С любовью не играй

4

Саманта стремительно отпрянула от Говарда. Выскочив из лифта, она повернулась спиной к миссис Уоррен, которая, впрочем, больше не обращала на нее никакого внимания. Джорджия направилась к своей комнате, демонстративно опираясь на ненавистную ей трость.

Девушка была в ужасе от своего беспутного поведения в лифте. Подумать только, она обнималась с мужчиной, которого едва знала! Надо быть совсем глупой, чтобы позволить себе такое!

— Господи, — стонала Саманта. — Ты, мисс Ричардс, оказалась очень проворной. Не растерялась. А этот джентльмен! Если он успел воспользоваться короткой остановкой лифта, то что сделает с тобой, пригласив, скажем, посмотреть его гравюры! Даже трудно себе представить.

— Вы всегда разговариваете сами с собой? — вкрадчиво спросил Говард. — Или это результат нервного возбуждения? Прошу вас, Саманта, не принимайте все так близко к сердцу. Берите пример с меня. Ведь ничего страшного не произошло. А что касается Джорджии, то она — совершеннейший профан в романтике. Не обращайте на нее внимания.

— В романтике? — зло процедила Саманта. — О чем вы говорите? Или совсем лишились рассудка? Разве то, что мы сейчас проделывали в лифте, имеет какое-то отношение к романтике?

— Неужели нет? — хмыкнул Говард, тщетно пытавшийся сохранить на лице невозмутимое выражение. Он никак не мог решить, что доставило ему большее удовольствие — поцелуи Саманты или ее раскаяние и самобичевание. — Сдаюсь! — согласился он и примирительно кивнул головой. — Это действительно не романтика! Но тогда что же? Ведь что-то, дьявол побери, все-таки происходило между нами в лифте несколько минут назад!

— Не прикидывайтесь, Говард. Вы отлично знаете, что у нас там происходило и как это называется.

Девушка смотрела на Эллиота, стиснув зубы от злости. Саманта пыталась понять, почему сейчас, сгорая от стыда и ненависти к себе, тем не менее чувствовала себя так, будто бы ее ноги оторвались от пола и она парила в воздухе.

— Нас обоих что-то выбило из душевного равновесия, — вдруг жалобно пробормотала она. — Мы просто… Просто…

— Конечно, Саманта! — поспешно включился Говард, стараясь избавить девушку от необходимости сказать еще что-нибудь. — Именно поэтому все и произошло! Хотя я лично во многом обвиняю предательский весенний воздух.

— Весенний воздух? О, Говард, хватит! — И Саманта судорожно вздохнула, совсем забыв, что чуть раньше выдумала точно такой же предлог для оправдания своей очарованности Говардом. — Ваша матушка ждет нас в гостиной. Пожалуйста, следуйте за мной и сделайте вид, будто ничего не случилось.

Она повернулась и пошла к двери, ведущей в комнаты миссис Уоррен. Говард послушно последовал за ней. Постучавшись, они вошли.

Джорджия сидела спиной к двери, отдыхая в своем обитом парчой кресле.

— Миссис Уоррен, — начала Саманта, взяв себя в руки и надеясь на благополучный исход встречи, — мне было приятно убедиться в том, что по утрам вы встаете так рано. Это значит, что тяжелая болезнь начинает отступать. А с тростью вы управляетесь как настоящий профессионал. Кстати, миссис Грэйди помогала вам одеваться? И вы уже успели позавтракать?

Джорджия Уоррен подняла глаза на обоих. В ее жестком взгляде нетрудно было прочитать намек на то, что эта пожилая дама очень хорошо поняла все то, чему только что оказалась свидетельницей. Но обсуждать это не намерена. Если, конечно, эти двое также предпочтут делать вид, будто ничего не произошло.

Кроме того, как объяснил Саманте Говард, хорошо знавший свою мать, Джорджия, несомненно, по-своему восприняла инцидент в лифте. И не исключено, что усмотрела в нем возможность будущего шантажа со стороны медсестры.

Эллиот подумал, что сейчас его мать постарается использовать инцидент, чтобы уклониться от процедур. А заодно и попытается выведать у него кое-какие подробности, чтобы при необходимости принять контрмеры.

Первые же слова Джорджии подтвердили, что Говард не разучился читать мысли матери.

