С любовью, сволочь (СИ)

Часть 1

Глава 1

Маша

— Маликова, что ты там возишься?

— Ручка не пишет, Маргарита Ивановна, запасную ищу.

Я вынырнула из-под парты — и тут же вскочила с диким визгом. Наверно, меня услышали в спортзале на первом этаже.

— Это еще что такое? — подпрыгнула биологичка, но я продолжала верещать, как будто спалило предохранители.

По парте медленно ползла какая-то мерзкая усатая тварь размером с мизинец, только гораздо толще. Мало того что ползла, так еще и шипела!

Криська, увлеченно строчившая что-то в тетради, с недоумением посмотрела на меня. Захватила взглядом чудовище, заорала, дернулась и с грохотом свалилась со стула в проход. Класс загомонил, кто-то из девчонок присоединился к нашим воплям. Марго подошла к нам.

— Таракан, — подставив палец, она подцепила его и посадила на ладонь. — Мадагаскарский. Шипящий. Ну и чего орать? Чей?

Взгляд Марго не предвещал ничего хорошего, и я замолчала, хотя от слова «таракан» горло свело рвотным позывом. Криська поднялась и с досадой разглядывала дыру на колготках, не торопясь сесть на место.

— Гоша, ну что ж ты так неосторожно? — откинув с глаз челку, встал Мирский, он же Мерзкий. — Извините, Маргарита Ивановна, это мой. Гоша. Сбежал из коробки. Соскучился, наверно. Можно?

Он протянул руку, но та покачала головой.

— Нельзя. Коробку дай. Заберешь после уроков у Валерии Ильиничны.

— Вы правда думаете, что Валерия Ильинична обрадуется, если вы принесете ей таракана?

— Коробку! Живо! — отрезала Марго.

Когда она становилась такой, спорить с ней было опасно. Мягкая рыжая кошечка с глазами-крыжовинами мгновенно превращалась в огненную фурию.

— Вот же ведьма, — сладострастно прошептал Кешка Печерников.

— А ты подрочи, — тихо предложила Алиска, вызвав волну сдавленного хрюканья.

Марго притворилась, что не услышала.

— Всеволод, я жду.

Пожав плечами, Мирский достал из сумки белый коробок.

— А теперь иди погуляй. Встретимся после уроков у директора.

Дождавшись, когда он выйдет, Марго пальцем погладила таракана, посадила в коробку и положила ее на свой стол.

— Ну а теперь продолжим. О движущих силах антропогенеза нам поведает… Маликова, прошу к доске. Отвлекись от своих переживаний.

— Не могу, Маргарита Ивановна, — стиснув зубы, отказалась я.

— Ставлю два?

— Меня стошнит сейчас! Правда!

— Ну ладно, — Марго посмотрела на меня и, похоже, поняла, что я не придуриваюсь. — Иди тоже прогуляйся. Водички попей. Надо же, какие все нежные. Выросло поколение, не видевшее живого таракана. А говорят, плохо живем.

Я, конечно, могла бы возразить, потому что все было с точностью до наоборот. Три года моего детства прошли в деревянном бараке. С весны и до поздней осени сквозь щели пробирались черные земляные тараканы, не такие огромные, как этот, но тоже немаленькие. Они вольготно разгуливали по комнате, ночью невозможно было встать с постели, чтобы не наступить на одного из них и не раздавить с отвратительным чваканьем. К утру от трупа оставалась только хитиновая шкурка: приходили товарищи и поедали — не пропадать же добру. С тех пор на одно лишь слово «таракан» я реагировала как собачка Павлова, но не слюной, а тошнотой. А уж если видела — и подавно.

Да, я могла бы, конечно, об этом рассказать, но… не могла. Потому что желудок уже сводило спазмами. Еще немного — и случится страшное.

Выскочив из кабинета так, словно в заднице включился реактивный двигатель, я помчался к туалету, благо недалеко. Ворвалась туда, заскочила в первую же кабинку и вывернула завтрак в унитаз. Постояла, подышала глубоко, потом умылась, прополоскала рот выпила противной теплой воды из-под крана.

Мирский сидел в коридоре на подоконнике, покачивая ногой в «Пуме», и тупил в телефон. Услышав шаги, поднял голову и спросил с гадкой усмешечкой:

— Манечка, ты так боишься тараканов?

В желудке булькнуло, горло свело.

— Заткнись, сволочь! — прошипела я.

Я ненавидела его так, как еще никого в жизни. Даже Виталика меньше. Эта ненависть была горячей и ослепительной, как вулканическая лава. С самого первого дня. Каждый раз, когда он вот так смотрел на меня, хотелось с визгом вцепиться когтями ему в рожу и разодрать в лоскуты.

— Почему не на уроке?

Словно из ниоткуда материализовалась математичка Евгеша с повязкой дежурного учителя на рукаве.

— В туалет ходила, — огрызнулась я.

— С провожатым?

— Меня выгнали, — ослепительно улыбнулся Мирский.

— С какого урока?

— С биологии.

— Маликова, иди в класс. Мирский, за мной.

Пожав плечами, он убрал телефон в карман и пошел за покатившейся колобком Евгешей. Я с трудом удержалась от желания плюнуть ему вслед и открыла дверь кабинета.

— Получше? — вполне мирно спросила Марго и повернулась к томящемуся у доски Кешке. — Садись, Печерников. Три.

— За что? — заныл Кеший.

— За лояльность. Иначе было бы два.

Класс приглушенно захихикал. Все знали, что он вот уже второй год торчит на биологичку. Та пришла к нам сразу после института, и на нее облизывались не только учителя-мужчины, но и многие старшеклассники. Девчонки не без зависти вынуждены были признать, что Марго красотка. Высокая, стройная, с тонкой талией и роскошной грудью. А чего стоила копна вьющихся темно-рыжих волос в сочетании с изумрудными глазами! И что только она забыла в школе? Ей бы в модели.

— Ты как? — шепотом спросила Криська, когда я села на место.

— Кажется, жива, — ответила я, с опаской оглядывая парту. На всякий случай.

— А Мир где?

Бедняга была в него влюблена с того самого дня, как он пришел к нам в начале года. Тихо и безнадежно. Я сомневалась, что Мирский помнит, как ее зовут.

— Евгеша в плен взяла. Увела куда-то. Туда ему и дорога. Сволочь!

— Разговорчики! — Марго хлопнула по столу рукой. — Домашнее задание…

Как это у нее получается? Звонок всегда звенит ровно на последнем слове, секунда в секунду.

— Свободны, — она махнула рукой и села за стол.

Народ сорвался с мест и устроил толкучку у двери: ну как же, большая перемена, все в столовку! Засунув в сумку-хобо тетрадь и ручку, я поплелась к выходу, но тут в спину прилетело:

— Мария, притормози!

Сева

— И что опять? — с видом великомученицы поинтересовалась Женя, когда мы зашли в ее кабинет.

— Таракан убежал, — буркнул я, присев на край парты. — Из коробки. Девки визг подняли. Как будто я специально выпустил. Марго его забрала. Сказала, получишь у директора.

— Таракан? — скривилась она. — Какого черта? Ты что, совсем рехнулся?

— Это не мой. Отдать надо. Мадагаскарский таракан. Он у Виктюха вместо собачки. Попросил подержать у себя.

— Господи, Севка! Опять? Ты же обещал!

— Да что обещал, Женя? Что опять? Я не играл. Мне теперь что, вообще с ним не общаться? Мы с горшка дружим.

— Вот додружит он тебя с горшка до цугундера, Сева. Вот увидишь. Я тебя больше отмазывать не буду. Пусть мать с тобой возится. Если вспомнит о том, что у нее сын есть.

— Ну понеслась… эта самая… которая по кочкам.

— Всеволод! — рявкнула Женя.

— А что? Я разве сказал, кто именно понеслась? Или что именно? Она кто или что? Которая понеслась?

— Так, пошел вон, засранец! Хотя нет, стой! Вон там коробки в углу, видишь? Все нужно разобрать, сложить в стопку и связать веревкой. Приступай. Времени у тебя — до конца урока. Не успеешь — прихватишь перемену.

— Жень, ты забыла? У меня гастрит, мне нельзя пропускать приемы пищи.

— Поговори тут еще! Гастрит у него!

Она вышла, хлопнув дверью, а я с тоской посмотрел на штабель пыльных коробок, которые предстояло спрессовать за какие-то десять минут. И чего Женьку так растащило?

На самом деле Гоша из коробки вовсе не сбежал, я его выпустил. Думал, что Маликова с Вербицкой поднимут визг, а я тихонько подберу и спрячу. Но все пошло не так. Таракан ломанул по парте с такой скоростью, что мне до него было не дотянуться. А потом подскочила Марго и… экспроприировала. И теперь надо Гошу как-то выручать. Я хоть и выиграл его у Витьки в покер, но только в качестве залога, пока не заплатит долг. Директриса наверняка устроит хай. Черт, и дернуло же меня!

Но таракан такой здоровенный, да еще и шипит прикольно. Как будто водой на раскаленную плиту брызнули. Грех не использовать. А эти две курицы прямо за спиной, удобно. Повернулся и подкинул незаметно. Никто в классе не бесил меня так, как они. Вербицкая — своими влюбленными взглядами. А Маликова… та просто бесила. По факту бытия. Потому что дура.

Коробки оказались пыльными, да еще и проклеенными бумажным скотчем, снаружи и внутри. Пока сложил одну, перемазался, как свинота. А их было, по минимальным прикидкам, штук пятнадцать. Звонок зазвенел на пятой.

Нет уж, прости, Женечка. Я, конечно, у тебя в долгу, но не настолько, чтобы жертвовать своим желудком. Айболит сказал: регулярное питание, а докторов нужно слушаться. Даже если в роли регулярного питания выступает жареный столовский пирожок с подозрительной начинкой.

Отряхнув брюки, я вышел и двинул было в сторону столовки, но сообразил, что кошелек остался в сумке. А сумка в кабинете биологии. Вот засада! Пока туда, пока обратно, набежит очередь такая, что не успею. Точно не день Мирского сегодня.

Ну что делать, придется идти. Заодно покланяюсь Маргоше в ножки, может, отдаст Гошу. В такие ножки одно удовольствие покланяться. Жаль, что училки не носят мини. Женьке, конечно, не пошло бы, а Марго — в самый раз. Я хоть и не дрочил на нее, как некоторые, но эстетическое и эротическое удовольствие она вызывала.

— Всеволод!

Блин! Накликал. Только вспомнил — и она тут как тут. Не Марго, Женька. Притворился глухим и брызнул вниз по лестнице, лавируя между мелкотней, которую вели в столовку строем. Догонять она не стала, уже хорошо. Хотя матери, конечно, позвонит. Но той и правда до меня дела нет, она вся в… как это? А, в эмпиреях. Репетиции, спектакли, съемки, творческие встречи, светские тусовки. А если и появляется дома, то все равно пребывает где-то очень далеко от убогой прозы жизни. Я вполне понимал отца, что тот не выдержал и свалил в закат. Теперь у него нормальная жена, нормальная семья. И только я… ни пришей ни пристебай.

А еще я все-таки сволочь, конечно. Маликова права… кое в чем. Женька меня вытащила из неприятностей, когда мы с Виктюхом спалились, причем не первый раз. А я ее вот так подставляю. Но что делать, если Вик помешан на картах, а я — на теории игр. Его мечта — участвовать в международных чемпионатах и выиграть кучу денег. Моя — разработать оптимальную математическую модель для покера. Но пока мы оба в жопе. Он вчера проиграл мне любимого таракана, а я написал простенький код и подсчитал, что только на префлопе количество стратегий для шести игроков описывается числом тысяча восемьсот пятого порядка. Впрочем, мне гораздо интереснее процесс, а не результат. Деньги — хорошо, но азарт поиска важнее.

Я пытался все это объяснить Жене, но она и слушать не стала, потому что уверена: я встал на плохую дорогу и меня вот-вот засосет опасная трясина. Что вот-вот начну выносить вещи из дома, если уже не начал. На самом-то деле я играю в рамках своих карманных, не более того. Просто играю хорошо и выигрываю больше, чем проигрываю. И зависимости у меня нет. Всегда понимаю, когда надо выйти из игры.

В кабинете биологии было пусто. Из-за закрытой двери лаборантской доносилось какое-то бормотание. Я узнал голос Маргоши, а второй — нет. Девчонский, невнятный. Интересно, кому там она вставляет клизму?

Ступая на цыпочки, я забрал свою сумку и тут заметил на учительском столе коробок с Гошей. Несколько секунд топтался на месте, а потом схватил его, сунул в карман и дал деру.

А, сгорел сарай — гори и хата. Марго, конечно, не простит, и отвечать придется по всей строгости закона, за все сразу. Но хотя бы Гоша спасен, уже плюс.

Глава 2

Глава 2

Маша

— Мария, хочу с тобой поговорить, — голос Марго звучал озабоченно. — Я понимаю, что большая перемена. Могу компенсировать чаем с пирогом. Будешь?

Я покосилась на коробку с тараканом на столе, прислушалась к себе. Есть хотелось, даже очень. Тем более с завтраком пришлось распрощаться из-за этой твари. Под тварью я подразумевала не столько таракана, сколько его хозяина.

— Спасибо, Маргарита Ивановна, — кивнула я. — Буду.

— Ну и отлично. Пойдем, — она дернула подбородком в сторону лаборантской.

Интересно, что ей от меня понадобилось? Я в число ее любимчиков не входила. Хотя, если подумать, у нее вообще не было любимчиков. Ко всем ровно, с насмешечкой, но такой… не обидной. Жаль, что наша классная не она, а зануда Фанечка. Но у Марго класса вообще нет. Видимо, решили, что она еще молодая и неопытная.

В лаборантской Марго включила электрочайник, достала из шкафчика чашки, коробку чайных пакетиков, контейнер с нарезанным кусками пирогом.

— Сахар надо?

— Нет, спасибо, — я покачала головой и присела к столу, заваленному книгами и бумагами, которые она резким жестом сдвинула в сторону.

— Мария, я, конечно, лезу не в свое дело, ты уж прости… — начала Марго и тут же притормозила, а я моментально наёжилась. Пирог — кстати, вкусный, с капустой — застрял в глотке. — Ты в последнее время мрачная такая. Бледная, синяки под глазами. И сегодня…

— Нет, я не беременна, Маргарита Ивановна, — все-таки проглотив кусок, перебила я. — Если вы о том, что меня тошнило. Это таракан. Не выношу тараканов. С детства. Правда. А так… все в порядке. Это…

Я хотела сказать «это личное». Пусть думает, что я влюблена без взаимности. А почему нет? В девятом я втюрилась в Воротынского из параллельного. Целый год страдала, пока он в колледж не ушел. Тоже была мрачная. И по ночам не спала.

Черт, вот только сейчас я совсем по другой причине не сплю. Особенно когда мать в ночную смену работает. На двери задвижка, но разве она здоровенного мужика остановит? Даже в туалет боюсь высунуться. Скорей бы закончить школу и уехать подальше. В мае исполнится восемнадцать, никто не сможет запретить. Даже если не поступлю никуда на бюджет, все равно дома не останусь. Потому что насчет папиной квартиры мать четко сказала: даже и не думай. Ну еще бы, денежки текут с нее, а у Витали большие потребности при крошечной зарплате. Причем маминой зарплате, не его. Хотя… в принципе, если не поступлю, смысла нет уезжать. Пойду работать, сниму комнату, хоть какую-нибудь.

Тут я вынырнула из своих мыслей от легкого покашливания Марго, ждущей окончания фразы. Она смотрела с таким участием, что неожиданно захотелось поделиться. Ну хоть с кем-то. Я даже Криське ничего не рассказывала, хотя мы дружили с первого класса.

— Это… домашнее, Маргарита Ивановна.

Вылетело само, и я тут же пожалела. Ну как о таком говорить? Но обратно уже не затолкаешь.

— Проблемы в семье?

— Ну… да. Можно и так сказать. Ничего, я вывезу.

— Я чем-то могу помочь?

— А чем вы можете помочь? — глаза защипало, я сделала большой глоток, обожглась, закашлялась. — Ничего, закончу и буду в Москве поступать. Или еще где-нибудь. Лишь бы подальше отсюда.

— Все настолько плохо, что тебе все равно куда? Лишь бы подальше?

— Не все равно, конечно. Но куда хотелось бы, на бюджет вряд ли поступлю. Если только на заочку. А на платное денег нет. Но дома точно не останусь.

— С родителями конфликт какой-то?

Странно, но ее настойчивость не раздражала. Может, потому, что была искренней?

— С отчимом. Конфликт? — я усмехнулась, стараясь не заплакать.

Ее лицо стало жестким, глаза полыхнули какой-то неоновой зеленью. И я поняла, что она… поняла. Может, даже сама с таким столкнулась.

— Маша, а отец? — спросила Марго тихо.

— Умер. Давно, — и тут меня прорвало. — Он прорабом был на стройке, и на него недостачу какую-то повесили. А может, и правда виноват был, не знаю. Дали три года колонии-поселения. Мама поехала к нему. Со мной. Мне только три исполнилось. Сняла комнату в поселке, в бараке, и ему разрешили жить с нами. Устроилась уборщицей в детский сад, чтобы меня туда взяли. У отца сердце больное было, стало хуже. Когда в Питер вернулись, всего год прожил и умер. Я только в школу пошла. А мама снова замуж вышла. Сначала он меня вообще не замечал. А теперь…

— Заметил? А с матерью ты не пробовала говорить?

— Пробовала, — я доела пирог, запила чаем. — Спасибо, очень вкусно, Маргарита Ивановна. Она сказала, что я на Виталика наговариваю, что такого просто быть не может. Я просила, чтобы она мне разрешила переехать в квартиру отца, от него однушка осталась. Но она ее сдает. Это же деньги. Работает в двух местах, а Виталик на диване лежит. Это называется «ищет работу». Я стараюсь поменьше дома бывать. В библиотеке сижу, к ЕГЭ готовлюсь. Или у Криси. Или на подработке. Но все равно приходится идти ночевать.

— А что за подработка?

— Флаеры раздаю, рекламу по почтовым ящикам раскидываю. Хоть немного денег подкопить.

— Ну вот что, Маша, — Марго откинулась на спинку стула и скрестила руки на груди. — Скажи матери, чтобы пришла ко мне. Я с ней поговорю.

— Не надо, Маргарита Ивановна, — испугалась я, еще раз пожалев, что рассказала. — Только хуже будет.

— Хуже, Мария, будет только в одном случае. Если он тебя изнасилует и скажет, что ты сама приперлась и предложилась. Вот это точно будет хуже. Поэтому передай, что я ее жду.

А ведь она права. Хоть и говорят, что никогда не бывает так плохо, чтобы не могло быть еще хуже, но…

— Хорошо, передам. Спасибо вам. Что спросили. И выслушали. И хотите помочь.

Марго как-то криво улыбнулась, приобняла меня за плечи и тут же отпустила.

— Ладно, Маша, сейчас уже звонок. Беги. Если хочешь, забирай пирог.

Я не стала ломаться, поблагодарила и запихнула контейнер в сумку. Мы вышли из лаборантской, и Марго расхохоталась, посмотрев на свой стол.

— Мирский, паршивец, все-таки спер своего дружка. А я думала, придет за ним или нет?

— Вы специально его оставили на столе? — удивилась я.

— Ага, — кивнула она. — Но только тс-с-с, это секрет.

Сева

Отойдя от кабинета биологии на безопасное расстояние, я остановился и задумался.

Интересно, когда Марго заметит пропажу? Вряд ли сразу побежит искать меня для расправы. Скорее всего, вообще не побежит, просто пожалится Валитре. И Фанечке для комплекта. Ну Фанечка-то ладно, манная каша и есть манная каша. Скажет с обиженным видом что-то вроде «Мирский, сколько я еще буду терпеть твои выходки?»

Три месяца, Фаинпална. Три месяца — и выпускной. Потерпите, недолго осталось. Разойдемся, как в море корабли, и забудем друг о друге. А вот Валитра — это уже хуже. Она единственная, кто знает, что Женя моя сестра. И будет есть ей печень. А та, оставшись без печени, для компенсации выклюет мозг мне.

На самом-то деле Женька мне сестра не родная, а двоюродная. Разница в возрасте у нас двадцать три года. Так уж вышло, что мой отец, поздний ребенок, оказался ровесником своей племянницы. Когда я родился, она уже работала в школе. Семьи у Жени нет, поэтому после развода мать, уезжая на съемки или гастроли, оставляет меня на ее попечении. А потом приезжает и докапывается, что та плохая нянька, раз на мальчика вечно жалуются в школе.

Впрочем, жалуются-то больше на поведение, не на учебу. Да и то по мелочам. Паинькой я никогда не был. Но капитальный залет случился только один раз. Когда в начале учебного года крепко раздел одного мажорчика из параллельного класса в старой школе. В цену подержанной иномарки. И ведь не хотел, но тот меня на слабо развел, как пацаненка. Типа, ты, Мирский, только пиздаболить горазд, а с настоящими игроками не сядешь. Это он-то настоящий игрок!

На самом деле если я и понтовался, то только в картах, поскольку играл с трех лет, во все игры, от дурака до префика, хотя предпочитал покер. Научил нас с Виктюхом его старший брат, профессиональный игрок, победитель международных покерных серий. Он говорил, что и я вполне смог бы этим зарабатывать. С восемнадцати можно участвовать в рейтинговых соревнованиях, набирать очки. Но я твердо решил, что пойду в IT, а игры оставлю в качестве хобби. Или, допустим, рабочего материала.

Так вот Хаммера я разложил членом на многочлен, легко. При свидетелях. Что меня и сгубило. Его мамаша прибежала с воплями к директору. А поскольку Хаммеров папаша был школьным спонсором, все закрутилось не на шутку. К счастью, Женька с нашим дерибасом училась на одном курсе. Дело удалось замять. Деньги я вернул, но из школы пришлось уйти. В Женькину. И под ее ответственность, поскольку характеристику мне написали самую что ни на есть красочную. Валитра брать меня не хотела, но систер ее уломала.

Родство наше мы с Женькой решили не афишировать, тем более фамилии у нас разные. По официальной версии я перешел в профильный физмат-класс, поскольку в моей школе информатика была слабенькой, а я нацелился на Политех или ЛЭТИ. Хотя, если по чесноку, слабеньким был как раз этот самый класс. Вот параллельный — тот действительно сильный, но лингвистический, а в наш слили всех, кто не прошел туда. Та же Маликова или ее подружка — те еще математички-физички. Как выйдут к доске, без слез слушать невозможно. От смеха, ясень пень.

Вытащив из глубокой задницы, Женя взяла с меня страшную клятву больше не играть. Разумеется, я поклялся и, разумеется, клятву регулярно нарушал. Играл — но тихонько, не борзяся. Ничего удивительного, что ее так возбухнуло от одного упоминания о Виктюхе. Тогда он вышел из воды пусть не совсем сухим, но без потерь, поскольку непосредственно с Хаммером не играл. Типа «я просто сидел рядом».

С Витькой мы дружили с детского сада. Родители наградили их с братом стремной фамилией Ивантюх, и только ленивый не прикололся, что его нужно было назвать Иваном. Виктор Ивантюх вполне логично превратился в Виктюха, даже учителя так звали. Из одной садиковой группы мы попали в один класс, сидели за одной партой и вообще были не разлей вода. И сейчас виделись пусть не каждый день, но пару-тройку раз в неделю точно. Если Женя думала, что я перестану вдруг с ним общаться, это было с ее стороны более чем наивно.

Пока я стоял и думал, накрыло звонком. Идти или нет? Литра и физра. Фанечка и Жук Навозный. Жук свою кликуху вполне оправдывал, ссориться с ним было чревато. Ладно, не стоит усугублять, на эль скандаль я и так сегодня наработал. Поплелся нехотя на второй этаж. Пока добрался, все уже зашли и дверь закрыли. Только хотел открыть, как от лестницы подлетела еще одна опоздайка.

Маликова, чтоб ей треснуло!

С поклоном распахнул перед ней дверь: после вас, леди!

— Мирский, Маликова, сегодня убираете класс! — неожиданно окрысилась Фанечка.

— У нас еще физкультура, Фаина Павловна, — возмутился я.

— Значит, после физкультуры.

— У меня занятия дополнительные, — пискнула Маликова.

— Я могу, — подняла руку Вербицкая.

Класс сдавленно захихикал, а мне захотелось треснуть ее по башке. Вот уж хрен проссышь, кто из них хуже.

— Мария, не надо сказок, дополнительные после шестого урока, — проигнорила Вербицкую Фаня. — Не придете, будете потом целую неделю полы мыть. А сейчас живо на места. Мы из-за вас пять минут потеряли. Задержимся после звонка. Не успеете переодеться — не мои проблемы.

Если уж день с утра не задался, так все и пойдет, до самого вечера. Сначала никак не мог найти любимую футболку, потом опоздал на автобус и чесал пёхом. На химии еле вывез трояк. Потом таракан, Женька, теперь вот Фанечку из-за чего-то растащило. Обычно она тетка вялая, гнусавая, с вечно обиженной физией, а тут вдруг сагрилась до пены. Теперь еще с Маликовой класс убирать. Знал бы, лучше прогулял бы сегодня.

Глава 3

Глава 3

Маша

Желание убить Мерзкого возросло до галактических масштабов. Но с Фанечкой-то что стряслось вдруг?

