С любовью, Рома

Пролог

Когда мне было одиннадцать, я решил уйти из дома. Острый семейный период болезненно прошёлся по моему самолюбию: отец целыми днями пропадал на работе, стараясь как можно скорее распрощаться с многочисленными долгами; мама, всецело погружённая в домашний быт, разрывалась между нами шестерыми. Нет, вы не ослышались. Нас действительно было шестеро: четыре сыночка и две лапочки-дочки — родители на заре своей бытности постарались. Поэтому дома всегда было людно, шумно и суетно. По большей части меня это даже устраивало: под общий гам можно было проворачивать свои делишки и не особо париться из-за вероятности быть пойманным. Но временами даже мне хотелось внимания, желательно приправленного признанием моей гениальности и неповторимости, но тут уж как повезёт. В такие моменты я стандартно начинал творить беспредел.

Даже записку оставил, написанную идеально ровным почерком: «Я ухожу». Потом, правда, немного подумав и пожалев родителей, которые по моему дерзкому плану должны были крайне огорчиться, добавил: «С любовью, Рома». Но, к глубочайшему разочарованию, записку нашла не мама, а старший брат. Стас. Изогнув губы в кривой ухмылке, он воздел руки к потолку и торжественно произнёс:

— Ну наконец-то! Первая светлая мысль за одиннадцать лет!

И прежде чем я успел придумать достойный ответ, четырнадцатилетний Стас уже успел вытащить из шкафа сумку и начал скидывать в неё мои вещи. Через пять минут к нему присоединился Дамир, второй из братьев, в результате чего большая спортивная сумка была укомплектована настолько, что я попросту не смог оторвать её от пола. Оскорблённый в своих самых лучших чувствах, я решил, что эти двое не заслуживают свободы от моей компании ещё как минимум лет пять, и предпочёл остаться дома и делать их жизнь как можно более невыносимой. С праведным гневом у меня всегда всё было в порядке. И лишь разбирая сумку, я обнаружил на дне две огромные гантели, ибо нефиг… 

Вот так вот бесславно закончился мой побег из дома, который до сих пор любили припоминать мне во время семейных сборищ. При этом Стас не забывал шумно вздыхать, будто бы говоря: «А счастье было так возможно». 

Так вот, к чему это всё? Я не умею нормально просить о поддержке, внимании, заботе и прочей сентиментальщине. У меня вообще трудности с выражением чувств, и смею заметить, что зачастую это не моя проблема, а окружающих. Без разницы, сколько лет прошло со дня моего рождения — год, десять или двадцать, — но я никогда напрямую не попрошу о помощи. Что, впрочем, совершенно не отменяет потребности временами ощущать, что тебя принимают и ты кому-то нужен.

В это утро я испытывал нечто подобное. Хмурое питерское небо изменило себе, уступив права нечастому гостю здешних мест — яркому солнечному свету, что априори заставляло меня ощущать себя графом Дракулой пополам со старухой Шапокляк. В то время как народ радостно шагал по улице, улыбаясь тёплым лучам яркого июльского солнца, я взирал на мир из окна своей квартиры, испытывая очередной приступ мизантропии. 

И от этой хандры было лишь одно лекарство. Рука потянулась к телефону, нажимая на иконку со звёздочкой. Избранные контакты. Пара движений пальцем по экрану — и знакомый до исступления номер, который я и без того знал наизусть (но сей факт так и останется исключительно между вами и мной), пара гудков — и негромкое: «Да».

— Я решил, что утро добрым без меня не бывает, — улыбаясь во все тридцать два зуба, сообщил я Соне.

И плевать, что между нами четыре часа разницы во времени и тысячи километров расстояния.

Вместо привычного смешливого фырканья в трубке вдруг повисла пауза, которая мне не понравилась. Было в ней что-то неправильное. 

— Ром, я… — начала Соня и почти тут же замолчала. Вновь.

Нахмурился.

— Всё в порядке?

Наши отношения сложно назвать образцово-показательными — мы с Соней вообще оба далеки от понятия нормы, — но они всегда были пронизаны тонкой способностью чувствовать друг друга вопреки всему.

— Да, — соврала она, сделав глубокий вдох. — Просто… не звони мне больше. Пожалуйста.

Я задумчиво поскрёб гладко выбритый подбородок, припоминая, чем закончился наш предыдущий сеанс связи. Ну поругались, она была взвинчена, я тоже ни разу не д'Артаньян, но сколько раз мы уже проходили через это?

— Обиделась?

— Нет, — опять соврала она. — Но нам… действительно нужно прекратить… — так и не смогла договорить.

— Прекратить что?! — уже не на шутку напрягся я. Этих «не звони» и «не приезжай» у нас было несчётное количество раз. Но ни одно из них не было сказано всерьёз, скорее как вызов или попытка пустить шпильку. А вот сегодня… сегодня вдруг стало не смешно.

— Ром… я замуж выхожу.

Забавно. Нет, ну правда, забавно же.

— Тебе двадцать один, — напомнил ей, а сам выдохнул с облегчением. Замуж? Это не про неё.

— Услышь меня, — чуть ли не шёпотом попросила она, заставляя всё внутри меня сжаться. Так бывало каждый раз, когда я видел её слёзы. К счастью, такое случалось не часто, иначе однажды… я бы просто двинулся от этой странной тупой боли.

— Не собираюсь этот бред слушать, — выдавил я, ощущая смутную тревогу.

— Это не бред, это правда! У меня свадьба. Скоро! — неоправданно громко закричала она, словно от силы её голоса могло что-то зависеть.

