С Днем Постояльца!

Я искала их магию. Женщина в плаще ощущалась почти инертно, но остальные были пропитаны силой. Я чувствовала, как они двигаются по территории гостиницы, плотные концентрированные узлы магии. «Гертруда Хант» заскрипела.

Не волнуйся. Я не позволю им причинить тебе боль.

Они приблизились к нам на расстояние пятнадцати футов и остановились.

— Приветствую вас, хранители, — сказала женщина в плаще. — Благодарю вас за то, что вы приняли мою просьбу и оказали нам свое гостеприимство.

Это и была сеньора? Я не знала, кого ожидала увидеть, но точно не ее. Она выглядела совершенно обычно. Лет тридцати — тридцати пяти, с темно-бронзовой кожей, симпатичная, атлетически сложенная, среднего роста. Единственное, что в ней было примечательного — это темные глаза, такие же почти черные, как у Рудольфа Питерсона, и темно-зеленые волосы. Даже здесь, в Ред Дире, штате Техас, я регулярно видела людей с зелеными волосами. Я могла бы пройти мимо нее в магазине и даже не оглянуться дважды.

Мой мозг все еще это переваривал, но рот уже двигался.

— Добро пожаловать, почетные гости. Позвольте мне показать вам ваши комнаты.

Дверь позади меня скользнула в сторону. Образовался коридор, ведущий прямо через кухню и другие комнаты, отделенный от них невидимыми стенами. Я не хотела никакого вмешательства.

Мы с сеньорой вошли внутрь, шагая бок о бок. За нами последовала ее свита. Шон шел сзади, и туннель закрылся за ним, как только он вошел.

— Вы сделали звонок? — спросила она. Она казалась не совсем усталой, но смирившейся, как человек, стоящий перед горой, на которую не хочет взбираться.

— Да. Я перечислила ему ваши условия. Он приехал сегодня утром.

— Он пытался силой проникнуть в вашу гостиницу?

— Дважды. Сначала он попытался подкупить меня.

Она взглянула на меня. В ее взгляде чувствовалась магнетическая властность. Я по-прежнему не ощущала никакой магии.

— Он не может войти, пока я здесь, — сказала сеньора. — Только в назначенное время. Я не желаю его видеть.

— Он не будет проблемой, — ответила я ей.

— Мой дядя — это само определение проблемы. Он очень настойчив.

Ах, вот как! Она определенно была американкой.

— Здесь я владею воздухом, которым мы дышим. Ваш дядя не войдет без моего разрешения.

— Я очень на это надеюсь, хранительница.

Я просчиталась насчет спальни. В ней чувствовалась усталость, какая-то горькая решимость. Она нуждалась в утешении, а когда мы искали утешения, мы отправлялись домой. Вот почему этот гамбургер. Ей не нужна была красивая спальня дрифана. Ей хотелось все, как дома.

Я протянула свою магию, вырезая новую комнату в спальне, которую сделала вчера. Теперь симметрия первоначальной спальни была нарушена. Я лихорадочно переставляла колонны.

— Что-то случилось, хранительница? — спросила сеньора.

— Нет. Вы голодны?

— Только не сегодня.

Мы подошли к массивным двойным дверям. Они распахнулись перед нами, и за ними сверкнул общий зал дворца дрифана. Хитрость создания успешных номеров заключалась не в том, чтобы дублировать первоначальную среду обитания гостя. Когда они путешествовали, им хотелось увидеть что-то новое. Если они доберутся до точной копии дворца, который покинули, то будут разочарованы. Вместо этого успешный хранитель брал элементы оригинала и использовал свое воображение, чтобы создать что-то новое, достаточно знакомое, чтобы постоялец чувствовал себя комфортно, но с достаточными отличиями, чтобы привнести некую свежесть.

Комната перед нами сохранила дрифанское величие. Пол был выложен мягким бежевым камнем с мраморными завитушками более бледного белого цвета с золотыми крапинками. Стены были цвета слоновой кости, камень выветрился, как будто дворцу было сотни лет. Два ряда колонн, соответствующие стенам, с верхушками, искусно украшенными полосами красного агата и зеленого малахита, поддерживали тридцатифутовый потолок с огромным куполообразным потолочным окном в центре.

Прямо передо мной стояла моя версия каменного трона, искусно вырезанная из пурпурно-сердечной древесины, манящая мягкими зелеными подушками. Прямо за троном на стене висел гобелен — идеальная копия вида с балкона дрифана, дополненная синей птицей. Я попросила «Гертруду Хант» соткать его из разноцветного синтетического шелка. По обе стороны гобеленовых двойных дверей располагался выход на балкон. Еще несколько дверей, а именно шесть, ответвлялись с обеих сторон зала, ведя в отдельные спальни.

Светящийся пурпур трона, зелень малахита и красный цвет агата эхом отдавались в комнате с аксессуарами, декоративными мечами, инопланетными вазами, мягкими стульями и боковыми столиками. Инопланетные цветы и земные кустарники цвели по углам из простых глиняных горшков, которые могли быть сделаны в начале времен. Это было единое пространство, все еще богато украшенное, все еще старое, но спокойное и умиротворяющее.

Зедас сделал шаг вперед и слегка поклонился сеньоре, стоящей справа.

— Вам подходит?

— Да. — Женщина решительно вошла в комнату.

— Ваша спальня ближе всего к трону с правой стороны, — уточнила я. — Меня зовут Дина. Если вам что-нибудь понадобится, позовите меня, и гостиница сообщит мне об этом.

Дрифены прошли в комнату мимо меня. Крупная женщина ухватилась за двойные двери и захлопнула их.

Я была уже на полпути вниз по лестнице, когда услышала голос, шепчущий мне на ухо, вызванный магией гостиницы.

— Спасибо за комнату, Дина.

Глава 6

Утро первого Дня Постояльца началось с того, что были прерваны очередные дебаты ку-ко. Они собрались на ранний утренний ритуал, который перешел в оживленную дискуссию, которая затем предсказуемо переросла в драку. На этот раз девять бойцов нуждались в регенерационной камере. При той скорости, с которой они двигались, у нас будет смертельный исход еще до окончания праздника. Я потеряла только одного гостя в гостинице и дала себе слово больше никого не терять.

День только начался, и казалось, что все будет только хуже.

— Когда ты сказала мне, что у нас появился новый гость, ты забыла упомянуть, что он медамот. — Шон навис надо мной, когда я пила свою первую чашку чая.

В глубине кухни Орро двигался как темный призрак. Он не издал ни звука с тех пор, как вчера умчался прочь.

— Я держу его в отдельном крыле. Он совершает паломничество.

— Паломничество или покушение на убийство?

— Паломничество. Он слишком высокого ранга, чтобы быть убийцей. Он планирует занять пост колониального губернатора, и Сокрушающая Орда станет его новым соседом. Он знает, что мы заключили мир на Нексусе, и он спланировал все это паломничество вокруг нашей гостиницы. Он пытается понять, как заключить мир с отрокарами.

Шон скрестил руки на груди.

— На Нексусе под моим командованием находилось несколько медамотов. Они не заключают мир. Они убивают, охотятся и пишут плохие стихи.

Я не могла устоять. Ауул, планета, которую предки Шона взорвали вместо того, чтобы сдать своим врагам, была известна как планета воинов-поэтов.

— Значит, они всего лишь жалкая имитация оборотня?

— Они восьмифутовые, кровожадные и бешеные. Они гоняются за всем, что движется, и вонзают свои клыки во все, не думая.

Я покосилась на него.

— А какие плохие стихи они пишут?

Шон посмотрел на меня и продекламировал:

— Охота. Охота. Запах добычи. Свет луны. Кровь на клыке. Попробуй на вкус сердце горячее. Будет тебе восторг на языке.

Я захлопала в ладоши.

— Это было чудесно.

— Будет чудесно, когда он узнает о космических цыплятах. Там будет настоящая бойня. И знаешь что? Ассамблея не будет этому рада.

Я отхлебнул еще чаю.

— С ку-ко все в порядке, — солгала я.

— У медамотов есть подавляющее стремление к добыче. Если она бежит, они гонятся за ней. — Шон поднял голову. — Покажи мне комнаты медамота.

Гостиница вывела экран. На нем Корос растянулся, держа позу в версии медамот-йоги. Его глаза были закрыты. Он стоял совершенно неподвижно, согнув правую ногу в колене, упершись ступней во внутреннюю сторону левого бедра и широко раскинув руки.

— Если что его зовут Корос, ну так, на всякий.

Шон покосился на татуировку на шее Короса.

— Ага, Корос, твою мать. Это Ратхарр, Потрошитель жил. Он возглавил наступление на Мрельносе, захватил столицу и сокрушил планетарное правительство, имея численное превосходство три к одному. Он — один из кровавых двенадцати медамотов, великих героев своего вида. Если он пилигрим, то и я…

— Хранитель?

— В точку.

— Его брат — наемник, что служил на Нексусе. — Я сделала глоток чая. — Забавно, что ты думаешь, будто я не знаю личности наших гостей и не умею пользоваться программами распознавания лиц.

— Вполне справедливо. Я не должен был предполагать, что ты не выполнила свою домашнюю работу по этому парню.

— Извинения принимаются.

— А ты видела, как они сражаются? Я имею в виду вблизи.

— Нет.

— Посади, пожалуйста, таракана вон на ту стену.

Я порылась в своем хранилище, вытащила таракана из аквариума с насекомыми и телепортировала его на стену. Корос стоял совершенно неподвижно, не открывая глаз. Даже уши у него не дергались.

Прошла секунда.

Таракан переместился на полмиллиметра.

Корос подпрыгнул на семь футов вверх, сорвал таракана со стены и раздавил его когтями

Шон указал на экран.

— Ты сделал то же самое две ночи назад, потому что заметил комара.

— Этот комар вполне мог бы считаться поддержкой с воздуха.

— Послушай, он здесь, чтобы увидеть Аламо. Мы обязаны уважать его желания во время пребывания в рамках Дня Постояльца. У него есть гуманизатор, и чем скорее мы его откалибруем и отвезем его в Сан-Антонио, тем быстрее он уедет.

Янтарь скользнул по радужкам глаз Шона. Волк в его глазах покинул темный лес и показал мне свои большие зубы.

— Не мы, а я собираюсь отвезти его в Сан-Антонио, а ты будешь держаться от него как можно дальше.

Я одарила его улыбкой.

— Это так мило с твоей стороны.

На экране Корос изучал раздавленного таракана, насаженного на коготь, и бросил его в мусорный бак.

Я поняла, что Орро перестал двигаться и теперь пристально смотрит на нас обоих.

