяснять, что да как, еще в газете что-нибудь напишут, а там жди убийц в гости. Уж лучше забиться куда-нибудь, где не отыскать им ни ее, ни драгоценного малыша.

Для начала нужно было попасть в Калькутту, к тетке. Та жила одна в маленьком домике на тихой улице и давно звала племянницу к себе. Однажды, несколько лет назад, Нирмала пробовала пожить с ней, но характер у тетушки оказался такой, что даже веселой и необидчивой Нирмале хотелось поскорее уехать оттуда. Теперь, однако, выбирать не приходилось. Раджа нельзя было таскать по чужим домам, а значит, Нирмале придется потерпеть нрав своей тетушки и надолго прикусить язычок.

Автобус что-то долго не появлялся, и те, кто торопился попасть в город до жары, охотно залезли в кузов ярко раскрашенного небольшого грузовичка, на капоте которого висело столько разнообразных талисманов, обещавших счастье в дороге, что водители встречных машин рисковали жизнью, заглядываясь на них. Хозяина грузовичка, молодого белозубого парня, это, похоже, нисколько не смущало. Он придумал этот небольшой бизнес случайно, возвращаясь домой порожняком, и теперь, глядя, сколько народу набивается в его машину, все больше и больше веселел.

Он помог Нирмале забросить в кузов узел и, подсадив женщину, подал малыша. Другие пассажиры уступили ей место на пыльном тюфяке в самой серединке, чтоб не так дуло во время движения. Нирмала устроилась поудобнее и, крепко обняв свое сокровище, закрыла глаза.

Грузовик притормозил на следующей остановке, чтобы отобрать у сони-водителя автобуса тех пассажиров, что поджидали его здесь. Веселый шофер высунулся из кабины и крикнул единственной женщине, которая не стала карабкаться в кузов его машины:

— Эй, красавица, а ты что, не поедешь с нами? Давай, дорогая, мигом домчу!

Женщина не шелохнулась, но, разбуженный криком, на руках у нее заплакал ребенок.

— А, так ты с малышом? Ну тогда лучше оставайся, а то у меня один уже есть, — улыбнулся шофер и нажал на газ.

Машина тронулась, быстро набирая скорость, а Нирмала, еле разлепив смыкающиеся веки, все пыталась понять, не Радж ли плакал.

— Мне, наверное, во сне привиделось, что он кричит, — сказала она старушке, сидевшей рядом с ней.

— Да нет, это другой ребенок плакал у какой-то женщины на остановке, которую мы только что проехали, — словоохотливо объяснила соседка.

— А-а, — облегченно вздохнула Нирмала. — Слава богам, мой спит.

Машина уже далеко отъехала, и даже если бы Нирмала захотела полюбопытствовать, что это был за малыш, она все равно не увидела бы теперь застывшей под деревом Кавери с Апу на руках.

Сама же Кавери не узнала бы сейчас и родной матери. Она словно ослепла и оглохла одновременно, безучастная ко всему, кроме своего горя. Перед глазами у нее все еще взметалось до небес пламя, уши слышали взрывы бочек с бензином и чей-то крик — может быть, ее собственный. Она не поверила бы, если бы ей сказали, что огонь уже давно погас, потому что она все еще чувствовала его обжигающее дыхание. Нет, он горел, пылал в ее душе, и в этом огне сгорало прошлое.

По щекам катились слезы, которых она не ощущала. Сколько их еще будет пролито над воспоминаниями об этой ночи! Если бы они излились разом, наверняка потушили бы в одно мгновение тот пожар, что бушевал на складе. Но им суждено проливаться постепенно, год за годом, как сочится кровь из никогда не заживающей раны.

Апу плакал все сильнее, и его голос разорвал, наконец, пелену, павшую на глаза его матери. Она прижала его к себе и огляделась вокруг. Кавери ни за что бы не вспомнила, как она сюда попала. Очевидно, кто-то привел ее на эту остановку. Чья-то добрая рука нарисовала между бровками ребенка тику — знак счастья и завернула его в чистую пеленку. Малыш сердито хмурился и криком давал понять матери, что он голоден и недоволен задержкой завтрака, что хотел бы немедленно получить все ему причитающееся.

Кавери стерла ладонью слезы и, глядя в родное лицо, сказала:

— Боги, вы не позволили мне умереть сегодня ночью. Я понимаю, почему. Я буду жить, чтобы услышать, как сын Арджуна и брат Раджа назовет меня мамой.

Глава десятая

— Мама! Мама! Смотри-ка, вот он я! — кричал высокий белозубый парень, скорее стоящий, чем сидящий в седле своего мотороллера. — Ну, как тебе конструкция?

Конструкция и впрямь была необычной: руки юноши лежали на руле особой формы, напоминающем стрелки топорщащихся усов, переднее колесо было вдвое больше задних, а вместо сидения для пассажира сзади помещался довольно широкий кузов.

— Неплохо, — с сомнением ответила Нирмала. — А зачем ты его сделал?

— Как это зачем? Ну, чтобы возить тебя на рынок, а в кузове будут лежать овощи и мука.

— А я? Я-то где буду? У тебя ведь даже второго сидения нет. Прикажешь мне за тобой бегом бежать?

— На автобусе поедешь, — махнул рукой Радж.

— Ах, на автобусе! Понятно, — покачала головой Нирмала. — В таком случае обед я тебе в автобусе и оставлю. Кстати, тебя тут дожидаются.

Радж сделал вид, что не слышал последних слов, развернулся и поехал в глубь переулка. Увидев его фантастическую конструкцию, ко всему привычные жители квартала открывали рты и замирали. Лениво лежащая поперек дороги корова, забыв о своем достоинстве бродячего аскета-саньяси, испуганно вскочила и кинулась прочь, открывая путь целой веренице машин, давно уже возмущенно гудящих на весь район. Из одной из них — такси — выскочил взъерошенный водитель и бросился к Раджу с распахнутыми объятиями:

— Эй, парень, дорогой, ты меня от греха спас! Я набожный человек, мне бы потом целый год пришлось замаливать грех — я уже чувствовал, что сейчас вылезу, возьму палку и наподдам ей. Лежит себе и что-то жует в полусне! Свадебная гостья, да и только! Я с утра и рупии не заработал, к тому же попался пассажир, а эта…

— Гляди, как бы твой пассажир не сбежал или еще одна корова не улеглась! — рассмеялся Радж.

— Ты прав, парень, спасибо тебе! — закричал водитель, возвращаясь к своей машине. — Тебе бы с этой штукой на колесах в дорожной полиции работать, коров гонять! Хорошие бы деньги сделал, поверь! Каждый таксист тебе бы отстегивал!

— Учту! — помахал рукой Радж и поехал дальше, в порт.

Их район, Кхидирпур, собственно и состоял из портовой зоны и прилегающих к ней кварталов, где жили портовики. Разбегающиеся стальные ниточки рельсов, задравшие головы мощные краны, а рядом — лепящиеся друг к другу небольшие домики с черепичными крышами, с крохотными внутренними двориками, откуда днем и ночью слышны голоса, сливающиеся с глухими, будто спросонья, гудками пароходов. Здесь прошла вся жизнь Раджа, все его двадцать пять лет.

Он неплохо учился в школе, считался способным, но несколько ленивым студентом в автомеханическом колледже — хотя на практических занятиях равных ему в группе не было, и преподаватели специальных дисциплин прочили ему будущее изобретателя. Однако в университет Радж не собирался, несмотря на то, что прекрасно знал: Нирмала была бы счастлива. Ее тетка, обожавшая Раджа, оставила ему в наследство все, что имела, не так уж много, но на образование хватило бы. Однако он предпочел другой путь: купил автомастерскую по соседству с домом и открыл свое дело. Мать первое время не спала ночей, беспокоясь о том, как пойдут дела у такого молодого хозяина, но со временем стало ясно, что мастерская процветает и приносит стабильный и приличный по их меркам доход.

Золотые руки и знания, полученные в колледже, снискали Раджу прочную известность среди автовладельцев не только их, но и соседних районов. Вполне состоятельные люди доверяли ему свои дорогие машины и всегда оставались довольны работой. Платили они исправно, так что через некоторое время Радж смог нанять двоих помощников из числа бывших соучеников и немного расширить дело. Впрочем, у него были такие грандиозные планы, то, что для другого было бы исполнением желаний, для него являлось только началом будущих успехов, в которые он свято верил.

Кроме того, он продолжал изобретать — и не только детали и узлы, но и целые конструкции, вроде той, от которой сегодня шарахались прохожие. Вполне насладившись произведенным на них впечатлением, Радж решил все-таки вернуться в мастерскую, где его кто-то ждал — и судя по всему, уже давно.

Еще издали он увидел, что у ворот, беспокойно озираясь, дежурит в ожидании сына Нирмала. Наконец, она заметила его машину и сердито закричала:

— Эй, ты, негодный мальчишка! Долго ты будешь гонять на своем уроде, когда тебя ждет здесь уважаемый господин?!

— Ну-ка потише, моя красавица! — смеясь, наклонился к ней Радж. — Станешь на меня кричать, выдам тебя замуж за первого встречного!

Нирмала потянулась, чтобы ущипнуть за щеку своего рослого сына, но выглядела при этом чуть смущенной. Все еще статная, стройная, без единой морщинки на лице, с туго стянутыми на затылке седыми волосами, она выглядела совсем неплохо в своем синем сари с цветной каймой. Те из клиентов сына, что постарше, частенько на нее заглядывались. Радж только смеялся над этим, нисколько не опасаясь, что вдруг придется делить с кем-нибудь ее привязанность. Он твердо знал, что уж кому-кому, а его матери нужен только он, ее ненаглядный мальчик.

Из ворот вышел господин очень маленького роста, одетый франтом и сияющий набриолиненными волосами. Вид у него был надменный и недовольный, так что Нирмала торопливо забормотала:

— Радж, господин Рамдас пришел за своей белой машиной. Ты ведь уже отремонтировал ее, да, сынок?

Только что светившееся радостью лицо Раджа приняло кислое выражение.

— Она готова, — сказал он, склонив голову, как бы в знак покорности своей судьбе, но вдруг весело добавил: — Да не совсем!

— Как это «не совсем»! — моментально закипел утомленный долгим ожиданием хозяин. — Она здесь целый месяц! Я, пожалуй, поищу другую мастерскую! — закончил он с угрозой в голосе.

Радж бросил на него насмешливый взгляд, от которого господин Рамдас рассвирепел еще больше.

Нирмала ничего не понимала в разговоре, кроме того, что ее сын вот-вот потеряет клиента. Но почему — ведь машина готова!

— Радж, мальчик, — сказала она, вытаращив на него глаза. — Ты ведь катался на ней!

— О-о! — застонал Радж, закатив глаза к небу.

Ох уж эта мама! Всю жизнь у нее на языке то, что на уме! Такая простота в таком почтенном возрасте!

Радж скривился, будто у него внезапно разболелись зубы, и упрямо повторил:

— Нет, она еще не готова.

— Смотри, парень, ты катаешься на моей машине, и я еще плачу тебе за это! — кричал взбешенный хозяин.

Нирмала бросилась между ними, будто собираясь принять на себя изрядную часть его недовольства:

— Но, господин…

— Завтра! — объявил вдруг Радж таким тоном, будто решился сделать Рамдасу щедрый подарок. — Завтра я пригоню ее к вашему дому!

Собственно, ничто не мешало ему отдать машину хоть сейчас, но для него было делом чести настоять на своем и не пойти на поводу у клиента. Однако, к его удивлению, перспектива увидеть автомобиль у ворот своего дома совсем не показалась тому заманчивой. Он вдруг забегал глазками и схватил механика за рукав, приглашая отойти в сторонку.

Боясь упустить ситуацию из-под контроля, Нирмала сделал несколько шагов вместе с ними.

— Вы только не беспокойтесь, — бормотала она.

— Дайте нам посекретничать! — раздраженно прервал ее хозяин машины и зашептал Раджу, стыдливо опустив взор:

— Дело в том, что машина принадлежит другому дому…

Больше он мог бы ничего не говорить — Радж сразу понял, в чем тут дело, и теперь оценивал ситуацию, стараясь сообразить, что именно можно из нее извлечь.

— Ах вот как! — усмехнулся он. — Что ж, вы подарили любовнице автомобиль пошикарнее, чем жене. Прекрасный «форд», и такой вместительный…

— Дело в том, что хозяйка немного полновата… — ответил довольный клиент, которому, несомненно, льстили размеры его возлюбленной. — Только не рассказывайте матушке, — попросил он. — Мы соседи, и это может дойти до жены…

— У меня нет секретов от мамочки! — во всеуслышание объявил Радж и решительно направился к Нирмале, будто не в силах долго скрывать от нее такое известие.

— Радж! Радж! — в панике закричал господин Рамдас. — Прошу, умоляю вас! — он забежал вперед с схватил парня за цветастую муслиновую рубашку. — Можете держать мой автомобиль хоть десять, хоть двадцать дней сколько захотите. Я потом сам заеду за ним, хорошо?

Радж пожал плечами и отвернулся, всем своим видом показывая клиенту, насколько ему безразлично его решение.

Тот постоял минутку, размышляя, как быть, и, кивнув Нирмале, удалился, рассудив, что продолжение разговора может оказаться для него опасным.

— Что случилось, сынок? Почему он хочет оставить у тебя машину? — недоуменно спросила мать.

— У Раджа нет проблем ни с машиной, ни с клиентом! — ответил он, приняв горделивый вид.

Он просто сиял, довольный собой и своим замечательным умением обходиться с людьми вроде этого Рамдаса. Именно самодовольство сына не давало покоя Нирмале. Если бы оно не сглаживалось в нем чувством юмора, то она всерьез огорчалась бы из-за него. Но Радж был таким веселым, таким обаятельным юношей, любимцем друзей, соседей и всех вокруг, кто хоть когда-нибудь с ним сталкивался, что она только вздыхала, моля Бога о том, чтоб мальчик ее научился правильно оценивать себя и свои поступки. Сама Нирмала была очарована им еще больше, чем другие, — и уже двадцать пять лет, с того дня, когда впервые взяла его на руки. Из прелестного ребенка вырос красивый мужчина, высокий, сильный, с приятным лицом и хорошими манерами — конечно, тогда, когда он бросал свою привычку подшучивать над всем миром. Нирмала считала, что она спускает ему слишком многое, и время от времени вдруг с запоздалой решительностью бралась снова за его воспитание. Вот и теперь она боялась оставить случившееся без внимания. Уперев руки в бока, женщина встала у сына на пути и грозно спросила:

— Так почему ты не отдал ему готовую машину?

Радж вдруг подхватил ее и поставил на табуретку, так что она даже не успела ничего понять. Такого объяснения ему показалось вполне достаточно, но Нирмала думала иначе. Она настаивала, грозно сведя брови, и наконец сын, решив, что от нее не избавиться, снисходительно, как ребенку, сказал:

— Кто-то сдает одежду прачкам, а они отдают ее напрокат, верно? Надеюсь, об этом ты знаешь. Так вот, я просто должен покататься на машине, которую ремонтирую. Это вроде как дополнительный сбор с клиента, понимаешь? Почему бы мне, отдавшему столько труда их шикарному автомобилю, не воспользоваться им — вре-мен-но. Вот и все.

— Ах это все! — покачала головой мать, устоявшая перед логикой сына. — Если будешь недостойно вести себя, тебе несдобровать! Это я тебе говорю.

Радж подмигнул своим приятелям, копавшимся в развалюхе-«амбассадоре». Они ответили ему сочувственными взглядами: терпи уж, с кем не бывает, материнских нотаций еще никому не удавалось избежать.

Нирмала готова была закатить оплеуху улыбающемуся сыну, а тем вдруг овладело веселье. Он подпрыгнул на месте и, аккомпанируя себе костяшками пальцев по жестяному кузову машины, принялся пританцовывать — точь-в-точь веселящийся неразумный щенок. Ну что станешь делать с человеком двадцати пяти лет, который все бы отдал за возможность немножко пошалить.

— Смотри, лопнешь от самодовольства! — погрозила пальцем мать.

— Не лопну, уши держат! — расхохотался сын, корча смешные рожицы, как мальчишка.

— Будешь огрызаться, я их оторву, — толкнула его кулачком в бок Нирмала, чувствуя, что сама поддается его настроению.

— Проживу и без них! — Радж схватил коробку с надписью «Осторожно, стекло!» и бросил ее матери.

Нирмала, охнув, едва успела поймать ее, боясь услышать звон бьющихся бутылок, и тут же поняла, что он пуст. Ее сын проделал с ней одну из своих штучек, на которые был большой мастер. И, как всегда, она попалась!

— Ты над кем смеешься?! — закричала она в отчаянии, понимая, что с воспитанием Раджа опять ничего не вышло и придется принимать его таким, какой он есть.

— Над женщиной, которая дала мне царское имя! — крикнул он, влезая на крышу машины, чтобы танцевать свой твист там. — Обо мне можешь не беспокоиться: за что Радж ни возьмется все удачей обернется!

— Ах, хвастун! — махнула рукой Нирмала и пошла к дому.

Вслед ей неслась песня, которую сын сочинил еще в школе и с тех пор распевал каждый день, а вместе с ним и вся округа:

Глава одиннадцатая

Машины, машины, машины… Главное — избегать столкновения, не врезаться как можно дольше, — о том, чтоб совсем не врезаться, она и не мечтает. Риск и гибель разделяет один только фут. Единственное спасение — не отстать от других, не дать смять себя. Все должно двигаться предельно быстро: ноги (и зачем только она надела туфли на гаком каблуке!), педали, колеса. Опасность подстерегает на каждом шагу, принимая различные обличья: то она постукивает по мостовой копытами ослика, то уставится крутыми рогами буйвола, то закружится колесами бесчисленных повозок и велорикш. Опасность сигналит из каждой машины, дребезжит звонком велосипеда, крутится где-то совсем рядом: спереди, сзади, справа, слева — со всех сторон.

А светофоры! Вот уж враги так враги, непредсказуемые и вероломные, подмигивающие злобными красными и желтыми глазами, когда только и мечтаешь, что о зеленом!

Автобусы и трамваи тоже не лучше. Только пристроишься в ряд — у них опять остановка. Они резко тормозят, втягивая людей с одного конца и выплевывая из другого. Стой и жди, когда им снова вздумается поехать, издевательски подмигнув тебе задней фарой.

Ох, есть же счастливые женщины, которым не надо водить эту проклятую машину, вздохнула Джанеки. Вот они, красавицы, идут себе по мостовой в сари, с чудесными сумочками, высоко держат голову — беззаботные и высокомерные пешеходы, жизнь которых — сплошное наслаждение. А она? Разве девушка из хорошей семьи может позволить себе не водить автомобиль? Это же позор! Что подумают о достатке их дома и о нраве ее отца! Она просто обязана говорить по-английски лучше, чем на хинди, носить короткую юбку в подходящих случаях, водить машину и время от времени пропускать стаканчик чего-нибудь покрепче! Так поступают все ее подруги, и она, конечно, не будет белой вороной.

Ко дню окончания колледжа папа подарил ей эту машину — серый «рено» — так, не Бог весть что, на первое время, чтоб не жалко было бить в процессе обучения. Этот «рено» и стал ее ночным кошмаром. Может, она устроена иначе, чем большинство людей, — ведь вот едут же все куда-то, и многие из них совершенно добровольно обрекли себя на эту вечную муку — крутить баранку.

Сейчас ей предстоит сделать самое сложное — подъехать к дому. И как это она раньше не замечала, насколько неудобен и опасен подъезд к их особняку. Какое все-таки легкомыслие со стороны отца поселиться здесь, рядом с этим безумным портовым Кхидирпуром, где шныряет столько тяжело нагруженных машин! Чего стоит один автоматический мост: восемь полос, да еще сложный режим работы. Впрочем, до него надо еще добраться, а до этого проехать по Лейбл-кроссинг — улице, которая каждый день преподносит ей какой-нибудь сюрприз.

Через несколько минут уже было ясно, что и этот день не стал исключением. Из какого-то пыльного переулка выскочил шикарный серый «бентли», — конечно, для того, чтобы она тут же в него врезалась. Понятно, ей следовало притормозить, выясняя, нет ли у нее конкурентов на этом пути, но ведь не может же она держать в голове сразу все правила из этого отвратительного «Свода правил дорожного движения». Нет, ну до чего же она несчастна!

Джанеки сжалась, будто пытаясь спрятаться от того, что сейчас произойдет, но предательница-машина не собиралась предоставлять ей убежище — девушка, собравшись в комочек, нажала локтем на гудок, и «рено» ответил кошмарным и оскорбительным воем.

Из покалеченного «бентли» вышли пассажиры — два молодых парня и водитель — здоровенный франт в белых брюках и пестрой рубашке. «Как с таким разговаривать», — с ужасом подумала Джанеки. Он подошел к радиатору своей машины и стал его осматривать. Девушка высунулась из окошка и забормотала скороговоркой:

— Не надо меня ругать, пожалуйста, лучше скажите, сколько стоит ремонт — я заплачу. Договоримся по-хорошему, а?

Парень повернулся к ней, но ничего не сказал.

Джанеки показалось, что в его взгляде она прочла что-то угрожающее, и, с опаской уставившись в громадные ручищи парня, она пошла в атаку:

— Почему вы так смотрите? Учтите, мой отец — адвокат, и я вас не боюсь.

— Ах, она его не боится — парень посмотрел на нее на этот раз с явным интересом. Он вдруг перемахнул через капот, опершись о него руками, и оказался рядом с нею.

— Полиция! Хулиганы! — закричала Джанеки изо всех сил, предварительно зажав ладонями уши, чтоб не оглохнуть от собственного крика.

Это взбесило парня окончательно. Изо всех сил сдерживаясь, он тихо произнес:

— Постой! Разве я сказал или сделал что-нибудь плохое?

Он со злостью ударил рукой о дверцу ее машины.

Джанеки подняла на него испуганные глаза:

— Нет, но вы… похожи на хулигана…

Это прозвучало так жалобно, что неожиданно все три парня расхохотались.

— Эй, Радж, — крикнул один из них, — если уж эта крошка нас так быстро раскусила, придется и впрямь похулиганить!

Тот, кого называли Раджем, открыл дверцу «рено» и жестом пригласил Джанеки выйти. Она не посмела ослушаться и покорно вылезла.

— Сэр! Сэр! — запричитала она. — Не стоит хулиганить. У меня нечаянно вырвалось.

Она просительно сложила руки и без конца повторяла свое «сэр!». Девушка при ближайшем рассмотрении оказалась такой хорошенькой, что всю злость Раджа как рукой сняло. Тоненькая, в белом свободном платье, стянутом в талии цветным платочком, с аккуратно приглаженными волосами, она глядела на него такими чистыми глазками, затененными густыми ресницами, и бормотала свои глупости таким прелестным ротиком, что растаяло бы любое сердце, а не только его, сделанное из воска.

— С «сэра» и надо было начинать, — сказал он, снисходительно меняя гнев на милость.

— Не сразу выговорила, — кротко объяснила девушка.

Ей показалось, что грозный противник смягчился наконец, но он вдруг вытащил ключи зажигания и позвякал ими перед самым носом Джанеки.

— Ой, ключи, ключи, ключи! — заголосила она.

Ответом ей был новый взрыв хохота.

— Как она защебетала! — веселились парни. — Ну, забавная девчонка, и в кино ходить не надо!

— Права есть? — спросил Радж.

— Есть… В полиции, — Джанеки решила быть честной.

— Навсегда? — поднял брови парень.

— Временно, — неуверенно ответила она, и на всякий случай прибавила: — сэр!

— Вы же не умеете водить, — вздохнул Радж.

Лучше бы ему было этого не говорить. То же мне, открыл Америку, вскипела Джанеки. Бьет в самое больное место. Конечно, не умею — умела бы, не стояла бы здесь перед ним!

— Ваше ехидство неуместно, — с достоинством возразила она и сурово поджала губы. — Скажите, сколько я должна, я заплачу, и мы, наконец, расстанемся.

— Ах вот как! — фыркнул Радж. — У вас деньги на грядках растут?

Она сразу же стала ему неприятна. Только поглядите, сколько высокомерия! Только что пищала «сэр! сэр!», а тут вдруг вспомнила, что принадлежит к хорошему обществу — ну да, у нее же отец адвокат. Что ж, пусть платит!

— Эй, Крипал! — подмигнул он приятелю. — Подготовь-ка даме счет.

— По какой шкале считать? — с готовностью откликнулся механик.

— По самой-самой.

— Что-что? — охнула Джанеки, почувствовав, что сейчас у нее будут неприятности.

— Подсчитай-ка наши убытки, — безжалостно повторил Радж, глядя на девушку.

— Так, разбита фара, сломан радиатор… Нужен жестянщик, — старался Крипал. — Капот надо красить… Тысяча рупий, — брякнул он отчаянно, так что даже Радж от неожиданности подпрыгнул.

— Тысяча! — взвизгнула Джанеки, теряя чувство собственного достоинства. — Это уж слишком. Вчера я тоже врезалась, так с меня взяли двести. А вы — тысячу! Это грабеж!

— Вы выражаетесь, как хулиганка, — грозно сказал Радж, внутренне потешаясь. — За оскорбление вы ответите. Полиция!

Девушка растерянно смотрела по сторонам, ожидая в любое мгновение появления полицейского и всего из этого вытекающего.

— Сэр, у вас иностранная машина, вы богатый человек, — предприняла она последнюю решительную попытку исправить положение. — Будьте же великодушны! Для меня тысяча рупий — это слишком много!

«Еще бы, — подумал Радж, удовлетворенно слушая ее простительный тон. На тысячу рупий можно отремонтировать десять машин, которые находятся в куда худшем состоянии. Они с парнями столько и в месяц не зарабатывают».

— Двести — вполне подходящая сумма, правда? — тянула девушка, стараясь заглянуть ему в глаза, для чего ей пришлось встать на цыпочки.

На Раджа опять напал приступ хохота, но он из последних сил сдерживался, чтобы не испортить представления. Ну и девчонка! И что только у нее в голове? Совсем не представляет себе реальности, что ли? Даже цен не знает.

— Это ваша последняя цена? — спросил он сурово.

— Нет, — честно призналась Джанеки. — Но именно столько мне дает отец на дорожно-транспортные происшествия. Мне разрешается одно ДТП в день. Она тяжело вздохнула и добавила: — Мы очень нуждаемся…

Это было уж слишком. Вот это нищета! Вот это суровая борьба за выживание!

Радж несколько мгновений хватал ртом воздух, а потом замахал на нее руками — исчезни, исчезни, пока совсем не уморила, — и повалился со смеху!

Поняв, что ее отпускают, Джанеки быстренько села в машину и, кое-как развернувшись, рванула прочь, размышляя о том, какие странные люди иной раз попадаются на дороге.

Глава двенадцатая

Кавери проснулась от стука захлопнувшейся за Апу двери. За окном только занимается рассвет, а ее сына уже куда-то понесло. Что-то с ним происходит, она еще несколько дней назад заметила это. Он нервничал, раздражался на униформистов — пусть не без причины, но ведь обычно его совсем нелегко было вывести из себя. У ее мальчика прекрасный характер — ровный, выдержанный, благожелательный. Тем заметней то состояние, в котором он теперь находится.

Тревожные мысли окончательно прогнали сон. Кавери поднялась и вышла из вагончика, чтобы умыться. Она спустилась по ступенькам приставленной к двери лесенки и вдруг поймала себя на том, что по-старушечьи кряхтит при этом. Может быть, все казалось сегодня особенно драматичным, но это неожиданно сильно расстроило ее, и она шла к висевшему над умывальником зеркалу со страхом.

То, что она увидела в нем, никак не могло ее утешить. Что поделаешь, старуха, старуха в сорок семь лет! Совершенно седые волосы, глубокие морщины, поблекшие, выплаканные глаза. Кавери прикрыла веки и медленно провела рукой по лицу. Ничего, сказала она себе, скажи спасибо, что жива. Что бы делал без тебя твой мальчик?

Да и как было уберечь красоту и молодость, когда удары сыпались на нее один за другим — и все страшнее и страшнее.

Родителей она не помнила, разве что немного — маму. Остался в памяти только слабый запах жасмина да позвякивание браслетов на ласкающей руке. Жила с бабушкой, училась в школе, о колледже и мечтать было нечего — их доходов едва хватало на самое скромное существование. А жаль, она хорошо училась, много читала. Книжки, конечно, брала в библиотеках — бабушка не позволила бы тратить деньги на такую роскошь. Могла бы стать преподавательницей или медсестрой.

Один раз улыбнулось счастье — встретила человека, о каком и не мечтала. Ей даже не верилось, что ее может полюбить такой человек. Однако она все-таки оказалась нужна и желанна прекрасному принцу из сказки. Вот только без царства и ларца с жемчугами. Два года прожили в счастье — может, и хватит этого? У других и двух лет не наберется, даже если пятьдесят вместе проживут. А у них каждый день был радостным, даже последний — они шутили и любовно спорили друг с другом, когда в дверь уже стучалась смерть.

Потом все закружилось с сумасшедшей скоростью: днем потеряла мужа, вечером родила двоих сыновей, а ночью одного из них лишилась навсегда — и как! Потом какое-то время беспамятства, автобус, куда-то их с Апу везущий, бедняцкий поселок на берегу Хугли — священного притока Ганга. Когда Кавери вспоминала об этом времени, ей казалось, что все время шел дождь — день и ночь. С потолка крохотной мазанки каплет, внутри мокро и сыро.

Они с Апу там не одни — в маленькой комнатенке множество людей — мужчин, женщин, стариков. Они копошатся, словно черви, стараясь выбрать местечко посуше. Она сама спит распластавшись на земляном, чавкающем, точно болото, полу, рядом в сколоченной какой-то доброй душой люльке — ребенок. Он перепачкан грязью, кашляет, пеленки мокрые.

А наутро, прижимая к груди крохотное тельце, она отправляется на работу — месить глину на строительстве. Люлька висит тут же, привязанная к ветке дерева у обочины. Стараясь не попадаться на глаза подрядчику-тхекедару, мать много раз за день бегает к ребенку, чтобы покормить его грудью.

Как она выдержала такую жизнь? Она и сама не знает. Наверное, молодость спасла ее, молодость да еще неистовая любовь к сыну, ради которого ничто не казалось ей слишком тяжелой ношей. Ничто, кроме воспоминаний. Они мучили ее все эти годы, по капле высасывая красоту, здоровье, силы.

Однажды им все-таки повезло. Рядом со стройкой остановился бродячий цирк-шапито, разбил свой шатер, выстроил в ряд клетки со зверями, высокие шесты с праздничными яркими флагами. Женщины, работавшие рядом с Кавери, в праздник сходили туда и вернулись довольные невиданным зрелищем. Рассказывали всякие чудеса про ученого слона, умеющего читать, про невесомую гимнастку в блестящей юбочке с совершенно голыми ногами, про фокусника, который доставал из ящика то курицу, то павлина, а то и вообще женщину с голубыми волосами. Сама Кавери в цирк не собралась — тратить рупию на билет ей бы и в голову не пришло: малыш растет, ему нужно так много всего. Но слушала о цирке с интересом.

Однажды старичок, работавший в конторе и всегда выделявший ее неизвестно почему среди других, подошел к ней после работы и сказал, что хозяин цирка ищет кормилицу для своей дочери. Его жена умерла несколько дней назад, и маленькая девочка осталась на руках у отца.

— Сходи-ка к нему, дочка, — сказал он, грустно глядя ей в глаза. — Здесь тебе не место.

— Кому здесь место, — ответила Кавери, но все-таки решилась и отправилась к серому шатру, в котором случались всякие удивительные вещи.

Как знать, может, и с ней тут произойдет чудо и не надо будет возвращаться к невыносимой жизни на стройке.

Чудо действительно случилось: Кавери получила работу, которую и трудом-то не назовешь. Просто вместо одного ребенка у нее стало двое: чудесный мальчик и очаровательная девочка Мано.

Цирк скоро снялся с места, и начались годы скитаний по стране, жизнь на колесах в вечном поиске готового удивляться зрителя. Хозяин цирка и помыслить не мог о том, что может расстаться с дочерью хоть на день, и дети кочевали вместе со львами, обезьянами и пестрой братией цирковых артистов: акробатов, эквилибристов, силачей, дрессировщиков. Все их детство прошло на посыпанной опилками арене среди тяжелых гирь, канатов и клеток с хищниками. Надо ли удивляться, что и сами они многое умели уже в пять-шесть лет и вполне могли бы выступать со своими номерами, если бы, конечно, получили на это разрешение. Что касается Апу, то он так и делал — мать не могла запретить ему ничего, хотя каждый раз замирала, глядя, на какие рискованные трюки отваживается ее мальчик. Ну, а Мано могла только завистливо глядеть на то, что делает ее приятель, — отец раз и навсегда запретил ей и думать о цирке.

— Я не для того тяну на себе этот воз, чтоб моя дочь вынуждена была прыгать и кувыркаться, — вскипал и горячился он каждый раз, когда она просила его разрешить ей поработать с другими цирковыми детьми. — Ты будешь учиться и станешь настоящей леди.

— А что это такое? — спрашивала девочка.

— Леди — это дама, которая выходит замуж за джентльмена, — важно объяснял отец и решительно качал головой в знак того, что разговор окончен.

Мано звала Кавери мамой, любила ее впрочем, как и все в цирке. Кавери была на особом положении. На нее никто никогда не кричал — даже несдержанный и крикливый хозяин, ей первой показывали новые номера, у нее просили совета по всевозможным житейским делам. В общем, Кавери даже нравилась такая жизнь. Пусть вагончик — все равно настоящего дома у нее никогда уже не будет. Она ни за что не отважилась бы даже на минуту вернуться назад в Ховру. Что может ожидать ее там, кроме печальных воспоминаний! Да и страшно было — даже теперь, столько лет спустя, она боялась, что убийцы найдут их, выследят и сына, как две капли воды похожего на отца.

Она не знала, что стало с их домом и теми небольшими деньгами, что лежали на счету мужа: незадолго до трагедии они продали маленький бабушкин домик в Калькутте, оставшийся после ее смерти. Ах, если бы они тогда не поторопились, у нее был бы свой угол в страшное время! Скорее всего, все отошло в казну из-за отсутствия наследников, а может быть, и досталось кому-нибудь из убийц такие люди отлично умели присваивать имущество своих жертв.

Кавери не жалела о доме, о помнящих мужа старых вещах, даже о фотографиях — ей не нужно ничего из того, что напоминало бы о былом счастье. Но она ни на минуту не забывала прошлого. Со временем Кавери научилась жить с этими воспоминаниями, сосуществовать с ними, вставать и засыпать рядом с тенями прошлого. Ее сын рос, она учила его тому, что знала сама, подбирала ему книги и радовалась его успехам. Он удивлял своими способностями, тем, как быстро схватывал то, что другим детям, Мано например, давалось с трудом или не давалось вовсе. Объяснять ему что-нибудь новое было просто удовольствием. Она гордилась им, его умом, силой, ловкостью, не подозревая о том, что рок не выпустил ее из своего поля зрения и готовит новый удар — да такой, что стоил, пожалуй, прежних.

Ему было десять лет, когда стало окончательно ясно, что Апу никогда не будет таким, как другие люди. Поняв это, она опять на какое-то время впала в состояние полной прострации, когда никого и ничего вокруг не узнавала и даже не помнила, кто она. Когда же это прошло, началось бесконечное хождение от одного врача к другому, от профессора к профессору, от светила к светилу. В каждом городе, куда их заносила судьба, она искала специалиста — и каждый раз ответ был один: ничего нельзя сделать, тут медицина бессильна. Прошло много лет и она смирилась. Такова судьба, уготованная ее сыну и начертанная в тот миг, когда она приняла чашу с ядом из рук убийцы и выпила ее — ради спасения мужа. Вот оно, продолжение того страшного дня, вот когда прогремел гром от той молнии!

Она поседела и постарела именно в эти страшные месяцы, пока не верила в окончательность приговора и старалась бороться, спасти счастье сына. Что уж теперь жалеть о молодости и красоте!

Кавери умылась и неторопливо пошла к шатру цирка. Она знала, что найдет Апу там. Войдя внутрь, надолго замерла в проходе. На арене происходило что-то удивительное. По неизвестно откуда взявшимся рельсам несся маленький паровоз, из трубы которого валил настоящий дым. В вагончиках сидели нарядные, все в разноцветных бантиках болонки, а на открытой платформе, замыкавшей состав, кувыркался и крутил сальто маленький человечек в белом трико в горошек и высоком колпаке. На лице его застыла клоунская маска: набеленные щеки и лоб, огромные красные губы, вздернутые вверх брови. Но Кавери не надо было особенно вглядываться в него, чтобы понять, кто это. Этот карлик, лилипут с торсом и головой взрослого сильного мужчины и коротенькими ножками ребенка был ее сын Апу.

Глава тринадцатая

Если человек вырос в цирке, он умеет очень многое. Дети любознательны и ничего не боятся, а потому быстро учатся всему, что им нравится. А как может не нравиться цирк, все его блистательные составляющие, все сверкающее великолепие точности, ловкости, мастерства и бесстрашия!

Апу успел за эти годы стать профессионалом во многих цирковых жанрах: он был замечательным акробатом, прекрасным жонглером, дрессировщиком и фокусником и даже неплохим атлетом, справлявшимся с тяжелыми гирями. Но главное — у него был редкий и драгоценный клоунский дар. Когда он выходил на манеж в костюме клоуна, сразу становилось ясно, кто главный в этом цирке, от кого зависит, будут ли довольны зрители. Он умел творить смех, создавать веселье и делал это с удивительным вкусом и даже что вообще странно для клоуна сохраняя достоинство. В его номерах не было грубости, никто не давал «апачей» — громких пощечин и пинков, не говорил пошлостей и глупостей. Он создал образ обаятельного и жизнерадостного весельчака, остроумного, находчивого и всегда симпатичного. Стать клоуном невозможно, им надо родиться. Апу получил этот дар от судьбы — может быть, как небольшую компенсацию за отнятое. Он выбрал себе амплуа Белого клоуна, традиционного героя буффонады, резонёра, умницы, короля розыгрышей, проказника, который озорничает с детской непосредственностью и обаянием.

Его дарование было слишком значительно для маленького бродячего цирка, но ведь в конце концов и посетители шапито так же заслуживают талантливого артиста, как и избалованные завсегдатаи из больших мировых столиц. Кроме того, в этом цирке умели ценить сокровище в лице Апу. Сам хозяин господин Шарма — считал Апу своим будущим преемником на посту руководителя цирка, а не хозяина, конечно, эта роль уготована дочери, только ей и никому другому. Почему бы Апу, когда сам Шарма отойдет от дел, не взять на себя это непосильное для женщины бремя — управлять таким сложным и капризным организмом, как шапито, кочевать вместе с ним и делать всю грязную ежедневную работу. А Мано, конечно, выйдет замуж за джентльмена и будет получать стабильный и неплохой доход, который дает цирк. У Апу хватит ума и привязанности к своему ремеслу, чтобы стать отличным директором. Но это в будущем, а пока господин Шарма специально, чтобы Апу лучше работалось, нанял в программу еще двоих лилипутов — раньше у них не было подобного номера, — не жалел денег на сложное оборудование, требовавшееся парню для его великолепных идей, и всегда ставил на афише его имя вторым — сразу же после своего. Это был тот максимум, на который оказалась способна его душа, лучше, чем к Апу, он не относился в жизни ни к кому, исключая себя и свою Мано.

Что касается артистов цирка, то и среди них Апу был на особом положении. Его каким-то непостижимым образом обходило обычное завистливое и недоброжелательное отношение циркачей друг к другу, особо обострявшееся в случае успеха чьих-либо номеров — а все, что делал Апу, имело шумный успех. Против него не плелось интриг, ему не старались испортить номер или, на худой конец, настроение перед выходом на манеж. Кавери считала, что все дело в его очевидном и бесспорном превосходстве над остальными, в его бросающемся в глаза таланте. Но когда она говорила сыну об этом, он смеялся. Они не удостаивают меня даже завистью, потому что каждый понимает, что я в любом случае калека и им не ровня, отвечал он ей.

— Впрочем, — всегда добавлял Апу, — я имею в виду отношение ко мне как к профессионалу, как человека они меня даже любят.

И это было верно — его любили все или почти все. А особенно дети, маленькие пленники кочевой жизни, не знающие, что такое дом, постоянная школа, налаженный быт. Зато им отлично знаком труд — с самых ранних лет они начинали работать в номерах у родителей или помогали им в их создании, кормили животных, устанавливали оборудование, подавали снаряды. Апу был для них волшебником — настоящим, а не мишурным, как многое в мире цирка, всё умеющим, веселым и всегда находящим для них время. Они бежали к нему, когда им было плохо, когда доставалось от родителей, когда ничего не получалось на канате или в прыжках, и Апу объяснял, учил, успокаивал, вытирал слезы и давал конфетку, которую, казалось, доставал из воздуха.

Сейчас, когда, застыв у входа, Кавери смотрела на своего карлика сына, она видела вовсе не его уродство. Нет, он был даже красив, увлеченный своей работой, — ловкий, точный, отчаянно смелый артист, переживающий минуты вдохновения.

Кавери хотела окликнуть его, спросить, почему ему понадобилось начинать репетицию в пять часов утра. Но, нахмурив брови, она повернулась и вышла из цирка, поняв внезапно, что сын не станет отвечать на ее вопрос, отделается шуткой или переведет речь на другое. С ним что-то происходит, и он не хочет обсуждать это с кем бы то ни было, даже с ней.

Апу все еще репетировал, когда она вернулась на манеж через несколько часов. Теперь он занимался жонглированием, и в воздухе с ошеломляющей быстротой мелькали белые шарики и клоунский колпак. Казалось, Апу сам был ужасно увлечен своей игрой с предметами, ожившими в его руках. Шарики взлетали, падали ему на лоб и, несколько раз подпрыгнув, замирали на месте. Легкое движение головы — и шар начинал кататься вокруг шеи артиста, со лба перемещался на одно ухо, потом на другое, затем на кончик носа, оттуда на темя, скатывался по спине и, наконец, ударившись о согнутую и отведенную назад ногу, подскакивал вверх. Вот он сорвался и готов упасть — но это только ловкий трюк, падения не будет, потому что сейчас и здесь побежден закон природы — сила притяжения. Где уж ей тягаться с искусством жонглера, у которого все козыри на руках.

— Непонятно только одно, — сказала Кавери, подходя к сыну поближе, — где взять зрителя, который сможет вполне оценить то, что ты делаешь?

— Чем ты не зритель? — ответил Апу. — Двадцать пять лет в бродячем цирке! Чего только ты не перевидала за эти годы.

— И сегодня увижу кое-что еще. Ты не забыл — ведь Мано приезжает. Пойдешь встречать?

— Нет, вряд ли. Видишь, у меня репетиция, я не брал выходной, — заупрямился Апу.

— Ты же знаешь, выходной объявлен для всех, — Кавери посмотрела сыну в глаза. — Что это за странная игра?

— Это не игра, это номер, с которым я объеду весь мир, — ответил Апу, делая вид, что не понял, о чем она говорит.

С удивительной даже для длинноногого артиста легкостью он сделал несколько кульбитов назад и завершил последний на огромном надувном шаре в виде глобуса.

— Твой сын на вершине мира! — объявил он и раскланялся. — Наконец-то я занял достойное место.

Кавери покачала головой.

— Ты не успеешь переодеться.

— Это еще зачем? Если Мано отвернется от меня, то вовсе не из-за костюма, — улыбнулся Апу. — Чем плох этот? Ты пойдешь ее встречать?

— Конечно, ведь я ее растила, — пожала плечами Кавери, не понимая, почему такое естественное дело удивляет сына.

— Меня ты тоже растила, почему же я не вырос? — усмехнулся Апу.

Кавери в который раз поразилась тому, как ее сын говорит о своем несчастье. В его тоне ей слышалось что-то от клоунской репризы, рассчитанной на то, чтобы вызвать смех у зрителя. Апу сделал собственную боль объектом шуток и веселья, и Кавери не могла понять, чего в этом больше: желания защитить себя или заботы об окружающих, которые, как считал сын, вовсе не обязаны испытывать постоянное чувство жалости, общаясь с ним каждый день. Он очень сильный, ее мальчик, сильнее многих из тех, у кого длинные ноги и нормальный рост. Но что будет дальше?

Кавери отдавала себе отчет в том, что такой молодой, щедро наделенный умом и воображением человек не может не испытывать страданий из-за своего внешнего облика, так расходящегося с внутренним. Даже она, мать, не могла в полной мере осознать того, что происходит с ним каждую минуту его жизни, исковерканной еще до рождения. Сколько нужно мужества, чтобы выдерживать эту муку и не просто жить, а смеяться и веселить других! Таким сыном можно гордиться.

— Когда я научу вас здороваться! Сколько можно говорить, что цирк это искусство, а у артиста должны быть хорошие манеры! — голос хозяина всегда задолго предварял его появление.

Наконец, сверкая безумными глазами, на манеж вылетел он сам, разгоряченный еще больше, чем обычно. Еще бы, сегодня был счастливейший день его жизни: Мано возвращалась домой после пяти лет, проведенных в Делийском университете. Его дочь — дипломированный врач! О чем еще можно было мечтать отцу, всю свою жизнь посвятившему ей! Она будет через час, а еще ничего не готово, все кувырком, и в цирке царит обычная суета и беспорядок.

— Доброе утро, сэр! — с подчеркнутой вежливостью поклонился ему Апу.

— Привет, Апу! Ты единственный, кто желает мне добра без подсказки! — заулыбался Шарма, успокаиваясь. — Переоденься и будь на высоте.

— На высоте? Вот этого-то как раз я и не могу вам обещать, — ответил Апу в прежнем своем шутливом тоне.

Посторонний человек ни за что не заметил бы в нем горечи, но хозяин был не посторонним.

Он покраснел, проклиная себя за промах, который, конечно, никогда бы не допустил, если бы не сумасшедшее утро, и, пробормотав извинения, поспешно ушел.

Кавери посмотрела ему вслед.

— Он счастлив сегодня.

— Он — да, — покачал головой Апу. — Иди, мама, я сейчас приду, переоденусь, умоюсь и сделаю все, что ты скажешь.

Кавери нежно прикоснулась к его щеке и вышла.

Апу простоял несколько минут неподвижно, потом, словно встряхнувшись, широко улыбнулся и прекрасным прыжком вскочил на помост рядом с усевшимся на подвешенное кольцо попугаем, своим любимцем.

Белоснежный красавец был еще молод и работал в цирке недавно. Его словарный запас ограничивался пока что несколькими фразами, но он произносил их с таким апломбом, что сразу становилось ясно — у этой птички большое будущее в искусстве.

— Как меня зовут? — спросил клоун.

— Апу, — прокричал попугай, довольный тем, что на него обратили внимание.

— Ты, как моя мама, ничего не хочешь знать, кроме моего имени, — улыбнулся Апу. — Скажи-ка лучше, кто сегодня приезжает?

— Апу, — предположил попугай, не знающий, что отвечать на такие непривычные вопросы.

— А-пу, — передразнил его хозяин. — Сегодня приезжает Мано — самая лучшая девушка на свете.

— Пустяки! — заявил попугай.

— Конечно, — невесело согласился клоун. — Нас с тобой это совершенно не касается. Я ее давно не видел, а раньше… мы дружили. А когда нам было лет по шесть, она даже собиралась за меня замуж, представляешь? Теперь смешно вспоминать…

Попугай неопределенно хмыкнул, не понимая, что же здесь смешного.

— Такой, как я, недомерок и калека, должен выбросить из головы все мысли о любви — даже к самой некрасивой девушке, не только такой, как Мано, — объяснил Апу. — Это мы и сделаем, правда?

— Неправда! — возмущенно закричал попугай.

— Эй! — отпрянул Апу. — Ты же не знаешь этого слова. И вообще, не стоило тебе всего рассказывать, глупая ты птица.

Попугай нахохлился и обиженно отвернулся.

Глава четырнадцатая

Мано опаздывала, и взволнованный отец не находил себе места. Он в пятый раз обежал всю территорию цирка и устраивал разнос каждому, кто неосторожно попадался ему на пути. За этим занятием он надеялся скоротать время, иначе ожидание казалось ему просто невыносимым. На сей раз его голос доносился из зверинца.

— Как ты запер клетку, тупица! Нет, это просто чудовищно: я неделю учу тебя запирать клетку. Ведь это же тигр, а не заяц, можешь ты это понять.

Рао, молодой парень, всем видам времяпрепровождения предпочитавший потребление бханга — наркотического напитка из конопли, мучительно старался понять, о чем идет речь. Он вполне прилично держался на ногах, правда, на это уходили его последние силы. Глаза Рао никак не хотели сфокусироваться на лице хозяина.

— Ненормальный! — кричал тот, до сих пор не догадавшись, в чем причина напавшего на нового сторожа столбняка. — Я тебя убью за твою феноменальную тупость. Показываю в последний раз. Закрываешь дверь, обматываешь ее цепью и запираешь замок. Понял? Давай сюда цепь.

Рао стал осторожно оглядываться в поисках цепи, но Шарма нашел ее первым. Он собирался исполнить обряд запирания клетки лично, когда с пристани донесся крик:

— Едут! Едут!

— Моя девочка приехала! — подпрыгнул хозяин и рванулся к берегу, унося в руках злополучную цепь.

— Сэр, а как же… — начал удивленный Рад, но, подумав о том, сколько усилий надо приложить, чтобы вернуть ее, бросил это гиблое дело сразу же и, сползая спиной по прутьям клетки, замер с блаженной улыбкой на устах.

— Оркестр, музыку! — кричал господин Шарма, размахивая руками не хуже дирижера.

К берегу причаливал катер, на котором возвращалась к отцу Мано. Высокая крупная девушка в красном брючном костюме и темных очках спустилась по трапу. Длинные волосы, собранные в хвост, развевались на ветру. Мано улыбалась, сияя ровным рядом белоснежных зубов, и каждый из встречающих отвечал ей улыбкой. Цирковой народ с восхищением глядел на принцессу своего королевства, так эффектно появившуюся прямо из морской дали.

Мано сразу же увидела в толпе отца и бросилась ему на шею.

— Ну, вот и вернулась! С приездом, дочка! — говорил счастливый Шарма, отстраняясь от нее, чтобы получше рассмотреть. — Как ты хороша, настоящая леди.

— И выйду замуж за джентльмена! — с радостью подхватила Мано. — Опять ты за свое! Ну, точно, я домой вернулась, раз папа завел свою старую песню!

— Здравствуй, дорогая! — шагнула навстречу ей Кавери.

— Боже мой! Няня, милая, — Мано совсем по-детски прижалась к плечу Кавери и закрыла глаза. — Как я соскучилась!

К ним подошел молодой человек в джинсовой куртке, который сошел с катера вслед за девушкой, держа в руках ее чемоданы.

— Это Винсент, мой однокашник, — представила его Мано.

— Учились вместе? Очень рад, — кивнул господин Шарма и закричал встречающим:

— Ура в честь Мано, и да будет счастливым ее возвращение!

Артисты не заставили себя упрашивать, и от их радостного «ура» взметнулась в небо перепуганная стая чаек.

Разбуженный криками, тигр Джабу походил по клетке, недовольно сопя, и привычным жестом ткнулся головой в дверь. Он делал это каждый день в течение всей своей жизни, продолжая верить, что придет мгновение, когда дверь окажется незапертой.

Эта минута наступила, и не успела она еще истечь, как Джабу был за пределами своей тюрьмы. Не доверяя глазам, он несколько раз прошелся перед клеткой, ожидая оклика. Но его не последовало. Тигр скосил глаза на Рао и брезгливо отвернулся: до чего же омерзительны все сторожа, и этот особенно. Как всегда, от него пахнет какой-то травой, а значит, можно не беспокоиться, что он отличит тигра от кошки.

Неужели свободен? Джабу сделал несколько прыжков из стороны в сторону, наслаждаясь ощущением пространства, не ограниченного железными прутьями. Наконец, вполне оценив открывшиеся перед ним возможности, тигр отправился туда, куда глядели его желтые глаза.

Он пару раз прошелся мимо скучающего в клетке льва Берта, который, увидев такое возмутительное зрелище, вскочил и уперся носом в решетку. Вполне удовлетворенный реакцией своего старого соперника и наслаждаясь триумфом, Джабу проследовал дальше. Это была зона обезьян — существ низменных и презренных, а потому тигр прошел мимо них царственной поступью, не поворачивая головы. Краем глаза он отметил начавшийся в обезьяньем царстве переполох и остался доволен. Впрочем, у одной клетки он задержался подольше. В ней жила старая горилла Кора, о которой среди обитателей зверинца ходили слухи, что уж она-то поумнее многих людей. Джабу остановился перед ней и постучал лапой по замку ее клетки, сообщая о том, что вот ему наконец повезло. Кора беспокойно огляделась вокруг и, схватившись за голову, стала раскачиваться всем телом, давая тигру понять, что его ждут большие неприятности.

Джабу махнул хвостом в знак своего полного равнодушия к предсказаниям гориллы и отправился прямо на лужайку перед входом в цирк. Но место было уже занято — здесь, облепив свой велосипед со всех сторон, упражнялись маленькие девочки из номера «Велофигуристки сестры Джелам». Старшая сидела на раме, спиной к рулю, умудряясь вести велосипед точно по кругу, вторая стояла на седле, чуть касаясь его пальчиками крошечных ступней, а третья, лет четырех, делала стойку, опираясь одной ладонью о голову стоящей сестры, а другой — на ее руку.

Тигр номером не заинтересовался — видел его не раз, да и не любил он все эти дурацкие трюки с велосипедом или, еще хуже, с отвратительно пахнущими мотоциклами. Но на девочек его появление произвело куда большее впечатление. Чуть не врезавшись в его мохнатую морду, они повалились на траву и подняли такой визг, что столпившиеся на берегу люди обернулись и бросились выяснять, в чем дело. К тому моменту, когда они подбежали поближе, перед самым носом Джабу сидела, обливаясь слезами, но не смея встать, только самая маленькая из сестер. Остальным хватило ума убежать немедля.

Джабу ничего не предпринимал, удивляясь, зачем понадобилось этой малышке проливать слезы, и тут в толпе появился Апу. Он не принимал участия в церемонии встречи, хотя сменил клоунское трико на синюю куртку и брюки. Бросив лишь один взгляд на испуганных людей, он понял, что охотников вступать в конфликт с тигром немного, а дрессировщик вообще куда-то подевался.

— Дайте что-нибудь, — попросил Апу.

Хозяин положил в его протянутую ладонь ту самую цепь от клетки, с которой все это время не расставался, даже когда обнимал дочь.

Апу подошел к девочке, неторопливо поднял ее и, не сводя глаз с Джабу, сделал несколько шагов назад, туда, где кольцом стояли люди. Он передал малышку в чьи-то подставленные руки и вернулся к тигру.

— Не стоит делать глупостей, Джабу, — сказал он миролюбиво. — Ты знаешь меня, а я тебя.

Тигр медленно повернул голову и ответил коротким рычанием, которое должно было означать, что он не видит причины, почему бы ему все-таки парочку глупостей не сделать.

— У меня цепь, — объяснил Апу. — Но речь даже не о ней. Я сильней тебя, а потому я — твой господин.

Это сильно не понравилось Джабу. Он ощерил пасть, показывая огромные желтые клыки, чтоб ни у кого из присутствующих не осталось сомнений насчет того, кто здесь сильнее, и легонько постучал по земле когтистой лапой, тактично напоминая и об этом своем оружии.

— Все так, ты очень силен, — согласился Апу. — Но есть еще кое-что. Посмотри-ка мне в глаза, и ты поймешь, о чем я говорю. Ну-ка, докажи, что ты не трус.

Тигр опять зарычал, но с каким-то сомнением, как будто боялся совершить ошибку. Но все-таки сделал ее — заглянул в манящие глаза человека. И уже не мог сопротивляться: в них была воля, была сила, превосходящая его собственную, был приказ, ослушаться которого он не мог.

«Ступай домой, Джабу», — говорил взгляд.

Тигр издал короткий рык, полный горечи, затем повернулся и побрел к своей клетке. Он был унижен и обескуражен случившимся. Как могло произойти, что, едва обретя свободу, он опять возвращается в неволю? Он не понимал этого, но покорно шел под крики праздновавших его поражение обезьян.

Но человек, победивший зверя, приказал обезьянам замолчать и, запирая клетку, примирительно улыбнулся:

— Не огорчайся. У каждого из нас есть кто-нибудь, кого приходится слушаться. У меня тоже.

Он закрыл на замок клетку и пошел прочь, а Джабу смотрел, как уходит, семеня короткими ножками, маленькое нелепое существо, и все еще пытался постичь, почему оно все-таки сильнее, чем острые зубы и крепкие когти.

Когда Апу вернулся на лужайку, люди, еще недавно перепуганно топтавшиеся на месте, совсем оправились от страха. Теперь многим из них стало казаться, что опасность была не столь уж велика и они вполне справились бы с Джабу сами, если бы не помешавшие им обстоятельства. Придумать, что именно помешало броситься к решительно настроенному тигру, было не так уж сложно, и каждый, кто хотел, с легкостью это сделал. Тем не менее Апу стал героем дня, потеснив даже новоприбывшую Мано.

Бледная Кавери обняла сына, благодаря Кришну за его спасение. Тут же дожидались своей очереди господин Шарма и его дочь.

— Извини, Мано, — сказал Апу, — я вышел встречать тебя позже, чем тигр.

— Ты всегда был смелее всех, — улыбнулась Мано.

Ему показалось, что ее улыбка вышла немного грустной — может быть, потому, что рядом с ним стояли сейчас поздравляющие и хлопающие по плечам друзья-лилипуты Рама и Джай, всегда считавшие его кумиром.

