Роковая весна

Глава 8

— Mademoiselle[5], — постучала в дверь Полетт. — Madame[6] просила узнать, готовы ли вы?

— Готова. Спущусь через несколько минут, — ответила Миранда.

Но это не правда — она не была готова. Вернувшись домой после ураганного «шопинга», Миранда распаковала платье и, приложив его к себе, подошла к зеркалу. Смотрела на свое отражение и видела себя другой, той, которая час назад стояла перед другим зеркалом. Разве можно будет когда-нибудь забыть, как он смотрел на нее?

«Мадам просила узнать, готова ли я?» — подумала Миранда. Она не будет готова даже тогда, когда спустится вниз!.. Дэниел медленно и верно подчинял ее себе. Сначала с помощью угроз, а теперь вот берет в полон, вооруженный до зубов страстью. А она, беззащитная, безоружная, сдается ему, не оказывая сопротивления?..»

— Mademoiselle? — Дверь осторожно приоткрылась. — Простите, но madame просит сообщить вам…

— Все в порядке, Полетт, — сказала Миранда. — Скажите мадам Прескотт, что я почти готова.

Посмотрела на часы. «Скоро восемь. Вот-вот появится Дэниел… Получается, он накупил эти мыслимые и немыслимые туалеты для того, чтобы стереть с лица земли память о безликих ордах поклонников. Так? Выходит, что так… Не из любви же к ней? Так унижают только из ненависти!

Если бы он был умен и тонок, все бы понял сам.

У нее есть единственная страсть — это живопись. О каких мужчинах можно вести речь? Не будет же она опускаться до банальных объяснений, не скажет же ему, что ни с кем не была в интимных отношениях. У нее есть гордость! А потом, он все равно не поверит. И не в этом дело! С самодовольным видом берется судить о ней. Безжалостный, спесивый, самовлюбленный эгоист… Да, только такой! Даже когда до нее дотрагивается, всего лишь дотрагивается…»

Стиснув зубы, Миранда отошла от зеркала.

«Свою власть он уже продемонстрировал, и с этим пора кончать», — решила она и стала одеваться. «Она приехала в Париж, как компаньонка Софи. Следовательно, должна безукоризненно выполнять свои обязанности. Это — первое. Во-вторых, учиться, учиться и писать… Софи, конечно, очаровательная дама. Ее даже и старой не назовешь! Милая, легкая в обращении».

Миранда радовалась тому, что Софи будет рядом с ней, при тете Дэниел не позволит ничего, что могло бы испортить предстоящий вечер. «Сказочный Париж, красивая музыка…»

— Миранда? — донесся снизу голос Софи. — Ты готова, дорогая?

Миранда подошла к зеркалу.

— Ты готова? — подмигнула она сногсшибательной красавице.

Выключила свет и вышла из комнаты. В гостиной была только Софи. Месье Ги действительно постарался: голубовато-пепельная головка выглядела прелестно, особенно на фоне темно-синей бархатной обивки глубокого кресла. Миранда огорчилась: «Самое время щелкнуть тигра по носу, а его нет…»

— Вот и я! — Она подошла к креслу и не поверила глазам: Софи в уютном пиренейском халате и в домашних туфельках на небольшом каблучке смотрела на нее ясными глазами. — Но вы же еще не одеты! А говорили, что в восемь мы отправляемся на концерт.

— А вы, Миранда, такая прелестная! — Софи поднялась с кресла. — Платье… прическа… Повернитесь, хочу посмотреть на вас со всех сторон.

Миранда прошлась к окну и, вальсируя, вернулась к креслу. Волны волос, собранные на затылке двумя серебряными гребенками, привели Софи в восторг.

— Миранда, вы само совершенство. Дэниел просто…

— Просто что? — в упор спросила Миранда.

— Дэниел будет гордиться вами. Мужчины любят, когда рядом с ними бывают такие женщины.

— Софи! — Миранда подошла к окну. — Почему вы не одеты? Дэниел будет с минуты на минуту.

— А разве Полетт вам не сказала? — распахнула Софи голубые глаза. — Боюсь, что вам, дети мои, придется идти на концерт без меня.

— Что случилось, Софи? — насторожилась Миранда.

— Я всегда плохо переношу дорогу. Думаю, лучше мне остаться. И чувствую себя я неважнецки. — Ее лицо приняло страдальческое выражение.

«Конечно, она устала! Все-таки ей далеко за восемьдесят. Живая, энергичная, следит за собой, но годы. Об этом забывать нельзя», — размышляла Миранда, полная сочувствия.

