Русалка для интимных встреч

ЧАСТЬ II Наши дни

Весна началась двадцать девятого февраля, неожиданно и скоропостижно. Еще накануне шел снег и было минус восемь, а на следующий день — раз, и все: засияло ослепительное, обжигающее зрачки солнце, потекли ряды сосулек, растущих под крышами, повалил пар от тяжелых шуб на прохожих, и в воздухе запахло особенным, каким-то декадентским запахом, который бывает только в городе и только ранней весной.

В такие дни не хотелось работать, а хотелось сидеть где-нибудь в тишине, изнемогая от неотвратимости времени, отсчитавшего очередной год, и жаловаться на авитаминоз и сезонную депрессию…

Вздыхая, Валя брела возле книжных полок — часть фонда подлежала очередному списанию — и вытягивала наиболее потрепанные и старые экземпляры. Это называлось — «визуальный осмотр». Списыванию подлежали не только ветхие книги, но и те, что устарели морально — шедевры кондового соцреализма, которые не интересовали даже литературоведов.

— Панферов, «Бруски»… — пробормотала Валя, пробегая взглядом по корешку. — На вид вполне приличные «Бруски», но в последние лет двадцать их ни разу никто и не спросил. Что ж, товарищ Панферов, кажется, ваш час пробил… А это кто у нас? Демьян Бедный… И вас на свалку истории! Гайдар, дедушка того самого? Нет, Гайдара оставим — классика как-никак, сама в детстве зачитывалась… Василий Казин тоже вызывает серьезные подозрения. Пойдем дальше. Ох, какая потрепанная книжка! Даже в руки взять страшно. «Три мушкетера». Не место им, таким затертым, на полке, надо сбегать в книгохранилище и заменить свежим экземпляром… А тут кто? «Малая земля» нашего дорогого Леонида Ильича… Что же с ней делать? Пожалуй, тоже придется утилизировать.

Совершая безжалостный отбор, Валя ничуть не мучилась угрызениями совести. «Визуальный осмотр» еще ничего не значил — из отобранных экземпляров надо было составить список, который отсылали в вышестоящую организацию — центральную библиотеку, возглавляющую звено из филиалов. Там списки внимательно прочитывались, и по ним составлялась директива — какие-то книги разрешалось выкинуть на свалку, а какие-то предписывалось поставить обратно на полку. Особенно доставалось трудам Маркса, Ленина и иже с ними — библиотекари регулярно пытались расстаться с ними, но «центральная» каждый раз трубила отказ, и труды основоположников возвращались на свои места. Потому-как — история философской мысли, и ничего уже не поделаешь…

Набрав внушительную стопку книг, Валя оттащила ее к своему столу. «Потом, — лениво подумала она. — Все остальное — потом…» Поскольку посетителей не было, Валя забилась в дальний угол. Там было большое окно, заставленное цветами и отгороженное от зала огромной пальмой в кадке, стоявшей на полу. Она села на край подоконника, откинулась назад и закрыла глаза.

Солнце светило наискосок, слегка грея кожу, и в его лучах медленно переливалась золотистая пыль, щекоча в носу, пахло сырой землей из цветочных горшков. Монотонно билась о карниз капель снаружи, и этот звук навевал дрему, а также почему-то тревогу…

«Вот и зима кончилась… — потекли ленивые, бесполезные мысли, которые тоже бывали только ранней весной. — Год прошел, словно один день. Господи, так и жизнь промелькнет — не заметишь! И все как будто ждешь чего-то… А чего ждать, когда все есть — ну почти все, что женщине надо… Люди говорят, что я счастливая, и я сама про себя знаю, что счастливая, — так чего же мне еще надо?..»

Валя, не открывая глаз, протянула руку, щелкнула заколкой на затылке, и волосы свободной волной упали ей на плечи. Слегка потрясла головой, расправляя пряди, щекой продолжая чувствовать солнечное тепло. «И это последний день зимы! Если бы не високосный год нынче, был бы первый день весны… О чем я думаю — какие глупости… Но о чем мне еще думать?..»

Смутная тень промелькнула за сомкнутыми веками, на миг заслонив солнце. Валя открыла глаза и увидела Коваленко в черном длинном пальто нараспашку. Он стоял возле почерневшего, ноздреватого сугроба, обнимая одной рукой мокрый, точно вспотевший тополь с торчащими вверх голыми грубыми ветвями, и приветливо махая другой.

Валя махнула в ответ и равнодушно отвернулась.

Этот Коваленко какой-то странный. Нет, выглядел он безупречно — и темное пальто, и ботинки с модными носами, на удивленье чистые («ах, да, он же на машине…»), и костюм с галстуком, и русые волосы, зализанные назад, словно у какого-нибудь киногероя, и шикарная улыбка… Пожалуй, загвоздка именно в улыбке — Коваленко чересчур часто улыбался, словно только что выпил рюмку коньяка. Именно рюмку, и именно коньяка — потому что такие, как он, не пьют водки, да еще бутылками. Бизнесмен средней руки, офисный служащий, банковский работник… кто он там? Словом, яппи. Яппи — это недавно народившийся средний класс, словечко Валя вычитала из любимой еженедельной газеты.

Позади Коваленко стояла его машина, именно такая, какая и должна быть у яппи, — не супердорогая, но вполне приличная иномарка тысяч за десять-пятнадцать. У.е., разумеется. Это Наталья так сказала, потому что немного разбирается в машинах — ее первый муж был автогонщиком.

«Привет!» — угадала по губам Валя только что произнесенное Коваленко слово.

— Привет… — буркнула она недоброжелательно. И чего он улыбается — чай, не в офисе своем, не перед генеральным директором расшаркивается…

За серебристо-бежевым авто Коваленко открывалось Бульварное кольцо — все в подтаявшем снегу, солнце и мокрых черных деревьях.

— Ты с кем разговариваешь? — неслышно подошла Наталья.

— Да вон товарищ за окном стоит, ручками машет… — вздохнула Валя.

Наталья работала в читальном зале, была тонка, стройна и люто одинока. Надменная самоуверенность легко сочеталась в ней со всеми возможными комплексами… Все мужчины, тем или иным образом попадавшие в читальный зал, стремились познакомиться с ней, но потом куда-то исчезали — жадный Натальин взор убивал все чувства на корню. «Женись на мне!» — кричал ее взор. А всякое действие, как известно, вызывает противодействие…

— А, Коваленко… — усмехнулась Наталья. — Ну да, сегодня же пятница… Вот привязался!

Она тоже помахала рукой Коваленко, вызвав ответный залп шикарных улыбок. По пятницам были занятия в литературной студии, которые тот регулярно посещал.

— Привязался? — рассеянно спросила Валя. — Ты что, думаешь, он ради тебя сюда приезжает?

— Ну не ради тебя же! — с раздражением произнесла Наталья. Впрочем, она ничуть не сердилась на Валю и не стремилась ее обидеть. — И не ради Леонарды Яковлевны…

Наталья была просто уверена, что в радиусе ста километров нет женщины привлекательнее ее. А Леонардой Яковлевной звали заведующую библиотекой — грузную пожилую женщину с ядовито-красными волосами.

— Он тебе не нравится? — спросила Валя, устраиваясь на подоконнике поудобнее.

Коваленко, раскланявшись, покинул пятачок перед окном. Правда, осталась его машина — не совсем ровно припаркованная, она словно хитро косилась глазами-фарами на здание библиотеки.

— Кто этот красавчик? Ну, в общем, ничего… Только все ходит кругами, нерешительный очень. Даже телефон мой не спросил, хотя с января тут появился. Впрочем, из таких хорошие мужья получаются. Вот мой второй, который на авиационном заводе работал, тоже таким робким был…

Перипетии своей пестрой личной жизни Наталья могла пересказывать бесконечно.

— Ната, ты чего-нибудь ждешь от жизни? — вдруг перебила коллегу Валя. — О чем ты мечтаешь?

— Хочу третьего мужа и много денег, — быстро, не задумываясь, ответила Наталья.

— А-а… — разочарованно пробормотала Валя. — Нет, это скучно. Я о таком, об отвлеченном…

— Скучно?! — возмутилась Наталья. — Хорошо тебе говорить — у тебя и муж, и деньги!

— У меня нет денег.

— Ну у твоего мужа, не суть важно…

У него их не так много, — честно призналась Валя. — До уровня Коваленко он слегка не дотягивает. На Канары мы поехать не можем, а в Турцию — хоть завтра.

— Зато твой муж сам по себе золото. Слиток золота последней пробы, — сурово произнесла Наталья, которая умела признавать чужие заслуги. — Уж я-то знаю! Да я бы за такого мужа полжизни отдала! Никакие Канары не нужны… Ты его хоть любишь?

— Конечно, люблю, — улыбнулась Валя. — Я его тысячу лет знаю, с самой юности… Он никогда не предавал меня, он всю жизнь любил только меня. Я это очень ценю!

— Везет же некоторым… — с привычной завистью пробормотала Наталья.

Из-за двери выглянула Леонарда Яковлевна.

— Девочки, вот вы где, — низким срывающимся голосом, похожим на гусиный клекот, произнесла она. — Там слесарь пришел. Идите объясните ему, какие полки надо чинить… Это не человек, а питекантроп! Я сейчас от него столько новых слов узнала! Наташа, ты умеешь обращаться с этой публикой, я тебя умоляю…

— Хорошо, Леонарда Яковлевна, — решительно произнесла Наталья. — Я пойду. Уж я ему…

Бедному слесарю можно было только посочувствовать. Все мужчины, которые не годились на роль потенциальных мужей, вызывали у Натальи приступы неукротимой жестокости. Они не имели права на жизнь — как тараканы, например…

Валя отправилась вслед за Натальей — на ней лежала роль группы поддержки. Длинный коридор, устланный темно-вишневой ковровой дорожкой, гасил звук шагов. Дверь в конференц-зал была приоткрыта. Там шло занятие литературной студии.

— Я сейчас… — пробормотала Валя в спину стремительно удаляющейся Натальи и тихонько скользнула за дверь.

В небольшом зале наподобие школьного класса сидели люди, а в дальнем конце, у огромной карты мира, стоял Юлий Платонович Истомин, руководитель студии. За плечами у него была работа в редакции и три романа, изданные в начале восьмидесятых — о сознательных передовиках производства с нелегкой личной жизнью. Внешне Юлий Платонович напоминал потрепанного жизнью апостола, который прошел не один десяток стран, распространяя свое учение. Был он худ, изможден, сед и длинноволос, но при этом не лишен благородного изящества и имел горящий взгляд страстотерпца.

— Вспоминаю прошлое, — говорил он хорошо поставленным голосом, то и дело откидывая назад прядь седых волос. — Вот это были времена! Всего каких-то лет пятнадцать-двадцать назад… Требования к слову были строжайшие — ни один графоман не мог прорваться к читателю, ни один блудливый борзописец не мог даже надеяться на то, что его пошлые откровения будут опубликованы… Высочайшие требования! А что теперь?

Юлий Платонович скорбел по прошлому. В прошлом он был уважаемым человеком, членом великого Союза писателей, у него была трехкомнатная квартира в центре Москвы, дача в Переделкине и возможность лечиться в ведомственной поликлинике. Теперь все неуловимым образом изменилось — комната в коммуналке, поскольку квартиру пришлось продать, обычная районная поликлиника, мизерная пенсия — ведь великий Союз развалился. Из редакции, где он работал, Истомина выгнали. «Интриги!» — не раз скорбно восклицал он с многозначительным видом.

— Юлий Платонович, вы опять отвлеклись! — сварливо воскликнула дама в первом ряду. — Вы ближе к делу…

Да-да, прошу прощения! — спохватился Истомин. — Приступим к разбору этюдов, которые вы писали в прошлый раз.

Теперь единственным средством к существованию у бывшего работника редакции была эта литературная студия в библиотеке, занятия в которой он вел по пятницам. Слушателей было немного — Гликерия Петровна Климантович, та самая сварливая дама, которая сидела в первом ряду, ее муж, который присутствовал на занятиях чисто формально, поскольку мадам Климантович ни на секунду не желала выпускать его из зоны своего пристального внимания, Гога Порошин, одиннадцатиклассник с угревой сыпью и наполеоновскими планами, сорокалетний Григорий Будрыс, вечно неопрятный, со скорбным взором маньяка, Клара Пятакова, вдова со страстью посещать все возможные кружки, секции и студии, что, по сути, являлось одним из способов сублимации, нервный Рома Асанов, врач-реаниматолог — единственный, к кому Истомин благоволил, поскольку находил у Асанова несомненные зачатки таланта. И — Герман Коваленко.

— Чур, меня первую! — воскликнула мадам Климантович и игриво оглянулась назад. — Я ведь женщина как-никак…

— А я кто, по-вашему? — возмутилась Клара Пятакова и мстительно прищурилась. — Впрочем, если по старшинству, то вы, милочка, действительно должны быть первой…

Мадам Климантович побледнела, а потом покраснела.

— Спокойно, дуся… — похлопал ее по руке муж, напоминающий длинного тощего богомола, во всем — противоположность своей прекрасной половине. — Будь выше этого…

— Тоже мне, фифа… — прошептала высокомерно мадам Климантович. — Видели мы таких!

Гликерия Петровна имела полное право быть высокомерной — ибо только ее, единственную, публиковали, и весьма активно. Она ваяла душераздирающие лав стори, которые критика нещадно ругала за отсутствие вкуса и элементарных писательских навыков. Именно потому Гликерия Петровна и посещала эту студию — надеясь задним числом наверстать упущенное.

— Итак, тема называлась «Бабочка», — благодушно произнес Истомин и открыл пухлую папку. — Вы, Гликерия Петровна, представили в виде бабочки прелестную юную женщину, которая… впрочем, я зачитаю отрывок: «…Она жадно посмотрела на него и облизнула губы. „Малыш, не надо… — умоляюще протянул он. — Ты же знаешь, я не смогу бросить свою жену. Никогда мы не будем вместе…“ — „Забудь, забудь обо всем…“ — жарко прошептала она и обвила руки вокруг его шеи. Она была так близко, что он не смог удержаться и ответил на ее объятия. Долгий страстный поцелуй, после которого…»

И Юлий Платонович со вкусом прочитал длинный любовный пассаж, в котором героиня соблазняла своего любовника. Вообще, непонятно было, откуда у Гликерии Петровны такие изощренные познания — потому как совершенно невозможно было представить, как сия почтенная дама занимается этим со своим тощим и длинным мужем.

— Итак, что думает об этом аудитория? — вопросил Юлий Платонович, закончив чтение.

— Это не бабочка, а паучиха какая-то… — скептически воскликнула Клара Пятакова. — Человека от семьи отрывает! Совести у нее нет…

— Что ж, вам виднее, — немедленно отреагировала мадам Климантович. — Черная вдова…

— Что-о-о?..

— Я говорю, есть такая разновидность пауков, которые называются «черная вдова». После совокупления самка убивает своего партнера…

— А в общем, неплохо… — вдруг заявил Григорий Будрыс, почесывая себе живот. — Только… только как-то простенько это. Он, она, жаркие объятия… Я вот тут недавно читал одно серьезное исследование о способах размножения в мире насекомых — вот где можно развернуться…

— Да-да, я это понял! — нервно воскликнул Юлий Платонович и порылся в своей папке. — Вот ваш текст — «Бабочка, или энтомофил Сидякин».

— Энтомофил? — наморщил лоб Асанов. — Ничего себе…

— Читайте, читайте! — жадно воскликнул Гога Порошин.

— Нет, Гогочка, вслух я этого читать не буду, — сурово произнес Юлий Платонович. — Это очень специфический текст, для узкого круга исследователей. Вы, Григорий, не без способностей, но, я вам честно скажу, какие-нибудь «Идущие вместе» сожгли бы ваши творения на костре… И потом, ваша страсть называть все действия исконно русскими глаголами…

— А про меня что скажете? — нервно перебила его Клара Пятакова.

— Вы, Клара, обладаете наблюдательностью и неравнодушием. Ваша «Бабочка» — действительно бабочка. Господа, прошу внимания! Наша Клара — единственная, кто написал об объекте исследования в прямом значении слова. Послушайте небольшой пассаж — Юна села на цветок резеды и удивленно сложила крылья. Ее терзал голод, но сладкий нектар вряд ли мог утолить ее бесконечную печаль по другу, с которым она порхала вчера над садом. Где же он сегодня? Неужели он никогда не вернется? Она вяло окунула хоботок в нектар, а потом взмыла в небо, надеясь с высоты обозреть широкие поля, уходившие за горизонт…»

«Вяло окунула хоботок в нектар…» — задумчиво произнес Григорий Будрыс, пожевав губами. — А что, неплохо сказано!

— Но почему — «удивленно сложила крылья»? — нервно воскликнул Рома Асанов. — Конечно, спорный вопрос — могут ли насекомые испытывать подобные чувства… Но мне кажется, это не годится! Не сложила крылья, а раскрыла их…

— Возможно… — благодушно склонил голову Истомин.

Валя стояла в углу конференц-зала, сложив руки на груди, и внимательно слушала. Она не могла понять, чем привлекает ее эта бесполезная литературная жвачка, но иногда в словах мэтра, да и его слушателей проскальзывало нечто такое, что поражало своей глубиной и тонкостью, словно могло помочь самой Вале… «Поздно, — говорила она иногда себе. — Я уже никогда не стану тем, кем хотела быть. Глупо и надеяться…»

Юлий Платонович одобрил Гогу Порошина за антиутопию из мира насекомых, где его герои говорили и действовали как люди, а потом долго хвалил Рому Асанова — тот создал шедевр о татуировке в виде бабочки, которая была наколота на груди матерого уголовника. Уголовника смертельно ранил его дружок, и теперь его пытались спасти врачи. Бабочка на груди то трепетала, то затихала, то снова бессильно взмахивала крыльями — в такт дыханию, пока не затихла окончательно — в тот момент, когда остановилось сердце пациента…

— А что, такая у нас медицина! — презрительно фыркнула мадам Климантович. — Человека спасти не могли…

Потом настал черед Германа Коваленко. Тот сотворил нечто невразумительное и нескладное — мэтр сознательно отложил обсуждение его этюда, чтобы собраться с мыслями. Коваленко не обладал литературным талантом — это и дураку было ясно.

«Зачем он сюда ходит? — удивленно подумала Валя о Коваленко. — Работал бы и дальше в своем банке, офисе или где он там работает… Наверное, действительно ради Натальи!»

Она постояла еще немного, а потом тихонько попятилась обратно в коридор.

Около семи она собралась уходить — к тому времени закончилось и занятие в студии. В гардеробе на первом этаже скопилась небольшая толпа.

— Пусик, подними мое пальто повыше, я не могу попасть в рукав… — нервно говорила мадам Климантович своему мужу.

— Скажите, Юлий Платонович, — развязным и одновременно смущенным голосом спросил Гога Порошин мэтра. — А сколько было самому молодому Нобелевскому лауреату?

— Сколько чего? — удивленно поднял бровь Истомин, натягивая на себя куцее драповое пальтишко.

— Лет, конечно!

— Ну я не знаю… — растерянно произнес мэтр, обматывая худую шею длиннейшим пестрым шарфом, словно собираясь себя задушить. — А зачем вам это, Гога?

— Я это к тому, что надо заранее поставить перед собой цель и идти к ней, — вдруг заявил Гога. — И я верю, что у меня все получится… Будущее за молодыми!

— А нам что тогда делать? — спросил Григорий Будрыс, ласково и с сожалением глядя на Гогу, словно уже складывая в голове план детоубийства. — Эх, молодежь…

— Гликерия Петровна, можно вас на минуточку? — прошептал Истомин.

Мадам Климантович отступила в сторону.

— Уважаемая Гликерия Петровна, я, конечно, не возражаю против присутствия вашего мужа, но будьте любезны оплатить его пребывание в студии…

— Юлий Платонович, да вы с ума спятили! — вспыхнула почтенная мадам. — Он же не участвует, так сказать, в процессе… Он чисто символически присутствует!

— Еще как участвует! — упорствовал Истомин. — Он уже несколько раз в обсуждении участвовал! Я засекал — один раз даже речь произнес. На целых пять минут — помните, когда мы на прошлом занятии рассказ Пятаковой обсуждали!

Супруг Климантович скромно стоял в стороне, прижав лапки к груди, и загадочно улыбался.

— Это не считается! — возмутилась Гликерия Петровна. — Дуся, ты в курсе, что тут творится? Просто возмутительно…

Валя слышала беседу мэтра со слушательницей из комнаты, где была служебная раздевалка.

— Страсти-то какие! — прошептала Наталья, забегая туда. — Кстати, полки так и не починили, будем завтра вызывать нового слесаря. Этот действительно самый настоящий питекантроп! Леонарда Яковлевна даже валерьянку принялась пить… А ты куда пропала?

— Да так, в конференц-зал заглянула, — призналась Валя.

— Опять? Не понимаю, что там может быть интересного… — пожала плечами Наталья. — Ладно, я побежала — мне тут один тип свидание назначил!

Библиотека располагалась в старинном здании постройки начала девятнадцатого века. Валя посмотрелась в зеркало у камина — у самого настоящего камина, правда, забитого наглухо железным листом, — из-под надвинутого капюшона на нее взглянуло бледное существо с темной прядью выбившихся на лоб волос. Когда-то, очень давно, она считала себя, безусловно, красивой, а теперь вдруг начала сомневаться в этом. «Тридцать четыре года… Нет, я еще молода. Ни морщин, ни седых волос… Я просто устала сегодня!»

Валя перекинула сумочку через плечо, попрощалась с гардеробщицей Ниной Константиновной и вышла во двор. Ничто сейчас не напоминало о сегодняшней весенней капели — было опять холодно, и в темноте мерцал снег, отражая свет фонарей, стоявших вдоль бульвара.

— Как дела, Валя? — вдруг услышала она совсем рядом и невольно вздрогнула. Это был Коваленко в своем пальто нараспашку. Подкрался, точно тать, графоман чертов… — Простите, я вас напугал, кажется…

— Ничего, все в порядке. И дела тоже неплохо идут, — спокойно ответила она.

— Вас подвезти? — спросил он. И это было странно — поскольку Коваленко интересовался, судя по всему, Натальей. Наверное, дежурная вежливость… — Где вы живете, Валя?

— Я живу недалеко. Впрочем, мне сейчас не домой.

— Да? А куда? — спросил Коваленко. Какой настырный! И бесцеремонный…

— Какая разница… — махнула она рукой. — Надо деда навестить. Ему уже почти девяносто.

И зачем она сказала про деда? Вовсе не обязательно докладывать обо всем этому офисному красавчику!

— Я вас и к дедушке могу подвезти! — упорствовал Коваленко. — Садитесь, Валя, мне сейчас, ей-богу, совсем нечего делать!

«О Наталье хочет поговорить! — внезапно догадалась Валя. — Как я сразу не поняла…»

— Хорошо, — немного подумав, сказала она. — На Сокол, пожалуйста…

Герман Коваленко ослепительно улыбнулся.

— Дайте руку, здесь скользко…

— Да, днем все таяло, а теперь подморозило, — согласилась Валя, протянув ему руку. Они сели в машину; хрустя шинами по мерзлому асфальту, автомобиль осторожно двинулся с места.

— Вам нравится ваша работа? — через некоторое время спросил Коваленко. — Ну я не в том смысле, что она плоха…

— Как сказать… — пожала плечами Валя. — Дома сидеть тоже скучно. Я здесь уже лет четырнадцать, с тех пор как вышла замуж.

— Вы замужем? — быстро спросил Коваленко.

— Да, а что?

— Нет, просто… Не все так долго могут состоять в браке. Вы рекордсмен, если можно так выразиться…

— Спасибо за комплимент. Кстати, муж не хотел, чтобы я работала. Но сидеть все время дома… Знаете, он ужасно ревнив! — Валя засмеялась. — Когда я ему сказала, что просто умираю от тоски в четырех стенах, он мне позволил устроиться здесь. Коллектив сплошь из одних женщин!

— А Юлий Платонович? — шутливо напомнил Коваленко.

— Юлий Платонович — лицо приходящее…

— А где работает ваш муж?

— В одной строительной фирме. Это не по его специальности, конечно, но платят там неплохо, — ответила Валя, глядя вперед. Цепочка фонарей впереди сливалась в одну сплошную золотую линию, асфальт был покрыт холодной кашей из снега, и она тяжелыми брызгами летела из-под колес во все стороны.

— Понятно… — задумчиво пробормотал Герман Коваленко.

Они замолчали. Каждый думал о своем. «Дома опять буду поздно… — мелькнуло в голове у Вали. — Ну да ладно — не могу же я бросить деда!»

В полутьме профиль Коваленко казался сделанным из мрамора — голова античного героя, печального и недоступного. От былой его веселости не осталось и следа.

— А дети у вас есть? — вдруг снова спросил он.

— Что? Ах, дети… нет пока. Мы с мужем, знаете ли, решили подождать. Еще ведь не поздно?

— Нет, не поздно, — усмехнулся Коваленко.

— А что это вы, Герман… простите, не знаю вашего отчества, у меня все выпытываете? — спохватилась Валя.

— Обычное любопытство, — пожал он плечами. — Хотите, спросите меня о чем-нибудь.

— Нет, не хочу.

Герман покрутил ручку приемника, поймал какую-то легкую скачущую мелодию — под стать этому то ли зимнему, то ли весеннему дню.

— Вы из-за Натальи появились у нас?

— Что? — вздрогнул он.

— Я говорю, вы из-за Натальи ходите к нам в библиотеку? — терпеливо повторила свой вопрос Валя.

— Какая еще Наталья? — удивился Коваленко. «Точно, стесняется… — мысленно вздохнула Валя. — Просто на удивленье стеснительный! И ведь поначалу даже не догадаешься…»

— Ну та девушка в читальном зале с внешностью фотомодели… Вы еще нам рукой помахали сегодня, когда мы с Натальей у окна были.

— Не обращал внимания, — насупился Коваленко. — Я, собственно, ради литературной студии вашу библиотеку посещаю, и ни до какой Натальи мне дела нет.

— А мне показалось…

— Валя, не придумывайте того, чего нет, — строго перебил ее Коваленко. — Или вы меня в чем-то подозреваете?

— Да ни в чем я вас не подозреваю, я же говорю, мне показалось…

Вы думаете, у меня совсем таланта нет? Я, между прочим, заметил, что вы тоже на этих занятиях все время присутствуете — впору Истомину с вас деньги брать.

— Обычное любопытство. Особенно когда посетителей нет…

— Ага, обычное любопытство…

— А зачем вам эта студия? Вы что, великим писателем собираетесь стать? — хитро спросила Валя.

— Собираюсь! — с вызовом произнес ее спутник

— В банке мало денег платят? Подработать решили?

— В каком еще банке?

— Ну где вы там работаете… Вот здесь налево сверните, пожалуйста.

— С чего вы взяли, что я работаю в банке? — удивился Коваленко.

— Образ у вас такой… — туманно ответила Валя. — Ну ладно, не в банке, а в каком-нибудь крупном офисе, руководителем отдела… У магазина остановите.

— Удивительный вы человек, Валентина, — пробормотал озадаченно Коваленко, притормаживая у большой витрины с нарисованными разносолами. — Да, я работаю руководителем отдела — вы угадали, и именно в крупном офисе… Правда, мне эта работа осточертела, и именно поэтому я и пошел в студию к Истомину. У человека должно быть хобби! Физику захотелось немного лирики… Или вы считаете, что у меня, как у лирика, нет будущего?

— Я не знаю. Хобби ни к чему не обязывает.

— Я не согласен! — с азартом заявил Коваленко. — Давайте спорить…

— Мне некогда, Герман… э-э, вы так и не сказали мне своего отчества. Ну да ладно — просто Герман. Спасибо, что довезли.

— Вас подождать, Валя?

— Нет… спасибо еще раз!

Она выскочила из машины, захлопнула дверцу и быстро направилась к раздвижным стеклянным дверям супермаркета. Разговор с Коваленко оставил странное впечатление. Эти его перемены настроения, расспросы… Хм, скучно ему! Он просто не знает, чем себя занять. Хобби! Ходит в литературную студию, подвозит до магазина не слишком молодую и не слишком симпатичную библиотекаршу… Удачливым яппи полагается заниматься чем-то другим — ходить по вечерам в клубы, играть в пейнтбол, бросать шары в боулинге, посещать какие-нибудь крутые кинотеатры со звуком долби-супер-пупер, где демонстрируются модные фильмы…

Валя быстро набрала продуктов, в которых, , по ее мнению, мог нуждаться Арсений Никитич. С тяжелыми сумками вышла наружу… Но, слава богу, Коваленко и след простыл.

Дед сидел за большим круглым столом и старательно писал что-то в толстой тетради.

— А, Валюша… — строго произнес он, подняв на лоб очки. — Ну, здравствуй.

Валя быстро чмокнула его в круглую блестящую лысину.

— А ты что в шаль закутался? — встревоженно спросила она. — Разве холодно? Дед, ты что — простудился?

В шерстяной пестрой шали Арсений Никитич напоминал диковинную птицу — что-то вроде грифа… Он встал, тяжело опираясь на бамбуковую палку с ручкой в виде головы оскалившегося дракона.

— Я не простудился. Старая холодная кровь виновата — вечно мерзну… Идем на кухню, будем чай пить.

— Дед, ты сиди, я все сама. Я тут кое-что купила — буду суп тебе варить. И рыбку на пару приготовлю…

За что мне такое наказание! — запыхтел Арсений Никитич. — Твоя покойная мать всю жизнь изводила семью диетическим питанием, и ты туда же… Валюша, поверь, мне достаточно бутерброда с колбасой. И тебе хлопот меньше. Ненавижу здоровое питание!

— Все время есть колбасу вредно, — забубнила недовольно Валя. — Ты хоть представляешь, что в нее кладут? Ладно бы модифицированный крахмал, а то ведь еще и сою, подвергшуюся генной обработке, и еще какие-то жуткие добавки, которые цифрами обозначаются…

— Валя! — умоляюще воскликнул Арсений Никитич. — В моем возрасте это уже не имеет никакого значения!

Они прошли на кухню.

Валя налила воды в электрический чайник, постелила белую хрустящую скатерть, расставила чашки с золотыми ободками.

— Ты могла бы мне вообще ничего не приносить… — кряхтя, дед сел в плетеное кресло.

— Ты не хочешь, чтобы я к тебе приходила? — кротко спросила Валя.

— Я не хочу, чтобы ты таскалась с этими дурацкими сумками. Приходи ко мне просто так… Знаешь, меня ведь социальный работник регулярно посещает — все, что надо, я Светлане Викторовне заказываю.

— Новая, что ли? — поинтересовалась Валя, заваривая чай.

— Да, недавно появилась. Симпатичная девушка лет пятидесяти.

Валя засмеялась.

— Дед, а что ты все пишешь? Я давно собиралась спросить…

— Исследование о сущности воды, — коротко ответил Арсений Никитич.

— Научную работу заказали?

— Нет, это я для себя… Подвожу итоги. То, что раньше было скрыто за завесой грубого материализма, теперь открылось передо мной в новом, неизвестном доселе качестве.

— Мистика? — с любопытством спросила Валя. — Дед, ты меня удивляешь…

— Не мистика, — упрямо возразил Арсений Никитич, — а взгляд изнутри. У вещей, в том числе и у воды, есть душа, есть тайный смысл. Оборотная сторона символа… Об этом, например, еще в древности задумывались. Вода для язычника — то, что дает жизнь всему живому. Согласись, это дерзкая, отступническая мысль, особенно для христианства, — как жизнь может давать кто-нибудь, кроме господа-бога? А ведь именно при помощи животворящей небесной воды зеленеют травы и леса весной, именно благодаря ей урожай не засыхает в поле… А другое значение воды — как символ течения? Ты ведь знаешь эту пословицу?..

— Знаю-знаю… — покорно кивнула Валя. — В одну и ту же реку нельзя войти дважды. Ты именно ее имел в виду?

Она налила себе вторую чашку чая — мучила жажда. Старый красный абажур горел под потолком, бросая на все яркий багровый отблеск. Но этот цвет не казался Вале тревожным, наоборот — он успокаивал ее. Все вещи в квартире деда успокаивали ее и казались необыкновенно уютными. И сам дед, и его бесконечные разговоры, знакомые с раннего детства…

— Многие люди не понимают смысла этих слов, для них река — синяя линия на карте. Для язычника же река — поток воды. Вода утекла — и река другая… То есть течение воды — это своего рода показатель времени. Недаром говорят — «сколько воды утекло с тех пор», имея в виду, что прошло много времени. Вода неизбежно утекает, как утекают дни, годы, века…

Дед замолчал, грея руки о чашку с чаем.

Какое-то смутное воспоминание шевельнулось у Вали в голове. Но очень смутное, далекое, размытое. Лишь только контур событий, которые остались в прошлом. Случились ли они на самом деле, или это был только сон?

— Я все равно не понимаю… — покачала она головой, скорее, отвечая самой себе, а не деду.

— Чего ты не понимаешь?

— Ничего. Ни-че-го… Да, кстати, — спохватилась она. — Который час?

— Уже девятый. Тебе пора?

— Да. Значит, еда в холодильнике, рубашки я твои заберу и привезу через пару дней… Что еще?

— Все. — Дед посмотрел на нее поверх очков. — Ладно, иди. Тебя, поди, благоверный заждался?

— Еще как! — засмеялась Валя.

Она стала быстро собираться. Арсений Никитич, опираясь на палку, вышел в коридор проводить ее.

— О чем-то я хотел тебя спросить… — задумчиво пожевал губами старик. — Касаемо твоего благоверного. Вот память! Никак не вспомню…

— Ладно, в другой раз! — улыбнулась Валя и чмокнула его на прощание. — Со мной это тоже постоянно бывает.

Трясясь в вагоне метро, она опять повторила про себя слова про реку, в которую нельзя войти дважды. На первый взгляд очень простые и понятные слова, но… Что они значат? Неужели никогда не вернутся ее юность и то безумное, бездумное счастье, которое она испытала когда-то?

«Что это было? А может, ничего и не было? Просто блики на воде, нагретая на солнце галька, и листья, позолоченные солнцем, и ветер, и свежий воздух, о котором я давно забыла… Я знаю, что это, и тут нет ничего особенного, потому что все это — просто очарование прошлого. И больше ничего».

Было без пятнадцати десять, когда она открыла своим ключом дверь квартиры.

— Нет, не надо ничего менять, «Бельтрам» меня вполне устраивает. Что? Где она? Нет, я даже не представляю, где искать ее, — говорил муж в телефонную трубку, сидя на диване в большой комнате. — Прямо беда с ней!

— Я пришла! — радостно закричала Валя с порога. — Я тут, и меня не надо искать.

— Она пришла, — деловито сообщил муж невидимому собеседнику. — Что? Нет, пока не спрашивал. А ты как думаешь? Слушай, ты этот вопрос потом провентилируй… Спроси его. Что? Нет, это лишнее… Ладно, она перезвонит тебе потом.

Он положил трубку.

— Лидка, что ли? — с любопытством спросила Валя уже из ванной.

— Она самая.

— Все дела у вас с ней какие-то, дела… Смотри, ревновать начну!

— Не стоит, — серьезно произнес он. — И дела у меня не с ней, а с ее мужем… Ты где была?

— У деда… Я же тебя с утра предупредила, — напомнила Валя. — И совершенно напрасно ты обо мне волновался. Кстати, у всех цивилизованных людей есть сотовые, пора и мне завести. Для всеобщего спокойствия.

— Ты его потеряешь. В первый же вечер. Ты все теряешь — зонтики, кошельки, перчатки, ключи…

— Ну не преувеличивай! — жалобно воскликнула она. Заявление мужа было правдой только наполовину — подобные недоразумения происходили с ней не так уж часто.

— Валя, ты жутко рассеянная, несобранная… — морщась, начал он. — Я совершенно не помню, чтобы ты с утра предупреждала меня о чем-то. Ты, наверное, только собиралась мне сказать, что поедешь к деду, но забыла!

— Нет, я точно помню! — испугалась она.

— Валя!

Когда он повышал голос, она начинала бояться, хотя муж ни разу ее и пальцем не тронул. Бояться не его, а чего-то такого… Как будто разверзались небеса, и оглушительный гром раскалывал землю надвое, и сверкала ослепительная молния в облачном небе. «Илья-пророк сердится», — говорила мама в детстве, когда начиналась гроза. У Ильи было два голоса. Тихий и бесцветный, монотонный, ничем не примечательный мужской голос — он звучал чаще. А второй — наполненный мощью, низкий и резкий, ужасный и прекрасный одновременно — прорывался только иногда…

— Илья…

— Что?

— Пожалуйста, не надо! — взмолилась она. — Когда ты вот так смотришь на меня, то кажется, будто ты меня совсем не любишь…

— Детский сад какой-то! — отвернулся он. — Я звонил тебе на работу. Нина Константиновна утверждала, будто видела из окна, как ты садилась в чью-то машину. Это правда?

— Ах, вот ты чего злишься!.. — засмеялась она. — Так это ты меня ревнуешь… Илья, ничего серьезного, поверь, — один человек предложил меня подбросить. Ему было по пути.

— Кто он?

— Его зовут Герман, он посещает студию Истомина…

— Ты его хорошо знаешь? — быстро спросил Илья.

— Кого, Истомина? Господи, да Юлий Платонович безобиден, точно младенец, — ты же сам видел его несколько раз.

— Нет, не Истомина, а того, другого…

Валя задумалась. С одной стороны, если она скажет, что хорошо знает Коваленко, то Илья будет ее ревновать. А если признается, что до того перебросилась с Коваленко едва лишь десятком фраз, то Илья начнет упрекать ее в безалаберности — мол, доверилась малознакомому субъекту.

— Не очень, — честно ответила она.

— Валя!

— Что? — убитым голосом произнесла она.

— Ты сумасшедшая! — с отчаянием закричал Илья. — Садиться в машину к незнакомцу…

— Он не незнакомец, — уныло напомнила Валя. — В общем, иногда сразу видно — плохой человек или нет. А Герман — хороший.

— Откуда ты знаешь, что хороший? Ты ведь совершенно не разбираешься в людях, готова довериться первому встречному… О, святая простота!

— А помнишь… помнишь, когда-то давно я села к тебе в машину… Это было тысячу лет назад, — оживилась она.

Напоминание подействовало на Илью неожиданным образом — он замолчал и притушил гневный блеск в своих глазах.

— Помню… — сказал он мягко, почти неслышно и протянул к Вале руки. — Я все помню — все, до последней мелочи. Иди ко мне, — он обнял ее и прижал к себе. — Но ты должна доверять только мне. Только мне!

— А желтый «Запорожец»? Ты его скоро продал кому-то… Интересно, где он сейчас?

— На девяносто девять и девять десятых процента уверен, что валяется на какой-нибудь свалке! — засмеялся Илья.

— Как жаль… Разве нельзя придумать какое-нибудь кладбище для машин? — серьезно произнесла Валя. — Чтобы они стояли, а бывшие хозяева приходили к ним иногда, чтобы взглянуть еще раз. Ведь они иногда как друзья, с ними жалко расставаться навсегда…

Ты определенно сумасшедшая, — он прижал ее к себе. — Только тебе могут прийти в голову такие нелепые, дикие мысли! Людям негде бы стало жить, весь мир был бы завален старым хламом, с которым жаль расстаться, потому что с этими вещами связаны приятные воспоминания…

— Илья…

— Что?

— Знаешь, мне иногда кажется, что ты меня не любишь… — прошептала Валя.

Илья слегка отодвинул ее от себя, посмотрел прямо в глаза.

— Это не так, — тихо произнес он. — Просто я за тебя волнуюсь… Была бы моя воля, я бы вообще посадил тебя под стеклянный колпак. Ты такая наивная, такая неприспособленная к жизни…

— Я не наивная и не неприспособленная, — тоже тихо ответила Валя. — И вообще… Под колпаком плохо.

Она погладила его по голове — темные густые волосы вперемешку с седыми прядями. Илья рано начал седеть — впрочем, это у него наследственное…

— Я старый? — спросил он.

— Нет. Ты молодой и красивый. На работе все девчонки завидуют мне.

— Хочешь, я побреюсь налысо? Буду ходить как твой дед.

— Ты спятил! — испуганно воскликнула Валя. — Что за дикая идея…

Илья поцеловал ее, а потом подхватил на руки. Ему не составило это никакого труда — он был сильный, большой и всей статью своей напоминал скульптуры раннего социализма. Именно такими изображали тогда победивших гегемонов — с широкой сильной шеей, развернутыми плечами, мощными бицепсами, рельефными мышцами живота и ног.

— Куда ты меня тащишь? — покорно спросила Валя.

— Пора спать.

— Еще рано! Послушай…

— Нет, ничего не хочу слушать.

Он положил ее на кровать, сам раздел.

— Ты моя, — сказал он, положив ладонь ей на живот. — Ты только моя.

— Господи, Деев, да никто меня у тебя и не отнимает… Можно подумать, на меня кто-то покушается! Сам подумай — кому, кроме тебя, я могу быть еще нужна?

— Ну, например, Герману… — подумав, изрек Илья.

Сама эта мысль показалась Вале смешной и нелепой. Она вспомнила благородного офисного работника с зализанной шевелюрой и безупречно начищенными ботинками, с дурацкой голливудской улыбкой и никому не нужной вежливостью — и засмеялась. Представить, что ею мог заинтересоваться Герман Коваленко, было совершенно невозможно…

— Не смейся! — строго произнес Илья. — А то мне кажется, будто ты надо мной смеешься…

— Деев, глупый!

Он ласкал и прижимал Валю к себе, словно стремясь растворить ее в себе, — каждый раз после подобных объятий Вале казалось, будто она побывала в мясорубке. Руки ее мужа были сильными и жесткими, но обнимать иначе он не умел. Она давно смирилась с этим и только иногда колотила его кулаками по плечам, когда ей казалось, что еще чуть-чуть — и он раздавит ее. И тогда он ослаблял хватку. Впрочем, ненадолго…

— Ты чудовище… — опять сердилась она.

— Никому не отдам!

Потом он лег на спину и стал смотреть в потолок. Первое время Валю удивляла резкая смена его настроений — только что он умирал от любви, а теперь лежит холодный и отстраненный, как будто пресытился любовью до тошноты, а потом привыкла.

— Илья…

— Что? — без всякого выражения спросил он.

— Ты о чем сейчас думаешь?

— Ни о чем. Знаешь, я целый день на работе думал, а теперь могу позволить себе отдохнуть…

— Что Лида хотела мне сказать? — опять спросила она.

— Ничего. Она просто просила перезвонить ей завтра…

— А чего тебе надо от Сокольского?

— Какая тебе разница? Это чисто мужские дела, — равнодушно ответил Илья.

Станислав Сокольский был мужем лучшей Вали-ной подруги. Холодный и надменный, словно принц крови, он имел собственный автосервис и был владельцем небольшой сети аптек. Поэтому он был вечно всем нужен… К Илье он относился неплохо, а вот Валю почти не замечал.

— Интересно, она с ним счастлива?

— Кто с кем?

— Лида с этим Стасом… — задумчиво пробормотала Валя.

— Ты лучше должна знать — вы же подруги, — заметил Илья, переворачиваясь на другой бок. — Выключи свет, я хочу спать…

Валя щелкнула выключателем. Спать ей совсем не хотелось. Некоторое время она просто сидела на кровати, прислушиваясь, как дышит Илья. Потом, когда он засопел и стало окончательно ясно, что он уснул, Валя тихонько прокралась в соседнюю комнату.

Там она из-под журнального столика достала ноутбук Когда-то он принадлежал Илье, но потом устарел морально и физически, и Илья отдал его ей. Валя откинула крышку и нажала кнопку. Загорелся монитор…

Подумав минуту, она опустила пальцы на клавиатуру и принялась быстро печатать. На роль пишущей машинки ноутбук годился идеально. То, что она делала, творчеством никак нельзя было назвать. Просто она записывала очередную историю, которая ей пришла в голову. Писателем Валя себя не считала, и, даже заглядывая в студию Истомина, она чувствовала себя там лишней. При всей откровенной бездарности некоторых студийцев, она полагала, что имеет еще меньше права заниматься этой профессией.

«У меня даже не сублимация, — говорила она иногда себе, — а так… нечто вроде сеанса психотерапии. Успокаивает нервы…»

Однажды ей пришла в голову идея показать свои записи Истомину, и она сказала об этом Илье. Илья засмеялся и посоветовал ей не позориться. Сначала Валя обиделась на него, а потом внутренне согласилась с мужем. Для издательского мира вполне хватает и мадам Климантович!

Больше подобные идеи не посещали Валю, и она просто шлепала по клавишам ноутбука, не особенно задумываясь. И это было здорово — потому что никто и никогда не увидит ее записей и можно свободно выплескивать на экран компьютера свои мысли. «А я еще ругала Коваленко… — с запоздалым раскаянием подумала она. — На самом деле я ничем не лучше его! Нет, лучше… — тут же не согласилась она с собой. — У меня хватает совести держать свой бред при себе, в этом ноутбуке. Обычная психотерапия!»

Лида Сокольская, в девичестве Лаптий, терпеть не могла сидеть дома. Ее вечно куда-то тянуло — то в гости, то на какую-нибудь вечеринку, то на единственный концерт заезжей знаменитости, то в ресторан, то просто прокатиться в машине по вечерней Москве… Формально она где-то работала — числилась в руководстве одной из аптек, принадлежавших мужу, но своими прямыми обязанностями — сильно себя не утруждала. У нее была хорошая заместительница, которая везла на себе все тяготы делопроизводства.

У Лиды было много подруг и знакомых, но она продолжала часто встречаться с Валей, словно находила в этом общении нечто такое, чего в другом месте найти не могла.

На этот раз их встреча была назначена в центре, у памятника Грибоедову.

Было темно, сыро, уныло, промозгло, и даже обилие ярких разноцветных огней не могло рассеять суровую мартовскую непогоду.

Валя ждала Лиду уже полчаса. Вдобавок ко всему повалил мокрый снег. «Дурацкий характер! Вечно она опаздывает», — с досадой подумала Валя, глядя на часы.

— Девушка, не хотите познакомиться? — едва передвигая ноги, подошел какой-то подозрительный субъект.

— Не хочу, — отвернулась Валя, мысленно ругая на чем свет опаздывающую Лиду.

Наконец та появилась — выскочила из такси и, стуча на всю округу шпильками итальянских сапожек, побежала к Вале.

— Ой, прости, — по всему городу пробки, невозможно проехать! — закричала она издалека. Потом обернулась к водителю: — Не уезжайте, вы нам еще нужны!

— Куда ты собралась? — удивилась Валя.

— Тут недалеко, я недавно открыла одно замечательное место…

Они сели в то же такси, и Лида назвала адрес. Машина рванула вперед, в узкие московские переулочки.

— Что за место? — подозрительно спросила Валя.

Ты увидишь — просто супер! — засмеялась Лида. От нее по салону машины распространялся терпкий и сладкий аромат духов, от которого водитель недовольно крутил носом. — Была с Сокольским на той неделе, а сейчас решила повторить с тобой…

Лида то и дело открывала какие-то «необыкновенные места» — это была ее страсть.

— Ты же знаешь, Сокольский жмот, да еще очень привередлив в еде, впрочем, и обстановка его часто не устраивает — то слишком пафосно, то по-пролетарски… — щебетала Лида. — Но это заведение он похвалил, а такое, поверь мне, бывает крайне редко!

Они затормозили у прозрачной стены, за которой находилось то самое «заведение». Прошли внутрь.

Квадратные столики с букетиками живых цветов и вычурными светильниками, кирпичные перегородки, барная стойка обшита деревом, официанты в белоснежных рубашках… Обычный московский ресторанчик Правда, смотреть из-за стеклянной витрины на промозглый мартовский вечер было необыкновенно приятно — здесь так уютно и тепло, а там… Мокрый снег летел на черный асфальт и тут же растворялся на его поверхности.

— Я буду пиццу и домашнее вино… — задумалась Лида над раскрытым меню. — Впрочем, еще салат «средиземноморский». И тебе его очень советую, у них тут осьминожки не переварены, а мягкие, вполне съедобные… Ну, ты что будешь?

— Вино и салат… Черт, Лидка, здесь не так уж и дешево! — засмеялась Валя, разглядывая цены в меню.

— Ты ничего не понимаешь! В других местах то же самое и в два раза дороже… Да еще осьминогов этих не разжуешь!

Они сделали заказ официанту и только тогда посмотрели друг на друга.

— У тебя ужасный цвет лица, — трагическим голосом произнесла Лида. — Как будто ты целый год в подземелье просидела… Почему не пользуешься румянами?

— Потому что с ними я похожа на матрешку.

Марфушенька-душенька… Помнишь, в одном детском фильме?

— И одета ужасно, — свела брови Лида. — Я скажу твоему мужу, что он держит тебя в черном теле. Устрою ему головомойку!

На Вале были узкие джинсы и темно-вишневый мягкий свитер — еще минуту назад она была уверена, что выглядит вполне неплохо, но слова подруги заставили ее усомниться в этом.

— Да? А я думала… впрочем, ерунда. Лучше расскажи, как дела.