— Да?

— Что такое гуманизатор? — спросил он.

— Это устройство, наводящее иллюзию, — сказала я ему. — Иногда у гостей есть дела на Земле, или им приходится путешествовать между гостиницами. Если их размеры не слишком отличаются от человеческих, то можно использовать устройство для их маскировки. Оно дорогое и редкое, и оно работает на некоторых видах, но не на всех, и никто не знает, почему.

Иглы Орро встали дыбом. Он отчаянно бросился к нам и сжал мои руки в своих.

— Я знаю, в чем проблема. Кулинария — это совместное искусство. Нельзя стать шеф-поваром в вакууме. Надо наблюдать и учиться у других мастеров, надо пробовать блюда, приготовленные не им самим. Я пренебрег этим краеугольным камнем моего искусства, сначала во время своего изгнания, а затем после приезда сюда. Смотрите!

Он резко обернулся и щелкнул пальцами. Экран телевизора на стене ожил, показывая веб-сайт с датами и временем. Заголовок на сайте гласил большими огненными буквами «Шоу Гарри Киса «Огонь и молния».

— Мастер будет сегодня снимать свое шоу в Сан-Антонио. Если бы я только мог смотреть, как он работает, я мог бы прорваться сквозь стены подземелья, сдерживающие меня. Я мог бы приспособиться и преодолеть все напасти.

О нет. Откуда он вообще об этом узнал?

— Гарри Кис, — ответил Шон на мой невысказанный вопрос. — Он начинал как армейский повар.

— Орро, — мягко сказала я. — Телешоу совсем не похоже на реальную жизнь. Это инсценировка. Я не думаю, что это будет похоже на встречу с ним на кухне. Боюсь, ты будешь разочарован.

Орро принял драматическую позу, указывая когтистым пальцем на экран.

— Я смотрел каждую минуту каждого шоу. Он ничем не может меня разочаровать.

Я закрыла лицо руками.

— Пожалуйста, — простонал Орро.

— А это вообще возможно? — спросил меня Шон.

— Возможно. Большинство гуманизаторов — это устройства с областью действия. Это потребует большой калибровки из-за разницы в видах. Это ужасная идея.

— Пожалуйста, маленький человек.

— Я могу поговорить с Коросом, — сказал Шон.

— Я не верю своим ушам. Ты предлагаешь взять медамота и квиллонца на экскурсию в переполненное людьми пространство. Как ты собираешься держать их в узде?

Шон повернулся к Орро.

— Как думаешь, сможешь контролировать себя?

Орро прижал ладонь к правой стороне груди, где лежало его многослойное сердце.

— Клянусь кровью моих предков.

Шон снова повернулся ко мне.

— Вот видишь! Он классный парень.

— А что будет с Орро, если Потрошитель жил слетит с катушек и его гуманизатор не сработает?

— Я буду нести гуманизатор, и если Корос выйдет из строя, я нейтрализую его, а Орро поможет мне донести его до машины. — Шон взглянул на Орро. — Разве не так, мой боевой друг?

Орро выпрямился во весь рост, все иглы встали торчком, когти расправлены для убийства.

— Я помогу тебе, боевой друг.

— Почему ты думаешь, что Корос вообще согласится на это?

Шон одарил меня волчьей улыбкой.

— Я могу быть очень убедительным.

Я поставила свой чай так резко, что моя чашка звякнула.

— Ты собираешься драться с ним. Ты хочешь избить гостя, чтобы утвердить свое господство, чтобы он уважал тебя, пока вы везете его в Аламо.

— Что? — Шон сделал вид, что шокирован.

— Делай все, что хочешь, Шон Эванс, но я говорю тебе сейчас, что если ты станешь причиной инцидента и оскорбишь гостя во время пребывания в гостинце, я буду злиться на тебя вечно.

Шон, казалось, задумался.

— Я смогу с этим жить. На самом деле вопрос заключается в том, что будет делать Ассамблея…

Я схватила кухонное полотенце и швырнула в него. Шон поймал его и рассмеялся.

До меня донесся чей-то голос, разнесшийся по всему трактиру.

— Дина, не могли бы вы принести мне чашку кофе со сливками и сделать это так, чтобы Зедас ничего не узнал?

— Конечно, — прошептала я в ответ. Я встала. — Сеньора просит кофе. Шон, пожалуйста, не испорти эту поездку. Я знаю, тебе надоело, что я часто припоминаю Ассамблею, но если два инопланетянина выскочат из ниоткуда посреди Аламо, они отберут у нас эту гостиницу.

— Я все понимаю. — Шон прижал меня к себе. — Доверься мне.

***

Я выскочила из пола в личной комнате дрифана, неся поднос с французским прессом, наполненным кофе, кружкой и бутылкой сладких сливок. Если сеньора и была встревожена моим внезапным появлением, то никак этого не показала.

Она сидела в мягком кресле лицом к окну от пола до потолка, из которого открывался вид на сад и деревья за ним. Она не обернулась и не обратила на меня внимания, так что я видела только ее затылок. Ее зеленые волосы были скручены в беспорядочный пучок. Я подошла к ней, поставила поднос на ближайший кофейный столик и нажала на рычажок французского пресса.

В комнате стояла тишина. Я ощущала себя в начале девяностых годов. Бежевый ковер от стены до стены, кровать с цветочным покрывалом, пастельные лавандовые стены, дубовая мебель, письменный стол и комод — все это было спроектировано с максимальной ностальгией. Если я все правильно рассчитала, она была подростком в девяностых годах.

Наши самые ностальгические воспоминания формируются о подростковом периоде. Вам могло бы показаться, что воспоминания о раннем детстве будут иметь наибольшее влияние, но нет. Для большинства людей подростковый возраст имел самое большое значение. Музыка, телешоу, книги и дружеские отношения, возникшие у нас в подростковом возрасте, повлияли на вас больше всего.

В подростковом возрасте происходит половое созревание и возникает новая потребность в свободе. Впервые в жизни мы делаем самостоятельный выбор, который идет вразрез с авторитетом наших родителей. Мы боремся за право слушать нашу музыку, носить нашу одежду, красить волосы, любить других людей и принимать решения, влияющие на наше будущее. И в первый раз мы испытываем реальные последствия, основанные на наших действиях, и узнаем, что родители, даже родители-хранители, не являются богами, и некоторые вещи нельзя исправить.

Когда я мысленно возвращаюсь в свое детство, детская версия меня кажется аморфным, нечетким воспоминанием. Подросток я — это уже больше похоже на меня, предварительный просмотр того, кем я стану, когда вырасту. У нее были определенные взгляды, она считала своих родителей глупыми, и она знала все обо всем, но она безошибочно была мной.

Я налила кофе в кружку и повернулась, чтобы уйти.

— Не хотите посидеть со мной? — спросила она. В ее голосе слышался легкий южный акцент, но я никак не могла его определить.

— Конечно. Я призвала второй стул, точно такой же, как и первый, придвинула к кофейному столику и села.

Дрифан была одета в простые штаны и простую тунику из мягкой бледно-зеленой ткани. Ее босые ноги были поджаты под себя. Она налила себе в кружку до смешного большое количество сливок, понюхала их и отхлебнула немного.

— Ммм.

— Разве Зедас не одобряет кофе? — спросила я.

— Зедас не одобряет очень многих вещей. Он утверждает, что кофе разрушает внутреннюю энергию.

— Это так?

— Нет. Зедас хочет, чтобы я забыла, каково это — быть человеком. Он не в курсе, что эта комната существует, и я планирую оставить все на своих местах.

Мои предположения были верны.

— А почему для вас так важно все забыть?

Она посмотрела в окно. Если бы мне пришлось выбрать только одно слово, чтобы описать ее, это было бы «скорбь». Глубокая, вселенская печаль окутывала ее, как саван. Она казалась измученной, словно богато украшенный меч, повидавший слишком много битв. Повторные удары стерли причудливые письмена на его лезвии, оставив его обнаженным и еще более смертоносным.

— Он думает, что если я забуду, то не буду испытывать искушения вернуться. Он хочет, чтобы я навсегда оставила Адиру Клайн.

— Вы можете вернуться?

— Это довольно сложный вопрос. — Адира отпила еще немного кофе. — Гора выбрала меня. Они даже не спрашивали. Двенадцать тысяч душ зависят от моего руководства. Уйди я, и все погрузится в хаос. И даже если бы я это сделала, моя жизнь здесь была прервана, когда я уехала. Прошло уже шесть лет. Не так уж и долго, но мне кажется, что это целая жизнь. Я не знаю, смогу ли я вернуться к себе прежней, в ее жизнь. Иногда я вспоминаю, как быть ей, но она похожа на старую куртку, которую я переросла. Она пахнет знакомо, с ней связаны хорошие воспоминания, но это слишком сдерживает.

— Мне жаль, — сказала я ей, и именно это чувствовала.

— Спасибо. Мне никогда не хотелось приключений. Наверное, я по натуре хоббит. Я была совершенно счастлива в своей мирской жизни и отмечала пункты из своего списка: поступление в школу, получение работы, покупка автомобиля, получение ипотеки…

Она замолчала.

— Вы скучаете по этому?

— Да. — Боль слегка обострила ее голос. Она спохватилась. — В любом случае, это спорный вопрос. Я пообещала Зедасу, что если он согласится на эту встречу, то я никогда больше не открою дверь на Землю. Это мое прощание.

— Простите меня, если я ошибаюсь, но разве Зедас не служит вам?

— Да. — Адира вздохнула. — Жизнь в моем мире очень коварна. Будущие сеньоры тренируются десятилетиями, учась выживать в имперской политике, открывая, как использовать магию, изучая стратегию и тактику. Есть девять способов приветствовать чиновника в зависимости от его ранга, и неправильный поклон или неправильное выражение могут означать разницу между мирной жизнью и уничтожением вашего дрихта.

Это не было похоже на веселое место.

— Когда я начинала, то ничего не знала. Не прошло и шести месяцев обучения, как император пригласил моего приемного отца ко двору. Это было не то приглашение, от которого можно было отказаться, и мое поведение в его отсутствие определило бы, жив он или умер. Зедас все это время держал меня за руку. Если бы не его руководство, Зеленая Гора была бы захвачена врасплох. Так что да, я могу игнорировать Зедаса, и если я отдам приказ, он подчинится, даже вопреки своему здравому смыслу.

— Но вы не хотите?

— Не хочу. Хуже, у меня нет выбора.

У меня не было времени для разговоров, особенно после того, как я подписала контракт на поездку Орро в Сан-Антонио.

— Зедас не ошибается, — тихо сказала она. — Я не могу жить в двух мирах одновременно. Вот почему я здесь. Избавляться от багажа мне больше не нужно.