— Я вас понимаю, — она направилась к столику в углу комнаты и взяла телефонную трубку. — Думаю, ваш племянник тоже согласится, что вам лучше побыть дома. Я ему объясню.

— Не звоните, дорогая. Я уже ему сообщила.

— Хорошо, — Миранда положила трубку. «Жаль, конечно, что сегодня не удастся прищемить хвост тигру. Но рано или поздно это произойдет». — Сейчас сниму это миллионерское платье и вернусь к вам.

— Чем же платье провинилось? И потом, если я не могу пойти сегодня, то почему другие должны сидеть дома? Вы с Дэниелом замечательно проведете время и без меня, — Софи преображалась на глазах.

— Нет. Это невозможно. Мы уйдем, а вы останетесь?

— Конечно. Что же тут такого? У меня к вам просьба — захватите с собой из «Фукетса» мои любимые пирожные. Там по вечерам работает одна любезная девушка, она знает, какие я люблю.

— Нет, — сказала Миранда. — Я не пойду.

— Миранда, дорогая. Я понимаю, Дэниел был… даже не знаю, как сказать — немного резок. — Софи помолчала. — Но он, детка, не будет больше таким. Не беспокойтесь! Я с ним поговорила.

— Я беспокоюсь не о себе. Просто я не считаю возможным оставить вас одну. Думаю, он тоже не согласится.

— Почему одна? Полетт ведь никуда не уходит. Ради всего святого, — заволновалась Софи, — не делайте из меня больную и несчастную. Это не мое амплуа! Я сто раз объясняла… А вот и Дэниел! — У входа мелодично зазвонил колокольчик. — Полетт, пожалуйста, открой дверь!

«Дорогая Миранда! Тебе предоставляется возможность доказать право на самостоятельные решения», — подумала она, когда Полетт понеслась к дверям.

— Софи, — решилась Миранда, — можно я скажу Дэниелу…

— Что ему нужно сказать? — услышала она мягкий баритон, и сердце ее замерло.

Дэниел подошел к Софи, нежно чмокнул в нарумяненную щечку и положил перед ней розы.

— Обожаю розы. Особенно эти, «баккара». Полетт, поставь их ко мне в комнату. Спасибо, мой мальчик!

Дэниел выглядел великолепно. Черного цвета костюм шел ему необыкновенно. Широкие плечи… Длинные ноги… В меру длинные! Поджарый, узкий таз… Темные шелковистые волосы слегка взъерошены порывом ветра. Смуглый цвет кожи оттеняет кремовая — нет, пожалуй, цвета слоновой кости — рубашка.

«Господи, какой он красивый! И такой элегантный!»

— Вы красавица, Миранда, — сказал он и протянул ей белую — совсем белую! — орхидею.

В «Плейель» они ехали на такси. Всю дорогу оживленно беседовали. Потом как ни старалась, она не могла вспомнить ни единого слова. Ей даже пришло на ум, что и под страхом смертной казни она бы не припомнила, о чем они говорили. «А еще смею удивляться, что Софи кое-что не помнит». Но об этом она подумала позже.

— Объясните мне, пожалуйста, одну вещь, — спросила вдруг Миранда, когда они застряли в пробке, поворачивая на Елисейские поля. — Вы действительно хотели повести вашу тетю на концерт?

— И долго ты думала?

— Прошу вас, ответьте мне, — настаивала Миранда.

— Какой бы сценарий ты для нас ни сочинила, меньше всего я хочу вносить в него поправки. Относительно Софи могу сказать, что был удивлен не меньше твоего, когда она мне позвонила.

— Предполагается, что мне следует в это поверить, — повела она плечами.

— Да, конечно. Если только ты не считаешь, что я способен врать.

«Хм-м! Может, и способен… Она еще об этом не думала. У тебя и других отрицательных качеств хватает…»

— Я даже подумал, не остаться ли дома и не почитать ли ей что-нибудь вслух.

— Почитать вслух?

— Разве это предосудительно?

— Нет, конечно! Просто, трудно представить вас в такой роли.

— Понимаю и сочувствую. Действительно тебе трудно. Как ты меня величала? Животное, негодяй, подонок…

— Вы всегда преувеличиваете, — возмутилась Миранда.

