Роковой мужчина

ЧТО БЫЛО ПОТОМ

Вы, наверное, слышали, как у человека могут за ночь поседеть волосы. Однако, глядя в зеркало на следующее утро после смерти Ларри Кэмпбелла, я увидел, что мои волосы не изменились. Они по-прежнему были темными и очень взъерошенными, как и все остальное в моей голове.

Мне понадобилось много дней и недель, чтобы свыкнуться с произошедшим. В течение этого времени моя жизнь полностью изменилась. Начать с того, что я являюсь соучастником убийства. Убийства. Да, это было убийство, и ничто иное.

Я никогда не видел Урсулу такой жизнерадостной, как в то утро. Присущий ей черный юмор сменился веселым добродушием.

– Что мне надеть? Красное платье? Черное? Нет, нужно что-нибудь новое. Что ты скажешь на это? – Она надела лавандовое платье, которого я раньше не видел.

Урсула буквально расцвела. Она включила радио, чего никогда не делала раньше и, одеваясь, танцевала под музыку. Это было похоже на первое утро медового месяца. Я улыбался вместе с ней, подыгрывая ее настроению, танцевал с ней в спальне, но сам не мог вымолвить ни слова.

Моя голова кружилась от подозрений. У меня сложилось впечатление, что она купила лавандовое платье именно ради этого случая.

Почему я не остановил ее в комнате мотеля? Почему?! У меня был шанс. Почему я не действовал? Я не просто позволил ей закончить начатое, но даже помогал ей. Пока мы танцевали, я бросил взгляд на наше отражение в зеркале и увидел кошмарное зрелище. Мы походили на наемных убийц, празднующих успешно выполненное преступление.

По пути в офис мы позавтракали в отеле «Беверли-Хиллз». Урсула захотела съесть настоящий калифорнийский завтрак среди цветов в патио: ананас, фрукты, папайя, чай из трав. Экзотические фрукты и горький чай прекрасно подходили к нашему случаю. Мы вступили на тропу смерти.

– Подожди минутку, – сказал я и отложил вилку, испачканную в кровавом соке красных ягод. – Сегодня суббота. Зачем мы едем в офис?

– Ты прав, – Урсула громко засмеялась. – Какие мы глупые! У нас целый день впереди! Так здорово! Что будем делать?

Я подумал, что мы могли бы замкнуться в себе и постараться забыть о происшедшем. Черный юмор сейчас казался уместным, но я ничего не сказал. Я был уверен, что нелепо-счастливое настроение Урсулы изменится, когда до нее дойдет правда о содеянном. А до тех пор будь спокоен и жди.

Я ответил:

– Решай ты.

Урсула немного подумала.

– Пожалуй, я не прочь поплавать. Куда пойдем?

– У тебя же есть бассейн, разве нет?

– В нем грязная вода. Им очень давно не пользовались. А я хочу чего-нибудь изысканного.

Я подумал, что мы могли бы поехать в отель «Бель-Аж». Я время от времени заходил туда, чтобы освежиться.

Мы добрались до Уэст-Голливуда. Служащий отвел мою машину на стоянку, и мы вошли в холл отеля. Урсула по-прежнему была в отличном настроении. Она обняла меня за талию.

– Черт. Я забыл плавки, – сказал я.

– Не волнуйся. Я куплю тебе плавки.

Она взяла меня за руку и отвела в магазин отеля. Там выбрала белые плавки, расплатилась и вручила мне вместе с поцелуем.

Я переоделся в мужской уборной и поднялся на крышу. Около бассейна было человек пять. Я поискал глазами Урсулу. Она уже была в бассейне, плавая под водой. На ней был черный купальник. Я спустился в воду и вздрогнул. Урсула плыла в мою сторону. Когда она вынырнула наружу рядом со мной, я понял, что это тот же самый черный купальник – черный костюм убийств, что она надевала в мотеле. Она оплела меня белыми руками.

– Я так освежилась!

Может быть, она хочет смыть с себя вину – нашу вину?

Урсула легла на спину и поплыла прочь. Я смотрел на нее. Мне в голову пришла ужасная мысль. Плыви за ней, схвати ее и утопи. Очень просто – только вокруг много людей. Я подплыл к Урсуле, чувствуя себя убийцей. Это ее вина.

– Зачем ты надела этот купальник?

– Он мне идет, – ответила Урсула. – А тебе не нравится, как я смотрюсь в черном?

– Не шути.

– Я сниму, если хочешь.

Она встала на мелком месте и начала расстегивать лямки на спине.

– Урсула! – Я бросился к ней.

Когда я подплыл к ней, она спустила купальник до пояса. Ее маленькие груди и темные соски сияли в солнечном свете.

– Ты с ума сошла? – Я знал, что все люди около бассейна смотрят на нас.

– Да не смущайся ты!

– Я не смущаюсь, – и это было правдой. Я действительно не смущался. Возможно, должен был смутиться. Но, по правде говоря, я внезапно ощутил гордость за то, что она была со мной, что ее не волновало мнение других людей. Много ли женщин разденется публично, только чтобы показать, как сильно они хотят тебя?

Я взял ее голову в ладони и поцеловал в губы. Ее кожа со скрипом прижалась к моей. Урсула засунула свою руку мне в плавки и начала под водой поглаживать мой зад.

– Я так хочу тебя, – прошептала она. – Давай пойдем куда-нибудь.

– Мы можем снять номер здесь в отеле.

– Нет, только не в отеле. Где-нибудь еще.

Я почувствовал себя дураком. Действительно, хватит с нас номеров в отелях и мотелях. Я наклонился и у всей публики на виду аккуратно прикрыл ей грудь и застегнул короткую молнию у нее на спине. Затем обхватил ее за бедра и поднял на руки. Пробравшись по воде, доходившей до пояса, я поднялся по кафельным ступенькам. Ее руки крепко обнимали меня за шею. Я обернулся, когда кто-то захлопал в ладони, и увидел около бассейна двух смеющихся мужчин.

Урсула не хотела ехать домой. Я не хотел ехать в офис. В моей старой квартире не было кровати. И я отвез ее на квартиру Фелисити. Я убеждал себя, что просто дотуда ближе всего. Урсула не спрашивала, куда мы едем. Она молча наблюдала, как я поочередно отпираю семь дверных замков. Мы вошли в квартиру. Я шел впереди, направляясь в комнату убийства.

Сейчас в квартире было чисто и аккуратно, и она выглядела по-другому. Я не мог не взглянуть на то место на полу, где видел ее мертвое тело. Ее? Неужели сейчас я думал о Фелисити как о «ней», о безымянной женщине, когда-то жившей здесь?

Урсула подошла к холодильнику и, заглянув в него, обнаружила две бутылки «Столичной». Со стороны это выглядело так, как будто она проверяет мини-бар в номере отеля. Она достала одну бутылку.

– Хочешь?

– Нет.

Она налила себе полбокала водки. Затем сняла туфли и поставила их в холодильник, захлопнув дверь правой пяткой. Я последовал за ней в спальню.

– Ты же знаешь, что я сделаю для тебя все, что угодно. Все, что угодно. – Она выпила водку одним глотком.

– Все, что угодно?

– Все.

– Ты мастурбируешь?

– Когда думаю о тебе.

– Покажи.

– Это было в «Гале». Но я не Гала.

– Ты же сказала – все, что угодно.

Урсула посмотрела на меня и внезапно бросилась ничком на кровать. Мне показалось, что она готова разрыдаться. Я подошел к кровати – кровати своей матери – и, встав на колени, протянул руку к ее плечу. Но моя рука замерла в воздухе. Урсула зашевелилась. Она начала поглаживать свои чресла. Она походила на механическую куклу или запрограммированного балетного танцора. Двигалась только ее рука. Тело оставалось неподвижным.

Урсула прижимала пальцы к своему лавандовому платью и двигала ими по кругу. Я ждал, когда начнут шевелиться ее ноги, но они оставались неподвижными. Урсула открыла глаза и поглядела на меня. Я хотел раздеть ее, но знал, что если сейчас прикоснусь к ней, ее настроение изменится, и колдовство исчезнет. Она делала то, что я просил, и должна закончить сама.

Какое-то время казалось, что она не принадлежит ни мне, ни кому-либо иному – только себе. Движение пальцев изменилось. Она открывала половые губы под шелком платья. Пока я наблюдал за ней, мое тело напряглось. Я сопротивлялся желанию прикоснуться к ней. Я хотел целовать ее пальцы. Но нужно было ждать.

Казалось, что нас разделяет огромное расстояние. Мы существовали каждый в своем собственном мире – соединенные чувственностью, разделенные преступным актом. Как теперь мы можем находиться рядом? Это невозможно. Мы не совпадали друг с другом. Все в этом мире одиноки.

Она начала ритмично дергаться, внимательно наблюдая за мной. Мне показалось, что она улыбается. Но затем я увидел, что на ее глаза наворачиваются слезы. Ее рот слегка приоткрылся, и я только сейчас услышал ее дыхание. С ее губ сорвался приглушенный крик. Ее ноги раздвинулись, затем сомкнулись. Внезапно она перевернулась на правый бок – прочь от меня. Я не видел ее лица, когда ее тело начали сотрясать конвульсии. Потом она снова повернулась ко мне. Казалось, что ее лицо искажено болью. Она закричала, подняла руку и засунула пальцы в рот. Она прокусила их до костей. Потом она наклонилась. Казалось, что невидимые нити привязывают ее к кровати. Я видел умирающую женщину.

Это зрелище сильно отличалось от наших совместных занятий сексом. Ее агонизирующие движения, похожие на эпилептический припадок, испугали меня. Когда она была со мной, с ней не происходило ничего подобного. Ее тело изогнулось в жестоком возбуждении. Она не могла освободиться и умирала под пыткой. И я был ее мучителем. Думая о себе, как о ее вчерашней жертве, сегодня я видел в себе мстителя. Я заставил ее делать то, что она сделала для меня.

Внезапно я почувствовал ужасную головную боль. Это женское тело, извивающееся передо мной, было отражением моего собственного отчаяния. Я сжал зубы, когда Урсула начала кричать. Ее вопли исходили из меня. В моей голове раздался хлопок, как будто взорвались кровеносные сосуды. Жилы напряглись до предела в моем теле, в бедрах, в плечах.

Урсула дрожала, когда я залез в кровать и стянул с нее платье. Ее белоснежные трусики промокли, черные волосы под тканью были похожи на шрамы. Я стянул трусы, но не стал снимать их совсем. Головная боль усиливалась. У меня не было времени снимать брюки. Я хотел любить ее ртом.

Я раздвигал ее ноги все шире и шире. Мой рот, нос, подбородок – все было выпачкано в ее влаге. Я подсунул под нее руки и схватил за ягодицы. Начав сосать ее клитор, я вставил два пальца правой руки в нее сзади.

Ее таз начал вращаться, дергая мою руку вверх, вытаскивая ее из-под покрывала. У нее снова начался оргазм. Урсула сжала бедра, поймав мою руку как в мышеловку. Мне казалось, что я нахожусь далеко отсюда, где-то совсем в другом месте. Задыхающийся оргазм Урсулы передался мне. Но мы были разделены. Я прокричал внутрь ее тела в приглушенном экстазе: «Боже, как я люблю тебя!»

Потом, когда она лизала мое лицо, и боль прошла, я вспомнил, как произнес эти слова. Но было ли это честное признание, которого я никогда раньше не допускал, или просто другой способ констатации факта? Того факта, что я любил не ее, а себя?

ПОЩЕЧИНА

Урсула вручила мне «Таймс», указав на короткую заметку под заголовком «АГЕНТ НАЙДЕН МЕРТВЫМ». Она не выдала никаких комментариев, а просто продолжала говорить по телефону, как будто эта заметка имела не больше значения, чем пустые сплетни в «Голливудском репортере». В заметке говорилось, что тело Ларри Кэмпбелла обнаружено в комнате мотеля и что полиция ведет расследование. Я все еще держал газету в руке, когда в офис вошел Оз.

– Уже знаешь? – Оз тоже держал в руке газету, сложенную на той же странице.

– Ужас, – сказал я.

– Для кого? Слушай, парень, ты же получил нового клиента!

Оз старался не улыбаться, протягивая мне руку. Когда мы пожали руки, он повернулся к Урсуле.

– Не найдется ли чего-нибудь выпить?

– Ты же не собираешься праздновать смерть человека? – удивился я.

– Разумеется, собираюсь. – Оз внезапно обнял меня, прижал к себе и поцеловал.

Когда Урсула принесла из холодильника «Боллинджер», Оз и ее поцеловал.

– Этим утром в городе будет много счастливых людей, – заявил Оз.

– Он правда был таким плохим человеком? – спросила Урсула.

– Чудовищем.

– Но он был храбрый человек. Насколько я слышала, он ничего не боялся.

Слова Урсулы прозвучали очень искренне. Она сожалела о содеянном? Нет. В ее словах слышался осуждающий тон. Тогда какого хрена она это сказала? Очередная маска, заглянуть за которую труднее, чем за предыдущие.

– Интересно, кто это сделал? – произнес Оз. – Что Ларри делал в номере мотеля?

– А что другие делают в номере мотеля? – спросила Урсула.

– Как будто вы не знаете.

Ей не надо было этого говорить. Храбрость – вещь хорошая, но опасная. По неосторожности можно проговориться. Что скажет Оз, если узнает правду? Пойдет ли он в полицию?

Когда Урсула наклонилась, чтобы подлить шампанского мне в бокал, я увидел маленькие бледные груди в вырезе ее черного платья – точно так же, как в зеркале в коридоре отеля. Сейчас мне казалось, что я был там в предыдущей жизни. Неизвестно почему у меня заныло сердце. Раньше при этом виде у меня бы затвердело в брюках. Я ощутил прилив нежности, грустных воспоминаний, печали, чего со мной никогда не было.

– Надеюсь, убийцу не поймают, – сказал Оз. – Ты знаешь, что только тринадцать или четырнадцать процентов убийств, совершаемых в этом городе, раскрываются? Чертовски хорошая ставка для убийцы, ты не находишь?

Вероятно, на моем лице отразилась боль.

– Ох, Мэсон, извини, я не хотел этого говорить. После того, как твоя мать… и все такое. Извини.

– Все в порядке, Оз. Я уже почти забыл об этом. Оз допил свой бокал, поднялся, снова пожал мне руку и ушел, помахав Урсуле и послав ей воздушный поцелуй.

Вечером я отправился домой, следуя за ее машиной. Домой? Едва ли я мог назвать ее дом своим домом. Но все же это было единственное место, где меня ждали, единственное место, куда я хотел ехать.

Когда я поднялся наверх, Урсула уже ждала меня – голая. Она жадно и с любовью поцеловала меня. Она хотела меня. Как всегда, противиться ей было невозможно. Мы начали заниматься любовью стоя. Я чувствовал себя сильным, могущественным. В моих руках существо, полное любви. Во мне не было никакого гнева, он давно прошел. Когда она прижималась ко мне, я чувствовал себя гигантом, на которого взбирается крохотная женщина.

Мы легли на кровать. Стянув с меня носки, Урсула гладила и целовала мою ногу.

Этот секс в тишине был великолепен. Правда, сейчас в оргазм входил только я. Но не она.

Мы заключили между собой нечто вроде перемирия, что оказалось очень кстати, потому что следующие две недели в офисе были самым напряженным временем, какое я когда-либо знал. Когда разнеслась весть, что Оз присоединился к «Мэсону Эллиотту и Компаньонам», я получил дюжину заявок от потенциальных клиентов. Я входил в моду, все хотели работать со мной. Хотя я жил в городе много лет, про меня как будто только сейчас узнали. И все из-за убийства.

– Мне хочется на выходные уехать куда-нибудь, – заявила Урсула.

– Куда?

– Дай мне придумать. Я не буду говорить. Это будет сюрприз для тебя.

Очередной сюрприз, – подумал я. Но Урсула находилась в таком лучезарном настроении, что я не возражал. Я действительно хотел отдохнуть пару дней, так как был совершенно истощен. Но я не нуждался в путешествии.

В пятницу в середине дня мы прибыли в аэропорт. Когда мы подошли к стойке «Дельты», и Урсула достала билеты, я все понял. Я догадался, куда она везет меня. Вырвав у нее из рук свой билет, я взглянул на него. Альбукерке.

– Мы никуда не едем!

– Не дури.

– Ты лгала мне!

– О чем ты говоришь?

– Мы возвращаемся.

Я снял свою сумку с весов и пошел прочь. Урсула звала меня, но я не обернулся. У меня кружилась голова. Я нашел ее машину на временной стоянке.

– Я сяду за руль.

– Нет, это моя машина.

– Я сказал: я сяду за руль. Дай мне ключи. Урсула молча открыла свою сумочку и дала мне ключи. Я открыл дверь со стороны водителя и сел в машину, захлопнув дверку. Нагнувшись, открыл дверь для нее. Я завел «хонду» и тронулся с места раньше, чем она закрыла свою дверку.

– Осторожней, – напомнила она.

Несмотря на всю свою решимость, я не слишком представлял, как мне поступать. Я не собирался выяснять отношения прямо сейчас, в машине. Пусть она подождет, пока мы не вернемся домой. По пути я раз или два бросал на Урсулу взгляд. Она глядела на меня – как я решил, в ожидании взрыва.

Почему она не сказала мне раньше? Ведь молчать было бессмысленно. Конечно, она была в Нью-Мексико. Конечно, она была в отеле. Она следила за мной, выслеживала меня, лезла в мою жизнь. Она поставила на меня капкан, и я заглотил наживку целиком. И в результате произошло убийство. Мне по-прежнему было трудно выговорить это слово, даже про себя.

Я оставил сумку в багажнике машины. Урсула шла за мной в дом, как собачка. Сука. В холле я начал допрос.

– Сколько времени ты следила за мной?

– Несколько недель. В первый раз я увидела тебя в бассейне в «Бель-Аж», когда ты плавал. Затем я снова увидела тебя в баре «Беверли-Уилшир».

– Чего ты хотела?

– Только тебя.

– Сумасшедшая.

– Разве? А тебе никогда не приходилось видеть кого-нибудь и желать познакомиться с ним?

– Я никогда не делал того, что сделала ты.

– Тебе должно льстить, что женщина так сильно хочет тебя.

– Льстить? Я чувствую себя так, как будто меня использовали.

– О Боже! Использовали? Оскорбили? Бедняжка! Мужчине можно преследовать женщину, правда? Но если женщина бегает за мужчиной, то она сумасшедшая. Больная. Она оскорбляет его своим вниманием.

– Не говори чепухи.

– Ты злишься, потому что пострадала твоя гордость. Твоя дурацкая мужская гордость.

Урсула начала подниматься по лестнице. Теперь я шел за ней.

Мы вошли в спальню.

– Поцелуй меня, – попросила Урсула.

– Иди к черту. – Я чувствовал, как к лицу приливает кровь и непроизвольно сжал кулаки.

– Ты хочешь ударить меня?

«Да», – подумал я, – хочу. Но я никогда в жизни не поднимал руку на женщину.

– Если хочешь, то давай.

Она поспешно начала раздеваться, как будто собиралась трахаться. Подняв ногу, она переступила через трусы, и откинула их левой ступней. Затем подошла ко мне, вытянув руки по бокам. Она заглянула мне в глаза и стала ждать.

– Ударь меня.

– Теперь ты несешь чепуху.

– Неужели?

Внезапным движением она шлепнула ладонью мне по груди.