Она замолчала. В каком-то смысле мы были полярными противоположностями. Она уехала в новое место, и оно навсегда изменило ее, так сильно, что она не могла вернуться домой. Я всегда старался сбежать из мира своего детства, но после того, как побегала по всей галактике, я вернулась, чтобы заняться тем же самым, что делали мои родители.

— Я размышляла о том, что такое милосердие, — сказала Адира. Вы милосердны, Дина?

Сегодня утром мне удалось выпить только одну чашку чая. Этого было недостаточно для философских дискуссий.

— Милосердие подразумевает силу и самопожертвование.

Адира подняла брови.

— Милосердие определяется как доброта или прощение, данное тому, кого в вашей власти покарать. Проявить милосердие — значит отказаться от возмездия, иногда ценой справедливости. У меня часто связаны руки. Безопасность моих гостей — это мой приоритет. Если я столкнусь с кем-то, кто попытается причинить вред тем, кто находится под моей опекой, я должна рассмотреть возможность того, что если я отпущу их, они могут снова попытаться причинить вред моим гостям. Я не могу этого допустить. Я не могу позволить себе пойти на такой риск.

— Разве вы проявили милосердие к людям моего дяди, когда они попытались вторгнуться в вашу гостиницу?

Я нахмурилась.

— Полагаю, это можно рассматривать как милосердие. Но в основном это было благоразумие. Любая внезапная смерть или исчезновение будет расследоваться. Гостиницы должны избегать внимания.

— Только если он заявит, что они пропали. Мой дядя ждал этой встречи с тех пор, как ему исполнилось девятнадцать лет, еще до моего рождения.

В этом не было никакого смысла.

— Как вы считаете, он прибегнет к насилию, когда вы встретитесь с ним?

Она снова улыбнулась.

— Насилие будет, но инициатором будет не он.

Дерьмо.

— Вы собираетесь убить своего дядю здесь, на моей территории?

— Я еще не решила. Мы говорили о милосердии. Если бы у вас был шанс проявить его, вы бы это сделали?

Ответ казался очень важным, но я не могла уловить почему.

— Это будет зависеть от человека. Достоин ли он милосердия? Если я его отпущу, это принесет вред или пользу? Возможно, это больше связано с его характером, чем с моим. Или с вашим.

Адира тихо рассмеялась.

— Неужели все действительно так просто? А что, если бы у вас был выбор: убить или пощадить?

— Убийство разумного существа обходится мне очень дорого. Даже если я полностью оправдана в этом, я чувствую вину и сожаление. Я стараюсь избегать этого, когда только могу. Но у меня есть свой долг, и если мои обязанности требуют, чтобы я устранила угрозу, я должна это сделать.

— Спасибо за компанию, — сказала Адира, ставя свою чашку на поднос. — Мне было очень приятно поговорить с вами.

По дороге на кухню я поняла, что Адира Клайн, которой не было равных, которая убивала своих врагов тысячами, укрывала своих друзей, которую боялись воины, уважали ученые, любил ее дрихт и признавал император, была глубоко несчастна. Она прилетела на Землю в последний раз, и это разбило ей сердце.

Она была моей гостьей, и я понятия не имела, как ей помочь.

Глава 7

Я сидела в кресле на заднем крыльце, пила чай со льдом и ела лимонные кексы, наблюдая, как Шон кружится вокруг Короса. Медамот атаковал со злобной быстротой, напрыгивая, чтобы нанести удар. Шон скользнул в сторону, как будто заранее знал, где приземлится Корос.

Ку-ко возобновили свои дебаты, и я не спускала с них глаз. Перспектива встречи с кумиром придала Орро сил, и он приготовил роскошный завтрак для всех, а затем сделал мне партию лимонных кексов. Я сразу поняла, что это взятка, но я была бы глупой, если бы отказалась от нее. Теперь Орро пересматривал свои любимые эпизоды «Огонь и молния». Калдения с головой ушла в дело о разводе Лоуренсов. Рудольф Питерсон разместил шпиона на другой стороне улицы в серебристом «Форде Фьюжн». Этот человек был здесь еще до восхода солнца, и около девяти я принесла ему кофе и один лимонных кекс Орро. Он казался ужасно смущенным.

Адира и ее люди оставались в своих комнатах. Она так хорошо скрывала свою магию, что я до сих пор не была уверена, что она у нее есть. Но ее народ был переполнен силой, плескающейся о грань моих чувств. Комнаты дрифенов были похожи на сосуд, наполненный светлячками. Обычно я предоставляла гостям уединение, но это был особый случай, и я спокойно наблюдала за ними.

Большую часть времени Зедас проводил за чаем и сложной игрой в шахматы с мужчиной в черном. Должно быть, они принесли доску с собой, потому что я никогда раньше ее не видела. Большая белая женщина попеременно то спала, то смотрела телевизор. Пожилая женщина потратила много времени на то, чтобы разложить одежду Адиры и подштопать ее. Маленький зверек, которого звали Саро, провел большую часть утра, свернувшись калачиком и прикрыв мордочку хвостом, но за последние полчаса стал беспокойным. Он порылся в своих сумках, оглядел комнату и попытался выйти за дверь, но большая белая женщина сказала ему «нет».

На лужайке Корос подпрыгнул на шесть футов, чтобы нанести сокрушительный удар ногой в висок Шона. Если бы он приземлился, голова Шона была бы сорвана с его плеч. «Если бы» было самым подходящим словом. Шон отклонился в сторону, пропустил мимо себя свистящий удар, схватил Короса за ногу и бесцеремонно бросил его на землю. Медамот вскочил на ноги.

У меня не было такого боевого опыта, как у Шона, но даже я видела закономерность. Большинство или все удары Короса были рассчитаны на то, чтобы воспользоваться когтями и превосходящими размерами. Он почти никогда не бил кулаком, он сгребал и отбивал. Его удары были направлены на то, чтобы уложить свою жертву на землю. Если бы это получалось, он придавил бы ее своим весом и разорвал бы ей горло. Если бы саблезубые тигры эволюционировали, чтобы стоять на двух ногах, а затем развили разум, они сражались бы точно так же.

Шон был ниже почти на два фута, но он был быстр, силен и универсален. Он переключался между движениями на лету, ударяя в одну секунду, хватая в следующую, и, несмотря на разницу в весе, медамот не мог его подловить.

Корос сделал ложный выпад в левый бок Шона, а затем нанес удар левой рукой. Шон сомкнул пальцы левой руки на левом запястье Короса и нырнул под вытянутую руку медамота, прижавшись спиной к боку противника. На секунду показалось, что Корос собирается обнять его сзади, но потом Шон согнул колени, быстро сделал что-то с ногами и оттолкнулся. Медамот пролетел над Шоном и приземлился на спину, на землю. Весь воздух вышел из него с довольно громким «ух!». Шон присел рядом с ним, положил два пальца на горло Короса и встал.

Я беззвучно захлопала в ладоши, не будучи в поле зрения Короса. Шон подбежал ко мне, наклонился и коснулся моих губ своими.

— Это почти никогда не срабатывает, — прошептал он мне на ухо. — Каждый белый пояс по дзюдо пробует этот прием.

Корос, наконец, втянул в легкие немного воздуха, закашлялся и сел.

Я предложила Шону глоток холодного чая из своего стакана. Он сделал большой глоток.

— Хороший бой, — сказал Корос, вставая. Он подошел и сел в огромное кресло, которое я для него сделала.

— Спасибо вам за спарринг.

— Мой младший братишка сражался на Нексусе. — Корос придал своему голосу обычное звучание. — Он рассказал мне легенду о своем командире. Его звали Туран Адин. От него пахло человеком, но он им не был. Он сражался как демон на поле боя, никогда не уставая, никогда не сдавая ни пяди земли, которую защищал. Он никогда не снимал доспехов, и никто не видел его лица, но если во время битвы ты попадешь в беду, и он увидит тебя, он вынесет тебя с поля боя. Затем однажды он ушел вместе с торговцами из клана Нуан, чтобы помочь положить конец бесконечной войне. Война прекратилась, но он так и не вернулся. Некоторые говорят, что он умер. Некоторые говорят, что он нашел любовь и завел семью. Некоторые говорят, что он спит в стазисе, ожидая, чтобы снова подняться, когда он будет нужен.

Мне потребовалась вся моя воля, чтобы сохранить невозмутимое выражение лица.

— Это чертовски интересная история, — сказал Шон.

Корос кивнул.

— Надо спросить себя, что такое существо ценит больше всего? Какая черта его характера помогла ему добиться успеха?

— Контроль, наверное, — сказал Шон. — И отрокары, и рыцари поддаются своим эмоциям. Они бесятся. Они теряют себя в битве. Они думают о своих павших и о своей чести, и они позволяют этому подпитывать их на поле боя и вне его. Это очень просто. Самое трудное — это сохранять контроль в центре хаоса. Но что я могу знать? Я всего лишь хранитель.

— Еще один раунд? — спросил Корос.

— Почему нет?

Они вернулись на лужайку.

Гостиница слегка дернулась. Я проверила комнаты дрифенов. Саро прокрался на балкон и пытался спуститься с него в сад. Он пытался найти какой-нибудь выступ на стене, но она была слишком ровной. Он повис на перилах. Наконец он прыгнул. Я поймала его в воздухе своей магией и позволила ему приземлиться в патио. Маленький зверек застыл в шоке. Он ожидал, что приземлится в саду, и понятия не имел, как оказался здесь.

Я направилась к нему. Увидев меня, Саро вздрогнул, и на его мохнатой мордочке появилось решительное выражение.

— Могу я вам чем-нибудь помочь, уважаемый гость? — мягко спросила я.

Маленький зверек моргнул, глядя на меня так, словно ожидал, что я выпущу клыки и откушу ему голову.

Я ждала.

— Я потерял его, — прошептал он грустным тоненьким голоском.

— Что вы потеряли?

— Свой кошель. Сеньора сама сделала его для меня из ниток, и я потерял его. Я должен его найти. Только никому не говорите.

Я сосредоточилась. Магия дрифенов окрашивала их предметы, и поскольку «Гертруде Хант» это не нравилось, она пыталась создать защитный пузырь своей собственной силы вокруг всего дрифанского. Найти узел магии на лестнице у двери дрифана заняло меньше секунды.

Я раскрыла ладонь. Деревянный усик выскользнул из стены и вложил мне в руку маленький кошель. Он был сшит крючком из мягкой белой пряжи и перевязан кожаным шнурком.

Глаза Саро распахнулись так широко, что заняли половину его лица.