— Да, я позавтракала, — ответила она Саманте. — Съела немного клубники со сливками. — Помолчав, улыбнулась и добавила: — Но если вы надеетесь, что сегодня я соглашусь на пытки, вроде тех, которые физиотерапевты именуют упражнениями с эластичным поясом, то глубоко ошибаетесь. Приехал Говард, и мне хотелось бы провести весь день с ним. Мой сынок редко навещает свою бедную старую мать. А ведь одному Богу ведомо, долго ли мне еще дано любоваться своим единственным чадом. Вы мне принесли что-нибудь, милая?

— Ничего, мама, — вместо Саманты ответил Говард, сделав шаг вперед и осторожно погладив Джорджию по плечу. — Разве что немного песку, попавшего мне в ботинок. А теперь скажи, почему ты решила отказаться сегодня от физиотерапии? Или хочешь получить удар, играя вечером в той пьеске? Как, кстати, ее название? А, вспомнил! «Камилла»! — Говард наклонился и поцеловал ее в напомаженную щеку. — Должен тебе сказать, мама, что эта роль не совсем соответствует характеру твоего сценического дарования. Честное слово, ты так прекрасно выглядишь, что никто не поверит в твою смерть по ходу спектакля.

Саманта сразу же поняла, что Говард и его мать говорили друг с другом на двух языках. Один был ей доступен, другой, более интимный — нет. К последнему, видимо, относилась и последняя, наполовину эзоповская, фраза сына. Миссис Уоррен сердито откинулась в кресле. Ей показался совершенно лишним взгляд, который искоса бросил на нее Говард, явно означавший просьбу держать язык за зубами.

Джорджия Уоррен и не собиралась ничего говорить о том, что видела сына, целующимся в лифте с ее новой медсестрой. Она также не имела никаких намерений выговаривать Саманте и тем более увольнять девушку. И даже обошлась без банальной шутки о некоей посудомойке, осмелившейся поцеловать короля… Нет, ничего такого не последовало. Джорджия просто желала спокойно сидеть в своем кресле и не заниматься физиотерапией. Саманте была предоставлена полная возможность осыпать пожилую даму упреками. Благо, миссис Уоррен отлично знала, что последнее слово все равно останется за ней.

Говард пустился во все тяжкие. Другого такого мастера вкрадчивой речи надо бы поискать! Он играл с Джорджией, как кошка с мышью, сначала убеждая матушку, что она в любой момент может встать на ноги, и тут же напоминая о том, кто отвечает за ее здоровье. Сама же миссис Уоррен выглядела и впрямь Камиллой, слишком прекрасной, чтобы умереть.

Саманта смотрела на нее глазами, полными удивления и восхищения. В себя ее привел лишь довольный смех Джорджии, звеневший подобно кубикам льда, когда их бросают в хрустальный бокал:

— Милый мой, да ты просто возмутительный лжец, — заливалась смехом миссис Уоррен. — Ты отлично знаешь, что сейчас я выгляжу ужасно. Просто какая-то древняя мумия!

Говард облокотился на высокую спинку ее кресла и, подмигнув Саманте, сказал елейным голосом:

— Сколько же лет этой «древней мумии»? Пятьдесят? Постойте, дайте подумать… Если это так, то тебе было шестнадцать, когда родился я. Пять лет назад тебе стукнуло двадцать. А год назад ты сказала, что отпраздновала свое восемнадцатилетие. Знаешь, если так будет продолжаться и дальше, то мне волей-неволей придется постоянно лгать в отношении своего возраста. И может легко случиться, что очень скоро ты должна будешь всем объяснить, каким образом ухитрилась родить сына в десять лет.

Джорджия обиженно вытянула нижнюю губу:

— Ты же знаешь, что я стала невестой почти ребенком. А потом, возраст — понятие относительное.

— Относительное? — задумчиво переспросил Говард. — Мне в голову пришла мысль. Не начать ли тебе говорить, будто я твой брат? Причем старший?

Джорджия слегка нахмурилась. Слегка, потому что очень заботилась о коже лица и опасалась нажить морщины. Подумав, решила, что Говард, несомненно, ее разыгрывает. Или дразнит. Он для того и появился на свет, чтобы над ней издеваться! И все же… Говарду сейчас тридцать четыре года. Его виски уже начали слегка серебриться. Конечно, надо подумать, но, возможно, действительно имеет смысл начать уверять новых знакомых, будто он — ее брат.

— Джорджия, — сказал Говард, отходя от кресла матери, — я слышу, как завертелись колесики в твоей голове. Но я пошутил! А теперь, почему бы тебе не заняться физиотерапией под руководством Саманты? У меня есть дела в городе, поэтому я не услышу твоих криков и стонов, если таковые будут. А при достойном поведении к ужину ты получишь подарок.