Глава 1

Семь лет назад

Соня

Утро первого сентября восьмого класса традиционно началось с ругани мамы и бабушки. Их недовольные голоса разносились по всей квартире, безжалостно врываясь в мой сон. Я завошкалась в постели и привычным движением спрятала голову под подушку, надеясь отсрочить своё свидание с реальностью. Не помогло.

Скандал за стеной набирал обороты: голоса становились громче, интонации выразительней, эмоции яростней. Я слушала вполуха, не придавая особого значения происходящему, пока в их споре не была поставлена большая и громкая точка, оглушающе разлетевшаяся по всей квартире. Должно быть, как обычно, мама что-то уронила на пол. Стало даже любопытно: какому предмету кухонной утвари «посчастливилось» на этот раз? У неё с ними была какая-то особая нелюбовь. Помнится, в прошлый раз досталось графину, осколки которого я потом целую неделю выковыривала меж половых досок.

В квартире стало подозрительно тихо. Правда, ненадолго, и уже в следующий момент квартира вздрогнула — мать покинула «судно», не забыв на прощание с чувством хлопнуть дверью.

***

Минут через десять я стояла перед зеркалом в ванной и старательно чистила зубы. Настроение было странным. Недовольство от экстремального подъёма перемежалось с лёгким волнением из-за начала нового учебного года.

В школу хотелось. Мне вообще нравилось учиться, это было куда лучше, чем торчать дома среди бардака, нищеты и скандалов. Помнится, в начальных классах я могла торчать в стенах школы до самого вечера, зависая то на кружках, то у психолога, который всегда имел в запасе парочку интересных историй и кружку горячего чая. Но с годами моё отношение стало меняться, ведь с каждый днём я всё острее начинала ощущать пропасть между собой и другими детьми. И дело тут было даже не в шмотках (хотя и в них тоже), а в целом… в отношении к жизни. В свои четырнадцать я будто бы была старше остальных на целую жизнь. Сомнительный повод для гордости, но высокомерия это мне добавляло. Характер и мозги — это вообще было единственным, за что мне оставалось держаться.

Кинула взгляд на забрызганное зеркало и, не обнаружив в нём ничего хорошего, тяжко вздохнула. Меня часто называли миловидной, что бы это ни означало, но порой мне казалось, что во мне всего было слишком — слишком большие глаза, слишком крупный нос, слишком пухлые губы, слишком бледный цвет кожи. Меня скорее хотелось пожалеть, нежели  воспринимать всерьёз. Безрассудная попытка выглядеть взрослее закончилась полным крахом. Теперь мою голову венчало «воронье гнездо» из чёрных всклокоченных волос, торчащих в разные стороны, — результат моих бюджетных экспериментов. Как сделать что-то приличное при минимуме средств? Оказалось, что никак. Поэтому чёрные волосы, так сильно напоминающие паклю, два дня назад были беспощадно острижены здесь же в ванной. Бабушка тогда чуть сознание не потеряла. Мне результат тоже не понравился, но впадать в уныние и биться головой о стену я не стала, решив, что в целом новая причёска могла бы сойти за вызов социуму.

Закончив с водными процедурами, я появилась на кухне, где бабушка, кряхтя и шумно шаркая тапками, выметала гречневую кашу из-под стола. Небольшая металлическая кастрюлька — источник недавнего шума — стояла тут же на облупившемся подоконнике.

— Какая муха укусила её на этот раз? — без особых эмоций поинтересовалась я.

Бабушка бросила на меня усталый взгляд и, отставив в сторону веник с совком, выпрямилась, болезненно держась за поясницу.

— Работу удумала искать. Опять.

— Понятно, — заключила я и взялась за веник, тесня бабулю в сторону. Как-либо ещё комментировать ситуацию не было необходимости, мы обе прекрасно знали, чем закончится история «Мама и работа».

Мать я любила. Той самой любовью, которую обычно испытывают дети к своим родителям, — безусловной, наивной и от этого болезненной. А вот уважать её не получалось. Сложно уважать человека, который большую часть времени ведёт себя как великовозрастное дитя, зачастую не отдавая отчёта своим поступкам. 

Собранная с пола гречка полетела в мусорное ведро.

— Уроки сегодня есть? 

— Нет, только линейка и классный час. 

— И что, никакого праздника?

— Ну… — замялась я, — народ вроде бы потом гулять собирался.

Бабушка вновь тяжко вздохнула и, практически не отрывая ног от пола, вышла из кухни.

Я налила себе кружку чая и соорудила нехитрый бутерброд с маслом и уже засахаренным вареньем из крыжовника, когда бабушка вернулась, положив на стол передо мной сто рублей.

— Зачем? — поинтересовалась, прожевав.

— С ребятишками погуляешь.

То, что нынче «погулять» означало поход в макдак или прочую раскрученную сеть, где сто рублей — это вообще ни о чём, я уточнять не стала.

— Спасибо, — вполне искренне поблагодарила бабулю, при этом энтузиазма во мне не наблюдалась. 

Ба поняла всё правильно и, продолжая держаться за поясницу, грузно опустилась на старенький табурет, который тут же жалобно скрипнул.

— Ну не могу я тебе больше дать!

— А я разве прошу? 

Со стороны могло показаться, что мы ругаемся, голос у обеих звучал несколько напряжённо, но на самом деле мы с Раисой Ивановной прекрасно друг друга понимали. Ей всегда хотелось дать мне большего, а я… а я слишком рано разучилась ждать чего-либо.