«Мы кажемся ей жалким племенем пигмеев, — с болью подумал Апу, — да мы и есть такие. Игрушечные человечки, карманные мальчики, которым не суждено стать мужчинами».

Будто услышав его мысли, хозяин торжественным голосом объявил:

— Апу, я горжусь тобой. Хоть ты и мал ростом, но показал, кто тут настоящий мужчина. Проси чего хочешь, все исполню.

— Так уж и все? — засомневалась Кавери.

— Увидишь, — подмигнул ей Шарма. — Ну же, Апу!

Апу сделал над собой усилие, чтобы вернуться к тону общего веселья. Ему это вполне удалось, как удавалось всё — он был артист, и не просто артист, а клоун.

— Босс, повысьте зарплату! — сказал он, отлично зная, что ничего на свете господин Шарма не боится так, как этих слов. Но, похоже, сегодня был действительно удивительный день, потому что хозяин без всякого замешательства отчаянно произнес:

— С этого дня прибавлю тебе…

— Не мне, а всему цирку, — коварно уточнил Апу.

— Нет, лучше оставить тигра на свободе, — сразу пошел на попятный Шарма.

— Папа! — протянула капризным голосом Мано точно так же, как делала это в детстве. — Ради меня…

Хозяин тяжело вздохнул.

— Будь по-вашему. Слушайте меня! — он поднял руку, все более и более вдохновляясь тем, что сейчас говорит: — С этого счастливого дня всем прибавлю зарплату на пятьдесят…

Тут господин Шарма с удивлением услышал, что произносит его болтливый язык, и сразу из щедрого раджи, дарующего алмазы и поместья, превратился в расчетливого капиталиста:

— Я хотел сказать, на пять процентов.

— Ура! — закричали артисты, отлично знавшие хозяина и не ожидавшие от него даже такой скромной прибавки.

— Благодарите Апу, — заключил Шарма.

— Благодарите тигра, — великодушно уточнил сам герой недавнего происшествия.

— Это правда, — сказала Мано, глядя прямо ему в глаза. — Это тигр еще раз показал нам человека, которого мы и так хорошо знаем.

Смущенный и раскрасневшийся, Апу не знал, куда спрятать счастливое лицо.

Глава пятнадцатая

На этот раз виной всему стал велосипед. Джанеки ни за что не врезалась бы в синий «лендровер», если бы не был изобретен этот отвратительный предмет, не достойный того, чтоб называться средством передвижения. А ведь все шло так хорошо, у нее было просто великолепное настроение, когда прямо на нее понесся толстый дядька на двух колесах!

Она всего только на секундочку закрыла глаза, испугавшись, что сейчас задавит негодяя, который вполне того заслуживал, как ее «рено» уже въехал в бампер ни в чем не повинного «лендровера». «Нельзя же совсем не прощать девушке маленьких ошибок», думала Джанеки ругая свой автомобиль. «Рено» нашел способ огрызнуться, выплюнув на лобовое стекло воду и демонстративно стерев ее дворниками. Даже попав в неприятную ситуацию, будто говорил он, я исполняю свой долг, а ты позволяешь себе черт знаешь что во время движения.

Джанеки выползла из машины на полусогнутых дрожащих ногах и огляделась в поисках владельцев красавца «лендровера». Должно быть, кто-нибудь из компании парней, которые закусывают прямо на тротуаре истекающими маслом лепешками чапати, запивая их кока-колой. И точно, они уже бегут сюда, чтобы снять с нее скальп.

Хуже всего было то, что Джанеки сразу же узнала в этих юношах своих недавних знакомцев по примерно аналогичному происшествию.

— Не пострадали? — добродушно спросил один из них, небольшого роста парень, которого, как ей помнилось, звали Крипал.

— Что значит «не пострадали»? — возмутился хозяин предыдущей ее жертвы — верзила по имени Радж. — Наша машина помята, а ты спрашиваешь, не пострадала ли она?

— Да ты посмотри, девушка-то та же самая, что на прошлой неделе! — радостно сказал другой парень, с интересом разглядывая Джанеки.

— Привет! — жалобно прошептала она, без особого успеха пытаясь улыбнуться.

Будто защищаясь от ее улыбки, Радж поднял руку и решительно проговорил:

— Нет, мисс! Если вам нравится бить чужие машины, так у меня в гараже полно старых. Но не самые же лучшие!

— В прошлый раз нос расквасила, теперь зад помяла, — даже с каким-то восхищением подытожил Крипал и сочувственно покачал лохматой головой: — Бедная.

— Кто это «бедная»? — с сомнением переспросил Радж.

Крипал сразу же развернулся на сто восемьдесят градусов:

— Мы бедные. Девушка, вы нас стукнули!

Парни чуть откатили злополучный «рено», чтобы ознакомиться с последствиями нового свидания с его владелицей.

— Ну и ну! — присвистнул Радж. — Бампер помят, фары полетели. Ущерб очень большой.

— Сэр, — осторожно сказала Джанеки, отлично усвоившая еще в прошлый раз, как именно надо обращаться к Раджу, — а почему вы в этой машине? У вас же была другая.

— Я каждый день меняю машины, а вот вы, похоже, совсем не меняетесь, — огрызнулся парень. — Не пойму, вы что, нарочно бьете мои машины? В прошлый раз я поступил с вами великодушно, теперь не уступлю.

Он раскипятился, не замечая новой опасности, угрожающей ему со стороны все того же врага. Наверное, «рено» все же был на стороне хозяйки, потому что при этих словах он неслышно двинулся с места, воспользовавшись небольшим уклоном, и слегка придавил несговорчивого молодого человека, прижав его к покореженному бамперу его же машины.

Радж вскрикнул от боли и неожиданности, но друзья не дали «рено» расправиться с ним, как тот считал нужным, и, отведя «рассерженную» машину на приличное расстояние, поставили ее наконец на ручной тормоз. Джанеки, конечно, о нем и не вспомнила.

Переживший вероломное нападение сзади, Радж с трудом вспомнил, о чем, собственно, шла речь.

— Зачем вы бросили руль?! — патетично воскликнул он, наконец-то набредя на потерянную мысль.

— Сэр, — с волшебного слова начала Джанеки, предпринимая попытку перевести разговор на более приятную собеседнику и ей лично тему. — По вашему совету, я повесила знак «неопытный водитель».

Но Раджа уже понесло.

— Да? А зачем? У вас на лбу написано, что вы неопытны! — раскричался он. — Вы думаете, с этим знаком можно ни в чем себе не отказывать и направо и налево крушить все, что получше вашей дамской косметички на колесах!

Он с возмущением обернулся к злопамятному «рено», деля свой гнев на них обоих на нелепую девчонку и ее кукольный автомобильчик.

— Целых семь дней у меня не было аварии, — неосторожно похвасталась Джанеки, не зная, какие доводы в ее пользу этот парень счел бы убедительными. — Увидела вас — и вот…

При этих словах Радж навострил уши:

— Сколько вы говорите дней? Семь на двести… Тысяча четыреста рупий, — быстро сосчитал он, навсегда запомнивший принципы экономии, установленные в семье этой любительницы дорожных происшествий. — Полторы тысячи. Давайте их сюда.

— Но я вчера купила на эти деньги сари — правда, красивое, — Джанеки подняла руки и слегка повертелась, показывая всем свою обновку.

Свита Раджа согласно закивала головами и заулыбалась. Сари и вправду было чудесное — бледно-зеленое с мелкими серыми цветочками и золотистой каймой полотнище шелковистыми складками облегало стройную фигуру девушки. Короткая кофточка чоли, надетая под сари, была подобрана с большим вкусом, и все вместе это составляло прелестный наряд — очень женственный и поэтичный.

Даже Радж тоже не мог этого не признать. В национальной одежде эта девчонка выглядела еще лучше, чем в европейском платье, в котором она разбила ему предыдущую машину.

— Гоните деньги! — непреклонно сказал он, не позволяя ей окончательно себя очаровать.

— У меня их нет, — Джанеки чуть не плакала, поняв, что и сари не помогло.

— Раз нет, зачем садиться за руль? — заметил Радж тоном зануды-автоинспектора. — Прежде чем врезаться в кого-нибудь, загляните в кошелек — какую аварию вы можете себе позволить!

В этом, конечно, был резон, но Джанеки никогда не убеждали резоны.

— Сэр! Вы каждый день меняете машины, а такой скряга, — скривилась она.

Скрягой Раджа не называли не разу в жизни, а вот поэтом как раз частенько. «Хм, подумал он, — неужели? Если быть скрягой, то можно с кого угодно требовать по полторы тысячи? Не попробовать ли всерьез на этой малышке, которая покупает себе сари за такие деньги?»

— Любой заплачет кровавыми слезами, когда калечат его машину, — ответил Радж, приняв сокрушенный вид.

— Что-то я не вижу слез, — ехидно заметила Джанеки. — Одной машиной больше, одной меньше — для вас ведь это пустяки.

— Какая наглость! — искренне возмутился парень.

Она бьет его машину, отказывается платить, да еще выступает с подобными заявлениями!

Крипал, корчась от хохота, наблюдал за их беседой. Последняя сцена переполнила чашу его терпения, и, стирая слезы, он отозвал друга в сторону.

— Ты что, не понимаешь, что она считает все эти машины твоей собственностью? Давай подыграем, свое возьмешь потом.

— Зачем это нам? — удивился Радж. — Только денег лишимся.

— Уж очень смешная девчонка, сроду такой не встречал. Давай-давай, не прогадаешь, — стоял на своем Крипал.

Радж несколько растерялся, не понимая, что может выйти из такого розыгрыша и нужно ли ему, чтоб она считала его миллионером.

Увидев признаки нерешительности на его лице, Джанеки подумала, что он готов смягчиться и решила воспользоваться моментом.

— Будьте же великодушны, сэр! — застонала она, закатывая глаза. — Я так рассчитываю на то, что вы настоящий джентльмен и не станете доводить меня до отчаяния.

— Все устроится к лучшему, — второй парень приобнял Раджа за плечи, подталкивая его к девушке. — Скажите лучше, дорогая автолюбительница, как вас зовут?

— Джанеки, — ответила она, не понимая еще, что может означать такое резкое потепление в их отношениях.

— А какой у вас рост?

— Пять футов шесть дюймов, — испуганно сказала Джанеки, подозревая подвох в этих расспросах.

— А у Раджа — восемь! — торжественно объявил низкорослый Крипал, гордясь незаурядностью своего друга.

— А какое у вас образование? — не унимался парень.

— Университетское, — прошептала девушка совсем упавшим голосом.

Приятели Раджа переглянулись, не зная, что противопоставить такому козырю.

— А у Раджа размер ноги — сорок пять! — догадался один из них.

На это Джанеки сказать было нечего. Размер ее ноги ни в коей мере не смог бы соперничать с Раджевым размером.

— Давайте-ка рассчитаемся, мисс! — вдруг закричал Радж, вырываясь из цепких объятий друга.

Это прозвучало полным диссонансом всеобщему согласию, будто пьяный гость на вечеринке, внезапно очнувшись, объявил танцы, когда все гости уселись играть в нарды.

— Да отстань ты от нее! — возмутился Крипал, бросаясь на расходившегося друга. — Девушка, мы вас отпускаем, можете идти.

Джанеки сделала несколько быстрых шагов к машине, не веря своему счастью, — неужели удастся отделаться от них просто так во второй раз? Но не тут-то было. Тяжелый ботинок пострадавшего стоял на крае полотнища ее сари. Она подергала его, но Радж не собирался расставаться с ней так быстро. Джанеки с мольбой посмотрела на его друзей.

Поймав ее просительный взгляд, они, объединив свои усилия, с трудом сдвинули приятеля-тяжеловеса с завоеванных им позиций. Впрочем, им ни за что бы не удалось это проделать, если бы он решил всерьез сопротивляться. Но Радж и сам не был уверен, чего именно он хочет больше — денег или продолжения знакомства с симпатичной сумасбродкой.

— Чего ты к ней прицепился? — кипятился Крипал. — Что для тебя парочка машин — ну разбила, ну помяла, у тебя же еще есть!

— Эй, ты думай, что несешь? — закатил глаза Радж. — Как я выпутываться-то буду? И вообще, ты на чьей стороне?

— Джанеки, в машину! — скомандовал Крипал, не слушая причитания друга. — Села? Дверь закрыла?

— Сейчас, сэр! — заторопилась Джанеки, не забыв, впрочем, назвать сэром парня, оказывающего ей такое неожиданное покровительство.

— Теперь опусти стекло и протяни руку! — Крипал полностью овладел ситуацией и теперь создавал мизансцену по своему сценарию. — А ты, Радж, пожми ей руку. Давай, давай, не тяни, а то девушка уедет, и ты не получишь и этого удовольствия.

Согласившись с этим доводом, Радж пожал протянутую руку. Ему это очень понравилось, и Крипал вынужден был вмешаться, чтобы прекратить затянувшееся рукопожатие, — он теперь окончательно вошел в роль распорядителя на свадьбе.

— Можете ломать его машину как хотите, — сообщил он Джанеки на прощание и мило помахал рукой отъезжающему «рено».

— Ах так! — угрожающе покачал головой Радж и наградил друга ударом, в котором с удивительной полнотой выразились все чувства, испытанные им за последние полчаса.

— Все ясно! — заявил Крипал после того, как ему удалось подняться. — Бьешь друзей. Не успел влюбиться — и мы уже не нужны.

Глава шестнадцатая

Когда Джанеки проснулась на следующее утро, на душе у нее был какой-то разброд. Она долго лежала в постели, раздумывая, ехать ли в библиотеку или лучше остаться дома, но так ни на чем и не остановилась.

— Эй, ты еще спишь? — заглянул в ее спальню уже выбритый и одетый отец. — Никуда не торопишься?

— Сама не знаю. Может быть, и тороплюсь, но не придумала куда, — вздохнула дочь.

— Позавтракаешь со мной?

— Аппетита нет.

— Сейчас будет, — пообещал отец, доставая из кармана солидную пачку денег и выбирая из нее несколько бумажек покрупнее. — Знаешь, что это? Корм для канарейки, чтоб пела веселее. Можешь немного покуролесить на Чауринги, только выбирай самый фешенебельный из магазинов — моя дочь должна быть лучше всех.

— Сколько раз говорила тебе, что наличными расплачиваются только в деревнях, — заметила дочь. — Заведи чековую книжку.

— Нет уж, сама заводи, — махнул рукою отец. — Я люблю видеть деньги и трогать их руками. Ну что, встаешь?

Он помахал в воздухе купюрами и сделал вид, что собирается сунуть их обратно.

— У вас, адвокат, удивительная сила убеждения, — рассмеялась Джанеки, вскакивая с постели и подбегая к отцу.

— То-то. Заказывай завтрак, — он обнял дочь и легонько подтолкнул ее в сторону ванной комнаты.

— Кофе, тосты, масло и парочку рисовых пирожков с апельсиновым соусом.

— Парочку идли? — отец с сомнением наморщил лоб. — Не много ли? Еще растолстеешь? У вас ведь это, кажется, не модно? Новые стандарты красоты? Тощая — значит красивая. И где — в Индии! Мир сошел с ума!

— Мир сошел с ума вовсе не сегодня утром, так что тебе нет никакой необходимости разоблачать его немедленно. Это подождет, — ответила Джанеки из ванной.

Она не утерпела и посмотрела, какую сумму отец сунул в карман ее пижамы, и сразу от ее плохого настроения не осталось и следа.

Однако когда она после завтрака уселась за руль своего автомобиля, ехать в центр уже не хотелось — и это напугало ее. «Если у меня пропало желание покупать — значит, что-то не так, — сказала себе Джанеки и пощупала лоб: может, температура? — Странно, ничего не болит. Уж не влюблена ли я? В последний раз именно это было причиной моего тяжелого душевного состояния. В кого же на этот раз? Конечно, в этого миллионера, меняющего машины, как перчатки, Раджа, или как там его зовут».

Она даже рассердилась на себя за этот нескромный выбор — еще подумает, что ее привлекли деньги. Но вспомнив, как он хорош собой и совсем не кичится своими деньгами, она нашла, что ее поведение вполне объяснимо и извинительно. Вопрос был только в том, что обе их встречи были случайны. Не исключено, что больше они никогда не встретятся — Калькутта велика, а Радж при своих внушительных габаритах все-таки не памятник генералу Октерлони, который не объедешь. Значит, у нее есть вполне веские причины, чтобы расстраиваться.

Но Джанеки не умела страдать долго, ничего не предпринимая. В конце концов, они оба раза встретились в Кхидирпуре, недалеко от ее дома. Значит, можно рискнуть — поездить пару часиков по улицам. Вдруг он со своими приятелями прохлаждается где-нибудь поблизости. Кое-какие шансы у нее все же есть, решила она.

Джанеки довольно долго не везло, но под занавес поисков веселой компании судьба все же смилостивилась. Она увидела на тротуаре Крипала. Он сидел на складном стульчике, а над его головой склонился уличный парикмахер. «Странная прихоть для людей их круга, — подумала Джанеки, — неужели нельзя было найти парикмахерскую поприличней? Впрочем, все богачи с причудами, взять хотя бы отца — так и ходит с деньгами в карманах».

Сбросив скорость, она медленно проехала мимо Крипала с его наполовину побритой головой, отсвечивающей желтизной, точно очищенный кокосовый орех. И зачем это он, может, ему с шевелюрой жарко? Но этот вопрос волновал девушку куда меньше, чем то, куда Крипал подевал своего неразлучного друга. Ах, вот и он сам выходит из чайной со стаканом чего-то белого — наверное, ласси — сладкого квашеного молока со льдом.

Джанеки даже замурлыкала песенку, радуясь своей удаче. Теперь оставалось только придумать предлог для того, чтобы объявиться. Она увидела рядом здание почты и подъехала к нему. «Рено» подождет у входа, она купит пару открыток и зайдет в чайную их надписать. Ее тетушка Лаки, живущая в Лакхнау, будет очень удивлена, получив от племянницы такую весточку — впервые в жизни.

Джанеки вышла из машины и поднялась по ступенькам, не подозревая, что девушке, которая обращается с машиной так, как она, не надо искать специальных поводов, чтобы вступить в контакт с людьми на тротуаре.

— Ваш автомобиль, мисс! — лениво сказал ей служитель почты, пристроившийся у входа с банкой консервов и бутылкой пива.

— Разве здесь нельзя ставить? — дернула плечиком Джанеки, входя в роль неотразимой красавицы.

— Можно, мисс, но машина назад поехала! — неторопливо жуя, ответил он.

— А-а! — завизжала Джанеки, обернувшись и увидев, как ползет под уклон ее многострадальный автомобиль. — Держите его!

— Вы что, не видите, что я обедаю? — удивился служитель.

Поняв, что ничто не заставит его прервать знакомство с содержимым банки, девушка сама помчалась догонять «рено». Она попробовала удержать его, схватившись за ручку двери, но это не помогло. Не вышло у нее и подпереть его сзади собственным телом — для этого она ела недостаточно много идли с апельсиновым соусом. В отчаянии Джанеки попыталась подсунуть под колесо крошечный обломок гальки — единственный камень, который нашла на тротуаре, но «рено» без труда преодолел эту смехотворную преграду.

— Помогите! — закричала Джанеки и, ломая каблучки, понеслась туда, где видела Крипала и прочих.

Вся компания, уже облепившая машину, в которую собиралась усесться, радостными криками приветствовала ее появление.

— Здравствуйте, как ваши дела? Как все-таки приятно видеть вас пешую! — улыбались ей парни.

— А где ваша машина? — осторожно поинтересовался Радж.

— Едет следом, — задыхаясь от бега, ответила девушка.

— Что, с шофером? — удивился он. — Неужели вы махнули рукой на вождение?

Джанеки не успела дать ему боле подробные объяснения — ее машина пожаловала лично и наконец остановилась, уперевшись в жалобно заскрипевший бампер автомобиля парней.

— Что за безмозглый шофер! — выругался Радж и, торопясь объясниться с ним лично, резко распахнул дверцу «рено».

Некоторое время он молчал, переводя взгляд с пустого сидения на Джанеки и обратно.

— Не успела сказать вам, что шофера нет! — вздохнула девушка и потупилась.

В это время раздался душераздирающий крик Крипала:

— Опять ущерб! Машина изуродована! Нет, на этот раз она не уйдет!

И это ее бывший защитник! Если уж его она вывела из терпения, то что говорить о несчастном владельце машины! Джанеки поняла, что на этот раз ее любовь будет неразделенной. Собственно, Бог с ней, с любовью, лишь бы, наконец, покончить со всей этой жуткой историей, расплатиться, отдать все и забыть, забыть навсегда о преследующем ее роке!

Не придумав ничего лучшего, Джанеки принялась срывать с рук кольца и браслеты, вытаскивать из ушей серьги.

— Это еще что? — вытаращил глаза Радж, когда она сунула ему в руку кучу драгоценных безделушек.

— Жестянщику, сварщику, маляру, — скороговоркой проговорила девушка, торопясь поскорее закончить с неприятной процедурой. — У вас большие расходы.

— Правильно, здесь как раз хватит, — объявил Крипал, заглядывая в ладонь приятеля.

— Здесь хватит, чтобы купить пару новых «амбассадоров», — охладил его пыл Радж и повернулся к Джанеки. — Ну-ка, идите в машину, там разберемся.

Джанеки не посмела ослушаться. Радж сел в автомобиль и сразу заметил причину непослушания «рено».

— На ручной тормоз машина, конечно, не поставлена, — вздохнул он. — Где ключи?

Джанеки долго пыталась сообразить, куда могли подеваться ключи. Под испытующим взглядом Раджа это было не так просто сделать. Наконец ключи отыскались в сумочке между пудреницей и кучей старых счетов из магазинов. Девушка обрадовалась им, как будто и не надеялась увидеть их снова. Хоть они не подвели, а то этот парень и так думает, что она ненормальная.

Увидев, что Радж намерен уехать с девушкой, Крипал беспокойно заглянул в окно:

— Не понимаю, ты берешь у нее деньги или нет?

— Отстань, Крипал, — тянул его другой парень. — А ты, благородный Радж, будь осторожен с этой девчонкой! — улыбнулся он.

Радж подмигнул друзьям, поднял стекло и обернулся к Джанеки:

— Держите-ка ваше богатство.

Девушка смотрела на него с удивлением и не пошевельнулась, чтобы принять свои драгоценности обратно. Тогда он открыл ее сумочку и бросил все туда.

— Вы не берете?

— Не хочу, — ответил Радж тоном эксцентричного миллионера.

— Но я же помяла вашу машину! — настаивала Джанеки.

— Эту? — обернулся Радж и с неудовольствием посмотрел на маленький серый «амбассадор». — Это не моя машина.

— А чья же?

— Крипала, — ответил Радж и, не удержавшись покатился со смеху. — А вы не поняли?

Джанеки несколько секунд смотрела на него, не понимая, что произошло, а потом расхохоталась:

— А я думаю, что это его так разбирает… С вашими машинами он был куда щедрее!

— Ну что, бежим отсюда, пока Крипал не содрал с вас стоимость ремонта? — спросил Радж, заводя автомобиль.

— А он может? — забеспокоилась девушка.

— Насколько я его знаю, вполне, — вздохнул Радж.

Глава семнадцатая

До самого вечера Радж и Джанеки колесили по городу. Он пытался научить ее хотя бы азам вождения, но это оказалось не так просто. Джанеки было трудно сосредоточиться, когда Радж сидел так близко, и она почти не понимала, чего он от нее добивается. Наконец Радж решил, что она устала и предложил на сегодня закончить. Девушка с радостью провела бы в его обществе еще несколько часов, но не посмела это предложить — еще подумает, что она ему навязывается!

Он подвез ее до дома и стал прощаться. Джанеки в отчаянии закусила губу, понимая, что он уйдет, даже не спросив номера телефона, и все. Не искать же его опять, часами колеся по улицам! Она хотела задержать его хоть на минуту, но, как назло, не могла ничего придумать. Но, к счастью, он сам вдруг обернулся и нерешительно произнес:

— Если хотите, мы могли бы встретиться завтра. Я считаю, вам нужно взять еще несколько уроков вождения, и я вполне мог бы стать вашим учителем.

Еще бы! Еще бы она не хотела! Джанеки готова была прыгать от счастья, как маленькая глупая девчонка, но она сдержалась и ответила довольно небрежно:

— Да, это было бы неплохо. А когда?

— Утром я занят, — задумался парень. — Днем заедет клиент. Часов в пять вас устроит?

— Вполне, — согласилась Джанеки. — Завтра в пять.

— Я буду ждать, — улыбнулся на прощание Радж.

Девушка разглядела в его улыбке некоторое смущение, и это показалось ей самым лучшим признаком.

На следующее утро она едва дождалась часа, когда начинают работу магазины. Одной из первых влетев в едва открывшуюся дверь бутика, торгующего спортивной одеждой, она принялась обновлять свой гардероб, в котором ощущалась серьезная нехватка вещей, предназначенных для управления автомобилем. Я ведь теперь серьезно учусь водить машину, сказала она себе, а если учесть, какой у меня преподаватель, то водить я ее буду просто прекрасно, восхитительно, неподражаемо! А у такого потрясающего шофера, каким я стану буквально через пару дней, и вид должен быть соответствующий.

Подаренные отцом деньги пригодились как нельзя более. Джанеки начала с обуви и через каких-нибудь полчаса, перемерив пар двадцать, купила себе высокие кожаные ботинки на шнуровке, в которых, по ее мнению, будет очень удобно жать на сцепление. К ботинкам были куплены бежевые брюки в обтяжку с замшевыми вставками.

— Вообще-то это брюки для верховой езды, — сказала удивленная хозяйка бутика, лично обслуживавшая посетительницу, которая, судя по всему, собиралась потратить немало. — Мисс увлекается конным спортом?

— Не совсем конным… и не совсем спортом, — замялась мисс. — Я вожу автомобиль.

— И что, вам предстоит ралли? — хозяйка с восхищением смотрела на Джанеки. — Вы такая хрупкая, женственная — и такое опасное увлечение!

Девушка не стала разочаровывать старую даму — пусть думает, что в ее магазине известная автомобилистка, может быть, даже чемпионка. Кстати говоря, это не такая уж и ложь — каждая поездка Джанеки из дома в университет и обратно полна таких опасностей, какие многим участникам ралли «Париж — Дакар» и не снились!

— Еще что-нибудь желаете? — осведомилась владелица бутика.

Джанеки желала, и довольно многого. Например, белый свитер-поло, кожаную куртку до талии, большую сумку через плечо — наверняка, опытному водителю найдется, что держать в такой сумке, — и замшевую кепку с длинным козырьком.

Когда она в примерочной переоделась во все это и вышла в зал, хозяйка заохала и всплеснула руками:

— Конечно, конечно, мисс, теперь я вас узнала! Это ведь ваше фото я видела в журнале или «Дейли ньюс».

«Очень может быть, — подумала Джанеки. — Где-нибудь в „Колонке автоинспектора“».

Распрощавшись со счастливой владелицей магазина, так удачно начавшей сегодняшнюю торговлю, Джанеки заглянула в «Оптику от Диора», чтобы выбрать темные очки самой современной конструкции и дизайна. Потом позволила себе зайти в «Аксессуары от Картье», где вела себя очень сдержанно, разорившись только на пятнистый платок с приготовившимся к прыжку леопардом — улегшись на ее плечи, поверх новой куртки, зверь выглядел просто великолепно.

Это было все — деньги закончились. Пришлось ехать домой, а ведь до вечера было еще так далеко. Когда делаешь покупки, время бежит быстро, да и вообще забываешь обо всем, даже о муках любви.

Джанеки легла на кровать и, поставив перед собой большие часы из отцовского кабинета, принялась усилием воли убыстрять их ход. То ли воли оказалось маловато, то ли виной всему было то, что часы принадлежали адвокату и знали свои права, но стрелки ползли, как машины по Элиот-роуд в час пик — у Джанеки теперь даже сравнения были с автомобильным уклоном. Она так измучилась за время ожидания, что к тому моменту, когда у ворот засигналил автомобиль Раджа, была уже уверена, что встреча не состоится: или Радж забудет, или перепутает адрес, или случится землетрясение. Джанеки не исключала даже возможность всемирного потопа, но ровно в пять дорогой гость вышел из машины, чтобы открыть ей дверцу, а в две минуты шестого уже отдавал ей приказания раздраженным тоном привередливого учителя:

— Возьмитесь за рычаг! Смотрите прямо вперед! Жмите на акселератор!

Как на грех, сегодня Джанеки не смогла даже завести мотор. Машина издала стонущий звук, будто жалуясь Раджу на свою кошмарную жизнь видишь, парень, кого приходится терпеть! А хозяйка жала на все педали, не понимая, что же все-таки происходит.

— Почему не двигаемся? — возмущенно спросила она свой «рено».

— Даже этого не знаешь? — покачал головой Радж. — Как же ты ездила?

Огорошенный ее невежеством, он даже перешел на «ты».

Джанеки пожала плечами:

— Сами видели, как. Вы ведь, кажется, учить меня собирались, так говорите, что мне делать, чтобы эта кошмарная машина завелась.

— Убери ногу со сцепления, — посоветовал парень. — Старайся не так резко. Теперь включай скорость, так, первую, переводи на вторую. И не надо так скрипеть зубами, когда переключаешь скорости, не такая уж это тяжелая работа.

Джанеки сделала обиженное лицо. И что он себе позволяет: кричит на нее, всем недоволен, выставляет ее дурочкой. В конце концов, так ли уж она плоха, как ему кажется?

Но ей пришлось привыкать к его окликам, а ему — к ее полному неумению ориентироваться на трассе. Правда, сама она была вполне довольна быстрыми, как ей казалось, успехами.

— Радж, а вы заметили мой наряд? — кокетливо спросила Джанеки, когда они выехали на довольно спокойную Парк-лейн.

— Еще бы! Вы выглядите здорово, просто потрясающе! — в голосе парня звучало такое искреннее восхищение, что девушка даже покраснела от радости. — Особенно кепка хороша.

— Правда, я похожа во всем этом на настоящую автогонщицу? — радостно продолжала Джанеки, широко распахнув загоревшиеся глаза. — Мне сегодня даже в магазине сказали, что я настоящая королева трассы!

— Конечно, — смущенно согласился Радж, не зная, что сказать. — Думаю, редко кто выглядит так же классно, как вы, особенно из автогонщиц.

Джанеки осталась вполне довольна такой оценкой. Но через какое-то время ей захотелось большего.

— А вам не кажется, что я вожу значительно лучше с тех пор, как вы стали моим учителем? — не унималась она. — Нет, вы скажите, как я вожу?

— Отлично водишь! — Радж едва успел схватиться за руль и вывернуть его, сколько было возможно, уводя автомобиль со встречной полосы, на которую они угодили в процессе демонстрации ее успехов.

Еще мгновение — и они столкнулись бы со встречным «фордом», водитель которого ругался сейчас самым отчаянным образом, высунувшись в открытое окно своей машины.

— Что он сказал? — удивилась Джанеки, не понявшая ни слова.

— Ты что, не говоришь на хинди? Никогда не слыхала ругательств? — Радж от изумления снова сбился на «ты». — Или выросла в башне из слоновой кости, на сто пятом этаже?

— Да уж, не на Шам-базаре, — надулась Джанеки.

— Кстати, если вы не заметили, то извещаю вас — автомобиль заглох, — ехидно заметил Радж. — Заводите снова.

— Ой, что-то я даже забыла, как это делать! Это оттого, что вы меня только ругаете.

Сзади стали раздаваться возмущенные гудки скапливающихся автомобилей, которым они загородили дорогу. Радж заметался на сидении, представляя себе, какая образуется пробка, пока Джанеки справится с машиной.

— Ну-ка, перелезайте на мое место, — скомандовал он. — Иначе нас на куски разорвут.

Джанеки с радостью оставила руль и принялась активно двигать локтями и бедрами, перебираясь на соседнее сиденье. Радж подумал, что в другое время ему бы это очень понравилось, но только не сейчас, когда в ушах звенит от воя клаксонов.

Наконец ему удалось занять место за рулем и сдвинуть автомобиль с мертвой точки.

— Совсем стыд потерял! Нашел место! — водитель обогнавшего их «фольксвагена» даже плюнул от возмущения.

— Что он имеет в виду? — встрепенулась девушка.

— Решил, что мы с вами обнимаемся, — пояснил Радж, наблюдая краем глаза, какое впечатление произведет на нее это замечание.

— Вот негодяй! — покраснела Джанеки. — Как можно говорить такие вещи!

Впрочем, подумала она, я не возражала бы, если бы Радж попробовал меня обнять. Но разве ему до этого: только и знает, что командовать: переключи скорость, следи за поворотником!

— Будьте сейчас повнимательнее — показываю, как надо парковаться! — продолжал свой урок Радж. — Это одна из самых необходимых и сложных вещей, особенно если учесть, как трудно найти для этого место на калькуттских улицах…

Он несколько раз въехал на стоянку и выехал оттуда, потом продемонстрировал свое искусство вставать в ряд других машин на тротуаре, выискав местечко между тесно прижавшимися друг к другу автомобилями. При виде этого умения Джанеки становилось все грустней и грустней.

— Никогда я так не сумею, — жалобно простонала она. — Ну почему вас машина слушается, а меня нет?

— За что Радж ни возьмется, все успехом обернется! — неожиданно пропел парень. — Слышали такую песню?

— Нет, — сказала Джанеки, против воли начиная улыбаться.

— Еще услышите, — пообещал Радж. — В нашем с вами Кхидирпуре каждый школьник обязан знать эту песню, а уж выпускница университета — и подавно.

— Вы все-таки удивительный человек, — Джанеки посмотрела на него такими влюбленными глазами, что Радж даже смутился.

— Самый обыкновенный, — забормотал он. — Ничего особенного.

— Нет, не обыкновенный, — настаивала Джанеки. — Я обыкновенных терпеть не могу.

Переполненная чувствами, она должна была что-нибудь предпринять. Лучше всего было бы обнять Раджа, но она ограничилась лишь тем, что стащила со своей головы кепку и нахлобучила ее козырьком назад.

— Здорово! — восхитился Радж. — Бейсболистка из высшей лиги!

— Ой, забыла, у меня еще очки есть! — девушка кинулась разыскивать их в новой сумке, уже полной всевозможных совершенно необходимых вещей. — Так, нашла! Глядите!

Она принялась надевать и снимать очки, кидая на Раджа при этом вызывающие взгляды манекенщицы на подиуме.

— Не смотрите на меня так! — предупредил Радж, чувствуя, что мысли у него в голове начинают путаться. — Вы не должны так поступать.

— Почему это? — поинтересовалась Джанеки.

— Потому что… Так нельзя поступать, когда ведешь машину.

— Но ведь за рулем вы! — протянула девушка, не собираясь прекращать свое очаровательное кокетство.

— Тем более, — мрачно отозвался Радж.

— А что, собьете кого-нибудь?

— Я? Никогда! — уверенно заявил парень.

Он и вправду никого не сбил — но только потому, что регулировщик, с ужасом глядя, как несется прямо на него сошедшая с ума машина, совершил такой прыжок в сторону, как не прыгал никогда в жизни, даже на учениях в присутствии самого начальника полиции. «Рено» всего лишь въехал в высоченную гору коробок для продуктов, которые вез к супермаркету на своей тележке грузчик, раздавил штук пять и помчался дальше.

— Вы мне нравитесь, Радж, — продолжала Джанеки свой дорожный эксперимент.

Ценой этого признанья стали: бок «данатцу», радиатор «бентли» и так по мелочи — парочка велосипедистов, куры, ослик, прилавок зеленщика. Человеческих жертв не последовало, но что случилось бы, если бы она сказала «люблю»?

Глава восемнадцатая

— Первый раз в жизни попал в такое шикарное место, — шепнул Крипал Начче, с восхищением рассматривая интерьер французского кафе «Паризьен». — Всегда обходился чайной или пирожками с лотков. Как ты думаешь, хватит Раджу денег, чтобы заплатить за ланч?

Начча принялся озабоченно шарить по карманам.

— Только десять рупий. Надо ему сунуть на случай, если не хватит.

— А у меня вообще только три, — покачал головой Крипал.

— Вообще-то стоимость этого ланча надо бы вычесть из твоей зарплаты. Я подам Раджу такую мысль, не сомневайся, — мстительно пообещал Начча.

— Чего это вдруг! — вскинулся тот. — Я вас, что ли, сюда тащил? Я как раз предлагал купить лепешек или, на крайний случай, заглянуть в английскую кондитерскую, раз уж с нами такая красивая леди.

— Затащила нас сюда, конечно, Джанеки, но кто тому виной? — не согласился Начча. — Кто ей внушил, что Радж миллионер? Девчонка и думает, что перехватить завтрак на сотню рупий в «Паризьен» — это для Раджа скромное начало дня: не все ему питаться в «Хилтоне» или «Эксцельсиоре». Удружил ты парню, ничего не скажешь! И как он выпутается?!

— А ты думаешь, если бы не это, видал бы он свою Джанеки? — возмутился Крипал. — Я ему, можно сказать, судьбу устроил. Глядишь, привыкнет она к нему, а там уж никуда не денется — и за автомеханика выйдет. А узнала бы сразу, что мать Раджа имя свое подписать не умеет, что сам он в машинном масле по уши весь день, кроме тех часов, что с ней милуется, — только бы он ее и видел. И в голову бы ей, избалованной адвокатской дочке, не пришло, что в такого можно влюбиться!

— Ох, не знаю, — покачал головой Начча. — Может, лучше бы им вообще не встречаться. Что из этого выйдет, даже если она простит ему обман? Как дело к свадьбе подойдет, сразу начнут родственники выяснять, кто, что, какой касты… Все равно ее родня никогда не допустит такого брака.

— Погоди, эта сумасшедшая девчонка у своего папаши и не спросит — убежит с Раджем, и все!

— И что хорошего? Только позор и загубленная жизнь. Будто не знаешь, каково живется таким парам! — раздраженно оборвал приятеля Начча.

— О, Кришна, заступись за меня перед этими занудами! Крипал воздел руки к небу. Сидит в роскошном кафе, любуется, как его друг воркует на террасе с чудесной девушкой, — и недоволен! Накажи их, Кришна, ибо не умеют радоваться сегодняшнему дню, не верят в провидение и сокрушаются о том, что решать только тебе, о Всемогущий, и никому другому!

Официант, по виду иностранец, принес им поднос с блюдами, заказанными самой Джанеки и, поклонившись, сказал что-то на непонятном языке. Крипал переглянулся с Наччей, не зная, что отвечать.

— Он спрашивает, не угодно ли вам вина, — подоспела на выручку Джанеки. — Вы что, не говорите по-французски?

— Мы нет, а Радж говорит немного, — гнул свою линию Крипал.

— Ну так что ему сказать о вине? — переспросила Джанеки.

— Нет-нет! — в один голос выпалили друзья, ощупывая свою тощую наличность. — Мы за рулем.

— Жаль, — вздохнула девушка. — Вино здесь отличное, из Бордо.

— А тебе, злостная нарушительница движения, вообще стыдно и спрашивать про такие вещи! — пристыдил ее Начча.

— А, — махнула она рукой. — Одной аварией больше, одной меньше!

Подошел Радж, тоже слегка подавленный новизной окружающей обстановки, и, усаживаясь за стол, с ужасом спросил:

— А как мы будем есть все эти штуки? Их что, в лепешку засовывают — так тут одни тосты, ни одной лепешки нам не принесли.

— Ха-ха-ха! — рассмеялась Джанеки его остроумной шутке. — Точно мой дядюшка Рама, который всю жизнь в горах прожил! Ты, Радж, отличный актер!

Она принялась с аппетитом уплетать все подряд, а парни внимательно следили за каждым ее движением, чтобы повторить все как можно ближе к оригиналу. И так как они изрядно проголодались, то это им удавалось довольно сносно — Джанеки, во всяком случае, и не заметила их проблем.

— А ничего здесь кормят, — констатировал Радж, когда с ланчем было покончено.

— Мы с девчонками всегда сюда приходили, когда убегали с лекций, — призналась Джанеки. — Пирожных набирали — по пять штук!

— А по мне, так ничего нет лучше, чем париба таркари, которую готовит мать Раджа, — закатил глаза Крипал. — Она так вкусно это делает: сварит рис, потом смешает с гороховой похлебкой, потом туда соус из специй, потом овощи… Ух, сейчас бы побежал бегом, если бы только запах услышал!

— Эй, — осадил его Начча. — Ты же только что поел!

— Радж, — удивленно спросила Джанеки. — Твоя мама сама готовит? Это хобби или она не доверяет своей кухарке?

Радж забегал глазами, лихорадочно придумывая, что бы ей ответить, но Крипал пришел на выручку другу.

— Ты не знаешь тетю Нирмалу, Джанеки, — улыбнулся он, — его мама никому не доверит приготовление еды для своего ненаглядного Раджика, а заодно и для его лучших друзей.

Официант принес счет.

— Платить буду я, — решительно заявила Джанеки.

— Ну нет, этому не бывать, — возмутился Радж.

— Послушай, ты не можешь мне запретить — у меня день рождения послезавтра, и можно считать, что я давала маленький завтрак для друзей по этому поводу. Жаль только, что они так решительно отказались от вина.

— Кто это празднует день рождения заранее? Давай доживем до него, тогда и отпразднуем! — растерянно предложил Радж.

— Отлично! — обрадовалась Джанеки. — Давайте все вместе пойдем в отель «Палас». Мы там были с папой в прошлом году — там так здорово! Ну, не дуйся, в «Паласе» будешь платить сам! — утешила она Раджа, полагая, что лицо у него так вытянулось из-за ее упрямого желания выложить собственные деньги.

Джанеки весело вспорхнула и, что-то напевая, отправилась в женскую комнату, а за столом воцарилось мрачное молчание.

— Доигрались, — сказал наконец Радж, не отводя взгляда от висящего на стене пейзажа «Париж ночью». — Вечеринка в пятизвездочном отеле… Мастерскую, что ли, продавать?

— Ты что, с ума сошел? Придумаем что-нибудь, — обнадежил его неунывающий Крипал.

— Ты-то придумаешь, в этом я не сомневаюсь, — накинулся на него Радж. — Не видишь, что ли, она тянется ко мне, потому что думает, что я богат. Честно с ней так поступать? Какая я ей пара?

— Машина только начинает набирать ход, зачем же так резко тормозить! — гнул свое приятель.

— Дело пахнет судом, ребята, — вмешался Начча. — Забыли о папочке-адвокате?

— Слушай, Радж, я что-то не пойму, — не унимался Крипал. — Она тебе не нравится?

— В том то и дело, что нравится. Потому-то я ей сейчас и скажу всю правду.

— Твердо решил? Ну, тогда делай как знаешь, — махнул рукой любитель мистификаций.

Он встал и, громыхнув стулом, пошел к выходу.

— Что-то он подозрительно быстро сдался, — с сомнением произнес Начча.

— А ну его! — устало отвернулся Радж. — Надоели мне его вечные шуточки…

Выйдя из зала, Крипал не стал торопиться на улицу, а остановился у телефона, делая вид, что собирается куда-то позвонить. Через пару минут мимо него прошла Джанеки, разглядывая свое отражение во всех попадавшихся по дороге зеркалах. Крипал поманил ее и приложил палец к губам.

— Мисс, важное дело.

Мисс сделала большие глаза, радуясь, как ребенок, что ей доверят какой-то секрет.

— Радж любит вас, — выпалил Крипал без всякой подготовки.

— Да-а? — Джанеки от радости проглотила жевательную резинку и тяжело закашлялась.

«Ну и ну, — с досадой подумала она, — даже в такой важный момент моей жизни я не сумела выглядеть достойно».

— Вам что, неприятно? — спросил Крипал, никогда в жизни не наблюдавший такой реакции на сообщение о любви.

— Нет, просто неожиданно, — ответила девушка, стараясь подавить приступ кашля.

— Так вот: он хочет проверить, что вам больше нравится — он сам или его деньги.

— Деньги?! Вот нахал! — возмутилась Джанеки и решительно повернулась в сторону зала.

— Не оглядывайтесь и слушайте меня! — приказал ей парень. — Сейчас он скажет вам: я не богат, я просто беден, я мойщик машин или, скажем, шофер — он как раз придумывает, кто именно. Надеюсь, вы не так глупы, чтобы ему поверить? — Крипал насмешливо сощурил глаза.

— Да уж будьте уверены, я не такая дурочка, — выпалила Джанеки, изрядно раздосадованная, что над ней собираются проделывать такие штуки. — Он увидит, кто из нас притворяется лучше!

— Не сомневаюсь в вас, — Крипал пожал ее руку и быстро исчез в дверях.

И вовремя, потому что в холл вышел Начча, решивший оставить влюбленных наедине для тяжелого объяснения.

Джанеки вернулась за столик и, усевшись на свое место, как ни в чем не бывало улыбнулась Раджу.

— Вымыла руки? — спросил он.

— Можешь проверить, — Джанеки протянула ему ладони. — Ты, как моя няня, — та тоже все контролировала.

— Это я потому, что не люблю пощечин грязными руками.

— Пощечин? Что ты тут без меня натворил?

Радж водил взглядом по потолку, не решаясь взглянуть ей в глаза.

— Хочу сказать тебе важную вещь, — наконец решился он.

Джанеки сделала таинственное лицо.

— Нет, постой, давай я угадаю, о чем ты хочешь мне сказать. Мне кажется, я сумею понять твои мысли. Итак… — она прикрыла веки, делая вид, что погружается в область таинственного. — Слышу… Слышу… Ты не богат, даже беден, так? А, ты мойщик машин! Нет, шофер!

— Автомеханик, — прошептал пораженный Радж.

— Да, точно — автомеханик, — подтвердила Джанеки. — Хотя какая разница?

— Есть кое-какая, — не согласился парень. — Но как ты догадалась?

— А ты еще не понял? У нас родство душ, — не открывая глаз, сказала Джанеки таким таинственным, низким голосом, что Радж вздрогнул.

— Пожалуй, — охнул он. — Ну и что ты скажешь?

— О чем? — не поняла девушка, слишком глубоко погрузившаяся в пучину потустороннего.

— Ты так высоко, — с горечью сказал Радж. — Мне ни одна лестница не поможет.

Это прозвучало так искренне, что Джанеки не удержалась и посмотрела на него, забыв о спектакле. Отличный актер, признала она. Но и сама она не хуже.

— Я девушка без предрассудков, — сказала недавняя Кассандра, вложив в его ладонь свою руку. — Для меня не имеет никакого значения богат ты или беден. Главное — твои душа и сердце. Какое у тебя сердце? — спросила она, улыбаясь.

— Золотое, — правдиво ответил Радж.

Глава девятнадцатая

Утренняя репетиция в цирке не состоялась. С тех пор, как Мано вернулась в отцовские объятья, господин Шарма лишился покоя. Ссорились они с дочерью каждый день по десять раз, но чтобы артисты не могли упражняться — это случилось впервые.

Ко всему привычный цирковой народ не стал бы так просто покидать манеж и толпиться у входа в брезентовую палатку бухгалтера, если бы из нее неслись только крики хозяина и плач Мано. Однако выстрел, пробивший брезентовую крышу, — это серьезный повод для любопытства. Голуби предпочли убраться подальше от опасного места, а люди, напротив, открыли рты в ожидании продолжения.

— Следующая пуля будет прямо в твое глупое сердце, — кипятился в палатке господин Шарма.

— Мое сердце умеет любить и не хочет страдать всю жизнь, — отвечал плачущий голос Мано.

Апу пробился сквозь толпу и спросил у фокусника Дари, в чем дело. Информатор был выбран безошибочно — Дари всегда знал больше других о том, что происходило в цирке и в каждом жилом вагончике. Возможно, помогала профессия, но и личного энтузиазма тут было тоже немало.

— Хозяин собирается убить свою дочь! — шепотом сообщил Дари. — То есть он хочет выдать ее замуж, но так как она отказывается, то ему остается только это.

— Вот как! — улыбнулся Апу и пошел к палатке.

— Хочешь умереть вместе с ней? — на плечах у него повисли Джай и Рама, лилипуты из номера «Человечки на Луне», в котором они выступали вместе с Апу. — Лучше тебе туда не соваться!

Он легко сбросил их и, прижав палец к губам в знак того, что уговоры бесполезны, решительно откинул полог, закрывавший вход в палатку.

Картина, которая предстала его взору, могла бы с успехом войти в киномелодраму о жестоком отце и преступной дочери. Хозяин, держа в одной руке двустволку, другой сжимал шею Мано и при этом кричал:

— Лучше я задушу тебя, непокорная дочь!

Почему он решил, что задушить лучше, Апу не знал.

— Так что, душить будете или все-таки застрелите? — с интересом осведомился он.

— Что?! — отпрянул хозяин.

— Да нет, я просто о том, что если уж решили душить, так давайте я ружье подержу, чтобы не мешало.

Очевидно, хозяин все еще не сделал окончательного выбора ни на одном из способов лишения жизни своей дочери, потому что он прижал к груди ружье, не желая с ним расставаться.

— Ты здесь зачем? — закричал он на Апу, а затем, увидев за откинутым пологом остальную братию, напустился на них: — Чего вы собрались здесь? Все пошли прочь!

— Слышали, что хозяин сказал? — поддержал его Апу тоном подобострастного надсмотрщика, выслуживающегося перед господином.

Однако сердце господина Шармы не смягчилось.

— Тебя это тоже касается, жестко заявил он преданному слуге, по-клоунски сыгранному сейчас Апу.

— Хорошо, я уйду, — кивнул тот. — Только на прощание задам один вопрос. Разве может любящий отец сказать дочери, что он ее застрелит?

— Я имею право! — взвился Шарма. — Ее мать умерла, когда ей было несколько дней. Разве я женился снова? Ради нее прожил всю жизнь вдовцом, все только для нее, родной доченьки. И чем все кончилось? Я нахожу ей жениха, сговариваюсь с его родителями, все готово к свадьбе — так нет, ей, видите ли, не нравится парень, которого я ей выбрал!

Шарма схватил со стола фотографию и помахал ею перед носом Апу.

— Только и всего! — насмешливо протянул клоун. — Я-то думал, она проиграла в карты наш цирк или отравила декана в университете! И за это вы собираетесь отправить девушку на тот свет?

— Этого мало? Она ослушалась воли отца, она желает сама выбрать себе мужа! Где это видано, я тебя спрашиваю? Что я скажу почтенным родителям парня? Они думают, что имеют дело с маништа — людьми, умеющими беречь свою честь и держать слово. А кто я буду теперь? Меня звери больше уважают, чем родная дочь!

— Кто же виноват? — развел руками Апу. — Держали бы ее с самого детства в клетке, кормили сырым мясом — глядишь, она не только за вашего жениха, а за прокаженного вышла бы по первому отцовскому слову. А если уж любили, считали человеком, учили, в университет послали — будьте последовательны. Пусть и ведет себя, как человек: сама решает, с кем ей жизнь прожить. Это ваш жених? — Апу взял у хозяина изрядно помятую фотографию и, поглядев на нее, скорчил кислую мину.

— Что, разве не хорош? — возмутился Шарма.

Апу не мог бы ответить точно, потому что жениху на снимке было лет десять-двенадцать, позже сходить в фотографию, наверное, времени не было.

— Даже я бы за него не вышел! — убежденно ответил он. — И знаете почему?

Апу осторожно протянул руку к двустволке, рассчитывая, что задумавшийся о причинах его недовольства женихом Шарма пропустит решающий момент, но не тут-то было. Хозяин вдруг подскочил и изо всех сил дернул ружье к себе, не желая с ним расставаться.

— Что ты несешь! Не хочу больше слушать эту галиматью! — закричал он. — Или она выходит за него замуж, или через минуту здесь будет труп!

Апу, изловчившись, вырвал у него двустволку и прижал холодную сталь к своему горлу, а палец положил на курок.

— И этот труп будет мой. Давайте, жмите поскорее на курок. Я хочу умереть раньше, чем увижу, что вы, такой близкий мне человек, причините боль собственной дочери.

— Апу, не смей! Апу, мой мальчик, не надо, — застонал хозяин. — Ты же наследник моего цирка.

— Конечно, — усмехнулся клоун, — когда от меня что-нибудь надо, вы говорите, что я наследник, а когда речь идет о каких-то глупых предрассудках, вы готовы меня пристрелить.

Шарма смотрел на него глазами полными слез.

— Апу, мальчик, как ты можешь так говорить, — зарыдал он, падая на колени рядом с ним. — Разве я не отношусь к тебе, как к сыну? Разве не я научил тебя всему, даже принимать роды у слоних? Как ты мог сказать такое, как у тебя язык-то повернулся?

Не проронившая до сих пор ни слова, Мано вдруг вышла при этих словах из оцепенения и, схватившись за сердце, заплакала тоже.

— Не надо плакать, ну не надо, — забормотал Апу, обнимая Шарму. — Все уладится, если мы спокойно поговорим, правда?

Он сделал Мано знак уйти, и она, утирая рукавом слезы, выскользнула из палатки.

Господин Шарма поднялся, отводя глаза и шмыгая носом.

— Никто и не плакал, — буркнул он и внезапно обнаружил пропажу главного действующего лица. — Где она?! — взвизгнул он, опять впадая в ярость.

— Я отпустил ее, — вздохнул Апу. — Пусть немного отдохнет.

— Ты! Ты! Ты обвел меня вокруг пальца! — взревел обманутый в лучших чувствах Шарма, снова хватая ружье.

— Стрелять собрались? — поинтересовался Апу. — Зря стараетесь.

— Думаешь, промахнусь?

— Да я патроны вынул, — небрежно сказал Апу, доставая их из кармана.

— Дай сюда! — протянул Шарма руку.

— Чтобы вы меня застрелили? — усмехнулся клоун. — Вот это здорово. Вы что, босс, считаете меня сумасшедшим?

Шарма со злостью отшвырнул ружье в угол и бросился из палатки, посылая проклятья всем, кто попадался на пути.

Апу оглядел оставшееся за ним поле битвы и, подобрав брошенную фотографию, надолго уставился на лицо изображенного на ней мальчика.

— В его возрасте я был не хуже, — пробормотал он. — Но все изменилось. Хотя и этому парню ничего не светит — у Мано всегда был твердый характер, и она никому не позволит распоряжаться своей судьбой. Так что ищи себе другую невесту, парень, полагаю, у тебя не будет с этим проблем.

Глава двадцатая

Цирк сиял огнями, похорошев к вечеру, как принарядившаяся к приходу гостей хозяйка дома. Оркестр старался вовсю, занимая зрителей до начала первого номера. Звуки бравурных маршей, которые цирковой дирижер предпочитал всем остальным музыкальным произведениям, наполнили всю округу, и тем, кто оставался сегодня дома, не позаботившись о билете, поневоле становилось грустно при мысли, что совсем рядом царит совсем иная атмосфера — атмосфера веселья, риска и восхищения.

Апу сегодня выходил вторым, сразу за «шаривари» — веселым калейдоскопом групповых акробатических прыжков, которым цирк господина Шармы но праву гордился. Он надел свой белый в горошек костюм и длинноносые ботинки, натянул парик, загримировал лицо. Теперь в зеркало смотрел уже не Апу — несчастный карлик, человек без будущего, а смеющаяся маска радости. Все, что происходило с ним вне манежа, он оставлял здесь, в своей гримерной. Там, на арене, нет места для страданий, боли, неудач. Там только то, что может принести смех и счастье, удивить и развеселить людей, — ведь они пришли сюда за этим.

«Как мне все-таки повезло, — подумал Апу, дорисовывая тонкой кистью уголок огромного смеющегося рта. Для такого меланхолика, как я, просто счастье, что есть место, куда нельзя прийти не в настроении, что я должен быть веселым хотя бы двадцать минут каждый день. Что стало бы со мной, если бы не это? Кто еще может двадцать минут каждый день улыбаться и развлекать всех вокруг?»

Он подмигнул своему отражению и решил посмотреть, как работают акробаты. Но в репетиционном зале его остановила Мано. Похоже, она давно уже его дожидалась — с таким нетерпением бросилась ему навстречу. Сейчас она была еще лучше, чем утром, потому что сменила футболку и юбку на золотистое сари и распустила по плечам волосы. Они блестели так, что рядом с ними померк бы наряд канатоходки Ратхи, сплошь расшитый стразами.

— От тебя не отвести глаз, Мано, — улыбнулся Апу.

Но она, казалось, не была расположена выслушивать комплименты и нетерпеливо поманила его рукой, на которой тихонько звенели серебряные браслеты.

— Спасибо тебе, Апу, — нежно сказала она. — Ты сделал для меня очень много.

— О чем ты? — удивился он.

— Ты помог мне принять важное решение, очень важное, — вдруг заговорила она так быстро и горячо, с таким волнением, что Апу растерялся. — Только не говори «нет», не отказывай мне, Апу. От тебя сейчас зависит моя жизнь.

— Ты можешь не сомневаться во мне, но в чем дело, Мано? Объясни же, что от меня требуется.

— Завтра утром будь готов к девяти, — зашептала девушка, низко склонившись к нему. — Поедем с тобой в мэрию.

От нее так волшебно пахло, что у Апу закружилась голова. Он не слышал, что шептали ее губы, а только наслаждался чудесным ощущением ее близости, необыкновенным ароматом духов, шелестом шелковой материи. «Вот так и сходят люди с ума, — вдруг подумал клоун, — вдохнут тонкий запах любимой девушки, почувствуют ее дыхание — и нет человека, только еще одним облаком прибавилось в небе, и это облако — он, его смятенная душа».

— Апу, Апу, ты не слушаешь меня! — Мано тянула его за рукав. — Ты понял, ровно в девять едем в мэрию.

— Зачем? — опомнился клоун.

— Чтобы зарегистрироваться! Мы поженимся!

