Розы без запаха

1.

В самолете было душно. Олег прислонился лбом к прохладному иллюминатору и вяло наблюдал, как на погрузившемся в вечернюю темноту лётном поле суетились люди в салатовых жилетах, надетых на теплые куртки. На их лицах отражались блики от огоньков аэропорта, маячков самолета, трапа.

«А он этого больше никогда не увидит», – как-то безучастно всплыла мысль.

Вчера Олег похоронил отца. Уже десять лет он жил и работал далеко от родного города в областном миллионнике. С папой и мамой виделся наездами – три-четыре раза в год, да и то как-то торопливо. Отец всегда казался ему бодрым, энергичным человеком, который продолжал работать на местном крупном заводе инженером, несмотря на то что уже пять лет как мог бы спокойно рыбачить и заниматься огородом, выйдя на пенсию. Сердечный приступ случился с ним вечером после смены. Мама все повторяла тусклым голосом каждому, кто пришел на похороны: «Сели мы ужинать, а он мне и говорит: «Оленька, что-то мне нехорошо, вдохнуть никак не могу», а с самого пот градом льется. Я побежала «скорую» вызывать. Ждали-то мы ее всего минут десять, да не дождались, ушел Паша от нас». И замолкала, как будто у нее кончались все слова. Мать не плакала, только вся посерела, на автомате здоровалась, созванивалась с похоронным бюро, расплачивалась с катафалком и работниками кладбища, которые копали могилу.

Когда Олег вошел в квартиру своего детства, там уже толпились люди, были слышны причитания, шуршание ног. Он не успел вырваться с работы раньше, чтобы застать маму одну, без посторонних подойти к гробу. Зайдя в дверь, которая в этот день не закрывалась, он, протолкнувшись на кухню, обнял мать и осознал, какая она маленькая. Именно это обстоятельство вызвало у него спазм, который не отпускал и мешал Олегу ясно видеть происходящее вокруг. А потом он подошел к гробу. В нем лежал как будто совсем не отец, а какая-то кукла, даже отдаленно не напоминавшая человека, которого он так любил. «А где батя?» – мелькнул в голове странный вопрос. Этот манекен не вызывал в нем никакой жалости, казалось, что отца просто нет дома. Но вдруг стало страшно, что и мама внезапно возьмет и исчезнет навсегда, а вместо нее останется кукла.

Только в самолете, на обратном пути домой, на Олега навалилась тоска по отцу. Она хмуро легла на постоянный упрек жены: «Вечно ты, как дядя Паша!». Почему-то за восемь лет брака Оксана так и не научилась называть его «папа». Это было неприятно, и только сейчас Олег осознал, что этот отказ с ее стороны стал первым кирпичом в разладе отношений, которые сейчас стремительно неслись к разводу.

– Молодой человек, пристегните ремень, пожалуйста. – Стюардесса натруженно улыбалась.

– Да, да, конечно. – Он смущенно глянул в ее густо накрашенные глаза.

Она вернула Олега к реальности, которая была такова: с женой они не разговаривали уже второй месяц, семилетняя дочь, боясь обидеть маму, подходила к нему редко. Зато на другом конце города его каждый вечер ждала Вика-Викуля, смешной тонкий одуванчик, от одного взгляда на которую у него сжималось сердце. «Что бы сказал на это батя? Была ли у него такая Вика? Теперь я не узнаю об этом никогда», – подумал он, когда двигатель самолета уже ревел во всю мощь, готовясь оторвать аэробус от земли.

Павел Николаевич был уважаемым человеком, на заводе его знали все. Кто-то боялся за слишком прямолинейный нрав, кто-то обожал за справедливость. А вот дома, со своей Оленькой, он был очень нежным. Она бы сильно удивилась, если бы услышала, как он распекает бригадира за невыполненный план, используя только пять всем известных слов. На матерном наречии Павел Николаевич умел строить невообразимые конструкции. Олег никогда не слышал дома брани, если родители вздорили, сын улавливал это только благодаря особому электрическому разряду, разливавшемуся по квартире, от которого гудел воздух. При этом взрослые продолжали общаться, правда, не так искренне, как они делали это обычно.

«Не было у отца никакой такой Вики, это точно», – продолжал гонять одну и ту же мысль Олег, когда вышел из здания аэропорта и направился к своей машине, которую оставил на платной стоянке.

Стояла дождливая осенняя ночь, он быстрым шагом, ежась под моросью, дошел до автомобиля. Сел за руль, но все никак не мог повернуть ключ зажигания: не знал, куда ехать: домой или к Вике. Хотелось поддержки, ласкового слова.