Глава 2

Наши дни

Рома

Молот, долбивший по наковальне в моей голове, работал исправно, каждым новым ударом высекая ворох искр, плясавших в глазах красными всполохами. Мутило. Желудок болезненно сжимался от спазмов, откровенно хотелось стошнить, но для этого нужно было как минимум прийти в себя, что, собственно, никак и не выходило: чёрное липкое забвение окутывало своими щупальцами моё нутро, пытаясь утащить на самое дно, где меня ожидало блаженное спокойствие, и лишь ласковые прикосновения холодных пальцев удерживали меня где-то на самой кромке меж реальностью и сном. Чья-то рука прошлась по голове, перебирая пряди моей чёлки и негромко приговаривая:

— У собачки боли, у кошечки боли, а у Ромы не боли…

Я даже успел понадеяться на чудо. Благодаря этой надежде  неимоверным усилием воли мне удалось продрать глаза и пробормотать заветное «Соня».

Неясный женский образ над моею головой тяжко вздохнул и заметил куда-то в сторону:

— Проснулся. 

Голос был знакомым, но, к сожалению, совсем не тем, в котором я так нуждался. Меня затопила волна раздражения, больше смахивавшая на гнев. Пришлось хорошенько проморгаться, прежде чем «Соня», сидевшая в изголовье дивана над моим бренным телом, начала приобретать очертания Веры — девушки одного из старших братьев.

— Какая жалость! — тут же фыркнул сам Стас, появившись в комнате. — Нужно было воспользоваться моментом и придушить гада.

— Стас! — возмутилась самая прекрасная женщина* на свете (конечно, после нашей матушки) и вновь приложила что-то холодное к моему лбу.

Я же воспользовался моментом и простонал:

— Воды-ы-ы...

— Клизму тебе, а не воды! — совсем не сочувственно прорычал братец. — Желательно, сразу же в мозг, чтобы хоть что-то там на место встало.

— Думаешь, поможет? — подал голос ещё один представитель нашего семейства. Я даже приподнял голову от подушки, чтобы с возмущением глянуть на Дамира — от него я такой подлости не ожидал! Бероев проигнорировал мой выразительный взгляд, даже бровью не повёл. Он сидел в кресле у окна, из которого бил яркий солнечный свет. Возможно, всё дело было в этом — не так уж просто взывать к человеческой совести, когда у самого глаза слезятся. Пришлось вновь откинуть голову и потребовать:

— Воды!

— Уже, — отозвалась другая прекрасная дама, проскользнувшая мимо Стаса в комнату, неся в одной руке стакан с водой, а в другой — горстку таблеток.

— Екатерина Алексеевна, вы — ангел, — заключил я, вновь предпринимая попытку оторвать голову от подушки и послушно открывая рот.

— Зашибись! — фыркнула Вера. — Я тут, значит, с ним битый час сижу, компрессы меняю, а ангел — она…

— Опыт, — самодовольно заявила жена Дамира. — И нечего тут завидовать.

— Вы ещё подеритесь, — зло зашипел Стас. — Из-за этого дебила!

Я сделал несколько больших глотков живительной жидкости и включился в перепалку:

— А нефиг ревновать! Если не умеешь обращаться с женщинами, — в этом месте старший брат громко закашлялся, задохнувшись от моей наглости. Вот и правильно, пусть хоть немного помолчит, и без его занудства голова раскалывалась. — И вообще, я вас не звал, сами свалились мне на голову. Нужно было сидеть в своей Москве и там свои нравоучения читать.

В комнате повисло неприятное молчание, заставившее меня напрячься. То, что мой характер — дерьмо, было известно всем и давно, так что вряд ли сказанные мною слова могли кого-то здесь задеть. 

— Ром, — аккуратно позвал меня Дамир, — а мы сейчас где?

— Как это — где?! — поморщился я, устраивая больную головушку на подушке поудобней и прикрывая глаза. — Дома.

— А дома — это где?

— Не у родителей же.

— Ну а всё же?

— У меня! В Питере, — тупость задаваемых вопросов откровенно злила.

Семейство вновь замолчало. Я хоть и лежал с закрытыми глазами, но буквально кожей ощущал, как вся четвёрка нервно переглядывалась.

 — Что опять не так? — пробурчал я, чувствуя накатывающий спазм желудка, которому, благодаря стакану воды, теперь было что извергать. 

— Ну, не знаю, насколько тебя это обрадует, — осторожно продолжил Дамир, — но мы всё-таки в Москве.

***

Через час я смог покинуть недра ванной комнаты. Сначала у меня состоялось длительное свидание с унитазом: рвотные позывы всё-таки взяли верх. А потом я целых сорок минут всеми силами пытался стереть с себя груз вчерашнего дня. Можно было, конечно, предпринять попытку утопиться, но я всё же решил не лишать мир такой прелести, как я. 

— Кать, а у тебя фен есть? — поинтересовался у Бероевой, появляясь на кухне. Вся четвёрка сидела за столом и гоняла чаи, негромко переговариваясь. В том, что предметом их разговора был я, сомневаться не приходилось.

— Там, в спальне, сейчас принесу, — она начала подниматься на ноги, но Дамир накрыл ладонь жены своей.

— Сам возьмёт.

Глава 3

Семь лет назад

Соня

Следующий день начался с опоздания. Влетела в школу уже после звонка. Первым уроком в расписании стояла алгебра с грозной Ириной Владимировной, где опоздание каждый раз приравнивалось к дезертирству. 