— Поженимся? — охнул Апу, не веря своим ушам.

— Не кричи! — Мано замахала на него руками.

Они и впрямь привлекали к себе внимание толпившихся в зале в ожидании своего выхода артистов. Всем было любопытно, о чем это так горячо толкует с Апу дочка директора. Уж не придумала ли она что-нибудь, чтоб избежать свадьбы с отцовским избранником. Мано бросила на них неприязненный взгляд и отвернулась от Апу, делая вид, что поглощена чтением иллюстрированного журнала, который держала в руках.

Но Апу не мог притворяться, что их беседа не содержала ничего важного и особенного. Он стоял перед Мано, глядя на нее снизу вверх, как смотрит щенок на хозяина: ожидая всего, от ласки до пинка, и все принимая с восторгом. Земля уходила у него из-под ног. Он вспоминал ее слова и не мог поверить им. Смысл знакомых с детства фраз терялся, таял, потому что то, что они означали, было совершенно невозможно.

Нет, здесь какая-то ошибка, чувствовал Апу, но слова, выстраиваясь одно за другим, настаивали на безусловности своего значения, манили его, обещали так много, что сама жизнь казалась ничем в сравнении с их обещаниями.

— На чем мы остановились? — повернулась к нему Мано, так и не дождавшись, когда иссякнет любопытство окружающих. — Времени очень мало. Так на чем?

— На свадьбе, — произнес Апу, ожидая, что она сейчас удивленно распахнет глаза и скажет: какая свадьба, о чем ты?

Но Мано и не думала отказываться от своих слов.

— Мы поженимся тайно, так что держи все в секрете, — зашептала она, оглядываясь вокруг.

— Это правда? — задыхаясь, спросил Апу.

— Теперь все зависит от тебя, — ответила девушка.

— Апу, ты почему здесь? — раздался откуда-то зычный голос хозяина, а через мгновение и сам господин Шарма появился из темноты. — Сейчас твой выход.

— Все, иди! — махнула рукой Мано, отпуская клоуна.

И он пошел на подкашивающихся ногах туда, где гремела музыка и сиял свет, не представляя себе, что он здесь делает и зачем ему выходить на манеж.

— Апу! — раздался голос Мано откуда-то сбоку, и она опять поманила его. — Вот возьми, пусть будет у тебя.

— Что это? — пробормотал он, ощутив в руке маленькую коробочку.

— Кольца, — шепнула девушка. — Спрячь их. Не подведи меня.

Что она имеет в виду? Как может он подвести ее? Да вели она ему умереть сейчас, не сходя с этого места, и он был бы мертв через мгновение, лишь благодаря ее за это счастье — выполнить ее желание, благословляя ее имя и прося богов о счастье для нее. Неужели она не понимает, что он чувствует теперь? Она, так легко сделавшая из него великана — посмотрите, ведь он великан, карлик умер, умер в то мгновение, когда поверил, что она хочет стать его женой! Человек, живший внутри этого жалкого тела, не помещавшийся, мучившийся, томившийся в нем, наконец-то разорвал свои оковы, и душа, жаждавшая истинного воплощения, обрела новую оболочку.

Где они, ноги лилипута, приставленные к телу мужчины, куда они подевались? Он больше не замечал их, не чувствовал, как тянут они его вниз, сгибая спину, клоня гордую голову, принижая разум. Кто думает о ногах, когда за спиною развернулись огромные, белые, сильные крылья, способные поднять так высоко: выше города, гор и неба?!

— Теперь и я могу сказать: я люблю, — Апу произнес это, не поднимая взгляда, а когда решился все же поднять, то не нашел Мано рядом.

Она не слышала? Неважно! Он скажет ей это завтра! Послезавтра! Он будет говорить ей эти слова каждый день из всех, отпущенных ему судьбой. Рядом с ним она будет королевой мира — он сумеет своей любовью вознести ее на эту высоту. Смогла же она в одно мгновение сделать из него такое счастливое и готовое к полету создание!

— Апу! Апу! Вот ты где! — бросились к нему, опережая друг друга, Рама и Джай. — Тебе вот-вот выходить, а мы никак не можем найти тебя. Что с тобой, ты заболел? Может быть, позвать Кавери?

Апу обнял их и прижал к себе. Если бы они знали, что с ним творится! Сердце его внезапно сжалось от жалости к ним, не испытавшим чудесного превращения и оставшимся игрушечными человечками в мире больших людей. Вот бы и им, обиженным, обделенным, пережить это пугающее блаженство любви, исправляющее все жестокости мира, все ошибки природы! Вот бы им понять, что прочитанный над ними еще в колыбели приговор не окончателен и можно надеяться на милость!

— Ты можешь работать? — участливо спросил Рама. — Ты весь горишь.

Апу улыбнулся ему и, оттолкнувшись, как мячик, в невероятном кульбите вылетел на арену, встреченный радостными криками узнавших своего любимца зрителей.

— Я люблю, я люблю! — кричал он каждый раз, когда руки его на мгновение касались манежа, чтобы отправить тело в новый прыжок.

Но голос тонул в аплодисментах, и никто в зале не слышал слов, которые срывались с губ клоуна, никто, кроме Рамы и Джая, замерших в проходе. Должно быть, люди слышат лучше, когда они ближе к земле.

Глава двадцать первая

Апу не смог уснуть в эту ночь. Чтобы не тревожить мать, да и вообще поменьше попадаться ей сегодня на глаза — так тяжело было держать все от нее в секрете! — он отправился на берег и лег на до сих пор еще горячие камни, хранящие солнечное тепло. Словно потягиваясь после сладкой дремы, лениво поднялась из-за густых черных облаков луна.

напевал Апу, любуясь волшебным сиянием, проливающимся с неба на него одного.

Весь мир спал. Спали усталые от непосильных трудов; спали спокойные, достигшие согласия с собой; спали отчаявшиеся, утратившие надежду; спали дети, не ведающие о смерти, и старики, измученные борьбой с ее призраком. Все вокруг: море, луна, облака, шепот прибоя, крики чаек — существовало сейчас только для влюбленных, таких, как Апу, забывших о сне и покое в ожидании надвигающегося счастья.

Он достал из кармана кольцо, чтобы полюбоваться сиянием камня в лунном свете. Какой отменный вкус у Мано — она выбрала прекрасный сапфир. Он отражает лучи так же щедро, как море, умножая их своими гранями. Это кольцо завтра будет на пальце Мано, а то, побольше и потяжелее, — на его руке. Жаль, что не он купил эти прекрасные вещицы, так было бы гораздо лучше, но ведь Мано держала свой замысел в секрете. Удивительная девушка! Полюбить такого, как он, — это уже труднообъяснимый поступок. Но выйти замуж за лилипута?! Этот шаг требует большого мужества.

Завтра они скажут друг другу самые важные слова в своей жизни, поклянутся в вечной верности и наденут кольца. Потом, когда обо всем узнают мать и господин Шарма, когда они смирятся со случившимся и простят за ослушание и тайный брак, будет свадьба, гости, музыка. Он с цветочной гирляндой на шее обведет свою красавицу жену в свадебном наряде вокруг священного огня. А потом они останутся одни, и он подойдет к своей жене, чтобы обнять ее, вдохнуть аромат ее волос и тела и навсегда опьянеть от него!

Неужели это сбудется?

Апу вскочил, чувствуя, что он не может больше быть один, ему просто необходимо доверить кому-нибудь испепеляющее его счастье. Маме? Но она не допустит тайного брака ни за что на свете. Она умный человек широких взглядов, но она же и женщина, свято соблюдающая традиции и свою безукоризненную порядочность. Ей нельзя сказать, что он намерен обмануть Шарму, вступив в брак с его дочерью.

Тогда кому? Разве что Раме и Джаю, они любят его и сумеют сохранить тайну. Вот и свет в их вагончике горит, значит, не спят и будут рады ему.

Апу просидел с ними до утра. Говорил без умолку, хохотал, вспоминал истории из их общего с Мано детства. Рассуждал о ее красоте, уме, образованности — и отчаянной храбрости ее решения. Друзья слушали, кивали головами, удивлялись, всплескивали руками, радовались вместе с ним. Желали счастья. На рассвете они проводили Апу к домику на колесах, где спала его мать, а сами ушли к себе, чтобы провести остаток ночи без сна, думая и вздыхая о чем-то, чего не знал никто на белом свете.

Ровно в девять Апу ждал Мано у шоссе с букетом, который успел нарвать в соседнем парке. Он надел свой единственный пиджак, сшитый ко дню выпуска в школе, и галстук-бабочку, купленный неизвестно зачем несколько лет назад, — Апу и не думал, что в его жизни будет случай надеть такой галстук. Теперь он уже и не верил, что события вчерашнего вечера не приснились ему. Слишком все походило даже не на мечту — Апу никогда не позволил бы себе и мечтать о таком, — а просто на сон.

Но Мано пришла, не опоздав ни на минуту. Правда, вместо сари или нарядного платья на ней были джинсы и футболка, но, может быть, теперь принято жениться именно так, Апу не знал этого наверняка. Кроме того, это ведь тайная свадьба, все должно выглядеть, как обычно, так что и он зря так вырядился.

— Ты заказал такси? — спросила Мано вместо приветствия.

— Сейчас будет, — успокоил ее Апу и отдал букет. — Прости, он не слишком хорош. Все так неожиданно. Я вообще не уверен, на земле я или в раю.

Мано рассеянно улыбнулась и взяла цветы. Начался дождь, и Апу проклинал себя, что не догадался прихватить зонт. Но наконец пожаловал таксист, и они отправились в город.

— Мне надо было все-таки сказать матери, — сокрушенно произнес Апу, глядя, как струи ливня разбиваются о стекло машины. — Она отдала мне всю жизнь.

— Все родители похожи. Боюсь, она не согласилась бы молчать, и все дошло бы до моего отца, а тут уж свадьбы никакой бы и не было. Не грусти, это мой грех, я просила тебя не говорить ей, — успокаивала его девушка.

Но его мучило не только сознание своей вины перед матерью.

— Мано, ведь в мэрии заключаются только гражданские браки, — с сомнением спросил он. — А настоящая свадьба будет?

— Конечно, конечно, глупый, — рассмеялась она. — Я не выйду замуж без свадьбы.

— Но когда, когда? — не успокаивался Апу, которому каждый день промедления казался теперь вечностью.

— В любое время, когда захотим, — Мано убирала тонкой рукой без конца падавшие на лицо пряди распущенных волос, и этот ее жест сводил Апу с ума, так он был прекрасен.

Он закрыл глаза и положил голову ей на плечо, но Мано и не заметила этого.

— Ну, наконец-то, приехали! — закричала она и, спешно выпрыгнув из автомобиля, помчалась к подъезду мэрии, перепрыгивая через лужи.

— Двадцать рупий, сэр! — обернулся к Апу таксист. — И еще кое-что сверх счетчика.

— Еще чего! Я сам ниже счетчика! — привычно пошутил клоун.

— Поздравляю вас с законным браком, сэр! — таксист действовал наверняка.

Апу даже покраснел от удовольствия. Вот еще один человек, который знает теперь про самую большую радость его жизни и отчасти даже разделяет ее в эту минуту! Разве можно оплатить деньгами пожелание счастья?

— Ты подслушал? — покачал головой Апу, но глаза его говорили совсем другое. — Вот пятьдесят рупий, сдачи не надо.

Он махнул рукой таксисту и пошел к мэрии. Мано уже стояла на крыльце и оглядывалась, будто ждала кого-то. Апу хотел было крикнуть ей, что уже идет, но тут из вестибюля выбежал какой-то молодой человек и заключил Мано в свои объятья. Она запрыгала от радости и повисла у него на шее.

Апу так и остался стоять под дождем, не в силах оторвать взгляд от этой сцены. Казалось, они не могут наглядеться друг на друга. Мано нежно проводила рукой по лицу парня, он гладил ее волосы и прижимал девушку к своей груди. Что это, что за наваждение?!

— Винсент! Я так счастлива! Наконец-то мы будем вместе, — услышал Апу голос Мано, долетевший до него с другой планеты.

— Подожди, любимая, сначала давай зарегистрируемся, — отвечал ей другой голос.

Потом они оба спустились с крыльца, чтобы взять Апу за руки и увлечь за собой в здание.

— Винсент, ты первым делом должен поблагодарить Апу, — сказала Мано, стряхивая с волос клоуна дождевые капли. — Апу, это Винсент, мой жених. А это Апу, мой друг и свидетель.

Небеса содрогнулись и обрушились на землю. И вместе с ними низверглись с высоты облака, звезды, величие и красота мира, открывшиеся Апу этой счастливой ночью. Он стоял среди дымящихся руин, среди обломков, бесформенных и уродливых остатков разрушенного сновидения.

Винсент, тот самый юноша, который сопровождал Мано при ее возвращении домой, вежливо поклонился и, пожав Апу ватные пальцы, произнес:

— Мы оба благодарим вас за ваше согласие помочь нам и просим стать свидетелем нашего бракосочетания. А это, — он обернулся к румяному юноше в полосатом свитере, — мой свидетель, Канна. Знакомься, Канна!

— Эй, Мано, что это за шутки? — фыркнул парень. — Это твой свидетель? Где ты его откопала?

Мано набросилась на него чуть ли не с кулаками.

— Попридержи язык! — закричала она, покрываясь красными пятнами от гнева. — Я с интересом услышала бы, где Винсент откопал такого хама, как ты. Перед тобой джентльмен, а ты отпускаешь идиотские замечания в адрес человека, мизинца которого не стоишь весь, со всем твоим ростом.

Апу усмехнулся, слушая ее горячую речь. Она ставит его высоко, гораздо выше, чем заслуживают его размеры… Однако не так, как он надеялся взлететь. В этом небе нет для него места.

— Да что я такого сказал, — испугался Канна. — Брось, Мано! Я никого не хотел обидеть. Пошли, нас зовут!

— На свадьбе Апу будет посаженным отцом! — не могла остановиться Мано.

Винсент прошел вперед, увлекая ее за собой. Апу побрел следом. Они вошли в зал, где за столом восседал грузный старик. На самом кончике его носа еле держались очки. Он долго ковырялся в каких-то бумажках, не поднимая головы, потом оторвался от них, решив, наверное, что создал уже достойное впечатление о занятости делами чиновников мэрии, и скрипучим голосом объявил:

— Итак. Винсент и Мано. Как фамилия невесты, здесь не указано?

— Мано Шарма, — поклонилась девушка, сделав шаг вперед.

— Почему же это вам, Мано Шарма, понадобился тайный брак? — укоризненно произнес регистратор, качая головой. — Неужели совсем не уважаете отца с матерью, что так женитесь.

— Ее отец против нашего брака, — объяснил Винсент, сдерживая раздражение.

— Ясное дело… Ну так и не женились бы, если родители против, — посоветовал старик. — Без пары бы не остались, нашли бы вам обоим кого-нибудь.

— Нам не нужно «кого-нибудь», — повысив голос, заявил Винсент. — Мы хотели бы пожениться, а не слушать ваши советы.

— Вижу, вам ничьи советы не нужны, — обиделся старик. — Ну времена пошли! Что хотят, то и делают. Какое падение нравов!

— Мы не совершили никакого преступления, мы сюда жениться пришли, — почти закричал юноша, но Мано решительно взяла его за руку и сказала спокойно и тихо:

— Мы просим вас зарегистрировать наш брак немедленно.

Старик внимательно посмотрел на нее поверх очков и уткнулся в свой журнал.

— Где свидетели?

— Вот, господин регистратор, перед вами, — ответила Мано.

— А это чей мальчик? — удивился старик, разглядев Апу, который едва был виден из-за высокого стола.

— Сэр, не мальчик, а свидетель, — сказала Мано.

Апу услышал в ее тоне боль и страдание за него, за непрерывные унижения, которым его подвергали. Ему вдруг стало ее жаль, и он подумал: хорошо, что она выходит замуж за Винсента, а не за лилипута — постоянный объект насмешек всех, кому только не лень. Что бы была у нее за жизнь, ведь, смеясь над ним, они унижали бы его жену. Все в жизни справедливо, хотя и мучительно, эта мысль придала ему силы, и он улыбнулся регистратору, специально выползшему из-за стола, чтобы получше разглядеть пожаловавшее к нему диво.

— Сэр, мне двадцать семь лет, — сказал Апу, зачем-то прибавляя себе два года.

— Никогда бы не дал больше двадцати шести, — сострил старик, хлопая его по плечу. — Хорош мальчик. Как зовут?

— Апу, — подсказала Мано.

— И имя какое-то миниатюрное, под стать владельцу. Значит, никто, кроме него, не захотел стать вашим свидетелем. Вы думаете, это случайно? — опять принялся за свое регистратор.

— Я никого и не просила, — неприязненно ответила девушка.

— Гирлянды принесли? — буркнул старик, нехотя возвращаясь к своим обязанностям.

— У нас кольца. Апу, давай, — заторопилась Мано, надеясь покончить поскорее с доставляющей слишком мало радости церемонией.

Он достал из кармана коробочку и подал девушке, глядя в сторону.

— Но здесь только мое, — удивилась Мано, — а второе?

Он попытался поднять руку, на безымянном пальце которой нежным светом сиял сапфир. Но с каким трудом далось ему это движение. Тонкий золотой ободок сделал руку невероятно тяжелой — ни одна гиря не тянула ее к земле с такой силой, как эти несколько граммов золота и прозрачный камень.

Мано, не понимая причины промедления, сама взяла его ладонь с предназначенным другому даром.

— Ты надел, чтобы не потерять? — пробормотала она, пытаясь снять кольцо с пальца. Оно не слезало, будто не желая расставаться со своим недолгим владельцем, сумевшим оценить его.

Заметно нервничая, Мано буквально вцепилась в руку Апу, так что даже Винсент не выдержал и шепнул ей:

— Ты делаешь ему больно.

— Что? — рассеянно отозвалась девушка. — Он не боится никакой боли.

Но это было не так. Он не боялся только той боли, которую хорошо знал, к которой привык и сделал частью своей жизни, той, которая повторялась и не могла удивить. Но то, что испытывал Апу сейчас, стало для него совсем новым и незнакомым страданием, оставлявшим такие раны, что он не решился бы даже взглянуть на них со стороны. Мано, ставящая его очень высоко, преданная дружбе с ним, любящая по-своему, конечно, — топтала его в эту минуту и не подозревала об этом. Она просто, как умела, устраивала свою жизнь, и Апу должен был сыграть в этом спектакле свою роль — не слишком большую, но совершенно необходимую ей сегодня.

Она сняла, наконец, кольцо и торопливо надела его на палец своего избранника. Их руки встретились прямо перед глазами Апу, и оттого все происходящее стало для него таким невероятно огромным, что невозможно было разглядеть ни пальцев, ни колец. Вспыхнул только отраженный камнем луч, и в этом свете что-то теперь казалось Апу враждебным и насмешливым.

— Поставьте ваши подписи вот здесь, — почти дружелюбно сказал регистратор, уже смирившийся с тем, что здесь произошло.

— Апу, ты мешаешь, — шепнула Мано, и он испуганно шарахнулся прочь от стола, чтобы они с Винсентом могли подойти и расписаться под свидетельством о своем браке.

Апу надеялся, что церемония окончена, и он сможет остаться наконец один, но нет — теперь им понадобилась его подпись. Потом старик вдруг неожиданно разразился приветственной речью с цветистыми пожеланиями, хотя ни у кого не было сомнений в том, что его вряд ли переполняют радостные чувства по поводу этого события.

Апу выдержал все и даже не вздрогнул, когда, уже у машины, ему на плечо легла рука Мано с обручальным кольцом.

Глава двадцать вторая

Радж ждал Джанеки у кинотеатра уже полчаса, и ее отсутствие стало изрядно его беспокоить. Зная лихую манеру девушки водить машину, и впрямь можно было занервничать — с ней могло случиться все что угодно. Наконец она появилась — на этот раз так аккуратно припарковав свой автомобиль рядом с машиной Раджа, что он даже не сразу понял, что это она.

— Только не ругайся! — просительно проговорила Джанеки, пересаживаясь в «бентли». — Виновата, виновата! — добавила она в ответ на его красноречивый жест — Радж слегка постучал пальцем по циферблату часов.

— В кино мы уже опоздали, — пожал он плечами. — Что у тебя случилось, ведь ты так хотела посмотреть этот фильм?

— А, голливудская чушь! — отмахнулась Джанеки, еще вчера с жаром уговаривавшая его посмотреть «уморительную комедию». — Я купила себе такое платье, такое! — она закатила глаза и сжала у груди руки. — Хочешь, покажу?

— В другой раз! — быстро ответил Радж, видя, что она готова броситься к своей машине, чтобы тут же продемонстрировать ему покупки, которыми было завалено все заднее сиденье.

Он завел машину и влился в поток автомобилей, устремившихся к центру города.

— Куда мы едем? — спросила Джанеки.

— Куда прикажешь, — беспечно ответил Радж, но, заметив, как оживилось ее лицо, счел необходимым добавить: — Только не в магазины!

— И не думала тебя туда звать, — оскорбилась Джанеки. — Что за удовольствие ходить по магазинам с мужчиной! И потом, не думаешь ли ты, что я нигде, кроме как в них, не бываю?

— Отчего же, — усмехнулся Рад. — Еще в рестораны захаживаешь, к косметичке, в парикмахерскую…

— А сам-то? Ты что, все вечера проводишь в театре или на симфоническом концерте? Давай, вези меня немедленно на что-нибудь посерьезнее — душа моя жаждет Шекспира и Бетховена! — решительно заявила Джанеки и, устремив на парня испепеляющий взгляд, фыркнула сквозь зубы: — Сноб!

— Какой тебе Шекспир в такое время? — рассмеялся Радж. — А вот в ботанический сад я бы тебя свозил. Ты хоть знаешь, что в нашем саду самый крупный в мире баньян растет? Я его видел — настоящий лес!

— В ботанический сад? Чтобы я там изжарилась на солнце?

— Тогда в музей, там точно есть кондиционеры, — предложил парень. — Например, в «Виктория мемориал» Мурильо, Рубенс, Тициан… Устраивает?

— Я там была, — сердито ответила Джанеки, понимая, что культурного времяпрепровождения не избежать, и честно добавила: — В шестом классе.

— Храм богини Кали? Джайнистский храм? Мечеть Накхода? Мраморный дворец? — Радж наблюдал, потешаясь, как с каждой его фразой Джанеки становится все и мрачнее и мрачнее. — Неужели ни одна достопримечательность нашей бедной Бенгалии не удостоится твоего внимания?

— Подумаешь, какой бенгальский патриот! — откликнулась девушка, не поворачивая к нему головы.

— Конечно, — согласился парень. — Особенно мне нравятся бенгалки, среди которых ты — лучшая.

— Да? — сразу же оживилась Джанеки. — А мне уж казалось, что ты решил меня уморить архитектурными памятниками.

— Ладно уж, — примирительно заявил Радж. — Везу тебя туда, где точно есть кондиционеры.

— В ресторан? — с надеждой спросила девушка.

— В планетарий! — ответил ей Радж и свернул на проспект, ведущий к южной части города.

Джанеки тяжело вздохнула.

— В конце концов, смотреть на звезды ужасно романтично, — сказала она скорее себе, чем ему.

Через несколько минут они ехали по прекрасным улицам Южной Калькутты — самого респектабельного района города, где обитали не просто состоятельные, а очень богатые люди. Радж почти бессознательно сбросил скорость, чтобы насладиться ощущением близости к этой чудесной и недоступной жизни, которое всегда охватывало его здесь.

Роскошные виллы утопали в пышной зелени тропических садов. За изящными изгородями можно было разглядеть холеных дам, беседующих друг с другом, сидя в плетеных креслах у самого края огромного бассейна. Прекрасно выбритые мужчины играют в теннис или гольф на бархатных лужайках; или тянут что-то из запотевших бокалов, уставившись в газету. Вялые юноши с разочарованными глазами лениво обсуждают достоинства своих и чужих автомобилей, каждый из которых стоит целое состояние. Тут же бегают толстенькие крикливые дети, среди которых немало белокурых отпрысков владельцев английских фирм.

Даже запах здесь какой-то не такой, как в других районах Калькутты. Здесь не пахнет нищетой, грязью, болезнями. Жители южных кварталов вдыхают ароматы цветов, садовой свежести, хороших духов и напитков. И удивительно, Радж никогда не видел над этими местами сизой дымки калькуттского смога — настоящего бича города. Выхлопные газы машин, едкий дым кизяка, которым топятся очаги бедных лачуг, выбросы промышленных предприятий, смешиваясь во влажном воздухе, заставляют слезиться глаза и вызывают першение в горле. Может быть, миллионеры избавлены от этой напасти, или все-таки порывы ветра с океана не дают смогу опуститься поближе к гордым головам баловней фортуны?

Раджу нравилось здесь бывать. В его желании прикоснуться к недоступному миру не было зависти или самоуничижения. Преисполненный молодости и здоровья — физического и нравственного, — он не терзался сознанием собственной ущербности в сравнении с идеально вымытыми, одетыми по последней моде и прекрасно образованными юношами. Он совсем не хотел бы попасть сюда, если бы для этого ему пришлось совершить что-нибудь недостойное, ограбить, предать, завладеть чужими тайнами. Но образ человека, у ног которого лежат все сокровища мира, поневоле притягивал его, заставляя вновь поворачивать сюда машину, которая, собственно, ему не принадлежала.

— А кстати, твой дом где-то здесь? — прервала Джанеки непонятное молчание, воцарившееся, как только они въехали в квартал миллионеров. — Ты не хочешь мне его показать?

— Что? — оторопел Радж. — Опять ты за свое?

— Ладно-ладно! — прервала его девушка. — Я в курсе, что ты мойщик машин или водопроводчик…

— Автомеханик! — взревел Радж, не зная, как вбить в ее голову простую мысль, что он отнюдь не богач.

— И прекрасно! Так где же ты все-таки живешь?

— В Кхидирпуре, конечно, там же, где и ты! — недовольно ответил парень. — Иначе с чего бы я там целыми днями болтался, как думаешь?

— Стану я об этом думать! У меня есть вещи и посерьезнее, о которых можно поразмыслить, — надменно отозвалась Джанеки.

— О платьях, например, — вставил Радж и рассмеялся, заметив как ее охватывает бешенство. — Ладно, не сердись, мы уже приехали.

Он припарковал машину у высокого здания с белым сияющим на солнце куполом — городского планетария, подаренного Калькутте мультимиллионером Бирлой. Они вошли в дохнувший прохладой полумрак зала, и Джанеки вдруг почувствовала себя счастливой оттого, что попала сюда, пусть даже против своей воли. Увидеть звезды днем — есть в этом что-то таинственное и привлекательное, так созвучное с теперешним состоянием ее души, с переживаниями, которые открыла ей внезапная и сразу покорившая всю ее душу любовь.

Затаив дыхание, Джанеки поднималась по мраморной лестнице. Она испытывала почти детское волнение, как в лучшие минуты ожидания праздника. Радж, похоже, заметил это и, не говоря ничего, взял ее руку. Они шли смотреть ночное небо Калькутты, как идут в храм, чтобы там дать друг другу клятву любви на вечные времена.

Они уселись в темноте рядом, и небесный свод засиял над ними кротко мерцающими звездами. По залу проносился прохладный ветерок, тонкий луч света, как указка, скользил по небу, и голос диктора из динамика монотонно пояснял, какое созвездие луч сейчас выхватил.

Раджу казалось, что черный зонтик с золотыми блестками укрыл их с Джанеки от всего мира, спрятал от реальности и дал им наконец шанс, вырвавшись из хитросплетения опутывающих людей условностей — каст, состояния, положения в обществе, — стать самими собой — прекрасными и счастливыми принцем и принцессой, для которых не существует ничего, кроме прекрасной сказки со счастливым концом.

Как чудесно очутиться здесь, под причудливым узором созвездий, сулящих удачу и благополучие, — разве может быть по-другому в эти прекрасные мгновения, когда ее узкая ладонь лежит в его руке? Он так счастлив, что способен дотянуться до самого яркого украшения этого неба, чтобы подарить его Джанеки вместо алмазов и изумрудов, жалких даров тех, кто никогда не испытывал того, что творилось сейчас с ними обоими. И эта музыка, льющаяся непонятно откуда, может быть, от самих звезд!!!

Все так же держась за руки, они вышли из зала, когда сеанс окончился и зрителей попросили освободить планетарий. Сколько времени продолжалось чудо, они не знали, им казалось, что оно длилось часы или… несколько мгновений. Джанеки села на скамейку под обещавшим тень деревом и подняла глаза к небу. Солнце сияло ей с высоты, но не могло уже обмануть. Теперь девушка знала, что у этого бледного, выжженного неба есть скрытая, недоступная пустому взгляду суть, великая глубина, таящая множество миров.

зашептала Джанеки слова утренней молитвы.

Сердца обоих были полны благодарностью Богу за разлитую во всем, что их окружало, красоту, за дарованную радость жизни, но главное, за что они славили его сегодня, — за то, что он послал каждому из них другого — именно затем, чтобы одним удивительным днем они вдруг ощутили высокий смысл его творенья.

Глава двадцать третья

Адвокату с утра нездоровилось. «Все, думал он, — завтра обязательно заеду к врачу, пусть проделывает надо мной все свои штучки, за которые я плачу ему бешеные деньги. Желудок — слишком опасный орган, чтобы пренебрегать болями в нем. А все нервы, постоянное ожидание неприятностей, непрерывные волнения из-за рассматривающихся в суде дел, вся эта возня со скрягами-клиентами, которые надеются, что за рупию я сделаю из них перед лицом закона святых мучеников».

Приступы случались с адвокатом нередко, и каждый раз он давал себе слово обратиться к врачу. Но при одной мысли о докторе и его советах: не есть жирного, не курить, не пить и поддерживать щадящий режим — ему делалось так тоскливо, что даже боль не казалась худшим выходом.

Что останется приятного в его жизни, если он вычеркнет из нее все удовольствия? Ради чего тогда было зарабатывать деньги, унижаться, выслуживаться, совершать такое, о чем даже вспоминать страшно? Он мог бы вести такое «диетическое», «постное» существование в своем доме в Ховре и быть бедным, но честным юристом, ни в чем противозаконном не замешанным, другом нищих, защитником сирот, покровителем беспомощных. Зарплаты государственного служащего как раз хватило бы на ежедневную порцию вареных овощей, а гонораров при таком контингенте подзащитных у него просто не было бы.

Нет уж, он будет наслаждаться всеми преимуществами, которые даются деньгами: хорошим вином, женщинами, машинами, путешествиями, — и пусть это длится столько, сколько боги еще согласны ожидать его грешную душу. Все равно, даже если он сейчас уйдет бродить по дорогам страны нищим монахом, аскетом, отшельником, ему никогда не загладить того, что уже совершено. За плечами такое, что прощения не будет. А значит, надо получить все возможное здесь и сейчас, чтоб не так обидно было умирать.

В суде он пробыл недолго и, отменив несколько встреч, поехал домой. Дочери не было, и слуги не могли сказать ему, где она. Однако, по словам дворецкого, такое случалось ежедневно — Джанеки прибегала из библиотеки, наскоро обедала и куда-то исчезала до темноты. Так как его не бывало дома раньше одиннадцати, это ей вполне сходило с рук. Но теперь уж он займется дочерью. Ему вообще давно уже следовало что-то с ней решать. Университет она закончила, диплом есть. Теперь делает вид, что готовится к какому-то экзамену, ездит в библиотеку — хотя, может статься, все это лишь отговорки. Он рассчитывал, что ее диплом будет частью богатого приданого, не более того. Но если она не торопится замуж, пусть тогда идет работать. Придется подобрать для нее место, лучше в какой-нибудь западной компании, а то в индийских еще не скоро научатся относиться к женщине как к равноправному партнеру и сотруднику.

Хотя, если ее часто не бывает дома, значит, кто-то все же привлек ее внимание. Не с подружками же она время проводит — они, сколько адвокат знал, давно замужем, и у них совсем другие проблемы. Вот только кого она себе нашла? От нее можно ожидать всего.

Адвокат услышал шум подъезжающего к воротам автомобиля и выглянул в окно. Так и есть, это Джанеки со своим кавалером. Машина у него неплохая, сразу видно, человек состоятельный. Ну что ж, хоть в этом повезло, а то Джанеки вполне способна серьезно мечтать о рае в шалаше — вот что значит выросла в довольстве, никогда не знала нужды. Бедность не кажется ей отталкивающей, она не боится ее так, как всю жизнь боялся он, видевший в детстве ее суровые черты.

Из машины вышла его дочь, а вслед за ней — высокий молодой человек, одетый по-спортивному. Похоже, на этот раз у них будут гости — Джанеки решила пригласить своего друга домой.

— Папа, ты дома? — закричала девушка, входя в гостиную. — Раджив сказал, ты отдыхаешь.

— Сейчас приду, — отозвался адвокат, но торопиться не стал.

Отсюда, из его спальни, было прекрасно слышно каждое слово, произнесенное в гостиной, а ему показалось совсем не лишним узнать, о чем толкуют влюбленные голубки.

— Ну, как тебе у нас? — спрашивала Джанеки своего приятеля. — Наверное, не так роскошно, как у тебя, но мило, правда? Я сама обставляла гостиную год назад. Тебе нравится?

— По-моему, неплохо, но я мало что понимаю в таких вещах, — равнодушно отозвался парень.

— Сейчас выйдет твой будущий тесть, — резко переменила девушка тему. — Скажи ему сам о нашей свадьбе — проверим твою храбрость.

«О свадьбе? Неужели дело зашло так далеко, а он совсем не знает этого человека, возмутился отец. Ну спасибо, дорогая доченька! Вот что значит давать девчонкам волю! Надо было сговорить ее в десять лет за этого урода, сына господина Тхарма Лингама, в семнадцать сыграли бы свадьбу, и сейчас у нее было бы уже пятеро детей, никак не меньше. А он, старый дурак, позволял ей все: хочешь учиться — пожалуйста, хочешь путешествовать — выбирай маршрут… Все для нее, как же: девочка растет без матери, ей нужна особая забота!»

Но, похоже, и сам будущий жених тоже не слишком ожидал такого развития событий.

— Эй, Джанеки, о какой свадьбе ты говоришь? — спросил он растерянно. — Ты же меня совсем не знаешь! За кого ты замуж выходишь, ты хоть выяснила?

— Ты о чем, Радж? Я знаю вполне достаточно, чтобы считать тебя порядочным человеком. Ты джентльмен, и я тебя люблю — что еще требуется? — легкомысленно рассмеялась Джанеки.

— Вот пустая голова! — Адвокат схватил со столика сигареты и нервно закурил. Все-таки, сколько не учи девчонку разным там наукам, в голове у них только ветер! Однако парень, кажется, не так глуп, как она.

— Слушай, Джанеки, сбавь-ка обороты, — мягко начал он. — Ты знаешь, я в тебя влюблен, но давай пока не будем думать о свадьбе. Узнаешь получше меня и мою семью тогда и решишь, подходящие мы тебе люди или нет. С отцом посоветуешься…

Да, вполне разумный приятель у этой сумасшедшей девчонки. И как он с ней связался?! У отца уже есть язва, скоро и жених наживет что-нибудь похожее, если Джанеки всерьез за него возьмется.

— Нельзя сразу включать большую скорость — мотор разнесет, — пытался уговорить девушку молодой человек.

— Не трусь, папа будет только рад, — отмахнулась Джанеки, — он просто мечтает вытолкать меня из родного дома, особенно если мой избранник миллионер, как ты.

— Джанеки! — подскочил парень. — Запомни, я не миллионер! Я тебе сто раз говорил об этом!

— Сядь и успокойся, Радж! — приказала девушка. — Миллионер — не миллионер, какая разница!

Адвокат почувствовал острое желание хорошенько ее отшлепать, как бывало в детстве, когда ее безобразия переходили всякие границы. Чтобы взрослая девушка так себя вела! Хорошо, что ее мать не дожила до этого дня!

В гостиной воцарилось молчание. Влюбленные явно были недовольны друг другом. Отец, не дождавшись продолжения столь много открывшего ему разговора, решил, что пришло время и ему появиться на сцене. Он пригладил волосы, разглядывая в зеркале свои отечные щеки и мешки под глазами, и открыл дверь в гостиную.

Увидев его, молодой человек, сидевший в кресле, встал и поклонился.

— Папа, я хочу тебя кое с кем познакомить, — защебетала Джанеки. — Это Радж.

Адвокат подошел поближе и протянул руку. Парень чуть подался вперед, и хозяин наконец разглядел своими подслеповатыми глазами его лицо. Ему показалось, что чьи-то холодные пальцы легли на горло. Адвокат коротко вскрикнул и отступил назад.

— Папа, что с тобой! Тебе плохо? — испугалась Джанеки.

— Принеси мои очки! — коротко приказал отец.

— Папа, но я же тебе говорила! — с отчаянием в голосе пробормотала растерянная дочь. — Радж очень порядочный человек… Я помяла его машину, то есть две машины…

— Принеси очки! — повторил отец сквозь зубы.

Девушка бросилась в его спальню.

— Не знаю, чем я рассердил вас, господин, — пожал плечами гость.

«Больной он, этот адвокат, или, может, ненавидит всех парней, которые увиваются вокруг его дочери, но ведет он себя очень странно, — подумал Радж. — Чем я мог так ему не понравиться, что он забыл о приличиях. А вдруг он просто знает, что я автомеханик и взбесился из-за того, что Джанеки привела меня в дом как своего жениха? Вот это похоже на правду, — рассудил он, — хотя я-то его вижу в первый раз, а у меня хорошая память».

Адвокат просто вырвал из рук дочери очки и дрожащими руками нацепил их на нос.

— Что ты так смотришь на него, папа? — со страхом спросила Джанеки. — Может, позвонить врачу?

— Я где-то вас видел, — хозяин уставился в глаза своему гостю тяжелым взглядом, как будто надеялся прочитать там ответ на мучившие его вопросы.

— На улице, наверное, — Радж попытался сказать это беспечным тоном.

— На улице? Да ты же из машины не вылезаешь! — тоном фальшивого оживления вставила Джанеки. — Папа, он ездит только на иномарках.

Отец, казалось, не слышал ее вовсе.

— Нет, этого не может быть, — пробормотал он. — Вы… Вы…

— В чем все-таки дело, сэр? — не выдержал Радж.

— Двадцать пять лет назад вы… — начал адвокат и осекся.

— Двадцать пять лет назад я как раз родился, — продолжил начатую им фразу Радж.

Ему показалось, что хозяин вздохнул с облегчением, услышав об этом, но вдруг опять уставился на него, будто набредя на новую мысль, напугавшую его не меньше, чем предыдущая.

— А кто твой отец? Ты похож на отца?

— Боюсь, что этого я не смогу вам сказать, сэр. Я никогда его не видел. — Радж молитвенно сложил руки у груди в знак сожаления о своей потере, но в глубине души ему казалось в этот момент, что лучше не иметь никакого отца, чем такого, как этот странный тип.

— А где ты родился? — продолжал допрос адвокат.

— Здесь, надо полагать. Я тут все двадцать пять лет и прожил, — пожал плечами Радж. — С матерью и бабушкой…

— А как… Как зовут мать? — встрепенулся хозяин.

— Нирмала.

Раджу показалось, что имя его матери подействовало на адвоката несколько успокаивающе — он отвел, наконец, от парня свой испепеляющий взгляд, стер со лба выступившие капельки пота и даже уселся в кресло.

— Может, выпьем кофе? — предложила воспрянувшая духом Джанеки. — Я позову слугу?

— Нет, мне пора, — скороговоркой пробормотал Радж. — Я лучше приду в другой раз. Всего доброго, господин адвокат!

Хозяин буркнул в ответ что-то нечленораздельное.

— Я провожу тебя, — Джанеки поднялась и пошла следом за парнем.

Оставшись один, адвокат со стоном обхватил руками свою разламывающуюся от боли голову, как будто хотел удержать стремящиеся прочь друг от друга половинки. Этого не может быть, говорил он себе. Мертвые не встают из гроба через двадцать пять лет, чтобы прийти к вам в дом и жениться на вашей дочери. Но что же это тогда было? Наваждение? А как же Джанеки, она что, тоже привиделась мне? Неужели остался сын у проклятого полицейского? Но я же сам сжег их с матерью на том складе? Он должен был сгореть!

Правда, в этой истории со складом была какая-то неясность, о которой он тогда, четверть века назад, предпочитал не думать. Так и не выяснилось, куда все-таки пропал один из его парней. Шума по поводу его исчезновения не поднимали, стараясь не привлекать к этому внимания, но вопрос остался. И вот теперь возник еще один — мог ли уцелеть ребенок, когда все вокруг взорвалось и сгорело? Конечно, нет. Но кто тогда стоял сегодня перед ним в его собственной гостиной? Чья это наглая физиономия улыбалась губами Сету Пати, смотрела глазами Сету Пати, поднимала такие же брови?

Наверное, я схожу с ума, в отчаянии решил адвокат. Сету Пати достал меня с того света, мстя за жену и ребенка. Я болен, и моя болезнь зовется Сету Пати.

— Прости, Радж, мне очень жаль, что так вышло, — грустно сказала Джанеки, стоя с парнем у ворот дома. — Не могу понять, что с ним творится…

— Думаю, он переутомился, — успокаивал ее Радж. — Отдохнет немного, и все как рукой снимет!

— Если бы… — вздохнула девушка. — Ладно, поезжай, увидимся завтра.

Она вяло махнула ему рукой и ушла в дом.

Радж почесал в затылке, глядя ей вслед. Надеюсь, это не шизофрения, думал он, не хотелось бы, чтобы Джанеки ее унаследовала. Ну и допрос учинил мне господин адвокат! Кстати, как его фамилия? Давно бы надо выяснить фамилию девушки, которая так решительно собирается за тебя замуж.

Он оглядел ворота в поисках таблички с фамилией владельца дома. И точно, она здесь была.

— Сатья Мурти, — прочитал Радж выгравированные на меди слова. — Итак, моя невеста — Джанеки Сатья Мурти. А что, звучит неплохо!

Он улыбнулся и пошел к машине.

Глава двадцать четвертая

— Господин Тхарма Лингам, уверяю вас, дело срочное и не терпит отлагательств, — настаивал адвокат.

— Ну хорошо, хорошо, — нетерпеливо ответил голос в трубке. — Я не возражаю. Мы с сыном сегодня гуляем в «Шаратоне». Будут хорошенькие девочки. Приезжай, там и поболтаем.

— Вы не поняли меня, нам нужно поговорить в спокойной обстановке и там, где нас не смогут подслушать даже слуги, — принялся еще раз объяснять ситуацию Сатья Мурти. — Прошу вас приехать ко мне как можно скорее. Я отошлю дочь и челядь. Будем только мы, Налла Нингам и Амбарасан.

— Ха-ха-ха, — заскрипел его собеседник. — Что это за общество для стареющего мужчины! Такой компанией мы сидели, помнится, еще в Ховре. Хорошие были времена, молодость, столько сил и желаний…

— Так вы будете? — прервал его адвокат.

Он никогда не позволял себе разговаривать с Тхарма Лингамом таким раздраженным тоном, отлично помня о том, от кого зависит его успех и благополучие. Но сейчас был такой момент в его жизни, когда Сатья Мурти просто не мог соблюдать условности и терять время на пустые словопрения. Ему казалось, что только немедленное принятие какого-то важного решения — он сам и не представлял, какого, — может спасти их всех от надвигающегося краха.

Господин Тхарма Лингам, слегка удивленный необычной настойчивостью своего давнего знакомого, вынужден был уступить.

— Хорошо, дорогой адвокат, — согласился он наконец. — Ради вашего спокойствия я готов на многое, даже на то, чтоб лишить себя заслуженных развлечений. Я прибуду к вам ровно в восемь. Вы надеетесь к этому времени разыскать остальных? Желаю успеха и до встречи.

Адвокат с чувством облегчения положил трубку и пошел за записной книжкой, чтобы посмотреть номера телефонов Налла Нингама и Амбарасана. В отличие от Тхарма Лингама, с этими двумя он общался редко, и их номера давно выветрились из его памяти. Хотя несколько раз в год они встречались — слишком многое связывало их, не позволяя окончательно потерять друг друга из вида. Налла Нингам по-прежнему являлся главой Земельного совета Ховры, но теперь это была только малая часть его деятельности, охватывавшей почти все грани жизни городка. За это время он успел прибрать к рукам почти всю экономику Ховры, контролируя как промышленность, так и сельское хозяйство. Влияние его в районе можно было сравнить только с властью английского губернатора в старые времена.

Френсис Амбарасан прошел большой путь от владельца мельницы до мукомольного короля Калькутты. Почти все зерно, потребляемое в городе и окрестностях, размалывалось на его предприятиях. Кроме того, он занимался и смежными видами бизнеса: перевозкой зерна и муки, производством мельничного оборудования, экспортом пшеницы и риса.

Сатья Мурти повезло: он легко дозвонился обоим и условился с ними о встрече — никаких отговорок не последовало, да и не могло быть — как только эти двое услыхали, что Тхарма Лингам будет к восьми, ни сразу же пообещали приехать к этому часу. Господин Лингам по-прежнему был для них, седовласых, стареющих, весьма состоятельных людей с прочным и весьма заметным положением в обществе, чем-то вроде наставника. Так повелось еще со старых времен, да и теперь по богатству и влиянию он намного превосходил всех их, вместе взятых. Если Нингам был раджой в Ховре, а Амбарасан — королем калькуттских мельниц, то Лингам правил половиной огромного мирового порта с его доками, складами, транспортными компаниями и внушительной флотилией современных океанских судов. Он смело мог бы претендовать на место в первой двадцатке индийских промышленников. Но Сатья Мурти прекрасно знал, что его высокий покровитель, несмотря на свои непомерные доходы от легальной деятельности, по-прежнему не брезгует и не совсем законными видами бизнеса, опасными, но приносящими куда большую прибыль. Ему как адвокату иногда приходилось сталкиваться с вопросами, касающимися таможенного контроля, и он быстро понял, что калькуттская таможня весьма надежно окутана частой сетью господина Тхарма Лингама, умеющего покупать тех, кого можно купить, и устранять разнообразными способами тех, кого не купишь.

Думая сейчас о том, что представляют собой его старые друзья, Сатья Мурти решил, что он, очевидно, напрасно так переполошился: при их влиянии и связях легко найти выход из любого положения, они просто не допустят, чтобы какая-то тень с того света являлась к ним с намерением погубить их отлично устроенные судьбы. Они заставят мертвых вернуться в могилы, а значит, он может немного расслабиться и разделить на всех терзающие его сомнения.

Адвокат отослал слуг провести вечер на стороне, вручил дочери изрядную сумму на мелкие расходы, предложил ей часов до двенадцати посидеть у какой-нибудь подруги, а потом он пришлет за ней свою машину.

Джанеки согласилась, но ее охватило сомнение, усиленное тем, что случилось днем, во время посещения их дома Раджем. С отцом что-то происходило, но что? Может быть, его болезнь приняла трагический оборот, и он узнал что-то ужасное о своем здоровье? От этого кто угодно свихнется, подумала девушка. Но что это за встреча, ради которой отец выгоняет всех из дому, не консилиум же медицинских светил? Хотя, возможно, дело здесь совсем не в здоровье… А если он нашел себе женщину, влюбился и собирается жениться? Эта версия показалась Джанеки, все мысли которой в последнее время сводились к одному, более вероятной. Возможно, отец сходит с ума от любви, потому и ведет себя так странно. Это объясняет, почему он хочет избавиться на вечер от нее — очевидно, беспокоится, как бы Джанеки не устроила сцену и не спугнула его избранницу. Зря боится, фыркнула девушка, она не из таких — он вдовеет столько лет, что самая жестокая и требовательная дочь не решилась бы его упрекнуть в намерении найти ей мачеху, а уж она тем более. Кроме того, недолго теперь им жить под одной крышей: она уже решила осчастливить Раджа своим согласием, хотя предложения, надо признать, получено еще не было.

Джанеки решила сделать так, как он просит, и отправилась к подруге. Она бы охотнее встретилась с Раджем, но здраво рассудила, что на сегодня с него достаточно их семейки — пусть немного оправится и переварит полученную информацию.

Ее одноклассница Радха искренне обрадовалась гостье и весь вечер занимала ее, как могла: в основном рассказами о своем первенце, маленьком вундеркинде, который показался Джанеки весьма посредственным и даже унылым ребенком. Впрочем, возможно, на его месте и сама Джанеки стала бы вскоре такой, так как ему постоянно приходилось отбиваться от матери, отца и пары бабушек, норовящих потискать единственное чадо, взять его на руки или с чувством ущипнуть за толстую щеку. Досидеть в этой семье до полуночи было просто невозможно, даже при условии, что маленький семейный кумир отправился в постель довольно рано. Уже в десять Джанеки поняла, что ее терпение вот-вот лопнет, встала и, решив не дожидаться обещанной машины, отправилась домой на такси.

Она вышла из автомобиля, не доезжая до ворот, чтоб не спугнуть гостью, которая, как она предполагала, все еще была в их доме, и, стараясь не шуметь, проскользнула в дом. Из гостиной послышались мужские голоса, что весьма озадачило настроившуюся на романтическую ногу девушку. Неужели все-таки консилиум, подумала она, чувствуя, как у нее от страха начинают дрожать колени. Бедный папа, что все-таки с ним происходит?!

Решив, что в таком деле не может быть ничего неприличного, она отправилась на веранду с твердым намерением подслушать все, о чем говорится в комнате. Она дочь и имеет право знать, чем болен ее отец, а потому может подслушивать, вскрывать письма, подглядывать и делать все, что считает нужным.

Не подозревая о том, что не далее как сегодня в полдень отец примерно таким же способом осуществлял свои родительские права в выяснении ее секретов, Джанеки спряталась за шкаф с посудой и бутылками, стоявший в самом углу обширной веранды, увитой зеленью, и стала прислушиваться к тому, о чем шел разговор.

Вскоре мужчины облегчили ей эту задачу, выйдя с сигаретами на воздух. Двоих из них Джанеки сразу узнала — она встречала их в доме, третьего видела впервые.

— Вы не перебрали с утра, дорогой адвокат? — спросил он развязно. — Может быть, мир виделся вам в слишком уж трагичном освещении?

— Уверяю вас, я был совершенно трезв, — с раздражением ответил отец. — Это действительно совершенно то же лицо, можете мне поверить.

Нет, это не консилиум, решила Джанеки. Врачи спрашивают о спиртном, но не совсем так. Тогда о чем же они говорят? Уж не встреча ли с Раджем обсуждается?

— Не каждый, у кого борода, Рабиндранат Тагор, — заметил хорошо знакомый ей господин Тхарма Лингам и первым засмеялся, довольный своим остроумием.

Смех подобострастно поддержали все присутствующие, в том числе и ее отец. Джанеки всегда видела, как менялся отец в присутствии этого человека, что не нравилось ей. Такой спокойный, с чувством собственного достоинства, он сразу же становился каким-то суетливым, угодливым, даже заискивающим перед всемогущим гостем, напоминая ей их дворецкого.

— Говорят, у каждого в мире есть семь двойников, — вступил в разговор знакомый Джанеки, толстяк-мукомол Амбарасан.

— Где-то ходят и ваши двойники, дорогой адвокат, и мои, мне говорили даже, что я немного смахиваю на покойного сэра Уинстона Черчилля. А? Как вам кажется?

«Скорее на мешок с рисом», — неприязненно подумала Джанеки.

— Вчера я видел нищего инвалида. Он страшно похож на вас. Неужели ваш сын? — не унимался со своими шуточками Тхарма Лингам.

Пережидая новый взрыв полуискреннего хохота, Джанеки мучительно пыталась сообразить, о чем идет речь? Неужели ее Радж на кого-то похож, и это имеет для папы такое важное значение, что он собрал всех этих важных господ для того, чтобы обсудить с ними это сходство. Может быть, Радж принадлежит к какому-нибудь клану, конкурирующему с кланом Тхарма Лингама. Может, его отец, о котором адвокат сегодня выспрашивал у Раджа, в чем-то был замешан, и теперь ее папа пытается спасти свое доброе имя и честь своей дочери, собравшейся замуж за сына недостойного человека?

— Да о чем здесь беспокоиться? — пожал плечами Амбарасан. — Парень хочет жениться на вашей дочери? Пусть женится! Будет у вас под присмотром.

— Не под присмотром, а на глазах, все время рядом со мной, чтобы напоминать мне о том, что я хочу забыть! — почти прокричал адвокат и стремительно выбежал в гостиную.

«Да, — вздохнула Джанеки, — похоже, дела мои не так уж хороши. Папа не хочет видеть Раджа. Вот так номер! А ведь Радж такой обаятельный. Что же он может напоминать такого, о чем так тяжело и неприятно думать отцу? Вообще-то он не переносит, когда кто-нибудь заговаривает о процессах, проигранных им в суде или прошедших не так, как бы ему хотелось. Может, он защищал отца Раджа, и тот получил большой срок»? В любом случае вся эта история Джанеки очень не нравилась.

И, как видно, не только ей.

— Адвокат что-то сильно сдал, — вполголоса заметил Амбарасан, склонившись к уху Тхарма Лингама.

— Да, нервишки шалят, — задумчиво ответил тот. — Может наделать глупостей.

— Вот и я о том же. Вся эта история с призраками яйца выеденного не стоит, но ему мерещатся тени прошлого, а это часто заводит в тупик, — продолжал толстяк Френсис.

— Причем неприятности будут у всех нас, а не только у него, — вмешался в разговор третий. — Мы должны принимать меры предосторожности. Думаю, адвокату следует всерьез подлечиться.

Джанеки затаила дыхание, напряженно вслушиваясь, что именно друзья отца намерены предпринять, но тут неожиданно рассмеялся Тхарма Лингам, хорошего настроения которого в этот вечер ничто не могло поколебать:

— Оставьте эти мысли, господа, а не то я решу, что и вы всерьез напуганы привидениями. Что, боитесь мертвых, уважаемый Налла Нингам? А что касается адвоката, то ему действительно нужно подлечиться. Я знаю лучшее лекарство, избавляющее от неврастении: немного бренди смешать с хорошенькой веселой крошкой в короткой юбке и принимать это три раза в день!

— Не слишком ли часто? — захихикал толстяк. — От такого лечения и помереть недолго! В нашем-то возрасте…

— Это тебе, жирный боров, надо быть осторожным, — вмешался третий. — А господин Тхарма Лингам в такой форме, что ему это только на пользу!

— Прошу о моем возрасте не напоминать, — весело откликнулся тот. — Свою старость я держу в сейфе за тремя стальными дверями — пусть только попробует вырваться!

Все трое довольно рассмеялись, а Джанеки с такой злобой сжала кулаки, что поранила себе ладонь длинными ногтями. Она просто ненавидела эту троицу, так легко решающую, как поступить с ней, ее женихом, ее отцом. Кто они такие, в конце концов, что решают нашу судьбу в нашем же доме!

Ей очень хотелось спрыгнуть в сад, чтобы не видеть и не слышать их больше, но она не решилась — вдруг они что-нибудь придумают, от чего будет зависеть их с отцом дальнейшая жизнь. Но разговор о делах был уже закончен, и гости засобирались уходить. К воротам один за другим подъезжали шикарные автомобили с шоферами и увозили своих хозяев прочь из дома адвоката Сатья Мурти, где, как казалось Джанеки, с этого дня поселилась смутная тревога и ожидание беды.

Глава двадцать пятая

— Я вас всех убью. Кто скажет, что у меня нет для этого оснований?!

При этих словах артисты цирка, плотным кольцом окружившие героев разыгрывавшейся на их глазах драмы, с глухим ропотом отступили назад. От хозяина сегодня можно ожидать чего угодно, даже убийства. Он вполне способен выполнить свое обещание и всадить в кого-нибудь заряд дроби. Сейчас он похож на мечущегося в тесной клетке льва, готового с радостью растерзать первого, кто попадется ему в лапы.

— Меня предали сразу двое: моя родная дочь и тот, кого я считал своим сыном! — кричал Шарма, воздевая к небу руки. — Неужели это сделал ты, Апу? Я отдал тебе свое сердце, а ты обманул меня!

Апу стоял среди преступников, рядом с Мано, ее мужем и добровольно присоединившейся к сыну Кавери, а хозяин цирка бегал перед ними, то хватая ружье, ставшее в последнее время в связи с бурными объяснениями в семье совершенно необходимым Шарме предметом, то бросая его на землю, чтобы призвать богов в свидетели на этом судебном процессе.

Возможно, во всей этой сцене было нечто комическое, но только не для Апу. Сейчас он впервые понял, как глубоко уязвлен случившимся его патрон: непокорностью дочери, ее своеволием, участием самого Апу, обманувшим его доверие, в этой истории. Ему больно, думал Апу, он отец Мано, он любит ее, даже если и был несправедлив и деспотичен в своем намерении выдать ее замуж за избранного им жениха. Он страдает не меньше, чем я, вообразивший, что Мано может полюбить меня, и в одну минуту упавший с небес на землю. Так и он: он думал, что его дочь прислушается к его мнению, что она почитает его, он надеялся, что, вложив в нее жизнь, он получит нечто взамен. И вот теперь Шарма чувствует себя униженным, так же, как он, Апу. И я невольно приложил к этому руку.

— Апу, как ты мог меня обмануть?

Клоун почувствовал внезапно, что на глаза его наворачиваются слезы. Он не плакал в мэрии, когда разбились его мечты, но сейчас ему хотелось плакать — от сочувствия и жалости к этому немолодому и страдающему человеку.

— Ты же знал, что я не хочу ее брака с этим господином, как же ты мог помочь ей выйти за него?

— Я обманул не только вас, но и самого себя, — покачал головой клоун, чувствуя, что не в силах больше удерживать рыдания.