— А почему не к обеду? Тем более что у вас с Самантой не хватит сил расстаться до шести вечера. Я в этом уверена.

Девушка с трудом удержалась от искушения совсем утонуть в подушках кресла, в котором сидела. Или же запустить одной из них в спину Говарда. Как и в его матушку.

Но в этот момент Говард обернулся к Саманте и улыбнулся ей, что заставило девушку сразу же забыть о мягких подушках и подумать о тяжелых вазах, стоявших рядом на столе. Ими можно было вполне расшибить ему голову.

— Я согласен, Джорджия, что для меня это будет ужасно трудно, — мрачно заявил Говард и тут же добавил: — И все же мне необходимо провести дознание, связанное с фирмой «Дойл, Хиггис и Пантони».

Глаза Саманты полезли на лоб. Она была шокирована. А больше — испугана. Значит, Говард точно запомнил фамилии ее друзей!

— Говард, — с тревогой спросила она, лихорадочно думая о том, как бы спасти от цепких когтей этого гостиничного магната хотя бы женщин — миссис Хиггис и миссис Дойл, — что вы намерены предпринять?

— Откровенно говоря, пока еще толком не знаю. Но, скорее всего, начну с приобретения двух больших букетов цветов, альбома пластинок с записью Марио Ланцы и коробки бисквитов для собак. Наверное, это было бы правильно. Как вы думаете?

Саманта вскочила, забыв от злости, что говорит со своим работодателем и его матерью. Причем в их апартаментах.

— Говард Эллиот! — воскликнула она. — Если вы воспользуетесь своим обаянием, чтобы обмануть этих бедных старых людей, то я…

— Что вы, Саманта! — Говард покачал головой. — Нет, лучше не говорите ничего. Я надеюсь сам решить, что делать. А сейчас меня утешает мысль, что вы наконец признали мое обаяние.

Саманта не успела подумать, что ответить, как Говард нагнулся, крепко поцеловал ее в губы и вышел из комнаты. Через мгновение послышался шорох открывшихся и тут же закрывшихся дверей лифта.

— Саманта! — воскликнула Джорджия. — Если он думает, что подарит мне идиотский букет цветов и все у нас пойдет как по маслу, то глубоко ошибается! — Она потянулась к своей трости и, схватив ее, сильно ударила наконечником о паркетный пол: — И вы тоже не клюйте на цветы, — продолжала она нравоучительным гоном. — По крайней мере до тех пор, пока вам не подарят три роскошных букета красных роз! А теперь скажите, что это за дело, ради которого Говард собирается покупать альбом пластинок и бисквиты для собак?

Саманта, сидевшая в кресле и нервно облизывавшая губы, не отрывала взгляда от двери, ведущей в коридор. В ней боролись гордость, и желание убежать отсюда, и мысль о том, что надо как-то зарабатывать на жизнь. Последних слов Джорджии она не расслышала.

— Извините, вы что-то сказали, миссис Уоррен?

Та посмотрела на нее с каким-то испугом:

— У-ух! — выдавила из себя Джорджия Уоррен, покачав головой. — Не буду врать и скажу, что в первое мгновение, увидев вас вместе, не поняла, что происходит. Но ведь Говард — очаровательное создание, не правда ли, милая?

— Очаровательное создание? — переспросила Саманта, встав перед сидевшей в кресле Джорджией. — Может быть. Но змеи подчас тоже бывают красивыми! — Опустившись на колени, Саманта стащила с левой ноги миссис Уоррен туфлю и твердым тоном объявила: — Будем заниматься. Пока вы сидите в кресле, нам лучше начать с легкого сгибания голеностопного сустава.

— У Говарда было больше женщин, чем весь штат, обслуживающий автомобильную стоянку в Голливуде, — неожиданно и с видимой гордостью заявила Джорджия. — Они липли к нему со всех сторон в надежде на протекцию, дабы каждую из них признали новой кинозвездой. Я лично очень не хочу, чтобы он им помогал. Серьезно. Я мечтаю, чтобы Говард нашел себе по-настоящему хорошую женщину. Не такую, как я… Ему уже пора.

Саманта смущенно посмотрела на пожилую даму:

— Извините, вы имеете в виду Говарда и… меня?

— К чему вы задаете глупые вопросы, Саманта! — улыбнулась миссис Уоррен. — Конечно же, речь идет о вас с Говардом. Одна из причин, почему я хочу помолвки сына с такой молодой и привлекательной особой, как мой физиотерапевт, состоит в том, что мне уже надоело умирать со смеху, наблюдая за его победами. Откровенно говоря, утром я заключила пари с миссис Грэйди на свою жемчужную булавку, что мой сынок вскружит вам голову за неделю, если не меньше. Сейчас для Говарда пришло время устраивать свои дела, поэтому вы стали для меня в высшей степени приятным сюрпризом.