— Это он? — спросила я.

Он, молча, кивнул.

— Вот. — Я предложила кошель маленькому зверьку.

Он выхватил его из моих рук своими крошечными лапками, обнял и закружил по лужайке, распушив хвост.

— Я нашел его, — пропел он. — Я нашел его, я нашел.

— Хотите лимонный кекс? — спросила я. — Я никому не скажу.

***

Саро развязал кожаный шнурок и показал мне внутреннюю часть кошеля. Он засунул в рот половину кекса, и его щеки надулись, как у бурундука, который пытается съесть грецкий орех.

Я заглянула. Внутри находился маленький кусок дерева, испачканный какой-то коричневой гадостью. Совершенно обычный.

Саро прижал к себе кошель.

— Старый сеньор оказал моему клану большую услугу. Мне с юности пришлось служить ему в красном доме. Это большой дом на вершине горы.

Он поднял лапки так высоко, как только мог.

— Большой. Много зданий. Вокруг зданий — колючий забор. Он подчиняется только сеньору и открывается только тем, у кого есть домашний талисман. Управляющий дал мне талисман и обязанности ходить в лес, чтобы собирать травы и ягоды. В лесу жил курго.

Он понизил голос. Очевидно, что курго произвел впечатление, и не очень хорошее.

— Он приходил к дому, и никто его не прогонял, потому что он оказал услугу старому лорду. У него не было домашнего талисмана, но он подходил прямо к забору и говорил мне, что я вкусный и, что он меня съест.

Саро задрожал.

— И старый лорд это терпел?

— Старый лорд сильно скорбел. Он удалился в свои комнаты и больше не выходил. Я ведь совсем маленький. Жизнь тяжела для мелюзги. Никто не заботится. Никто меня не замечал. Я должен был ходить в лес, чтобы выполнять свои обязанности, и если бы курго нашел меня, мне пришлось бы убегать и прятаться. У сеньоры Адиры не было никакой власти, она была всего лишь поваром, и все плохо к ней относились, но она всегда позволяла мне прятаться на своей кухне. Курго стоял снаружи у забора, прямо у кухонной двери, и кричал ей, чтобы она отдала меня ему. Он обзывал ее и говорил, что убьет, когда она выйдет в лес.

— А где был Зедас, когда все это происходило?

— Зедас очень важен. Очень старый. Он ничего не замечает, если только это не важно для сеньора.

Мое мнение о Зедасе опустилось еще ниже.

— Однажды курго поймал меня, откусил мне палец и съел его. — Саро показал мне свою культю. — Он сказал, что я слишком вкусный, чтобы съесть все сразу. Я очень быстро побежал на кухню. Курго пытался преследовать меня, но колючая изгородь не давала ему пройти. Курго кричал и бил крыльями, когда сеньора Адира нашла меня в шкафу. А потом она взяла большую палку и велела колючему забору открыться и пропустить ее. У нее не было домашнего талисмана, но забор повиновался. Курго зашел на территорию, хотя ему было запрещено, и тогда она избила его палкой. И она била, била, и била его.

Саро замахал своими крошечными кулачками.

— И курго закричал, и воззвал к сеньору, и она ударила его снова, пока палка не сломалась. — Саро улыбнулся. — Она дала мне кусок сломанной палки, чтобы я больше не боялся. На нем все еще есть кровь курго. Иногда, когда мне становится по-настоящему страшно, я достаю его и нюхаю, и тогда я больше не боюсь.

Шон и Корос прервали свой матч-реванш и теперь смотрели на нас. Они оба казались немного встревоженными.

— А вы не хотите его понюхать? — предложил Саро.

— Спасибо, но нет.

Маленький зверек убрал свой кошель и потянулся за другим кексиком.

— Саро, а вы знаете, почему Зедас не хочет, чтобы ваша сеньора посещала Землю?

— Сеньора — самая сильная на Горе. У нее много врагов. Очень, очень много. Зедас беспокоится, что если она спустится с горы, то враги могут причинить ей вред.

— Я никому не позволю причинить ей боль, — сказала я ему. — Эта гостиница — моя Гора. Я храню ее в безопасности.

Зал ку-ко взорвался.

***

Я наблюдала за дебатами, но разделение моего внимания на три части заставило меня немного замедлиться, поэтому, когда маленький розовый ку-ко вырвал серебряную капсулу газовой гранаты, я не отреагировала достаточно быстро. К тому времени, как мой мозг обработал визуальный сигнал, ку-ко уже сжал капсулу между ладонями. Из нее вырвался столб пурпурного дыма. Гостиница кричала в моей голове предупреждение о парализующем средстве. Я проделала дыру в комнате ку-ко, выпуская воздух на лужайку, и активировала звуковую атаку.

Страшный вой, похожий на визг слона и тигра в унисон, разнесся по комнате. Услышав крик их самого страшного естественного хищника, у ку-ко в мозгу произошло короткое замыкание. Хищник был позади них, перед ними была залитая солнечным светом дыра, и поэтому они сделали то, что ку-ко делали лучше всего. Они повалили в нее.

Стайка ку-ко выскочила на лужайку, разбегаясь на бегу, визжа, направляясь прямо на Шона и Короса. Глаза медамота сверкнули. Он сжал руки в единый кулак, опустился на одно колено и прижался лбом к пальцам, повторяя:

— Я не буду гнаться, я не буду гнаться, я не буду гнаться, Пожиратель, дай мне силы, я не буду гнаться.

Шон встал рядом с Коросом и положил руку на плечо Медамота. Я запечатала комнату, пропылесосила ее, снова наполнила воздухом и запустила наружные сети. Они вылетели из-под крыши, упали на ку-ко и сжались, собрав философов в три больших комка на траве. В один миг все было кончено.

Саро стащил еще один кекс.

— Все кончено, — сказал Шон Коросу.

Медамот выдохнул.

— Ваш брат — хороший солдат, — сказал Шон. — Давайте. Нам надо еще кое-где побывать. Мы можем поговорить по дороге.

Они покинули лужайку.

Я подошла к большим сетчатым шарам с ку-ко и уставилась на Первого филолога Тека своим пристальным взглядом хранителя. Он судорожно сглотнул.

— Мне совсем не смешно, — сказала я ему.

— Наши извинения.

— Вы гарантировали, что никто из ваших людей не принесет оружия.

Корень гостиницы вырвался из земли, удерживая преступника в воздухе. Тонкое щупальце обвилось вокруг его клюва, закрывая морду.

— Он молод, — выдохнул Тек. — Он не понимал последствий своих действий. Мы молим о пощаде.

Я повернулась лицом к потенциальному убийце.

— Зачем? Что же было так важно?

Щупальце отпустило достаточно, чтобы он мог говорить.

— Правда, — прощебетал он. — Правда была скрыта от нас.

Я снова надела ему намордник и посмотрела на Тека.

— Одна молодая фракция использовала все отведенное им время, — объяснил Первый филолог. — Они не смогли закончить свой спор.

— И это оправдывает убийство всех подряд? Что является риторическим вопросом, на который ответ — нет.

— Он не продумал все до конца, — пропищал другой ку-ко.

— Он проглотил капсулу еще до того, как прибыл сюда. Это предумышленное убийство.

— Милосердия, — пронзительно закричал Тек.

— Вы не понимаете азарта пылких дебатов, — сказал ку-ко из другой клетки.

— Некоторые дебаты не стоят того, чтобы их вести.

Возмущенный хор воплей запротестовал.

— В дебатах всегда есть польза, — сказал Тек.

— Назовите хоть один спор, который не стоит того, чтобы его вести, — крикнул другой ку-ко.

— Что было раньше: курица или яйцо?

В ответ последовало ошеломленное молчание.

— Очевидно, курица была раньше, — раздался чей-то голос. — Кто-то же должен был отложить яйцо.

— Курица должна была из чего-то вылупиться, — возразил другой ку-ко.

Я усилила свой голос до низкого раската грома.

— Это не имеет значения. От обсуждения этого вопроса не будет никакой пользы. Никакой пользы обществу, никакого улучшения качества жизни или развития науки. Это бессмысленный вопрос. Никто из вас не ищет правды. Вам просто нравится спорить и ссориться.

Мои пленники возмущенно уставились на меня. Я совершила невозможное. Я объединила ку-ко.

Молодой ку-ко свисал с корня, выглядя печальным и жалким. Я могла бы отправить его с Земли на какую-нибудь ужасную планету. Я могла бы поместить его в одиночную камеру, что почти наверняка свело бы его с ума. В конечном счете половина ответственности за эту катастрофу легла на мои плечи. Мне следовало бы внимательнее рассмотреть их, когда они вошли, и отреагировать быстрее. Я не была дилетантом. Я знала репутацию ку-ко.

— Я пощажу его при одном условии. Все вы вернетесь в свои покои и обсудите вопрос по моему выбору.

Они что-то шептали друг другу.

— Я требую ответа прямо сейчас.

— Мы спасем молодого, — сказал Тек. — Задавайте свой вопрос.

— Если бы можно было решить, кто из ваших предков был первым основателем, выиграло бы от этого ваше общество в целом и как? Это очень своевременная дискуссия. Я требую ответа завтра к пяти часам вечера.

— Это достойный вопрос, — объявил Тек. — Мы будем спорить. Вы получите свой ответ.

***

Как и большинство техасцев, я измеряла расстояние в часах. До Сан-Антонио было примерно три часа езды. Шоу начиналось в два часа, а Шон уезжал в половине десятого. Его сопровождали два огромных боевых друга: один высокий, темноволосый и все еще похожий на полинезийца, но без вьющихся светлых локонов и розовых глаз, а другой такой же высокий и густобородый. Я предупредила их, что маленькие дети примут Орро за Хагрида, и Шон нашел это забавным.

День прошел с минимальными чрезвычайными ситуациями. Я заказала еще Гранд бургеров и предоставила их дрифенам. То, чего Орро не знает, ему не повредит. Как бы сильно я не хотела подорвать борьбу Орро, в конце концов, дело было не в Орро или его чувствах. Гость обратился с просьбой, и в моей власти было исполнить ее.

Ку-ко приступили к обсуждению, в котором потенциальный убийца участвовал зафиксированным в своей личной клешне. Я тщательно осмотрела их всех и не нашла никаких других посторонних предметов.

Приходил Уилмос и доставил огромное количество оружия. Я подумала было установить его, но решила подождать Шона.

Мы с Калденией пили чай и смотрели, как Том Лоуренс приближается к шпиону Питерсона. Том стучал в окно, пока мужчина не опустил его.

— Вы из отдела нравов? — требовательно спросил Том.

— Нет, — ответил шпион.