В коридорах было пусто, и я торопилась, на ходу стягивая с себя ветровку. Поворот за угол, и… я врезалась в чью-то грудь, больно стукнувшись лбом.

— Эй, малая, аккуратней давай, — попросил меня незнакомый голос вполне добродушно. 

— Я не малая, — пробурчала, потирая место ушиба, и подняла голову вверх.

— Как скажешь, — прищурился старшеклассник и улыбнулся, да так, что мои щёки сразу же залились предательским румянцем. Вообще-то, излишняя стеснительность — это обычно было не про меня, но тут прям что-то нашло… Он был высок, красив, темноволос и бледен. И глаза. Такие карие-карие. Где-то я уже встречала подобное сочетание. Но его лицо выглядело настолько радушным, что всякие сравнения напрочь вылетели из головы, а сердце пропустило удар. Чем, если честно, напугало меня посильнее любого столкновения, поскольку такого с ним прежде ещё не случалось. — Слушай, не малая, ты местная? Я просто тут первый день и никак не могу найти кабинет географии.

— Э-э-э, — словила я речевой паралич, даже не сообразив отреагировать на явную издёвку. — Там, — проблеяла, указывая в конец коридора.

— Проводишь?

— Нет… да… я опаздываю. 

Растерянность была настолько нетипичной, что захотелось треснуть саму себя по лбу.

— Жаль, — ничуть не расстроился старшеклассник и ещё раз улыбнулся, словно испытывая на прочность моё самообладание. Клянусь, я уже была практически готова дрогнуть (и это, мать его, только из-за парочки улыбок!), когда в противоположном конце коридора появился другой парень. 

— Стас, ну ты где? Опаздываем!

Внешность второго показалась ещё более необычной, ибо не вписывалась ни в одну из привычных мне категорий — не казах, не таджик, но и не… русский.

— Дам, не занудничай, — откликнулся первый из парней. — Как раз дорогу узнаю!

— Я уже всё нашёл, — легко сообщил его спутник, указав в верном направлении. — Нам на второй этаж.

— Надёжный, — с заговорщицким видом сообщил мне Стас, после чего развернулся и последовал к своему приятелю. Я же, как дура, продолжала стоять на месте, не в состоянии преодолеть ступор. Пройдя метров пять вперёд, он обернулся и напомнил: — Слышь, не малая, ты вроде бы куда-то опаздывала.

— Чё-ё-ёрт, — вспомнила я и бросилась бежать по коридору, обгоняя странную парочку.

Стас беззаботно засмеялся, зато его приятель со странным прозвищем «Дам» с чего-то решил меня защитить:

— Ну и чего ты девчонку пугаешь?

— Клянусь, она сама, — продолжал веселиться первый. 

Я хоть и успела уже добежать до лестницы, но всё же это услышала и чуть было не растянулась на ступеньках. На что парни лишь дружно прыснули.

***

На алгебре меня предсказуемо ожидал нехилый такой нагоняй, после чего мне тут же вручили двойной листочек и велели идти на своё место писать входной контроль. Шла между рядами и незаметно кивала знакомым, тем, кто отваживался отвлечься от контрольной. Дисциплина у нашей математички всегда была железной. И лишь дойдя до своей «камчатки», я вдруг вспомнила про Рому Чернова, который никак не отреагировал на моё появление, даже головы не поднял. Словно меня и не было. Неожиданно задело. Пока я доставала вещи из рюкзака, всеми силами убеждала себя, что так-то мне нет никакого дела до него. Если хочет изображать из себя пуп земли, пожалуйста, мне-то что?! Для меня он ни-кто.

Но стоило сесть за парту, как атмосфера между нами натянулась, став максимально неловкой. На какое-то мгновение он перестал писать и оторвал взгляд от тетради. Я старалась игнорировать его, с усердием копошась в рюкзаке в поисках ручки. Вредная чёлка падала на глаза и липла к влажному после пробежки лбу. Приходилось всё время фыркать, убирая волосы с лица. И всё это под пристальным взглядом карих глаз.

— Что?! — не выдержала я.

— Ничего, — буркнул он и опять сморщил нос. Не знаю, чем пахло от меня сегодня, но новичку опять не зашло. 

— Пиши, — посоветовала ему, плюхнув на стол старенький пенал, сшитый из джинсы ещё в классе пятом.

Чернов наконец-то отвернулся, перед этим не забыв небрежным движением руки выдвинуть на середину парты сборник с дидактическими заданиями.

Не поблагодарила. Тоже мне… подачка.

Глаза забегали по строчкам заданий моего варианта, но мозг никак не желал ухватить смысл прочитанного, вместо этого всё время хотелось коситься на Мажора. Сегодня он был похож на человека — белая толстовка и тёмные джинсы. И всё бы ничего, если бы не идеальная чёлка, уложенная набок. Опять мне стало стыдно за свою кривую стрижку. Нужно будет всё же заглянуть в парикмахерскую, вчерашнюю сотку, подаренную бабушкой, я так и не потратила, можно ещё немного поднакопить и…

— Романова! — на весь класс окликнула меня Ирина Владимировна. — Ты собираешься решать контрольную?! Или так и будешь пялиться на новенького?!

Глава 4

Семь лет назад

Соня

На следующий день он отсел от меня сам. Чувствовала ли я себя виноватой? Не знаю. С одной стороны я понимала, что сама начудила, а с другой… Чернов всё так же продолжал меня не замечать. Не то чтобы он сразу сошёлся со всеми остальными, но с ними он по крайней мере разговаривал и изредка здоровался, мимо меня же он проходил с таким видом, словно я действительно не существовала на этой земле.