— Да кто-то на доске член нарисовал, — хихикнув, пояснила Криська. — Большой и красивый. А дежурных не нашлось. Вот ее и растащило. А тут вы под горячую руку. Где ты была? Я тебе очередь в столовке заняла.

— Марго мне мозги лечила. С чего вдруг меня тошнит.

— Ну биологичка же, ясень пень. Подумала, что ты залетела?

— Наверно. У них же у всех прошивка такая: раз тошнит, значит, беременная.

— Всю перемену? Ну, лечила?

— Ну потом еще расспрашивала, куда я поступать собираюсь и всякое такое.

— Прекратили разговоры! — Фаня хлопнула ладонью по столу. — Вербицкая, к доске!

Похоже, картинка ее здорово разозлила. Была у Фанечки такая фишечка: постоянно на всех обижаться. Возможно, это впечатление создавали скорбные складки у рта и вечно поджатые губы, но наши озабоченные остряки уверяли, что причиной всему климакс и недотрах. Возможно, и хрен на доске намалевали с намеком.

— В романе «Тошнота» Жан-Поль Сартр хотел показать… — забубнила Криська. — Хотел рассказать…

Я чуть не застонала в голос.

Господи, да что же сегодня за день такой⁈

— Про Маликову, — спетросянил Кеший ко всеобщей радости.

— Печерников! — рявкнула Фанечка. — К доске! Вербицая, садись, два.

— За что два⁈ — вытаращила глаза Криська. — Я еще ничего не сказала.

— Вот именно. Не знаешь, поэтому и два.

— Я знаю!

— Фаина Павловна, она же даже отвечать не начала, — неожиданно заступился за нее Мирский.

— Ого! — многозначительно прилетело откуда-то из правого ряда. Криська мгновенно превратилась в свеклу.

— Ну пра-а-авда, Фаина Павловна, — подхватил принципиальный борцун с режимом Стасик Черникин. Ему было все равно за кого выступать, лишь бы против учительской. — Это несправедливо. Дайте ей ответить.

— Так мне идти к доске? — напомнил о себе Кеший.

— Нет, — Фанечка пошла красными пятнами. — Вербицкая, отвечай.

Заикаясь и запинаясь, Криська набормотала на трояк и шлепнулась за парту, умирая от счастья. Вообще-то из-за троек она обычно страдала, но сейчас ей было наплевать. Как же, Севочка бросился на ее защиту, настоящий рыцарь! Сидела и полировала влюбленным взглядом его белобрысый затылок. Прямо язык зачесался сказать, чтобы не обольщалась, что это ничего не значит. Но зачем? Пусть тешит себя иллюзиями, если так хочется. Наверно, решила, что и таракана он ей персонально подбросил. В качестве знака внимания.

Так, стоп! Но если не Криське, получается, что мне⁈ Только этого еще не хватало!

Да нет, глупости. Просто мы с ней сидим сзади, как раз удобно повернуться и подкинуть. Чтобы посмотреть, какой получится кипиш.

Угрозу свою Фаня не забыла, задержала нас на пять минут, а поскольку перемена была короткая, переодеться на физру до звонка мы не успели. Разумеется, помешанный на дисциплине Жук психанул. Обычно он чмырил только мальчишек, но сегодня досталось всем. Погоняв нас пять кругов гусиным шагом, заставил весь урок играть в пионербол.

Идиотская игра! Не волейбол, а какой-то выкидыш волейбола. Да еще и тяжеленным гандбольным мячом, которым запросто убить можно. Я охотно влепила бы им в морду Мирскому, но даже через сетку перебросить не могла.

— Не давайте Маликовой пас, — стебанул кто-то из парней, — а то опять блевать будет.

Вот же суки-то!

Переодевалась я специально так долго, как только могла. Уже восьмиклассницы ушли на урок, а я все возилась — лишь бы подольше не идти в кабинет литры.

— Машка, а давай скажем Фане, что ты плохо себя чувствуешь? — предложила Криська. — Я вместо тебя уберу.

— Крись, а если тебя пошлют вместе с Мирским говно убирать, тоже пойдешь? — не выдержала я.

Она надулась, и мне стало стыдно.

Ну блин, ну чего я так с ней? Сама ведь недавно была на ее месте.

— Ладно, Крись, извини, — я погладила ее по руке. — Спасибо тебе. Давай попробуем. Только вот увидишь, Фаня все равно не разрешит. Из вредности.

Так и вышло. Когда мы пришли, Мирский уже поднимал стулья, а Фанечка сидела за столом и заполняла какую-то ведомость. Выслушав Криську, она сдвинула очки на нос, посмотрела на меня, на нее.

— Мария, ты на физкультуре была?

— Да, — буркнула я. Врать не имело смысла.

— Ну, значит, и с уборкой справишься. Кристина, тебе на дополнительные надо?

— Нет.

— Тогда иди домой. Сартра почитай. Ты ведь его даже не открывала.

Она ушла, а я положила сумку и отправилась в туалет, где долго и методично стирала тряпки. Уборка как таковая меня не пугала: дома она полностью была на мне, потому что мама не успевала, а Виталик скорее удавился бы, чем шевельнул пальцем в этом направлении. Просто не хотелось заниматься ею в компании Мирского.

Впрочем, надо было отдать ему должное — большую часть он взял на себя. И подмел, и пол помыл. Мне осталось только вымыть доску, протереть подоконники и полить цветы. Однако это не сделало мою неприязнь к нему меньше. Скорее, не добавило к ней еще дополнительных градусов. Наверно, потому, что дальше и так уже было некуда. Особенно после всего сегодняшнего.

Когда мы закончили, Фанечка оторвалась от своего занятия, внимательно оглядела класс и кивнула с видом великого одолжения, как будто отпускала на свободу каторжников:

— Можете идти.

Как-то так получилось, что у двери мы оказались одновременно. Мирский сделал шаг в сторону, пропуская, я дернулась нервно — и поскользнулась на еще не просохшем полу. Он подхватил меня за талию, но тут же убрал руку.

— Осторожно, Маня! — сказал резко и вышел.

Сева

Черт бы тебя подрал, росомаха!

Встало так крепко и откровенно, что едва успел выскочить в коридор. Отошел к окну, уперся лбом в холодное стекло и перебирал в уме комбинации Техасского холдема, Омахи и Стада, пока не отпустило.

Это что вообще за нахер такой, а? Было бы на кого, но на Маликову⁈ Походу, организм устал заниматься ручным трудом и намекнул недвусмысленно: трахни уже какую-нибудь телку, неважно какую.

Ну уж нет, уважаемый, пока мне еще не до такой степени неважно. Да и первый опыт, он же пока единственный, показал, что я отнюдь не всеяден.

— Пожалуйста, не называй меня Маней.

Омагад, да уйди ты уже, коза!

У нее еще и голос такой противный, особенно когда злится.

— А как тебя называть? — не оборачиваясь, включил сарказм. — Марусей?

— Вообще никак не называй.

— Ну ок, — легко согласился я. — Не буду. Иди куда шла. Исправляй свои пары по геометрии.

— Мирский, почему ты вообще сволочь такая, а? — прямо оперным сопрано взлетело под потолок. Аж стекло задребезжало.

— Ну вот такое уж я говно. Праститя-извинитя. А, собственно, почему сволочь-то? Потому что не дал тебе грохнуться и сломать шею?

За спиной яростно затопотало в сторону лестницы.

Иди, иди, крошечка-хаврошечка. Дура плюшевая! Хотя бы там не навернись.

Подождав, пока ее шаги не стихнут на третьем этаже, я тоже пошел к лестнице. Только вниз, в раздевалку. На сегодня с меня хватит. Домой, домой! Похлебать супчику и в тренажерку. Потом уроки, потом скайп с преподом. ЕГЭ, чтоб ему ни дна ни покрышки. В Политех на информатику и вычислительную технику в прошлом году проходной балл был двести сорок, в ЛЭТИ — двести тридцать. На бюджет. По информатике я выиграл две городские олимпиады, математика шла хорошо, физика тоже, а вот русский… Писал более-менее грамотно, но только если не задумывался. Стоило чуть притормозить — и все. Потому что правил никаких не знал в упор. Ну разве что про «жы-шы» и типа того.

Тебе-то что впахивать, не без зависти вздыхал Виктюх, мамка с папкой на платное забашляют. Забашляют, да, вообще не вопрос. Но не хотелось зависеть от родителей полностью. И так еще минимум четыре года у них на кармане висеть. На очном особо не заработаешь. Если только покером.

В тренажерке администраторами работали две молодые девчонки, которые звали меня Севочкой и улыбались до ушей. Даже абонемент не отмечали, чем я бессовестно пользовался и ходил безлимитно. Не каждый день, но раза три-четыре в неделю точно. В детстве был чаморошным — мелким и тощим. На физре стоял в самом хвосте. Лет в тринадцать начал усиленно расти, к девятому классу всех догнал, а многих и перегнал, но зато превратился в дрыща. Физру ненавидел, висел на турнике, как бледная макаронина. Типичный ботан, разве что не в очках.

«Сев, ну так не пойдет, — сказал отец и купил мне абонемент в спортзал. — Давай, качайся, а то девки любить не будут».

Ну а что, в пятнадцать лет это вполне так мотивация. Девки меня очень даже интересовали, а вот я их — совсем нет. Занимался уперто, через не хочу и через не могу, предвкушая, как стану крутым мэном и… всех победю. Как волк в мульте. Года за полтора вполне так нарастил мышцу. В Аполлона не превратился, но и за швабру уже не прятался. Теперь уже девки начали коситься заинтересованно, и тут у меня случился, как говорил обожающий умные слова Виктюх, когнитивный диссонанс.

С одной стороны я, как любой нормальный парень, хотел все, что движется. Женского пола, конечно. Каждую встречную особь оценивал с точки зрения вдувабельности. Закладки порносайтов уже не помещались в специальную тайную папку. Ежевечернее дрочево превратилось в рутинный ритуал. Ну вроде как чтобы лучше спалось. Однако вся моя зацикленность на сексе разлеталась осколками, стоило ей выйти за рамки теории.

Причина была простая. Я хотел, но… боялся. Боялся сделать что-то не так и опозориться. В порнушке-то все было легко и просто. И представлять себя на месте актеров — тоже. Но стоило оказаться рядом с реальной девчонкой, тут же начинали дрожать колени и потеть ладони. Хотя стояк это не отменяло.

Так продолжалась, пока прошлым летом маменька не взяла меня с собой в Сочи. На «Кинотавр». Она редко появлялась со мной на людях, полагая, что взрослый сын добавляет ей возраста. Хотя всем было глубоко наплевать, потому что звездой она пребывала исключительно в своем воображении. Но тут, видимо, произошла какая-то переоценка ценностей, поскольку настоящие звезды вовсе не стеснялись своих детей. Маман даже на красную дорожку меня с собой вытащила, и моя кривая рожа попала в несколько бульварных изданий.

Всю неделю мать терлась с какими-то мужиками, я ее почти не видел, но особо не скучал. Меня взяли в оборот три молодые актрисульки, о которых я до этого даже и не слышал. Как выяснилось позже, они поспорили, кто из них «сделает из мальчика мужчину». Нижней головой я хотел всех трех, верхней ни одну, но победила все же нижняя, сдавшись девице по имени Дина.

По окончании процесса она понесла пургу: мол, я должен быть горд, что моей первой женщиной стала настоящая актриса.

«Угу, — кивнул я. — Когда ты, Дина, станешь звездой, я расскажу об этом в интервью. За большие деньги».

«Вот ведь сволочь!» — разозлилась она и пинками вытурила из номера.

На самом деле никакой гордости я не испытал, да и удовольствия тоже. Такое…

А, ну да, ну да, теперь знаю, как это — трахаться.

И сказал себе, что следующий раз будет, может, и не обязательно по большой и светлой любви, но хотя бы по симпатии. А не вот так — лишь бы в кого впереться. Видимо, где-то в глубине меня с озабоченным придурком соседствовал романтик. Я по-прежнему рукодельничал на веселые картинки, мысленно натянул большую часть девчонок из нашего класса и из параллельного, но в реале держался от них за километр. Однако Маликова в их число не входила. Единственное желание, которое она у меня вызывала, — это зацепить ее покрепче. Так, чтобы пена из ушей пошла и дым из носа. Уж больно прикольно она злилась.

Тогда какого хрена вот так торкнуло, стоило лишь до нее дотронуться?

Глава 4

Глава 4

Маша

— В правильной треугольной пирамиде SABC с вершиной S все ребра равны четырем, — диктовала Евгеша условия задачи, а я куда-то уплывала под ее занудный голос.

Какой тягостно длинный сегодня день! И сколько всего в него вместилось, а до вечера еще далеко. Таракан, разговор с Марго, уборка с Мирским…

Все из-за Мирского, чтоб ему провалиться!

Я машинально бросила взгляд в заданном направлении, но лазерный прицел уперся в затылок Кати Татаренко. Ну да, зачем ему допы по математике, у него твердая пятерка.

Я вспомнила вдруг тот день в сентябре, когда он только пришел к нам. Первым уроком как раз была геометрия. Мы с Криськой сидели за предпоследней партой в среднем ряду, но она тогда болела. Я чуть не проспала, влетела в класс перед самым звонком и обнаружила, что на моем месте сидит какой-то белобрысый хрен в худи вместо строго обязательного пиджака.

— Вообще-то, это мое место, — остановилась я рядом.

— На нем не написано, — хмыкнул новенький. — Садись со мной, я не кусаюсь.

— С какой стати? — возмутилась я. — Иди за последнюю, они все три свободны.

— Мне нравится здесь, — с улыбочкой заявил он.

— Слух, парень! — приподнялся Стасик, но тут зазвенел звонок и вошла Евгеша.

— Здравствуйте, садитесь, — привычно махнув рукой, она заметила новенького. — А, Мирский. Ребята, у вас новенький, Всеволод Мирский.

— Ме-е-ерзский, — проблеял Кеший под сдавленные смешки.

Мирский глянул на него через плечо. Типа, я тебя запомнил.

— Всеволод, у нас форма. Пиджак обязательно. Черный или серый.

— Да, извините, — кивнул он. — У меня только с эмблемой, решил, что не пойдет. Зайду сегодня в магазин.

— Маликова, а ты что там топчешься?

— Это мое место, — процедила я сквозь зубы.

— Что за детский сад? — возмутилась Евгеша. — Разобрались там, быстро. Мы вас ждем.

Мирский всем своим видом дал понять, что его сдвинет только танк. Но это не точно. Пробормотав непечатное слово, я села за последнюю парту и бросила на нее сумку так, что та врезалась ему в спину.

— Маликова! — рявкнула Евгеша.

Весь урок я кипела от злости и пялилась в модно подстриженный затылок, надеясь, что подпалю взглядом волосы. Наши мальчишки носили в основном «канадку» или «преппи», а этот борщ выбрал последний писк — стрижку «мистер кул» с длинной челкой. Точно так же стригся Виталик, поэтому я и знала.

Следующим уроком была химия, и этот козел снова оказался на моем месте.

— Слушай, ты!

Я хотела треснуть его сумкой по плечу, но он ловко перехватил ее в полете. И спросил с противной усмешкой:

— Тебя как зовут?

— Какая разница? — прошипела я.

— И правда, никакой, — согласился Мирский. — Значит, будешь Маликова. Так вот, Маликова, я буду сидеть здесь, ясно? — он обвел класс тяжелым взглядом холодных серых глаз, и все как-то стушевались, даже Стасик, которому всегда было нужно больше всех. — Можешь сесть со мной, мне пофигу.

— Сволочь!

Я плюхнулась за ним, едва не плача от злости и бессилия.

Вот же всралось ему это место! Просто захотел показать, какой он крутой и как клал на всех с прибором. Мистер кул гребаный!

Последним уроком в тот день была физра. Алиска влетела в раздевалку с вытаращенными глазами.

— Бабы, а чего я у Таньки узнала! Про новенького!

Танькой звали Алискину старшую сестру, которая работала секретаршей директрисы, а заодно начальником канцелярии. Все наши личные дела были в ее ведении.

— Во-первых, он сын Ксении Олениной. Ну актрисы, знаете? «Черный источник», «Приснись, жених, невесте», еще какие-то сериалы тупые. А отец –режиссер. А во-вторых, его выперли из «Ломоносовской». Ну из гимназии. А Валитра наша подобрала. Типа он какие-то олимпиады выиграл, то ли по математике, то ли по информатике.

— А за что выперли-то? — Катька аж в штанине запуталась и чуть не упала.

— А за карты. Какого-то там перца важного обыграл мощно.

— Во мажоры, как пауки в банке, — скривилась Ириска.

— Точно Кешка сказал: не Мирский, а Мерзкий, — подхватила я.

— Ну, может, и Мерзкий, но симпотный, — мечтательно улыбнулась Лидочка. — Ты, Машка, просто бесишься, что он тебя на заднюю парту прогнал.

— Ты бы тоже бесилась, — мне захотелось запустить в нее чем-нибудь тяжелым. — Это мое место!

— Было твое. Эх… — Лидочка вздохнула и выпятила пухлую губу, — если бы не Адик, я бы сама с ним села.

Впрочем, с Адиком своим она через пару дней поругалась и действительно перебралась к Мирскому, который только плечами пожал: садись, если хочешь.

Парни еще долго косились на него. Пока не выяснилось, что в компах, играх и прогах он шарит лучше всех. Зато девчонки, почти все, сразу сошлись на том, что, может, новенький и мерзкий, но да, очень даже секси. А потом вернулась Криська и моментально в него втюрилась. Но если он на красотку Лидочку с ее сиськами, ножками и губками не смотрел, то у Криси и вовсе не было ни единого шанса.

Вообще-то она могла быть очень даже миленькой: миниатюрная, изящная шатенка с большими голубыми глазами и нежным голосом. Однако ей, походу, быть миленькой совсем не хотелось. Криська сутулилась, носила унылую мешковатую одежду и огромные очки в пластиковой оправе, а волосы стягивала в жидкий хвостик на макушке. От моих осторожных попыток хоть что-то поменять, неизменно отмахивалась и уверяла, что ей и так хорошо.

Мирский держался особняком. За все эти месяцы ни с кем не подружился, ни в какие компашки не влился. На школьные дискотеки не ходил, а на дни рождения его не приглашали. Вернее, пытались, но он не приходил, поэтому перестали. Да и в целом держался так, что лишний раз к нему старались не приближаться. Как клоп-вонючка — лучше не трогать. Хотя если нужна была помощь по математике или по компам, никогда не отказывался. А вот девчонок регулярно выстебывал. Тонко, но зло. И меня — чаще всех.

— Мария, не спи, замерзнешь! — я вздрогнула от голоса Евгеши и обнаружила, что задачу уже решили, а я даже условие до конца не записала. — Иди к доске. Пиши. Образующая конуса равна двенадцати сантиметрам и наклонена к плоскости основания под углом тридцать градусов…

Сева

С Женькой, когда она переселялась к нам на время маминого отсутствия, мы жили мирно. Я в своей комнате, она в гостиной. Пересекались, если не считать школы, в основном на кухне. Если, конечно, ей не приходило в голову меня повоспитывать, как сегодня. Походу, ее здорово взбесило, что я сбежал, если до вечера так и не успокоилась. Заявилась ко мне и уже открыла рот, но я выстрелил первым:

— Жень, сколько успел, столько и сложил. Ты правда хотела, чтобы я семь часов без еды болтался?

На самом деле получилось даже больше, и ничего, не умер. Но ей об этом знать было не обязательно. С моим гастритом носились как с писаной торбой, потому что он был каким-то редким. Как говорили врачи, специфическим. Я даже в санаторий два раза ездил, где лечили очень неприятно и очень невкусно. Классу примерно к седьмому меня перестало тошнить от всего подряд, но диагнозом я все равно бессовестно пользовался — когда было нужно.

Систер сдаваться явно не собиралась, но, к счастью, спас квакнувший скайп.

— Извини, Жень, — я демонстративно повернулся к компу. — Стас Андреич на проводе. Не с причастиями и прочая лабуда.

Препода по маминой просьбе подкинула Фанечка — какого-то своего то ли друга, то ли родственника. Мужик оказался нудным, но объяснял толково. Даже такому тупню, как я, было понятно. Закончили мы в детское время — восемь часов. Женя смотрела по ящику сериал с матушкиным участием. Я выпил чаю, постоял у окна, глядя во двор.

В последнее время мне было как-то… маятно. Не знал, куда себя пристроить. Как будто хотелось чего-то, но не мог понять чего. И нет, секс тут был ни при чем. Что-то другое. Какая-то мутная тоска. Иногда слушал какую-нибудь песню, и словно волной заливало с головой. То ли чего-то не хватало, то ли ждал кого-то. Когда был маленьким, меня на все лето отправляли на дачу с бабушкой. Мама приезжала редко. Часто казалось, что больше вообще не приедет, и тогда хотелось плакать.

Сейчас было что-то похожее, но все же иначе. И уж точно не связано с ней. Я перестал скучать, когда понял, что не так-то уж ей нужен. Особенно когда они с отцом развелись. Тогда было ощущение, что не нужен вообще никому на свете. Бабушка умерла, Женька еще была замужем и жила в Мурманске. Если кто-то и относился ко мне по-доброму, так это тетя Надя, мать Виктюха.

Кухня пропахла жареной рыбой, из гостиной долетал бубнеж телевизора. Словно духота накатила, и стало нечем дышать. Вышел в прихожую и крикнул, надевая куртку:

— Пойду пройдусь.

— Недолго, — услышал, уже закрывая дверь. — Телефон взял?

В гимназии мажорская туса держала меня за своего: все-таки сын актрисы и режиссера. Хоть и не из первого эшелона, все равно богема. Но я-то знал, что мне до них как до луны. В этой школе, самой что ни на есть простецкой, наоборот, считали золотым мальчиком, которому пироги падают с неба в раскрытый рот. За полгода я ни с кем не сошелся близко, держал вооруженный нейтралитет. Вот так выйдешь из дома, и некуда кости кинуть, кроме как в компании Виктюха, его брата Илюхи и Илюхиных корешей. Те нас терпели, снисходительно называя мелкими.

«Че делаешь?» — написал я в воцап.

«Мы в Гаше, — ответил он. — Приходи».

«Гашей» называли кафе «Агата», хозяином которого был Мося, один из Илюхиных друзей. Там был отдельный маленький зальчик, где собирались только свои. Играли в карты, курили кальян. Наверняка что-то еще, но нас это обходило стороной. Любопытство не приветствовалось.

Мелкие, говорил с улыбочкой Мося, зарубите на носах: меньше знаешь — крепче спишь.

Сегодня в «Гаше» было малолюдно. За кальянным столом, кроме Илюхи, Моси и Виктюха, сидели двое парней, которых я видел всего пару раз. Судя по характерному запаху и отсутствию на столе чая, курили явно не обычный табак.

— Будешь шишу? — лениво спросил Илюха, двигаясь на диване, чтобы я мог сесть.

— Не сегодня, — осторожно отказался я. — Лучше играну. Тьфу, блин, таракана забыл.

— Какого таракана? — скривился один из парней, имя которого я не помнил.

— Моего, — Виктюх откинулся на спинку и глубоко затянулся. — Гошу. Ничего, он месяц может не жрать. Мир, я тебе деньги на той неделе отдам, ладно?

— Не горит, — я пожал плечами и пощелкал пальцами, показывая, что готов играть.

— Холдем, — Илюха быстро стасовал карты внахлест. — Сегодня по маленькой. Большой блайнд — сотка.

В карман пришла пивная рука — разномастные двойка и семерка. Хуже стартовой пары не бывает. Потому и называется пивная, что играть такими картами можно только спьяну. Я сидел слева от большого блайнда, и первый ход после раздачи был моим.

— Фолд, — сказал, кинув карты на стол рубашкой вверх. — Не мой день. Лучше не начинать.

У меня и правда была такая примета: если на первую раздачу пришла плохая рука, удачи не будет.

— Что, мальчик, зассал? — насмешливо бросил Мося.

Еще год назад я бы психанул. Дал бы задний ход, чекнул или даже сделал ставку. Слил бы деньги. Сейчас просто усмехнулся, перевернул карты, чтобы все увидели руку, и встал.

— Ладно, пойду. Толку-то сидеть и смотреть. Счастливо оставаться.

Уговаривать никто не стал — играли дальше. Выйдя из кафе, я побрел в сторону дома, не по проспекту, а дворами. Хотел срезать, но оказался в каких-то трущобах, где никогда не был. Пришлось доставать телефон и ориентироваться по карте.

Подойдя ближе к угловой парадной, чтобы посмотреть номер дома на табличке, я заметил на скамейке какую-то девчонку. Она сидела, съежившись, и пялилась себе под ноги. И словно что-то показалось в ней знакомым. Присмотрелся — ну конечно! Здравствуй, Маша, давно не виделись.

— Ты чего здесь? — спросил, остановившись рядом.

— Иди лесом! — буркнула она, глядя в сторону.

Глава 5

Глава 5

Маша

После допов я хотела пойти к Криське, но та написала, что мать отправила ее навестить бабку в больнице. Пришлось идти в библиотеку. Там не повезло. Сначала захватила самый лучший комп — в углу, за стеллажами. Но библиотекарша спалила с пирогом и наорала. Заставила выйти и съесть в коридоре, а когда я вернулась, там уже сидел какой-то прыщавый перец. Пришлось идти за первый стол, прямо у библы под носом. Можно было, конечно, еще в комповый класс пойти, но там вечно занимались какие-то группы. А если нет, то сидели все плотно и косились друг другу в мониторы.