— Да чего уж? Отпетый сукин сын читает вслух старенькой тете…

— Если вы ждете извинений…

— Да нет! Скажи я, что однажды холодной зимней ночью развлекался тем, что накачивал старушку джином, ты начнешь заламывать руки…

— Я не понимаю, куда вы клоните…

— Куда я клоню? Никуда. Похоже, ты ошибаешься во мне. — Дэниел помолчал. — Возможно, мы оба ошибаемся друг в друге.

Миранда взглянула на него, но в машине было темно, и она не видела выражения его глаз, поэтому не могла понять, говорит ли он это с иронией или серьезно. Она чувствовала, что он внимательно смотрит на нее, и это ее тревожило.

— Я… мне кажется, я вас плохо понимаю.

— Все достаточно просто. Ты составила обо мне мнение на основании поведения, которое, — он помолчал, — которое, можно предположить, не отличалось хорошими манерами.

— Можно предположить, — повторила за ним Миранда. — Ничего себе! Да вы себя вели, как… как…

— Хам. Кажется, Майна так меня назвала. Сказать по правде, когда я услышал это, то расстроился.

Дэниел взглянул на нее виновато, как набедокуривший мальчишка, и ей стало неловко и чуточку жаль его.

«Глупости! Нашла малыша… Взрослый мужчина, заставивший ее плясать под свою дудку с первой же минуты их встречи. Теперь решил изменить тактику и заходит с тыла».

— Дэниел, все, что вы говорите, чрезвычайно трогательно. Но давайте разберемся. Как вы только что признали, мы ошибаемся друг в друге. Но дело в том, что я не думаю, что очень ошибаюсь.

— Черт возьми! — он взял ее за плечи. — Я пытаюсь исправить положение, если хочешь, извиняюсь. Почему ты все так усложняешь?

«Ну и ну! Он перед ней извиняется… Дэниел Торп чувствует себя виноватым? Быть этого не может. Чепуха какая-то! Размечталась…»

— Может, вам следует сказать, за что вы извиняетесь? Уж не потому ли, что угрожали моим друзьям? Или за то, что заставили меня уехать из Амстердама? Нет уж, будьте так великодушны, назовите свои поступки, за которые вам неловко.

— Идет! Начнем с начала, посмотри на все моими глазами. В мюллеровской хате, голая…

Миранда засмеялась. «Называется, он просит прощения…»

— Опять двадцать пять! Я не хочу в сотый раз объяснять, что я не…

— Ты можешь меня выслушать? Тебе ничего не нужно объяснять, вернее, ты не должна. Вот в чем все дело!

— Какое дело, Дэниел?

— Я был не прав, — он повысил голос. — Ты художница. Иногда подрабатывала натурщицей. А я, скотина, заподозрил тебя Бог знает в чем.

«Извиняется!.. Похоже, что да. Но почему? Что случилось? Может, Софи вразумила его?»

— Что случилось? Почему такие перемены?

— Я сегодня звонил Мюллеру, — Дэниел перевел дыхание, — он мне сказал… «Вот это номер!»

— Эрнст Мюллер — лживая гадина, — зазвенел ее голос.

— Но сегодня он не лгал. Он сказал, что даже не знаком с тобой.

— И вы ему поверили?

— Да.

— А в тот, в первый раз, когда он сказал, что спал со мной, вы тоже ему поверили?

— Не нужно так, Миранда, — он нервно откинул волосы со лба. — Тогда я был зол. Чертовски зол. Ну, ошибся…

— Проясним кое-какие детали. Вы дважды обращались к Эрнсту Мюллеру, чтобы собрать обо мне сведения. Дважды… Так?

— Миранда, дай мне, черт возьми, хоть слово сказать. Я сейчас все объясню тебе. О'кей?

— Я прошу вас… мне нужно понять, почему вы оба раза поверили этому… этому…

— Потому, что тогда я не знал тебя. Потому что теперь я многое понял. Какое это имеет значение? — он обнял ее за плечи. — Я же пытаюсь сказать тебе, что я был не прав. А ты… ты мне мешаешь.

Миранда посмотрела на него, а сердце ее буквально пустилось в пляс: «Ну, что? Добрый принц? Самый добрый?»

— Миранда, — голос Дэниела звучал нежно и ласково, — я дурак дураком.

— Никто с этим и не спорит, — уточнила девушка строгим голосом.

— Ну, тогда… — он заулыбался.

— Мне следует прийти в восторг, потому что вы… вы, наконец, перестали считать, что я торгую своим…

Он засмеялся и, не дав договорить, притронулся к ее губам.