– Не пытайся спровоцировать меня. Я не поддамся.

– Уже спровоцировала. Будь честным.

– Честным? Боже мой, неужели ты можешь говорить о честности?!

– Если ты хочешь, чтобы я извинилась за то, что сделала, то не дождешься. А если хочешь наказать меня, я не возражаю.

– Я только хочу знать – зачем все это было.

– Ну уж нет. Я не буду объяснять.

– Послушай, Урсула…

Она размахнулась и ударила меня в живот. Я задохнулся от боли и ударил ее в левое плечо. Она зашаталась.

– Так лучше, – прошептала она. – Ну, давай еще.

– Хватит. – Холодная злоба залила мой мозг. – Прекрати немедленно. – Я понимал, что на самом деле приказываю себе.

– Поцелуй меня.

Она приблизила свое лицо ко мне, и я дал ей пощечину – со всей силы. Урсула боком упала на кровать, ее тело скользнуло с края на пол, и она замерла.

Я не мог поверить тому, что в самом деле ударил ее. Казалось, что кто-то другой двигал моей рукой, использовал мою силу. Я опустился на ковер рядом с ее неподвижным телом.

На мгновение мне показалось, что она мертва, что я убил ее. Я склонился над ее лицом. Глаза Урсулы были закрыты. Затем я увидел, как пульсируют вены на ее шее. Жива. Я глубоко вздохнул. У меня не было понятия, насколько сильно я ударил ее по лицу – по тому лицу, что преследовало меня. В этот момент жестокости я полностью перестал владеть собой.

Урсула открыла глаза и взглянула на меня. Она ничего не говорила. Она глядела на меня так, как будто никогда раньше не видела. Абсолютный незнакомец, как принц в сказке, разбудивший спящую принцессу. Но не нежным поцелуем, а жестокой пощечиной.

Наконец, Урсула встала. Ее лицо исказилось от боли. Она медленно пересекла спальню и удалилась в ванную. В первый раз с тех пор, как я узнал ее, она закрыла передо мной дверь.

Я сел на стул и принялся ждать, чувствуя головокружение, как будто ударили меня, а не ее. В высоком зеркале я видел свое отражение. Потом дверь в ванную отворилась, и появилась Урсула, закутанная в длинное фиолетовое полотенце. Она положила на лицо какой-то крем.

– Ты бы лучше уходил, – произнесла она. Ее голос был спокоен.

Я не мог прочесть выражения ее лица. Извинись. Но я не мог извиниться. Жестокость еще не покинула меня. Урсула вернулась в ванную и закрыла дверь. Я спустился вниз и вышел из дома. Больше я никогда ее не увижу.

В ярком солнечном свете я тащился назад в квартиру моего детства. К старому зеркалу, в старую спальню.

В своем дипломате я нес «последнюю волю» Фелисити и ее завещание. Ее убийство тоже изменило мою жизнь. Я знал, что у нее водятся деньги, но до тех пор, пока не посетил офис ее адвоката, не имел понятия, сколько именно. Я воображал, что акт составления формального завещания противоречит темпераменту моей матери. Я предчувствовал, что даже если ее завещание существует, то оно будет очередным оскорблением. Никаких денег тебе не дам, корми себя сам.

Адвокат, как будто сошедший со страниц Диккенса, был весьма пунктуален. Земельные владения Фелисити оценивались в 400 000 долларов. Ее ювелирные украшения хранились в банке. По страховке причиталось 268 300 долларов. На ее текущем счету числилось 23 000 долларов, и на депозите – 200 000. Ее квартира могла потянуть примерно на 450 000 долларов. Квартира, в которой я сейчас сидел, могла быть продана за 290 000 тысяч. Итак, я могу получить полтора миллиона и стать богатым человеком. Кроме того, мой офис процветал.

Вернувшись в офис, я сел за стол и попытался читать, но не мог сосредоточиться. Тогда я пересел за стол Урсулы. Как все будет теперь, без нее? Посмотрел на ее пачку сигарет, на книгу, которую она принесла в офис – «Пропащая» Д. X. Лоуренса. Я вспомнил, как однажды ночью она читала ее мне в постели.

В ящике стола я нашел ее расческу и гребень, губную помаду и флакон духов под названием «Присутствие». Я никогда не слышал этого названия, названия лимонного запаха, который вел меня к ней. А ее фамилия – действительно «Бакстер»? Чего я искал с самого начала? Только секса? Урсула заинтриговала и очаровала меня чуть ли не до потери рассудка. Но что она обещала? И какую цену пришлось заплатить?

Я думал о расследовании. Полиция так и не узнала, кто убил Фелисити. А теперь вдобавок Ларри. Может быть, нужно пойти в полицию, признаться во всем, рассказать об Урсуле, покончить с этим делом? Но почему-то я не мог этого сделать. Урсула хранила мне верность. Она заботилась обо мне, когда я нуждался в этом. Когда я хотел обожания, она любила меня. Она пошла даже дальше и ради меня совершила убийство. Она столько всего сделала для меня, и теперь я отвечал за нее. Кроме того, я боялся ее. Она имела надо мной какую-то власть. Если кто-нибудь спросил бы меня, люблю ли я ее, то что я мог ответить?

Когда я утром в воскресенье проснулся на диване, Урсула была рядом – с принадлежностями для бритья, свежей одеждой и чашкой кофе. Она снова оделась в черное. Как будто, проснувшись, я попал в сон о прошлом. Но реальность давала знать о себе на ее лице, где не левой щеке красовался синяк. Впоследствии она объясняла тем, кто спрашивал, что попала в дорожное происшествие.

Она нежно поцеловала меня и погладила по лицу. Внутренне я поморщился. Она что, пытается извиниться передо мной? Сказать: «Я знаю, что ты этого не хотел»? Но о ссоре не было сказано ни слова. Никакой ссоры не было. Может быть, мы просто поспорили по мелочам, и теперь все забыто и никто не виноват. В понедельник мы вернемся к делам, как в прежние времена. Это раздражало меня.

Во время моей встречи с Полом Джасперсом Урсула была в наилучшей форме: я имею в виду – интеллектуально. Мы оба прочли двадцатистраничный набросок сценария «La Belle Dame Sans Merci», и теперь обсуждали сценарий, прежде чем переслать его Джо Рэнсому для одобрения.

– Так что вы думаете? – Пол посмотрел на меня, потом на Урсулу.

– Потрясающе, – сказал я.

– Абсолютно, – согласилась она. – Хотя мне все-таки хочется побольше узнать о ее мотивах. Сейчас ее поведение выглядит немного деструктивным. На ней по-прежнему лежит штамп роковой женщины.

– Согласен. – Произнося эти слова, я не мог взглянуть на. Урсулу. Возможно, она говорила о нас. «Я – не невменяемая убийца» – вот что она подразумевала своими словами.

Пол объяснил свой замысел.

– Мне казалось, что я достаточно осветил эту тему в ее отношениях с сестрой. Сестра понимает ее, потому что когда-то с ней случилось точно то же. Но она, то есть сестра, отступает, в то время как наша героиня идет до конца.

Есть ли у Урсулы сестра? Почему я никогда не спрашивал? Я так мало о ней знаю. И здесь мои суждения были поверхностны. Как я мог знать, что стоит за ее действиями? Я мог судить ее и то, что она сделала, только по внешним проявлениям.

– Один французский писатель однажды сказал: «Toutes les femmes sont fatalles», – процитировала Урсула.

– Что это означает? – спросил я.

– «Все женщины – роковые женщины», – перевел Пол. – Итак, при соответствующих обстоятельствах, при соответствующих условиях, если вам так нравится, каждая женщина может иметь такую власть над мужчиной.

– А мужчины?

– Думаю, что и мужчины тоже, – сказал Пол.

– Роковые мужчины, – добавила Урсула.

НА ПЛЯЖЕ

Шла четвертая неделя после Ларри Кэмпбелла. Теперь я думал о своей жизни именно так – до Ларри Кэмпбелла, после Ларри Кэмпбелла. Сперва я каждый день читал «Таймс» в поисках информации о полицейском расследовании. Сразу же возникло множество гипотез. Но после того, как прошло две недели, о расследовании больше не сообщалось. Я узнавал новости от Оза, знавшего подробности. В последний раз он рассказал, что Ларри Кэмпбелла подозревали в связях с гангстерами. Может быть, так было на самом деле.

Урсулу слухи не интересовали. Она не читала газет и не спрашивала ни о чем. Для нее с этим делом было покончено. Безусловно, она была потрясающей личностью.

В наших отношениях возникали напряженные моменты, но до открытых ссор не доходило. Почти все время я находился в состоянии скрытого беспокойства. Когда Урсула ловила мой взгляд, направленный на нее, – я пытался понять, о чем она думает, – то злилась: «Кончай смотреть на мой синяк».

Иногда она была обидчивой. «Тебе не нравится это платье?»

Иногда она становилась раздражительной. «Ты как будто хочешь сказать что-то. Что именно?»

Мне было любопытно задать ей один вопрос. Как она узнала о тайной жизни Ларри Кэмпбелла? Очевидно, у него была привычка посещать проституток, чтобы удовлетворять свои причудливые желания. Но как Урсула узнала об этом? Я не имел ни малейшего представления.

Я начал проглядывать страницы объявлений о продаже недвижимости в «Таймс», так как хотел купить себе дом, и теперь вполне мог себе это позволить. Думаю, мне было нужно проводить часть времени вдали от нее, хотя открыто я никогда бы в этом не признался. Меня особенно привлекло одно объявление. Я позвонил агенту по недвижимости и поехал взглянуть на дом, который хотели продавать.

Мне не пришлось заходить в дом, чтобы понять, что это именно то, что мне нужно – маленькая хижина прямо на пляже к северу от Малибу. С пляжа в дом вели деревянные ступени. В широком окне отражался Тихий океан. Рядом находилась маленькая лагуна.

Я проследовал за женщиной-агентом по покрытым песком ступеням, оглядываясь по сторонам.

– За дом просят шестьсот тридцать, – сказала она.

– Думаю, что могу принять предложение.

– Хозяева уже опустили цену до двадцати, – добавила она, улыбаясь. У нее были стройные ноги, из-за которых она казалась очень высокой. Она отомкнула и открыла стеклянную дверь. Этот дом напоминал мне о чем-то. Я побывал в десятках домов и квартирах вдоль побережья, но именно этот дом порождал у меня в памяти смутные ассоциации. Но я не мог понять, какие.

– В доме две спальни. У главной из них есть смежная ванная комната. Другая спальня довольно маленькая, но зато уютная. Кроме того, тут есть кухня и раздельный туалет. Дом очень компактный, его легко содержать.

Ей не надо было меня уговаривать. Я знал, что уже принял решение.

– Вы покупаете только для себя?

– Что вы имеете в виду?

– Я имею в виду, есть ли у вас супруга? – спросила она.

– Нет, нет. Я один.

– Я думаю, что вы можете получить разрешение достроить второй этаж, но не вполне в этом уверена.

Меня это не интересовало. Мне все нравилось так, как было сейчас. Внезапно, заглянув в спальню, темную из-за закрытых ставен, я понял, где видел этот дом раньше. В «Гале». Да, в самом деле. Даже здесь я не мог спастись от нее.

Мы вышли наружу. Какой-то мужчина прогуливался по пляжу с немецкой овчаркой. Через пару недель этот пляж может стать моим владением.

– Вы знаете, что прекрасно подойдет к этому дому? – спросила женщина, словно прочтя мои мысли. – Акита.

– Что?

– Акита.

– Меня вполне устраивает мой «BMW». Женщина поглядела на меня так, как будто я слабоумный.

– Акита – это собака. Японская сторожевая собака.

– Не все сразу, – сказал я.

– Разумеется. Это и мой девиз. Тем не менее, если вы решите, что хотите завести акиту, то я знаю человека, который их разводит.

Я решил купить дом за шестьсот. Четыреста я выложу немедленно, а остальное буду отдавать постепенно. Банк уже согласился дать мне заем, не дожидаясь официального утверждения завещания Фелисити. Все это приводило меня в хорошее настроение. Я чувствовал себя почти свободным.

По пути назад в город по Тихоокеанскому приморскому шоссе я остановился у «Дона Бичкомбера». Я хотел отпраздновать покупку – в одиночку. Дело шло к вечеру. В ресторане почти никого не было. Я сидел у длинного окна, любуясь каменистым пляжем и грохочущим прибоем. В моем маленьком заливе прибоя не было. Я уже думал о нем как о своем заливе. Я смотрел на волны, набегающие на берег. Рядом со мной стоял, ожидая, официант-гаваец.

– Дайте мне безалкогольное май-тай и тарелку румаки.

Официант в цветистой рубашке проворчал что-то и скрылся в темном баре, где скопились, наблюдая за матчем, какие-то молчаливые пьяницы.

Волна за волной обрушивались на берег. Звук прибоя был громким, соблазнительным. За вздымающейся пеной виднелась ломаная цепочка серфингистов. Как в «Гавайях-50» в ту ночь после убийства Ларри Кэмпбелла. Я снова оказался в кровати с ней.

Раньше я никогда не вставлял спящей женщине. Странное ощущение, но не более странное, чем события, которые предшествовали ему. Она была сухой, но мягкой и теплой, как кукла в полный рост. Я полагаю, в таком виде воплощается мужская фантазия о превосходстве. Но я чувствовал совсем иное. Когда я шевелил ее конечности, размещал ее тело поудобнее, входил в нее, мне казалось, что я вставлял мертвой женщине. Это называется некрофилией.

Когда я занимался с ней любовью, она брыкалась и беспорядочно шевелилась. Ее мускулы слегка напрягались, прежде чем снова расслабиться. Я не пытался оживить ее. Я не делал с ней, спящей, ничего, чего бы не делал, когда она бодрствовала. В этом было что-то смутно-порнографическое. Во время оргазма я воображал, что убил ее, но только в своем воображении. Потом я перевернул ее и просто смотрел на ее тело. Никогда раньше я не думал, что женское тело так чудесно. Я целовал каждую его часть, начиная от подошв ног до подмышек. Я был Франкенштейном. Я создал чудовище.

– Мистер Эллиотт?

Я поднял голову. Официант-гаваец вернулся к моему столу.

– Да?

– Вас просят к телефону.

– Меня? – черт знает что!

– Можете подойти к телефону в баре.

Я последовал за его оранжево-малиновой рубашкой в темноту, удаляясь от волн, грохочущих под окном. Никто не мог знать, что я нахожусь здесь. Я и сам полчаса назад не знал, что зайду сюда. Я поднял трубку.

– Алло.

– Мистер Эллиотт! Вам не избежать расплаты! – голос мужчины был приглушен, как будто он обернул рот платком.

– Кто это?

– Скоро узнаете, – я едва слышал его голос за ревом толпы на стадионе в телевизоре.

– О чем вы говорите? Кто это?

Раздался щелчок. Голос исчез, но паника, которую он вызвал во мне, осталась и росла. Кто бы это мог быть? Как он узнал, что я здесь? Должно быть, что-то, связанное с Ларри Кэмпбеллом. Неужели кто-то видел и узнал меня в мотеле? Я задрожал.

Голос незнакомца звучал мелодраматично. В нем таилась угроза. Но какая угроза? Если он намеревался пойти в полицию, то он бы не позвонил мне. Должно быть, меня шантажируют. Гадство. Выбрось это из головы, – приказал я себе. Ты должен выбросить это из головы. Если это сказано всерьез, они позвонят снова. Итак, забудь об этом. Подумай о чем-нибудь другом. Об Урсуле, о доме на пляже. Я не знал, как она примет это известие, ведь оно означало, что скоро я буду жить в собственном доме. При ее нынешнем состоянии ума я боялся, что она подумает, будто я покидаю ее. В каком-то смысле так и было. Я не собирался просить ее жить со мной. Я скажу ей, что мы по-прежнему сможем постоянно видеться.

Когда я вошел в офис, Урсула сидела за столом. Она не подняла глаз. Я подумал, не угрожал ли ей кто-нибудь по телефону, как и мне. Но не такой был момент, чтобы спрашивать. Перед ней лежали фотографии дома на пляже и подробности покупки. Урсула встала и закрыла дверь в коридор.

– Почему ты не сказал мне? – ее голос был холодным и спокойным.

– Я собирался сказать тебе, когда приму окончательное решение.

– Ты уже принял это решение, Мэсон. Почему ты не честен со мной?

– Подожди минутку. Была ли ты честной со мной – насчет Артезии?

– Я хотела тебя. А теперь ты не хочешь меня.

– Я просто покупаю дом. Мне нужно жилище. Я слишком долго вел кочевую жизнь. Я продам обе квартиры и…

– …А зачем так далеко? Туда ехать больше часа.

– Послушай, я же не собираюсь проводить там все время.

Ее холодность внезапно сменилась печалью.

– Я буду скучать без тебя!

– Мы видим друг друга каждый день в офисе. Мы спим вместе каждую ночь. Ты не можешь просить больше.

– Я ничего не прошу. Я хочу, чтобы ты был счастлив, вот и все, – ее голос охрип.

– Я буду счастлив.

– Со мной или без меня? – похоже, она собралась плакать.

– Я не покидаю тебя.

– Почему ты чувствуешь вину?

– Я не чувствую вину.

– Слушай, это сделал не ты. Это сделала я. Если дело когда-нибудь дойдет до суда, я скажу им, что ты ничего не мог поделать.

– Я был там, Урсула. Я все видел. Я был там.

– И зачем я тебя брала с собой?!

– Действительно, зачем? Ты могла бы сделать это без меня.

– Я взяла тебя, потому что я люблю тебя. Я хотела показать тебе, как сильно я тебя люблю. Ты этого не понимаешь?

– Я понимаю, – разумом я понимал. Но чувствами я по-прежнему не мог смириться.

– Если бы тебя там не было, Мэсон я была бы мертва. Ты это понимаешь? Если бы тебя там не было, он бы убил меня.

Урсула не отвечала на телефонные звонки. Да и я тоже. Наступил кризис. Мы подошли вплотную к сути дела.

– Итак, я твоя должница, Мэсон. Ты спас мне жизнь.

Она говорила правду, но я все это видел или хотел видеть не совсем в таком свете.

– Я люблю тебя. Я знаю, что ты не хочешь об этом думать. Мне кажется, ты чувствуешь себя виновным.

Она права. Я чувствовал себя виновным. Но почему?

– Все, что я делаю, я делаю для тебя.

Я крепко обнял ее. Урсула трепетала, как птица. Ее жизнь была в моих руках. Я ненадолго забыл про приглушенный голос по телефону.

ЛОЖЬ, ОДНА ЛОЖЬ

Через два дня Урсула подхватила желудочное заболевание и рано покинула офис. Я не сказал ей, что пока она ходила на ленч, звонила Барбара. Она хотела повидаться со мной. Ее голос звучал одиноко и потерянно. Поэтому я работал допоздна, а затем, часов в восемь, поехал в Палисэйдз.

Со странным чувством я позвонил в дверь дома, в котором прожил больше года. Барбара была рада меня видеть.

– Где ты сейчас живешь?

– В старой квартире.

– Ты не можешь дать мне номер телефона?

Как я мог дать ей номер, когда телефон уже много лет был отключен! Надо снова подключить его.

– Знаешь, я его не помню. Я прихожу туда только на ночь. Я позвоню тебе завтра и скажу его.

– Как работа?

– В порядке.

– А как Урсула? Мне она понравилась.