— Вы здесь наблюдаете за моей женой?

— Дружище, я понятия не имею, кто ваша жена.

Том покосился на шпиона.

— Я знаю, что вы можете отрицать, что вы полицейский, если работаете под прикрытием. Послушайте, если вы строите дело против моей жены, то она у меня на пленке. У меня есть все ее посетители на видео. И вы, возможно, захотите сказать своим приятелям из отдела наркотиков, что они, возможно, создают там метамфетамин. Секс и наркотики. Чем больше улик, тем лучше.

Шпион уставился на него.

— Я буду давать показания, я буду носить прослушку.

— Сэр, о чем, черт возьми, вы говорите?

— Я здесь борюсь за право опеки. Бросьте мне кость.

Офицер Мараис выбрал именно этот момент, чтобы остановиться позади шпиона на своем круизёре. Шпион нажал по газам, и Том принялся рассказывать Мараису свою печальную историю. Мараис слушал его около пяти минут и сообщил, что вопрос о том, кого его жена решила впустить в свой дом и как это повлияет на ее право на опеку, решается судом по семейным делам. Если он подозревал употребление наркотиков, то мог подать заявление через форму в онлайне. Том двинулся дальше, и через некоторое время Мараис тоже уехал.

В шесть вечера я подала ужин, приготовленный Орро, и написала Шону, чтобы узнать, все ли с ним в порядке. Он ответил эсэмэской «Едем домой» и больше ничего.

Я пыталась читать, потом смотреть телевизор, потом прошлась взад-вперед по гостинице, и к тому времени, как его машина въехала на подъездную дорожку, я уже начала беспокоиться, что превратилась в тигра в клетке.

Я смотрела, как они втроем выходят из машины. У каждого еще оставалось нужное количество придатков. Они были в полном порядке. Конечно, они были в полном порядке! Я зря беспокоилась. Я встретила их, когда они вошли в гостиную. Лицо Шона излучало сдерживаемую ярость.

Ой-ой.

Шон направился в коридор. Иллюзия гуманизатора рухнула, и Орро унесся с пугающей скоростью. Корос похлопал Шона по плечу и пошел в свои комнаты. Шон рухнул в кресло.

— Ну, и как все прошло? — Мне даже было страшно спрашивать.

Шон шумно выпустил воздух.

— Неужели Корос устроил сцену в Аламо?

Шон покачал головой.

— Ты меня просто убиваешь. Что произошло? Что случилось?

Он протянул мне крошечную карту памяти. Я метнулась к ближайшей стене. Гостиница проглотила ее, и на огромном экране появилась запись. Шон, Корос и Орро сидели в креслах. Судя по углу записи, камера висела высоко над ними сбоку. Шон, должно быть, запустил юнит наблюдения. Он был размером с грецкий орех и запрограммирован на то, чтобы прятаться, как муха на пресловутой стене.

Шоу началось. Я понятия не имела, как они вообще умудрились попасть туда в такой короткий срок.

На сцене Гарри Кис рубил овощи так, словно от этого зависела его жизнь, читая лекции о пользе органических продуктов и фиолетовой моркови. Шоу снималось рывками, что позволяло делать перерывы на рекламу. Время от времени какой-нибудь рабочий сцены останавливал Гарри, чтобы что-то ему сказать или поправить в кадре. Орро ерзал на стуле, наклонившись вперед, как зачарованный, делая руками рубящие движения. Зрелище Шона в окружении двух гигантских, несколько причудливых на вид людей было немного комичным.

Гарри Кис закончил тушить овощи, поставил утку в духовку, и был объявлен рекламный перерыв. Один из помощников промокнул Гарри лоб. Другой помощник вынул сырую утку из духовки и заменил ее прекрасно прожаренной птицей. Гарри махнул ему рукой. Ассистент достал приготовленную утку. Гарри критически осмотрел ее и сделал замечание. Ассистент достал бутылку соевого соуса и кисточку. Он стратегически обмазал птицу, затемнив кожу. Гарри еще раз осмотрел ее, поднял вверх два больших пальца, и она вернулась в духовку. Тем временем другой помощник заменил миску с овощами.

Орро уставился на сцену. Гуманизатор делал все возможное, чтобы имитировать эмоции, но я не могла понять, что чувствовал Орро. Он был похож на оленя в свете фар.

Перерыв закончился, и запись возобновилась. Гарри устроил грандиозное шоу, вытащив утку из духовки.

— И вот мы здесь. Вы только посмотрите на это! Огонь и молния!

Рабочий сцены поднял карточку с надписью «Аплодисменты». Зрители в студии охали и восторженно хлопали.

Орро вскочил на ноги и проревел:

— Вы мошенник!

О, Боже мой.

Шон схватил его, пытаясь усадить на свое место, но Орро оттолкнул его.

— Вы никакой не шеф-повар! Эта домашняя птица — ложь!

Гарри резко обернулся в поисках оскорбителя, увидел разъяренного великана и начал пятиться назад.

— Да как вы смеете! — пробормотал Орро, тыча рукой-лопатой в сторону Гарри.

Охрана сошлась в ряд и двинулась вперед.

— Вы не годитесь даже для того, чтобы готовить собачий корм, мерзкий притворщик! — взревел Орро.

Шон ударил ладонью по виску Орро, слишком высоко, чтобы причинить ему реальный вред, если бы Орро был человеком, но именно там, где должно быть левое ухо квиллонца. Орро обмяк. Корос взвалил его на плечо, словно Орро ничего не весил. Шон рванул вперед, а медамот последовал за ним. Шон и охранники столкнулись в конце ряда. Послышалась возня, ноги и руки взлетели, когда тела повалили на пол, и Шон с Коросом выбежали из студии, неся Орро, как мешок с картошкой. Камера пронеслась за ними, и запись закончилась.

Я потерла лицо руками.

— Они вызвали полицию?

— Нет, — ответил Шон. — Я был очень осторожен. Я столкнулся только с парочкой из них. Никто не пострадал.

За исключением Орро.

— Ты поговорил с ним?

— Мы пытались. Он не отвечает. На обратном пути он не проронил ни слова.

— Я собираюсь поговорить с ним.

Шон кивнул.

— Ты была права. Это была плохая идея.

— Ты сделал все, что мог. И… возможно, это к лучшему. Я все время говорю ему, чтобы он не доверял всему, что показывают по телевизору, а он никогда не слушает. Получил ли Корос, по крайней мере, то, что хотел?

Шон кивнул.

— Он хотел знать, как предотвратить войну с Сокрушающей Ордой.

— Что ты сказал ему?

Шон вздохнул.

— Правду. Они будут сражаться со своим врагом до победного конца, но они отдадут рубашку со своей спины своему другу. Единственный способ избежать войны с отрокарами — это заслужить их дружбу.

Я прошла по коридору мимо атриума, заставленного ценными травами Орро, к зеленой двери. Я постучала в дверь.

— Можно мне войти?

— Да, — ответил глухой голос.

Я открыла дверь и вошла в комнату. Номер Орро был сделан им самим. Он показал мне то, что хотел, и я воспроизвела это так точно, как только могла. Это была комната разумного существа, но она казалась уютной берлогой какого-то маленького зверька. В комнатах не было острых углов. Мягкие стены, словно из яичной скорлупы соединялись с полом и потолком кривым изгибом, как будто пространство было выдолблено из бревна или выкопано из лесной почвы. Дверные проемы были сводчатыми, а большое окно слегка деформированным — ни кругом, ни квадратом. Африканские фиалки в симпатичных горшочках жили на подоконнике. Мебель была большая, плюшевая и изогнутая. Большую часть одной стены занимал огромный телевизор, а вдоль другой тянулись книжные полки, заполненные книгами, свитками, планшетами и другими носителями информации на дюжине галактических языков.

Посреди всего этого Орро свернулся калачиком на голубом ковре, с опущенными иглами. Мне даже не видно было его головы.

Я села рядом с ним и похлопала его по спине.

— Он оказался мошенником, — прошептал Орро.

— Мне жаль.

— Он лгал.

— Возможно. Он, наверное, хороший повар, и его рецепты хороши. Но это же телешоу. Оно создано для развлечения. На то, чтобы зажарить эту утку, у него ушло бы не меньше двух с половиной часов.

— Он должен был это сделать. Вместо этого он выставил утку, которую не готовил, и попытался выдать ее за свою собственную. Он намазал ее соевым соусом.

— Мне очень жаль. Как ты думаешь, почему он это сделал?

Орро оборвал себя на полуслове.

— Так она будет выглядеть лучше.

— Именно. Это же телевизор. Он не может воспроизвести, как что-то пахнет или каково оно на вкус. Можно лишь только показать, как хорошо оно выглядит. Это должно быть интересно. Мало кто мог бы высидеть там и смотреть, как он жарит утку в течение двух часов.

— Я мог бы.

Он был убит горем, и я не знала, что делать.

— Ты же не для того туда ходил, чтобы развлекаться. Ты ходил туда за едой, потому что ты отличный повар, Орро.

— Ты хочешь, чтобы я собрал вещи? — тихо спросил он.

— А зачем тебе собирать вещи?

— Я нарушил свое слово. Я обесчестил своих боевых товарищей. Я устроил сцену.

Я крепко обняла его. Иглы ткнулись в меня.

— Нет, я не хочу, чтобы ты собирал вещи. Ты мой друг, Орро. Тебе здесь всегда рады. Это твой дом настолько, насколько ты захочешь.

Он шмыгнул носом.

— Кроме того, ты величайший шеф-повар. Все остальные гостиницы завидуют мне. Где еще я найду такого потрясающего шеф-повара?

Он снова шмыгнул носом.

— Я лучший повар, чем Гарри Киз.

— В этом нет никаких сомнений.

Глава 8

Рано утром следующего дня я постучала в окно Адиры. Она стояла спиной ко мне, читая длинный свиток, но этот звук не испугал ее. Она медленно повернулась, улыбнулась мне и сказала:

— Входите.

Я отодвинула стекло и вошла внутрь. Адира посмотрела на простую серую мантию в моих руках.

— Вы заняты? — спросила я.

— Особо нет.

— Вы когда-нибудь посещали Баха-чар?

Адира нахмурилась.

— Нет.

— Тогда я предлагаю вам пройтись по магазинам, а потом позавтракать в Баха-чаре.

Адира посмотрела на меня, потом на мантию, а потом снова на меня.

— А какие магазины есть в Баха-чар?

— На любой вкус.

Адира взяла мантию и крикнула:

— Имур, если Зедас спросит, я отдыхаю и не хочу, чтобы меня беспокоили.

— Да, моя сеньора, — ответил женский голос из основной спальни.