— Вы думаете, что меня волнует ваше мнение? — спросил Дэниел.

— Надеюсь, что да. Потому что мне не все равно, что обо мне думаешь ты, — тут она не заметила, что перешла в разговоре «на ты».

«А сердце заходилось от радости!.. Будто оно знает; что Дэниел смотрит на меня с нежностью, будто видит его ласковую улыбку…»

— Миранда!

— Да.

Дэниел взял в ладони ее лицо и заглянул в глаза близко-близко.

— Я все сделаю для тебя. Ты мне веришь?

— Не знаю, Дэниел. Я бы очень хотела…

— Миранда, дорогая. Не будем загадывать. Будет так, как будет. А сейчас мы пойдем слушать музыку, потом ужинать, а потом, если скажешь, что не хочешь больше меня видеть…

— Вы меня отправите в Амстердам? Помолчав, он спросил:

— Ты и в самом деле этого хочешь?

«Ах, если бы она знала?»

У входа в концертный зал стояла большая толпа. Спрашивали лишний билет. Дэниел обнял Миранду и, чуть отодвигая одних, ловко обходя других, повел к входу.

— Если мы не поспешим, то рискуем застрять в фойе до антракта. Лучше сделаем наоборот. Уйдем в антракте, если не возражаешь.

— Хорошо. Посмотрим.

Когда закончилось первое отделение, Миранда ощущала восторг, и уходить ей не хотелось. «Волшебные звуки музыки, ослепительный зал, празднично оживленная публика и бесподобный Дэниел, самый лучший в мире Дэниел…»

Музыка взволновала и его, но он не был бы Дэниелом Торпом, если бы не шутил по всякому поводу или совсем без повода. Наклоняясь к ней, слегка касаясь губами ее ушка, он весело рассказал все, что знал об архитекторе, строившем этот зал, потом припомнил многих великих музыкантов, которые выступали на этой сцене, а затем предположил, что скрипачам сегодня трудно вести свою партию, так как свет, падающий сверху, отражаясь от лысины дирижера, слепит им глаза.

В антракте они вышли в фойе, он усадил ее в кресло, а сам, как ледокол в океане, отправился пробивать дорогу к бару. Конечно же, он не поинтересовался, захочет ли она одиноко ожидать его в углу, правда, оставил ей право решать, уходят ли они или снова возвращаются в зал.

Миранда достала из сумочки листок бумаги, огрызок карандаша и стала по памяти делать наброски. «Дирижер, скрипачи, сцена…» Она не заметила, как он вернулся.

— Тулуз-Лотрек, говорят, тоже был фанатом, — шепнул он ей на ухо.

— Дэниел, мне хочется успеть все, что я вижу и чувствую, запечатлеть на бумаге, — смутилась Миранда, пряча набросок в сумочку.

— Париж — Мекка всех художников мира. Правильно? — сказал он и протянул ей бокал вина.

— Я всегда мечтала оказаться в Париже. Мои родители меня не понимали, считали, что вполне можно обойтись и Нью-Йорком.

— Нью-Йорк?.. — он радостно воскликнул. — Подумать только! Мы жили в одном городе и не встретились. Я поражен!

— А я нет. Полагаю, что мы с вами из разных слоев общества, — она снова перешла «на вы». А кроме того, — отпив глоток, она продолжила, — в Нью-Йорке я жила всего год. Детство и юность прошли в Филадельфии.

— Твоя семья из Филадельфии? Миранда кивнула.

— Мама, папа, маленькая сестренка, две кошки и пес.

— Наверно, кошки и пес заплакали, когда ты получила первую стипендию?

— О, да! — засмеялась Миранда.

— Твои родители тоже художники?

— Папа — механик. А мама… однажды смастерила мне изумительный маскарадный костюм. Как вы полагаете, это что-нибудь да значит?

— Без сомнения, — он приподнял бокал, как бы поздравляя ее с удачей, и улыбнулся. — Художественные наклонности определенно заложены в генах семьи Стюартов.

— А вы? Вы выросли в семье удачливых предпринимателей?

— Нет. Совсем не так. «Удача» в моей семье было запретным словом.

— Я не поняла.

— А я и до сих пор не все понимаю. Хорошо помню, что у матери для отца другого прозвища, кроме как «неудачник», не было. — Дэниел залпом допил вино.

— А зачем? Для чего она это ему говорила? — спросила Миранда.

— Ты, думаю, назвала бы его «мечтателем». Он всю жизнь лелеял в сердце мечту — разбогатеть или стать знаменитым.