– Урсула в полном порядке. Она очень работоспособная, – нужно найти какую-нибудь тему для разговора, где бы мне не пришлось лгать.

– Я так рада, что ты приехал! Я думала, что, может, ты не приедешь, после того, как я себя вела.

– Ты выглядишь очень усталой.

– Дела идут не слишком хорошо. Магазин не приносит дохода.

– Почему?

– Я уже на месяц запоздала с арендной платой. Товар не расходится.

Барбара открыла бутылку вина. Мы сели на кухне, как всегда делали по вечерам. В те недели, когда я жил с Урсулой, мы ни разу не сидели на кухне.

– Я знаю, что была неправа в той истории с Алексис. Прости меня.

– Это письмо было лживым. У меня не было с ней романа. Она сама все нафантазировала.

Барбара кивнула.

– Ты не подумывал о том, чтобы… вернуться ко мне?

Я знал, что она скажет эти слова.

– Не в данный момент.

Что мне было сказать? По правде говоря, я даже не скучал по Барбаре. Но сейчас я почувствовал ностальгию. Мы провели вместе немало приятных часов. Я скучал по комфорту. Рядом с Урсулой не было места для обычной жизни.

Барбара хотела, чтобы я остался. Она поцеловала меня, прижавшись ко мне телом, и прошептала на ухо:

– Для меня ты по-прежнему единственный мужчина.

Барбара была хорошей женщиной и не заслуживала такой участи. Когда она вышла из комнаты, я выписал ей чек на пять тысяч долларов и приколол к буфету в кухне. Затем снова солгал, сказав, что у меня назначена встреча.

У двери Барбара обняла меня.

– Я буду звонить, – пообещал я.

Уходя, я вспомнил, что не сказал ей о доме на пляже. Почему? Желание лгать как будто опьянило меня.

Я возвращался по бульвару Сансет, снова думая о зловещем голосе по телефону. Больше мне не звонили, и это было очень таинственно. Я знал, что мне придется расплачиваться за содеянное, и расплата будет не очень приятной.

В зеркале заднего вида появилось отражение света фары. Я подрегулировал зеркало и оглянулся через плечо. Один-единственный ослепительный луч. Мотоцикл.

Нет, это не может быть Урсула. Не может быть. Она дома, больная. Но я не звонил, чтобы проверить, как она там. И может быть, это действительно она.

Мотоцикл подъехал ближе, и свет фары залил салон машины. Разглядеть ездока было невозможно. Я высунул из окна руку и помахал, чтобы он уменьшил яркость света. Тот никак не реагировал. У меня по коже побежали мурашки. Через несколько секунд мотоцикл повернул налево, и снова стало темно. Водителя я не разглядел. Значит, это была не она.

Неужели кто-то следит за мной? Может, тот голос по телефону принадлежал водителю мотоцикла? Я свернул на Бенедикт, потом на Ла-Сьело, и остановил машину рядом с домом. Света в окнах было не видно. Я подошел к входной двери и заколебался. Не входя в дом, я направился в гараж.

Я подошел к мотоциклу, покрытому брезентом, медленно поднял брезент и прикоснулся к мотору. Металл был теплым. Это была она.

Должно быть, она следила за домом Барбары и видела последние объятия и поцелуй в двери. Это был вполне невинный поцелуй. Но только не для нее. Не имело значения, искренний он или фальшивый. Вдобавок дом на пляже. Все, что я делал, в ее глазах становилось преступлением.

Урсула лежала в постели, читая книгу стихов. При моем появлении она подняла глаза. Я ждал этого. Она улыбнулась и отложила книгу, заложив страницу кредитной карточкой.

– Я чувствую себя гораздо лучше, – объявила она.

– Я рад.

– Подойти и поцелуй меня.

Я поцеловал ее. Она обхватила руками меня за шею и повисла на мне. Может быть, я и ошибался насчет мотоцикла. Возможно, она просто ездила куда-то покататься – такая у нее привычка. Мне она говорила, что такие поездки помогают ей прочистить мозги. Возможно, я был чересчур подозрителен, чувствовал беспричинную вину. В конце концов, ей пришлось бы проехать по множеству извилистых дорог, чтобы обогнать меня по пути к дому. А затем еще раздеться и лечь в постель.

Может быть, я все это нафантазировал. Я снял одежду, лег в постель, и мы заснули.

Я проснулся от чувства удушья. Спальня была полна дыма. Пламя лизало обои. Я вскочил с кровати. Комната горела. Я разбудил Урсулу. Она открыла глаза, но не пошевелилась, не пыталась встать.

– Урсула! – закричал я. – Что с тобой?! Внезапно до меня дошло, что она одета. Когда мы засыпали, она была голой. Сейчас на ней было длинное белое платье – подвенечное платье, которое я видел гардеробе. Языки пламени поднимались и росли, как фантастические растения. В отчаянии я огляделся вокруг, сорвал с кровати одеяло и сумел загасить пару небольших очагов огня. Но этого было недостаточно.

– Урсула, вставай! Ради Бога!

Я схватил ее за руки и начал вытаскивать из постели. Она была в полном сознании, но не сделала ни малейшей попытки помочь мне. Она не хотела, чтобы ее спасли. Но ее нужно было спасти.

Я потащил ее в ванную, где не было огня. Может быть, я был не прав и следовало увести ее из спальни. Но я был в панике, и в тот момент мне пришло в голову только то, что в ванной есть вода, и, закрыв дверь, можно спастись от огня и дыма.

Все происходило, как в замедленном кино. Мне казалось, что прошла вечность, прежде чем я перетащил ее через комнату. Ее тело, облаченное в белую ткань, цеплялось за восточный ковер, прижимаясь к нему своим весом. В моем мозгу пронеслось видение – женщина, тащившая тело девушки по коридору отеля. Все повторялось снова.

Наконец, я захлопнул дверь ванной. Урсула лежала на кафельном полу. Я крикнул ей, чтобы она залезла в ванну. Бесполезно. Казалось, что она не слышит.

Я вспомнил, что видел огнетушитель в гараже, на стене над мотоциклом, и помчался туда. Скатившись по ступеням, я поскользнулся и упал. Но не почувствовал боли. Только кости затрещали, ударившись о дерево.

Я бросился на кухню и поспешно открыл дверь в гараж, выломав замок. Мой нос по-прежнему чувствовал запах дыма из спальни. Мысленным зрением я видел неудержимое продвижение огня – по обоям, по простыням, по кровати.

Я боролся с тяжелым огнетушителем, таким же старым, как сам дом. Им никогда не пользовались. Может быть, он давно испорчен. Я сорвал огнетушитель с поржавевших креплений на кирпичной стене и с этим тяжелым оружием вернулся в кухню. Отчаянно пытаясь повернуть раструб под нужным углом, я одновременно старался разобраться в инструкции. Безнадежно. Ругаясь про себя, я поднялся по лестнице, перешагивая через две ступеньки. Мысленно я видел, как пламя стремится к ванной, двигаясь по следам Урсулы, готовое настигнуть и объять ее. Я пинком распахнул дверь в спальню, превратившуюся в преисподнюю, и задохнулся в дыму.

Я нажал рычаг на огнетушителе, но он был чересчур тугим. Тогда я поставил огнетушитель на пол, пытаясь с ним справиться. Мне пришлось толкнуть рычаг босой ногой, чтобы огнетушитель начал изрыгать белую пену. Я пытался поднять его и нацелить на пламя. Но он жил собственной жизнью и дико плевался, высвобождая свое содержимое неконтролируемыми спазмами.

Я направил огнетушитель на обои. Ревущий поток пены обрушился на пламя. Я задыхался в дыму. Итак, огнетушитель заработал, но на какое-то мгновение я потерял над ним управление. Огнетушитель самопроизвольно развернулся у меня в руках, и меня покрыла пена. Сквозь огонь я увидел, что дверь в ванную открыта. Открыта!

– Урсула! – крикнул я. Справившись с огнетушителем, я залил пеной стол и открытый гардероб. Меня окутывал густой туман из дыма и пены. Затем я увидел Урсулу.

Она стояла у окна рядом с дымящимися шторами спиной ко мне, глядя на улицу. Даже находясь в паническом состоянии, я понял, что она не может справиться с пуговицами на спине белого платья. Я залил ее вместе со шторами белой пеной. Огня больше нигде не было.

Я развернул ее лицом к себе. На ее лице было отсутствующее выражение, никак не связанное с происходящим вокруг.

– Спасибо, – это все, что она сказала, не глядя на меня.

Я взял ее за руку и посадил на край кровати, покрытой пеной. Вернувшись к окну, я открыл его, чтобы выветрился дым.

– Почему ты не осталась в ванной? – спросил я, по-прежнему кашляя. Она не ответила. Мой вопрос был пустой тратой времени. Мысленно Урсула находилась далеко отсюда. Я сел рядом с ней.

Белое свадебное платье походило на саван. Урсула молчала.

Я оставил ее и стал наводить порядок. Я брал вещи, переставлял их, вытирал, ставил назад. Время от времени оглядывался на Урсулу. Она встала с кровати и снова подошла к окну.

Я жил с сумасшедшей, с женщиной, которую толком не знал или не понимал, с женщиной, которая пыталась убить нас обоих, и вероятно, повторит свою попытку.

ШЛЕМ

Мне казалось, что я нахожусь в безумном сне. В дневные часы мы с Урсулой напряженно трудились в офисе. Но когда наступал вечер, все изменялось. Она становилась другой женщиной, я становился другим мужчиной, и мы жили другой жизнью.

Два дня после пожара Урсула не приходила в офис. Она присматривала за рабочими, которые приводили спальню в порядок. Появившись на работе снова, она была прекрасной и спокойной, как всегда. Но на эти два дня мне был нужен секретарь. Я нанял временную работницу по имени Диана, которая отвечала на звонки. Работа была напряженной, как никогда. Я начинал в восемь утра и почти никогда не уходил раньше восьми или девяти вечера.

Диана, которая когда-то работала в офисе Ларри Кэмпбелла, заняла стол Урсулы. Когда Урсула вернулась, мы купили новый стол и поставили его в моем кабинете. В нем всегда было тесновата, а теперь было просто не повернуться. Такова цена, которую я платил за загруженность работой. Когда звонила Барбара, Урсула слышала все, что я говорил. Неизвестно почему я стал смущаться некоторых вещей. Мой голос часто без всякой причины звучал по телефону застенчиво, неловко. Я не мог устраивать в офисе деловых встреч – не было места, – и чаще, чем раньше, стал покидать офис, уходя на встречи с людьми.

Находясь в офисе, Урсула была неизменно милой. Она не выказывала никаких признаков раздражения или гнева, никакой ревности к Диане, стиль работы которой напоминал Алексис. Но ночью все было по-другому.

Урсула страдала бессонницей, и я из-за этого тоже не спал. Она читала, брала ванну, бродила по дому. Наши занятия любовью изменились. Были мгновения, когда она не терпела, чтобы к ней прикасались. В другой раз она хотела заниматься сексом много часов подряд. Я подчинялся ее прихотям. Однажды ночью я проснулся и увидел, что она смотрит «Галу». Могла ли она испытывать ностальгию к порнофильму?

Мне нужно было поговорить с кем-нибудь. Но с кем? Не с Озом же. И, естественно, не с Барбарой. Найдя чек, она позвонила и сказала мне, что не может его принять. Тогда я заявил, что переведу деньги прямо на ее счет, если она не возьмет чек. Барбара едва не рыдала. У нее были свои проблемы, и я хотел помочь ей. И помог. Но она не могла помочь мне.

Столкнувшись в коридоре с Кэт Мэддокс, я подумал, что можно поговорить с ней. В конце концов, она была профессиональным психоаналитиком. Но я представил себе, как прозвучат мои слова: «Доктор, у меня есть подруга…» Затем я подумал о Поле Джасперсе. Я не знал, могу ли я доверять ему, но, похоже, он хорошо разбирался в женской психологии. Он поймет меня. Он уже описал что-то похожее на мой случай в «La Belle Dame Sans Merci». Кроме того, Урсула импонировала ему. На наших совещаниях они всегда как будто были настроены на одну волну.

Я договорился встретиться с Полом в баре. Я рассказал ему очень немногое, главным образом напирая на пожар.

– Оставь ее, – посоветовал Пол. – Избавься от нее. Мэсон, она – опасная женщина.

Я не ожидал этого. Думаю, что мне хотелось просто услышать сочувственные слова. После его совета я почувствовал прилив страсти к Урсуле. Я не мог просто так выкинуть ее из своей жизни. Я хотел ее, но не такой, какой она была сейчас.

– Она одержима. И похоже, одержима тобой. Тебе будет очень тяжело, разве что если ты не одержим ею.

– Я думал о том, чтобы покинуть ее. Но я не могу этого сделать.

– Может быть, ты не обо всем рассказал, – предположил Пол. Проницательный тип!

– Я не знаю, почему она так одержима мной.

– Может быть, на самом деле ты тут ни при чем. Может быть, ее одержимость направлена на тех людей, которые напоминают ей кого-то в ее прошлом. Знаешь, есть мужчины, которые снова и снова женятся на девушках одного и того же типа.

– Я мало знаю о прошлом Урсулы. Она не рассказывает.

– Пусть она уходит, – твердо сказал Пол.

– Почему? Ты сам хочешь ее? – не знаю, зачем я это сказал.

– Она очень привлекательная, этакая сексуальная роковая женщина.

Я подумал, не стоит ли рассказать Полу о «Гале». Я не знал, говорил ли ему что-нибудь Джо Рэнсом, и в конце концов решил промолчать. Это бы ни насколько не приблизило нас к решению.

– Я должен признаться кое в чем, – сказал Пол после пары «мартини».

– Что? Ты что-то знаешь о ней? – Нет, только не новое откровение! Или она спала с ним?

– Не о ней. На днях я ехал по Первому Шоссе и увидел твою машину на стоянке около «Дона Бичкомбера».

– Это ты звонил по телефону?

– Да.

– Ну, ты мерзавец, – сказал я со злостью.

– Я знаю. Но я не мог противиться искушению.

– В будущем прибереги такие штучки для своих сочинений, – мне пришлось улыбнуться.

– Извини. Не стоит так обращаться со своим агентом, верно?

– В данный момент я не настроен шутить.

– Я попытался быть твоим агентом в области чувств и дал тебе совет. Но он не очень тебе помог, правда?

– Я просто хотел знать, что ты думаешь. И узнал.

В каком-то смысле я был благодарен Полу за его глупый розыгрыш. Это напомнило мне, что не надо быть таким нервным. Покидая бар, я чувствовал облегчение.

Я купил Урсуле букет цветов и отвез их домой. Не знаю, что я хотел этим сказать. Это был странный поступок. Раньше я никогда ничего ей не дарил. Ни сентиментальных шоколадок, ни книг. Я не осмеливался проверять ее вкусы. Разумеется, никакой одежды. И, конечно, никаких духов.

Я обнаружил ее в ванной, прихорашивающейся перед зеркалом.

– Пошли пообедаем, – сказала Урсула. – Я хочу куда-нибудь выбраться.

Она тоже находилась в хорошем настроении, и это было приятно. Улыбаясь, она повернулась ко мне, и я чуть не упал.

Я увидел мертвенно-бледный синяк от моей пощечины, который окончательно исчез две недели назад. Урсула снова нарисовала его на лице.

– Зачем ты это сделала? – Я стоял рядом с ней, держа букет цветов. Что она хочет сказать? Что не забыла, как презирает меня?

– Это для меня? – спросила она и забрала цветы из моей руки, понюхав их. – Орхидеи? Очень кстати.

– Лилии, – поправил я. Я сделал глупость, выбрав их. Они напомнили ей о номере в мотеле и о Ларри Кэмпбелле.

– Спасибо. – Она поднялась на ноги и поцеловала меня. – Как мило, что ты сделал мне подарок. У меня для тебя тоже есть кое-что.

Она взяла меня за руку и отвела к кровати. На простыне лежала перевязанная коробка.

– Надеюсь, тебе понравится. – Она сладко улыбнулась. Я снова взглянул на синяк, нарисованный на ее лице, и взял коробку, не имея понятия, что может оказаться внутри. Упаковка весила пару фунтов. Сорвав обертку, я увидел квадратную коробку размером примерно в восемнадцать дюймов. Я открыл ее едва ли не со страхом.

Внутри был блестящий темно-синий мотоциклетный шлем.

– Надень его. Надеюсь, он нужного размера. Я обмерила твою голову, пока ты спал.

Я разорвал и отбросил полиэтиленовую пленку, облекавшую шлем. Урсула подтащила меня к зеркалу и одела шлем мне на голову. От неожиданности я потерял дар речи.

– Он тебе прекрасно подходит. – Урсула была права. Я натянул шлем на череп, она закрепила ремни под подбородком.

– Спасибо, – сказал я. Безумие продолжалось.

Она опустила забрало из темного стекла, и я поглядел на себя в зеркало. Астронавт без скафандра. Я почувствовал приступ клаустрофобии.

– Теперь мы можем кататься без опаски, – сказала Урсула. Ее голос глухо прозвучал внутри шлема.

Урсула настаивала, чтобы мы поехали обедать на мотоцикле. Она заказала столик в «Касабланке», мексиканском ресторане на бульваре Линкольна. Я чувствовал себя идиотом, вручая гардеробщице свой шлем. Урсула заказала слишком много еды. У меня не было аппетита.

За обедом Урсула открыла сумку и достала не запечатанный конверт. Он был надписан так: «Всем, кого это может касаться». Я вытянул из конверта листок бумаги со словами:

«Мы видели вас. Мы знаем, что вы сделали. Мы еще напомним о себе».

Я был встревожен.

– Когда ты это получила? – услышал я свой голос.

– Вчера.

– Вчера? Почему же не сказала мне раньше?

Я внимательно осмотрел записку. Она была напечатана на простой бумаге. Ничего особенного в ней не было. Все мои страхи снова вернулись ко мне. Кто-то видел нас в мотеле. В «Касабланке» было душно и многолюдно. Но я дрожал. Ветерок из кондиционеров холодил мой вспотевший лоб.

– Зачем ты хранишь это письмо? Ты же получила его вчера.

– Ну, может, позавчера, – сказала Урсула, как будто не могла точно вспомнить.

Я ударил кулаком по столу, так что подпрыгнули тарелки. Но Урсула даже не вздрогнула.

– Не могу вспомнить, – повторила она.

Я оглядел серебристо-черный интерьер ресторана, украшенный кадрами из фильмов Богарта. Здесь было прохладно, – видимо с расчетом на то, чтобы легче справляться с перченой пищей. Окружающие, удивленные ударом кулака по столу, глядели на нас. Во мне бушевала ярость. Я схватил Урсулу за запястье, вывернул ей руку.

– Не можешь вспомнить?! Откуда ты вообще узнала, что письмо послано тебе?! Оно могло быть послано мне! – Ее безумие заразило меня. Что значат эти слова – «всем, кого это может касаться»? – Смой это дерьмо со своего лица!

Схватив ее за руку, я с силой провел ладонью по ее лицу, поверх нарисованного синяка. Наверное, я орал на Урсулу, потому что к нашему столику подошел метрдотель. Мне хотелось ударить и его.

– Ребята, если вы хотите подраться, – сказал Мануэль, – а похоже, так оно и есть, – он показал на синяк на лице Урсулы, – то, ради Бога, не здесь, por favor.

– Мы уходим, – ответил я.

– За все плачу я, – заявила Урсула.