Адира натянула мантию и последовала за мной через окно. Мы скользнули на первый этаж, вошли внутрь, прошли по коридору и подошли к двери.

— А что там в сумке? — Адира кивнула на большую потрепанную сумку у меня на плече.

— Мне нужно выполнить одно поручение, чтобы помочь другу. Это не займет много времени.

— А в гостинице без вас все будет в порядке?

— Мой парень позаботится об этом. Он устанавливает дополнительное оружие для вашей встречи.

Адира улыбнулась, как будто я сказала что-то забавное.

Дверь распахнулась, и в коридор хлынул солнечный свет.

— Что это такое? — спросила Адира.

— Пойдемте со мной и все выясним.

Мы шли под пурпурным небом, по залитым солнцем улицам Баха-чар, а над нами медленно поднималась разбитая планета. Мы глазели на странных существ, ныряли в маленькие магазинчики и торговались с лавочниками. Я отвела ее в оптоволоконный ряд, где продавались всякие нитки, ткани и пряжа. Она вошла в магазин размером с «Уолл-Март», заполненный мотками пряжи всех цветов, и не выходила оттуда в течение двух часов. Она купила пряжу, вернее, я купила ее для нее, но она обещала возместить мне расходы. Я купила короткий меч для Шона в маленьком ларьке через несколько улиц отсюда. Он казался очень старым, сделанным из странного темно-синего металла, но острым как бритва.

Потом, уставшие, мы сидели в маленьком кафе, охраняя ногами большой мешок с пряжей и мой меч, а официантка с четырьмя руками приносила нам высокие стаканы, наполненные зеленой жидкостью и пузырьками. Пузырьки вырывались на свободу и лопались с громким хлопком, разнося аромат хурмы.

Где-то между первым лотком с пряжей и покупкой меча Адира превратилась в человека. Она улыбалась и говорила, и ее глаза светились жизнью.

— Что заставило вас пригласить меня? — спросила она, потягивая напиток.

— Вы казались грустной.

— Мне было грустно.

— Вы можете открыть портал в Баха-чар из своей системы, — сказала я ей. — До Баха-чар гораздо легче добраться, чем до Земли, и я знаю, что другие дрихтены посещают его для торговли. Вы можете приходить сюда, когда захотите. — Я сунула руку в сумку и вытащила маленький деревянный амулет-ветку полосатого дерева, сплетенную в круг. Я протянула его ей. — Проход для «Гертруды Хант» находится в переулке у саурианского купца. Он продает подводные фонари. Это единственный магазин такого рода в Баха-чар. Если вы пройдете по аллее до конца с этим амулетом в руке, «Гертруда Хант» даст мне знать. Вы можете посещать нас, когда пожелаете.

— Это кратчайший путь?

— Да. — Я улыбнулась ей. — Вы обещали Зедасу, что не откроете портал на Землю. Вы не давали никаких обещаний по поводу Баха-чар. Он акераат. Он оценит вашу сообразительность.

— Спасибо. — Адира сунула амулет в свою мантию. Ее лицо стало серьезным. — Сегодня вечером приезжает мой дядя.

— Мы будем готовы. Я позабочусь, чтобы у вас было уединение.

Выражение лица Адиры стало еще резче.

— Мне не нужно уединение.

— Не нужно? Я думала, что это семейное дело, и к тому же довольно неловкое.

— Я хочу встретиться с ним на улице. Я хочу, чтобы все это видели, чтобы каждое слово было засвидетельствовано. Я буду делать заявление.

— Очень хорошо. — Я планировала создать специальную комнату, но могла бы перенести ее наружу, на задний двор гостиницы.

— Когда придет время, — продолжила Адира, — я не хочу, чтобы вы беспокоились о моей безопасности. Вместо этого сосредоточьтесь на защите гостиницы и других гостей.

— Вы не хотите, чтобы я вмешивалась.

— Это было бы нечестно по отношению к вам. Я сожалею, что втянула вас в это дело. Я надеюсь, что вашей силы будет достаточно, чтобы сдержать грядущее.

— И это вовсе не звучит зловеще, вообще. — Я отхлебнула из своего стакана.

— Дина, не может же все быть солнечным светом, походами по магазинам и игристыми напитками.

— Но разве не было бы хорошо, если бы это было так?

Мы вышли из кафе и пошли по извилистой улочке к большому ресторану. За дверью тянулась вереница существ. Я подошла к существу у двери, большому мускулистому зверю со свирепой мордой и клыками размером с пальцы.

— У меня есть посылка для шеф-повара Адри.

Зверь свирепо уставился на меня.

— Шеф-повар Адри здесь не готовит.

— Я и не говорила, чтобы он это делал.

Я открыла свою сумку и достала оттуда прозрачный пластиковый контейнер. Внутри контейнера, закрепленного крошечными зубцами, находился лимонный кекс. Рядом с кексом лежал сложенный листок бумаги. Я передала его зверю у двери, и мы ушли.

— Мне было очень весело, — сказала Адира, когда мы добрались до переулка. — Могу ли я что-нибудь сделать для вас взамен?

— В этом нет необходимости, — сказала я ей. — Я сделала это не ради одолжения. Я сделала это, потому что это сделало счастливой меня.

***

Рудольф Питерсон приехал в половине пятого. Он вышел из машины в сопровождении двух телохранителей в костюмах и попытался пройти по подъездной дорожке. Он успел сделать два шага вперед, прежде чем я отравила воздух. После того как все трое закончили кашлять, они вернулись к машине и стали ждать.

Я посетила ку-ко, сообщив им, что дебаты должны прекратиться до конца встречи Адиры, передала просьбу Адиры и подкупила их дополнительным часом, чтобы они могли закончить свои споры, и гигантским экраном телевизора, чтобы они могли наблюдать за встречей. Я создала галерею у задней стены гостиницы, бронированную комнату, защищенную тремя футами прозрачного кристалла, и пригласила туда Калдению, Орро и Короса. Когда я вышла, Калдения и Корос болтали, как старые друзья, и хвалили Орро за то, что он приготовил закуски.

Шон ушел в военный зал. Мой первоначальный план состоял в том, чтобы присоединиться к нему там, но Адира попросила меня посидеть с ней. У меня возникло нелепое ощущение, что сейчас начнется дуэль, и я буду ее секундантом.

Я вытащила из кладовки стол и три стула и поставила их в сотне футов от кухонной двери. «Гертруда Хант» пустила корни, заявляя права на землю, которую я купила, и моя власть простиралась на три акра прямо за гостиницей. Я надеялась, что этого будет достаточно.

В четыре пятьдесят зазвонил мой сотовый. Мистер Родригес, отец Тони. Я ответила.

— Я позвонил, чтобы пожелать тебе удачи, — сказал он мне.

— Откуда вы узнали?

— Она транслирует.

Что?

— Как?

— Я не знаю. Но это идет на главном экране во всех гостиницах.

Я прорычала.

— Делай все, что в твоих силах, — сказал мистер Родригес.

— Вы кое-что не знаете. — Нервное сомнение, которое скручивалось у меня внутри, вырвалось на свободу. — С тех пор как я вернулась после смерти семени, между мной и гостиницей появилось некое расстояние. Это похоже на то, что гостиница сдерживается.

— Дина, у тебя нет времени. Послушай меня, я не знаю, что ты чувствуешь, но гостиницы похожи на собак. Они отдают себя полностью. Они не умеют сдерживаться. Ты прекрасно справишься. Я тебе полностью доверяю.

Он повесил трубку.

И он был прав. Гостиницы не знали, как сдержаться.

Это была я.

Дрифены уже спускались по лестнице. У меня оставалось всего три минуты свободного времени.

Я закрыла глаза и открыла свою душу. Сомнения, вина, страх — все это я отпустила, и магия «Гертруды Хант» хлынула в меня, чистая и сильная. Прошлое уже свершилось, будущее было сейчас. Я была хранителем, это была моя гостиница, и все и вся в ней находилось под моей опекой.

Я открыла глаза, свернула пространство и позволила дрифенам выйти на лужайку во внутреннем дворе.

Пятеро слуг заняли свои места на заднем крыльце. Адира в одиночестве подошла к столу и села. Она все еще была одета в свой старый плащ. Все еще ничем не примечательная.

Я подошла к входной двери, открыла ее и вышла наружу в своей мантии. Рудольф Питерсон увидел меня и рванул по подъездной дорожке. Он был уже на полпути к двери, когда понял, что его телохранители не успевают за ним. Он оглянулся через плечо на двух мужчин, внезапно столкнувшихся со стеной кипящего горячего воздуха.

— Только вы, — сказала я ему.

Он махнул им рукой, и они вернулись в машину.

Я провела его через заднюю дверь, через калитку в заборе, к столу. Он сел напротив Адиры. Я села на стул между ними.

На столе стоял кувшин с холодным чаем и три стакана. Адира сделала глоток. Ее дядя схватил кувшин и налил себе чаю.

Меня пронзило электрическое напряжение, но это была не настоящая нервозность, а предвкушение. Что-то должно было случиться.

— Ты хорошо выглядишь, — сказал Рудольф. — Ты очень похожа на свою мать.

Адира отпила еще немного чая.

— Я пытался ей помочь. Я действительно хотел, но ты же знаешь, какой она была.

— Мама умерла пять лет назад. Она очень долго страдала. Я была там, когда она звала тебя на помощь, а ты ответил «нет».

Руки Рудольфа сжались в кулаки.

— Я попросил ее о простой вещи. Только одну вещь, единственное одолжение, о котором я когда-либо просил. Я бы отдал ей за это все.

— Ты позвал меня сюда, чтобы облегчить свою вину? — спросила Адира. — Я могу сделать не больше, чем мама, чтобы исполнить твое желание.

Рудольф хлопнул ладонью по столу и оскалил зубы.

— Она не хотела этого делать. Она была эгоисткой всю свою жизнь.

Адира ждала с безмятежным выражением лица. Часть гнева исчезла из глаз Рудольфа.

— Когда вам с мамой было по шестнадцать лет, вы отправились в поход и где-то на той горной тропе покинули Землю и вошли в Чатун. Он открылся вам, потому что распознал дремлющую в вас силу. Дядя, ты был создан для великих дел, но ты растратил дар, предложенный Чатун. Ты строил козни и интриги, пытаясь подняться в имперских рядах, основываясь не на учености, военном искусстве или культивировании своей внутренней силы, а на хитрости и обмане. Ты лгал, вводил в заблуждение и предавал.