Саманта, массировавшая в этот момент лодыжку Джорджии, на несколько секунд застыла как изваяние. Постепенно совладав с собой, она посмотрела матери Говарда прямо в глаза:

— Это был просто поцелуй, миссис Уоррен. Вашему сыну пока еще не удалось вскружить мне голову. А потому повремените с объявлениями в газетах о нашей помолвке. И, сказать по правде, я отнюдь не уверена, что мне вообще нравится Говард Эллиот.

Саманта чуть было не добавила: «Так же, как и вы». Но вовремя прикусила язык и принялась усердно растирать лодыжку своей пациентки. Только тут она заметила, что икра на ее левой ноге значительно тоньше, чем на правой. Значит, физиотерапия была действительно необходима. Хотя жизни миссис Уоррен ничто, конечно, не угрожало.

Саманта работала и размышляла. Она была опытной медсестрой. Куда более квалифицированной, чем требовалось для лечения ноги миссис Уоррен. И не могла не понимать, что ей надо было убираться отсюда ко всем чертям! Не мешкая!

Действительно, оставаться здесь не имело никакого смысла. Джорджия видела в ней не более чем игрушку для своего сына или пешку в какой-то своей излюбленной шахматной партии. Вместе с тем Саманта не верила, что эта женщина всерьез пыталась использовать полученную травму, чтобы побыть рядом с сыном и за время своей болезни найти ему подходящую жену. Такого просто не могло быть!

А Говард? В какую игру он играет? Этого она пока точно себе не представляла.

Она поставила ногу Джорджии на пол, встала и посмотрела ей в лицо:

— Миссис Уоррен, я…

— Джорджия, милая, — тут же поправила ее мать Говарда. — Если вы намерены наблюдать мою агонию после наших сеансов, то имеете право звать меня по имени. А теперь, если бы вы принесли из спальни мой эластичный пояс, я бы показала вам, как легко могу его растягивать. Ибо неплохо знакома со спортивными предметами, которые используются в вашей физиотерапии. Хотя, в конце концов, я спокойно могу прожить до исхода своих дней с этой дурацкой тростью. Кстати, на ней даже нет золотого набалдашника!

— Вы действительно хотите сделать еще несколько упражнений? — спросила Саманта. Ее так и подмывало выскочить из комнаты и как можно быстрее бежать прочь. Подальше от отеля Говарда Эллиота! Но останавливало чувство долга. Работу, для которой ее нанимали, надо было закончить.

Джорджия уставилась на девушку с таким искренним смущением, что та чуть было не рассмеялась.

— Разве я выражала такое пожелание? — с невинным видом спросила миссис Уоррен. Затем широко, очень добро улыбнулась. И это сразило Саманту наповал. Она растерянно смотрела на Джорджию, а та лукаво сказала: Я не верю, что вы принадлежите к тем девушкам, которые в панике убегают только потому, что их поцеловал молодой человек. Или я ошибаюсь?

Саманта пригладила ладонью волосы, поправляя все тот же непослушный локон, норовивший упасть на лоб.

— Видите ли, Джорджия, по сути дела вы правы. Если я уйду, то не потому, что ваш сын меня поцеловал, а я, идиотка, на этот поцелуй ответила. Равно как не покину «Эллиот Дьюнс», узнав о ваших планах женить сына, поскольку, как вы изволили выразиться, ему уже пора жениться. — Саманта покачала головой, как бы подтверждая свои слова: — Жениться! Извините, я в это не верю. И, наверное, никогда не поверю в то, что браки заключаются таким образом. Но вернемся к нашему разговору. Я действительно могу уйти. Но только потому, что мне очень не понравилось, как вы оба обращались со мной сегодня утром. И если такое повторится, то ноги моей больше здесь не будет! Поэтому давайте заключим договор. Согласны?

Миссис Уоррен улыбнулась. Не чуть заметно, как обычно, а полной, широкой улыбкой, расплывшейся по всему лицу. Она протянула обе руки навстречу девушке.

— Конечно, Саманта, мы заключим договор. Я буду делать свои упражнения, а вы останетесь здесь. Я даже откажусь от пари, заключенного с миссис Грэйди. Сделаю все, что вы хотите, милая! Для того, чтобы видеть, как мой дорогой сын завоевывает женщину, которую необдуманно поцеловал в лифте. И которая все еще не уверена, что он ей нравится!