— И этого не произошло?

— Конечно, — Дэниел замолчал. — Я ненавидел мать за ее отношение к отцу. Только теперь я понимаю, что ей досталось, как она пыталась сводить концы с концами в то время, когда отец сидел в своей берлоге и обдумывал варианты, как снюхаться с денежными ребятами.

Миранда наконец поняла, какие чувства волновали Дэниела. Интуитивно угадала, что этим он никогда и ни с кем не делился. Она обрадовалась, поняв, как много это для нее значит.

— А вы выбились в люди? — спросила она, мягко улыбнувшись. — Снюхались с денежными ребятами?

— Полагаю, да, — ответил Дэниел задумчиво.

— Значит, ваш отец успокоился, радуясь успехам сына.

— Он об этом никогда не узнает. Умер до того, как я чего-то добился в жизни.

— Но, если бы он… — Дэниел не успел договорить, так как зазвенел звонок. Все направились в зал. «Как не вовремя», — подумала Миранда и поставила пустой бокал на столике. Дэниел накрыл ладонью ее руку.

— Миранда, ты очень хочешь вернуться в зал? Или, может, лучше отправимся смотреть ночной Париж?

— Я предпочту Париж, — ответила она без колебаний, и Дэниел, крепко обняв ее за талию, повел к выходу.

Они долго бродили, держась за руки, по оживленным, ярко освещенным улицам Парижа и наконец пришли к реке. По каменным ступеням спустились к самой воде. На ее темной глади серебрилась лунная дорожка. Затем, пока они шли по набережной, выложенной плитами, до следующей лестницы, вода становилась то темно-зеленой, то золотисто-желтой. Когда они наконец снова поднялись по лестнице и оказались на узенькой улочке, выложенной брусчаткой, улочка-ручеек приняла их и повела за собой под уклон. Миранда сняла туфли и пошла босиком, Дэниел сунул их в карманы пиджака.

— Я заказал столик в «Фукетсе», — сказал он.

— Туда босых не пускают? — засмеялась Миранда.

— Они будут счастливы принять у себя самую красивую женщину Парижа, — он поцеловал се руку.

Наконец счастливая пара вышла на Елисейские поля. Огни витрин, вывесок — все сверкало, будоражило, волновало.

— Может, пойдем куда-нибудь в другое место? — предложил Дэниел.

— Нет. Я всегда мечтала посидеть в «Фукетсе». В путеводителях его называют самым элегантным рестораном Парижа. Дэниел, подайте мне туфли.

Пока он надевал ей туфли, она, опершись о его плечо, нежно смотрела на склоненную перед ней темноволосую голову и улыбалась. «Я — Золушка, вот я кто». — Миранда вздрогнула от этой неожиданной мысли.

— Миранда? Что? Тебе холодно? — Дэниел нежно обнял ее за плечи.

«Какие глупости приходят мне в голову. Золушка… Принц… Бал во дворце… А потом? Тыква, лохмотья и мыши…»

— Прохладно немного, — заставила она себя улыбнуться.

— Так теплее? — заглянув в ее глаза, он набросил ей на плечи свой пиджак.

Миранда радостно уткнулась лицом в лацканы пиджака, и от них пахнуло вдруг ставшим таким дорогим ее сердцу Дэниелом… Она ощутила спокойную уверенность в будущем.

— Теплее, — ответила девушка и впервые сама взяла его за руку.

Их столик был в углу. Гарсон усадил их в плетеные кресла, подал меню и пожелал приятного отдыха.

— Vin, fromage, pain, cafe, — улыбнулась Миранда. — Вино, сыр, хлеб и кофе — теперь она знала, что это неотъемлемая часть любой французской трапезы. — А уж дальше, monsieur, полагаюсь на ваш выбор, — сказала она шутя Дэниелу.

— Рад услужить вам, mademoiselle, тем более, что ваши вкусы мне известны. Гамбургер, яичница с беконом. — Миранда засмеялась. — Гороховый суп и фриты, — продолжила она, вспомнив их первый визит в ресторан.

Подошел другой гарсон с картой вин. Заказали старое выдержанное вино начала века.

— В тот день я была голодна. Как давно это было!

— Одного не пойму — почему ты не обратилась за помощью к родителям?

— Нет, — покачала головой Миранда. — Они бы поняли, как трудно мне жить, и расстроились бы. Кроме того, я — художник и должна сама пробиваться сквозь тернии к звездам.