Официант принес заказ, налил обеим по бокалу вина из большого хрустального кувшина.

— Мерси… — отмахнулась от него Лида. — Так ты спрашиваешь, как дела? Боже, ты должна попробовать эту пиццу — не хуже, чем в Италии…

Она отрезала кусок от своей пиццы и почти силой впихнула его Вале в рот.

А та усмехнулась: на следующей неделе Лида посетит очередной ресторанчик и будет так же бурно восхищаться им…

— Вкусно? Я же говорила… Димка принес очередную двойку по русскому. Я сказала Стасу, что надо нанять репетитора, а он стал орать, что у меня купеческие замашки и что я сама вполне могла бы позаниматься с ребенком… Валька! Это не муж, а наказание.

Диме, сыну Лиды и Стаса, было восемь лет, и он учился во втором классе.

— Да? — улыбнулась Валя. — По-моему, ничего страшного — я слышала, у всех мальчишек проблемы с русским.

— Что ты понимаешь… — запыхтела Лида, поливая пиццу оливковым маслом. — У тебя нет детей.

— Будут! — тут же встрепенулась Валя. — Вот увидишь, скоро будут! Я уломаю Илью, и он закончит эксперименты с контрацепцией…

Лида вдруг закашлялась и отложила вилку в сторону.

— Ой, чего-то подавилась… надо срочно горло промочить, — севшим голосом произнесла она. — Давай за нас, за девушек!

Они чокнулись бокалами.

— Валька, какая же ты молодец… как я тебя люблю! — выпив залпом бокал вина, точно газировку, горячо воскликнула Лида. — Ну-ка, наклонись, я тебя поцелую… — она чмокнула Валю в щеку. — Дурочка, какие дети — ты еще так молода! Поживи еще хоть немного для себя…

— Мне давно надоело жить для себя, — вздохнула Валя. — Вот ты ругаешь своего Стаса — а он, по-моему, очень неплохой человек. А Илья… — она безнадежно махнула рукой.

— А что — Илья?.. — осторожно спросила Лида.

— Илья эгоист. Нет, он хороший, но… Господи, я его иногда совсем не понимаю! Я простая женщина, не хожу на светские вечеринки, я здорова, меня не волнует, что будет с моей фигурой после родов, мы уже много лет вместе, мы сто раз успели пожить для себя. Наверное, он просто не любит детей.

— Это тоже нормально… Послушай, ты знаешь, кого я недавно встретила? — с энтузиазмом воскликнула Лида, словно вспомнив нечто сенсационное. — Верку Беклемишеву!

— А кто она такая? — с удивлением спросила Валя, вороша вилкой перемешанные с дарами моря овощи у себя на тарелке.

— Подруга Сони Цукерман, которая помогла мне прошлой зимой выбрать приличную шубу из норки… Ты ведь знаешь, для Сокольского это принципиальный вопрос — заплатить три тысячи или три с половиной… Он из-за пятисот баксов удавиться может!

И что твоя Верка Беклемишева? — напомнила Валя, с сомнением разглядывая маленькое щупальце, выловленное из салата.

— Она тут, собственно, ни при чем, но у Верки Беклемишевой есть двоюродный брат, который совершенно случайно прошлой осенью попал в одну нехорошую историю — одна старуха-пьянчужка бросилась ему прямо под колеса. И ты знаешь, кто его в суде защищал?

— Кто?

— Гуров!

— Кто? — недоуменно нахмурилась Валя, и какое-то воспоминание смутной тенью легло на ее лицо. Гуров…

— Филипп Аскольдович Гуров, — раздельно произнесла Лида. — Ну же, напрягись!

— О боже, — вырвалось у Вали, и она покраснела.

Лида пристально посмотрела на нее, словно прикидывая, стоит ли продолжать рассказ. Снег за толстым оконным стеклом повалил сильнее, но теперь он не таял, а пушистым ковром застилал асфальт. Мимо бежали редкие прохожие, прячась от непогоды под зонтиками или кутаясь в высоко поднятые воротники.

— Валя…

— Что?

— Если ты не хочешь, я не буду об этом, — медленно произнесла Лида, доставая из пачки сигарету и прикуривая ее.

«Нельзя дважды войти в одну и ту же реку… — машинально вспомнила Валя. — Все давным-давно прошло! Это был просто сон… На самом деле я даже не вспоминаю его. Я счастлива, и мне ничего не надо. Милый Илюшка, при всем его эгоизме он самый лучший человек на свете!»

— Почему нет, — пожала плечами Валя, справившись с собой. — Рассказывай — мне любопытно.

Лида словно только и ждала этих ее слов.

— Короче, Гуров такой мелочовкой обычно не занимается… — быстро, понизив голос, затараторила она. — Он все больше олигархов защищает да по заграницам ездит, где всякие семинары проводит — вопросы международного права и прочая лабуда… Ну, это неинтересно. Но иногда он устраивает показательное выступление и до простых людей снисходит — вроде у них, у адвокатов, так полагается, когда не ради денег…

— И что же? — спокойно спросила Валя, тоже вытаскивая сигарету из Лидиной пачки.

— Ты же не куришь, — подозрительно произнесла та.

— Нет, только когда выпью, — улыбнулась Валя. Она втянула в себя горький ментоловый дым и даже не закашлялась. С удовольствием отметила, что длинная тонкая сигарета в ее пальцах даже не дрожит. — Дальше.

— В общем, братом Верки в основном занимался помощник Гурова, а Гуров только так, для решающих выступлений на сцену выходил. Ты не догадываешься, кто был этим помощником?

— Догадываюсь, — равнодушно произнесла Валя. — Ванечка, милый Ванечка…

— Точно! Он самый, Ванька Тарасов! Сволочь та еще, — с ненавистью произнесла Лида.

— Он не сволочь, — для Вали превыше всего была справедливость. — Чего ты его обзываешь…

— Он сволочь! — возбужденно закричала Лида, и за соседними столиками на нее начали оглядываться люди. — Упырь!

— Лидка, прекрати, нас сейчас выставят из этого заведения, — строго произнесла Валя.

— Ладно, ладно, не буду. — Лида слегка дрожащей рукой разлила вино в бокалы. — Давай еще выпьем!

— За что теперь? — спросила Валя.

— За женскую дружбу! Ты у меня, Валька, самый лучший, самый первый друг… Я тебя тыщу лет знаю, и ты меня тоже. Я тебя никогда не предам. Ты для меня — святое. Я… да я тебя больше Сокольского люблю, ей-богу!

Вино было терпким, не очень сладким, оно пахло летом и далекими виноградниками, от него слегка кружилась голова и было горячо щекам.

— И как же там наш Ванечка поживает? — тихо спросила Валя.

— В общем, так… Он женат на Марьяне, дочери Гурова.

— Нашла чем удивить! — фыркнула Валя. — Я знаю…

— Нет, ты не понимаешь — он до сих пор женат на Марьяне, — значительно произнесла Лида. — В наше время, когда распадается каждый второй брак, это большая редкость.

— Ну и что? — пожала плечами Валя.

— У них двое детей. Мальчики. Четырнадцать и десять лет. Нет, вру — четырнадцать и двенадцать лет. Живут в каком-то суперпрестижном английском закрытом пансионе, в котором чуть ли не короли учатся, — Филипп Аскольдович расстарался, устроил туда своих внучат. А Марьянка сделала три пластические операции…

— Зачем? — удивленно спросила Валя. — Она же и так была симпатичная…

— Эй, можно вас на минутку? — Лида подозвала официанта. — Я еще лазанью хочу заказать. — И она опять повернулась к подруге: — Она была симпатичная, а теперь просто красавица. Брат Верки видел ее фотографию. Нечеловеческая, небесная красота!

— Это ты со слов брата Верки? — серьезно спросила Валя.

Да! Именно такими словами ее и описал, а уж он-то разбирается. Нечеловеческая и небесная, говорит, — истово повторила Лида.

— А… а Ваня что?

— Ваня, я так поняла, очень мало изменился — все такой же тихонький, приветливый, правда, очки теперь носит. Он брату Верки уж так понравился, так понравился — теперь редко, говорит, таких деликатных и добрых людей можно встретить.

— Его всегда все любили, — усмехнулась Валя. — И Гуров его, наверное, тоже любит. Все-таки помощь старику…

— Гуров — старик?! Что ты… Брат Верки Беклемишевой говорит, что он прямо орлом, только седой весь. Нет, Гурова никак нельзя назвать стариком!

— Ну да, ну да…

— Валя, тебе правда все равно? — вдруг спросила Лида.

— Все равно.

— Ты ведь так его любила, Ванечку своего, — помнишь?

Лиде принесли лазанью, и она принялась с аппетитом ее уписывать. Валя с улыбкой смотрела на подругу, и ей казалось, что Лида тоже ничуть не изменилась. Те же легкие светлые кудри а-ля Мэрилин, родинка в углу губ, аккуратно выщипанные брови… Правда, Лида немного поправилась — ну и немудрено, с таким-то аппетитом!

— Все помнят свою первую любовь, — пожала плечами Валя. — Впрочем, я Ваню почти не вспоминаю. Дело не в нем… Так хорошо было тогда — солнце, Иволга, ты, я… Ты ведь не страдаешь из-за того, что Илья женился на мне, а не на тебе?

Он и не любил меня никогда особо, — заметила Лида, наливая себе еще вина. — Сразу можно было догадаться, что он только по тебе сохнет. Просто я, дурочка, все еще на что-то надеялась, старалась не замечать очевидного. Звонил, кстати, недавно — хотел машину в автосервис Сокольскому сдать…

— Я Илью даже не ревную к тебе, честно, — призналась Валя.

— Это правильно, — кивнула Лида, отпивая из бокала и бросая взгляд сквозь стеклянную стену. — Гляди, как там все замело… Мы с ним просто друзья. Мужчина с женщиной могут дружить, только если они бывшие любовники…

— Да, я слышала такую мысль.

Они замолчали и обе обернулись к окну — там, на улице, за сплошной пеленой мартовского снега едва просвечивали оранжевые фонари.

«Он с Марьяной. У него двое детей, он все такой же… Хотела бы я его увидеть. Хотя зачем? Все прошло — давным-давно, много лет назад. Да и любви-то, наверное, между нами никакой не было, просто гормоны играли… Трудности пубертатного возраста».

— Зачем вы продали тогда дачу? — неожиданно спросила Лида. — Она напоминала тебе о прошлом?

— Просто нужны были деньги, — ответила Валя. — Ты же помнишь, тогда были трудные времена — инфляция и все такое… Не хватало даже на самое необходимое. Мама еще начала болеть, лекарства дорогие. Правда, лекарства ей так и не помогли…

— А-а… — задумчиво произнесла Лида. — Дурацкие времена. Мне без тебя там стало совсем скучно, и я тоже уговорила свою мамахен продать дачу. Она меня, между прочим, до сих пор пилит, хотя у Сокольского коттедж на Пироговском водохранилище. Мамахен ругается, мол, она там чувствует себя не в своей тарелке, все чужое, да и народу много.

У Лиды затренькал сотовый в сумочке.

— Золотце, это ты? Мама с тетей Валей, в кафе… Чего ты хочешь? Попроси бабушку, она тебе сделает. Димочка, детка, я скоро буду дома. Ладно, пока. Целую!

— Дима, да? — спросила Валя. — Наверное, беспокоится, куда ты так надолго пропала. Ладно, пошли, меня тоже дома ждут…

— Погоди… — Лида задумалась. — Да, Валька, я хотела тебя спросить — четырнадцатого апреля у Сокольского дэ эр, вы придете?

— Какое еще дэ эр?

— День рождения, балда! — захохотала Лида.

— Хорошо, придем. Это что будет, воскресенье? Обязательно придем!

— Только учти, отмечать будем не дома, а тоже в каком-то ресторане, потому что народу будет много. Адрес потом скажу… Сокольский прямо извелся весь, так ему жалко денег. Но ничего не поделаешь — сорок пять лет, круглая дата!

— Сорок пять… — повторила Валя зачарованно. — Ах, ну да, я и забыла, что он тебя старше.

— Хуже того — припрется его первая жена! Они вроде как цивилизованные люди, до сих пор перезваниваются… Толстое чудовище! Но у нее второй муж — крупный чин в органах, и Стае перед ним лебезит на всякий случай, а вдруг пригодится…

— В каких органах?

— А бог его знает… Мне это все, если честно, до лампочки. Смотри же — я буду ждать вас с Ильей!

— Да, да, конечно…

Разговор с Лидой оставил осадок на душе.

Ванечка.

Милый Ванечка…

Они мечтали пожениться. Тогда, после того знаменательного лета, он с мамой пошел к Гурову. Гуров их принял, хоть и были они дальними родственниками — так, седьмая вода на киселе… Взял Ваню к себе в секретари. И тот стал бегать по судам и архивам со всякими папками, помогая боссу. Все восхищались Ваней — надо же, какой славный малый, школу заканчивает и работает. Тогда было не принято работать, подрастающее поколение сидело лет до тридцати на шеях у своих родителей. Это у старшего поколения называлось «поднимать детей на ноги».

«У нас будет шикарная свадьба, — не раз повторял Ваня. — Ты ее запомнишь на всю жизнь. Еще полтора года… Еще год… Еще полгода… Осталось совсем чуть-чуть!»

В Москве они встречались не так часто, но все равно каждая встреча была праздником. Безумная летняя горячка не закончилась — она растянулась надолго, вопреки всему. Вопреки их легкомысленному возрасту, вопреки трудностям, которые были в стране… Они так любили друг друга, что Вале было страшно иногда — когда она замечала размеры этой любви. Безбрежной, точно океан…

Клавдия Петровна не сразу догадалась о романе, который был у ее дочери и их дачного соседа. А они уже к тому времени окончили школу и ждали только Валиного совершеннолетия. «Оно и к лучшему, — подумав, заявила Клавдия Петровна тогда. — Ваня мне нравится, он юноша серьезный. Да и Арсений Никитич его одобряет… Папа, вы как к Ване относитесь?» — «Хорошо», — лаконично ответил тогда дед. «И?..» — «Пусть женятся, если им так приспичило».

А потом… Что же произошло потом?

Валя старалась не вспоминать того дня, когда Ваня пришел к ней и сказал, что свадьбы не будет. Что он выбирает Марьяну, дочку своего босса…

«Значит, он до сих пор с этой Марьяной, — вздохнула Валя, — у них дети, и Гуров по-прежнему руководит им. Завидная карьера, потому что без протекции Филиппа Аскольдовича Ваня высоко не поднялся бы. Глядишь, он сам скоро достигнет международных высот, и его имя будет греметь по всей стране, как имена других известных адвокатов».

А она осталась с Ильей, старые раны давным-давно затянулись. Все складывалось хорошо, и она чувствовала себя вполне счастливой.

И только один раз — помнится, ей было тогда лет двадцать девять — ей приснился сон. Как будто она в прошлом, и они с Ваней на берегу Иволги. И солнце — много, очень много солнца, все залито золотым светом. Плеск воды…

Но это был один-единственный сон, и больше он не повторялся.

Была опять пятница. Посетителей пришло много — все точно проснулись после зимней спячки, засуетились. Интеллигентная старушка жаждала освежить в памяти «Бесов» Достоевского. Юноша с зеленым ирокезом на голове потребовал сборник Камоэнса. Нервной даме в темных очках был нужен популярный медицинский справочник…

Валя ждала вечера.

Она то принималась себя ругать, то говорила себе, что ничего особенного в ее решении нет.

Занятия в литературной студии начинались сегодня в шесть вечера. Первым пришел Юлий Платонович Истомин — он свято относился к своим обязанностям.

— Пальто у вас больно жиденькое, — жалостливо произнесла Нина Константиновна, гардеробщица. — Не по сезону, Юлий Платонович!

— Очень даже по сезону! — хорошо поставленным голосом возразил Истомин. — Весна, середина марта! Я шел сегодня по Тверской и радовался жизни, словно дитя. Я видел светлые лица прохожих, которых, казалось, обуревали тот же восторг и упоение…

Конечно, по Тверской-то пройти не грех… — вздохнула Нина Константиновна, доставая вязание и принимаясь быстро-быстро мелькать спицами. — Небось чисто там, убрано. Как-никак центр, да и мэрия рядом. Весь снег убрали, и асфальт с порошком помыли! Вот вам и светлые лица прохожих. А у нас за Садовым, в переулках, грязь такая, что и не пройдешь — сплошные лужи да колотый лед. И грязи полно, с осени еще!

— Это не актуально, — рассеянно ответил Юлий Платонович, который старался не замечать подобных контрастов. Он размотал длинный пестрый шарф, бросил его перед собой на стул и принялся причесываться перед зеркалом обломком гребешка.

В этот момент его и настигла Валя.

— Юлий Платонович…

— Да, дитя мое?

— Я бы хотела с вами поговорить, — серьезно произнесла она.

— Насчет студии? — неожиданно испугался мэтр. Он очень боялся, что может лишиться последнего источника доходов. — Что такое? Кажется, еще на прошлой неделе я говорил с Леонардой Яковлевной, и она…

— Нет-нет, я по личному вопросу! — торопливо успокоила его Валя. — Хотя он касается некоторым образом и вашей студии…

— Я понял, — заморгал Юлий Платонович глазами с тонкими белесыми ресницами. — Вы, дитя мое, так часто заходите к нам на занятия и… Вероятно, Валюта, вы сами испытываете некий литературный зуд. Ведь так?

— Так, — растерянно ответила Валя.

— Не стесняйтесь, Валюта, продолжайте! — благодушно подбодрил ее Юлий Платонович.

Валя для него была частью библиотеки, которая приютила его и облагодетельствовала, и потому он чувствовал себя обязанным всем ее сотрудникам.

— Я тоже иногда пишу, — сказала Валя, доставая из-за спины папку. — Не могли бы вы посмотреть?

Я бы хотела знать ваше мнение. Мне трудно судить о себе самой… Если вы скажете, что я обычная графоманка и бездарность, то я успокоюсь наконец.

— А если нет? — хитро улыбнулся Истомин. — А если вы, дитя мое, талант чистой воды?

Он, безусловно, уже настроился хвалить Валю, даже не прочитав пока ни одной строчки из того, что она написала.

Вблизи от Истомина как-то странно пахло — как будто он целую вечность просидел в платяном шкафу, пересыпанный нафталином. То, что Юлий Платонович холостяк, было заметно даже невооруженным взглядом — одна из пуговиц на темной рубашке пришита ядовито-зелеными нитками, на джинсах виднелись сальные пятна, а пестрый шарф давным-давно следовало заштопать в некоторых местах.

Вале было его и жаль и как-то неприятно. «Бедный, старый, несчастный, он готов лебезить перед какой-то рядовой библиотекаршей, которая разродилась романом вроде мадам Климантович…» Но иного выхода не было.

— Давайте вашу папочку. Вот так. К следующей пятнице или чуть позже я скажу вам ответ, — ласково произнес он.

Он прижал Валину папку к груди, словно какую-то драгоценность.

— Я готова вам заплатить, Юлий Платонович! — решительно произнесла Валя. — Вы занятой человек, я понимаю… Ведь вам придется тратить на меня время. Сколько?

— Нет-нет! — Мэтр зажмурился и затряс головой в ужасе. — Никаких денег! Ради ваших прекрасных глаз, Валюта…

— Юлий Платонович…

— Ничего не хочу слышать!

Спорить с ним было неудобно — тем более что в гардеробную ввалилась супружеская чета Климантовичей.

— Знаешь, дуся, я мог бы вполне остаться дома, — недовольно гудел супруг Климантович, видимо, продолжая какой-то разговор, который велся еще на улице. — Что такого?

— Тебе бы стала звонить эта рыжая стерва! — раздраженно прошипела Гликерия Петровна. — Пусик, да не стой ты столбом, помоги мне снять пальто! И та, другая, из общества по защите прав потребителей…

— Каких еще потребителей? — гудел Климантович. — Ты все придумываешь, дуся…

— Ничего я не придумываю, я точно знаю! Стоит мне подойти к телефону, как они сразу же бросают трубку, услышав мой голос…

— Просто люди понимают, что ошиблись номером! Это чистая случайность.

— Знаю я подобные случайности…

За Климантовичами явились Будрыс, Клара Пятакова в черном балахоне до пят, обозначавшем ее социальный статус вдовы, надменный Гога Порошин. Последним забежал Рома Асанов — он вечно опаздывал из-за своей работы.

— Валя, замени меня! — позвала Наталья. — Всего на полчасика! Мне надо срочно сбегать в книгохранилище — там посетитель требует «Молот ведьм».

— У нас его нет, — вспомнила Валя.

— Как это нет? В каталоге-то он указан, — не согласилась Наталья.

— Это ошибка, карточку просто не изъяли из каталога, а на самом деле «Молот» давно украл один читатель, любитель средневековых ужасов…

— А я такого не помню, — упорствовала Наталья. — Надо проверить!

Валя пошла в читальный зал, а потом вдруг неожиданная, ненужная мысль посетила ее: «Коваленко не пришел! С чего бы это? Наверное, ему надоело тратить время попусту».

…Она уходила в девятом часу одной из последних — оставалась только Леонарда Яковлевна, которая строчила отчет в центральную библиотеку, да Будрыс копался возле гардероба — у него сломалась молния на куртке, и он все пытался ее застегнуть.

— Что, нашли «Молот»? — спросил он тихим печальным голосом Валю. Наверное, слышал тот разговор с Натальей…

— Нет, его действительно не было… Украли. Просто беда с некоторыми читателями!

— Валентина Кирилловна…

— Что?

— Покажите мне книгохранилище. Оно ведь в подвале, да? — скорбно спросил Будрыс. — У меня страсть к подземельям, ко всем этим таинственным местам…

— Ничего я вам не покажу! — с досадой произнесла Валя. — Придумаете тоже… Туда, между прочим, посторонним вход запрещен!

Будрыс вздохнул и печально зашаркал к выходу. Сзади его брюки были забрызганы весенней грязью…

Валя, оставшись одна в коридоре, посмотрела на себя в зеркало. «Ради ваших прекрасных глаз», — сказал Истомин. Глаза были темными, зеленовато-карими. Болотного цвета.

— Вот если бы только карие или совсем зеленые… — задумчиво прошептала она. — Леонарда Яковлевна, я ушла!..

Она вышла в сырую мартовскую мглу.

— Валя!

В первый момент ей показалось, что ее окликает Будрыс, вдруг решивший дождаться ее. Но это был совсем не Будрыс — в припаркованной возле дороги машине сидел Герман Коваленко.

— Вы? — удивилась Валя. — Что вы тут делаете?

— Вы не представляете, Валя, — у меня остановились часы! — с жалобным удивлением произнес он, выходя из машины. — Вот незадача! И я опоздал к началу занятий.

«Врет, — вдруг решила она. — Все врет! Не верю. Вокруг полно часов — на каждом перекрестке, в сотовом телефоне, по радио время объявляют каждые пять минут (слушает же он его в машине!). Ему на самом деле надоело ходить в студию, и он решил встретить Наталью просто так!»

— А Наталья уже ушла, — сказала она Коваленко ехидным тоном. — Вы ее проморгали…

— Какая Наталья?

— Бросьте, хватит притворяться! — сердито произнесла Валя. — Я вас насквозь вижу — вы врать совершенно не умеете.

— Так вы считаете, я вам вру? — изумился Коваленко. — Зачем — мне — вам — врать? — раздельно, выделяя каждое слово, произнес он.

— Не знаю, — пожала плечами Валя. — Особенность характера у вас такая…

— Я — лгун?!

— Нет, вы меня не так поняли… Вы не лгун, господин Коваленко, вы просто нерешительный, не можете сказать прямо, что Наталья вам нравится, — хотя это очевидно всем и каждому…

С чего она взялась с ним спорить, Валя и сама не знала. Но уж очень этот Коваленко раздражал ее, он был здесь совершенно не к месту. Да, он не должен стоять рядом с этой обычной районной библиотекой, на этой грязной весенней улице, не должен придумывать всякую фантастическую ерунду, в которую ни один нормальный человек ни за что не поверил бы!

— О боже! — схватился он за голову. — Да что вы такое говорите, а? Милая моя, — раздраженно начал он, но Валя его перебила:

— Я вам не милая. Вот что, пусть Наталья меня ругает, но я сейчас дам вам ее телефон! Вы ей позвоните и скажите прямо, что она вам нравится. Уверяю, она сама страдает от вашей нерешительности!

Несколько мгновений Коваленко молча смотрел на Валю — лишь блестели отраженным лиловым блеском его глаза, точно у кошки.

— Черт с вами, — неожиданно покорно произнес он. — Давайте телефон вашей Натальи.

— Вот так бы сразу, — забубнила Валя, доставая из кармана куртки какую-то бумажку. — Ручка у вас есть?

— Есть, — он протянул ей ручку.

Напрягая глаза в полутьме, Валя накорябала на мятом огрызке бумаги несколько цифр.

— Вот, держите…

— Огромное спасибо. — Он засунул, не глядя, бумажку в карман, но с места не сдвинулся.

— Что еще? — нахмурилась Валя.

— Не хотите съездить в центр, прогуляться? — вдруг спросил он. — Вечер достаточно теплый…

— Зачем?

— Просто так. Мне скучно. Надо же себя чем-то занять, тем более что я эту Наталью, как вы выражаетесь, проморгал…

— Я не хочу, — просто ответила Валя.

— Почему? Мужа своего боитесь?

— Боюсь. Он правда ревнивый.

— А вы скажите, что у дедушки были, — подсказал Коваленко.

— Вы меня плохому учите! — засмеялась Валя. В это время в конце полутемной улицы загорелся свет — ехала какая-то машина. Темный силуэт водителя показался Вале знакомым. — Ой, кажется, это он…

— Кто?

— Мой муж! — с ужасом воскликнула Валя. Ужасаться в самом, деле было чему — она стояла посреди улицы с чужим мужчиной и улыбалась ему. Ревнивый Илья мог подумать что угодно. Хуже всего было то, что Коваленко схватил ее за плечи, чтобы отодвинуть подальше с дороги — со стороны вполне могло показаться, будто они обнимаются. Автомобиль проехал в полуметре от них и резко затормозил, обдав парочку потоком ледяной грязи.

— Ой! — Валя взвизгнула, пытаясь вырваться от Коваленко. Ошеломленный, он отпустил ее не сразу — еще несколько мгновений держал в своих объятиях, словно закрывая от опасности. В эти мгновения Валя даже ощутила запах его одеколона, ненавязчивый и приятный. «Надо такой же Илюшке подарить», — совсем уж некстати мелькнула у нее неожиданная мысль.

— Черт знает что такое… — придя в себя, Коваленко отпустил ее и принялся отряхивать свое пальто. — Шумахер чертов…

— Это не Шумахер, а мой муж, — сказала Валя. Илья тем временем хлопнул дверцей машины и шагнул к ним. — Познакомьтесь, Герман, — Илья, мой муж. Илья, это Герман…

— Какой еще Герман? — бесцветным голосом прошелестел Илья, возвышаясь над Валей.

— Герман Коваленко. Помнишь, я рассказывала тебе?..

Коваленко моментально перестал отряхиваться и с интересом посмотрел на Илью.

— Очень приятно! — весело произнес он. — Однако… однако мы с Валей очень рисковали, когда вы оказались в непосредственной близи от нас!

— От нас… — тихо повторил Илья. — Мы с Валей… Он со стороны казался очень выдержанным, но Валя знала его характер — это было затишье перед бурей. Сейчас он начнет орать. Илья-пророк… А Герман этот… совсем дурачок, что ли? Что говорит-то — «мы с Валей»… Как будто «мы» — это мы, а Илья уже отдельно! Еще, чего доброго, и побьет Илья Коваленко…

— Илья, я не знаю, что ты себе вообразил, но это совершенно не то, о чем ты думаешь, — начала она.

— А о чем он может думать? — спросил Коваленко и улыбнулся своей голливудской улыбкой. Для него происходящее вдруг стало казаться сценой из водевиля.

Илья повернулся к нему и легонько толкнул в грудь, словно отодвигал со своего пути досадное препятствие. Но «легонько» было только видимостью — бедный Герман улетел ровно на три метра назад и упал спиной прямо в окаменелый серый сугроб — ледяные крошки брызнули в разные стороны.

— Илья! — перепугалась Валя. — Ты… ты с ума сошел! Зачем ты так?

Вместо ответа Илья схватил ее за руку и потащил к своей машине — молча, не издавая ни звука. Вале было страшно, как бывает страшно во время грозы — обычно она пошумит да и пройдет мимо, озаряя горизонт грохочущими вспышками, но кто ее, стихию, знает, — хоть и редко, однако бывает же так, что молния поражает насмерть человека.

Илья затолкал Валю на заднее сиденье, сел сам. И вот они уже мчатся по дороге к дому.

— Илья…

Он молчал. Мимо неслись дома, деревья, фонари, темные силуэты прохожих. «А вдруг он толкнул Коваленко чересчур сильно и сломал бедняге спину?» — мелькнула у Вали, в общем-то, справедливая мысль.

— Илья, мы напрасно его бросили, — дрожащим голосом произнесла она в затылок мужу. — Возможно, человеку нужна помощь.

— Кому? — едва слышно выдохнул Илья.

— Этому… Герману Коваленко.

— Он что, настолько дорог тебе?

— Он мне совершенно не дорог, — честно призналась Валя. — Но нехорошо вот так оставлять человека без помощи!

— Ничего с ним не будет. Спорить было бесполезно.

Придя домой, Илья продолжал молчать, словно ничего такого не произошло. Он сел в кресло и развернул перед собой газету.

— Илья!.. — робко начала она. — Ты… ты вот что… ты не прав!

Он молча повернулся к ней — бледный, с мрачными, темными, почти черными глазами, с темной прядью волос, упавших на лоб.

— Это плохая работа, — произнес он спокойно. — Ты должна уйти с нее.

Такого поворота событий Валя меньше всего ожидала.

— Уйти? — удивилась она. — Куда это уйти?

— Домой. Ты будешь сидеть дома. Все равно от твоей копеечной зарплаты, которую ты там получаешь, нет никакого толка.

— Дело же не в деньгах! Просто человек должен чем-то заниматься!

— Будешь заниматься домашним хозяйством, — твердо произнес Илья.

То, что он не кричал и не напоминал о Коваленко, очень взбодрило Валю. Значит, гроза прошла мимо.

— Домашним хозяйством? — иронически переспросила Валя. — Ты, наверное, смеешься. Чего им заниматься-то? Белье машина постирает, СВЧ-печка еду приготовит, которую мы по большей части по телефону заказываем, потому что ты не любишь, когда я надолго пропадаю в магазинах. Что еще? Ах, да, окна надо еще мыть… Но их приходящая работница моет, потому что ты боишься, как бы я, неуклюжая, из окна не выпала…

Ситуация была не самая подходящая для веселья, но Валя вдруг принялась хохотать, даже не закончив свой короткий монолог.

— Ты все время смеешься, — с ненавистью произнес Илья. — Сколько я тебя помню, ты все время смеешься! Хи-хи да ха-ха… Удивительное, фантастическое легкомыслие!

— А что мне, плакать, что ли?

— Это глупый смех, — надменно произнес он. Валя всей кожей ощущала, как он ненавидит ее сейчас. Но за что?

— Илья, — умоляюще протянула она к нему руки. — Не смотри на меня так! Я не хочу сидеть все время дома. Это имело бы смысл только в одном случае — если бы у нас были дети!

Он смерил Валю тяжелым взглядом и отвернулся, делая вид, что читает газету.

— Милый, хороший мой… — Она села на ковер рядом с креслом, прижалась щекой к коленям Ильи. — Почему ты такой упрямый? Я не так уж и молода, и скоро, возможно, будет поздно… Знаешь, мне даже сны снятся!

— Какие еще сны? — с усилием спросил он.

— Сны, будто у нас ребенок, — призналась она. — Вернее, сначала я его жду. Потом он рождается. Потом я кормлю его грудью, меняю ему пеленки… Я все время прокручиваю эту ситуацию и хочу, чтобы она повторилась и в реальности… Я придумываю имена во сне!

Илья оттолкнул ее — не грубо, но с явным выражением неприязни. Валя соскользнула с его колен. Она сидела на полу и чувствовала, как слезы подступают к ее глазам.

— Какая гадость, — с отвращением произнес он. — Все, что ты рассказываешь, — страшная гадость.

— Но почему? Это же абсолютно нормально! Вон у Лиды Димка…

Он не дал ей закончить:

— Прекрати! Я не хочу ничего слушать!

— Но я должна…

— Ты ничего не должна! Потом… Все потом… Ты еще не старуха, ты еще успеешь… но не сейчас. Года через два, например.

— Ты всегда так говоришь! — возмутилась Валя. — Что изменится через два года?

— Многое, — упрямо ответил он. — Я надеюсь, что к тому времени ты повзрослеешь, станешь самостоятельным человеком.

— Илья! Мне тридцать четыре!

— А по психологическому развитию — лет десять-двенадцать.

— Что-о? — вытаращила она глаза.

— То самое. Ты инфантильна, легкомысленна, рассеянна, вечно все забываешь, теряешь, роняешь, опаздываешь…

— Я не опаздываю! — закричала она.

— Ты доверчива до слабоумия! Села в машину к этому уроду…

— Ты имеешь в виду Коваленко?

— Кого же еще! Я видел его сейчас — чудовище, маньяк, жалкий сластолюбец, который наконец нашел себе подходящую жертву…

— Какую еще жертву? — растерянно спросила Валя. Ни одно из определений Ильи не подходило к Герману Коваленко.

— Тебя!

Валя закрыла глаза, и из ее глаз полились слезы.

— Ты не прав… — убитым голосом пробормотала она, вытирая их тыльной стороной ладони.

Валя, таким, как ты, нельзя иметь детей. Зачем тебе ребенок? — почти ласково произнес Илья. — Ты же его уронишь. Забудешь где-нибудь в коляске… Раздавишь во сне…

То, что он говорил сейчас, было чудовищно по своей сути. И несправедливо. Столь несправедливо, что Валя вдруг поняла Илью — так он говорит, потому что заботится о ней. Беспокоится… А если и правда она не справится? Страх сковал ее.

Уронит, задавит, забудет…

— Ладно, — прошептала она. — Я постараюсь переубедить тебя. Я соберусь… ты скоро поймешь, что я изменилась. Ты перестанешь считать меня инфантильной!

— Вот и славно, — он погладил ее по голове. Улыбнулся с напряжением. — Ты сама понимаешь, что сейчас не готова к этой роли… Года через два, через три — ты сможешь.

— А разве… разве ты сам не хочешь детей? — спросила она, робко обнимая мужа.

— Мне вполне хватает тебя одной, — безо всякого усилия он поднял ее, посадил себе на колени, принялся укачивать. — Ты сама как дитя…

Он держал ее крепко. Он не собирался ее ни с кем делить.

— Завтра я поеду к деду! — вспомнила она. — И не говори потом, что я забыла тебя предупредить! Между прочим, я не была у него с прошлой недели…

— Хорошо-хорошо! — засмеялся он.

Валя почувствовала себя почти счастливой.

— Илья…

— Что?

Может, ты и прав, и мне надо бросить работу, — задумчиво пробормотала она. — Я там черт знает сколько времени, но до сих пор мне кажется, что это не мое. Люди там хорошие — и Наталья, и Леонарда Яковлевна, и другие… Но это не мое! Помню, как давно, в юности, Лидка дразнила меня, что я пойду работать в библиотеку… Ведь все по ее получилось, вот странно!

— Это просто совпадение.

Валя устроилась поудобнее у него на коленях, мечтательно закрыла глаза.

— Нет, я правда уйду оттуда. Надоело! Знаешь, что я буду делать?

— Что ты будешь делать? — Илья поцеловал ее в шею. — Моя девочка, моя принцесса…

Кажется, приближался очередной его приступ нежности. Бурный и короткий, словно летний ливень. А Вале хотелось, чтобы Илья всегда был таким, как в эти минуты.

— Я буду писать романы, — сказала она.

— Что? — удивился он.

— У меня кое-что набросано, даже довольно много… Ты же знаешь, я люблю придумывать всякие истории. Люблю придумывать о любви…

— Валентина!

— Да, а что? Ты вот, такой-сякой, — она шутливо ущипнула его за щеку, — ты ведь совершенно мной не интересуешься! Ты, наверное, думаешь, что я отчеты всякие строчу на твоем компьютере, а я…

— А ты? — заинтересованно спросил он.

— А я занимаюсь творчеством. Это, если честно, моя мечта с детства.

— Кажется, я что-то припоминаю, — Илья вдруг нахмурился. — Ты всегда страдала какой-то ерундой. Излишек фантазии, от которого надо избавиться. Что ж, пиши, если хочется!

— Я отдала одну свою работу Юлию Платоновичу, — призналась Валя. — Не знаю, что он скажет. А вдруг у меня все-таки есть способности… Собственно, чем я хуже Гликерии Климантович?

— Это ты про ту толстую глупую тетку, которая вечно таскает за собой своего мужа, словно на веревочке? — насмешливо спросил Илья.

— В общем, про нее…

Илья задумался. Какие-то тени пробежали по его лицу — он нахмурился, страдальчески сдвинул брови, потом усмехнулся.

— Забери рукопись обратно, — сказал он.

— Что?

— Я говорю, пусть Истомин вернет тебе твою рукопись. Нечего страдать ерундой — все равно ничего не выйдет. Только лишнее расстройство тебе.

— Я и так знаю, что ничего не выйдет! — с отчаянием закричала Валя. — Но попробовать-то стоит!

Она не понимала, почему он настроен столь враждебно.

— Не стоит бессмысленно тратить время и силы. Ты такая слабенькая… Представь — этот старый хрыч похвалит тебя, заявит, что ты новая Франсуаза Саган или русская Маргарет Митчелл — с него станется, с любителя громких слов… И что тогда?

— Ну… — пожала плечами Валя. — Тогда я попытаюсь пристроить свою рукопись в какое-нибудь издательство.

— А ее там не возьмут! Потому что других таких писательниц полно, да еще со специальным образованием. И будешь ты переживать, бегать из одного издательства в другое, плакать мне каждый день в жилетку, что люди не понимают твоего творчества, — с раздражением произнес Илья. — Нечего и начинать! Лучше займись каким-нибудь макраме, или вышивай гладью…

«Он жесток, но в его словах есть здравый смысл. Нет, он даже не жесток, он просто беспокоится обо мне…»

— Хорошо, — кротко произнесла Валя. — Я, в общем, тоже о чем-то подобном уже думала. Знаешь, я решила так — если Истомин меня раскритикует, я забуду о своих фантазиях.

— Да? — с интересом переспросил Илья. — Это интересно… А ты не передумаешь?

— Нет, — печально произнесла Валя. — Я и словечка тогда больше не напишу.

Ночью на нее опять навалилась бессонница.

Уже давно она приходила к Вале, садилась у изголовья, держала ей веки холодными пальцами, не давала им сомкнуться. Обычно в таких случаях Валя вставала и шла в соседнюю комнату, и руки ее стремительно порхали по клавишам ноутбука, и печаль превращалась в слова.

Но Илья беспокойно ворочался рядом. Валя точно знала, что он ее не отпустит, она могла уйти только тогда, когда он крепко спал.

«Почему мне так плохо? — подумала она, глядя в темноту. — Вроде бы все хорошо, а мне не по себе… Почему я не чувствую себя счастливой, а только пытаюсь убедить себя в том, что я счастлива?»

Она вдруг вспомнила свою юность и Ваню. Вот тогда она точно была счастлива. Абсолютно, до конца, без тени сомнения.

…Он пришел к ней третьего декабря — накануне ее восемнадцатилетия. На следующий день они собирались подать заявление в ЗАГС — уже давно все было условлено и обговорено до мелочей. Он уже учился на первом курсе юридического.

«Валя… — нерешительно произнес он. — У меня проблемы».

Тогда она не боялась никаких проблем. Для нее все было легко и просто. Только любовь — а все остальные мелочи не имели никакого значения. Она обняла его, затормошила:

— Ванечка, чего скуксился… Ну, рассказывай!

— Валя, свадьбы, наверное, не будет.

— Гуров тебе мало заплатил? Ну брось, обойдемся мы без этих денег…

— Нет, ты не понимаешь… Дело не в Гурове. И не в тебе, и не во мне…

— В чем же тогда? — удивилась она, еще не чувствуя никакого беспокойства.

— Марьяна…

— А при чем тут Марьяна?

— Она не хочет, чтобы мы с тобой были вместе. Она хочет, чтобы я был только с ней, — без всякого выражения произнес он.

— Мало ли что она хочет! — возмутилась Валя. — Что за самодурство… Что, она в тебя влюбилась, да? Влюбилась? Вот глупая… Надеюсь, ты ей все разъяснил.

— Валя, я… Словом, она мне тоже нравится, — сказал он и отвернулся. Дивный профиль молодого героя восемьсот двенадцатого года…

Кажется, он сказал все понятно — сердце у Вали вздрогнуло, и она опустила руки. Темный, беспросветный декабрь за окном.

— Ванечка, как же мы теперь?

— Я не знаю. Правда, я ничего еще пока не знаю… Но ты сама посуди — какая нас с тобой ждет жизнь? Если я останусь с тобой, у Гурова мне уже не работать — это условие Марьяны.

— Ну и что? Обойдемся без твоего Гурова! — пробормотала она, сама не понимая, что такое говорит.

— Валька, без его помощи я погибну! Ты посмотри вокруг — нищета, разруха, продукты по каким-то дурацким карточкам…

— Ты меня не любишь?

— Я не знаю… Наверное, все-таки люблю еще, — вздохнул он. — Но и Марьяну я тоже люблю!

— Почему ты мне не сказал об этом раньше? — потерянно спросила Валя.

— Потому что я не знал, что все так получится!

Я и сейчас еще ничего толком не могу понять… Что ты мне посоветуешь?

— Я должна тебе что-то советовать?!

— Да. Да! Ты должна удержать меня. Скажи, что жить без меня не можешь…

Она не могла без него жить — и Ваня знал об этом.

Валя молчала, не в силах что-либо произнести.

Позже, всего день спустя, она последними словами ругала себя за то, что не удержала его. Ваня бы остался с ней — ушел бы от Гурова, бросил бы Марьяну. Но Вале было так больно, так обидно, что она не стала удерживать своего Ванечку.

— Уходи, — сказала она. — Уходи к своей Марьяне…

И он ушел.

А Валя погрузилась в такую беспросветную, кромешную тьму, что жизнь потеряла для нее всякий смысл. Следующим летом она случайно оказалась на даче — всего на один день, по каким-то там делам, и воспоминания о прошлом навалились на нее с новой силой. Она пошла на пруд, тот самый пруд, на берегу которого они оказались как-то с Ваней, Ильей и Лидой.

Заросшая ряской поверхность воды, полет стрекоз над кувшинками, заходящее за лес солнце…

То был самый страшный момент в ее жизни — еще чуть-чуть, и она бросилась бы в воду, чтобы никогда не видеть этого солнца. До сих пор Валя не знала, что же удержало ее от последнего безумного шага. Какие-то остатки здравого смысла, надежда на то, что ее милый, обожаемый Ванечка, может быть, еще когда-нибудь вернется к ней? Да, именно надежда и остановила ее. Она убежала. Уехала на ближайшей электричке в Москву. Потом потребовала, чтобы дачу продали.

Она была уверена, что если еще раз увидит этот проклятый пруд, то непременно бросится в него. Потому что чем дальше, тем меньше оставалось у нее надежды на то, что Ваня вернется.

И он действительно не вернулся. С тех пор она его больше не видела.

— Вот и девочка моя приехала! — довольно произнес Арсений Никитич. — Как же я по тебе соскучился… Как дела?

— Неплохо. Слушай, дед, а ты не хотел бы перебраться к нам? — спросила Валя, привычно чмокнув его в блестящую лысину.

— Зачем это? — насупился Арсений Никитич.

— Возраст твой…

— Самый лучший возраст на свете! — раздраженно произнес дед. — Я умру здесь. Уже недолго осталось.

Сколько Валя себя помнила, он всегда говорил о своей скорой смерти — в конце концов она даже перестала в нее верить.

— Ты опять! — с досадой воскликнула она.

— Нет, это ты опять… Кстати, я вспомнил, о чем хотел тебе сказать в прошлый раз. И не перебивай меня, а то я опять забуду. Я решил оставить тебе эту квартиру. То есть я не то говорю… Я всегда знал, что оставлю ее тебе, но надо же оформить все это каким-то образом, чтобы у тебя потом меньше хлопот было. Я жду нотариуса…

— Зачем мне твоя квартира? — искренне удивилась Валя. — У нас своя неплохая — целых три комнаты.

Недвижимость всегда в цене, — раздраженно произнес Арсений Никитич, опираясь на свою палочку — резной дракон угрожающе скалил зубы. — Тоже мне, бессребреница нашлась… Что ж, вам с Ильей деньги не нужны? Деньги всегда нужны — квартиру можно продать, если что. Хотя нет… — вдруг переполошился дед. — Ни за что не продавай! Пусть она будет только твоя — будет куда уйти, если что.

— Что-о? — вытаращила глаза Валя. — О чем это ты?

— Ну я не знаю, как в дальнейшем сложится твоя жизнь с Ильей. Всякое бывает… Вот Светлана Викторовна — ну, социальный работник, который меня посещает, — рассказала мне недавно ужасную историю. Ее знакомая прожила с мужем двадцать лет, а потом тот ее бросил, женился на молоденькой. И жилплощади ее каким-то образом лишили…

— Дед, ты что, думаешь, Илюшка меня бросит? Боже, что за бред, — застонала Валя, схватившись за голову. — Ладно, черт с тобой, оставляй мне свою квартиру, но не говори глупостей!

— Это не глупости, а правда жизни, — недовольно забубнил Арсений Никитич. — Всякое бывает…

— Пусть знакомая твоей Светланы Викторовны обратится к хорошему адвокату. В конце концов, есть же закон!

— А что, если ты решишь бросить Илью? — вдруг озарила деда очередная идея.

— С какой это стати?

— Ну надоест он тебе. Устанешь ты от его тяжелого характера… А? Разве такого не может быть?

— Не может! — закричала Валя. — С чего он мне надоест, такой хороший? Жила-жила с ним четырнадцать лет, и вдруг здрасте — надоел он мне! Дед, я его люблю, я буду жить с ним до самой смерти. Да, характер у него не сахарный, но где ты сейчас найдешь человека с идеальным характером?

Арсений Никитич задумался.

— Валя…

— Что? — со вздохом спросила она.

— Ты веришь в предчувствия?

— Нет.

— Я, в общем, тоже не верю. Но ты знаешь… — Он вдруг оживился и заерзал в кресле, в котором сидел. — Есть гипотеза, что вся информация от сотворения мира зашифрована в капле воды…

— В одной капле? В какой?

— Да в любой! Вернее, в каждой молекуле воды содержится информация.

Когда Арсений Никитич садился на своего любимого конька, он моментально забывал обо всем прочем.

— Ты, кажется, собирался мне о каких-то предчувствиях рассказать? — напомнила Валя.

— Нет, это ерунда… Я лучше о гипотезе — зарождение жизни на земле, появление человека, войны и падение империй, людские страдания и радости — все-все зашифровано в структуре воды. Она — своего рода матрица. Правда, расшифровать заложенную в ней информацию довольно сложно. Но, я думаю, в ближайшее время ученым удастся справиться с этой задачей.

— Как интересно, — вздохнула Валя. — Вот выпила я стакан воды и… стала умной.

— Напрасно ты иронизируешь, — сурово начал Арсений Никитич, но Валя его перебила:

— Дед, а правда, почему ты не хочешь переехать ко мне?

— Не хочу вас стеснять! — гордо произнес он.

— Ты думаешь, мне удобно пилить к тебе через весь город?

Разве? — искренне удивился тот, но тут же забыл Валин вопрос и снова переключился на любимую тему: — Ты лучше послушай — большая ошибка называть воду просто жидкостью. На самом деле характерное для жидкостей хаотичное движение не проявляется в полной мере у воды. Многие исследователи всякое отклонение от хаоса приписывали ее аномальным свойствам. Большая ошибка! Это ведь все равно что рассматривать действия людей, спешащих в разные стороны по делам (то есть действующих вполне обоснованно и закономерно), как бессмысленную толкотню, движение в которой полностью определяется случайными столкновениями. Вот и получалось по такой аналогии, что вполне закономерно происходящие в воде движения легко принять за случайные. А у нее есть особое состояние — информационно-фазовое! Открытие информационной системы воды — этакой разумной гармонии самых, казалось бы, простых образований из молекул — стало прикосновением к миру первооснов жизни! Вода вдруг оказалась почти готовым биокомпьютером…

Он был совсем старенький, и мысли его путались. «Заберу его к себе… — размышляла Валя, пока Арсений Никитич развивал очередную теорию. — Пусть Илья говорит, что хочет, но я его заберу…»

— Ладно, мне пора, — вздохнула она через некоторое время. — Мне сегодня к трем на работу.

— Валечка, так ты подумай насчет того, что я тебе сказал!

— Насчет информационной структуры воды? — рассеянно спросила Валя.

