Роковая измена

Глава 36

И Галка дозвонилась. И Тася через два дня рано утром села в поезд, который за пять часов должен был доставить ее в детство — к деревянному дому, как у бабушки. Сначала предстояло добраться до некрупной станции Березки, где поезд задерживается лишь на минуту, а оттуда ждать попутку или надеяться на автобус, который чаще всего ходит, как хочет, а не как надо.

Тася любила вокзал, поезда и тот особенный запах дыма, который сохранился в составах, предназначенных для неторопливого путешествия на недалекие расстояния.

Всю весну и в начале лета можно было увидеть битком набитые вагоны — ехали дачники: везли с собой ящики и коробки, тюки и сумки, детей и даже домашних животных. В конце августа поезда уходили полупустыми, и хмурая, равнодушная проводница радовалась отдыху от навязчивых вечно требовательных пассажиров. Можно было, наконец, спокойно закрыться в купе, вытянуть полные, с вздувшимися венами ноги, и смотреть в окно на ставшие уже скучными, знакомые до мелочей пейзажи.

К обеду поезд остановился у перрона с неровным, местами вздыбившимся асфальтом, прямо напротив одноэтажного каменного здания вокзала. Тася быстро выскочила наружу, и поезд недовольно пыхтя, лениво пополз дальше, объезжая еще десятки таких же маленьких станций и полустанков, где когда-то кипела жизнь. Теперь деревни и села постепенно умирали, наводя ностальгию и тоску на тех, кто помнил совершенно другие времена.

Рядом с чистеньким бело-голубым зданием вокзала была видна автобусная остановка. Видавшая виды коробка с проржавевшими стойками и облупившейся деревянной скамейкой. Некоторые ее части были сломаны, а урна в виде железного ведра вся в мусоре.

Тася подняла голову в надежде прочитать расписание автобуса, которое сиротливо болталось на тонком металлическом шесте. Черные буквы и цифры давно поблекли, и разобрать их было совершенно невозможно. Она беспомощно оглянулась.

Тощая собака привычно перебежала железнодорожные пути и, виляя хвостом, припустила к девушке, в надежде получить сухарики или сосиску или даже кусочек банана — тем, чем ее летом обычно угощали путники.

Тася закинула на плечо рюкзак, с собой она почти ничего не взяла, для чего и для кого здесь наряжаться? Уже в поезде вспомнила, что забыла шампунь и сейчас огляделась в поисках магазинчика, который обязательно должен быть при вокзале. Взгляд натолкнулся на ларек, в витрине которого были выставлены товары на любой вкус, начиная от ластиков и карандашей и заканчивая бельевой веревкой и одноразовым станком для бритья. Окошко ларька было закрыто наглухо.

В воздухе раздавался только звук метронома, доносившийся из большого черного громкоговорителя на столбе. Стало неуютно и тревожно — зачем она потащилась в такую глушь? Тася вздохнула и решила узнать в здании вокзала, ездит ли здесь хоть какой-нибудь транспорт. Собака посмотрела ей вслед прищуренным осуждающим взглядом — ее так ничем и не угостили. Она облизнулась, со вкусом зевнула и побежала по своим неотложным, собачим делам.

Выяснилось, что автобус, если и приедет, то ближе к вечеру, но лучше его вообще не ждать, а поехать с Толиком — водителем почтового фургончика. Тетя Нюта должна будет встретить ее на развилке, а оттуда уже проводит к своему дому.

Тася попробовала узнать у Галки, какая она, ее тетка? Но Галка лишь загадочно ухмылялась и говорила таинственное: увидишь. Теперь уже Тася сомневалась, что вообще хочет две недели находиться в богом забытом месте. Вот они покой и тишина. Только отдает безмолвием и мертвостью.

От Толика разило таким перегаром, что Тася запаниковала — как куда-то ехать с этим хмурым, небритым дядькой? Через поля, леса, по грунтовке, поднимающей белую пыль таким облаком, что не видно автомобилей. Почему-то вспомнились рассказы классиков о земских докторах и учителях, приехавших в тьму-таракань лечить и учить. Не хватало только лошади с телегой, застланной соломой.

— Ты к Матвеевне, что ли? — спросил похмельный Толик, глядя на нее колючими глазами.

— Не знаю. Я к тете Нюте, — потерянно ответила Тася, понимая, что не спросила Галку, каким было полное имя-отчество ее родственницы.