— Увез ее и выдал замуж…

— Клянусь, я не знал, — бормотал Апу, глотая слезы.

— Чего ты не знал: нарядился, как жених, вызвал такси… Разве я могу поверить, что ты не знал, куда везешь ее?

— Всего не знал… или не понимал, — Апу чувствовал на себе удивленный взгляд Мано, но сейчас ему было не до нее.

Пусть думает что хочет, пусть осуждает его, считая неискренним, он сделал для нее все, что мог. Даже если он виноват перед ней за свои нескромные мечты, то перед ее отцом он виноват куда больше.

— Я все понял не так, — повторил клоун.

— Что ты «понял не так?» Ты не знал, зачем везешь ее в мэрию? Если ты не понял, что они хотят пожениться, значит, ты просто идиот! — прокричал Шарма ему в лицо.

— Идиот, конечно, идиот, — с готовностью согласился Апу.

Его горячность показалась патрону издевательством.

— Еще и огрызаешься? — вскинулся он моментально. Кавери шагнула вперед, стараясь защитить Апу от хозяйского гнева.

— Все, хватит! — сказала она решительно. — Что случилось, то случилось. Пора подумать о том, как жить дальше, чтобы не причинять боли друг другу.

— А что у меня «дальше»? — Шарма моментально набросился на нее, почуяв свежую добычу. — Как я теперь буду ходить по улицам — мне же головы поднять от стыда нельзя. Уеду в деревню, а цирк отдам сиротскому приюту!

— Прекрасная мысль! — всплеснула руками Кавери. — Давайте отдадим одних несчастных другим! Чем мы не сиротский приют? Поглядите, у нас что ни семья — то горе! Так зачем придумывать беду там, где ее нет?

— Как это нет беды? — Шарма даже остановился на мгновение перед женщиной, пораженный смыслом ее слов. — Я растил ее не для того, чтобы она отдала свою руку первому встречному, даже не спросив у меня! Кто он? Из какой касты? Кто его родители? Люди будут плевать нам в лицо!

— При чем тут каста? — возмутилась Кавери. — Теперь вы про касту заговорили. А что вы говорите в цирке, что говорили на свадьбе Джеймса и Хеммы? «Мы все одна каста — каста артистов». Значит, для себя у вас одна справедливость, а для остальных — другая? Я знала в жизни людей, они были брахманы, как и мы, но они были убийцы. Вы хотели бы такую родню? Почему бы нет, они же вашей касты!

Кавери раскраснелась, взволнованная событиями этого дня, своей собственной речью и вызванными ею воспоминаниями. Глаза ее горели, и люди, собравшиеся на лужайке перед цирком, слушали и смотрели на нее с удивлением. Никто и никогда не предполагал, что Кавери может так повысить голос на хозяина цирка. Ее сдержанность и спокойствие в любых ситуациях вошли среди них в поговорку; к ее неторопливой мудрости каждому из артистов случалось прибегать, ее взвешенные советы никогда не навязывались, но часто выручали. И вот теперь Кавери, помолодевшая и похорошевшая от гнева, выведена из терпения и бросает в лицо хозяину слова, на которые не решился бы никто из присутствующих, даже его дочь.

— Мне жаль вас, как друга. Мано, конечно, нехорошо поступила, что сделала все втайне от вас, а Апу — что помог ей в этом. Но в чем ваше несчастье? Только в обиде! Что вы кричите на весь свет: ах, я бедный страдающий отец! Кто-нибудь болен? Кто-нибудь умер? Или ваша дочь совершила преступление? Нет! Она вышла замуж за достойного юношу. Посмотрите на них: я никогда не видела более красивой пары. Чем он вам не по нраву? Если бы он был недомерком и калекой, вроде моего Апу, я поняла бы ваш ужас, но он красив, высок, у него такое же образование, как и у вашей дочери. И они любят друг друга! Что вам еще нужно? Зачем вы гневите богов, призывая на головы детей кару? Ваши слова обернутся против вас!

Кавери смотрела сейчас только на того, против кого обратила свое негодование. Она и не заметила, какое сильное впечатление произвели ее слова на сына. «Недомерок и калека» — он знал это сам, но как могла его мама произнести такие слова? Она, такая тактичная и внимательная, никогда не позволившая себе грубого или непродуманного слова по отношению к кому бы то ни было, как могла она сказать это про него? Она воспитывала его точно так же, как растила бы здорового ребенка, не делая никаких скидок ни в учебе, ни в работе. Он всегда считал, что мать — единственный человек на свете, для которого он нормальный, который видит его не так, как другие. И вот «недомерок», «калека»… И для нее он просто инвалид, неудавшееся дитя, а может быть, и тяжелое бремя, которое она вынуждена нести всю жизнь, — он теперь не смог бы поручиться, что это не так!

Что происходит вокруг него? Еще час назад, еще минуту назад, когда весь мир казался ему сплошным невыносимым страданием, он все-таки знал, что есть во Вселенной приют для него — сердце его матери, всегда распахнутое навстречу сыну. Оно примет его, обласкает и успокоит, что бы ни случилось за стенами их домика на колесах, в чужом и враждебном мире. Но вот это сердце рядом с ним — и что же? Оно любит, но и в нем тоже есть зеркала, в которых он видит свое несчастье, и в нем тоже он всего лишь маленький урод и калека!

Апу отступил назад, чтобы посмотреть на мать со стороны. Она продолжала свой спор с господином Шармой, что-то эмоционально ему доказывая. Сейчас ей было не до сына — она устраивала судьбу Мано, ее мужа и ее отца. Никому из них она не была в этот момент нужна так, как Апу, но она не поняла этого.

«Я считал, — говорил себе он, — что важней меня для нее ничего не существует, но где же она теперь, когда мне так плохо? С ними? Они уладят свою жизнь, свои проблемы, которые кажутся им такими важными и которые тут же исчезли бы, если бы они на минуту представили себя с такими ногами, как у меня».

Апу резко повернулся и пошел прочь от столпившихся перед цирком людей. Все видевшие и понявшие Рама и Джай бросились к нему со слезами. Только они знали, сколько ему пришлось пережить в этот день, с какой высоты довелось упасть. И только они могли представить, какую боль испытывал он после этого падения. Они обнимали его, шепча невнятные утешения, но Апу хотел только одного — остаться в одиночестве. Он ласково и бережно оторвал их руки от своей груди, вытер катящиеся по щекам друзей слезы и, ободряюще улыбнувшись, ушел в свой домик, который теперь уже не казался ему крепостью.

А на лужайке разыгрывался последний акт полюбившейся зрителям драмы. Шарма, потрясенный речью Кавери, немного смягчился. Мано и Винсент пали перед ним на колени, прося простить их за ослушание. Публика горячо присоединилась к их мольбе, и после приличного раздумья господин Шарма простил обоих и объявил о готовящейся свадьбе. Счастливые и взволнованные, молодожены принимали поздравления, а артисты на руках пронесли хозяина вокруг цирка.

Апу слышал крики радости. Он пытался спрятаться от них, накрыв голову подушкой, но не тут-то было. Волна всеобщего оживления докатилась и сюда, и Апу казалось, что сейчас его окончательно раздавит этот апофеоз. Он выбежал из домика, закрыв уши руками, и помчался к морю. Только там он нашел покой и тишину, наполненную звуками тишину моря. Вечерний ветер остудил его щеки, на теплом песке отдохнуло тело, а наступившие сумерки спрятали его от людей. Но как привести в порядок мысли? Как вернуться к матери и посмотреть ей в глаза? Как продолжать вести это существование, которое из жизни превратилось в кошмар?

На эти вопросы у него не было ответа. Но вот из темноты белой тенью скользнула Мано и села рядом.

— Милый мой, как я люблю тебя, — произнесла она, улыбаясь. — Если бы не ты, я никогда не была бы счастлива. Ты очень помог мне, Апу.

Она, наверное, ждала, что он скажет что-нибудь в ответ, но Апу не мог. Он смотрел на лунный мостик, перекинутый прямо ему под ноги от ночного светила, и думал: как бы уйти по этому мосту от всех, чтобы никогда не слышать, не видеть, не страдать так…

Обняв его на прощанье, Мано встала и пошла к цирку.

— Через два дня приедут гости, — сказала она, обернувшись. — Теперь у меня только одно желание — чтобы ты спел на моей свадьбе. Ты ведь споешь, правда?

— Конечно, — кивнул он. — Конечно, я спою.

Мано махнула рукой и растаяла в сумерках.

Что, если спеть эту песню на твоей свадьбе, Мано?..

Глава двадцать шестая

Апу и вправду пришлось петь для гостей на свадьбе — так оказалось проще и легче ему самому. Если бы он отказался, то не знал бы, куда спрятаться от вопросов: почему? не болен ли? не обидели ли чем-нибудь? Лучше уж с веселым лицом спеть несколько куплетов под аккомпанемент свирели. Апу выбрал народную песню о девушке, спрашивающей у Солнца, в чем состоит ее счастье, и получившей ответ: узнаешь, когда в твой дом войдет любовь. Гости подпевали и хлопали в ладоши, а исполнитель улыбался и думал: нельзя ли ему уйти отсюда прямо сейчас…

Мано в гирлянде из оранжевых и желтых бархатцев обнимала его, Винсент жал ему руки, мать, отдыхающая теперь от предсвадебных трудов, улыбалась сыну со своего места, Шарма представлял его всем подряд как своего преемника, а ему хотелось только одного: убежать, спрятаться от всех и навсегда забыть об этой свадьбе.

Наконец молодые уехали в новом автомобиле в порт, где их ждал корабль, отправляющийся в кругосветное плавание, — это примирившийся с их браком господин Шарма расщедрился на свадебный подарок. Гости разошлись, артисты разбрелись по своим вагончикам, и наступила долгожданная тишина, показавшаяся Апу спасением. Но, наверное, его было поздно спасать.

Он бродил по полутемному цирку, удивляясь пустоте, которая поселилась в его душе. У него не было никакого интереса к работе, к людям, считавшим себя его друзьями, не было желаний, не было даже чувства долга — он освободился от него. Зрители? Пусть ищут себе нового шута, желающие найдутся — на улицах Индии так много умирающих с голоду лилипутов… Хозяин? Обойдется и без него… Мать? Может быть, так ей будет даже легче.

Он чувствовал, что сил больше нет нести эту ношу — свое безрадостное существование. Хватит с него, помаялся двадцать пять лет, натерпелся издевательств и жалости. Что у него впереди? Новые издевательства и новая жалость. И ради этого жить?

Апу поискал среди циркового снаряжения, выбирая необходимое с тщательностью, с которой готовился к новому номеру.

Найдя веревку, которая показалась ему вполне подходящей, он отправился с ней на манеж, к оставленному воздушными акробатами для утренней репетиции турнику.

— Апу, Апу, — приветствовал его попугай, разбуженный манипуляциями своего друга.

К его удивлению, клоун не проявил никакой радости от встречи.

— Тебя мне только сейчас недоставало! — недовольно сказал он. — Сделай милость, поищи себе другой ночлег. Мне совсем не хочется, чтобы ты все это видел.

— Апу! Апу! — испугался попугай, увидев, как клоун перекидывает веревку через перекладину турника.

— Немедленно проваливай отсюда! — разозлился Апу и замахал руками на надоедливую птицу.

Попугай в панике заметался под куполом и вылетел в проход.

— Апу! Апу! — прокричал он, влетев в форточку окна, у которого под лампой сидела Кавери с шитьем в руках.

— Его нет, он, наверное, у Рамы и Джая, — ответила она. — Если хочешь повидаться с ним, отправляйся туда. Открыть тебе дверь или вылетишь обратно в форточку?

Но попугай не собирался улетать. Он с пронзительным криком облетел комнату и, наткнувшись на фотографию, на которой улыбались друг другу Кавери и Апу, изо всех сил ударил клювом по стеклу. Рамка сорвалась с гвоздя и упала на пол. В звоне разбившегося стекла Кавери услышала какую-то страшную весть и стремительно поднялась, уронив шитье.

— Что с ним? Где он?

Она бросилась из вагончика, еще не зная, куда бежать, но попугай, вылетевший следом, продолжал кричать и хлопать крыльями, показывая дорогу.

Первое, что увидела Кавери, оказавшись на манеже, это болтающиеся ноги сына, коротенькие ножки лилипута, так высоко оторвавшиеся от земли.

Она не помнила, как подбежала, как схватила тело Апу, поднимая повыше, чтобы не давила на горло петля, как развязывала ее одной рукой. «Опоздала, поздно!» — билась в ее мозгу страшная мысль, но нет — он закашлялся, задышал, сжал ее руку.

— Мама! Зачем? Зачем ты это сделала?

— Как это «зачем?» — растерялась Кавери. — Мальчик мой! Ты хотел умереть? Как ты мог?

Она схватила его на руки, как ребенка, и понесла прочь от этого места, которое теперь навсегда будет для нее страшным. Здесь, на манеже, где он веселил людей, заставляя их смеяться, поселилась тень смерти, вытеснив радость и смех.

Она плакала и прижимала сына к себе так же, как много лет назад, когда смотрела на багровое зарево, в котором сгорел другой ее ребенок. Не спасла Раджа и вот сейчас чуть не потеряла Апу! Бедный мальчик, почему он решился на это?

Она уложила сына на кровать и, встав рядом с ним на колени, принялась гладить горячей рукой по лбу и волосам. Мысли путались у нее в голове, бессвязные слова смешивались со слезами.

— Только те, у кого ничего нет, могут так поступать. Чего тебе не хватало, Апу?

— Мне не хватало роста, мама, — усмехнулся сын, все еще не осознавший до конца, что вернулся назад, в мир, который несколько минут назад оставил с облегчением и надеждой на нечто иное.

— Для меня ты выше всех, мой мальчик! Ты выше и прекраснее всех!

— Ты всегда так говорила, мама, — Апу взял ее руку и прижал к щеке. — И я верил тебе. Но теперь я понял, что это только слова, которые говорятся для того, чтобы утешить. В них нет ни капли правды.

— «Ни капли правды?» Что ты говоришь! — Кавери даже вскочила на ноги. — Милый, я не понимаю тебя!

— Мама, мама… — покачал головой сын. — Вспомни, как ты сама призналась, что твой сын и для тебя урод.

— Апу, что ты говоришь? Разве я могла бы произнести такую ложь?

— Ты даже не помнишь? — Апу закрыл глаза и замолчал.

Конечно, жестоко повторять ее слова, но с озлоблением страдания он вдруг отважился на эту жестокость:

— Мама, ты сказала Шарме в присутствии многих людей, что поняла бы его недовольство, если бы Мано вышла замуж за такого недомерка и калеку, как твой сын.

Наконец Кавери поняла, о чем идет речь.

— Да, я что-то такое говорила, но… Разве это означает, что ты урод?.. Какая глупость… Ты пойми…

Она совершенно растерялась, осознав в эту минуту, какой страшный смысл имели для сына ее неосторожные слова.

— Мальчик мой! Пойми меня! — почти закричала она, молитвенно сложив руки и опять опускаясь перед ним на колени. — Я не могу считать тебя уродом, ты часть меня! Вот у меня седые волосы — мне жаль, что они седые, но это мои волосы. Так и ты: я хотела бы, чтобы у тебя были длинные ноги, как у других, но я люблю и эти — они тоже мои, родные, как весь ты. Когда ты падал и сбивал коленки, мне было больней, чем тебе, потому что для тебя это была только пустяковая царапина, а для меня — боль моего сына, единственного, драгоценного, ненаглядного! Я сказала какую-то глупость — прости меня! Я ведь старалась говорить так, чтобы они поняли меня, я говорила на их языке, их словами, их понятиями. Не для меня ты недомерок, не для меня калека, но я потому так легко и сказала это, что вижу тебя совсем другим. Мне не больно было говорить эти слова, потому что они не имеют отношения к моему сыну, к тому, каким я его вижу. Прости меня, я заставила тебя страдать, но ты еще не знаешь, как страшно я виновата перед тобой. Я причина того, что ты такой, я совершила поступок, который не должна была совершать…

Кавери уронила голову на подушку и зарыдала.

— Мама, мама, что ты говоришь?

Ее отчаяние потрясло Апу, заставило пожалеть обо всем, что случилось в этот день. Не верить ей он не мог, и теперь ему вдруг стало стыдно и за свои упреки, и за то, что он, жестокий в своей озлобленности, хотел оставить ее одну на этом свете, наказав за случайные и ничего не значащие слова, что думал только о себе, о своей боли, забыв ее любовь, ее преданность, которую не зачеркнуть никакой глупой фразой. Может ли мать, отдавшая сыну всю жизнь, быть перед ним виновата?

— Моя вина, моя вина! — повторяла Кавери, кусая губы.

— Это не от тебя зависело, мама, это ошибка природы, — Апу обнял ее содрогающиеся от рыданий плечи и попытался приподнять голову, чтобы заглянуть в глаза.

Кавери внезапно поднялась и, прижав сына к груди, горячо зашептала:

— Они заставили меня принять яд, мой мальчик. Я сделала это, хотя знала, что вы у меня во чреве. Я сделала это ради мужа, но я не должна была… Он кричал мне: не пей, не делай этого! Но я выпила, чтобы спасти его!

— Мама! О чем ты говоришь?! — закричал Апу, вырываясь.

Он ничего не понимал. До сегодняшнего дня он знал только, что его отец умер до его рождения и никогда не видел сына. Мать говорила, что они жили в маленьком городке, отец служил в полиции и его убили во время какого-то происшествия. Денег он им не оставил, и они с матерью некоторое время скитались, прежде чем нашли пристанище в этом цирке, который стал их домом и судьбой. Апу всегда казалось, что матери тяжело отвечать на его вопросы об отце, и постепенно он перестал их задавать. Их прошлое в воспоминаниях начиналось цирком. До него почти ничего не было.

И вот теперь оказывается, что самое страшное произошло гораздо раньше.

— Мама, сядь и успокойся, — он помог Кавери вытереть слезы, принес ей воды и усадил в кресло.

— Я должна сейчас рассказать тебе все, — перевела дыхание Кавери. — Наверное, стоило сделать это раньше, тогда бы ты понял, что не судьба выбрала тебя быть карликом, а злоба людей.

Она помолчала, собираясь с силами, чтобы начать рассказ.

— Послушай меня, Апу! На моих глазах четверо людей истязали твоего отца за то, что он пытался засадить их за решетку — только там и было им место. Они сказали мне: пей яд, и пусть он смотрит, как его беременная жена травит его детей, — им было мало просто убить его, такие это были люди. Они хотели, чтобы он пережил все муки ада, прежде чем умереть. Мне они предложили выбор: или я выпью яд, или муж умрет. Я думала, что могу спасти его, и пила. Но он-то знал, что им этого недостаточно, что они все равно убьют его, только прежде поиздеваются надо мной. И он кричал мне, просил: не пей, подумай о ребенке! Но я не понимала, чем это грозит, думала умереть вместе с мужем! Вот почему ты не вырос, вот откуда это несчастье — оно только звено этой цепи! Я видела, как закололи твоего отца, как сгорел заживо твой братик-близнец вместе со случайной женщиной, которая подобрала меня и захотела помочь!

Голос Кавери срывался, она снова принималась плакать и заламывать руки, вспоминая страшный день, когда решилась судьба ее семьи. Апу слушал мать, затаив дыхание. Прошлое оживало для него: отец веселый, молодой, умный и образованный человек с большим будущим, мать — красивая юная женщина, счастливая в браке, ожидающая первого ребенка… Процесс, купленные свидетели, заткнутые рты, опозоренный инспектор полиции. И, наконец, они — убийцы, хозяева Ховры, любящие не только весело проводить время и считать деньги, но еще мучить, ломать жизни, заставлять страдать… Мать говорит, что они получали удовольствие, издеваясь над его отцом, особенно их предводитель — господин Тхарма Лингам. Она навсегда запомнила это имя… А лица их, искаженные злобой и жаждой крови, до сих пор стоят у нее перед глазами!

— Мама, но почему ты никому не рассказала, не пошла в суд, к прокурору? В Дели не поехала? В газеты, в конце концов…

— Чтобы ты был жив, мой мальчик, — покачала головой Кавери. — Чтобы не подвергать опасности то последнее, что осталось у меня в жизни. Какой суд?! Я только что рассказала тебе о суде! А ведь тот процесс твой отец подготовил, и совсем неплохо. Даже если бы дело дошло до судебного разбирательства, я ничего не смогла бы доказать. Они убили бы нас с тобой раньше или объявили меня душевнобольной. Но до суда бы и не дошло: им нельзя было рисковать, ведь на карту они поставили слишком много. Если бы я где-нибудь заявила о себе, нас давно бы не было в живых. Спасло нас только одно — они убили несчастную Нирмалу с твоим братом и решили, что там была я… Вот и все…

Кавери замолчала, совершенно измученная воспоминаниями. Попытка самоубийства сына, его обида на нее, необходимость передать ему часть того груза, который она носила в себе столько лет, — все эти события, пришедшиеся на последние несколько часов, истощили ее силы, но она ни за что не решилась бы уснуть теперь, смертельно испуганная поступком Апу.

— Мальчик мой, обещай мне, — проговорила она слабым голосом, поднимая голову, чтобы заглянуть ему в лицо, — ты больше никогда, никогда…

— Никогда я не сделаю ничего подобного! — поклялся Апу. — Прости меня за все, мама. Я чувствую себя таким жестоким, ничтожным, злобным эгоистом, особенно теперь, когда я знаю все…

— Нет, не все, — перебила его Кавери и неожиданно улыбнулась. — Ты не знаешь, как ты похож на отца. Когда я вижу перед собой твое лицо, мне кажется, что рядом он, Арджун. Как я благодарна ему — он не оставил меня одну в мире, он дал мне тебя — мое единственное счастье.

Глава двадцать седьмая

Кавери казалось, что, если она уговорит сына выбросить из головы мысль о самоубийстве, их жизнь станет такой, как прежде. Апу будет репетировать и давать представления, а вернувшись в их вагончик — читать, болтать с ней или принимать гостей. Но нет, к старому не было возврата. Ее мальчика словно подменили.

На другой же день после того, как он узнал о судьбе своего отца, Апу отказался выйти на арену.

— С этим покончено. Думаю, навсегда, — твердо заявил он пораженному хозяину.

Шарма схватился за голову, просил, умолял, требовал разъяснений, но Апу отвечал только, что клоун умер, и как-то нехорошо улыбался. Хозяин, испуганный его словами, пытался выяснить у Кавери, что творится с сыном, но и она могла лишь догадываться об этом, не решаясь задавать ему вопросы.

Но однажды чуть-чуть приподнялась завеса над тем, что происходило в его душе. Он закричал во сне, и склонившаяся над ним мать стала утешать его, как бывало в детстве, прогоняя ночной кошмар.

— Ты думаешь, я их боюсь? — вдруг широко раскрыл глаза Апу, хватая ее за руку. — Чего мне теперь бояться? Я отомщу каждому! Пусть ждут смерти!

— Апу, мальчик, о чем ты? — отпрянула Кавери.

Она догадалась, о чем он говорит, но боялась поверить в это. Месть! Ее сыном овладела та же идея, которая мучила ее первые годы после трагедии. Сколько бессонных ночей провела она, обдумывая шаг за шагом свои хитроумные планы, фантастические замыслы, которые всегда заканчивались одинаково — смертью тех, кто сделал ее несчастной. Она представляла их себе поверженными, ползающими в пыли у ее ног, вымаливающими прощение так, как ни за что не стал бы ее муж и она сама. Нет, она не стала бы поить их жен ядом или продлевать муки мужчин, подвергая их пыткам. Но они бы умерли — все четверо, заплатив этой малой ценой за ее разрушенное счастье.

Ее спасла вера — та заложенная в ней идея высшей справедливости, которая не позволяет человеку переступить черту, взяв на себе роль судьи и палача. Но что спасет ее сына? Так ли глубоко его религиозное чувство, чтобы удержать от падения в пропасть?

Что ж, она сама впустила в их дом призраки смерти, пытаясь защитить жизнь сына. Новая ошибка? Или провидение? Может, пришел час, и ее карлик-сын — то самое страшное и неотвратимое орудие, которое избрали боги, чтобы обрушить свою кару на убийц?

Кавери изо всех сил пыталась отговорить сына от того, что, она чувствовала, зреет в нем. Но вести с ним разговоры на эту тему было почти невозможно.

— Месть разрушает душу, — говорила она. — Ты будешь новой жертвой этих людей, если убьешь хоть одного из них!

— Нет, — улыбался он своей обычной теперь холодной и почти страшной улыбкой. — Моя душа уже разрушена. Моя душа — дремлющий карлик. Она готова была умереть, и вот теперь ей совсем не до смерти, ты ведь этого хотела, мама? Теперь она жива и строит планы. Погоди, она еще встанет во весь рост перед теми, кто сделал меня таким уродом.

Кавери не знала, что отвечать на это, где брать доводы, способные поколебать его железную уверенность в том, что именно он прочтет над убийцами приговор судьбы.

— Смирись, все решено, — говорил он матери.

Глаза его горели, движения стали резкими и точными. Он с самого утра уходил к морю и возвращался только когда темнело, чтобы просидеть остаток вечера в углу вагончика, уставившись в одну точку и роняя время от времени обрывки неясных фраз:

— Теперь, когда я знаю свою фамилию… Они почувствуют, что их настиг рок… Загоню в угол.

— Не бойся, дорогая моя, — иногда вдруг кидался он к матери и начинал обнимать ее, утешать, утирать слезы. — Они ничего мне не сделают, я все продумаю, я все организую так, что они и не поймут. Ты просто не веришь в мои силы, но если бы ты знала, на что я способен…

Она дрожала, как в лихорадке, слушая его. Ее единственный сын вступал на самую страшную в мире дорогу, и не в ее власти остановить его!

Апу выспросил у матери мельчайшие детали, все подробности, сохранившиеся в ее памяти. Она помнила не так уж мало, но не знала некоторые фамилии, всех обстоятельств дела, раскрученного ее мужем. Он решил заняться этим сам, чтобы восстановить каждую мелочь, и внести все до последней запятой в свое досье, которое держал в голове, не нуждаясь в записях.

Однажды утром он отправился в публичную библиотеку периодики, надеясь отыскать там кое-что необходимое. Важнее всего ему было выяснить фамилии двоих из четверки — мать знала только Тхарма Лингама и Амбарасана. Может быть, удастся по газетам проследить и дальнейшую судьбу «видных ховринцев», вся жизнь которых протекала под благосклонным взором прессы.

— «Дейли Ховра» двадцатипятилетней давности? — охнул библиотекарь, услышав просьбу странного посетителя.

Зачем этому маленькому человечку такие древности? Надеется, что из этого торфа уже получился каменный уголь?

Но тот безжалостно подтвердил свою заявку, и служитель, тяжко вздыхая, полез на верхний ярус, под самый потолок, разыскивать старинную подшивку.

Апу прошел по залу, подыскивая себе что-нибудь уединенное, и остановился у покрытого зеленым сукном стола в самом углу. Недалеко от него щебетали две хорошенькие девушки, даже не собираясь заглядывать в толстые пачки журналов, лежащие перед ними. Одна из них, увидев Апу, фыркнула и показала на него пальцем. Другая, шепотом приказав ей немедленно перестать, проводила удивленным и сочувственным взглядом.

Для Апу в этой сценке не было ничего нового. Раньше он, правда, заметно ощутил бы мелкий укол своему самолюбию, но теперь его не трогали такие пустяки. Он забыл бы о девушках через минуту, если бы та из них, что повоспитанней, не подошла к его столу.

— Вы историк? — спросила она, дружелюбно улыбаясь. — Извините, что надоедаю, но я слышала ваш заказ. Вам нужна «Дейли Ховра». И именно это меня и заинтересовало. Видите ли, я выросла в Ховре, жила там лет до десяти. Мой папа — коренной ховринец. По-моему, это прекрасный городок с древней историей и замечательными традициями. Вы готовите о нем работу?

— В некотором роде, — пожал плечами Апу. — Меня интересуют главным образом люди.

— Правда? — обрадовалась девушка. — Как здорово! Надо бы вас познакомить с моим отцом — он знает немало. И еще с моим другом — вы на него чем-то похожи.

— Эй, Джанеки! — капризным голосом окликнула ее подружка. — Я ухожу.

— Сейчас иду! — махнула рукой Джанеки. — Вот папина визитная карточка, наша фамилия Сатья Мурти. А зовут меня Джанеки — вы уже слышали, — она улыбнулась Апу чудесной радостной улыбкой и погрозила на прощанье тоненьким пальчиком. — Только обязательно позвоните, мы будем очень рады.

— Спасибо, — поклонился Апу. — Возможно, мне это будет просто необходимо.

«Какая красивая и приятная девушка, — подумал Апу. — И есть же на свете счастливые люди, которые могут позволить себе влюбляться, ходить на свидания, мечтать о свадьбе! Все это не для меня, и, слава богам, я теперь уже не страдаю так от каждого женского взгляда. У меня есть нечто, что занимает все мысли, заполняет всю душу, не оставляя места для того, чтобы там могла поселиться тоска».

Библиотекарь уже тащил ему тяжелую пачку газет, беспрерывно кашляя при каждом шаге. Он бросил подшивку на зеленое сукно, тут же ставшее серым, и, едва видимый сквозь густое облако поднявшейся пыли, пробормотал в ответ приносящему свои извинения за беспокойство юноше:

— Не обращайте внимания, этот кашель у меня уже двадцать лет. Профессиональная болезнь, знаете ли. Я думаю, это даже не от пыли, а от той грязи, крови и преступлений, которые хранятся здесь, на этих страницах, среди которых я провел свою жизнь.

Он повернулся и ушел, шаркая туфлями, в свою крошечную каморку ждать, когда новому читателю понадобится что-нибудь из беспредельного разнообразия устаревших новостей, стражем которых он был.

Грязь, кровь и преступления… Именно то, что нужно сегодня отыскать Апу. Его руки дрожали, когда он раскрывал подшивку на тех страницах, что вышли в месяц его рождения. Поиски были не особенно трудными: первое, что он увидел, — это фотография похоронной процессии своего отца.

— прочел Апу текст статьи, помещенной на первой — какая честь для отца! — полосе газеты.

Неплохо придумано: его мать и какой-то мифический беглый заключенный сами убили отца и скрылись. Преступников не нашли, и все концы в воду!

А вот и фотография: арка массивных ворот, площадка наподобие веранды, на ней горит погребальный костер. Вокруг стоят люди и смотрят на языки пламени. Многие из них — в полицейских мундирах. Какой-то толстяк идет к огню с длинным бамбуковым шестом…

Апу прикрыл рукой глаза, заставляя ожить картинку из газеты двадцатипятилетней давности. Вот в этом огне пылает тело его отца, который так и не увидел своего несчастного сына! Нет, сейчас нельзя предаваться скорби, допускать в душу жалость и слезы! У него есть дело гораздо более важное, чем оплакивать мертвых!

Апу перевернул несколько газет, стараясь найти начало этой истории. Взгляд его наткнулся еще на одну фотографию: под конвоем молодого высокого парня в полицейской фуражке идут куда-то несколько мужчин в нижнем белье. Так и есть, это то, что ему нужно. Вот и подпись:

Значит, это его отец! Какой красивый! Какой молодой!

Апу издал сдавленный стон, ощутив резкую боль от своего бессилия вызвать к жизни этого так необходимого ему человека, изменить что-либо в проклятой судьбе, уготовившей им всем только страдания и муки.

— Папа, папа! — первый раз в жизни произнес он дорогое для него слово шепотом, чтоб никто не слышал.

Его отец, почти ровесник своему сыну, смотрел на него гордо и независимо с пожелтевшей страницы. Я сделал свое дело, прочитал Апу в его взгляде, посмотрим, как справишься с этими людьми ты.

А вот и они, все четверо в ряд!

Апу быстро пробежал текст, отыскивая их имена.

Вот и все, круг замкнулся, теперь он знает их имена, а значит, найдет и уничтожит. Апу довольно откинулся на стуле и улыбнулся. Но внезапно улыбка сползла с его лица. Сатья Мурти! Он ведь слышал сегодня это имя. Рука уже доставала из кармана визитную карточку, оставленную той симпатичной девушкой. Точно, он не ошибся, то же имя, та же профессия — адвокат.

А жаль, подумал он, что у такой славной девчонки такой отец. Ну что ж, раньше он серьезно расстроился бы из-за этого, а теперь… Теперь все равно, что она будет чувствовать, когда он исполнит свой приговор.

И все-таки как странно, что адрес и телефон одного из убийц лежал у него в кармане прежде, чем он выяснил его имя!

Апу слегка поежился: ему вдруг показалось, что он физически ощущает присутствие в этом зале самой судьбы, коснувшейся его своим холодным дыханием.

Глава двадцать восьмая

Мукомольный король Френсис Амбарасан устраивал по случаю своего дня рождения небольшую вечеринку для близких друзей. Ничего серьезного, так — скромный фуршет в японском стиле, жаровни с кипящим маслом, в которые каждый окунал все, что ему понравилось на тысяче тарелок со всякой снедью, которыми были уставлены несколько столов. Сияющие медью жаровни оказались в Калькутте в новинку, а потому от желающих что-нибудь в них окунуть не было отбоя.

Между столами на блестящем полированном паркете в бешеном ритме дергались руки, ноги, пышные бюсты и широкие спины любителей танцев, а те, кто всему предпочитал разговоры, слонялись из комнаты в комнату в поисках подходящего оратора или, наоборот, подходящей аудитории.

Хозяин сердечно приветствовал украшение сегодняшней вечеринки своего нового знакомого, модного писателя из Дели, который уже обзавелся десятком восторженных слушательниц, ловящих каждое его слово.

— Эта моя поездка по стране далеко не случайна, — вещал писатель, не забывая прикладываться к снеди, высокой горкой уложенной на его тарелке. — Дело в том, что я рассчитываю среди вас, мои юные друзья, отыскать новые сюжеты. Думаю написать что-нибудь о свободе личности…

— Вот так номер! — удивился пробегающий мимо с двумя бокалами режиссер — местная знаменитость. — Вы — и вдруг свобода личности…

— Вы в недоумении, я понимаю, — тонко улыбнулся писатель. — Новое время — новые люди, и я хочу быть одним из них. Свобода личности наиболее полно раскрывается в свободной любви. Герой моего рассказа — а им будет непременно литератор — тоже должен верить в свободную любовь. Я заставлю его бросить двух жен во имя свободы личности…

— Да что вы говорите? — охнул Налла Нингам, и, пробившись к нему сквозь стайку девушек с открытыми ртами, взял писателя под руку. — Вы знаете, я тоже разведен, мне есть что вам порассказать обо всем этом.

— Но… — пробовал сопротивляться тот, увлекаемый прочь от доверчивой аудитории ради сомнительной перспективы получения информации о жизни из уст такого ее знатока, как Налла Нингам.

Но из цепких пальцев ховринского властителя вырваться еще никому не удавалось, и жаждущему свободной любви литератору пришлось подчиниться.

— Бедняга! — рассмеялся Тхарма Лингам, глядя им вслед. — Сейчас Чандар вывалит на него все, что у него накопилось за эти годы. И то сказать: вдовство и два развода, как все это выдержать слабому человеку! То ли дело я — всю жизнь женат на одной женщине, и никогда она не мешала мне получать удовольствие от существования других.

Он опять расхохотался, кивая на своих спутниц, смазливых раскрашенных куколок, повисших на каждой руке старого ловеласа.

— И что лучше всего, — не унимался он, — ни одна из них не мечтает прибрать к рукам мое состояние, став госпожой Тхарма Лингам, потому что все знают, что таковая уже имеется. Правда, малышки?

— Да бросьте вы, — скривила губы одна. — Нам самим куда проще с женатыми — меньше проблем.

Вторая ограничилась тем, что пожала пышными плечами, вылезающими из ничего не скрывающего парчового платья, с блеском которого не могла бы соперничать даже огромная хрустальная люстра, свисающая с потолка.

— Ну-ка, мои милые, поздравьте хозяина с днем рождения! — приказал своей свите Тхарма Лингам. — Он отмечает это событие раза четыре в год.

— С днем рождения, Френсис! — заворковали они, одаривая мучного туза ослепительными улыбками. — Будь счастлив!

— Спасибо, красавицы! — расшаркался тот. — Принести еще чего-нибудь?

— Нет, спасибо, все отлично, — ответил за них Тхарма Лингам. — Прости за нескромный вопрос, сколько тебе стукнуло? Пятьдесят четыре?

— Прибавь единицу! — подмигнул именинник.

— Пятьсот сорок один? — сострил судовладелец, ни на минуту не сомневаясь в реакции своих подружек.

И точно, подружки не подвели их дружный хохот почти что заглушил музыку.

— Пятьдесят пять, — вставил Амбарасан, дождавшись, когда стихнет смех!

— Значит, ты на десять лет старше меня! — продолжал веселить друзей Тхарма Лингам, давно уже разменявший седьмой десяток.

Он широко развел руки и снова обхватил своих спутниц, взвизгнувших от неожиданной и бурной ласки.

— Все мы молодеем рядом с девчонками! — объявил Тхарма Лингам, чрезвычайно довольный собой и подружками.

— Ах ты проказник, — жеманно тянула одна из них, голую шею которой веселый старичок как раз щекотал седыми усами.

Френсис только собрался таким же образом пристроиться к другой, когда будто из-под земли выросшая секретарша сообщила ему, что его просят к телефону. Она старательно отводила взгляд от слишком вольных развлечений хозяйского гостя, но бессознательная брезгливая гримаса то и дело мелькала на ее лице. Это не укрылось от глаз Амбарасана, и, идя к аппарату, он думал о том, что придется уволить не умеющую себя вес ги как надо девушку, несмотря на все ее дипломы и хвалебные деловые качества.

— Алло, Френсис Амбарасан слушает, — сказал он властным тоном человека, привыкшего отдавать приказы. — Говорите.

— Я убью вас, — без всяких предисловий объявил некто на другом конце провода.

Толстяк тряхнул головой, полагая, что ему послышалась эта странная фраза.

— Алло, что вам нужно? — переспросил он.

— Я убью вас, — вежливо повторил некто, причем Френсис услышал в незнакомом голосе нотки истинного удовольствия.

— Что-о? — выкатил глаза Амбарасан.

— Не стоит волноваться, — успокоил его собеседник. — Мне еще надо подумать, как это сделать.

— Ах так! — именинник стремительно перешел на крик. — Да через мои руки прошли тысячи таких, как ты!

— Не сомневаюсь в этом ни одной минуты, — любезно согласился звонивший. — Ба-ай!

В трубке послышались короткие гудки, но Амбарасан никак не решался опустить ее на рычаг, ожидая продолжения. Наконец, сообразив, что его не последует, он в ярости закричал на секретаршу:

— Кто звонил? Откуда? Вы хоть знаете, с кем соединяете своего шефа?

— Но, мистер Амбарасан, — затараторила та, инстинктивно отступая назад, — он сказал, что дело срочное и вы в курсе… Вы всегда велели мне соединять вас по таким звонкам!

— Вы уволены! Завтра же расчет! — Хозяин испытывал сильное облегчение, изливая свой гнев криком. — Ничего не умеете!

Девушка всхлипнула и бросилась доставать из сумочки платок, а Амбарасан, переведя в коридоре дух, вернулся к гостям.

— Ты ничего не пьешь! — заметил он не слишком оживленному Сатья Мурти, весь вечер просидевшему в одиночестве у окна. — Чего тебе налить?

— Мне хватит на сегодня, — махнул тот рукой, указывая на свой стакан, на донышке которого плескалось немого джина.

— Господин Тхарма Лингам, можно попросить вас подойти к нам для конфиденциальной беседы? — крикнул хозяин вконец разошедшемуся гостю, решившему теперь потанцевать что-то вроде твиста.

— Ну что там еще, — с неохотой отозвался тот, оставляя свою пышную партнершу.

Слуга, повинуясь движению руки хозяина, принес Тхарма Лингаму кресло и поставил его рядом с тем, в котором сидел адвокат. Сам Амбарасан предпочел изложить суть дела стоя.

— Сейчас был очень странный звонок, — сказал он, сам до конца не уверенный, стоит ли придавать этому большое значение. — Мне угрожали.

— Что, в первый раз в жизни? — усмехнулся Тхарма Лингам.

— Нет, но это было совсем не так, как всегда, — с сомнением покачал головой хозяин. — Ничего не требовали, не просили, никаких условий не выдвигали, дел не упоминали… Спокойно предупредили, что убьют.

— Это Радж! — горячо воскликнул Сатья Мурти. — Это он, я же говорил…

— Ах, оставьте, адвокат, какой еще Радж! — с раздражением перебил его Тхарма Лингам и обернулся к хозяину. — Ты просто кому-то наступил на хвост, мой дорогой! Подумай, что там у тебя было в последнее время? Ну, а если это не разборки с конкурентами и не рэкет, то, значит, нашелся какой-то сумасшедший, которому не дает покоя твое благополучие! Если бы я обращал внимание на каждый такой звонок, то давно умер бы от инфаркта.

— Вы не слышали его голоса… — попробовал возразить Амбарасан. — Он не шутит…

— Ну вот и отлично, что парень такой серьезный. Придет к тебе, швырнешь ему десять рупий, и все будет в полном порядке! — отмахнулся от терзающих приятелей страхов Тхарма Лингам. — Эй, ты забыл, что мы у тебя в гостях? Лично я пришел сюда веселиться! Слушай, а кто эта девочка в розовых брюках? Познакомь, а?

Считая, что все выяснено и нет больше причин лишать себя маленьких радостей, он устремился опять в круг танцующей молодежи. Амбарасан сел на его место и завистливо поглядел ему вслед. Теперь он испытывал чувство неловкости за свое малодушие при появлении такой туманной опасности.

— Взбредет же в голову такая чушь! — с досадой произнес он. — А все вы, ваши штучки, адвокат, все эти разговоры про Раджа, про призраков…

— Не веришь мне? — Сатья Мурти встал и, наклонившись к самому лицу хозяина дома, близоруко уставился ему в глаза. — Погоди, ты еще узнаешь… Я чувствую, что это был сын Сету Пати, я чувствую!

Амбарасан заерзал в своем кресле, не зная, как отделаться от адвоката. На его счастье, посреди зала вдруг очутился успевший довести до кондиции делийского писателя Налла Нингам. Теперь у него было такое чувство, будто он отстал от поезда и, желая догнать далеко ушедшее вперед веселье, потребовал стакан виски, чтобы немедленно поднять его за здоровье именинника.

Френсис торопливо поднялся и пошел к нему, радуясь, что избавился от надоедливого безумца.

Глава двадцать девятая

Через всю свою беспорядочную и беспутную жизнь Френсис Амбарасан пронес только две постоянные привязанности: к вкусной и обильной еде и рыбной ловле. Обсуждение с поваром ежедневного меню отнимало у занятого, солидного бизнесмена столько времени, что, узнав об этом, его деловые партнеры только развели бы руками. Что же касается ловли рыбы, то она происходила всегда на одном и том же месте, в одно и то же время — с раннего утра до полудня в субботу — и была так же неизменна, как восход солнца. Ни клев, ни погода, ни срочные переговоры или не терпящие отлагательств решения не могли помешать тому, что рано утром в субботу Амбарасан лично складывал в багажник удочки, резиновые сапоги и чудовищный запас провизии, которой хватило бы на сытный обед для всех служащих его офиса. Путь его лежал в «Ситу» — купленное еще в молодости поместье на берегу Хугли, там, где река делает небольшую, но очень живописную излучину, и названное так в честь дочери.

Несмотря на все уговоры жены, мечтающей построить дом в этом восхитительном месте, Френсис предпочитал сохранить его исключительно как личный заповедник рыбной ловли. Огромный парк, луг, песчаный берег со специально поставленными сходнями, старый двухэтажный садовый павильон, оставшийся от прежних владельцев, и домик сторожа — вот и все, что составляло «Ситу» — его гордость и любовь.

Рыбы в Хугли никогда не было много, и на этот раз Амбарасану удалось поймать лишь двух крошечных ершей. Он злился и обвинял в не слишком удачной ловле этих несносных парней, которые решили именно сегодня вывозить сено из усадьбы. А все жадность его благоверной — вздумала продавать пропадающее сено, скошенное на лугу и в парке, какой-то фирме. И вот теперь посреди его парка стоит обшарпанный грузовик, и два каких-то типа с интересом наблюдают за хозяином, сидящим с удочкой в руках вот уже который час подряд.

Парни действительно больше валялись на солнышке и скалили зубы, глядя на маленького толстячка, вырядившегося в ковбойскую шляпу и замшевую рубаку с бахромой, которого и видно-то не было из-за расставленных тут же, на сходнях, термосов, коробок и пакетов с едой. Конечно, где уж ему за удочкой уследить, когда только и делает, что разворачивает упаковку и наливает кофе в маленькую чашечку! Грузить сено они не торопились, потому что сегодня им шла двойная почасовая оплата за работу в выходной, а их босс вряд ли заявится сюда проверить доблестный труд.

Зато хозяин усадьбы с радостью выгнал бы их, да вот только разморило его немного и неохота стало кричать и чего-то добиваться от этих негодяев. Тем более, что в перспективе это привело бы только к неприятностям с женой, уже наверняка с успехом вложившей вырученные за сено деньги во что-нибудь очень нужное — например, в новую шляпку.

Он не терпел здесь даже присутствия слуг, а эта мотовка ради лишних ста рупий готова впустить в усадьбу хоть всю Калькутту! Ярость Амбарасана дошла до точки кипения, когда он увидел вдобавок ко всему еще и двух хорошеньких беленьких болонок, которые, выскочив из парка, устремились прямо к нему. А это еще что? Может быть, она сдала его «Ситу» Обществу защиты собак или ветеринарной лечебнице?

От злости толстяк схватил крышку от термоса и запустил ее в одну из неотличимых друг от друга болонок. Но собачка и не подумала пугаться. Она легко подпрыгнула и моментально схватила зубами пролетающий мимо предмет, а затем отнесла его к раскладному стульчику Амбарасана и положила у его ног. Исполнив этот номер, она вернулась к своей подружке, и обе болонки грациозно поклонились не слишком гостеприимному хозяину.

— Вот это да! — удивился тот. — Ученые животные!

Уловив нотки восхищения в его голосе, собачки решили дать единственному зрителю представление. Они принялись прыгать друг через друга, вставать в стойку на передних лапах и даже танцевать. Амбарасан был в восторге. Он поманил болонок к себе и предложил им выбрать угощение по вкусу из разложенных повсюду пакетов.

— Рекомендую шоколадное печенье — очень свежее, — подмигнул он. — Или вы предпочитаете колбаски?

К его удивлению, собаки сделали в высшей степени странный выбор. Не прикоснувшись к еде, они остановили свое внимание на его часах «Роллекс», небрежно брошенных на траву. Одна из болонок ловко подцепила их лапой, а потом осторожно взяла зубами, держа за ремешок. Мгновение — и обе они побежали прочь со своей добычей.

— Эй, не слишком ли дорого вы берете за представление? — крикнул им вслед подвергшийся ограблению средь бела дня мукомол, все еще надеющийся, что это часть спектакля.

Но у собачек были серьезные намерения, они даже не обернулись. Тогда Амбарасан вскочил, и, проклиная неудачное утро, бросился за животными. Собачки, конечно, хороши, но не настолько же, чтобы одаривать их драгоценными часами! Кроме того, очень хотелось бы выяснить, как они сюда попали, и задать пару вопросов сторожу.

Маленькие бестии пробежали садом, совершенно не считаясь со стайерскими возможностями преследователя, и направились прямо в потемневший от дождей деревянный павильон. Амбарасан, последовав за ними, еще успел увидеть кончик белого хвоста, исчезнувший в конце лестницы, ведущей на второй этаж. Кряхтя, он предпринял восхождение по шатким ступеням.

То, что он увидел наверху, изрядно удивило толстяка. Он был здесь несколько лет назад и не припомнит, чтобы в этом небольшом овальном зале находилось что-нибудь, кроме кучи мусора. Но сейчас все было перегорожено сооружением, какого ему в жизни не приходилось видеть: железные столбики, соединяющие их канаты, желоба из расщепленного бамбука, веревки с гирями, свисающие тут и там, коробки из-под пива, укрепленные на обломках досок, и все это непостижимым образом связано между собой. Неужели его сторож развлекается вечерами, составляя эту головоломку из всего, что попадается под руку? Выяснить и уволить! План действий, тут же сложившийся в голове мукомола, был неизменным — он поступал так всегда и со всеми, кто хоть чуточку выходил за предписанные рамки.

Однако человек, появившийся невесть откуда перед Амбарасаном, слишком мало походил на его верзилу-сторожа. Сначала Френсис решил, что перед ним ребенок, но, приглядевшись, понял, что это карлик, причем не совсем обычный — его голова, плечи и грудь были вполне нормально развиты, и только ноги походили на ноги мальчика лет десяти.

Знакомые Амбарасану болонки с криминальными наклонностями улеглись у идеально вычищенных башмаков лилипута, а их добычу — часы — он вертел в руках на тоненькой тросточке. На его лице, удивившем толстяка мимолетным сходством с кем-то, кого он никак не мог вспомнить, играла странная улыбка. «Так не улыбаются, попавшись хозяину в чужих владениях», — подумал Амбарасан.

— Ты пришел за часами? — вместо приветствия спросил карлик. — Но ведь тебя уже не должно интересовать время — потому пес и взял твои часы. А впрочем, лови!

Часы серебряной молнией мелькнули в воздухе и попали точно в руку хозяину. Он посмотрел на них рассеянно, все еще пытаясь уловить точный смысл сказанных непрошеным гостем слов. Это ему не удалось, и он счел за благо улыбнуться в ответ удивительному незнакомцу, не заостряя вопрос о том, каким образом тот сюда попал. Неважно, в конце концов, как он здесь очутился, главное, чтоб поскорее убраться — Амбарасану почему-то было не по себе в обществе этого человека.

— Спасибо, — кивнул головой толстяк и любезно осведомился, указав на болонок: Твои собачки?

— Мои, — улыбнулся в ответ лилипут. Говорят, собаки предчувствуют приближение смерти, потому я и послал тебе этих вестников. Все, малышки, вы больше не нужны. Я уже здесь, Амбарасан, и мы встретились. Можете уходить, собачки!

Болонки сейчас же поднялись и бесшумно исчезли в лестничном проеме. Френсис предпочел бы, чтобы на их месте был он, тогда бы не пришлось стоять перед этим лилипутом и выслушивать его пугающие речи о смерти. Но, несмотря на свое острое желание бежать прочь отсюда, он продолжал оставаться неподвижным и покорным слушателем. Человек завораживал его, как, наверное, завораживает свою жертву взглядом кобра. Страшил и притягивал его взгляд, полный силы и какого-то колдовства.

— Любишь ловить рыбку? — спросил незнакомец. — Любишь, я знаю. Особенно в мутной воде…

Амбарасан молчал, ожидая продолжения. Он чувствовал, как начинают дрожать его колени, и думал сейчас лишь о том, чтобы скрыть от карлика страх, который тот ему внушал.

— Двадцать пять лет назад тебе попалась крупная рыба, очень крупная — такая, что чуть не отправила на дно вас всех, — человечек подошел совсем близко, так что стали отчетливо видны расширенные зрачки его глаз. — Но вы все-таки убили его и торжествовали победу. Но вот беда — мелкая рыбешка ускользнула, хотя вы поджаривали ее на большом огне.

— Сету Пати? — охнул толстяк, наконец сообразив, о чем идет речь.

Холодные капельки пота моментально выступили на его лице и жирной шее. Сбывался кошмарный сон, предсказание обезумевшего адвоката! Это сын Сету Пати, недобитый коротконогий выродок! Как же ему удалось выжить? Вот он стоит перед ним, так страшно похожий на отца, и скалит белоснежные зубы.

— У тебя память профессионального преступника. Не ознакомься я так подробно с тем, что ты из себя представляешь, я решил бы, пожалуй, что все эти годы мой отец снился тебе по ночам. Но я отлично знаю твои подвиги, и у меня нет сомнений, что такие, как ты, не видят страшных снов, вы отлично спите, с аппетитом едите и получаете удовольствие от жизни, не правда ли?

— Что ты хочешь? Это ты звонил мне? — шепотом спросил мукомол.

Его голос пропал вместе с самообладанием, и теперь Амбарасан изо всех сил пытался вернуть себе и то, и другое.

— Я, — признался карлик. — Я принадлежу к тем, кто предупреждает о своих намерениях. Раз ты знаешь, это честный поединок. И все-таки ты неосторожен — сам пришел ко мне…

— Ты угрожаешь? — Френсис предпринял отчаянную попытку взять ситуацию под контроль. — Нос не дорос, коротышка!

Действительно, чего ему бояться? Не этого же лилипута с амбициями! И как только он заставил его пережить такие неприятные минуты, гипнотизер, что ли?

Но увидев, как неожиданно расхрабрился его собеседник, незнакомец только расхохотался.

— Точно, ростом я не вышел. Я — та мелкая рыбешка, которая родилась от крупной рыбы. Видишь, получился недоразвитым, — он указал на свои коротенькие ножки. — Это ваших рук дело. Вы же отравили меня еще во чреве матери. Но теперь я отрыгну яд.

— Раздавлю, как клопа! — взвыл Амбарасан, идя на лилипута всем своим огромным телом. — Да, я убил твоего отца. Я дал яд твоей матери. Ну и что ты со мной сделаешь?

Он взмахнул похожими на оглобли руками, намереваясь поймать маленькое коротконогое создание. Но оно увернулось с неожиданной быстротой — и вот уже карлик хохочет из противоположного угла:

— Э-эй, толстяк, сегодня последнее слово за мной!

Амбарасан бросился в угол, но не нашел там ничего, кроме старого тряпья — карлик был уже совсем в другом месте.

— Я отомщу тебе, — весело пообещал он.

— Хватит угроз! Приступай, я посмотрю на это зрелище, — мукомол подбоченился и вскинул голову, не обращая внимания на то, что встал как раз в очерченный мелом круг на дощатом полу павильона.

Зато незнакомец отлично это заметил и удовлетворенно хмыкнул, решив, что мукомол прав и действительно пришло время заняться делом.

— Ну что ж, — сказал он, — если ты торопишься… Я покажу тебе сейчас, что я унаследовал светлую голову своего отца.

Он достал из кармана небольшой хрустальный шар, ослепительно блеснувший в солнечном луче, и показал его Амбарасану.

— Что это, по-твоему?

— Шарик! — презрительно фыркнул тот, демонстрируя нетерпение перейти к делу от этих детских игрушек.

— Нет, — счастливо улыбаясь, поправил его карлик. — Это — твоя смерть.

Он послал Френсису воздушный поцелуй, как с арены в зрительный зал, и помахал рукой. Потом тонкие пальцы подняли шар над бамбуковым желобом и, задержав его на мгновение, чтобы получше ощутить прохладную тяжесть хрусталя, вдруг стремительно разжались.

Амбарасан в непостижимом оцепенении, не в силах оторвать взгляд от временами вспыхивающего шара следил за его бегом по непонятной конструкции. Руки его беспомощно повисли, ноги стали ватными, и только глаза с сосредоточенностью маньяка следили за чередой взаимосвязанных движений, вызванных первым импульсом — роковым падением шара.

Вот он перемещается со все нарастающей скоростью по наклонному желобу, вот добежал до лунки и упал в нее. Тотчас с треском распахнулась крышка расписного сундучка, и из него вместе с фонтаном конфетти выскочил румяный клоун в остроконечном красном колпаке. Шар удивительным образом оказался у него в руках, но тут же выпал из кукольных ладоней и продолжил свой путь по новой плоскости. Опять лунка — и теперь уже поехало велосипедное колесо, подвешенное на обрывке цепи, а навстречу ему движется противовес — гиря на коротенькой веревке. Она толкает большую картонку с рекламой пива на боку, коробка опрокидывается, и из нее выкатывается небольшой черный мяч. Поскрипывая кожей, он несется дальше, туда, где на куске фанеры плотным рядом выстроились кегли, и сбивает их с мастерством завзятого игрока кегельбана. Далее перемены идут еще быстрее, все быстрее и быстрее, так что Амбарасан уже с трудом успевает отметить каждую из них. Вот кегли попадают на какую-то ржавую консервную банку, она стремительно валится вниз и обрушивается на обломок кирпича. Тот падает на какое-то устройство, напоминающее арбалет.

Мукомол, затаив дыхание, ждал, что же будет дальше, — и ответ пришел. Солнечным лучом сверкнув в воздухе, в его грудь впилась стальная стрела с коротким оперением.

Амбарасан вскрикнул и замер, откинувшись назад и выпучив налившиеся кровью глаза.

— Это за моего отца! — раздался в наступившей тишине торжествующий голос карлика.

В ответ на его слова прозвучало тихое пение второй стрелы, и через мгновение она уже вонзилась в напрягшееся тело мукомола, туда, где у обычных людей бывает сердце.

— Это за мою мать! — сообщил незнакомец. — А сейчас будет за меня.

Он толкнул пальцем еще один мяч и, ожидая последствий своего действия, поднял глаза. Амбарасану как раз хватило остатка жизненных сил, чтобы проследить его взгляд.

Огромный сияющий молот обрушился на него как раз оттуда, куда он направил свой последний взор, чтобы подвести окончательный итог его грязного пути в этом полном испытаний мире.

Утыканное стрелами тело с размозженной головой пробило своим огромным весом сгнившие стены павильона и вылетело наружу. Апу, подавив нахлынувшее отвращение, выглянул в образовавшееся отверстие, чтобы еще раз убедиться в том бесспорном факте, что это мерзкое животное, Френсис Амбарасан, мертво.