— Да нет же, насчет моей квартиры! Близился конец марта — снег почти растаял, и небо было ярко-синим, без единого облачка. Она шла по бульварам от Котельнической, лицо ее обдувал свежий ветер, вдали звонили колокола…

«Зачем я соврала деду, — думала сейчас Валя, — что не верю в предчувствия? Ведь все последнее время я чего-то жду. Как будто что-то должно произойти… Но вот что?»

Она остановилась, глубоко задумавшись. Вернее, замерла — сердце билось часто-часто, в унисон колокольному звону. Валя даже испугалась, не понимая, что же такое с ней творится. По песчаной дорожке шуршали позади нее шаги — кто-то просто догонял ее. Обычный звук, но он почему-то вызвал у Вали приступ непонятного волнения.

Она обернулась, и на фоне уходящей вниз улицы в дымке фиолетового весеннего тумана вдруг увидела силуэт.

Это был Ваня!

Сначала она просто увидела худощавого мужчину в элегантном темно-сером плаще и элегантных очках — стекла блеснули радужным бликом, на миг отразив солнечный свет. А потом… «Вот оно, мое предчувствие… Ну да, я ждала его! Я всегда его ждала. Я узнала его даже по звуку шагов, я почувствовала его всей кожей…» Ветер взметнул волосы, и она машинально убрала их назад.

Так они стояли, глядя друг на друга издалека.

— Валентина! — улыбнулся он чуть смущенно. — Привет.

— Привет… — не слыша собственного голоса, произнесла она.

— Вот так встреча… А я, понимаешь, ехал сейчас мимо «Новокузнецкой» и вдруг вижу — кто-то знакомый выходит из метро. Неужели, думаю, Валя… Вылез из машины, пошел за тобой следом. А окликнуть вроде как неудобно… Иду и иду, как дурак! — он удивленно засмеялся. — Ты чего, совсем мне не рада?

— Нет, просто не могу поверить, что это ты… — тоже удивленно засмеялась она. Страх и волнение вдруг пропали.

— Вот так встреча… — опять повторил он, подходя ближе. Пожал ей руку, как старой знакомой. — Сколько же лет прошло, как мы не виделись?

— Много.

— Сколько? Впрочем, не важно… Ты бы хоть позвонила мне как-нибудь!

Он говорил и вел себя так, словно ничего не произошло, словно они были обычные знакомые, которых время разметало по разным сторонам света…

Он почти не изменился, только стал чуть сухощавее, изящнее, уверенней. Те же светлые волосы… Ах нет, вот этих складок у крыльев носа не было, и непривычные очки… Потом Валя вспомнила, что Лида в последнюю встречу упоминала о том, что Ваня носит очки.

— Да все как-то некогда было, — пожала она плечами.

— Посидим где-нибудь, поболтаем? — Он оглянулся по сторонам. — Вон, на той стороне какое-то кафе…

— У меня, к сожалению, не так много времени, — Валя посмотрела на часы.

— Ты торопишься? Жаль… Ну хотя бы пять минут. Как ты живешь, Валентина?

— Хорошо. Я изменилась? — вдруг спросила она.

— Немного… — Он усмехнулся. — Ты замужем?

— Да.

— Поздравляю. И кто же тот счастливчик? — Он поправил на носу очки.

— Илья.

— Как?.. — Он страшно удивился. — Или это просто совпадение?

— Нет, тот самый Илья, — спокойно ответила Валя. — Разве ты не знал?

— Нет… Вот так дела! Надо же, Илья… Я сто лет его не видел.

Они болтали друг с другом как ни в чем не бывало. Ни дать ни взять старые друзья, встретившиеся после разлуки, бывшие одноклассники, дачные приятели — да кто угодно, только не те, кем они были друг для друга когда-то. Как будто не было ни той юношеской, горячей, сумасбродной страсти, ни той горькой разлуки… Он спрашивал, она отвечала. Потом она спросила что-то о его работе.

«А чего я хотела? — мысленно задала себе вопрос Валя, пока Иван Тарасов, перспективный московский адвокат, с веселой ироничной улыбкой рассказывал ей об особенностях своего ремесла. — Чтобы он принялся просить у меня прощения? Но разве он виноват?.. Тогда время было такое — каждый выживал, как мог. И потом… Я, нынешняя, наверное, не вызываю у него никаких лирических воспоминаний. Кто я такая? Потертая жизнью тетка, сидящая на неперспективной работе, бледная, с весенним авитаминозом, ненакрашенная, кое-как одетая…»

Валя незаметно себя оглядела — обычная куртка, обычные джинсы, сапожки с прошлого года… А волосы? Заколола их кое-как, убегая от деда, и теперь они лезут на ветру в лицо, щекочут нос… «Наверное, никакого сравнения с Марьяной! Ну да, Лидка же рассказывала, что Марьяна, и так никогда не бывшая дурнушкой, после трех пластических операций выглядит просто сказочно… Он даже не помнит, что когда-то любил меня! Милый Ванечка, так вот ты каким стал…»

— А Лида? — вдруг спохватился Иван. — Ты все еще с ней общаешься? Как она там?

Валя рассказала ему и о Лиде.

— Ты говоришь, у нее сын? Сколько лет, восемь?.. Надо же! А у нас с Марьянкой двое — ужасные хулиганы. Правда, мы редко их видим в последнее время — учатся в Англии, в закрытом пансионе, приезжают к нам только на каникулы…

— Я бы не отдала, — сказала вдруг Валя.

— Что, прости? Я тебя не понял… — спохватился он.

— Я бы не отправила своих детей так далеко, — сказала она.

Ваня пристально посмотрел на нее.

— Это все особенности российского менталитета, — серьезно произнес он, — держать ребенка пришпиленным к своей юбке и никуда не пущать… А потом удивляемся, что дитятко наше к жизни не приспособлено и работать не хочет!

— Возможно, я не права… — пожала она плечами. — Это все оттого, что своих детей у меня нет.

Он опять покосился на нее как-то странно и провел рукой по животу.

— Желудок что-то барахлит, — пожаловался он. — Потому что работы много и питаюсь нерегулярно. Ты, Валь, точно не хочешь заглянуть в кафе?

— Нет.

«О чем мы говорим? Боже, как глупо… Я столько лет ожидала этой встречи, хотела рассказать ему, как мне было больно, когда он ушел… И вот, мы стоим на бульваре рядышком, рассуждаем о педагогике, о неправильном питании. Ванечка, милый Ванечка! Ты теперь совсем другой. Ты смотришь на меня свысока, снисходительно, ты даже не помнишь, что любил меня раньше!»

— Ладно, я тогда побегу… — Он опять пожал ей руку. — Надеюсь, встретимся еще когда-нибудь.

— Тоже случайно. Еще лет через двадцать… — Валя улыбнулась с усилием.

Он поднял брови, а потом засмеялся, приняв ее слова за шутку.

— Точно! — сказал он. — Уже совсем старенькие и седые. Шамкая вставными зубами, будем рассказывать друг другу уже о своих внуках и болезнях… До встречи, Валентина!

— До встречи, — максимально приветливо отозвалась она.

Он повернулся и энергичной походкой стал спускаться вниз по бульвару, торопясь обратно, к своей брошенной у метро машине. Окаменев, Валя смотрела ему вслед.

Она была ошеломлена и раздавлена. Но не тем, что, встретив героя своей юности, с трудом узнала его в холеном и элегантном господине… Она ведь так ему ничего и не сказала! Все те слова, которые мертвым грузом лежали у нее на душе много лет, так и остались на своем месте. Нет, она не собиралась упрекать в чем-то своего обожаемого Ванечку, она не собиралась вешать на него комплекс вины по поводу того, что она так страдала и переживала, когда он ее бросил! Она хотела вернуть ему те окаменелые остатки любви, которые остались в ней с тех пор. Она хотела избавиться от своего прошлого — навсегда, окончательно! Чтобы спать спокойно, чтобы не мучиться непонятно какими рефлексиями, чтобы легко смотреть в будущее… Поставить точку в конце их давнего романа.

Он уходил по песчаной дорожке вниз, вдоль деревьев с голыми ветвями, мимо пустых скамеек, мимо черных кусков льда, еще оставшихся лежать вдоль чугунной ограды… Эта картинка теперь долго будет преследовать ее, Валентину, в мельчайших подробностях запечатлевшись в ее сознании. И она станет рассматривать ее, эту картинку, еще годы и годы…

— Ванечка! — вдруг громко позвала Валя.

Галки с криком сорвались с деревьев и взмыли высоко в ярко-синее небо. Он, ушедший уже довольно далеко, вздрогнул, словно услышав выстрел, и стремительно обернулся.

— Что? Что случилось? — испуганно крикнул он в ответ.

— Ванечка, погоди…

Ей стало наплевать на то, что она опоздает на работу, на то, что Ваня о ней подумает, что потом сама она будет думать о своем поступке… Она побежала ему навстречу.

— Милый Ванечка, все не то и не так… — пробормотала она, схватившись за его руки.

— Да что такое? — он инстинктивно, испуганно отстранился.

— Я хотела сказать, все не то и не так! — с отчаянием произнесла она. — Ты не понимаешь…

— О чем ты? — страдальчески сведя брови, спросил Иван и опять машинально провел рукой по своему животу, измученному нерегулярным питанием. Он понял, о чем хочет сказать ему эта женщина.

— Ты помнишь? Ты не можешь не помнить!

— Я все прекрасно помню, — неуверенно произнес он, глядя на Валю со страхом и жалостью. — У нас были когда-то прекрасные отношения, но жизнь так сложилась…

— Черт возьми, не надо оправдываться! — закричала Валя, чувствуя, что ей уже не остановиться — она перестала себя контролировать. Прошлое рвалось из нее, как пепел и лава из проснувшегося вулкана. Столько лет он дремал, никого не беспокоя, а теперь внутренний взрыв нарушил видимое спокойствие. — Ты убил меня!!!

— Что?

— Ты убил меня… — прошептала она, с ненавистью и нежностью вглядываясь в его лицо. — Тогда, много лет назад, когда пришел ко мне и сказал, что уходишь к Марьяне. Ты думаешь, что видишь перед собой живого человека? Нет, я давно мертва, потому что ты убил меня… убил мою душу… Я знаю, ужасно глупо и смешно говорить тебе обо всем этом, но я не могу, не хочу больше скрывать. Ты должен знать…

— Что я должен знать? — растерянно прошептал Иван.

— Что я чуть не наложила на себя руки, — медленно, раздельно произнесла она. — Мне было очень худо… Я даже не могла плакать — я целых два месяца просто лежала на диване и ни с кем не разговаривала. Знаешь ли ты, что это такое — два месяца молчать, потому что горло перехвачено, словно удавкой, и ты не в силах произнести ни единого слова?

Иван смотрел на нее, широко открыв глаза. Его светлые ресницы дрожали за прозрачными стеклами очков. Светлые мягкие волосы — Валя наизусть знала, какие они на ощупь, — трепал ветер.

— «Ты бы хоть позвонила мне как-нибудь!», — передразнила она. — Как будто это так просто — протянуть руку к телефонной трубке и набрать номер… А если там — голос твоей молодой жены? Ха-ха-ха… А эта мысль — что на ее месте должна быть я… — Она опять засмеялась. — Ты, адвокат, — ну что же ты мне ответишь на это?

— Валя… — с усилием ответил он. — Бедная моя Валя! Кто же знал, что все так получится…

— Ты — знал. Ты знал, как я тебя люблю. И ты меня тоже любил, потому что просил еще остановить себя — в ту, нашу последнюю, встречу…

— Так что же ты меня не остановила?! — вдруг заорал и он, тряхнув головой. Очки слетели с его носа — он едва успел подхватить их рукой. — Ты же могла меня остановить!

— А ты бы остался? — тут же спросила она.

— Да!!!

Они замолчали, тяжело дыша и глядя друг на друга во все глаза. Высоко над их головами кружилось синее небо. Колокольный звон доносился издалека… Все вокруг было тихо, спокойно — самый обычный день ранней весны, но для Вали мир стал уже другим.

— Да? — с изумлением переспросила она. — Ты сказал «да»?

— Да. — Он отвернулся и стал смотреть в сторону.

— Ты врешь, — мрачно произнесла Валя, тут же стряхнув с себя наваждение. — Слова, слова, слова… Ты, наверное, в своей адвокатской практике научился ими жонглировать, научился из злодея делать праведника…

Ты считаешь меня злодеем? — кротко спросил Иван. — Ну смелее, мой прокурор… Скажи, что я испортил тебе жизнь, повтори еще раз, что я убил твою бессмертную душу…

— Ты бы не остался, — печально покачала она головой. — Это ты тогда придумал. И до сих пор веришь в то, что придумал. А не остановила я тебя лишь по одной причине — потому что видела, что ты все равно не останешься. Согласись, сколь унизительно было бы для меня, ко всему прочему, еще и умолять тебя остаться…

Она обвиняла его, хотя и не собиралась этого делать. Она всего лишь хотела рассказать Ване, как плохо ей было без него…

— Валюта… — Он хотел обнять ее за плечи, но Валя вырвалась из его рук. — К чему все это? Все же кончилось хорошо… Ты замужем, ты не одна… Все хорошо! Да, было несколько неприятных минут, но они остались в прошлом. Это нормально — у всех, почти у всех людей бывали не слишком удачные любовные романы… Очень редко в жизни бывает, когда первое чувство заканчивается удачным браком. Разве я не прав?

— Ты прав…

Иван приободрился и опять попытался обнять ее за плечи — на этот раз она не сопротивлялась.

— Я был бы настоящим злодеем, не спорю, если бы оставил тебя с ребенком, без средств к существованию, без крыши над головой, — ласково произнес он. — Но я ничего этого не делал. Так сложилась жизнь… Кто знает, как она сложилась бы, если бы я женился на тебе. Возможно, мы разбежались бы через несколько лет, через год, или даже через несколько дней. Быт так убивает чувства! Вспомни тогдашнюю нашу бедность, полную бесперспективность, всеобщий хаос, беспорядки, расстрел Белого дома, когда казалось, что весь мир рушится на глазах…

Да… — кивнула Валя. Весь ее порыв куда-то исчез, она уже жалела, что решила высказать все Ване. Не имело никакого смысла останавливать его.

— Ты говорила, что я убил тебя и твою душу… Но это ведь, по сути, тоже красивые слова, — убедительно говорил он. — Все мы, в тех или иных обстоятельствах, задумывались о тщете сущего, все мы в той или иной степени оказывались в определенные моменты своей жизни близкими к самоубийству. Но только единицы сводили счеты с жизнью! Не так просто перерезать себе вены, напиться таблеток, прыгнуть из окна…

— Утопиться, — перебила его Валя. Его рука давила ей на плечи, мешала. Она осторожно освободилась от нее, но Ваня даже не заметил этого.

— Утопиться? — с недоумением переспросил он. — Что за странная идея?

— Ну да, я хотела утопиться, — улыбнулась Валя. — Действительно, странная идея, тем более что есть множество других способов расстаться с жизнью, гораздо более практичных и удобных. К тому же хорошо плавающему человеку утопиться трудно. Но ничего лучше мне тогда в голову не пришло.

— Да, милая моя, ты оригиналка, — невесело усмехнулся он. — Слушай, а где… где ты собиралась это сделать? В ванной, что ли?

— Где я собиралась свести счеты с жизнью? Помнишь повесть Карамзина о бедной Лизе, которую бросил легкомысленный Эраст? Образец русского сентиментализма, который, кажется, изучали в старших классах… Потом кто-то из классиков написал язвительную эпиграмму на сие творение, я помню, там было что-то вроде: «Вот здесь покоится Эрастова невеста — топитесь, девушки, в пруду довольно места!» Помнишь Марьин пруд — там, за дачным поселком, где мы когда-то встречались?

Валя уже успокоилась и отвечала Ване в шутливо-ироничной манере, словно теперь ей было стыдно за те давние мысли.

Но Ваня неожиданно побледнел.

— Что-о?.. В Марьином пруду?!

Валя с удивлением посмотрела на него:

— Да, а что? Конечно, там не так уж глубоко…

— Нет, Валя, ты не понимаешь! — с отчаянием произнес Иван и принялся судорожно протирать свои очки. Руки у него дрожали. — Ты не понимаешь…

— Что, Ванечка?

— Там теперь наша дача! Именно там Филипп Аскольдович арендовал большой участок, очистил воду от ряски и грязи, улучшил ландшафт, построил нам с Марьяной дом в виде швейцарского шале, устроил купальню и все такое…

— Неужели? — растерялась Валя.

— Да! В журнале «Дачный дизайн» за позапрошлый год, в шестом номере, как раз есть статья с фотографиями, очень подробная…

— Прости, я не знала…

— Это я не знал, что живу в том месте, где ты собиралась свести счеты с жизнью. — Иван нервно засмеялся. — Черт, черт, черт… Что же теперь делать?..

— Ванечка, все в порядке — я же не утонула!

— Ты не понимаешь… Как мне жить теперь там, когда я знаю…

Ей вдруг стало жаль его. За что она наказывает его? Он же ни в чем не виноват, просто так жизнь сложилась… В конце концов, все давным-давно утряслось — она с Ильей, он с Марьяной, все довольны и счастливы!

— Прости меня! — умоляюще произнесла она. — Я не должна была тебе ничего говорить…

— Ты еще просишь у меня прощения, ты… Нет, это определенно мистика. — Взгляд его сделался обреченным. — Я предчувствовал нечто подобное…

— Ванечка, ты просто мнительный. Я всегда за тобой такое замечала, — строго сказала Валя.

— Нет, я не мнительный, я…

Он замолчал и посмотрел на нее какими-то другими глазами — как раньше. Этого Валя и добивалась — чтобы он увидел ее прежней, чтобы хоть на миг она ощутила себя юной Валей Пироговой, у которой впереди безбрежный океан счастья, потому что рядом он, ее Ванечка. Еще один глоток счастья — последний… Чтобы успокоиться, ей не хватало именно этого последнего глотка.

— Валя…

— Что?

— Ты не думай, я все помню, — сказал Ваня и тыльной стороной ладони нежно провел по ее щеке. — Ты права — тогда бы я не остался с тобой, если бы ты даже вздумала меня останавливать. А сейчас я жалею об этом. В моей жизни не все гладко, иногда я даже ловлю себя на мысли, что лучше бы я от тебя никуда не уходил.

— Ничего, — сказала Валя, чувствуя, как щиплет в глазах — то ли от слез, то ли от свежего весеннего ветра. — Все хорошо… Все прошло. Милый Ванечка…

— Илья… он… он тебя не обижает?

— Ну что ты! — засмеялась Валя, уже обливаясь целым потоком слез. — Если бы не он…

Она не договорила, но продолжение фразы легко можно было угадать — если бы не он, Валя не справилась бы тогда со своим горем.

— Прости меня, — сказал Ваня, вытирая ей слезы. — Я дурак..

— И ты меня прости…

— Господи, ну а ты-то в чем виновата?! — засмеялся он и вдруг обнял ее. — Валька, как же я скучал по тебе…

И он поцеловал ее. Они стояли посреди бульвара и целовались — совсем как когда-то. Была середина дня — мимо шли люди, за оградой с обеих сторон сновали машины, но они ничего не замечали.

— Валя…

— Что?.. Ну что?..

— Давай вернем все назад, — задыхаясь, предложил Иван. Очки у него запотели — он сорвал их с носа и принялся лихорадочно протирать.

— Как это?

— Давай снова встречаться.

— Зачем? — растерялась она.

— Затем, что мне кажется… Что ничего не прошло!

— Вот именно — «кажется»! Ты так говоришь под влиянием момента…

— Валя! — умоляюще сказал он и опять принялся ее целовать. — Бедная моя, милая, хорошая… Вернем все назад!

Валя уже хотела согласиться, потому что совсем потеряла голову, но потом, словно облачко, проплыла в ее голове та дурацкая пословица — в одну и ту же реку нельзя войти дважды.

— Ваня, нет. Я не могу предать Илью. После всего того, что он для меня сделал… Я даже говорить об этом не хочу!

— Что же делать?

— Ничего не надо делать, — ответила она, все больше и больше наполняясь твердой решимостью. — Мы посмотрели друг на друга еще раз — и все. Просто не надо забывать прошлое, надо помнить о том, что мы были счастливы когда-то…

— Валька… Но про Марьин пруд ты ведь не придумала, да? Ты правда хотела в нем утопиться?

— Господи, и зачем я тебе только сказала… Нет, Ванечка, я никогда бы этого не сделала. Все слова, слова, слова… Забудь. Ладно, иди…

— А что же дальше?

— Ничего. Иди…

Они поцеловались на прощанье, а потом разомкнули руки.

Расходились в разные стороны, то и дело оглядываясь. Потом, обернувшись в последний раз, Валя увидела Ивана внизу, далеко — в конце бульвара. Махнула рукой и пошла дальше, уже не оборачиваясь. Она рыдала в три ручья, не стесняясь прохожих. Она чувствовала себя несчастной и счастливой одновременно…

На работе жажда деятельности обуяла ее. Она притащила из книгохранилища огромную стопку книг, принялась распихивать их по полкам. Потом вспомнила, что цветы на окнах не поливали с прошлой недели…

— Что за рвение такое? — насмешливо спросила Наталья, увидев Валю с лейкой, усердно орошающей зимний сад. — И почему глаза красные? Плакала, что ли?

— Весенняя аллергия, — пыхтя, ответила Валя.

— А-а…

Было еще что-то, что тоже необходимо было срочно сделать. Коваленко! Ну да, она же так и не узнала, как он себя чувствовал после того разговора с Ильей! А вдруг Илья серьезно покалечил его?

В конференц-зале она нашла папку, в которой вел свои записи Истомин, и там отыскала телефон Коваленко. Герман Витальевич Коваленко — вот как полностью, оказывается, звучало его имя…

— Алло, Герман Витальевич? Это вы?

— Кто это? — удивленно ответил на другом конце провода Коваленко.

— Это Валентина… Из библиотеки, — уточнила она. — Как вы себя чувствуете?

— Валя? — страшно удивился тот. — Откуда вы узнали?.. Впрочем, не важно. Ужасно. Я ужасно себя чувствую.

Мурашки побежали у Вали по спине. Глупая Илюшкина ревность — вот к чему она привела! Коваленко говорит, что ужасно себя чувствует.

— Правда? — расстроилась Валя. — Ох, Герман Витальевич, простите моего мужа — он не должен был…

— Можно просто Герман, без всякого отчества, мы же договаривались, — перебил ее Коваленко. И чихнул. — Ой, простите — простудился накануне. Температура тридцать восемь.

Валя отодвинула от уха трубку, словно инфекция могла передаваться по телефонным проводам.

— Какая еще температура? Слушайте, Герман, я хотела извиниться за своего мужа! Он не сильно вас покалечил?

— Не сильно, — успокоил ее Коваленко. — Всего пара синяков. Он у вас что, боксер? Такой был мощный нокдаун…

— Нет, — растерянно ответила Валя, — он обычный человек. Так с вами все в порядке?

— Я же говорю, у меня температура! Передайте Истомину — в эту пятницу я не приду, наверное. Валя! Если вам так не терпится искупить вину, приезжайте ко мне, сварите какого-нибудь бульона… Я совершенно один, и у меня высокая температура!

— Вы шутите? — сурово произнесла Валя.

— Я абсолютно серьезно! Если бы вы знали, Валечка, как я рад, что вы мне позвонили…

Валя бросила трубку, не дослушав, что собирался ей сообщить Коваленко. Он в порядке, Илья ему ничего не сломал. И она тут же забыла о Германе Коваленко.

Она чувствовала себя совершенно счастливой. Оказывается, для этого ей необходимо было встретить Ивана. Всего один раз — последний…

«Я люблю Илью… — с восторгом подумала она. — Милый Ванечка, прощай навсегда! Я люблю Илью…»

Юлий Платонович Истомин был не в духе. Он с самого начала был не в духе, еще когда только начали собираться студийцы.

Коваленко отсутствовал — он лежал дома с простудой. Валя передала-таки руководителю кружка сообщение об этом.

— Ну и слава богу… — скрипучим голосом прокомментировал данное обстоятельство Истомин. — Работы будет меньше. Так, товарищи, я тоже себя неважно чувствую и посему предлагаю закончить наше сегодняшнее собрание немного раньше. Никто не против?

Против никто не был, а мадам Климантович вообще была двумя руками «за» — сегодня она явилась одна, без мужа, и потому сильно нервничала, то и дело косясь на часы. Ей не хотелось оставлять своего благоверного предоставленным самому себе надолго…

Валя пробралась в конференц-зал к самому концу занятия, когда Истомин придумывал новое задание для своих подопечных.

— Вот что… — устало сказал он, держа обеими руками свою голову, точно опасаясь, что она может вот-вот отвалиться. — Придумайте к следующей пятнице этюд на тему… ну я даже не знаю… «Как я провел свои выходные», например.

— Ну что за тема такая! — удивилась Клара Пятакова. — Прямо как школьное сочинение.

— В выходные я работал, — нервно заметил Рома Асанов, врач-реаниматолог. — Сплошные бытовые травмы.

— Да-а? — заинтересовался Григорий Будрыс, почесывая сальную голову. — Интересно…

Хм, интересно ему… — фыркнул Рома. — Представьте себе — жена случайно узнает, что муж ей изменяет с соседкой по лестничной клетке. Чтобы выследить его, она лезет через балкон и внезапно срывается с пятого этажа… Этаж высокий, но внизу растут густые кусты, которые спружинивают, точно батут…

Мадам Климантович при упоминании о неверном муже вздрогнула и еще раз посмотрела на часы.

— А меня тема вполне устраивает! — громко заявила она. — Есть где развернуться фантазии…

Когда студийцы разошлись, Валя подсела ближе к Истомину.

— Юлий Платонович, вы прочитали мою рукопись? — спросила она. — Хотя, если вы неважно себя чувствуете, можно перенести обсуждение на другой раз…

— Нет-нет! — закряхтел мэтр. — Ни в коем случае… Я готов.

От Истомина сильно несло нафталином и еще какими-то терпкими лекарствами. Вблизи Валя разглядела, что нос у Истомина весь покрыт мелкими красными сосудами, а белки глаз желтые, нездоровые.

Он открыл Валину рукопись.

— Ужасно, ужасно… — страдальчески сморщился он и высморкался в огромный платок, больше напоминающий полотенце.

— Что? — не поняла Валя. — Вам плохо?

— Нет, ваша рукопись — просто ужасно! — проскрипел он. — Это даже не литература, это… черт знает что!

Меньше всего Валя ожидала, что Истомин вот так, с ходу, сразу же начнет ее критиковать. Скорее наоборот, она приготовилась к тому, что он начнет петь ей дифирамбы, и решила бороться, чтобы узнать истинные его мысли — ведь от его слов зависело ее будущее.

— Как? — растерялась она.

— А вот так, — буркнул он, опуская глаза. — Или вы не хотели знать правды?

— Хотела… — прошептала Валя. — И… и в чем же мой просчет?

— Во всем! — Мэтр принялся нервно листать страницы ее романа. — Во-первых, что за тему вы такую выбрали, я не понимаю…

— Тема — любовь, — быстро ответила она.

— Ну да, ну да… То есть, Валюта, вы хотите сказать, что ваяли дамский роман. Сентиментальная проза, так сказать… — Истомин вздохнул, распространяя запах лекарств. — Тут я с вами не соглашусь. Во всяком жанре есть свои правила, а вы их решительно не соблюдаете. Хоть я и не поклонник творчества Гликерии Петровны, но для вас она может быть образцом. Стиль, конечно, у нее здорово хромает, она склонна к излишней аффектации, компиляциям, у нее много натяжек в сюжете, но… жанр она соблюдает безупречно.

Валя ничего не поняла. Впрочем, поняла только одно — она полная бездарность. Даже склонная к компиляциям мадам Климантович даст ей сто очков вперед.

— А во-вторых, что за герои у вас такие? — кисло спросил Истомин. — Эта ваша Анна… ну, я не знаю… таких женщин просто не бывает. Чего она все страдает абсолютно на пустом месте?

— От несовершенства мира она страдает… — засмеялась Валя. «Илья прав — я ни к чему не способна. Полнейшая бездарность! Пожалуй, только макраме и вышивка гладью могут меня спасти».

— Ну да, ну да… А этот герой, Самсон… Что за имя такое дурацкое? Вы поймите, милочка, в литературе ничего не бывает просто так, в ней есть логика — своя, очень жесткая логика!

Валя хотела сказать, что имя героя обыграно сюжетом — стоит только вспомнить древние мифы. Но передумала. Истомин мэтр, он знает лучше, как надо писать…

Анна недавно рассталась с мужем. Она жила одна. Она хотела бы начать жизнь заново, но ей что-то мешало. В конце концов она смирилась с мыслью, что счастье ей недоступно. Однажды она решила позвонить своей подруге, но ошиблась номером и… состоялся странный, долгий разговор с незнакомым человеком. В конце концов у нее вошло в привычку каждый вечер говорить с ним. Чужому удобнее излить свою душу — ты его не знаешь, он тебя тоже, вы ничем не обязаны друг другу… Его звали Самсон. Поначалу он болтал с Анной от скуки, движимый обычным мужским любопытством, потому что голос в телефонной трубке звучал нежно и интригующе… Но скоро он уже не мог без этих ежевечерних бесед. Он был сильным, успешным мужчиной — в его жизни не было неудач. Он просил о встрече — она отказывала, потому что ей было удобнее воспринимать его как незнакомца…

Ему удалось узнать, где живет Анна. Он увидел ее — она оказалась красивой женщиной. В общем, он тоже понравился ей… но роман их стал развиваться в странном направлении, стоило только им перенести свои отношения в реальность.

Оказывается, она врала ему — в ее настоящей жизни все было по-другому. Темные делишки ее бывшего мужа, подозрительные друзья, странные совпадения… Самсон понимает, что серьезные отношения с Анной опасны, но уже не может остановиться…

Валя очень лихо закрутила сюжет — и любовная история превратилась у нее в настоящее приключение. Любовь-поединок — с неожиданной, ошеломляющей, яркой концовкой. То есть это Вале казалось, что с неожиданной и яркой, а вот Юлий Платонович в пух и прах разругал и концовку.

— И вообще, — капризно произнес он, вытирая слезящиеся глаза тем же платком, — есть известная мудрость: если можешь не писать — не пиши!

— Я слышала об этом, — сказала Валя. — Значит, Юлий Платонович, вы считаете меня совершенно бесперспективной ?..

— Резать надо сразу… — пробормотал Истомин, глядя вниз, на свои башмаки. — Да, Валюша, хотите обижайтесь на меня за резкие слова, но я человек прямой и честный, поэтому и скажу: вам этим делом заниматься не стоит.

— Что же, ни в одном издательстве меня не возьмут?

— И не мечтайте… — взмахнул он платком. — Сидите себе дома, занимайтесь домашним хозяйством.

«Откуда он знает? — равнодушно подумала Валя. — Впрочем, это очевидно — таким, как я, ничего, кроме домашнего хозяйства, и не остается…»

— Спасибо, Юлий Платонович, — она взяла свою папку и поднялась из-за стола.

— Так вы не обиделись? — подозрительно спросил мэтр. — А то, знаете ли, если вы начнете на меня жаловаться Леонарде Яковлевне…

— Господи, да за что? — удивленно воскликнула Валя. — Пожалуйста, не думайте, что я буду мстить вам за вашу прямоту! В конце концов, я ожидала такого ответа…

Она солгала.

На самом деле она не ожидала, что Истомин разгромит ее рукопись в пух и прах. Столь жестоко он не громил даже самых бездарных из своих студийцев.

Она не переживала. Чего переживать, если выяснилось, что таланта у нее нет… Зато у нее есть Илья! Человек, который спас ее, который стал ее утешением. Ваня — теперь она знала точно — окончательно ушел из ее жизни, из ее памяти, был выпит до дна. Выплаканы последние слезы. Только Илья. Круг замкнулся…

Четырнадцатого апреля Станислав Сокольский отмечал свой сорок пятый день рождения. Гостей ожидали в одном из центральных ресторанов, где под банкет был снят целый этаж, поскольку пригласить пришлось множество нужных людей, деловых партнеров, ближайших родственников и друзей, в том числе и друзей жены.

Сокольские стояли на лестнице, у входа в зал, и самолично встречали гостей — так полагалось. Стае был бледный, в роскошном итальянском костюме, злой и безукоризненно вежливый.

— Рад, очень рад, — холодно ответил он на Валины поздравления и сразу же заговорил о чем-то с Ильей — с ним он всегда находил общий язык.

— Валька, золотце! — взвизгнула Лида в сумасшедшем ярко-алом платье. — Ты пришла…

Она оттащила подругу в сторону, принялась ее тормошить.

— Конечно, пришла — я же обещала, — удивленно ответила Валя. — А чего это твой муж — как будто не рад…

— Мы страшно поругались вчера — до сих пор злится! — веселым шепотом сообщила Лида. — Господи, если бы ты знала, какой он жмот — для него сегодняшний банкет, как кость в горле! Но иначе никак нельзя… Ты видела эту толстую корову?

— Какую корову?

— Да его первую жену! Я же тебе говорила, что и она придет… А, ладно, потом покажу.

— А Дима где?

— Ребенка бросили на бабушку — не дело ему на пьянки-гулянки смотреть…

Снизу поднималась еще какая-то пара.

— Ладно, сейчас некогда, — сказала Лида. — Позже поболтаем, после торжественной части. А торт, какой будет торт! — прошептала она едва слышно и затрясла головой, словно не находя слов. — Тс-с, это секрет…

Валя с Ильей прошли в большой зал. Множество столиков вдоль стен, середина с мраморными колоннами пуста. В одном конце зала — огромная барная стойка, а в другом — хрустальный фонтан с рыбками.

Распорядитель показал им их столик Гости дефилировали по залу, ожидая начала банкета. Пахло дорогими дамскими духами, нежно играла приглушенная музыка.

— Красиво, да? — спросила Валя.

— Ничего… — равнодушно пожал плечами Илья.

— Ты еще ничего не сказал о моем платье.

— Чудесно. — Он отодвинул кресло, предлагая жене сесть.

— А ты куда?

— Я пока покурю.

Он ушел, а Валя принялась разглядывать публику. Она никого тут не знала. К ней подошел официант с подносом, предложил шампанского.

— Да, пожалуй, — согласилась она. «Напьюсь! — радостно решила она. — Только вот по какому поводу? А, просто так напьюсь!» Стаса Сокольского она в расчет не брала.

Илья вернулся, когда собрались уже все гости.

— Дорогие друзья! — радостно произнес распорядитель в микрофон, выходя в центр зала. — Мы сегодня собрались здесь, чтобы поздравить нашего дорогого Стасика с его юбилеем…

Отдельный длинный стол стоял между колонн, там сидели Стае Сокольский, Лида и ближайшие родственники. Лида издалека помахала Вале рукой, заметив ее взгляд.

— …И сказать, — тамада повернулся к юбиляру, — что мы все любим тебя. В этот замечательный день позволь пожелать тебе крепкого здоровья, долгих лет жизни…

Официанты бесшумно разносили шампанское. Речь распорядителя была не слишком длинной, но к ее концу гости успели немного устать — как раз настолько, чтобы с энтузиазмом схватиться за бокалы и заорать «ура», едва только были произнесены заключительные слова: «Так за тебя, Стасик!..»

За столом с Валей и Ильей была еще пара — сослуживцы Сокольского второй степени важности. Всякие там генеральные директора и прочие главные бухгалтеры сидели в непосредственной близости к новорожденному.

— Ура!!! — неистово заорали соседи по столу и принялись чокаться. Соседка — веселая интересная женщина лет тридцати — не отрывала глаз от Ильи. Но он сидел холодный, недоступный и смотрел куда-то в сторону.

Воспользовавшись всеобщим шумом и суматохой, он наклонился к Вале и спросил ее:

— Забыл спросить… ты говорила с Истоминым?

— Да, — коротко ответила Валя.

— И…

— Он посоветовал мне заняться чем-нибудь другим.

К микрофону вышел очередной выступающий и тоже принялся петь дифирамбы в адрес Стаса Сокольского. Илья положил себе на тарелку несколько ложек салата — все с тем же мрачным, замкнутым лицом. Ответ жены не удовлетворил его.

— А ты что? — спросил он.

— То есть? — рассеянно произнесла Валя.

— Господи, из тебя все клещами надо тащить… — с тихим бешенством прошелестел он. — Ты-то сама согласна с его словами?

— Да.

Илья сверкнул темными глазами и принялся методично накладывать салат и ей на тарелку.

— Хватит-хватит! — взмолилась Валя. — Я столько не съем…

Соседи жаждали общения.

Веселую даму звали Линой, а ее мужа Артуром, они занимались рекламой…

Из-за кулис вывалились артисты в национальных русских костюмах и принялись развлекать публику — песни, анекдоты, пляски, фокусы вперемешку с поздравлениями.

Сокольский за главным столом постепенно оттаивал — он уже улыбался и целовал Лиду, то и дело перегибался через стол и энергично тряс кому-то руки. Выражение его лица тоже говорило: «Напьюсь, и наплевать мне на все!..»

Еще через час начались танцы.

Проплясав два танца — один с мужем, а другой — с каким-то важным гостем, Лида подошла к столику, за которым сидели Валя с Ильей.

— Ну что вы такие скучные? — смеясь, сказала она, румяная и оживленная.

— Илья не танцует, — напомнила ей Валя.

— Что за ерунда… — захихикала Лида. — Илюшка, ты просто обязан…

Она схватила его за руку и буквально сдернула со стула. Валя с улыбкой проводила их взглядом.

Сосед Артур тоже вознамерился встряхнуться и пригласил на танец Валю.

— Идите, идите! — улыбнулась его жена Лина.

В центре зала было уже довольно много народа. Сверху сыпались серпантин и конфетти, какой-то почтенный замначальника отдела, красный как рак, без пиджака и со сбившимся на сторону галстуком, неистово изображал что-то среднее между твистом, рок-н-роллом и рэпом…

Было жарко. Артур, стараясь перекричать музыку, что-то громко рассказывал Вале, но она не слышала ни слова…

Потом кто-то схватил ее за руку — это была Лида.

Лида потащила ее куда-то сквозь двигающуюся толпу.

Идем, я тут местечко одно знаю… — Что ты делаешь? — с удивлением спросила Валя, когда Лида принялась бороться с белой кружевной гардиной, висевшей вдоль огромных окон. — Погоди, не мешай… — Лида наконец выпуталась из гардины и нажала на шпингалет — окно оказалось балконной дверью. — Теперь иди за мной.

Подруги попали на длиннющий балкон, идущий вдоль всего зала, со множеством колонн и перекрытий — вероятно, летом он использовался как веранда и здесь тоже сидели посетители. Но сейчас балкон был пуст, на каменном полу лежала пыль… Зато вид на Москву открывался замечательный.

— Здорово, да? — с восторгом произнесла Лида.

— Ага… — Валя оперлась на перила, посмотрела вниз. Были видны старинные особняки, которыми так отличался центр города, узкие улочки и деревья — листья на них еще не распустились, но верхушки деревьев словно окутывала легкая зеленая дымка…

— Холодно? — спросила Лида.

— Нет, что ты… градусов пятнадцать, не меньше. На город спускались сумерки. Подругам сквозь прозрачные кружева на окнах был виден весь зал, залитый светом, зато их из зала нельзя было заметить.

— Вон первая жена Сокольского, за тем столом… Видишь? — возбужденно произнесла Лида. — А рядом ее муж…

Первая жена Стаса Сокольского была пожилой дамой с угрожающей корзинкой из смоляных черных волос на голове и огромными золотыми серьгами, напоминающими лошадиные подковы. Ее визави — почтенный господин, явно обладатель какого-то высокого чина, — сидел с важным и ответственным выражением лица.

— Сколько же ей лет? — удивилась Валя, глядя на первую жену Стаса.

— Больше полтинника, скажу я тебе по секрету…

— Она что, была старше Стаса?

— Нуда!

По полутемной веранде гулял легкий ветерок Лида щелкнула зажигалкой и закурила.

— Наш Илюшка лучше всех… — весело заметила она. — Смотри, как на него все дамочки заглядываются!

— Ты права… — Валя заметила в толпе своего мужа. — Только ему, похоже, на них наплевать.

— Он у тебя золото! — хихикнула Лида, выпуская колечки дыма. — А вон, видишь того типа? Кажется, он из налоговой. Сокольский его прямо чуть ли не облизывает…

Лида принялась рассказывать про гостей — кто из них кто. Валя слушала ее вполуха, а сама наблюдала за Ильей. Он действительно выделялся из толпы — высокий и мощный, с мрачным характерным лицом — древнее божество. Илья Пророк. Зевс-Громовержец… «Мне повезло с мужем, — подумала вновь Валя. — Правда, он резковат иногда, но это единственный его недостаток!»

Лида докурила сигарету и бросила ее вниз.

— Сейчас шампанского принесу… Я через минуту — не уходи пока!

Она ушла и пропала надолго. Валя подождала ее минут десять, а потом ей стало холодно. Она нащупала ручку на двери и нырнула обратно в зал.

Там уже разносили горячее.

Валя попробовала шашлык из осетрины, немного поболтала с Линой, перекинулась парой дежурных фраз с Ильей, потом протанцевала еще один танец с Артуром.

Вечер перешел уже в ту стадию, когда весело стало всем.

Сокольский лихо отплясывал лезгинку, зажав в зубах кинжал, а артисты вокруг него хлопали в ладоши. Валя посетила с Линой дамскую комнату, потом они наблюдали, как краснолицый замначальника, высоко засучив рукава, пытается ловить руками рыбу в хрустальном фонтане.

В ушах у Вали шумело от шампанского. Она еще раз зашла в дамскую комнату и посмотрела на себя в большое зеркало. Тоненькая женщина в темно-зеленом длинном платье, бледные руки резко выделяются на его фоне. Темные волосы убраны вверх, лицо, несмотря на выпитое, тоже бледное, скулы как у Марлей Дитрих — об этом говорила еще мама когда-то…

Валя вдруг вспомнила о Ване, о том последнем с ним разговоре. Сердце невольно сжалось. «Нет-нет, ничего не было… И ничего не будет. Я просто пьяна, и в голову лезет всякая чушь!»

Она не хотела думать о Ване, она считала это преступлением против Ильи.

В зале продолжали плясать, несколько пар играли в «ручеек», актеры жонглировали…

Валя вернулась в зал. За столиком никого не было. Она взяла бокал шампанского и снова отправилась на балкон, надеясь встретить там Лиду.

Но Лиды там не было. Стало совсем темно.

Опершись о перила, Валя стояла у колонны, виском прислонившись к холодному мрамору, и с улыбкой смотрела вниз. Сзади, из-за окон, глухо доносилась музыка.

Внезапно балконная дверь задребезжала, и раздались чьи-то шаги.

— Как тебе здесь? — услышала Валя Лидин голос. В первый момент она подумала, что та вытащила на балкон своего мужа, юбиляра Стаса Сокольского, дабы освежить и проветрить, и замерла — лишний раз сталкиваться с ним ей не хотелось.

— Неплохо, — тихо ответил знакомый голос. С Лидой был Илья.

— Про это место никто не знает — здесь до лета все закрыто, — довольно сообщила Лида. — Ты, да я, да Валька…

— Где она, кстати? — спросил Илья.

— Я только что видела ее у фонтана, она была с Линой Винер.

— Какой еще Винер? А, с той, что сидит с нами за одним столом…

Валя едва не рассмеялась — самый момент, чтобы выйти из-за пыльной колонны и сообщить о своем присутствии. Но что-то сдержало ее — ей захотелось продолжить шутку. Пожалуй, свой выход она обставит как-нибудь поэффектнее…

— Илюшка… — мечтательно произнесла Лида. — Ты только посмотри, какой вечер!

Тот что-то буркнул в ответ.

— Ты чего не в духе? — с укором продолжила Лида. — Весело же!

Валя осторожно отпила из своего бокала и мысленно усмехнулась — а то Лидка не знает, какой у Ильи характер!

— Не хотелось бы, чтобы нас тут застукали, — мрачно произнес он. — Подумают еще чего-нибудь…

— Чего подумают? — удивилась Лида. — Мы же ничего плохого не делаем…

Самое время было выйти из своего закутка, но Валя все медлила, выжидая удобный момент. Шампанское шумело в голове, лишая ее воли.

— Уже сделали.

— Ну тебя, дурак! — капризно воскликнула Лида. — Ой, что это у тебя на плече? Деев, ты весь в конфетти…

Валя услышала, как она отряхивает пиджак Ильи.

Ну все, пора выходить… Но она не могла сдвинуться с места, ноги словно приросли к полу.

— Как тебе мое платье? — хвастливо спросила Лида. — Ну скажи, что я здесь самая красивая!

— Ты похожа на пожарную машину. И самая красивая здесь моя жена.

— Деев, ты обижаешь хозяйку!

— Ладно, я шучу…

Разговор этих двоих был самый обычный, в нем не было ничего такого, в чем можно было их упрекнуть. Обычная болтовня старых друзей. Лидка, как всегда, немного кокетничала, Илья по привычке иронизировал…

«Милый Илюшка, он заявил, что самая красивая здесь я, — рассеянно подумала Валя. — А мне пожадничал комплимент сказать. Ладно, так даже приятнее…»

— Идем отсюда, — настойчиво произнес Илья. — Она будет меня искать.

— Валька-то? Брось, она же у нас просто божий одуванчик… Ну что ты все хмуришься? Ладно, пошли.

Балконная дверь опять задребезжала. Они ушли.

Валя медленными глотками допила бокал.

Хорошо, что она так и не вылезла из своего укрытия — Илья и Лида подумали бы, что она за ними следит. «Божьим одуванчиком меня назвала… — с досадой подумала Валя. — Ну я ей покажу!»

Холодный ветер пробежал по голым рукам. Валя вздрогнула, и бокал выскользнул из ее рук — через несколько мгновений она услышала, как он разбился об асфальт где-то далеко внизу. Этот отдаленный короткий звук произвел на нее впечатление выстрела.

«Мы же ничего плохого не делаем», — сказала Лида.

«Уже сделали», — ответил Илья.

Интересно, о чем это они…

Хмель моментально куда-то улетучился. Валя была не настолько «божьим одуванчиком», чтобы не услышать этот странный диссонанс в их безобидной дружеской беседе. Что же такое они сделали, ее муж и ближайшая подруга?

Ответ мог быть тоже самым простым и безобидным — например, сейчас, в зале, пока Валя отсутствовала, они могли выкинуть какую-нибудь шутку. Все шутили и дурачились — подобное настроение было и у Вали. Вполне возможно, что именно эту шутку имел в виду и Илья.

Однако это его «уже сделали» было произнесено слишком мрачно. Слишком мрачно даже для Ильи. Как приговор, как упоминание о какой-то роковой ошибке. Нет, совсем не так упоминают о милом дурачестве…

О чем же они говорили?

Господи, да о чем угодно могла идти речь! Ну хоть о том, что вложили деньги в какие-то акции и прогорели. С авантюристки Лидки это станется (главное, чтобы прижимистый Стае не узнал!), а Илья не тот человек, чтобы докладывать о своих промахах Вале. Илья с Лидкой друзья, и нет ничего зазорного в том, что их может объединять какое-нибудь общее дело. Мужчина с женщиной могут дружить в том случае, если они бывшие любовники. Илья с Лидой были любовниками — это для Вали не секрет, но их роман давно кончился, и у нее не было никакого повода для ревности.

«Мы же ничего плохого не делаем!»

«Уже сделали».

«Валька — божий одуванчик…»

От холодного апрельского ветра Валя уже окоченела вся, но она по-прежнему не могла заставить себя сдвинуться с места. Подозрения, точно снежный ком, росли и грозили подмять ее под себя. Она тщетно пыталась убежать от лавины — Илья же раскритиковал Лидкино платье, он сказал, что самая красивая она, Валя, он беспокоился, что Валя будет его искать… Да все, все, что он говорил, было косвенным признанием в любви к ней, к Вале…

— Что за глупости! — строго произнесла она вслух о своих неожиданных странных мыслях, уговаривая себя, точно маленькую. — Мне все показалось. У меня нет никакого повода подозревать людей, которых я очень люблю! Лидка всю жизнь, с юности, была мне верной подругой, а Илья вообще спас меня. Я же тогда просто умирала, когда Ванечка бросил меня, а он пришел и спас.

Усилием воли Валя наконец-то заставила себя выйти в зал. Никто из гостей так и не заметил этой двери, скрытой широкой гардиной.

Вышколенные официанты сновали между столов, убирая лишнюю посуду, — приближалось время десерта. Лавируя, Валя пробралась к своему столику. Конферансье у микрофона окончательно распоясался — он выкликал нечто вроде того, что Стае Сокольский, сегодняшний юбиляр, — гений и спаситель человечества.

— Ну наконец-то! — недовольно произнес Илья. — Ты где была?

— Так, заблудилась немного… — легкомысленно взмахнула рукой и едва не села мимо стула.

— Да, вечер удался на славу! — засмеялись Артур и Лина Винеры.