— Я был в невыгодном положении. У меня не было ни семьи, ни связей, ни поддержки. Мы пришли в этот мир, не имея ничего, кроме одежды на наших спинах и двух рюкзаков. Я пытался построить безопасное будущее для себя и для твоей матери. — Рудольф постучал пальцем по столу. — Дело осталось незаконченным. У меня были только крохи магии твоей матери. Она получила львиную долю, и мне пришлось довольствоваться объедками с ее стола.

— Мама тоже потерпела неудачу, — сказала Адира. — Гора потянулась к ней, пытаясь установить связь. Мама понимала, что от нее требуется. Гора нуждалась в защитнике, и вместо того, чтобы ответить на этот призыв, мама отвергла его. Она беззаботно порхала по миру, как бабочка. Ты хотел положения и власти, а она — внимания и восхищения… Нет, обожания — это более подходящее слово. Она играла с эмоциями людей, как с шариками, и когда поняла, что ее ждут последствия, то сбежала из мира, который принял ее.

— Вот именно! — Рудольф наклонился вперед. — Я так рад, что ты понимаешь. Она предпочла уйти. Она сама решила вернуться сюда. Но меня выдворили, когда она ушла. Я не могу вернуться. Я требовал, чтобы твоя мать открыла мне дверь.

— А почему, как ты думаешь? — спросила Адира.

— А какое это имеет значение? Я десять лет работал, чтобы что-то построить. Я был советником. У меня была власть, у меня было богатство, а она, эта глупая сука, отняла у меня все это. Я умолял ее вернуться. Умолял. Мне пришлось начать все сначала, и на смертном одре, измученная раком, она все еще отказывалась. Она утверждала, что пыталась войти, но не смогла. А потом она исчезла, и я понял, что она солгала. Она вернулась в Чатун и взяла тебя вместо меня.

— Это важно, потому что ты все еще не понимаешь. — Адира поставила свой стакан на стол. — Мама никогда не лгала. Она действительно не могла вернуться в Чатун, с тобой или без тебя. Каждый из вас сам по себе был недостаточно хорош. Вы двое должны были работать вместе, но потерпели неудачу, и Чатун больше не хотел ни тебя, ни ее. Мама должна была что-то предложить, чтобы купить себе проход. Она предложила меня. Ради того, чтобы заполучить меня, Чатун разрешил ей сопровождать меня. Мама не сказала мне, что сделала. Она не заботилась ни обо мне, ни о моей жизни. Она думала, что Чатун вылечит ее, но он позволил ей сгнить, и я заботилась о ней, эгоистичной, до самого конца, пока она не умерла. Ты понял дядя? Ты не представляешь никакой ценности для Чатуна. Он не хочет тебя видеть.

Рудольф отшатнулся.

— Ты говоришь об этой проклятой планете так, будто у нее есть душа.

Адира рассмеялась. Это прозвучало горько.

На лице Рудольфа появилось серьезное выражение. Он, вероятно, и понятия не имел, насколько фальшиво это выглядит.

— Ты права. Твоя мать была эгоисткой до самого конца. Но ты не такая. Сеньор Зеленой Горы удочерил тебя, сделав своей дочерью. Он поделился с тобой своей силой. Возьми меня с собой обратно.

Она снова улыбнулась.

— Зачем?

Рудольф снова наклонился вперед.

— Ты же моя племянница. Я единственная семья, которая у тебя осталась. Я был могущественным человеком, пока Чатун не выплюнул меня. Возьми меня с собой, и я помогу тебе подняться. Я буду заботиться о тебе.

— Дядя, ты здесь тоже очень влиятельный человек. У тебя есть все, что только можно пожелать. Оставайся здесь.

— Адира.

— Нет.

Последнее «нет» упало между нами, как кирпич. Молчание, угнетающе, затягивалось.

— Все это не имеет значения. — Рудольф снова оскалил зубы, и лицо его исказилось почти гримасой. — У тебя есть магия, поэтому ты не знаешь, каково это — потерять ее. Ты могла бы разделить этот мир со мной, но не станешь этого делать. Это не имеет значения. Я уже разобрался со всем. Я доберусь до Чатуна без тебя.

Дальний конец лужайки замерцал, словно горячий воздух вырвался из травы. Реальность перестала существовать, словно кто-то прорезал наш мир ножом, и за ним простиралась огромная зеленая долина. На траву вышел воин. Он был высок и облачен в черные доспехи с золотым рельефом. Его лицо было нечеловечески красивым, длинные белые волосы были заплетены в косички, собранные в конский хвост. Он нес меч длиной в пять футов, на котором были выгравированы странные символы.

Это было похоже на сцену из фильма. Великолепную и шокирующую.

Взрывная волна магии воина пронеслась по лужайке, подняв каждую травинку вверх, и встретилась с моей силой. Я проглотила ее и разогнала. Так много волшебства…

— Сеньор Ястреб из секты «Оникс». — Адира поставила свой стакан на стол. — Ты продал меня, дядя. Ты послал это сообщение, чтобы заманить меня с Горы сюда, где я буду уязвима.

— Ты не оставила мне выбора, — выплюнул он.

Позади воина материализовались другие воины в доспехах, словно тени, попавшие в фокус. Так много солдат…

— Ты ошибаешься. Выбор есть всегда. Просто он тебе не понравился. — Адира улыбнулась. — Когда я получила твое сообщение, я спросила себя, как человек может послать письмо на Чатун. Я спросила себя, чего же ты можешь хотеть. Ответ был очевиден.

Рудольф побледнел.

— Ты знала.

— Конечно. Ястреб явился к тебе и пообещал проход в Чатун за предательство. То, что сейчас произойдет, не касается тебя. Речь идет о том, чтобы я сделала заявление всем тем, кто считает, что мне нужна Гора, чтобы защитить то, что принадлежит мне. — Адира встала. — Не спускайте глаз с моего дяди, хранительница. Не позволяйте ему причинить какой-либо вред.

В моем ухе раздался голос Шона:

— Готов.

Я создала вакуумное поле. Самый высокий барьер, доступный хранителю, поле пустоты, что останавливало органические и неорганические снаряды и передачу энергии. У меня было целых три акра земли, воин с его армией, гостиница и портал. Пустое поле не пропускало ни одного звука. Теперь оставалось только поддерживать его.

Мы заранее обсудили нашу стратегию. Мы с Шоном будем вместе защищать гостиницу.

Адира встала перед столом.

Ястреб сердито посмотрел на нее с другого конца лужайки. Его голос был подобен грому.

— Подчинись.

Адира вздернула подбородок, ее голос был небрежным и легким.

— Не сегодня.

Она подняла руки с растопыренными пальцами, словно собираясь поймать баскетбольный мяч, и раздвинула их, извлекая невидимые ножны. В ее правой руке появился меч — тонкий, обоюдоострый клинок длиной в добрых четыре фута. Из его щитка торчали серебряные клыки, а навершие было похоже на рычащую самку льва.

Лицо Ястреба дернулось.

— Это не тот меч, который ты ожидал увидеть? — спросила Адира. — Мне не нужно Сердце Горы для тебя. Подойдет и Львиный Клык.

Черный клинок воина вспыхнул синим огнем. Магия вырвалась из него, окутав плотной броней силы. Его солдаты бросились в атаку, проносясь мимо него двумя темными потоками.

Внутренняя сила Адиры взорвалась. Магия ударила меня, сметая мою защиту в сторону. Я не могла дышать, не могла двигаться, и на секунду мне показалось, что я умерла. Ее плащ порвался и упал, разорванный в клочья. Она была одета в зеленую броню, которая льнула к ней, как вторая кожа. Красный, голодный огонь омыл ее клинок.

Рудольф начал подниматься.

— Двинетесь и умрете, — сказала я ему ровным голосом.

Он опять сел.

Адира пошевелилась.

Я видела, как сражаются невероятные фехтовальщики. Во время мирного саммита Арбитр привел в мою гостиницу гениальную фехтовальщицу. Ее звали Софи, и она убивала с такой красотой и точностью, что это превращало ее в искусство. Для нее связь, которую она чувствовала со своим противником как раз перед тем, как жизнь становилась смертью, значила все.

Для Адиры это ничего не значило. Это было не искусство, а грубая стихийная сила.

Солдаты бросились на нее, каждый из них был единым ураганом магии. Она взмахнула мечом, и они умерли, разорванные на части ее магией, как бумажные тигры, сожженные дотла. Магия молотила по пустотному полю, брызгая на него. Я стиснула зубы. Весь шквал дразири в их сильнейшем состоянии не имел и трети этого удара.

Один из солдат обогнул Адиру и бросился на меня. Кел-винтовка Шона со звоном выстрелила, и солдат рухнул на землю.

Все больше и больше солдат появлялось вокруг Адиры, пытаясь окружить ее. Она убивала их, не замечая, не обращая внимания на их атаки, намереваясь только подойти к их командиру. Их было так много, что они мешали друг другу, как муравьи, перелезающие друг через друга, чтобы укусить кузнечика. Те, кто находился на периферии роя, повернулись ко мне. Они не могли добраться до Адиры, но поняли, что я ее союзник, и бросились на меня с оружием и магией наготове. Ружья Шона зарокотали раз, другой и затрещали в ровном ритме, пока он превращал солдат в ничто.

Ястреб, ускоряясь, рванул вперед, темная мантия его магии струилась вокруг него.

Я воткнула свою метлу в землю, та раскололась, светясь бледно-голубым светом, создавая канал к «Гертруде Хант», сливая нас в одно целое.

Адира зарубила последнего солдата прямо между собой и Ястребом и бросилась бежать.

Два дрифена столкнулись.

БУМ!

Ударная волна магии прокатилась по территории гостиницы. Солдаты, как тряпичные куклы разлетелись в разные стороны.

Магия опалила меня. Я почувствовала во рту привкус крови.

Мой заслон выстоял.

Адира скользнула по лужайке, отброшенная назад напором меча воина «Оникса». Каким-то чудом она отклонилась в сторону, развернулась с невероятной грацией и ударила Ястреба. Он парировал.

БУМ. Еще один взрыв магии. Жар и давление обрушились меня. Я стиснула зубы и удержалась.

Корни скользнули под землю, вынырнули и обвились вокруг моих ног. Ветви вырвались из стены, протянулись ко мне и обвились вокруг моих плеч. Я сидела, уютно устроившись в кресле «Гертруды Хант», и через гостиницу чувствовала Шона на другом конце.

Мы соединились.

Лужайка превратилась в бойню. Шон обрушивал смерть на поле боя, его оружие пробивалось сквозь толпу солдат, пытаясь уменьшить воздействие их магии на вакуум. Адира и воин столкнулись, как два бога, не заботясь о том, что они уничтожают. И я сдерживала все это, держа этот ад на Земле в своих руках.