Мукомол лежал, раскинув руки и выпятив брюхо, на мягком ложе из сена. Апу усмехнулся, увидев, что труп угодил как раз в кузов небольшого грузовичка, наполовину уже заполненного душистыми охапками травы. Повезло мукомолу, подумал он, такое мягкое ложе, такой чудесный запах! Интересно, куда его увезут и когда обнаружат? Что ж, самому Апу только на руку, чтоб подальше от усадьбы, — меньше улик для полиции, больше времени на заметание следов. Только бы они не обнаружили его сейчас!

Но парням, копошащимся внизу, ни до чего не было дела. Один из них, в рваной тельняшке и по-моряцки повязанном на голове цветном платке, правда, оглянулся по сторонам, услышав какой-то шум.

— Эй, Санджей, ты ничего не слышал? — спросил он у своего приятеля — тощего парня с унылым лицом. — Вроде гремело что-то…

— Вечно ты с какой-то ерундой, — заворчал тот. — Это у меня в животе бурчит от голода.

— А ты сходи к реке, возьми чего-нибудь из пакетов этого обжоры — кстати, куда он подевался?

— Да, у такого возьмешь — живо в суд заявит, не знаешь, что ли, этих скупердяев, — отозвался Санджей. — Наверняка побежал звонить нашему боссу. Ты видел, как он на нас пялился?

— Да уж, таким взглядом только быкам клейма ставить, — рассмеялся грузчик в тельняшке.

Он поднатужился и, подхватив вилами тяжелую охапку сена, закинул ее в кузов грузовика. Зеленым саваном трава покрыла тело, которое еще несколько минут назад было Френсисом Амбарасаном. Парни сгибались и разгибались, в воздухе летали душистые стебли и луговые цветы. Рос и поднимался изумрудный холм, скрывающий тайну, о которой на всем белом свете знали только один человек и две маленькие белые болонки.

Глава тридцатая

— Радж, куда это мы заехали?! — воскликнула Джанеки, проснувшись от сильной тряски — проселочная дорога состояла из ухабов и рытвин.

— Сейчас выедем на шоссе, можешь спать дальше, — улыбнулся парень. — Что тебе снилось?

— Не помню, но, наверное, что-то хорошее, — сладко потянулась девушка.

— Думаю, это был я, — самоуверенно предположил Радж.

— Вряд ли, иначе это был бы не сон, а кошмар, — съязвила Джанеки, поправляя бант в волосах.

Они провели полдня в деревне, где жил старинный приятель Раджа. Бегали по полю, ловили хозяйских коз, купались в речке, завтракали необыкновенно вкусным деревенским сыром с кашей из рагги, приправленной перцем чили. Джанеки с радостью осталась бы там до самого вечера, но в последнее время отец стал удивительно придирчив и контролировал каждый ее шаг. Ей приходилось все время тщательно подготавливать каждую свою отлучку из дома, сочинять легенду, создавать прикрытие из подруг, готовых подтвердить ее присутствие у них в доме или долгое совместное сидение в библиотеке.

Сегодня ей следовало вернуться к трем, иначе день был бы ознаменован очередным скандалом. Хуже всего было то, что адвокат и слышать не хотел о Радже. Стоило ей упомянуть его имя, как он краснел, надувал щеки, принимался топать ногами. Другая девушка давно уже отчаялась бы, видя такое отношение к парню, которого считала своим женихом. Но только не Джанеки. Никуда папочка не денется, решила она, привыкнет и смирится, раз уж его единственное дитя хочет замуж именно за этого и никакого другого юношу… Она снисходительно позволяла отцу «перебеситься», не возражала, когда он запретил ей всякие отношения с Раджем, и соглашалась со всеми правилами поведения, которые он вдруг решил для нее ввести, дабы оградить дочь от неподходящих знакомств и дурного влияния. Но делала по-прежнему исключительно то, что считала нужным, хотя и тратила на это гораздо больше сил, чем раньше.

Официальная версия того, как она провела утро, была, в общем, малоуязвима: бассейн, портниха, косметический кабинет, ланч в кафе со случайно встреченной одноклассницей. Но затягивать с возвращением все-таки не стоило, а потому девушка несколько раз осведомлялась у Раджа, успеет ли она к назначенному часу.

— Хватит переживать, через десять минут мы будем в Калькутте, — уверенно ответил он на очередной ее вопрос, и тут же мотор сердито зафыркал, выражая свое резкое несогласие с прогнозом водителя.

Радж остановил машину и, не глядя на девушку, положил голову на колесо руля. Джанеки ждала объяснений, но он только вздыхал о чем-то.

— Эй, как это понимать? — не выдержала девушка. — Так мы будем через десять минут в Калькутте?

— Вряд ли, — виновато ответил парень и снова вздохнул.

— Так что ты улегся, делай что-нибудь! — взвилась Джанеки.

— Разве что начать прямо здесь искать нефть, — Радж тоскливым взглядом окинул окрестности.

Осененная страшной догадкой, Джанеки взглянула на щиток приборов — указатель уровня бензина был на нуле.

— Что ж ты не заправился вовремя? — простонала девушка. — Я пропала.

— Ты сидела слишком близко, чтобы я еще о чем-то мог думать, — признался Радж. — А когда спохватился, было уже поздно. Я надеялся — дотянем…

Глядя, как она мечется вокруг машины и в отчаянии заламывает руки, Радж решил ее немного успокоить.

— Да ты не отчаивайся, рано или поздно должна же проехать машина. Может, нас и подберут. Правда, боюсь, здесь ездят нечасто.

— Очень обнадеживает! — съязвила девушка. — Особенно это «рано или поздно»!

Она уселась на обочину, не заботясь о своем шелковом платье, и сердито замолчала, но Радж походил вокруг нее кругами со все более уменьшающимся радиусом и наконец, подкравшись сзади, схватил девушку на руки. Джанеки принялась орудовать руками и ногами, отбиваясь от хохочущего Раджа — сначала сердито, а потом уже смеясь вместе с ним. Под конец, когда ей даже понравилось сидеть так высоко, что можно видеть всю округу, он вдруг неожиданно сбросил ее на свое в последний момент подставленное колено. Затем аккуратно поставил на обочину и, поправив ей бант, торжественно объявил:

— Сейчас в честь присутствующей здесь королевы моего сердца будет дан сеанс черной магии. Исполнитель — факир и волшебник Радж из Калькутты.

Парень встал на самую середину проселочной дороги, и сложив у груди руки, закрыл глаза.

— Я медитирую, — известил он взволнованную публику. — Мой дух парти над окрестными трассами и заманивает сюда все машины, которые по ним движутся. Так, давайте, давайте! Парочка поддалась, жди.

Джанеки от нетерпения стала подпрыгивать, стараясь разглядеть хоть одну жертву магических способностей своего друга. Однако они что-то медлили.

— Если через одну минуту никто не появится, я иду в город пешком, — пригрозила она.

— Если они действительно не появятся, то я понесу тебя до Калькутты на руках, договорились? — пообещал Радж, уже расслышавший вдалеке шум приближающейся машины, а потому ничем не рискующий.

— Ух, ты, — подивилась Джанеки. — А силенок хватит?

Радж согнул руку, с удовольствием демонстрируя прекрасную мускулатуру. Он бы показал и несколько своих коронных стоек из арсенала бодибилдинга, но тут подъехал наконец обещанный автомобиль, и вместо этого парню пришлось махать руками, прося водителя притормозить. Однако, несмотря на всю выразительность его жестов, грузовичок с кузовом, полным сена, невозмутимо проследовал мимо.

Радж, возмущенный до глубины души, выскочил на дорогу и принялся ругать «бесчувственных ослов, которые недостойны зваться шоферами». Однако тут за дело взялась Джанеки, и с куда большим успехом. Она просто подняла руку и слегка поманила пальчиком уже проехавший автомобиль. И что же? «Бесчувственные ослы» тут же дали задний ход, чтобы уже через минуту расшаркиваться перед девушкой, предлагая ей свою машину, кошелек и жизнь.

Правда, два галантных шофера не слишком обрадовались тому, что их очаровательная пассажирка захотела прихватить с собой дюжего парня, да еще попросила взять на буксир его пижонский белый «форд».

— Наша машина и так перегружена, — почесал в затылке один из парней — улыбчивый малый в тельняшке и цветном платке на голове. — Но ради такой прелестной леди… Прошу в кабину, мисс!

Как только автомобиль Раджа был прикреплен стальным тросом к грузовичку, мисс преподнесла доверчивым водителям еще один сюрприз. Она отказалась садиться в кабину и заявила со смущенной улыбкой, что предпочла бы доехать, устроившись на охапках свежего сена в кузове, где уже растянулся ее довольный кавалер.

— Ну и провели же тебя, Рави! — фыркнул второй водитель, заводя машину.

— Точно так же, как и тебя, Санджей, — ответил ему приятель.

Но хозяин «форда» оказался не так уж и плох. Во всяком случае через несколько километров парни вовсю подпевали веселой песне, которая неслась из кузова:

— Ох, и здорово поет! — восхищенно присвистнул Рави, слушая пение Раджа. — С таким голосом он, наверное, и на свадьбах петь может!

— На сва-адьбах! — передразнил своего товарища Санджей. — Ты погляди на его машину — небось какой-нибудь артист из Дели пожаловал.

— Из Дели? Сам посмотри лучше — номера-то калькуттские, — в свою очередь поймал Санджея Рави.

— Да ладно, что о нем толковать, — не сдавался ворчун. — Мы вот его машину тащим, да самого везем на сене, со всеми удобствами, можно сказать. А вот посмотришь, он и не подумает отвалить нам хоть несколько монет из тех, что проливаются на него за это пение золотым дождем!

Однако Санджей опять оказался неправ. Прощаясь с ними у первой же городской бензоколонки, Радж не только проявил редкую щедрость, но и настоял на своем, когда Рави попытался отказаться от денег.

— Вот видишь, парень-то совсем не такой, как ты думал, — укорил Рави недоверчивого друга. — Хотя мы могли бы и даром ему помочь.

— А машину его шикарную тоже даром тащить? — возмутился Санджей. — Нет уж, я не такой дурак, чтобы делать одолжения богатым плейбоям. С такими того и гляди нарвешься на неприятности.

Рави в очередной раз дал себе слово никогда не начинать спорить с Санджеем — все равно того не переубедить! — и завернул во двор, принадлежащий их фирме, разгружаться. Навстречу машине бросился взбешенный хозяин.

— Где вы болтались все это время? Что, я спрашиваю, можно делать столько часов с одним несчастным грузовиком сена?! — кричал он, так что очки подпрыгивали на красном носу. — Уволю вас и найму новых.

Рави и Санджей живо выпрыгнули из машины, изображая горячую готовность немедленно ударным трудом загладить свою вину. Это, как они знали по опыту, действовало на хозяина куда лучше оправданий на словах.

— Еще и поешь! Вот наглец! — не мог остановиться босс, следуя по пятам за быстро разгружавшим машину Рави, который продолжал мурлыкать привязавшийся мотив песенки Раджа.

— Момент, сэр, и все будет готово, — пообещал ему парень, хватаясь за конец веревки, стягивавшей копны, и таща ее на себя. Одно неловкое движение — и огромная масса травы обрушилась прямо на него сбивая с ног.

— Эй, Санджей, чего это ты улегся, — поинтересовался Рави, отряхиваясь и разглядывая чью-то спину, неподвижно лежащую на роскошной зеленой перине. — Понравилось?

— Что, твой напарник еще и пьян? — возмутился хозяин и угрожающе пошел вперед. — Эй, Санджей, вставай немедленно!

— Послушайте, босс, что вы имеете в виду? — спросил Санджей, выходя с вилами в руках с другой стороны машины.

Рави и хозяин замерли, переводя удивленные глаза с Санджея на того, другого, устроившегося на траве. Наконец, не дождавшись никаких объяснений от своих подчиненных, их босс решил действовать. Он сделал несколько шагов к телу и, схватив за плотное плечо, резким движением перевернул его.

Воздух содрогнулся от криков, которые испустили незадачливые водители грузовика.

— Толстяк! Рыболов! — визжали они, уставясь на побелевшее лицо и замшевую рубашку в пятнах запекшейся крови, особенно темных там, где вошли в грудь две стальные стрелы с коротким оперением.

У хозяина закружилась голова. И было от чего: на его дворе лежал человек, к которому, будь тот жив, он не осмелился бы подойти и на десять шагов, — известный своим свирепым буйным нравом мукомольный король Калькутты мистер Френсис Амбарасан.

Глава тридцать первая

В полицейском участке номер семнадцать ровно в три часа дня случилось удивительное происшествие. Весь личный состав, оказавшийся в тот момент на месте, с изумлением наблюдал, как старший инспектор Ананд идет к своей машине в сопровождении нового помощника — сержанта Нирали. Полицейские высыпали во двор, а те, кто был занят допросом свидетелей или не мог оставить пост, просто прилипли к окнам, чтобы полюбоваться подробностями необыкновенного события. Оставалась, правда, надежда, что все случится в момент, когда Нирали занесет ногу, чтобы сесть в автомобиль. Вот тут-то инспектор и покажет ему свой необыкновенный характер, создавший ему репутацию самого неуживчивого самодура во всей калькуттской полиции.

Конечно, не будь Ананд племянником жены мэра, ему не продержаться бы в участке и двух дней при штучках, которые он постоянно выкидывал. Но бездетная пара — городской глава и его дражайшая половина — так щедро отдавали свою любовь милому племяннику, что у начальника полиции не было иного способа остаться на своей должности, как только вместе с Анандом.

Из личного дела инспектора следовало, что он окончил Высшую школу полиции, но, очевидно, это учебное заведение находилось в поле досягаемости господина мэра, иначе оно просто не отважилось бы выдать ему диплом. Методы работы Ананда обескураживали каждого, кто хоть сколько-нибудь близко с ними знакомился. Казалось, в его трепетном сердце навсегда запечатлелись представления десятилетнего мальчика, начитавшегося историй о Пинкертоне, о романтичной и полной мужественной красоты профессии. Основными приемами, которыми пользовался он в работе, были неожиданное прозрение и интуиция. И то, и другое означало у мистера Ананда первую пришедшую в его голову мысль, которую он именовал версией и которой придерживался уже до конца, не считаясь ни с чем: ни с наличием или отсутствием улик, ни с показаниями свидетелей, тем более с мнением коллег. Более того, если кому-то вздумалось бы поддержать его идею, он немедленно с ней расстался бы. Разве эти погрязшие в рутине ремесленники умеют думать? Он единственный здесь способен на проникновение в суть вещей, скрытую от окружающих.

Не было ничего удивительного в том, что еще ни один сержант не продержался с ним в паре даже до вечера первого совместного рабочего дня. Все они, по его глубокому убеждению, страдали идиотизмом, не умели оказывать помощь в ведении следствия — так, как понимал ее он, и более того — позволяли себе смеяться над его стилем работы.

В последнем факте начальник полицейского участка, увы, сомневаться не мог — сержанты действительно смеялись. А потому покорно менял их, отдавая «на съедение» Ананду своих лучших людей. Несчастным парням обещали отгул, прибавку к жалованью, внеочередной отпуск, а главное, объясняли им, что это ведь только на один день.

— К вечеру будешь свободен, — хлопал их по плечу начальник участка, провожая на задание в паре с Анандом. — Вернешься к своему инспектору и опять заживешь, как обычно.

И точно, через несколько часов парень мог считать себя выполнившим поручение начальства.

С сержантом Нирали все было по-другому. Офицер, с которым он работал раньше, недавно ушел на пенсию, да и самому Нирали оставалось до нее не так уж много. Кому охота в таком возрасте менять место работы, особенно если живешь в двух шагах от своего участка и имеешь возможность ходить домой обедать? А ведь это могло стать реальностью в случае, если инспектор Ананд найдет, что он неподходящий напарник.

Узнав о своих перспективах, Нирали схватился за голову и в состоянии полного отчаяния метался по коридорам управления, сообщая всем подряд, что они увидят в скором времени его кончину. Но, оценив положение со всех сторон, он принял мужественное решение использовать свой последний шанс и бороться. Вопрос был только в том, на какое оружие можно рассчитывать, когда имеешь дело с таким типом, как Ананд.

Судя по тому, что наблюдали сейчас полицейские семнадцатого участка, старина Нирали нашел-таки ключик к этой музыкальной шкатулке. Инспектор и сержант мило уселись рядышком в джип и отправились по срочному вызову на какое-то хранилище сена, где был обнаружен труп. Жалоб на то, что его новый помощник — болван, инспектор Ананд, как следовало из удивленного заявления начальника участка, не высказывал. Ставки на Нирали, сделанные на образовавшемся еще накануне вечером тотализаторе, резко подскочили. Среди особо азартных игроков ходили слухи, что и сам господин майор не погнушался поставить сотню рупий на то, что сержант продержится еще денек, — через подставных лиц, конечно же. Каким образом ему удалось достигнуть столь оглушительного успеха, никто и представить себе не мог.

Через десять минут полицейский автомобиль въезжал в ворота склада. Из него вышел полноватый молодой человек в форме, обвешанный золотыми цепочками и со стеком в руке. Следом выпрыгнул небольшого роста седоусый сержант, куда больше походивший на не слишком преуспевшего конторского клерка, чем на служащего полиции. Впечатление усиливала толстая тетрадь в коленкоровой обложке, которую он держал под мышкой, и торчащие из кармана авторучки, числом не менее пяти.

— Кто мне звонил? — поинтересовался инспектор Ананд вместо приветствия.

— Это я, сэр! — Вперед вышел Рави, стягивая с головы свой платок в знак уважения к моменту.

Инспектор сделал несколько шагов в ту сторону, которую ему указал Рави, и, поскользнувшись на кожуре банана, неожиданно растянулся во весь рост. Сержант бросился к нему, однако Ананд не принял его помощи. Он явно не торопился вставать и пристально оглядывал двор с этой нетрадиционной точки обозрения.

— Я нарочно упал, — прошептал он сквозь зубы склонившемуся над ним Нирали. — Посмотри туда!

Сержант проследил за его взглядом и увидел видневшийся среди травы труп. Его можно было бы заметить и не валяясь в пыли, подумал сержант, стоило сделать только пару шагов туда, куда указал Рави. Но вслух он сказал совсем другое.

— О, сэр! Это же мертвец! — воскликнул он, будто пораженный в самое сердце, и уставил на шефа сияющие восторгом глаза: — Ваша мудрость бесподобна!

Его восхищение не показалось Ананду чрезмерным.

— Сыщик, мой друг, должен видеть на три метра в глубину, — назидательно заметил он.

Нирали радостно затряс головой в знак полного согласия. На сей раз его чувства не были столь уж фальшивыми — он сразу отметил нетипичное для инспектора обращение «мой друг», которое утвердило довольного сержанта в том, что избранный им метод общения с Анандом может принести положительные результаты.

Тот высказал желание быть поднятым, постучав стеком по траве. Нирали с усилием оторвал от земли его упитанное тело и отряхнул серые форменные брюки от пыли и налипших травинок. Инспектор, поблагодарив его чуть заметным кивком, продолжил свое триумфальное шествие по двору. Он обошел мертвеца раз десять, прежде чем вынес свое заключение:

— Тело в стрелах, значит труп убит из лука! Запиши это!

— Как вы проницательны! — живо отозвался Нирали, занося тонкое наблюдение босса не только в черную служебную тетрадь, но и в собственную записную книжку в замшевой обложке, специально купленную вчера утром, когда сержант обдумывал план борьбы за свое место под солнцем.

Инспектор сразу заметил старательное фиксирование его прозрений новым помощником. Этот Нирали нравился Ананду все больше и больше. Как знать, не посылает ли ему судьба в лице немолодого служаки своего доктора Ватсона, отсутствие которого он так болезненно ощущал в последнее время. Сколько дивных дел осталось неописанными, а значит неоцененными! Что скажут потомки? Вопрос о потомках вообще сильно мучил инспектора Ананда, испытывавшего сильные душевные страдания при мысли о том, что до них могут не дойти иные из крупиц его бесценного опыта. Возможно, именно Нирали предстоит сыграть в этом свою роль.

Ананд встал в горделивую позу человека, говорящего непосредственно с будущими поколениями, и грозным голосом задал следующий вопрос:

— Стрелы руками никто не трогал? Вам и невдомек, что на них остались отпечатки пальцев!

Собравшиеся на пятачке у грузовика водители опасливо попятились, но в данный момент Ананда интересовал только один из них. Он поманил к себе Рави, и тот, понурившись, подошел к сердитому полицейскому.

— Когда ты грузил сено? — спросил Ананд, постукивая стеком по собственной ладони.

— В восемь утра, — слукавил Рави, косясь на хозяина.

— Где?

— В усадьбе господина Амбарасана. «Сита».

Глаза инспектора загорелись охотничьим огнем, и он бросил взгляд на сержанта, выясняя, записывает тот или нет. Нирали записывал.

— До Калькутты оттуда полчаса езды, — сказал Ананд. — А сейчас уже три. Ты что, руками толкал грузовик?

— Да мы… — замялся Рави. — Там это… работы много было. А потом… покрышку меняли…

— И все? — сощурившись, спросил инспектор.

— Была еще остановка, — неохотно признался Рави.

— Вот! — возликовал Ананд, радуясь, что сегодня у его успеха есть свидетель, который, может статься, явится летописцем исторических деяний индийского Шерлока Холмса.

Поймав его победный взгляд, Нирали счел нужным зайтись в восторженном припадке.

— Блестяще, сэр! — завопил он, доставая вновь личную записную книжку, уже изрядно заполненную мудрыми мыслями босса.

— Продолжай! — приказал Ананд водителю, откинув назад голову и скрестив на груди руки.

— Да что тут продолжать, — Рави задумчиво разглядывал свои рваные сандалии. — Подобрали парня с девушкой и дотянули их машину до бензоколонки…

— Опиши парня! — скомандовал инспектор.

— Ну, такой высокий, крепкий, одет в белые брюки и кроссовки, футболка синяя. Я лучше девушку опишу, — неожиданно предложил Рави.

Глаза его сразу же приняли мечтательное выражение, но инспектору было не до девушки.

— Не надо, — отрезал он. — Давай еще про парня.

— Поет хорошо — певец, наверное, — пожал плечами водитель. — Всю дорогу нас развлекал.

— Да? И что исполнял? — заинтересовался Ананд.

— Ой, такая хорошая песня, — обрадовался Рави. — Сейчас вспомню слова:

Рави так увлекся, что стал даже пританцовывать на месте, забыв, по какому поводу они здесь собрались.

— Все ясно! — прервал его Ананд. — Номер машины, конечно, не запомнили?

— Как раз запомнили! — Рави ужасно обрадовался, что хоть в чем-то проявил себя с лучшей стороны, и старательно выпалил: — Белый «форд» ти-эм-джей двадцать пять-шестьдесят пять.

Инспектор Ананд даже поморщился от такого обилия информации. Настоящий следователь найдет преступника по одной-единственной примете — песня казалось ему вполне подходящей для этой цели. Большое количество фактов только мешает показать себя истинному таланту. Ну уж ладно, придется действовать по обстановке и искать убийцу по номеру его машины, так опрометчиво обнародованному этим водителем, ничего не смыслящим в искусстве сыска.

Однако искать белый «форд» не пришлось. Он сам вылетел из-за угла на Ривер-роуд, и полицейский «джип» просто вынужден был перегородить ему дорогу.

— В чем дело? — выскочил из автомобиля господин небольшого роста и с возмущением замахал руками. — Я не нарушил ни одного правила! Почему вы позволяете себе останавливать мою машину таким образом?

Ананд с сомнением поглядел на него, размышляя о том, можно ли этого человека назвать «парнем», как Рави звал своего пассажира. С одной стороны, этот тип явно изо всех сил молодился, красил редкие волосы и не жалел для пробора бриолина. Но при всем при этом он вряд ли тянул на юношу, тем более еще и высокого.

— Это ваша машина? — спросил Ананд.

— Чья же еще? — ответил вопросом на вопрос тот.

— Так значит, это вы с девушкой просили взять вас на буксир?

— С девушкой? — раздался изнутри автомобиля вопль, и на дорогу вылезла дама такого сложения, что даже инспектор Ананд на несколько секунд замолк от изумления.

— С какой еще девушкой, я тебя спрашиваю?! — взвизгнула она, прижимая к крылу машины своего спутника. — Тебе мало меня, что ли?

Такой женщины не могло быть мало, она зря беспокоилась. Дама легко могла бы носить хозяина «форда» на руках. Однако сейчас она с успехом использовала свои конечности совсем для другого.

— Успокойся, дорогая! — прохрипел полузадушенный мужчина, стараясь разжать ее крепкую хватку. — Я сам не знаю, о чем он говорит!

— Вы еще пели с ней дуэтом! — безжалостно уточнил инспектор.

Пальцы на горле подозреваемого опять сомкнулись.

— Пения дуэтом я тебе никогда не прощу! — пообещала его решительная спутница.

Ананду пришлось немедленно вмешаться, дабы не потерять едва найденного преступника.

— Отпустите его! — приказал он женщине. — Вы мне все дело испортите!

Она неохотно отошла от своей жертвы, бросая на нее взгляды, не сулящие ничего хорошего.

— Чему ты веришь? Бред какой-то! — завопил хозяин «форда». — Я только что забрал машину из ремонта. Можете это проверить!

Ананд решил ему поверить — люди, только что избежавшие такой страшной смерти, как удушение женщиной-слоном, не лгут.

— Где ремонтировали? — осведомился он, прыгая в джип.

— Мастерская Раджа, Лейбл-кроссинг, два, — ответил мужчина.

— А что с этим будем делать? — кивнув на него, осведомился сержант.

— За ним присмотрят, — подмигнул Ананд. — У нас есть дела поважнее, чем обеспечивать ему охрану.

— Я раскусил преступника, — сообщил инспектор, когда машина тронулась с места. — Выстраивается ряд: тело в стрелах — стрелы из лука — лук из песни. Ну как?

Сержант смахнул скупую слезу, едва выжатую им из сопротивлявшегося глаза.

— О чем ты плачешь? — проникновенным голосом поинтересовался инспектор Ананд, уже предвкушая ответ.

— Слезы восхищения, сэр! — всхлипнул сержант.

Инспектор выпрямился и устремил взор в вечность.

— На службе нет места эмоциям, Нирали, запомни это, — наконец сказал он. — Если хочешь, я сам запишу эту сентенцию в твою книжку.

Глава тридцать вторая

Меньше чем через час после встречи Ананда с хозяином белого «форда» Радж стоял в полицейском участке и слушал, как у дверей беснуется его мать. Предприняв несколько попыток прорваться в комнату сквозь охрану, Нирмала убедилась в полной их бесперспективности и теперь вместо выцарапывания инспектору глаз вынуждена была удовольствоваться выкрикиванием в его адрес проклятий.

— Проклинаю вас и всю вашу семью! Вас разжалуют в постовые! Жена убежит от вас! Дети сопьются! У машины полетит мотор! — неистовствовала она.

«Надо же, и про автомобиль не забыла, — с восхищением слушая ее выступление, подумал Радж. — Вот что значит мать автомеханика!»

Оставив машину, Нирмала опять взялась за жену.

— Жена не просто убежит от вас, — уточнила она. — Ваша супруга наставит вам рога — десять штук, двадцать, тысячу ветвистых рогов!

— Тысяча не поместится, — резонно заметил заслушавшийся инспектор. — К тому же я не женат.

— Вам и не жениться никогда — кто же за вас пойдет с такими-то рогами! — недостаток логики в этом замечании восполнялся таким горячим чувством, что не на шутку обиженный Ананд стал угрожающе подниматься со стула.

— Не сердитесь, инспектор, она сама не знает, что говорит, — извиняющимся голосом произнес Радж и, обернувшись к матери, прикрикнул на нее: — Успокойся, мама, не зли их, а то хуже будет.

— У-у, горе мне! Сыночка забрали! — провыла напоследок Нирмала и замолчала.

Но лицо ее при этом выражало полную готовность немедленно вернуться к своим вокальным упражнениям, как только сложится подходящая обстановка.

Ананд недоверчиво посмотрел на нее, догадываясь о временном характере установившейся в комнате тишины.

— Что же мне делать? — устало спросил Радж. — Чепуха какая-то происходит!

— Отвечай на мои вопросы! — посоветовал инспектор.

— Да что отвечать, если я даже не понимаю, о чем вы меня спрашиваете?

Ананду вдруг пришла в голову мысль о том, что из всей их беседы вряд ли можно было извлечь что-нибудь для истории. А между тем Нирали строчил в журнале, не переставая.

— Прочитай-ка, что ты записал, — забыв о Радже, спросил полицейский.

— Есть, сэр! — отозвался Нирали и с готовностью процитировал протокол: — «Вас разжалуют в рядовые! Жена убежит от вас».

— Эй, ты не то пишешь! — подскочил Ананд. — Выбрось это сейчас же!

Не доверив сержанту уничтожение если не компрометирующих, то уж никак не способствовавших его славе материалов, инспектор принялся лично вырывать из журнала страницы и, хорошенько искромсав, бросил их в корзину для мусора. Покончив с этим, он, дернув шеей, нервно поправил пуговицы мундира и уселся на место с недовольным видом.

— Где ты был утром? Что за девушка была с тобой? Ты катался на машине «ти-эм-джей» номер двадцать пять-шестьдесят пять? — закричал он внезапно во всю мощь своих легких.

Последний из вопросов показался растерянному Раджу самым безопасным.

— Катался, сэр! — признался он, гадая о том, какие последствия может иметь это признание.

— Прекрасно! — обрадовался Ананд. — Значит, ты был на месте происшествия!

— Позвольте узнать, какое происшествие? О чем идет речь? — пробормотал Радж.

— Убийство Френсиса Амбарасана! — Ни одному трагику из столичной труппы не удалось бы произнести эту фразу так, как полицейскому инспектору Ананду из семнадцатого участка. Даже охранявшим вход полицейским стало не по себе.

— Горе мне, горе! — опять взвыла Нирмала, схватившись за голову.

— А ну-ка, тихо! — прикрикнул на нее Ананд, чтобы не мешала выводить обвиняемого на чистую воду, пока он еще тепленький. — Ты или скажешь мне все, или я живого тебя отсюда не выпущу! — пригрозил он Раджу.

— Хоть бы знать, кто этот убитый, — махнул рукой озадаченный парень.

— Так что ты делал в машине? Учти, хозяин с женой мне все рассказали, — сурово насупившись, допытывался инспектор.

— С женой? Вот это номер! Да нет, наверное, это была содержанка — толстая такая, да?

— Содержанка? — поразился Ананд. — Ну и ну! Действительно, крупная дама.

— Только не вздумайте сообщить его жене об этом автомобиле — хозяин будет вам не слишком признателен, — по-дружески предупредил Радж.

— В ходе следствия всегда узнаешь что-нибудь интересное, — пробормотал инспектор, раздумывая о том, что может заставить человека избрать такую женщину в любовницы. — Кстати, а что за девушка была с тобой?

Радж закатил глаза, придумывая, что бы ему ответить. Но в этот момент вошел курьер с пакетом для Ананда.

— Результаты экспертизы, сэр! — доложил он инспектору, и тот жадно схватил конверт, надеясь найти в нем последнее доказательство вины Раджа.

Однако заключение эксперта разочаровало Ананда — смерть Амбарасана наступила никак не позже девяти часов утра. Радж, по свидетельству водителей грузовика, сел в их машину в два часа дня. Концы с концами не сходились. Неужели парень убил Амбарасана утром, потом подхватил где-то свою девчонку и ждал в машине с трупом, пока проедет грузовик, чтобы втащить тело в него и спрятать в сене? Или он проник в поместье утром, убил хозяина, погрузил его в кузов к Рави и покинул «Ситу», чтобы потом подкараулить их на дороге и доехать до Калькутты вместе. Зачем? Чтобы его видели в машине с трупом?

Ананд потребовал от Раджа алиби на утро и, похоже, оно у того было: не менее пяти человек — вся семья его друга — видели, как он развлекался в деревне с восьми утра. Конечно, инспектор еще проверит их показания, но сейчас ему все-таки пришлось отпустить Раджа. Он, Ананд, не будет переступать закон, даже если интуиция — его безупречное, необыкновенное чутье! — подсказывает ему, что именно этот парень и есть коварный и жестокий убийца. Ничего, Радж обязательно попадется, если, конечно, пристально следить за каждым его шагом. А уж это инспектор может ему обещать!

— Вы свободны, идите! — буркнул Ананд, не глядя на Раджа.

— Боже! О радость! — снова, но уже с другими интонациями выкрикнула Нирмала. — Пусть у вас будет четыре жены и сорок детей! И пусть все они будут здоровы!

Эти ее пожелания тоже не принесли Ананду особого удовлетворения. Ни одной? Или четыре?.. Тут не знаешь, что лучше, особенно если хоть у половины из них голос будет такой же противный, как у этой дамы. А сорок детей — это что же, пожелание счастья?

Внезапно Ананда осенила блестящая мысль. Он схватил со стола небольшое стеклянное пресс-папье и внезапно запустил его в собравшегося покинуть участок Раджа. Тот инстинктивно поймал его и с удивлением уставился на полицейского — убить его, что ли, решил этот странный инспектор?

— Неплохая реакция, — похвалил Ананд. — Положите вещь на место.

Радж недоуменно пожал плечами и вернулся к столу. Он положил пресс-папье на край и, потоптавшись минутку, осторожно направился к двери, все время ожидая новой выходки со стороны Ананда. Только очутившись на улице и пережив пятиминутные объятья счастливой Нирмалы, сопровождавшиеся неизменными причитаниями, Радж поверил, что он свободен и совершенное кем-то убийство не известного ему господина сошло ему с рук. Что ни говори, а в тюрьмах полно еще менее виновных людей, чем Радж с его страстью к катанию на чужих машинах.

Но для инспектора Ананда история с арестом Раджа вовсе не была закончена. Когда сержант хотел отодвинуть пресс-папье от края стола, опасаясь, что оно упадет и разобьется, инспектор с криком опередил его, схватив предмет чистой салфеткой.

— Вы что, сержант, службы не знаете? Тут отпечатки преступника! — недовольно пробурчал он.

— О! Как вы предусмотрительны! — воскликнул Нирали, спеша исправить свою оплошность. — Я восхищаюсь вашей ловкостью.

Он склонился, желая почтительно коснуться руками стоп гениального Ананда, но тот великодушно не позволил ему этого.

— Рано, рано, дорогой сержант! — смягчившись, сказал он. — Вот уличу его, тогда… точно конечно.

Глава тридцать третья

Апу проснулся от того, что Кавери слабо вскрикнула. Он осторожно открыл глаза, не зная, наяву это было или во сне, и увидел мать за столом с газетой в руках. Она быстро перебегала взглядом со строки на строку, и лицо ее становилось все более и более встревоженным.

Что такое могло произойти, забеспокоился Апу, но, спохватившись, сообразил: она читает об убийстве Амбарасана. Конечно, смерть такого важного господина газеты не могли обойти своим особым вниманием. Это ведь не те жалкие бездомные, которые умирают незаметно для всех от голода, болезней или — целыми семьями под колесами грузовиков.

Предчувствуя объяснение с матерью — ей наверняка придет в голову, не он ли все это устроил, — Апу попытался укрыться одеялом, но поздно — Кавери уже поняла, что он не спит.

— Мальчик мой, послушай-ка! — голос дрожал и плохо повиновался ей. — Амбарасан убит!

Сначала Апу хотел изобразить недоумение, сделав вид, что не понимает, о ком идет речь. Но это была бы слишком грубая ложь мать не поверит, что он мог забыть одно из двух названных ею имен убийц их отца. Поняв это, он быстро сел в кровати и, сделав удивленные глаза, спросил:

— Как? Когда? Кто убил?

Вышло так натурально — недаром Апу был артистом, — что Кавери вздохнула с видимым облегчением:

— Ты не знаешь? Какое счастье… Я уж подумала было, что…

— Ты решила, что это я его убил? Жаль, но не я. Когда это случилось? — продолжал свою игру сын.

— Вчера утром, около десяти — так пишут в газете, — ответила Кавери. — Ты не подумай плохого, я вовсе не считаю, что ты мог это сделать, — принялась она оправдываться, решив, что обидела сына своим страшным подозрением. — К тому же вчера ты весь день провел со мной, здесь, а его убили в двадцати километрах от Калькутты…

Вчера? Почему вчера? Прошло уже двое суток с момента убийства. Апу не мог понять, в чем дело, неужели его нашли только накануне и полиция ошиблась, датируя преступление. Странно, ведь у них такие современные средства установления момента смерти! Но, как бы там ни было, ему это только на пользу — пусть у матери останется убеждение, что ее сын тут ни при чем. Так лучше для всех.

Кавери ушла за ширму переодеваться и оттуда раздался ее голос — теперь уже радостный:

— Я знала, что они не избегнут наказания! Представляешь, его сразили из лука. Было ясно, что такой человек своей смертью не умрет.

— Тебе не кажется, что это слабовато для возмездия, — усмехнулся Апу. — Оно медлило двадцать пять лет, прежде чем опустить свой меч на грешную голову. Четверть века отсрочки — не много ли?

— Лучше поздно, чем никогда, — ответила Кавери, выходя из-за ширмы уже одетая для того, чтобы отправиться на улицу. — Я должна сходить в храм, Апу. Мне надо помолиться.

— Скажешь Богу спасибо или попросишь позаботиться таким же образом и об остальных? — фыркнул Апу. — Ты бы подсказала ему, как именно должны погибнуть эти трое, раз уж тебе необходимо вмешивать его во все свои дела.

— Не кощунствуй! — краснея от гнева, прикрикнула Кавери.

В последние недели его отношение к вере становилось все более нетерпимым. А ведь ей казалось когда-то, что ее сын довольно легко шел по дороге, ведущей к истинному религиозному чувству. В его душе она видела то главное, что требовалось для этого: любовь ко всему в мире — даже болезненному, уродливому — как проявлению Высшей воли. И вот теперь он нетерпим, жесток и холоден. Вот итог ее воспитания, всех ее усилий! Как помочь ему? И есть ли надежда, что это не навсегда, что он еще опомнится и станет прежним — светлым, чистым человеком с открытой для веры душой?

Чтобы не заплакать, она вышла из комнаты и отправилась в храм, чтобы поблагодарить Бога, но не за то, что покарал виновного, а за то, что это сделал не Апу. Просить заступничества и милость для ее заблудшего сына, погрузившегося во мрак неверия.

Апу смотрел в окно, как она проходит мимо. Конечно, ему было не по себе. Он совсем не хотел ее обидеть, это вышло как-то помимо его воли. Ужасно, что он так жесток с ней. Вот даже попугай его осуждает.

— А-пу, А-пу! — укоризненно прокричал тот. — Неважные дела.

— Да уж чего хорошего, — согласился Апу. — Хотя есть все-таки кое-что.

Он подошел к столу и просмотрел газету, оставленную Кавери. Так и есть, она датирована вчерашним днем — мать опять купила старую, сослепу не разглядев дату. Мальчишки-торговцы частенько проделывают с ней такое, но на этот раз Апу на них не в обиде.

Он нашел статью об Амбарасане на первой полосе. Тут же была и фотография. Апу старался не смотреть на нее, но, поймав себя на этом, устыдился своей слабости.

— Ну-ка, ну-ка, поглядим, что у нас получилось, — нарочито громко сказал он, приглашая попугая присоединиться к созерцанию изображения мертвого тела с двумя стрелами в груди.

Попугай брезгливо отвернулся.

— «Похороны по христианскому обряду состоятся в понедельник на кладбище при храме Святой Моники», — прочитал он. — Надо будет поприсутствовать — нельзя же не проститься с дорогим стариной Френсисом!

Попугай снова брезгливо отвернулся.

Ровно в три Апу был на кладбище. У него еще оставалось время, чтобы подготовить наблюдательный пункт недалеко от места, где двое дюжих парней заканчивали рыть могилу. Апу перебрал несколько вариантов и остановился на плотной изгороди из терновника — колется, зато все будет отлично видно и сам не попадешься никому на глаза.

Похоронная процессия не заставила себя долго ждать, а вскоре подошли и священники из храма. Френсис, сложив на груди руки, предстал перед Господом в черном шестиугольном гробу. Так, значит, он католик, и его ждет суд Христа, а не богиня смерти Кали, усмехнулся Апу. Что ж, такие грешники попадаются не часто, с ним будет много работы. Сам он закончил свои дела с Амбарасаном, и теперь его куда больше интересовали другие.

Он узнал их без труда — в просмотренных в библиотеке газетах за многие годы сохранилось немало изображений этих людей — холеных, избалованных, всю жизнь сладко спавших и вкусно евших. Вот в черном кителе — ширвани, застегнутом до самого верха, стоит их предводитель — господин Тхарма Лингам. Вид у него, надо признать, весьма благообразный: седина, очки поблескивают золотом, прямая спина. Рядом с ним утирает слезы адвокат Сатья Мурти — отец той самой хорошенькой девчонки. Друга жалко или за себя боится, предчувствуя беду? Выглядит он неважно: щеки отекли, под глазами мешки, руки дрожат… А вот и третий — господин Налла Нингам, хозяин Ховры. Какая величавая надменность! Кажется, ничто не сможет вывести этого человека из равновесия. Интересно, будет ли он так же спокоен, когда заглянет в глаза смерти?

Двое слуг положили на закрытую уже крышку гроба венок из белых лилий, символизирующий, очевидно, чистоту души покойного, и начали опускать гроб в могилу. Вдова, подняв черную вуаль, подняла платочек к совершенно сухим глазам. Дочь, поглядев на нее, сделала то же самое. Особой скорби семьи Амбарасана по поводу этой утраты Апу как-то не ощутил.

Церемония быстро завершилась. Священники удалились в сторону церкви, а вслед за ними потянулись и остальные. У могилы остались несколько мужчин, и среди них — вся интересующая Апу компания. Впрочем, остальные присутствующие были только приближенными Тхарма Лингама и его почтенного друга из Ховры.

— Что скажете? — обратился Тхарма Лингам к адвокату, положив свою холеную ладонь в крупных перстнях на его трясущуюся руку.

Адвокат со злостью ткнул кулаком в ограду соседней могилы.

— Я давно твержу вам об опасности — но вы же не слушаете! — проговорил он, едва сдерживаясь. — Это Радж, он начал свои действия против нас, как и обещал Френсису по телефону. Его смерть — только начало, и кто из нас будет следующим, не известно. Может быть, я.

«Да нет, вряд ли, — подумал Апу. — Ты еще поживи, раз тебя так терзает страх, помучайся дурными предчувствиями, потерпи эту му́ку — ты вполне ее заслужил».

— Возьмите же себя в руки, адвокат, — недовольно произнес, поджав узкие губы под ухоженными усами, Налла Нингам. — Нельзя так распускаться.

«Ах, ты, какой храбрый, — усмехнулся Апу. — С тебя-то и надо будет начать».

— Раз есть подозрение, будем его проверять. Если хоть что-нибудь подтвердится, мы просто прикончим этого Раджа, и вы навсегда забудете о нем, дорогой адвокат, — улыбнулся Тхарма Лингам. — Кто бы он ни был, мы уничтожим его и спляшем на его могиле!

Все более воодушевляясь этой приятной перспективой, Тхарма Лингам так затряс головой, что очки слетели у него с носа и упали под ноги. Сразу же все присутствующие, включая Сатья Мурти и Налла Нингама, кинулись их поднимать. Но очки были только одни, а желающих много, потому право подать их хозяину досталось самому ловкому приспешнику, а все остальные довольствовались лишь ушибленными лбами.

Тот, кто подал господину упавший предмет, получил вполне заслуженную награду — важное поручение Тхарма Лингама, сулящее в случае успеха немалые преимущества.

— Возьмите на себя этого Раджа, — благосклонно кивнул хозяин долговязому человеку с солидной лысиной и морщинами на не старом еще лице.

— Слушаюсь! — счастливо отозвался он, радуясь возможности отличиться.

Затем все проследовали к ожидающим у ворот кладбища автомобилям, а Апу, оставшись один, вышел из своего укрытия, чтобы постоять у свежей могилы.

«Итак, отец, один из твоих убийц уже наказан. Жаль, что я смог сделать для тебя так мало, ты заслуживал большего, — думал Апу. — Я перехожу ко второй части представления.

А кстати, — вдруг спохватился он, — о ком это они говорили — какой-то Радж или Раджив? Нет, все-таки Радж. Почему они подозревают его? А впрочем, наверняка кто-нибудь им подобный, просто из конкурирующей своры злобных псов. Пусть перекусают друг друга — людям легче будет дышать.

Но все-таки, кто же он такой, этот Радж?»

Глава тридцать четвертая

Господин Тхарма Лингам мог бы гордиться своими подручными — его верному Ашоку не понадобилось и дня, чтобы обнаружить Раджа. Немного порассуждав, он решил использовать для этого ни о чем не подозревающую Джанеки. Достаточно было понаблюдать за тем, как складывается ее день, чтоб выяснить, кто именно составляет ей компанию. А там — незаметная слежка за машиной парня, и вот уже в доме господина Тхарма Лингама раздается звонок.

Хозяин сам подошел к телефону, извинившись перед гостем — адвокатом Сатья Мурти, который как раз зашел к нему, чтобы вдвоем скоротать время до того, как опасная угроза будет устранена.

— Я нашел Раджа! — радостно объявил Ашок. — Сообщить вам его адрес, сэр?

— Давай, — позволил Тхарма Лингам и поспешил обрадовать своего гостя: — Радж попался!

— Готов?! — с надеждой воскликнул Сатья Мурти.

— Терпение, мой друг! Не все сразу, — улыбнулся хозяин.

— У него автомастерская в Кхидирпуре. Лейбл-кроссинг, два. Один он там не бывает. Рядом все время околачиваются какие-то парни, человек пять. Работают у него, что ли, или просто так сидят, непонятно. Но для нас это не проблема, господин, — уверенно заявил подручный. — Мы справимся с любым количеством врагов.

Его горячность не слишком понравилась хозяину. Еще устроит что-нибудь выдающееся, это попадет в газеты или, еще хуже, привлечет внимание полиции. Нам это совсем ни к чему.

— Не вздумай использовать наших людей, — озабоченно приказал он. — Никакой огласки. Найди кого-нибудь, кто знает только тебя, заплати и поставь им задачу, не называя причин. Сам держись в стороне, не засвечивайся через тебя они могут выйти на нас.

— Не беспокойтесь, сэр! — забормотал Ашок, поняв по тону господина, что своей торопливостью вызвал его раздражение. — У меня есть опыт в таких делах, я просто хотел сказать, что все будет исполнено. Завтра мы его укокошим, сэр!

Тхарма Лингам положил трубку.

— Что же это, адвокат, — улыбнулся он. — Вы говорили, что жених вашей дочери чрезвычайно богат, а он, оказывается, держит автомастерскую в районе порта и сам в ней работает. Как это понимать?

— У них разве разберешь, кто человек, а кто шушера? — озадаченно протянул Сатья Мурти. — Машина у него дорогая, а одеваются они теперь все одинаково. Это Джанеки, дуреха, говорила, что он миллионер. Наврал ей что-нибудь, наверное, а она и уши развесила. Такая легкомысленная девчонка, просто не знаю, как с ней быть!

— Сами, сами виноваты во всех своих несчастьях, адвокат! — поднял брови его собеседник. — Долиберальничались с ней. Вспомните, я уже говорил о том, что Джанеки пора замуж. Это только звучит красиво: «пусть сама решает свою судьбу, сейчас не те времена, чтобы приказывать детям». И вот истинное лицо этих прекрасных фраз: Джанеки двадцать три года, а в этом возрасте у моей матери уже были взрослые дети, и она связалась неизвестно с кем: то ли с грязным механиком, то ли с убийцей…

Сатья Мурти не мог не понимать, что за словами Тхарма Лингама стоит не только участие к его положению как отца, но и некоторая обида. Несколько лет назад тот благосклонно предложил ему заключить брак между Джанеки и своим сыном Тамму — наследником всей его империи. Тогда адвокат совершил самый отчаянный поступок в своей жизни — отказал человеку, которому никогда не мог перечить даже в мелочах. Ему пришлось придумать целую теорию о том, что он считает устарелым и аморальным сговаривать детей без их согласия, да еще в столь юном возрасте, что он по непоколебимому внутреннему убеждению не может принудить дочь к выполнению собственного решения, что боится сделать ее — свое единственное дитя — несчастной. Он не лгал, но все это было ничем в сравнении с главной причиной: сын господина Тхарма Лингама вызывал у него ужас своей схожестью с отцом, пугал своей властностью, необузданностью нрава, жестокостью, вызывал отвращение умением плести интриги и сеять раздор между другими детьми. И все эти качества проявились у него в совсем еще юном возрасте. Он был неглуп, но ум свой использовал только для наживы и зла, для приближения к тому, чего отец научил его желать и даже жаждать, — власти.

Сатья Мурти не упрекал себя за ошибки и преступления своей жизни. Он легко оправдывал их достижением своей заветной цели — вырваться из нищеты и жить так, как мечтал ребенком. Неужели Джанеки было бы лучше иметь отца-бедняка, чем отца-преступника, если к тому же о его преступлениях никто не знал? Но адвокат ни за что не хотел бы, чтобы она прожила такую же, жизнь, как он. Ее мать, чистая и кроткая женщина, умерла, возможно, потому, что была слишком хороша для этого мира. Она знала о грехах мужа и болезненно переживала их, мучилась, угасала постепенно, день за днем. Но Джанеки должна быть счастлива, жить весело, легко, в роскошных условиях, иметь все самое лучшее, наслаждаться тем, что он создал для нее. Отдать ее Тамму? Сделать покорной рабой этого бешеного зверя? Нет, только не это. Зачем тогда была вся его трудная жизнь, если Джанеки будет страдать?

Вот почему он осмелился в свое время отказать Тхарма Лингаму, который и представить не мог, что кто-то может не сойти с ума от радости, получив такое лестное предложение. Этот господин прекрасно владел собой и почти полностью скрыл тот шок, в который поверг его поступок человека, всегда с радостью исполнявшего все его желания. Никогда с тех пор он не возобновлял разговора на эту тему. У сына его давно была нареченная — дочь газетного магната из столицы, и Тамму ждал только, пока девочке исполнится семнадцать. Но в отношении старшего Лингама к Сатья Мурти с этого дня неизменно ощущалась некоторая настороженность, повышенная внимательность, как к человеку со странностями. Адвокат остро чувствовал ее, но не мог ничего изменить.

И вот теперь судьба, кажется, решила наказать его стремление спасти дочь от горестей и несчастий, оставить ей только радость и удовольствия. Что принес в ее жизнь этот Радж? Неужели она его любит, этого нищего, копающегося в моторах чужих машин, когда многие из прекрасно воспитанных, образованных, умеющих вести себя в обществе и при этом состоятельных молодых людей сочли бы за честь привлечь ее внимание?

— Я поговорю с Джанеки напрямик, — заявил Сатья Мурти, решительно поднимаясь из кресла. — Я скажу ей все, что знаю об этом парне, и не сомневаюсь, что она ужаснется того, что готова была сделать.

— Совсем в этом не уверен, — ехидно заметил Тхарма Лингам. — Вы вложили в ее хорошенькую головку слишком много глупых идей и пустых фантазий. Она может вообразить, что честное имя дороже богатства. А ведь именно этого-то вы в отличие от Раджа Сету Пати — если он, конечно, Сету Пати — и не можете ей предложить…

Его гость молча дошел до дверей и только у самого выхода обернулся к хозяину.

— Да, вы правы, — сказал он, глядя прямо в желтоватые волчьи глаза Тхарма Лингама. — Я наделал много ошибок.

Это было произнесено таким тоном, что, оставшись один, старик еще долго сидел неподвижно, размышляя, что же все-таки имел в виду адвокат: неправильное воспитание дочери или нечто другое из своей жизни, что теперь представало перед ним в своем новом и страшном значении.

Хозяину казалось, что в Сатья Мурти шла какая-то внутренняя борьба, непонятная и подозрительная. Все это не имело бы такого уж большого значения, происходи она на фоне нормальной внешней обстановки. Но когда по городу ходит призрак прошлого преступления, отыскивая свои жертвы, то такой человек, как адвокат, становится опасным. В цепи не должно быть слабых звеньев, чтобы она могла удержать корабль в бурю.

Для Тхарма Лингама теперь не оставалось сомнений, что принимать меры нужно не только по отношению к таинственному Раджу, но и к самому адвокату, утратившему выдержку.

Он знал слишком много для того, чтобы его можно было не принимать в расчет.

Тхарма Лингам снял трубку и, проследив, чтобы секретарша не вздумала подслушать его разговор, набрал номер Налла Нингама.

— Я сам думал об этом, — ответил тот, когда выслушал соображения своего старшего друга. — Сатья Мурти всегда был слюнтяем и чистюлей.

— Ну, не надо преувеличивать, — рассмеялся Тхарма Лингам. — Для чистюли он что-то слишком испачкался.

— Вы же знаете, сэр, его звездой была алчность, эта она вела его по жизни, в то время как нас с вами интересовало совсем другое, — заметил Налла Нингам. — Мы могли бы поговорить о конкретных вещах при встрече. Приезжайте послезавтра в мой гольф-клуб, там и потолкуем. Я давно хочу показать вам новое поле. Это вас устроит, сэр?

— Вполне, — согласился Тхарма Лингам. — Поговорим об адвокате поподробнее, да и о Радже тоже. Если, конечно, к тому моменту ни один из них не отправит другого на тот свет.

— Что было бы не так уж плохо, — не удержался Нингам.

Глава тридцать пятая

Во дворе мастерской Раджа с утра стоял дым коромыслом. Полицейский офицер Бхарат пригнал ему свой старенький «фольксваген» и обещал неплохие деньги, если машина через пару часов будет на ходу.

— Да вам дешевле обойдется новую купить, чем все время ремонтировать эту рухлядь, — засомневался Радж.

— На зарплату офицера машину поприличней все равно не купить, — махнул рукой веселый толстячок Бхарат, — а на этой еще мой отец ездил — тоже, между прочим, полицейский.

— Ну, ладно, — согласился механик. — Мне теперь надо заводить дружбу с вашим участком, а то, по пословице, кто раз туда попал, тот непременно вернется.

— Моли Бога, чтобы инспектор Ананд не пришил тебе убийства Кеннеди или Раджива Ганди, — ухмыльнулся Бхарат.

— А он может? — открыл рот Радж.

— Не сомневайся! Что ему его знаменитая дедукция в ухо шепнет, за то тебе и сидеть.

Пришлось оставить остальные заказы и всем налечь на «фольксваген»-ветеран. Пока ребята занимались капотом и стеклами, Радж полностью отдался изучению внутренностей автомобиля. Он залез под его низко отвисающее брюхо и с тех пор можно было лицезреть только его длинные ноги в кроссовках.

— Ты же еще не завтракал! Живо вылезай оттуда! — возмутилась наконец Нирмала. — Я вовсе не хочу, чтобы мой сын положил свою жизнь за проклятых ищеек из проклятого участка!

— Неси сюда, — скомандовал Радж, не вылезая из-под машины. — Что там у тебя?

— Покхало, — отозвалась мать из окна кухни. — В такую жару что еще прикажешь готовить?

— О-о, покхало! — облизнулся Крипал. — Обожаю! А пряностей положили, тетя Нирмала?

— Да уж не пожалела, — Нирмала принесла на улицу огромную миску вымоченного риса с простоквашей, зная, что у Раджа будет немало сотрапезников.

Она поставила ее на стул у самой машины и, еще раз воззвав к Раджу с требованием немедленно поесть, ушла на рынок.

— Иду, — пообещал сын и остался лежать как лежал.

Остальные же накинулись на холодное лакомство, не считаясь с тем, что инспектору Бхарату не на чем везти свою семью в деревню. Раджу так никогда и не довелось бы получить свою долю из этой миски, но тут на улице стало происходить что-то странное.

Сметая все на своем пути, переворачивая тележки зеленщика и бакалейщика, разгоняя играющих на мостовой мальчишек пинками и затрещинами, расталкивая неторопливых старцев, беседующих со стаканами чая в руках, по дороге двигалась компания парней. Очень похожие друг на друга крепким сложением и одинаково горящими глазами курильщиков конопли, они шли явно для того, чтобы устроить кому-то неприятности. На Лейбл-кроссинг стараниями Раджа и его друзей давно уже не было уличной банды, и тем более непонятно, с кем пришли сражаться эти ребята, за глоток бханга готовые переломать кости кому угодно.

— Кто тут приставал к девчонке из нашего квартала? — дурным голосом взвыл тот из них, кто шел посреди ощетинившейся группы, заложив руки в карманы, и, не принимая участия в грязной работе — раздавании подзатыльников, явно руководил операцией.

— Уж не ты ли? — он схватил за грудь старика-чистильщика обуви и почти оторвал его от земли.

— Не знаю, сэр! — испуганно прошептал несчастный, привыкший быть виноватым перед любой сильной рукой, кому бы она ни принадлежала.

— Я тебе исправлю память, — издеваясь над его старческой немощью, пообещал парень.

— Эй, оставь старика! — закричал Крипал, бросаясь к воротам.

Через несколько секунд он стоял лицом к лицу с предводителем банды и, сжав кулаки, с ненавистью смотрел в его наглые смеющиеся глаза.

— Это он? — спросил тот у одного из своих парней, который в ответ недоуменно пожал плечами.

— Ты, что ли, Радж? — презрительно фыркнул предводитель. — Что-то больно мелкий.

Крипал терпеть не мог подобных высказываний о своем телосложении и всегда стремился немедленно доказать, как обманчива бывает внешность. Парень сразу же получил короткий удар в челюсть и отлетел на заботливо подставленные руки своих друзей.

— Ах так! — взвизгнул он неожиданно тонким голосом. — Ну, держись!