Свет слегка приглушили, и на большой тележке вывезли многоэтажный торт, очень напоминающий свадебный, с цифрами 45 наверху. В разные стороны брызгали бенгальские огни и шутихи.

— А-а-а… У-у-у!.. — заорали все.

Оркестр заиграл «Happy birth day…». Стае поднялся со стула, закричал что-то вроде того, что это непатриотично и надо бы исполнить какую-нибудь отечественную, русскую мелодию, но по всему было видно — он страшно доволен. Небольшой лопаткой он отрезал себе верхний кусок…

Далее торт был стремительно разобран гостями — Вале досталась маленькая кремовая башенка в вишнево-клубничном обрамлении. Торт был выше всяких похвал — в эти времена пальмового масла и соевых добавок он радовал натуральным сливочным вкусом. Об этом говорили все вокруг…

— Боже, это чудо! — щебетала Лина Винер.

— Я уж думал, что в меня больше ничего не влезет, но этот торт… — сладострастно стонал Артур. — Надо спросить Сокольского, где он его заказал!

— Да здесь же и заказал!

— Не люблю сладкое, — тихо признался Илья. — Что ты так смотришь на меня, Валя?

— Ничего. Просто… — растерянно ответила она. — Знаешь, я здорово устала!

Лида встретилась с Валей ровно через неделю.

Двадцатого апреля было тепло, как летом. Лиде дома не сиделось, ее душа рвалась к прекрасному, к природе…

— Поехали на Воробьевы горы? — предложила она, заехав за подругой на своей маленькой хорошенькой машине, больше напоминающей игрушечную…

— Поехали! — обрадовалась Валя. — Мне как раз делать нечего.

— А Илья где? — с любопытством спросила Лида.

— Где-то на объекте пропадает. Что-то у них там со сроками не получается, вот и работает в выходные.

— А-а… — равнодушно протянула Лида. Валя вдруг вспомнила подслушанный разговор недельной давности, и холодок пробежал у нее между лопатками.

Солнце давно растопило весь снег, и на склонах Воробьевых гор чернела земля, хотя кое-где уже пробивалась и травка. Весь горизонт был затянут дымкой, сквозь которую тем не менее четко прослеживалась панорама Москвы — блестящие луковки церквей, сталинские высотки, стадион, ажурные мосты над рекой…

— Лепота какая! — закричала Лида, подбегая к темным мраморным перилам смотровой площадки. — А, Пирогова?

— Я уже сто лет не Пирогова, — усмехнулась Валя.

— А для меня ты всегда будешь Пирогова! — засмеялась Лида и звонко чмокнула ее в щеку. — Жара-то какая, настоящая жара!

Валя через голову стянула с себя черный свитер. Когда стягивала, заколка на волосах щелкнула, упала вниз. В черных узких джинсах, тонкой черной футболке, с распущенными волосами, она вдруг почувствовала себя совсем юной. Забралась на перила и уселась там, болтая ногами.

— Смотри не упади… — сказала Лида. — Господи, Пирогова, какая же ты худющая… Это все оттого, что не рожала, — с завистью заключила она.

— Ничего, рожу — растолстею, как корова! — засмеялась Валя.

— И не вздумай! — нахмурилась Лида. — Оставайся такой всегда…

— Ты глупая!

— Нет, это ты глупая…

Лида тоже попыталась вскарабкаться на перила, но потом передумала — было жаль нового небесно-голубого костюмчика, который очень шел к ее светлым волосам.

— Триста пятьдесят у.е., — с гордостью сообщила она Вале, подергав себя за лацкан. — Сокольскому сказала, что пятьдесят на распродаже.

— Он поверил?

Еще как! — хихикнула Лида, и лицо ее приняло мечтательное выражение. — Кто бы мог подумать… А помнишь, какая раньше была бедность?

— Когда?

— Лет пятнадцать назад. Да ты уже забыла… Ходила в тапочках дикого розового цвета, талдомского производства.

— Тапочки были раньше! — не согласилась Валя.

— Ну неважно… Колбаса только двух видов, капустный суп твоей матери…

— При чем тут капустный суп? — удивилась Валя.

— А при том, что я его до сих пор не могу забыть! Он, может, до сих пор мне в кошмарах снится…

— Нормальный был суп, — отмахнулась Валя. Солнце ласкало ей кожу, ветер шевелил волосы. — А Илюшкин желтый «Запорожец» помнишь?

— Да… — пробормотала Лида и судорожно передернула плечами.

— Что, неужели холодно?

— Нет, это нервы. До сих пор не могу прийти в себя после дня рождения Стаса. Сокольский напился в стельку и устроил мне концерт.

— Но теперь-то вы помирились?

— Угу. Он, кстати, завтра уезжает на две недели. И хорошо, хоть немного от него отдохну.

У проходящего мимо торговца воздушными шарами Валя купила один, в виде большого красного сердца, намотала кончик веревки на палец, чтобы он не улетел.

— Лида…

— Да?

— Я тебе не рассказывала, но… Ты знаешь, я видела Ванечку, — вдруг произнесла Валя.

— Легок на помине! — засмеялась Лида. — Ведь совсем недавно мы его вспоминали, да? Он что, назначил тебе встречу?

— Нет, мы встретились случайно.

— Ну и… — с любопытством спросила Лида.

— Что — «и»?

— Что было дальше?

— Ничего, мы просто говорили. Знаешь, он такой… Впрочем, я сама не поняла, какой он, — вздохнула Валя. — То ли изменился, то ли нет… Сначала мы говорили просто как старые друзья — как дела, то да се… Ну как будто ничего и не было. А потом на меня словно что-то нашло — я вдруг стала кричать на него, упрекать…

— Зачем? — тихо спросила Лида, завороженно глядя на Валю.

— Сама не знаю. Просто он не должен был притворяться, что ничего не было! Мы же так любили друг друга, мечтали пожениться…

— А он?

— Ванечка спросил меня, не хочу ли я… ну, словом, не хочу ли я начать все сначала. Во всяком случае, именно так я его поняла…

Лида вытаращила глаза и прижала ладони к щекам.

— О боже… Пирогова… у меня нет слов! Ты согласилась?

— Ты что, с ума сошла! — испугалась Валя. — Конечно, я сказала «нет».

— А почему?

— Почему… По-моему, и так все ясно. Нельзя реанимировать труп, — пожала плечами Валя, глядя вдаль. По Москве-реке медленно плыла баржа, груженная песком.

— Какой еще труп?

— Нашу любовь, вот какой! — несколько истерично засмеялась Валя.

Лида была более чем взволнована. Каблуком она бессознательно выбивала дробь на асфальте.

— Глупый Ваня Тарасов, — сквозь зубы прошептала она. — И куда он раньше смотрел? Эх, надо было тебе надавить на него тогда, нельзя было отпускать его к Марьяне…

— Лида!

— Как было бы хорошо — ты с Ваней, я с… ну это неважно… Все было бы по другому!

Валя с удивлением и страхом смотрела на нее.

«Мы же ничего плохого не делаем».

«Уже сделали!»

Обрывки фраз, некоторые наблюдения — все это определенно продолжало складываться в одну картину. «Ты что, до сих пор любишь Илью?» — хотела спросить Валя, но не смогла. А что, если бы Лида сказала «да»?..

— Лида…

— Что?

— Нет, ничего.

Может быть, лучше ничего не знать… Лента на Валином пальце раскрутилась, и воздушный шар взмыл вверх.

— Ой…

— Валька, растяпа!

Большое красное сердце медленно плыло над склоном горы.

— Ну вот, упустила… — с огорчением произнесла Валя.

— У тебя этих сердец… — Лида не договорила.

— Лида, Илья хочет, чтобы я уволилась с работы.

— Зачем? — Подруга повернулась к ней — бледная, далекая ото всего.

— Ему не нравится моя работа.

— А-а… Так я не поняла — что ты решила насчет Ванечки своего?

— Ничего. Зачем мне Ванечка, когда есть Илья?!

Откуда Илья тогда узнал, что Ваня ее бросил? Валя не знала. Наверное, Лидка ему все-таки проболталась — скрывала, скрывала несколько месяцев, а потом проболталась.

Он пришел к ней в начале лета — на дачу Валя ехать отказалась и сидела в городе одна. У нее уже тогда зародилась эта идея — продать дачу к чертовой бабушке, чтобы не вспоминать ни о чем. Буквально — сидела в кресле-качалке на балконе и читала одну и ту же бесконечную книгу — «Отверженных» Гюго.

Он позвонил в дверь — она открыла.

— Чего тебе? — равнодушно спросила она, глядя в сторону.

— Вот проведать решил, — Илья вошел, не дожидаясь приглашения.

— Мне некогда…

— Вижу я, как некогда. Чаем хоть напои.

— Пожалуйста…

Она заварила чай на кухне, села напротив, все так же глядя в сторону. Усталая, безразличная, холодная. Мертвая.

— Ты одна?

— Да, дед с мамой на даче.

— Как они?

— Ничего, мама вот только неважно себя чувствует. Зачем ты пришел? Уходи. Лидке не понравится, что ты ко мне приходил.

— Переживет, — грубо сказал он. — Я вот что решил — выходи за меня.

— Что? — Валя удивленно подняла на него свои темные, болотного цвета глаза, машинально отбросила волосы назад. — Зачем?

— Затем, что я люблю тебя, — мрачно признался он.

— Деев, я не могу!

— Почему?

— Потому что…

Она замолкла, задумалась. Сидела, ничего больше не говоря, тоненькая, в ситцевом летнем платье, сквозь разрез которого виднелась бледная босая нога — узкая лодыжка, маленькие, точно у ребенка, пальцы.

Илья бухнулся на колени и прижался к этой ноге щекой. Валя даже не успела опомниться, она тогда вообще была какой-то заторможенной, могла думать только о Ванечке, о милом Ванечке, которого потеряла навсегда…

— Ты что? — удивилась она, пытаясь вырваться, но это было не так-то просто. — А Лида?

— Не нужна мне Лида! — сказал он яростно. — Кой черт мне Лида, когда я тебя люблю!

— А… Нет, Илья, ничего не получится, — сказала Валя, безуспешно пытаясь оттолкнуть его от себя. — В общем, даже и не в Лиде дело…

— Ты что, думаешь, он к тебе вернется, Ванька твой?

— Нет, он ко мне не вернется. Пусти!

— Знаешь, я тебя больше никогда не отпущу… — угрожающе забормотал он. — О, ты меня плохо знаешь!

Щека у него была горячей и почему-то мокрой. Позже, вспоминая об этом, Валя решила, что Илья, наверное, плакал тогда. Впрочем, то был первый и единственный раз, когда он плакал.

— Зачем я тебе? — с ужасом спросила она. — Ты же меня ненавидишь! Помнишь, позапрошлым летом говорил, что ты меня ненавидишь, называл еще меня всякими словами… Ты даже мне про какой-то ад говорил!

— Глупая, глупая Валька… Я же ревновал тебя! Забудь. Мне, например, еще тогда, сразу было ясно, что Тарасов — сволочь та еще.

— Он хороший!

— Хороший… Только где он сейчас?

Илья вдруг отпустил ее, сел рядом. За окном плыли облака, летел легкий тополиный пух.

— Ванечка… — пробормотала Валя и тихонько заплакала. Она совсем недавно смогла плакать — до того она словно брела по раскаленной, иссушающей душу пустыне, где не было ни капли воды.

— Перестань. Он того не стоит.

— Нет, ты не понимаешь… — Она икнула, Илья дал ей выпить чаю из своей чашки, и она послушно глотнула несколько раз, стуча зубами о край чашки. — Ты ничего не понимаешь… Я жить не хочу…

— Чушь собачья. Между прочим, если ты не будешь жить, то я тоже умру, — злорадно сообщил он. — Хорошо тебе будет на том свете, если ты узнаешь, что еще одного человека уморила?

— Не надо… ты сам чушь говоришь!

— Нет, это правда.

— Я не верю…

— В общем, так, Валя Пирогова, — хмуро произнес Илья. — Ты должна стать моей женой. Раз ты все равно собралась помирать, то хуже уже не будет. А в этом случае хоть один человек будет счастливым…

— Ты? — недоверчиво спросила она сквозь слезы.

— Да, я.

— Ты же меня ненавидишь… — растерянно повторила она, уже не зная, чем ему возразить.

— Дурочка, я тебя люблю! — закричал Илья. Далее события развивались каким-то странным образом. Валя не дала Илье какого-то определенного ответа — она сама не знала, как ей дальше жить, но почему-то он почти каждый день стал появляться у нее дома. Одновременно пропала Лида — перестала звонить, и все. В этом не было ничего странного — ведь Лида любила Илью, а теперь он для нее был потерян навсегда.

Лида объявилась позже, к осени. Она сказала Вале, что была очень обижена на нее, но теперь все обиды в прошлом.

— Чего обижаться, когда с самого начала было ясно, что Илья любит только тебя, — сказала она.

— Лида, Лида, что мне делать?! — в отчаянии бросилась тогда Валя к подруге за советом. — Илья — он как танк, он идет напролом. Ему совершенно наплевать, что я до сих пор не могу забыть Ванечку. Он хочет жениться на мне — и все. Хуже всего, что мы уже подали заявление в ЗАГС!

— Он что, силой тебя заставил подавать заявление? — удивилась Лида.

— Нет, но… Иногда мне кажется, что силой, — потому что я совершенно не могу сопротивляться ему. Он полностью подчинил меня своей воле…

— Мы должны смириться… — вдруг заявила Лида. — Таким, как Илья, нельзя противоречить.

И Валя вышла замуж за Илью. Лида была свидетельницей на их свадьбе. Потом, через пару лет, она встретила Стаса Сокольского. И прошлое было забыто — казалось, навсегда…

— Что же вы к нам больше не заходите? — спросил Валю Герман Коваленко в следующую пятницу.

— Куда? — спросила она.

— Ну к нам, в студию. Раньше вы почти на каждом занятии присутствовали!

— Мне некогда, — пожала плечами Валя. — И, вообще, я работаю последние две недели.

— А что будет потом? — удивленно спросил Герман. На нем был темно-синий простой свитер и вроде бы мешковатые брюки, но дорогого стоила та простота.

— Потом вы меня больше не увидите! — с некоторым злорадством сообщила Валя. — Я увольняюсь.

— Куда?

— Никуда! Надоело мне работать, буду дома сидеть.

— Но… но это же скучно!

— Кому как.

— Это ваш муж вас заставил? — прищурил глаза Герман.

— Нет, это мое решение.

— Неправда…

Валя вдруг разозлилась:

— Да что вы ко мне пристали, вообще! В любом случае не ваше дело — мое это решение или не мое…

— У вас очень жестокий муж, — тихо произнес Герман Коваленко. — Он вас не бьет, случайно? Он похож на средневекового феодала, который привык держать своих близких в абсолютном подчинении…

— Герман, вы потому так говорите, что однажды мой муж посадил вас в сугроб! — ехидно напомнила Валя. — К вашему сведению, мы пятнадцать лет вместе, и он меня ни разу и пальцем не тронул…

Они сидели на заднем дворе — здесь был небольшой палисадник. На клумбах заботами Леонарды Яковлевны, росли оранжевые тюльпаны.

До открытия библиотеки оставался целый час. Валя явилась пораньше, но другие сотрудники еще не успели прийти, а ключи были у заведующей или у Натальи. Каким образом здесь оказался Герман Коваленко, Валя не знала.

— Вы ведь тоже пишете. Или я и в этот раз ошибаюсь? — опять спросил он.

— С чего вы взяли?

— Вы так внимательно слушали Юлия Платоновича… как будто его советы и для вас были важны.

— В общем, вы не так уж далеки от истины, — пожала плечами Валя. — Не так давно я дала почитать Истомину одну свою рукопись, но он разругал ее в пух и прах.

— Да-а? — страшно удивился Герман. — А я-то думал, что хуже меня в этой студии никого нет!

— Похвальная скромность! — засмеялась Валя. — Юлий Павлович даже напомнил мне старую истину — если можешь не писать, не пиши.

— А вы — можете?

— Не знаю… Наверное, могу и не писать. Правда, почему-то до сих пор продолжаю придумывать всякие истории, сюжетные ходы, героев, — призналась она. — Нет, я не могу не писать — это для меня что-то вроде психотерапии, я уже поняла. Я буду сочинять свои истории дальше, правда, уж больше никому их не покажу.

Герман посмотрел на Валю с изумлением.

— Валя, мне кажется, вы не правы! — с укором воскликнул он. — Нельзя полностью доверять Истомину. Он старый алкоголик, и время от времени на него находит… А вы видели, как он завидует Гликерии Петровне — только потому, что она нашла себя в этой жизни, а он — нет?..

— Юлий Платонович — алкоголик? — удивилась Валя. — Он просто несчастный больной человек, не смирившийся со звериными законами капитализма, выражаясь газетным языком…

— Еще какой пропойца! — с азартом принялся доказывать Коваленко. — Вы, Валя, наивны, как дитя…

— Или как божий одуванчик? Правда, так принято называть старушек, но моя подруга однажды назвала меня «божьим одуванчиком»… — засмеялась Валя.

— Божий одуванчик… — с улыбкой пробормотал Герман. — Нет, вы не одуванчик, вы какой-то другой цветок… Вы — лилия. Белоснежный цветок со сладким дурманящим запахом, от которого кружится голова… Невинность и царственная красота.

— Я не люблю лилии, — призналась Валя. — К тому же глупо сравнивать с лилией женщину, которой давно за тридцать.

— Вам и тридцати-то не дашь… А какие цветы вы любите? — Герман посмотрел на клумбу перед собой.

— Помню, давно у нас на даче росли купавки…

Это такие желтые цветы. Впрочем, я даже не помню, пахнут они или нет… — задумалась Валя.

— Я не знаю таких цветов, — признался Герман. — Надо заглянуть в специальную энциклопедию. Купавки…

— Вы странный.

— И вы, Валя, — довольно улыбнулся тот. — Не люблю нормальных людей, которые действуют и говорят по правилам. У меня тетка работала доктором в психиатрической клинике, так она утверждала, что нет никого нормальнее людей с легкой чудинкой, а все те, кто прячется за образцово-показательным забором, — психи и извращенцы. Мнение профессионала, между прочим!

— Что ж, будем надеяться, что ваша тетя не ошиблась с выводами… — опять засмеялась Валя. — Хотя, я слышала, сумасшествие иногда бывает заразным.

— Моя тетя была в полном порядке! — шутливо нахмурился Герман. — Нормальная тетя с легкой чудинкой…

— Мы говорили об Истомине, — напомнила Валя. — Так почему же вы считаете, что я не должна ему доверять?..

— Юлий Платонович, конечно, милейший человек, но… Почему бы вам не отнести вашу рукопись в издательство? — вдруг выпалил Коваленко. — Что вы теряете, а?

— А смысл? — отвернулась она.

— Смысл в том, что там она может понравиться.

— Не может!

— А вы попробуйте, — настойчиво повторил тот.

— Мой муж говорит…

— И на мужа тоже наплюйте! Вы свободны, свободны — от мнения Истомина, от мнения своего мужа, от подруги Лены…

— Лиды, — поправила Валя.

— …Лиды и всех прочих!

Валя с удивлением посмотрела на Коваленко и вдруг произнесла:

— Хорошо.

— Валя… Слушайте, а давайте поедем вместе!

— Куда?

— Ну в издательство…

— Вы тоже хотите отдать туда свою рукопись?

— Нет. Я уже понял — писатель из меня никакой… — захохотал Коваленко, обеими руками зачесав светлые волосы назад. — Я, пожалуй, тоже брошу эту студию…

— Так зачем же вы вообще в нее пришли?

— Затем, что захотелось узнать, на что я способен. Выяснилось, что литератор из меня не получится.

— Теперь пойдете в художественную студию, чтобы узнать, нет ли у вас способностей к рисованию? — насмешливо спросила Валя.

— Нет, нет! Я уже нашел, чего мне не хватало, — загадочно ответил Коваленко. — Все оказалось проще и гораздо сложнее…

— Что же? — тронула его за руку Валя. — Признавайтесь!

— Не скажу… — ответил он, глядя ей прямо в глаза. — То есть — пока не скажу. Вы не поймете. Еще рано…

— Скажите! — потребовала Валя. — Потом мы можем не встретиться!

— Нет, мы еще встретимся… Обязательно. Я узнал у Леонарды Яковлевны ваш домашний телефон.

— И она дала?!

— Дала, — довольно произнес Герман Коваленко. — Я ей наврал, что занял у вас денег и теперь должен их вернуть.

— И она поверила этой чепухе? — возмутилась Валя. — Ничего более бессмысленного и невероятного нельзя было придумать! Сказали бы лучше, что я заняла у вас денег…

— Чем невероятнее, тем убедительнее, — многозначительно поднял палец Коваленко. — Впрочем, это все ерунда, я в любом случае узнал бы ваш телефон — если не через заведующую, то каким-нибудь другим образом.

— Вы меня преследуете, — констатировала Валя. — Зачем? Или Наталья отказалась с вами встречаться?

— О господи, опять вы про Наталью! — схватился он за голову. — Да забудьте вы про нее!

— А зачем вам тогда я? — серьезно спросила Валя. — Я уже начинаю вас подозревать, Герман Витальевич, в странной и порочной склонности к библиотечным работникам…

— Вы же скоро уже не будете таковым, — напомнил Коваленко. — Валентина Кирилловна…

— Что?

— Почему вы все время ускользаете от меня — и буквально, и в переносном смысле, на словах?

— Я не понимаю…

— Вы не хотите понимать!

Тут задняя дверь позади них со скрипом отворилась, и на крыльцо вышла Нина Константиновна.

— Валюта, ты тут? — громко спросила она. — Заходи же! Ключи сегодня у меня, потому что Леонарда Яковлевна ждет комиссию из центральной к пяти и сказала, что задержится, так как в отчете допущены кое-какие неточности и их надо исправить…

— Ты куда? — спросила Валя.

— Мне надо ненадолго… — Илья, стоя перед зеркалом, зачесал свои волосы назад и посмотрел на часы. — К одиннадцати вернусь.

Обычно Валя редко когда интересовалась делами мужа, но сейчас ей непременно надо было узнать, куда тот направляется.

— Уже вечер, — сказала она. — Это все как-то подозрительно…

— Глупенькая! — засмеялся он и чмокнул жену в висок. — Так приятно, когда ты меня ревнуешь.

— Я не ревную, я просто беспокоюсь.

— Ладно-ладно… К Сокольскому я еду. Опять что-то с машиной, а у него в автосервисе замечательный мужик работает — сколько раз меня выручал…

— Значит, ты встречаешься с Сокольским?

— Да! Все, я побежал…

Илья сорвал с вешалки пиджак и исчез за дверью.

Валя села за компьютер, включила его. Но мысли ее были далеко — она смотрела на экран и пыталась понять, что же в словах мужа насторожило ее. «Илья сказал, что едет к Сокольскому. Но Сокольского нет в Москве, мне Лидка недавно говорила, что Стае уезжает в командировку недели на две… Зачем же Илья соврал?..»

Валя выключила компьютер и встала у окна. Большое красное солнце висело над домами, озаряя горизонт яркими красками.

— Какой красивый закат… — пробормотала машинально Валя.

Сокольский мог никуда не уехать, отменив свою командировку. С другой стороны, муж ехал в автосервис к Стасу, но это вовсе не означало, что он будет непосредственно встречаться с ним. Илья так и сказал: «У него в автосервисе замечательный мужик работает…»

Илья знал, что Валя никогда не станет звонить Сокольскому. Другим людям, возможно, и позвонила бы, если б захотела проверить правдивость его слов, но вот холодному и надменному Стасу — никогда.

Если бы не подслушанный недавно разговор между Лидой и Ильей, Валя не стала бы мучиться дурацкими подозрениями. Но сейчас… «Ладно, позвоню Лиде», — решила она.

Сотовый у Лиды был отключен, а вот дома взяла трубку Анна Михайловна, Лидина мать.

— Валечка, ты? Нет, она ушла. Что передать-то ей?

— Передайте привет, — брякнула Валя.

То, что Лиды не было дома, заставило ее еще больше сомневаться в правдивости Ильи. Если Илья и Лида вместе, то какие же дела могут связывать их?

В то, что у ее мужа и Лиды роман, Валя поверить не могла. Роман у них был, но давно закончился. Илья никогда не любил Лиду. Они друзья, только друзья… Сколько раз Валя с Ильей помогали Лиде, сколько раз Лида помогала им…

Однажды, вспомнилось вдруг Вале, после рождения Димки, Стае Сокольский тоже уехал, причем надолго. А крошечный Димка заболел, и его надо было везти к какому-то специалисту в медицинский центр, потом еще куда-то сдавать какие-то анализы… Словом, надо было объехать пол-Москвы. Тут и разговоров не было — Илья на своей машине возил растрепанную, несчастную Лидку с вопящим Димкой на руках…

«Если они вместе, то где же они могут быть?» — задумалась Валя. И вдруг вспомнила еще одну случайно услышанную фразу — «Бельтрам» меня вполне устраивает», давным-давно проскользнувшую в разговоре между Ильей и Лидой, тоже на первый взгляд, совершенно невинном. Этим самым «Бельтрамом» могло быть что угодно — новомодная бритва, прибор для увлажнения воздуха в помещении, деталь автомобиля (в машинах и их устройстве Валя не разбиралась совершенно) или фирма, берущаяся за перепланировку квартир.

Валя схватилась за городской справочник и залезла в оглавление. Никакого «Бельтрама» там не было. «А вдруг это какая-нибудь гостиница, где они встречаются?» — мелькнула мысль.

Она снова раскрыла справочник — специальный раздел, посвященный гостиницам, пробежала пальцем по списку. И вдруг ее взгляд споткнулся на середине страницы — отель «Бельтрам». Совпадение или нет?

Валя набрала номер. Нежный женский голосок сообщил ей, что отель «Бельтрам» с радостью приветствует ее.

— Скажите, — неуверенно заговорила Валя, — я могу узнать, останавливались ли у вас люди под такими фамилиями…

— Что? — нежный голосок вмиг напрягся. — Нет, информацию о своих клиентах мы не разглашаем.

Короткие гудки.

Минуту Валя сидела в растерянности, а потом принялась быстро собираться. Адрес в справочнике имелся, так что можно съездить к этому самому дурацкому «Бельтраму». Для чего-то она бросила в сумочку театральный бинокль…

Такси довезло ее до пункта назначения быстро, минут за десять. Отель располагался на одной из тихих московских улочек в пределах Садового кольца — типичный новострой с башенками, колоннами и лепными украшениями на балконах. Небольшой — всего четыре этажа, пункт обмена валюты внизу.

Заходить внутрь Валя не решилась. Она расположилась неподалеку от входа, в соседнем дворике, где была детская площадка — с лавочками, расписными теремами и каруселями. «Как глупо, — подумала она. — Я слежу за собственным мужем! Еще недавно я смеялась над анекдотами на эту тему, а вот теперь сама нахожусь в роли ревнивой жены…» На самом деле ревности Валя не чувствовала. Она знала, что Ильи и Лиды здесь нет и что все ее подозрения беспочвенны. И даже если этих двух и связывают какие-то отношения, то отнюдь не любовные. Словом, Валя только хотела убедиться в том, что она ошибается.

Сирень еще не зацвела, но за ее кустами с молодыми зелеными листьями, еще не успевшими покрыться серой московской пылью, было легко спрятаться. Постепенно темнело, и зажглись фонари, которые превратили окружающую обстановку в какую-то фантастическую декорацию — все эти расписные терема и деревянные скульптуры в полутьме приняли зловещие, странные очертания.

Швейцар у входа в отель «Бельтрам» лениво шагал взад-вперед. Два раза он открыл дверь перед кем-то пришедшим, но пока еще никого не выпустил. Потом появился местный охранник и минут двадцать болтал со швейцаром. «А что, если подойти к ним и предложить денег за информацию? — вдруг мелькнуло в Валиной голове. — Как в каком-нибудь детективе…» Но проблема заключалась в том, что Валя вовсе не была энергичной дамочкой, расследующей в частном порядке загадочное преступление. Единственное, что она могла, — оставаться зрителем на этом спектакле.

Стрелки часов показали половину одиннадцатого. Как раз в это самое время Илья должен выйти из здания, чтобы успеть вернуться домой к сроку, им же самим назначенному. Если, конечно, он был там, в отеле, в чем Валя продолжала сомневаться. Странное, непонятное состояние испытывала она сейчас — смесь сомнений и уверенности. «Еще минут двадцать — и я ухожу отсюда», — решила она.

Валя достала театральный бинокль и посмотрела на окна «Бельтрама», завешенные плотными занавесками. Единственное, что она смогла разглядеть, — это смутные тени, искаженные контуры фигур людей, двигавшихся за ними.

Валя опустила бинокль.

И в тот момент швейцар услужливо распахнул дверь выходившим. На пороге стояли Лида и Илья. Илью Валя узнала сразу — не она ли сама провожала его два часа назад из дома, зато Лиду узнала с трудом — темный плащ, платок, темные очки…

Они пошли вдоль улицы вниз.

Валя, пока еще ничего не понимая, по другой стороне улицы отправилась за ними, прячась за кустами сирени.

«Мы же ничего плохого не делаем!»

«Уже сделали».

Зачем Илье и Лиде встречаться в каком-то отеле «Бельтрам»? Ответ был очевиден, но Валя продолжала сомневаться, словно не желая верить собственным глазам. За утлом показалась платная автостоянка. Илья и Лида сказали друг другу несколько фраз, а потом муж Вали сел в свою машину, а ее подруга скользнула за руль своего хорошенького, будто игрушечного авто. Еще минута — и они разъехались в разные стороны. Ни поцелуев, ни трогательных объятий на прощанье… Внешне Лида и Илья ничуть не напоминали любовников, но ведь Илья никогда не отличался сентиментальностью, значит, совсем эту версию отметать было нельзя.

Валя, подождав еще немного, подошла к краю дороги и принялась ловить такси. Она была в полной растерянности, недоумение и страх раздирали ее душу. Как все это понимать, черт возьми?..

Илья был уже дома, когда Валя вернулась.

— Ты где была? — возмутился он. — Уже двенадцатый час… Хоть бы записку оставила.

— У деда, — машинально ответила она. — Он попросил заехать к нему ненадолго…

Она хотела спросить его о том, что только что видела, но не смогла. Илья ничего не скажет, он сумеет оправдать себя. Спрашивать надо было у Лиды.

Валя в эту ночь так и не смогла уснуть. Лежала без сна и смотрела в потолок, зная, что не успокоится, пока не разгадает тайну…

В половине пятого утра Валя оторвала голову от подушки и посмотрела на Илью, который тихо лежал рядом. Тот спал — лишь едва заметно подрагивали ресницы на сомкнутых веках.

Валя тихонько выскользнула из комнаты и плотно прикрыла дверь, ведущую в спальню. Ей казалось, что она сойдет с ума, если не узнает правды.

Она из кухни вызвала по телефону такси, умылась и оделась. От холодной воды горели щеки, а голова была легкой и пустой. Раньше она ни за что бы не решилась на такой поступок, но теперь словно какая-то сила несла ее вперед, заставляя действовать.

Валя спустилась вниз, во двор. Едва брезжил рассвет… Скоро подъехало такси, она села в машину, назвала таксисту адрес.

— Вот неймется людям в такую рань… — устало зевнул тот. — Заболел, что ли, кто у вас, дамочка?

— Это вас не касается, — тихо, но твердо ответила она. Раньше она непременно стала бы оправдываться, но теперь все было по-другому.

— Какие вы грубые… — буркнул таксист и больше ни о чем не спрашивал.

Консьержка в Лидином доме сладко спала, когда Валя разбудила ее.

— Хто там? — сощурилась она за стеклом своей комнатушки. — К кому? К Сокольским? А вы хто такая?

Потом она все-таки узнала Валю, которая неоднократно здесь бывала.

— А вы договорились с ними? Я, пожалуй, чичас позвоню им…

— Не надо, — попросила Валя, — а то вы всех в квартире перебудите. Мне сама Лида сейчас тихонько откроет… Срочное дело!

Так уж и быть… — закряхтела консьержка, пропуская Валю внутрь. — Оно ведь как, всякое в жизни бывает… Давеча к Изюмову, из сороковой, целая толпа в четыре утра приехала — тоже по какому-то срочному делу. А я уж милицию собралась вызывать…

Вале ее болтовня была совершенно неинтересна, и она поспешила к лифту.

Дом у Сокольских был старый, а вот лифт — новый, блестящий антивандальными кнопками, с бегущей строкой сверху и зеркалом во всю заднюю стенку. Валя мельком взглянула на себя — бледная, с тенями вокруг глаз. Пожалуй, Лидка напугается, когда увидит ее такой.

Валя позвонила в дверь к Сокольским.

Долго никто не открывал, а потом за дверью послышалось тяжелое шлепанье босых ног.

— Кто там? — спросил сонный голос.

— Анна Михайловна, это я, Валя!

— Валя?! — страшно удивилась Лидина мать и принялась щелкать многочисленными замками.

— У меня срочное дело… — задыхаясь, произнесла Валя, когда дверь наконец открылась. — Извините, что так рано…

— А сколько времени-то? — Анна Михайловна в байковой рубашке до пят, с растрепанными иссиня-черными волосами (она упорно закрашивала седину) принялась усердно тереть глаза. — Бог ты мой, Валечка, всего лишь начало шестого… Вы что, опять рассвет собрались встречать?

— Какой рассвет? — Валя сначала не поняла ее, а потом вспомнила — когда-то, тысячу лет назад, она действительно зашла ранним утром за Лидой, когда они вчетвером собрались встречать рассвет на Иволге. — Ах, ну да…

Тут из своей комнаты высунула голову Лида — тоже сонная и растрепанная.

— Ма, кто там? Стае, что ли, вернулся?

— Это Валюшка чего-то прибежала…

Лида встретилась с Валей глазами и тихо ахнула:

— Валька… Только тихо! Заходи…

Валя проскользнула к Лиде в комнату — веселенькие обои, плетеная легкая мебель, тренажер-велосипед в углу…

— Димка за стеной спит… — растерянно произнесла Лида и опустила глаза. — Тише, пожалуйста.

— С чего ты взяла, что я буду кричать? — негромко сказала Валя. — Ну конечно, ты ведь поняла все… Я у тебя на лице прочитала!

— Что поняла? — с ужасом спросила Лида. И Валя поняла, окончательно и бесповоротно, что сбываются ее худшие ожидания. Этот вороватый, стыдливый, испуганный взгляд искоса, который бросила на нее Лида, все подтверждал.

— Ты и Илья.

— Что — я и Илья?

— Что вы не просто друзья, — едва выговорила Валя. Слишком мягко сказано… Но произнести: «Я знаю, что вы любовники», — было выше ее сил.

— Господи, какая ерунда… — дрожащим голосом пробормотала Лида. — Нет, ты с ума сошла! Прибежала ни свет ни заря… Я сейчас твоему мужу позвоню, чтобы он тебя забрал.

— Не надо, Лида. Я видела.

— Что — видела?

— Вчера. Отель «Бельтрам».

Лида сжала руки и плюхнулась на разобранную постель. Потом через силу улыбнулась:

— Господи, это совсем не то, что ты думаешь…

— Вы там уже давно встречаетесь. И это не все, — спокойно произнесла Валя. — Я еще один разговор ваш подслушала — вы с Ильей сделали одну вещь и теперь очень боитесь, что вас разоблачат.

— Молчи! — вскинулась Лида. — Это все неправда…

— А что — правда?

— Это ребенок Стаса, и всякие глупые домыслы… Лида, сама того не желая, разболтала свой секрет — ей показалось, что Валя намекает ей именно на него. Но Валя не это ожидала услышать.

— Димка?.. — растерянно произнесла она. — Так вот вы о чем тогда говорили…

— Это ребенок Стаса! — страстно произнесла Лида, и именно пафосная, насквозь лживая интонация еще больше убедила Валю в обратном. Димка — сын Ильи. Вот почему вчера вечером не было нежных объятий и поцелуев при расставании… Они давно встречаются, они старые любовники, им незачем тратить время на всякие глупости, они привыкли бояться чужих глаз…

— Нет.

И тут произошло нечто странное — видимо, Лида так давно ожидала разоблачения, что слезы сами полились из ее глаз. Больше сдерживаться она не могла — особенно перед Валей.

— Я так виновата… — тоненько протянула она, кусая себе пальцы, чтобы не разрыдаться во весь голос. — Я так виновата! Ты, Валька, имеешь полное право меня убить…

Начинался рассвет — солнце вовсю заливало веселенькую Лидину комнату. Трепетала молодая листва за окнами, висели красные сережки на тополях — жизнь была прекрасна… но только не для тех, кто сейчас в этой комнате встречал этот рассвет.

— Вот еще! — попыталась усмехнуться Валя. — Очень надо мне тебя убивать.

— Илья, он…

— Ты ведь так и не переставала его любить, правда?

— Да!

— Но почему…

— Валька, ты сама во всем виновата! Зачем, ну зачем ты отпустила тогда этого идиота Ванечку?! Ты была бы с ним, я с Ильей… Все были бы счастливы! — Лида снова высказала мысль, которая давно и прочно засела в ее голове.

— А Стае? — вдруг спросила Валя. — Он что, ни о чем не догадывается?

— Нет, — покачала головой Лида. — Понимаешь, Илья не хотел тебя бросать… А я… не одной же мне быть все это время. У Стаса деньги, он часто отсутствует, и вообще… он неплохой.

— Он думает, что Димка — его сын?

— Ну да, конечно! — воскликнула Лида. — Я и сама хотела так думать… Только, когда родила, поняла, что могу ошибаться. Валька, ты не представляешь, какой это был кошмар — первые дни и месяцы после того, как Димка появился на свет! Я все гадала, кто его отец — Илья или Стае… Илья или Стае?.. Я чуть не свихнулась. Потом Стае уехал, и мы с Ильей отправились в медицинский центр, потому что Илье тоже хотелось узнать…

— В какой еще медицинский центр? — с тоской спросила Валя.

— Господи, да в тот, где делают генетическую экспертизу! Чтобы уж на сто процентов была уверенность…

— Так вот вы куда ездили!

— Ну да. Якобы Димка прихворнул…

— Илья обрадовался?

— Чему? Ах, ну да… Да. А может, и нет. Я не знаю! Илья… ну, в общем, его не поймешь. И вот тогда я в который раз просила его оставить тебя. Я бы тоже бросила Сокольского, и мы были бы счастливы… Но он не захотел, — с ненавистью произнесла Лида, но ненависть эта относилась не к Вале, не к Илье, а к чему-то такому… не вполне материальному… Она ненавидела свою Судьбу.

— Почему?

— Потому что он любил тебя! Он всегда любил только тебя!

— А ты? Зачем же он с тобой…

Я не знаю! — с отчаянием произнесла Лида. — Ты только не обижайся, Валька, но мне кажется, что он так хотел наказать тебя тем, что у него есть любовница… Или не наказать, а просто — чтобы ему самому было не так тяжело!

— Я не понимаю… — с отчаянием прошептала Валя. — Почему ему было тяжело?

— Дурочка! Ты не понимаешь, отчего он на стену лез?.. — судорожно засмеялась Лида. — Да все оттого, что у тебя из головы Ванечка не выходил! Ты жила с Ильей, а любила Ванечку своего.

— Ерунда какая… — растерянно пожала плечами Валя. — Я, конечно, любила Ванечку, но потом, когда стала женой Ильи, я Ванечку забыла. Я больше не любила его! Помнишь — мы с ним встретились недавно? И что же — я отказалась даже от мысли вернуть прошлое… Сто лет, как я его забыла!

— Ты уверена?

— Да. Да! — Валя села на краешек плетеного кресла, ее руки бессильно упали на колени.

— Валечка, прости! — всхлипнула Лида. — Но ты видишь, мне самой не сладко. Лучше скажи — как мы дальше-то жить будем?

Валя задумалась. Но в пустой, легкой голове не было ни единой мысли…

— Даже не представляю… — сказала она с болезненным удивлением. — Но одно знаю точно — я от Ильи уйду.

— Уйдешь? — на щеках Лиды вспыхнул румянец. — Ты точно от него уйдешь?

— Точно. Потому что… ну, наверное, потому, что иначе нельзя.

— Ты уверена? — строго спросила Лида.

— Почему ты спрашиваешь?

— Сам бы Илья от тебя не ушел… — задумчиво произнесла Лида. — Но при таких обстоятельствах… Боже, Валя, но он же тогда будет свободен!

— Ах, вот ты о чем… — усмехнулась Валя. — Давняя мечта… И ты тоже оставишь Сокольского?

— Ну конечно!

Стало совсем светло, за окном шуршали машины — город начинал новый день. За стеной раздалась мелодичная трель будильника — потом там кто-то затопал, загрохотал…

— Димка проснулся… — шепотом произнесла Лида. — Он сам в школу собирается. Ты погоди — мама сейчас ему завтрак сделает и в школу поведет… Мы тогда еще сможем поговорить.

— О чем?

— Ну о том, как нам жить дальше, — спокойно произнесла Лида. Валя внезапно заметила, что выражение лица у Лиды поменялось — от отчаяния и ужаса разоблачения к надежде. Ведь всю жизнь у Лиды была только одна мечта, и теперь она, кажется, могла сбыться…

— Нет, я пойду, — сказала Валя, которой невыносимо было замечать все эти перемены.

— Куда? — тут же спохватилась Лида. — К нему? К Илье?

— Нет! — Валя не смогла сдержать отвращения, передернула плечами.

В коридоре она столкнулась с Димой, сыном Лиды, — он только что встал и умылся.

— Привет, Димыч, — сказала она. Наверное, Димка был единственным человеком в этой истории, который точно ни в чем не виноват. Ах, да, и еще Стае Сокольский… Бедный, бедный Стае… Совершенно напрасно она его раньше недолюбливала!

— Здрасте, тетя Валя, — застенчиво ответил мальчик, топая по коридору дальше, к кухне. — Ба, ты где?

— Я тут, золотце мое! — с неистовой нежностью отозвалась Анна Михайловна. — Я тебе кашку варю…

— Ба, мне надоела каша, — мрачно произнес Димка. — Она у меня уже в печенках сидит!

«Похож!» — неожиданно осознала Валя, услышав в словах ребенка неповторимую интонацию, присущую только ее мужу.

— Погоди… — бросилась за ней Лида. — Мы еще не обо всем…

— Нет! — умоляюще прошептала Валя. — Это — все.

— Значит, ты меня не простишь? Да? Мы больше не друзья, да?

Валя ничего не смогла ей ответить. Из кухни доносились голоса Анны Михайловны и Димки, работал телевизор, пахло кипяченым молоком и кофе — такие уютные, мирные запахи и звуки…

Валя щелкнула замком и побежала вниз по лестнице.

«Мы же ничего плохого не делаем!»

«Уже сделали…»

Она узнала, что именно сделали те, кого она любила.

Валя не обманула Лиду — домой она не вернулась.

Она поехала к Арсению Никитичу — в единственное место, где она могла скрыться от всех. Первым ее порывом было рассказать деду о том, что узнала, но потом Валя сообразила, что вряд ли ее откровения пойдут на пользу девяностолетнему старику. Она не плакала.

Все произошедшее было настолько ужасно и непоправимо — требовалось время, чтобы оно дошло до сознания.

— Дед, я поживу у тебя немного? — спросила она у Арсения Никитича.

— Да сколько хочешь! — сказал тот, ничуть не интересуясь, почему внучка вдруг решила бросить свой дом. Валя благословила этот безобидный старческий эгоизм — что-то специально придумывать для деда было бы слишком мучительно. — Мне как раз понадобится помощь — послезавтра майские начнутся, и Светлана Викторовна не сможет прийти.

— Я именно об этом и подумала!

— Вот послушай… — Арсений Никитич, стуча палкой, вернулся из своего кабинета со стопкой бумаг. — Я тут на досуге прочитал кое-что — мифологический словарь, словарь символов, мифы народов мира…

— И что? — спросила Валя, стараясь, чтобы голос ее звучал твердо.

— Оказывается, все вкладывают в слово «вода» множество значений, порой даже совершенно противоположных по смыслу.

— Очень интересно…

— Ты послушай… — Арсений Никитич сел, опустил очки со лба на нос и отодвинул лист на расстояние вытянутой руки. — Вода — это прежде всего первоначало, исходное состояние всего сущего, эквивалент первобытного хаоса.

— Так, так…

— Далее — это воплощение плодотворящей силы. Жизненные соки человека то есть. Потом вода — это метафора опасности, исчезновения («как в воду канул!»), смерти, иногда — забвения. Вода — начало и финал всех вещей. Символ неизмеримой, безличной мудрости.

— Безличной? — машинально повторила Валя.

— Именно! Она есть мудрость сама по себе, не соотносимая ни с каким другим конкретным объектом, хочешь — пей ее, хочешь — нет… Этот источник вечен, он никому себя не навязывает…

И тут зазвонил телефон.

— Дед, прости, это меня, наверное…

— Ну вот, не дадут поговорить! — сердито пробурчал Арсений Никитич.

Валя взяла телефон и скрылась в коридоре.

— Алло, — произнесла она, уже зная, чей голос сейчас услышит.

— Я так и думал, — мрачно произнес Илья безо всякого предисловия. — Я так и думал, что ты спрячешься у деда.

— Лида звонила тебе сейчас? — с трудом заставила себя произнести Валя.

— Да. Разбудила меня ни свет ни заря, начала кричать… Я сначала даже подумал, что у них пожар случился. — Голос у Ильи был самый обыкновенный, невыразительный и тихий, словно он сам не находил во всем произошедшем ничего особенного. — А потом понял, что она о тебе. Возвращайся, Валентина. Что за спектакль ты придумала?

— Я не вернусь! — выдохнула она.

— Ну здрасте… — Голос мужа стал громче и выразительней, наполнившись нотками раздражения. — Я тебя жду через час.

— Я не вернусь.

— Ты что, поверила Лидке? — пренебрежительно произнес Илья. — Да она же все нафантазировала… С жиру бесится! Господи, Валька, ты вроде взрослый человек, должна понимать, что нельзя верить лучшим подругам. Они и есть самые заклятые враги. Лида хотела нас рассорить — и у нее получилось. Не играй ей на руку!

В какой-то момент Валя поверила ему. Поверила в то, что не было ни случайно услышанных в разное время фраз, ни вчерашней гостиницы в «новорусском» стиле, ни сегодняшних откровений Лиды… Но потом усилием воли она стряхнула с себя наваждение.

— Димка — ваш сын, — быстро произнесла она. — Ты что, от собственного сына хочешь отказаться?

Илья замолчал. Он, видимо, понял, что на сей раз Валя не подчинится ему. Надо было срочно менять тактику.

— Это ничего не значит, — вдруг тихо сказал он. — Я мужчина, я имею право на ошибку. Валя, милая…

Валю, до того сохранявшую относительное спокойствие, вдруг начала колотить неудержимая дрожь. Телефонная трубка заскользила в руках, норовя упасть…

— Ну не молчи же! — взмолился Илья. — Ты плачешь, да? Я сейчас приеду… Я утешу тебя. Самая лучшая, самая сладкая, моя девочка…

Он говорил те самые слова, которые произносил в минуты любви.

Валя с силой стукнулась виском о стену — так, что искры полетели из глаз. Было больно, но зато эта боль моментально отрезвила ее.

— Ошибка? — проговорила она с трудом. — Да ты же годами с ней встречался! И вчера… какая-то пошлая гостиница с пошлым названием…

— Вчера ничего не было, — быстро произнес Илья. — Мы с ней встречались для того, чтобы просто поговорить. Господи, как я сразу вчера не догадался, что ты за мной следила! Валька, но это низко — следить за собственным мужем…

— А как иначе я узнала бы, что ты меня обманываешь? — устало спросила она, потирая ноющий висок.

— Я тебя не обманывал! — яростно возразил он.

— Все кончено… Между нами все кончено!

— Это только слова! — заорал он. — Ты все равно вернешься! Ты никуда от меня не денешься! Ты знаешь — я все равно своего добьюсь! Поэтому нечего тратить время и силы на пустые разговоры!..

Он орал так, что Валя была вынуждена отставить трубку от уха. Она даже всерьез начала опасаться, что это мощное, первобытное крещендо услышит дед в соседней комнате. Илья-пророк гневается…

— И вот что, — гневно закончил свою речь Илья. — Так и быть, даю тебе несколько дней, чтобы ты успокоилась. Я знаю, у тебя сейчас чу-увства всякие там, эмоции… Да, у меня была любовница. Да, есть ребенок от нее. Ну и что? Расставаться с тобой я не собираюсь. Все. Точка… На майские жду тебя домой. Если ты не вернешься — честное слово, я такое устрою, что тебе мало не покажется. Заранее советую пожалеть своего престарелого дедушку…

Он бросил трубку.

Валя отодвинула от себя телефон и обеими руками схватилась за виски. В голове раздавался мерный колокольный звон — то ли от того, что она стукнулась, то ли от бессонной ночи, то ли…

— Валя, ну где ты там? — нетерпеливо позвал ее Арсений Никитич. — Я еще не договорил…

Она вернулась в комнату, легла на диван.