– Пожалуйста, только не устраивайте здесь драки.

– Все в порядке, – сказала Урсула, открывая сумку. – Я успокою его.

Правой рукой она вытащила маникюрные ножницы и начала втыкать кончики лезвий между раздвинутыми пальцами левой руки.

– Любит, – укол. – Не любит, – укол. – Любит, – укол. – Ножницы срезали кожу на ее безымянном пальце ниже среднего сустава.

– Урсула! – Я не хотел, чтобы она мучила себя.

– Не любит.

Я вырвал ножницы из ее руки, и она шлепнула меня по ладони. Официант принес счет. Кровь из ее пальцев капала на пятидесятидолларовую бумажку. Когда мы выходили, я взял у гардеробщицы шлем и дал ей доллар. Она напоминала мне гардеробщицу из «Каса-Веги». Надо кончать с мексиканскими ресторанами. А с Урсулой?

Я не хотел садиться на мотоцикл и был готов сказать «нет». Тогда Урсула обняла меня и прижалась лицом к моей шее.

– Ты любишь меня?

– Да.

– А я люблю тебя. Я так люблю тебя, что хочу делать тебе больно.

Я подумал – не чувствую ли я то же самое? Кажется, да.

– Ты хочешь избавиться от меня? – спросила Урсула.

– И да и нет.

– Понимаю, – она залезла на мотоцикл. – Давай проедемся до пляжа.

– Нужно возвращаться домой.

– Я хочу заниматься с тобой любовью на пляже.

– Немного холодно, тебе не кажется?

– Я согрею тебя. Я хочу насыпать песка себе между ног.

– Какие глупости.

– Ты в самом деле так думаешь?

Как я мог не сесть на мотоцикл? Я нервничал, но ехать домой на такси было бы слишком театральным жестом.

– Поехали, – сказал я, как будто это была моя идея. И мы поехали, прижавшись друг к другу, как влюбленные.

Мы проехали бульвар Линкольна и направились к пляжу на ничейной земле между Санта-Моникой и Венецией. Я решил, что Урсула хочет свозить меня к пристани в Венеции, или тому, что от нее осталось. Она два или три раза рассказывала мне эту историю. Она говорила, что любит эту пристань, потому что она сейчас существовала только на картах, которые с тех пор не менялись.

Урсула повернула направо на Мэйн-стрит и поехала на север, удаляясь от Венеции. Я подумал, что может быть, она в конце концов решила возвращаться домой, и ожидал, что на Сансет мы свернем направо. Но она ехала вперед, на Тихоокеанское приморское шоссе.

– Куда мы едем? – прокричал я в ухо Урсуле. Она не ответила. Может быть, не расслышала.

На всех светофорах горел зеленый свет, и остановить ее я не мог. Я знал, куда она едет – в Малибу, в мой дом на пляже.

Я смотрел на затылок ее шлема. Отражаясь в нем, проплывали мимо уличные фонари и фары машин, казавшиеся звездами, двигающимися в причудливом танце. А в самом центре я видел отражение собственного шлема.

Я чувствовал клаустрофобию. Мне хотелось снять эту штуковину. Ради Бога, останови этот гадский мотоцикл, и давай поговорим. Я не мог перенести того, что не могу с ней говорить. Мне было даже трудно дышать. Я поднял забрало. Холодный ночной воздух бил мне в вспотевшее лицо. Тогда я завопил, но Урсула не отвечала. Я не хотел стучать ее по спине, чтобы она не сделала какой-нибудь глупости.

Она точно знала, где находится мой дом. Она знала поворот на пляж, как будто ездила здесь тысячу раз. Вероятно, она бывала здесь сама по себе. Может быть, даже следила за мной. У меня закружилась голова при мысли о том, что она могла сделать.

Урсула остановилась позади дома. Я первым слез с мотоцикла и стал ждать. Она направилась к дому. Я окликнул ее, но она не ответила. Даже не подняв свое забрало, она обошла дом и оказалась у веранды, выходившей на холодный океан.

– Ты не хочешь пригласить меня войти?

– У меня еще нет ключей.

Урсула снова опустила забрало, и прежде чем я понял, что она замышляет, начала молотить по стеклянной двери. Ее шлем снова и снова бил по стеклу. Я схватил Урсулу за талию и оттащил прочь.

– Что ты делаешь? Совсем очумела?

Она вырвалась и стала бить снова. В этот раз я так сильно рванул ее, что она упала спиной на пол веранды. Я опустился рядом с ней и стащил с нее шлем.

Я ожидал, что она начнет бороться, но она не двигалась.

Ее лицо было покрыто потом, сиявшим в лунном свете, черные волосы прилипли ко лбу.

– Что с тобой? – задал я глупый вопрос. Разве она знала ответ? Ее охватило желание ранить, ломать, уничтожать что-нибудь. Но этим чем-нибудь буду не я.

– Я не запираю дом, – прошептала она. – Ты можешь приходить, когда захочешь.

Она встала на ноги и посмотрела на меня. Я не мог представить, о чем она думает. Затем она отвернулась от меня и начала снимать кожаный костюм.

– Что ты делаешь? Замерзнешь, – попытался я остановить ее. Оттолкнув меня – довольно мягко, – она аккуратно сняла с себя куртку и бюстгальтер, оставшись в брюках и ботинках. Затем подошла к деревянной балюстраде. Держась одной рукой за перила, она протянула ко мне ногу.

– Помоги мне снять ботинки.

– Урсула, ты сошла с ума.

– Помоги мне. Пожалуйста.

Сейчас она была спокойна. Я оглядел пустынный серебристый пляж, белые волноломы, месяц над океаном. Подойдя к ней, стал на колени и стянул с нее ботинок. Она опустила голую ногу и подняла другую.

– Здесь холодно.

– Мы же не можем попасть в дом, верно?

Я медленно снял с нее другой ботинок, ухватившись за пятку. Я хотел встряхнуть ее, может быть, даже ударить. Но мы прошли через эту стадию. Я смотрел на Урсулу, как завороженный. Существо с другой планеты. Снова подняв ногу, она начала стягивать кожаные брюки. Я как будто погрузился в одну из своих первых фантазий о женщине в черном. Она бросила красные трусики мне в лицо.

Я смотрел, как она спускается, голая, по покрытым песком ступенькам на пляж. Я крикнул, чтобы она возвращалась, но она только обернулась, помахала мне рукой, и пошла через пляж к океану. Я направился за ней. Она остановилась и подождала меня.

– Не стой просто так. Раздевайся.

– Ты же не собираешься плавать?

– Нет, не собираюсь. Я еще не сошла с ума, – сказала она.

Она начала снимать с меня куртку.

– Не двигайся. Дай мне раздеть тебя.

Я задрожал, потому что было холодно и еще потому, что происходившее поражало абсурдностью. Урсула встала на колени, расстегнула молнию, и стянула мои брюки до лодыжек. Она понюхала мои трусы.

– Давай заключим с тобой сделку. Я собираюсь заняться с тобой любовью. Если я не сумею тебя возбудить, можешь меня бросить.

– Что за чепуха!

Урсула сунула язык мне в пупок, раздвинув рубашку на животе.

– Ты же хочешь бросить меня, верно? Я даю тебе шанс. Если я не сумею возбудить тебя, тебе не придется больше никогда меня видеть. Я выйду в отставку.

Я не знал, что ответить. Мне был брошен безумный вызов. Но в каком-то очень извращенном смысле это был выход. Моя кожа покрылась пупырышками. Если я не приду в возбуждение, действительно ли она покинет меня?

Когда она сняла с меня ботинки и носки, я дрожал по-настоящему. Белый песок походил на ледяную пыль. Затем Урсула приступила к работе. Она не просила меня лечь. Она делала все стоя. Она двигалась вокруг меня, как будто я был статуей, сделанной ею. Она целовала и гладила меня и недвижно застывала на несколько минут. Мне становилось теплее. Когда она не двигалась, я напрягался. Был момент, когда мы чувствовали себя одним человеком.

В этом не было ничего сложного. Она встала на цыпочки и вставила меня в себя. Затем прильнула ко мне, очень медленно двигаясь взад и вперед, кружась. Механическая равномерность ее движений прогревала меня насквозь. Я забыл о нашей сделке. Мой разум был опустошен. Я больше не чувствовал холода.

Началась эрекция – очень медленная и долгая. Пальцы Урсулы впивались в мое тело. Она больше не могла устоять на цыпочках и потянула меня на землю. Казалось, мы лежим в теплой ванне. Некоторое время мы возились в песке, потом оцепенели в объятиях. В тот момент я не чувствовал ничего, кроме любви к этой женщине.

– Ох, Мэсон! – услышал я ее голос через грохот прибоя. Я не мог вспомнить, сколько прошло времени, прежде чем мы вернулись к мотоциклу.

Я спросил:

– Тебя не волнует та записка?

Она ответила:

– Кто бы ее не послал, я доберусь до авторов.

СИРОТЫ

«Избавься от нее».

В течение всей ночи, пока я просыпался и снова засыпал, совет Пола Джасперса крутился у меня в голове.

«Она – опасная женщина.»

В этом не было сомнений. Но в самом ли деле она пыталась уничтожить меня? Или только себя? Как я мог допустить, чтобы дело так далеко зашло? Я наблюдал за ней спящей – прекрасной, как всегда, с мирным выражением лица, – но внутри нее жила другая женщина.

Урсула смыла синяк со своего лица. Глядя на нее, я думал, что было бы так просто покончить со всем прямо сейчас. Убить ее во сне. Задушить ее любимой подушкой. Да, просто. Но для этого нужно быть убийцей.

Я пытался заснуть, найти спокойствие. Я хотел пожить в своем доме на пляже – в одиночестве, на свободе. Но как я мог быть свободен, когда существовал – и может быть, где-то неподалеку – человек, который знал правду о Ларри Кэмпбелле, который мог уничтожить нас обоих?

Урсула проснулась, когда я принес ей чашку кофе.

– Тебе не надо приходить в офис, если ты не хочешь.

– Что ты имеешь в виду? – Она еще не совсем проснулась.

Я выразился по-другому.

– Приходи попозже.

Несколько секунд она молчала. С ее молчанием всегда трудно иметь дело. Молчание было ее способом лгать. Если не хочешь говорить правду, молчание – самый простой выход.

– Как мне жаль, – произнесла она.

– Чего?

– Того, что с нами происходит.

Я хотел сказать что-нибудь вроде «чья в этом вина»?

– Наверно, нам не удастся ничего сделать, – сказала она. – Это как вирус.

– Мы пройдем через это.

Урсула взяла меня за руки и прижала их к своей груди.

– Правда?

Разве я мог на нее злиться? Ведь меня любили. Урсула не поехала в офис со мной. Она сказала, что приедет попозже.

Примерно в десять часов позвонили из полиции.

Я мгновенно вспотел. Меня охватила дрожь. Вина. Да, возможно, им все известно.

– Мы арестовали человека, который сознался в убийстве вашей матери.

Наверно, я вздохнул с облегчением. Когда я думал об убийстве Фелисити, оно казалось мне таким далеким, как воспоминание о травме, полученной в детстве. Оно не имело связи с моим нынешним беспокойством. Но звонок из полиции вернул это воспоминание ко мне, добавив его к странному и мучительному состоянию, в котором я находился сейчас.

Мне рассказали, что парень, который сознался в убийстве Фелисити, за последний год убил еще двух пожилых женщин. Он нападал на них с сексуальной целью и, прежде чем задушить, насиловал их. Но полицию смутило то, что Фелисити перед смертью не подвергалась сексуальному насилию. Неожиданно мне в голову пришла забавная мысль. Фелисити разозлилась бы, если бы узнала, что умерла, не будучи изнасилованной. Вся ее жизнь была посвящена сексу, но по иронии судьбы она была убита таким целомудренным способом.

Я разбирал почту, когда позвонил Оз. Я только что заключил для него очень выгодную сделку, но он хотел поговорить о другом.

– Ко мне только что приходили фараоны, – рассказал он. – Они хотели знать, где я был, когда был убит Ларри.

– И ты сказал им?

– Пришлось. Беда в том, что я был с Софи в ее квартире. И теперь моя жена сходит с ума. Она выгнала меня.

– Ох уж эти жены… – произнес я. – Она успокоится, – мой голос звучал уверенно. Но уверенности во мне не было. Урсула, моя, так сказать, жена, не умела успокаиваться.

Я позвал Диану в свой кабинет, чтобы продиктовать пару писем. Ее лицо было в слезах.

– Что с вами?

– Ничего. – Она села и приготовилась писать.

– Нет, скажите мне, пожалуйста.

– Не могу.

– Диана. Давайте. Скажите мне. В чем дело?

– Мне только что позвонила Урсула, – она отвела глаза.

– Урсула? Ну и что? – У меня по спине побежали мурашки.

– Она обвинила меня в том, что… между нами есть связь. Втайне от нее. Она сказала, что мы спим вместе.

– Она это сказала?!

– Она была такой злой! Наверно, мне нельзя здесь оставаться. Я думаю, что мне надо уйти.

Я схватил телефон и позвонил Урсуле.

– Какого хрена ты так разговаривала с Дианой? Ты же знаешь, что это неправда. Что с тобой происходит?

– Я не знала, что это неправда. Я ничего не знаю.

– Слушай, ты немедленно скажешь ей, что это ложь. Скажи ей. Прямо сейчас. Я даю ей трубку.

Диана не хотела брать трубку, и я впихнул ее ей в руки.

– Скажи ей! – крикнул я Урсуле.

Диана стала слушать. Я не слышал, что говорила Урсула. После нескольких секунд разговора Диана пробормотала:

– Все в порядке. Я понимаю. Да, я прощаю вас… Да… До свидания, Урсула, – Диана повесила трубку.

– Что она сказала?

– Она извинилась. Она сказала, что находится под сильным напряжением и что не хотела этого говорить.

– Она сказала именно эти слова?

– Мне кажется, она просто несчастна, – предположила Диана. – Я знаю. Со мной тоже такое было.

У меня кружилась голова. С ней тоже такое было. Со мной тоже такое было. С Алексис и Барбарой. Диана немного успокоилась. Но меня охватила паранойя.

Урсула не появлялась весь день, и я не звонил ей. Когда я вернулся домой, она отсутствовала. Ее мотоцикл стоял в гараже, но машины не было. Ее отсутствие подавляло меня сильнее, чем присутствие. Я хотел поссориться с ней, порвать с ней раз и навсегда. Но она дразнила меня, уйдя из дому.

Тогда я сделал то, чего никогда не делал раньше, никогда не думал об этом, никогда не хотел делать. Я перерыл все ее вещи. Я систематически обшарил все ящики, буфеты и шкафы в доме. Чего я искал? Следы. Какой-нибудь намек на то, кем она была на самом деле. Какие-нибудь доказательства. Я снова стал и детективом и преступником одновременно. Я не имел понятия, чего я ищу, поэтому и не нашел ничего.

Один ящик туалетного столика был заперт. Я знал, что она хранит там дневник. Вероятно, пресловутая «подушечная книга» могла поведать мне секрет Урсулы Бакстер. Она никогда не показывала мне своих записей и не говорила о них. Но, с другой стороны, до нынешнего дня она не запирала дневник.

Я лег спать около одиннадцати, заснул и проснулся только тогда, когда Урсула забралась в постель рядом со мной. Я не спрашивал, где она была. Она поцеловала меня на ночь, затем некоторое время сидела и читала. Она изучала астрологические карты, которые, судя по всему, совсем недавно поглощали ее внимание. Она не рассказывала мне их значения. Может быть, эти круги и знаки были ключами к ее поведению. Но меня никогда не интересовали оккультные науки. Все и без того чересчур усложнилось.

Эта ночь прошла без секса. Таких ночей в нашей жизни становилось все больше. Напряжение нашей жизни, наши страхи, начали лишать нас желания. Утром она лежала около меня, свернувшись калачиком, держа большой палец во рту.

В течение недели она приходила и уходила. Писем под заголовком «Всем, кого это может касаться» больше не присылали. А если они и были, то Урсула их мне не показывала. Я обратил внимание на заметку в «Таймс» о проститутке, которую вызвали в полицию и допросили по делу об убийстве Ларри Кэмпбелла. Имя проститутки не было названо. Может быть, именно через эту женщину Урсула вышла на Ларри Кэмпбелла, и именно эта женщина могла написать письмо. Я мучительно раздумывал над вопросом, стоит ли показывать заметку Урсуле, и решил немного подождать и не усложнять себе жизнь. Казалось, что все происходившее отчаянно старалось выбить меня из колеи и нарушить отлаженную работу в офисе.

Урсула по-прежнему проявляла большой интерес к проекту «La Belle Dame Sans Merci», так что когда в офис зашел Пол, чтобы обсудить замечания Джо Рэнсома, она хотела присутствовать на встрече. Между Урсулой и Полом существовало известное понимание. Эта история привлекала их обоих в той же мере, в какой тревожила меня. Я вспоминал слова Пола, сказанные об Урсуле, – «Избавься от нее!» – и они казались мне напыщенными, чересчур патетичными. Урсула явно затронула в нем какую-то струнку. Он наверняка ее хочет. Они разговаривали друг с другом так, как будто меня здесь не было.

– Я не уверен, что нам нужна сестра, – говорил Пол. – Может быть, в истории участвуют только они двое. Двое сирот. Двое людей без семейных связей, у которых больше никого нет.

– Так более романтично, – согласилась Урсула. – Если у тебя нет никаких родственников, возникает романтическое чувство, что ты сражаешься один против всего мира, сам устраиваешь свою жизнь, и когда ты находишь того, кого любишь, то это чувство подчиняет тебя без остатка.

– Но разве это не компенсация за предыдущее одиночество? А у вас все эмоции направлены в одну сторону.

– А что в этом плохого? – спросила Урсула. В ее тоне слышался вызов, который, как я знал, адресован мне. Теперь Пол оказался в своей стихии.

– Мой опыт говорит о другом. У меня как-то была подружка, у которой не было родственников. Она была так погружена в себя, что была неспособна отдаться кому-либо. Я имею в виду не секс, а эмоционально. Для нее было очень трудно кого-либо полюбить. Может, я и сам в некоторой степени такой.

Урсула улыбнулась.

– Тогда почему бы вам не скопировать нашего героя с себя?

– Нам грозит опасность, что герой будет выглядеть слабой личностью, – заметил я. – Выходит, что он ничего не может решить сам, а полностью полагается на нее.

– Я не согласна, – возразила Урсула.

– И я тоже, – добавил Пол. Я остался в меньшинстве.

– Посмотрим, что скажет Джо. В конце концов, платит-то он.

Днем в пятницу я с нетерпением предвкушал выходные. Но к вечеру ждал их наступления со страхом. Дело в том, что между тремя и семью часами пришло второе письмо «Всем, кого это может касаться». Я подобрал его вместе со стопкой поздней почты, сваленной в коридоре около выхода на улицу. Письмо, напечатанное на листке белой бумаги, гласило:

«Ты уйдешь от расплаты».

Должно быть, опечатка, и нужно читать: «Ты не уйдешь от расплаты». Я стоял в коридоре и перечитывал послание снова и снова. Смысл был ясен, но что все это означает? Я сложил письмо и сунул в карман брюк.

Я ничего не понимал. Может быть, письмо прислала та безымянная проститутка? Но зачем ей это писать? Она хотела сказать, чтобы я не волновался, что полиция никогда не узнает правду? Или – не волнуйся, я не собираюсь шантажировать тебя. Пугающее утешение, предсказание того, что никогда не случится. Я не стал показывать письмо Урсуле.