Ястреб замедлил шаг. Он истекал кровью в двух местах, где ее меч задел его, но Адира не выказывала никаких признаков усталости. Она рубила его, неутомимая, каждый удар усиливался ее магией.

Поток солдат закончился. Я почти ничего не заметила. Мои глаза кровоточили, и мне казалось, что я оглохла, но каким-то образом я все еще могла слышать.

Адира пнула ногой Ястреба. Он был на долю секунды слишком медлителен, чтобы увернуться. Ее нога коснулась его груди. Он попятился назад, задыхаясь. Она погналась за ним, протянула руку и схватила воина за горло. Его магия укусила ее, но ей было все равно. Она рывком подняла его и аккуратно насадила на свой меч.

Ястреб закричал. Загудела магия — звук умирающего бога. Адира резким рывком высвободила меч и пнула истекающего кровью воина в грудь. Он перелетел через лужайку обратно в портал. Она взмахнула рукой, и пропасть между двумя мирами захлопнулась.

Я позволила вакууму утечь вниз. Все болело, но внезапная потеря давления казалась раем.

Стояла такая тишина.

Вокруг нас тела начали погружаться в землю, так гостиница прибирала мертвых.

Сидевший рядом со мной Рудольф Питерсон уставился на Адиру, и на его лице застыло выражение недоверия.

Она подошла к нам, держа на плече свой меч, который уже не горел огнем.

— Сегодня Гора спокойно выстояла, — сказала она, ни к кому конкретно не обращаясь. — Те, кто жаждет того, что принадлежит нам, примите это к сведению. Подумайте хорошенько, прежде чем вторгнуться в чужие владения, ибо Гора не пощадит вас.

Она повернулась к Рудольфу. Он смотрел на нее так, словно она была Мрачным жнецом.

— Теперь ты понимаешь, дядя? Лорд Зеленой горы не поделился со мной своей силой. Эта сила — моя собственная. Вот кем вы с мамой должны были стать.

Он открыл рот, но ничего не сказал.

Адира повернулась ко мне.

— Хорошая работа, хранительница. Зеленая Гора у вас в долгу. Я спрашивала вас о милосердии. Я помню ваш ответ. Мой дядя — мой единственный кровный родственник. Он — все, что связывает меня с этим миром. Прежде чем покинуть Гору, я дала обет предкам моего дрихта. Я пообещала, что либо прощу его и уйду с чистой душой, либо убью так, как он того заслуживает, и сделаю это жестоко и безжалостно, чтобы его смерть стала вечным примером для наших врагов.

Рудольф ошеломленно уставился.

— Этот человек перед вами видел, что вы можете сделать, — продолжала Адира. — Если я пощажу его, он никогда не оставит вас в покое. Он будет преследовать вас всеми доступными ему средствами, потому что жаждет власти, которой обладаем мы с вами. Он очень богатый человек. Кто-нибудь обязательно придет его искать. Если я убью его так, как поклялась, вы не сможете объяснить его смерть. Если я возьму его с собой и убью на Горе, вы не сможете объяснить его исчезновение. Я и так уже слишком многого от вас требую. Сегодня я нарушу свою клятву. Это тяжесть, которую мне придется нести. Вы хороший человек, и я проявлю к вам милосердие. Пожалуйста, примите мою жертву.

Меч в руке Адиры стал прозрачным, словно призрак самого себя. Грациозно и изящно она размахнулась и вонзила его в грудь дяди. Рудольф Питерсон замер, его рот широко раскрылся. Адира высвободила свой клинок, и он мягко упал на траву.

— Я остановила его сердце, — сказала она мне. — Он умер естественной смертью и оставил после себя нетронутый труп.

— Гораздо больше, чем он заслужил, — сказала белая женщина с крыльца. Я совсем забыла, что здесь были стражники Адиры.

Зедас поклонился и нараспев произнес.

— Благодарю вас, сеньора Зеленой Горы, за этот урок сострадания.

Четверо других слуг поклонились.

Адира взмахнула пальцами, превращая меч в ничто, взяла кувшин с холодным чаем и осушила его.

Эпилог

После битвы за мной пришел Шон. Мне было трудно идти, и он поддерживал меня, пока мы не вошли в дом, а потом понес наверх. Он помог мне раздеться и опустил в ванну с горячей мыльной водой. Я попросила его убедиться, что все вернулись в свои комнаты, и проследить за уборкой. Он ворчал, что не хочет оставлять меня одну, но, в конце концов, ушел.

Я смыла кровь с лица и сидела в мыльных пузырях, пока голова не перестала гудеть, а зубы не перестали стучать. В какой-то момент я вылезла из ванны, попыталась вытереться и заснула на кровати, завернувшись в мокрое полотенце. Последнее, что я помнила — это как тело Рудольфа Питерсона поместили в стазис, чтобы предотвратить разложение. Сегодня вечером, после того как все отпразднуют, я позвоню в 911 и устрою шоу.

Я проснулась через час. Шон лежал на кровати рядом со мной, положив голову на согнутую руку.

— Привет, — сказала я.

— Привет.

— Какие новости?

Он сверкнул волчьими глазами, смотря на меня.

— Ассамблея прислала сообщение через Тони. По-видимому, они посмотрели шоу и решили, что им больше не нужно нас видеть. В целом, похоже, наша работа показалась им «удовлетворительной».

Я закатила глаза.

— Удовлетворительной, мать вашу.

Шон ухмыльнулся мне.

— Это моя реплика.

— Я бы хотела посмотреть, как кто-нибудь из них сдерживает сражающихся двух сеньоров дрифенов. — Я повернулась и прижалась к нему.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил он.

— Тяжко. И у меня болит голова. Это была такая огромная сила. Я тебя напугала?

— Немного. Гостиница не испугалась, так что я знал, что ты не слишком пострадала. Ты была потрясающей.

— Мы были потрясающими. Теперь это мы. — Я взглянула на него. — Ты же знаешь, что не так уж легко отказаться от должности хранителя. Ты все еще можешь уйти и стать оборотнем на большой дороге.

— Ха! Не дождешься. — Он поцеловал меня.

Тревожные тучи, нависшие надо мной с тех пор, как Ассамблея объявила о своем призыве, рассеялись. Они могли послать любой вызов, какой только захотят. Но мне было все равно. Это была моя гостиница, и Шон любил меня.

Полчаса спустя мы спустились на банкет в честь Дня Постояльца, и я надела серебряную мантию с розовой отделкой. У меня была серебряная мантия и для Шона, но вся магия мира не могла заставить его надеть ее. Он был одет в джинсы и черный свитер и угрожал сменить их на пижаму, если я подниму бучу. Насколько я знала, у него не было пижамы, и я сделала себе заметку купить ему ее.

Павловния зацвела. Это было буйство красок, лавандовых, белых и розовых, с каждой ветки свисали огромные цветы, как будто «Гертруда Хант» излила свою магию в дерево, чтобы отпраздновать это событие. В большом бальном зале были накрыты столы, до краев заставленные едой. Орро так много наготовил, что я боялась, как бы мебель не сломалась под тяжестью всех этих блюд.

Большой бальный зал гудел от множества голосов. Дрифены заняли дальний столик, где они сидели расслабленно, обмениваясь шутками. Опасность явно миновала. Медамот присоединился к Калдении за нашим столом, а ку-ко заняли два оставшихся длинных стола, приспособленных к их размерам. У Короса явно были проблемы с их мельтешением, и я услышала, как Калдения предложила ему транквилизатор, хотя я не была уверена, было ли это для успокоения нервов или наркотик для ку-ко. Я отчетливо представляла себе, как Ее Милость шепчет ему на ухо: «Их так много. Конечно же, никто не заметит, что один пропал. Или даже два.» Я на всякий случай продолжала пересчитывать ку-ко.

Философы представили мне мнение из пяти тысяч слов по заданному мною вопросу, суть которого сводилась к следующему: «Неважно, кто был первым основателем, важна сама дискуссия, ибо через нее откроется истина». Я решила принять это, потому что спор с ними только даст им повод еще немного поспорить, и тогда никто не сможет пообедать.

Зазвенела магия. А, наконец-то. Я открыла дверь в Баха-чар и проследила за гостем, пока он шел по коридору. Я наклонилась к Шону.

— Не мог бы ты присмотреть за ними минутку?

Он кивнул, и сурово посмотрел на Калдению и Короса. Ее Милость помахала ему пальцами. Корос приложил руку к груди, притворяясь потрясенным.

Я вышла в коридор. Из мягкого сумрака появилась крупная фигура — квиллонец, такой старый, что его иглы стали совершенно белыми.

Я поклонилась.

— Спасибо, что приняли мое приглашение, Великий шеф-повар.

— После того кекса, как я мог не сделать этого? Он ждет меня?

— Он не в курсе.

— Как вы меня нашли? Обучение поваров до уровня «Красного тесака» — это тщательно охраняемый секрет.

— Когда я пригласила Орро в гостиницу, то провела полную проверку его прошлого. В тот день, когда он послал суп, который разрушил его карьеру, вы вошли в период траура. Вы были в уединении в течение шести месяцев. Только разрушительное событие заставило бы вас так долго воздерживаться от своего искусства.

Шеф-повар Адри кивнул.

— Он мой самый блестящий ученик.

Я повела пожилого квиллонца в холл. В центре банкетного зала Орро держал блюдо с булочками, ища место на дальнем столе. Он обернулся и увидел нас. Его руки задрожали.

Шеф-повар Адри улыбнулся.

Орро быстро поставил блюдо на стол и упал на колени. Шеф-повар Адри бросился к нему и поднял.

— Не надо этого.

— Мастер…

— Сегодня здесь есть два мастера. Я пришел учиться у тебя, мой бывший ученик. Поделись со мной тем, что обнаружил. Мне не терпится попробовать твою еду.

Еще несколько минут ушло на то, чтобы усадить шефа Адри, главным образом потому, что Орро не смог найти достаточно достойного стула. Наконец все заняли свои места. Я встала и оглядела банкетный зал, гостей, которые должны были уйти, друзей, которые должны были остаться, и была благодарна за то, что оказалась именно там, где была.

Мягко вспыхнули фонари. С потолка посыпался дождь из бледных лепестков. Тихая музыка наполнила комнату.

Я улыбнулась и сказала, мой голос разнесся по всей гостинице:

— Добро пожаловать на празднование Дня Постояльца!

Конец.

Заметки

[

←1

]

Би́тва за А́ламо (англ. Battle of the Alamo, исп. Batalla de El Álamo, 23 февраля — 6 марта 1836) — самая известная битва Техасской революции.