— Ты говори, я тебя слушаю, — без сил прошептала она.

— Ну так вот, — прокашлялся дед. — Мы упомянули о том, что вода — это источник мудрости, праведной, божественной истины. Недаром таинство крещения предполагает погружение в воду…

— Расскажи про забвение, — неожиданно перебила его Валя.

— Что? Ах, ну да… Есть легенда о водах подземных рек, через которые Харон перевозит умерших в царство мертвых. В данном случае вода является синонимом смерти, то есть забвения…

Арсений Никитич говорил и говорил, а Валя постепенно погружалась в смутный, беспокойный сон, уносивший ее от всех проблем, даривший то самое забвение, к которому она стремилась. И в этом сне она оказалась русалкой с блестящим чешуйчатым хвостом, сквозь зеленоватую толщу воды ей виделось солнце. «Ванечка… — жалобно пробормотала она, протягивая руки вверх. — Ты где?.. Приди, спаси меня. Если бы ты только знал, как мне тебя не хватает…»

— Холодно как, — Арсений Никитич, опираясь на голову дракона, которая венчала его бамбуковую палку, другой рукой пощупал батарею. — Ну да, так я и знал — ледяная…

— Отопление уже отключили, — напомнила Валя. Весна, которая радовала своим теплом в конце апреля, внезапно закончилась. Первого мая начались холода, а второго даже пошел снег — сухой, мелкий, больше похожий на стиральный порошок, сыплющийся с неба.

Валя достала из-за шкафа обогреватель, включила его на полную мощность, заварила горячего чаю с малиной.

Арсений Никитич, закутавшись в клетчатый плед, сидел в кресле и смотрел телевизор.

— Валя, переключи на ту программу, где новости, — потребовал он, отхлебывая потихоньку чай. — Может, скажут, когда ожидать потепления…

Потепления в ближайшее время метеорологи не предвидели, зато обещали, что если столь низкая температура продержится еще пять дней, то отопление в городе снова включат.

— И на том спасибо! — раздраженно произнес Арсений Никитич. — Но только что нам в эти пять дней делать?

— Ничего, — преувеличенно бодро произнесла Валя, наполняя грелку горячей водой. — Как-нибудь продержимся!

Дед всегда страдал от плохой погоды — сказывалось то, что он провел молодость в экспедициях по северным морям.

На следующий день Арсений Никитич наотрез отказался вставать. Он жаловался на холод.

— Да ты простудился! — ужаснулась Валя, положив ему руку на лоб. — Я сейчас врача вызову!

— Не надо никакого врача! — закапризничал тот. — Толку от них… Пропишут аспирин — вот и все лечение…

В заботах о дедушке Валя провела весь день — это ненадолго отвлекло ее от печальных мыслей. Илья, Лида, обман, который длился годами…

Вечером позвонил Илья.

— Когда ты приедешь? — тихо спросил он, но в его голосе слышалась угроза — раскаты грядущей грозы.

Валя снова хотела ему сказать, что не вернется никогда, но вместо этого устало произнесла:

— Дед заболел…

— Что с ним?

— Кажется, простудился. Собиралась ему вызвать врача, но он наотрез отказывается…

— Тебе нужна помощь?

— Нет.

Илья немного помолчал, а потом произнес уже совсем другим голосом:

— Ничего, старик крепкий, выкарабкается. Он еще нас с тобой переживет! Думаю, через недельку поправится. Так что, Валя, даю тебе еще неделю…

— Зачем? — с недоумением спросила она.

— Затем, что отпускать тебя надолго я не собираюсь. Ты мне нужна.

— А Лида? — напомнила она.

— Что — Лида? — опять начал он раздражаться.

— Она хотела…

— Да наплевать мне на то, что она хотела! Из-за нее я чуть тебя не потерял…

— А Димка?

— Не пропадет, — мрачно произнес он. — Заведем своего Димку… Вот вернешься через неделю…

Валя не стала его дослушивать и бросила трубку. «Чудовище…» — прошептала она. Будущее вызывало у нее ужас — Илья заставит ее вернуться. «Что же делать? Ладно, время еще есть, что-нибудь придумаю…»

К следующему утру температура у Арсения Никитича подскочила еще выше. Валя не стала его слушаться и вызвала дежурного врача из поликлиники.

— Ну-с, пока ничего страшного, — бодро произнесла румяная толстая докторша, откладывая фонендоскоп в сторону. — Обычное ОРЗ. Хотя, конечно, в таком возрасте даже простуда бывает опасной.

— Что же делать? — испугалась Валя.

— Можно вашего дедушку отправить в больницу, если будете сильно настаивать, — добродушно произнесла докторша. — Но лучше его не трогать — я уверена, вы хорошо за ним ухаживаете. Человеку почти девяносто, праздники… Да, я уверена, везти его в больницу не имеет смысла. Договоритесь с медсестрой — она будет приходить на дом, делать ему уколы… Сейчас я выпишу рецептик.

— Но он выздоровеет?

Толстая докторша оглянулась на дверь, за которой лежал Арсений Никитич.

— Этого я вам сказать не могу. И никто не скажет, — пожала она круглыми плечами. — Потому что возраст у пациента уж очень преклонный…

Ночью Валя не спала. Она сидела у кровати деда и пыталась читать какой-то детектив, но чтение не шло.

— Высылаем в этот район корабль… — бормотал Арсений Никитич едва слышно. — Глубина уменьшается — четыреста метров, сто девяносто… Шестьдесят! Двадцать! Слой теплой воды — температура достигает двух и шести десятых градуса по Цельсию. Необходимо провести микробиологический анализ на шельфе… Мы за пределами восьмидесятой параллели. План научных работ выполнен за два месяца вместо намеченных четырех…

«Господи, только бы он выздоровел! — подумала Валя, отбросив книжку в сторону. — Что же будет, если… Я же тогда совсем одна буду! Я потеряла все, у меня никого нет!»

Она вдруг снова вспомнила те слова, которые Илья произнес когда-то — давно, очень давно… У старого дуба, в то самое лето. Он только что узнал от Лиды, что Валя с Ваней стали близки, и был вне себя от ярости. «Тебя ждет ад», — сказал тогда Илья, и теперь его слова показались Вале пророчеством. Пророчеством, которое сбылось. Ну да, он же — Илья-пророк…

«Да, я оказалась в том самом аду, который он обещал мне когда-то. Ванечка ушел. Лида предала меня, он, мой муж, — тоже… У меня нет ни работы, ни детей, к тому же не так давно выяснилось, что я абсолютно бездарна — Истомин ясно дал понять, что сочинительницы дамских лав стори из меня не получится. Я беспомощна и не уверена в себе, будущее путает меня. Мне тридцать четыре года, молодость давно позади!»

За окном стояла черная холодная ночь, свистел ледяной ветер, от которого дрожали рамы, о чем-то бормотал Арсений Никитич.

А что, если и правда вернуться к Илье?

Он негодяй, чудовище, предатель — но одной так страшно… Как жить, куда идти?

Совсем недавно Вале ее муж казался почти идеалом, знакомые завидовали ей. Почему так получилось, что все его достоинства превратились в недостатки — в один момент, словно по мановению волшебной палочки?

— Нет, он не негодяй и не чудовище, — прошептала Валя, возражая сама себе. — Он обычный человек, который совершил ошибку. Да, это ужасно, что у них с Лидкой был роман за моей спиной, но разве так много в этой жизни людей, которые никогда не ошибаются? Он предатель, но он готов искупить свое предательство. В конце концов, любит-то он только меня…

Он всегда любил только ее. С ранней юности, едва только встретив. Лида была для него чем-то вроде отдушины в муках неразделенной страсти, и позже он, скорее всего, встречался с ней лишь по привычке. А как он ревновал Валю к Ванечке! Потом, когда Ваня бросил ее, Илья сделал все, чтобы сделать Валю своей. И она стала его. Он не хотел детей, потому что даже к детям он ревновал бы ее. Он сам выбрал ей работу — необременительную и тихую, к которой тоже можно было не ревновать, а едва на горизонте появился некий Коваленко, он вообще заставил Валю бросить работу. Потом, когда Истомин отсоветовал ей заниматься сочинительством, Илья тоже испытал явное облегчение. Это ли не великая, страстная любовь?

— Нет, это и есть ад — его любовь, — прошептала Валя. — Он сделал все, чтобы я была одна и чтобы я принадлежала только ему. Я в капкане, и мне никуда не деться!

И она отогнала от себя эту мысль — вернуться к Илье, — которая пришла к ней в минуту слабости.

— Валя… — пробормотал Арсений Никитич, при-. открыв глаза. — Ты где?

— Я тут, — она взяла его за руку. — Тебе лучше, дед?

Он ей не ответил. Нахмурил лоб, словно силился вспомнить что-то. «Это обычная простуда, все пройдет», — уговаривала себя Валя.

— Валя…

— Что, ты хочешь пить? Сейчас…

Он отпил несколько глотков из стакана — и действительно ему как будто стало легче. Он посмотрел на Валю более осмысленно и даже попытался улыбнуться.

— Ты… ты знаешь о погребальных свойствах воды?

— Что? Дед, тебе еще рано умирать! — нетерпеливо, раздраженно воскликнула Валя.

— Да! — с энтузиазмом продолжил Арсений Никитич. — Древние говорили, что вода удовлетворяет жажду умирающего, затем она растворяет его, связывает с семенами вещей… Вода превращает человека в личинку, дабы он с легкостью мог переносить страдания… Ты… ты, например, знаешь, что ни в одной из различных концепций смерти человек не умирает полностью, он лишь переходит в некую элементарную форму существования. Это регрессия, а не окончательное исчезновение. В ожидании возврата в космический круговорот душа умершего страдает, и это страдание обычно выражается в жажде…

— Дедушка!

— Не перебивай… Жажда, она… она, равно как и холод, выражает страдание, драму, беспокойство. Умерший избавится от страданий, если полностью растворится в воде. Таким образом «погружение в воды» приводит к переходу в иное состояние, к рождению заново. Культ вод… например, как в Древнем Египте… основан в первую очередь на сакральной силе воды как источника жизни… А погружение в воду, омовение — означает очищение. В воде всякая форма разрушается, всякое прошлое упраздняется… Или вспомни, как хоронят в Индии — погружают в священные воды Ганга…

Валя слушала деда со страхом и тоской. Она ничего не понимала и не хотела понимать, она желала только одного — чтобы Арсений Никитич выздоровел. Но этот его монолог напоминал бессвязный, горячечный бред.

— Валя…

— Что? — вздрогнула она.

— Чего ты боишься? У тебя такое лицо…

— Ты бы свое лицо видел! — смеясь и плача, сказала она.

— Не переживай, детка… все будет хорошо. Ничего не бойся! Я… я все оставил тебе. Квартира, деньги… Их не так много, но какое-то время ты сможешь прожить без посторонней помощи. Тебе с ним плохо… Уходи от него…

— Что? — с изумлением спросила она. До последнего мгновения Валя была уверена, что Арсений Никитич ничего не замечает, что он живет в своем мире, далеком от повседневности.

— Я говорю, уходи от Ильи. Живи здесь… — внятно произнес дед. — Не бойся быть свободной…

Ей уже кто-то говорил про свободу, но вот кто — она сейчас не могла вспомнить.

— Ладно, мы потом это обсудим, — мягко произнесла она, положив на его горячий лоб руку. — А сейчас ты поспи, тебе вредно столько болтать.

— Яне болтаю, я дело говорю… Потом будет поздно!

Он сердился и дышал тяжело, с хрипом. Вале кое-как удалось успокоить деда — она пообещала, что сделает все, как он хочет.

Потом Арсений Никитич снова впал в забытье. Валя сидела рядом, ловила каждый его вздох. Потом ей показалось, что ему стало хуже — тени легли вокруг глаз, хрипы усилились…

Было то ли раннее утро, то ли поздняя ночь — тени за окном еще не успели рассеяться. Она принялась звонить в «Скорую», а та не хотела выезжать почему-то. Валя сердилась и спорила, и в конце концов ей сказали, что сейчас приедут…

«Скорая» приехала через полчаса, и хмурый прокуренный фельдшер сказал ей, что это уже агония…

Десятого мая наконец пришло долгожданное тепло.

Валя сидела за невысокой железной оградой, на узкой деревянной лавочке. Перед ней две могилы — старая, с мраморной плитой, на которой было высечено имя ее матери, и свежая — небольшой холм, весь засыпанный цветами. Здесь лежал Арсений Никитич.

В душе ее царило странное опустошение и покой, словно она дошла до конца дороги, до поворота, и остановилась, усталая, ненадолго. О том, что ждало ее впереди, она старалась не думать.

Едва слышно шелестели липы над головой, солнечные зайчики метались по соседним надгробиям, и вдруг в этой тишине зачирикали воробьи — звонко и весело.

Валя вздрогнула и оглянулась на них с изумлением, словно забыла о том, что жизнь, оказывается, продолжается. Вокруг никого не было — лишь далеко, у входа, спрятавшегося в зарослях зеленого плюща, кто-то медленно брел по аллее между могил.

Она снова принялась смотреть на цветы перед собой. А потом словно кто-то толкнул ее: «Очнись, это он!» Валя снова обернулась и поняла, что фигура, бредущая по дороге, кажется ей странно знакомой.

«Нет, этого не может быть, — сказала она себе. — Откуда он тут может взяться? Это мираж, галлюцинация… Ну да, точно, галлюцинация — я, наверное, схожу с ума».

К ней приближался Ваня Тарасов.

Она вскочила. Потом снова села. Прижала руки к груди — сердце билось так сильно, как будто хотело выпрыгнуть из груди.

— Ванечка…

Да, это был он. Светлые волосы, светлые глаза за стеклами блестящих очков… Кажется, он похудел еще больше. На нем были темные брюки и темная легкая куртка — вид, вполне гармонирующий с окружающим пейзажем. «Может, у него тоже здесь кто-то похоронен, и он решил навестить… — мелькнула мысль. — Это просто совпадение! Опять мы встретились случайно… Но эти случайности так похожи на чудо!»

Впрочем, через несколько мгновений она поняла, что никакого чуда нет — Ваня встретился с ней глазами и едва заметно улыбнулся. Он искал ее, Валю…

— Господи, Ванечка… — прошептала она.

Он пробрался сквозь узкий проход между соседними оградами и подошел к ней. Валя встала, и он обнял ее. Они стояли так довольно долго, чувствуя биение сердец друг друга.

— Валя, милая… — он наконец разомкнул объятия и посмотрел ей прямо в глаза — взглядом сочувствующим и печальным. — Мне очень жаль. Бедный Арсений Никитич…

— Ванечка, как ты меня нашел? — наконец смогла она его спросить. — И как ты узнал?..

— Я позвонил тебе на работу. Я же примерно знал, где ты работаешь, телефон твоей библиотеки вычислил по справочнику…

— Да, я заходила дня два назад на работу, забирала документы… — Валя поправила на голове черный кружевной шарф — он все время сползал на сторону. — Леонарда Яковлевна просила меня остаться, но я отказалась.

— Это та, с низким голосом, заведующая? Ну да, с ней я и говорил, — кивнул Ваня, держа Валю за руку. — Она сообщила мне, что у тебя умер дедушка. Она запомнила название кладбища… Я приехал сюда — почему-то был уверен, что застану тебя именно здесь. И вот, как видишь, оказался прав…

— Ванечка…

Они снова обнялись, потом сели рядом на лавку.

— Как ты? — спросил он.

— Ничего… то есть теперь уже ничего, — сказала она.

— Валя, ты помнишь, о чем мы с тобой говорили в последнюю встречу?

— Кажется… — кивнула она, покраснев.

— Я ушел от Марьяны, — просто сообщил он. — Знаешь, пока ничего такого, я лишь сообщил ей, что немного устал… устал ото всего и хочу пожить отдельно. Теперь она в городе, а я на даче. Она ненавидит дачу. Говорит, что среднерусская полоса надоела ей до чертиков. Лучше неделя в Анталье, чем лето в Подмосковье.

— К чему ты все это мне рассказываешь? — растерялась Валя. Неужели он твердо решил вернуть все назад и те его слова ранней весной были не пустым сотрясением воздуха?..

— Валя, я ушел от Марьяны! — повторил он и печально улыбнулся.

— А как к этому отнесся Гуров?

— Да бог с ним, с Гуровым! Валя, теперь дело только за тобой.

— Я не понимаю…

— Теперь ты должна уйти от Ильи!

— Я и так ушла от него, — усмехнулась она.

— Это правда? — в глазах Вани отразилось изумление. — И он так легко отпустил тебя?

— Не отпустил, и не легко… Но я буду сопротивляться. Правда, не знаю, чем это закончится, — честно призналась она.

— Валя, ведь ты ушла от него после той нашей встречи, да? Ты ведь тоже поняла, что мы с тобой совершили когда-то страшную ошибку, да? Но теперь в наших силах все исправить!

Он задыхался от волнения, и глаза его блестели. Он был прежним Ванечкой — тем юношей, который ради любви готов на все. Тем, с которым она когда-то встречала рассвет на Иволге…

Ветер едва шевелил листву над их головами, и было тихо, непривычно тихо — словно весь мир умер, кроме них двоих.

— Это сон? — спросила Валя и коснулась пальцами его лица. — Милый Ванечка, ты, наверное, снишься мне…

Легкая ирония была в голосе, и она означала только одно — что Валя тоже готова ради него на все.

— Нет, все правда, — серьезно произнес он. — Я даже могу ущипнуть тебя, чтобы ты убедилась, что не спишь…

Но вместо этого он взял ее руку и поцеловал.

— Я ушла от Ильи, потому что открылись такие обстоятельства, о которых я не подозревала, — стряхнула с себя оцепенение Валя. — Даже не знаю, стоит ли тебе рассказывать — такая гадость…

— Илья совершил что-то, что тебя оскорбило? — нахмурился Ваня.

— Да. Оказывается, Лида была его любовницей — все эти годы… И ее ребенок — от него.

— Ничего себе! Нет, такое нельзя простить, — серьезно произнес Ваня. — Есть ошибки, и есть… ошибки. Те, которые сродни преступлениям. А Лида-то… вот уж от кого не ожидал! Валя, — он посмотрел ей в глаза. — Я ведь тоже перед тобой виноват. Меня-то ты простишь?

— Я давно тебя простила, — она прижалась щекой к его плечу. — Твоя ошибка вполне поправима.

— Значит, вместе — навсегда? — засмеялся он.

— А ты опять не передумаешь? — Момент был очень серьезный, поэтому вопрос свой она задала с веселой насмешкой — иначе сердце могло разорваться от невероятного, фантастического, сумасшедшего счастья…

— Нет… Нет. Никогда.

Ваня снял очки и принялся их протирать. Лицо его было искажено мучительной гримасой — он изо всех сил сдерживал слезы.

— Как глупо… — попытался он опять засмеяться. — Ты не находишь, что это странное место для объяснения в любви?

— Пожалуй… Хотя нет… Я надеюсь, что если дед слышит нас сейчас, то искренне радуется за меня. Знаешь, я ведь до последнего момента думала, что он безразличен к тому, как я живу, и только перед самым концом поняла, что это не так..

Она заплакала, но тут же успокоилась — смахнула слезы с лица своим шарфом и обняла Ваню. Он протянул руки ей навстречу и прижал Валю к своей груди.

— Ты такой худой, Ванька… — сказала она. — Я прямо ребра твои чувствую… Тебя что, специально голодом морили? Как твой желудок?

— Ну вот, ты ведешь себя как старая жена, интересуешься моим здоровьем… — усмехнулся Ваня, продолжая прижимать ее к себе. — Милая, добрая Валька… Если бы ты знала, как я тебя люблю!

Ей показалось, что не было долгих лет, которые они провели друг без друга. Что они расстались только вчера, у леса возле Иволги, где их застигла любовь. Любовь без меры, без конца и края, похожая на наваждение…

— Еще не поздно, — прошептала с отчаянием Валя. — Скажи, Ванечка, ведь еще не поздно начать все сначала?

Он ответил не сразу.

— Да, — с усилием прошептал он.

— Ты что, все-таки сомневаешься? — испугалась она. «В одну и ту же реку нельзя войти дважды…» — Ты не уверен, что мы поступаем правильно?

Нет, я не о том, — тихо сказал он. — Я о другом — как долго продлится наше счастье? Нет, я знаю — до самой смерти я буду любить только тебя, но…

— Что «но»? — замирая, спросила Валя. Ей показалось, что Ваня скрывает что-то от нее.

— Но если смерть придет слишком скоро? Погоди, Валька, не перебивай меня… Ведь только бог знает, какой срок нам отпущен ходить по этой земле.

Валя с изумлением и даже негодованием посмотрела на него.

— Что за мысли такие мрачные! — воскликнула она. — Милый Ванечка, ты такой мнительный, такой впечатлительный, что просто… просто кошмар какой-то! Это кладбище на тебя так влияет. Не смей говорить о смерти! Здесь лежат те, чей путь пройден до конца, мы же с тобой свою задачу еще не выполнили…

— А какая она, наша задача? — с улыбкой спросил он.

— Любить друг друга! Долго, долго… Эту жажду утолить нельзя — мы будем жить с тобой бесконечно!

— Валька… — он поцеловал ее. — Какая же ты хорошая! И какой же я был дурак…

— Идем отсюда. Правда, идем… — Она взяла его за руку.

Липы шелестели над головой, солнце грело в затылок. Это было первое настоящее тепло после долгого перерыва. «Я не забыла тебя, дедушка… — мысленно произнесла Валя, оглянувшись назад, туда, где лежал Арсений Никитич. — Я еще приду к тебе. Ты ведь всегда знал, что для меня значил Ванечка… Может быть, это ты сейчас соединил меня с ним?»

За воротами наступило некоторое отрезвление — наверное, от городского шума.

— И что теперь? — растерянно спросила Валя.

— Вон моя машина… — сказал Ваня. — Идем к ней. У Вани было серебристое авто представительского класса. Кожаные сиденья были еще прохладны.

— Замечательная у тебя машина! — с удивлением сказала Валя.

— Что, у Ильи нет машины? — спросил Ваня.

— Есть, но не такая шикарная…

— Брось, Валя, мы-то знаем, что в этой жизни главное! — серьезно произнес он. — Я теперь с тобой не расстанусь — никогда, ни за что… Едем ко мне, на дачу? Вернемся в прошлое, так сказать… — усмехнулся он.

— Это похоже на сказку… Но, Ванечка, а что, если твоя жена решит тебя навестить? — испугалась Валя.

— Вряд ли… — с досадой произнес он. Видимо, всякое упоминание о Марьяне раздражало его. — Хотя на сто процентов исключить нельзя… Ну даже если она и решит навестить меня — что такого? В конце концов, я намекнул ей, что решил начать новую жизнь…

— А… а твой тесть?

— Гуров улетел на Кубу, до конца мая. Нет, он-то уж точно на даче не появится. Да, а ты где живешь? — вдруг вспомнил Ваня. — Ты же сказала, что ушла от Ильи…

— На квартире дедушки.

— Так поехали туда! — обрадовался Ваня.

Валя вспомнила завешенные зеркала, беспорядок — несколько дней назад она позвала на поминки знакомых Арсения Никитича — тех немногочисленных людей, которые знали его. Всех своих старых друзей он давно пережил… На Ванечку атмосфера в квартире подействует гнетуще.

— Нет, — сказала она. — Там… там тебе не понравится. Да и Илья в любой момент может туда заявиться.

— Плевать мне на Илью! — с вызовом произнес Ваня.

— Ванечка…

Вот что! — вдруг с азартом произнес он. — Мы начинаем новую жизнь! Поехали… поехали куда-нибудь! Пусть это будет наше свадебное путешествие…

— О господи! — прижала она ладони к щекам. — С ума сойти… Ванька, мы совсем голову потеряли… А работа твоя?

— Плевать на работу! Она мне надоела. Я столько лет занимался какой-то ерундой, которая мне совершенно не нравилась. Надоело защищать всяких идиотов! Послушай, Валя, ты же видишь — я человек не бедный, некоторое время мы можем жить без всяких забот, только друг для друга!

Она была полностью согласна с ним, но все-таки осторожно спросила:

— А что потом?

— Потом не будет! — вдруг со странным возбуждением воскликнул Иван.

— Не понимаю…

— Никаких «потом», теперь будет только сегодня… — задыхаясь, повторил он. Притянул ее к себе рукой и быстро поцеловал. — Не надо ни о чем загадывать!

— Хорошо, хорошо…

— Вот что, — нетерпеливо продолжил Ваня. — Сейчас поедем в гостиницу, снимем номер и будем выбирать место, куда поедем. Ах, Валя, я сто лет никуда не ездил!

Валя вспомнила отель «Бельтрам».

— Только не в гостиницу! — взмолилась она. — Лучше снимем квартиру!

— Да, ты права, — неожиданно согласился он. — В квартире нам будет лучше… Я знаю, тут недалеко есть одно приличное агентство…

Они сидели в машине и лихорадочно, перебивая друг друга, придумывали, как им поступить. Какая-то безумная лихорадка колотила обоих, множество планов — от вполне обыденных до фантастических — рождалось в их головах.

В конце концов Валя решила, что так или иначе ей придется заехать на квартиру деда — быстро прибрать там и захватить кое-какие вещи… Ваня в это время вполне мог посетить агентство и договориться насчет квартиры.

— Ладно, — сказал он. — Едем сейчас к тебе, потом встретимся где-нибудь в центре. Только… только ты не передумаешь?

— О чем ты? — недоумевающе спросила она.

— Ты никуда не исчезнешь? Ты не пропадешь? Ах, Валька, это слишком хорошо — даже верится с трудом…

— Я не исчезну, — серьезно ответила она, а про себя продолжила: — «Только бы ты сам никуда не пропал!»

Ваня высадил ее недалеко от «Сокола».

— До встречи!

— До скорой встречи!

Дома, в неприбранной, печальной квартире, где все напоминало об Арсении Никитиче, Вале стало как-то не по себе. Книжные стеллажи от пола до потолка — все касалось гидрологии, от осушения болот до освоения северных морей, — развал бумаг на письменном столе… «Тебя нет, а вода все течет, — мысленно обратилась она к деду. — Но ничего, рано или поздно подземная река выбьется на свет!» Она хотела верить в то, что после смерти возможно новое рождение — во всяком случае, Арсений Никитич был убежден в этом.

Она принялась быстро убираться в квартире. Сложила вещи, выбросила лишнее, принялась мыть полы.

Внезапно зазвонил телефон. Это мог быть Ваня — она оставила ему номер, на всякий случай.

— Алло! — торопливо ответила она.

— Валя… — раздался в трубке знакомый голос, низкий и грозный. — Сколько можно!

Илья. Она почти забыла о том, что есть еще Илья!

— О чем ты? — холодно спросила она, вдруг почувствовав, что этот человек больше не властен над ней.

— Куда ты пропала? Ты должна уже быть дома, неделя давно прошла… Я сейчас приеду за тобой. И где ты была этим утром? Я звоню, звоню… В самом деле, надо было давно обзавестись сотовым! — с досадой произнес он.

— Илья, я не вернусь, — быстро ответила она.

— Перестань! — раздраженно воскликнул он. — Что за глупая ревность! Если хочешь знать, с Лидой я не собираюсь встречаться.

— Мне нет никакого дела до того, встречаешься ты с ней, или нет. Илья, все кончено! Я… я развожусь с тобой.

— А я с тобой не собираюсь разводиться! — он, кажется, всерьез начал беспокоиться. — Сейчас приеду, и мы все обсудим. Я виноват, но я готов искупить вину!

— Ты не понимаешь…

— Валька, пожалей своего деда — вряд ли ему понравится быть свидетелем нашего скандала…

Илья еще ничего не знал.

— Дедушка умер, — сказала Валя. — И его уже похоронили…

Илья на том конце телефонных проводов замолчал.

— Как — умер? — не сразу переспросил он. — Надо же… Хотя, Валя, этого следовало ожидать — старику было почти девяносто. От обычной простуды умер?

Валя почувствовала, как слезы подступают к ее глазам.

— Валька, мне очень жаль! — торжественно произнес Илья. — Я понимаю, в каком ты сейчас состоянии. Но это ничего, я сейчас приеду! Я тебе нужен сейчас, Валя!

— Ты меня не застанешь, — холодно произнесла она, смахнув слезинки с лица. — Я теперь… Мы теперь снова с Ванечкой вместе.

Илья опять на несколько мгновений замолчал, а потом заорал что было сил:

— Ты опять с Тарасовым? С Ванькой Тарасовым?!

— Быстро ты его вспомнил… — усмехнулась Валя.

— Урод! Он же урод!!! — заорал Илья, потеряв над собой контроль. — Чучело гороховое… На кой черт он тебе сдался?! А-а, я понимаю, ты это мне назло…

Он долго кричал что-то злобное, сыпал ругательствами… Валя не слушала, отведя трубку в сторону. И только в ней затихло, снова поднесла ее к уху.

— Илья, я люблю его.

— Дурочка… ты же меня на самом деле любишь! — охрипшим голосом произнес муж. — На кой черт…

— Илья, перестань.

— Валюта, солнышко мое… ты сама не понимаешь… Ты же ему тогда отказала!

— Когда — тогда?

— Ну месяц или два назад, когда вы там на бульварах с этим идиотом столкнулись.

— Откуда ты знаешь? — удивилась Валя. — А, тебе Лида рассказала!

— Валька!

— Нет, ты не переживай — я больше не ревную! — засмеялась она. — Все кончено. Навсегда. Даже если бы Ванечка не пришел — все равно мы бы с тобой расстались.

— Я убью его, — мрачно сказал Илья. — Я убью его, а потом тебя. Нет, только его, чтобы ты жила и мучилась…

— Боже, какая мелодрама! — грустно произнесла она. — Пожалуй, ты бы смог писать дамские романы — у тебя есть все задатки для этого.

Илья опять начал кричать и ругаться. Он грозил всеми карами небесными, обещал испепелить их с Ваней, стереть в порошок… Говорить с ним было бесполезно. «Впрочем, о чем еще говорить? — подумала Валя. — Я сказала ему все, что хотела».

— Я найду вас и убью!

— Не найдешь, — убежденно ответила она. — Нас никто не найдет. Мы с Ванечкой — половинки. Те самые, которые составляют единое целое. Мы снова вместе!

И она положила трубку.

Теперь следовало как можно быстрее покинуть квартиру. Она торопливо закончила уборку, подхватила небольшую сумку со своими вещами.

Позвонила в дверь к соседям на лестничной клетке.

— Елена Сергеевна, — обратилась она к пожилой почтенной даме, которая тоже, кстати сказать, принимала участие в недавних поминках. — Возможно, скоро здесь появится один человек — он будет колотить в дверь и кричать… Вы его не бойтесь — это мой муж. Вы ему скажите, что я ушла, и пусть он не буянит.

— Валечка, да что ж такое! — всплеснула руками почтенная дама. — Вы уверены, что правильно поступаете? Может, вам самой следует с ним объясниться?

— Нет. Он меня убьет. О, не бойтесь, вам ничего не грозит! Он зол только на меня.

— А что случилось? — несмотря на страх, в глазах Елены Сергеевны вспыхнуло любопытство.

— Я его бросила! — радостно произнесла Валя. — Ушла к другому…

Она вышла из дома, перебежала двор. Здесь росла черемуха, и приторный ее запах будоражил, обещал счастье. Валя оглянулась, и увидела, что к подъезду торопливыми шагами подходит Илья.

— Ой… — испугалась Валя и спряталась за кусты. Она не ожидала, что муж примчится так быстро.

Она представила, как тот поднимается на этаж, принимается звонить в пустую квартиру, затем колотить в дверь, корчась от гнева и отчаяния. «Там никого нет, — со скрытым злорадством скажет ему Елена Сергеевна. — Ваша жена ушла. Она мне сказала, что ушла к другому». Тогда Илья поймет, что опоздал. Но он будет стоять на лестничной клетке и смотреть на дверь — с такой ненавистью, что его взгляд будет, кажется, способен прожечь в ней дыру. Но изменить уже ничего нельзя. Валя ушла к Ване. Валя и Ваня, Ваня и Валя…

Он потерял ее навсегда.

Она стояла на тротуаре, вглядываясь в даль — там, в вечерних сумерках, блестел и переливался огнями поток машин, — и ужасно волновалась. Но она его все равно просмотрела — он подъехал совсем с другой стороны. Распахнул дверь:

— Валя, я здесь! Садись…

Она нырнула в машину, перекинула свои вещи на заднее сиденье.

— Ванечка! Я так боялась, что ты не приедешь…

— Ну что ты! — он поцеловал ее. — Слава богу, что ты сняла черный платок… Мне было тяжело на него смотреть — как будто ты носишь траур по мне.

— Глупый! Ты такой впечатлительный… — засмеялась она. — Что, куда едем?

— Едем в одно замечательное место. Я снял квартиру рядом с набережной Москвы-реки. Из нее такой вид! Тебе понравится…

Всю дорогу они молчали, только быстро переглядывались и улыбались друг другу.

Квартира была стандартной — обычная меблированная «двушка», но вид из окон действительно все искупал. Вдали текла река, а на том берегу зеленели Воробьевы горы.

— Ванечка, как здорово! — восхитилась Валя, стоя у окна. — А нас никто здесь не найдет?

— Никто, — серьезно произнес он. Достал из кармана сотовый, нажал на кнопку отключения. — Вот теперь точно — никто…

Он подошел к ней и обнял.

— Наконец-то… — пробормотал он. — Я все годы думал только об этом!

В поздних майских сумерках плыл туман над рекой и призрачно горели фонари.

Валя поцеловала его — губы были солоны от слез.

— Это ты плачешь или я? — прошептала она.

— Не знаю… Наверное, мы оба.

Она засмеялась — мир закружился вокруг нее. Она прижималась к груди этого человека и вновь чувствовала себя юной и легкой, безрассудной и смелой — сладостное, почти забытое ощущение свободы.

— Ванечка…

— Ты все такая же… Валька, ты совсем не изменилась! — с мучительным восторгом он вглядывался в ее лицо, ладони скользили по ее телу — изучая, вспоминая, открывая вновь каждый изгиб и впадинку. — Валя…

Он не давил на нее, как Илья, он был легок и невесом, словно этот вечерний воздух, пронизанный сладким цветочным ароматом. Его любовь была нежна и бескорыстна. Все, что он делал, было для нее. Каждое его прикосновение дарило счастье. Валя почти забыла, каково оно безмятежное, безудержное счастье…

Она не помнила, как они оказались на широком диване, как скинули с себя одежду и как долго ласкали друг друга. Ей показалось, что все это заняло несколько секунд, но на самом деле прошла почти половина ночи.

А потом, когда они просто лежали рядом, переплетя руки, чтобы даже на миг не потерять ощущения близости, он произнес:

— Вот теперь мне ничего не страшно.

— О чем ты? — тут же вскинулась она. — Ты… ты что-то скрываешь от меня, да? Ведь правда? Что?

Ваня ответил не сразу. Он долго молчал, глядя в потолок. Квартира, до сегодняшнего дня совершенно ему незнакомая, уже не казалась чужой, потому что рядом была она, Валя.

— Правда, — тихо прошептал он. — На самом деле я должен был сказать тебе об этом сразу — еще утром, когда встретил тебя на… ну, в общем, там, где лежит теперь Арсений Никитич. Ужасное, зловещее место — как напоминание о том неизбежном, что ждет всех нас.

— Ванечка! — строго произнесла она. — Ты опять об этом!

— Нет, Валя, пожалуйста, не перебивай меня! — умоляюще произнес он и сел на постели. Полная луна светила в форточку. — Ты, наверное, думаешь, что я просто впечатлительный неженка, которого способна выбить из колеи любая мелочь, что я с годами стал каким-то депрессивным меланхоликом… Нет, все не так. Просто… я умираю, Валя. Я очень болен.

— Что? — с ужасом воскликнула она. — О, не шути так, умоляю!

— Такими вещами не шутят, — отозвался он. — Я эгоист, я знаю. Но у меня осталось совсем мало времени, поэтому я пришел к тебе, чтобы исправить свою ошибку, которую сделал когда-то. Я виноват перед тобой, и это мне — наказание.

— Ванечка… — содрогаясь, прошептала она. Холод вился вдоль позвоночника, вызывая озноб. — Это неправда… Ты ни в чем не виноват!

— Валя, я виноват. Даже сейчас виноват, потому что жестоко мучить тебя этим известием. Тем более что только что ты потеряла дедушку. Столько испытаний подряд… У тебя есть еще время, чтобы уйти, чтобы не принимать на себя еще и мою боль.

— Я не уйду, — тут же отозвалась она.

— Тогда договоримся — давай проведем то время, которое у меня еще осталось, так, чтобы запомнить его навсегда. Будем любить друг друга и не думать ни о чем. Ты согласна?

— Да, — сказала она.

«За что мне все это? — с отчаянием думала Валя. — Всю жизнь я стремилась к счастью, но так и не достигла его. Всегда находилось что-то, что сводило все мои усилия на нет. Какая-то неудачная, ущербная у меня судьба! Вот и сейчас, кажется, я на полпути к нему, к своему счастью, — Ванечка вернулся ко мне, мы снова вместе, — но обстоятельства снова готовы разлучить нас. И на этот раз — навсегда. Безнадежная, жестокая жизнь!»

Ваня спал рядом, свернувшись калачиком, и слабая, неуверенная улыбка дрожала на его губах. Валя смотрела на него и не могла насмотреться. Изменился ли он? В который раз она убеждалась в том, что нет, почти не изменился — те же светлые волосы, то же бесконечно милое, родное лицо, которое она знала наизусть. Только похудел немного. Совсем чуть-чуть! А вдруг он ошибается, и вдруг никакой болезни и нет?

То, что он рассказал ей, вызывало в ней сомнения и ужас.

«Это началось не так давно, — говорил он тихо и почти спокойно. — Во всяком случае, я заметил симптомы болезни не больше полугода назад. Сначала подумал, что ничего особенного — обычный гастрит, вызванный неправильным питанием и постоянным напряжением нервов. Дурацкая работа… Недаром говорят — адвокат дьявола. Я старался быть честным и непредвзятым, но все равно в глубине души иногда ненавидел своих подзащитных. Эта работа не для меня, я с самого начала выбрал неправильный путь. Гуров? Да, мой тесть тут на месте, он настолько цельная личность, столь совершенный механизм для логических умозаключений и построений, что подобные сомнения ему неизвестны. Ты не представляешь, Валя, но некоторые дела я вел с таким трудом, что не раз был готов бросить все, послать дьявольскую работу к черту! Да, много людей нуждается в защите, много безвинных жертв и тех, кто попал в капкан безвыходных обстоятельств… Но ты не представляешь, Валя, что мне пришлось пережить, когда я в конце прошлой осени по указанию Гурова взялся защищать Виноградова, убившего собственную мать. Там были такие обстоятельства, от которых кровь стынет в жилах! Тогда-то все и началось… Я долго ходил с убеждением, что у меня обычная желудочная хворь — результат стрессов, вечных разъездов и долгих заседаний в суде. А потом вспомнил — мой отец умер от этой проклятой болезни с коротким названием, поразившей его желудок, и у него были совершенно схожие симптомы! Меня как будто кто обухом по голове ударил… Это удивительно, Валя, я всегда помнил, как он уходил из жизни, но почему-то никак не проецировал его судьбу на себя. Мне даже в голову почему-то не приходило, что во всем виновата дурацкая, роковая наследственность — все мы страдаем от того же, чем мучились наши родители. Только почему-то каждый раз с легкомысленной самонадеянностью думаем, что чаша сия минет нас… Это мне наказание. Наказание, что с самого начала выбрал неправильный путь, что бросил тебя, что продался Гурову. Я пошел к врачу — очень неплохому терапевту, великолепному диагносту, — и рассказал ему о своих симптомах, о смерти отца. Я внимательно наблюдал за ним, за его лицом, и увидел, как оно дрогнуло, когда я сказал об отце. Кроме того, я сообщил, что у меня несколько раз поднималась температура, что сильно потерял в весе… Конечно, доктор сказал мне, что рано пока ставить на себе крест, что, возможно, я ошибаюсь, что необходимо серьезное обследование, и дал мне направление. Туда. Даже не хочу повторять название этой страшной лечебницы. В общем, мне все стало ясно. Валя, я так и так умру, только не хочу, чтобы меня резали на куски и облучали. Пусть мне осталось мало, но мы проведем это время вместе, счастливо и беззаботно. Съездим куда-нибудь, посмотрим на мир. Будем любить друг друга — пока хватит сил. Будем жить одним днем, как дети!»

— Ты не спишь? — сонно пробормотал Иван, заметив, что Валя сидит рядом, обняв руками колени.

— Ванечка… — сказала она напряженным голосом. — Еще не поздно, возможно. Сейчас такая медицина… тебя спасут, вот увидишь!

— Нет, — усмехнулся он, перевернувшись на спину. — Есть болезни… и есть болезни.

— Но ты должен хотя бы отправиться в тот медицинский центр! — взмолилась она. — Ведь окончательный диагноз еще не поставили…

— Нет.

— Ванечка!

— Валя, я тебя очень серьезно прошу — давай больше не будем об этом. Если ты решила остаться со мной, то, пожалуйста, не возвращайся к этой теме. Если тебя что-то не устраивает — можешь уйти. Я на тебя не обижусь.

— Бросить тебя! — ужаснулась она. — Нет, никогда…

Она обняла его, прижалась всем телом. «Я спасу тебя… Я отдам тебе все свои силы. Ведь бывают же чудеса! К тому же он может ошибаться! Но он такой упрямый… С виду мягкий и почти безвольный, но на самом деле хоть кого переупрямит!»

— Валя, обещай мне…

— Что? — встрепенулась она.

— Что мы больше не будем говорить об этом.

— Хорошо, — сказала она. — Обещаю…

— Вот и славно. Давай позавтракаем и будем думать, в какую страну нам поехать. Мир такой огромный, а мы еще совсем его не знаем. У меня довольно много на счете — потратим все эти деньги. Утолим все свои прихоти, все тайные желания, в которых раньше даже боялись себе признаться…

— У тебя есть тайные желания? — засмеялась Валя. — Интересно, какие? Надеюсь, они меня не шокируют…

— О нет, все довольно безобидно — вроде полетов на воздушном шаре, посещения Диснейленда, подъема на Эверест. Кстати, я слышал, что, если шерпам-проводникам хорошо заплатить, они прямо на руках отнесут тебя к вершине. А еще я мечтал о свадьбе с любимой девушкой где-нибудь в Лас-Вегасе…

— У тебя есть любимая девушка? — опять засмеялась Валя.

— А как же! — важно ответил Ваня и искоса стрельнул в нее хитрым взглядом. — Ее зовут Валентина, и у нее зеленые глаза, словно у русалки.

— Не зеленые, а болотного цвета, — поправила она.

— Нет, зеленые!

— Но девушка замужем!

— Ничего, не такая большая проблема…

Они веселились и дурачились — странное дело, это оказалось не так сложно. Правда, завтрак немного испортил Вале настроение — у Вани совсем не было аппетита, еда вызывала у него отвращение. Несколько ложек овсяной каши — и все…

— Скажи честно, Валька, это ты унаследовала от своей матери?

— Что — это?

— Любовь к диетическому питанию…

— А то ты не знал!

— Предлагаю посетить какой-нибудь шикарный ресторан и наесться от пуза чем-нибудь таким, что не имеет никакого отношения к диете…

— Ванька! Запомни, я не потерплю никакой критики в адрес своей кухни!

Они обнимались, они ласкали друг друга с такой неутоленной жаждой, словно стремились наверстать то, что было упущено за прошедшие годы. За окнами блестела на солнце река, медленно плыл по ней прогулочный теплоход — едва слышно доносилась издалека веселая музыка.

— Пойдем завалимся куда-нибудь! — с азартом повторил свое предложение Ваня. — Будем есть и пить — словно завтра конец света…

— Пойдем!

— Только, знаешь, заглянем сначала в какой-нибудь магазинчик… — с вдохновенным лицом продолжал он. — Купим тебе что-нибудь эдакое, сумасшедшее…

— Из одежды?

— Да!

Они быстро собрались и поехали в центр. В одном из главных универмагов Валя с Ваней бродили по этажам, заглядывая во все отделы подряд.

— Ты никогда не думала о красном нижнем белье? — спросил Ваня.

— Это одно из твоих тайных желаний? Ванечка, а я думала, что ты эстет! — засмеялась Валя. — Красное белье… Сейчас, наверное, какие-нибудь другие модные тенденции. Давай спросим продавщиц!

— Продавщицы — дуры, я нигде не видел продавщиц, которые могли бы дать дельный совет. Либо им на все наплевать, либо они всеми силами стремятся продать какой-нибудь неходовой товар, — не согласился Ваня. — Я настаиваю на красном белье — думай обо мне что хочешь…

Они набрали кучу разных комплектов, в том числе и красного цвета.

— Тебе не кажется, что мы похожи на детей, которые наконец дорвались до взрослой жизни? — спросила Валя.

— Кажется. Впрочем, не будем себя ни в чем ограничивать. Ну-ка, заглянем в соседний отдел!

В соседнем отделе было куплено дымчатое атласное платье на тоненьких бретельках с газовой пелериной, которая накидывалась на плечи. Как уверяла продавщица, платье — писк вечерней моды. Впрочем, Валя с Ваней почти не слушали ее щебетание, они руководствовались только своими фантазиями. Платье было безумно дорогое — во всяком случае, Илья никогда бы не подарил такое Вале.

Она стояла перед зеркалом, вертясь в разные стороны. Волосы она распустила, и они волной прикрывали обнаженные плечи, газовая пелерина спускалась к локтям.

— Ты царица! — с восторгом произнес Ваня. — Честное слово, ты красавица, Валька!

Потом к платью были подобраны туфельки, сумочка и даже длинные, до локтей, перчатки — хотя Валя никогда не носила перчаток, кроме периода осенне-зимних холодов. Затем к списку покупок прибавились домашний халатик из шелка, такая же ночная рубашка, простенькие домашние тапочки стоимостью в целую зарплату библиотечного работника, жемчужное колье и жемчужные же сережки, несколько коробок парфюма, роскошная бижутерия для волос, несколько брючных костюмов для повседневной жизни… Покупками они забили весь багажник и салон машины.

Потом они вернулись домой и долго выбирали ресторан, в котором хотели бы поужинать. В конце концов забронировали столик в каком-то новомодном заведении недалеко от дома, в котором поселились.

— Эх, гульнем! — в очередной раз торжественно провозгласил Ваня. — На обратном пути за руль уже не сяду…

В десятом часу они оправились в ресторан. Валя чувствовала себя немного странно — в этом платье, с роскошной и бесполезной сумочкой, в которую, кроме тюбика губной помады, ничего не влезало, с заколками в волосах («Ты — как испанская принцесса!» — восхищался Ваня), благоухающая божественным ароматом дорогих духов… Но когда они вошли в зал ресторана, неловкость у нее прошла. Здесь, в интерьерах под антиквариат, Валя почувствовала себя вполне к месту.

Перелистывая меню, она старательно выбирала те блюда, которые, по ее предположениям, не могли навредить Ване.

— Валька, к черту парную телятину и запеченную форель! — засмеялся Ваня, выслушав ее предложения. — Нажремся устриц и свинины, закажем целый тазик черной икры… И коньяк. Настоящий дагестанский коньяк, а не французский одеколон! Пусть он хоть сто раз правильный, но я его терпеть не могу.

— Ванечка, да ты патриот! Только устрицы в этом случае лишние.

— Нет, от устриц я не откажусь, — упрямо покачал он головой. — А завтра пойдем в какое-нибудь китайское или японское заведение, будем пробовать змей и ядовитых рыб…

Заказ был сделан, Валя отправилась в дамскую комнату.

За мраморными колоннами, в отдельном закутке, вдруг мелькнуло чье-то знакомое лицо. Стае Сокольский…

— Ты? — с изумлением воскликнул он. — Господи, как тебя там…

Это «как тебя там» покоробило Валю. Столько лет она была лучшей подругой его жены, а он так и не удосужился запомнить ее имя.

— Валентина! А я тебя сразу и не узнал. Можно тебя на минутку?

Она подошла ближе. Стае сидел за столом, а перед ним стоял большой хрустальный графин, уже наполовину пустой, и миска с салатом. Стае, по всей видимости, тоже был патриотом — водка и салат «Оливье». Рядом с ним за столом приютился какой-то молодой человек, заросший трехдневной щетиной, с грустными испуганными глазами.

— Это мой секретарь, Вова… — указал на него пальцем Сокольский. — Вова, как твоя фамилия, я забыл…

— Киселев, — вздохнул тот.

— Точно! Вова Киселев!

То, что Стае был пьян, не вызывало никаких сомнений. Валя хотела тут же уйти, но тот проявил завидную настойчивость, и, чтобы не привлекать внимания, Валя скользнула к ним, за мраморные колонны, обвитые плющом.

— Валька, садись… Слушай, ты шикарно выглядишь! Нехилый прикид… Да ты стой… Ты в курсе, что Лидка меня бросила?

По обнаженной спине Вали побежали мурашки.