«Ну и хрен с ним» — думалось мне в те дни. Но относиться к происходящему с такой же лёгкостью не получалось. Каким-то неведомым образом Роман Чернов умудрился перетянуть всё внимание класса на себя, не делая для этого ровным счётом ничего. Разве что лицо кирпичом строил и морщился при каждой удобной возможности, но многие неожиданно нашли это милым.

— Он очаровашка, — мечтательно вздыхала мне на ухо Танька во время школьного обеда, наблюдая за тем, как Чернов с нескрываемым отвращением отодвигал от себя тарелку со слипшимися макаронами (именно с таким выражением лица он поглядывал на меня). Из-за чего я чуть не подавилась компотом. Уж на кого, а на очаровашку Чернов походил в последнюю очередь.

— Точно, — вторила ей Ксюха, — такой няшный. И чего это только он от нашей Соньки сбежал?

Мне достался дружеский тычок в бок, и девчонки довольно засмеялись — уже второй день они гадали, почему Чернов решил пересесть к Елисееву. Моё настроение испортилось окончательно, и я поспешила ретироваться из столовой, не желая участвовать в обсуждениях. Забившись в самый дальний угол школы, которая, как это обычно водится, имела множество лестниц, переходов и закоулков, я сидела на подоконнике и грустила. Жизнь казалась откровенно несправедливой. Вот почему одним жизнь даёт всё, а другим… Нет, наверное, мне было грешно жаловаться, в конце концов, у меня была вечно уставшая бабушка, не совсем адекватная мать и перманентно беременная трёхцветная кошка Муся. Много это или мало?

Звонок я благополучно профукала, и если бы не смс от Лапиной, пожелавшей знать, где я потерялась, то и вовсе бы забыла прийти на урок.

В очередной раз преодолевая школьные коридоры полубегом (с пунктуальностью у меня были явные проблемы), я наткнулась на странную компанию. Их было четверо: один — тот, что самый мелкий, — стоял прижатый к стене, а трое других, старше на год-два, теснили его, явно запугивая.

Мне было не по пути, но я всё равно скользнула взглядом по компашке. По-хорошему, нужно было бежать дальше, я и так в который раз нарывалась на гнев Ирины Владимировны, но тело сработало раньше, чем голова успела осознать все нюансы. Резко затормозила, разворачиваясь к компашке, ещё не понимая, что собираюсь делать, я грозно прикрикнула:

— А ну отстали от него!

— Да пошла ты, — отозвался один из пацанов, выполнявший роль главаря. Хоть им и было лет по двенадцать, но они мнили себя дико взрослыми. И уж слушать какую-то там девчонку в их планы явно не входило.

— Только после тебя, — не осталась я в долгу. — Но уши я вам всё-таки надеру.

И надрала бы, но их наезды оказались показухой — стоило мне подойти чуть ближе, как троица кинулась в рассыпную.

— В порядке? — обратилась я к пареньку, всё так же прижимавшемуся к стенке.

— Да, — буркнул он, предпринимая попытку гордо вздёрнуть голову кверху. К моему удивлению, мы оказались знакомы, по крайней мере, имя его я знала — Кирилл Чернов. — Я бы сам справился.

— Ну справился и справился бы, — не стала настаивать, воспользовавшись моментом, чтобы более пристально рассмотреть младшего брата моего неслучившегося соседа по парте.

У них было много общего — глаза цвета шоколада, упрямый подбородок и какая-то решимость во взгляде, несмотря ни на что. При этом чувствовалось, что этот Чернов иной: более коренастый, приземистый и, пусть он был заметно младше Ромы, уже сейчас становилось ясно, что вряд ли он догонит в росте своего старшего брата. Да и бравада его казалась напускной, и дело тут не в возрасте — Кирилл будто бы сам был чуть мягче, чуть теплее, чуть человечнее, хоть и сам не желал в этом признаваться. 

— Что они от тебя хотели?

— Денег, — озвучил он очевидное, отлипая от стены и дёргая плечом, словно пытаясь стряхнуть с себя неприятные воспоминания.

— А у тебя есть? — зачем-то спросила я, на что Кирилл наградил меня странным взглядом. Ну да, такие вещи в приличном обществе не обсуждают. Но, в отличие от брата, он смотрел скорее с любопытством, чем с осуждением.

Мы шли по коридору, испытывая дурацкую неловкость.

— Давно они тебя прессуют? — решила я и дальше изображать из себя рыцаря.

— Ну, так… мы летом с ними во дворах столкнулись.

— И что, некому за тебя заступиться?

— За меня не надо заступаться, — с нажимом проговорил Чернов-младший, даже остановился, упрямо сжав челюсти.

— А, ну ок, — не стала спорить. — Просто у тебя же брат вроде как есть, — между делом заметила я.

— Есть. Но это не означает, что я слабак.

— Да я не это имела в виду, просто…

— Всё в порядке. Я сам хочу разобраться.

Мы остановились в том месте, где наши пути расходились в двух разных направлениях.

Глава 5

Наши дни

Кирилл непонимающе нахмурил брови, задумчиво поскрёб подбородок и с недоверием глянул на телефон.

— Стас, давай ещё раз. Ты хочешь, чтобы я встретился с Соней и узнал, действительно ли она собирается замуж?

— Замуж не за Рому, — расставил нужные акценты брат.