Мать сегодня работала хоть и не в ночь, но все равно должна была прийти поздно. Кто бы знал, как я от всего этого устала. Сейчас пришла бы домой и просто завалилась поспать, хоть часик. Но после того случая мне реально было страшно оставаться дома с Виталей. Где угодно лучше, даже на улице.

Вспомнила его руку на своей заднице — и передернуло. Все-таки не случайно меня сегодня выплеснуло на Маргошу. Накопилось и перелилось через край. Достаточно было крошечки участия. А от ее слов стало еще страшнее, потому что обозначилось предельно четко, как картинка.

Хуже, если он тебя изнасилует и скажет, что сама предложилась, сказала Марго. А так, скорее всего, и будет, если…

Когда я попробовала пожаловаться матери, она посмотрела на меня так, что стало страшно. Глаза превратились в два минуса, рот — в один большой. Прошипела, что я все выдумываю, а еще что не надо при мужчине ходить в таком коротком халате, коленками сверкать. Не надо провоцировать.

Хотелось сказать, что она сама себе противоречит. Что если выдумываю — причем здесь халат, который к тому же вполне колени прикрывает. Да и не хожу я в нем, разве что из ванной до комнаты вечером или утром. А так обычно в спортивном костюме. Хотелось — но не сказала. Потому что поняла: бесполезно. Все равно окажусь виновата. А что будет, когда с ней поговорит Маргоша, страшно представить. Из дома выгонит? Но даже это лучше, чем сейчас. Может, все-таки уйти самой — не дожидаясь окончания школы? Вопрос — куда?

Библиотека закрылась, пришлось идти домой. Или все-таки к Криське? Но та написала, что еще только едет из больницы. По улицам бродить холодно, на кафе нет денег. Вернее, деньги были, но я их копила и тратила на самое необходимое. Если что — хватит месяца на три, чтобы снять комнату и не умереть с голоду. Это если никакой работы не найдется сразу.

Можно было еще, конечно, в торговый центр зарулить, побродить по магазинчикам, делая вид, будто что-то выбираю. Но сегодня просто не было сил. И есть хотелось страшно — что там три маленьких кусочка пирога, на один зуб, если это за целый день.

Написала маме, спросила, когда та придет.

«Задерживаюсь, — прилетело в ответ. — Покорми Виталика ужином».

Ага, ужином!

Мать, а тебя серьезно не напрягает, что твой мужик роняет слюни на твою же дочь? Ты правда не веришь, что такое возможно? Ну ладно, пусть, по твоей версии, я его провоцирую. Но все равно, разве это не повод, чтобы задуматься? Я бы на твоем месте, конечно, мужика выгнала бы, но если уж ты без него жить не можешь, так почему бы дочь не убрать на безопасное расстояние? Тем более есть куда.

Мне вообще было непонятно вот это вот ее растворение в мужчине. Сначала поехала к отцу в Сибирь с маленьким ребенком. В никуда, чтобы жить в холодном бараке с тараканами и работать уборщицей. Лишь бы с ним. Декабристка? Или просто… дура? Мне хотелось верить, что его мама любила и готова была на все, лишь бы не расставаться. Но то, как она стелилась под Виталика, который вытирал об нее ноги, ставило эту версию под сомнение.

Я надеялась… нет, я верила, что со мной такого не случится — никогда. Что если полюблю кого-то, все равно останусь собой. В первую очередь — собой. Человеком со своими желаниями и потребностями. Не позволю так с собой обращаться. Однако, если честно, глядя на мать, любить вообще не хотелось.

В начале одиннадцатого я подошла к дому и снова написала ей.

«Уже еду», — ответила она.

Села на скамейку у парадной, чтобы не пропустить ее. Решила, что скажу, будто забыла дома ключи. Звонила, мол, а Виталик не открыл. Пусть говорит, что не слышал.

Появился какой-то парень в косухе, но не вошел в парадную, а посмотрел номер дома на табличке и уткнулся в телефон, возя пальцем по экрану. Потом повернулся в мою сторону.

О черт! Да что же сегодня за день такой⁈ Может, меня проклял кто-то? Или я так сильно нагрешила в прошлой жизни?

— Ты чего здесь? — спросил Мирский, остановившись рядом.

Очень хотелось послать его в самые далекие ебеня, но даже на это уже не осталось сил. Видимо, поэтому мое предложение идти на фиг он проигнорил и шлепнулся на скамейку. И спросил, как дебил из пиндофильмов:

— У тебя проблемы?

— Моя самая большая проблема на сегодняшний день — это ты, Мирский! — прошипела я. — Отъебись уже, а?

— Фу, какая ты грубая, Маня, — фыркнул он. — Ой, извини, Маней же нельзя тебя звать.

Я уже хотела ответить так, чтобы его унесло ветром, но именно в этот момент из темноты вынырнула мама с двумя здоровенными сумками.

— Маша? — неприятно удивилась она.

— Добрый вечер, — улыбнулся Мирский, вскочив. — Вам помочь?

— Нет, спасибо, — отрезала мама, глядя на него с подозрением.

— Это… Сева Мирский, мой одноклассник, — пробормотала я, умирая от злости и досады.

— Ясно…

— Ну я пошел, — Мирский разве что ножкой не шаркнул. — Спокойной ночи.

— Прекрасно, — глядя ему вслед, процедила мама сквозь зубы. — Вместо того чтобы к экзаменам готовиться, у тебя ночные прогулки с мальчиками. А потом на отчима наговариваешь, что он на тебя как-то не так смотрит… якобы.

О боже-е-е! Мне даже оправдываться не хотелось. Пусть лепит что угодно.

— Кстати, тебя биологичка просила зайти, — я достала ключи и открыла дверь парадной. — Хочет с тобой поговорить.

— И что ты еще натворила?

Еще? Натворила?

— А с мальчиком целовалась. Прямо на уроке, — с ухмылочкой ответила я. И чуть не упала от хлесткой пощечины.

Сева

Мамаша Маликовой с таким видом смотрела то на нее, то на меня, как будто мы злостно трахались на этой скамейке. Сначала стало смешно, и даже потроллить пытался, изображая любезного идиота. Но когда отошел, что-то заставило обернуться.

Показалось, что мать отвесила Машке крепкую такую оплеуху. Звонкую. Или не показалось? Они вошли в парадную, хлопнула дверь.

Ни хрена себе! Это что, из-за меня? Или я чего-то не знаю?

Да я, собственно, вообще ничего о ней не знаю. Кроме того, что она странная и страшная. Тощая, как будто ее не кормят, под глазами синяки, губы искусанные, вечно в каких-то корках, щеки ввалившиеся. Всегда мрачная, угрюмая. И чуть что — сразу психует. Наверно, поэтому и тянуло ее зацепить. Какой смысл выстебывать человека, который не реагирует? А вот если бесится — самый смак.

Но, может, неслучайно она такая? Сколько меня за всю жизнь ругали, наказывали — и надо сказать, за дело. Но ни разу даже пальцем не тронули. Бабушка, правда, грозилась выдрать как сидорову козу. Так я и не узнал, почему коза сидорова. Хотел потом погуглить, но сразу забывал.

Вот вроде бы и не было мне до Маликовой никакого дела, но чем дальше отходил от ее дома, тем гаже становилось. Откуда мне знать, может, ей с парнями даже разговаривать запрещено под страхом смертной казни. А я тут влез. И оправдывайся теперь, что ничего такого не думал и не хотел. Наверно, теперь будет меня ненавидеть еще сильнее.

Но, с другой стороны, с какой стати я должен из-за этого париться? Как Женька говорит, под каждой крышей свои мыши. У них — вот такие. Домашние.

И все-таки, все-таки… Если ее дома лупят…

То что? Бежать в полицию? Да там меня на смех поднимут. Иди, скажут, пацан, играй в песочек. Или, может, Женьке рассказать?

Когда я пришел домой, она уже легла: дверь в гостиную была закрыта.

— Сев, ты? — прилетело оттуда.

— А ты кого-то другого ждала? — съехидничал я, снимая кроссы.

Женя не ответила, свет под дверью погас. Я обычно так рано не ложился, но тут захотелось вытянуться, закрыть глаза и отгородиться темнотой от этого дня, тупого и противного.

Утром я столкнулся с Маликовой на школьном крыльце. Обычно она почти не красилась, разве что ресницы немного, а тут на ярком утреннем солнце прямо бил в глаза густой слой тона, из-под которого на скуле проглядывал наливающийся соком фингал.

Ого, у маменьки рука тяжелая!

Мне снова стало паршиво. Захлестнуло чувством вины, и от этого злость распухла еще сильнее.

— Маш…

Она повернулась и сощурилась так, что задрожали нижние веки.

— Ты извини… я вчера…

Выдавилось с трудом, как засохшая зубная паста из тюбика.

— Мирский! — теперь уже задрожали губы, глаза заблестели. — Просто отвянь! Ты уже зае… — она запнулась, потому что рядом шла какая-то мамка с младшеклассником. — Ты задолбал уже! Я тебя уже видеть не могу! Меня от тебя блевать тянет, как от твоего таракана! Ты просто…

Он шмыгнула носом, стерла слезу и ломанула к двери.

— Истеричка, — буркнул я, глядя ей вслед.

— Сволочь! — огрызнулась она, даже не повернувшись.

Первым уроком была физика. Не самый мой любимый предмет, но и без особых проблем. А вот сейчас сосредоточиться никак не получалось. Казалось, в спину целятся из… не знаю, из минигана, может?

Если я такой говнюк, Маня, то чего ж ты на меня пыришься? Или шаманишь, чтобы я помер?

Вот правда, было в ней что-то такое… то ли из тайги, то ли вообще полинезийское. Широкий нос, пухлые губы, глаза чуть с косинкой.

— Сев? Сева? — Лидка подергала меня за рукав. — Ты чего сегодня такой? Я тебя третий раз зову, а ты не слышишь.

— Что?

А вот эта красотка, прямо по стандартам. Голубоглазая блондинка с роскошными сиськами и ногами от ушей. Но такая душная. Вербицкая хоть тихо меня обожала на расстоянии, а эта липла, как скотч. Уселась со мной еще осенью и буквально вешалась на шею.

— У тебя что-то случилось? Сидишь, думаешь о чем-то.

— А тебя это касается? — я высвободил рукав из ее пальцев в лиловом маникюре.

— Ну я же по-дружески, — Лидка страдальчески сдвинула брови.

Ага, по-дружески. Подружечка нашлась!

Я как-то спросил в компании: почему, интересно, некоторые телки, пока не пошлешь их публично матом, уверены, что у тебя на них тайно стоит.

Наивняк, хрюкнул Хаммер — это было еще до того, как я его раздел. Таких даже пошлешь, сказал он, все равно будут так думать. Потому что им никак не поверить, как же их могут не хотеть — таких прекрасных.

Все шесть уроков у меня зудела спина и чесался затылок. Так и тянуло обернуться, но держался. Зачем оборачиваться? Чтобы напороться на ненавидящий взгляд, как на вилы?

После уроков пришлось зайти в кабинет информатики, отдать сборник задач для подготовки к ЕГЭ. Кроме обязательных русского и математики, я выбрал информатику и английский. У Викши — Виктории Андреевны — числился в фаворитах, да и она, пожалуй, была моей любимой учительницей. Мы обсудили одну каверзную задачку на формулу Шеннона, поговорили об экзамене и о поступлении. Когда к ней на кружок прибежали пятиклашки, я двинул домой, но притормозил у кабинета биологии.

Марго разговаривала с кем-то внутри, стоя у приоткрытой двери. Ее голос, обычно мягкий, мурлыкающий, сейчас напоминал лезвие бритвы.

— Надеюсь, вы все поняли, Вера Анатольевна. Я не шучу и не пугаю. У меня действительно есть возможности устроить вам и вашему мужу самую развеселую жизнь. Я понимаю, что огласка может повредить Маше, но если до вас не дойдет, придется через это перешагнуть. Я предложила вам выход из ситуации, думайте.

Повредить Маше? Не Маликовой ли случайно?

— Никто не давал вам права лезть в чужую жизнь! Я к директору пойду! Чтобы какая-то соплячка…

Дверь распахнулась — и да, из кабинета вылетела мадам Маликова-старшая.

— Здрасьте, — от неожиданности вырвалось у меня.

Они с Машкой были совсем не похожи, но этот откровенно ненавидящий взгляд я узнал.

О боже, тетя, а вам-то я чем так насолил?

Глава 6

Глава 6

Маша

Мне и раньше прилетало. Когда была маленькая, чаще по попе. Потом уже больше по лицу. Я никогда не могла поймать момент и увернуться, это всегда получалось неожиданно. Она разгонялась до ста километров в час даже не за секунды — быстрее. Иногда я понимала, что попало за дело, но чаще мать заводилась совершенно на пустом месте.

— Шалава малолетняя, — прошипела она в лифте, и только тут до меня дошло!

Бли-и-ин, она же и правда думает, будто я соблазняю ее драгоценного Виталика! Может, даже тот сам ей что-то такое напел в уши. На всякий случай — а вдруг нажалуюсь. А тут еще Мирский очень в тему нарисовался. И я потом маслица своими словами подлила — мол, с мальчиком на уроке целовалась.

Идиотка, и дернуло же за язык!

Дома быстро сняла куртку и ботинки, шмыгнула в свою комнату. Ужинать не пошла, да меня никто и не звал. Слышала, как они с Виталей разговаривают на повышенных тонах, на грани крика. А есть хотелось страшно, в животе пело и плясало. Порылась в ящиках стола, нашла свою заначку — кусочек шоколадки. Ну хоть как-то желудок обмануть, пока они спать не лягут.

В голове гудело, скулу ломило. Посмотрела в зеркало — красота, уже фингал зреет. А еще знобит и горло дерет. Протянуло все-таки на ветру. Не хватало только заболеть. Месяц назад уже таскалась в школу с температурой, вся в соплях. Лишь бы с Виталей дома не оставаться.

Уроки почти все сделала в библиотеке, осталась одна геометрия. Вот это у меня ну никак не шло, хоть тресни. До десятого класса математику еще более-менее тянула, на крепкую четверку. Как и физику. Поэтому и взяли в физмат — английский-то вообще еле-еле. Хотела в медучилище, но мать встала на дыбы: нет, кончай школу, поступай в институт. Хотя после училища как раз скорее бы поступила. А теперь что? На бюджет точно не вывезу. Но даже если бы случилось чудо — как и на что жить эти шесть лет?

Кто это сказал, что мечты разбиваются о реальность? Я с детства лечила своих кукол и мишек. Биологию любила, химию не очень, но понимала. В кружок ходила, его старенькая биологичка вела, еще до Марго. А поступать все равно придется туда, куда баллов хватит. Но так не хочется…

А может, все-таки в медучилище на вечернее? Ну и что, что после одиннадцатого. Три года учиться, кажется, а не четыре, как после девятого. Устроюсь санитаркой в больницу. Или регистраторшей в поликлинику. Там они всегда требуются. Деньги, конечно, крошечные, но ничего, как-нибудь вытяну. Главное — чтобы хватало комнату снять и немного на еду.

Я даже чуть не рассмеялась — от радости и облегчения. И почему это мне раньше в голову не пришло? Переживала, психовала из-за ЕГЭ. Мать словно загипнотизировала: никакого училища. Я и не думала об этом больше.

А вот про еду — это я зря. Потому что в животе заурчало еще сильнее. И голова закружилась. Половина двенадцатого — кажется, улеглись уже.

Я осторожно выглянула из комнаты — темно, тихо. И до чего ж это было мерзко — вот так пробираться тайком к холодильнику, как будто хочу что-то украсть. Открыла дверцу, достала кусок булки, йогурт, и тут вспыхнул свет.

— Ты чего здесь шаришься?

Виталя стоял на пороге, почесывая буйно волосатую грудь. В одних трусах. Фу, смотреть противно.

— Есть хочу, — буркнула, глядя в сторону. — Что, нельзя?

— Ужинать надо было. А то шляешься где-то до ночи, потом куски таскаешь.

— А меня никто не звал, — огрызнулась я.

— Звать ее еще должны, — Виталя подошел ко мне вплотную, пахнуло потом и тошнотно сладким одеколоном. — Принцесса нашлась. Что-то ты больно борзая стала, Маша!

Я отшатнулась, но он крепко схватил меня за плечо.

Вот спасибо, теперь еще и там синяк будет.

— Я закричу! — прошипела сквозь зубы.

— Что тут такое?

Ну полный трындец, еще и матушку принесло!

— А то, что ты дочь свою распустила до безобразия, Вера, — Виталя быстро убрал руку. — Болтается где-то целыми днями, хамит. Потом лазает и жрет по ночам.

— А тебе что, куска хлеба жалко? — я прижала булку и йогурт к груди, как будто их пытались отнять. — Можно подумать, на твои деньги куплено.

Мать наливалась багровым, переводя взгляд с меня на него. Воспользовавшись моментом, я протиснулась между ними и юркнула в свою комнату. Защелкнула задвижку, открыла йогурт и выцедила через край, потому что не взяла ложку. Обильно поливая и его, и булку слезами. Так и легла — даже зубы на ночь не почистила. А геометрия осталась несделанной.

На следующий день у мамы на одной работе был выходной, а на другую она шла только после обеда, поэтому с утра отсыпалась. Виталя тоже дрых, я спокойно приняла душ и позавтракала. Синяк уже налился, пришлось стащить у матери тональник. Но получилось только хуже: тон лег желтой маской, из-под которой все равно просвечивало лиловым. Шла по улице, и казалось, что все на меня пялятся. И хихикают тихонько.

И, разумеется, сработал закон подлости: поднимаясь на школьное крыльцо, напоролась на Мирского. Если бы он промолчал или сказал какую-нибудь тупость, я, может, стиснула бы зубы, стерпела. Но от его неуклюжей попытки извиниться бомбануло едва ли не в истерику. Больше он меня в этот день не доставал, даже не смотрел в мою сторону, а вот я так и не смогла успокоиться. Пырилась ему в затылок и злилась, злилась — как будто выплескивала в эту злость все, что накопилось за последние месяцы. На этом фоне даже Кешкино зубоскальство по поводу фингала не слишком трогало.

— Слушай, это не твоя мать там? — спросила Криська, когда после уроков мы спустились в раздевалку.

Я посмотрела в сторону вестибюля и спряталась за нее. Мама действительно стояла у рамок и собачилась с охранником, который не хотел ее пускать.

Вот уж не думала, что она придет. По крайней мере, сегодня — точно.

— Марго ее вызвала, — я отошла за выступ стены. — Прикрой, когда мимо пойдет. Не хочу, чтобы она меня видела.

Сева

Значит, это с Маликовой Марго тогда в лаборантской разговаривала. Когда я пришел за сумкой и унес таракана. А потом, наверно, вызвала ее мать. Интересно, что там за дела такие, если мамаша верещала и грозилась к Валитре пойти? Каким образом Марго влезла в чужую жизнь? Может, я что-то пропустил, когда она меня вытурила? Я тогда сидел в коридоре, а Маликова вылетела ракетой и понеслась в сортир.

— Сев, ты домой не идешь?

Лидочка — чтоб тебя перевернуло и шлепнуло. Ты-то чего здесь болтаешься? Никак меня ждала?

— Нет еще. Слушай, Лид, а что вчера было, когда Марго меня выгнала?

— В смысле? — Лидка наморщила лоб. — Ничего такого не было. Она вызвала Маликову, та сказала, что ее сейчас вырвет, и убежала. Тогда Марго Кешку вызвала. Трояк поставила. И все. Больше ничего.

— Ясно… Ты чего-то хотела?

— Да нет, — она переступила с ноги на ногу, как лошадь. — Думала, ты домой…

Я-то домой, но уж точно не с тобой. И вообще мне в другую сторону. Думаешь, я не знаю, где ты живешь? Хотя ты же соврешь, что тебе надо к подруге, тете, в магазин.

Я демонстративно уселся на подоконник, достал телефон, сделал вид, будто ищу в нем что-то. Потоптавшись еще на месте, Лидка ушла. Подождав немного для верности, поплелся потихоньку и я. Вышел на крыльцо, постоял, жмурясь на солнце. Еще пару дней назад снег шел, а сегодня вдруг резко потеплело, даже куртку захотелось расстегнуть. Настоящая весна. Еще неделя — и каникулы. Ну а там совсем немного останется до конца. Апрель, май. Последний звонок, экзамены. Выпускной — и все, школа, прощай. Даже капельку жаль стало. Или, может, страшно? Все-таки совсем другая жизнь. Взрослая… почти.

Чтобы не давать крюка, я обычно шел через школьный стадион, к дыре в ограде. Протискиваясь в нее, умудрился испачкать куртку. Остановился, чтобы отряхнуть, и заметил у стены дома Маликову с Вербицкой. Они сидели на корточках и что-то там рассматривали. Подошел поближе и увидел пеструю кошку, которая, развалившись блаженно, грелась на солнце. Рядом копошились котята, забирались на нее, присасывались к животу.

Было в этой сценке что-то такое… умилительное, почти до слез. Идеально вписывающееся в этот яркий весенний день. Остановившись чуть поодаль, я смотрел и улыбался, как дурачок.

Первой меня заметила Вербицкая. Обернулась через плечо с каким-то то ли растерянным, то ли виноватым видом. Как будто я их застукал за чем-то неприличным. Потом повернулась Маликова, сердито сдвинула брови. Я пожал плечами и пошел себе дальше. Вот только лицо ее почему-то упорно стояло у меня перед глазами. То наномгновение, когда она еще улыбалась, а не хмурилась. Так бывает, когда посмотришь на яркий свет, и потом долго видишь лиловое или зеленое пятно.

Дома разогрел обед, поел, толком не заметив, что там было в тарелке. Тренажерка? Уроки? Или Виктюху написать?

Ничего не хотелось. Что-то странное словно распирало изнутри. Капюшон худи из-под куртки на голову, наушники в уши, руки в карманы — и пошел бродить по улицам, внюхиваясь в терпкий запах солнца. И билось прямо в мозг из плейлиста старое-престарое: «Жадной весной ваши с ней откровения вскрыли мне вены тоски и сомнения… Напои допьяна, весна…»

И мерещился снова и снова взгляд темных раскосых глаз — злых, но, как оказалось, умеющих улыбаться так тепло и ясно.

А ночью я никак не мог уснуть. Вертелся с боку на бок, вставал, выходил на кухню, пил воду, смотрел в окно. Словно кто-то гладил меня по голой спине пальцами — теплыми и холодными, попеременно.

Обычно я приходил в школу одним из последних, под самый звонок, но сегодня что-то меня подгоняло. А в животе разливался холодок, как от мятной конфеты. У закрытого кабинета литературы топтались девчонки и Леха Бодренко — корявый и прыщавый, но пользующийся большим успехом. Как он говорил, возьмем не харей, а харизмой. На меня посмотрели с удивлением: до начала урока оставалось еще полчаса.

Я тупил в телефон, а сам поглядывал в конец коридора, в сторону лестницы. Пришла Фанечка, запустила нас в класс. Пришли все, расселись, начался урок. За моей спиной поселился космический вакуум, который так и тянул в себя. Не выдержал, обернулся и спросил, заметив краем глаза, как поджались губки Лидочки:

— А Маликова где?

— Заболела, — буркнула Вербицкая.

Вот черт! Сидела позавчера вечером на ветру. И вчера была уже какая-то… совсем не такая.

Весь день это пустота сзади не давала мне покоя. Когда что-то… кто-то есть, вроде и не замечаешь. А стоит исчезнуть — становится неуютно. Промелькнула даже шальная мысль позвонить или написать. Просто спросить, как себя чувствует. Но… она же просила оставить ее в покое. Да и телефона нет. Узнать, конечно, не проблема…

Нет, все-таки проблема.

Ничего, придет. Никуда не денется.

День шел за днем. Каждое утро я ловил себя на том, что смотрю на дверь. Отсиживал все уроки, что-то слушал, что-то писал, отвечал, получал оценки. С кем-то о чем-то разговаривал. Ходил в тренажерку, бродил с Виктюхом по улицам, играл в покер. Делал уроки, занимался с преподом. Все это было на поверхности. А где-то глубоко-глубоко я ждал. Ждал, когда наступит вечер и пробежит скупая на сны ночь. Когда начнется новый день.

Да что это вообще со мной⁈

Я злился на себя — и на нее.

На хрена она мне сдалась — эта дура? Она мне нисколько не нравится. Она меня… бесит. Да, именно так — бесит!

А утром снова дергал глазами на дверь каждый раз, когда кто-то входил в класс. До самого звонка. И еще минут десять после него.

Прошла неделя, начались каникулы. Машка так и не появилась.

Глава 7

Глава 7

Маша

— Маш, а зачем Марго твою мать вызвала?

Я даже не сразу поняла, о чем Криська спрашивает. Мы сидели в ее комнате и решали задачи на пропорции по химии. Вернее, пытались решать. Я-то их обычно щелкала на лету, но сейчас приключился какой-то ступор. Потому что не могла выбросить из головы короткий, как стоп-кадр, эпизод. Мы любуемся кошкой с котятами, Криська поворачивается на какой-то звук, я за ней — и вижу Мирского, который стоит, засунув руки в карманы, и улыбается.