— Бросила? — рассеянно переспросила она. — Лида… Ах, ну да.

— Ты знала. Признайся, ты ведь все знала! — пьяно рассмеялся Сокольский. — Вован, слышь, это Лидкина подруга! Но мужья всегда узнают последними.

Вова пожал плечами и с тоской посмотрел на полный стакан, стоявший прямо перед его носом. Пить ему явно не хотелось, да и захмелевший хозяин не вызывал никаких положительных эмоций. Только по долгу службы он находился здесь.

«Вот оно как вышло… Лида ушла к Илье. Что ж, этого можно было ожидать, — мелькнула у нее мысль. — А Илья… Наверное, он смирился с тем, что я к нему не вернусь».

— Как ты тут оказалась? — продолжал Сокольский. — А говорят, что у библиотечных работников маленькая зарплата… Ты знаешь, она ведь бросила мне в морду… пардон, в лицо… обручальное колечко… с бриллиантом в три карата, между прочим… да-с.

Смутное воспоминание нахлынуло на Валю. Кажется, она где-то уже слышала эту историю — об обручальном кольце…

Сама не понимая, что ее здесь держит, она продолжала сидеть рядом со Стасом и зачарованно смотрела на его красный покрытый капельками пота нос.

— Сказала, что никогда меня не любила, что я постылый. Это я-то постылый?! Да я на нее столько денег потратил… Прикинь, Вова, я бы уж давно был миллионером, если б не Лидка. Та еще транжира! Лидочке то, Лидочке это… А теперь она заявила: ухожу к тому, кто мне дороже всех. Типа, он принц…

— Станислав Игоревич, — умоляюще воскликнул его секретарь, — уже поздно, нам пора домой!

— Цыц! Уволю… А я для нее, выходит, никто. Так, спонсор. Ты, Вова, слышал анекдот — кто является хорошим мужем? Гибрид чековой книжки с вибратором… — Сокольский захихикал. — Ты мне скажи, Валентина, правда она его так любит, прынца этого?

— Да… — тихо пробормотала Валя. — Прости ее, Стае.

— Нет уж! — ехидно усмехнулся Сокольский. — Я у нее все отсужу. Все! И сына тоже! Прикинь, она и сына у меня отняла…

«Разве он не знает? — мелькнула в голове у Вали. — Бедная Лидка, она так и не решилась рассказать мужу всю правду!»

— А ты знаешь, к кому она ушла? — спросила она.

— Вот-вот, у тебя и хочу узнать! Кто он, этот принц? Лидка не пожелала его инкогнито открывать.

— Мой муж Илья, — просто ответила Валя. Она не хотела сообщать этому человеку всей правды, но покрывать Лиду тоже не собиралась. «Пусть знает! — с отчаянием подумала она. — Да, пусть знает… Они с Ильей обманывали меня всю жизнь. Не хочу играть в благородство!»

— Кто? — Стае едва не поперхнулся салатом. — Да ты, мать, в своем ли уме? Шутки, что ли, шутишь?

Он не выглядел несчастным. Он был зол и полон ненависти. И он был противен Вале.

— Мой муж Илья, — твердо повторила она.

— А сын? — Стае, несмотря на то, что был пьян, вдруг посмотрел на Валю цепким, совершенно ясным взором.

— Что — сын?

— Может быть, и Димка от него?

— Насчет Димки ничего не могу сказать… — быстро произнесла Валя, досадуя, что разговор перешел на такую тему, которую она не желала обсуждать. Но Сокольский оказался неплохим психологом — он уловил что-то в ее голосе, в лице, что моментально дало ему почву для новых размышлений. И Валя заторопилась, встала. — Ты извини, Стае, я здесь не одна.

Она беспомощно оглянулась.

— О черти!.. — застонал Сокольский, схватившись за голову. — Я ведь чувствовал… А ты-то, ты как все это допустила? Тебе что, все равно было?

— Я сама недавно об этом узнала, — прошептала она. — Но насчет Димки…

Перестань! Вот оно как… Ну надо же, у меня словно пелена с глаз свалилась! Лидка все лепетала о том, что всю жизнь этого человека любила, а я думал — кого это… Илья! Боже, каким дураком я был! Десять лет!

Он начал рыдать, что привело его секретаря в еще большую растерянность.

— Станислав Игоревич, — заскулил он.

— Цыц! Предатели, все предатели!

На них уже начали оглядываться. Воспользовавшись тем, что Стае принялся наливать себе очередной стакан, Валя поспешила в дамскую комнату. Зеркало отразило бледную, но невероятно красивую женщину — Валя себя не узнавала. «Я ли это? И что я делаю? Господи, как глупо все с Сокольским получилось… Ведь не хотела, а все ему разболтала. Что теперь будет с Лидкой?.. Но она-то, она никогда не задумывалась над тем, что она со мной делает!»

Минут десять Валя не решалась выйти из своего укрытия, а когда появилась наконец в зале — ни Сокольского, ни Киселева уже не было, а официант выметал из-под стола, за которым они сидели, осколки разбитой посуды. Она вздохнула облегченно и пошла в соседний зал — туда, где ее ждал Ваня.

— Валя! — укоризненно воскликнул он. — Куда ты пропала! Я уже волноваться начал…

— Так, встретила кое-кого знакомого…

— Кого же? Ты смотри, я ведь ревнивый!

— Ванечка… — Она провела пальцами по его щеке. — Ты мой самый любимый!

— Валя, садись. Смотри — вот специальные щипцы… Скажи, ты когда-нибудь пробовала устрицы?

— Нет! — засмеялась она. — Но подозреваю, что это ужасная гадость.

— Ты погоди, я сейчас покажу тебе, как правильно пользоваться щипцами. Ты их держишь вот так, а потом острожным движением…

Вале пришлось подчиниться ему. Не потому, что она боялась обидеть Ваню отказом, а исключительно из тех соображений, что если он съест всю порцию устриц сам, то это вряд ли пойдет ему на пользу.

И она ела противные устрицы, пробовала молодые побеги спаржи, уписывала нежнейшее свиное филе под каким-то особым соусом, от души черпала серебряной ложкой икру, пила коньяк. Ваня едва прикоснулся к рисовому пудингу и выпил всего лишь две небольшие рюмки коньяка — больше он смотрел на Валю и радовался как ребенок.

После ресторана они спустились в казино и оставили там довольно крупную сумму — беззаботно смеясь и не думая о завтрашнем дне.

На следующий день они валялись на диване и листали журналы — в поисках того места, куда бы поехать отдохнуть.

— Как тебе Шри-Ланка? — говорил Ваня с азартом. — Океан, буддийские храмы, чайные плантации… Будем кататься на слонах, встретим рассвет на какой-нибудь горе, среди лиан и орхидей…

— А если махнуть в Европу? В Испании коррида и вино, в Париже — Эйфелева башня и Елисейские поля… Или Италия — Рим, Вечный город, собор Святого Петра и все такое…

— Валька, а как тебе Венеция?

— Стоп, ты пропустил тур в дебри Амазонки!

— А что, можно и на Амазонку… Но ты подумай еще насчет Тибета!

Вечером они опять отправились в ресторан, на этот раз выбрали китайский, и снова Ваня радовался, глядя на то, как его подруга то подозрительно-осторожно, то с неподдельным восхищением лакомится всевозможными экзотическими блюдами. Он словно жил ее жизнью — так казалось Вале, и потому она, стараясь доставить ему удовольствие, ни от чего не отказывалась.

В конце концов они купили туристическую путевку в Африку (ехать предстояло через три недели), мечтая увидеть водопады, джунгли, саванны, снега Килиманджаро, национальные парки и поучаствовать в сафари — бог весть что им было обещано в агентстве. У Вали появилось ощущение, что она там и останется, в этой Африке, — ее съест лев или она свалится с какого-нибудь водопада, — но отказаться она не могла. Ей было жутко — прежде она ни за что бы не решилась на подобную авантюру, но сейчас ей казалось, что завтра, возможно, наступит конец света, и ее страхи не имеют никакого смысла. Если Вани не будет, то с его уходом рухнет весь мир.

Они посетили все самые знаменитые заведения Москвы, играли в боулинг и керлинг, летали с инструктором на спортивных самолетах, казавшихся со стороны изящными стрекозами, один раз поднялись на воздушном шаре. Словом, безумствам не было конца. Валя уже ничего не боялась, она словно сошла с ума, вместе со своим возлюбленным бросившись в омут развлечений.

И ни разу они не говорили о том, что, возможно, ждет в скором будущем Ваню. «А что, если никакой серьезной болезни и нет, — не раз с отчаянной надеждой думала Валя, глядя на счастливое лицо своего спутника. — И все будет хорошо!»

Впрочем, однажды она вдруг вспомнила об одном человеке в бесконечном вихре развлечений. Это было днем — Ваня спал после ночного бдения в каком-то супермодном клубе.

Она расположилась на кухне и набрала номер, который каким-то чудом удержался в ее памяти.

— Алло! — тут же отозвался знакомый голос.

— Герман, вы, наверное, уже не помните меня…

— Валя? — беспокойно отозвался Герман Коваленко. — Валя, ну наконец-то… умоляю, только не кладите трубку!

Я и не собираюсь ее класть, — засмеялась она. — Что-то случилось? А я, знаете ли, сижу сейчас без дела и не знаю, чем себя занять. На самом деле я просто так решила вам позвонить…

— Валя, куда вы пропали? — запыхтел он. — Я вас ищу-ищу, даже уже к услугам частного детектива собрался прибегнуть…

— Но зачем? — удивленно спросила она.

— Я же говорю, вы так неожиданно исчезли! Почему вы перестали посещать студию Истомина?

— А смысл? Я, помнится, в последнем нашем разговоре упомянула, что больше не собираюсь появляться там. Тем более, что с работы я уволилась…

— Да, я в курсе. Но дома вас нет, по другому адресу тоже… Я ведь разыскал квартиру, в которой жил ваш дедушка. Мои соболезнования…

Сердце у Вали сжалось.

— Вам в библиотеке сказали?

— Да, и еще я говорил с тамошней соседкой — ну, такой серьезной дамой…

— Ах, с Еленой Сергеевной!

— Ну да. Она мне поведала странную историю. О том, что вы сбежали от собственного мужа и что он готов убить вас.

— О, Герман, что же в этом странного — по-моему, вполне житейская история, — усмехнулась Валя.

— Я хорошо помню вашего мужа, — сказал после некоторой паузы Герман. Он, наверное, вспомнил тот случай зимой, когда Илья посадил его в сугроб. — Мне понятно, что вы решили его покинуть. Он… он вас мучил. Он тиран и деспот.

— Герман, — с досадой начала Валя, но Коваленко не дал ей договорить.

— Валя, почему вы сразу не обратились ко мне за помощью? Вот что с самого начала беспокоит меня! Я бы…

Тут уж Валя перебила своего собеседника:

— Герман, а почему я должна была обращаться за помощью именно к вам?

— Потому что только я могу вам помочь! — заявил он.

Валю разозлила такая самонадеянность.

— С чего вы взяли, что только вы? — сердито произнесла она. — И с чего вы взяли, что мне вообще нужна помощь?

— Я… я беспокоюсь за вас.

— Прекрасный ответ! — фыркнула она. — Только вы мне ни сват и не брат. Вы абсолютно чужой человек, можно даже сказать — незнакомый. Беспокойтесь за кого-нибудь другого! Господи, и чего я вдруг решила позвонить вам…

— Не кладите трубку! — опять воскликнул Коваленко на том конце провода. — Валя, я вам сейчас все объясню!

— Пожалуйста, я слушаю.

— Валя, вы… вы никогда не видели себя со стороны? — вдруг спросил он.

— Ну видела… — с недоумением ответила она. — Я, собственно, и сейчас могу посмотреть в зеркало — вот оно, лежит на столе рядом… — Она на самом деле взяла зеркало свободной рукой, и повернула его к себе. Огромные глаза болотного цвета, темные узкие брови, четко обрисованные скулы… — Вы что, хотите сказать, что со стороны я напоминаю беспомощную идиотку?

— Нет, вы опять все ставите с ног на голову! — снова запыхтел Коваленко. — Я вам хотел сказать, что вы — особенная. Вы даже не женщина, вы… ну, что-то вроде феи, эльфа или… я даже не знаю…

— Русалки, — со смешком подсказала Валя.

— Да, русалки! — обрадовался Коваленко. — Вы чудесны и совершенно не приспособлены для этой жизни. Рядом с вами обязательно должен быть кто-то, кто оберегал бы вас и защищал.

«Что за чушь? — подумала Валя. — Однако приятно… Какой необычный комплимент».

— Поймите, Валечка, — продолжал с жаром Герман. — Человеку со стороны виднее, что ваш муж давил на вас, что он решительно не замечал особенностей вашего характера, такого необычного и нежного, словно вы цветок… Да, вы цветок! Бог с ними, с русалками да эльфами… Вы… вы та самая купавка — помните, Валя, вы рассказывали мне об этом цветке?

— Да, — растерянно ответила она.

— Представьте, по этому вопросу я тоже провел целое расследование… Для начала залез в энциклопедию, но ничего похожего не нашел. Там нет никаких купавок! Я тогда подумал, что это, вероятно, какое-нибудь народное название цветка, которое никак не отражено в серьезных изданиях. Перелистнул несколько страниц и вдруг вижу — купальница! Многолетнее растение из семейства лютиковых, латинское название — троллиус. Троллиус эуропеус…

— Ну надо же… — пробормотала Валя. Ей и в голову не могло прийти, что Коваленко столь серьезно подойдет к этому вопросу.

— Желтый цветок, растущий в средней полосе России… Я это семейство лютиковых досконально изучил, их очень много видов. Кстати, ближайшая родственница вашей так называемой купавки — калужница болотная. Кальта палустрис. И вообще, все эти разновидности любят сырость и влагу, растут по краям водоемов. Впрочем, некоторые разводят как декоративно-садовые растения.

Да-да, они росли у нас в саду, на даче. Мама их любила, за ними ухаживала, и они цвели у нас по два раза, — пробормотала Валя, мгновенно вспомнив юность. Тогда все было связано с Ванечкой, и эти цветы тоже. Она как-то сорвала купавку и украсила ею волосы. Она беспомощно оглянулась на дверь, ведущую в комнату, где спал сейчас Ванечка, и прижала ладонь ко лбу. Все, все, что было хорошего в ее жизни, — связано с Ванечкой и ее любовью к нему… Ах, если бы снова вернуться в те времена!

— Валя… Вы меня слушаете? — спросил Коваленко. — Ответьте же!

— Да, я вас слушаю, — тихо произнесла она, медленно возвращаясь в день сегодняшний.

— Валя, я вас спрашивал, вы отдали рукопись в издательство?

— Какую рукопись? Ах да, вспомнила, вы про мой роман. Да, отдала — по-моему, на следующий же день после того разговора с вами, когда вы сказали мне, что не стоит доверять мнению Истомина.

— Вы молодец! Я же говорил, не стоит слушать этого пропойцу…

— Не обижайте Юлия Платоновича! — возмутилась Валя. — Он хороший человек.

— Ладно, не буду, — моментально пошел на попятный Коваленко. — Истомин — хороший человек, жертва перестройки. И каков же ответ? Что сказали вам в издательстве?

— Ответа я пока не знаю — просили перезвонить недели через две-три. Послушайте, Герман, я не уверена, что мой графоманский труд понравится кому-то. В той комнате, где я была, все — от пола до потолка — завалено рукописями.

— Валя… У меня к вам просьба, — взволнованно произнес Коваленко. — Как только вы узнаете окончательный ответ, перезвоните мне, пожалуйста. Я должен об этом знать!

— Зачем? — холодно спросила она.

— Разве вы не поняли? — вздохнул тот. — Я… я вроде как к вам неравнодушен. Впрочем, я и сам ничего не понимаю… Валя, обещайте мне!

— Хорошо, — коротко ответила она.

— Где вы, с кем вы? Если вам нужна помощь…

— Мне не нужна помощь.

— Ну, может быть, когда-нибудь потом… Помните, Валя, вы в любой момент можете обратиться ко мне, и я вас спасу. Спасу от всех и от всего!

— Удивительное благородство.

— Нет, — вдруг печально засмеялся он. — Это не благородство, а самая обычная корысть. Признаюсь, я готов на все, чтобы еще раз увидеть вас…

Она положила трубку.

В соседней комнате завозился Ваня.

— Валя! — позвал он ее. — Ты где?

— Я здесь! — моментально отозвалась она. Распахнула дверь, бросилась к нему, напряженно вглядываясь в его лицо. Но Ваня был весел и бодр, и ничего в его облике не напоминало о том ужасном недуге, который подтачивал его организм.

— Слушай, у меня замечательная мысль, — сказал он, сладко потягиваясь. — Пошли гулять. Просто будем шататься по улицам и глазеть по сторонам. Сто лет не проводил таким образом время.

— Идем! — обрадовалась Валя. — А то эти клубы да рестораны уже немного надоели.

Они обнялись.

— Ванечка, ты такой славный… — пробормотала она, гладя его по светлым мягким волосам. — Как же мне не хватало тебя!

— Я дурак, — беспомощно улыбнулся он. — Я просто дурак… Знаешь, если честно, то с Марьяной я никогда не был счастлив. Останови меня, если тебе этот разговор неприятен…

— Нет, — сказала она. — Мне интересно. Интересно узнать, какой была твоя жизнь без меня.

Так вот, с ней мне было как-то… как-то никак. Она, мне кажется, очень быстро разочаровалась в браке. Ей хотелось свободы, хотелось все свое свободное время проводить с подругами — а их у нее не меньше сотни, — она мечтала о жизни легкой, праздной, без забот. Только вечеринки и танцы, отдых и болтовня… Нет, не подумай о ней плохо, она глубоко порядочный человек! — спохватился Ваня. — Просто у нее такой характер. А тут муж, дети, семья… Она тосковала. Она жалела, что так рано вышла замуж, и я был ей в тягость.

— А ты? — спросила Валя.

— А я делал карьеру. Я тогда думал — вот она, цель жизни! Надо прославиться, заработать кучу денег — и вот оно, счастье…

— Гуров к тебе хорошо относился?

— О да. Уж он-то всегда был на моей стороне, когда у нас с Марьяной возникали какие-то конфликты. Он из тех людей, кто, раз сделав выбор, уже больше не меняет его. Надо идти до конца — не раз говорил он. Марьяна его до сих пор боится.

— Он злой? Жестокий?

— Нет, что ты… — засмеялся Ваня. — Он… он сильный. Настолько сильный в моральном плане человек, что порой иногда даже подавляет. По сути, я женился на нем, а не на Марьяне. Он всегда мне нравился и был для меня образцом…

— А… а дети?

— Детей я давно не видел, — Ваня встал и принялся быстро одеваться. — Они мешали Марьяне. То есть, конечно, она любит их, но для нее проще свалить заботы на кого-нибудь другого. Они в Англии, учатся. Мне кажется, Валя, я тоже их потерял. Они больше любят Филиппа Аскольдовича, чем меня.

— Это ужасно… — покачала она головой.

— Нет, это нормально. Я с самого начала должен был догадаться, что в этой жизни никому не нужен, кроме тебя.

— Ванечка…

— Обещай мне, Валя, — вдруг тихо произнес он, беря ее за руки, — что ты не бросишь меня. Скоро мне предстоят, возможно, ужасные дни…

Она задрожала.

— Я никогда тебя не брошу! Я умру вместе с тобой!

— Валя, перестань… Все, больше не будем об этом, я совершенно напрасно нарушил наш договор. Ну что, в путь?

Солнце стояло еще высоко — вечер наступал поздно. В начале июня на Москву обрушилась ужасная жара, и все в городе было подчинено ей — на каждом углу открылись летние кафе, девушки ходили в ярких, легких нарядах, стремясь перещеголять друг друга в их яркости и легкости, отовсюду раздавался смех и веселые голоса.

Ваня с Валей медленно брели вдоль набережной.

— Хорошо-то как… — жмурясь, пробормотал Ваня. — Послушай, Валька, как приятно ничего не делать!

— Ага!

— Послушай, вон причал. Может быть, прокатимся на теплоходе?

Валя была не против — после тех сумасшедших развлечений, которым они предавались последнее время, это было самым мирным.

На палубе ветер трепал Валины волосы.

— Ты красивая, — сказал Ваня, отводя прядь от ее лица. — Я и забыл, какая ты красивая! Ты лучше всех. Я иногда смотрю по сторонам и убеждаюсь, что лучше тебя никого нет.

— А я не смотрю по сторонам, — улыбнулась она. — Я гляжу только на тебя.

— Тебе идет это платье…

Платье было новым — его приобрели во время последнего шоппинга, и оно представляло собой нечто многослойное — с цветами, лентами, защипками, сборками и бахромой, но легкое, зелено-голубого цвета. Вызывающее платье — на грани вульгарности и эпатажа, но вместе с тем романтичное и нежное…

Они прошли на корму и оттуда смотрели на бурлящую позади теплохода воду, над которой стлался дым.

— Тебе не холодно? — спросил Ваня, положив ладонь на ее полуобнаженное плечо.

— Нет, что ты, такая жара… Знаешь, чего мне не хватает?

— Чего? — с интересом спросил он.

— Шляпы. Такой глупой шляпы из рисовой соломки, под которой можно спрятаться от солнца.

— Как у тургеневской девушки?

— О да!.. — засмеялась она, обернулась, а потом зашептала Ване на ухо: — Посмотри, вон тот тип буквально не сводит с нас глаз… Я его уже давно заметила, еще на причале.

Иван проследил за ее взглядом — по лестнице с верхней палубы спускался пожилой одышливый мужчина, вытиравший полотенцем лоб.

— Астахов, вы? — удивился Ваня, но особой радости на лице его не отразилось. — Валя, это один из моих клиентов…

— Иван Андреевич! — взмолился мужчина. — Только не поймите меня превратно… Прошу прощения… Мне в вашей конторе сказали, что вы отбыли в неизвестном направлении и передали все дела Царькову. Но дело в том, что Царьков меня совершенно не устраивает, и вообще… Это ваша супруга? Очень приятно.. Я вас заметил еще на набережной, не сочтите меня навязчивым. Я собираюсь подать кассационную жалобу, и мне очень нужен совет…

— Валя, мы на минуту, — сказал Ваня и отвел мужчину в сторону.

О чем они говорили, Валя не слышала. Слова заглушал шум мотора, да и неинтересно ей было. Больше всего она беспокоилась за Ваню — не стоило ему сейчас заниматься всеми этими судебными делами…

Астахов что-то с жаром говорил Ване, вытирая лоб платком, а Ваня внимательно слушал.

— Ванечка, ты скоро? — крикнула она, досадуя на навязчивого клиента.

— Валя, — Ваня подошел к ней. — Тут такое дело… Мне жаль этого человека, и я не могу бросить его без помощи. Послушай, мне надо с ним поговорить, но потребуется, наверное, часа два-три.

— Ты уверен, что тебе действительно надо всем этим заниматься? — нахмурилась она.

— В последний раз, — сказал он. — Сделаем так: сойдем на следующей остановке, ты пойдешь домой, а мы посидим с Астаховым в каком-нибудь кафе, обсудим все там.

— Хорошо, — кротко произнесла Валя.

«Три часа, — подумала она. — У меня есть три часа…» Она бы ни на минуту не рассталась со своим возлюбленным, но сейчас ей представлялся удобный случай кое-что сделать.

Во-первых, Илья мог быть дома. Да и не один, а с Лидой. Во-вторых, он мог поменять замки — хотя с чего бы это?

Валя вышла из такси и подбежала к подъезду, оглядываясь по сторонам, — менее всего она хотела бы нос к носу столкнуться с мужем. На долгие гудки по домофону никто не ответил. «Его нет… — промелькнула лихорадочная мысль. — Ну да, он же раньше девяти не приходит. Эх, надо рискнуть!» И она, дрожа от страха, достала связку ключей, которую взяла с собой.

С конца апреля она не была здесь — с тех пор, как ушла к деду. Чужое, все чужое, пропитанное многолетней ложью и лицемерием…

В квартире как будто ничего не изменилось. Легкий беспорядок и никакого намека на то, что здесь бывала другая женщина. «А может, Лида с Ильей тоже поселились в каком-нибудь новом месте, подходящем для начала новой жизни? Господи, и чего я так волнуюсь… Даже если он вернется, ну не убьет же он меня, в конце концов! Об этом стоит написать роман — получилась бы неплохая история с закрученным сюжетом…»

Она положила в сумку альбом с фотографиями, кое-какие безделушки, милые сердцу, и ноутбук с дискетами. «Все равно Илья бы их выкинул», — печально подумала она.

Перекинув сумку через плечо, она помчалась к двери и в этот момент услышала, как в замке поворачивается ключ. Не успела!!! Она ринулась назад, на кухню, встала за высокий холодильник — в ней еще теплилась тайная надежда, что ей удастся как-нибудь незаметно выскочить из квартиры. «Как это глупо, глупо… — с досадой думала она. — Ведь это он во всем виноват, а не я. Так почему же я должна его бояться?»

Шаги в коридоре были тяжелыми, медленными. «Один, без Лидки», — мелькнуло в мозгу у Вали. Сначала шаги потоптались в коридоре, а потом направились в сторону гостиной. Это был удобный момент — Валя уже хотела бежать, но шаги вдруг направились в обратную сторону. Она замерла и даже дышать перестала.

— Валя, — вдруг сказал Илья. — Ты здесь. Я тебя чувствую. Ну где ты, выходи…

Голос его был тихим и бесцветным, и пока ничто не предвещало в нем угрозы. «Мы просто поговорим и мирно разойдемся, — мелькнуло у нее в голове. — Мы же цивилизованные люди как-никак!»

Дольше прятаться не имело смысла.

— Я здесь, — произнесла она громко и, скинув тяжелую сумку с плеча, села на стул возле кухонного стола. По его пластиковой поверхности суетливо ползла муха, и Валя взмахнула рукой, отогнав ее и успев подумать: «Если он захочет, то раздавит меня. Просто прихлопнет, как будто я тоже муха…»

Илья вошел и прислонился плечом к притолоке. Валя едва сдержала крик — ее муж побрился наголо. Это было так неожиданно!

Еще недавно Вале казалось, что она совершенно забыла этого человека, несмотря на долгие годы замужества, но теперь воспоминание о его предательстве вновь всколыхнуло ее душу. «Как он мог поступить со мной так!» — мучительной болью отозвалось сердце.

— Ты вернулась? — с надеждой в голосе спросил он, но тут его взгляд натолкнулся на сумку, и голос вновь потерял обертоны: — А-а, понятно, ты сюда только на минутку заскочила.

— Ну, в общем, да… — быстро ответила она. — Не хочу тебя задерживать…

— Погоди, — он остановил ее движением руки. — Мы так давно не виделись. Сколько же… Месяц? Полтора?

— Разве это важно? — пожала она плечами, изо всех сил стараясь не показывать своего страха. — А где твои волосы?

Он пропустил ее вопрос мимо ушей. Вале был непривычен новый облик мужа, но она заметила, что теперешняя прическа (вернее, полное ее отсутствие) идет ему. Лицо Ильи по-прежнему привлекало внимание, но то была странная, дикая, первобытная, угрожающая красота. Особенно вот это сочетание тяжелых надбровных дуг и высокого лба… Такой череп мог равно принадлежать как мыслителю, так и преступнику.

— Почему ты не хочешь остаться? — вдруг спросил Илья. — Это же твой дом…

Дедушка оставил мне квартиру. Мне хватит, — с усилием ответила она, не отводя завороженного взгляда от головы Ильи.

— Но ты ведь там не живешь?

— Сейчас — да. Но, возможно, мне придется вернуться туда.

— Ты сейчас с ним? С Тарасовым?

— Да, — лаконично ответила Валя. Про то, что Ванечке, возможно, совсем недолго осталось жить на этом свете, она распространяться не стала. — А…

— Что?

— Нет, ничего. Передай привет Лиде… — неожиданно брякнула она, хотя до того была уверена, что ей отношения бывшего мужа и бывшей подруги глубоко безразличны.

— Сама передавай, — буркнул Илья, продолжая загораживать проход.

— Я с ней не вижусь. И вряд ли когда-нибудь мне захочется с ней встретиться…

— Я тоже с ней не вижусь, — пренебрежительно ответил он.

То, что он еще умудрялся врать, внезапно вывело Валю из себя.

— Что? — насмешливо спросила она. — Ха-ха-ха… Наглая ложь! И тебе не стыдно? Разве ты, Деев, до сих пор не понял, что надо уметь отвечать за свои поступки?

— Я — с ней — не вижусь! — в три приема рявкнул Илья — так, что даже посуда в стеклянном шкафчике испуганно звякнула.

Но Вале было уже все равно — какая-то волна отчаяния и гнева несла ее вперед, не давая остановиться.

— Наглая ложь!.. — выкрикнула она. — Я недавно столкнулась с Сокольским…

— Ну и что — Сокольский?

Сокольский утверждал, что Лидка ушла от него. Забрала Димку и ушла! И еще бросила ему в лицо обручальное кольцо с бриллиантами в три карата… — Она засмеялась и закашлялась одновременно. В графине рядом была вода — она плеснула ее в стакан и выпила в один глоток.

— Может, Лида и ушла от Сокольского, но до меня она не дошла, — отчеканил Илья, с ненавистью глядя на жену. — Ты поняла?

— Что ты хочешь этим сказать? — растерялась Валя. Сейчас ей почему-то показалось, что Илья не врет.

— То, что я не собираюсь начинать свою жизнь заново, — надменно произнес он. — Я жду тебя.

— То есть ты хочешь, чтобы все было как раньше? — осторожно спросила Валя.

— Да, — кивнул он. — Но с одним исключением-с Лидой я встречаться не буду. Никогда. Если это твое условие, то я его принимаю.

— А… а как же Димка? Он же твой сын!

— Он много лет жил без меня и, надеюсь, проживет и дальше. Когда-нибудь, возможно, когда он вырастет и начнет самостоятельную жизнь, мы с ним встретимся. Да и то, если ты позволишь.

В голове у Вали окончательно все перемешалось.

— Как это я могу не позволить отцу встречаться с сыном? Да что же я, злыдня какая… — Но тут она опомнилась. — Илья! Нет… Нет! Дело не в Лиде, и не в Димке… Как раньше уже никогда не будет. Я не смогу с тобой жить, я не прощу тебя… И, в конце концов, я люблю Ванечку!

Илья вздрогнул, когда она произнесла это имя.

— Ванечка… — с отвращением произнес он. — Ах, ну да, как я мог забыть про твоего драгоценного Ванечку… — Он смерил ее тяжелым, уничтожающим взглядом. — Платьице это, поди, он подарил?

— Он, — злорадно ответила Валя. — От тебя разве я дождалась бы…

Она не смогла удержаться от этой мелкой мести — дело было, конечно, не в платье, но она намерена была предъявить Илье счет по всем пунктам.

Темные глаза стали еще темнее, в глубине их вспыхнул зловещий огонь. «Это солнце за окном садится… — догадалась Валя. — Просто закат отразился в его глазах».

— Теперь все будет по-другому, — неожиданно спокойно ответил Илья. — Ты знаешь, я тоже в состоянии оплачивать все твои прихоти. Ты же как ребенок, Валя, ни в чем не знаешь меры — тебе только позволь тратить деньги… Но поскольку я намерен доказать, как я тебя люблю, то все, что заработал, до последнего, передам в полное твое распоряжение.

— Удивительное благородство… — иронично развела она руки. — А как насчет того, чтобы завести ребенка? Я тебе целых четырнадцать лет твердила, что хочу стать матерью, а ты вместо этого заставлял меня глотать дурацкие таблетки! «Ах, Валя, ты к этому не способна…» Ты годами заставлял меня думать, будто я какая-то идиотка, ни к чему не способная! У тебя-то уже был Димка, а я… Знаешь, Деев, я тебе честно скажу — с тобой я была как в пустыне. Брела, задыхаясь, без дороги, и до горизонта передо мной был лишь один песок…

Но и это Валино заявление не поставило Илью в тупик.

— Как в пустыне… — повторил он, усмехнувшись. — Прекрасное литературное сравнение. Что ж, хоть писателя из тебя не получилось, я вынужден признать, кое-какие литературные задатки у тебя есть. Ты не горячись, Валечка… Если ты хочешь ребенка — он будет. Хоть сейчас. Я же сказал — теперь все будет по-твоему. Да! — вдруг оживился Илья. — Если ты хочешь вернуться в свою библиотеку, то я тоже не стану этому препятствовать!

Я не буду с тобой жить, — твердо произнесла Валя. — Говори что угодно, но между нами все кончено! Я не прощу тебя… Столько лет ты меня обманывал!

— А ты?

— Что — я?

— Ты сама все эти годы думала только об этом дураке! Я жил точно в аду, я же видел, ты о нем помнишь — всегда, каждый день, каждое мгновение!

— Неправда! Я любила тебя! Я честно любила тебя, я исполняла все твои просьбы! Я до того докатилась, что перестала быть человеком! Женщиной!

— Я спас тебя, — он стукнул кулаком по косяку так, что глухим гулом отозвались перекрытия, — тогда, много лет назад, когда этот дурак Тарасов бросил тебя. Я возродил тебя к жизни — ты снова стала смеяться, снова стала дышать…

— Чушь собачья! — затрясла она головой, так что одна из ее роскошных заколок отлетела в сторону. — Ты просто пришел и взял меня в свои лапы — как вещь. И не отпускал! Я только теперь это поняла. Ты был лишним в моей жизни!

— Я был твоим спасением! — заорал Илья так, что даже вены на его висках вспухли. — Глупая, ты не понимаешь своего счастья!

— Меня спас Ванечка — сейчас, когда я узнала, как вы с Лидкой обманывали меня!

— Да забудь ты про Лидку! Я же тебе сказал — она ничего для меня не значит. Ничего!!!

Он был вне себя — его голос наполнился мощью и переливами красок, это, был его второй голос, который пугал и завораживал. Но сейчас Валя уже не чувствовала страха, она продолжала нестись как по бурной реке, сквозь стремнины и пороги, вниз, и знала, что останавливаться нельзя. Если только она остановится, тогда — все. Илья победит ее. Снова возьмет ее в плен и запрет в четырех стенах, несмотря на все свои обещания… А ей нельзя оставаться — там, на другом конце Москвы, ее ждет Ваня.

— Деев, зачем тебе я? — задыхаясь, спросила она. — Ну скажи, зачем? Я не понимаю… Ты же ненавидишь меня! Твой голос, твой взгляд — все, все в твоем поведении выдает ненависть… В который раз это замечаю!

— Я люблю тебя, дурочка!

— Любишь? — истерично засмеялась она. — Любимых не оскорбляют, не унижают… Твоя любовь — это наказание, это проклятие!

— Сколько патетики, сколько громких слов… Ты же ничего не знаешь о жизни! Ты представления не имеешь, как на самом деле люди друг друга любят!

— Я не вернусь… — выдохнула Валя. — Это мой окончательный ответ. Я сейчас уйду — и все. Квартира, деньги, вещи — наплевать, я ни на что не претендую. Мне ничего от тебя не надо, я начинаю новую жизнь!

— Я не пущу…

— А я не буду тебя спрашивать!

Он схватил ее за продуманно-неровный край платья, рванул на себя. Полупрозрачный и нежный материал с треском стал расходиться.

— Подумаешь, платье… — прорычал он. — Безвкусица какая… купим другое, в сто раз лучше… Цветочки, бантики, оборочки… Только Тарасов мог додуматься до такой пошлости…

— Илья! — в отчаянии закричала Валя, тщетно пытаясь отвести его руки. — Что ты делаешь? Будет только хуже!

Отлетали пуговицы и падали на пол оборки, гибли зеленовато-голубые цветы, разрываемые пополам. Валя тщетно пыталась удержать подол своего платья, но с Ильей она справиться не могла — ткань выскальзывала из ее рук. Но не платья было ей жаль, а того, что она снова попадала во власть этого человека. Она отвела руку назад и машинально нашарила горлышко графина.

— Ты его забудешь… — разъяренно бормотал Илья. — Я заставлю тебя его забыть… Ты только моя!

Она замахнулась и изо всех сил ударила его по голове тяжелым графином.

— Ты чего? — вдруг удивленно спросил Илья — своим обычным, нормальным голосом. — Зачем…

Он схватился за свою бритую голову руками, и из-под его ладоней тоненькими струйками брызнула алая кровь. Потом он закрыл глаза и мягко рухнул на пол, заняв все пространство между плитой и кухонным столом.

«Что я наделала…» — растерянно подумала Валя, отступая назад, в коридор. Она подхватила сумку и хотела бежать, но потом вспомнила, что в таком виде выйти на улицу невозможно. Сунулась в шкаф в коридоре, достала свой серый длинный плащ, набросила его на плечи. Потом прислушалась — из кухни не доносилось ни звука. «Убила! Господи, я его убила!» — мелькнула в ее голове мысль, но почему-то не особенно испугала ее. Валя чувствовала бы себя гораздо хуже, если бы муж запер ее дома и не пустил к Ванечке.

Она сняла трубку с телефонного аппарата, стоявшего в коридоре, и дрожащими пальцами стала тыкать кнопки — номер этого сотового она помнила наизусть.

— Алло… — недовольно отозвалась Лида.

— Послушай, Лида, только не перебивай меня… — забормотала Валя. — Бросай все свои дела и срочно приезжай к нам…

— Валька? — неожиданно ожила Лида, и голос ее приобрел металлическую ясность. — Я тебе вот что скажу…

— Потом! — перебила ее Валя. — Все потом… Срочно приезжай к нам — кажется, с Ильей не все в порядке… Дверь будет открыта. Я тебя умоляю!..

Дверь она действительно не стала закрывать на замок, а просто прикрыла. В голове у Вали была полная каша — она бежала к дороге, на ходу застегивая плащ, а по асфальту волочилась зеленовато-голубая оборка. Валя остановилась на секунду, оторвала ее и стала ловить такси, лихорадочно размахивая рукой — в другой была тяжелая сумка. Черт ее дернул вернуться за этим барахлом — подумаешь, прожила бы и без него…

В квартире, которую они снимали с Ваней, стояла прозрачная вечерняя тишина. Валя быстро переоделась. Спрятала остатки растерзанного платья и бухнулась в кресло, едва переводя дыхание. И в этот момент появился Ваня.

— Привет! — закричал он от порога. — Ты здесь, вечная моя возлюбленная? Это я вернулся.

— А я жду, жду… — сказала она, старательно сдерживая рвущееся из груди дыхание. — Прямо чуть не уснула. Как дела? Помог ты своему Астахову?

— Да. Но это последняя консультация в моей жизни. Больше никто и никогда… — Он не договорил. — Слушай, Валька, ты какая-то не такая…

— Какая? — испуганно вскинулась она. Ванечка не должен знать о том, что она встречалась с Ильей и чем закончилась эта встреча. Плохие новости ему ни к чему.

— Особенно красивая… — Он подошел, положил ей голову на колени. — Поехали куда-нибудь? Вечер-то еще не кончился!

— Куда?

— А просто так, кататься по Москве…

И они опять умчались развлекаться. Рестораны, клубы, казино, ночные огни, сумасшедшее, безумное веселье… Как накануне Апокалипсиса… О том, что она, возможно, убила собственного мужа, с которым прожила четырнадцать лет, Валя старалась не вспоминать. Еще будет время…

Рано утром Валя позвонила Лиде.

— Пирогова, ты? — сонным, злым голосом спросила Лида, не дав ей сказать ни слова. — Конечно, это ты… В последнее время ты любишь будить людей с утра пораньше…

— Послушай, Лида… Ты ведь была у нас вчера? Как там Деев?

— Мне надо с тобой поговорить, — не отвечая на ее вопросы, мрачно произнесла Лида. — Черт возьми, мне надо с тобой поговорить! Ты где сейчас?

— Хорошо, — кротким голосом ответила Валя, — давай встретимся… Слушай, ты можешь подъехать к тому мосту, который ведет к парку Горького? Не к тому, который Крымский, а к другому, новому, застекленному…

— Недалеко от Фрунзенской, что ли? — пробурчала Лида. — Ладно, через сорок минут буду.

Валя быстро умылась и оделась, поцеловала Ваню в щеку.

— Ты куда? — не открывая глаз, отозвался он.

— Я быстро, в магазин… — соврала она.

— Валя, ранняя пташка… Купи мне, пожалуйста, глазированный сырок, — пробормотал он. — Я, знаешь ли, до сих пор их люблю…

Больше всего Вале хотелось сейчас разрыдаться, но она сдержала себя и тихо выскользнула из дома.

Часы показывали лишь начало восьмого, и утро — раннее, июньское, прохладное и солнечное — было прекрасно. Но только не для Вали. «Если Деев умер, то меня посадят. Господи, это ужасно — ведь тогда Ванечка окажется без моей помощи…»

Лида уже ждала, что при ее склонности к опозданиям было весьма непривычно. «Плохой знак… — потерянно подумала Валя, подходя к подруге. — Значит, с Деевым что-то серьезное».

— Явилась… — мрачно произнесла Лида и сняла с лица черные очки. Глаза у бывшей подруги были окружены глубокими тенями, и вообще она как-то разом постарела. — Хороша… Какой костюмчик, однако!

На Вале был легкий дымчато-синий костюм — одно из их с Ваней последних приобретений.

— Послушай, Лида…

— Нет, это ты послушай, — сказала Лида и сморщилась, точно разжевала лимон. Из ее глаз брызнули крупные слезы. — Ты меня просто убила…

— Тебя? — растерянно пробормотала Валя.

— Ну да, меня! — взвизгнула та и громко высморкалась в носовой платок. — Ладно, чего мы тут стоим, пойдем, что ли, по парку прогуляемся.

— Пойдем, — тихо согласилась Валя.

Они поднялись вверх по эскалатору. Здесь почти не было людей, лишь несколько работниц старательно мыли стекла длинными щетками. Солнце дробилось сквозь мыльный раствор, сверкала внизу серебристым блеском река.

Молча они прошли по длинному мосту, спустились вниз.

— Куда, в парк? — спросила Валя.

— Да ну его, этот парк! — отмахнулась Лида. — Пошли на берегу, что ли, посидим…

Набережная тоже была пуста, лишь изредка мелькали любители утренних пробежек.

— Ты меня убила, — уныло повторила Лида, когда они сели на одну из скамеек. — Зачем ты все рассказала Сокольскому?

Валя едва сдержала вздох облегчения.

— А, ты о нем… Нет, я ему ничего не рассказывала — он сам догадался, — торопливо ответила она. — Послушай, так ты заходила вчера к нам?

— Как это догадался? — возмутилась Лида. — Он не Шерлок Холмс, чтоб такие загадки разгадывать.

Знаешь, Пирогова, ты ведь мне теперь всю жизнь загубила. Мне и Димке. Нам теперь назад хода нет!

— А ты что, еще надеялась вернуться назад? — рассеянно улыбнулась Валя.

— Да! — вызывающе ответила Лида. — Я сначала надеялась, что мы с Ильей будем вместе. Ну как же, столько лет я ждала удобного момента — и вот оно, сложилось, все один к одному… Я сказала Стасу, что ухожу — мы с Димкой, кстати, сейчас в материной «двушке» проживаем. Условия те еще! С учетом того, что она пилит меня день и ночь… Я, когда с мужем объяснялась, напустила туману, несла бред… Ну, словом, имитировала наваждение. Про то, что Димка — не его сын, разумеется, ни гуту. Если б у меня с Илюшкой ничего не получилось, я бы преспокойно вернулась к Сокольскому, бросилась ему в ноги, опять повторила бы бред про затмение. И он бы меня простил. Помучил бы немного, а потом все равно бы простил. Ради Димки, и вообще… Но Илюшка, гад такой, сразу от меня отказался. «Нет, для меня существует только Валечка, а ты уйди, противная!» — передразнила она и опять высморкалась. Сколько я ни подступала к нему, он — как кремень. Валечка — и все тут. И тогда я поняла, что номер у меня не вышел, надо возвращаться к Сокольскому. Но как вернуться, когда ты разболтала ему все! Стае меня теперь ненавидит! Он знает, кого именно я все эти годы любила и от кого на самом деле Димка. Кстати, мы с Димкой почти без средств… Господи, какая я дура! — взвыла Лида.

Река тихо плескалась о гранитную набережную.

— За двумя зайцами погонишься… — пробормотала Валя. — Так ты была у нас вчера или нет?

— Была! — сердито рявкнула Лида. — Только этот дурак меня и на порог не пустил!

— Илья? С ним все в порядке? — обеспокоенно спросила Валя.

— Да что с ним станется! Открыл дверь, увидел, что это я, и опять ее захлопнул, прямо перед моим носом. Совсем плохой — тюрбан какой-то на лысину свою намотал… Ты в курсе, что он наголо побрился? Типа, хотел соблазнить тебя новым имиджем…

«Жив…» — с облегчением подумала Валя.

— Это не тюрбан, а повязка. Я его по голове стукнула, — призналась она.

— Ах вон оно что! — расхохоталась Лида. — А я-то думаю, что за панику ты вчера подняла… Жив он, твой Илья! Ничего с ним не сделалось. А чем стукнула-то?

— Не помню… Кажется, графином.

— Так ему и надо, — мстительно произнесла Лида. — Я из-за него Сокольского потеряла… Теперь так жалею, так жалею! Наверное, действительно на меня наваждение какое-то нашло — как узнала, что ты с Илюшкой рассталась, так и я своего сразу бросила. Но ничего не вышло. Ты прикинь, я же Стасу колечко в лицо кинула…

— Ну да, три карата… — кивнула Валя. — Он рассказывал. Убивался очень, когда сообразил, что Димка не его сын. Правда, я ему не рассказывала — он сам догадался…

— Представляю… — вздохнула Лида. — У тебя небось на роже все было написано — и спрашивать не надо.

Становилось жарко. Горизонт прятался в каком-то сизом мареве…

— Ты с Ванькой со своим? — спросила Лида.

— Да. Мы через несколько дней в Африку летим… — призналась Валя.

— Куда?!

— В Африку.

— Совсем ты, подруга, с дуба рухнула, — вздохнула Лида. — Видно, не у одной у меня крыша поехала. Это же надо — в Африку! Там же одна пустыня…

— Дурочка! — засмеялась Валя. — Чему тебя в школе учили? В Африке есть совершенно сказочные места.

— Хм, Африка ей понадобилась… Послушай, пойдем, что ли, купим пива, посидим где-нибудь в теньке… — сказала Лида. — Не ожидала, что тут так красиво.

— Мне некогда, — сказала Валя. — Меня Ванечка ждет.

— Ах, Ванечка… — разочарованно вздохнула Лида. — Ну да, он вне конкуренции…

Они пошли обратно. Внутри стеклянного моста было очень душно.

— Валя…

— Что?

— Мы с тобой… ну, словом, мы больше не подруги? — вдруг спросила Лида.

— Нет, наверное…

— И никогда не увидимся больше?

— Наверное, нет.

— Господи, как жаль! — опять вздохнула Лида. — Ну кто бы мог подумать…

— О чем ты?

— Ну мне не так уж и жалко, что я потеряла и Илью, и Сокольского… А вот тебя мне будет здорово недоставать.

— Лида, я на тебя не сержусь, честное слово, — призналась Валя, — но… Ты, наверное, понимаешь?

— Все я понимаю… Некоторые вещи простить нельзя. Только и Илюшку… ты тоже никогда не прощай. Он не должен был тебя обманывать. Так любил — и обманывал! Вот этого я не понимаю, честное слово. Хорошего отдыха тебе там, в этой Африке…

— Что-то мне не по себе, — сказал Ваня и поднял на Валю виноватые глаза. — Я, пожалуй, прилягу.

— Да-да! — испугалась она. — Ты такой бледный… Я вызову врача?

— Ни в коем случае… — сквозь зубы произнес Ваня и медленно переместился на диван. — Я знаю, в любом случае мне придется умирать, но уж лучше я окончу жизнь без всяких больничных ужасов, рядом с тобой.

Он был не просто бледный, а весь какой-то белый, и лоб его покрылся испариной. Эти внезапные приступы приводили Валю в отчаяние — ведь в остальное время Ваня чувствовал себя вполне неплохо.

— Тебя еще могут спасти… — сказала она ласково, не замечая, что слезы льются у нее из глаз.

— Нет, — с раздражением замотал он головой. — Я знаю лучше. Я помню — точно так же было с моим отцом…

— Ванечка, но наука давно шагнула вперед!

— Валя, это последняя стадия…

— Ну и что?

— Вот именно, что… На последней стадии даже современная медицина бессильна!

— Ты такой упрямый! — не выдержала — закричала она.

— Ты обещала, что мы не будем говорить об этом, — напомнил он, прижав руки к животу.

— Обещала… Но я не могу смотреть, как ты мучаешься!

Он повернулся на другой бок.

— Так не смотри. Ты можешь уйти.

— Никуда я не уйду. Я буду с тобой, — прошептала она.

— Валечка…

— Что, милый?

— Ведь это мне за тебя наказание…

— Ты опять!

— Нет, правда… Господи, как я ужасно поступил! Что сделал я с нашей любовью!