Саманта ушла с последнего этажа отеля незадолго до того, как стрелки часов показали пять. Она очень вежливо, но решительно отказалась от приглашения Джорджии вместе поужинать, сказав, что ей нужно на некоторое время съездить к себе на фирму и проверить, как там идут дела.

Конечно, это была чистая ложь. Но ей хотелось покинуть отель до возвращения Говарда. Она должна была навестить своих друзей и убедиться, что они устояли перед нажимом Эллиота и не отдали ему свою собственность. Кроме того, ей было необходимо побыть некоторое время одной и постараться убедить себя не поддаваться растущему чувству к этому человеку.

Знакомство с Эллиотом угрожало нарушить ее душевный покой. У него были сказочно красивое лицо и атлетически сложенное тело. Речь, отточенная в лучших колледжах, и опыт политической борьбы, включавший публичное таскание на руках младенцев и раздачу им поцелуев на всякого рода собраниях и встречах.

Удивительно, как он мог так быстро и далеко уехать, зная, что его мать в это время занимается организацией сватовства? — размышляла Саманта, идя вдоль берега. Она переоделась в более будничный наряд. Ее теннисные туфли были полны песка, но земля апрельскими вечерами была еще слишком холодной, чтобы ходить босиком.

Она ненадолго остановилась у открытого придорожного кафе, чтобы наскоро перекусить гамбургером, а затем направилась к Кейси Дойл.

Кейси уже в дверях сообщила Саманте, что после полудня к ней заходил Говард Эллиот. По ее словам, он всего лишь извинился за то, что не знал об «особых обстоятельствах», имеющихся у владельцев трех соседних домов, а его адвокаты тоже не учли этого при составлении предложений о продаже.

— А еще, Саманта, он подарил мне вот эти прекрасные нарциссы и тюльпаны, — проговорила Кейси, краснея, как школьница. — Мне никто не дарил цветов с тех пор, как умер Сид. Да упокоит Господь его душу! Бриджит получила свои любимые маргаритки, хотя я не знаю, откуда мистеру Эллиоту стали известны ее вкусы. Но вот что странно. Пуччини — собака мистера Рикардо — при виде этого молодого человека сразу же убежала. Знаете ли, дети и собаки… — Тут Кейси перешла на доверительный шепот: — Дети и собаки все чувствуют. Если вы им понравились, значит, вы хороший человек! А если нет, то…

Но Саманта уже махнула Кейси на прощание рукой и вернулась на берег. Она решила, что Говард Эллиот, как неудачливый политик, уже не надеющийся собрать нужное число голосов избирателей, ограничился цветами, бисквитами для собаки и туманными обещаниями «изучить вопрос».

Девушка наклонилась, подняла с песка блестевшую под лучами заходящего солнца красивую ракушку и, повертев ее в руках, бросила в океан. Она хотела доверять Говарду. Но ты же почти не знаешь этого человека, думала она про себя. Однако это не помешало тебе прилипнуть к нему, подобно песку к мокрому купальнику, когда он тебя целовал!

— Привет, Саманта, — раздался голос, заставивший девушку вздрогнуть. — Хорошо дышится по вечерам на свежем воздухе? Кстати, вы никогда не бывали на мысе Кейп-Мэй-Пойнт? Оттуда великолепный вид на бухту и очень удобно наблюдать закат солнца. Поверьте, это восхитительное зрелище!

Саманта, не поворачивая головы, продолжала идти. Говард следовал за ней. Девушка узнала его по голосу. Было приятно думать, что Эллиот, видимо, искал ее, но она боялась, что он прочтет это по ее глазам. Она и так увязла по уши и не хотела давать ему дополнительных козырей.

— Нет, я там никогда не была, — ответила Саманта. — И вряд ли в ближайшее время соберусь. Но вы правы: вечер и впрямь приятный.

— Сегодня за ужином мне очень не хватало вас, Саманта.

Она облизнула губы и нервно глотнула воздух. Ей стало неловко за ложь, которой она приготовилась объяснить свое отсутствие. Ранее ту же легенду она сказала его матери. Впрочем, почему это должно ее тревожить? Говард с первой их встречи позволял себе не замечать ее. Так почему она должна тратить время на то, чтобы выдумывать всякие предлоги?

— Я хотела побыть одна, — честно призналась Саманта. — Мне было необходимо подумать.