Держаться пришлось не одному Крипалу, но и Начче, и Моханум. Им на помощь подоспело еще трое соседских парней, но все-таки силы были неравны — шестеро против дюжины крепких и умеющих драться профессионалов улицы.

Возможно, Радж, погруженный в проблемы с машиной, и не заметил бы ничего из-под своего автомобиля, но уж очень много шума издавали дерущиеся мужчины. Как только он вылез и увидел происходящее, Радж не замедлил присоединиться к избранному ими времяпрепровождению, не интересуясь поводом к драке и аргументами той или другой стороны.

В несколько прыжков он оказался в самой гуще дерущихся и принялся орудовать кулаками направо и налево, едва успевая взглянуть, кому именно — своему или чужому — достанется следующий удар. Таким образом ему удалось очистить небольшое пространство посреди улицы, необходимое ему для коронного маневра. Как только это было сделано, враги могли считать себя побежденными. Теперь Радж мог драться ногами, сбивая своих противников резкими ударами в прыжке. Мгновение — и один валяется в канаве и не в силах вздохнуть. А Радж уже прыгает с бочки на другого, который, не успев увернуться, тут же отправляется пересчитывать головой ступеньки крыльца почты.

Оценив способности этого невесть откуда взявшегося силача, парни из банды решили заняться им особо. Они с четырех сторон пошли на Раджа, внимательно оглядывающегося на каждого, чтобы не упустить момент, когда кто-нибудь из них начнет. Однако никто из четверых не торопился взять на себя эту миссию, и Раджу пришлось самому выбрать себе противника. Он налетел на того, как вихрь, и, прижав к стене, наградил двумя молниеносными ударами в нос, не пожалев для этого собственного лба, который и стал основным орудием. Однако парень обладал или на редкость крепким носом, или совершенной нечувствительностью к боли, потому что он продолжал смотреть на Раджа удивленными глазами — и только. Тогда Раджу пришлось ребром ладони проверить, так или крепка его шея, как другие части тела. К счастью, оказалось, что у него есть и уязвимые места — иначе Радж прямо и не знал бы, что с ним делать.

Двоих других он просто столкнул головами, подняв в воздух, а потом бережно сложил в канаву, где уже отдыхали некоторые их приятели. Следующему надел на шею дощатый стол. Очередного противника, вцепившегося в изрядно измотанного Крипала, оторвал от него и отправил через забор во двор, где уже носилась, поджидая добычу, цепная злющая собака.

Однако банда не собиралась убираться восвояси. Ее вождь достал из кармана нож и пошел на Раджа, выставив перед собой длинный острый клинок. Тому пришлось спасаться на покатой черепичной крыше соседнего домика. Радж едва уворачивался от резких выпадов, перекатываясь по острым ребрам черепицы. Наконец он улучил момент и с размаху нанес удар ногой по сгибу руки нападающего. Парень взвыл от боли и выронил оружие. Радж моментально спрыгнул на землю и, подхватив нож, забросил его подальше. Он потратил на это пару секунд и когда обернулся, бандита уже не была рядом. Он загородился тележкой с доброй сотней бутылок воды и, чтобы не стоять без дела, принялся запускать в Раджа одну бутылку за другой. Тот увернулся несколько раз, но, видя, что парень аккуратно вытаскивает новые и новые снаряды, решил, что лучше будет поискать укрытие. Самым подходящим ему показался кусок бетонной трубы большого диаметра, оставленный на улице строителями еще во время прошлогоднего стихийного бедствия — ремонта канализационной системы. Сейчас безалаберный поступок забывчивых ремонтников показался Раджу не таким уж обидным. Он живо махнул в трубу и принялся действовать как белка в колесе: согнувшись в три погибели, работая руками и ногами, крутил свое убежище, так что оно танком двинулось прямо на склад гранат-бутылок, за которым окопался предводитель банды любителей неприятностей.

Труба просто смела тележку, передавив все бутылки, какие еще оставались после мощного артиллерийского обстрела. Парень потерял бы ногу, раздавленную бетонным боком новой марки танка, если бы Начча, разделавшийся к тому времени с последним из уцелевших драчунов, не проявил милосердие и не выхватил его из-под надвигающегося монстра. Правда, затем он наградил спасенного таким ударом, что вместо сломанной ноги тот получил как минимум сломанную челюсть.

Казалось, что теперь можно было передохнуть, дожидаясь, пока пришельцы опомнятся и будут в состоянии кое-что рассказать о цели своего визита на Лейбл-кроссинг. Но тут раздался крик «Полиция!», и все до единого чужаки тут же оказались не такими уж обессилевшими. Они живо повскакивали с земли, на которой только что валялись трупами, и бросились в переулок, где их, оказывается, поджидал открытый «джип».

Радж с ребятами, не ожидавшие такого бурного развития событий, пустились догонять их, но добыча успела ускользнуть. Парни набились в открытый кузов машины, прямо с разбегу бросаясь в нее, как в отплывающий корабль. Они прекрасно понимали, что уходят от очень неприятной встречи, и потому старались, как могли. «Джип» резко рванул с места, увозя изрядную часть нападавшей банды. Остальные же, пока растерянный Радж с друзьями бежали по дороге вслед за машиной, пытаясь вытащить оттуда хотя бы парочку врагов, тихо скрылись в толпе, собравшейся понаблюдать за битвой.

— Эй, что тут у вас? — прокричал инспектор Бхарат, подбегая к Раджу и на ходу вытаскивая револьвер из кобуры.

— Сами не поймем, — пожал плечами Радж. — Странное что-то. Я думал с соседней улицы парни драться пришли, а тут другие дела — издалека пожаловали.

— А что им было нужно? — спросил полицейский. — Искали кого-то?

— Мне кажется, тебя, Радж, и искали, — задумчиво поскреб подбородок Крипал. — Во всяком случае у меня спрашивали, не Радж ли я.

— И что ты им сказал? — улыбнулся Радж.

— Что я — твоя бабушка! — огрызнулся приятель. — До разговоров ли мне было!

— Послушай, Радж, что ты за человек? Песни в машине с трупом распеваешь, парни на тебя но десять человек ходят охотиться… Странный ты какой-то, — покачал головой Бхарат. — Что скажет дедукция инспектора Ананда?

— А откуда она узнает про эту историю? Не станете же вы распускать слухи про человека, который отремонтировал вашу машину совершенно бесплатно? — подмигнул ему Радж.

— Бесплатно? Конечно, не стану! Можешь на меня положиться, слово полицейского! — обрадовался Бхарат.

— Мне это слово всегда будет обходиться недешево, я не сомневаюсь, — вздохнул Радж.

У парней, которых на полном ходу увозил подальше от Лейбл-кроссинг «джип», тоже не все было ладно. Их вождь тихо постанывал в машине, держась за сломанную челюсть, а с места водителя неслись в его адрес отборные ругательства.

— Тупоголовые свиньи! Кисейные барышни! И вы еще называетесь крутыми парнями! — неистовствовал Ашок, проклиная себя за то, что связался с уличной бандой. — Да вам бы у первоклассников мелочь отнимать! Верни мне немедленно деньги, которые выпросил авансом!

— У-у! — взвыл парень, закатывая глаза.

Это было все, что он мог сейчас ответить.

— Конечно, у тебя нет ни руппи! Все просажено на травку! — расшифровал его речь Ашок. — Ясное дело, накурились и пошли крушить все подряд, думая, что перед вами стадо овец. Один этот Радж вас всех стоит, я видел, как он орудует. Ты понимаешь, в какое положение меня поставила ваша беспомощность и трусость? Я пропал из-за вас, грязные ублюдки.

— Убью е-его! — пролаял парень, держа обеими руками свою челюсть.

— Только посмей мне хоть что-нибудь предпринять! — закричал Ашок и замахнулся на него, забыв о руле. — Ах, идиот, чуть не врезался из-за тебя в автобус! Чтоб ни шагу без моего разрешения не сделал.

Он замолчал, думая о том, чем обернется для него сегодняшний провал. Впервые хозяин дал ему такое ответственное поручение — и вот как он его выполнил! Теперь можно выбросить из головы все честолюбивые мечты. Подобных оплошностей господин Тхарма Лингам не прощает. А как было хорошо придумано — убийство в обыкновенной уличной драке, так здорово! Эти подонки часто режут друг друга, никто не обратил бы особого внимания на заурядное происшествие. Так нет же, этот Радж разбросал всех его парней!

Ашок испытывал сейчас такую ненависть к Раджу, что охотно прирезал бы его собственной рукой. Подумать только, годы медленного продвижения наверх, поближе к хозяину, годы унижений, мелких делишек, крошечных поручений — и вот, наконец, крупное! И что же? Все кончилось крахом из-за того, что ничтожный механик сумел постоять за себя.

Он остановился у какой-то помойки и, решив, что это вполне подходящее место для компании никчемных идиотов, приказал им освободить машину. Сам же отправился к дому господина Тхарма Лингама, чтобы рассказать о том, как не сумел выполнить его задание. Ему казалось, что в мозгу у него с шумом лопаются воздушные шары, глаза застилал серый туман. Ашок не заметил, как потерял сознание, не почувствовал удара, когда машина врезалась в каменный забор, не слышал криков людей и сирены полиции.

Он очнулся только в машине «Скорой помощи», и когда по разговорам понял, что тяжело ранен и что его везут в больницу, то даже обрадовался — на какое-то время свидание с Тхарма Лингамом откладывается и можно не думать о том, что скажет хозяин…

Глава тридцать шестая

Сегодня Налла Нингам казался себе особенно молодым и ловким. Все удавалось ему, мячи покорно ложились в лунки, повинуясь точным движениям уверенной руки. Конечно, жаль, что у такой игры не было ни одного зрителя, если не считать секретаря, которого он брал сюда для того, чтобы тот носил сумку с клюшками и бегал за мячами. Правда, Нингам не хотел, чтобы на его новом поле упражнялись другие до тех пор, пока сам он не наиграется, а потому дирекция и помыслить не могла допустить сюда даже именитых членов клуба. Пришлось наслаждаться своим успехом в одиночестве, и мастер гольфа уже предчувствовал, как он будет рассказывать обо всем господину Тхарма Лингаму, который вот-вот пожалует сюда — не играть, а просто поболтать за стаканчиком виски.

— Вас к телефону, сэр! — выпалил мальчик-служащий, присланный из дирекции.

Это было совсем некстати. Налла Нингаму предстояло загнать в лунку последний мяч, и отвлекаться от этого он не собирался.

— Сходи-ка узнай, в чем дело, — кивнул он секретарю. — Если это господин Тхарма Лингам, то скажи, что я жду его.

— Слушаюсь, сэр! — отозвался секретарь и бегом помчался исполнять поручение.

Нингам тщательно прицеливался, никак не решаясь стукнуть по мячу. Когда же, наконец, сделал это, то вышло просто ужасно. Последний удар все испортил, да еще мяч полетел куда-то в кусты. Искать его теперь пришлось самому, а Налла Нингам не был любителем обслуживать себя.

Он недовольно поморщился, но все-таки отправился на поиски мяча, разгребая траву носком белой туфли. Позади него раздался странный крик, он обернулся и увидел сидящего на ветке попугая. Что делает здесь эта холеная птица?

— Неважные дела! — посетовал попугай, кивая Нингаму хохолком.

— Да ты еще и разговариваешь? — остолбенел тот. — Откуда ты взялся?

— Мяч ищете? — раздался голос с другой стороны.

Налла Нингам вздрогнул — еще один попугай?! Но это сказал человек, правда очень маленький. Зато на голове у него была клетчатая кепка — почти такая же, как у самого Нингама, а в руках он держал улетевший мяч.

— Да, ищу, — протянул руку тот. — Вы член клуба? Я вас не встречал.

Он ждал, что незнакомец отдаст ему мяч, но тот что-то не торопился сделать это.

— Нет, я в вашем клубе не состою, — улыбнулся он. — Я сюда специально зашел. К вам. Не удивлены?

— Ко мне? А что у нас с вами может быть общего? — пожал плечами Нингам.

— О, многое! — воскликнул коротышка. — У нас с вами общее прошлое. Разве этого мало?

— Что вы несете! — презрительно сморщил нос хозяин Ховры. — Я прикажу вывести вас отсюда!

— Кому? — рассмеялся карлик. — Напрасно вы пренебрегаете коллективными играми. Здесь вы совершенно один.

Налла Нингам машинально обернулся, оглядывая окрестности, хотя знал, что этот отвратительный лилипут прав: секретаря он отправил в контору, а служащим клуба давно запретил без особой нужды показываться на глаза.

Его движение не укрылось от взгляда карлика. Он довольно ухмыльнулся и, высоко подбросив мяч, поймал его с радостным возгласом.

— Если ударить мяч на открытом поле, он летит, пока может, а потом падает. Но двадцать пять лет назад вы били об стенку, и вот он вернулся к вам — в моем образе, — туманно начал коротышка.

— Кто вы? — перебил его Нингам, сглотнув слюну.

Страшное подозрение пронзило его, как молния. Неужели ему предстоит последовать за Амбарасаном? Что же еще может означать появление этого человечка, вселяющего непонятный ужас при всей своей нелепости и уродстве?

— Да, вы совершенно правы, — сказал карлик, словно прочитав его мысли. — Это я отправил на тот свет вашего друга.

— Вы — Радж? — выкатил глаза Налла Нингам.

Неужели этот ненормальный Сатья Мурти и не заметил, что жених его дочери — лилипут?

— Не надо быть ни Раджем, ни раджой, ни императором, чтобы убить вас, — снова рассмеялся коротышка. — Я здесь, и этого достаточно — вы обречены. Хотя сегодня я пришел без оружия.

Отличное признание! Нингам с облегчением перевел дух. Теперь ему нечего бояться. Разве справиться этому уродцу с сильным здоровым мужчиной? Сейчас он его раздавит, как… как…

— Козявка! — закричал он, придумав, с кем можно сравнить жалкого коротышку, и замахнулся на него клюшкой. — Ты знаешь, что это такое? Один удар — и тебе конец!

— Ну вот! — возразил тот. — Так я и думал. Стоило мне сказать, что я безоружен, и вы сразу же начали угрожать… Но у меня есть защитник.

Он издал короткий крик-свист, каким подзывают собаку. В кустах раздалось легкое похрустывание сухих веток — кто-то приближался.

— Думаешь, я испугался твоего пса? — скривился Налла Нингам, к которому вернулась обычная уверенность в себе.

Он поднял клюшку, собираясь нанести сокрушительный удар по шее ненавистного создания, но не успел. Сзади послышалось угрожающее рычание — и рука сама собой остановилась. Нингам резко обернулся, но вокруг никого не было. Он тряхнул головой, отгоняя галлюцинацию, и опять замахнулся. Но сразу же рычание повторилось, как бы уверяя его, что он испугался не напрасно. На сей раз оно сопровождалось легким шорохом шагов, и через несколько секунд остолбеневший игрок в гольф увидел, кто издавал эти звуки.

— Что за шутки, старина? — взвизгнул Нингам, опуская клюшку и отступая назад от надвигающегося громадного тигра с горящими глазами.

Он тут же утратил свою самоуверенность, сжался и заговорил просительным тоном. Сейчас его крупная фигура казалась едва ли не меньше, чем тело лилипута, улыбавшегося презрительно и даже брезгливо.

— Погоди, Джабу, ляг! — приказал карлик тигру.

Тот сложил огромные лапы и улегся, не спуская с Нингама ненавидящих глаз.

— Я не виноват, я не виноват, — забормотал ховринский раджа, сам не зная, кого он пытается убедить в этом — тигра или лилипута.

— Звери не любят лгунов, а тигры особенно, — предупредил его коротышка.

Тигр подтвердил его слова, открыв пасть и показав Нингаму желтые клыки.

— Я не убивал Сету Пати, не убивал, не убивал, — взмолился тот, не вняв предупреждению.

Карлик махнул рукой, как бы говоря, что не надеется добиться от Налла Нингама правды, повернулся к Джабу. Тигр воспринял это как приказ.

— Прошу, убери его, пожа-а-луйста, — прошептал Нингам, пятясь от неумолимо наступающего Джабу.

Не услышав команды, отгоняющей зверя, он вздумал защищаться и замахал клюшкой, пытаясь ударить его по темени. Но тигр с легкостью уклонился от его суетливых движений и, рассердившись еще больше, бросился на обидчика.

Налла Нингам предпринял последнюю отчаянную попытку спастись, рванувшись в заросли, но разве можно спрятаться в кустах от нападающего тигра?! Джабу прыжком махнул за своей добычей, и сразу же оттуда донеслись истошные крики. На мгновение показалась среди ветвей голова Нингама с совершенно обезумевшими глазами, но сразу же скрылась, будто тело потащили за ноги.

Апу хотел зажать уши, чтобы не слышать душераздирающих воплей терзаемого зверем человека, но заставил себя не делать этого. Он должен выдержать, сказал себе он. Это его наказание, его плата за грех убийства. Конечно, только малая часть ее, но он согласен и на все. Раз уж взял на себя ношу — месть.

Внезапно он заметил, что все еще сжимает в пальцах мяч для гольфа, и с отвращением отбросил его. Прикасаться к чему-либо, что принадлежит Налла Нингаму, — значит осквернять себя.

Из кустов вышел Джабу и, подойдя к Апу, посмотрел вопросительно, не будет ли еще каких поручений.

— Спасибо тебе, что взял на себя этот труд, — сказал Апу, положив руку ему на шею. — И прости меня.

Простить? За что? Какие пустяки? Тигр с удивлением подумал о странностях, присущих всем людям, и даже такому разумному, как клоун. Вроде бы так хорошо все понимает, такой сильный, решительный — и вот нá тебе! Джабу охотно задрал бы еще парочку таких же, как этот грубиян, только бы это доставило Апу удовольствие. Пусть только прикажет, он готов устранить любого его противника, даже не спрашивая, что они там не поделили.

— Пора домой, пойдем-ка в машину, — предложил Апу, и тигр без возражений направился к забору, за которым их ждал цирковой грузовичок.

— Мистер Нингам! Сэр, где вы? — кричал секретарь, в панике мечась по полю для гольфа.

Он позволил себе немыслимую роскошь — пропустить кружку пива в баре со знакомым парнем — секретарем районного прокурора, который всегда посмеивался над его страхом хоть в мелочах ослушаться воли хозяина. И вот теперь, похоже, его ждет ужасная расплата. Хозяина нигде нет, он, наверное, незаметно прошел в дирекцию и узнает там, что разговор с мистером Тхарма Лингамом продолжался всего несколько секунд. Тот только велел передать господину, что задерживается. И зачем он это себе позволил, какая муха его укусила именно в это утро? Вот уволит его босс, не знающий ни к кому снисхождения, тогда попробуй найди работу.

Секретарь поднял глаза и увидел чрезвычайно странную картину: за зеленым скатом холма двигалось удивительное существо. Человеческая голова в клетчатой кепке, грудь и руки, а ниже… Ниже ничего видно не было — мешал холм, но там не могли быть человеческие ноги, иначе незнакомец был бы куда выше. Но самое невероятное было то, что позади него виднелась спина тигра и задранный полосатый хвост. О боги! Существо с торсом мужчины и телом тигра? Это что же, индийский вариант античного кентавра? Неужели такое бывает от стакана пива?

Секретарь махнул рукой, отгоняя призраков, и видение исчезло. Может, негодяй бармен, подученный Рави, смешал пиво с виски?

Лучше мне в таком виде на глаза боссу не попадаться, вздохнул секретарь, и тут ему бросились в глаза белые брюки и туфли Налла Нингама, который зачем-то улегся в кустах. Выслеживает кого-то, что ли? Парень немного подумал и потом, набравшись храбрости, отправился в заросли.

— Сэр, что с вами? Вам помочь? — спросил он у лежавшего ничком босса.

Тот молчал и не шевелился. Секретарь склонился над ним и, поколебавшись секунду, все-таки осмелился потянуть хозяина за плечо. То, что он увидел, заставило парня резко отпрянуть и издать душераздирающий крик.

У Налла Нингама почти не осталось лица. Вместо него секретарь увидел кровавую маску, окаймленную кусками разодранной кожи. Шея и грудь перечеркнуты тремя сочащимися кровью глубокими царапинами.

Это следы когтей, догадался секретарь! Человек-тигр! Но ведь так не бывает!

Он поднялся и, пошатываясь, побрел к директору клуба.

— Сэр! — вяло пробормотал парень, войдя в кабинет. — Там мистера Нилла Нингама задрал тигр. Насмерть. Он, конечно, зверь, но все-таки человек.

— Что вы себе позволяете! — подскочил с кресла взбешенный директор. — Джим, уведите его! Почему вы пропустили ко мне совершенно пьяного мальчишку? А вашему боссу, молодой человек, я немедленно доложу о вашей возмутительной выходке. Не сомневаюсь, что вы будете уволены!

— Нет уж, — обрадовался секретарь, набредя на спасительную мысль. — Работу я, конечно, потерял, но уволить меня он теперь точно не сможет.

Глава тридцать седьмая

— Господин мэр, примите это как мою личную просьбу. Так важно, чтобы убийством Налла Нингама занимались наши лучшие силы. Вы ведь понимаете всю значительность этой фигуры и ту широкую огласку, которую приобретет это дело, — говорил Тхарма Лингам, склонившись к телефонной трубке. — Мне кажется недостаточным расследование, начатое в Ховре. Было бы очень неплохо, если бы и следственные органы Калькутты подключились к нему.

Судя по всему, мэр разделял тревогу господина Лингама и не возражал против усиления следственной группы лучшими кадрами городской полиции. Тхарма Лингам выразил полное удовлетворение разговором и рассыпался в благодарностях.

— Он отправит в Ховру своего племянника. Говорит, что это самая светлая голова в Калькутте, — пересказал он итог беседы адвокату Сатья Мурти. — До сегодняшнего дня я считал, что самая светлая голова здесь принадлежит мне, но, похоже, у мэра на этот счет другое мнение.

Тхарма Лингам так радостно рассмеялся собственной остроте, что Сатья Мурти невольно позавидовал ему. И как только старик умудряется сохранять присутствие духа в сложившейся ситуации. Он совершенно спокоен, выдержан и даже весел, в то время как сам он не находит себе места с той самой минуты, когда узнал о страшной гибели Налла Нингама. Без снотворного он уже спать не ложится, а что ждет его сегодняшней ночью — и подумать страшно.

— Тело еще в клубе? — поинтересовался он.

— Желаете взглянуть, во что превратили нашего друга? — поднял брови Тхарма Лингам.

— Нет! — вздрогнул адвокат. — Только не это.

— В любом случае нам нужно быть там через час, чтобы увидеться и поговорить с инспектором, которого направит мэр, — поднялся из кресла хозяин. — Так что будем собираться. Не хотите еще стаканчик? Нет? А вот я выпью.

Он подошел к столику с бутылками и принялся что-то смешивать в стакане, отпуская при этом шуточки о тех, кто внезапно перестал пить. Но Сатья Мурти почти не слушал его, досадуя, что старческая болтливость хозяина мешает ему сосредоточиться. А подумать есть о чем. Раджа так и не убрали, несмотря на все бодрые заверения всемогущего Лингама. Когда будет предпринята новая попытка разделаться с ним — не известно. Перед этим хорошо бы уяснить, не следствие ли событий на Лейбл-кроссинг сегодняшнее убийство. Может быть, Радж нанес ответный удар? Хотя ему и без того есть за что их убивать. Но почему, почему он все-таки выжил в ту страшную ночь, ведь адвокат лично спалил этот склад и его вместе со складом!

Сегодня утром он рассказал Джанеки кое-что об этой истории. Конечно, так, чтобы она ни на минуту в нем не усомнилась, не подумала, что ее отец замешан в чем-то дурном. В его изложении все выглядело так: они вчетвером начинали большое и очень прибыльное дело, об этом узнал полицейский инспектор и захотел участвовать в нем или получить отступного. Возмущенные его наглостью, предприниматели ответили ему отказом. Тогда Сету Пати решил мстить. Он сфабриковал на них дело, запугав нескольких человек и заставив их дать нелепые и смехотворные показания. Но в суде дело рассыпалось, как карточный домик. Всем стало ясно, что инспектор выбивал свидетельства и занимался подлогом. Тогда он то ли покончил с собой, то ли был убит каким-то уголовником, которого, возможно, чем-то обидел ранее. А жена, спасаясь от позора, исчезла с грудным ребенком из города. И вот теперь этот подросший мальчик, то есть уже, конечно, мужчина, подученный своей матерью, вообразил невесть что и принялся убивать ни в чем не повинных людей, не совершавших никакого преступления.

Джанеки слушала его с широко раскрытыми глазами, с выражением полнейшего изумления на растерянном лице.

— Но это не может быть Радж, папа! Он веселый, легкий, счастливый человек! Я-то знаю, что у него на душе нет никакой тяжести, никакого горя, — уверяла она. — Я не сомневаюсь, что он не смог бы никого убить. Ты ошибаешься, это делает кто-то другой, а не он. С чего ты взял, что именно Радж — сын этого Сету Пати. Он очень богат, он почти миллионер… Откуда бы его мать взяла такие средства?

Но когда он открыл дочери обман с состоянием Раджа и рассказал о его настоящих занятиях, она была в шоке. Постепенно Джанеки начинала верить словам отца, адвокат это видел все ясней. Она думала, что понимает своего друга, но вот выяснилось, что не распознала даже такого грубого притворства. После этого можно было усомниться даже в том, что его зовут Раджем. Если человек лжет с таким искусством, то что мешает ему пойти дальше? Если у него два лица, то почему бы не быть и третьему?

Джанеки не плакала, не обвиняла Раджа, а просто застыла в оцепенении, стараясь сосредоточиться и осмыслить то, что с ней произошло. Радж, каким она его знала, и Радж из рассказов отца — как совместить этих разных людей в одной личности?

Адвокат хотел бы провести с ней весь этот день, не оставляя бедную девочку наедине со своими мыслями, но тут пришло известие о смерти Налла Нингама — еще одном преступлении ее недавнего возлюбленного, и Сатья Мурти поспешил к Тхарма Лингаму, доверив присмотр за Джанеки слугам.

— Вы слушаете меня, дорогой друг? По-моему, пора спускаться к машине, — перебил его мысли хозяин дома.

— Да, конечно, — опомнился адвокат. — Я в полном порядке, — добавил он зачем-то.

— Не сомневаюсь в этом, — кивнул Лингам. — Нам понадобится все наше мужество, чтобы пережить этот визит.

И действительно, совсем не просто оказалось даже мельком взглянуть на останки Налла Нингама. Когда рука инспектора Ананда рванула покрывало, скрывавшее страшную картину от окружающих, собравшаяся толпа издала единый крик ужаса, будто превратившись в одного испуганного человека.

И только Ананду все было нипочем. Глядя на его довольное лицо, можно было предположить, что он даже рад, что труп выглядит так впечатляюще. Тем больше внимания привлечет это дело, тем больший резонанс оно будет иметь среди современников и — главное! — потомков, о которых инспектор проявлял трогательную заботу.

— Как произошло убийство? — спросил Ананд у еле живого секретаря покойного.

— Я не видел, сэр, — замотал головой парень, которого держали под руки с обеих сторон дюжие полицейские, чтобы он не упал — так обессилел бедняга от недавнего потрясения. — Я пришел, вижу — он лежит в луже крови…

— Что еще? — Ананд поигрывал своим щегольским стеком, серебряный наконечник которого так сверкал на солнце, что на него было больно смотреть.

— Оттуда уходил хвостатый человек в клетчатой кепке, — шепотом сказал секретарь, наклонившись вперед, насколько ему позволили сердитые сопровождающие. — Спина тигра, а голова человека. И еще, он чихал, как тигр! — обрадовался секретарь, припомнив новую подробность.

— Хвостатый человек? Чихал, как тигр? А ну, дыхни-ка! — позволил себе вмешаться следователь из Ховры, до сей поры с почтительностью уступавший племяннику калькуттского мэра право вести допрос.

Секретарь не отказал ему в этом удовольствии и выдохнул воздух прямо ему в лицо.

— Не пью, сэр, не имею этой привычки, — улыбаясь, заявил он озадаченному полицейскому.

— Бред какой-то! — поморщился тот, отходя назад, в толпу.

— Итак, вы утверждаете, что человек с хвостом и в кепке чихал, как тигр, — уточнил инспектор Ананд с тонкой улыбкой, относящейся к незадачливому деревенскому простаку из Ховры. — Нирали, ты все записал? — обернулся он к своему сержанту, записывающему его слова в неизменный полицейский журнал.

— Так точно, сэр! Еще была спина тигра, если я правильно понял, — отозвался сержант.

— Была, — согласился секретарь. — Полосатая.

— Посадите-ка его куда-нибудь, — распорядился инспектор относительно секретаря и отозвал в сторону друзей покойного — Тхарма Лингама и Сатья Мурти. — У меня к вам конфиденциальный вопрос, господа. Были ли у него враги?

— Инспектор, мы подозреваем одного человека, — начал адвокат, не давая открыть рта Лингаму. — Однажды я видел его. Это настоящий бандит, он давно нам угрожал, и вот теперь…

— Не надо! — громким шепотом приказал ему Тхарма Лингам, опасаясь, как бы выведенный из равновесия Сатья Мурти не наговорил лишнего.

— Нет, надо! — грубо отрезал тот. — Надо наконец все рассказать. Инспектор, это Радж он сын Сету Пати!

Его друг схватился за голову и голосом, полным отчаяния, призвал адвоката к молчанию:

— Вам не следует забивать инспектору голову всякой ерундой, он сам разберется во всем!

Тхарма Лингам взял руку адвоката и потащил его за собой. Но от Ананда Не так-то легко было уйти, особенно если он услышал то единственное, что его в данный момент интересовало, — имя человека, которого он сразу раскусил. Какое счастье, что этому есть свидетель — сержант Нирали. Теперь Ананду обеспечен триумф, достойный его проницательности.

— Так его зовут Радж? — улыбаясь переспросил он. — Погодите. Не знакомо ли вам это лицо?

Инспектор с ловкостью фокусника вытащил из кожаной папки фотографию и помахал ею перед носом Сету Пати. Тот следил за ней жадным взглядом, пока наконец Ананд не угомонился и не дал адвокату спокойно разглядеть карточку.

— Радж! — пораженно выдохнул Сету Пати. — О, инспектор, я восхищен… Откуда вы знали, что…

— Я многое предвижу и умею в маленьком фрагменте разглядеть все полотно, — похвалился Ананд.

На самом деле у него много что накопилось сказать о собственном таланте, но нельзя же брать все на себя — пусть люди оценят и выразят свое восхищение. Ему же пора продолжить следствие, обещающее так много.

— Этого тигра ты видел? — спросил он у секретаря, едва сидящего на стуле в полном изнеможении.

Тот с опаской посмотрел на инспектора, предчувствуя, что эта фотография лишит его последних сил, но ослушаться не посмел. На карточке не оказалось ни полосатой спины, ни хвоста, но лицо имело слишком много общего с тем, которое украшала недавно клетчатая кепка. Новая встреча с этим существом не прошла для парня даром. Он коротко кивнул Ананду и тут же свалился со стула, потеряв сознание.

Глава тридцать восьмая

Слава Раджа в их квартале, и без того солидная, достигла зенита в дни после потасовки. Улица просто бредила Раджем. Все разговоры, с чего бы они ни начинались, хоть с международного положения, заканчивались непременно им; любители порассуждать о политике сходились на том, что, будь их герой премьер-министром, дела Индии пошли бы куда лучше.

Мальчишки постриглись и теперь щеголяли прическами «а-ля Радж», а те, кто мог себе позволить, — еще и кроссовками, «как у Раджа». Девицы на выданье стайками гуляли по два раза в день мимо ворот его мастерской, за что получали по вечерам трепку от мамаш, боявшихся, как бы слух об этом не дошел до ушей нареченных женихов, а особенно их родни. У продавцов газировки резко увеличился спрос на «пепси», которую предпочитал новый кумир, и они мечтали теперь только об одном, — чтобы вкус его изменился, и он выбрал что-нибудь подороже.

Самому Раджу было не до того, чтобы наслаждаться известностью, так как теперь он сполна ощутил и оборотную ее сторону: на него, как из ведра, посыпались заказы, от которых не хватало духу отказаться, а потому он целыми днями торчал в мастерской, не успевая даже пообедать. Однако Нирмала купалась в лучах его славы с величайшим наслаждением. Она всегда знала, что лучше, сильнее и храбрее ее мальчика нет никого на свете, а теперь с радостью наблюдала, что это признается буквально всеми, кроме, конечно, ее соседки Акки, с которой последние двадцать лет шла не прерываемая никакими, даже пятиминутными, перемириями борьба. Последним нанесенным Аккой ударом был диплом Института мореходства, который получил, наконец, ее тощий сын Джавара. Но теперь это жалкое событие было просто забыто перед лицом той чести, которой собирались удостоить Раджа жители квартала — праздника в ознаменование его победы над чужаками.

Когда Акка услышала об этом, глаза ее полезли из орбит. Нирмала чуть в окно не выпала от хохота, наблюдая, как исходит паром ее соседка у калитки, собрав вокруг себя идущих с рынка женщин и пару скучающих коров.

— Да где ж это видано, устраивать праздник в честь подзаборного мальчишки? Кто его отец? Кто его мать, брахманка она, что ли? На каких медных табличках это записано, покажите мне! Почему люди должны преклоняться перед этим недоучкой и его сумасшедшей мамашей! — кричала Акка, красная, как мак. — Давайте зажжем лампы и светильники, устроим фейерверк! Это будет наш праздник Дивали, только вместо Рамы — Радж, а вместо Ситы — драгоценная Нирмала! А мы все вместо тех обезьян, что помогали Раме против демона!

Соседки слушали и сочувственно кивали, однако на праздник явились все, оставив свою подружку Акку в одиночестве захлебываться злостью.

С утра по улице ходили мальчишки-глашатаи с барабанами, извещавшие всех, что в пять часов вечера будет музыка, танцы и угощение, на которое раскошелился квартальный совет. Автомобильное движение перекрыли, в связи с чем ни на минуту не прерывался скандал, который устраивали водители, не соглашающиеся на объезд. На площадке у почты парни ставили бамбуковые шесты для пандала — навеса из сплетенных пальмовых листьев, приносили столы, укрепляли жаровню для пап-пара — тоненьких лепешек из бобовой муки, которыми славилась их улица. Старики готовили угощение: резали ломтиками вяленую баранину, густо обмазанную пастой из чили, варили рис в огромном котле, начищенном до блеска специально мобилизованными для этого мальчишками. Хозяин бакалейной лавки, у которой происходила историческая драка, расщедрился на ящик пакетиков с орешками, а из овощных магазинчиков несли корзины с фруктами и зеленью. Женщины же, каждая на своей кухне, пекли к столу сладости по старинным и тщательно скрываемым друг от друга рецептам, мечтая о том, что именно у нее получатся самые вкусные, и все будут спрашивать, кто именно приготовил эти необычные чуры или печенье.

Раджа едва удалось вытащить из мастерской и заставить умыться к назначенному часу. Он с содроганием думал о том, что ему предстоит принять на себя шквал народного обожания, но не бежать же из собственного квартала. Нирмала специально к этому дню прикупила для него черный костюм, в который и облачила сына, невзирая на его вопли о том, что родная мать жаждет его смерти от теплового удара.

Сопровождаемый сияющей Нирмалой в праздничном сари, он вошел под пандал, растерянно кланяясь всем подряд. Сидящие за почетным столом старики повесили ему на шею несколько гирлянд, причем каждый из них сгибал перед Раджем спину и делал намаскар. От одного этого Радж покрылся красными пятнами и не знал, куда девать глаза, а когда вышел глава Квартального совета и произнес речь на пятнадцать минут, в которой не было только сравнения Раджа с Вишну, тот почувствовал себя просто придавленным тяжелой рукой всеобщей благодарности.

Единственным спасением показался ему в этой ситуации добрый стакан виски со льдом, который и был выпит до дна сразу же после окончания торжественной части. Тут уж Радж снял пиджак, поел впервые за день, и теперь ничто не казалось ему преувеличением. Тем более что и остальные скоро забыли о том, по какому поводу они сидят за этим столом и едят вкусные блюда, поданные на листьях банана, пьют и наслаждаются общением с друзьями. Молодежь устроила танцы под музыку свирели и долу, Радж с увлечением отплясывал с матерью, а после второго стакана виски даже не очень отнекивался, когда Нирмала предложила им с Крипалом показать всем соседям уморительную сценку «Охота на тигра», которой они оба прославились, еще учась в школе.

Радж с трудом влез в совсем уже тесный ему костюм тигра, прикрутил хвост из обтянутой тканью гибкой проволоки, вымазал лицо белилами и нарисовал черным полоски и усы.

Крипал тоже сделал себе усы, но не черные, а рыжие, какие и должны быть у офицера колониальных войск, который в свободное от завоевания новых индийских земель для Ее Величества время решил немного поразвлечься и отправился на охоту со слугой — его должен был играть Начча.

Когда перед пандалом появился Крипал в светлом кителе и солдатских шортах британской колониальной армии, в пробковом шлеме и принялся ходить с ружьем взад и вперед на согнутых ногах, изображая выслеживание добычи, толпа покатилась со смеху. Крипал старался из всех сил: ползал, выискивая следы на мостовой, доставал из кармана пенсне и разглядывал сквозь него оставшиеся после коровы лепешки, ронял свой шлем и ружье на ноги себе и Начче, пыхтел трубкой, прятался за всех подряд, испугавшись каких-то звуков. Потом появился Радж — на четвереньках в образе трусливого и истеричного тигра, который напуган не меньше охотника. Он метался по площадке, сбивая стулья и мальчишек, попутно стягивал со стола кусочки баранины и строил глазки девчонкам посимпатичней. Больше всего публике понравилось, как тигр залез та колени к главе Квартального совета и выпил виски из его стакана, удовлетворенно крякнув при этом. Старики стирали слезы, женщины толкали друг друга, призывая не пропустить вот этого — ну самого смешного! — момента, мальчишки визжали, а Радж разошелся не на шутку.

Теперь уже тигр, убедившись, что охотник еще трусливее него, не прятался, а усиленно делал вид, что ищет с ним встречи, выбирая для этого, однако, именно те места, где в этот момент точно не было ни самого офицера, ни его ружья. При этом он еще встал на задние лапы, кружился и пел хвастливую песню о своей легендарной храбрости:

— Ну и песни у этого парня — все про свои дела поет! — поразился наглости Раджа инспектор Ананд, чей «джип» как раз остановился у самой площадки, позволив себе нарушить запрет на движение по Лейбл-кроссинг в этот вечер.

Увидев главный объект применения своей хваленой дедукции в образе тигра, Ананд ничуть не удивился, в отличие от Нирали. Ну и дела, подумал сержант, неужели этот полоумный инспектор попал в точку? Еще час назад он и мысли не допускал, что «индийский Шерлок Холмс» может хоть что-нибудь угадать. И вот такое удивительное совпадение! Теперь уж процесс утверждения в собственной гениальности у Ананда окончательно завершится — он и так был недалек до наивысшей точки.

— Ты настоящий тигр, Радж, — улыбнулся инспектор, касаясь кончиком стека плеча парня. — Более того, ты людоед.

Тот вздрогнул, расслышав посреди веселья голос, который навевал крайне неприятные ассоциации.

— Вам понравилось? — дружелюбно отозвался он, все еще надеясь, что Ананд просто пожаловал на праздник.

— Еще как! — кивнул инспектор.

Он обошел вокруг парня, растерянно наблюдавшего за изменениями выражения его лица, и, удовлетворившись осмотром, приказал Нирали записывать.

— В журнал запишешь позже, в участке, — поправил он сержанта, раскрывшего было черную тетрадь. — Я имею в виду другое…

Понятливый Нирали полез за записной книжкой, в которой оставалось не так уж много места.

— Ты хитер, но и я не промах, — почти продекламировал инспектор, убедившись, что сержант приготовился писать. — Переоделся тигром, совершил преступление и думаешь, что Ананд бросится обыскивать зоопарки и цирки в поисках зверя? Но нет, ты не учел одного — того, что имеешь дело с тигром сыска. А потому я займусь исключительно тобой, опасный полосатый зверь. Все остальные тигры в Калькутте могут спать спокойно.

Глава тридцать девятая

— Горе мне! Горе! — опять стонала Нирмала, заглядывая в дверной проем.

Радж, ввиду его несомненной виновности, давал показания из-за решетки. Ананд ему не позволил переодеться, чтобы не лишаться вещественного доказательства, а также дополнительной эффективности, и парень так и остался в костюме тигра с болтающимся сзади хвостом. Грим поплыл и размазался, и потому лицо Раджа вполне могло бы вызвать хохот у каждого, кто был бы к этому немного расположен.

Но присутствующим совсем не хотелось смеяться.

— Вас разжалуют в постовые! — осторожно попробовала Нирмала старые штучки, но инспектор на этот раз оказался более решительно настроенным.

— Замолчи! Будешь вопить — и тебя заберу, — грозно проговорил он, и Нирмала тут же прикусила язычок.

— Так зачем ты убил Налла Нингама? — в пятый раз повторил свой вопрос Ананд, уже теряя терпение.

— Я не знаю человека с таким именем, сэр, — устало отозвался Радж, который еле стоял, всем телом опираясь на решетку.

— Ты не признался, зачем убил Френсиса Амбарасана, но теперь тебе придется расколоться. Что заставило тебя загрызть Налла Нингама? — насупил брови инспектор.

— Загрызть? О, боги! — Радж поднял руки к потолку, как к самому близкому к богам месту в участке. — Я хоть не съел никого, нет?

— В прошлый раз тебя спасло только заключение экспертов. Не сомневаюсь, что это была их ошибка, — Ананд выразительно посмотрел в сторону Нирали.

— У вас нет экспертизы на этот раз, сэр? Может, мне повезет, и они опять ошибутся? — отозвался Радж, у которого появилась слабая надежда.

— Скоро получим! — пообещал инспектор. — Но я бы на твоем месте оставил пустые надежды.

— На моем месте оставьте их, сэр! — с радостью предложил парень. — А уж я, пожалуй, не буду.

Его шутки показались полицейскому совершенно неуместными в момент, когда речь шла о триумфе дедукции.

— Зачем ты переоделся тигром? — взвыл он, стараясь перекричать какой-то внезапно возникший у дверей шумный разговор.

Однако, даже если бы Радж принялся ему это объяснить, он все равно не смог бы расслышать, потому что в комнату рвалась какая-то девушка, а охрана старалась ее не пускать. Тем не менее через минуту шумная особа уже стояла посреди следственного помещения, а смущенные охранники пытались понять, как же ей это удалось.

Такие пробивные качества не на шутку удивили всех, включая Ананда, который был поражен ими даже больше, чем красотой решительной посетительницы, и теперь, остолбеневший, уставился на нее. Один только Радж не усмотрел в этом ничего для себя нового, потому что в участок пожаловала отлично знакомая ему Джанеки.

Девушка, не теряя времени, направилась к решетке, за которой стоял Радж, но инспектор, опомнившись наконец, остановил ее криком:

— Это еще кто?

— Это Джанеки Сатья Мурти, дочь знакомого вам адвоката, — обернулась она к Ананду, окидывая его неприязненным взглядом.

— С какой стати вы позволяете себе вторгаться… — начал инспектор возмущенную речь, но Джанеки не собиралась его выслушивать.

— Ну-ка помолчите пять минут. У меня есть дело, причем не к вам, — строго сказала она полицейскому, который тут же послушно уселся и замолчал.

Радж искренне веселился, наблюдая за этой сценой. «С девчонкой не пропадешь», — подумал он, с удовольствием глядя на успехи, которых она достигла в участке за столь короткое время.

— Как здорово, что ты пришла, Джанеки, — улыбнулся он, радостно произнося ее имя, такое волшебное и совершенно не похожее на все, что его здесь окружало. — Можешь вытащить меня отсюда под залог?

— И не подумаю, — неожиданно холодно ответила девушка, глядя на него широко открытыми глазами без тени улыбки.

— Почему? — ошарашенно спросил он.

— Потому что мне совершенно незачем это делать, — ответила Джанеки, и в голосе ее Радж услышал такую злость и обиду, что просто опешил.

Только вчера они разговаривали по телефону, и Джанеки мило щебетала в трубку, называя его ласковыми именами, строя планы на будущее. Все было, как обычно, ничто не предвещало сегодняшней отчужденности. Радж не чувствовал за собой никакого греха, и все это казалось ему довольно странным. Может, Джанеки приревновала его к кому-нибудь? С нее вполне станется! Но ведь он в последнее время даже словом ни с кем не перекинулся, ни с одной девчонкой рядом не стоял. Да, что ни день — то сюрприз. То нежданно-негаданно стал женихом, а теперь вот попал в немилость!

— Джанеки, что это с тобой! — начал он, но девушка резко перебила его.

— Не смей даже произносить моего имени! — завизжала она, теряя контроль за собой. — Ты предатель! Ты лжец! Все одно только вранье и притворство! Научи меня так притворяться — наверняка это очень удобно в жизни!

Она узнала о том, что я не миллионер, пронзила Раджа страшная догадка. Наконец-то в это поверила и теперь обвиняет во лжи. Но ведь ей тысячу раз было сказано!

— Послушай, я без конца твердил тебе, что небогат, — сказал он, стараясь сохранять спокойствие. — Разве ты слушала меня? Конечно, конечно, твердила ты, а сама думала, что я притворяюсь нищим. Зачем? Чтоб не водить тебя в шикарные рестораны? Экономить на подарках? Зачем, спрашиваю тебя, я стал бы притворяться бедняком? Это все твои собственные выдумки, и ты не имеешь права обвинять меня в них. Особенно теперь, когда у меня и без того дела не так уж хороши.

Пока он говорил это, на лице у девушки отражались самые противоречивые чувства. Сначала она готова была даже согласиться с ним — он действительно говорил ей неоднократно, что небогат. Она не верила ему, но виноват в этом был Крипал и его дурацкое предупреждение, а вовсе не Радж. Но потом она решила, что, возможно, сам Радж подучил друга, да и его машины играли на эту версию, так что ему не выйти из этой истории чистеньким! Он лгал — если не словами, то всем своим поведением! Да и какая теперь разница, богат он или беден, лгал или не лгал, если он убийца?

— Ясно, ты чист, честен, ты святой, — она презрительно сощурила глаза и замахала руками, как бы помогая себе высказать все. — Есть только один маленький грешок, крошечный — ты убиваешь ни в чем не повинных людей, одного за другим. Двое друзей отца уже на том свете. Кто следующий? Может быть, он сам? А отчего же нет, если и он в том списке врагов, который тебе оставил твой отец, продажный полицейский?

— Джанеки, ты сошла с ума? Какой отец? У меня нет отца вообще, понимаешь? — закричал Радж.

— Так не бывает, мой дорогой. Ты большой мальчик, и должен бы знать об этом! — Джанеки подошла совсем близко к решетке и приблизила усмехающееся лицо к лицу парня.

— Спроси у матери, убедись сама, — Радж поднял руку, чтобы стереть со лба капельки пота, смешанные с краской.

Почему-то его движение испугало девушку, и она резко отпрянула.

— Так Кавери жива? — спросила она через несколько секунд молчания.

Кавери? Но вот же оно, еще одно доказательство его невиновности, раз уж Джанеки нужны факты, а не его слово. Какая еще Кавери? Ведь совершенно явно, что речь идет о другом человеке, мать которого зовут этим именем. Он убивает, стреляет из лука, кого-то задирает, как тигр, и каким-то таинственным образом обставляет все так, что подозрение падает на Раджа. Когда же ей станет это ясно?

— Джанеки, мою мать зовут Нир-ма-ла. Я не знаю никакой Кавери, понимаешь. Я не убивал, не грабил и даже не врал тебе! И давай закончим всю эту историю, — Радж устало прикрыл глаза ладонью и покачал головой.

Ему казалось, что до нее дойдет наконец очевидная истина его слов, но девушку сейчас не убедил бы и Кришна.

— Вы и имена сменили! — горько усмехнулась она. — Боги, с кем я связалась!

— Эй, девушка, вы не в театре! — опомнился заслушавшийся было инспектор Ананд. — Уходите-ка отсюда, а то обвиняемый получит разрыв сердца раньше, чем я начну допрос.

Джанеки, будто только и ждала этого, сразу же пошла к дверям.

— Не беспокойтесь, инспектор, — сказала она, чуть обернувшись. — У него нет сердца.

Она и не заметила, как метнулась от нее, стараясь вжаться в стенку, немолодая женщина в синем сари. И уж конечно не видела, какое у той было лицо.

Нирмале казалось, что в участке совершенно нет воздуха, она начала задыхаться и, с трудом вытерпев несколько минут, чтобы не столкнуться с Джанеки, вышла на улицу. Должно быть, ее вид просто пугал людей, потому что ей навстречу сразу бросилось несколько мужчин в форме, чтобы поддержать и усадить. Они принесли воды и долго допытывались, не вызвать ли врача. Но ей нужен был сейчас не врач. Все, чего она хотела, — это обнять сына, прижаться к плечу своего мальчика, чтобы убедиться, что он по-прежнему принадлежит ей, что ему угрожает опасность, призрак которой опять встал на их пути.

Из слов Джанеки Нирмала поняла куда больше, чем Радж, и даже больше, чем сама девушка. Имя Кавери открыло ей все. Кто-то помнит о Кавери и ее несчастном сыне. Ненависть к ним так велика, что на них пытаются навесить новые злодеяния. И во все это каким-то образом впутали Раджа.

Нирмала подошла к окну комнаты, где, как ей казалось, держали сейчас ее сына. И точно, она увидела сидящего за столом Ананда и рядом с ним Нирали, продолжающего заполнять свою записную книжку новыми афоризмами шефа. Раджа ей, как она ни старалась, разглядеть не удалось.

Инспектор продолжал задавать арестованному вопросы, но, судя по тому, что услышала Нирмала, ушел он недалеко.

— Я тебя в порошок сотру, в камере сгною, — монотонно зудел Ананд. — Отвечай, Радж, зачем ты переоделся тигром?

Глава сороковая

— Нет уж, если со мной что-нибудь случится, пусть меня сожгут в крематории — это неподалеку отсюда, в Кеятолле. Пять минут — и готово, — твердил Сатья Мурти, опираясь на руку своего старшего друга. — Только не здесь…

Они с Тхарма Лингамом шли по дорожке к стоянке, где их ждали машины. Позади осталась церемония прощания с Налла Нингамом на калькуттском шмашане — Ним-талла-гхате, напротив храма Бхутанатха. Здесь, в двух минутах ходьбы от полыхающих костров, толпится народ, ухает барабан, протяжно стонет флейта, весело перезваниваются медные тарелочки. Посреди кружка молитвенно сложивших руки людей стоит старик в дхоти, которым обернуты его бедра, и длинной белой рубахе из домотканого полотна. Он воздевает ладони к небу и самозабвенно выводит: — Я пришел к тебе, о Учитель, за советом…

На душе у Сатья Мурти было еще тоскливее, чем обычно в последнее время, хотя хорошо он себя не чувствовал уже давно. Тоска, точно облако, обволокла его, сжала сердце. Пока горело тело Налла Нингама, адвокат старался смотреть на воду Хугли, а не на поднимающиеся все выше языки пламени. Из глубины костра доносилось приглушенное хрупанье, точно лопалось что-то. Мимо пробегали собаки — особенно жирные и ленивые здесь, как нигде в Калькутте.

Сатья Мурти отошел к реке, стараясь сделать это не слишком заметно, спустился к ней по каменным ступеням и, остановившись у самой кромки, молча смотрел на воду. Но здесь было не лучше. То и дело слышались тихие всплески это черепахи мягко шлепались в волны. Какая же здесь грязная и вонючая вода, а ведь кто-то умывается ею да еще радуется: «Слава тебе, владыка наш Бхутанатх!» И все горят и горят погребальные костры, и ни на минуту не угасает огонь…

Как хорошо, что можно, наконец, уехать отсюда, сесть в машину с кондиционером, вдохнуть прохладного воздуха.

— Вот осел! — крикнул водитель Тхарма Лингама перебежавшему дорогу человеку в одной набедренной повязке, с болтающимся через плечо священным шнуром — джанэу.

— В храм бежит, видите, в руках у него лота — широкогорлый бронзовый сосуд с цветами, — объяснил его хозяин адвокату, проводившему незнакомца взглядом. — В нашем городе до сих пор такие встречаются: пока не совершит омовения и не отнесет цветы к алтарю в храме Бхутанатха, ни зернышка риса, ни капли воды до самой ночи в рот не возьмет… Ладно, поехали ко мне, выпьем по стаканчику.

— Нет, домой, только домой! — запротестовал Сатья Мурти. — Я теперь чувствую себя в безопасности, только когда запираюсь у себя. А вас, дорогой друг, приглашаю на ужин у меня новый повар, старого я рассчитал.

— Что, показался ненадежен? На Раджа похож? — улыбнулся Тхарма Лингам. — Я гляжу, вы и впрямь собираетесь держать круговую оборону.

— Вы еще не все знаете, я вам покажу кое-что во дворе и в самом доме, — пообещал адвокат. — А что касается повара, то он всего лишь попался на воровстве я совсем не так болезненно мнителен, как вам кажется.

Когда они подъехали к дому Сатья Мурти, гость сразу же обратил внимание на два ряда проволоки, которые шли поверх мраморного забора.

— Это еще зачем? — недоуменно спросил Тхарма Лингам.

— Дотроньтесь-ка до забора, — предложил адвокат.

Тхарма Лингам положил ладонь на прохладный мрамор, но не успел получить удовольствия от этого прикосновения — немедленно все вокруг зазвенело переливчатым звоном, и из дома выбежали слуги, крича и размахивая руками.

Адвокат знаком приказал им удалиться и, довольный произведенным на гостя впечатлением, широко улыбнулся.

— Теперь все школьники в округе сбегут с уроков — ваш звонок прямо как тот, которого когда-то мы все ждали с надеждой и нетерпением, — покачал головой Тхарма Лингам.

— Пусть сбегáют, зато здесь муха не пролетит незамеченной, не то что тигр, — отозвался хозяин, любовно оглядывая свое изобретение.

— Звонок истреплет вам все нервы, — предупредил Тхарма Лингам. — То почтальон прикоснется, то молочник… А что касается Раджа, так ведь он в тюрьме и не придет.

Но тот, кого поджидали два ряда проволоки вокруг дома Сатья Мурти, уже покинул полицейский участок. Его спасительницей была, как и в прошлый раз, полицейская экспертиза. Правда, она не слишком торопилась выручать его, и Радж просидел в камере всю ночь, так и не сняв с себя обличье зверя, который принес ему такие неприятности.

Утром, едва инспектор Ананд уселся за свой рабочий стол, намереваясь взяться за дело с новыми силами и выяснить, наконец, зачем все-таки Радж нарядился тигром, приехал курьер из лаборатории. Ананд окинул толстый пакет, доставленный ему, подозрительным взглядом, ничего хорошего от него не ожидая. И не зря.

— Что за вздор! Как они там работают? — раздраженно фыркнул он, бросая на стол лист бумаги. — Экспертиза нашла раны только от зубов и когтей тигра.

— Так значит, его действительно загрыз тигр? — охнул Нирали. — Настоящий?

Ананд обиженно задышал, надув щеки. Сержант понял, что едва не совершил ошибки, акцентируя внимание на промахе дражайшего начальника, и принялся заглаживать свою вину.

— Надо же, вы ведь сразу же обо всем догадались, сразу сказали, что это был зверь, — сержант уже привычным движением нагнулся, как бы припадая к стопам Мудрейшего.

— Не время сейчас, — сказал Ананд, поднимая помощника и заглядывая ему в глаза, чтобы выяснить, насколько искренне тот верит в его поставленную под сомнение прозорливость.

Но сержант Нирали отлично знал, что его работа зависит от того, сумеет ли он обмануть племянника мэра, а потому в его взоре сияли только восхищение и преданность.

Налюбовавшись ими, инспектор прижал верного Нирали к своей груди и со слезами в голосе отдал приказ:

— Иди, Нирали, выпускай этого… Раджа!

— Не волнуйтесь так, сэр! Все еще уладится, — посочувствовал сержант и взял ключи от камеры.

Через минуту Ананд услышал какой-то шум и, не дождавшись ни сержанта, ни заключенного, пошел посмотреть, в чем дело. Придя на место, он вместо криков радости встретил упирающегося Раджа, не желающего покидать тюрьму, и силой выталкивающего его оттуда Нирали.

— Что такое? Ты не понял, Радж, мы тебя отпускаем, — удивился Ананд.

— Нет уж! — закричал обвиняемый. — Я домой не пойду! Кто-нибудь погибнет от несчастного случая, а я опять буду виноват? Сержант говорит, этого вашего Нингама тигр задрал. Ясно. Следующего машина переедет, вы опять скажете, что это я. Тут у меня хоть алиби есть.

— Не спорь с начальством, проваливай! — пинками выпроваживал его из камеры Нирали.

— Эй, охрана, уведите его! — крикнул инспектор, не надеясь, что щуплый сержант справится с таким молодцом, как Радж.

Двое парней подхватили освобожденного под руки и буквально выкинули его на улицу, да еще заперли дверь. Радж колотил в нее несколько минут, умоляя их дать хотя бы возможность позвонить матери или ребятам. Но, ничего не добившись, он вынужден был топать по всему Кхидирпуру в трико с полосками. Хвост он, правда, оторвал и бросил в урну сразу же, но избавиться от костюма было сложнее — не идти же домой через весь район голым! К тому же у него не было денег на автобус, а таксисты опасались останавливаться рядом с такой странной фигурой. Так что прохожие вдоволь налюбовались человеком-тигром, и им было, о чем рассказать оставшимся дома. На особо любопытных, застывающих с открытыми ртами при виде такого чуда, Радж даже слегка рычал, чтобы усилить впечатление.