В восемь вечера мы отправились на предварительный просмотр нового фильма. Почти все время Урсула держала меня за руку. Это была комедия о семье, где власть захватывают домашние животные. Фильм понравился Урсуле. После кино я отказался идти в мексиканский ресторан, и мы решили пойти в «Империал-Гарденз».

По случайному совпадению мы сидели за столиком, где я обедал с Алексис за несколько дней до того, как она ушла. Урсула пребывала в хорошем настроении. Судя по всему, меню ресторана было ей хорошо известно. Она заказала некоторые блюда, которых вообще не было в английском меню – какие-то японские лакомства, о которых знают только японцы. Когда мы уходили, официантка спросила, понравился ли нам обед. Мы ответили – да.

– Тебе понравился стол? – спросила Урсула.

– Чудесно, – ответил я, не поняв толком, что она имела в виду.

– Мадам пожелала заказать его, – пояснила официантка.

Когда я спросил Урсулу, почему она выбрала именно этот столик, она ответила: «По сентиментальным причинам».

Мы ехали домой каждый на своей машине. У меня снова не было понятия, что творится у Урсулы на уме. Ее секреты больше не были таинственными или возбуждающими, они больше не соблазняли, а отделяли меня от нее. Казалось, что мы достигли точки возврата, за которой нет пути назад. Или, скорее, я достиг этой точки.

Той ночью мы занимались любовью, и нам было так же хорошо, как всегда. С технической точки зрения. Но я утратил глубинное ощущение обладания ею. Во время оргазма мы все равно были отделены друг от друга. Сексуальное влечение покинуло нас.

В субботу утром я отправился в агентство по продаже недвижимости, чтобы подписать бумаги и передать чек за дом на пляже. Это был великий момент. В моей голове как будто открылась дверь прямо к океану. И все благодаря убийству Фелисити. Может быть, циничная мысль, но это факт. Тот, кто убил ее, подарил мне свободу. Я положил ключи от дома себе в карман – два комплекта.

Женщина-агент по продаже недвижимости дала мне имя и адрес человека, который разводил японских сторожевых собак. Может быть, в своей новой жизни я заведу собаку. Собака – друг человека. Без всякой причины я вспомнил о фильме, который смотрел предыдущим вечером, – где собака становится главой семьи.

Когда я вернулся, мотоцикл Урсулы стоял рядом с домом. Она хотела взять меня покататься. На ней был кожаный костюм. Она вручила мне мой шлем.

– Нам обоим будет очень хорошо.

– Что-то мне не хочется.

– Ну, давай!

– Может, попозже?

– Слушай, я хочу ехать сейчас и чтоб ты поехал со мной. – Она обняла меня. – Я так люблю тебя!

– Я тоже люблю тебя. Я просто не хочу сию минуту ехать кататься.

– Правда? Ты в самом деле меня любишь? Тогда поехали. Можешь вести мотоцикл, если хочешь.

– Нет уж, увольте.

– Я так люблю тебя, что не собираюсь просто так отпускать тебя, не получив ответной любви.

– Езжай себе с богом.

Урсула посмотрела на меня. Печальный, печальный взгляд. Затем села на мотоцикл и завела мотор. Бросив на меня взгляд через плечо, она прибавила газу и поехала к дороге. Что с ней творится? Когда она выехала на дорогу, я заметил, что она не надела шлем. Он лежал на гравии, как блестящая отрубленная голова.

Я бросился к своей машине и поехал за Урсулой вдогонку. Выезжая на Бенедикт, я едва разминулся со встречным микроавтобусом. Я должен остановить ее! Я слышал пулеметный треск выхлопа ее мотоцикла, направлявшегося по каньону к бульвару Сансет.

Внезапно я услышал грохот примерно в четверти милях впереди. Оказавшись на развязке шести дорог у отеля «Беверли-Хиллз», я понял, что все кончено. Я увидел Урсулу в десяти ярдах от мотоцикла, который все еще тарахтел, лежа на боку перед грузовиком.

Четыре или пять человек подбежали к Урсуле раньше меня. Она лежала на дороге, раскинувшись так, как будто ее изнасиловали. Ее лицо было искажено от боли. Я нагнулся над ней. Она увидела меня.

– Теперь ты будешь свободен, – прошептала она. Я услышал, как кто-то сказал: «Эти девчонки – сумасшедшие. Гоняют на мотоциклах, с которыми не могут справиться».

Я наклонился и поцеловал ее. У нее во рту была кровь. Полицейский оттащил меня от нее.

– Вы знаете ее?

– Да, – солгал я. Я не знал ее.

Ее глаза закрылись. Вот и все, – подумал я.

СЧАСТЬЕ

– Это настоящее чудо, – заявил мне доктор в клинике. – Видно, кто-то на небесах очень ее любит.

У Урсулы были сломаны две небольшие кости в левой руке и разбито лицо, но не слишком сильно. Ей наложили несколько швов, но в пластической хирургии не было необходимости. Увидев у нее во рту кровь, я решил, что повреждены легкие, но на самом деле она просто прокусила язык. Все ее тело было в синяках. Но грудь была не повреждена, я имею в виду – физически.

Урсула была в состоянии шока. У нее обнаружились небольшие провалы в памяти. Например, она не могла вспомнить, куда ехала на мотоцикле. Не могла вспомнить ссору перед домом. Не помнила, как упрашивала, требовала, чтобы я ехал с ней. Она считала, что авария случилась ночью, когда она ехала к кому-то в гости.

– К кому? – спросил я. – К кому ты ездишь по ночам?

Она взглянула на меня из-под пластырей и бинтов.

– Не знаю.

В другой раз она сказала, что возвращалась домой после встречи с кем-то. Она осознавала наличие провалов в памяти, и чтобы скрыть смущение, сочинила две эти гипотезы. По крайней мере, я так считал.

Я глядел на нее, пока она дремала в своей палате в Уэствудской клинике. Телевизор был включен, но работал без звука. Урсула спала, одновременно бодрствуя. Сейчас она казалась другой – не только потому, что была тихой, менее разговорчивой, или потому, что ее лицо было скрыто под бинтами – сам ее дух претерпел изменения. Она казалась женщиной из какой-то другой жизни. Это была не та женщина, которая совершила то, что совершила Урсула. Это была новая личность, инвалид, нуждающийся в уходе. Были моменты, когда я чувствовал себя водителем грузовика, в который она врезалась, человеком, который стал ответственен за ее состояние, за ее судьбу. Человек, который не сумел ее убить.

– Я что, кастрировала тебя? – вдруг сказала она. Я засмеялся, не поняв, что она имела в виду. Но после трех или четырех визитов в больницу, обычно вечером, после работы в офисе, я начал понимать. Я вел себя по-другому, более скованно и с меньшей решимостью. Вероятно, ей я тоже казался изменившимся, как и она – мне. По правде говоря, я тоже чувствовал себя другим человеком. То, как я посещал ее, приходил, немного сидел с ней, затем уходил, – все это заставляло меня думать о себе как о постороннем человеке.

Не я, а он. Он остановил машину, а не я остановил машину. Он держал ее за руку, а не я. Он осторожно целовал ее, боясь причинить ей боль. Он помнил ссору и ее последствия. Он помнил, как за один вечер на ее щеке вырос синяк. Он видел, как менялись его очертания и цвет, как будто в результате какого-то процесса внутри ее головы. Виновата она. За все отвечает она. Это был ее синяк. Не его. Не мой.

Я понимал, что пытаюсь таким образом избежать чувства вины, хотя и не был виновен. Вина, – знал я от Фелисити, – это товар. Люди покупают его, передают другим, платят за него. Я решил, что причины амнезии Урсулы точно такие же. Она не хотела прямо признаваться: «Знаешь, я пыталась покончить с собой».

На второй неделе пребывания Урсулы в больнице я понял, что эта авария сняла с моих плеч тяжелое бремя. Сейчас за Урсулой ухаживали другие люди. Я же сделал умный ход и стал посредником – между ею и собой.

Я испытывал к Урсуле огромную нежность – и не только когда сидел рядом с ее кроватью. Я тянулся к ней, когда она погружалась в молчание. Я рассказывал ей о делах в офисе, и неважно, закрыты были ее глаза или нет. Пластыри и бинты снимали с нее один за другим. Наконец, стали видны шрамы. Маска была снята.

Я не слышал никаких новостей о расследовании убийства Ларри Кэмпбелла, и ничего не говорил о нем. Урсула не спрашивала. Я принес ей книги, которые считал ее любимыми, и она была рада, приветствуя их как старых друзей. Когда я принес ей книгу стихов, покрытую пеной из огнетушителя, Урсула поцеловала ее обложку.

Но я открыл, что нежность может быть опасна, так же, как опасно просовывать голову между прутьев клетки. Ты не можешь быть уверен, как поведет себя зверь, даже если у тебя самые лучшие намерения. Однажды вечером я принес Урсуле тарелку ее любимой гвакамолы. Она взглянула на меня.

– Ты встречаешься с Барбарой? – спросила она.

– Нет. А что? – Я был встревожен вопросом. Я не видел Барбару, только говорил с ней пару раз по телефону.

– А как твоя сексуальная жизнь?

– Никак. В чем дело?

– Я дразню тебя. Когда лежишь тут в одиночестве много дней подряд, твой ум начинает вытворять фокусы. Я выдумываю про тебя разные истории. Что мне еще остается делать?

– Скоро ты выйдешь отсюда.

– Да. Но знаешь, на самом деле я не стремлюсь к этому.

Мои воспоминания о нашей с ней жизни изменились. Или, может быть, сейчас, когда физически мы были разделены, я выборочно вспоминал только счастливые моменты наших отношений. Я постепенно начал обживать дом на пляже. У меня уже были матрас, телефон, бритва, чашка и тарелка. Забыв о кошмарном доме в Ла-Сьело, я вспоминал, как нам было весело вдвоем, шутки, теплые поцелуи, долгие объятья, и, самое главное, ее улыбку. Сколько раз я видел, как ее бледная маска искажалась и морщилась от удовольствия! Теперь, когда я думал об этом, Урсула не всегда казалась мне той неподвижной фотографией из книги Хелмана. Ее черно-белое застывшее лицо то и дело двигалось и становилось цветным.

Урсула улыбнулась, когда я вошел в ее палату. Шла третья неделя ее пребывания в клинике. Я потерял счет дням. Она написала название книги, которую хотела прочесть. Элисон Лурье, «Город Нигде». Она сказала, что книгу не переиздавали, но я могу найти ее в магазине «Бук-Сити» на бульваре Голливуд. Я не стал говорить ей, что безумно занят и даже не могу помыслить о том, чтобы потратить два часа, если не больше, на поиски книги.

– Если я не найду ее, может быть, принести что-нибудь другое?

– Может быть, немного счастья.

– Посмотрим, что у меня получится.

– Для этого и нужны мужчины, – сказала Урсула, и ее глаза неожиданно заблестели. – А ты – мой мужчина, нравится тебе это или нет.

Я взял ее руку и поцеловал.

– Иногда мне кажется, что ты ведешь какую-то игру, – сказала она.

– Игру? Какую игру? – То, во что она меня втянула, едва ли можно было назвать игрой.

– Игра, где тебе не нужно ничего делать. Тебе не надо совершать никаких движений. Ты просто следишь, как кто-то другой делает все ошибки.

– Это нечестно, – сказал я.

– Разве?

Выйдя из ее палаты, я увидел мужчину, стоявшего в коридоре с букетом цветов. Я видел его раньше, но не мог вспомнить где. Лет пятьдесят, лысеющий, похожий на учителя или ученого.

– Как она? – спросил он. У него был европейский акцент.

– Ей повезло. Скоро она будет в порядке.

– Я се друг, Ласло Ронай.

Теперь я вспомнил его. Это был тот тип, с которым она встречалась в «Ребекке» несколько недель назад, когда все еще только начиналось. Я тогда подсмотрел их встречу.

– Как вы узнали об аварии?

– Она позвонила.

Я хотел спросить его, что их связывает.

– Сейчас ей нужны друзья.

– Она знала, что должно произойти что-то подобное.

– Откуда она знала?

– Я ей сказал.

– Вот как?

– Она приходила ко мне за консультацией.

– Вы психиатр?

– Предсказатель. Мне все стало ясно.

– Я не уверен, что это был несчастный случай, – сказал я. Похоже, этот тип имеет над ней какую-то власть.

– Вы хотите сказать, что она пыталась убить себя?

– Может быть. Мне кажется, что если вы говорите кому-то, что с ним должно нечто случиться, и он вам верит, то есть возможность, что он сам устроит это событие.

– Вы хотите сказать, что я несу ответственность за случившееся?

– Я хочу сказать, чтобы вы подумали об этом, если вы ее друг.

Я покинул его и пошел прочь. Я мог бы расспросить его об Урсуле. Он должен знать многое. Но мне этот человек не понравился. Или просто мне не понравилось, что у нее есть другие знакомые мужчины? Я ревнив.

Я обрел радость в том, чтобы наблюдать рассвет над океаном. Я просыпался рано утром, выходил на веранду и смотрел, как начинается день, прежде чем ехать в офис. Однажды в свете раннего утра я увидел двух девушек. Они шли по пустынному пляжу, смеясь и целуясь. Я подумал – какие страсти они испытывают в своей жизни? Они остановились точно на том месте, где мы с Урсулой занимались любовью той темной, холодной ночью, и немного постояли, разговаривая, потом пошли дальше. Эта картинка вспоминалась мне весь день. Живя с Урсулой, я стал таким самопоглощенным, что перестал видеть других людей, думать о них. Мы изгнали их из своей жизни.

Ночью, лежа на своем матрасе в лунном свете, прислушиваясь к шуму океана, я скучал по ней. Я скучал по ее теплу. Однажды ночью мне стало так тоскливо без нее, что я приехал к ней домой в три часа ночи. Я лег на ее кровать, глубоко вдыхая ее запахи, запахи ее духов. Засыпая, я держал ее купальный халат.

Затем я увидел, что на ее автоответчике мигает красная лампочка. Кто-то оставил послание и ждал, когда его прослушают. Я подумал о розыгрыше Пола, о приглушенном голосе, вспомнил странное, противоречивое письмо: «Ты уйдешь от расплаты». Я промотал кассету, чтобы прослушать сообщение, и услышал ее голос. Это было послание не ей, а от нее.

Может быть, оно было адресовано не мне, а всем, кого это может касаться. Послание было длинным. Целый рассказ.

«Мой отец любил кладбища. Когда в детстве он брал меня куда-нибудь на каникулы или выходные, мы всегда посещали ближайшее кладбище, как будто это был храм или мавзолей. Отец считал, что кладбища очень поучительны. Он любил разыскивать знакомые имена, и поражался тому, как долго живут люди. Он любил рассказывать мне, что мужья и жены часто умирают в течение года друг после друга. Тот, кто переживал супруга, не мог вынести одинокой жизни.

Я помню, однажды мы побывали на кладбище, расположенном на утесе где-то на побережье Мэна. Я ни за что в жизни не вспомню название этого места. Но я помню, что пока мы закусывали в старом ресторане в ближайшей рыбацкой деревушке, бушевал ужасный шторм. Когда он кончился, мы поднялись по тропинке на покрытую травой вершину утеса. В ясном голубом небе плыли черные тучи, напоминающие о пронесшейся буре. Ослепительно сияло солнце. Мох, покрывавший утес, отсырел от дождя, но воздух был горячим. Во время обеда в небе что-то переменилось. Поединок между черными тучами кончился. Воспоминания о том небе позже связались у меня в уме с «Грозовым перевалом», а затем, по ассоциации, с «Джен Эйр». Конечно, на йоркширских болотах нет моря и утесов, но там было кладбище, и этого мне хватало.

На вершине утеса отец показал мне могилу со странным надгробием. Две переплетенные мраморные фигуры. Невозможно было определить, кто мужчина, кто женщина. У фигур не было никаких признаков пола.

Надпись внизу гласила: «Все ради любви». Два имени – Элис и Генри – говорили вам все, что вы хотели узнать. Как ни странно, они умерли в один день. Отец сказал, что, очевидно, они убили друг друга.

Неподалеку двое мужчин копали могилу, и мы подошли посмотреть. Черные тучи ушли, и отец надел свои темные очки. «Однажды я тоже окажусь в такой яме». Внезапно мне захотелось плакать. «Не волнуйся, дорогая, это случится нескоро». Он поцеловал меня в лоб. Но непоправимое свершилось. Когда однажды я получила известие о его смерти, мне не хотели говорить, что он умер в кровати с девушкой. Очевидно, во время полового акта у него произошел сердечный приступ. Эта девушка несколько дней была в истерике, зная, что все станет известно ее мужу и родителям. Она думала, что ее будут судить за убийство. Я хотела поговорить с ней, но ее муж не позволил мне.

Смерть отца означала, что у меня не осталось никого в мире. Хотя я редко приезжала к нему, этот безжалостный факт доводил меня до слез всякий раз, как я думала об этом. Я проклинала отца за то, что он бросил меня. Я проклинала его за то, что он бросил мою мать, кем бы и где бы она ни была. Я проклинала и ее за то, что она не приехала и не организовала похороны.

Я знала, что отец хотел, чтобы на его могиле установили такое же надгробие, как на том кладбище на утесе. Я пошла к каменщику, и на основе моих смутных воспоминаний он сделал несколько набросков, но я никак не могла решить, какой из них выбрать.

Сами похороны от начала и до конца были полной нелепицей. Мне не хватало организаторских талантов. Я проштудировала записную книжку отца, чтобы разыскать его знакомых, но не имела понятия, кого из них он любил, а кого нет, кто значил для него что-нибудь и кто хотел бы знать о его смерти. Кроме того, я не могла заставить себя связаться с какой-либо из его любовниц.

На похороны, состоявшиеся на мрачном кладбище в пасмурный день в унылом пригороде Портленда, пришли только двое мужчин, друзья моего отца, и его приходящая домработница. Все это время я чувствовала дурноту. Я покрасила волосы в светлый цвет, надела широкополую красную шляпу, в которой когда-то ходила на скачки, и надела самое яркое вечернее платье. Должно быть, я выглядела как одна из подружек отца.

Потом мы все пошли в бар и заказали бутылку французского шампанского и сандвичи на тостах. Вино было теплым. Бармен сказал, что поставит его в холодильник, если мы оценим вино в достаточной степени. И нам пришлось пить шампанское с кубиками льда, набитыми в высокие бокалы. Я больше никогда не видела никого из этих людей. И я никогда не приходила на могилу отца с цветами и вообще. Однако я заказала надгробие с выбитым на нем именем и датами рождения и смерти. Когда каменщик спросил, какую выбить надпись, я смогла придумать только «Все ради любви».

Запись кончилась. Должно быть, Урсула сочинила и записала послание, намереваясь совершить самоубийство. Я подумал о несчастных, бездушных похоронах моей матери в Форест-Лаун. Я подумал о предстоящих похоронах Урсулы, пытаясь представить их. Я жалел о собственном отце. Кажется, я плакал.

СПОКОЙНОЙ НОЧИ

– Дай мне руку, – Урсула взяла ее и засунула пальцы себе в рот, вымочив их в своей слюне.

– Потри меня. – Она положила мою руку на простыни. Затем откинула их и раздвинула ноги.