— Обо мне? — Говард обнял ее одной рукой за талию, как будто имел уже на это полное право. — Джорджия — кстати, она первая стала называть вас «эта милая Саманта» — сказала, будто вы не уверены, что я вам нравлюсь, — продолжал он. — Могу я знать почему?

Саманта сделала шаг в сторону, желая освободиться от его робкого объятия.

— Одна из причин заключается как раз в этом, — многозначительно ответила она, продолжая идти вперед. — Возможно, в ваших правилах — не терять времени даром. Но я всего-навсего жительница маленького городка. И не привыкла к такого рода играм. Как вашим собственным, так и вашей матери.

— Моей матери? — Говард бросил на девушку удивленный взгляд. — Но Джорджия не имеет к этому никакого отношения.

— Бросьте, Говард! Вы просто не хотите этого замечать.

Говард вздохнул, отдавая должное откровенности Саманты. Возможно, он действительно слишком стремительно шел к своей цели. Но он привык без проволочек брать то, что хотел.

— Вы думаете, именно в этом секрет моих поцелуев, Саманта? — спросил Говард. — Что они были частью какой-то игры?

Такая мысль действительно приходила мне в голову, — ответила она, больше смотря на двух вившихся над морем чаек, чем на Говарда. — Там, на верхнем этаже отеля, вы с Джорджией живете в собственном замкнутом мире. И говорите на только вам двоим понятном языке. Утром я чувствовала себя зрителем, сидящим с завязанными глазами на теннисном матче.

— Вы хотите сказать, что мои отношения с матерью носят необычный характер? — поинтересовался Говард, снова беря девушку за руку и жестом предлагая ей спуститься на пляж, к накатывающейся на песок волне.

Саманта улыбнулась той очень сдержанной характеристике, которую Говард дал своим отношениям с матерью.

— Они иногда включают приемы, которые у моряков называются «брать на абордаж». Миссис Уоррен порой ведет себя, как флиртующий подросток. Вы же потворствуете ей, одновременно направляя активность Джорджии в нужную для вас сторону.

— Откровенно, я бы не смог сказать лучше, — признался Говард, наблюдая, как морской бриз играет волосами Саманты. Он поймал себя на мысли, что хотел бы стать частью этого теплого ветерка, утопить пальцы в чудесных локонах девушки, а потом — прижать ее к себе и поцеловать.

Но сначала надо было решить деловой вопрос, касавшийся матери. И он сказал:

— Моя мать никогда не была взрослой. Наверное, потому, что это ей было не нужно. Ее всю жизнь баловали и носили на руках. Я пытался говорить с ней на эту тему, еще учась в колледже. Однако очень скоро понял безнадежность своих усилий. Как-то раз матушка откровенно призналась, что отлично понимает всю странность своего поведения, но это отнюдь не мешает ей быть счастливой и довольной жизнью. С подобного рода логикой очень трудно бороться, Саманта. Поэтому я решил пустить все на самотек.

Девушка надолго задумалась. Потом подняла глаза на Говарда:

— Вероятно, вы прав. В Джорджии есть нечто, чего я пока не поняла, но что мне определенно начинает в ней нравиться. К примеру, сегодня на сеансе физиотерапии она работала так прилежно, как собака в руках дрессировщика.

— За что я вам бесконечно благодарен, Саманта, — сказал Говард.

Они подошли к выдававшейся в море скале. Эллиот предложил девушке сесть на выступ и немного отдохнуть.

— Я знаю, — продолжил он, что мама согласилась на эти упражнения только потому, что не хочет, чтобы вы ушли, лишив ее развлечений. — Говард рассеянно посмотрел на море и, повернувшись к Саманте, сменил тему разговора: — Пока я за вами охотился, вы сбежали другой дорогой. Тем не менее мы не может остановиться на полпути, не добившись желаемых результатов.

— Каких таких результатов? — удивилась Саманта, наблюдая, как Говард усаживался рядом с ней на выступе скалы.

Несколько минут они сидели, молча глядя на океан. Серые сумерки постепенно уступали место ночной тьме. Саманта украдкой бросила любопытный взгляд на Говарда. Знает ли он о занятном предположении его матушки, почему-то решившей, что Саманта может стать ее невесткой? И о том, что она, Саманта, отвергла эту идею? Вряд ли… Джорджия просто не успела ему об этом сказать. А сам он при всей его сообразительности не смог бы до такого додуматься.

Говард повернулся к девушке и улыбнулся такой детской, мальчишеской улыбкой, что Саманта не могла не ответить ему тем же. Хотя ни на секунду не забывала того, что уже успела узнать.