И только когда добрался до Лейбл-кроссинг, он смог наконец вздохнуть свободнее. Здесь каждый считал своим долгом выскочить ему навстречу с приветствиями и банкой пива, хлопнуть по плечу и предложить убежище в своем доме. Однако Раджу нужно было только одно — собственная ванна, и он шел напрямик к мастерской, не обращая внимания на толпу, которая увязалась за ним и увеличивалась с каждой минутой.

— Эй, Радж! — крикнул кто-то, когда он уже поднимался на свое крыльцо. — А что все-таки с тем парнем случилось?

— Его загрыз тигр, настоящий, — устало бросил через плечо Радж и скрылся в доме.

— Ха, тигр! — недоверчиво крикнул один из стариков, славившийся на Лейбл-кроссинг своим умом. — Полиция его и загрызла, а теперь нам говорят, что тигр. Я вот знавал одного, так того тоже…

И он уселся тут же на мостовой, чтобы поведать собравшимся очередную из своих баек, а те пораженно слушали, забыв про оставленную работу и с благодарностью припадая к источнику его мудрости.

Глава сорок первая

— Мама, ты дома? — крикнул Апу, войдя в вагончик.

Он бы очень обрадовался, если бы Кавери как раз сейчас отсутствовала, потому что ему надо было срочно кое-что рассчитать. Однако она оказалась дома — сидела за столом с газетой. Апу вопросительно посмотрел на нее, опасаясь, не будет ли у него проблем в связи с тем, что она могла там вычитать. Но Кавери радостно улыбнулась ему навстречу:

— Вернулся, дорогой, где ты был?

— В кино ходил, — легко соврал Апу, привыкший делать это без всяких угрызений совести.

И правда, не говорить же ей, что два часа прогуливался рядом с домом Сатья Мурти, выясняя устройство сигнализации, уже кое-что придумал и теперь старается уточнить, что конкретно ему понадобится, чтобы попасть внутрь.

— Ты знаешь, я окончательно убедилась, что тот, которого загрыз тигр — ты помнишь, я тебе рассказывала, — тоже принимал участие в убийстве твоего отца.

— Да что ты говоришь? — широко раскрыл «удивленные» глаза. — Это точно?

— Правда, я не запомнила тогда его фамилии, но видишь, тут написано, что в те годы он был главой Земельного совета, вот здесь, в некрологе, — мать сунула Апу газету, и он пробежал глазами несколько строк.

— Убийца арестован с поличным, — повторил он вслух то, что его действительно взволновало. — Кто же это?

— Вот и я думаю, кто это может быть? — нервно сжимая руки, поднялась с места и зашагала по комнате Кавери. — Уже двоих убрал из этой четверки — того мукомола и этого Налла Нингама. Разве это может быть случайностью? Ты знаешь, я так рада, что это не ты, — неожиданно сказала мать и, подойдя к Апу, обняла его. — Когда я услышала про то, что там был тигр, я подумала про твою дружбу с Джабу и…

— Брось, мама, разве я гожусь на такие дела, — Апу вытер слезы, побежавшие по лицу Кавери. — Я думал сначала, ты знаешь… Но потом… Мне это не под силу, просто не под силу… Но этот парень, он молодец!

— Не говори так, мальчик, он убийца, на нем грех, — покачала головой мать. — Он будет отвечать за это, хотя, конечно, и не так, как те. Но пусть тебя минует чаша сия.

— Считай, что уже миновала, — весело произнес Апу. — Кстати, тебя Шарма ищет, что-то там у них со слонихой стряслось…

— Да? Я и забыла, давно надо быть в зверинце, — спохватилась Кавери и, наскоро накрыв ему на стол, побежала в цирк.

Апу еще раз перечитал статью и, обхватив руками голову, надолго задумался. Значит, они схватили и посадили вместо него какого-то парня. Вот не повезло бедняге. Его обвиняют не только в последнем, но в обоих убийствах. Не иначе, как эта преступная компания — Тхарма Лингам и Сатья Мурти — подставили в качестве обвиняемого какого-то своего недруга, просто чтобы свести счеты. А полиция и рада стараться, выслуживается перед такими важными господами. Ну ничего, пусть парень посидит, пока он разберется с адвокатом, а то еще и третье преступление навесят на несчастного. А потом нужно будет помочь ему выбраться оттуда, доказательство какое-нибудь полиции представить, что он ни при чем, или алиби.

Апу не сомневался, что сумеет защитить невиновного и не допустить, чтобы за его дела пришлось отвечать кому-то другому. Но сейчас у него была более срочная работа — организовать проникновение в дом адвоката, который всерьез готовился к встрече с ним. Приходилось торопиться, пока Сатья Мурти не придумал еще чего-нибудь — то, что он не остановится, было ясно.

Апу решил пробраться в дом ночью, так как днем особняк был полон слуг. В ночные часы, как ему удалось выяснить, кроме хозяев, там оставался только дворецкий.

Нечего было и думать попасть туда с улицы, так как все приготовления стали бы сразу заметны из проезжающих автомобилей. Но с тыльной стороны к дому примыкал соседский сад, заросший и глухой. И здесь адвокатский забор увенчивали ряды проволоки и сигнализация, но не было липших глаз, поэтому стоило попытаться.

Апу не рассматривал сейчас возможность нападения где-нибудь в другом месте. Для этого пришлось бы ждать слишком долго, пока Сатья Мурти не расслабится немного, не вернется к прежнему образу жизни. Теперь же он строго придерживался маршрута дом — суд — дом, и кроме этого никуда не ездил, почти ни с кем не общался за исключением редких и неожиданных случаев, которые слишком трудно было предвидеть. Конечно, всегда есть возможность выстрелить по машине или в окно дома, но Апу это не устраивало. Ему недостаточно просто убить адвоката, ему было необходимо, чтобы тот знал, кто и за что вершит над ним суд. Тем более заманчивым становилось проникновение в дом, который Сатья Мурти считал своей неприступной крепостью. Задача, конечно, не из легких, но Апу никогда не искал простых решений. А сейчас речь шла о самом важном в его жизни событии. Адвокат должен почувствовать, что возмездию нет дела до его мелких, трусливых ухищрений, призванных спасти шкуру мистера Сатья Мурти. Оно настигает везде, невзирая на количество сигнализационных систем, охрану или бронированную пижаму. Оно придет в его дом, как когда-то вошли преступление и смерть в тихую жизнь родителей Апу.

Что такое забор и проволока для циркового артиста? Он перелетит через них. Правда, вместо крыльев придется использовать куда более тяжелое устройство: подкидную доску — шесть скрепленных между собой реек на шарнирной оси, которая ставится на металлическую стойку. Действует эта штука, как система рычага. Апу встанет на один ее конец, и, когда на второй надавит какая-нибудь тяжесть, доска подбросит его вверх. Останется спикировать во двор адвоката и сказать ему ласково «Доброй ночи!». Нужно только решить, что именно должно надавить на другой конец доски. Но это не так уж и важно, главное придумано, а детали можно уточнить на месте.

Гораздо сложнее выбраться ночью из собственного дома, чем проникнуть в чужой. Кавери не из тех, кто проспит отлучку сына. Ее подозрения и без того не развеяны, хотя и не находят подтверждений. Придется поломать голову над тем, как не встревожить ее и не навести на нежелательные сопоставления после того, как станет известно о новом убийстве.

Апу погадал немного и отправился к господину Шарме в надежде воплотить в жизнь то, что только что придумал. Хозяин цирка сидел в своей палатке и что-то старательно подсчитывал, Подперев щеку языком, как первоклассник.

— Вот, — кивнул он на бумаги, приглашая Апу полюбоваться итогами своих расчетов вместе с ним, — одни убытки. С тех пор, как ты покинул манеж, мы едва сводим концы с концами.

— Ах оставьте, хозяин, — усмехнулся Апу. — Все совсем не так, как вы стараетесь меня уверить. Цирк полон каждый вечер, а вы, кроме того, ввели еще два дневных представления в неделю. Откуда взяться убыткам?

— Убытки для меня — это недополученная прибыль. Мы ввели бы не два, а пять представлений, если бы не твои капризы! — раздраженно возразил Шарма. — Ты мог бы хоть что-нибудь сделать для цирка, ведь это твой дом.

— Да, это мой дом на колесах, сегодня здесь — завтра там, — вздохнул Апу. — Я как раз хотел доказать вам, что не намерен сидеть сложа руки и тоже хочу помочь цирку правда, не выходя на арену. Давайте я съезжу в шапито господина Шриниваса и отвезу маленьких обезьянок, которых вы им обещали. А взамен привезу пони, как договаривались. Хотите?

— Давай, — обрадовался Шарма. — Мне не хочется отрывать ради этого людей от работы, им и так достается. Можешь сделать это сегодня?

Апу чуть не подпрыгнул от радости, так ему все здорово удалось. Однако он счел не лишним слегка поломаться.

— Ну, — протянул он, — только не сегодня. Я как раз, собирался с Рамой и Джаем в кино, и мне бы не хотелось… А впрочем, — быстро переменил он тон, заметив, что Шарма готов с ним согласиться, — ладно уж, чтобы вы не думали, что я совсем забыл о вас. Еду сегодня вечером.

— Зачем же вечером? — удивился хозяин. — Путь туда неблизкий, до темноты не вернешься. Поезжай сейчас!

— Вот вы говорите, что я не проявляю заботы о своих друзьях, а ведь я предпочитаю не спать, но не везти бедных новорожденных зверюшек по такому солнцу. Им же это вредно, куда вреднее, чем нам с вами, господин Шарма. Как же вы, дорогой хозяин, так легкомысленно относитесь к их здоровью? Ведь, кроме прочего, это еще и деньги, — Апу даже встал со стула, чтобы речь его звучала более выразительно.

На хозяина она произвела даже большее впечатление, чем он рассчитывал. Шарма тоже поднялся и пошел навстречу Апу, шмыгая носом.

— Мальчик мой, — сказал он, прижимая Апу к груди и одновременно вытирая слезы. — Как ты добр и заботлив. Я несправедлив к тебе, ты слишком хорош для нас, слишком великодушен…

Апу вышел из палатки в мрачном настроении, несмотря на то, что все так отлично складывалось. Он был отвратителен сам себе: обманывать старого доверчивого хозяина, любящего и так высоко ценящего его, обманывать мать, кривляться, манипулировать ими — это оказалось даже труднее, чем убивать. Боги, как он живет, что делает, какие грехи берет на свою душу! А ведь за это не упрекнешь несправедливую судьбу, как за свои ноги. Это — дело его собственной воли, его выбор!

Ну что ж, сказал себе Апу, невесело усмехнувшись. На полдороге с пути не сворачивают. Осталось не так уж много, чтобы выполнить свой долг, у него хватит решимости довести дело до конца. Если государство не в состоянии наказать убийц, то оно не должно препятствовать отдельным людям делать это. А впрочем, пусть препятствует. Апу еще поглядит, как ему это удастся. Богатые живут, как хотят, и творят, что хотят, защищенные своими деньгами и репутациями, главное в которых — те же деньги. Респектабельные убийцы пользуются благосклонностью подкупленных правительства и полиции. Но как они справятся с ним карликом, маленьким уродцем, которого невозможно купить? Какое у них есть оружие против него? Они могут только тайно убить его, потому что судить его нельзя — слишком многое было бы произнесено на суде присяжных, слишком велик был бы урон для их «добрых имен». Выходит, он, Апу, сильней, чем целая правоохранительная система Индии. А если так, он выполнит за нее эту грязную работу.

Глава сорок вторая

— Ра-адж! Ты куда? — взвилась Нирмала, стоило парню открыть входную дверь. — Куда собрался, я тебя спрашиваю?

— Я думал, ты спишь, — смущенно ответил Радж, лихорадочно придумывая ответ. — К Крипалу обещал зайти, они новый телевизор купили.

— Да? Я сегодня была у них, ничего не видела, — ехидно откликнулась Нирмала, выходя в коридор в халате. — Ты бы врал постарательней, а то весь квартал знает, что его мать после одиннадцати родному сыну не откроет.

— Ой, мама, я уже большой! Что мне, на свидание сходить нельзя? — возмутился Радж. — Не заставляй меня врать, тогда и ловить не надо будет.

— Я не против девчонок, Радж, но только не той, которая приходила в участок, — тихо сказала Нирмала, беря сына за руку. — Я не могу тебе всего объяснить, но послушай меня выбрось ее из головы или будет беда. Она дочь одного из тех, кто…

— Ну говори, что ты хотела сказать… — поторопил ее сын, не дождавшись продолжения.

— Тебе не надо с ней видеться, эти люди не для тебя, они принесут большие несчастья в наш дом, — настаивала Нирмала. — Кто хочешь, только не она…

— Да мне никто больше не нужен! Ты не знаешь ее, она славная, она отличная девушка, просто ей в голову вбили какую-то глупость, — горячился Радж, глядя матери в глаза с какой-то даже мольбой. — Ты не переживай, я никому не позволю испортить нам жизнь, а с Джанеки разберусь, объясню ей…

Нирмала поняла, что уговоры не помогут, он все равно пойдет к этой Джанеки. Где и когда мать могла остановить сына, идущего на свидание к девушке, которая ей не по нраву! Если бы она рассказала ему все, то и это не заставило бы его оставить ту, которую он любит. Но она не может сейчас выплеснуть на него правду. Да и в чем эта правда — ведь Нирмале известны только несколько фрагментов разбитого зеркала несчастной семьи Кавери.

— Делай, как знаешь, — вздохнула она, отступая в темноту своей комнаты. — Но будь осторожен с ее отцом — он очень опасен.

— Это адвокат-то?! — воскликнул Радж, обрадованный неожиданно легкой победой. — С этим сморчком я как-нибудь справлюсь, если он попробует что-нибудь затеять. Тебе незачем волноваться, мама!

Он улыбнулся ей на прощанье и сбежал с крыльца, уже забыв о ее предупреждении. Какой там адвокат, когда непонятно, как справиться с упрямством его дочери, как убедить эту взбалмошную девчонку больше верить своему сердцу и глазам, чем наговорам ее папочки! А ведь недавно она сама твердила, что отец ведет себя странно.

Он отправился к Джанеки пешком, решив некоторое время обойтись без чужих автомобилей — пока полиция не угомонится и не выпустит его из поля зрения. Поэтому был уже третий час ночи, когда он подошел к особняку Сатья Мурти. Но как попасть внутрь хорошо защищенного двора — к решению этой задачи он совсем не был готов. Проволока поверх забора явно относилась к системе сигнализации, значит, нечего было и думать просто перемахнуть через стену. Может, с задней стороны дом не так опутан ею, подумал Радж и отправился проверить это предположение.

Он легко проник в сад соседнего двора и понемногу продирался через заросли кустарника, когда увидел в одном из освещенных окон дома адвоката тень. Может, это Джанеки, решил он и трубочкой приложил ладони ко рту, чтобы попытаться ее вызвать. Но какой-то шум сбоку заставил его вглядеться повнимательней в то, что происходило рядом. А обычным увиденное назвать было трудно.

Через толстую ветку баньяна вдруг перелетела веревка с блоком. Затем подтянулась, поднимая привязанное бревно весом не меньше центнера, короткое, но очень толстое. Кто-то дергал веревку, очевидно, приноравливаясь к ее ходу. Но кто? Неужели во двор Сатья Мурти пытается попасть неизвестный таким странным способом? Ухажер Джанеки? Нет! Только не это!

Радж рванулся вперед, чтобы посмотреть на этого выдумщика, но когда наконец пробрался, ободрав щеку колючим кустом, у забора в том месте, где с ветки свисала веревка, никого не оказалось. Неизвестный, наверное, испугался наделанного Раджем шума, и предпочел смыться подобру-поздорову, пока не начались неприятности.

Радж с удивлением разглядывал странную систему, придуманную для проникновения во двор. У этого парня, кто бы он ни был, голова на плечах имеется! Это было устройство, похожее на детские качели — Радж видел что-то подобное в цирке. А бревно, укрепленное на веревке, — это, выходит, противовес. Так, улыбнулся он, что не удалось человеку, все это придумавшему, то выйдет у него — не зря ведь «за что Радж ни возьмется…», ну и так далее. Он встал на один конец доски и с трудом поднял на веревке бревно. Ну-ка, ну-ка, сейчас можно будет его отпустить! Радж приготовился к прыжку, но он не состоялся — бревно упало совсем не туда, куда должно было, — не зря тот, кто пытался до него, так тщательно подгонял веревку.

Радж решил попытаться еще раз, в конце концов при первой попытке бывают осечки даже у него. Но хуже всего было то, что вторую приходилось отложить на неопределенный срок. Из темноты раздалось отвратительное хихиканье, которое быстро перерастало в неудержимый хохот. И смеялись вовсе не по-дружески. Загорелся фонарик, ударив сильным лучом Раджа по глазам. «Хорошенькую же я представляю картинку, — с досадой подумал парень, — стою на доске, держась за веревку с поднятым бревном. Отличный повод для возвращения в камеру».

Мысли о камере были вовсе не случайны у другого конца доски, корчась от хохота, стоял инспектор Ананд с верным Нирали, который тоже пытался смеяться. В руках у полицейского-весельчака чуть поблескивал в лунном свете револьвер, что для Раджа было равносильно приказу стоять. Он и стоял, не шевелясь и не выпуская веревки, и думал о том, как теперь доказывать, что пришел сюда не убивать, а всего лишь вправить мозги своей любимой фантазерке.

Ананд отсмеялся, наконец, и, подойдя поближе, гаркнул во всю мочь своих легких:

— Руки вверх!

— Не могу, — с некоторым злорадством произнес Радж.

— Руки! — с угрозой повторил Ананд.

— Ну, как хотите, — пожал плечами парень и поднял руки.

Насладиться следующей сценой не смогли ни тот, ни другой. Инспектору это не удалось потому, что тяжелое бревно опустилось всем своим весом на его светлую голову, а Раджу потому что бездыханное тело Ананда повалилось прямо на конец доски, и парень моментально взмыл вверх и, перекувыркнувшись в воздухе, оказался во дворе, куда так жаждал попасть совсем недавно.

Единственным человеком, получившим от всего этого удовольствие, был сержант. Не каждый день доводится увидеть, как твоему начальству, успевшему вымотать всю твою душу, достается бревном по макушке. А потому Нирали веселился, как мог, приводя инспектора в чувство при помощи нескольких оплеух. Удовольствие, которое он при этом испытывал, было ни с чем не сравнимым и омрачалось только одним — он бы с радостью окатил Ананда ведром воды из какой-нибудь канавы погрязнее, но ничего похожего поблизости не оказалось.

Преследовать Раджа Нирали и не думал. Гоняться за ним за жалкую зарплату, да еще незадолго до пенсии? Нет уж, его долг состоит сейчас в том, чтобы быть рядом со своим командиром, а потому не худо бы вкатить ему еще одну затрещину — чтоб скорей очнулся. Он не может рисковать, оставив здесь его одного без всякой помощи — Индия не должна лишиться своего Шерлока Холмса.

Радж оценил благоразумие сержанта, убедившись в том, что никакой погони за ним не предпринято. Он стал тихонько пробираться к дому со всей осторожностью и внимательностью, на которую был способен. Вот и освещенное окно. Радж ухватился за подоконник и подтянулся, проверяя, можно ли влезть. Но окно было надежно заперто, так что войти в дом таким путем было бы слишком трудно.

Он спрыгнул и пошел к другому окну, не замечая, что из-за угла за ним пристально следит очень маленький человек в кепке и с цирковым хлыстом в руках. И что человек этот весьма удивлен и даже расстроен его появлением.

«Это еще кто пожаловал, — думал Апу, наблюдая за перемещениями Раджа по двору. — Воспользовался моей подкидной доской, влез сюда зачем-то. Неужели конкурент? Убить адвоката желают, наверняка, многие. Или дружок адвокатской дочки? Отчаянный, должно быть, парень. В любом случае, кто бы ни был этот неожиданный соперник, операция оказывалась под угрозой. А ведь все так отлично шло! Эх, стукнуть бы его чем-нибудь, чтоб полежал часик-другой, пока Апу, не торопясь, закончит свои дела с хозяином дома. Ну что ж, можно попробовать при удобном случае». А пока приходилось спешить, потому что парень обследовал все стены с такой тщательностью, что рано или поздно они обязательно столкнутся нос к носу.

Апу закинул веревку с крюком в открытое окно второго этажа так, что он сразу же попал на место и надежно закрепился. Он делал это не на авось, так как изучил еще накануне расположение комнат при помощи бинокля, и знал теперь, что выбранное им окно выходит в коридор, где ночью вряд ли будет так уж много свидетелей вторжения. Апу легко влез наверх и успел подтянуть канат как раз перед носом Раджа, который из всех окон выбрал именно то, что находилось прямо под окном, привлекшим внимание Апу.

Радж заметил какую-то тень, мелькнувшую на стене, но решил, что это взметнулась разбуженная ночная птица. Впрочем, если бы даже веревка стукнула его свободным концом по голове, то и тогда он бы мало обратил на нее внимания. Его мысли сейчас были полностью заняты Джанеки и тем, как втолковать ей некоторые вещи. Радж и не думал теперь, кто поставил у забора так выручившую его доску и как там чувствует себя дорогой инспектор. Ему надо было поскорей увидеться со своей девушкой, а все остальное он обдумает на досуге, в камере, которой теперь ему, конечно же, не избежать.

Он оказался в холле, неплохо освещенном лунным светом, так что можно было уяснить себе расположение комнат в доме. По своему первому визиту он помнил только гостиную, а вот где комната Джанеки ему было не известно. Однако, по его представлению, спальня ее должна была находиться наверху, на втором этаже. Туда Радж и отправился на цыпочках, мысленно славя богов за то, что полы здесь из мраморных плит и, следовательно, скрипеть не могли.

Из-за одной двери второго этажа чуть пробивался слабый свет. Именно гуда и направился Радж для начала, надеясь на то, что ему повезет. Но как решиться открыть эту дверь? А вдруг за ней спит Сатья Мурти, да сон у него к тому же окажется чутким? А еще телефон под рукой, если не сразу пистолет, конечно?

Радж прижал лицо к щелке в дверях и принюхался. Эта счастливая мысль пришла ему в голову сразу же, как только он вспомнил, как замечательно пахнет от Джанеки — чем-то нежным, тонким, нездешним… Точно такой же запах уловили его ноздри и сейчас — и Радж смело толкнул дверь, не сомневаясь, что найдет за ней отнюдь не пожилого адвоката.

Таких кроватей Радж не видел никогда, даже в кино. Джанеки, как драгоценная жемчужина, спала в нижней створке перламутровой раковины, а верхняя гофрированным сводом прижалась к стене над нею. Шелковое одеяло цвета морской волны делало эту картину поистине волшебной. По комнате разливалось слабое сияние — это приглушенный свет ночника преломлялся в тысяче граней крошечных флакончиков, баночек, пузыречков, стоявших рядом с ним на туалетном столике.

Радж охотно простоял бы здесь до утра, любуясь чудесным сном девушки в сказочной комнате, но надо было спешить, и он сделал несколько шагов по пушистому белому ковру гуда, где по подушке раскинула тонкие руки его любимая.

— Джанеки, — тихо позвал он, садясь на корточки возле изголовья.

Девушка с трудом подняла веки и, не просыпаясь, улыбнулась ему. Сон не отпускал ее, он был слишком прекрасен вот у ее постели сидит Радж…

— Радж! — закричала она, подскакивая на кровати.

Радж обхватил ее и ладонью прикрыл рот.

— Не кричи, умоляю тебя! Не надо кричать, — зашептал он ей в ухо, стараясь сладить с упорно сопротивляющейся Джанеки, брыкающейся руками и ногами, да еще норовящей укусить закрывающие рот пальцы. — Я должен все тебе объяснить.

Ему удалось туго запеленать ее в одеяло и усадить к себе на колени, так что пошевелиться ей было просто невозможно. Однако кое-чего добилась и девушка она-таки вонзила острые зубки ему в ладонь, которую пришлось с воплем отдернуть.

— Ты… Ты сбежал из тюрьмы! — взвизгнула Джанеки.

— Меня отпустили. Еще бы им не отпустить — я никого не убивал! Послушай, этого типа загрыз тигр — настоящий тигр с хвостом, ты в состоянии это понять? — Радж смотрел прямо в ее глаза, стараясь уяснить, насколько она способна сейчас оценить ситуацию.

— Убери руки и поднимись с моей кровати! — приказала Джанеки.

— Ты сидишь у меня на коленях, как же мне встать? — пожал плечами Радж и нехотя поставил девушку на ноги, позволив выпутаться из одеяла. — Надеюсь, ты успокоилась и хотя бы кричать не будешь, а то твой отец вообразит, что в доме убийца, — мрачно добавил он, глядя в сторону.

— Ты хуже, чем убийца, ты предатель! — выкрикнула Джанеки. — Притворялся богачом, а сам…

— Когда я тебе говорил, что я богат?! — начал Радж, но, спохватившись, что и сам кричит, перешел на шепот. — Говорят, у любви нет глаз, но у твоей нет и ума.

— Конечно, — с радостью согласилась девушка. — Если бы был, разве я полюбила бы тебя? Ты убиваешь с такой легкостью, будто воду пьешь!

— О, боги! Ты меня с ума сведешь, Джанеки! Хорошо, если ты не можешь поверить своему сердцу, то поверь своему здравому смыслу — правда, не уверен, что у тебя его хоть капля наберется, — покачал Радж головой. — Нингама загрыз тигр, ты понимаешь? Потому меня и отпустили из полиции.

— А Амбарасана тоже тигр съел? — фыркнула девушка.

— Да сообрази ты, что, когда его убивали, мы с тобой были в деревне, а потом ехали вместе и песни распевали. Как я мог убить его в это время?

— Так кто же его убил? — озадаченно спросила Джанеки, которой эти простые соображения так ни разу в голову и не пришли, отодвинутые в недосягаемую даль эмоциональной стороной дела. — Нет, погоди, но почему тогда полиция… И папа тоже…

— У них спроси! — коротко ответил парень. — Может, твой папа уж очень не хочет, чтобы мы встречались, — я ведь на кого-то там похож…

Джанеки вдруг почувствовала, что не в состоянии ничего понять и сделать какие-нибудь выводы. Кто убил? Кто виноват? Она тяжело вздохнула и прибегла к единственному проверенному и никогда не подводившему выходу из всех без исключения ситуаций — слезам.

— Все это о-очень странно, — захныкала она, чуть клоня в сторону Раджа свою прелестную головку.

— Точно, — подтвердил он, ловко подставляя ей широкое плечо.

Они застыли, и он, наконец, стал удобной мишенью для пистолета, давно уже смотревшего в открытую дверь.

Глава сорок третья

«Отлично, отлично все вышло, — думал адвокат, наблюдая за сценой, разыгрывавшейся между его дочерью и незваным гостем. — Пожаловал объясняться. Странно, что не убивать! Давай, внушай моей глупенькой дочери, что ты — невинный агнец, тебя оговорили, ее обманули! Сейчас прозвучит выстрел, и весь кошмар последних дней будет закончен — и как закончен! Самому адвокату при этом ничто не угрожает: в его дом ворвался ночью мужчина и — наверняка с оружием — проник в комнату его дочери, приставал к ней. Кто осудит отца, использовавшего свое право защищать себя и дочь и всадить в незнакомца пулю?»

Сатья Мурти ждал только момента, когда Джанеки и Радж успокоятся, перестанут мельтешить по комнате, чтобы не попасть случайно в нее. Только это и задерживало мгновение, когда он с наслаждением нажмет на курок и покончит с сыном проклятого Сету Пати, задумавшим из могилы протянуть к их горлу свои руки.

Вот, наконец, Радж замер, и на лице адвоката появилась счастливая улыбка. Он выбирал только, куда лучше выстрелить: в грудь или прямо в ненавистное лицо, так похожее на то, которое нет сил забыть. Искушение стереть немедленно это воспоминание было слишком велико, и адвокат поднял пистолет повыше. Палец его был уже готов совершить последнее движение, когда что-то мгновенно мелькнуло в воздухе, и сразу же дернулась, выпуская пистолет, обожженная болью ладонь. Оружие, охваченное тонким кожаным ремешком хлыста, стремительно устремилось прочь от адвоката и оказалось в руках у… Раджа, но только не того, который стоял за дверью спальни Джанеки, а другого, иначе одетого и в клетчатой кепке.

Адвокат смотрел на нового гостя и пытался собраться с мыслями, чтобы понять, что же все-таки с ним произошло. Понемногу ощущение реальности стало возвращаться к нему. Он, например, заметил, что двойник Раджа — лилипут, и если его голова находится на уровне адвокатской, то только потому, что он забрался на журнальный столик. Но в остальном он был так похож на друга его дочери, что никаких сомнений оставаться не могло — это братья, это сыновья Сету Пати. Не успел Сатья Мурти отправить на свидание с отцом одного — как их уже двое!

Коротышка повертел на пальце адвокатский пистолет, как герой ковбойского фильма, и небрежным жестом бросил его в угол. Взамен он вытащил из-за пояса свой, куда внушительней, и тот сразу же уставился на Сатья Мурти черным, наводящим ужас зрачком.

— Кто ты? — спросил непослушными губами адвокат, как будто ответ мог быть иным, кроме того, который последовал:

— Сын Сету Пати.

— Пощади, выслушай меня! — всхлипнул тот, кто минуту назад собирался убивать сам.

Карлик покачал головой:

— Я не судья, чтобы слушать вас. И пришел сюда не за справедливостью, а чтобы свершить возмездие, которое и так запоздало.

Он улыбнулся, и в этой улыбке Сатья Мурти прочел даже больше, чем сказали ему слова. Этого человека невозможно было обмануть, у него не было слабых мест, для него ничего не значили деньги, лесть, тщеславие — все то, на чем построил свою жизнь сам адвокат, те рычаги, которыми он так умело манипулировал в своих отношениях с людьми. Но может быть, в его сердце есть милосердие, и на этот крючок он клюнет скорее?..

— Я признаю свою вину, я виноват страшно, но ты не можешь лишить меня жизни — ведь это значит осиротить мою девочку, а она ни в чем не замешана. Пожалей хоть ее, она останется одна… — адвокат встал на колени и протянул к незнакомцу руки.

— Тише, тише, а то услышит приятель вашей дочери — а мне это очень не понравится, уверяю вас, — предупредил тот. — Вы прекрасно сыграли эту сцену, поздравляю, ну просто талант!

Этот парень куда опасней, чем его романтик-отец, вздумавший сразиться с ветряными мельницами, понял Сатья Мурти. Старший Сету Пати мог бы попасться на эту приманку, но его уродливый сын не так глуп, чтобы верить в раскаяние убийцы. Адвокат с отчаянием понял, что его ничто не спасет — разве что случайность. Он крикнул бы, призывая на помощь мерзавца-дворецкого, так и не появившегося, несмотря на строжайшее приказание не спать, или, на худой конец, подошли бы даже Радж и Джанеки, которые могли внести сумятицу и помешать сыну Сету Пати завершить свое дело. Но пистолет не позволял ему делать такие глупости, продолжая внимательно следить за каждым его движением.

Оставалось только одна возможность — потянуть время. А вдруг через минуту произойдет что-нибудь, что может спасти его? Нужно продержаться, пережить эту минуту! Не слишком хороший план, но других у него не осталось.

Сатья Мурти внимательно вгляделся в лицо Апу и сделал вид, что поражен только что пришедшей ему в голову мыслью.

— О, как вы с ним похожи!

Как он и ожидал, карлик проявил интерес к этим словам.

— С отцом? — уточнил он. — Да ведь я его сын, все, что от него осталось.

— Не только с отцом. Я имею в виду Раджа — того парня, который сейчас в комнате моей дочери, — адвокат думал, что лилипут сейчас скажет, что Радж — его брат, но этого почему-то не случилось.

— Неужели? — протянул он. — Это все твоя больная совесть, она делает всех похожими на моего отца.

Как странно, неужели он не догадывается, что Радж — его брат? Или зачем-то скрывает это? Сатья Мурти не успел обдумать своего следующего шага, как случилось то единственное, о чем он мечтал, когда начинал этот разговор. Судьба подарила ему жизнь, он понял это, увидев, как из рук лилипута вдруг падает пистолет и, ударившись о зеркальную поверхность мраморного пола, отлетает прямо к его ногам. Одно стремительное движение, и вот уже роли переменились, и смерть смотрит не на того, кому только что так многообещающе улыбалась.

Сатья Мурти с трудом перевел дыхание, все еще не веря в чудесное спасение.

— Ты еще не дорос до оружия, — почти дружески сказал он лилипуту. — Ты просчитался, мой мальчик. У тебя кишка тонка замахиваться на таких людей, как я. Жизнь устроена так, что это просто невозможно — мы всегда будем сильней и будем убивать вас столько, сколько захотим. Ты понял?

Он жадно вглядывался в лицо карлика, надеясь найти в нем страх, мольбу, готовность, пресмыкаясь, выпрашивать пощаду — все то, что только что пережил сам. Но, к его удивлению, ничего этого не было, просто не было, маленький человечек весело смотрел ему в глаза, не произнося ни слова.

— Я сейчас убью тебя, — объяснил Сатья Мурти, решив, что тот не понимает опасности и рассчитывает на полицию, суд и прочие глупости, к которым адвокат и не собирался прибегать. — Я убью тебя за моих друзей.

— Какие друзья? — рассмеялся наглец. — У тебя нет друзей, вы сообщники, подельники или как там еще называется компания убийц.

Его самообладание так бесило Сатья Мурти, что он решил проявить благоразумие и выстрелить немедля — он уже тянул с этим сегодня, целясь в Раджа, и вот чем кончилось. Лучше уж лишить себя удовольствия увидеть врага униженным, но не подвергаться новому риску.

Он поднял руку и нажал на курок. Раздался выстрел, и вслед за ним — короткий и страшный крик боли и изумления.

— Цирковой пистолет стреляет назад, — усмехнулся карлик, глядя, как корчится на полу его третья жертва. — Надо же, а у меня даже были сомнения, не отпустить ли вас ради вашей милой дочери…

Адвокат издал рев, похожий на вой раненого зверя, и плохо повинующимися пальцами повернул пистолет дулом к себе. У него еще хватило сил спустить курок, но пуля опять предпочла его грудь непривлекательному телу лилипута.

— Какое непонимание законов жанра! В цирке никогда не делают одного и того же два раза подряд. И пистолеты — не исключение, — карлик произнес свою речь как напутствие адвокату, отправившемуся в дальние края, где, может быть, эти сведения ему очень пригодятся.

— Папа? С тобой все в порядке? — раздался встревоженный женский голос.

Времени на то, чтобы скрыться, оставалось мало, но Апу аккуратно и без спешки придал холлу второго этажа невинный вид. Он усадил труп на широкий подоконник и, задернув тяжелую штору, расправил складки. В его планы отнюдь не входило, чтобы адвоката обнаружили немедленно и сразу же явилась полиция. Предстояло еще выбраться из опутанного проводами двора.

Апу спустился в комнату для прислуги, где шумно пыхтел на постели дворецкий с тщательно залепленными пластырем ртом и глазами. Руки, привязанные тонким шнуром к изголовью кровати, ему так и не удалось высвободить — Апу умел делать узлы. Он пошарил в кармане висящих на стуле брюк и нашел там связку ключей.

«Надеюсь, среди них есть и от калитки», — подумал Апу и направился к двери, помахав на прощанье дворецкому, которому так и не довелось увидеть человека, сыгравшего с ним такую злую шутку.

Глава сорок четвертая

— Ты слышал выстрелы? — Джанеки подскочила и рванулась к двери. — Что-то произошло!

— Эй, погоди, я пойду первым, — сказал Радж, отстраняя ее. — Как ты думаешь, где могли стрелять?

— По-моему, звук донесся снизу. Радж, я боюсь, папа стал такой нервный, не натворил бы чего! — жалобно прошептала девушка, хватая его руку.

Они спустились на первый этаж и, ничего подозрительного не обнаружив, собирались вернуться наверх, когда Джанеки обратила внимание на то, что парадная дверь не заперта. Сначала она решила, что ее открыл, входя в дом, Радж, но он заявил, что влез в окно. Парень собрался было выйти во двор поискать того, кто мог это сделать, но Джанеки вцепилась в него и ни за что не хотела отпускать.

— Пойдем лучше заглянем в папину спальню, как он там, — захныкала она. — Вдруг с ним что-нибудь случилось?

Радж заколебался, не зная, встреча с кем для него сейчас предпочтительнее — с инспектором ли, которого вполне можно было бы встретить во дворе, или с адвокатом, не расстающимся, как сообщила Джанеки, с парой пистолетов. Но в конце концов он сделал так, как хотела Джанеки, — ей не так просто было отказать.

Они поднялись по лестнице, но дальше холла второго этажа им добраться не удалось.

— Эй, Радж! Руки вверх! — прозвучал голос Ананда, в котором явно слышались победные фанфары. — Если шевельнешься, застрелю, как ворону.

— Полиция? — пораженно спросила девушка. — У нас в доме?

— По воронам бы и стреляли! — буркнул Радж, заслоняя Джанеки.

Кто его знает, этого недотепу — инспектора! Шепнет ему что-нибудь его подружка-дедукция, он и выстрелит!

— Что вы ко мне привязались? — набросился на Ананда Радж, решив применить новую тактику. — Я в гостях у своей невесты. Она, между прочим, мне поверила. Фактов у вас нет никаких, а остальное меня не интересует. Давайте, проваливайте, это частная собственность. Все равно у меня для вас нет пока подходящего трупа.

Радж, распалившись, с чувством ткнул кулаком в штору, не имея возможности проделать то же самое с другим объектом. Результат его горячности превзошел даже самые смелые ожидания инспектора — раздвигая полотнища ткани, с подоконника упало и улеглось у ног парня мертвое тело.

Радж зайцем отпрыгнул от неожиданно пожаловавшего адвоката, в страхе, что тот изловчится и схватит его ноги в белых кроссовках.

— Джанеки, неужели это твой отец? По-моему, похож, — простонал Радж.

Девушка тоже уже успела оценить сходство. Она охнула и, запрокинув голову, мягко упала рядом с отцом, оставив Раджа одного объясняться с повеселевшим инспектором.

— Это не я, сэр! Мы с Джанеки были в другой комнате, — замахал руками парень, хотя что-то подсказывало ему, что он старается зря.

— Нирали, я был прав! — счастливым голосом позвал сержанта Ананд.

— О! — воздел тот руки к всевидящему небу. — Ваша мудрость не имеет себе равных в… — сержант запнулся, гадая, какое пространство устроит сейчас его начальника.

— Во Вселенной! — помог ему Ананд.

— Именно так, сэр! — согласился Нирали, не склонный проявлять в таких вопросах свою обычную прижимистость.

Пока они занимались друг другом, Радж имел возможность оценить свое положение. Результатом стало то, что он внезапно рванулся к окну — тому самому, за которым скрывался до поры до времени труп, — и, головой разбив стекло, выпрыгнул наружу.

— Где же он? — открыл рот инспектор, с трудом возвращающийся к действительности из мира грез. — Сбежал? Это все из-за тебя!

Размахнувшись, он наградил Нирали такой увесистой пощечиной, что тот едва не присоединился к уже лежащим на мраморных плитках. «Вот ты как! — злобно подумал сержант, потирая щеку. — Тоже мне Шерлок Холмс! Да скорее ты — кот Том, который всегда в дураках! И если это от меня будет зависеть, то мышки Джерри у тебя не переведутся!»

Ананд выглянул в разбитое окно, но на усеянном осколками стекла газоне никого уже не было. Инспектор заскрипел зубами и влез на подоконник, намереваясь последовать за Раджем. Но с этой точки прыжок виделся уже не столь привлекательным, и, немного потоптавшись, Ананд слез с подоконника, смущенно оправляя китель.

— За мной! — приказал он сержанту, стараясь не смотреть ему в глаза, и побежал вниз по лестнице.

Сержант плюнул ему вслед, но, подумав о пенсии, все-таки присоединился к своему командиру.

— Радж, сдавайся по-хорошему, а то хуже будет! — кричал инспектор обегая двор.

Но тому, видимо, надоело уже по-хорошему, и он решил испытать другие возможности. Во всяком случае, во дворе его не оказалось.

Ананд бросился к настежь распахнутым воротам и выскочил на улицу. Прямо напротив стоял автомобиль с небольшим фургоном. За рулем кто-то был, но кроме клетчатой кепки, инспектор ничего не сумел разглядеть.

— Вы кто такой? — завизжал он, бросаясь к машине. — Что у вас в фургоне? Преступников прячете? Немедленно отоприте замок!

— Отпирайте сами, вот вам ключи, — дружелюбно ответил водитель.

Ананд распахнул дверцу и посветил внутрь фонариком.

— Безобразие! — недовольно сказал ему кто-то сонный.

— Говорящие обезьяны? — отпрянул инспектор и от удивления проглотил слюну.

— А ты как думал? — ответили ему из темноты, а затем оттуда вылетел и уселся на крыше машины большой белый попугай.

— Вы тут человека в черной рубашке не видели? — спросил Ананд, поспешно подходя к водителю, и с опаской покосился на возмущенную птицу.

— Вон туда побежал! — махнул рукой тот.

— Спасибо! — вежливо поклонился инспектор не столько человеку, сколько его говорящему другу, и помчался вдоль забора в том направлении, которое ему указали.

Водитель вышел из автомобиля и, семеня на коротких ножках, отправился запирать фургон.

— Эй, обезьянки! — сказал, он, наклонившись к спящим в корзине малышам. — Как вы? Придется уж вам немного потерпеть. А ты, друг, присмотри за ними, ладно?

Попугай нырнул в фургон и, обиженно насупившись, уселся на свое место. Водитель устроился в кабине, чтобы отправиться в ту сторону, куда на самом деле побежал парень в черной рубашке. Адвокат перед смертью натолкнул его на мысль, которую, без сомнения, стоило проверить.

Глава сорок пятая

Раджу удалось поспать в эту ночь не больше часа — все остальное время он кружил по городу, спасаясь от поднятой на ноги полиции. Ни один двор, ни один темный закоулок не казался ему достаточно безопасным местом для сна. Наконец он почувствовал, что сейчас свалится прямо посреди улицы — и это точно будет конец. Тогда он перелез через забор какого-то особняка и устроился прямо на траве за невысоким кирпичным зданием — очевидно, гаражом, благодаря богов, что хозяева не держат собак.

Он сразу провалился в беспамятство и не выходил бы из этого состояния долго, но на рассвете двор наполнился голосами слуг, принявшихся за утренние дела, и Раджу пришлось волей-неволей убираться восвояси.

Может, из-за яркого света, залившего мир, он показался сейчас парню не таким враждебным, как ночью. Тогда каждая тень, каждый шорох были против него. Теперь же вокруг воцарилось спокойствие, которое обещало приют, любовь и конец мытарствам.

Он отыскал в кармане мелочь и позвонил Джанеки из телефона-автомата. Она сняла трубку так быстро, как будто только и делала, что сидела у аппарата в ожидании звонка.

— Радж, они ищут тебя повсюду! Мне никто не верит, говорят, что ты опять провел меня! — закричала Джанеки.

Радж успокоил ее как мог и на всякий случай дал адрес и телефон мастерской, чтобы она могла найти Нирмалу.

Потом он позвонил домой проведшей бессонную ночь матери. К ней уже наведывалась полиция, и несчастная женщина металась по комнате, не зная, что стало с сыном. Радж попросил ее прийти к рыбному рынку с деньгами и документами, если, конечно, она не заметит за собой слежки.

— Что ты собираешься делать? — испугалась Нирмала. — Бегать от них? А если кто-нибудь тебя пристрелит во время новой погони?

— Чепуха! — ответил Радж, стараясь, чтобы голос звучал как можно более беззаботно. — Попробуй найди человека в Калькутте, это ведь тебе не Копенгаген какой-нибудь!

Они договорились встретиться через полчаса, а пока Радж решил умыться и выпить бутылку воды в одном из успевших уже открыться кафе рыбного рынка. За столиками рассаживались торговцы, приехавшие с товаром, и пока не появились первые покупатели, болтали или просматривали газеты. Радж спросил пепси-колы и, тупо уставившись в одну точку, медленно тянул ее из бутылки.

— Что там пишут? — лениво спросил у соседа старик в белой рубахе, кивая на газету.

— Возьми, почитай, — предложил он.

— Э-э, — смутился старик. — Когда я был мальчишкой, учились в школах только самые богатые, так что лучше читай-ка вслух.

— Что тебя больше интересует — политика или про преступления? — спросил второй. — Вот слушай: «Полиция объявила розыск и обещает вознаграждение за поимку автомеханика Раджа, который совершил три убийства». Вот фотография.

— Гляди-ка! — удивился старик. — Симпатичное лицо, совсем не похож на маньяка. И куда катится мир?!

Радж просто оцепенел, слушая эту беседу в двух шагах от себя. Когда этот проклятый Ананд успел дать информацию в газеты?! Должно быть, у этого парня не одна дедукция в подружках, но еще кто-то помогущественней ее. Все, теперь он пропал, его враг — вся Калькутта, все вокруг, даже те, кто не умеет читать, все, кроме слепых, не видевших фотографии. Кому же не нужны денежки, обещанные за поимку злобного убийцы? А если бы такие даже и нашлись, то они сдали бы его из благородных побуждений.

Он понимал, что ему надо срочно уходить отсюда, и сделал шаг к выходу. Но было уже поздно. Его заметили любители свежих новостей и стали медленно подниматься из-за стола. Он попятился, но двое из них наступали, как охотники на зверя. А после того, как продавец, на прилавке которого лежали пачки газет, закричал: «Это он!», — количество нападающих увеличилось в несколько раз.

Радж метнулся к спасительной двери и выскочил в нее, ударив кого-то бутылкой. Очутившись на улице, он замер на секунду, не зная, куда теперь, но выбежавшие следом ускорили его выбор и с улюлюканьем бросились за ним по узким дорожкам просыпающегося базара. С каждой минутой их становилось все больше и больше, они уже подступали со всех сторон.

— Вот смотри, это ты! — какой-то мужчина тыкал пальцем в газету, показывая Раджу его же собственную фотографию и как будто доказывая свое право схватить его немедленно, связать и сделать на этом свой маленький бизнес.

Его наивная уверенность в своей правоте рассмешила Раджа, и он не смог удержаться, чтобы не выкрикнуть ему в лицо:

— Ну и сколько тебе достанется? Ведь делить-то на всех придется!

Мужчина оглянулся вокруг, лицо его вытянулось, но все-таки он продолжал идти со всеми, наступая на мечущегося между рядами парня — очевидно, надеялся, что ему все-таки повезет, и именно он схватит эту добычу.

Радж наткнулся взглядом на лежавший на прилавке нож и бросился к нему. Теперь у него было хоть какое-то оружие против них, обложивших его, как зверя. Он выставил его перед собой, отходя к магазинчику, у которого, как он помнил, был другой выход на оживленную улицу.

Там ему наконец повезло. По магазину ходила с корзиной, полной рыбы, немолодая женщина в коричневом сари. Радж не успел ее разглядеть, но это и не имело значения.

— Вы мой шанс, — шепнул он ей, обхватывая сзади.

Одной рукой он зажал женщине рот, а в другой держал нож, приставленный к ее горлу.

— Не приближайтесь ко мне! — с отчаянием в голосе крикнул Радж наступающей толпе. — Если сунетесь, я убью ее!

— Эй, парень, успокойся, — вышел вперед старик, тот самый, что начал погоню в кафе. — Мы уходим, отпусти ее.

Он повернулся к Раджу спиной и пошел прочь, подавая пример остальным. Те нехотя последовали за ним с глухим ворчанием.

Радж кинулся в глубь магазина, увлекая женщину за собой.

— Простите меня, я не убийца, — быстро шепнул он ей, подав оброненную корзинку. — Надеюсь, что не причинил вам вреда.

Радж выскочил в открытую дверь и смешался с толпой, не обратив внимания на то, как странно смотрела на него пожилая дама. Даже если бы он успел заметить выражение ее лица, то оно и тогда не удивило бы его: что ж тут странного, если женщина поражена таким жутким происшествием, свалившимся на нее нежданно-негаданно?

Но не страх заставил Кавери побледнеть и замереть, не отрывая взгляда от того места, где только что стоял этот человек.

— Арджун, Арджун… — шептала она имя покойного мужа. — Что же это?

Разве бывает на свете такое сходство? Даже Апу так не похож на отца, как этот случайно встреченный человек. То же лицо, тот же голос, та же фигура, исковерканная в принявшем на себя удар судьбы сыне-карлике… Может быть, ей снится сон, в котором у всех людей черты Арджуна?

Когда она очнулась, то заметила в руках у себя нож, которым угрожал этот юноша. Очевидно, убегая, он отдал ей его. Кавери разжала пальцы, и нож со стуком упал на пол.

— Надеюсь, он вас не ранил? — спросил, склонившись к ней старик, согласившийся увести нападавших. — Вам повезло — на его счету три убийства.

— Что? — охнула женщина.

— Да, вот, глядите, — старик сунул ей в руки газету. — Этот самый Радж и есть.

Радж? Так его еще и зовут именем ее погибшего младенца-сына? Строчки поплыли у нее перед глазами, слова казались лишенными смысла и не говорили ни о чем. Кавери вышла из магазина, сжимая газету, и побрела, сама не зная куда, между прилавками.

— Ваши покупки, госпожа! — закричал продавец, догонял ее с полной рыбы корзиной.

Она машинально поблагодарила его кивком и приняла то, что он принес. Мысли Кавери были сейчас далеко от рыбного рынка Калькутты. Они облетали дорогие руины прошлого, даря горькую радость прикосновения к тем, кого она не переставала любить. Там Кавери оставалась навеки любимой женой и счастливой матерью двоих, а не одного, сыновей. И поэтому она нисколько не удивилась, увидев спешащее ей навстречу еще одно лицо из прошлого.

— Нирмала, как хорошо, что ты здесь, — тихо сказала она, беря за руку ничего не понимающую женщину в синем сари. — Я и не знала, что я уже в раю. Где же мой сын, мой Радж? Где он, Нирмала?

Глава сорок шестая

Инспектор Ананд мчался к рыбному рынку, откуда только что был звонок в участок. Итак, его быстроногий клиент объявился. Ананд прихватил с собой всех оказавшихся на месте полицейских, конечно их слишком мало для рынка, а в городском управлении что-то не спешат давать ему новых людей вместо тех, что гонялись за Раджем ночью. Надо бы обратить внимание дядюшки на такое бестактное поведение начальника Управления.

— Эй, вот же он! — закричал высунувшийся из второй машины инспектор Бхарат, указывая на перебегавшего дорогу парня. — Это Радж, я знаю его!

Полицейские машины стали тормозить и разворачиваться, перекрывая движение следующим сзади автомобилям. Возникла серьезная неразбериха, и, пока Ананд выпрыгивал из «джипа», чтобы бегом отправиться за Раджем, тот опять скрылся.

Парень видел, что попал на глаза целой своре преследователей и метнулся в переулок, надеясь уйти через какой-нибудь двор. Но он ошибся. Впереди его ждал высокий однообразный забор, через который нечего было и пытаться перемахнуть, и ни одного частного дома с калитками, гаражами, задними дворами и прочими возможностями скрыться. За забором поднимались корпуса городской больницы, а впереди стоял торцом административный корпус, глухая стена которого обернулась для Раджа тупиком.

К нему вернулось уже становящееся привычным ощущение загнанного зверя. Он прислонился к стене, тяжело дыша, и увидел перед собой старого друга — дорогого инспектора, без которого ему уже чего-то не хватало. Тот занимался своим обычным делом — целился в Раджа из револьвера. На лице его играла улыбка, которая ему самому, наверно, представлялась победной.

— Убежать хотел? — ласково спросил он. — И от кого — от меня!

— Хотел и убежал, — презрительно усмехнулся Радж, сознательно выводя инспектора из терпения. — И именно от тебя, растяпа.

— И чем кончилось? — не сдавался Ананд. — Ты попался!

— Нет, это ты попался! — раздался сверху какой-то голос, и сразу же на задравшего голову инспектора упал увесистый обломок трубы.

— О-о! — выдохнул Ананд, и повалился на мостовую с блаженным выражением лица.

Радж от души расхохотался и крикнул идущему по гребню забора маленькому человеку в клетчатой кепке:

— Эй, кто вы? Я вас где-то видел!

— Где-то? В зеркале! — так же весело ответил тот.

— Да, вы и вправду на меня похожи, — удивленно покачал головой Радж. — Ну и дела!

— Нет уж, это ты на меня похож, — поправил его незнакомец.

— Все равно непонятно!

— Я бы объяснил, да твой инспектор сейчас очнется, — лилипут указал ему на чуть пошевелившегося Ананда. — Голова у него на редкость крепкая.

Апу предполагал, что парень возьмет трубу да и приложит своего врага еще раз, отбив у него на время всякую охоту гоняться за ним, но у того и мысли такой не возникло.

— Что ж, значит, надо бежать, — пожал плечами Радж.

— Гляди-ка, какой пацифист выискался, — присвистнул Апу. — Я делаю за него всю грязную работу, а он чист, как стеклышко. Даже спасибо не скажешь? — насмешливо спросил он.

— Спасибо! — откликнулся Радж. — Однако бежать мне уже некуда!

Действительно, переулок был оцеплен полицейскими, отрезавшими все пути к отступлению.

Но, как выяснилось, один путь они все-таки не предусмотрели.

— Пошли-ка со мной! — Карлик бросил вниз веревку, предлагая Раджу ею воспользоваться.

Тот с сомнением поглядел на своего неожиданного спасителя, не веря, что такое маленькое существо сможет удержать его вес, пока он будет подниматься на стенку.

— Давай, давай, не сомневайся! — крикнул тот сверху, отлично поняв причину его замешательства.

Радж, не видя иного выхода, рискнул ухватиться за веревку и, упираясь ногами в камни забора, поднялся наверх. Они уже бежали прочь по гребню, когда очнулся инспектор.

— Где я? — жалобно спросил он, поднимаясь. — То есть, где Радж?

Пошатываясь на ватных ногах, Ананд огляделся и, не найдя нигде своего обидчика, выстрелил от злости в воздух. Тотчас же на него опять что-то сверху упало.

— Мама! — закричал несчастный и, обхватив голову руками, повалился на землю.

Но это была всего лишь сбитая выстрелом ветка оливы. Но Ананд не принял этого знака мира и согласия и, швырнув его подальше, отправился к своим соратникам, чтобы руководить продолжением поимки преступника.

Радж и Апу тем временем перескакивали с крыши на крышу, надеясь найти, наконец, возможность безопасно спуститься вниз и покинуть территорию больницы. «Уж лучше было мне сдаться полиции», — думал Радж, карабкаясь по скользкой черепице и стараясь ненароком не посмотреть вниз. Такого страха он никогда не испытывал. Его спутнику, казалось, совсем не было страшно. Он ловко пробирался по крутому скату, выбирал дорогу потрудней, оставляя Раджу более безопасную, свешивался с краев, оглядывая стены в поисках пожарных лестниц или чего-нибудь вроде них. При этом он еще давал Раджу руководящие указания, которые в конце концов вывели из себя и без того нервничающего парня.

— Что это ты раскомандовался? — возмутился он. — Иди туда, иди сюда! Кто ты такой, чтобы мне приказывать?

— Из-за меня ты в бегах поэтому я пришел, чтобы тебя спасти, — спокойно объяснил лилипут.

— Ты?! Спасти меня? — Радж поглядел на коротышку с высоты своего роста.

Наглость этого человека рассеяла последние остатки благодарности, которые Радж испытывал к нему за выведение из строя инспектора.

— Да я таких, как ты… — он презрительно усмехнулся, забыв о том, где находится, и сделал слишком большой шаг.

Расплата наступила мгновенно — Радж упал и покатился вниз по скользкой поверхности, сумев удержаться только на самом краю, у карниза. Повиснув на высоте не менее десяти метров, он сразу забыл высокомерие и просительно забормотал:

— Спаси меня, братишка, подай руку…

Коротышка осуждающе покачал головой и строго сказал:

— То-то, что братишка. Причем старший брат, а ты младший. Понял?

— Понял! — охотно согласился Радж, ничего не способный понимать в таком положении.

Какая разница, что он там бормочет, лишь бы руку подал!

— Давай, говори: ты старший, а я младший! Ну же! — упорствовал настырный карлик. — Тогда и руку получишь.

— Вот они! — закричал снизу полицейский, указывая на висящего, как мишень в тире, Раджа.

Сейчас же раздалось несколько выстрелов, и это подстегнуло Раджа удовлетворить требования его странного спутника лучше, чем любые моральные соображения.

— А! Старший, старший, руку поскорей! — взмолился парень.

Его согласие признать это, какими бы корыстными соображениями оно ни диктовалось, вполне устроило Апу. Он тут же бросил Раджу веревку и сильным рывком подтянул его к себе.

— Стреляйте, стреляйте! — кричал внизу Ананд, паля из револьвера по тому месту, где только что висел ненавистный ему Радж. — Что такое? — удивился он, не услышав очередного выстрела.

— Патроны кончились, — объяснил ему подоспевший Нирали. — Ваш револьвер надо перезарядить, сэр!

— Это ты виноват! — взвизгнул Ананд, и сержант получил вторую пощечину за последние несколько часов.

Может быть, лучше все-таки уйти на другой участок, подумал он. Какое блаженство — не видеть этого кретина, даже если обедать придется всухомятку!

— За мной! — закричал Ананд, устремляясь сам не зная куда, так как беглецы уже скрылись из виду.

— Бегу-бегу! — пообещал ему сержант, не трогаясь с места. — Поскачи-ка сам, небось к вечеру образумишься!