Он тут же повернулся и ушел, а у меня перед глазами стояла эта его улыбка. Словно пленку заело. Обычно он всегда ухмылялся противно, так, что хотелось отоварить по роже. А сейчас… как будто другой человек. Ясно, светло, открыто.

Да и кошка еще эта… Переклинило меня знатно. Такая мамка с детьми. Счастливая, довольная. И как-то вдруг подумалось о себе. Я, конечно, думала об этом и раньше. Что когда-нибудь, возможно, выйду замуж, у меня будут дети. Но это было что-то настолько абстрактное, как мысли о том, что полечу в космос. Я вообще никак не могла сопоставить это с собой: секс, семью, детей. Дети для меня были чем-то странным и непонятным, как инопланетяне. А секс и вовсе ассоциировался исключительно с Виталей — в самом неприятном смысле. Характерные звуки из их комнаты, разумеется, долетали. А уж когда он начал лапать меня за задницу… Просто бр-р-р!

И тут вдруг эта кошка. Такая умильная, трогательная. Прямо воплощение материнства. На секунду даже захотелось стать такой же счастливой мамкой с детьми. Будто треснула во мне какая-то броня. И тут же Мирский со своей улыбкой.

Твою налево, да уберись ты уже из моей головы, она и так гудит, как чугунное ведро.

Хотя… лучше пусть Мирский, чем думать о разговоре матери с Марго. И о том, что меня ждет вечером дома.

— Зачем вызвала? — растерянно переспросила я. И тут же соврала: — О моем поступлении поговорить. Я в медицинский колледж пойду.

— Подожди, ты же после девятого хотела? — Криська сдвинула брови над очками. — И тебя еще мать не пустила, кажется?

— Да она и сейчас не пустила бы. Но мне уже восемнадцать будет, сама решу, что делать.

— Маш, ты с ума сошла? Ну ладно после девятого. Но сейчас — четыре года на медсестру учиться?

— Не четыре, а три. А потом, может, в институт поступлю.

— Ага, ага, — она быстро подсчитала на пальцах. Три года колледж, потом шесть институт, интернатура, ординатура. Это во сколько ты врачом станешь? К старости?

— Ну… тридцать — это еще не старость.

— А что, молодость, что ли? — фыркнула Криська. — Не знаю, Маш. Что-то ты не то задумала. Слушай, а чего ты красная такая?

— Жарко у вас потому что.

— Не выдумывай, ничего не жарко. Ты нормально себя чувствуешь?

На самом деле чувствовала себя я просто отвратно. Еще со вчерашнего вечера. И встала вся разбитая, но потом как-то расходилась. А вот сейчас снова стало погано. Не сильно, но противно болела голова, саднило в горле. Сначала знобило, потом бросило в жар.

Криська пощупала мой лоб ледяной рукой и испуганно ойкнула.

— Маш, да ты горишь. Подожди, сейчас градусник принесу.

Вернулась она с градусником и с мамой. Тетя Ира тоже пощупала мне лоб и покачала головой.

— Тридцать восемь — не меньше. Или больше. Давай, меряй.

Градусник показал тридцать восемь и девять. Глаза закрывались. Хотелось свернуться где-нибудь клубочком и не шевелиться.

— Так, ну вот что, — тетя Ира встряхнула градусник и положила в футляр. — Ты собирайся, а я сейчас машину подгоню со стоянки, отвезу тебя.

— Не надо, — вяло затрепыхалась я. — Дойду. Недалеко.

— Куда ты дойдешь такая? Без разговоров, Маша. У тебя дома есть кто?

— Виталик, — хныкнула я. — Мама в вечер.

— Ну хоть в аптеку сходит.

Угу, сходит он! Да он и не знает небось, где у нас аптека.

— По-хорошему, с такой температурой неотложку бы вызвать. Может, у тебя воспаление легких.

Силы улетучивались, как воздух из проколотого шарика. Даже на то, чтобы возразить, не осталось. Неотложку так неотложку, воспаление так воспаление. Только не трогайте меня, ладно? Может, даже и хорошо, что заболела именно сейчас. Может, мать не так сильно будет докапываться. И Виталик — он брезгливый, побоится заразиться, не полезет.

По дороге я то и дело куда-то проваливалась и выныривала, когда машину трясло на выбоинах или трамвайных рельсах. Тетя Ира помогла мне выбраться, довела до квартиры, позвонила в дверь. Открыл Виталик — хорошо хоть не в трусах, а то было бы совсем позорище.

— Добрый день, — сказала тетя Ира, втолкнув меня в прихожую. — Я мама Кристины, Машиной подруги. Маша была у нас, у нее поднялась температура, я ее привезла. Ей жаропонижающее что-нибудь надо. И врача бы вызвать, тридцать девять почти.

— Разберемся, — буркнул Виталик.

Я стояла, привалившись к стене, чтобы не упасть. Сильно кружилась голова, сердце стучало где-то в ушах, как колокол. Тетя Ира ушла, и я поплелась к себе. Виталик сказал что-то — не расслышала. Надо было раздеться, но сил совсем не осталось. Закрылась на задвижку, легла, укрывшись пледом, и снова провалилась в темноту, откуда выдернул грохот: кто-то колотил в дверь.

— Маша, открой! — кричала мама, очень громко.

За окном и в комнате было темно. С трудом поднявшись, я отодвинула защелку и едва успела отшатнуться.

— От кого ты закрываешься? — рявкнула она, врываясь в комнату.

— От твоего Виталика сраного, — прошелестела я.

Лицо у нее стало совершенно бешеное, и я подумала, что сейчас снова получу. Только на этот раз было абсолютно наплевать. Но она стиснула зубы, дотронулась до моего лба, прошипела что-то и ушла. А я доползла до туалета, потом в ванной напилась из-под крана, вернулась к себе, разделась и легла. Глухо, как сквозь вату, из-за стены доносились их с Виталиком вопли. Но и на это мне тоже было наплевать.

Сева

У класса была своя закрытая группа ВКонтакте, админил которую Кеший. Ясное дело, все там было в его стиле тупого стендапа. Лидка меня туда пригласила, я вступил, но за весь год заглянул от силы пару раз. А тут сидел вечером за компом, зарывшись в вузовский задачник по информатике, и неожиданно захотелось зайти.

Так и завис там до ночи. Читал старые посты, смотрел фотографии, которых туда залили немерено, еще с младших классов. Удивлялся, как все изменились. Хотя нет, не все. Маликова — почти нет. Такая же тощая, бледная, с раскосыми глазами, большим ртом и толстым носом. Страшная, в общем. Разве что две косички вместо распущенных волос.

На одной фотографии они с Вербицкой сидели за партой. Первый класс или второй, вряд ли старше. Вербицкая, кстати, тоже мало изменилась. Даже очки почти такие же. Хотя, самой собой, подросли обе, повзрослели.

Под фотографией обнаружился комментарий. MarMal с пандой на аватарке: «Это что, я⁈» Пошел на страницу — ну да, она. Маликова.

Машка…

Записей там было мало, в основном перепосты — картинки, фотки, музыка. Удивился, когда нашел несколько песен, которые мне нравились. Казалось, что у нас с ней вообще нет ничего общего. Уже потянулся мышкой лайкнуть, но притормозил в последний момент. Мало ли вдруг заметит, подумает, что я забираюсь потихоньку на ее страницу.

А еще там была фотография, которую я, отчаянно злясь на себя, уволок и сохранил. На ней она улыбалась. Но не как тогда, с кошкой. По-другому. Грустно, задумчиво. Ее сфотографировали у окна, свет падал так, что лицо было в тени, почти неразличимо, только вот эта вот улыбка — как блик света.

Черт, да что это вообще со мной, а? Почему я все время думаю о ней? И ведь меньше бесить она не стала. Наоборот, еще больше. И вспоминалось — почти со стыдом, как тогда торкнуло на нее. Когда подхватил, чтобы не упала. На автомате, не думая. А еще как осенью, в мой первый день в этой школе, она влетела в класс и остановилась рядом со мной. Разве что дым из ушей не шел. Как будто голову готова была мне откусить.

Я сел на свободное место, никто не предупредил, что там занято. Если бы сказала спокойно, что это ее, я бы уступил, конечно. А когда таким наскоком, с психом — меня тоже бомбануло. Так с тех пор и пошло.

Каникулы проходили бездарнейше. Илюха уехал в Германию на очередную покерную серию, прихватив с собой Виктюха. Я, неожиданно для себя, оказался в полном вакууме. Наводить мосты с нынешними одноклассниками за три месяца до выпуска не имело смысла. К бывшим тоже не тянуло. Бродил по городу, сидел в кафешках, качался в тренажерке до седьмого пота, по вечерам смотрел кино или тупил за компом.

Этот вечер был особо тоскливым. За окном лило как из ведра, да еще с ветром. Мать написала, что приедет ближе к майским, побудет дома и снова уедет — на гастроли со своим театром. Сейчас она снималась в Сочи в очередном сериале. Я уже привык жить без нее, и эти вот короткие визиты ничего, кроме глухого раздражения, не вызывали. Чувствовал себя бегемотом из «Ну, погоди», который сосредоточенно строил городошную башню. Налетал смерч в виде волка с зайцем — и все рушилось. Начинай сначала.

Но когда матушка приезжала надолго, получалось еще хуже. Ее все равно постоянно не было дома, а если появлялась, то оказывалось, что все не так, а я — окончательно распустившийся раздолбай. При этом я вроде бы и жил сам по себе, но… на длинном поводке. Туда не ходи, этого не делай.

«Хорошо», — ответил я ей.

Перекинул телефон из руки в руку — раз, другой. Обменялся сообщениями с Виктюхом, который тусил с братом в Гамбурге. Посмотрел на дождь за окном — и открыл ВК. Тем же маршрутом.

Группа класса. Страница MarMal. Личка.

«Привет. Как ты?»

Отправил — и испугался. Еще не поздно было удалить.

Нет. Уже поздно: появились голубые галочки.

Прочитала…

И все. Никакого шевеления. Тишина. Мертвая.

Я сидел и смотрел на эти три слова, сжав кулаки. Смотрел — и не знал, чего хочу. Чтобы ответила? Чтобы притворилась, будто не заметила? Или не поняла, кто это ей написал? Ну да, ну да, Сева Мирский — это же самые распространенные на свете имя и фамилия, таких по десятку на квадратный сантиметр.

Ну и хрен с тобой, каракатица!

Все, проехали, забыли.

«Привет».

Я дернулся от звука сообщения так, что перевернул кружку. Чай полился со стола на штаны. Хорошо хоть телефон успел убрать.

«Еще болею. Но уже лучше».

«Поппарвл… — пальцы дрожали и не попадали на нужные буквы. — Поправляйся, Маша».

«Спасибо. После каникул приду» — и смайлик.

Я хотел написать еще что-нибудь, но так и не придумал что. Вместо этого двадцать раз перечитал весь этот коротенький диалог. Пятнадцать слов. И смайлик.

Придет после каникул. Через три дня. Это, конечно, если сразу же после каникул, в первый же день.

И что?

Я понятия не имел. Придет — и хорошо.

Это была маленькая уступка тому упрямому и злому, который сидел у меня внутри. Одному из целой кодлы Севок. Каждый из них хотел чего-то своего, и между собой они договориться никак не могли.

Я вынужден был признать, что хочу ее увидеть. Ну да, все равно она меня бесит. Но…

Просто увидеть. Больше ничего. Ну, может, чтобы она на меня посмотрела. Улыбнулась? Да нет, с чего ей вдруг мне улыбаться. Просто пусть посмотрит. Только не со злостью, как обычно.

А из глубины, из самой глубокой глубины, поднималось совсем другое. Шептало вкрадчиво, подкидывало картинки на мысленный экран. Как будто я не убрал тогда руку сразу, а потянул молнию на ее юбке, на боку. И юбка эта сползла с нее, как кожура с банана. И…

Стиснув зубы, сжав кулаки, зажмурившись, я поддавался этому наваждению — жгучему, горячему, невыносимому.

Машка…

Маша…

Глава 8

Глава 8

Маша

Утром я вполне ожидаемо не смогла встать. Температура лупила под сорок, кашлем разрывало в лохмотья. Мать испугалась, осталась дома и вызвала врача. Пришла тетка из поликлиники, послушала меня, заглянула в глотку — я словно наблюдала со стороны, откуда-то из угла комнаты, куда все звуки доносились как через слой ваты.

— Скорую вызывайте, — сказала врачиха и начала что-то писать на бланке. — Похоже на двустороннюю пневмонию. В больницу надо.

Мать испугалась еще сильнее. Но скорая пневмонии не нашла, только какой-то особо злостный бронхит, в больницу забирать не стали. На третий день температура пошла вниз, и мне стало полегче. Я даже ползала до туалета по стеночке самостоятельно. И до кухни, потому что мать вышла на работу, кормить меня было некому. Впрочем, есть особо и не хотелось. Пила чай, морс, разогревала в микроволновке бульон.

Забегала Криська, сидела, рассказывала новости.

— Кстати, Мирский о тебе спрашивал, — сказала с каким-то мазохистским надрывом, глядя под ноги.

— Мирский? — удивилась я. — Да ладно!

— Да вот, — вздохнула она. — Ну не то чтобы прямо уж интересовался. Когда ты не пришла, повернулся и спросил, где ты. Я сказала, что заболела.

— И все? — хмыкнула я.

— И все, — Криська пожала плечами и начала рассказывать, как Кеший пытался на уроке фотографировать Марго на телефон, а та его спалила.

Странно, но эта новость, про Мирского, ожидаемого раздражения у меня не вызвала. Даже… вроде, приятно стало? Я прислушивалась к себе, пытаясь разобраться, что чувствую, но так и не поняла. А вот Криську было жаль. Оставалось лишь надеяться, что через три месяца все закончится. Поступит, дай бог, в институт, встретит, может быть, кого-то еще.

О разговоре с Марго мать не сказала ни слова, а спрашивать я не хотела. Как говорят, не тронь лихо, пока спит тихо. Правда, в тот вечер я слышала, как они с Виталиком ругались, хотя вряд ли по этому поводу. Я все так же закрывалась на задвижку, но выходить из комнаты все равно приходилось. Каждый раз прислушивалась, сначала выглядывала, чтобы не столкнуться с ним случайно. Однако, к моему большому удивлению и радости, за эти дни не увидела его ни разу — он почти безвылазно сидел в их комнате. Видимо, тоже прислушивался и выходил, только когда я была у себя.

Неужто получил от маменьки нагоняй? Может, даже пригрозила, что выгонит? Ну а что? Квартира ее, работает она. А этот паразит удобно устроился на всем готовом. Как червяк в яблоке.

Я никак не могла понять, что мать вообще в нем нашла. Ну да, смазливый, холеный, ухоженный — за ее счет. Но такой наглый, ленивый. Или, может, в постели так хорош? Они были ровесниками, обоим по сорок. Но Виталя выглядел от силы на тридцать пять, а мать наоборот — старше своего возраста.

Начались каникулы. Я все еще лежала в постели, принимала кучу лекарств, много спала. Когда просыпалась, просматривала пропущенное по учебе, но голова все еще была тяжелой, ничего в ней толком не оседало. К счастью, мы больше повторяли старое и готовились к экзаменам. По вечерам болтала в Контактике с Криськой и другими нашими девчонками.

«Видела фотки в нашей группе классной? — спросила как-то Криська. — Катя выложила старые, второй-третий класс. Прикольно. И мы с тобой тоже есть».

В группу я заходила редко. Вел ее Печерников, а его шуток-самосмеек мне хватало и в реале. Но фотки решила посмотреть. И к одной даже комментарий написала. А следующим вечером в личку вдруг упало сообщение от Мирского.

Чего⁈

Я тупо смотрела на синюю единичку рядом с ником Сева Мирский и все никак не могла открыть.

Сева! Ты бы еще Севочкой назвался. Как Лидка — Лидочка Агафонова.

Наконец все-таки кликнула, чтобы развернуть.

«Привет. Как ты?»

Всего три слова, но я перечитала их, наверно, раз пять.

Вспомнила, как он тогда на крыльце пытался извиниться. А еще как подхватил меня, когда чуть не упала. И как улыбался, глядя на кошку с котятами. И слова Криськи о том, что он спрашивал обо мне.

Я совсем спятила? Или мозг выкашляла? Это же Мирский! Мерзкий! От него только мерзостей всяких и ждать. Просто меня долго не было в школе, вот ему и стало скучно. Не до кого доебываться. И как только нашел? Наверно, через группу, где я так неосторожно отметилась.

Я уже хотела закинуть его в черный список. Или сначала послать ко всем матерям, а потом закинуть. И даже начала уже писать, к каким именно матерям ему отправиться, но почему-то стерла все и набила всего одно слово.

«Привет».

И следом:

«Еще болею. Но уже лучше».

Отправила и тут же треснула себя по лбу.

Вот дура-то! Зачем⁈

«Поправляйся, Маша».

Маша⁈

А это точно Мирский?

Он всегда звал меня или по фамилии, или Маней, прекрасно зная, что мне это не нравится. Хотя нет, тогда, на крыльце, тоже сказал «Маш». Но я такая злая была, что даже внимания не обратила.

Мне вдруг показалось, что держала в руках палку, а она взяла и сломалась. И стою я перед ним — абсолютно беззащитная. Безоружная. Обезоруженная.

«Спасибо» далось нелегко. Как будто каждая буква была бетонным блоком. «После каникул приду» уже легче. А смайлик словно сам собой добавился. И я поймала себя на том, что… жду ответа?

Рили⁈

Но он больше ничего не написал. Ни в этот вечер, ни потом. И нет, теперь я точно не ждала, но не могла избавиться от странного привкуса досады, смешанной с разочарованием. И зачем-то полезла на его страницу.

Там не было ничего интересного. В основном музыка, фотки навороченных тачек, немного селфи — с ужасно самодовольным видом. Несколько кадров в тренажерке и с какими-то взрослыми парнями.

В общем, совсем ничего интересного.

Правда-правда! Совсем-совсем!

Сева

В последний день каникул я пошел в парикмахерскую. Раньше ходил в другую. Сначала вместе с отцом, потом, когда они с матерью развелись, уже сам. Скучный мастер по имени Геннадий скучно стриг меня «под мальчика». Так он это называл. Спасибо, что не под девочку. Какая-то среднепаршивая короткая стрижка. Потом я пытался ее как-то опознать по картинкам в интернете, но не смог.

Года полтора назад мне это надоело. Примерно в то время, когда после занятий в тренажерке стал более-менее смахивать на человека. Захотелось чего-то поинтереснее. Недалеко от дома открылась новая парикмахерская с заманчивой вывеской «Барбершоп!» и фотками стильных мужиков в витрине. Набравшись то ли храбрости, то ли наглости, я с опаской заглянул туда. Внутри мужчина и две девушки скучали без клиентов.

— Заходи, парень! — махнула рукой одна из них, совсем молоденькая. — Тебя подстричь?

Я сел в кресло, и через пятнадцать минут мой порядком обросший «мальчик» превратился в нечто взрослое и интересное. Как на фотках в журналах.

— Нравится? — улыбнулась она, глядя на мою обалдевшую физию.

— Ага, — кивнул я. — Круто!

— Заходи еще.

С тех пор я приходил туда примерно раз в месяц. С парикмахершей Светкой мы подружились, она даже немного строила мне глазки и прижималась в процессе грудью, но я прекрасно понимал, что это ничего не значит. Светка была замужем за Федором, барбером, или, как он сам себя называл, бородистом. Его услуги мне пока были без надобности. Какая-то светлая щетинка росла, но не настолько, чтобы начинать бриться.

— Чего-то давно тебя не было, Севка, — Светка укутала меня накидкой. — Оброс, как мартышка. Слушай, а давай я из тебя Бибера сделаю? Твой типаж.

— Кого? — не понял я.

— Ну Джастина Бибера, — она показала журнал с каким-то крашеным хреном на обложке. — Не знаешь, что ли? Он же из каждого утюга.

— Наверно, я другие утюги слушаю. Не, не надо Бибера. Хотя… — я посмотрел на журнал внимательнее. — Ничего так. Но у него же темные волосы. Только концы светлые.

— А я тебе корни затемню.

— Сдурела, Светка? — возмутился Федор. — Ему же потом все время придется их красить. Иначе будет жопа: светлые корни, темная середина и светлые концы. Полный отстой.

— Да ладно, я не краской, а тональником. Смоется через пару недель, не успеет отрасти.

— А давай, — решился я.

Зачем? Да кто бы знал.

Получилось прикольно, особенно когда Светка уложила челку гелем и высушила феном.

— Ух ты, какой красавчик получился, — восхитилась она, приобняв меня за плечи. — Колечка в ухо не хватает. И татушки какой-нибудь стильной.

Насчет татухи я и сам думал, а вот серьга… Пожалуй, к этому луку действительно пошло бы.

— Если хочешь, прямо сейчас и поставим, — предложила Зина, которая делала всякие косметические процедуры. — Это не больно. У нас титановые колечки есть, их можно сразу после прокола. Потом купишь серебряное или еще какое-нибудь.

— Ставь, — я махнул рукой. — Только право-лево не перепутай.

Насчет того, что не больно, это она, конечно, соврала, но, в общем, оказалось терпимо.

Интересно, а что Машка скажет, когда увидит?

Да ничего не скажет. Или скажет, но не мне. Ну и ладно.

Покивав на Зинину инструкцию о том, как ухаживать за проколом, я поплелся домой. И остаток вечера выбирал, какую футболку напялить под пиджак. Как девчонка, честное слово. А потом никак не мог уснуть.

Придет или нет?

Футболка с оскаленным черепом, прическа и кольцо вызвали реакцию… неоднозначную. Вслух стебаться никто не рискнул, но пялились все. За спиной посмеивались и шептались.

— Сева, тебе так круто! — Лидка закатила глаза куда-то под лоб. — Просто зашибенно! Ты прямо как Бибер. Обожаю его!

Я кивнул машинально: спасибо, мол. А сам все косился на дверь. Неужели не придет?

Машка влетела перед самым звонком, на пару шагов обогнав физика. Посмотрела в мою сторону и словно споткнулась. И губы стиснула, как будто хотела улыбнуться, но передумала. Прошла мимо, села. Ухо запекло. Оно и так болело адски, а под ее взглядом и вовсе начало гореть.

Коротан пришел явно не в духе. Звали его так по фамилии — Коротаев — и потому что коротышка. Он был ниже всех наших парней, кроме Ленчика, и большей части девчонок, хотя носил ботинки с каблуком и все время поднимал плечи, чтобы казаться выше.

— Мирский, что за гейский вид? — рявкнул Коротан, уставившись на меня рыбьими глазами.

Класс грохнул.

— Почему гейский, Андрей Ильич? — уточнил я спокойно.

— Потому что только пи… геи красят патлы и носят серьги.

— Неправда. Серьгу носили моряки. Чтобы при кораблекрушении, если труп выбросит на берег, можно было серьгу снять, продать и на эти деньги похоронить. А еще на Руси серьгу носил единственный сын в семье. Чтобы в армию не забрали.

— Хватит умничать. Сними немедленно!

— Не могу, Андрей Ильич. Мне ее доктор прописал. От диатеза.

— Что за парни пошли? Как бабы! — Коротан завелся еще сильнее. — Красятся, мажутся, серьги носят. Ты еще в нос вдень. Или в губу. Или еще в какое место.

— Причем здесь бабы? — я пожал плечами. — Некоторые мужчины каблуки носят — и ничего.

Только что все веселились, и вдруг всё стихло, как перед грозой. Коротан побагровел.

— Выйди вон! — гаркнул он. — И без родителей не являйся.

— Значит, придется не являться, — я бросил в сумку тетрадь и ручку. — Мать на съемках. Далеко. И раньше майских не вернется.

— А отец?

— Еще дальше. И вообще не приедет.

Он с семьей уже два года как перебрался на ПМЖ в Испанию. Приезжал несколько раз в год по делам, но уж точно не для того, чтобы пообщаться с моими учителями.

— С кем ты живешь? — не сдавался Коротан.

— С сестрой.

— Пусть она придет.

— Извините, Андрей Ильич, но она не придет, — я пошел к выходу.

— Почему?

— Просто потому что не придет.

Уже открыв дверь, я посмотрел на последнюю парту в среднем ряду. Машка сидела, опустив глаза, и кусала губы, как будто вот-вот расплачется.

Глава 9

Глава 9

Маша

Врачиха в поликлинике, выписывая меня в школу, поинтересовалась мимоходом, откуда синяк на скуле. Он уже пожелтел, но все-таки был заметен.

Прямо язык зачесался сказать, что мать отоварила. Или нет, еще лучше — отчим. Но кому бы я сделала лучше? Вот именно, никому. Только хуже. И в первую очередь себе. Хотела сказать, что упала, но это показалось слишком уж пошлым.

— Мячом на физкультуре попали, — я вспомнила, как мы играли в пионербол. — Тяжелым.

— Осторожнее надо быть, — врачиха поцокала языком.

Осторожнее…

Я шла домой и думала об этом. О том, что моя жизнь превратилась в минное поле. Один неверный шаг, и… С того самого дня, когда мать ходила в школу, а я заболела, в доме повисло тяжелое, плотное напряжение. Оно давило, роняя искры. Виталик больше со мной не разговаривал. Да и мать тоже. И за одним столом мы больше не ели, даже когда я поправилась. Сначала садились они, потом, когда уходили с кухни, туда пробиралась я. Накладывала на тарелку и несла к себе в комнату.