«От Оксаны не дождешься, ее ничем не пронять. Так и будет дуться, как мышь на крупу. Папу она особо не любила», – размышлял он, держась за руль и постукивая по нему большими пальцами. «А Вике зачем мои страдания? Что я ей скажу, когда припрусь среди ночи? У меня умер батя, пожалей меня? Так не пойдет».

И вдруг слезы, которые так и не появились на глазах во время похорон, хлынули потоком. Олег плакал, как в детстве, – навзрыд, вытирая тыльной стороной ладони, мокрый нос. Ему было так жалко себя, так горько, что рядом больше нет отца, что его сын не смог быть счастливым и теперь вынужден, как беспризорный пес, жаться под осенним ночным дождем.

Прошло минут десять. Олег взял себя в руки, нашарил в бардачке салфетки, высморкался. Он никогда не курил, но вдруг почувствовал, что именно сигарета поможет ему взять себя в руки, повернуть ключ зажигания и наконец решить, что делать.

На выезде из аэропорта он остановился у киоска, купил сигареты, зажигалку и энергетик, хотя вроде спать и не хотелось.

– Вы в город? – К машине подошел молодой парень в очках, с небольшим кейсом, он наклонился в приоткрытое окно. – Может, подбросите? Мы вместе в самолете летели. Я тут в командировке, совсем не знаю города.

– Садись, – коротко ответил Олег. – Ты в какой гостинице номер бронировал?

– «Волга».

– А, знаю такую. Поехали, довезу. – Олег отнесся к попутчику, как к спасителю. Он чувствовал, что ему нельзя оставаться одному.

– Куришь? – спросил он и начал распечатывать пачку.

– Пытаюсь бросить.

– Я буду курить, – с каким-то вызовом произнес Олег, как будто доказывал старшекласснику, что он тоже взрослый, хотя парень был лет на десять его младше.

– Кирилл, – представился попутчик и протянул руку через рычаг коробки передач, когда забрался в машину.

– Олег, – ответил Олег, быстро подкурил от зажигалки, положил ее на панель и протянул освободившуюся руку.

Сигарета была как нельзя кстати. Она успокоила, показалось, что голова постепенно становится более холодной. Под фарами автомобиля разворачивалось, как серая ковровая дорожка, шоссе, за окном мелькали темные силуэты деревьев.

– Тут у нас от аэропорта до города ехать всего минут сорок, – начал разговор Олег и еще раз затянулся.

– А… – Парень сначала заинтересованно глядел в окно, а потом посмотрел в глаза водителя. – Что случилось-то? Почему закурил?

– Еду с похорон, отец умер, – кратко ответил он.

– Сочувствую, – сник попутчик. – А я вот к вам еду советником, пригласили как архитектора помочь на объекте. Начали стройку, да что-то пошло не так.

– А что строят?

– Театр.

– У нас тут с ним долгая история была, 20 лет все никак не могли его закончить. Как в советское время фундамент залили, так все и встало, теперь на нем уже березы растут, – начал отвлекать себя от проблем Олег. – А хочешь, заедем, посмотрим на него сейчас?

– Темно же, – с сомнением в голосе протянул Кирилл.

– Ну и ладно.

– Как скажешь, я никуда не тороплюсь, давай заедем.

– Выпить есть?

– Я с собой не вожу, – развел руками архитектор, – а после десяти вечера не продают.

– Знаю я одно место, давай заедем.

В итоге Олег и Кирилл через полчаса оказались на заброшенной стройке. В темноте было видно, что кое-какие работы тут уже начали – стояла техника, но из фундамента на самом деле росли кусты. Присели: два мужских силуэта, нахохлившиеся под дождем друг против друга на бетонном блоке, а между ними – бутылка.

– Вот и не знаю, куда мне идти, – закончил свою историю Олег. – Думал, водка поможет, только хуже стало.

– Если ты пьяный к жене приедешь, ничего хорошего не будет, – вяло поддержал Кирилл. – Если собрался свою Вику бросать и семейную жизнь налаживать, тогда пьяным нельзя. – Такая длинная тирада вытянула все силы из подвыпившего архитектора, и он бессильно опустил голову.

– Поеду к Вике, она поймет. Скажу: отец умер, не могу я.

– Сколько лет-то твоей Вике? Если молодая, то вряд ли пожалеет, а с женой есть повод помириться.

– Вика молодая, ты прав. Мне 37, ей 23. Жене 35. Не знаю, простит ли Оксана, это ведь все из-за Вики и произошло. А отца она никогда не любила, когда я собирался на похороны, она даже слова не сказала.