Радж и Апу продолжали свой путь по крышам, приближаясь к последнему из соединенных друг с другом зданий.

— Слушай, ты что, действительно мой брат? — спросил на бегу Радж, до которого только теперь стал доходить смысл сказанного карликом. — Двоюродный?

— Родной, причем — не забывай — старший! — откликнулся Апу. — Но сейчас нет времени толковать об этом.

— Поэтому мы и похожи? Вот чудеса! — не унимался озадаченный Радж, сроду не слыхавший ни о каких братьях.

Карлик подвел его к краю крыши и коротко приказал:

— Прыгай!

— Вот еще! — отпрянул Радж. — Убить меня хочешь?

— Спасти! Прыгай, тебе говорят! — крикнул Апу.

Радж опасливо заглянул за карниз, чтобы оценить свои шансы. До земли было метров десять. Кроме того, прямо под ними стоял грузовик с полным кузовом каких-то мешков. Вот если бы попасть на них, но разве так изловчишься!

— И не стыдно тебе, долговязый? — фыркнул Апу. — Смотри, я показываю!

Он мгновенно оттолкнулся и, как разжимающаяся пружина, взлетел в воздух. Изящное сальто — и вот уже коротышка машет Раджу, примостившись на мешках.

— Высоты боюсь, ужас как! — сказал Радж сам себе и, зажмурившись, прыгнул.

Сальто, конечно, не получилось, но, открыв глаза, он обнаружил, что жив и лежит на тех же мешках. К нему сразу вернулась его обычная самоуверенность, и, поморщившись, он сказал с видом завзятого прыгуна:

— И что они только в эти мешки положили — такое жесткое приземление…

— Догоняй! — крикнул ему Апу из полицейского «джипа», брошенного устремившимися в погоню хозяевами, с торчащими в замке ключами.

Он уже успел завести машину и, подхватив Раджа, на полном ходу промчался мимо обескураженных полицейских, недоумевающих, как такое могло случиться.

— Я убью тебя, дурак! — совсем по-детски пообещал обидчикам Ананд, забывший даже о револьвере в руках.

— Давайте в мой «джип»! — крикнул ему Бхарат, трогая с места свой автомобиль. — Прыгайте!

Ананд поморщился, не слишком довольный тем, что придется воспользоваться любезностью такой мелкой сошки, но все-таки уселся рядом. Нирали тоже пригласили, и он устроился с другим сержантом на заднем сидении.

Вслед за ними тронулись остальные машины.

Погоня не обещала скоро завершиться. Лучший «джип» в Управлении, выделенный, конечно, именно племяннику мэра, мчался, как ветер, унося от преследователей двух беглецов. Апу управлял им с тем же артистизмом, с которым делал все остальное. Они развили немалую скорость, попадали из одной рискованной ситуации в другую — и при этом не нарушили ни одного правила. Обгон за обгоном на кишащих машинами, недостаточно широких, извилистых улицах Калькутты, изящное лавирование между неуступчивыми автомобилями, крутые повороты… Радж, считавший себя виртуозом, вынужден был признать, что ему далековато до такого класса езды. А Апу еще успевал отвечать на его вопросы.

— Да, я действительно твой брат, у нас одна мать и один отец, — убеждал он своего растерянного спутника. — И фамилия наша — Сету Пати. Слышал когда-нибудь?

— Погоди-ка! — остановил его Радж. — Джанеки что-то говорила про какого-то продажного полицейского с таким именем!

— «Продажного»? — горько усмехнулся Апу. — Ну, конечно, птичка пела с голоса своего папаши и его друзей — убийц, воров и мошенников, по которым тюрьмы плачут уже столько лет!

— Так это ты их… — дошло, наконец, до Раджа. — Боги!

Не так просто взрослому человеку узнать, что мать, вырастившая его, отдавшая ему столько любви и нежности, оказывается, чужая по крови женщина, что есть где-то другая, много страдавшая, измученная, всю жизнь оплакивавшая свои несчастья — в том числе и гибель того, кто, высокий, с румянцем во всю щеку, сидит сейчас в удирающем от полиции «джипе». А рядом — несчастное существо, лилипут — его брат, похожий на него как две капли воды, и он — убийца. А среди его жертв отец любимой девушки, который, в свое очередь, убил когда-то их отца…

И самое непонятное, что Радж верил в это странное преображение, перевернувшее весь его мир. Как же не верить, если у Апу имеется на руках такой козырь — их невероятное, фантастическое сходство.

— Эй, Апу, помолчал бы ты немного, иначе на твоем счету сейчас будет еще один труп, — буркнул Радж, сжав свои горящие огнем виски. — Не могу больше.

— Быстрей, быстрей! — торопил тем временем своего не слыхавшего о дедукции коллегу Ананд, выплясывая от нетерпения на сидении. — Вы видите, два совершенно одинаковых лица? Может быть, это у меня от удара по голове?

— Вы правы, как всегда, сэр! — охотно откликнулся сзади Нирали, ибо согласиться с этой гипотезой дорогого шефа ему было куда менее противно, чем с остальными.

Ананд посмотрел на сержанта подозрительно, но списал его бестактность на излишнюю верноподданность.

А «джип»-беглец набирал новые очки в игре. Он уходил все дальше, несмотря на то, что Бхарат считал уже делом собственной, а не Анандовой чести догнать нахальных похитителей казенного имущества, которое никогда не было ему так дорого, как в моменты, когда доставалось кому-то другому.

Однако назад оглядывался только Радж, боявшийся не перенести нового свидания с крепкоголовым полицейским. Апу спокойно делал свое дело, и если заглядывал в зеркальце, то только чтобы получше подготовить новый обгон.

— Так значит, ты мстил за нашего отца? — вернулся Радж к прерванному разговору. — Не переживай, я не дам тебя в обиду. Главное — мы теперь вместе. Я скажу, что мы вдвоем совершили все эти убийства.

— По полтора трупа на нос? — рассмеялся Апу. — Глупости все это, а особенно твое желание за меня заступиться. Спасибо, не нуждаюсь! Я старше, и на мне обязанность защищать тебя, честь нашей семьи и тебя, не забывай об этом. А также и о том, что я сумел убить трех очень неплохо защищенных людей. Так что с каким-то жалким Анандом сумею справиться.

— Ах-ах-ах! — передразнил его Радж. — Видно, в нашей семье все такие гордые, что чванятся даже количеством трупов. Поздравляю тебя!

— А сейчас нам придется расстаться, — Апу пропустил мимо ушей ехидство своего неразумного братца. — Так им трудней будет нас преследовать. Встретимся в цирке Шарма, это на побережье у Нового моста. Давай прыгай!

— Что, опять? — вздрогнул Радж. — На ходу?

— Прикажешь остановиться, чтоб ты сразу же к Ананду пересел?

— То-олько встретились, и уже расставаться, — затянул Радж, делая вид, что это единственная причина, удерживающая его от немедленного полета под колеса соседних автомобилей.

Но Апу не был так жесток, чтобы выбросить его, не подготовив места для приземления. Он огляделся, высматривая вокруг открытую машину и, расщедрившись, подрулил к чудесному серому «бентли» с откидным верхом, за рулем которого сидела такая девушка, что Джанеки умерла бы от ревности, узнав о подобном выборе для своего жениха.

— Давай прыгай и не говори, что я о тебе не забочусь, — улыбнулся Апу на прощанье.

— Сейчас, — простонал брат, смирившийся со своей участью.

Он улучил момент, когда машины шли, почти касаясь друг друга бортами, и совершил второй геройский поступок за утро, испустив при этом такой отчаянной крик, что только глухая не обернулась бы.

Однако девушка не повернула головы, и Радж, ощутив себя в целости и безопасности на бархате сидения, даже исполнился к ней сочувствия. «И кто же тебе права-то выдал с таким слухом, — думал он разглядывая трепещущие на ветру блестящие прямые волосы и усеянную бриллиантами заколку. — Папаша, наверное, богатый, так что автоинспекция на твою глухоту ослепла», — покачал он головой, отдергивая руку от сияющего на ярком солнце драгоценного предмета. Жаль, что в их семье пока что встречаются только убийцы, воров еще не было.

Однако девушка оказалась не глухой. Это стало ясно, как только раздались первые сделанные по ее автомобилю выстрелы — инспектор Ананд потерял всякое терпение и здравый смысл, если предположить, что он им обладал в ту или иную пору своей жизни.

Раджа не удивило, что из двух расставшихся беглецов он выбрал для преследования именно его — отношения их имели слишком большую историю, чтобы допустить измену. Но стрелять, рискуя угодить в случайную девицу, да еще в таком автомобиле, — для этого надо иметь совсем уж сумасшедшего дядюшку, готового вытащить своего любимца из чего угодно.

Очевидно, калькуттский мэр был именно таков, потому что Ананд не жалел патронов. Девушка, обернувшись на первый выстрел, убедилась, что не ошиблась, — в ее «бентли» действительно стреляли. Вдобавок она обнаружила в непосредственной близости от себя дюжего молодого человека, подброшенного ей, наверное, демонами. После этого нечего было и удивляться, что она тут же бросила руль и сползла, обхватив голову, под сидение, предоставив машине самой выбирать себе путь и помогая ей только тоненьким криком «Ой, мамочка!»

«Бентли», наверное, давно ждал драгоценной возможности немного пошалить, потому что сразу же съехал на обочину и направился к придорожной бензоколонке, вокруг которой предприимчивые торговцы разбили свои палатки со всякой всячиной для ожидавших заправки водителей. Людей на площадке у бензоколонки было столько, что Радж забыл даже об опасности врезаться в цистерну с топливом, которая была куда менее вероятна, чем перспектива передавить десяток-другой снующих между рядами с товарами детишек. Он подскочил, и перегнувшись через спинку кресла шофера, схватил руль и попытался изменить направление движения. Сбросить скорость Радж не мог, не имея возможности дотянуться до переключателя, да и колеса управления чуть-чуть касался, так что ему оставалось только изрыгать проклятья в адрес инспектора — а уж этому искусству он был очень неплохо обучен Нирмалой.

Увести автомобиль от площади у бензоколонки ему не удавалось, потому что по обеим ее сторонам шла стройка, и «бентли» помчался на запаниковавшую толпу, едва избегая столкновения с мечущимися людьми, разыскивающими детей и друг друга. Радж лавировал среди них, шарахающихся из-под колес и перебегающих дорогу перед самым бампером, моля богов только об одном — никого не убить. Он был уже согласен погибнуть, сдаться Ананду и вообще на что угодно решился бы, только бы остановился этот почти неуправляемый автомобиль. Его желание сбылось неожиданно — «бентли» нашел себе пристанище у вполне скромного дощатого забора, на который Радж и надежд-то никаких не возлагал. За ним оказалась бетонная тумба, которая и приняла на себя удар. Не готовый к такому повороту событий парень вылетел из машины и упал на асфальт в нескольких метрах от нее.

Он не успел еще поднять голову, как она уже была осыпана отборной бранью, и Радж даже не понял сначала, кто именно так старается. Однако это была юная хозяйка автомобиля, познаниям которой позавидовали бы рыночные торговки преклонных лет. Вместо оправданий непонятный пассажир ответил ей обезоруживающей улыбкой и, сияя неподдельной искренностью, заявил:

— Как я рад, как я рад, что ты жива!

Девушка замолчала, опешив, а Радж, будто опомнившись, подскочил и бросился в толпу, на ходу ощупывая свои ребра. Сзади уже раздавались крики — это инспектор Бхарат решил повторить на своем «джипе» маневры сошедшего с ума «бентли». Но толпа, уже оправившаяся от первого потрясения, чуть не подвергла вынужденных сбросить скорость полицейских суду Линча. Люди вытащили из машины всех пассажиров и, надавав им тумаков, оборвав все пуговицы и погоны с кителей, намеревались приступить к более решительным наказаниям под истошные крики о вседозволенность полиции, когда подъехавший на второй машине молодой инспектор Рабан спас жертвы народного гнева, во всеуслышание объявив, что арестовывает их на месте и везет прямо в тюрьму, минуя все промежуточные инстанции.

Глава сорок седьмая

— Я не верю своим глазам, неужели это действительно вы? — причитала Нирмала, помогая Крипалу вытащить Кавери из машины.

Та была очень слаба после перенесенного потрясения и не слишком хорошо ориентировалась. Она даже не вполне еще уверилась, что действительно встретила живую Нирмалу, а не столкнулась с ее призраком в раю или где-нибудь на туманных тропах безумия.

Да и Нирмала тоже не могла разобраться в происходящем. Почему, собственно, она должна доверять зрению сегодня, если оно подвело ее двадцать пять лет назад, когда она видела своими глазами, как были взорваны и сожжены мать и ее крошечный сын. Может быть, все дело в тех воспоминаниях, которые разбудили слова девушки в полицейском участке? Но нет, вот она, Кавери, поднимается по ступеням крыльца ее дома, живая женщина из плоти и крови.

Нирмала узнала ее не сразу. Сначала она просто испугалась, когда незнакомая дама схватила ее за руку и забормотала что-то невнятное. Но упоминание имени Раджа и та неподдельная боль, которую она услышала в голосе незнакомки, заставили ее внимательнее вглядеться в лицо женщины.

Постепенно сквозь глубокие морщины проступили черты, памятные на всю жизнь той, которая часто думала о настоящей матери «своего» сына. Это действительно была Кавери — седая, состарившаяся не по возрасту, но все-таки Кавери! Поняв это, Нирмала протянула к ней руки и вовремя, потому что женщина готова была упасть.

— Крипал, помоги! — закричала Нирмала, забыв о всякой конспирации, о которой они так долго договаривались с другом Раджа, чтобы не навести на след сына полицейских. — Держи ее!

— Это еще кто? — спросил непонятно откуда выскочивший парень. — Мы что, всех подряд будем сегодня подбирать или у нас все-таки есть другие дела?

— Это мать Раджа, — прошептала Нирмала и тут же пожалела об этом.

«Хотя, — подумала она тут же, — теперь все равно все выйдет наружу. Ее мальчик больше не будет принадлежать ей одной. В лучшем случае его придется делить между нею, Кавери и адвокатской дочкой. В худшем прибавится еще и тюрьма».

— Мать? — переспросил пораженный Крипал. — А вы кто? Тетя?

— Молчи уж, — сердито рявкнула на него Нирмала. — Нашел время болтать.

Они перенесли женщину в машину, и, оставив с ней Крипала, Нирмала поспешила к месту, где должна была встретиться с Раджем. Но его там не оказалось. Она простояла довольно долго у торгующего фруктами ларька, беспокойно оглядываясь и вздрагивая каждый раз, когда неподалеку появлялся человек, хоть сколько-нибудь похожий на сына. Но все без толку, Радж не пришел, и с тяжелым сердцем Нирмала вернулась к машине.

— Боги, это действительно Нирмала! — прошептала, увидев ее, бледная Кавери, с трудом поднимаясь на сидении. — Я не ошиблась.

— Тише, тише, не надо волноваться, сейчас поедем домой и там поговорим, — успокаивала ее та, гладя в смятении беспокойно мечущиеся руки женщины.

— Но Радж? Где он? — робко спросила Кавери, страшась услышать в ответ самое страшное.

— Жив, жив, — быстро успокоила ее Нирмала, которая сама вовсе не была сейчас спокойна и так уж уверена в своих словах. — Но вот где он — это я и сама хотела бы знать. Крипал, трогай!

Теперь Кавери лежала на диване в их маленькой гостиной и, вздыхая и охая, задавала вопросы — один за другим. Она уже успела рассказать своей вновь обретенной спасительнице о том, что встретила в магазине человека, как две капли воды похожего на мужа. Нирмала не сомневалась, что это был Радж, и была счастлива услышать, что ему удалось скрыться от толпы на рынке.

— Но как вы спаслись? — спрашивала Кавери, с трудом переводя дыхание.

— А вы как спаслись? Я же сама видела… — бормочет Нирмала вместо ответа.

— И я сама видела… — перебивает ее другая.

Так они и разговаривали, будто два росших когда-то рядом листа, оторванных друг от друга безжалостным порывом ветра, но вдруг обнаружившие, когда стаял снег, что всю зиму пролежали почти рядом, не ведая об этом.

Кавери чувствовала себя странно. Она была счастлива, что ее сын чудесным образом выжил, что эта удивительная женщина не бросила его, не сдала в приют, а вырастила, как свое дитя. Ей казалось неожиданным подарком судьбы это мгновенное обретение нового смысла жизни. А ведь сердце ее разрывалось все годы, прожитые в разлуке с ним, мучилось прошлым, не давало наслаждаться радостью. Что-то все-таки было не так, что-то мешало. Но что?

Нирмала принесла чай с молоком. Она охотно предложила бы ей пообедать, но Кавери просто кусок не лез в горло. Где же Радж, почему он не идет, она ждала так долго того мгновения, когда они увидятся в другой жизни, и вот, оказывается, что это возможно и в этой. Так почему же его и теперь нет с нею?

Когда скрипнула калитка и раздались торопливые шаги на крыльце, она вскрикнула и порывисто подалась по направлению к двери, надеясь, что ожиданию ее пришел конец и она сможет наконец обнять своего бесценного потерянного мальчика.

Но на пороге стоял вовсе не Радж, а тоненькая большеглазая девушка, явно смущенная. Она сложила руки и поклонилась сначала Нирмале, в которой сразу же угадала хозяйку дома, а потом остальным.

— Здравствуйте, госпожа, я Джанеки, — представилась она. — Радж сказал…

— Заходи, заходи, дочка, — поднялась навстречу ей Нирмала. — Рада видеть тебя в этом доме.

Вот и пожаловала сюда сама госпожа судьба — в один день вошли в дом две женщины, которые имеют права на ее сына, ее Раджа. Что ж, добро пожаловать, и пусть они принесут ему счастье. А она никогда не была эгоисткой. Да это и невозможно для матери — ведь, что бы там ни было, а она — настоящая мать Раджа.

— Радж сказал… Он звонил мне утром и сказал, чтобы я пришла к вам, если что-нибудь узнаю важное, — волнуясь, начала Джанеки. — Я говорила с адвокатом час назад, и он считает, что Раджу нужно немедленно сдаться полиции. Ему ничего не угрожает, я могу подтвердить его алиби — он был со мной, когда убили отца.

— Полиции? О, боги! — воскликнула Кавери, только теперь восстановившая в памяти события утра. — Он бежит от полиции, потому что убил кого-то? У меня была газета, где она?

Она нашла газету и, с трудом оторвав взгляд от фотографии сына, стала быстро перебегать глазами по строчкам.

— Так это он?! — с ужасом проговорила она. — Это он убивает их?!.

— Как ты могла так подумать, Кавери! — горячо вступилась Нирмала. — Радж не убийца. Я думаю, все дело в том, что он просто похож на кого-то, кто делает это, потому что свидетели опознали его по фотографии. Но он и близко не подходил к этим людям!

— Кавери? Вы — Кавери? Послушайте, скажите мне, кто из вас — мать Раджа? — закричала Джанеки, для которой это имя опять оживило посеянные ее отцом подозрения.

— Его родила Кавери, а вырастила я, — после минутного замешательства ответила ей Нирмала.

— Так что же, он опять меня обманул? Он клялся, что знать не знает никакой Кавери! — Джанеки не понимала, что и думать обо всем этом.

— Успокойся, девочка, он не лгал тебе, он действительно не знает, кто его мать, и Кавери до сегодняшнего утра не видел, — попыталась объяснить ей все Нирмала.

— Но он Сету Пати? Да? Значит, папа был прав! — вскрикнула Джанеки и в отчаянии заломила руки, отступая назад.

— Да в чем же, когда Радж никого не убивал, и это тебе прекрасно известно?! — не выдержала и тоже перешла на крик Нирмала.

Ее слова вывели девушку из состояния мучительного изумления, в которое она впала, и заставили трезво взглянуть на вещи.

— Но папа думал, что их убивает сын Сету Пати, — почти спокойно сказала она. — Кто же тогда, если не Радж?

— Кажется я поняла, — раздался слабый голос из уголка дивана, и бледная как смерть Кавери постучала пальцем по фотографии в газете, которую все еще сжимала в руках. — Конечно, они очень похожи…

— О чем вы? — не поняла Нирмала.

— Едем в цирк, и побыстрее, — попросила та, стремительно поднимаясь со своего места.

— Я отвезу вас, мне тоже важно понять, — прошептала, выходя вслед за ними, Джанеки.

Как раз в эту минуту в кабинете господина Тхарма Лингама раздался звонок.

— Сэр, это я, Ашок, — сказал приглушенный голос. — Я видел жену Сету Пати и слышал их разговор. Они садятся в машину, чтобы ехать в цирк.

— Следуйте за ними, — ответил босс и положил трубку.

Глава сорок восьмая

Апу поколесил по территории цирка, разыскивая местечко поукромнее, чтобы спрятать там «джип». В цирке идет дневное представление, и нет никакой необходимости, чтобы зрителям попалась на глаза полицейская машина.

Он шел к своему домику, чтобы принести матери самую радостную весть в ее жизни. Ее сын жив, здоров и, если не считать маленьких неприятностей со стражами порядка, вполне благополучен. Апу просто сиял, думая о том, как будет готовить ее к этому счастливому, но слишком фантастически звучащему известию, как объявит Кавери, что с минуты на минуту Радж будет здесь, с ними, и она сможет обнять его — в первый раз за двадцать пять лет.

Здесь, рядом со своим домом и празднично украшенным шатром цирка, откуда гремела музыка и слышались аплодисменты, он чувствовал себя в полной безопасности и потому оказался совершенно не готов к встрече, устроенной ему совершенно незнакомыми людьми.

— Эй, Радж, на этот раз ты проиграл, кинулся к нему долговязый тип, вся голова которого была обмотана несвежими бинтами. Я пришел с оружием!

Он затряс своим массивным револьвером перед самым носом Апу. «Хорош, ничего сказать, — подумал тот, — неужели Радж его так отделал».

— В прошлый раз ты разбросал немало наших парней, посмотрим, что будет теперь, — усмехнулся раненый и прикрикнул, чувствуя себя полным хозяином положения. — А ну, вставай с колен! Встань, кому говорю!

Апу чуть не расхохотался — этот тип принимал его за Раджа! Ну что ж, отлично!

Из их домика вышел еще один человек — молодой парень с фигурой боксера. От одного взгляда на его тяжелую челюсть любому стало бы не по себе.

— Хватай его! — приказал тот, что постарше.

Парень бросился к Апу, но остолбенел, увидев его коротенькие ножки. Тут и до другого дошло, наконец, что Радж вовсе не стоит на коленях.

— Ашок, — шепотом сказал парень своему боссу. — Что это с ним? Эй, Радж, как это с тобой такое вышло… — сочувственно спросил он у своей вероятной жертвы, забыв о том, зачем сюда явился.

— Сам не пойму, — ответил Апу, стараясь придать своему голосу удивление и ужас, какие был способен изобразить. — Дотронулся вот до этого растения — и вот… Стал коротышкой.

Он сорвал первую попавшуюся ему на глаза зеленую метелку и задумчиво осмотрел ее со всех сторон.

— Видимо, она ядовитая, — сказал он, тяжело вздохнув. — Ну-ка, давай еще раз попробуем!

Он замахал в воздухе волшебным растением, делая вид, что хочет коснуться им парня, чтобы испытать магическую силу метелки.

Тот в одно мгновение оказался метров за десять от Апу и с неподдельным страхом прокричал оттуда:

— Ты что, Радж, я ж тебе ничего не сделал!

— Идиот! — обругал его Ашок. — Ты что, не понимаешь, что это блеф!

Он подбежал к Апу и, вырвав у него из рук растение, отбросил его прочь.

— Хватит этих фокусов! Меня ты не проведешь! — он тыкал Апу в бок револьвером и призывал на помощь своего пугливого соратника. — Хватай его, дурак!

Тот приблизился, явно смущенный своей легковерностью, и они вдвоем подхватили Апу под руки и понесли в вагончик. Он, к их немалому удивлению, не только не оказывал никакого сопротивления, но даже весело болтал в воздухе ногами и что-то мурлыкал.

Но картина, которая предстала его взору в домике, надолго отбила бы у всякого охоту веселиться. На диване сидели три женщины: его мать, молодая девушка, в которой Апу признал дочку Сатья Мурти, и какая-то неизвестная дама в годах. По углам устроились четверо молодых людей не слишком располагающей наружности, а в кресле Апу вытянулся господин Тхарма Лингам, который держал в руке пистолет.

— Сынок! — воскликнула Кавери, поднимаясь навстречу сыну, попавшему домой таким экстравагантным способом. — Ты видишь…

Тхарма Лингам резко обернулся и, разглядев добычу своих слуг, вздрогнул от неожиданности:

— Боги! Кто это?

— Это… Радж… — с сомнением ответил ему Ашок.

— Радж? — Тхарма Лингам даже рассмеялся. — Так это твой жених, красавица? — кивнул он Джанеки. — У тебя отменный вкус. А этот идиот, твой папаша, даже не упомянул о том, что его страшный Радж — лилипут.

— Не трогайте папу, — скрипнув зубами, с ненавистью проговорила девушка. — Вы подлец!

— Да что ты говоришь? — презрительно отозвался Тхарма Лингам. — А твой отец, думаешь, был ангел? Да такого мошенника я в жизни не встречал, ты уж мне поверь. И в этой истории с Сету Пати он погряз не меньше других — лично вот эту женщину на тот свет отправлял, да еще гордился этим, хвастался — вот он какой герой!

— Но она же жива! Значит, вы все лжете! — закричала, не помня себя, Джанеки.

Старик злобно усмехнулся и коротко бросил:

— Потому что адвокат был полным кретином, и взорвал кого-то вместо них!

— Кавери! Скажите ему, что это неправда! Ведь он лжет, да? — взмолилась Джанеки, оборачиваясь к пораженной женщине.

— Твой отец — Сатья Мурти? Бедная девочка! — Кавери прижала руку ко рту, как бы стараясь не выдать своего ужаса.

Ее испуг был для Джанеки лучшим ответом, и она мгновенно провалилась в бездонную пропасть отчаяния. Мир предстал перед ней вывернутой перчаткой, и вместо гладкой блестящей кожи она увидела грязную, рваную подкладку, на которой вдобавок ко всему еще алели несмываемые капли крови.

Джанеки откинулась на спинку дивана и закрыла глаза. Лучше было ей умереть, прежде чем она узнала правду о своем отце!

Кавери осторожно взяла ее руку, но Джанеки даже не заметила этого, погруженная в свое горе.

Насладившись этой сценой, Тхарма Лингам повернулся к Апу и оглядел его с нескрываемой брезгливостью.

— Ты привел полчеловека, — сказал он Ашоку. — Где вторая половина?

— Достал, что сумел, — пожав плечами, вздохнул его прислужник. — Вы же знаете, сэр, как я старался, даже из больницы убежал.

Апу непринужденно подошел к Тхарма Лингаму и, взяв в руки брелок, висящий у того на массивный золотой цепочке от карманных часов, стал с интересом его рассматривать. Старик, возмущенный такой развязностью со стороны коротышки, который должен был, по его представлению, трепетать в присутствии столь важной персоны, грубо оттолкнул его пальцы от своего жилета.

— Я искал тебя, но ты сам пожаловал ко мне, — нимало не смутившись, улыбнулся Апу.

Тхарма Лингам счел, что это уж слишком. Он вскочил и вцепился в подбородок карлика, позволяющего себе такие вольности.

— Апу, не связывайся с ним! — закричала Кавери, увидев своего сына в такой опасной близости от того, кто уже разрушил однажды ее счастье и теперь пришел за тем, что осталось.

— Апу… Ну, конечно! Апу! — пробормотал старик, оттолкнув от себя лилипута. — Что, Кавери, у тебя родились близнецы, да? А эти кретины так ничего и не поняли…

— Что ты задумал? — спросила Кавери, глядя в ненавистное лицо.

Она еще успеет выцарапать ему глаза прежде, чем он выстрелит из своего оружия! Пусть только притронется еще раз к ее сыну!

— Мама, сядь и успокойся! — сердито прикрикнул на нее Апу. Он никогда не позволял себе так с ней разговаривать, но сейчас его грозный тон подействовал на нее, как приказ.

— Подойди к мамочке, недоносок! — насмешливо фыркнул Тхарма Лингам. — Она приласкает тебя, на ручки возьмет… Вечный младенец…

Апу вздрогнул, как от удара, но заставил себя пропустить мимо ушей оскорбления. У этого мерзавца в руках пистолет, а, кроме Апу, в комнате три беззащитные женщины. И он обязан сохранять выдержку, чтобы помочь им. Он подошел к матери и вежливо поклонился незнакомой женщине, сидевшей рядом с ней.

— Это… это мать Раджа, — тихо сказала Кавери, запнувшись лишь самую малость. — Знакомьтесь, Нирмала, — мой старший сын.

— Вот так компания идиотов! — расхохотался за спиной у Апу Тхарма Лингам. — Устроили здесь прием, знакомятся! На том свете вас и без того познакомят! Вы что, не понимаете, что будет дальше, а, живучее семейство? Думаете, и на этот раз повезет? И эта папина дочка тоже теперь одна из вас: ведь Радж — ее жених, не правда ли? Так пусть и она умрет с вами!

Апу не слышал его слов. Он внимательно смотрел в небольшое узкое оконце под самым потолком, в котором отчаянно жестикулировал, подавая какие-то сигналы, его брат Радж.

Глава сорок девятая

— Ашок, подгони машину к самому вагончику. Нас не должны увидеть, — отдал Тхарма Лингам распоряжение.

— Да, сэр! — с готовностью отозвался тот, направляясь к двери.

В планы Апу это вовсе не входило. Только что Радж предупредил его знаками, что сейчас ворвется в домик, и Апу совсем не хотел, чтоб он наткнулся на крыльце на двоих людей, один из которых держит револьвер. Времени на размышления о том, как это предотвратить, у него почти не оставалось, но брату надо было помочь.

— Радж, сюда! — истошно закричал он, поворачиваясь к окошку, в котором давно уже никого не было.

Это сработало. Вслед за ним обернулись все, кто был в комнате. Ашок и Тхарма Лингам застыли, целясь из оружия туда, откуда карлик надеялся получить помощь.

В этот момент дверь распахнулась, и в нее ворвался тот, кого так пылко ожидали с другой стороны. Радж и не думал получить такой подарок со стороны встречающих — они все уставились в окно и не успели мгновенно отреагировать на его появление. У него было достаточно времени для того, чтобы сбить с ног высокого мужчину с забинтованной головой, подобрать его револьвер, а затем поднять и его самого.

— Не двигаться, или ему конец! — закричал он, приставляя дуло к горлу заложника видимо, приобретенный утром опыт был им хорошо усвоен.

Крепкие молодые люди, сразу напомнившие Раджу своими синяками и свежими шрамами о недавней уличной драке, покорно отступили: Ашок для них был в некотором роде боссом и рисковать его жизнью они не смели. Сомнений же в решительности намерений Раджа у них после памятной встречи не оставалось.

Однако Тхарма Лингам продолжал сжимать в руках свой пистолет, который был направлен прямо на Раджа.

— Бросьте оружие! — угрожающе проговорил парень.

— Пожалуйста, сэр, сделайте, как он сказал! — взмолился Ашок. — Вы не знаете его…

Однако Тхарма Лингам поступил совсем иначе.

— Дорогой Ашок, я обещаю тебе, что Радж тебя не убьет, — улыбнулся он и, переведя дуло пистолета, послал пулю прямо в сердце своего верного пса.

— Ну, кто скажет, что я не держу своего слова? — довольно рассмеялся старик, глядя, как сползает на пол окровавленное тело с застывшим на лице выражением безмерного удивления, от которого ему никогда уже не избавиться.

Такое холодное и безжалостное коварство поразило всех, даже не слишком хорошо знакомых с моралью парней из банды. Но больше других оно подействовало на Раджа — он опустил револьвер и уставился на Тхарма Лингама широко распахнутыми глазами.

А тот спокойно подошел к Нирмале и приставил пистолет к ее виску.

— Ну, как ты теперь заговоришь, мальчишка? — презрительно бросил он. — Давай-ка сюда свое оружие!

— Отдавай, брат, — поторопил Раджа Апу, видя, что тот колеблется, не зная, что предпринять.

Радж швырнул револьвер под диван, не желая даже подходить к омерзительному старикашке.

Сразу же последовал приказ парням, и через мгновение Радж был схвачен крепкими руками и вытащен на улицу, куда Тхарма Лингам погнал и остальных своих пленников. Он не хотел тратить время даже на то, чтобы подогнать машину к вагончику, а потому решил довести их до автомобиля, рассчитывая, что его команды хватит для конвоирования одного мужчины, трех растерянных женщин и жалкого лилипута.

Однако в мире нашлось еще два лилипута — как раз столько, сколько было нужно, чтобы, раскачиваясь на канате, укрепленном на высокой тренировочной трапеции, сбить с ног ведущих Раджа парней, заехав им в лицо крепкими сапогами с железными подковками. Те даже и понять не успели, откуда посреди двора взялись две ярко раскрашенные куклы, летящие по воздуху, как оказались лежащими в опилках. Тут же последовала добавка — Радж, почувствовав себя свободным, не поскупился на пару мощных ударов, выключивших его охрану из опасной игры в убийство.

Тхарма Лингам выстрелил, не задумываясь, но на этот раз мишень не была так удобна, как предыдущая, и он промахнулся. Второго выстрела он сделать не успел, потому что последовал новый мах каната, опрокинувший его навзничь и лишивший пистолета — Рама и Джай всегда отличались исключительной точностью в выполнении трюков.

Увидев это, Апу стремительно бросился на ближайшего к нему парня и, головой врезавшись ему в живот, опрокинул прямо на следующего конвоира. Тот удержался на ногах, однако упустил возможность нанести удар, на что последовала немедленная расплата — Апу вытащил из кармана хлыст, и тот змеей обвился вокруг шеи конвоира. Когда Радж, опасаясь за брата, рванулся ему на помощь, в ней уже не было никакой необходимости — Апу привык надеяться на себя и свои силы. А между тем последний, пятый бандит оказался без присмотра. И об этом пришлось пожалеть очень скоро.

Несмотря на то, что, убедившись в безопасности брата, Радж занялся этим тренированным бойцом-каратистом, который нисколько не уступал ему ни в физической силе, ни в умении вести бой, это случилось уже после того, как бандит передал своему хозяину выбитый у него револьвер. И хотя в результате короткой, но бурной схватки каратист угодил головой в клетку бегемота, каким-то образом умудрившись всунуть ее между прутьев без всякой надежды совершить обратный маневр, Тхарма Лингам мог считать, что не проиграл. Он опять стоял с пистолетом в руках и, направив его в голову Кавери, отлично контролировал ситуацию. Из его разбитой скулы сочилась кровь, ширвани был перепачкан, но он чувствовал себя победителем и улыбался, как человек, с которым не может случиться ничего неприятного.

— Ну что, мужчины из семьи Сету Пати, порезвились, размялись немного? — усмехнулся он. — А теперь прошу покорнейше в машину.

Жестом радушного хозяина, приглашающего гостей к столу, он указал своим пленникам на автомобиль, до которого было теперь совсем недалеко. Такое расстояние он один в состоянии конвоировать всю компанию, а там есть водитель, да и, глядишь, кто-нибудь из выбывших из строя парней окажется в силах продолжать действовать.

Апу сделал шаг по направлению к машине, не собираясь подвергать свою мать ни малейшему риску. Но у его брата была куда более горячая и безрассудная голова. Он не умел смиряться и готовить себя к будущей борьбе — ему надо было победить сейчас, сию минуту! И уж чего он совершенно не мог вынести, так этой торжествующей улыбки на лице своего врага. Радж дернулся, собираясь кинуться на него, пусть даже для того, чтобы заплатить жизнью за победу, но Тхарма Лингама теперь было не так просто застать врасплох. Он мгновенно перевел свое оружие с Кавери на Раджа и, не задумываясь, нажал на спуск.

— О-о! — простонала Нирмала, падая на руки к сыну.

Она успела защитить его, броситься к своему мальчику, закрыть его собственном телом. Пуля, которая должна была поразить грудь ее сына, попала ей в плечо. Женщина открыла глаза, проверяя, не случилось ли чего с Раджем, и потеряла сознание.

— Убийца! Ничтожество! — закричала Джанеки, метнувшись навстречу другу своего отца, чтобы вцепиться в него, бить, кусать, царапаться острыми ногтями.

Тхарма Лингам не стал тратить на нее пули и только отшвырнул ударом ноги так, что она полетела в пыль.

— Умереть хочешь? — тихо спросил у нее Апу, поднимая девушку и отряхивая ее одежду. — Не надо так, потерпи, Джанеки.

— Ну, это все? — поинтересовался Тхарма Лингам. — Представление окончено?

— Да, это конец, — ответил ему Апу.

Он знал, что говорил, потому что, услышав, как загудела под ногами земля, понял, куда в самый трудный момент подевались его друзья — Рама и Джай.

— Рембо! — закричал он во всю мочь своих легких, пытаясь ускорить развязку. — Рембо, сюда!

— Что? Рембо? Зови уж лучше Рокки или Терминатора! — совершенно развеселился Тхарма Лингам. — Ну-ка, к машине, живо!

Однако за спиной у него раздался такой странный шум, как будто Терминатор действительно шел на помощь Апу. Старик отважился обернуться, несмотря на то, что оставлять пленников без присмотра хоть на мгновение было слишком опасно. Но он мог бы и не делать этого, потому что изменить что-либо было уже не в его власти.

Огромный серый слон стоял слишком близко к человеку, на которого ему показывал Апу. Первым делом он забрал у него оружие — Тхарма Лингам почти добровольно отдал его, почувствовав, как мощный хобот животного подбирается к его руке. Затем, не обращая никакого внимания на крики ужаса, испускаемые его жертвой, слон ловко обхватил ее вокруг пояса и, раскачав, отправил в свободный полет.

Изначальный импульс был так силен, что Тхарма Лингам оказался у самого купола циркового шатра. Он ощутил толчок и тут же заскользил вниз по гладкой поверхности, чтобы закончить свою жизнь с разбитой головой на грязных опилках. Но в последний момент перед тем, как сорваться, он нащупал что-то и ухватился за один из удерживающих брезент шатра канатов, в нескольких местах обхватывающих купол. Старая ткань затрещала под ударом ног Лингама и разорвалась, так что он провалился внутрь шатра все еще цепляясь за спасительный канат. Тот, увлекаемый тяжелым весом своей ноши, вытянулся из привычного узла и свободным концом повис над ареной, не доставая десяти метров до нее.

Публика содрогнулась, увидев, как во внезапно образовавшуюся дыру в куполе ввалился седой старик, раскачиваясь взад и вперед над установленной внизу огромной клеткой-барьером, в которой шел аттракцион с пятью львами. Раздались крики, слившиеся через мгновение в один испуганный рев, люди вскочили со своих мест, но не бросились к выходам, а застыли, глядя на удивительное зрелище. Что это: катастрофа или невиданный трюк? Зрители не могли найти ответа на этот вопрос и стояли в нерешительности, гадая, что предпринять — то ли усесться спокойно на свои места в ожидании продолжения, то ли бежать скорее прочь из цирка, где сейчас произойдет что-то ужасное.

— Почтеннейшая публика! — раздался внезапно усиленный микрофоном голос. — Прошу внимания!

Все обернулись к маленькому человечку, произнесшему эти слова. Он стоял, широко улыбаясь, и, подняв руку, указывал на повисшего в воздухе старика.

— Мы приготовили всем вам сюрприз, и могу вас уверить, что ничего подобного вы не видели ни в цирке, ни за его пределами!

— Апу! Что ты делаешь? — зашипел, подбегая к нему Шарма. — Посмотри на Джеймса!

По манежу метался обескураженный дрессировщик, не понимая, что происходит и чем все это может закончиться для начавших нервничать зверей.

— Уходи из клетки! — кивнул ему Апу, и тот с радостью поспешил последовать совету новоявленного распорядителя и убраться подобру-поздорову от своих норовистых питомцев.

Львы проводили его подозрительными взглядами и, покинув свои тумбы, с сердитым рычанием расхаживали по манежу.

— Апу! Опомнись! — бросилась к сыну Кавери. — Это слишком опасно.

Они вместе с Джанеки только что вбежали сюда убедиться, что ему ничего не угрожает, а Радж повел Нирмалу в домик, отправив Раму и Джая звонить врачу.

— Публике ничего не угрожает! — громко ответил матери Апу, отцепив штейн-трапе — трапецию из аттракциона воздушных гимнастов, встал на нее и подал знак униформистам поднять его наверх.

Через несколько минут он был почти рядом с тихо скулящим Тхарма Лингамом и сделал вид, что собирается слегка почесать ему пятки. Публика отозвалась сдержанным смешком и, немного успокаиваясь, стала усаживаться на свои места.

— Ну-ка, бросьте мне сюда микрофон, — попросил Апу.

Кто-то сразу же исполнил его просьбу и подбросил в воздух микрофон, который будто прилип к руке Апу.

— А, и полиция прибыла! — помахал карлик сверху ворвавшимся в цирк инспекторам. — Очень кстати! Присоединяйтесь к нашей веселой компании, не пожалеете!

Апу размахнулся и точным движением отправил микрофон по направлению к Тхарма Лингаму, так что, несколько раз оплетя шнуром канат, тот повис над самой головой старика.

— А теперь приступим к делу, — вдруг серьезно сказал Апу и уже без микрофона, как можно более громко обратился к висящему рядом человеку: — Расскажи всем, что ты с тремя сообщниками совершил двадцать пять лет назад!

Тхарма Лингам молчал, оцепенело уставясь на снующих внизу хищников. Однако при всей своей отрешенности он сразу же разглядел появившийся в руках у Апу пистолет тот самый, что так понравился слону, — и мгновенно изменил тактику.

— Да, мы убили твоего отца, полицейского инспектора Сету Пати! — едва пробормотал он, но его голос, усиленный микрофоном, хорошо был слышен в цирке.

— Когда? Где? — закричал снизу инспектор Ананд, переводя свой револьвер с объекта на объект в совершенной растерянности. Он совсем потерял способность ориентироваться в ежесекундно меняющихся обстоятельствах и сейчас представлял собой довольно смешное зрелище.

— Да помолчи ты! Вот надоел! — махнул на него рукой сержант Нирали, шестым чувством понявший, что, если после этого дня кто-то и будет вынужден уйти из отделения, это будет не он.

— За что вы убили Сету Пати? — продолжал Апу допрос, прерванный таким неожиданным образом.

— Он разоблачил нас… Мы… В общем, там было много всего: контрабанда, взятки, убийства… — покорно промямлил Тхарма Лингам.

— Что еще сделали вы? — не отставал Апу, продолжая держать его под прицелом.

— Как я могу вспомнить все, что случилось в такие давние времена? — огрызнулся внезапно старик.

В том, как он это произнес, было столько ненависти, слышалась такая ярость вынужденного лизать руку хозяина волка, все мечты которого состоят в том, чтоб откусить ее и не делающего этого только потому, что в другой руке хозяин держит оружие.

Но Апу знал, как управляться с недовольным зверем, он, не опускаясь до угроз, просто щелкнул предохранителем — и этого оказалось достаточно, чтобы освежить любую, даже самую слабую память.

— Я вспомнил, я вспомнил! — быстро закричал старик. — Я дал твоей матери яд, я заставил ее выпить яд!

Затаившая дыхание публика при этих словах снова заволновалась. Люди вскакивали со своих мест и, потрясая кулаками, кричали что-то — слов невозможно было разобрать, потому что возмущенных было слишком много, но ясно становилось только одно — они требовали смерти совершившего такое ужасное преступление.

Апу поднял руку, прося тишины. И, к его собственному удивлению, зал немедленно повиновался ему.

— Ты признался в своих грехах! — сурово произнес карлик. — Следующий акт — расплата!

Он поднял пистолет и посмотрел Тхарма Лингаму в глаза. Этот взгляд показался старику страшным, как ничто в жизни, и он, болтая в воздухе ногами, взвыл:

— Не стреляй! Пощады! Пощады!

Публика ответила ему глухим ропотом, в котором не было снисхождения.

— Кавери, скажи ему, он твой сын и послушает тебя, — бросился к женщине бледный Шарма с трясущимися губами. — Ему нельзя брать на себя убийство, это слишком серьезно, это на всю жизнь…

— Умоляю тебя, Кавери, попроси своего сына пощадить меня! — взмолился Тхарма Лингам, поняв: от того, что решит сейчас эта женщина, зависит его судьба.

Когда-то он убил ее мужа, не слушая ее отчаянной мольбы. Он влил ей в рот яд, сделавший ее сына уродом. Он лишил ее дома, средств к существованию, стеной страха закрыв возвращение назад. Он приказал взорвать ее и новорожденного. Он был демоном, испоганившим ее жизнь, растоптавшим красоту, молодость, счастье. И вот теперь он считает, что может просить ее о пощаде, что заслуживает ее прощения — не раскаявшись, не пройдя покаяния, несколько минут назад пытавшийся уничтожить все, что осталось от ее семьи.

Животный ужас и низость, объединившись сейчас в этом человеке, сделали из него омерзительное чудовище со звериной жаждой жить, дышать и наслаждаться, а также пользоваться законным правом всякого зверя — убивать.

Все это ясно видела Кавери, глядя на мечущееся под куполом тело своего врага. И все-таки она не хотела, чтобы Апу выстрелил. Не потому, что нашла в своем сердце снисхождение, — его не было. Все мысли матери устремлены к сыну. Пусть его минует это страшное зло, способное изменить карму, вызвать гнев богов. Это их дело — давать и отнимать жизнь. Люди могут только исполнять их волю и стараться сохранить свою душу такой, чтобы боги улыбались, видя ее.

Кавери готова была открыть рот, чтобы запретить сыну стрелять. Он ждет ее решения и повинуется ему — она чувствовала это. Но внезапно она вспомнила, что на Апу уже есть три убийства, и их не смыть, не загладить никаким сегодняшним милосердием. Так что же делать: своим решением она отделит от себя сына, останется чиста, когда он уже обагрил свои руки кровью! Сказать ему: не стреляй! — значит бросить его одного среди муки и ужаса преступления, на которое он пошел, чтобы отомстить за мать, за отца, за брата, за них всех!

Отвечать ему одному — перед судом Бога, а не поверхностно глядящим судом смертных. Нет, не бывать этому! Она возьмет на себя часть его страшной вины, она разделит яд из чаши, которую испил ее сын, по своей воле, но ради правосудия, необходимого каждому из них.

Апу не отводил глаз от матери, ожидая знака. Он исполнил бы ее приказ, каков бы он ни был, потому что чувствовал сейчас, что, обуянный своей жаждой мести, он причинил Кавери огромную, ни с чем не сравнимую боль — боль души, страдающей за сына.

Но она вдруг подняла к нему сияющее, светлое лицо и улыбнулась. Он все прочел в этой улыбке и, испытывая невероятное облегчение, повернулся к Тхарма Лингаму.

Прогремевший выстрел разорвал канат, и старик полетел вниз, на манеж. Едва коснувшись его, он подскочил — очевидно, падение не причинило ему вреда. Однако куда страшней высоты была для него приготовленная ему встреча. Львы, взбешенные происходящим, шли на него с угрожающим рычанием. Тхарма Лингам заметался на четвереньках, все еще надеясь найти выход, но тут его настиг первый удар сильной лапы, за которым последовали остальные.

Через минуту он был мертв. Львы некоторое время таскали по манежу его обмякшее тело, казавшееся тряпичной куклой, брошенной сюда из зала увлекшейся девочкой. Потом они охладели к этой игре и угрюмо разбрелись по своим местам, ожидая, что будет дальше.

Публика, затаив дыхание, наблюдавшая за этой сценой, издала вздох облегчения. Все было кончено.

Апу спустился вниз и пошел к матери, стоявшей в проходе. Проходя мимо униформистов, он вдруг заметил, как один из них резко отшатнулся от него, стараясь не коснуться даже краем одежды совершившего убийство человека.

«Боится осквернить себя прикосновением ко мне, — с внезапно пронзившей все его естество болью подумал карлик. — Конечно, я весь в крови, я проклят, и даже прокаженным теперь лучше, чем мне, ибо не они сами навлекли на себя свою болезнь».

Он подошел к матери и, касаясь ладонями ее стоп, прошептал:

— Прости меня…

Она закрыла глаза, из которых бежали слезы, и прижала к себе содрогающиеся плечи сына.

Глава пятидесятая

Молодой инспектор Рабан, которому Апу предпочел сдаться, проявил себя с самой лучшей стороны, позволив всем, кто хотел, проститься с клоуном. Цирковые артисты пришли обнять его и пожелать, чтобы разлука не была долгой. Столько объятий, слез, ласковых слов досталось ему в этот день, что с трудом верилось, что для закона он убийца, преступник, заслуживающий суровой кары. Даже строгие индуисты, для которых любое соприкосновение с чем-либо, что несет на себе хотя бы отдаленный отблеск порока, грязи, мирского зла, — страшное несчастье, после которого приходится совершать длительный путь очищения, омовения плоти и духа, не побоялись выразить ему свое участие, пожать руку.

Растроганный Апу, в котором сейчас было больше умиления, чем естественного в его положении страха тюрьмы и неизвестности, в последний раз обошел цирк, прощаясь с людьми, животными и даже манежем, в котором ползал на коленях инспектор Ананд, пытаясь как-нибудь приспособить дедукцию к обобщению того, что здесь произошло.

— Эй, Апу, возвращайся поскорей в свой вагончик и кончай дела с Рабаном, пока он там протокол оформляет, а то неровен час Ананд спохватится, — предупредил брата Радж, ходивший за ним следом.

Он как в воду глядел — не успели они войти в дом, как туда ворвался разобравшийся с трупом Ананд.

— Это еще что! — закричал он, увидев рядом с уже намеченной новой жертвой Рабана. — Как вы смеете? Дело веду я!

— Он будет передан вам в участке, если господин полковник отдаст мне такое распоряжение, — спокойно ответил молодой инспектор. — Апу имеет право сдаться тому, кому сочтет нужным.

Ананд даже затрясся, услыхав такие слова. Что себе позволяет этот выскочка, мальчишка, который неделю как из Полицейской школы, а уже с такой наглостью дерзит заслуженным, всеми уважаемым профессионалам — инспектор казался себе именно таким в эту минуту. Однако возразить на сказанное было нечего, и Ананд привычно пошел с козырного туза:

— Я думаю, — язвительно проговорил он, — городским властям будет очень неприятно узнать о том, что делается на нашем участке, и все замешанные в этой истории понесут суровое наказание!

— Господину мэру не понравится ссориться с отцом инспектора Рабана, — громким шепотом сообщил своему шефу Нирали, не особенно делающий вид, что разделяет его чувства. — Тот большая шишка в министерстве внутренних дел, — закатив глаза, добавил он.

— Ах, так! Использование семейных связей в служебной карьере? Я немедленно напишу об этом рапорт! — закричал воспылавший праведным гневом борец с протекционизмом и выскочил во двор.

Нирали задержался на минуту и подмигнул Рабану.

— Ловко я пристроил на хорошее место твоего отца-сапожника? — весело сказал он, прежде чем последовать за своим командиром.

Все рассмеялись, включая Рабана, отец которого действительно всю жизнь чинил обувь, сидя прямо на улице.

— Обидно будет, если Апу достанется все-таки этому сумасброду, — покачал головой Радж. — Я с ним хорошо знаком. Он приправит бедняжку смесью из дедукции и тщеславия и охотно слопает на завтрак.

— Подавится, — пообещал инспектор. — Папаша из министерства — это не совсем фикция. Только он принадлежит не мне, а той девчонке, в чьей машине ты сегодня раскатывал.

— Что-о-о? — с интересом спросила Джанеки, мгновенно выйдя из оцепенения, в котором пребывала все это время. — Я не ослышалась?

— Если бы ты знала, дорогая, как она меня крыла за то, что я вскочил в ее автомобиль, ты не стала бы так беспокоиться, — уверил ее Радж.

Рабан подтвердил ее слова — девушка действительно отзывалась о непрошеном госте не слишком лестно. Но все это было ничто в сравнении с тем, что она собирается предпринять в отношении человека, открывшего стрельбу по ее машине. А возможности здесь немалые, потому что именно ее отец и есть та «очень большая шишка», о которой говорил Нирали.

— Так что завтра неприятности будут не только у здесь присутствующих, но и еще у кое-кого, — заключил Рабан. — Кстати, всем вам придется стать свидетелями на процессе Апу, так что готовьтесь.

Инспектор встал, подавая этим знак другим. Пришло время прощаться.

Они вышли во двор к полицейскому «джипу», который должен был увезти от них Апу. На улице к ним присоединились еще несколько любящих его созданий — попугай, укоризненно качающий хохолком, сидя на заборе, и две маленькие белые болонки, с дружным лаем бросившиеся к хозяину.

Рабан занял свое место и отвернулся, не желая мешать людям сказать друг другу самое важное в эти последние минуты.

Сначала Апу подошел к Нирмале, которая тоже была здесь, несмотря на свою слабость и прописанный доктором строгий постельный режим. Он низко поклонился ей, коснувшись пальцами стоп пожилой женщины.

— Благодарю вас за то, что вы сделали для моего брата, а значит, и для моей матери, и для меня. Вы самый родной нам человек, — нежно глядя на нее, произнес Апу.

Нирмала тут же принялась плакать в три ручья и уткнулась лицом в плечо Раджа.

— А ты, Джанеки, прости меня, если сможешь, — тихо сказал Апу не поднимающей головы девушке. — Ты должна знать, я не убивал твоего отца. Он сделал это сам, думая, что стреляет в меня. Правда, должен признать, что я предвидел это и подсунул ему пистолет, который карает задумавшего зло.

— Что мне сказать тебе? — отозвалась Джанеки, глядя в сторону. — У меня нет к тебе ненависти. Просто слишком много встало между мной и Раджем. Ведь… папа, — она с трудом выговорила это слово, — папа причинил вам всем так много горя… Я и не знаю, как нам теперь быть…

— Уверен, что вы справитесь, — улыбнулся Апу, ласково беря ее руку. — Правда, Радж? Ты не должна отвечать за поступки отца, так же, как и твой жених — за поступки своего неразумного брата.

Он подвел Джанеки к Раджу, чтобы тот мог обнять ее свободной рукой, не отстраняя от себя при этом плачущей Нирмалы. Тот прижал девушку к себе и, вздохнув, спросил у Апу:

— Продержишься в камере до утра один, не загрустишь слишком уж сильно? Завтра я туда наведаюсь — место знакомое, сам там сидел.

— Не беспокойся, теперь мне ничто не страшно — у меня есть вы, моя большая — наконец-то большая — семья, — ответил Апу, с любовью вглядываясь в каждое лицо из тех, что светились сейчас навстречу ему преданностью и заботой.

— У тебя будет самый лучший адвокат, даже если мне придется продать мастерскую! — пообещал Радж. — Я уверен, что ты проведешь в тюрьме не слишком много времени.

— Не говори глупостей, — замахал на него руками Апу. Я как твой старший брат запрещаю тебе и думать о продаже мастерской. Адвоката мне даст государство, а тебе придется одному заботиться о трех женщинах, которых я на тебя оставляю.

Он решился, наконец, и подошел к матери, все это время молчавшей, не сводя с сына полного отчаяния взгляда.

— Мама, мама! — пробормотал он, кусая губы, чтобы не плакать. — Как я виноват перед тобой! И как мне вымолить прощение? Что мне сделать, чтоб ты поверила, что я не такое уж низкое, жестокое, грубое существо! И это неправда, что у меня в душе совсем нет веры, — она вернется в нее, я знаю, я очищу душу так, что боги вновь примут меня в число своих детей. Я обещаю тебе, что сделаю это, чего бы мне ни стоило!

— Ты не можешь быть виноват передо мной — ты мой сын, Апу, — сказала Кавери, гладя его лицо дрожащими пальцами. — Иди и сделай то, о чем говорил сейчас. И если для этого моему сыну нужно пройти через тюрьму что ж, я согласна.

Кавери прижала его напоследок к себе и тут же оттолкнула едва заметным движением, опасаясь, что еще минута — и у нее не хватит сил расстаться с ним. Апу послушно отступил, поняв причину, и пошел к машине.

— Я оставляю тебя не одну, ведь правда? — проговорил он, обернувшись у самой двери и мучительно стараясь улыбнуться. — С тобой твой сын, твой Радж, да?

— Да, — твердо сказала мать. — Со мной мой сын Радж, и Нирмала, и Джанеки. И ты со мной, мой мальчик, и так будет всегда, пока я жива.

Апу посмотрел на нее прощальным взглядом и уже собирался сесть в машину, когда к нему жалобно скуля, бросились болонки и принялись тереться о его ноги. Он погладил их по шелковой шерстке и знаком приказал вернуться в дом, а попугаю, тут же слетевшему на его плечо, что-то неслышно зашептал.

— Радж, подойди-ка, — позвал он брата.

Тот осторожно отстранил от себя мать, поручая ее Джанеки, и поспешил к Апу.

— Он будет жить с тобой, он обещал мне, — сказал тот, передавая ему загрустившую птицу.

Радж подставил ладонь, и попугай, печально вздохнув, уселся на нее.

Апу поднял руку на прощанье и забрался в машину. Из нее высунулся инспектор Рабан, который тоже захотел попрощаться со своими новыми знакомыми. Наконец автомобиль тронулся и, поднимая тучи пыли, медленно поехал по двору.

— Апу! Апу! — жалобно захныкал попугай, окончательно понявший теперь, что его хозяин покидает его.

— Научи его говорить «Радж!» — прокричал Апу из уже отъехавшей машины.

— Нет, — ответил брат. — Он будет ждать тебя, Апу. Так же, как и мы…

Но Апу этого уже не слышал.