— Да, а я и забыл… Полнейший идиотизм, тернии то есть, это то, чем некоторые расплачиваются за свое желание быть самостоятельными.

Миранда на секунду задержала дыхание. Дэниел улыбался, но его взгляд был явно неодобряющим. Очарование вечера исчезало…

— Ну, что смотришь? Может, поспорим? Не обращаешься за помощью к близким… Выбираешь местом обитания социально неблагонадежный город…

— Амстердам? — рассмеялась Миранда. — А как же Рембрандт, Вермер, например?

— И вообще связала себя неизвестно с кем… — настойчиво продолжал неприятный ей разговор Дэниел.

— О ком вы говорите? Это Майна и Билли неизвестно кто? — вдруг вся вспыхнула от гнева Миранда.

— Твой стиль, манера одеваться, буквально вопят во все горло: «Смотрите все, какая я необыкновенная».

— Я не богата, чтобы одеваться по-другому, — она гневно продолжала смотреть на него в упор. — Поэтому я покупаю поношенные вещи и… — не успела она договорить, как он прервал ее.

— Это меньше всего доказывает твою независимость, Миранда! Ты это должна понять.

— Оставьте в покое мой образ жизни, Дэниел. Мне не требуются ваши советы.

— Образ жизни, — в его голосе звучали сарказм и презрение. — Я ненавижу это словосочетание.

— Дэниел, мне нравится, как я живу, — настойчиво подтвердила она уже сказанное.

— А тебе не приходит в голову, что это звучит по-идиотски и наивно? — спросил Дэниел.

«Приходит! — подумала Миранда. — Но совсем в другом контексте. Билли как-то сказал: „Глупо хвастаться заплатами на ботинках и тем, что довольствуешься грубой пищей, но я почему-то счастлив“. Они тогда смеялись над этим… Но Дэниел, человек из другого мира, какое право он имеет осуждать их?..»

— Mademoiselle? Monsieur?[7] — гарсон снова возник около их столика. — Что еще прикажете?

Дэниел взял меню. Миранда нервно отпила глоток вина из бокала. Когда ставила его на стол, заметила, что ее рука дрожит. «Этот безапелляционный тон!

Горбатого могила исправит… Допустим, он больше не считает ее бродяжкой, но, видите ли, его не устраивает, как она живет. Думает, если умеет с шиком заказать ужин или щелкнуть по носу расфуфыренных гордячек в бутике — неизвестно, почему они так носы задирают? — так это и есть настоящая жизнь? Конечно, в этом плане ей до него далеко…»

Миранда посмотрела на соседний столик. «Мужчина и женщина. Улыбаются, болтают непринужденно. Стоп!.. Вот, пожалуйста, вам! Миранда увидела, какой выразительный взгляд бросила та дама на Дэниела. Еще один… Еще… Все правильно! Почему бы и нет!.. Дэниел — самый красивый и элегантный мужчина в зале. И эта его манера гордо запрокидывать голову, парить над столом плечами. Весь вид говорит, что поймал жар-птиц?! Завсегдатай „Фукетса“… Кто же еще? А она кто? — туристочка, которой положено благоговеть, попав в столь элитный ресторан. Как же! Назабываемый выход в свет…»

Миранда приложила руку к горлу. «А я даже и не туристка. Я просто шутиха на чужом пиру в маскарадном одеянии. Приодели, возвысили дорогими кружевами до своего уровня. Такая, какая я есть, я ею не устраиваю.

Дама, сидящая за соседним столиком, явно попала в затруднительное положение. Сколько лишних движений. Бедная!.. Конечно, нелегко гнаться за двумя зайцами — оказывать внимание своему спутнику и успевать стрелять глазами в Дэниела. Дама посмотрела на Миранду с холодным презрением, скользнувшая по ее лицу улыбка как бы говорила: «Милая, не тебе быть с ним рядом. Дорогое платье не спасает тебя. Плебейка ты паршивая, милочка».

— Миранда, с тобой все в порядке? — голос Дэниела вернул ее к действительности. Кивнула:

— Да. Мне хорошо.

— Это правда? А то, может быть, уйдем? — предложил он встревоженно.

— Я сказала, мне хорошо.

— Но если тебе не по себе…

— В чем дело, Дэниел? Не беспокойтесь — локтями в тарелку не влезу.

— Миранда, я не прав. Мне не следовало говорить тебе то, что я сказал. Я не хотел…

— Дэниел, сегодняшний день утомил меня. — Миранда помолчала. — Если честно, я готова уйти. Мы можем сделать это прямо сейчас?