– Железная она у тебя баба.

– Не любила она никогда никого: ни меня, ни моих родителей, а замуж вышла, потому что пора было. Короче, я к Вике.

– За руль-то пьяный не садись, такси давай вызовем. Я в гостиницу, ну а ты – куда скажешь.

– Нет, поеду на своей, а ты себе такси вызывай.

2.

Даже тогда, когда Олег сообщил Оксане о том, что умер свёкор и нужно ехать на похороны, она не нарушила своего обета молчания. Оскорбленная изменой мужа, жена принципиально не проронила ни слова.

– Мама велела тебе передать, что она с тобой не поедет, ее с работы не отпускают. – Дочка тронула его за колено и присела рядом на диван. – Папа, а зачем ты к бабушке с дедом собрался, что там случилось?

– Малыш, – серьезно проговорил Олег и положил большую ладонь на ее белокурую голову, – наш дедушка умер, у него заболело сердце.

– Значит, мы больше не поедем к нему на дачу летом?

– Почему, поедем, конечно, бабушка-то у нас остается.

– А мама говорит, что бабушка больше не позовет нас. – Дочка подняла на него большие глаза. – Говорит, что нечего нам там делать.

– А как же Аркан, твой любимый пес? Он ждет тебя на даче, хочет с тобой играть. К бабушке мы точно будем ездить, я тебе обещаю. – В душе Олега закипала злость на жену.

– Иди-ка к себе в комнату. – Он легонько подтолкнул ее в спину, а сам направился на кухню, где демонстративно гремела посудой жена.

– Значит, так. – От гнева голос Олега звенел. – Я уезжаю на похороны, через три дня вернусь и подаю на развод. Дочь ты ни у меня, ни у моих родителей не отнимешь, у нее есть отец, бабушка и… был дедушка.

Оксана даже не повернулась к нему и продолжала раскладывать чашки и блюдца в сушилку для посуды. И хотя она молчала, ее спина, которая только и была видна Олегу, была напряжена до предела. Он смотрел на слегка оплывшую фигуру жены: она не была толстой, но талия куда-то пропала, а эта ее обрюзгшая спина! Его передернуло, он давно не хотел Оксану.

– Не хочешь по-хорошему, будет по-плохому – суд решит, с кем ей быть. Ты сама, своими руками рушишь семью. Еще неделю назад я чувствовал себя виноватым, а теперь понял, что нам с тобой точно не по пути, я не люблю тебя и, очевидно, никогда не любил. – Он кинул эти слова ей в ненавистную спину.

«Сколько раз намекал – следи за собой! Хватит жрать сладости! Нет, она упрямо шуршит бумажками от конфет вечером перед телевизором! Вика вот в рот не возьмет ничего подобного». – Он не мог отделаться от брезгливого чувства, которое вызывала у него жена.

Олег пошел собирать сумку, потом зашел к дочке, чмокнул ее в макушку:

– Проводи меня, доча, я к бабушке поехал.

– Пока, папа! – Она посмотрела на него снизу вверх и побежала к Оксане на кухню.

Олег с тяжелым сердцем вышел за дверь. Ему предстоял скорбный путь на похороны и обратно, так он думал в тот момент. Но оказалось, что дорога получилась гораздо длиннее.

С горем пополам, пьяный, после самолета и похорон он все же решил отправиться среди ночи к Вике и сел за руль. В теплой машине Олега развезло еще сильнее. Кирилл попросил подождать, пока не подъедет его такси.

– Брат, ну не надо никуда ехать, – качая головой, в последний раз проговорил попутчик, вылезая из машины и пересаживаясь в такси.

– Бывай, архитектор, – не обращая внимания на ремарку собутыльника, заплетающимся языком выдавил Олег.

Когда дверца за Кириллом захлопнулась, Олег повернул ключ зажигания, попытался тронуться, но машина начала резко дергаться и не сдвинулась с места.

Олег бессильно опустил руки на руль и заснул. Разлепил веки только тогда, когда забрезжил рассвет.

На душе было погано как никогда. Алкоголь, сигареты, случайный попутчик не сделали легче его выбор. Куда ему податься? Как дальше жить? Где его место?

На работу, а он владел автомастерской, ехать не хотелось. В ремонте было несколько машин, мастера справятся и без него, крупного заказа не предвиделось.

Помятым и несвежим заявляться к молодой любовнице он тоже не желал. Дома Оксана его не ждала.

«Ждет, как же! Будет ходить со своей недовольной спиной, в молчанку играть. Ненавижу ее! Черствая дура! У человека отец умер, а она ему интрижку простить не может». – Олег с силой ударил по рулю, ему хотелось что-то сделать, выплеснуть злость, горе, бессилие.