— Говард, вы не ответили мне. Чего все-таки вы хотите?

— Конечно, полного выздоровления Джорджии, — тотчас же отозвался Эллиот, подняв руку девушки и прижимая к губам ее ладонь. Саманта почувствовала, как все ее тело охватила дрожь. — Но в первую очередь, — сказал он, — мне нужно больше времени, чтобы убедиться, имеют ли девушка из небольшого городка и шалопай из большого еще что-нибудь общее, помимо желания сидеть вместе и целоваться…

Голос Говарда дрогнул. Он взял обе руки Саманты, положил их ладонями на свои плечи и прижал девушку к себе. Его губы накрыли ее рот чуть раньше, чем она вспомнила, что должна немедленно спрыгнуть с выступа скалы и бежать прочь. Подальше от Говарда, от искушения, от его слегка чудаковатой, но все же довольно милой мамаши.

Но эта мысль как-то незаметно улетучилась. Да и некуда ей было бежать. Ускользнуть от Говарда…

За короткое время их знакомства она уже успела запомнить веселые морщинки вокруг его насмешливых карих глаз. Издали узнавала его уверенную, широкую, несколько надменную походку. Ей начинали нравиться его мягкий голос и манера разговаривать.

Саманта заметила, что в присутствии Эллиота ей становится трудно дышать. И даже думать. Она забыла предупреждения своей матери остерегаться велеречивых смазливых молодых людей, приезжавших в Кейп-Мэй и заводивших романы с местными девушками, продолжавшиеся неделю, месяц или, самое большее, летний сезон, а потом бесследно исчезавших.

Конечно, пора бы уже перестать быть впечатлительной молодой девицей. Но на дворе стояла весна, а в такое время года воображение непременно заводит… Черт побери! И все же у него очень сладкие губы…

Саманта позволила себе расслабиться и вновь капитулировала перед поцелуями Говарда. Она чувствовала его руки, крепко прижимавшие ее тело к своему и поочередно гладившие ее растрепавшиеся локоны. Саманта отвечала на его поцелуи. И ей было бы абсолютно все равно, даже если бы все жители Кейп-Мэя вдруг разом высыпали на берег и увидели, чем она занимается.

Здравый смысл не мог устоять перед зовом сердца, волнением от прикосновений Говарда, уверенностью, что этот мужчина — самый сильный и нежный из всех, кого она когда-либо знала. И Саманта уже почти не сомневалась, что именно он носит у себя в кармане ключи к ее счастью.

Она высвободила обе руки и припала к Эллиоту. Кончики ее пальцев ощущали гладкую кожу его лица и шеи. Ее тело вздрогнуло в страстном порыве, когда его рука как бы ненароком оказалась под ее блузкой и сжала одно из полушарий груди. На нежное поглаживание соска девушка ответила чуть слышным стоном. Может быть, все это и не было самым сильным потрясением в жизни Саманты, но она ощущала себя почти счастливой. Остальное не имело уже никакого значения…

Говард почувствовал, что Саманта сдалась, и упивался этим. Он знал, что может позволить себе и гораздо большее. О чем она в ту минуту, возможно, еще и не думала. И снова, после данных самому себе многочисленных обещаний не поддаваться неожиданно возникшим желаниям. Эллиот держал девушку в объятиях, целовал ее, делая тем самым еще один шаг в направлении, ему совсем не известном до встречи с Самантой Ричардс.

Ее губы были непередаваемо сладкими, кожа над бюстгальтером — шелковой, а ее первые несмелые ответы на его любовь — волнующими. Руки Говарда соскользнули к талии девушки. Он попытался встать, чтобы, прижавшись к ней всем телом, ощутить ее рядом, совсем близко. С трудом оторвавшись от ее губ, он прошептал:

— Мы выбираем для уединения довольно странные места. Сначала это был лифт. Теперь — далеко не пустынный берег. Я бы предложил подняться ко мне в номер на верхнем этаже, но там Джорджия. Она жаждет продолжить наблюдение за тем, что произойдет дальше. Как будто мы — главные герои ее любительской пьесы.

Саманта пришла в себя.

— А почему я непременно должна хотеть подняться к вам в номер, Говард? — спросила она, избегая смотреть ему в глаза.

Но тут же подумала, что уже поздно разыгрывать невинность. В конце концов, не поцелуи ли этого человека все еще горели на ее губах? И не тепло ли его ладоней она продолжала чувствовать на своей груди? Ее блузка была почти полностью расстегнута, а из-под пояса брюк проглядывало обнаженное тело.