Толик кивнул, как будто этот скупой диалог прояснил ему все вопросы. Здраво рассудив, что неприятного водителя здесь все знают, Тася устроилась-таки рядом в почтовой машине.

Дальше поездка напомнила ей аттракцион в парке отдыха, на который однажды ее сдуру затащила Светка. Тогда Тасе показалось, что она попала в миксер, который крутит и вертит ее под разными углами, в надежде перемешать руки, ноги и внутренности в один коктейль.

Вот и здесь Толик не церемонился — он мчался по ухабам так, будто участвовал в заезде на внедорожниках. Все ямы и кочки слились в одну бесконечную тряску, похожую на выбивание пыли из ковра. Иногда они с бабушкой брались за концы дорожки и трясли ее и всхлопывали прямо на лужайке рядом с домом.

Позеленевшая Тася вздохнула с облегчением, когда Толик резко затормозил и остановился. В образовавшемся пыльном облаке было невозможно различить, где в итоге она оказалась. Толик нисколько не смутившись, тут же вылез из кабины и скрылся в белом тумане. Через секунду открылась дверь и с ее стороны, и Тася, задержав дыхание, вышла наружу.

— Толька! Леший! Опять пыль столбом, — раздался недовольный молодой голос.

— Гостью вам привез, — почтительно ответил Толик.

Постепенно пыль начала оседать, и Тася увидела развилку двух дорог, почти как в сказке. Грунтовка, по которой она приехала, уходила направо, а вот налево, через поля, вела дорога с укатанной, заросшей травой колеей. Толик вскочил в машину и сорвался с места, словно торопился покинуть это место.

Тихо-тихо к Тасе подошла невысокая худощавая женщина в платке. На первый взгляд казалось, что на вид ей было лет сорок пять не больше, но приглядевшись Тася поняла, что ошибается. Точный возраст угадать было сложно, но она не подходила ни под одно из определений — ни пожилой, ни зрелой, ни уж тем более бабкой назвать ее было невозможно.

Лицо вытянутое, суровое, как у монашки. Да и смотрела настороженно, надвинув на лоб, цветастый платок. Она была босиком, и Тася увидела, что ее ноги утопают в мягкой пыли.

— Пойдем, — просто сказала она и, не оборачиваясь, поплыла по утоптанной сухой земле.

Тася огляделась, больше здесь никого не было. Может быть, тетя Нюта прислала эту странную незнакомку за ней?

— Извините, пожалуйста, а где тетя Нюта? — решилась спросить Тася, глядя в спину, затянутую ситцевой кофтой с мелким рябым рисунком.

— Я и есть, — недовольно отозвалась женщина.

Тася озадаченно нахмурилась. Совсем не такой представляла она себе родственницу Галки. Ей казалось, ее встретит веселая бабулька, от которой будет пахнуть парным молоком и совсем чуточку навозом. Они пойдут по лугу с рядами желтой нарядной пижмы и голубыми огоньками цикория, и Тася будет любоваться стогами сена и коровами, пасущимися рядом. Деревянный мостик, речка, ребятишки с самодельными удочками, важные гогочущие гуси — милая сельская пастораль рисовалась в воображении девушки, пока она ехала в поезде. Но никаких деревенских идиллий не наблюдалось. Да и сама хозяйка этих мест, похоже, не очень гостеприимна. Снова стало не по себе. Зачем приехала?

Тася тоскливо оглянулась, ни души, только вдалеке виднеется крыша деревянного дома. Молчаливая тетя Нюта без предупреждения свернула с дороги в сторону неприметной тропки, ползущей вглубь рощицы. Тася, запнувшись о толстую корягу, пошла за ней. Ей казалось, что она Алёнушка, которую заманивает в лес злая ведьма. Вот так добрая тетя Нюта! Вот так близнецовые души! Теперь наставления Галки выглядели зловеще. Что делает тетя Нюта с этими неведомыми близнецовыми душами?

Дом у тети Нюты оказался добротным, крепким, с высоким крыльцом и небольшой верандой. В палисаднике подмигивали разноцветными глазами осенние астры и георгины, за домом был разбит большой огород, где в основном росла картошка. А сбоку были грядки с укропом, петрушкой, чесноком и хреном. Небольшая бревенчатая банька притаилась прямо рядом с мостками, ведущими на деревянный помост речки. Где-то вдалеке мекала коза, и пахло печным дымом. Уютные, знакомые с детства запахи окутали Тасю с головы до ног, будто и правда, сработала машина времени.