Любить мать я перестала уже давно. Наверно, классе в третьем. Или в четвертом? В общем, когда она вышла замуж за Виталика и он поселился у нас. Но в последнее время нелюбовь стала превращаться совсем в другое чувство. Эта ненависть не была острой и горячей, как к Виталику или к Мирскому. Какая-то вялая, липкая, с примесью брезгливой жалости и недоумения.

Как можно быть вот такой⁈ Променять своего ребенка на мужика, да еще и зависеть от него? Хотя у них неизвестно, кто за кого больше цеплялся. Какой-то дурной симбиоз двух паразитов.

А еще я стала зачеркивать дни на календаре. Обвела красным фломастером двадцатое июня — выпускной. По вечерам ставила жирный крест на прошедшем дне и считала, сколько осталось.

Двадцать первого я от них уйду. И никто не сможет остановить. Никто! Даже если поселюсь в подвале с бомжами.

Каникулы закончились. Первого апреля в школу — хорошая шуточка. А я еще умудрилась проспать. Собиралась, торопилась, на ходу перехватила бутерброд. В класс влетела перед самым звонком, обогнав в коридоре физика. И едва не споткнулась на пороге, бросив взгляд на предпоследнюю парту в среднем ряду.

Боже, что это⁈

Мирский выглядел настолько нелепо, что я с трудом удержалась от того, чтобы не заржать. Майка с оскаленным черепом под пиджаком, волосы покрашены под Бибера и торчат во все стороны, как иглы у дикобраза. А когда проходила мимо, заметила еще и кольцо в ухе.

Ну и дебил!

Коротан тоже впечатлился и завелся с пол-оборота. А когда Коротан заводился, остановиться уже не мог, это мы хорошо знали. А уж если, не дай бог, хоть намеком зацепить его рост… Что Мирский и сделал, ляпнув про каблуки, которые носят некоторые мужики.

Сэ сэ зэ бэ. Сам себе злобный Буратино. Дураков не сеют и не жнут.

Но когда Коротан потребовал в школу его родителей и Мирский заявил, что некому, потому что все далеко, а сестра, с которой он, как выяснилось, живет, просто не придет, что-то вдруг случилось. Кольнуло так остро и больно.

Бли-и-ин, и ты, оказывается никому на свете не нужен! Лезешь вон из кожи, лишь бы кто-то на тебя посмотрел, заметил. Изображаешь крутого перца, а сам… такой же несчастный и одинокий, как я. Мы с тобой одной крови, Маугли, да?

— Ты чего, Маш? — пихнула меня в бок Криська.

— Не знаю, — я слизнула кровь с прикушенной губы. — Жалко его стало.

— Кого? — она вытаращила глаза. — Коротана?

— Почему Коротана? Мирского. Пыжится, строит из себя, а сам никому не нужен. Ни родителям, ни сестре. Ты знала, что у него сестра есть? Старшая, наверно, раз с ней живет?

— Где-то медведь сдох, — фыркнула Криська. — Маликова пожалела Мирского! Ты так в него еще и влюбишься часом.

— Не, не ревнуй, — я погладила ее по руке. — Это анрил.

— Я тоже не знала, что у него сестра есть. Да про него вообще никто ничего толком не знает. Кроме того, что родители крутые и что он в компах и прогах сечет. И что его из гимназии за карты выперли. Даже Лидка, хотя она все на свете знает.

— Что Лидка? — повернулась к нам Агафонова, сощурившись подозрительно.

— Говорят, Лидка все знает, — сладко улыбнулась я. — Ты знала, что Мирский с сестрой живет?

— Нет, — буркнула она. — А чего тебе Мирский? Ты же его терпеть не можешь?

— Просто интересно стало. Одно другому не мешает.

— Что там за совещание сзади? — гаркнул Коротан. — Кто-то к доске хочет, знаниями поделиться?

Лидка отвернулась, а мы с Криськой пригнулись, чтобы стать понезаметнее, но не помогло. Коротан вытащил меня и заставил решать задачу на повторение, аж из девятого класса, и я, разумеется, утонула. Кое-как, с подсказками Катьки, решила и унесла трояк.

— Вот! — Коротан поднял указательный палец. — Бошки красят, серьги носят, а к ЕГЭ не готовятся. И это физмат-класс!

Я башку не красила, серьги не носила, но к ЕГЭ… да, не готовилась. Потому что физику сдавать не собиралась, а тройка в аттестат не пугала. Кроме обязательных русского и математики, выбрала биологию и химию, с ними у меня все было вполне пристойно.

На алгебру Мирский заявился как ни в чем ни бывало.

— Тебя же Коротан выгнал, — испугалась Криська.

— И что? — хмыкнул он, покосившись на меня. — С физики же выгнал, не с алгебры. И вообще все уже решено.

— Как это ты умудрился? — влезла Лидка.

— Валитра ему объяснила, что в школьном уставе нет запрета на украшения и окраску волос. А вот намекать на нетрадиционную ориентацию не очень педагогично.

— Так ты к Валитре пошел?

— Нет. То есть да, но не сам. На Евгешу напоролся. Она к Валитре потащила. А тут звонок. И Коротан прибежал на меня жалиться. Она ему и сказала.

— Любит тебя Евгеша, — заметила Криська.

— А он ее не любит, — заржал Кеший. — Потому что нетрадиционной ориентации.

Мирский повернулся было к нему, но тут вошла Евгеша, и продолжения не последовало.

Сева

— Шо, опять? — спросила Женька с мультяшный интонацией, увидев меня на подоконнике. — Бог ты мой, что это? Какого черта?

Вечером я пришел, когда она уже легла, а утром улетела к нулевому уроку и меня не увидела.

— Ты о чем? — я включил дурака.

— Всеволод!

— Это прическа. Монная. Ну, может, с гелем переборщил немного. Не рассчитал. А Коротану не понравилось. Он сказал, что я пидор. То есть гей.

— Так и сказал⁈

Я знал, что физика Женька терпеть не может, поэтому заложил его без малейшего колебания. И, похоже, ее конкретно бомбануло.

— Ну да, примерно так. Не дословно, но близко. Сказал, что только геи красят волосы и носят серьги.

— Серьги⁈ У тебя еще и серьга?

— А где написано, что нельзя носить серьги и красить волосы?

— Блин, Севка!

— Ну что, Жень?

Она вздохнула тяжело и закатила глаза к потолку. Хотя я видел, что больше всего ей хочется заржать. Но это было бы непедагогично, поэтому крепилась изо всех сил.

— Выпер и сказал, чтобы без родителей не появлялся в школе. Я сказал, что родители далеко. Он начал докапываться, с кем я живу. Я сказал, что с сестрой. Он сестру потребовал. Но я сказал, что сестра точно не придет. Или что, надо было сказать, что сестра в соседнем кабинете?

— Дебил малолетний! — прошипела Женька. — Пошли!

— Куда? — испугался я.

— К директору.

Она сделала полицейский разворот и понеслась к лестнице. Мне осталось только пожать плечами и последовать за ней. И надеяться, что она в очередной раз меня вытащит. Я готов был за это даже полы дома помыть.

К директорскому кабинету мы подошли одновременно со звонком.

— Это что? — брезгливо выпятила губу Валитра, разглядывая меня.

Стараясь быть предельно корректным, я изложил ситуацию. Разумеется, опустив свой последний пассаж про каблуки. Все выглядело так, что Коротан выставил меня за прическу и серьгу. Наверно, мне должно было быть стыдно — но нет, не было. Ни капли. Если бы он не погнал про геев, то и я не стал бы кусать его за жопу.

— Прямо так и сказал — что только геи красят волосы? — уточнила Валитра, сдвинув брови.

— Так и сказал, — тут я против правды не погрешил, все слышали.

Они с Женькой многозначительно переглянулись. Похоже, тут было что-то такое… чего я не знал. И, кажется, сегодня пивная рука выпала не мне.

— Иди, Всеволод, — Валитра дернула подбородком в сторону выхода. — Придешь домой — помой голову, а то ты на бешеного ежа похож. И футболку найди поскромнее.

— Спасибо, Валерия Ильинична. Найду. Помою.

Сделав постную мину, я пошел к двери, но она распахнулась, чуть не убив меня.

— А с какой стати вы вламываетесь в мой кабинет как к себе домой, Андрей Ильич? — Валитру аж перекосило от возмущения.

— Я стучал. А, он уже здесь, — окрысился Коротан. — Простите, Валерия Ильинична, но…

— Иди, Всеволод! — поморщившись, повторила Валитра. — И дверь закрой.

Дверь я, конечно, закрыл, но, поскольку секретарши за столом не было, прилип ухом. И с удовольствием послушал, как директриса устроила Коротану выволочку за «недопустимое обращение с учениками».

— Вас уже неоднократно предупреждали, Андрей Ильич, — вопила она так, что дверь вибрировала мне в ухо. — Я молчу о том, что в школьном уставе не прописан запрет на украшения и модные прически. Конечно, если они слишком вызывающие, мы просим привести себя в порядок, но уж точно не в такой форме. Вы снова позволили себе намеки на сексуальную ориентацию, хотя я вас предупреждала. Знаете, ваша навязчивая фиксация на этой теме наводит на определенные мысли.

Коротан пытался что-то сказать, но ему не удалось. Правда, и мне не удалось дослушать, потому что вернулась секретарша Таня и прогнала. Пришлось идти на алгебру. Лидка и Вербицкая что-то спрашивали, я что-то отвечал, а сам косился на Машку, благо был повод повернуться к последней парте.

Она еще больше похудела, щеки ввалились, под глазами легли темные круги. Настоящий синяк, уже желтый, все еще был виден на скуле. А пальцы — тонкие-тонкие, как веточки. И так вдруг стало ее жаль, аж в носу защипало. И вдруг захотелось обнять. Без всякой эротики. Просто такое… немножко тепла, что ли? Как мама когда-то обнимала, давно-давно. Когда еще не бросала меня без конца одного.

И тут же стало неловко и стыдно. Как будто оказался голым у всех на виду. И даже, наверно, готов был поблагодарить Кешего, который что-то такое ляпнул про ориентацию. Сдернул меня с этих мыслей, с этого желания. А тут и Женька вошла, начался урок.

А ухо все так же жгло. Мне туда Зинка радар вставила, что ли? Радар, настроенный на Машкин взгляд. Терпел, терпел и не выдержал, обернулся. Буркнул:

— Линейку одолжите?

— На, — Вербицкая среагировала мгновенно.

Я протянул руку, а сам завис на линии огня.

Беги, идиот! Беги!!!

Поздно. Уже убила.

— Мирский, я долго буду твоим затылком крашеным любоваться?

Под смешочки отвернулся — с трудом. Словно привязанный ее взглядом. Стало тяжело дышать, и желудок резануло острой болью.

Здравствуй, специфический гастрит. Это снова ты?

Ну да, ну да, у нормальных людей от любви сердце болит, а у такой сволочи, как Мирский, — брюхо.

От любви? Да ладно! Кто там сказал «любовь»? Выйди из класса!

— Мог бы и у меня взять, — обиженно фыркнула Лидка.

— Что взять? — я посмотрел на нее, пытаясь сообразить, о чем она вообще.

— Линейку.

— А-а-а, — протянул тупо, глядя на линейку, зажатую в руке.

Придумать бы еще, зачем она мне нужна. Может, поля начертить в тетради? Но они там уже есть. Так и не придумал. Зато можно было еще раз повернуться и отдать.

— Мирский, долго будешь вертеться? Иди к доске!

Спасибо, Женечка, я тебя тоже очень люблю.

— Пиши. Три умножить на логарифм икс по основанию эм…

Я записывал условие, решал неравенство, а сам все косил туда — на последнюю парту в среднем ряду. Иногда ловил ее взгляд, короткий и острый, как укол иглой. И тогда мел почему-то крошился в руке, а цифры и буквы на доске начинали расплываться…

Глава 10

Глава 10

Маша

Весь день меня знобило. Несильно, самую капельку. Даже не знобило, а так… познабливало. Я пыталась врать себе: мол, это потому, что еще не до конца поправилась. Но нет. Не поэтому.

Потому что этот озноб становился сильнее, когда ловила взгляды Мирского. А он смотрел… странно смотрел. Как будто растерянно. Как будто против воли. Весь такой нелепый, дурацкий, аж неловко за него было — и за его глупую крашеную стрижку, и за футболку. Он был как заноза. Как маленькая колючка от кактуса. Ее даже не видно под кожей, но все равно зудит и не дает покоя.

Я пыталась раскопать в себе ту злость, которую испытывала к нему весь этот год, но не находила. Она куда-то испарилась. Нет, он все равно раздражал меня и бесил, но как-то не так. По-другому. А может, не он сам? Может, то, что я никак не могла отогнать от себя мысли о нем?

«Ты так в него еще и влюбишься часом», — сказала Криська. Вроде бы в шутку. Вот именно что вроде бы. Потому что было в этой шутке на дне беспокойство. Может, она заметила что-то такое, чего не замечала я сама?

Я не хотела этого. Не хотела ссориться из-за парня с единственной подругой. И уж точно не хотела в него влюбляться. И вообще ни в кого. Воротынский — это было так… Я ведь прекрасно понимала, что он даже имени моего, скорее всего, не знает. Просто какая-то девчонка из параллельного. По нему можно было страдать безопасно, без риска ответных чувств. Взаимных чувств, которых боялась как огня.

Глупости, глупости! Ну какие тут могут быть чувства? Учиться осталось всего два месяца. Потом экзамены — и все. И больше не увидимся.

Последним уроком по расписанию была биология. Я ждала ее, чтобы потом поговорить с Марго. Криська сказала, что та спрашивала обо мне, когда я болела. Мне нужно было узнать о ее разговоре с матерью. А еще хотела рассказать, что решила поступать в медицинский колледж. И каково же было мое разочарование, когда после большой перемены староста Катька принесла новость: вместо биологии будут допы по русскому.

— А что с Марго? — всполошился Кеший. — Заболела?

— Понятия не имею, — Катька с досадой дернула плечом. — Мне сказали передать всем, я передала.

— Кеш, — я поймала его за рукав, — ты ведь знаешь, где она живет? Марго?

— Ну-у-у… — он посмотрел на меня с подозрением. — А что?

— Мне нужно ей пособия отдать. Она просила сразу после каникул.

— А что мне за это будет? Если скажу?

— А чего ты хочешь?

— Ну-у-у… Вот что. Я с тобой пойду. Вроде как мы вместе.

— Зачем? — неприятно удивилась я. Мне нужно было с ней поговорить на тему, которая абсолютно не для посторонних ушей. Только Кешего там и не хватало.

— Ну как хочешь, — скривился он. — Ищи тогда сама адрес.

Можно было бы попросить Алиску — чтобы узнала у сестры, но она тоже болела. Или ждать, пока Марго не придет. Да я же сдохну от нетерпения.

— Ладно, Кеший, — сдалась я. — Давай так. Мы идем вместе, ты здороваешься и уходишь. Потому что мне с ней поговорить надо. Насчет ЕГЭ. Мне же биологию сдавать.

— Ок, — нехотя согласился он. — Мне на допы не надо, сразу после литры и пойдем.

К моему огромному удивлению, Кеший вне обычной школьной среды оказался вполне нормальным парнем. Он пришел к нам в третьем, и за все это время я от него не слышала ничего, кроме глупых шуток. А сейчас мы шли и разговаривали о том, кто куда будет поступать. Как будто совсем другой человек. Я подумала, что все мы, наверно, носим маски. И Кешка, и я. И… Мирский тоже.

Я сказала, что буду поступать в медицинский. Правда, умолчала, что в колледж. Если уж Криська не поняла, то другие и подавно не поймут.

— Круто! — одобрил Кеший. — У меня бабушка детский врач. А я в университет гражданской авиации пойду.

— Ого! — присвистнула я. — На летчика?

— Ну если получится. Могут по зрению завалить. Надо единицу, а у меня чуть меньше. Но если нет, тогда на авиадиспетчера.

— Скажи, Кеш… Извини за такой вопрос, конечно. Тебе действительно Марго так нравится?

— Да, — чуть помедлив, ответил он, и я вдруг заметила в его глазах что-то такое… растерянное. То, что видела сегодня во взглядах Мирского. — Но я же понимаю… Кто я для нее? Просто делаю вид, что я такой дурачок. Ладно, Маш, я с тобой дальше не пойду, — Кешка остановился у парадной панельной девятиэтажки. — Здесь она живет. Пятнадцатая квартира. Ну все, пока.

Он развернулся и пошел через двор, а я нажала кнопку домофона.

— Кто там? — услышала я голос Марго.

— Маша Маликова. Можно к вам?

— Маша? — удивилась она. — Заходи. Третий этаж.

Марго ждала меня в дверях квартиры. С перебинтованной ногой.

— А, ерунда, — отмахнулась на мой вопрос. — Растянула. Но пришлось в травму поехать, рентген сделать. Завтра приду. А в школе решили, что я при смерти?

— Почему? — удивилась я, снимая ботинки.

— Ну раз пришла навестить.

— Я… — уши предательски вспыхнули. — Маргарита Ивановна, я хотела узнать, о чем вы тогда с мамой говорили. Она мне так ничего и не сказала. Ни слова.

— Во как! — Марго поморщилась. — И почему я не удивлена? Ты прямо из школы? Обедать будешь? Хотя что за вопрос, будешь, конечно.

В животе предательски заурчало, словно отвечая.

— Может, вам помочь? — предложила я.

— Не надо, иди руки мой.

В ванной, чистой и аккуратной, я заметила две зубные щетки в стаканчике, а на полочке бритвенный станок. Похоже, Марго жила не одна. Или кто-то к ней приходил и оставался ночевать. Было любопытно, но я себя одернула: не мое дело.

Когда я пришла на кухню, Марго наливала в тарелку грибной суп. Пахло так, что рот наполнился слюной, а в животе снова заурчало. Пришлось постараться, чтобы не выхлебать все в три секунды.

— Боюсь, Маша, до нее ничего не дошло, — Марго поставила передо мной другую тарелку — с котлетой и тушеной картошкой. — Я ее припугнула большими неприятностями со стороны опеки, и ей, и твоему отчиму. Она завелась, обещала пожаловаться директору, мол, я лезу не в свои дела. Но не думаю, ей же первой прилетит. По идее, это работа нашего психолога, но…

— Ой, нет, — хныкнула я.

Психологом у нас была такая унылая тетка, что ей даже прозвища не придумали, звали за глаза просто Люсей. Разговаривать с ней, неважно о чем, было как болоту идти.

— Ну да, нет, — согласилась Марго. — Я твоей маме сказала, что оптимальным вариантом было бы разрешить тебе жить в квартире отца.

— Да что вы. Это же деньги от жильца. Спасибо, Маргарита Ивановна, вы пытались. Она вечером в тот день ругалась дико с Виталей. Уж не знаю, что там было, у меня температура поднялась, я уснула. И он ко мне за все это время даже не подходил. И не разговаривал. Может, и ничего, обойдется. Осталось-то совсем немного.

— Хорошо бы, если так, — вздохнула Марго.

Сева

Я твердо решил, что подойду к ней после уроков. Пытался придумать, что скажу, но так и не смог. Ничего, оставалась еще целая биология. А если не придумаю, подойду просто так. Авось кривая вывезет.

Но вместо биологии внезапно объявили допы по русскому. Машка после литры пошла на выход, я сорвался было за ней, но Фанечка тормознула:

— Мирский, а ну стоять! Куда направился?

— Так я же не хожу, Фаина Павловна.

— А сейчас останешься, потому что занятия вместо биологии. Уходят только те, у кого четыре и пять.

— Так у меня четыре, — возмутился я.

— С тремя большими минусами. Сядь на место!

— Ну в туалет-то можно? — пробурчал я, понимая, что пролетел над Парижем. — Перемена же.

— Иди, — милостиво разрешила Фанечка. — Сумку оставь только.

Я вылетел в коридор, надеясь догнать Машку, и тормознул так, что проехал юзом. Она шла к лестнице, разговаривая о чем-то с Кешим.

Что⁈ С Кешим⁈

Я подошел к окну, выходящему на школьное крыльцо, отчаянно надеясь, что Машка все-таки выйдет одна. Ну мало ли о чем они могли разговаривать. Чего меня сразу бомбануло-то?

Но они вышли вместе и двинули к воротам, все так же мило воркуя.

Острой болью вспороло ладонь. Я с недоумением посмотрел на четыре кровавых полумесяца. И тут же полоснуло звонком — как ножом.

Вот так вот, да, Маша?

Вернулся в класс, сел за парту, уставился тупо в тетрадь, сквозь чистую страницу которой просвечивало, как эта парочка идет и щебечет.

— С тобой можно?

Поднял голову в недоумении. Оказалось, Вербицкая. Ну да, Машка же ушла, Лидка тоже. Дернул плечом — понимай как хочешь. Приземлилась рядом — будто птица на жердочку. Как будто вот-вот поймают и шею свернут.

Что-то там бубнила Фаня, что-то все писали, а я сидел и смотрел в одну точку, не слыша ни слова.

Блин, ну почему Печерников-то? Они же даже не разговаривали никогда. Он вообще на Маргоше сдвинутый. Что произошло за эти две недели, пока Машки не было? Неделю болела, неделя каникул. Может, пока я там на ее фотки тихо дрочил, Кеший ориентиры сменил и сидел у ее постели, как мать Тереза. А вот не надо было клювом хлопать. И что теперь? Придушить его на хер? А толку-то? Из-за этого она не станет смотреть на меня, улыбаться, разговаривать.

— Сев, ты чего такой? Из-за Коротана?

Я словно с глубины вынырнул и не сразу сообразил, где я, кто я и какой на дворе год. Почему-то Вербицкая рядом, о чем-то спрашивает. Из-за Коротана? Что из-за Коротана?

Ах, да. Он же меня выпер на первом уроке. Как будто в другой жизни. Где еще не было Машки вместе с Печерниковым. То есть уже были, но я об этом не знал.

— Она что, с ним? — вырвалось само.

— Кто? С кем? — вытаращила глаза Вербицкая.

— Маликова с Кешим.

— Чего? — она аж рот открыла. — Машка? С Кешим? С чего ты взял?

— Они ушли вдвоем. Я видел.

— Господи! — мне показалось, что она сейчас заплачет. — Да они к Марго пошли. Машке надо какую-то книгу отдать, что ли. Он знает, где Марго живет. Еще бы он не знал!

Мне было лет семь или восемь, когда отец повел меня в парк аттракционов в Сочи. Я, как положено, орал, визжал, но мне все нравилось. И вдруг срубило на самых примитивных «Чашках». Мы с ним сидели в одной из чайных чашек, они ездили по кругу и еще вращались вокруг своей оси, все быстрее и быстрее. В общем, все крутилось во все стороны, и мне вдруг стало дико страшно. Я орал до хрипа от ужаса и чуть не обоссался, а когда все кончилось и мы вышли, затопило таким облегчением, что чуть не упал: от слабости ноги стали ватными.

Вот и сейчас случилось нечто подобное. Только что рвало в клочья от тоски и злости, и вдруг от радости едва на растекся по стулу медузой. Руки и ноги задрожали от внезапной легкости и слабости. А Вербицкую захотелось обнять. Просто потому, что избавила меня от этой тяжести.

— Вербицкая, Мирский, рты закрыли! — прошелестела Фанечка, и мы тихо захихикали.

Домой пошли вместе — как оказалось, нам в одну сторону. И тут я снова почувствовал себя сволочью. Знал же, что она ко мне неравнодушна, но не мог удержаться и спрашивал про Машку. Вроде бы безобидно — зачем та к Марго пошла, куда поступать собирается.

— Ты только не говори никому, — Вербицкая оглянулась, как будто кто-то мог подслушать. — Машка в медицинский колледж намылилась.

— В колледж? — удивился я. — Почему в колледж?

— Потому что в институт не поступит. А после девятого ее мать не пустила. Не знаю, мне кажется, это глупость. Еще три года учиться на медсестру, а потом, может быть, в институт. Но она же упрямая. Если уж что-то решила…

— Но если это то, чего она хочет, почему нет?

Было в этом что-то глубоко неправильное — говорить о Машке с Вербицкой. Но из меня лилось через край. Все, что перебродило за эти две недели, разбухло, распухло и уже не вмещалось. Ну хоть с кем-то. А она безропотно слушала, отвечала на вопросы.

— Пока, Кристин, — сказал я, когда мы подошли к ее дому, и она вылупилась на меня так, что уперлась глазами в очки.

Ну как же, я назвал ее по имени! Впервые — потому что до этого вообще никак к ней не обращался.

И, кстати, зачем она эти безобразные очки носит? Подобрала бы линзы. Или хотя бы другую оправу. Сразу стала бы гораздо симпатичнее.

Дома я снова не мог найти себе места. Сел за уроки, но даже алгебра никак не шла, потому что думал совсем о другом.

О другой…

В тренажерке был санитарный день, Виктюх не отзывался, в «Гаше» так рано не собирались. По улицам поболтаться?

А что, если позвать Машку?

Нет, ну правда?

Так и скажу: «Маш, погода хорошая, не хочешь погулять?»

Вот только телефона ее у меня как не было, так и не появилось. Написал в личку ВК: «Привет». Долго ждал, но сообщение осталось непрочитанным. Я даже к дому ее подошел и побродил вокруг в надежде, что встречу.

Конечно, можно было пойти по всем квартирам подряд, спрашивая, здесь ли живет Маша. Но что, если откроет мать? Один раз у Машки уже были из-за меня неприятности, повторения не хотелось. Так и ушел домой.