– Дура! – вслух крикнул он. Сейчас ему казалось, что смерть отца и крах в семье были как-то связаны, что в этом виновата его упрямая и гордая жена, от которой почти никогда не услышишь ласкового слова.

«Эх, сынок! Оксанка твоя – баба хорошая, но эти ее поджатые губы меня убивают. Как ты живешь с такой занозой?» – прозвучал в голове Олега голос отца.

– Так и живу, – вслух ответил он и поехал домой.

В десять утра там никого не было: дочка в школе, Оксана на работе. Скинув куртку и ботинки, первым делом Олег залез в холодильник. Выудив руками кусок курицы из сотейника и жуя на ходу, другой рукой он взял бутылку молока. Не присаживаясь за стол, прямо из горла, он выпил молоко, доел курицу. Потом отправился в ванную, нужно было принять душ, освежиться, позвонить Вике и заглянуть на работу.

– Это еще что такое?! – продолжая разговаривать вслух с самими собой, Олег уставился на стакан с зубными щетками. Там их было всего две – одна красная и другая маленькая, его щетка отсутствовала. Хотя он сам первым крикнул жене перед отъездом про развод, его взбесило, что она убрала его щетку.

«Войны хочешь? Будет тебе война!» Он залез под душ и энергично стал тереть себя мочалкой, вкладывая в это занятие всю свою злость.

В спальне, прямо на кровати, стояло два больших пакета, в которые были собраны его вещи. Он выкопал из них свежую пару белья, джемпер и оделся, а затем вытряхнул из пакетов все на кровать. Среди вещей нашлась и щетка, которую он демонстративно поставил обратно в стакан.

«Так просто ты от меня не отделаешься, ты еще пожалеешь». – Сердце у Олега колотилось от обиды и злости. Он не хотел уходить так, как будто его выгнали.

Сейчас он не мог объяснить себе, зачем он так поступает. Свою холодную жену он давно не любил, вместе они были скорее по инерции. У Олега на нее скопилось много мелких и больших обид, которые со временем сложились в стену отчуждения. Но самым главным было то, что она как-то пренебрежительно-снисходительно относилась к его родителям, к его семье и детству, укладу и обычаям, заведенным в доме у матери.

Олег как-то сразу забыл, что толчком к тому обстоятельству, что его зубная щетка пропала из стакана, стало то, что он завел любовницу. Он чувствовал себя оскорбленным: именно в тот момент, когда умер отец, жена в очередной раз показала все свое презрение к его семье и к нему лично.

3.

На Вике была только его белая рубашка, больше ничего. В таком виде она открыла ему дверь: худенькая, небольшого роста, каштановые волосы сбились копной на голове. Рубашка доходила ей почти до колен.

– Привет, малыш, я тут решила вздремнуть. – Она зевнула и прошлепала босыми ногами в комнату.

– На дворе уже почти вечер, пятый час. Ну, ты даешь. – Сейчас Олега раздражала ее лень, хотя еще месяц назад он бы тут же затискал ее.

– Не будь занудой. – Голос Вики казался глухим, потому что она опять залезла под одеяло.

– Кофе есть? – из кухни спросил Олег. – Охота что-нибудь пожевать.

– Все, что найдешь, твое. Сегодня с утра были булка и сыр, еще варенье осталось, вроде больше ничего. – Вика продолжала вещать из-под одеяла.

Он вошел в комнату и присел на кровати, потом прилег прямо в джинсах и джемпере, уткнувшись носом в волосы у нее на затылке.

– Вика, у меня папа умер, – тихо сказал он. – Я только утром вернулся с похорон.

Она повернулась к нему лицом:

– Ужас какой! Сколько ему было лет?

– Шестьдесят пять.

– А, совсем старик… ну хоть пожил человек. – Она погладила его по курчавым волосам.

Он не шелохнулся, хотелось сказать: «Эх ты, молоденькая дурочка! Да в шестьдесят пять лет мужик еще горы свернуть может! Какой старик!».

Только Олег промолчал, ему было больно не потому, что его отца назвали стариком, а потому, что он понял, какая пропасть между ним и Викой, – это не 14 лет, это целое поколение.

Внешне ничего не изменилось, он продолжал молча лежать рядом с ней, прошло еще минут пять.

– Ты чего такой скучный? – не выдержала Вика и надула губы.

Он вздохнул. Какой толк говорить вчерашней студентке, что такое похороны отца, она все равно не поймет.

– Устал. Знаешь, пойду я, наверное.