— Но я только что заказал… — его брови поползли вверх. — Кстати, я почувствовал, что ты любишь музыку.

— Ах, да, — Миранда заставила себя улыбнуться. — Я действительно люблю Дебюсси и Равеля. Но как вы догадались об этом? — собрав всю свою волю в кулак, она как можно было непринужденнее продолжила разговор.

— Озарение гения! — сказал Дэниел, не отводя от нее глаз. — Тогда в машине, когда ты слушала «Море» Дебюсси, я обратил внимание на то, что музыка действует на тебя умиротворяюще.

— В твоей машине Дебюсси вызвал во мне другие эмоции, — улыбнулась девушка. — Я подумала тогда, если человек любит Дебюсси, он не может быть плохим.

Подошел гарсон с бутылкой «бургундского».

Вынул пробку, чуть наполнил бокал, подал его Дэниелу. Тот смачно отпил глоток.

— Оставьте! Мне оно нравится, — попросил он. Гарсон, прикрыв горлышко салфеткой, наполнил и бокал Миранды.

«Какая пыльная бутылка! Лет сто ждала своего часа… Пыль веков стирать запрещается, а то как же догадаться, что пьешь драгоценную влагу», — подумала она.

— Миранда, — Дэниел поднял свой бокал. — Мне нравится, что ты меня сурово критикуешь. Только не перестарайся! Твоя суровость может вызвать ответную реакцию. — Улыбнулся. — Я встретил как-то одного парня, который был с ног до головы в наколках…

— Про маму родную и родину милую? — спросила она.

— Не совсем. Все больше черепа и женские головки. А ножичек за поясом вот такой, — Дэниел перегнул салфетку по диагонали. — Зуб золотой и сальная грива..

— Схваченная ремешком? — уточнила Миранда.

— В аккурат! — подтвердил Дэниел.

— И где же вы встретили такого джентльмена? В преисподней или на дьявольском пикнике? — спросила девушка.

— Горячо… Почти угадала. Мы встретились с ним в джунглях на тропинке, где вдвоем не разойтись. , Шагнешь в сторону и все.

— В джунглях? В настоящих джунглях? — изумилась Миранда.

— Да. Мы встретились, и кому-то из нас нужно было уступить дорогу, — внезапно помрачнев, продолжил своей рассказ Дэниел.

— Ему, конечно. Не вам же! Слава Богу, я вас знаю. Даже если бы можно было посторониться, вы не сдвинулись бы и на сантиметр, — саркастически заметила Миранда.

— Такое твое мнение… — Даниел задумчиво намотал ее локон себе на палец, размотал и убрал руку. — Категоричное и непререкаемое…

— Уж не хотите ли вы сказать, что уступили ему дорогу? — усмехнулась Миранда.

— Помню, он стал что-то выкрикивать, а я не понимал, по-португальски, наверное. Но я тогда подумал, что он орал примерно так: «Прочь с дороги, вонючий гринго!»

— Или что-то вроде этого… — улыбнулась Миранда.

— Совершенно верно. Я таких уже встречал.

— Где же это? Не на Уолл-стрит ли? — спросила она.

— Блеск, Миранда! Все-то ты знаешь! — удовлетворенно подтвердил Дэниел.

— Это не я, — вспыхнула она. — Это — Майна. Она где-то узнала, что вы однажды появились в Нью-Йорке… с мешком долларов…

— Можно лихо раскрутить дело в копях царя Соломона, но если нет головы на плечах, все пойдет прахом. Я знаю, что делать с деньгами. Уметь вложить первоначальный капитал… — Миранда не дала ему договорить.

— Вы отправились в джунгли размещать ваш капитал? — она не скрыла насмешки.

— Джунгли были много раньше капитала, — засмеялся Дэниел. — Подобно другим дуракам, искателям удачи, и я оказался в Южной Америке.

— И вам сразу повезло, — было неясно, в шутку ли она сказала это или всерьез.

— Не совсем, — он снова отпил вина. — Так вот! Стою на тропе и думаю: «Покажи я этому уркагану, что готов уступить дорогу, и всему конец». Смотрю на него в упор, соображаю, что бы предпринять. И вдруг он делает шаг в сторону — в том месте тропа была чуть шире — и пропускает меня.

— А почему он уступил вам дорогу? — спросила Миранда.