Пока Кирилл обдумывал услышанное, в динамике послышался шум возни и перепалки.

— Скажи, тебе просто нравится произносить это вслух?! — возмутился виновник последних событий.

— Точно, — съёрничал в ответ старший из парней, — именно поэтому я тащусь через всю страну, чтобы лично услышать, как тебя бросают!

Договорить до конца Стас так и не успел — по ту сторону телефона развернулась очередная перебранка, заставившая Кира поморщиться. Обычно разборки старших братьев его веселили, местами даже умиляли. Когда-то давно, ещё в детстве, он даже мечтал, что тоже станет частью этого ритуала. Но не сложилось: он вырос, а братья оказались слишком далеко, чтобы при каждой встрече выяснять отношения. Впрочем, Роме со Стасом никакое расстояние не было помехой. Зачастую вся их ругань больше походила на игру, целью которой было как можно дальше засунуть нос в жизнь другого, словно попытка сказать: «Ты меня, конечно, бесишь, но я всё равно с тобой». Но сегодня всё звучало несколько иначе. Кирилл ощущал это на уровне интуиции, не обнаруживая за словами братьев привычной лёгкости и безбашенности.

Пока младший из Черновых размышлял над происходящим, трубкой завладел Дамир, в голосе которого слышалось несвойственное ему раздражение:

— Кир, ты ещё там?

— Угу.

— Подожди минуту, я выйду,  — попросил Бероев, хлопнув  дверцей автомобиля. — Всё, я тут. А то сил моих больше нету. 

— Достали?

— Не то слово, — хмыкнул Дам. — Рома сам себя по невыносимости превзошёл. Нервничает, но не признаётся.

— А Стас? 

— А Стас за него переживает, вот и вторит всеми силами. Если мы доедем хотя бы до Урала и они друг друга не прибьют, можешь считать это чудом. 

— Держись, — искренне посочувствовал Кир, он, как никто другой, знал, на что способна эта парочка. 

— А что делать? Ладно, давай к главному. Стас правильно предложил. Попробуй до Сони дойти, обстановку разведать.

— И как ты себе это представляешь? «Привет, Соня, говорят, что ты тут замуж собралась»?

— А почему, собственно, нет? Вы с ней всегда умели общий язык найти.

— Да, но это потому, что я никогда не лез в их отношения с Ромой.

— Ну, значит, пришло время, — легко заметил Дамир. — Иначе, боюсь, за два дня пути Роман Александрович не просто с ума сойдёт, но и нас до греха доведёт.

Кирилл немного помедлил, прежде чем тягостно вздохнуть:

— Ладно, завтра попробую что-нибудь придумать. Так-то у нас уже ночь.

***

Сон никак не желал идти. Кирилл ворочался с боку на бок, а мозг упрямо продолжал прокручивать ситуацию с Ромой и Соней на разные лады. Как и Дамир, Кир не был склонен впадать в панику, но если Бероев сам по себе был рассудительным и трезвомыслящим, то третий из братьев Черновых (или четвёртый, если брать в расчёт того же Дама) до последнего старался просто верить в лучшее. И  зачастую эта вера его не подводила.

Известие о скором замужестве Сони поставило в тупик не только Рому, но и всех остальных членов семьи (по крайней мере, тех, кто оказался в курсе). И если быть абсолютно честным, то сам Кирилл переживал куда больше за Соню, чем за родного брата. Происходящее с Ромой было более или менее понятно, во всяком случае, причинно-следственная связь лежала на поверхности, поведению же Романовой найти внятного объяснения никак не получалось. Что такого могло случиться в её жизни, что за один день она смогла… повернуться к ним спиной?

Кир всегда считал, что они с Соней похожи. Она всегда понимала его метания и желание сохранить независимость хотя бы внешне. Был у них в жизни такой момент, когда одиннадцатилетний Кирилл потерялся в собственной семье и лишь случайно знакомая восьмиклассница сумела разглядеть его тоску под напускной бравадой, потому что сама оказалась такой же.

И эта мысль не давала покоя. Смог бы он сам однажды просто так бросить близкого человека, ничего не объяснив?

Бесспорно, Рома умел быть тем ещё засранцем, но даже он заслуживал понимать, за что…

Устав от бесконечного ворочания в кровати, Кирилл откинул одеяло и поплёлся на кухню. 

В квартире стояла тишина, нарушаемая лишь звуками ночного города, долетавшими до их этажа через приоткрытые окна. На календаре последние дни мая, по-хорошему, нужно переживать о предстоящих экзаменах и будущем, но отчего-то своё будущее волновало мало… Ну или наоборот: заботы о близких позволяли не думать о том, что будет после окончания школы.

В холодильнике нашёлся тетрапак апельсинового сока, и пока Кирилл наливал его содержимое в высокий стакан, что-то мокрое ткнулось под его коленку. Кир наклонился и потрепал по холке Бакса. Ретриверу шёл уже десятый год, возраст потихоньку брал своё, и в последнее время пёс заметно сдал, что всерьёз пугало. 

Глава 6

Семь лет назад

Наша дружба с Кириллом завязалась далеко не сразу. Да и о какой дружбе могла идти речь между подростками с разницей в возрасте три года? Тогда это казалось настоящей пропастью, да и не планировала я ничего такого. Подумаешь, мальчишка с проблемами. У меня своих было предостаточно. Но несмотря на это, продолжала кивать ему при встрече и ободряюще подмигивать каждый раз, когда видела его повесившим нос. Кир, конечно же, смущался, пытаясь сделать как можно более непроницаемый вид. Но уже через неделю он рискнул наградить меня несмелой улыбкой. И наверное, на этом можно было бы остановиться, но мне всё не давал покоя тот факт, что Рома даже не захотел выслушать о трудностях собственного брата. 