Саманта резко отстранилась от Говарда, лихорадочно застегнула пуговицы на груди и сказала:

— Простите! Дурацкий вопрос. Забудьте о нем.

Он подождал несколько секунд, пока Саманта совсем успокоилась, затем взял ее за руку и повел от берега к бульвару, центральная аллея которого скупо освещалась уличными фонарями.

— А у меня есть для вас подарок, — сказал он. — Джорджия была по-настоящему взволнована, когда я купил ей новую трость. Я долго ломал голову над тем, что же подарить вам. Мне хочется выразить не только благодарность за вашу заботу о матушке и помощь в разработке моего делового проекта, но также и свои чувства.

Саманта подняла голову и сердито взглянула на Говарда.

— Я не просила ни о каком подарке. Вы, верно, забыли, что я — не ваша матушка.

Он отпустил руку девушки и обнял ее за талию.

— Неужели вы думаете, что я этого не знаю? Если бы вы были хоть в чем-то похожи на мою мать, я чувствовал бы себя старше на добрых два десятка лет. Жил бы сейчас безвылазно в Атлантик-Сити, а вы вместе со всем «ужасном трио» вели бы дела с моим юридическим отделом. Я просто хотел купить вам подарок. Разве вам не хочется на него посмотреть? Или вы совсем нелюбопытны?

Саманте неожиданно захотелось, чтобы эти минуты длились как можно дольше. Признание Говарда, что ее общество доставляет ему удовольствие, подействовало на девушку даже больше, чем поцелуи. Она, сама не зная почему, хотела ему нравиться. Даже, пожалуй, чтобы Говард полюбил ее. Так могло произойти… Разве нет? Ведь случаются и не такие странности в этой жизни.

— Итак? — донесся до ушей Саманты голос Говарда, вернувший ее из мира грез на землю. Тут она вспомнила, что так и не ответила на его вопрос. Эллиот повторил его: — Вы нелюбопытны?

Она улыбнулась, вдруг почувствовав себя в его присутствии совершенно раскованной.

— Прикажете мне солгать?

— Зачем? Ведь если вы скажете, что любопытство вам чуждо, я в это все равно не поверю.

Они стояли в небольшом круге света, падавшего от уличного фонаря. Говард полез в карман, вытащил маленькую коробочку с маркой ювелирного магазина и вложил в руку Саманты.

Она смотрела на него глазами, полными горькой обиды. Все ее розовые мечты в одну секунду рассыпались на миллионы мелких осколков. Одно дело — подарок как признательность сына за помощь, оказанную его матери. Но как она могла принять дорогую вещь от практически чужого мужчины! Ведь подобные подарки делают женщине, с которой уже связаны крепкими узами.

— Ну и как? Вы не хотите открыть коробочку? — принялся настаивать Говард, когда они остановились у перехода напротив «Эллиот Дьюнс». — Я долго выбирал подарок и буду очень расстроен, если вы не захотите на него даже взглянуть!

— О, конечно! Хотя, признаться, вы привели меня в состояние полного замешательства!

Она оглянулась на Говарда, стоявшего за ее плечом, потом закрыла глаза и стала молиться, чтобы содержимое коробочки не оказалось уж очень дорогим. Глубоко вздохнув, она открыла коробочку и рассмеялась.

— Очень кстати! Недаром сегодня, проходя мимо домика мистера Пантони, я слышала, как Пуччини вторил своему хозяину, самозабвенно выводившему арию Кармен. Вы, кажется, собираетесь снова навестить его?

— Конечно.

Саманта закрыла коробочку с парой больших розовых серег, усыпанных мелкими бриллиантами. Потом приподнялась на носки, поцеловала Говарда в щеку и впервые прижалась к нему без всякого ощущения какой-то неловкости. Слова, которые она при этом произнесла, шли от чистого сердца:

— Берегитесь, мистер Эллиот! Вы действительно можете мне понравиться!

— Буду очень осторожен, — с улыбкой ответил Говард.

Он снова привлек ее к себе и запечатлел на губах девушки долгий, страстный поцелуй, продолжавшийся до тех пор, пока на светофоре не зажглось: «Идите!»

А тем временем как раз над ними, в окне последнего этажа, бесшумно опустились жалюзи. Джорджия Уоррен, отбросив трость, которой она произвела эту операцию, села в свое кресло и удовлетворенно улыбнулась. Она была убеждена, что ни одна женщина, сколько бы поначалу ни протестовала, не могла устоять против очарования Говарда. Недаром он был ее сыном!