Вечером, ложась спать, думал о том, что завтра обязательно ее приглашу. Погулять. Или в кино. Страшно? Ну да, страшно, конечно. Хотя что такого страшного может получиться? В худшем случае откажется.

Но я ошибался. Потому что утром, когда пришел в школу, первыми увидел Машку и Кешего. Они сидели на подоконнике, разве что не в обнимку, болтали и смеялись.

Глава 11

Глава 11

Маша

У Марго я пробыла недолго. Мне понравилось у нее: в маленькой квартирке было уютно и как-то… тепло. Уходить не хотелось, но я и так свалилась ей на голову без предупреждения. Мало ли какие у человека планы.

Выйдя из парадной, я посмотрела на часы. Шестой урок уже закончился, Криська должна была идти домой. Мы так и договорились, что я приду к ней после Марго.

«Пообедаем, — сказала она, — и пробежимся по магазинам. А потом будем уроки делать».

Обедом меня уже покормили, на магазины денег не было, но я пошла бы куда угодно, лишь бы не домой. А Криська уже сейчас искала себе туфли на выпускной. С ее золушкиным тридцать пятым размером покупка обуви каждый раз превращалась в проблему и отнимала массу времени.

Марго жила в двух автобусных остановках от школы, а Криська — ровно в середине этой дистанции. Я шла и думала о том, что рассказала Марго. Не только о матери. Еще и о поступлении. Я, конечно, понимала, что все это не так просто, как кажется, но она буквально потыкала меня носом в те моменты, которые я как-то обошла вниманием. Например, то, что при поступлении в колледж важны не столько результаты ЕГЭ, сколько средний балл аттестата.

«Я сейчас точно не скажу, Маша, но в Питере где-то около десятка медицинских колледжей. У каждого свои требования, где-то даже вступительные экзамены надо сдавать. Еще время есть, сядь и внимательно посмотри все в интернете. Ты, конечно, поздновато спохватилась, дни открытых дверей уже везде прошли, но все равно можно съездить, оглядеться, со студентами поговорить. Подумай, какую специальность выбрать. В стоматологию не советую, там конкурс всегда большой, средний балл аттестата высокий. Сестринское или лечебное дело — это такое универсальное. Акушерское…»

«Ой, нет, — перебила я, — это точно нет».

«Еще массаж есть. Или фармация, оптика. Но на оптику математика и физика нужны. Сколько у тебя средний балл выходит?»

«Примерно четыре и три», — подсчитала я.

«Маловато. Но, может, и хватит на бюджет. Посмотри, где какой проходной был в прошлом году».

Если вытяну в аттестат пятерку по литературе и четверку по физике, то будет побольше. Это сложно, но, в принципе, возможно. Если впахивать как проклятая. Если упереться и поставить себе цель. Плохо, конечно, что сегодня по физике трояк привезла, но время еще есть.

Размышляя обо всем этом, я подошла к Криськиному дому и вдруг остановилась — как на столб налетела.

Она шла… с Мирским. Мило так о чем-то беседуя. Меня не заметили. С моей стороны не было пешеходной дорожки, идти можно было либо по проезду для машин, либо прямо под окнами дома, по узенькому проходу за кустами. Вот за кустами я и остановилась.

У парадной они еще постояли, попрощались. Криська открыла дверь, а Мирский развернулся и пошел по проезду.

Сердце отчаянно колотилось, как будто хотело сломать ребра изнутри. Аж замутило даже.

Криська — и Мирский⁈

Да он за весь учебный год в ее сторону ни разу не посмотрел без крайней нужды. И вдруг идут вместе, болтают, смеются. А может, мне только показалось, что он на меня смотрел сегодня? Может, на нее? Ведь мы же с ней рядом. Спрашивал обо мне, написал в личку? Ну и что? Просто узнал, жива ли я, только и всего.

А Криська… Ну, может, наконец разглядел, оценил. Она на него не шипела, сволочью не называла… как некоторые. Зато смотрела влюбленными глазами. А глаза у нее, если очки снять, очень даже красивые.

Так, стоп, стоп! Какое мне вообще до него дело? Пусть с кем хочет, с тем и гуляет. Хоть с Криськой, хоть с кем. И если я его сегодня на секунду пожалела, это ничего не значит.

Но, вообще-то, если подумать, то, что они вместе шли, тоже ничего не значит… возможно. Я вот с Кешкой сегодня шла из школы.

Я говорила себе это, а сама понимала, что совершенно не хочу идти сейчас к Криське. Нет, я, разумеется, не собиралась с ней ссориться. Из-за кого — из-за Мирского⁈ Но сейчас не было никакого настроения идти с ней за туфлями, потом вместе заниматься.

Я достала телефон, набрала номер и сказала, что не очень хорошо себя чувствую и пойду домой.

— Жаль, — огорчилась она. — Но, конечно, иди. Ты еще, наверно, не до конца поправилась.

Ну скажи же, скажи, что из школы шла с Мирским. Ты же мне все уши о нем прожужжала.

Но нет, она промолчала. И мне стало совсем тоскливо. Шла по проспекту обратно в сторону школы, смотрела под ноги. Еще и наушники забыла дома, так бы хоть музыку послушала.

— Машка!

Я подняла голову и увидела Кешего. Ну просто день Печерникова сегодня! Он вышел из «Магнита» с двумя набитыми пакетами и остановился рядом со мной.

— Ты от Марго? Как она там?

— Да ничего, ногу растянула, в травму ездила. Завтра уже придет. У нее мило так. Поговорили о ЕГЭ, о поступлении.

— Ну круто. А она одна живет?

— Не знаю. Никого больше не было, — о второй зубной щетке и бритвенном станке я решила не говорить. Зачем? — А ты на хозяйстве?

— Да, бабушка в магаз отправила. В качестве тягловой силы. Ты торопишься?

— Да нет, а что?

— А пошли ко мне? Может, тебе бабушка что-то полезного подскажет.

Я прекрасно понимала, что подписываюсь на роль жилетки, в которую он будет плакаться про Марго. Но это не очень сильно пугало. Тем более Кеший предлагал вариант, как провести время до вечера. Я же не напрашивалась. Поэтому притворилась, что сомневаюсь, но согласилась.

Бабушка его оказалась очень приятной, напоила чаем с пирогом и стала расспрашивать, в какой институт я собираюсь. Пришлось признаться, что пойду в колледж. И даже частично объяснить причину: мне нужно работать, а в колледжах есть очно-заочные отделения.

— Трудно будет, Машенька, — вздохнула Ольга Петровна. — Но если уж поставила себе такую цель, думаю, справишься.

— Вот только не знаю, смогу ли на бюджет поступить, — пожаловалась я. — Там же средний балл аттестата учитывают, а не ЕГЭ. Может, и не хватить. Если литературу и физику смогу подтянуть, будет побольше.

— Маш, а хочешь я тебе с физикой помогу? — предложил молчавший до этого Кеший. — Все равно к ЕГЭ готовлюсь.

— Спасибо! — обрадовалась я. — Конечно, хочу.

— Ну тогда прямо сейчас и начнем.

Сева

— Сев, привет!

С трудом оторвав взгляд от сладкой парочки на подоконнике, я обернулся.

Ой, кто это? Вербицкая⁈ Да ладно!

Без очков, подкрашена, волосы как-то интересно уложены. Кофточка, вроде, новая, вполне так модная. Как будто услышала мое вчерашнее мысленное пожелание.

Надо же, какой она, оказывается, может быть миленькой.

Волшебное преображение заметил не только я. Кеший пихнул локтем Машку и дернул подбородком: смотри, мол.

— Криська, ты что, очки потеряла?

До чего ж у него противный голос! И сам он… Так бы и втащил в табло. И какого хрена он вообще прилип к Машке? А та и рада, лыбится до ушей. А я, идиот, надеялся, что придет после каникул, на меня посмотрит. Может, даже и улыбнется. Вот так же. С чего я вообще это взял? С того, что ответила в Контактике? Не послала подальше, и на том спасибо. Вот и обтекай теперь, Сева. Смотри, как она с Кешим любезничает.

Твою мать, ладно бы еще с кем-то, но с Кешим⁈ Что она вообще нашла в этом петросяне долбаном? Клоун несчастный! Чучело! Как бабушка говорила, каков Антошка, такова и одежка. И одежка стремная, и рожа кривая, и имя тупое. Разве нормального человека могут звать Иннокентием?

Ебукентий, блин!

— Привет, Крись!

Она прямо расцвела. Зато Машка как-то сразу помрачнела.

А что такое, Машенька? Что тебе не нравится? Что твоей подружке кто-то улыбнулся?

Меня уже несло — от злости, от ревности, от разочарования. Так несло, что остановиться не мог.

Пришел историк Чижик, открыл кабинет. Опередив Машку, я бросил сумку на последнюю парту. Рядом с Вербицкой.

— Что за дела? — возмутилась Машка.

— Освобождаю тебе твое место. Лучше поздно, чем никогда, правда?

Мы стояли и смотрели друг на друга. А все вокруг — на нас. Я словно на пленку это снимал. Или нет, выжигал лазером на диск. И глаза — почти черные, сощуренные по-кошачьи. И подрагивающие ноздри. И стиснутые челюсти — так, что проступили углы. И губы, что-то беззвучно шепнувшие.

Ой, да ладно. Несложно догадаться. «Сволочь», что же еще. Я ж не Кешенька. Это он, наверно, золотко, солнышко, зайчик — или как ты там его называешь?

Она не выдержала первая. Дернула плечом, села рядом с обалдевшей Лидкой. Я тоже плюхнулся на стул и повернулся к Вербицкой, красной, как помидор.

— Крись, а давай вечером в кино сходим? Ты «Воздушного маршала» смотрела?

Она покачала головой.

— В смысле? — уточнил я. — Не смотрела или не пойдешь?

— Не смотрела. Пойдем.

— Да-да, сходи, Крисенька, — сладким голоском, полным яда, мяукнула Лидка. Наверняка и когти выпустила. — Расскажешь нам потом, как это. А то ведь никто до сих пор такой чести не удостоился — с Мирским куда-то сходить. Где уж нам, сирым и убогим. Это ты у нас теперь красоточка.

— Зависть — непродуктивное чувство, — хмыкнул я, расстреливая взглядом Машкин затылок. Как бы мне хотелось сейчас забраться туда и узнать, о чем она думает. Но не факт, что понравилось бы. Скорее, наоборот.

Звонок хлестнул по нервам, отозвался ноющим эхом в желудке. Начался урок, Чижик о чем-то рассказывал, но слова пролетали мимо, как гудок встречного поезда. Я все так пялился на Машку, на ее волосы, темно-каштановые, с рыжеватыми бликами там, где их касалось солнце. И рука тянулась тоже провести по ним. Одергивал себя, отворачивался — и встречался взглядом с Вербицкой, которая смущенно улыбалась и опускала глаза.

Дурочка, неужели не понимаешь, что происходит? Да, я свинья, и потом мне будет стыдно, очень стыдно, но сейчас ничего не могу с собой поделать. Прости.

День тянулся, тянулся…

На перемене увидел, как Машка разговаривала с Вербицкой. Та стояла, опустив голову, и что-то говорила тихо. Будто оправдывалась. Машка пожала плечами, усмехнулась как-то противно-снисходительно. Мол, на фига мне сдался этот лузер, забери его себе, пожалуйста.

Может, конечно, они и не обо мне говорили. Может быть. Но так больно резануло этим хорошо знакомым ощущением собственной ненужности. А если и нужен кому-то, то лишь тем, кто не нужен мне. Разве что Женьке нужен, да и то в этом больше жалости и чувства долга.

В туалете мыл руки, посмотрел на себя в зеркало — на свою унылую рожу, на торчащие во все стороны пряди со светлыми концами, на серьгу в распухшем ухе. И так стало хреново — просто хоть вой. Врезал кулаком по стене, жалея, что это не чья-то мерзкая рожа. Боль словно прошла по касательной. Стоял и тупо слизывал кровь с разбитых костяшек.

Отец как-то рассказывал, что когда он был в моем возрасте или младше, все боялись ядерной войны. Вот сейчас мне вдруг захотелось, чтобы она началась. Чтобы весь мир сгорел в одну секунду. Вместе со мной. Пусть не будет ничего. Вообще ничего. И никого.

Вечером я подошел к Криськиному дому. Она уже ждала у парадной, без очков, нарядная, и мне стало еще паршивее. Мы шли по проспекту к торговому центру, она о чем-то болтала, а я изредка угукал, обозначая присутствие в эфире. Потому что говорить хотелось только о Машке. Но это было бы днище. Да и какой смысл о ней говорить — теперь?

Фильм этот я хотел посмотреть, но интерес пропал. Пырился на экран и не понимал, что там происходит. Криська поглядывала искоса на меня. Неужели подумала, что билеты в последнем ряду, чтобы целоваться? Может быть — но только не с ней. А сейчас просто потому, что всегда брал последний. Не любил, когда кто-то дышал в затылок.

Обратно шли молча. С каждым шагом становилось все гаже. Потому что не с ней я должен был идти сейчас. Не ее держать за руку — хотя ее я и не держал.

И уж точно не ее целовать в парадной — грубо, со злостью, думая о другой…

Глава 12

Глава 12

Маша

— Маш, а ты вообще о чем думаешь, а? — Кеший ткнул меня в бок. — Я кому объясняю? Мне не надо, я эту фигню ночью во сне решу.

— Кешка, скажи… — я посмотрела на него искоса, обгрызая ручку. — А я красивая?

— Ты-то? — хмыкнул он. — Тебе как — честно или чтобы приятно было?

— Понятно. Значит, уродина. Спасибо за правду.

— Какие же вы, бабы, душные! Я мог бы сказать, что просто зашибись какая красивая, тебе было бы приятно, но ведь не поверила бы. А знаешь почему? Ты сама считаешь себя, может, и не уродиной, но и не красавицей. Иначе не спрашивала бы. Лидочка вон точно таких вопросов не задаст, потому что уверена в своей неземной красоте. А ты, Маш… — Кеший окинул меня оценивающим взглядом. — Ты необычная. В стандарты не вписываешься, но глаз цепляешь. Хочешь страшную тайну? В третьем классе ты мне очень нравилась. Я даже какой-то стих трагический сочинил. Что-то про кровь-любовь, розы-морозы. Мечтал, что мы с тобой в парк пойдем гулять и я тебе мороженое куплю. Из карманных денег.

— Серьезно? — рассмеялась я. — А чего молчал-то? Счастье было так возможно.

— Боялся, наверно, — он пожал плечами. — А вдруг откажешься? Меня и так тогда гнобили все кому не лень. А потом мне Танька Лосева понравилась из «А». Я ее даже в кино пригласил, но она отказалась. Сказала, что над ней ржать все будут. Я ей ростом до уха был.

— Бедняга. А потом? — я вытащила из пакета печеньку и захрустела, роняя крошки на тетрадь.

— Я прострадал целых два года, пока она не переехала куда-то. В шестом и седьмом мне никто не нравился. Потом Катька Татаренко. И Алиска.

— Одновременно?

— Да. Никак не мог решить, кто больше. Ну а потом Марго пришла.

— Прикольно. А я в Воротынского была влюблена. Пока он в колледж не ушел. Он, наверно, даже не знал, как меня зовут. А сейчас… — хотела сказать, что ни в кого, но не успела.

— А сейчас тебе нравится Мирский, и ты бесишься, что он с Вербицкой, — перебил Кеший.

Я покраснела до ушей. И чуть не подавилась.

— Ничего он мне не… А… откуда ты знаешь?

— Смешная ты, Машка, — ухмыльнулся Кеший. — Это надо совсем без глаз быть, чтобы не заметить. Как он тебя весь год выстебывал, а ты шипела и фыркала. Как будто прямо его ненавидишь-ненавидишь.

Неожиданно для себя я расплакалась. Словно лопнула внутри туго натянутая струна. И ни капли не было стыдно. Странное дело, Кеший всегда был для меня существом из параллельной вселенной. Дурацким клоуном, с которым даже разговаривать не о чем. И вдруг неожиданно оказался совсем-совсем другим. Умным, интересным. И с ним было очень легко.

Вот только как парень Кешка мне ни капли не нравился. К сожалению. А может, и нет. Может, и к счастью. Потому что он был по уши влюблен в Марго и не скрывал этого.

«Это сейчас она взрослая тетенька, учительница, а я пацан-школьник, — сказал он как-то. — Но у нас разница всего шесть лет. Немного времени пройдет, и почти сравняемся».

«Боже, Кешка, — расхохоталась я. — Пока ты подрастешь, Марго сто раз замуж выйдет и детей нарожает».

«Возможно, — он нисколько не обиделся. — Тут как в Булевой логике, вероятность любого события пятьдесят процентов. Либо я на ней женюсь, либо нет. Либо разлюблю, либо, опять же, нет. Довольно большая вероятность, если подумать».

Сейчас он меня не утешал, не успокаивал. Молча ждал, когда успокоюсь сама. И за это я была ему благодарна.

— Все? — спросил, когда перестала всхлипывать и высморкалась в платок. — Будем уже заниматься?

— Да, — кивнула я. — Будем. Только скажи одну вещь, Кеш. Сколько я тебя помню, ты всегда какого-то придурка изображал. Я так тебя и воспринимала. А оказалось, что ты совсем не такой. Зачем?

— Зачем? — переспросил он. — Ты не помнишь, как меня дразнили, когда пришел к вам? Я же был такой мелкий ботан, да еще и шепелявил, потому что пластинки на зубах стояли. И из-за имени. Кеший-леший-попугай. Все стебались надо мной, а я тогда стал стебаться над всеми. Ну и как-то постепенно перестали. А вот я не перестал. Это такая моя защитная оболочка. Мы все носим какие-то маски, Маша.

Надо же! Ведь я буквально только что думала об этом — насчет масок.

Вечером, по пути домой, я вспоминала этот наш разговор. И о масках, и о… Мирском. Кеший предельно четко сформулировал то, в чем я сама себе боялась признаться.

Да, меня все-таки угораздило влюбиться. И я бесилась, если видела Севку с Криськой. Прошло уже почти две недели с того дня, как я ходила к Марго, а потом чуть не напоролась на них. Сначала пыталась убедить себя, что мне нет до этого никакого дела, но все равно разрывало в клочья от злости и ревности.

В тот день, когда он сел с Криськой, она подошла ко мне на перемене и пробормотала, глядя в пол:

«Маш, ты извини меня, ладно?»

«За что?» — я постаралась изобразить безразличие, но получилось, наверно, плохо.

«Ну мы же с тобой столько лет вместе сидели. Не обижайся, ладно? Я с Севой буду. Ты же знаешь…»

С Севой! У меня чуть пена из ушей не полезла.

«Крись, да ради бога! Сиди с ним, — я чуть не сказала „да хоть трахайся“, но прикусила язык. — Кстати, кофточка очень миленькая, тебе идет. А где очки?»

«Линзы, — она улыбнулась смущенно. — Спасибо, Маш».

С тех пор мы с ней почти не разговаривали. Она все время терлась с Мирским. На уроках сидела с ним, на переменах они болтали, вместе ходили в столовку, вместе уходили из школы. Как же меня бесил ее глупо-счастливый вид! А он…

Он вовсе не напоминал влюбленного. Мрачный, угрюмый… И если вдруг мы случайно встречались глазами, его взгляд резал, как бритва.

Иногда я думала: а что, если это все мне назло? Может, из-за Кешего? Заходила в личку Контакта, где болталось Севкино «Привет!», на которое я так и не ответила, потому что заметила только через пару дней. Смотрела и думала: может, написать?

Но что? Что Кешка просто помогает мне с физикой? А разве меня кто-то о чем-то спрашивал? Назло или нет, но Мирский свой выбор сделал, и вешаться на него, как Криська, я точно не буду.

Гори оно все огнем!

Сева

— Мог бы и рассказать.

Виктюх пытался казаться безразличным, но видно было, что обижен.

— О чем?

Я прекрасно понимал, что он имеет в виду. В последние две недели мы почти не общались, ни оффлайн, ни в сети. Я словно выпал куда-то в подпространство. Да и ощущал себя именно так. Как будто сидел в стеклянном пузыре, а весь мир был за его прозрачными стенками. Оттуда даже долетали какие-то невнятные звуки. А еще по стеклу размазалась и прилипла Криська. Намертво прилипла, заслоняя свет.

В школе она не отходила от меня ни на шаг. Разве что в туалет не сопровождала. Угощала жирными домашними пирожками — от первого же в нос плеснуло изжогой. На переменах трещала без конца, а на уроках писала какие-то дурацкие записки. Из школы мы, разумеется, шли вместе.

«Сходим куда-нибудь?» — спрашивала она с надеждой у своей парадной. И тут же предлагала варианты: в кино, в парк, в клуб. Иногда я соглашался. На парк или кино. Но чаще выкручивался: уроки, репет, тренировка, сестре обещал помочь по дому, с другом договорился встретиться.

Наверняка Криська чего-то от меня ждала. Каких-то активных действий. Пыталась напроситься в гости, но я врал, что сестра работает дома. К счастью, у нее тоже постоянно кто-то был, то мама, то бабушка. Те несколько поцелуев в первый вечер так и остались единственными. Тогда это было от злости и отчаяния, но сразу стало ясно: я ее не хочу. Вообще ничего не хочу, даже целоваться с ней. Хоть она и выглядела теперь гораздо симпатичнее, но не вызывала ничего, кроме глухого раздражения. Кто же знал, что она окажется такой занудной прилипалой.

Да, я был виноват сам. Стопудово. Не надо было садиться с ней, приглашать в кино, целовать. Логичный вопрос: почему же тогда все это продолжаю, зачем даю ей какие-то надежды?

Я задавал его себе уже не раз. Но как только открывал рот, чтобы сказать: «Крись, извини, но…», она смотрела на меня своим фирменным собачьим взглядом, и я понимал, что не могу. Как будто собирался эту самую несчастную собаку пнуть ногой под брюхо. А еще потому, что у Машки с Кешим все цвело и пахло. Они, как и мы, везде таскались вместе и сидели тоже. Перебрались за последнюю парту у окна. И оказался я между… как их там? Между Сциллой и Харибдой. Слева через проход Машка. Поворачивался в ее сторону и натыкался на ледяной взгляд, от которого бросало в жар. И ногу приходилось срочно класть на ногу. Или смотреть вправо — от Криськиного взгляда, горячо обожающего, все сразу же замерзало и опускалось.

Время шло, легче не становилось. Только хуже. Днем еще как-то удавалось держать себя в руках. А вот по ночам держал себя в руках уже совсем иначе. В другом смысле. Что представлял, засыпая, что видел во сне… Просыпался в горячем поту, в мокрых трусах. Стиснув зубы, полз в душ, стоял под холодными струями, приходя в себя, но под опущенными веками крутилось все то же ночное кино. Одевался, шел в школу — и все повторялось, день за днем.

На Виктюха напоролись с Криськой в субботу, когда ехали в центр: ей приспичило прогуляться в Новую Голландию. Мы спускались в метро, а он поднимался. Заметил нас, вздернул брови. А вечером кинул в воцап:

«Мир, ты нас на бабу променял? Живо тащи свою преступную жопу в Гашу».

Жопу я притащил, припарковал за стол — и в первую же улицу слил пять штук, как дошкольник. Бросил карты, потянулся к кальяну.

— Малыш, ты не заболел? — хмыкнул Илюха. — Чет я тебя не узнаю.

— Ему зато в любви везет, — ехидно подбросил Виктюх.

Ну да, ну да, если бы!

Вышли мы с ним в начале первого, тогда-то он и заявил: мог бы и рассказать. В шишу явно чего-то веселящего добавили, иначе с какой стати я развесил язык?

— Хуево все, Вик. Это не та баба.

— В смысле не та? — Виктюх вытаращил глаза. — Не дает?

— Она-то дает. Только я не беру. Я другую… люблю.

Вот я и сказал это… вслух!

— Значит, другая не дает. Печалька. Бери тогда то, что дают.

— Спасибо, не хочу.

— Экие вы, барин, привередливые. Я бы вот сейчас любую трахнул, не разглядывая.

Я ушел вглубь своего пузыря, отключив слух. Не хотелось вникать, как и кому он вдул бы. Своих мыслей на эту тему хватало.

В воскресенье написал Криське, что занят, и весь день тупил за компом, решая старые ЕГЭ по информатике. Если прерывался больше, чем на пять минут, на экране появлялась Машка: ту самую попертую из Контакта фотку я в приступе лютого мазохизма поставил на скринсейвер. Она улыбалась из тени, и чудилась мне в этом насмешка: давай-давай, лузер, решай задачки, больше ты все равно ни на что не годен.

А за окном буянила весна, солнце царапалось в пыльное стекло, горланили на карнизе воробьи. Им было весело — а мне нет. Хотелось туда, на улицу. Гулять весь день, до самой ночи. И ночью тоже. Только не с Криськой.

С Машкой…

Апрель порвал теорию относительности. Апрель Шредингера: вроде и был, а казалось, что и не было его. Незаметно подкатили праздники, оставалось учиться всего ничего. Ну и хорошо. Чтобы не видеть больше ни ту ни другую.

И сразу от этой мысли резануло: как⁈ Не видеть больше Машку⁈

Тридцатого числа на последнем уроке Лидка, повернувшись, бросила нам какую-то сложенную бумажку. Крупно печатными буквами на ней было написано: НЕ ПОКАЗЫВАТЬ МАЛИКОВОЙ!!!