– Пожалуйста. Я не могу это сделать сама. Помоги мне.

Я засунул руку под ее больничный халат. Моя ладонь скользила по ее обнаженному бедру вниз. Когда я прикоснулся к ее паху, она вздрогнула, как будто я порвал ей кожу. Я гладил ее так, как она это любит, глубоко засовывая в нее пальцы, затем медленно вытаскивая их, двигая ими по кругу. У нее возникло ощущение, что внутри нее сидит существо, продолжение человека, понимающего ее.

Она плакала. Из ее глаз катились слезы, как будто влага, скопившаяся внутри, выходила, как мыльная пена, наружу, пока я ее гладил. Она вскрикнула и начала дрожать. Я накрыл ее промежность, успокаивая. Она ничего не говорила. Рот открылся, губы шевелились, но она не произнесла ни слова.

Я хотел лечь к ней в кровать. Я хотел обнять ее, любить ее, сказать, как я скучаю без нее, как она мне нужна. Не знаю, хватило бы у меня храбрости на это. В дверь постучали. Я убрал руку. Вошла медсестра.

– Она спит?

– Дремлет, – сказал я.

– Вам лучше уйти, – медсестра улыбнулась мне. Я старался не показывать ей свою мокрую руку, и поднимаясь, взял газету со столика, держа ее перед собой, чтобы скрыть, как у меня встал.

Урсула открыла глаза.

– Возвращайся поскорее.

– Конечно.

Я ушел, не поцеловав ее. Медсестра открыла передо мной дверь. Я оставлял Урсулу в тюрьме.

Когда я вышел из больницы, солнце уже заходило. Чувствуя себя неудобно, я сел в машину. У меня между ног по-прежнему было тесно. Я хотел женщину. Я смотрел, как две медсестры выходят из больницы. Они смеялись. Я хотел их. Тут же. Мне хотелось выйти из машины, подойти к ним и пригласить их поехать ко мне домой. Взять их обеих в кровать, зарыться в их плоть, целовать два рта сразу, чувствовать прикосновение четырех скользких рук, расчленить их, сустав за суставом.

Я включил передачу и поехал на пляж. Проезжая поворот на Палисэйдз, я затормозил, ожидая просвета в потоке транспорта. Неожиданно я развернул машину, хотя это было запрещено, и помчался к дому Барбары – к Барбаре. Ее могло не быть дома. Вероятно, стоило предварительно позвонить. Но зачем? Ведь я уже приехал.

Я остановил машину перед домом. В кухне горел свет – хорошо, она дома. Я позвонил и стал ждать.

Дверь открыла не Барбара, какая-то другая женщина. У нее в руке был бокал вина. Я не знал ее.

– Барбара дома?

– Она на кухне. Готовит обед.

– Мне надо повидаться с ней.

– Подождите минутку. Вы кто?

– Я ее друг.

Я прошел за женщиной на кухню. Барбара процеживала рис. С ней был мужчина. Может быть, муж или любовник женщины, встретившей меня.

– Мэсон! – Барбара была удивлена и рада. – Что такое? – Какие-то нотки в ее голосе насторожили меня.

– Я хочу поговорить с тобой. У тебя найдется минутка?

– Да, только я…

– Пожалуйста.

Барбара передала рис своей подруге. Прежде чем она успела представить меня своим гостям, я схватил ее за руку и вытащил их кухни в спальню.

– В чем дело, Мэсон? Что произошло?

Я закрыл дверь в спальню, обнял ее и поцеловал. Она перестала что-либо соображать, когда мой язык оказался у нее во рту. Я тискал ее грудь под пластиковым передником.

– Я хочу тебя.

– Но мы не можем.

– Они немножко поживут без нас.

– Сюда могут зайти.

– Тогда пусть смотрят.

Я положил руку Барбаре на юбку. Она начала раздеваться. Я расстегнул ширинку. Она сняла с меня пиджак. Я потянул передник через голову. Нам обоим казалось, что все происходит слишком медленно. Тогда мы отстранились и разделись самостоятельно. Затем упали в постель, погрузившись друг в друга.

Все мысли об Урсуле исчезли. Сейчас я хотел Барбару. Только Барбару. Я так привык к темным волосам на лобке, что совсем забыл ее мягкий светлый пушок. Он был свежим, новым для меня. От Барбары пахло орехами, ее запах совершенно не походил на запах Урсулы.

Я понял, что Барбара похудела в бедрах. Ее живот тоже казался более плоским, пупок выделялся сильнее, чем раньше. Ее груди не уменьшились в размерах, но не так свисали вниз. Я испытывал необычное чувство новизны, словно в первый раз занимался с ней любовью.

Она стала другой. В ее движениях было меньше расчета, больше непринужденности. В иные мгновения казалось, что она не знает, что делать дальше, каким видом секса заниматься. Я перевернул ее на кровати и вошел в нее сзади. Ее голова крепко прижалась к подушкам в изголовье кровати. Светлые волосы исчезли, скрытые подушками. Я слышал приглушенные восторженные вопли.

Я ждал, что кто-нибудь постучит в дверь. Не знаю, сколько времени мы провели в спальне, но никто не постучал.

– Я не могу бросить гостей, – сказала Барбара.

– Я опять хочу тебя.

– А я хочу тебя. Но сейчас не могу. Может, позже. Ты останешься обедать?

Я улыбнулся при мысли, что мы трахались до умопомрачения, а теперь рассуждаем, остаться ли на обед.

– Я должна выйти к ним.

Барбара подняла свое липкое тело с кровати и начала поспешно одеваться.

– Не надевай лифчик.

– Хорошо.

Я тоже начал одеваться. Барбара вышла из спальни, приоткрыв дверь и проскользнув в щель. Она не хотела, чтобы ее друзья заглянули в спальню и увидели меня.

Через несколько секунд она полуодетая вернулась в спальню.

– Они уехали, – сказала она и протянула мне записку:

«Не хотим портить вам вечер. Позвоним завтра».

– Что они могли подумать?

– Не все ли тебе равно?

– Мы обошлись с ними довольно грубо, тебе не кажется?

– В конце концов мы можем пообедать вдвоем.

Барбара рассмеялась.

– Пошли.

Мы обедали на кухне молча. Мы не знали, какие слова говорить. Барбара хотела сказать: «Возвращайся и живи со мной». Но я не знал, чего мне хотелось. Я знал только, что хотел жить в доме на пляже.

После обеда Барбара начала было мыть посуду, но я обнял ее и оттащил от мойки. Мы вернулись в постель и на десерт имели друг друга.

После этого я спал таким глубоким сном, какого не мог припомнить. Проснувшись, я подумал, что нахожусь с Урсулой. Но кофе мне в постель принесла Барбара.

– Хорошо поспал?

– Великолепно. Просто великолепно.

– Я где-то читала, что когда человек приговорен к смерти, то в ночь перед казнью он спит как ребенок.

– Правда? Я в это не верю.

– Так было написано. Но наверняка никогда не знаешь, правда?

– Надеюсь, что нет, – ответил я и почувствовал, как все тревоги вернулись ко мне. Я не стал назначать дату нового свидания с Барбарой, и она не настаивала. Я поцеловал ее на прощанье, как делал много раз до того.

– Будь осторожнее со мной, – сказала она, став рядом с машиной, когда я открывал дверцу.

– Я осторожен. Может быть, это мой недостаток. Иногда я чересчур осторожен.

– Я очень простодушная, и ты это знаешь. Я очень легко верю людям. Я всегда искренна.

– Ты хочешь сказать, что я неискренен?

– В каком-то смысле – да. Ты очень опасный человек. С тобой я теряю самоконтроль. Я не люблю чувство – терять власть над собой. Возможно, я чересчур провинциальна.

Я снова поцеловал ее, затем сел в машину, помахал рукой и поехал. Барбара права. Но так трудно быть осторожным, когда не совсем представляешь, чего же ты хочешь. Поворачивая на дорогу, я испытывал чувство, что за мной следят. Снова чувство вины.

Офис стал для меня кошмаром. Сколько дел скопилось, столько звонков нуждались в ответе, столько встреч назначено, столько бумажной работы! Диана кое-как справлялась с делами, но и она выбивалась из сил. Мне не хватало Урсулы.

Примерно в одиннадцать зашел Джо Рэнсом. Я был удивлен, увидев его. Он был удивлен, увидев мое удивление. Оказалось, что мы назначили встречу еще неделю назад, но я забыл. Такого со мной почти никогда не случалось. Я не забывал о назначенных встречах. Я подумал, не забыл ли я после несчастного случая с Урсулой еще о каких-нибудь делах. Мне сразу стало ясно, насколько я полагался на нее.

– Я очень рад тем, как идут дела с «La Belle Dame», – сказал Джо. – Наш Пол – потрясающий писатель.

Джо начал вдаваться в детали сценария, но я не мог сосредоточиться. Он сказал, что решил остановиться на названии «Безжалостная».

– Я хочу, чтобы это выглядело детективной историей, – сказал он, – а не коммерческой мурой.

Вероятно, он был прав.

– Что случилось с Галой?

– Она попала в аварию, но сейчас в полном порядке, – ответил я, разозлившись.

– Что, задело за живое? – засмеялся Джо. Что-то взорвалось у меня в голове, и я ударил его по щеке. В тот момент мне казалось, что он ударил меня первым. Он упал навзничь, и я сразу пожалел о случившемся. Но было уже поздно.

Джо встал и приблизился ко мне. Кроме нас, в кабинете никого не было. Дверь в приемную, где сидела Диана, была, слава Богу, закрыта. Гадство. Только не еще одна драка! Джо потрепал меня по щеке. Я вздрогнул.

– Я был неправ, Мэсон. – Он достал из кармана пузырек и отправил в рот пилюлю. – Знаешь, когда я учился в колледже, я влюбился в одну девушку. По крайней мере, я так думал. Я подрался с другим парнем из-за нее и оказался в больнице. Тогда я поклялся никогда – никогда! – не драться из-за женщины. Никакая баба этого не стоит. Обращай все ссоры в шутку. Иначе, прежде чем ты поймешь, что происходит, ты потеряешь над собой контроль.

А потом станешь удивляться – чего было волноваться? Тебе не приходилось смотреть на женщину, с которой ты встречался пять лет назад? В такие моменты поражаешься – что ты тогда в ней находил. Я придерживаюсь простого правила: трахайся с тем, кто у тебя есть сейчас. Завтра это будет кто-то другой.

Джо был жуткий болван. Если бы я рассказал ему историю своих отношений с Урсулой, у него бы поседели волосы. Теперь я понимал, почему Урсула ненавидит его. Она была права. Сейчас я видел его ее глазами.

Я почувствовал прилив симпатии к Урсуле. Когда я ударил ее, это был жест отчаяния. Когда я ударил Джо, то сделал это из презрения.

После того, как Джо ушел, я позвонил в клинику. Я хотел сказать Урсуле что-нибудь приятное, сказать, что понимаю ее чувства. Телефон в ее палате все звонил и звонил. Я почувствовал нетерпение. Наконец, мне ответила телефонистка на коммутаторе.

– Она не берет трубку, – объяснил я.

– Если вы подождете секунду, я соединю вас с доктором, – ответила телефонистка.

Я почувствовал, как по коже бегут мурашки. Что случилось? Она сделала новую попытку самоубийства. Я так и знал. Она покончила с собой.

– Говорит доктор Флеминг.

– Я – Мэсон Эллиотт, наниматель миссис Бак-стер, – зачем мне понадобилось так представляться? Но что я мог сказать? Что я ее любовник, ее сообщник в преступлении?

– Миссис Бакстер покинула нас этой ночью. Примерно в девять или полдесятого. Если вы знаете, где она может находиться, пожалуйста, заставьте ее связаться со мной или с кем-нибудь в больнице. Она не оплатила счет.

ПИСТОЛЕТ

Девять часов предыдущего вечера. Я занимаюсь любовью с Барбарой. Полдесятого. Урсула сбежала из больницы и отправилась домой. В десять вечера она позвонила в дом на пляже. Никого не застав, позвонила в офис. Одиннадцать вечера. Она поехала к Барбаре и видела нас – например, через окно спальни. Или на кухне. Я так и знал, что кто-то следил за нами. Гадство.

В офисе на автоответчике ее послания не оказалось. Я позвонил ей домой. Никто не отвечал. Автоответчик молчал. Никаких рассказов о смерти ее отца. Ничего.

Когда Диана задала невинный вопрос, как здоровье Урсулы, я ответил, что она в полном порядке. Затем позвонил Оз – но не насчет Урсулы, а чтобы сообщить мне последние новости по делу Ларри Кэмпбелла. Очевидно, теперь подозреваемым номер один стала жена Ларри. Новая гипотеза гласила, что она приехала в мотель и убила его. Или, например, узнала о его связи и наняла кого-то, чтобы убить его. Странно. Именно такую гипотезу я сочинил насчет Фелисити.

Примерно в одиннадцать часов я начал разговаривать сам с собой. Расхаживая кругами по кабинету, я дважды покормил рыбок, не отвечал на звонки, и, наконец, подумал, не поехать ли просто к ней домой, повидаться с ней, не оттягивая объяснение. Я знал, что она дома, и, вероятно, ждет меня.

Пусть катится к черту. У меня есть право встречаться с Барбарой. Какого хрена она будет диктовать условия? Если хочет покончить с собой – пожалуйста. На долю секунды я пожалел, что ей это не удалось.

Диана вошла в кабинет со свертком, принесенным рассыльным. Что в нем – бомба? Я развернул сверток. Внутри лежала книга, присланная из «Бук-Сити». В каком-то смысле это действительно была бомба. Книга называлась «Город Нигде», автор – Элисо Лурье, та самая книга, которую Урсула просила меня принести вчера, а тем временем заказала ее сама. Что она пыталась этим сказать? Повод приехать к ней? Или какое-то предупреждение? Столько всего, что она делала, было зашифровано! Я решил ничего не делать, но мне ужасно не нравилось, что я не способен разобраться в ситуации. Все происходящее вело меня к факту, что я в каком-то смысле виноват перед ней. Это было нехорошее ощущение.

После полудня я встретил на стоянке Кэт. – Почему такой печальный? – спросила она. Раньше я не хотел говорить с ней, но сейчас мне был нужен слушатель-женщина. Кроме того, в лице Кэт я имел психотерапевта. Мне не терпелось разыскать ключи к поведению Урсулы, возможно, получить какой-нибудь совет, хотя бы предположение. Разговор с Полом не помог. Повинуясь внезапному побуждению, я пригласил Кэт пообедать.

– Мне хочется обсудить с тобой одно дело.

Она колебалась, не понимая, что означает это приглашение.

– У меня назначена встреча, – сказала она.

– Жалко.

– Но я могу ее отменить, – она прикоснулась к моей руке.

Мы отправились в «Империал-Гарденз». Пока мы не пришли туда, я не думал об иронии, заключавшейся в таком выборе. Было еще рано. Столик, где я сидел с Урсулой, был свободен. Я колебался. В известном смысле я искушал судьбу. Официантка-японка улыбнулась мне. Вероятно, она меня вспомнила. Я задрожал. Что за черт! Нет, просто кондиционер весь день включен. Решив быть с Кэт откровенным, но не называть Урсулу по имени, я изложил ей суть дела.

– Теперь ее поведение становится непредсказуемым, и я хочу знать, что мне делать. Вряд ли нам с ней удастся спокойно сесть и все обсудить.

– Дело вот в чем. И поверь мне, не имеет никакого значения, что она женщина. Мужчины реагируют точно таким же образом, когда тот, кого ни любят, не отвечает на любовь так, как они хотят. В них копится гнев и даже ненависть, которая направлена на объект их любви. Но это длится недолго. Ненависть быстро обращается на третье лицо, независимо от того, оправдана ли ревность или нет.

– Почему? А если нет никакого третьего лица? И она знает, что никого нет и быть не может.

– Ей нужно найти кого-то другого, потому что если она и дальше будет ненавидеть тебя – объект своей любви, если хочешь – то это будет равносильно признанию, что ты не достоин ее любви. А в таком случае это отразится на ее выборе, на ней самой, это будет означать, что она сделала ошибку. А любовь не признает ошибок.

– Так что она ищет кого-то другого.

– Именно. В принципе – это Эдипов комплекс.

– Эдипов комплекс? Я думал, что он относится к родителям и детям. Дети и их матери.

– В твоем случае основа точно такая же. Девушка, очень сильно привязанная к отцу, видит в матери соперницу. Это особенно хорошо проявляется при вторых браках, когда мачеха становится объектом ненависти. Так что «мама» в одной или в другой форме становится лишней, и от нее надо как-то избавляться. В любовных делах действует тот же самый принцип.

В ее словах имелся смысл, и, если вспомнить Фелисити, очень важный смысл. Вероятно, Урсула ненавидела бы ее, если бы та была жива. Какое-то мгновение она ненавидела Диану. Теперь она обратит свой гнев на Барбару. Что-то вроде цепной реакции.

– И что с этим можно поделать?

– Одно из двух. Ты можешь попробовать убедить ее, что ее ревность не имеет никаких оснований. Или прекрати с ней встречаться, объяснив почему. В любом случае это будет длительный процесс. И если ты ее не любишь…

– Люблю. – Неужели?

– Об этом можешь судить только ты сам.

Я принялся за обед. В противоположном конце ресторана открылась дверь в одну из отдельных комнат, и из нее вышли мужчина и женщина. Это были Пол и Урсула.

Откуда ей известно, что я буду здесь? Никто этого не знал. Даже Диана. Она сошла с ума. Кроме того, черт возьми, чем она занималась с Полом?

– Что такое? – Кэт поняла, что что-то произошло.

Я был парализован. Пол увидел меня и помахал рукой. Урсула же, увидев меня, никак не отреагировала. Что она подумала про нас с Кэт?

Пол остановился у нашего столика. Он был ни капельки не смущен. Я смотрел на Урсулу. Она улыбалась с отсутствующим видом, пока я представил Кэт и Пола друг другу. Я почувствовал жар. Что случилось с кондиционерами?

– Здесь вкусно кормят, не правда ли? – обратилась Урсула к Кэт, не замечая меня. Затем повернулась и без единого слова пошла прочь. Прихрамывая, она прошла мимо кассира и исчезла.

Я мгновенно вспотел, и оставив Пола и Кэт, бросился за Урсулой. Обеденный зал размещался на третьем этаже. Я пролетел мимо японской парочки, перепрыгивая через ступеньки. На стенах висели наклонные зеркала. Я мчался за ее исчезающим отражением.

Я догнал Урсулу на первом этаже напротив бара и схватил ее за плечо. Она повернулась и вцепилась зубами мне в руку. Я вскрикнул.

– Ну, ударь меня, – прошипела она.

– Почему ты ушла из больницы?

– Где ты был прошлой ночью?

– Это мое дело.

– Потаскуха!

Я схватил ее за плечи. Она открыла кошелек и достала пистолет, уперев ствол мне в живот.

– Отпусти. Или я прострелю тебе кишки.

Я отпустил ее. Я понял, что она сошла с ума.

– Только попробуй пойти за мной, – проговорила она. – Я тебя убью.

Она убрала пистолет в сумочку и вышла из ресторана. Из розовой полутьмы бара на нас смотрели люди. Я не знаю, заметил кто-нибудь пистолет или нет. Я – заметил. И не собирался идти за ней.

Откуда у нее пистолет? Затем я вспомнил ночь, когда пришел в ее дом, чтобы поспать в комнате для гостей. Когда она спустилась вниз, в ее руке был пистолет.