Обычно я предпочитала держаться в стороне от чужих невзгод, но на этот раз меня буквально разрывало от злости. Поэтому любви к Чернову после нашего похода к директору во мне не прибавилось. 

***

В то утро всё шло наперекосяк. А началось с того, что я не смогла открыть дверь. В нашем доме было принято каждый вечер запирать входную дверь на ключ изнутри. На два замка. Не то чтобы в этом была какая-то необходимость — один из замков был автоматическим, — но бабушка, пережившая лихие девяностые, полагала, что если не запереться, то нас обязательно украдут. Тот факт, что мы в принципе никому на фиг не сдались, волновал её мало. Ну а на такие мелочи, как первый этаж и отсутствие решёток, и вовсе никто не обращал внимания. 

Так вот, как обычно, в положенные восемь утра я планировала отправиться в школу, когда обнаружила отсутствие ключей в замке, где они обычно ночевали. Пару раз хлопнув глазами, я отправилась искать ключи в прихожей и не нашла. Все три связки. Я даже карманы курток вывернула и собственный рюкзак обшарила, но было пусто. Время начинало поджимать, и я позвала бабушку. Та, громко шаркая тапками и кряхтя, проделала всё то же самое: вывернула карманы, перетряхнула мой рюкзак и даже отодвинула обувную тумбу. Ключей не было. Мы с бабушкой непонимающе переглянулись и повторили те же самые действия, только в обратном порядке: тумба, рюкзак, куртки, замок. Я даже дверь на всякий случай подёргала, но она абсолютно точно была заперта.

Время шло, я нервничала. Но только спустя десять минут, когда ждать дольше было уже некуда, мы наконец обратили внимание на маму, которая стояла в дверях одной из комнат. Её трясло мелкой дрожью, но в период обострения это было настолько привычно, что я даже не сразу заметила.

— Ма, — осторожно позвала я её. — Ты ключи не видела?

— Ключи? — глухо, словно через толщу воды, переспросила она. — Какие ключи?

— От двери, — на автомате ответила я, уже подозревая, что если и получу от неё ответ, то он мне не понравится.

— От этой двери? — уточнила мать, указав пальцем в сторону выхода. — Это очень плохая дверь, опасная, — зачастила она. — За ней столько угроз…

— Лариса! — всплеснула руками бабушка. Порой она воспринимала мамины выходки как нечто досадное. — Куда ты ключи дела?! 

Мать запричитала что-то малочленораздельное, явно начиная нервничать ещё больше от нашего пристального внимания. А я почувствовала, что ещё чуть-чуть — и разревусь. В голове крутилась лишь одна мысль: как же я устала! Рванула в свою комнату, не снимая уличной обуви, и громко хлопнула дверью. 

Циферблат на дисплее телефона равнодушно отсчитывал оставшиеся до начала уроков пять минут. Первым, слава богу, в расписании значилась не математика. Но легче от этого не становилось. Меня буквально душило чувство безнадёги, как если бы дверь оказалась заперта на веки вечные. Взгляд сам собой упёрся в окно, за которым ветер раскачивал ветви молодого клёна, обрывая пожелтевшую листву и унося прочь. Шмыгнув носом и посильнее закусив губу, я вдруг подорвалась с места, взлетая на подоконник и пугая саму себя…

***

В школу я ворвалась минут через пятнадцать, задыхаясь от бега и без устали убирая от лица лезущие в глаза волосы (будь прокляты эти эксперименты!). И хоть звонок на урок уже давно отзвенел, моя решимость была непоколебима. И дело тут было не в тяге к знаниям: мне было жизненно важно почувствовать, что хоть что-то в этом мире подвластно моим решениям. Поэтому на английский я завалилась с каменным лицом, словно это было самым обычным делом — являться на уроки едва ли не с десятиминутным опозданием.

Инна Алексеевна бросила на меня раздражённый взгляд, но как-либо комментировать моё появление не стала, велев:

— Садись к Чернову, у нас контрольная.

Я с надеждой покосилась в сторону пустой парты, но реалии обычной российской школы, как всегда, оказались таковы: одна распечатка на парту.

И, даже не думая скрывать своего раздражения, я всё-таки уселась к Роме, демонстративно отодвинувшись от него как можно дальше. Танька, всё это время с любопытством наблюдавшая за мной, покрутила пальцем у виска.

Где-то с минуту я пялилась на листок с заданием, который лежал на стороне Ромы, но так и не смогла ничего там разглядеть. Пришлось тянуть шею, понимая, что, должно быть, выгляжу совсем дурой. Но я не сдавалась, пока Чернов с шумом не выпустил воздух из лёгких и с видом великомученика не придвинул ко мне распечатку. При этом прошипев:

— Вот почему так? Опаздываешь ты, а страдаю я!

Закатила глаза, еле удержавшись от того, чтобы не показать ему фак. Но воспитание по неизвестной причине вдруг взяло верх, и я принялась за самостоятельную, однако очень быстро поняла, что возможность прочитать задание мне ничем не поможет. Английский на данном этапе жизни для меня был той ещё китайской грамотой.

Глава 7

Наши дни

Кирилл

Утро настало непростительно быстро. Кирилл даже не сразу поверил звонку будильника: уснул он поздно, не заметив того, как усталость утянула его в царство Морфея, подальше от тягостных мыслей. Теперь же чувствовал себя разбитым.