Он что-то бормотал и причитал, а потом утих, забывшись беспокойным сном. Валя сидела рядом, у его изголовья, — будущее терялось в какой-то тьме. «Через четыре дня нам уезжать… Нет, конечно, мы никуда не поедем. Но он будет настаивать. Если приступ пройдет, мы обязательно поедем — он такой упрямый. Но что будет там, в далекой и чужой стране? Какое-то безумие… Но, может, в этом безумии есть смысл — тот смысл, о котором я пока не догадываюсь? Все равно — должен же быть кто-то, кто может повлиять на Ваню?»

И тут Валю осенила неожиданная мысль. Поначалу она показалась ей глупой и кощунственной, но чем дальше, тем сильнее эта мысль овладевала ее умом.

Был человек, который мог помочь Ване…

— Так вот ты какая, оказывается! — кисло усмехнулась Марьяна. — Теперь понятно, к кому мой Ванька сбежал. Что ж, проходи, поболтаем.

«Дивная, сказочная, неземная красота», — вспомнила Валя, как бывшая подруга Лидка однажды живописала внешность жены ее Ванечки. Действительно, дивная. И Вале показалось, что Марьяна удивилась выбору своего мужа, когда увидела ее перед собой — такую обыкновенную.

Квартира, в которой жили Ваня с женой, находилась в новом доме, спланированном по чьему-то авторскому проекту, — с башенками, мансардами, лепниной, эркерами, зимним садом, причудливыми изгибами стен и огромными окнами. Внизу сидел суровый охранник, который позволял пройти внутрь только тем, у кого были пропуска. Он долго объяснялся с Марьяной по переговорному устройству, прежде чем пустить Валю в этот сказочный дом.

— Вы, наверное, знаете, что Ваня неважно себя чувствует… — с тяжелым сердцем начала Валя, сев в кожаное кресло, которое мягко обволокло ее — такое оно было удобное.

— Да знаю… — раздраженно махнула рукой Марьяна и потянула к себе сигареты с журнального столика. — Ты куришь? Нет? Ну и правильно…

Сама она расположилась на большом диване, подтянув под себя ноги — поза домашняя и уютная, которая делала Марьяну похожей на царицу, принимающую гостей, пожаловавших с неофициальным визитом. Валя разглядывала ее с интересом — главным образом ее мучил глупый вопрос, в каких именно местах Марьяна сделала себе пластические операции. На лице, наверное. Подбородок у нее был вроде тяжелее и нос не такой миниатюрный. Боже, а какая тоненькая талия! Может быть, она удалила нижние ребра, как певица Шер? Определенно, она само совершенство.

Когда-то давно Валя видела Марьяну — мельком, всего лишь пару раз, и тогда она совсем не производила такого ошеломляющего впечатления. Была просто симпатичная девушка, да и только.

— Чего ты меня так разглядываешь? — усмехнулась Марьяна, отбросив с лица прядь волос. — Ненавидишь, да?

— Нет, — покачала головой Валя. — Наверное, это вы должны меня ненавидеть.

— Делать мне нечего… — с раздражением вздохнула Марьяна. — Ваня рассказал о тебе… ну… перед тем как сбежать. Какая ты необыкновенная и все такое. Мы же виделись когда-то, а?

— Давно, лет восемнадцать назад. У нас была когда-то дача на Иволге.

— О! А я-то голову ломаю… Кстати, мы в тех местах до сих пор обретаемся. Я, правда, не любитель Подмосковья…

— Марьяна, Ваня считает, что он очень болен, — тихо произнесла Валя.

— На голову он болен! — захохотала Марьяна, откинувшись назад. Она курила, выпуская эффектные кольца дыма.

— Почему вы так думаете?

— Потому что очень хорошо его знаю! — с мстительным удовольствием сказала Марьяна. На ней был темно-синий домашний костюм из атласа, который переливался при каждом движении. — Он этот, ну как его… ипохондрик, вот! — она с явным трудом припомнила слово. — Он вечно обо всем плохом думает и всего боится. В позапрошлом году мы в Таиланд ездили, и у него аллергия началась на какое-то местное блюдо — весь красными пупырышками покрылся, словно леопард. Так знаете, что он подумал?

— Что?

— Что у него проказа! — сказала Марьяна и опять захохотала. — Вот дурак…

— Марьяна, в этот раз все может оказаться гораздо серьезнее… — с отчаянием возразила ей Валя.

— А мне плевать! — с вызовом произнесла та. — Теперь ты с ним возись! Господи, какое счастье, что он от меня сбежал… Я бога молю, чтобы он не возвращался!

— Так зачем же вы жили с ним, почему раньше не разошлись? — спросила с удивлением Валя, глядя на эту красивую, веселую женщину. В самом деле, Марьяна с Ванечкой были такие разные — непонятно даже, что их могло связывать.

— Потому что мой папаша против. Потому что у нас с Ваней двое детей, в конце концов, — нетерпеливо, словно маленькой, объяснила Марьяна.

— Дети далеко, да и не позапрошлый век сейчас, чтобы так родителей слушаться, — не выдержала, сказала ей Валя.

— Да что ты понимаешь… — разозлилась Марьяна. — Ты моего папашу видела? Ну так вот, он Ваньку больше меня любит, Ванька у него вместо сына…

Все это Валя знала.

— Только зря муженек меня бросил, — продолжила Марьяна мстительно. — Папа неделю назад из отпуска приехал, уже ищет его. И ведь найдет!

— И что тогда будет? — хмуро спросила Валя.

— А тогда его папаша домой вернет! — радостно сообщила Марьяна.

— Он не вернется.

— Еще как вернется! Уж я-то его лучше знаю, чем ты! — радостно воскликнула Марьяна. — Он уже уходил раза два, да возвращался… И сейчас вернется!

Нежной трелью залился телефон на журнальном столике.

— Алло! — сказала Марьяна. — Галка, ты? Ну наконец-то… Столько всего надо тебе рассказать… Слушай, этот дизайнер такая сволочь, он мне весь шкаф испортил, теперь придется выбросить… Ну и что, что в Париже учился, мне этот Париж не указ! Я эту мебель по всей Москве искала, заплатила столько денег… Что? Нет, Вера уехала… Приедет недели через две. Галка, она накануне такой купальник купила, я просто чуть не умерла. И ведь не признается, где. Как, зачем? Да ты что, сейчас столько сил надо потратить, чтобы приличную вещь найти…

Марьяна так увлеклась беседой с подругой, что совершенно забыла про гостью. Она говорила без умолку, обсуждая все подряд — накладные ногти, новую диету, у какого мастера лучше постричь собаку… «Ванечка прав — она совсем как бабочка. Как мотылек… Папильон. Порхает по жизни, милая и бесполезная… Даже я — та, к которой ушел ее муж, — не вызвала у нее особой ненависти и раздражения. Теперь я понимаю, отчего Ваня, такой глубокий, такой чуткий человек, не смог с ней жить. Ей никто особо не нужен. С одной стороны, она рада, что Ваня ушел, а с другой — уверена, что он рано или поздно вернется. Она сама не знает, чего хочет!»

— Ой, Галка, мне сейчас некогда! — Марьяна метнула на Валю быстрый взгляд. — Тут такое… Представляешь, пришла новая подружка моего благоверного. Да-да, не сходи с ума, потом я все тебе расскажу. На самом деле она не такая новая — они с Ванькой, оказывается, встречались еще до знакомства со мной.

Марьяна положила трубку.

— Так чего ты хочешь, Валя? — вдруг совершенно спокойно спросила она.

— Ване надо срочно показаться доктору, но он боится. Вернее, не боится, а уверен в том, что его случай настолько безнадежен, что медицина не в состоянии ему помочь, — бесстрастно произнесла Валя. — Я же думаю, что его еще можно спасти.

Марьяна подавила смешок и вновь попыталась принять серьезный вид. Но на Валю все ее ужимки уже не действовали — она всеми силами стремилась добиться своей цели и потому шла напролом.

— Так вот, только один человек может заставить его сделать это.

— Я, что ли? — с удивлением спросила Марьяна. — Нет, Валь, ты слишком высокого обо мне мнения!

— Не вы. Ваш отец, Филипп Аскольдович.

— А, ну да… — Марьяна, вытянув руки, рассеянно посмотрела на свои ногти.

— К сожалению, я не знаю, как его найти, — закончила Валя свою краткую речь. — Помогите мне, пожалуйста. Я не думаю, что Ваня настолько вам безразличен…

— Отчего же не помочь? — вздохнула Марьяна, теперь уже разглядывая ногти на своих ногах. В это время раздался звонок в дверь. — О, это он!

— Кто? — вздрогнула Валя.

— Ну кто-кто — папаша мой! — Она принялась тушить сигарету. — Послушай, Валь, будь другом — если что, это ты курила. Сейчас открою ему…

Марьяна вскочила с дивана и пошла в коридор, бесшумно ступая по паркету босыми ногами. На одной из ее щиколоток звякнула золотая цепочка.

Через пару минут Марьяна вернулась в сопровождении невысокого мужчины с абсолютно седыми, белыми, как снег, волосами. На носу его поблескивали очки — очень похожие на те, что носил Ваня. Это был Гуров.

Валя невольно встала ему навстречу.

— Сидите-сидите… — равнодушно сказал Гуров. — Марьяшка, ты опять курила?

— Пап, это не я, это она! — Марьяна показала пальцем на Валю и торопливо перевела разговор на другую тему — Слушай, она тебя ищет… Это у нее, между прочим, Ванюша твой любимый сейчас обретается…

— А, понятно… — Гуров мельком посмотрел на раздавленную в пепельнице сигарету, на Валю, потом опять перевел взгляд на дочь. Ему действительно было все понятно. — Гошка с Тошкой письмо по электронной почте вчера прислали — через три недели прилетят…

— Пап, ты их встретишь? — жалобно, словно маленькая девочка, спросила Марьяна. — Слушай, мне так некогда…

— Обязательно, — кивнул Гуров. — Я тут матери подарок купил на день рождения, спрячу у тебя, а?

— Конечно, пап! — с жаром воскликнула Марьяна. — А что там?

В руках у Гурова была небольшая коробка голубого цвета.

— Так я тебе и сказал… — спокойно произнес он, пряча коробку в один из выдвижных ящиков большого секретера. — И не вздумай без меня лазить. Я тебя знаю, ты все разболтаешь, а это сюрприз, между прочим.

Пап, я догадалась! — закричала Марьяна возбужденно. — Там Тиффани… Я не дура, я знаю, что там что-то от Тиффани!

— Знаешь, и молчи… — беззлобно проворчал Гуров и повернулся к Вале: — Ну что, Валя, пошли? Тебя ведь Валя зовут, да?

Валя кивнула. Гуров был абсолютно спокоен, прост и полон достоинства, словно английский лорд, и казалось, ничто не сможет вывести его из себя.

— Чао! — Марьяна чмокнула отца в щеку. — Позвоню вечером…

Валя с Гуровым молча спустились вниз — там, во дворе, стояла машина Филиппа Аскольдовича. Шофер распахнул перед ними дверцу.

— Ну, Валя, куда ехать?

А Валя вдруг запаниковала — она начала сомневаться в том, правильно ли поступает. Как отнесется Ваня к тому, что она обратилась к Гурову? А этот Гуров… Бог знает, что у него на уме, хоть с виду он такой простой и милый.

— Валя, все хорошо… — мягко произнес Филипп Аскольдович и положил ей руку на плечо.

Валя назвала адрес. «Что я делаю! Я сама отдаю Ванечку в руки Гурову! Но он же не враг Ване, он просто поможет ему принять правильное решение…»

Они с Филиппом Аскольдовичем сидели на просторном заднем сиденье, впереди невозмутимо крутил руль шофер.

— Марьянка дура, — неожиданно произнес Гуров, слегка улыбаясь. — Но она не злодейка какая-то. Не осуждайте мою дочь, Валюта.

— А я и не осуждаю, — пробормотала Валя. — Послушайте, Филипп Аскольдович… Вы имеете на Ваню большое влияние, я знаю, поэтому я хотела бы… Он, конечно, рассердится, но я просто не могу ничего больше придумать, ведь буквально через несколько дней мы летим с ним в Африку.

Куда? — без всякого удивления переспросил Гуров. — Хотя это хорошая мысль… В семьдесят третьем я прожил почти полгода в Кении в составе дипломатического корпуса и, честно признаюсь, до сих пор с восторгом вспоминаю то время.

— Мне страшно, — прошептала Валя, доверчиво глядя в его глаза, отгороженные стеклами очков. — Вдруг… вдруг с ним там что-то случится, вдруг мы не успеем вернуться…

— Валя, Валя, что за пессимизм! Я уверен, мы сможем помочь Ивану.

— Я люблю Ваню… — прошептала она, с трудом сдерживая слезы. — Я не понимаю, как такое могло случиться… Вы знали, что он болен?

— Догадывался, — спокойно произнес Гуров. — Хотя, если честно, Ваня наш склонен излишне драматизировать события. Я уверен, все будет хорошо. Обидно, конечно, что мой зять в трудную минуту обратился не ко мне и не к своей жене, но его логику можно понять. Насколько я понимаю, вы давно с ним знакомы?

— Давно, — лихорадочно закивала она головой. — С юности. Но после того, как он женился на… на вашей дочери, мы не виделись. Встретились только этой весной, случайно…

Валя столько копила в себе эту боль, что не могла остановиться. Она говорила и говорила, а Филипп Аскольдович ободряюще смотрел на нее.

— Вот здесь остановите… В этом доме мы с ним снимаем квартиру! — встрепенулась она, увидев знакомый переулок.

Шофер остался в машине, а они с Гуровым поднялись наверх. Валя дрожала в эти последние минуты, чувствуя себя преступницей. Своим ключом открыла дверь.

Но дома никого не было.

— Наверное, отлучился куда-нибудь… — растерянно пробормотала Валя, заглянув во все комнаты.

Гуров остановился возле окна, сложив руки на груди.

— Замечательный отсюда вид открывается, — сказал он, глядя вдаль. — Мой зять всегда был романтиком… Валя, ведь именно он выбирал эту квартиру?

— Да, — прошептала она, беспомощно оглядываясь. — Ванечка, где же ты…

— Послушайте, Валя, это не записка ли там, на столе? — указал Гуров на сложенный лист.

— Ох, наверное… — Она бросилась к столу, развернула листок. — «Не волнуйся, скоро буду. Всегда твой», — прочитала она вслух. — Наверное, опять решил кому-нибудь помочь. Знаете, Филипп Аскольдович, он до сих пор никак не может бросить свои дела — недавно встретил какого-то человека, когда мы катались на теплоходе по реке, и битых три часа его консультировал…

В лице Гурова что-то неуловимо дрогнуло, когда Валя обронила фразу «до сих пор не может бросить свои дела».

— Ладно, подождем… — вздохнул Гуров. — Валя, я присяду здесь?

— Да-да, конечно!

Прошел час, потом другой. Время клонилось к вечеру. Гуров почти постоянно разговаривал по сотовому, причем пару раз — на французском. Потом спросил, нет ли у Вали факса.

— Все дела, дела… — пробормотал он с улыбкой. — Ладно, Валечка, мне очень некогда. Я, если позволите, загляну к вам завтра. Вот вам мой номер, на всякий случай… Звоните в любое время — хоть днем, хоть ночью.

— Хорошо… — прошептала она. Куда же пропал Ваня? Вдруг ему снова стало плохо — как вчера утром?

Да, вот еще что… — Гуров оглянулся на пороге. — Вы, Валя, замечательная женщина. Но поймите — у Ивана Андреевича есть обязательства — перед детьми, перед женой, передо мной, в конце концов…

— О чем вы?

— О том, что не получится отгородиться от окружающего мира, — вздохнул Гуров. — Я сам был молод, сам влюблялся… Но вовремя одумывался, ибо знал, что ответственен за своих близких. Вы не должны его останавливать, Валя, если он решит вернуться к нам.

— Что? — широко открыла она глаза. В словах Гурова была какая-то чудовищная, несправедливая правда. — Нет, он не вернется к вам!

— Ну тем не менее… — вздохнул Филипп Аскольдович. — Всего вам хорошего, Валечка.

Он ушел.

Совсем стемнело, но она не зажигала свет — так и сидела у окна, сложив руки, и смотрела вдаль. Еще никогда будущее не казалось ей столь неопределенным…

Телефонный звонок разбудил ее среди ночи — она вскочила, не понимая, где она и что происходит. «Ванечка!» — вспыхнула потом в ее голове одна-единственная мысль.

— Алло!

— Валя, это я!

— Господи, Ванечка! Ты где?

— Валя, я в больнице… Только не пугайся! Со мной все в порядке — я совершенно здоров! — Голос Вани был переполнен ликованием. — То есть у меня нашли небольшую язву желудка, но даже операцию делать не придется, просто нужна неделька-другая восстановительного лечения. Валя, это совсем не то, что я у себя предполагал!

Милый мой… Я так рада! — Она села на пол возле телефона, заплакала, а потом засмеялась. — Это счастье… Ты будешь жить! Ванька, дурачок, я же тебе с самого начала говорила, что не стоит быть таким мнительным!

— Ты оказалась права!

Тем же ликующим голосом Ваня рассказал ей предысторию — как он все-таки решился обратиться в медицинский центр и там прошел гастроэнтерологическое обследование. Биопсия показала, что опасности нет, ну а язва — это полная ерунда, главное не доводить до прободения.

Ваня сыпал малознакомыми медицинскими терминами, но Валя уловила суть — смертельной болезни нет.

— Как же ты решился?

— А вот так и решился! Я хотел точно узнать — ну, перед тем как в туристическую поездку ехать. Да, кстати, ты путевки сдай — все равно я в больнице проваляюсь минимум неделю. И запиши номер моего сотового — я его снова включил. Валька, я живу!!! Доктора меня пилили за чрезмерный пессимизм, хотя сказали, что это распространено среди людей — воображать всякие ужасы, которых нет на самом деле. И я с ними согласен! Помню, пару лет назад в Таиланде…

— Ты съел какое-то местное блюдо, у тебя началась аллергическая реакция, — перебила его Валя, — и ты решил, что у тебя проказа. Глупый, глупый Ванечка… Ты как ребенок, честное слово!

— Откуда ты знаешь ту историю? — удивился он. — Кажется, я не рассказывал ее…

— Ваня, я встречалась с Гуровым и твоей женой. Ты только не ругайся… Мне показалось, что Гуров может тебе помочь, он ведь имеет на тебя большое влияние. Да к черту Гурова — мы прекрасно обошлись и без него!

Как ни странно, Ваня не стал сердиться. Скорее даже наоборот.

— Как у них дела? — спросил он заинтересованно. — Послушай, ты не должна на меня обижаться, но это моя семья как-никак…

— Все в порядке. Да, твои сыновья приезжают из Англии через три недели, Филипп Аскольдович их самолично встретит.

— Гошка с Тошкой? Вот молодцы… Я чертовски по ним соскучился! Да, ты загляни ко мне… запиши адрес.

После разговора с Ваней сон окончательно пропал. С одной стороны, она была безумно рада тому, что фатальные прогнозы не сбылись, с другой — что-то ее смущало… Ваня как-то легко отказался от поездки, он снова стал интересоваться своей семьей, хотя еще недавно говорил, что никто, кроме Вали, ему не нужен. «Я просто эгоистка, — пилила себя Валя. — Я глупая эгоистка… Я ревную Ваню к его же детям!»

На следующий день она отправилась навестить его.

На автостоянке перед больничными воротами она увидела знакомую машину. Валя сначала не поняла, что происходит, а потом отступила назад, за угол. Из салона вышли Гуров с Марьяной, а потом шофер, нагруженный свертками. Отец с дочерью переговаривались как ни в чем не бывало и посмеивались время от времени. «Они знают! Но откуда? — заволновалась Валя. — Либо Гуров, пользуясь своими связями, сумел разыскать Ваню, либо сам Ваня позвонил им. А почему, собственно, он не мог им позвонить — они как-никак еще его семья… Они тоже должны знать, что с ним происходит».

Валя села в небольшом чахлом сквере неподалеку, откуда все хорошо было видно. Гуров с Марьяной провели в больнице почти три часа. Нет, то не был простой визит вежливости, лаконичный и прохладный. Родственники очень серьезно отнеслись к своим обязанностям. Очевидно, состоялась подробная беседа с лечащим врачом, затем такая же подробная — с самим болящим… Звучали пожелания скорого выздоровления, укоры по поводу исчезновения, рассказ о том, что еще написали Гошка с Тошкой в последнем послании…

«О чем я думаю! — опять испугалась Валя. — Может, все на самом деле не так, может, все эти три часа Филипп Аскольдович и Марьяна пилили Ванечку за то, что он связался со мной, и умоляли его вернуться обратно, к семье, а он отказывался…»

Но сердце упрямо подсказывало Вале, что теперь все будет по-другому. Но как? Этого она не знала. Ей было страшно. Она посмотрела, как Гуров с дочерью садятся в машину, такие же веселые и благодушные, как три часа назад, и едва не заплакала. «Все равно я его потеряю, — твердила она себе. — Так или иначе, я его потеряю!» Она ругала себя и за эгоизм, и за ту же излишнюю мнительность, которая так подвела Ванечку, но бесполезно — тоска не отступала.

Она вернулась домой. В снятую Ванечкой квартиру возле Фрунзенской набережной.

Ваня позвонил вечером.

Долго ругал ее за то, что она не пришла, потом подробно рассказал, как его лечат, и лишь мельком упомянул, что к нему сегодня заходили гости.

— Ты не волнуйся, милая! — сказал он в заключение бодро. — Со мной все в порядке! Кстати, завтра я буду занят весь день, врачи собираются положить меня в барокамеру… Заходи послезавтра, только, умоляю, предварительно звякни — очень не хотелось бы, чтобы ты столкнулась с кем-нибудь у меня в палате.

«С кем? С Марьяной?» — хотела спросить Валя, но вовремя сдержалась.

— Мы берем ваш роман, — сказал приветливый женский голос в трубке. — Наше издательство заинтересовано в новых авторах, пишущих на данную тему. «Ночной собеседник» нас вполне устраивает — замечательная любовная история, оригинальная и сделанная вполне профессионально. Скажите, у вас есть еще рукописи?

— Есть, — растерянно ответила Валя, она вовсе не ожидала, что услышит подобный ответ, а позвонила в издательство просто так, потому что у нее появилось свободное время.

— Прекрасно! — воодушевилась невидимая собеседница на другом конце провода. — Несите все! Возможно, мы сразу запустим целую серию. Приезжайте в ближайшее время, мы подпишем договор…

Валя положила трубку.

Наверное, пару месяцев назад она ликовала бы, узнав, что вовсе не так бесталанна, как пророчил ей Юлий Платонович Истомин. Но теперь все ее мысли были заняты Ваней… Ей так не хотелось снова терять его!

Она набрала другой номер.

— Герман, это вы? Помните, я обещала позвонить вам…

— Валя, ну наконец-то! — заорал тот так, что пришлось отодвинуть телефонную трубку подальше от уха. — Я тут такое узнал… Скажите, вашу рукопись приняли?

— Да.

— Уф… Валя, мне кажется, вы в центре каких-то странных событий. Пока не могу понять, что к чему, но непременно доберусь до разгадки.

— До какой еще разгадки? — удивленно спросила она. — Послушайте, Коваленко, вы меня пугаете…

— Короче, я должен отвезти вас в одно место. Вы сами должны это увидеть! Ну, соглашайтесь!

Несколько мгновений она колебалась, а потом сказала:

— Хорошо. Вы можете подъехать к Фрунзенской набережной?

Он появился через пятнадцать минут.

— Валя, вы… Как давно я вас не видел! Садитесь же в машину…

Она молча села рядом с ним. Коваленко был явно взволнован. На нем была белая тенниска и светлые льняные брюки — несколько непривычный вид, обычно он щеголял в строгих офисных костюмах.

— Куда мы едем? — через некоторое время спросила Валя.

— Сейчас, уже недалеко… Объяснять долго да и не нужно — другой человек расскажет вам все.

— Боже, да вы, оказывается, любитель всяческих сюрпризов! — вырвался у нее короткий смешок.

В одном из арбатских переулков они свернули в маленький дворик и остановились перед домом старой постройки.

— Прошу… — Он открыл перед ней обшарпанную дверь, повел вверх по лестнице, на которой пахло кошками и хозяйственным мылом.

На пороге одной из квартир их уже ждал Юлий Платонович Истомин. Обвислые тренировочные брюки, мятая байковая рубашка в клеточку, седые длинные пряди надо лбом всклокочены. Он был почему-то похож на старого индейца…

— Валечка! И вы, молодой человек… запамятовал имя…

— Можно просто Герман.

— Ну да… «Уж полночь близится, а Германна все нет…» Проходите, прошу вас! Заранее извиняюсь за беспорядок.

Он повел их по длинному коммунальному коридору — такие Валя видела только в кино. Комнатка Истомина выходила окнами на какое-то кафе — оттуда доносилась громкая музыка, несмотря на то что час был довольно ранний. Весь подоконник был заставлен пустыми бутылками.

— Вот стулья… садитесь. Я буду каяться… — театрально взмахнул руками Истомин, падая на продавленный диван напротив.

— Что? — вздрогнула Валя, присев на краешек жесткого деревянного стула.

— Да-да, дорогое дитя, я буду каяться… — Истомин тяжело вздохнул, распространяя стойкий запах перегара. — У меня только одно оправдание — мои финансовые затруднения.

— Я не понимаю… — с ужасом произнесла Валя, хватая стоявшего рядом Германа за руку. — Что все это значит?

— Я уже не помню, когда это было, — продолжил Истомин, увлекшись. — То ли в начале весны, то ли в середине… Словом, однажды ко мне подошел человек. Я его знал — видел мельком несколько раз. Это был муж одной из сотрудниц библиотеки… Ваш муж, Валечка.

— Илья?

— Да, он самый. Представительный такой мужчина, что тамошний Терминатор… ой, простите, Арнольд Шварценеггер. Так вот… Он предложил мне деньги. Ну, за то, что я раскритикую ваш роман, Валечка.

— Он предложил вам деньги? — побледнела она. — Но зачем? Нет, на самом деле я знаю, зачем…

— Так вы знали? — удивился Коваленко.

— Нет, я знала только о том, что мой муж хочет любым способом привязать меня к себе. Любым… О том, что он предлагал деньги Юлию Платоновичу, я не знала. Вы их взяли, Юлий Платонович?

— Взял, — покаянно вздохнул Истомин. — А что делать? Мое финансовое положение…

Да погодите вы про свои финансы! — воскликнул Коваленко. — Вы лучше скажите, вы в самом деле считаете Валин роман никудышным?

— Что? Ну как сказать… Если честно, мне нравится только серьезная литература, классика. Толстой там, Достоевский, Чехов… И, безусловно, те произведения, что печатаются в толстых журналах. Вот последние островки истинного искусства… Могу в свое оправдание сказать только то, что опусы Гликерии Петровны Климантович мне нравились еще меньше, Валечка. А этот Григорий Будрыс… — Истомин зажмурился и с отвращением затряс головой. — Бр-р… И еще мерзкий мальчишка Гога Порошин! Клара Пятакова — просто скучающая дама. Вот Рома Асанов представляет собой нечто интересное. Вы в курсе, что я пристроил одну его повесть в «Новый мир»?

— Минутку… — нетерпеливо перебила его Валя. — То есть вы хотите сказать — столь ожесточенно вы критиковали меня потому, что мой муж, Илья, заплатил вам?

— Да я о том и говорю! На самом деле я ни черта не понимаю в современных дамских романах — хорошо они написаны, плохо ли… Я человек из прошлого!

Истомин принялся бубнить что-то про соцреализм, но Валя уже его не слушала.

— Это все, что вы хотели мне показать? — обернулась она к Коваленко.

— Да, собственно…

— Тогда идемте отсюда!

— Хорошо… Это вам, — Коваленко протянул Юлию Платоновичу две стодолларовые купюры.

— Какой кошмар… — выскочив на улицу, с отвращением произнесла Валя. — Чего вы добивались, Коваленко? Показать, насколько плох мой муж? Да я и без того все про него знаю. И это не самый его большой грех, к вашему сведению!

— Валя…

— Нет, лучше бы я этого не знала, не видела, не слышала… Мне всегда было жаль старика Истомина. Мне и сейчас его жаль, несмотря ни на что. И что вы ко мне привязались вообще! — крикнула она и быстрым шагом заторопилась к подворотне.

Коваленко беспомощно оглянулся на свою машину, а потом побежал вслед за Валей.

— Вы думали, если покажете, насколько плох мой муж, то на его фоне лучше будете выглядеть вы? — с досадой бросила она на ходу. — К черту… идите к черту!

— Валя! — Он схватил ее за руки, повернул к себе. На миг их глаза встретились. Его — светло-серые, со светлыми ресницами, простодушные и ясные, и ее — темные, тоскливые, мрачные… Потом она отвела взгляд в сторону. — Вы не понимаете, Валя… Я хотел доказать вам, что все в вашей жизни хорошо, что вы замечательный, талантливый человек и только происки всяких недоброжелателей мешают вам. Валя, все хорошо!

— Я и без вас знаю… — пробормотала она.

— Вернемся, я вас отвезу обратно. Вам куда?

— Мне? — Она задумалась. — Вот что, Герман, отвезите меня в библиотеку. Там есть принтер, и надеюсь, Леонарда Яковлевна позволит им воспользоваться.

— Зачем вам принтер?

— Затем, что у меня его нет, а мне надо кое-что распечатать. Много.

— Много? — переспросил Герман с улыбкой. — Валя, я видел тот принтер — это дряхлое создание едва ли способно на многое. Вот что, поехали ко мне… У меня хороший лазерный принтер, он за несколько минут сделает всю работу. Ну чего вы боитесь?

— Я ничего не боюсь! — с вызовом произнесла она. — К вам, так к вам…

Однокомнатная квартира Коваленко блистала чистотой и порядком — разительный контраст с жилищем Истомина, в котором Валя только что побывала. Все просто, скромно, из излишеств — только множество разнообразных светильников.

— Вы один здесь живете? — спросила Валя, заходя в комнату.

— Да… Купил эту хибарку год назад. Раньше я жил с младшей сестрой и мамой. Потом сестра вышла замуж, а мама умерла.

— Мне жаль… Однако вы скромничаете — какая же это хибарка? — сурово произнесла Валя, задрав голову к темно-синему потолку, на котором расположились плеяды маленьких фонариков — звездное небо да и только!

— Чего-нибудь выпьете? У меня есть красное вино… — сказал Коваленко, пропустив ее шпильку мимо ушей. Он включил компьютер на столе, запихнул стопку листов в устройство для подачи бумаги. — У вас дискеты?

Она вынула из сумочки стопку дискет.

— Давайте ваше вино… — махнула она рукой и села прямо на мягкий ковер, поскольку стульев здесь не было вовсе.

— Минутку, сейчас запущу…

Негромко застрекотал принтер. Пока он работал, Коваленко принес бутылку, разлил вино в бокалы.

— За что?

— За вас, конечно, — вздохнул он. — А вообще — только не подумайте, Валя, что я к вам пристаю и все такое… Но давайте на «ты», а? Так проще.

Она улыбнулась.

— Ты как догадался, что Истомина подкупили? — тут же спросила она.

Никак. То есть мне с самого начала все это показалось подозрительным. Старик сроду нас не критиковал — мы же его хлеб! И потом, он ведь лебезил перед всеми, кто работал в библиотеке, даже перед гардеробщицей…

— Ну да… — задумчиво пробормотала Валя, пробуя вино. — Я тоже об этом думала… Конечно, не такой уж у меня талант, как у Маргарет Митчелл, но Истомин раскритиковал меня в пух и прах. Теперь понятно, что им руководило.

— У тебя занижена самооценка, Валя. Если бы ты была хоть немного уверена в себе, тогда бы ты с самого начала взяла его слова под сомнение.

— Ну теперь это никакого значения не имеет — рукописи-то у меня взяли!

— Я в тебя верил!

— Но ты же ни строчки не прочитал из того, что я сочинила!

— И что из того? Говорю же — я в тебя верил. Вот я и подступил к старику, стал его расспрашивать, а он проговорился. О том, что Илья заплатил ему за отрицательную рецензию. Потом Истомин испугался, стал юлить, но я пообещал ему вдвое больше, если он расскажет тебе всю правду. Ты должна была ее знать! Слушай, что он за чудовище, твой муж?

— Он не чудовище, — пожала она плечами. — Он любит меня и одновременно ненавидит. Не знаю, чего в его чувствах ко мне больше.

— Любит и ненавидит… — эхом повторил Герман. Валя внимательно на него посмотрела.

— Ты был женат? — неожиданно спросила она. — И сколько тебе лет?

— О, профессиональный вопрос сочинительницы любовных историй… Отвечаю по порядку. Нет, женат я не был. Мне некогда было. Мне тридцать три. Тебе может показаться это подозрительным — вы, женщины, всегда ищете подвоха там, где его нет, но мне действительно было некогда.

— Как это?

А вот так… — Герман встал, положил в принтер еще пачку бумаги, вставил следующую дискету. — Мы росли без отца. После армии я пошел работать, потом, когда сестра немного подросла, я позволил себе поступить в институт, на вечернее… Потом мама вздумала хворать — она у меня была дамой капризной, и мы с сестрой ухаживали за ней по очереди. Я, что называется, бывший маменькин сынок.

— О, самый непривлекательный тип мужчин! — засмеялась Валя. — Замечательное вино, налей-ка мне еще…

— Нет, у меня были серьезные отношения, и дело почти до свадьбы дошло, но… как-то не получилось, — продолжил Герман. — Если вздумаешь бросить своего мужа, обрати внимание на мою кандидатуру. Я все умею, все могу. Честное слово! Я даже вязать умею…

— Правда? — удивилась Валя. Она хотела было сказать, что с Ильей у нее все кончено и что есть у нее другой человек, который ей дороже жизни, но почему-то передумала. Не стоило делиться самым сокровенным с почти незнакомым человеком.

— Да! У меня хорошая работа и вполне нормальный характер… Чем я не жених?

— Я подумаю, — пообещала, улыбнувшись, Валя. Весь разговор напоминал шутку. — Хотя почему ты это говоришь мне? Вон Наталья, бывшая моя коллега, хоть сейчас готова под венец!

— Ты опять про Наталью! — возмутился Герман. — Ты думаешь, мне все равно, на ком жениться? Мне нужна только одна — девушка с зелеными глазами…

«Это не про меня, — решительно подумала Валя. — Во-первых, девушкой назвать меня трудно — я дама в возрасте, а во-вторых, глаза у меня не зеленые, а болотного цвета!»

Тем временем принтер закончил свою работу.

— Уф, я даже начал бояться, что бумаги не хватит! — сказал Герман, складывая стопки крест-накрест. — Слава богу, что были кое-какие запасы… да ты, Валя, графоманка — вон сколько рукописей получилось!

— Раз, два, три, четыре, пять… — кончиками пальцев перебрав стопки, посчитала она. — Ну да, пять романов. Да, я такая графоманка! Одно только странно…

— О чем ты?

— Никогда не думала, что это может пригодиться. Я ведь придумывала все эти истории для себя. Никогда их не перечитывала и тем более не распечатывала. Теперь они лежат передо мной — мои фантазии… Миражи в пустыне. Оказывается, вполне реальные — вот, их даже можно пощупать. Спасибо тебе большое, Герман. Еще не поздно — поеду-ка я в издательство, отдам все, раз они там заинтересовались.

— Я подвезу тебя. Сегодня я свободен, — деловито сообщил Герман. — Ты одна не дотащишь.

— Да? В самом деле, без грузчика тут не обойтись… — засмеялась Валя и, отступив на шаг назад от стола, оглядела внушительную стопку. — Килограммов десять бумаги, не меньше!

— Ну вот, а ты еще хотела взвалить столь непосильную задачу на старенький библиотечный принтер! Да он бы на первом же романе сгорел!

К концу жаркого июля вдруг зачастили грозы. Сизые тучи приплывали с запада, грохотал гром, молнии раскалывали небо надвое, и потоки воды обрушивались на город. Неслись вдоль дорог ручьи — забитые водостоки не справлялись с нагрузкой.

Несколько раз Валя приходила к Ванечке в больницу, где ему лечили язву. И весьма успешно лечили, надо сказать, — Иван порозовел, поправился и преисполнился оптимизма. Его счастье было столь безграничным, что это даже пугало Валю — он говорил без умолку, смеялся, придумывал какие-то шутки.

— Вот видишь, мне еще далеко до смерти! — радовался он. — Врачи говорят лет до ста проживу. А я-то, дурак, уже собрался свою жизнь в снегах Килиманджаро закончить, словно Хемингуэй какой-нибудь! Эх, Валька, теперь ни за что в Африку не поеду-у меня с ней нехорошие ассоциации…

— Значит, никуда не поедем? — нерешительно спросила она.

— Обязательно поедем! Только в какое-нибудь другое место. Мы же в Тибет собирались, помнишь? А еще лучше — в морской круиз отправимся! Только не сейчас, а немного позже — осенью или там ближе к зиме. Хотя нет, лучше следующей весной! Валька, какое счастье… Я живу!!!

В комфортабельной палате стояли букеты роскошных цветов. Откуда они — то ли от семьи, то ли это был обычный (обычный для VIP-отделения) больничный антураж, — Ваня так и не признался.

Пару раз она чуть не столкнулась с Гуровым. И после того она старалась сократить свои посещения, тем более что Ваня сообщил, что его сыновья, которые уже прилетели в Москву на каникулы, обещали заглядывать к нему каждый день.

«Он просто радуется жизни, — уговаривала она себя, сидя в пустой квартире на Фрунзенской набережной. — Он любит своих сыновей, многим обязан Гурову, между ними еще есть какие-то незавершенные дела… Почему я должна ревновать его ко всему этому? Скоро все закончится, и он вновь вернется ко мне. Иначе и быть не может! Ведь он сам не раз повторял, что я — единственный человек, который ему нужен, и только со мной он по-настоящему счастлив. Он пришел ко мне в самый трудный период своей жизни, когда думал, что до смерти ему остался всего лишь один шаг, — значит, для него существую только я, а не Марьяна… Пусть Гуров, пусть дети, но к Марьяне он уж точно не вернется!»

И вот однажды, в один из июльских ливней, он позвонил и сказал, что сейчас приедет.

— Ванька, тебя выписали? — закричала она радостно в телефонную трубку.

— Да-да, только что! Никуда не уходи, я через полчаса буду…

— Господи, да куда же я уйду? — искренне удивилась она. — Я тебя две недели жду не дождусь…

В самом деле, он скоро приехал. Валя бросилась ему на шею.

— Валька, я весь мокрый… Там такой ливень!

— Ванечка, милый, самый хороший, самый любимый, как же я по тебе соскучилась… Мы снова вместе!

— Валя, ты меня сейчас задушишь! — засмеялся он.

В гостиной был накрыт стол — с учетом предписаний диетологов, но Валя не удержалась и для себя припасла бутылку шампанского. Она зажгла две длинных свечи, стоявшие по краям стола.

— Пусть это выглядит несколько банально… Но все же твое возвращение — настоящий праздник! — торжественно произнесла она.

— Валька… — тихо сказал он и поцеловал ее.

— Может, ты переоденешься? — спросила она. — Рубашка у тебя мокрая.

— Да-да, сейчас.

Он сел за стол, посмотрел на свечи. Пламя колебалось, плясало, отражаясь в Ваниных глазах.

— Валя, — нерешительно произнес он. — Ты понимаешь…

— Что? — продолжая улыбаться, спросила она. Ваня глядел на нее пристально, с сожалением, и вдруг она поняла, что это сожаление относится к ней. Она поняла, что сейчас он скажет нечто такое, что никак не может ее обрадовать.

— Валя, мне придется сейчас уйти.

— Надолго? — вздрогнула она.

— Нет. То есть я надеюсь, что ненадолго. Понимаешь, столько еще всего несделанного… Филипп Аскольдович буквально упросил меня заняться кое-какими делами, которые мы планировали раньше.

— Ванечка, ты же говорил, что больше никогда не вернешься к этой работе? — напомнила она дрожащим голосом.

— Да, говорил, — печально согласился он. — Но я не могу его подвести. И потом, я так редко вижу Гошку с Тошкой… Они мечтают сходить со мной в зоопарк.

— Но ты вернешься вечером?

— Н-нет. Ты знаешь, дети не должны знать, что я живу с другой женщиной. Пусть думают, что у нас с Марьяной все в порядке.

— С Марьяной? Ванечка, так ты решил вернуться к Марьяне?

— Господи, Валя, я же говорю — это только ради детей. В конце августа они уедут, и все будет по-прежнему.

— В конце августа?!

— Валя, ты что, хочешь лишить меня детей, да? — с отчаянием спросил он и машинально дунул на одну из свечек. Она потухла, и сизый дымок струйкой поднялся вверх. — Ну я не ожидал от тебя…

— Погоди… Ничего я не хочу тебя лишить! Встречайся с детьми — сколько угодно, сколько надо. Встречайся с Гуровым, черт с ним… Но не надо Марьяны!

— Валька, глупая, да ты ревнуешь! — Он засмеялся, встал, хотел обнять ее, но Валя выскользнула из его рук. Сердце ее разрывалось надвое.

— Не ходи к ней! Не ходи к ней… — пробормотала она с отчаянием. — Ванечка, ведь рано или поздно тебе придется дать им понять — Марьяне, Гурову, Гошке с Тошкой, — что у тебя началась новая жизнь!

— Валька, пойми — сейчас еще не время…

— Времени не будет никогда! — закричала она. — Ванечка, ты должен решиться…

Он отошел к окну, постучал пальцами по стеклу. Дождь прекратился, но на горизонте, за Нескучным, вновь набухала очередная туча.

— Ты эгоистка… — хмуро произнес он. — Ты хочешь меня всего и только себе. Так нельзя… Конечно, я много наговорил лишнего — тогда, когда думал, что умираю и жить осталось всего ничего. Но обстоятельства изменились. Я должен вернуться. Ненадолго… На время.

— Ва-неч-ка, не у-хо-ди… — прошептала она с усилием. — Ты… ты опять меня бросаешь…

— Никуда я тебя не бросаю, глупенькая!

— Это наш последний шанс… мы можем начать жизнь заново… мы можем исправить ту ошибку, которую совершили когда-то…

— Да все мы успеем исправить, — вздохнул он с тоской. Он уже хотел уйти. Валя это кожей почувствовала — то, как он хотел сейчас уйти.

— Нет! Будет поздно… Я не выдержу этого — второй раз…

— Ты как будто не рада, что я жив-здоров, — вдруг с обидой произнес Ваня. — Знаешь, наверное, ты хотела, чтобы я умер, да? Ведь тогда бы я принадлежал только тебе. Мертвый, но зато твой!

— О боже… — Валя смахнула с лица слезы. — Ты говоришь ужасные вещи. Ладно, уходи.

— Я позвоню тебе, — помолчав, спокойно произнес он. — В ближайшее время. И все будет хорошо.

— Да.

— Ну вот и умница… — Он поцеловал ее в висок. И ушел.

Она вздрогнула, услышав, как щелкнул дверной замок за его спиной, и несколько минут стояла молча. Потом начала медленно собираться.

К чему ей эта чужая квартира, к чему ей этот вид из окон, к чему все…

Валя не плакала. Она чувствовала только тяжелую, невыносимую усталость, которая придавливала ее к земле.

Неделю она жила в квартире деда. Это было странное, неопределенное существование, когда душа ничего не хочет и ни к чему не стремится, потому что будущее теряется в неизвестности.

Но первого августа Валя словно очнулась от спячки. «Так жить нельзя! — сказала она себе. — Я сойду с ума, если буду все время думать о Ване…»

Она сама позвонила ему.

— Ванечка…

— Послушай, мне сейчас некогда… — торопливо заговорил он. — Через пятнадцать минут заседание, а я тут еще кое-какие бумаги должен разобрать…

— Ваня, всего одна минута! — взмолилась она.

— Ладно… — Он, видимо, вышел в другое помещение — шум голосов, который сначала слышался явственно, исчез. — Ну, я тебя слушаю.

— Я знаю, ты просил подождать меня до осени, но я так не могу. Нет, правда! — воскликнула она. — Ты, мне кажется, для себя уже решил, как тебе жить дальше. Не мучай меня — скажи, что именно ты решил! Скажи честно, не бойся сделать мне больно! Эта неопределенность — она еще хуже…

— Валя…

— Скажи честно, я ведь заслужила! — закричала она.

— Валя, я очень тебя люблю, — серьезно начал он, но Валя нетерпеливо его перебила:

— Ванечка, чего ты хочешь? Остаться с Марьяной или вернуться ко мне?

— Марьяна тут ни при чем. Я… я сам не знаю, чего хочу. Я люблю тебя, но мне совсем не хочется разрушать свою прежнюю жизнь.

— Так я и знала… — прошептала Валя. — Но ты должен выбрать. Ты должен выбрать!

— Сейчас?

— Да, сейчас! Окончательно! Я не умру, если узнаю правду. Я все выдержу, если ты будешь со мной честным до конца…

— Валя, я негодяй и скотина… Я себя презираю…

— Ну смелее!

— Валя, я не вернусь.

«Так я и знала! — подумала она, положив трубку. — Я же чувствовала это… Не хватало только того, чтобы он сам подтвердил это. Я снова потеряла Ванечку. Но как глупо… Боже, как глупо и неразумно было дважды ставить свою жизнь на одну карту! Сказано же было — не сотвори себе кумира…»

У нее появилось ощущение, что она падает куда-то вниз, в бездонный, глубокий колодец, и тьма проглатывает ее окончательно.

В это время телефон зазвонил снова. «Он передумал! Он понял, что ошибся… Он хочет сказать, что вернется!» — встрепенулась Валя.

— Алло!..

— Валя, это Герман Коваленко. Я тут подумал…

— Ах, это вы… то есть ты… — разочарованно пробормотала она, вновь падая в бездонный колодец. Но этот настырный Коваленко вдруг в последний момент словно схватил ее за руку, затормозив падение.

Ну да, мы теперь на «ты»… — довольно запыхтел он. — Послушай, Валя, что ты сегодня делаешь? Я тут подумал, что мы вполне могли бы встретиться…

— Что? — растерянно спросила она. — Зачем?

— Просто так. Поехали куда-нибудь, а? Далеко-далеко…

Это «далеко-далеко» вдруг заставило ее встряхнуться. В самом деле, ей надо куда-то уехать, хотя бы на время. Далеко-далеко…

— Поехали, — просто сказала она.

Он прибыл через полчаса, с букетом роз, взволнованный и торжественный.

— Только розы и нашел… — оправдываясь, произнес он. — Хотел эти… купавки, но их нигде нет. По крайней мере, в городе.

Они сели в машину и поехали — просто так, куда глаза глядят. Долго кружили по городу, стояли в пробках, болтали ни о чем. Валя старалась вести себя так, словно того разговора с Ваней не было. И вообще не было ничего. Могло же быть такое, что с ней случилась амнезия и она забыла обо всем, что было до сегодняшнего дня?

— Последний месяц лета… Ты любишь август?

— Не знаю… Мне все нравится — и зима, и лето… Нет, лето мне все-таки нравится больше. Да, я люблю август! — с удивлением констатировал он. — У тебя когда день рождения?

— Четвертого декабря.

— А я родился тридцатого апреля… Куда дальше?

— Сверни налево… И не смотри на указатели — давай потеряемся, давай заблудимся!

— Это невозможно!

— Все возможно — просто езжай вперед и ни о чем не думай.

— Валя, Валя, я по этой дороге сто раз ездил, — засмеялся Герман.

Они выехали из города. Сначала машин было много, а потом движение стало не таким оживленным. Они ехали быстро — мелькали мимо дачи, деревья, автобусные остановки…

— Быстрее! — требовала она.

— Я не могу быстрее, — сердился он, но все-таки прибавлял чуть-чуть скорость.

Часа два они мчались по шоссе, потом остановились у заправочной станции — бензин подходил к концу, да и им самим захотелось перекусить, а при станции было летнее кафе. И опять поехали дальше.

А дальше была река.

Они вышли и долго сидели на берегу, глядя на воду. Валя покусывала травинку и чувствовала, как солнце согревает ее всю. Она была счастлива, потому что сумела спрятаться от своего горя. Теперь оно было далеко-далеко…

— Не знаю, что бы со мной было, если бы ты не позвонил мне сегодня. И именно в ту самую минуту, — неожиданно призналась она.

— А что было бы? — с любопытством спросил он.

— Не знаю… Но все было бы по-другому. — Она сняла босоножки, зашлепала босыми ногами по мелководью. — Совсем теплая…

— Вот видишь, я тебе в очередной раз пригодился! — с удовлетворением произнес Герман. — Я для тебя полезный.

— Какую ты ерунду говоришь! — засмеялась она. — Впрочем, я не права. Ты настоящий друг.

— Только друг — и все?

— А разве этого мало? — пожала она плечами. — Искупаться бы… Знаешь, еще с древности люди приписывали воде божественный характер. Индусы чтили Ганг, египтяне — Нил, германцы — Рейн, для славян был свят Дунай…

— Москва-река — для москвичей, — продолжил с усмешкой ее спутник. — Здесь никого нет — правда, вполне можно искупаться.