Пол спустился по лестнице, глядя на нас. Нас было четверо – два его, два меня. Даже больше, если учесть отражения от отражений.

– Что она тебе говорила? – спросил я. Я должен был знать.

– Она сегодня позвонила мне и предложила пообедать вместе.

– И ты согласился.

– Да. А что, это нехорошо?

– Не обязательно. О чем она говорила?

– Она хотела знать, знаком ли я с какими-нибудь проститутками.

– Что?!

– Она сказала, что подумывает стать «девочкой по вызову».

– И что ты сказал?

– Я сказал, что не знаком ни с какими проститутками, и что она должна быть осторожной, если не хочет подцепить СПИД.

Кэт спустилась по лестнице.

– Послушайте, меня не интересуют ваши дела, – сказала она, – но я иду домой. Спасибо за обед.

– Кэт, я страшно виноват, – извинился я. Она все поняла.

– Удачи, – она бросила взгляд на Пола. – Я сама доберусь до дома.

Я взглянул на Пола.

– И она ничего не говорила обо мне?

– Ничего.

Я сел в машину, рассеянно дав парню, который припарковал ее, пятидолларовую бумажку, и поехал на запад по бульвару Сансет. Моя машина блуждала наугад, точно так же как мой ум. Мимо проносились машины и мысли. Эдип. В ночь гибели Ларри Кэмпбелла я пересказывал ей рассказ Билли Уайлдера про Эдипа. Кажется, она говорила, что Эдип с самого начала все понимал и знал, что он делает? А знал ли я с самого начала, что делаю, в какую историю влип?

Я был с Барбарой. И обманывал Урсулу. Но все равно ее слово было равносильно пощечине. «Потаскуха!» Никто никогда не называет так мужчину. Кэт могла бы сказать, что на самом деле Урсула говорила о себе. Она перенесла на меня то, как она сама видела себя. Нет. Это неправда. Она была верна мне до невероятности. Я знал, что она не спала ни с Полом, ни с кем-либо еще с тех пор, как встретила меня. В ее жизни не было мужчин. Этот астролог-иностранец не был ее любовником. Она не трахалась с кем попало. И что я теперь мог ей ответить?

Я не стал поворачивать на север, на Бенедикт. Вся моя решимость улетучилась. Я продолжал ехать по Сансет, направляясь к океану. Добравшись до своего дома, я хотел только спать, полностью отключиться. Я лежал на матрасе, прислушиваясь к гулу океана, со страхом ожидая плохих снов. Даже бодрствуя, я не мог управлять своими мыслями, не мог привести их в порядок. Тысячи нитей вели в одно место. К ней. И ко мне.

Я очнулся от глубокого сна в семь часов. Меня разбудил телефон, загремевший над ухом. Я бросился к нему, сшиб на пол, наконец, поднес трубку к уху.

Звонила Барбара. Она была в ужасном состоянии. Ее голос дрожал.

– Мне только что звонили из полиции.

– Что случилось? – я мгновенно вспомнил убийство Фелисити. Ко мне вернулась безумная мысль, что ее убила Барбара.

– Мой магазин разгромлен. Полный кошмар.

– Я приеду через полчаса. Жди меня.

– Что мне делать?

– Успокойся. Я еду.

Я повесил трубку. Помылся под душем, но бриться не стал. Это можно сделать в офисе. Тем более – у меня ходуном ходили руки.

«Шкатулка Пандоры» была только что не разнесена в щепки. Зеркала побиты. Барбара была в слезах. Она не заплатила последний страховой взнос.

– Самое страшное, что насколько я могу судить, ничего не украдено. Кто мог это сделать?

Я носом чуял ответ. Лимонный запах.

Я сказал Барбаре, что позвоню в страховую компанию и докажу ее правоту. Она просрочила срок платежа только на пару недель, а до этого всегда аккуратно платила. Я находился с Барбарой примерно двадцать минут, и она постепенно успокоилась. Я сказал ей, что позвоню через час из офиса.

Я ехал так быстро, как осмеливался. Хватит! Я поставлю ее на место! Двери были заперты – в первый раз. Причем все. Свой ключ к ее дому я оставил на пляже.

Я разбил дверь на кухне, орудуя гаечным ключом из гаража. Порезав о стекло левую руку, проник на кухню и начал выкрикивать ее имя. Я продолжал кричать, идя через прихожую и вверх по лестнице.

Урсула сидела на кровати, глядя в зеркало.

– Зачем ты это сделала?

– Ты вернулся к ней.

– Это не ответ.

– Это может быть ответом, – сказала она и направила на меня пистолет.

– Не валяй дурака!

Урсула встала с кровати. Я смотрел на нее. Она была не слишком уверена в себе.

– Мне приходилось убивать раньше, – заявила она. – Убийством больше, убийством меньше – какая разница?

Я не знал, можно ли ей верить. У меня возникло ощущение, что она заранее приготовила эти слова.

– Этой ночью ты был с ней? – Теперь ее голос дрожал.

– Где я был этой ночью, тебя не касается. – Я начал чувствовать ненависть.

– Ты боишься. Взгляни на себя, – она повернулась к зеркалу. – Что ты видишь?

– Урсула, отдай пистолет.

Я направился к ней и протянул руку, чувствуя спокойствие. Урсула переложила оружие в левую руку, подальше от меня, и поглядела в зеркало.

– Мы встретились в зеркале, – сказала она. – Может быть, расстаться нам суждено тоже в отражении?

Я подумывал о том, чтобы кинуться на нее и отобрать пистолет. Теперь я не жалел ее. Ее халат был распахнут. Все еще глядя в зеркало, она приставила ствол к груди, уперев его в мягкую плоть. Я видел, как ее палец замер на курке.

Она передвинула пистолет к пупку, ткнула его в лунку. Какая-то жуткая эротика! Потом она передвинула ствол ниже, к паху. Я не хотел смотреть, но не мог отвести глаз. Она стала пихать ствол в себя.

– Как ты думаешь, могут ли люди иметь оружие? Какого ты мнения придерживаешься о законах об оружии? Я читала где-то, что право носить оружие в нашей стране – символ права на личную свободу. Если ты отнимешь у человека оружие, то отнимешь у него свободу.

– Урсула, – произнес я. – Пожалуйста, отдай мне пистолет. Мы что-нибудь придумаем. Давай потолкуем.

Я сел на кровать. Любая угроза с моей стороны могла привести к печальному исходу. Она начала потихоньку вращать ствол пистолета.

– Внутри становится тепло. Не правда ли, забавно, как важен для нас секс в одно мгновение, и как в следующее мгновение он кажется ничтожным и тривиальным занятием? Не успеешь моргнуть глазом, как он уже ничего не значит. А затем снова важнее всего на свете. Затем – вдруг – снова становится ничем.

Сейчас я не чувствовал никакого желания, одну опустошенность. Она тоже.

– Я много думала о разнице между нами. К сексу это не имеет никакого отношения, верно? Это не вопрос разницы пола. Я делаю то, что большинству людей даже и представить трудно. – Она повернулась ко мне лицом, готовая разрыдаться. – Я чувствую себя свободнее, когда выполняю свои желания. А ты чувствуешь себя свободнее, когда противишься им. Вот в чем разница между нами..

– Ты не можешь делать все, что хочешь. Точно также как не можешь иметь все, что хочешь.

– Получаешь ли ты удовольствие, останавливая себя? Не правда ли, самоограничения позволяют тебе чувствовать себя лучше?

– Я полагаю, самоограничение означает, что ты владеешь собой. Иначе наступит хаос.

– В сексе самоограничение – то же самое, что сдерживание, не так ли? Но в ограниченном сексе нет ничего хорошего. Почему бы то же самое правило не применить ко всей остальной, жизни? Так должно быть. Секс – это не хаос, верно? Это – свобода!

Я знал, что она хочет, чтобы я что-нибудь сказал. Но что я мог сказать? Я согласен. Я не согласен. Ты права. Ты неправа. Она нуждалась в моей помощи. Я знал это, но не мог ей оказать помощь. Я недостаточно любил ее и презирал себя.

– Тебе лучше уйти.

– Я не хочу покидать тебя в таком состоянии.

– В каком? Кем я тебе кажусь? Больной женщиной? Раненым зверем?

– Я не понимаю тебя.

– Знаешь, это называется «безразличие».

Ее взгляд потряс меня. Это был взгляд человека, который хочет умереть. Он не был отчаянным. Он не был безнадежным. Он был просто отсутствующим. За ним не стояло никаких воспоминаний.

Я пошел к двери. Она молчала. Я не оглядывался. Больше нам было нечего сказать.

Я спустился по лестнице, взглянув на угли в большом камине, и почувствовал застарелый запах горелого гикори.

Прикоснувшись рукой к холодному дереву входной двери, я услышал выстрел.

НОМЕР В ОТЕЛЕ

Я медленно поднимался по лестнице, заранее ужасаясь зрелищу, которое мне предстанет. Я пытался представить, куда она выстрелила в себя. Я видел: она лежит на кровати, в голове дыра, на подушке серая требуха разбрызганных мозгов, простыни набрякли в луже крови.

Я вошел в спальню. Урсула лежала на боку, глядя в окно. Пистолет в ее руке дымился, как сигара.

Услышав звон, я обернулся к зеркалу. Кусок амальгамированного стекла упал на пол. Зеркало было разбито. С того места, где я стоял, мое отражение выглядело расколотым. На месте сердца находилась дыра от пули. Я обошел вокруг кровати, чтобы взглянуть на лицо Урсулы. Она лежала, как фотомодель на загадочной фотографии Хелмана. Не открывая глаз, она заговорила:

– Можешь передать своей жене, что я выслежу ее и убью.

– Что?! Ничего ты не сделаешь. Кроме того, Барбара – не моя жена.

– Ладно, ты только передай ей мои слова. Я нагнулся над Урсулой.

– Попробуй только дотронуться до нее!

– И попробую. Что ты сделаешь? Убьешь меня? Ты хочешь этого?

– Я хочу остановить тебя.

– Не сможешь, Мэсон.

– Посмотрим.

Я вышел из комнаты, вышел из дома. Нужно было отобрать у нее пистолет и пристрелить ее. Все бы подумали, что это самоубийство. Проклятый пистолет пугал меня, как и ее разговоры о свободе. Она понимает под свободой свободу убивать – так, что ли?

Я тревожился за Барбару. Диагноз Кэт был верен. Урсула обратила свою любовь-ненависть на меня и с самой себя на Барбару. Неужели она выполнит свою угрозу?

Я поехал в офис. Мне нужно было ответить на сто звонков. Сперва я, как обещал, позвонил Барбаре. Сейчас ее голос звучал бодрее. В трубке я слышал приглушенный стук молотков. Это обшивали досками витрину магазина. Я велел Барбаре приехать в офис.

– Не ходи домой. Приезжай прямо сюда.

– Нет, мне надо зайти домой.

– Барбара, делай, как я сказал, – приказал я, и тут же смягчил свой тон. Не стоит ее тревожить. – У меня для тебя сюрприз.

– Хватит с меня сюрпризов.

– Это приятный сюрприз.

– Приятнее, чем тот, что ты преподнес мне позавчера?

Барбара приехала к вечеру. На ней было другое платье.

– Гадство! Я же говорил тебе не заезжать домой.

– Мне нужно было переодеться. Разве ты не понимаешь? Ну, где твой сюрприз?

Меня ужасала мысль о том, что Барбара проведет ночь в одиночку в своем доме. Но я не хотел брать ее в дом на пляж. Я заказал большой двухкомнатный номер в «Эрмитаже», подав это так, что пытаюсь ее подбодрить после катастрофы с магазином. И мой метод сработал.

– Наверняка там гораздо лучше, чем в той ужасной гостинице в Нью-Мексико, – сказала Барбара.

Пока Барбара мылась в ванне, я распланировал вечер. Все это время я думал об Урсуле – о чем она думает, что делает, что замышляет. Может, она все-таки в конце концов застрелилась?

В одном она была права. Сейчас я действительно видел в ней раненого зверя, который с каждым днем становится опаснее. Я хотел помочь ей, но мне было страшно приблизиться к ней.

– Где мы пообедаем? – спросила Барбара, когда сушила волосы.

– Почему бы не спуститься в бар и не выпить что-нибудь? А вообще – знаешь, что мне хочется? Давай пообедаем в номере. Нам принесут все, что мы захотим.

Я не хотел покидать отель. После пары двойных мартини Барбара с готовностью вернулась в номер. На обед мы заказали омара.

Пока мы ели, Барбара начала засыпать. Утреннее потрясение брало свое, да и вино усилило ее усталость. Она зевала. Я кормил ее с ложечки шоколадным муссом с апельсиновым ароматом.

– Я забыла сказать тебе, – произнесла она. – Сегодня в магазин заходила Урсула.

– Что?! – Я уже забыл о ней.

– Ты не рассказывал мне, что она была в больнице.

– Неужели? Она попала в аварию и пролежала в больнице три недели. Что она тебе говорила? – Я старался, чтобы мой голос звучал небрежно.

– Она сказала мне, что прошлой ночью ей снился сон про мой магазин, про то, что его разгромили. И она пришла проверить.

– Почему ты не сказала мне об этом раньше? – Я чувствовал, как сердце колотится у меня в груди.

– Разве это важно? Может быть, если бы она позвонила в ту минуту, как увидела сон…

– Что она еще говорила?

– Что ей не терпится вернуться на работу. Что она злилась на себя из-за той аварии. Она чувствовала, что оставила тебя на произвол судьбы. Похоже, тебе не слишком везет с секретаршами, верно?

Что она пыталась сделать? Зачем приходила в магазин? Извинялась таким образом? Или просто хотела подбавить зловещей мистики?

– Ты сказала ей, что сегодня встречаешься со мной?

– Нет. Зачем? Да и вообще, я тогда еще не знала. А что тебя так озаботило?

После обеда мы немного посмотрели телевизор. Барбара дремала в своем кресле. Я раздел ее и помог ей лечь в постель. Она была вымотана до предела.

– Я хочу заниматься с тобой любовью, но я так устала, – пожаловалась она.

Мы рано легли спать. Я был так же измотан, как Барбара. Жена – почему Урсула так сказала? Потому что именно в этой роли она видела Барбару?

В дверь постучали. Я застонал. Что, пришла горничная забрать поднос с посудой? Который час? В комнате было темно, правда, шторы задернуты. Может быть, на улице уже день. Но мне казалось, что я проспал не больше часа. Рядом со мной зашевелилась Барбара. Стук раздался снова. Барбара вздохнула и встала с кровати. Не совсем проснувшись, она, пошатываясь, направилась к двери.

– Не открывай! – крикнул я. Меня вдруг охватил испуг.

– Я только посмотрю, кто там.

– Не надо!

Я сел, но было поздно: Барбара вышла из спальни и открыла дверь в гостиную. Наступила тишина. Даже в потемках я видел, кто пришел – Урсула.

В ее руке был пистолет. Она толкнула Барбару к кровати.

– Ложись в кровать, – холодно приказала Урсула, ногой закрывая дверь.

– В чем дело? – Барбара еще пыталась что-то понять.

– Снимай рубашку. Я стал подниматься.

– Снимай рубашку и делай, что я сказала. Барбара беспомощно оглянулась на меня.

– Урсула, прекрати.

– Делай, что я сказала. – Она направила пистолет на Барбару.

Теперь Барбара по-настоящему испугалась. Урсула подошла к нам обоим.

– Чего вы хотите? – Барбара оглянулась на меня. – Что происходит? Хоть ты – понимаешь? – упрекнула она меня.

– Ложитесь в кровать вдвоем.

Барбара стянула ночную рубашку через голову. Она дрожала. Две женщины глядели друг на друга. Барбара – со страхом и растерянно, Урсула – ненавидяще, преисполненная решимости.

– Обнимите друг друга.

Мы исполнили приказание. Кожа Барбары была холодной на ощупь. Я крепко обнял ее.

– Урсула, убери свой чертов пистолет.

– Теперь занимайтесь друг с другом любовью.

Я посмотрел на Урсулу. Я знал, чего она хочет: убить нас после.

Барбара старалась не разрыдаться. Она обняла меня, стала целовать. Я поцеловал ее в ответ. Я хотел утешить ее. Внезапно в ней проснулась страсть, словно она все поняла. Может, она хотела умереть в моих объятиях?

Урсула стояла в ногах кровати, держа пистолет в руке. Она смотрела на меня.

– Сделай, чтобы у него встал.

Барбара взяла меня в рот. Моя левая рука поглаживала ее шею, правая переходила с одной груди на другую, сжимая их по очереди. Внизу у меня напряглось. Избежать этого было невозможно. Барбара вела меня к смерти.

Я смутно воспринимал запах духов Урсулы. Лимонный аромат начал заполнять комнату. Барбара потянула меня, чтобы я лег на нее, целуя и покусывая мою кожу зубами. Урсула оказалась вне поле моего зрения. Мое тело дрожало. Я начал поддаваться усилиям Барбары.

У меня родилась фантазия, что Урсула за нашей спиной снимает с себя одежду, выскользает из платья, сбрасывает туфли, влезает в кровать на четвереньках. Она присоединилась к нам. Пистолет был… не знаю, забыт, наверно. Она сама стала орудием моей смерти.

В моей голове мы трое сплелись вместе, агрессивные и покорные, как один зверь, спаривающийся сам с собой, с тремя мокрыми и открытыми ртами, с сырами волосами, скользкими на ощупь, неясный, амфибиеобразный, андрогенный, находящийся внутри самого себя, готовый воспроизвести себя. Мгновение взрывающегося бессмертия.

Барбара кричала, я стонал и вопил – «Нет! Не надо!» Но прекратить это было невозможно. Пистолет в моем воображении выстрелил. В меня вонзился жидкий огонь, пробив дыру в животе. Через расширяющееся отверстие пронесся огненный ураган. Я задыхался от едкого дыма, внутри меня все горело, как сухие листья в бензине, началась цепная реакция. Я мог разглядеть пылающую адскую топку, сияющую красным светом сквозь мою кожу. Я горел и умирал…

Наконец, ко мне вернулось сознание. Барбара обнимала меня. Она плакала. Я отстранился от нее и оглядел номер. Урсулы не было.

– Нужно позвонить в полицию, – Барбара дрожала от чувственности и страха.

– Нет.

– Почему нет?

– Только не в полицию. Я сам обо всем позабочусь.

– Каким образом? Эта женщина сумасшедшая! Она буйно помешанная!

– Да, это так.

Я держал Барбару в своих объятиях. Она была истощена и напугана. Я покачивал ее, пока к ней не пришел сон.

Пока Барбара спала, я пытался решить, что делать дальше. В следующие два часа наступали мгновения, когда я видел Урсулу. Она снова была с нами в комнате. Она прихорашивалась в ванной. Потом надевала свои красные трусики. Затем сидела, голая, в кресле, с ногами, перекинутыми через подлокотник, и что-то писала в своей «подушечной книге». Писала. Писала. Что она писала?

Урсула исчезла, когда я пытался подумать, преодолевая головную боль. Я буквально стискивал зубы от напряжения. Наконец, голова прояснилась. Нужно написать ей письмо. Не те анонимные записки, которые с самого начала опьяняли меня своими инсинуациями, а письмо с инструкциями. Нужно покончить с этим раз и навсегда. Покончить с угрозами. Разделаться с кошмарами.