— Не знаю, — Дэниел опять улыбнулся. — Возможно, в тот день в его планы не входило убийство какого-то паршивого гринго.

— Интересная история, — сказала Миранда. — Тогда бы вы должны были усвоить одну народную мудрость.

— Какую же? — заинтересованно спросил Дэниел.

— Что внешность обманчива. Скажите, разве можно судить о содержании книги, глядя на ее обложку? — задала она наводящий вопрос.

— Минуту назад и ты была не склонна считать его паинькой, — возмутился Дэниел.

— Но вы же нарисовали мне портрет отъявленного злодея, — парировала Миранда.

— А он такой и был. Позднее я узнал, что его разыскивали как опасного преступника. За ним числилось несколько убийств.

«Один ноль в его пользу, — подумала Миранда. — Кто меня дергает за язык. Лучше уж помалкивать».

— Но этого могло и не случиться, — она задумалась. — Все могло быть по-другому, если бы…

— Если бы он был великим путешественником Ливингстоном, но он им не был. Забавная приправа у салата endive[8]. — Дэниел кивнул на бледно-зеленые ростки, припудренные чем-то белым. — Французы обожают напускать туману даже в еде.

Endive a chevre. Так это блюдо обозначено в меню. Хотя chevre означает творог из козьего молока.

— Ну и к чему это вы? — Миранда с удивлением посмотрела на него. — Если из цветов нельзя сварить похлебку, то лучше их и не выращивать в огороде?.. Такая у вас философия?

Дэниел нахмурился:

— Вообще, о чем это мы с тобой говорим?

«Я должна сию же минуту сказать все, что думаю», — решила Миранда и спросила:

— Мне хочется понять, что заставило вас изменить мнение обо мне? Признание Мюллера, что он оболгал меня, или моя «приправа», я говорю о платье, так изменившем мою внешность.

— Нет! Конечно, нет.

— Вы уверены?

— Я объяснил уже…

— Выходит, вы изменили свое мнение, оставаясь абсолютно уверенным, что я все та же и что ничуть не изменилась, — в свои слова Миранда постаралась вложить всю горечь обиды.

«Пусть поймет, наконец, что она, Миранда Стюарт, какая была, такая есть и другой не станет никогда», — подумала девушка.

— Здесь, — прижала она руку к сердцу, — здесь я настоящая. И только то, что в моей душе, имеет значение. Все остальное — пустое! — сказала и умолкла.

— Миранда, ну что ты завелась? Я всего лишь рассказал эпизод из своей жизни, — примирительным тоном произнес Дэниел.

— Я всегда буду сама собой. Вы это понимаете? — повысила она голос.

Женщина за соседним столиком громко смеялась. Миранда, не дожидаясь его ответа, посмотрела на нее, встала, отодвинула стул и пошла к выходу. Дэниел окликнул ее, но она не остановилась, а наоборот, почти побежала. Он догнал ее за углом.

— Стой, тебе говорю! — заорал он почти ей на ухо.

Миранда остановилась. Ему захотелось вдруг больно ухватить ее за плечи, встряхнуть, чтобы она пришла наконец в себя, увидела мир в истинном свете, перестала строить свои воздушные замки. Но он молчал, а она, взглянув на него, поняла, какая ярость полыхает в нем, и, усмехнувшись, сказала, поразившись сама тому, как это у нее получилось — не мрачно, не обреченно или хотя бы с сожалением, а с каким-то даже злорадным облегчением:

— В данный момент я возвращаюсь в дом вашей тети, а утром улечу в Амстердам. И не пытайтесь помешать мне. Я вас предупреждаю, Дэниел.

— Почему ты не даешь мне и слова сказать? Это же черт знает что! Объясни, что все это значит? — пытался он успокоить ее.

С удовольствием, — сказала она, не сводя с него взгляда. — Я не Галатея и для вашего «варианта Пигмалиона» не подхожу. Вам ясно? Я это — я, а вы это — вы, — продолжала она стоять на своем.

— Прекрасно! Что еще?

— А то, что я не понимаю, что вам от меня нужно.

— Будто бы? — усмехнулся он с ехидным прищуром.

— Дэниел, пожалуйста, отвезите меня домой.

— А хочешь ли ты домой, Миранда? Подумай. «Нет, — кричало сердце. — Нет! Не хочу!» Но когда она ясно представила себе, что именно ожидал от нее Дэниел и что хотел услышать, то помимо воли и вопреки желанию, твердо сказала:

— Да. Я хочу домой.