– Зря разбудил только. Чего вообще приходил, если полчаса посидел и убегаешь?

– Не обижайся, что-то настроения нет. – Он встал с кровати, пытаясь скрыть раздражение. «Ничего, может, работу попытаешься поискать», – со злобой подумал он.

– Зай, ну это печально, конечно, отец и все такое. Но ты же живой! Тебе жить дальше, идти вперед, не будешь же ты вечно ходить как в воду опущенный. Или ты к своей жене торопишься, чтобы она тебя пожалела?

– Не язви, и без тебя тошно. Я тебе на кухне немного денег оставил, сходи хоть в магазин, купи поесть что-нибудь.

– Говорю же, что ты зануда. – Она уже не лежала, а сидела на кровати. Рубашка распахнулась на груди и из-под нее кокетливо виднелась небольшая, но крепкая грудь.

Олега это взбесило, ему казалось, что сейчас, когда не стало бати, любой намек на секс оскорбителен.

– Прикройся, вечно ты расхристанная какая-то. – Он раздраженно накинул на нее одеяло.

– А раньше это тебе нравилось. Знаешь, мне тут девчонки позвонили, зовут в кино, я, наверное, схожу. – Она никогда у него никуда не отпрашивалась, была кошкой, которая гуляет сама по себе, но сейчас ей захотелось немного потрепать ему нервы.

– Делай что хочешь, – устало проговорил он, уже стоя в коридоре.

И опять перед Олегом встал вопрос: как дальше жить? Он совсем запутался.

Нужно было собрать волю в кулак и ехать домой, ночевать-то где-то нужно было. А еще следовало обдумать условия развода.

Трехкомнатная квартира была у них с Оксаной в собственности: часть денег скопилась благодаря его небольшому бизнесу, часть дали родители Оксаны, продав в деревне дом, оставшийся от бабушки. Просто так подхватить два пакета с вещами и удалиться он не мог, в эту квартиру было вложено семь лет его труда, когда он не вылезал из мастерской месяцами.

Олег решил наконец заставить жену говорить. Нужно было решать квартирный вопрос. Пока ехал, в голове созрел план: продать трешку, купить двушку для жены и дочки, а разницу в цене забрать себе, как первоначальный взнос на ипотеку.

– Придется залезать в долги, – устало думал он, заруливая во двор.

4.

Уже подходя к квартире, Олег почуял неладное. За дверью было слишком шумно, слышались чужие голоса.

С холодком под ложечкой он позвонил в дверь. Ему открыла теща с совершенно бледным лицом, за ее спиной маячила дочка Танюшка, она держалась за бабушку, как за спасательный круг.

– Что стряслось? – вмиг осипшим голосом проговорил Олег.

Вместо ответа теща махнула рукой в сторону спальни. На их супружеской кровати лежало тело, полностью накрытое простыней. Рядом на тумбочке валялось несколько пустых коробок из-под таблеток. В комнате стоял неприятный запах. Прямо на кровати сидел отец Оксаны, бессильно уронив руки.

– Таблеток наглоталась, нам Танюша вся перепуганная позвонила, сказала, что маму разбудить не может, мы приехали, Оксана уже не дышала. Ждем полицию, – тускло сказал он. И в дверь тут же позвонили.

На пороге стояло несколько сотрудников в погонах. Олег проводил их в комнату.

«Опять смерть! Она преследует меня», – неприятная мысль кольнула так, что он крепче сжал плечо дочери, которая теперь жалась к нему. Он передал Танюшу теще, а сам пошел за полицейскими в комнату, где они уже вели опрос тестя, фотографировали место происшествия. С Оксаны безжалостно сдернули простыню, которой ее прикрыла мать, и Олег увидел то, что уже наблюдал пару дней назад в родном городе – куклу, которая даже отдаленно не напоминала ему близкого человека: жену, мать его ребенка. На кровати лежал манекен. Плотно сжатые губы Оксаны, с которых в этот месяц не слетело ни слова, были укором Олегу, который он чувствовал физически. Это было ужасно.

Прошло несколько часов. Пришли и ушли полицейские, приехала служба, которая забрала тело в морг. Несколько раз заглядывали соседи. Ближе к ночи квартира была просто растерзана, она превратилась в такой же безжизненный манекен, как и ее хозяйка. Под ярким электрическим светом, который горел во всех комнатах, в кухне и коридоре, словно заострились все ее углы. Дух женщины, покинувший домашний очаг, превратил квартиру в нежилую жилплощадь.

– Папа, мне страшно, – тихо сказала Танюша. Теперь она говорила только шепотом, ей было физически больно повысить голос до нормального уровня.