Оглядывая номер отеля, когда в окна просочился рассвет, я вспомнил самое начало, когда я лежал с Барбарой в отеле «Сьерра» в Артезии. Возвращайся туда, в тот отель. Именно этого захотела бы Урсула. Конечно. Встань лицом к демонам там, где они были рождены. Разве она сама не пыталась отвезти меня туда? Я вспомнил сцену в аэропорту. Именно из-за этого мы поссорились. Именно этого она хотела. Увези ее назад в Нью-Мексико и все устрой. Сегодня. Сейчас.

Я сел за письменный стол, включил лампу, и на фирменном бланке отеля написал письмо:

«Встречай меня в аэропорту Альбукерке, сегодня в 12.30»

Хорошо бы проверить номер рейса и время прибытия. В последний раз мы с Барбарой прибыли туда примерно в полпервого. Я написал: «Приезжай туда обязательно или…» Или – что? «Или я пойду в полицию». Я знал, как опасно это писать. Но у нее пистолет. Что может быть опаснее этого?

Наверно, не стоило использовать бланк «Эрмитажа». Я поискал в своем «дипломате» лист чистой бумаги, но не нашел. Может быть, есть у Барбары, Я поискал в ее сумке. Там были бланки накладных с шапкой «Шкатулки Пандоры».

Стоп. Стоп. Черт побери! Я посмотрел на Барбару. Она спала глубоким сном. А что, если письмо подпишет Барбара? Не меняй ни слова, просто подпиши: «Барбара Ковак». Урсула ревновала Барбару, она хотела ее убить. Да, это наверняка подействует. Барбара была моим тузом в рукаве. Урсула приедет в Альбукерке, ожидая Барбару. А там буду я. Да, именно так. Замечательно!

Я решил не запечатывать билет вместе с письмом. Я бы сделал это, но только не Барбара. Тут же я проверил номер рейса и заказал для себя билет на более ранний рейс. Сейчас было полседьмого. Нужно послать письмо с посыльным.

Я мог представить, как Урсула читает письмо. Может ли она позвонить мне в офис? Ладно, я зайду туда на полчаса, прежде чем отправляться в аэропорт. Диане я расскажу ложную версию на тот случай, если Урсула почует западню и решит меня проверить. Неплохо придумано.

Я велел Барбаре отправляться прямо домой, не отвечать на телефонные звонки и не ходить в магазин, пока я не разберусь со страховкой. Я сказал ей, что позвоню ей позже в течение дня. Кажется, теперь все было решено. Если Урсула попытается взять с собой пистолет, ее не пустят в самолет. Я был доволен своей тактической выдумкой.

Мне не было ясно, что я стану делать, когда встречусь с ней наедине. Где-то в глубинах моего колотящегося сердца притаилась мысль о том, что я могу убить ее. Нет, это безумие. Но не Такое безумие, как мысль, что она может убить меня. Нервозность начала сменяться возбуждением.

Из кокона вылуплялся не симпатичный человек, а убийца. Неужели именно этого она все время хотела – найти того, кто уничтожит ее?

ВСЕМ, КОГО ЭТО МОЖЕТ КАСАТЬСЯ

Она стояла в переполненном зале аэропорта Альбукерке, курила и оглядывалась в поисках Барбары. Она была одета в свое безупречное черное шелковое платье. Рядом с ее ногами в туфлях на высоком каблуке стояла красная дорожная сумка. Проталкиваясь через толпу, я ухитрился подойти к ней сзади. Пусть испугается.

Так и случилось. Я положил руку ей на плечо. Урсула подпрыгнула и обернулась, потеряв равновесие – возможно, из-за своей хромоты и острых каблуков. Она едва не упала, и мне пришлось поддержать ее. Я ухватил ее крепче, чем было необходимо.

– Осторожнее, – предупредил я не без издевки.

– Вы вдвоем? – спросила Урсула. Она ожидала Барбару. Очень хорошо. Я привел ее в замешательство. Великолепно.

– Нет. Письмо написал я.

Я крепко сжимал ее за руку. Теперь и она поняла, каково чувствовать себя одураченной.

– Я не знаю, зачем я все это делала. Я не хотела.

– Да, но все же ты сделала.

– Я ревновала. Я не причиню ей зла. Я ни в чем ее не виню. – Она опустила голову и прижалась к моему плечу. – Пожалуйста, прости меня. Пожалуйста.

Она никогда ни о чем не просила меня раньше. Искренна она сейчас или это уловка?

– Идем, – сказал я. Я был непреклонен. Нужно избавиться от нее. Потом мы больше никогда друг друга не увидим. Все очень просто.

Мы пересекли стоянку, дошли до взятого мной напрокат автомобиля. На улице стояла сухая жара, но Урсула дрожала. Я отпустил ее руку. Я мог бы поклясться, что это не притворство. Это делалось не для эффекта. Может быть, она добровольно согласится расстаться со мной. Может быть.

Я направился по главному шоссе на юг. Урсула не спрашивала, куда мы едем. Она знала, что я направляюсь в Артезию. Мы оба совершали это путешествие раньше, но не вдвоем. Теперь мы возвращались к началу и знали, что конец близок.

– Извини меня. Я ничего не могла с собой поделать. – Урсула смотрела на меня. Ее глаза были серыми и влажными, а не бездонно-черными, как раньше. Я видел Урсулу наиболее уязвимую, наиболее опасную.

– Понимаю, – ответил я. – Но я не позволю тебе продолжать.

Страхи и фантазии последних кошмарных дней слегка отступили в тень, пока мы ехали по дороге среди пустыни. Тем не менее дело нужно довести до конца. Я не мог доверять ей и позволить ей извиняться дальше.

– Мы не можем остановиться на минутку? – Урсула указала на бензоколонку. – Мне нужно умыться.

Я остановился. Прежде чем выйти из машины, Урсула положила руку мне на колено и пожала его. Я опустил глаза и увидел на ее руке шрам, оставшийся после ссоры в «Касабланке». Она вышла из машины и захромала к женскому туалету. Бензин мне был не нужен, но я соблазнился на кока-колу. Я купил две банки. Я не мог припомнить, чтобы Урсула когда-нибудь на моих глазах пила кока-колу.

Когда она вышла, я стоял, прислонившись к машине. Я протянул ей жестянку с кока-колой.

– Как раз то, что нужно, – сказала она, но не стала открывать банку. – Я не хочу возвращаться в тот отель.

– Почему?

– Нет смысла. Я решила покинуть тебя. Я знаю, что именно этого ты хочешь.

Урсула открыла дверцу машины и нагнулась, чтобы вытащить свою красную сумку. Держа сумку одной рукой, а неоткрытую банку с кока-колой – другой, она неуверенно улыбнулась. Это было похоже на прощание после ночи, проведенной со случайной подружкой. Затем она зашагала вдоль обочины шоссе туда, где на горизонте виднелись снежные пики сьерры.

На своих высоких каблуках она с трудом ковыляла по крупному гравию. Я пошел за ней. Она повернулась ко мне лицом.

– Не прикасайся ко мне. Если ты прикоснешься, я не смогу покинуть тебя. Дай мне уйти. Со мной все в полном порядке.

– Куда ты направляешься?

– В Мексику. Я засмеялся.

– В той стороне – Техас.

– А после Техаса – Мексика. – Она повернулась и пошла дальше. Я не знал толком, какие чувства я испытывал. Дай ей уйти. Ты же этого хочешь. Она сама исполняет твое желание.

Через несколько ярдов она остановилась, наклонилась, сняла туфли и отшвырнула их прочь. Затем пошла дальше босиком.

Иди за ней. Покончить с этим не так-то просто. Я бросился назад к автомобилю, стоявшему около бензостанции. Двое местных ковбоев наблюдали всю сцену, заправляя свой пикап.

– Ты думаешь, она стоит этого? – услышал я, как один из них задал вопрос, обращенный ко мне.

Я поехал за ней. Да, она этого стоит. Через двадцать ярдов я остановился, вышел и подобрал ее туфли, забросив их на заднее сиденье. Я поехал дальше, не очень быстро, следуя за прихрамывающей фигуркой женщины в черном платье – в такой неподходящей одежде для этой пустыни и климата, в этом проклятым Богом очарованном краю.

Я проехал мимо нее, остановился дальше на шоссе, вышел из машины и стал ждать. Я все еще не придумал, какие слова сказать, когда она поравнялась со мной. Но она как будто не заметила меня.

– Садись.

Урсула пошла дальше. Я мог себе представить, что она чувствует, ступая нежными пятками по каменистой обочине. Я быстро догнал ее и схватил за руку. Она выронила жестянку с кока-колой.

– Оставь меня в покое!

Она вырывалась, но я не отпускал ее. Она оттолкнула меня. В ее глазах было отчаяние. Я держал ее за тонкие руки. Похоже, ей было по-настоящему больно.

Громко прогудел грузовик-рефрижератор, промчавшись мимо. Нас окутало облако пыли. Урсула прикрыла глаза. Я закашлялся, притянул ее к себе и поцеловал. Я ничего не мог с собой поделать.

– Я не могу просто так отпустить тебя.

Ее глаза были закрыты. Она приблизила свое лицо к моему, потерлась щекой о мою щеку. Мы поглядели друг на друга. Наши лица покрылись пыльными масками. Казалось, она моментально постарела, и ее черные волосы стали желто-седыми. Мы как будто стали жертвами внезапного радиоактивного выброса неподалеку от Лос-Аламоса. Когда мы вернулись к машине, я обнял ее.

– Поедем куда-нибудь в эти горы, – предложила Урсула. – Мы найдем там для себя местечко.

Я бросил взгляд на покрытые снегом вершины – как я решил, в последний раз.

– Когда я гляжу на эти горы, я всегда думаю о пусковых ракетных установках, – сказал я.

Мы свернули с главного шоссе и ехали почти час, прежде чем добрались до предгорий. Как всегда, горы находились дальше, чем казалось. Во мне росло нетерпение. Я хотел заниматься с ней любовью. Я хотел снова оказаться внутри нее. Я знал, что и она этого хочет. Проклятая сьерра все время удалялась от нас. Я поехал быстрее. Дорога становилась все хуже и хуже. Мы молчали, занятые своими фантазиями и точно так же занятые тем, что не думали о других.

Пока мы поднимались по извилистой горной дороге, погода начала портиться. Стало холоднее. Я выключил кондиционер и включил обогреватель. Урсула пыталась высмотреть мотель или приют, где можно снять комнату. Но мы ничего не видели. Я начал думать, что подъем в горы был ошибкой, глупой романтической идеей.

Мы ехали по другой стране – холодной, с опасными скалами, плохими дорогами, низкими облаками и полосами снега, не исчезавшими весь год, – белыми шрамами, которые никогда не затянутся. Наконец Урсула заметила между деревьями хижину.

– Давай попробуем тут.

– Это чей-то дом, – возразил я.

– Может быть, хозяева отсутствуют.

Я остановился в двадцати ярдах от дома на поляне среди деревьев. Мне не слишком нравилась эта идея. Мы вышли из машины. Было очень холодно.

Я увидел, что бревенчатый амбар-гараж пуст, широкая дверь распахнута и подперта камнем.

– Давай попробуем открыть дверь.

– Сперва постучи. – Я не хотел вламываться в чужой дом. Почему в наших отношениях все принимало; криминальный оттенок?

Урсула постучала. Ответа не было. Я огляделся. Раздался крик черной вороны, сидевшей на ветвях голого дерева. Урсула постучала снова, по-прежнему никто не отозвался.

Тогда она повернула медную дверную рукоятку, не ожидая, что она откроется, но она открылась.

– Вот и все! – победно сказала Урсула. – Ты понимаешь, как я хочу тебя? – Она взяла меня за руку и повела в маленькую хижину.

В комнате мы увидели немецкую овчарку. Она бросилась на Урсулу. До того она не лаяла, потому что была приучена только нападать. Урсула закричала. Собака рычала. Урсула в ужасе отступила.

Я опустился на колени.

– В чем дело, малышка? Где твои хозяева? Мы друзья. Ну же, малышка– Я говорил уверенно, решительно. Пес рычал, но я ему понравился. Я понял, что могу справиться с собакой. Готовясь завести акиту, я учился обращению с ними. Потрепав зверя, я поднял глаза на Урсулу. Она была уже не так испугана, но поражена моей храбростью.

– Погладь его, – сказал я.

Урсула погладила пса. Потом собака подняла лапу.

– Возьми ее.

Урсула взяла лапу и пожала ее, как руку. Теперь мы все стали друзьями. Урсула поцеловала меня в щеку.

В хижине никого не было. Люди, которые здесь жили, или, может быть, только бывали наездами, куда-то ушли. Местечко было очень глухим, и они, вероятно, не боялись, что их ограбят. Запах горелых дров напомнил мне о моем доме. Пес шел с нами, пока мы оглядывали по очереди все четыре комнаты, и последней – спальню.

Кровать в спальне была не застелена. Смятые простыни, покрывало, сползающее на пол, вдавленные подушки и пара красных хлопчатобумажных трусиков на полу у кровати – все создавало впечатление, что здесь недавно занимались сексом.

Когда мы разделись, у меня появилось чувство, что мы идем следом за теми двумя любовниками. Про себя я никогда не называл нас любовниками. Мы были мужчина и женщина. Но сейчас мы стали любовниками.

Мы так хорошо знали тела друг друга, что не совершили никаких новых открытий. Они нам были больше не нужны. В занятиях любовью наступило примирение. Впервые за долгое время мы возбудились одновременно.

Не знаю, сколько прошло времени, но наконец Урсула открыла глаза – мягкие, влажные, зеленые.

– Я хочу признаться, – сказала она.

– В чем?

– Это я убила Фелисити. Я хочу, чтобы ты знал. Ты должен знать.

Время остановилось. Я поднялся так, как будто у меня на спине был тюк весом в двести фунтов. В моей голове стучал молот, но медленно, как океан крови. Когда я заморгал, мне казалось, что векам нужно несколько секунд, чтобы закрыться. Я чувствовал, что забываю свои действия. Окружающее превратилось в смутный, покрытый рябью мерцающий фон.

Может быть, она сама передала мне подушку. Я не помню точно. Она была готова. И я тоже, хотя не знал этого. Она не боролась, не задыхалась и не извивалась. Она просто затихла.

Когда я снял подушку с ее лица, у меня не было понятия, жива она или мертва. Ее глаза были закрыты, лицо спокойно, как у спящей. Я был рад, что мне не пришлось видеть ужасную маску, которая преследовала бы меня до самой смерти.

Я нагнулся над ней и привел ее тело в порядок. Я сложил ее ноги вместе, согнул левую руку, чтобы она покоилась ниже груди, выпрямил правую руку и уложил ее вдоль тела. Урсула была невероятно красива. Я собрал ее одежду. По ошибке я взял красные трусы, принадлежащие женщине, жившей в доме, чья улыбающаяся фотография в подвенечном платье смотрела на меня с туалетного столика, где я обнаружил ее несколько позже. Но это не имело значения. Я завернул одежду и туфли Урсулы вместе с сумочкой в ее черное платье. Уходя из хижины, я положил сверток в красную сумку в машине.

Я никогда больше не увижу ее, ни живой, ни мертвой, разве что во сне. И во сне я не смогу прогнать ее.

Я быстро оделся и поглядел на часы. Удача улыбнулась нам – то есть, мне. Хозяева хижины еще не вернулись. Еще две минуты, и я выберусь отсюда. Я в последний раз оглядел спальню. Странно, что все кончилось в таком месте. Я поглядел на Урсулу. Просто голая женщина, узнать которую невозможно. Я должен был поцеловать ее в последний раз, и выбрал ее левую грудь. Я боялся, что если поцелую в губы, она поцелует меня в ответ.

Я вышел из хижины. Небо над горами было серо-стального цвета. Валил снег. Я потрепал пса. Он выглядел таким несчастным и заброшенным. Пока я шел к машине, огромные хлопья снега прилипали к моей одежде.

Через несколько минут все мои следы исчезнут, как будто меня здесь никогда не было. Я не пытался представить, что подумают обитатели хижины, когда найдут Урсулу. Через сорок минут я выехал на солнечный свет. Вдали виднелась лента шоссе. Это было не убийство. Может быть, месть. Разумеется, это было преступление, совершенное в невменяемом состоянии. Урсула убила Фелисити. Она же убила Ларри Кэмпбелла. Теперь она сама мертва. Я решил, что если меня поймают, то не буду ничего отрицать. Я скажу всем, что страсть к этой женщине лишила меня рассудка. Меня поймут. Даже если мне дадут пятнадцать лет, то через пять выпустят. Но лучше об этом не думать.

Во время полета в Лос-Анджелес я осмотрел ее сумочку и нашел билет на самолет в один конец, из Лос-Анджелеса в Альбукерке. И больше ничего.

Я забрал свою машину со стоянки и направился прямо к ней домой. Дом был не заперт. Я в последний раз поднялся в ее спальню, видевшую столько безумств, столько сцен, противоречащих друг другу. Воспоминания уже перемешались в моей голове. Понадобится вечность, чтобы привести их в порядок, хронологически или эмоционально.

Я остановился в дверях спальни и включил свет. Комната совершенно изменилась. Хаос, который когда-то напоминал мне внутренности ее сумки, исчез. Сейчас комната была образцом опрятности. Одежда Урсулы, обычно разбросанная повсюду, убрана. Книги поставлены на полку. Свежие белые свечи ждали, когда их зажгут. Зеркало закрыто белым листом, чтобы спрятать разбитое стекло и воспоминания о том, что в нем отражалось.

Я убрал ее вещи – платье в гардероб, туфли под шкаф, белье – в ящик. Я бросил последний взгляд на ванную, которая была вычищена и вымыта до блеска. Казалось, что тот, кто жил здесь, прибрал в доме, прежде чем уехать в далекое путешествие.

Затем я увидел конверт, который не замечал раньше. Он лежал на каминной доске позади черной лакированной шкатулки. На конверте было напечатано «Всем, кого это может касаться». Точно так же, как на тех таинственных записках. Еще до того, как открыть конверт, я догадался, что она, должно быть, написала и те записки, обращенные и к себе, и ко мне. Странные зашифрованные любовные письма, которые ничего ни для кого не значили, кроме нас, совершивших преступление. Я прочел письмо. Оно было написано от руки.

«Я сочла необходимым убить себя. Вы найдете мое тело где-нибудь в Нью-Мексико, возможно, в отеле «Сьерра», Артезия. Я еще не знаю, где точно.

У меня была трудная любовь, и я убила двух людей, жителей Лос-Анджелеса, – Фелисити Эллиотт и Ларри Кэмпбелла. Но я не убивала Аннабель Харт в Нью-Мексико. Я не сожалею об этих убийствах, хотя не сумела добиться с их помощью всего, чего хотела.

Но для тебя, мой дорогой, вероятно, все по-другому. Следующие строчки все объяснят:

Со всей любовью, всегда твоя Урсула.»

Я вложил письмо обратно в конверт и вернул его на каминную полку за черной лакированной шкатулкой. Если в конце концов меня поймают, оно станет для меня оправданием. Урсула написала его именно для этого. Я не плакал, когда вышел из дома и поехал на пляж.

Была ночь. Я глядел на свое отражение в широком окне, выходившем на серебристый океан. Передо мной лежал пляж. Зазвонил телефон. Это была Барбара.

– Ты встретился с ней? – спросила она.

– Да.

– И что?

– Все кончено, – ответил я, – и больше никогда не повторится.