Наверняка какая-нибудь гадость. Хотел порвать не глядя, но Криська схватила и развернула. И пробормотала себе под нос:

— Ой, блин, а я и забыла.

«У Машки завтра днюха, — было написано там. — И она переезжает на новую квартиру. Предлагаю сделать ей сюрприз — помочь с уборкой, а потом отметить. Кто пойдет, собираемся у школы в 14.00».

— Ты идешь? — Криська перебросила записку на правый ряд.

— Не знаю, — буркнул я, стараясь не коситься налево. — Мать завтра приезжает, встретить надо.

Не пойду. Нечего мне там делать. Как-нибудь без меня.

Глава 13

Глава 13

Маша

Я не хотела ссориться с Криськой. Собственно, из-за чего? Другое дело, если бы она увела у меня парня. Но Севка никогда моим не было. И мне он вообще не нравился. Я его терпеть не могла, с первого взгляда.

Правда, теперь я в этом уже не была так уверена. Может, наоборот? Может, он мне как раз понравился — с первого взгляда, а я убеждала себя, что он хамская сволочь и что я его ненавижу?

Впрочем, теперь все это было уже неважно. Криська не отходила от него ни на шаг и вся светилась от счастья. Я просто отодвинулась в сторону, а она этого даже не заметила. Все наше общение свелось к тому, что мы здоровались по утрам.

Моей подружкой стал Кеший. С того момента, когда он расколол меня, мы могли свободно плакаться друг другу в жилетку. Ему хотелось говорить о Марго, а мне — о Севке. Но не только. С ним вообще было очень легко. Не нужно было думать, как повернуться, какую рожу состроить, какие подобрать слова. Мы подкалывали друг друга, дразнили, смеялись. Это напоминало море, которое сверху освещалось и прогревалось солнцем, тогда как в глубине было темно и холодно.

Раньше я проводила почти все время после школы у Криськи — лишь бы не идти домой. Теперь — у Кешего. Родителей его я видела пару раз, мельком, а вот бабушка почти всегда была дома. После выхода на пенсию она вела утренний прием в частной клинике поблизости и к обеду уже возвращалась. Ко мне Ольга Петровна относилась очень по-доброму, и я тоже была рада ее видеть.

Что касается Кешкиной помощи по физике, она оказалась бесценной. С литературой все решилось проще. Я просто подошла к Фане и без обиняков заявила: иду в колледж, нужна в аттестат пятерка. Она, конечно, удивилась, но сказала, что все возможно. Дала тему для презентации, пообещала больше спрашивать устно. А вот с физикой я сражалась из последних сил, зато когда получила за решенную у доски задачу пять, ощущение было, как будто выиграла войну. Коротан косился с подозрением, Кеший сиял, как именинник, Мирский…

Мирский вообще на меня не смотрел.

Ну и черт с ним!

Теперь я вычеркивала дни до выпускного еще и по другой причине. Не только чтобы уйти из дома, но и чтобы никогда его больше не видеть.

Ни-ког-да!

О Виталике Кешему я рассказывать не собиралась, но как-то так вышло… Однажды он сказал, что ему надо поехать по делам, заниматься не будем. Я покивала понимающе, прикидывая, куда бы податься. В библиотеку? Или попроситься к Марго в лаборантскую?

— Маш, что не так? — сдвинул брови Кеший.

— Все норм, — старательно улыбнулась я.

— Послушай, Машка, у меня такое чувство, что ты готова пойти куда угодно, лишь бы не домой. Проблемы?

— Кеш, я тебя иногда боюсь, — я отвела взгляд. — Ты это… как змей.

— Змий, — поправил он. — Мудрый и прозорливый. Рассказывай.

Я рассказала. Не вдаваясь в детали, но и этого хватило, чтобы он начал орать про то, что надо идти в полицию или в опеку.

— Кеший, уймись, — попросила я. — Какая полиция, какая опека? Мне через десять дней уже восемнадцать. Сразу после выпускного сниму комнату и уйду. Марго в курсе. Она с мамашей моей поговорила, та Виталику навтыкала. Больше он ко мне не лезет. Но дома я все равно стараюсь бывать пореже.

Виталик и правда обходил меня десятой дорогой, и я расслабилась. Подумала, что обошлось. А зря, зря…

До моего восемнадцатилетия оставалось всего три дня. Я не собиралась его как-то особо отмечать. Договорились с Кешим, что посидим где-нибудь в кафе. Криська? Я решила, что приглашу и ее, если вспомнит. Без Мирского, разумеется. Хотя… если честно, совсем не хотелось. Я вынуждена была признать, что испытания парнем наша дружба не выдержала.

Ночью я проснулась от боли в животе. Так у меня всегда начинались месячные — за несколько часов до старта словно ножом вспарывало. Нужно было срочно принять обычный коктейль из кетонала, аспирина и но-шпы, тогда все проходило легче. Спросонья я даже халат не надела, вышла на кухню в ночнушке. Достала таблетки из аптечки, запила водой, и тут появился Виталя.

Закрыв дверь, он грубо притиснул меня к стене, одной рукой зажал рот, другую запустил под рубашку.

— Тихо! — прошипел на ухо. — Не дергайся. Это быстро и не больно. Только пикни, и я скажу, что ты сама пристала. Она поверит мне, а не тебе.

Я мычала и извивалась, укусила его за ладонь, с трудом вывернулась, и тут дверь распахнулась.

— Вер, твоя девка меня просто достала уже, — заорал Виталик. — Так у нее в манде зудит, что из комнаты не выйти. Липнет, как пиявка. А я потом виноват.

— А хрен у тебя от возмущения встал? — процедила она сквозь зубы, глядя на его натянутые на колбасу трусы.

— На тебя встал, — он подошел к ней вплотную, положил руку на грудь, и та сразу обмякла. — Проснулся, ты спишь. Хотел разбудить, но жалко стало. Вышел водички попить, а тут она…

Ну блин, вы прямо здесь еще перепихнитесь!

Полоснув меня взглядом, Виталя потащил мать из кухни. Дверь комнаты закрылась, и…

Господи, почему я должна это слушать? Вот эту возню, скрип кровати, стоны? Как же это мерзко!

До утра я так и не уснула. Вертелась, думала, что делать. Может, уйти прямо сейчас? Накопленных денег хватит, чтобы снять комнату, хотя бы на пару месяцев. Если, конечно, кто-то сдаст ее школьнице. Но я ведь могу сказать, что окончила школу в семнадцать и работаю. Кто проверит?

Утром, когда я делала себе бутерброд, на кухню вышла мать и бросила на стол колечко с ключами.

— Послезавтра жилец съезжает. Собирай свои вещи и переезжай. Стала такая взрослая, чтобы лезть на чужих мужиков, значит, и жить сама прекрасно сможешь.

Я ничего не ответила, но вдруг с предельной четкостью поняла, что матери у меня нет. Это было как лопнувший нарыв — больно, но с облегчением.

— Кеший, планы меняются, — сказала я, придя в школу. — Первого я переезжаю. Там после жильца наверняка дикий срач будет. Поможешь прибраться?

— Ура! — завопил он, без лишних слов оценив ситуацию. — Ясень пень, помогу. Заодно и днюху отметим. Будет у нас мир, труд, май.

Сева

— Севочка, ты прямо такой взрослый стал! Тебя не узнать!

— Мам, ты всего на два месяца уезжала, а не на два года, — поморщился я, пытаясь увернуться от ее слишком громких поцелуев.

Ей обязательно надо было делать это посреди прохода, чтобы все обтекали нас с двух сторон. И наблюдать, смотрят ли на нас, узнают ли ее. Кажется, не узнавали, и ее это огорчало.

— Два с половиной, — поправила, поджав губы. — Такое чувство, что ты мне не рад.

А чему, собственно, я должен радоваться? Прилетела, сыграет в своем театрике три спектакля и уедет на гастроли. Еще на месяц. Но за эти две недели успеет вынести мне мозг по полной программе. Я уже давно понял, что без нее мне спокойнее. Главное — знать, что с ней все в порядке. Похоже, некоторых людей легче любить на расстоянии.

У нас была договоренность, что осенью она снимет мне квартиру. Почему не летом, после выпускного?

Ну а вдруг не поступишь никуда, в армию пойдешь.

Я⁈ Не поступлю⁈ Рил? Даже на платное?

Но спорить не стал. Совершенно бесполезное занятие. И раньше так было, а теперь мне вообще не хотелось ни спорить, ни разговаривать. Не только с ней — ни с кем.

— Ксюша!

Мать встрепенулась, обернулась. Я тоже — и увидел Чубрина, одного из тех клоунов, с которыми она хороводилась летом в Сочи. С цветочками! Интересное у них кино. Вышла бы, что ли, замуж и оставила меня в покое. Романов, если верить желтой прессе, у нее было море, а вот замуж никто не звал. И почему бы это?

— Здравствуй, Всеволод, — вручив матери букет, Чубрин протянул мне руку.

— Дрась, — буркнул я, прикидывая, как бы свалить. Он ведь явно не на самокате прикатил. Ехать с ними не хотелось. Да и вообще…

— Постойте здесь, — сказал он, когда мы вышли. — Сейчас машину подгоню. Всеволод, ты с нами?

— Нет. У меня дела.

К остановке как раз подъехал автобус — очень кстати. Удалось даже сесть, правда, ненадолго. Возможно, когда-нибудь я стану старым дедом, и ни одна бабка уже не сможет в транспорте согнать меня с места. У старости есть свои плюсы, хотя доживают до нее не все.

Разумеется, я соврал. Никаких дел и планов у меня не было. Кроме… Нет, точно никаких. Но домой до вечера возвращаться не стоило. Если они поехали к нам, неизвестно, что там можно застать. То есть вполне так известно. Поэтому и не стоило. Женька перебралась к себе еще вчера, мог бы отсидеться у нее, но я ей и так надоел за два с лишним месяца.

Оставалось только одно.

«Вик, — написал я в воцап. — Че делаешь?»

«В комп туплю, — ответил он тут же. — Проиграл себе десять партий в Омаху. Пойдем прошвырнемся?»

«Еду с Московской. Давай на Гостинке?»

«Лениво. Давай у нас».

Ага, по нашей деревне как раз и швыряться. Одно дело пройтись по Невскому и другое — по Просвету. Только семок не хватает.

«Ок, подгребай к метро».

Когда я вышел, Виктюх уже ждал, приплясывая под музыку из наушников. Если он вот так залипал в плейлист, выглядел реально городским сумасшедшим. Мы поболтались немного по улицам, зашли в фудкорт.

— А че ты все на часы пыришься? — уминая «крошку-картошку», с усмешечкой спросил Виктюх. — Боишься на свиданку с не той телкой опоздать?

— На часы? — растерялся я, как будто он запалил меня за дрочевом.

— Да ты за десять минут уже третий раз смотришь.

А я и не заметил. Где-то фоном шло. Посмотрел в четвертый — половина третьего. В два наши собирались у школы, чтобы идти к Машке…

— Вик… — черт, что я делаю, а? — А пошли к той?

— В смысле? К той телке, в которую ты втюрился?

— У нее днюха сегодня. Всех звали. Я не собирался, но…

— Хм… — он подобрал из коробки остатки соуса. — А та, которая не та, там будет?

— Куда она денется?

— Бля, Мир, ты легких путей не ищешь, — хохотнул Виктюх. — Ну ладно, пойдем. Может, я ее на себя отвлеку. Она миленькая, вообще-то. А там уж ты сам как-нибудь.

Мелькнула шальная мысль: а вдруг у него и правда получится? Вик, конечно, то еще счастье, но я — гораздо хуже. С Машкой-то все равно ничего не выйдет, я уже с этим почти смирился, но хоть от Криськи отделаюсь без драмы.

Правда, для начала пришлось ей позвонить и узнать Машкин новый адрес. Интересно, с чего та вдруг переехала? Одна или с родителями? Да не все ли равно, собственно?

Криська адрес продиктовала, но как-то кисло. Похоже, мой звонок ее не слишком обрадовал. Ехать надо было в самый конец Просвета, к Гражданскому проспекту. Далековато в школу добираться. И чего так укусило срочно, не могли до лета подождать?

Дверь открыл Кеший — ну кто же еще⁈

— Привет, — я проглотил желание с порога размазать его по стене. — Это мой друг, Виктор.

— Привет, — Кеший посторонился, пропуская нас в тесную прихожую. — Проходите. Я Иннокентий. Работы на всех хватит.

Виктюх посмотрел на меня вопросительно, я пожал плечами. Сказал бы, что тут субботник, он бы точно не пошел. А теперь уже все, не свалишь.

А народу неожиданно набилось много. Не все, конечно, но больше половины класса. Девчонки мыли окна, парни двигали мебель, пылесосили, протирали полы. Музыка орала — на радость соседям. Машка, увидев меня, удивленно вскинула брови.

Выглядела она, конечно, просто отпад. Драные на коленях джинсы, вытянутая футболка в пятнах, волосы кое-как заколоты, торчат во все стороны. Видимо, никого не ждала, сюрприз удался на славу.

— С днем рождения, Маш, — я протянул ей купленные по пути цветы.

Мы стояли и пялились друг на друга, пока Виктюх не толкнул меня в бок. Только тогда я спохватился и представил его. И заметил краем глаза, как надулась Криська.

Глава 14

Глава 14

Маша

Накануне вечером я собрала все свои вещи. Выпросила в ближайшей «Пятерочке» пустые коробки, в них и сложила. Марго, которой, разумеется, обо всем рассказала, обещала утром подъехать на машине и помочь с переездом. Мне было неловко ее напрягать, и я уверяла, что справлюсь сама, Кешка поможет.

«Перестань, Маша, — она только рукой махнула. — Я эту кашу заварила, так что…»

На самом деле я была ей очень за это благодарна. За заваренную кашу. Кажется, сейчас на всем свете было всего два человека, на которых я могла рассчитывать: она и Кешка. Криська? Та даже не вспомнила, что у меня день рождения. Интересно, как она объяснила своей маме, почему я больше месяца у них не появляюсь? Последний раз — еще перед каникулами, когда заболела. Тетя Ира тогда отвезла меня домой. Сказала, что мы поссорились? Или, может быть, правду?

Отдав ключи, мать больше со мной не разговаривала. И только этим утром, когда я таскала коробки в лифту, вышла и протянула файл с какой-то бумагой.

Свидетельство о собственности на долю в квартире. На мое имя. И еще банковская карта, к которой был прилеплен стикер с пин-кодом.

— Что это? — спросила я, вытащив ее.

— Половина того, что осталось от отца. Твоя половина. Лежала на депозите. А мои обязанности по отношению к тебе закончились.

— Ну и прекрасно, — я положила файл в сумку. — Только одну вещь скажи мне, и попрощаемся. Ты правда веришь, что я вешалась на твоего драгоценного Виталика? На это старое убожество? Да на него без слез не глянешь. Это он мне весь год прохода не давал. Наверно, у него только так на тебя и вставало. Точнее, не на тебя, но успевал добежать и вставить. А не будет меня — как он тебя трахать будет? А когда станешь совсем старая, ко мне не приходи. У меня нет матери. Вот и живи теперь с этим.

— Заткнись! — она побагровела и сделала шаг ко мне, но я схватила первое попавшееся под руку: длинный рожок для обуви. И поняла, что без колебания пущу его в дело.

— Даже не думай!

— Убирайся! — прозвучало как воронье карканье.

— Уже.

Вытащив последнюю коробку, я покачала на ладони ключи от квартиры, где прожила больше десяти лет, и бросила их матери под ноги. Вышла и захлопнула дверь.

Всё… Больше я сюда не вернусь. Даже если что-то и забыла — обойдусь.

Я как раз вытаскивала коробки к проезду, когда рядом остановился здоровенный черный джип с Марго за рулем.

— Ничего себе! — ахнула я. — Это ваш?

— Нет, — она вышла и открыла багажник. — Но иногда дают попользоваться.

Понятно, вздохнула я про себя. Бедный Кеший. Его мечты — другая вселенная, а в этой у Марго тот, кто дает ей погонять джип лимонов так за пять. Или больше.

— Маш, у тебя хоть немного денег есть? — спросила она, когда мы выехали на проспект.

— На пару месяцев экономной жизни хватит. На еду точно. А там работать пойду. А, да, забыла. Мне же мать карту дала, — я в двух словах рассказала о нашем «прощании».

— Вот же… — скривилась она. — Просто слов нет. И сколько там? На карте?

— Не знаю. Надо будет зайти в Сбер, баланс проверить.

— Вон там отделение, банкоматы работают. Сходи посмотри.

Марго подрулила к поребрику, я зашла в банк, вставила в терминал карту — и офигела, когда из него вылезла распечатка баланса. Даже пальцем нолики пересчитала. И усмехнулась с горечью: да, папочка, походу, не просто так тебя тогда присадили. И сразу же появлялось множество вопросов. Например, на что мамуля потратила свою половину. И почему не прикарманила мою. Жили-то мы очень и очень скромно. Может, по каким-то юридическим причинам не могла?

— Что, там три рубля? — спросила Марго, когда я вернулась в машину. — Вид у тебя такой.

— Нет, Маргарита Ивановна. Там гораздо больше. И тут встает новая проблема. Серьезная.

— И какая же? Хотя нет, подожди. Время двенадцатый час, я толком не завтракала, а у тебя есть нечего. Давай где-нибудь присядем, кофе выпьем, и ты все расскажешь. Вон, вроде, пекарня какая-то.

Мы устроились за столиком в маленькой пекарне, Марго взяла нам кофе и слоеных пирожков.

— Проблема в том… — я откусила от пирожка и слизнула с подбородка клубничный джем. — Теперь я могу поступить в мед. В институт. На платное. Но тогда не смогу работать, и мне не на что будет жить.

— Ого! — она быстро подсчитала в уме. — Неплохо для старта. Я бы пошла в церковь, за папу свечку поставила. Так, Маша, у нас с тобой… то есть у тебя, конечно, но я как-то уже прониклась. Так вот у тебя есть три варианта. Даже четыре. Колледж — бюджет и платное. И институт — тоже бюджет и платное. Самый, наверно, простой — пойти в колледж на очное. Даже если не пройдешь на бюджет, все равно на жизнь останется достаточно. Но либо будешь фельдшером, либо врачом станешь годам к тридцати. В институте платное, сама говоришь, не потянешь. Как насчет попробовать в институт на бюджет?

— Да там же проходной лошадиный, я смотрела.

— Маша, что ты теряешь-то? Не пройдешь — колледж никуда не убежит. Я думаю, надо использовать все возможности, по максимуму. А вдруг поступишь?

Вытащив телефон, Марго что-то там поискала.

— Ну вот. В прошлом году в Первом средний балл по ЕГЭ был девяносто три. Универ — девяносто, педиатричка — восемьдесят три, Мечников — восемьдесят один. Ну Первый и универ ладно, а остальные — вполне реально.

— Педиатричка — точно нет, я с детьми… не того.

— Ну Мечников тогда. У тебя же биология и химия на пятерки.

— И русский тоже. А вот математика… Там трояки без вариантов. Я-то физику пыталась вытянуть. Знала бы — лучше бы за математику взялась. Хотя люди вон по два года с репетами занимаются и все равно плохо сдают.

— Маша, делай все, что можешь, — и будь что будет. Главное — без паники. Самое худшее позади. У тебя есть квартира, есть деньги.

Мы обсуждали все это еще долго и к моему новому дому приехали уже к часу дня.

— М-да… как мамай прошел, — сказала Марго, когда мы затащили вещи в квартиру. — Извини, Маша, я бы тебе помогла прибрать, но меня ждут.

— Перестаньте, вы и так уже помогли здорово. Спасибо огромное. Я потихонечку. Кешка еще придет, тоже поможет.

— Вы, смотрю, с ним подружились, — улыбнулась она.

— Ну да. Он мне с физикой помогает. А так…

— А так он твоя подружка. Вместо Вербицкой. Которая вцепилась в Мирского зубами и когтями. А он…

— Маргарита Ивановна, — я почувствовала, что краснею.

— Все, молчу, молчу, — Марго зажала себе рот ладонью, а потом протянула какой-то пакет. — Вот тебе подарок на новоселье и день рождения. Бельишко постельное и пара полотенец. Лишним не будет. А я побежала.

Обняв меня, Марго ушла, а огляделась по сторонам. Квартира была небольшая, но загаженная так, что руки опускались.

«Кеший, ты где?» — написала в воцап.

«Часика через полтора буду», — ответил он.

Я вышла в ближайший магазин, купила продуктов. Натянула старые джинсы и футболку, которые взяла специально для уборки, и принялась за дело. Звонок застал меня в ванной, где я набирала в ведро воду, чтобы мыть окна.

— Машка, с днюхой! С новосельем! Сюрпри-и-из!

В прихожую вслед за Кешим ввалилась добрая половина класса, с цветами и пакетами. Сказать, что я удивилась, — ничего не сказать. Вот только… Севки не было.

Ну и ладно. Ну и хорошо. Не любоваться лишний раз, как на нем виснет Криська.

Но он пришел. Позже. С букетом роз. И с другом.

Сева

Ближе к вечеру мы наконец привели этот микрогадюшник в божеское состояние, и началось веселье. Поляну накрыли прямо на полу, расстелив на ковре то ли покрыло, то ли занавеску. Посуды было мало, в ход пошли одноразовые тарелки и стаканчики. Пять бутылок вина на семнадцать человек — вроде и немного, но некоторым хватило. Той же Криське, которая трещала, как взбесившийся попугай, и липла ко мне. Виктюх, как и обещал, пытался к ней подкатить, но та его упорно игнорила.

А я… я смотрел на Машку. Вот такую вот — лохматую, ненакрашенную, в рваных штанах. Как же она мне нравилась! И как же я ее хотел — не имело смысла притворяться, что это не так. И все чаще мы залипали взглядами — на несколько долгих секунд в ритме сердца.

— Маш, так ты здесь одна будешь жить? — с завистью спросила Лидка.

— Да, — кивнула та. — Это квартира моего отца, он умер давно. Половина моя. По наследству.

Похоже, Машке позавидовали многие — если не все. Пока обсуждали это, Виктюх вытащил меня к мусоропроводу покурить.

— Извини, Мир, — затянувшись, он развел руками. — Ну не шмогла я, не шмогла. Ты уж как-нибудь сам.

И тут вышла Машка с пакетом мусора.

— Маша, — состроил умную рожу Виктюх, — ты такая… необычная. Скажи, у тебя роду японцев не было случайно?

— Японцев? — хмыкнула она, запихивая пакет в мусоропровод. — Не знаю. Мой дед в Питер из Хабаровска приехал. Там все что угодно могло быть. И японцы, и китайцы. Черт, не лезет. Забился, наверно.

Я взял железную палку, которая стояла в углу, и подошел к ней. Машка посторонилась, и как-то так получилась, что задела меня бедром.

Твою же мать!!!

Я буквально втиснулся животом в грязную крышку и изо всех сил орудовал ломом, пропихивая мусор, но чертов стояк и не думал проходить.

— Мир, не знаю, заметила ли она, — хихикнул Виктюх, когда Машка ушла, — но я точно заметил. Четкий торчок!

— Иди на хер! — буркнул я, отряхивая джинсы.

— При всем уважении, на хер я не пойду, даже на такой зачетный. Не та ориентация. Это уж вы как-нибудь без меня.

— Харе веселиться! — психанув, я швырнул бычок в угол и ушел в квартиру.

Пока нас не было, разговор свернул на самое больное: ЕГЭ, поступление. Кто куда идет, где какие баллы были в прошлом году. Машка сидела чуть ли не в обнимку с Кешим, они переглядывались и шептались, а я тихо зверел. Открыли новую бутылку, я хлебнул, и как-то резко шибануло в голову. А тут еще Криська подползла поближе и всячески пыталась обратить на себя мое внимание. Как-то я то ли отмахнулся от нее резко, то ли ответил что-то не то, но ее аж перекосило. Отвернулась и брякнула громко, прямо в паузу:

— Маш, а ты уже выбрала колледж?

— Ко-о-олледж? — вскинула брови Лидка.

Машка переглянулась с Кешим и ответила, подчеркнуто спокойно:

— Крись, ты о чем? Какой колледж? Я в мед иду.

— Ну ты же сама говорила, что на бюджет не поступишь. Будешь работать и в колледже заочно учиться.

— Я говорила? Крись, у тебя с головой все в порядке? Я говорила, что в Мечникова иду. Это университет. Никак не колледж.

Я посмотрел на одну, на вторую — и все понял.

Вот же сучка!

Хотел уже невежливо попросить Криську захлопнуться, но заметил, как Кеший успокаивающе погладил Машку по руке. Вот тут-то меня сорвало и понесло.

— Мечников — это который Сангиг? — спросил противным тоном. — Будешь в садиках горшки контролировать?

— Он давно уже не Сангиг, — вспыхнула Машка. — Такое же лечебное дело, как и в других медицинских. Но поскольку все уверены, что там про горшки, проходной балл ниже. Мне на руку.

— Ну ясное дело. В нормальный-то ты не пройдешь. Хотя ты даже в этот не пройдешь, стопудово.

Я словно вернулся в прошлую осень, когда выстебывал ее вот так же зло. Зачем? Из-за Кешего? И она смотрела на меня прежним взглядом — глубоко ненавидящим.