Ты думаешь? — она оглянулась. — Это было бы здорово, потому что у меня нет с собой купальника. Кстати, со временем вода из средства достижения чистоты тела сделалась символом внутреннего очищения души. Священные омовения предписывались Зороастром, Магометом и Моисеем. А христианство удержало символическое значение воды вместе с таинством крещения…

— Откуда ты все это знаешь?

— Дед когда-то рассказывал…

— Тогда представим, что нам надо очистить свои души! — с воодушевлением предложил Герман. — Ты будешь здесь, а я отойду чуть дальше, за березу.

— Какие мы стеснительные! — засмеялась она. — Ладно, иди за свою березу…

Она скинула одежду и медленно вошла в воду. Мелкие рыбешки сновали вокруг ног. У берега было прохладно, а чуть дальше течение оказалось теплым. Она поплыла, потом увидела, что ее догоняет Герман.

— А ты шустрая! — крикнул он. — Ну ничего, мы тоже умеем!

Они плавали наперегонки, кричали, брызгались, ныряли — совсем как дети. Вокруг не было ни души.

— Сегодня последний день, — вдруг очень серьезно произнес Герман.

— Что?

— Я говорю, сегодня последний день, когда можно купаться, потому что завтра — второе августа.

— Ну и что — второе августа? — удивилась она.

— Эх ты, знаток древних обрядов… Второе августа — Ильин день.

— О господи… — Валя хлебнула воды и закашлялась. — Правда, я забыла. Именины моего мужа.

— Будешь его поздравлять? — встревожился Герман.

— Вот еще! — Она вылезла на берег, завернулась в свое платье.

Герман встал рядом положил руки ей на плечи, спросил заботливо:

— Холодно?

— Нет.

— Неправда…

Он обнял ее, прижал к себе.

— Что ты делаешь?

— Ничего…

— Неправда…

Он запрокинул ее голову и поцеловал.

«Мне все равно, — с ужасом и восторгом подумала она. — Пусть целует!»

Потом они опять гнали по шоссе неизвестно куда, и Валя требовала, чтобы он ехал еще быстрее. Герман ругался и смеялся, но не мог ее ослушаться, хоть понемножку, но прибавлял скорость, пока на одном из поворотов машина не подпрыгнула — дорога на этом участке была разбитой — и не вильнула в сторону. Нырнула носом в кювет и остановилась. Валю с Германом здорово тряхнуло. Выскочила подушка безопасности, а из-под смятого капота повалил дым.

— Ты жива? — не сразу, придушенным голосом спросил Герман.

— Не знаю, — шепотом ответила она. — У меня голова чуть не оторвалась. Знаешь, если бы мы не пристегнулись…

— И если бы ты не требовала прибавить скорость…

— А зачем ты меня слушался? — возмутилась она. Они вылезли из машины и огляделись. С одной стороны сплошной стеной стоял лес, и солнце медленно садилось за него. Длинные тени лежали на разбитой проселочной дороге.

— Настоящее приключение… — озадаченно пробормотала Валя.

Герман посмотрел на нее и вдруг неудержимо начал хохотать…

— Чему ты смеешься? — обиделась она.

— У тебя… у тебя в волосах запутались водоросли!

На их счастье, недалеко оказался какой-то пансионат — они сняли там номер, а к машине отправили местного механика, который нашелся тоже довольно быстро.

— Снял бы два номера, что ли… — с досадой произнесла Валя, оглядывая предоставленные им апартаменты. — Что же, мы тут на одной кровати будем спать?

— Валентина, сейчас сезон отпусков, это был единственный номер — нам повезло, что хоть он остался.

— Да уж, приключение… Где тут душ?

— …В открытой форточке плыла луна. Где-то вдали, в лесу, тоскливо кричала ночная птица. Я не вижу тебя… — прошептал он.

— Можешь включить свет…

Вспыхнул ночник на тумбочке, и при тусклом свете они посмотрели друг другу в глаза.

— Ты… — они одновременно протянули друг другу руки.

Мотылек забился у лампы.

— Я тебе давно хотел сказать…

— Что?

— Что ты мне нравишься… Еще тогда, зимой.

— Тогда бы я не захотела тебя слушать, — пробормотала она и кончиками пальцев провела по его плечу.

— А сейчас?

— Сейчас — да…

Он поцеловал ее — нежно, бережно, прижал к себе и едва слышно прерывисто вздохнул. Так переводят дыхание люди, которые наконец добились того, к чему долго стремились.

«Светлые волосы, светлые глаза, юношеская фигура… Он похож на него. У меня склонность к определенному типу мужчин. Да, он как Ванечка — те же нежные прикосновения. Я закрою глаза и представлю, что это Ванечка сейчас рядом со мной…»

Она застонала и вцепилась в его плечи. Ванечка… Иллюзия была настолько полной, что Валя почти поверила в то, что хотела себе представить. Не открывая глаз, она ласкала его, ладонями скользила по коже, губами искала его лицо.

«Ванечка, что же ты сделал со мной? Ты опять оставил меня — одну, посреди бесконечной пустыни. Оставил умирать. Но я не хочу… Боже, как жарко! Будь ты проклят…»

Огненная волна грозилась накрыть ее с головой. В последний момент она испуганно открыла глаза и увидела рядом с собой Германа Коваленко.

— Ты?.. — удивленно пробормотала она.

— Ну да, я… — засмеялся он, отводя волосы от ее лица. — А ты думала — кто?

— Ничего я не думала… — Она тоже засмеялась и больше уже не закрывала глаз. — Мне хорошо с тобой. Это был замечательный день.

— И ночь, — добавил Герман.

— Ночь еще не закончилась.

— Люби меня, — вдруг попросил он. — Если бы ты знала, как долго я ждал этого…

Он умолял ее остаться, не хотел разлучаться, но Валя была непреклонна.

— Я не готова к серьезным отношениям, — сказала она. — Глупая фраза, но иначе не скажешь. Нет, правда, ты мне очень нравишься, и мне хорошо с тобой, но подожди немного… Скоро все будет ясно.

— Когда — скоро? — спросил Герман, обнимая ее. — Завтра? Послезавтра?

— Ты слишком нетерпелив! — засмеялась она. — Я позвоню тебе.

…Квартира ей показалась чужой — словно она отсутствовала здесь не сутки, а целый год. Все было по-другому… И даже солнце светило в окно — незнакомое, чужое, яркое. Это был мир, в котором она снова жила одна. Без Вани.

Вечером кто-то позвонил в дверь.

Валя открыла дверь — на пороге стоял Илья.

— Ты? — вздрогнула она и невольно отступила назад. Непривычно было видеть его наголо бритым. На виске налеплен пластырь — напоминание о том дне, когда в последний раз Валя встречалась с ним.

— Не бойся, — сказал он, закрывая за собой дверь. — Ну что ты на меня так смотришь, как будто я твой враг? Валя, я пришел просто поговорить с тобой.

В его голосе промелькнуло незнакомое прежде смирение, и она вдруг успокоилась.

— О чем?

Они сели по разные стороны стола, за которым раньше работал Арсений Никитич. Илья протянул к ней руки, но она никак не откликнулась на этот жест.

— Ты меня больше не любишь… — с горечью констатировал он.

— Больно было? — спросила она, глядя на пластырь на его голове. — Я не хотела…

— Не оправдывайся. Ты поступила совершенно правильно. Ты… ты, по сути, должна была меня убить. Я бы благословил даже смерть от твоих рук.

— Деев! — сморщилась она. — Даже мадам Климантович в своих эпохальных романах не употребляла таких пафосных слов! Кстати, о романах… Я ведь знаю, что ты ходил к Истомину и дал ему деньги. Ну за то, чтобы он…

Так ты знаешь? — застонав, перебил ее Илья. — Черт… Господи, какой я дурак! Я все испортил. Валя, я так виноват, но, честное слово, я могу все объяснить…

— Мне все равно, — пожала она плечами. — Твои объяснения уже ничего не изменят. Кстати, рукопись мою взяли в издательстве — так что твои старания пропали даром.

— Что? — удивился он. — Впрочем… Нет, я должен объяснить! Понимаешь, я в последнее время много думал… ну, почему я себя так глупо вел… Знаешь, мне кажется, я хотел тебя наказать. Мне надо было сделать тебе больно — любым способом!

— За что? Ты ведь всю жизнь меня наказывал! Что я совершила такого ужасного, чтобы столько лет мучить меня?

— За то, что ты выбрала его, Ивана… — Он посмотрел на нее мрачными, темными глазами. «Печальный демон, дух изгнанья…» — невольно мелькнуло у нее в голове. — Тогда, восемнадцать лет назад.

— Что? — Перед ее глазами вдруг возникла Иволга, лес, поляна, залитая солнцем, загорелое, в веснушках, лицо Вани, запах травы, небо над головой. Юные Ромео и Джульетта позволили себе переступить последнюю черту… — О господи, я и не подозревала, что ты такой старомодный. Выходит, тебя целых восемнадцать лет волновало то, что ты у меня оказался не первым?

Нет, дело не в этом! — Илья схватился за голову. — Дело не в этом… Я ведь любил тебя — как сумасшедший, как… Даже не знаю, как описать свои чувства, нет у меня таких слов! И ты… ты вдруг выбрала его. Когда я это узнал, когда Лидка прибежала и рассказала мне об этом, я чуть не умер. Знаешь, мне показалось, что я потерял тебя навсегда. Мне было так страшно! А потом… потом мне хотелось наказать тебя за то, что я пережил когда-то. Немного наказать, а потом пожалеть. Пожалеть и показать, что только я достоин твоей любви.

— Ты наказывал меня все эти годы! — напомнила Валя.

— Да, да… я и сам не заметил… Но это все потому, что боль моя не проходила. Я видел, что ты продолжаешь помнить его, что ты не до конца моя, что часть тебя принадлежит ему, твоему Ванечке! Я думал — вот еще немного, и я прощу тебя, и мы будем счастливы, и все будет так, как ты хочешь, но почему-то этот день не наступал. Валя! Теперь я преодолел себя, теперь я готов любить так, как будто и не было ничего, будто только ты и я в целом мире, и никого больше!

Он обошел стол и опустился перед ней на колени. Обнял, прижал к себе — так, что у нее перехватило дыхание.

— Ну прости меня! — умоляюще произнес он. — Вернись… Теперь все будет по-другому! Теперь будет только любовь!

— Я же говорила, что простила тебя… — дрожащим голосом произнесла Валя. Она хотела оттолкнуть Илью, но не стала этого делать. Она положила ладони на его бритую голову, осторожно погладила ее. — Миленький мой… Я и Лиду простила… Но это не значит, что я должна, как раньше, жить с тобой и продолжать дружить с ней.

— О чем ты? — спросил он.

— О том, что вернуть прошлое невозможно. Если я сейчас вернусь к тебе, то перестану себя уважать. Я погибну окончательно — как личность, как человек. Это саморазрушение…

— Ерунда! К черту психоанализ! — с жаром воскликнул он. — Я бы так любил тебя, что ты скоро бы забыла все свои обиды. Ты же сама сказала — ты простила.

Простила, но забыть не смогу! — засмеялась она печально. — Тогда остаток жизни я стала бы наказывать тебя — невольно, не отдавая себе отчета, — как ты меня раньше.

— Ну и пусть! Накажи меня… только не покидай! Солнце за окном медленно садилось за дома. Небо было ясным и чистым.

— Странный день… — вдруг сказала Валя. — Сегодня второе августа, твои именины. Обычно бывает гроза…

— Илья-пророк больше не сердится, — неожиданно улыбнулся он. — Слышишь, Валя?

Все оказалось бесполезным — сколько Илья ни просил ее, она отказалась вернуться к нему. Валино сердце словно окаменело.

«А что же Ваня? — подумала она потом, после ухода мужа. — Я со всеми разорвала отношения, но его я продолжаю ждать, несмотря на то, что он ничем не лучше Ильи. Драгоценный мой Ванечка, с тобой-то мне что делать?»

И в первый раз она увидела образ своего вечного возлюбленного в каком-то неприглядном свете.

Когда он через неделю неожиданно позвонил ей, Валя даже обрадовалась — это была возможность сказать ему все, что она теперь о нем думает.

— Валя… — печально вздохнул Ваня на другом конце провода. — Вот, решил узнать, как у тебя дела. Знаешь, ты у меня из головы не идешь…

— Все хорошо, — на удивление спокойно ответила она ему. — Тебе не стоит обо мне беспокоиться.

— Я так переживаю… Первое время у меня была какая-то дикая, ненормальная радость из-за того, что я здоров и умирать в ближайшее время мне не придется, но теперь…

Ванечка! — с досадой произнесла Валя. — Ни к чему столько рефлексировать. Я не собираюсь тебя утешать, пусть это делают теперь другие.

— Я знаю, на кого ты намекаешь. Напрасно! Мы с Марьяной вместе, но она совершенно меня не понимает. А Гуров — для него существует только работа. Лишь ты меня по-настоящему понимала, — пожаловался он. — Слушай, я вот думаю… — и он сделал многозначительную паузу.

— Что, ты хочешь снова вернуться ко мне? — удивилась Валя.

— Ну, в общем… Ты ведь этого тоже хочешь?

— О господи… — Она не знала, что ей делать — плакать или смеяться. — Ванечка… Я столько лет ждала тебя, что мне это уже надоело. Да, мне надоело! — закричала она. — Ты мне не нужен. Как я не видела раньше, что ты за человек на самом деле?! Ты…

— Валя! — испугался он. — Что ты такое говоришь?

— То, что давно следовало тебе сказать. Ты испортил мне всю жизнь, ты убил меня… И продолжаешь меня убивать! Уж лучше бы ты на самом деле тогда умер!

Она кричала в трубку и не могла остановиться. Ее словно прорвало — оказывается, в ней было столько злости на ее любимого, обожаемого Ванечку, что она сама не ожидала этого!

Опомнилась она только тогда, когда услышала у уха короткие гудки — видимо, не выдержав ее упреков, Ваня положил трубку.

Сначала она испугалась того, что наделала, а потом… потом ей стало легче.

— Как странно… — произнесла Валя вслух с удивлением. — И что это на меня нашло?

Она посмотрела на себя в зеркало. Молодая женщина с темными волосами, тонким лицом и высокими скулами. Болотного цвета глаза — тоже темные и в то же время яркие.

— Неужели я разлюбила его? — спросила она вслух у своего отражения.

То, что она не любит больше Ванечку, удивило ее. Ведь столько лет она жила с чувством, что нет для нее никого дороже этого человека!

Когда через пару дней Вале позвонил Коваленко, она заявила ему, что соскучилась и готова с ним встретиться.

— Правда? — обрадовался тот. — Валя, я так рад… Ей-богу, столько надо сказать тебе!

— Скажи сейчас!

— Нет, это возможно только при личной встрече… — загадочно ответил тот.

Они назначили свидание на вечер следующего дня.

Но никто не мог ожидать, что следующий день, едва начавшись, вдруг начнет преподносить сюрпризы.

Рано утром раздался звонок в дверь. Валя с неудовольствием подумала, что это опять явился Илья, но, открыв дверь, увидела перед собой человека в форменной одежде.

— Экспресс-почта… Вам письмо, — сказал он. — Распишитесь, что получили.

«От кого бы это?» — удивилась она, но послушно расписалась в ведомости. Письмо на ощупь было толстым. Может быть, это ответ из издательства?

Валя отпустила курьера и вскрыла конверт.

«Милая моя Валя! Я тебя ни в чем не упрекаю — в самом деле, ты не обязана ждать меня всю жизнь и по первому моему желанию являться ко мне…»

— Это от Ванечки! — воскликнула она вслух и перелистала письмо — оно было на нескольких листах, исписанных мелким убористым почерком — сразу и не разберешь, в чем суть.

«Я полностью согласен с тобой — уж лучше бы я умер тогда. Я виноват перед тобой, и это чувство не покидает меня — наоборот, оно разрастается вширь и вглубь, оно заполняет меня целиком. Ты была единственным человеком, который по-настоящему меня любил — многие годы, несмотря ни на что, преданно и верно. И я в очередной раз обманул тебя. Глупо надеяться, что ты снова простишь меня. Я все время думал — уж лучше бы я умер тогда… Я столько думал об этом, что решил — пора исполнить приговор…»

— О чем он? — с недоумением пробормотала она, и листы бумаги в ее руках задрожали. И Валя вновь уткнулась в письмо, ища место, на котором остановилась.

«Марьин пруд. Помнишь, ты говорила мне о нем? О том, что хотела броситься в него, когда я в первый раз оставил тебя? И я подумал — вот в этом самом месте и надо мне закончить свою жизнь…»

— Не может быть! — с изумлением и страхом закричала она. — О глупый…

Письмо выпало из ее рук, листки разлетелись. Она лихорадочно собрала их и, сидя на полу в дедовой комнате, принялась складывать по порядку. Но они почему-то не желали складываться, и смысл написанного ускользал от Вали. Письмо говорило о чем-то страшном, непоправимом.

«Может, еще не поздно?» — мелькнула у нее мысль. Судя по тому, что письмо принес курьер, написано оно совсем недавно! Еще можно успеть… Она вызвала по телефону такси и принялась торопливо собираться.

«Ты права — я ничтожное, бесполезное существо, неспособное сделать счастливыми близких мне людей. Я отказался от тебя, женился на Марьяне по расчету, я занимался работой, которая мне никогда не нравилась, я был безразличен к своим детям… Такие, как я, не имеют права ходить по этой земле…» — читала Валя, сидя уже в такси.

«Глупый, глупый Ванечка… — подумала она, едва не плача. — Что же ты придумал…»

— Нельзя ли побыстрей! — то и дело подгоняла она таксиста.

— Да мы и так на пределе! — огрызался тот.

Она вдруг вспомнила Германа Коваленко. Сегодня он ее вряд ли дождется.

У нее была еще надежда, что Ваня не исполнит своих угроз, что в самый последний момент испугается. «Зачем я сказала ему ту дурацкую фразу, к которой он прицепился? В самом деле, если он умрет, это будет целиком на моей совести! Я же знала, насколько он мнителен и как развито у него чувство вины…»

Дорога показалась ей бесконечно долгой. Но в конце концов они добрались до пункта назначения. Валя расплатилась и вылезла из такси.

Поселок, в котором она провела свою юность, показался ей незнакомым — теперь все здесь было по-другому. Залитые асфальтом дороги, супермаркет на центральной площади, сквозь стеклянные стены которого видны прилавки, заваленные всяческой снедью — от колбасы до ананасов… Разве можно сравнить его с той бедной автолавкой, к которой когда-то выстраивалась длинная очередь! Заборы стали выше, дома — роскошнее.

Валя запуталась в переулках — к тому же, как назло, не было ни одного прохожего. Она побежала вдоль длинного кирпичного забора, напоминавшего китайскую стену, и вдруг за поворотом увидела свой дом. Он выглядел по-прежнему, только чужие, незнакомые люди жили в нем. А так — то же крыльцо, те же кусты сирени, и, кажется, даже лавочка та же стоит, на которой они когда-то сидели с Лидой, — вон виднеется сквозь начинающую понемногу желтеть листву.

Валя заторопилась — не до сантиментов ей сейчас, но на какое-то мгновение ей показалось, что она попала в далекое прошлое. И все те, кого она любила, еще живы, Илья встречается с Лидой, а она — юная, длинноногая девчонка в простом ситцевом платье — бежит сейчас на свидание к Ванечке. Ваня и Валя. Валя и Ваня…

И тут она увидела растущие возле забора желтые цветы. «Они!» Рука невольно потянулась, сорвала один цветок..

«Пожалуйста, только дождись меня!..» — умоляюще подумала Валя.

Теперь она смогла сориентироваться — дорога вела ее прямо к Марьину пруду.

«И я жил здесь столько лет! Я не хотел думать о том, что ты сбежала отсюда навсегда, потому что все здесь напоминало обо мне. Я не замечал очевидного! И хуже всего то, что для своего дома я выбрал именно тот участок, который имел над тобой странную, трагическую власть — проклятое навек место. Теперь я понял: да, я должен искупить свою вину, смыть с себя этот грех. Именно здесь, понимаешь…»

Лес стоял тихий, пронизанный насквозь солнцем, и было тепло, даже жарко, несмотря на середину августа.

Валя увидела высокий забор, причудливый, как ограда старинного замка. «Ну да, Ваня говорил, что об их даче написали даже в каком-то журнале», — вспомнила она. У ворот она остановилась, перевела дыхание.

Кованые тяжелые створки были закрыты, в небольшой нише помещалось хитрое переговорное устройство. Валя принялась нажимать на все кнопки подряд, но без всякого толку, хотя и слышала, что там, где-то в глубине участка, раздается пронзительная трель звонка.

«Что же делать?» — с отчаянием подумала она, разглядывая высокую ограду. Не надеясь ни на что, толкнула кованую дверь — скорее из злости. И неожиданно дверь подалась. Да тут и не закрыто вовсе!

Валя оказалась посреди большого сада. Альпийские горки, жимолость, журчащие фонтаны, смешные фигурки садовых гномиков, которые таращились на Валю из-за кустов и камней, словно дразнили ее… «Да, о такой красоте стоило опубликовать статью в журнале!» — невольно усмехнулась она.

Дом — действительно нечто вроде швейцарского шале — был тих. Но входная дверь в него тоже была открыта. Валя обежала несколько комнат — никого…

Оставалось осмотреть только одно место. И именно туда больше всего она не хотела идти!

«Зачем я все это делал, я не знаю. Я думал, что так будет лучше. Лучше для меня. О жестокая людская самонадеянность! Счастье прячется вовсе не там, где есть деньги и успех. Раньше, восемнадцать лет назад, я был гораздо счастливее, потому что рядом была ты. Горько сознавать, что я ошибся. Мне на самом деле нужна ты, ты и только ты. Я любил тебя. И сейчас люблю, и буду любить до последнего вздоха. Возможно, там, за последней чертой, откуда никто не возвращается, тоже есть некое подобие жизни. Так вот, я уверен, что и там тоже буду всем сердцем стремиться к тебе…

Сад закончился, и Валя шла теперь вниз по крутой деревянной лестнице. Внизу блеснул серебром Марьин пруд. Его Валя тоже не узнала — берег, входивший в границы участка, принадлежавшего семье Тарасовых, был ухожен, облагорожен и напоминал парковую зону. Да и сам водоем был другим — ни одного следа сине-зеленых водорослей, то есть попросту ряски, на его поверхности, только чистая, прозрачная вода, которая переливалась в лучах заходящего солнца. Ни камышей, ни зарослей осоки — словом, всего того, что ведет к заболачиванию водоема. Пожалуй, Арсений Никитич, увидев эту красоту, был бы доволен…

Деревянные мостки уходили далеко в воду. Держась за перила, Валя шла вперед, словно какая-то сила гнала ее, не давая остановиться. Мысли толклись в ее голове: «Я тоже тебя люблю… Это я во всем виновата, потому что на мгновение забыла о тех чувствах, которые нас связывают. Я предала тебя, решив расстаться с тобой! Пожалуйста, не уходи…»

Она добрела до конца мостков. Вода плескалась внизу, обтекая деревянные сваи, и этот ритмичный звук напоминал щелканье метронома. «Его здесь нет! — думала она, будто уговаривая себя. — И вообще, что за странный способ ухода… Он написал письмо в порыве отчаяния, но не может быть, чтобы он решился исполнить свой план! Ванечка — не тот человек. Он милый, хороший, добрый, но на самом деле — он такой слабый! Скорее всего, он сейчас где-нибудь в Москве, в той квартире на Фрунзенской, ждет меня там. А письмо — просто провокация, жест отчаяния несчастного человека, который решил привлечь к себе внимание!»

Она села на край мостков, оперлась на локоть и посмотрела вниз, в темную прозрачную воду. Огромная стрекоза пролетела мимо, треща крыльями. Купавка упала вниз…

Желтый цветок тихо закачался на поверхности. Валя протянула к нему руку, чтобы достать, и тут остановилась, оцепенела, вглядываясь вниз.

Сквозь толщу воды на нее смотрел он.

Спокойное лицо, светлые глаза, светлые волосы, которые слегка колебались подводным течением, словно на ветру. Лицо юное, невозможно юное!

Купавка покачивалась над ним, над его грудью, и казалось, будто он стремится взять ее в руки. И вообще, он был как живой! Может быть, все это — шутка? Сейчас он вынырнет — лицо в прозрачных брызгах, светлые ресницы слиплись от воды — переведет дыхание и со смехом скажет: «А ты и поверила, Валька!»

— Ванечка, перестань! — с ужасом прошептала она. — Это совсем не смешно! Ванечка…

Она рывком нагнулась и хотела схватить его, но резкое движение взбаламутило воду, по ней пошли круги, светлые волосы надо лбом затрепетали, и спокойное лицо вдруг стало исчезать, уходя все глубже в темноту. Лишь желтая купавка вертелась на поверхности в небольшом водовороте…

«Я тебя знаю так хорошо, как будто сам являюсь частью тебя. Ты будешь винить во всем себя. Не делай этого, прошу! Ты ни в чем не виновата, и твои последние слова не стали для меня решающими. Я ухожу потому, что мне слишком тяжело жить. Я ухожу, потому что не могу исправить свои ошибки. Прошлого не вернешь…

У Вали было такое чувство, будто она спит. Вернее даже — дремлет, наполовину выбившись из реальности, а другая половина ее существа находится в зыбкой невесомости.

Все то, что было после того страшного дня, она словно забыла.

«Ванечки больше нет!» — эта одна-единственная мысль сверлила ее сознание.

Квартира на Фрунзенской была в ее распоряжении до конца августа, и Валя почему-то решила остаться пока там. Здесь все напоминало о нем. Ну, как будто он вышел на минуту, а она осталась его ждать.

Слез не было — они плотным комком застряли где-то в горле, и потому дышать было трудно.

Шли дожди. Москва-река за окном текла серая, холодная, неприветливая. Нескучный сад на противоположном берегу уже вовсю желтел, напоминая о том, что и еще одно лето осталось в прошлом.

«Это я во всем виновата. Это я толкнула его в этот пруд…»

Она позвонила Наталье.

— Послушай, от деда осталось столько книг… Поезжайте туда с Леонардой, я дам вам ключ.

— Господи, Валька, отчего такой убитый голос? — возмутилась та. — Ты как будто помирать собралась и теперь завещание диктуешь…

— Наталья, не придирайся…

— Ты где, Валька? Диктуй адрес, я сейчас приеду. Она появилась ближе к вечеру — напоминание о прошлой жизни, о тех днях, когда Валя работала в библиотеке и жила с Ильей в полной уверенности, что так оно все и останется до скончания века.

— Как ты? — спросила Наталья. — Господи, а бледная какая! Впрочем, ты всегда была такой. А сюда тебя чего занесло? Хотя вид из окон шикарный…

— Держи ключ. Вот адрес дедовой квартиры…

— Тебя этот искал, — вдруг заявила Наталья, пристально глядя на Валю.

— Кто?

— Ну этот… К Истомину он тоже ходил.

— Коваленко?

— Ну да!

— Бог с ним, — устало отмахнулась Валя. — А как Юлий Платонович?

— Да все по-старому. С Климантович недавно поссорился — ее муж бросил, ушел недавно к молодой и стройной, так теперь она на всех кидается, как собака. Послушай, ты никому не скажешь?

— А что?

Наталья села напротив Вали, беспокойно вздохнула. Огляделась, словно боялась, что в квартире мог прятаться кто-то еще.

— Ко мне он ушел! — ликующим и трагическим голосом прошептала она. — Теперь мы с Васей вместе…

— С каким еще Васей? — с недоумением спросила Валя.

— Господи, Валька, да какая ж ты бестолковая! — всплеснула руками Наталья. — С Васей Климантовичем!

— Ах, так его Васей зовут!

— Ну да! Только умоляю, никому ни слова! Если Гликерия Петровна пронюхает, она меня живьем съест, вместе с потрохами!

— С ума сойти… — рассеянно пробормотала Валя.

— Вот так! Он сейчас внизу, в машине меня ждет, — Наталью так распирало счастье, что она не знала, как его выразить. — Нет, ты определенно бледная. И худющая. Вон скулы как торчат!

— Они у меня всегда торчали, — напомнила Валя. — У меня просто голова болит. Из-за дождя. В межсезонье всегда как-то не так…

— При чем тут межсезонье! — завопила Наталья, которая наконец поняла, в какой форме можно выразить свое счастье. Просто надо помочь кому-то. — Едем! У меня тетка в поликлинике работает, она тебе давление смерит. У тебя наверняка давление! Она сегодня как раз до восьми — еще успеваем…

— Ната…

— И не спорь! Если ты будешь спорить, я Васю позову, мы тебя силой к доктору отвезем. Знаешь, у меня мировецкая тетка! И потом, я ей Васю хочу показать — как раз повод!

Набережная была окутана туманом, моросил мелкий дождь.

Бывший супруг мадам Климантович сидел в «Жигулях» и мечтательно смотрел по сторонам.

— А, Валечка… — смутился он, увидев, что Наталья запихивает в салон свою бывшую коллегу. — Вас куда-то надо подбросить?

— Нам туда же. Едем к тете Кате, она недалеко от «Чеховской», — деловито бросила Наталья.

— Как скажешь! — покорно улыбнулся тощий, долговязый Вася Климантович, почти упирающийся макушкой в крышу автомобиля.

— Леонарда на пенсию собралась, — болтала по дороге Наталья. — Милый, не гони так, дорога мокрая… Конечно, лет-то ей уже! Я так думаю, что у меня есть шанс занять ее место…

Валя вполуха слушала ее. «Куда я еду, зачем… Нет никакого смысла. Гуров заезжал на прошлой неделе — как постарел! Вот уж не ожидала, что он будет так переживать… Говорил, что Гошка с Тошкой вели себя очень мужественно. Наверное, уже снова в Англию улетели… Как хорошо, что у них есть Гуров. Бедный, несчастный мой Ванечка, что же ты наделал…»

Окна поликлиники горели ярко-желтым светом.

Сначала тетя Катя — полная, румяная женщина лет шестидесяти — долго обнималась-целовалась с Натальей, потом игриво кокетничала с ее женихом.

— Ну-с, а это у нас кто?

— Теть Кать, это Валя, мы с ней работали вместе. Она на голову жаловалась.

Валя начала сопротивляться — голова у нее уже совершенно прошла, но тетя Катя была старым, закаленным жизнью медработником и свято верила в то, что здоровых людей нет, а есть только необследованные.

Она выгнала Васю Климантовича в коридор и принялась мерить Вале давление. Давление было в пределах нормы. Потом велела раздеться до пояса и слушала легкие. Хрипов не было. Потом положила на кушетку и потыкала в живот холодными твердыми пальцами.

— Ну не знаю… — пробормотала она. — Хорошо бы еще анализы сдать. Вроде все с ней порядке. Хотя…

— Я же тебе говорила! — с досадой воскликнула Валя, обернувшись к Наталье. — Я оденусь, а то мне холодно.

— Одевайся, милая… — Тетя Катя грузно плюхнулась в кресло и принялась писать какие-то бумажки. — А скажи, последний цикл у тебя когда был?

— Что? Ах, это… — Валя задумалась. — Я не помню.

— Как это? — в один голос спросили Наталья со своей теткой.

— Ну так, не помню…

— Амнезия, что ли, приключилась? — прищурила один глаз тетя Катя.

Валя, застегивая рубашку на груди, принялась терпеливо объяснять — ей было неприятно и неловко:

— Во-первых, я ушла от мужа. Во-вторых, умер дед. В-третьих, меня бросил человек, которого я любила… Потом… Нет, этого я вам не могу сказать… — Она замолчала, вспомнив желтый цветок на воде, кружащийся в водовороте.

Наталья прижала руки к груди.

— Господи, Валька, я не знала… Ты бросила Илью? Он же не муж был, а золото…

— Просто так мужей не бросают, — остановила ее тетя Катя. — Значит, причина была, — веско заключила она. — Хотя теперь понятно, почему ты не в себе… Ладно, милая, пошли за мной.

— Куда?

— На втором этаже кабинет ультразвуковой диагностики. УЗИ сделаем, на всякий случай…

— Зачем?

— Так полагается…

Василий в коридоре вскочил, потом снова сел. Заморгал глазами.

— Теть Кать, я вас тут подожду… — Наталья села рядом с ним, взяла за руку, улыбнулась.

Держась за стену, толстая Натальина тетка шлепала по ступеням. Валя шла за ней и ругала себя последними словами.

— Вот, Софья Ароновна, сделайте УЗИ дамочке… — заявила тетя Катя, когда они ввалились в очередной кабинет.

Софья Ароновна очень хладнокровно восприняла это нашествие.

— Ложитесь… — меланхолично сказала она. — Рубашку повыше поднимите… а юбку, наоборот, пониже…

Она налила холодного скользкого геля на живот Вале, принялась возить по нему приборчик. По экрану включенного монитора, который стоял рядом с изголовьем кушетки, побежали какие-то тени.

— Ну, все ясно… — вздохнула Натальина тетка, стоя за спиной Софьи Ароновны. — Я так и думала!

— Что? — спросила Валя, приподнявшись на локте. Она тщетно пыталась разглядеть то, что было на мониторе, но там царила сплошная черно-белая неразбериха.

— Вы беременны, — меланхолично произнесла Софья Ароновна. — Патологий никаких не видно… Да, Кать, я слышала, у тебя племянница замуж выходит?

Натальина тетка что-то ей ответила, но Валя уже ничего не слышала. Беременна. У нее будет ребенок…

«Ванечка… если бы ты знал! О, как ужасно, как глупо все получилось… Если бы ты был сейчас со мной! Ребенок… Наш ребенок… Последний привет, последнее прости…»

Она почувствовала, как от слез начинает щипать глаза.

— Четыре недели, — громко произнесла Софья Ароновна. — Ни больше ни меньше. Да, Кать?

— Именно… — кивнула довольная толстуха. — Я прямо сразу поняла, в чем тут дело. Дай, думаю, окончательно удостоверюсь. Голова — она просто так болеть не может!

За окнами поликлиники царила сизая мгла. Дождь стрекотал по карнизу. Нет, это не дождь, это Софья Ароновна что-то распечатывала на принтере…

«Я всегда так хотела ребенка. И вот, когда я совсем не ждала… Если бы Ваня знал! Возможно, это остановило бы его. Уже четыре недели во мне живет его ребенок.. Как — четыре недели?!»

— Да вы с ума сошли! — Валя быстро стерла салфеткой гель с живота и села на кушетке. — Не может быть! Вы ошиблись!

— Что не может быть? — меланхолично спросила Софья Ароновна.

— Четыре недели… — Валя лихорадочно стала вспоминать. — Должно быть, два месяца, не меньше!

Софья Ароновна переглянулась с Натальиной теткой.

— Ошибки быть не может! — удивленно произнесла тетя Катя. — Софья Ароновна…

— Да, ошибка исключена, — кивнула та. — Если бы было два месяца, размеры плода были бы гораздо, гораздо больше… Вот держите. Любой специалист вам подтвердит.

Она протянула Вале лист. На нем была распечатана та картинка с экрана монитора. Какие-то черно-белые расплывчатые пятна…

— Я все равно не понимаю… — дрожащим голосом сказала Валя. — Четыре недели! Это когда же было?

— Начало августа, — подсказала меланхолично Софья Ароновна.

«Первое августа! Ну да… Первого августа мы с Коваленко… „Люби меня, — сказал он. — Если бы ты знала, как долго я ждал этого дня!“ Так, значит, не Ванечка, а Герман Коваленко…»

— Вообще, проблемы нет, — сказала Натальина тетка, сочувственно глядя на Валю. — Вы еще сто раз успеваете…

— Я знаю! — перебила ее Валя. — Я знаю… Но я не собираюсь избавляться от этого ребенка. Пусть будет…

Пусть будет. Не важно, от кого он. Пусть будет!

На обратном пути Наталья пыталась растормошить ее, болтала о какой-то ерунде, но Валя отвечала ей невпопад… Она думала только об одном — у нее будет ребенок То есть почему это будет? Он уже сейчас есть. Живет в ней, маленький — всего четыре недели, но это ее ребенок! Глупая Софья Ароновна назвала его плодом…

Потом, на Фрунзенской, попрощавшись с Натальей и ее спутником, Валя стояла у окна и смотрела на ночной город. Фонари горели вдоль набережной.

«Теперь я не одна. У меня есть ты. И я тебя ужасно люблю… — Она положила ладонь себе на живот, совершенно плоский пока. — Еще так долго ждать того момента, когда я наконец увижу тебя, возьму на руки… На кого ты будешь похож? Впрочем, это не важно… Может быть, ты будешь, как твой отец, — светловолосый, светлоглазый… Как Герман Коваленко!»

В середине сентября было еще тепло. Светило солнце, и в распахнутое окно иногда залетали вместе с порывом ветра оранжевые листья.

Валя сидела за ноутбуком, совершенно забыв о времени, — она как раз дописывала кульминационную сцену своего нового романа. Героиня объяснялась со своим возлюбленным, страсти накалялись, поскольку все персонажи были людьми упрямыми, не склонными к компромиссам. В один момент могли разрушиться их судьбы…

«Редакторша спросила, откуда я беру сюжеты для своих романов. Да ниоткуда… они возникают сами. „Над вымыслом слезами обольюсь…“ Это у Пушкина, кажется. Редко когда жизнь преподносит сюрпризы, достойные быть запечатленными на бумаге».

За распахнутыми окнами качал ветвями осенний лес. Было тихо. Оно и не удивительно — пансионат наполовину пуст, все отдыхающие давно вернулись в город.

«В самом деле, что может произойти сейчас? Да ничего… Разве что надо будет через час выключить компьютер и отправиться в столовую, на обед. Вообще, можно здесь прожить до начала ноября, до тех пор, пока не начнет идти снег. Я как раз закончу этот роман, и мне в любом случае тоже надо будет вернуться в Москву…»

И в это время за окном раздался шорох.

Валя не успела испугаться — в окне показалось знакомое лицо. «Я была не права — жизнь иногда преподносит сюрпризы…» — мелькнуло у нее в голове.

— Привет, — сказала она. — Как ты тут оказался?

— Привет… — сказал Герман Коваленко. Подтянувшись на руках, через мгновение он оказался уже в комнате.

— Вообще-то для таких целей существует дверь…

— Валька! — сказал он. — Глупая! Ты куда пропала? Я там места себе не находил…

— Никуда я не пропадала, — сказала она, захлопнув крышку у ноутбука. — Честное слово, я тебе собиралась позвонить…

— Ну так не позвонила же!

Он подошел, обнял ее. Она не знала, как ей быть — оттолкнуть его или ответить на это объятие. Прошло довольно много времени с тех пор, как они виделись в последний раз. Впрочем, зачем отталкивать? Она тоже обняла его и мысленно представила, как вместе с ней прижимается к нему и его ребенок.

— Валька… Я искал тебя и только вчера понял, где ты можешь прятаться.

— Я не прячусь, у меня творческий отпуск! — засмеялась она. — Кстати, посмотри…

Она протянула ему листок, на котором был распечатан рисунок — макет обложки ее будущей книги.

— Что это? Ух ты… «Ночной собеседник», автор — Валентина Пирогова… Послушай, ты же не Пирогова, а Деева! Это что, псевдоним?

— Нет, я взяла свою девичью фамилию… Книга выйдет в ноябре, я уже договор подписала, — скромно сообщила она. — В январе — следующая. Ну и так далее.

— Валька, ты такая молодец! — Герман так искренне радовался за нее, что Вале даже стало смешно. — Ну что ты смеешься? Надо мной, да?

— Да… Я, знаешь, немного забыла, какой ты… — она взъерошила ему светлые волосы, подергала за ухо. Он схватил ее за руку, прижал к губам. — И каждый раз ты оказываешься лучше, чем я о тебе думала.

— Ты здесь надолго?

— Еще на месячишко останусь… — пожала она плечами. — Ну, может, чуть дольше. А что?

— Отлично. Я тогда тоже тут остаюсь, — сказал он.

— Герман, наверное, ты будешь мне мешать… — заколебалась она. — Ей-богу, ты славный, но мне надо закончить книгу. С десяти утра до двух я очень занята.

— А потом?

А потом мне все надоедает, и я иду в лес, гулять… — улыбнулась Валя. — Ты можешь мне гарантировать, что по утрам не будешь мне мешать?

— Могу, — серьезно сказал он. — Я сниму соседний номер и по утрам вообще не буду к тебе заглядывать… В конце концов, я сто лет не был в отпуске!

И он остался.

Правда, довольно скоро стало ясно, что снимать соседний номер не имело никакого смысла — Герман заглядывал туда редко. Он был все время с Валей, ночью и днем, и только по утрам уходил куда-нибудь. Да и то неожиданно выяснилось, что он совершенно не мешает Вале, даже когда находится рядом. Даже более того — она начинала беспокоиться и скучать, когда он надолго пропадал куда-то.

— Ну и где ты был? — с наигранной строгостью спрашивала она.

— Играл в теннис с Михаилом Николаевичем — с тем дядькой, что в столовой сидит через столик от нас…

Ответы варьировались в зависимости от погодных условий. А всю вторую половину дня Герман не отходил от Вали.

«Как странно… — думала она. — Еще совсем недавно я была никем, просто женой своего мужа, у меня не было никаких перспектив — жалкая серая мышка. Илья меня обманывал, лучшая подруга лгала, о детях я могла только мечтать… Потом появился Ванечка, моя первая любовь, но лишь для того, чтобы окончательно запутать, замучить меня — и сгинуть навсегда. Бедный Ванечка… Чем же я заслужила свое сегодняшнее счастье? Или оно будет таким же мимолетным?»

— А что будет потом? — однажды спросила она Германа — вот так, просто, без всякого предисловия.

— Когда — потом?

— Когда мы вернемся в Москву…

Ничего не будет… То есть все останется по-прежнему, — удивленно ответил он и поцеловал ее. — Мы поженимся и будем жить долго и счастливо, а потом умрем в один день. Или сегодняшняя литература не признает таких банальных концовок?

— Еще как признает! — засмеялась она. — Послушай, Герман, ты что, делаешь мне предложение? Ты даже в любви мне еще не признавался…

— Разве? Ну так вот… — он откашлялся. — Валечка, я тебя очень люблю, выходи за меня замуж, пожалуйста.

— И все?

— Этого мало? — испугался он и бухнулся на колени. Обнял ее за ноги и забубнил куда-то в живот. — Я хороший, ты же знаешь. Со мной ты будешь счастлива — не то что с Ильей. Счастлива и свободна.

— Ага, до сих пор не можешь забыть, как тебя сунули в сугроб! — засмеялась она.

— Я серьезно, а ты все хиханьки да хаханьки! — возмутился он, вставая. — Я… я правда сделаю все, чтобы ты была счастлива. Знаешь, если надо, я брошу работу, чтобы быть с тобой постоянно. Или наоборот — я готов работать с утра до вечера, если потребуется. Никакие жертвы не путают меня! Я… я знаю, чего хочу. Я никогда не стану тебе изменять — именно потому, что уже сделал свой выбор. Конечно, это все слова и обещания, но, пожалуйста, верь мне!

— Верю, » — вдруг сказала она.

— Ты такая умница, красавица… Наверное, мне повезло больше, чем тебе… Ну а ты?

— Что — я? — она провела ладонью по его щеке.

— Как ты ко мне относишься? — Герман все пытался шутить, но светлые глаза смотрели серьезно, выжидающе.

Валя растерялась. Лгать она не могла. Ванечка, бедный Ванечка — ты до сих пор не забыт!

— Ты мне нравишься, — тихо сказала она. — О, пожалуйста, не торопи меня! Когда-нибудь, возможно, я смогу тебе сказать, что люблю тебя, но не сейчас…

Она опасалась, что ее слова обидят Германа или по крайней мере — расстроят, но он воспринял их довольно спокойно.

— Все правильно, — сказал он. — Будь всегда такой честной… Тем дороже станет для меня потом твое признание. А в том, что ты меня полюбишь, я не сомневаюсь. Я же такой хороший!

— Ну что за самомнение! — она опять засмеялась, и он — вместе с ней. — Герман…

— Что?

— У меня есть одна тайна. — Страшная?

— Нет. Но ты ее должен знать.

— Прямо-таки должен?

— Должен! Обязан! — Она дернула его за светлую прядь и полезла в чемодан, который лежал у нее под кроватью. — Вот…

Она протянула ему бумажный листок.

— Что это? — удивился Герман. — Ничего не понимаю…

Он вертел перед собой компьютерную распечатку ее УЗИ с недоумением и беспокойством.

— Это ведь что-то медицинское, да? Господи, Валька, да объясни мне!

— Какой же ты бестолковый, — нетерпеливо вздохнула она. — Переверни. Вот теперь правильно. Видишь это темное пятнышко?

— Ну… — внезапно он побледнел. «Догадался», — поняла Валя.

— Здесь ему еще четыре недели.

Герман молчал. Потом наконец с трудом смог произнести:

— А почему — «ему»? Может быть — ей… Он обнял ее, положил ладонь ей на живот.

Уже шевелится? А почему я ничего не чувствую? — с каким-то глубинным, мистическим ужасом и благоговением спросил он.

— Так еще рано! Будет шевелиться в декабре, ближе к Новому году, — с досадой произнесла Валя. И добавила: — Я так думаю.

Он еще минуту потрясенно таращил глаза.

— И ты молчала? — вдруг закричал он. — А если бы я тебя не нашел?! Ты что, хотела лишить ребенка отца? Ну я от тебя не ожида-ал…

— Не ори на меня, — обиделась Валя. — Я бы все равно тебе сказала. В любом случае!

Герман замолчал так же быстро, как и начал кричать.

— А как назовем? — неожиданно спокойно произнес он.

— Еще рано называть, — принялась терпеливо объяснять ему Валя. — Вон посмотри на карточку — еще непонятно, кто это — он или она. Просто пока еще маленькое пятнышко, и все!

— Ничего не рано!

— Герман…

— Нет, я сейчас с ума сойду. — Он схватился за голову. — Пять минут назад я был обычным человеком…

— А теперь ты кто? — удивленно спросила Валя.

— А теперь я узнал, что скоро стану отцом, — объяснил он с торжественным видом. — Да, кстати, когда это будет?

— Приблизительно на твой день рождения. В конце апреля, в начале мая…

— Ва-аля… — ахнул он. — Если это будет… Никто никогда не дарил мне таких роскошных подарков!

Он обнял ее, и они долго сидели вот так, обнявшись, и больше ничего не говорили. За окном бушевал листопад.

Потом, уже ночью, когда они лежали обнявшись и Валя почти спала, Герман сказал с внезапным оживлением:

— А ты помнишь, как мы познакомились?

— Ммм… — пробормотала она, уткнувшись носом ему в плечо. — Я тогда работала в библиотеке, кажется…

— На самом деле все было так — я шел по бульварам в начале зимы. Было холодно и противно… Ты слушаешь?

— Да… — сонным голосом отозвалась она.

— И увидел большое окно, все в цветах. Какие-то пальмы, фикусы, традесканции и прочая ерунда. Знаешь, только в больницах и библиотеках так хорошо растут цветы — уж не знаю, чем вызван этот феномен… Так вот, на фоне этой безумной зелени я увидел тебя. Ты сидела на подоконнике и смотрела куда-то в сторону — с таким скучающим, несчастным видом… И такая красивая! У меня даже горло перехватило. Тогда я еще ничего о тебе не знал. И я решил — сделаю все, чтобы ты была моей. Я стоял и смотрел, как дурак, на это окно… Оно мне даже не окном показалось, а аквариумом каким-то. А ты — золотой рыбкой, плавающей в темно-зеленой, скучной воде.

— Я и цветок, я и фея, а вот теперь уже и рыбка… С кем ты меня только не сравнивал! — засмеялась Валя, постепенно теряя сон. — Да ты поэт, мой милый!

А потом ты вдруг соскользнула с подоконника и куда-то исчезла, — продолжил Герман. — Исчезла в глубине. У меня возникло страшное желание разбить стекло того аквариума, чтобы вместе с зеленой водой выплеснулась наружу и ты — прямо мне в руки… Но я сдержался. Нашел вход и узнал, что это библиотека. Рядом висело объявление: «Литературная студия ведет прием. Руководитель — Юлий Платонович Истомин». У меня, разумеется, никаких литературных талантов нет, да и неинтересно мне все это было… А интересна только ты. Ну я и вошел внутрь. Вот так все и началось…

— А я-то думала, что ты ради Натальи туда записался!

— К черту Наталью! — засмеялся он. — Ладно, спи…

— Нет, мне расхотелось. Тебе здесь нравится, в этом пансионате? Не надоело еще?

— Нет. Тогда, в начале августа… Это ведь произошло именно здесь, — прошептал он. — Наш ребенок… И здесь я узнал об этом.

— Ты еще просил любить тебя, — напомнила она. — Наверное, я отнеслась к делу слишком серьезно… — И Валя продолжила, улыбнувшись в темноте: — Ну да, я люблю тебя…