Тетя Нюта молча проводила ее в дом. Тася поднялась по крутым, покрашенным коричневой краской, ступеням и оказалась в сенях, а потом и в самой избе. Было тихо, только старые ходики на стене щелкали изношенной пружиной.

Тася разулась, посмотрела на свои джинсы, припорошенные до колена пылью — притащила грязи. Хозяйка дома кивком головы показала в сторону печки, за которой находилась небольшая комнатушка с высокой железной кроватью. Такая же была у бабушки. Тася очень любила прятаться под нее и сквозь свисающие кисти покрывала наблюдать, как бабушка ее ищет и как будто не может найти.

Тетя Нюта всё так же молча скрылась на улице. Тася огляделась, заметила большой комод с тяжелыми ящиками и старый, но еще крепкий стул. На него и присела. Так приучила ее бабушка — застеленная кровать королевишной стояла до самого вечера, горделиво хвастаясь подушками, сложенными одна на другую, и кружевной салфеткой, накинутой сверху.

Стукнула дверь, загремело ведро, и вдруг послышался звук процеженной жидкости.

— Девка-а-а, — услышала Тася. — Таисия!

Она выглянула из-за печки. Тетя Нюта наливала из литровой банки свежее молоко, пузырящееся пенкой.

— Иди-ка, с дороги-то… Выпей парного, — говорила тетя Нюта, не поворачивая головы. — Тоща совсем, кожа да кости, — ворчала она. — И в глазах муть. Вечером в баню пойдешь, — строго приказала она.

Молоко оказалось козьим, сладким и совсем без специфического запаха.

— А как же, — словно отвечая на немой вопрос, сказала тетя Нюта. — Животное — оно чистоту любит, тогда и продукт вкусный.

Тася улыбнулась: как смешно она говорит, называя молоко, продуктом. Тетя Нюта снова куда-то исчезла, а Тасе ужасно захотелось спать. В голову снова пришло сравнение со сказкой, где усталого путника опоили сонным зельем. Она сидела на застланной разноцветными половиками лавке и отчаянно таращила глаза, борясь с навалившимся сном. Откинула голову на маленькую подушку, пахнувшую пряной травой, и закрыла глаза, всего на минуточку. Очнулась, когда уже смеркалось, и по дому неслышно сновала тетя Нюта, ступая по половицам жесткими пятками.

А дальше отпуск превратился в один бесконечный день, когда Тася уже устала удивляться и покорно жила по неведомому режиму, что прописала ей тетя Нюта. Сроду не любившая баню и вечно пищавшая от клубов пара, теперь Тася с наслаждением парилась, чередуя веники — березовый, дубовый и даже из крапивы. Боль, грусть, тоска — всё выстегивалось, выпаривалось, облетало с души, как с кожи облетают прилипшие засохшие листья. Бросалась в звонкие воды быстрой речушки, оставляя там тревогу и страхи.

Из деревянной шайки омывалась отваром трав, приготовленных тетей Нютой. Полоскала волосы дождевой водой, собранной в кадку, отчего они становились мягкими и блестящими. Надевала простую нательную рубаху из грубоватой чистой ткани и босиком, ойкая и морщась, бежала по траве в дом. Каждое утро и вечер Тася пила парное молоко, утирая тыльной стороной ладони, молочные усы. И благодарила козу Майку, поглаживая ее курчавый лоб между тонкими, как полумесяцы, рогами. И спала, спала, спала, как ребенок.

Тася привыкла к неразговорчивой хозяйке, к ее нашептываниям и приговорам, к ее грубоватым приказам, что ей есть, что пить, когда идти в баню, а когда в лес, чтобы искать свое заветное место, дарующее силу и свободу.

— Да, где искать-то? — недоумевала Тася.

— Почувствуешь. Сама поймешь, — отворачивалась тетя Нюта.

И она нашла это место. Замерла, как заколдованная и потом тихо опустилась на траву рядом с огромным дубом, в котором чернела глубокая темная дыра — как портал в потусторонний мир.

Так закончился отпуск, а Тася обрела жизнь и получила к ней вкус.