По квартире разносились привычные звуки, свойственные началу дня семьи, воспитывающей маленького ребёнка. На кухне обнаружилась мама, обречённо наблюдавшая за тем, как самый младший из детей с неподдельным удовольствием размазывал кашу по поверхности стола.

— Ты рано, — заметила Саня, после того как Кир привычным движением чмокнул её в щёку и потрепал лохматую макушку Никиты.

— Дела, — загадочно сообщил он, наливая кружку горячего чая.

— Мне следует об этом знать? — уточнила мать, на что Кирилл лишь отрицательно мотнул головой. Саню это, конечно же, ни разу не успокоило. Двадцать с лишним лет родительства и столько же лет брака, семеро детей, а теперь ещё и двое внуков научили Александру Сергеевну одной непреложной истине: чем меньше информации ей выдают, тем больше поводов для беспокойства у неё должно быть. Второй же закон, распространяющийся на всех членов семьи, заключался в том, что привычка отмалчиваться была вшита в представителей семейства Черновых едва ли не на генном уровне. 

Саня смиренно вздохнула и опустилась на стул напротив старшего из сыновей, ещё живущих под крышей этого дома. Впрочем, чувствуя настрой Кирилла, она не сомневалась, что скоро и он выпорхнет из гнезда, отправившись покорять мир.

Кухонные часы показывали половину восьмого, что в их семье считалось несусветной ранью для всех, кроме самой Сани, которой вечно приходилось подстраиваться под нужды большого клана, и, собственно, его главы, который по жизни отличался трудоголизмом и был верен принципу «кто рано встаёт, тому...».

— Ма, — Кирилл дожевал свой последний бутерброд, — я возьму твою машину?

Александра озадаченно сдвинула брови, невольно задумавшись о том, куда могло понести с утра пораньше сына, тем более на машине, но не спросила, с грустью отметив, что и этот «мальчик»  совсем вырос и нужно это просто принять. 

Буквально недавно она жаловалась мужу, что такими темпами и останутся втроём в огромной квартире. На что Саша, лукаво улыбнувшись, заметил:

— Не, втроём не останемся. Судя по тенденции, мы с тобой внуками будем обрастать быстрее, чем детьми.

— Чур тебя, — ужаснулась Саня, у которой в голове до сих пор не укладывалось осознание того факта, что её дети достигли возраста, когда могут иметь своих детей. Статус сорокалетней бабушки шокировал куда сильнее, чем статус шестнадцатилетней мамы.

— Ну или же в крайнем случае мы можем сами ещё раз попытаться... — муж откровенно издевался, за что тут же получил диванной подушкой по лохматой голове. Она даже отвечать ничего на это не стала, наградив гада Чернова убийственным взглядом, которому мог бы позавидовать сам Рома. Не то чтобы Сашка говорил всерьёз, но шутка была столь избитой, что уже переставала быть смешной. Самое ужасное заключалось в том, что у неё самой порой в голове пролетала грустная мысль, что не будь последние роды такими тяжёлыми... Нет уж, дудки, в эту лотерею она больше не играет.

— А как же подготовка к экзаменам? — напустила на себя строгость Саня, чтобы ещё хоть немного продлить ощущение детства своего восемнадцатилетнего отпрыска.

— Ма, ну какие экзамены… в армии? — бесстыже ухмыльнулся Кир, явно глумясь над матерью. Пару лет назад он огорошил всех, объявив, что после школы вместо института собирается отправиться отдавать родине долг, взявшийся неведомо откуда.

Саня недовольно фыркнула и, постучав кулаком по Кирюшиному лбу, отправилась в ванную — отмывать Никитку и размышлять над тем, где ж она умудрилась так нагрешить. 

Сам же источник беспокойства лишь грустно улыбнулся, ибо как ещё донести до родителей свои порывы — он не знал.

***

Соня всё ещё жила возле школы. Минут пятнадцать быстрым шагом от дома Черновых. Зачем ему машина, Кирилл и сам не знал, но интуиция подсказывала — надо. В отличие от немногих одноклассников, которые, как и он, уже успели получить права, Кир не впадал в экстаз от возможности водить. Он и на права-то пошёл учиться потому, что скоро было восемнадцать и… вроде как положено. Вон тот же Стас жизни не представлял без тачек. Ромка тоже водил искусно, с тех пор как преодолел рубеж совершеннолетия. Дам был более сдержанный в этом вопросе, но оно и понятно — его родные родители погибли в автоаварии, после чего он и очутился в их доме. Отец, мать… Короче, он считал, что надо, поэтому вот уже второй месяц был счастливым обладателем заветного пластика, который, впрочем, не привнёс ни капли осмысленности в его жизнь.

Припарковавшись напротив Сониной трехэтажки, Кирилл не спешил убирать руки с руля. Старая металлическая дверь подъезда была знакома до  боли. Сколько раз он здесь бывал, волочась следом за Романовой и братом, которые упорно делали вид, что являются всего лишь друзьями. При этом зачем им нужен был Кирилл, вряд ли бы кто объяснил. Слабые попытки держать друг друга на расстоянии окончательно провалились в тот день, когда он самолично послал эту парочку. В тот год он уже учился в седьмом классе, с подачи Дамира занимался спортом и начинал чувствовать свой внутренний стержень. И кто знает, чем бы закончилась эта история, если бы Кир тогда пошёл на поводу у Ромы, продолжая изображать из себя буфер между ними.