— Ну почему же? — спросила ядовито. — Там в прошлом году средний проходной был восемьдесят. Уж столько-то полюбасу наберу.

— Ну химию, биологию — может быть. Русский. А математику? Мань, давай по чесноку, ты и шестьдесят не наберешь. Это тебе надо по всем остальным не меньше девяноста.

— Спорнем, что наберу? — она встала и в упор посмотрела на меня. — Больше шестидесяти по математике?

— Маш, — Кеший дернул ее за штанину, но она отмахнулась. — Так что, спорим? Если наберу хотя бы шестьдесят один, ты возьмешь рулон пакетиков и ручками соберешь все собачье дерьмо в моем дворе. На камеру. Кешка выложит в группе.

— Окей. А если наберешь шестьдесят или меньше… — я, кажется, вообще не соображал, что говорю, что делаю. Встал, обошел скатерть-самобранку, и шепнул ей на ухо: — Тогда проведешь со мной ночь.

Я думал, отоварит меня по роже. И правильно сделает. Но Машка смотрела, сощурившись, и молчала. А потом взяла за руку и повернулась к Кешему:

— Разбей.

— Э, так не честно, — спохватилась Алиска, когда тот разбил наши руки. — Мы же не знаем, чего там Севка потребовал.

— Наверно, трахнуть ее, — заржал Леха Бодренко, набравшийся больше всех, почти в говнину.

Я даже среагировать не успел, а Кеший легко, без замаха, врезал ему под дых, после чего отчетливо подмигнул мне. Леха, хватая воздух открытым ртом, попытался было рыпнуться, но его живо успокоили. Драки не получилось.

Разговор как-то скис. Машка сидела, обхватив колени, глядя куда-то в никуда. Меня мелко потряхивало. Виктюх испарился — я и не заметил когда. Кажется, с собой он прихватил Вальку Плотникову, ее тоже не было.

Криська сделала последнюю попытку, снова подобравшись поближе:

— Сев, мне уже домой пора.

После вот этой вот выходки с колледжем она резко стала мне противна. Как какая-то мерзкая скользкая гадина. И если до этого было ее жаль, то теперь вся жалость прошла.

— Ну так и иди, — сказал так же громко, как и она про колледж. И так же в паузу разговора. — От меня-то какого хрена тебе надо?

Повисла тяжелая тишина. Криська всхлипнула и вылетела. В прихожей хлопнула дверь. На меня смотрели как на распоследнюю сволочь.

Ну что ж… правильно смотрели.

Я впал в какое-то тупое оцепенение. Сидел, отхлебывал изредка из стакана, наблюдая, как потихоньку все расходятся. Пока не остались только мы втроем: я, Машка и Кеший. Он принес мусорный мешок, Машка начала собирать остатки пиршества. Когда они вышли на кухню, я свернул покрывало, повесил на спинку кресла и отправился за ними.

Кеший что-то доказывал Машке, размахивая руками, а та как будто оправдывалась. Заметили меня, замолчали резко.

— Извините, что помешал, — хотел выплеснуть остатки злости и яда, но получилось жалко.

— Пойдем, — Кеший дернул подбородком в сторону прихожей. Это прозвучало как «пойдем выйдем».

Ну ясно. Она ему рассказала, о чем я ей шепнул на ухо. И сейчас будет махач.

Достойное завершение этого идиотского дня.

Глава 15

Глава 15

Маша

— У меня такое чувство, Машка, что ты спецом решила ему проиграть, — сказал Кеший, когда мы вышли на кухню. Все уже разошлись, только Севка сидел и пырился в стену. — На что хоть забились-то?

— Неважно, — отвернувшись, я собирала в мешок всякий мусор. — Я выиграю.

— Маш, я как будто пришел к концу анекдота. Вербицкая сучка, конечно, она явно специально тебя хотела мордой приложить. Все же видели, как Мирский на тебя пялится, вот ее и бомбануло. Но про институт — ты же не всерьез?

— Всерьез, Кеш, — вздохнула я. — Кое-что изменилось сегодня. Просто не успела тебе рассказать. Оказалось, что отец оставил довольно приличную сумму. Половина — моя. Хватило бы даже на Первый мед платно, на все шесть лет. Фишка в том, что жить тогда будет не на что. Если только по ночам подрабатывать. Марго сказала, надо пробовать на бюджет. Если не пройду, тогда уже в колледж. На очное.

— Это, конечно, здорово, — Кеший скептически выпятил губу. — Марго права, надо попытаться, ничего не потеряешь. Но давай будем реалистами, с твоими тройками профильную математику даже на шестьдесят… Сомневаюсь. Знать бы на месяц раньше, я бы тебе лучше по математике помог, хоть немного. На первые две части даже мартышку можно натаскать, а ты явно умнее мартышки.

— Ну кто же знал, — я развела руками. — Сама в шоке.

— В шоке она… Ладно, попробуем кое-что. Мне репет дал всякие лайфхаки на формулы, на запоминалку. Реально работают. Может, и заставим Мирского говно собирать. Это ты, конечно, козырно придумала. Чтобы не борзел.

— Извините, что помешал.

Я повернулась и увидела на пороге Севку.

— Пойдем, — сказала ему Кеший после короткой паузы. — Все, Маш, отдыхай. Напишу потом.

Он вытащил Севку за рукав в прихожую. Дверь за ними закрылась. Я присела на облезлую табуретку у кухонного стола и стиснула ладонями виски. Хоть и выпила пару глотков, не больше, в голове творилось что-то неописуемое. Вряд ли от вина, скорее, от всего в комплекте. Какой-то совершенно нереальный день, больше похожий на путаный сон.

Хоть бы у них там без драки обошлось, что ли!

Встала, посмотрела в окно, которое выходило на дорожку у парадной. Вот они. Вышли и тут же скрылись за кустами. Вроде как мирно. Может, Кеший ему прояснит хоть что-нибудь?

Ой, мамочка…

Мамочка? Нет у меня мамочки, и ничего с этим уже не поделаешь. И подруги тоже нет. Хотя после мамочки это уже такая мелочь. Тем более где-то внутри я, наверно, была к этому готова. В каком-то фильме говорили: там, где появляется мужчина, женская дружба заканчивается. И ведь наверняка понимала Криська, что это не ее парень. Что не нужна она ему. Но цеплялась за него… как матушка моя за своего Виталика. Никогда мне этого не понять.

Все, что случилось сегодня… Это было как водоворот, в который затянуло с головой. Вчера закончилась моя детская жизнь. Сегодня началась совсем другая — взрослая. Вроде бы я уже наметила себе вешки на будущее, и вдруг все так резко изменилось.

Даже если я каким-то чудом поступлю на бюджет, жить в следующие шесть лет придется очень и очень скромно. А если на платное в колледж — тем более. Это кажется, что сумма большая. Сейчас для меня просто целое состояние. Богатая, блин, невеста. А если поделить на шесть лет и на двенадцать месяцев… Бабушки пенсию больше получают. Только-только на коммуналку и самую простую еду.

А если отложить минималку на год и открыть вклад? Какой там, интересно, самый большой процент? Сколько набежит? Я попыталась сосчитать, но тут же запуталась.

Великий, блин, математик! И поспорила, что хорошо сдам ЕГЭ? Пробник еле-еле на сорок баллов написала зимой.

Тут меня снова жаром залило — как в тот момент, когда он мне на ухо шепнул, чего хочет, если проиграю. Я тогда такая злая была, и на Криську, и на него. Дернуло же за язык — спорнем, мол. А потом задний ход уже поздно было давать. И явно все всё поняли. Только один Леха вслух ляпнул, за что и схлопотал.

И Кеший тоже понял?

«У меня такое чувство, Машка, что ты спецом решила ему проиграть» — так он сказал.

О боже-е-е…

А что, если он прав? Могла ведь просто послать на хер. Да не могла — должна была. Ладно бы еще не сомневалась, что выиграю. А так вероятность если не нулевая, то очень близко к тому.

Черт, что я делаю? Что вообще происходит-то?

Я вдруг почувствовала себя так, будто потерялась в большом универмаге. Было у меня это жуткое детское воспоминание — одно из первых, еще до того, как уехали к отцу на север. Дикий ужас, растерянность, беспомощность.

Я-то уже давно перестала притворяться перед собой, что влюблена в Севку. А он — что это было-то? Он… тоже? Или просто троллит меня, как раньше? Может, думал, что я пошлю его лесом? Видуха у него была самая обалделая, когда я попросила Кешего разбить.

Я ничего не понимала, абсолютно ничего. И просто тупо разревелась. Выплакала все напряжение этого сумасшедшего дня. А когда слезы кончились, решила, что утро вечера мудренее. Подумаю обо всем позже. Я терпеть не могла Скарлетт и была рада, что Ретт ее бросил. Но ее фишечке «подумаю об этом завтра» страшно завидовала, потому что у меня так не получалось. Просто сейчас уже больше не было сил. Ни на что. И на мысли тоже.

Коробки громоздились в углу, я не помнила, куда что сложила, поэтому не стала ничего искать. Почистила зубы пальцем, застелила диван бельем, которое подарила Марго, и легла. Впереди было целых три выходных — чтобы разобрать вещи и хотя бы на минималку разложить по полочкам мысли.

Сева

Мы стояли, подперев спинами противоположные стены лифта и глядя друг на друга исподлобья. Как на дуэли.

— Она тебе нравится? — подчеркнуто спокойно спросил Кеший.

— А тебе? — отбил я.

— Я Марго люблю, — ответил он так, будто любить училку — самое нормальное дело.

— Мне этого не понять, — я пожал плечами. — Она, конечно, красотка, но все равно тетка на десять лет старше.

— На шесть, — поправил Кеший. — Мне тоже многое непонятно. Например, когда нравится одна, а гуляют с другой. Так что останемся каждый при своих непонятках.

— Ну так и ты любишь Марго, но при этом с Машкой.

Это и правда было как дуэль. На шпагах. Я выдержал его взгляд — тяжелый, темный. Только сейчас рассмотрел, что глаза у него темно-карие, почти черные. Впрочем, никогда и не вглядывался. Воспринимал его как клоуна, дурачка, сплошное недоразумение. А он оказался не так уж и прост. Леху, здоровенного жлобину, вырубил одним ударом, хотя на полголовы ниже и вообще — соплей перешибешь.

Лифт остановился, двери разъехались. Мы вышли из парадной, и только тогда Кеший сказал:

— Машке я помогаю с физикой. Она действительно собиралась в колледж медицинский, там нужен хороший средний балл по аттестату, а не ЕГЭ.

— В колледж? — удивился я.

— Да. Причем на вечернее, чтобы можно было работать. Она не хотела, чтобы кто-то знал. Ну наши же снобы такие: фи, как можно в колледж после одиннадцатого, да еще на вечерку. Видел, какую Лидка морду скорячила? А твоя девочка Машку специально слила. Догадываешься почему?

— Она уже не моя девочка, — я жирно напер на это самое «уже», но от темы резко ушел: — А что тогда с институтом?

— Ну кое-что изменилось. Будет поступать. А вот зачем тебе понадобилось ее выстебывать, не знаю. Ну ее тоже психануло. И учти, если она нормально математику напишет, все свидетели. Будешь говно собирать.

Что я мог ответить? Так ревностью бомбануло, что соображалка ушла в закат? Поэтому предпочел промолчать. Но, походу, о моем встречном предложении Машка ему не сказала. И на том спасибо.

Мы вышли на проспект, как раз подъехал трамвай в сторону Просвета. Пару остановок ехали молча, потом я не выдержал.

— Слушай, а чего она так резко переехала-то? Тут к экзаменам готовиться, а ей все самой теперь. Осталось-то всего ничего. У меня мать постоянно в разъездах, обычно сестра приезжает, пока ее нет. Но как-то она болела, я неделю один жил. Сначала клево одному, потом напряжно. И до школы далеко ездить.

— Были причины, — нехотя буркнул Кеший.

«Я знаю, но тебе не скажу» — вот что читалось в его косом взгляде.

— Дома? — не отставал я. — Помнишь, когда я таракана принес? В тот день вечером шел через Машкин двор. Поздно, часов в десять. Она сидела на скамейке у парадки. Я подошел, спросил, чего она сидит, холодно же. И тут ее мать принесло. Ну я поздоровался и пошел себе. Но успел увидеть, как она Машке пощечину отвесила. Та потом еще с синяком пришла.

— Да, там реально… проблемы, — Кеший поморщился. — Поэтому и переехала. Как только появилась возможность. Извини, нет желания это обсуждать.

Остаток пути мы молчали. Сказать, что меня отпустило, — соврать. Ну ладно, допустим, он действительно любит Марго, а Машке чисто по-дружески помогает. А у нее, интересно, к нему что? Тоже дружеское? Или нет? По правде, не особо я верил в такие дружбы. Не мог представить, что дружу с девчонкой и при этом ее не хочу. Криську не хотел — ну так я с ней и не дружил.

Машку — вот ту хотел, еще как. Чего только не представлял по ночам, когда не мог уснуть. Знала бы она… Но уж точно не хотел, чтобы это случилось вот так: проиграла — ложись. Что меня вообще за язык дернуло⁈ И что теперь делать, если она проиграет? Сказать типа: ладно, Маш, я пошутил? Просто днище.

— Ну все, пока, — Кеший встал, дотронувшись до моего плеча.

— Пока, — рассеянно кивнул я, завязнув в своих мыслях. Мне надо было ехать еще две остановки, до метро.

И тут вдруг пришла идея — настолько простая, что я даже рассмеялся в голос. Какая-то тетка обернулась и посмотрела с опаской.

Не надо ничего придумывать, выкручиваться. Если она проиграет, так и скажу ей: только если захочешь сама. Иначе зачем все это, если не взаимно?

Она, конечно, не захочет. Ну что ж… так тому и быть. Хотя кто знает — может, еще придется собирать собачье дерьмо на радость всему классу и всему Машкиному двору. И пытаться при этом радоваться за нее в надежде, что, может, наберет проходной и поступит. Позорище я себе языком заработал при любом раскладе.

А если… если все-таки вдруг?..

Я даже головой замотал, как лошадь. И думать об этом не буду. Потому что вероятность еще ниже, чем ее шестьдесят один балл. А если точнее, то вообще нулевая.

Мать вышла в прихожую в халате, не особо трезвая.

— Ты где был? — энергично постучала пальцем по пустому запястью.

— Сказал же, что у меня дела, — буркнул, развязывая шнурки.

— Какие еще дела? Первый час ночи!

— Ма, мне через месяц восемнадцать. Ты правда думаешь, что я буду отчитываться?

— Распустила тебя Евгения! — со злостью заявила она.

— Евгения мне не мать, — огрызнулся я, обидевшись за Женьку. — Воспитывать меня не обязана. Скажи спасибо, что варила мне суп и кидала рубашки в стиралку, пока кто-то там где-то там…

— Хам! — развернувшись, мать хлопнула дверью спальни.

С приездом, мамочка!

Я подумал, что очень даже понимаю Машку. Если уж мне хотелось переехать, то ей тем более.

Уже лежа в постели, я написал Виктюху:

«Куда слился?»

«Да кошечку одну вашу увел», — ответил он с подмигивающим смайликом.

«И как?»

«Все супер. Вдул».

Конечно, его стоило делить не на два даже, а на двадцать два, но Валька была из тех девок, которые уже классу к девятому, как моя бабуля говорила, прошли Крым и рым. Всегда было интересно, что такое рым, но интернет давал противоречивые ответы. Так что, может, Вик и не врал.

«Грац», — написал я ему, закрыл воцап и выключил свет.

Глава 16

Глава 16

Маша

Утром в телефоне обнаружилось послание от Кешего:

«Не волнуйся, Мирский жив».

Меня как-то резко замутило. То ли от выпитого вчера вина, то ли от страха.

«Блин, Кеший!»

«Да все норм, Машка. Поговорили немного по дороге».

«И что ты ему сказал?»

«Уж точно не то, что ты в него втюрилась по уши. Только что помогаю тебе с физикой. И что ты действительно собиралась в колледж, но обстоятельства изменились. Кстати, походу, с Вербицкой у него все. После вчерашнего. Ну он так сказал — что она УЖЕ не его девушка».

«Убиццо веником», — к этому я добавила пучеглазый смайл.

«Веником не надо. Я сейчас с родаками на дачу. Завтра подскочу, посмотрим, что там с математикой. Все, пока».

Я разыскала наконец в коробках зубную щетку и прочую гигиену, помылась, вытерлась новеньким полосатым полотенцем от Марго. На кухне поставила на плиту чайник, насыпала в кружку растворимый кофе из банки, в микроволновку засунула пару оставшихся кусков пиццы.

До сих пор не верилось, что все так изменилось. Что это моя квартира, я здесь хозяйка, могу делать, что захочу. Не шугаться от каждого шороха, не прислушиваться, можно ли выйти в туалет. Могу ходить хоть в трусах. Хоть вообще голая.

Ну, конечно, не совсем моя квартира, только половина. Возможно, мать передумает или Виталик выжрет ей мозг. Но выставить меня отсюда ей уже не удастся. Разве что мертвую вынести.

А ведь я как-то не задумывалась раньше, что имею на квартиру полное право. Надеялась, что мать разрешит мне в ней жить. Хотя знала, конечно, что отец не оставил завещания, а значит, все его имущество перешло к нам в равных долях. Насчет денег, правда, все равно было непонятно, но какая разница? Может, у матери еще остались какие-то огрызки совести, а может, и правда она не могла воспользоваться моей долей.

Телефон пискнул, и я вздрогнула. Почему-то казалось, что Севка мне напишет. Зачем? Ну мало ли. Например, чтобы извиниться за вчерашнее. Прости, мол, пошутил неудачно.

Да, размечталась! Извинится он! Жди! И насчет Криськи тоже не верила.

Сообщение было от Марго:

«Маша, как ты? Осваиваешься? Я сегодня свободна, могу после обеда подъехать и помочь с уборкой».

«Спасибо, Маргарита Ивановна, — набирая, я улыбалась до ушей. — Вчера ребята приходили, поздравили, помогли прибраться. Осталось только вещи разобрать».

«Супер! Тогда отдыхай, привыкай. И подумай, о чем мы говорили».

«Я подумала. Попробую во все медицинские подать. Если никуда не пройду на бюджет, тогда в колледж».

«Ну и отлично. Поговорим после выходных».

День получился какой-то… ленивый, расслабленный. Словно встала на паузу. Впереди было столько всего, но сейчас даже думать об этом не хотелось. В сверкающие окна заглядывало солнце, по карнизу скакали с чириканьем воробьи. В ноутбуке не было звука на выход, только в наушники: купила его раздолбанным, по объявлению. Поэтому включила музыку с телефона. Разбирала коробки, подпевая и пританцовывая, и рассмеялась от неожиданности, когда рандом выбрал из плей-листа «Poker Face».

Покер-фейс — прямо как намек свыше. Покер… Севка играет… во что он там играет? В покер, нет? Если, конечно, правда, что его за карты из гимназии вынесли.

А мы вчера с девчонками как раз обсуждали, какую музыку выбрать на концерт к последнему звонку. Хотели сделать танец.

«Лид, привет. Может, вот это?» — я отправила песню Агафоновой, которая занималась хореографией и вызвалась поставить номер.

«Ахахахахах! — прилетело в ответ с длинной цепочкой ржущих смайлов. — Покер-фейс! Клево! В понедельник останемся, попробуем».

Поставив песню на репит, я открыла следующую коробку, но телефон пискнул снова.

«Машка, а что это ваще было вчера?»

«В смысле?» — включила я дурочку.

«Вербицкая, Мирский, колледж».

«А ты сама как думаешь?»

«Я думаю, что Вербицкая сука, а Мирский мудак. Машунь, напиши матему хорошо, мы все придем смотреть, как он говно собирает. Зыко ты придумала».

«Постараюсь».

«Маш, а что он с тебя потребовал-то на спор?»

«Неважно», — я посмотрела в зеркальную дверцу шкафа, примеряя на лицо покер-фейс.

«Ну ладно, как хочешь. Хотя догадки есть…» — и подмигивающий смайлик.

Да ясное дело, все догадались. Но я не собиралась этого ни подтверждать, ни опровергать.

Странно, но я внезапно почувствовала себя совсем другой. Другим человеком. Неужели все дело в том, что мне больше не надо прятаться, пугаться каждого звука, притворяться незаметной? Это ощущение свободы было… невероятным! Показалось вдруг, что могу все. Наверно, даже летать, но проверять точно не следовало.

К обеду я закончила. Все разложила и расставила по полочкам, коробки убрала на антресоли. Сварила макароны, хотела посыпать сыром, но терки не было, поэтому съела просто так, с маслом.

И чем теперь заняться? Посмотреть кино? Телевизора в квартире тоже не было. Интернетовский кабель нашелся, но подключиться не удалось. Я, конечно, знала, кто мог бы помочь…

Нет! Ни за что! Завтра приедет Кеший, может, у него получится. Раздавать с телефона не стала. Мобильная связь — вот еще одна статья расходов. Тариф у меня был дешевый, с маленьким трафиком, его приходилось экономить. К черту кино, займемся делом.

Я еще раз пересмотрела сайты медицинских институтов, перечитала правила и условия поступления. И выпала в осадок. До этого смотрела, конечно, но внимательно не вчитывалась, потому что считала бесполезным. И по всему выходило, что математика как раз нигде и не нужна. То есть ее нужно было сдать как обязательный предмет, но на лечебное дело учитывались только баллы по русскому, химии и биологии. Пробники по ним я написала хорошо, на двести шестьдесят четыре в сумме. Конечно, никаких дополнительных баллов у меня не было, но даже так прошлогодний проходной Мечникова перекрывала с запасом. Главное не написать хуже.

И что же получается, тянуть математику только ради спора с Мирским⁈ Тратить драгоценное время, которого и так почти не осталось? Да не пошел бы он лесом!

Я достала сборник заданий по русскому, но уже через полчаса закрыла и вытащила алгебру.

Дура. Да. Точно дура!

Сева

Три праздничных выходных показались мне тремя неделями. Матушка начинала каждый день с того, что наверстывала упущенное в моем воспитании. Я спецом ждал, когда она встанет и позавтракает, чтобы не сидеть с ней за столом, но она приходила на кухню, стоило мне открыть холодильник.

— Мам, даже собаку не трогают, когда она жрет, — не выдержал я. — А у меня гастрит, между прочим. Мне надо есть спокойно и с положительными эмоциями. Это не я, это доктор сказал.

— Ты совсем распустился, Всеволод! — завелась она. — Это что за прическа такая? Ты что, волосы красишь? И серьга еще! На кого ты похож?

— На Бибера, — я пожал плечами. — А что? Серьга, кстати, и вчера была, ты не заметила?

Ее понесло так, что пришлось взять кружку, бутер и уйти к себе. Но как же она могла остановиться?

— Я, кажется, с тобой разговариваю. Не смей вот так уходить!

— Ма, я занимаюсь, — дернул подбородком на экран компа. — Мне экзамены сдавать.

— Ты меня что, совсем за дуру держишь? — она перешла на крик, став сразу старой и некрасивой. — Экзамены! В игрушки играешь!

— Это информатика, — в одной из задач действительно был скрин из игры. Я прокрутил экран ниже. — На, смотри, вот условие. Ма, если ты будешь так нервничать, у тебя будут морщины и все такое. И тебя не будут больше звать на съемки.

— Вот вырастила сволочь на свою голову! — окончательно взбесившись, она выскочила, хлопнув дверью.

Сволочь… Даже для матери я сволочь. Ну что ж… Два месяца не виделись. Соскучилась, видать.

К счастью, дома ей не сиделось. После обеда наводила марафет и улетала, до глубокой ночи. Я выдыхал с облегчением, но это подобие свободы мало радовало, поскольку я не знал, как его использовать. Не сидеть же целыми днями за компом.

Виктюх куда-то пропал. Мы договаривались сходить в клуб на концерт, пришлось идти одному. В «Гаше» его тоже не было.

— Да хрен его знает, — пожал плечами Илюха. — Носится где-то.

Сообщения мои оставались непрочитанными, а звонки он сбрасывал. Потом наконец ответил.

— Извини, Мир, я не один, перезвоню, — выпалил он и тут же отключился.

Неужто Плотникова крепко взяла его за яйца? Другой версии у меня не было.

Криська ушла в тень. Я боялся, что она уже на следующий день объявится как ни в чем не бывало. Позвонит или напишет свое обычное: а давай куда-нибудь сходим. Но она молчала. Видимо, крепко обиделась. И мне бы радоваться, но как-то не верилось, что она вот так просто сдастся. Либо подуется до конца праздников и снова на мне повиснет, либо… Как бы не начала мелко и подло пакостить. Вот честно, я не думал, что Криська может быть такой дрянью. Но то, как она слила Машку, даже не намекало, а вопило: да, именно такая она и есть.

Я ждал понедельника. И боялся его. Наверно, впервые боялся идти в школу. Почему? Кто бы знал. Боялся, что опять будет липнуть Криська. Боялся разговоров вокруг этого дурацкого спора. Всегда было наплевать, кто там что скажет. А сейчас — нет. Хотел увидеть Машку — и тоже боялся.

Первым уроком в понедельник была химия. Когда я пришел, кабинет уже открыли, Машка с Кешим сидели за партой и что-то обсуждали. Покосились на меня синхронно и продолжили разговор. Криськи еще не было. Она появилась перед самым звонком, с воинственно задранным носом, и, не глядя на меня, остановилась рядом с Лидкой, которая так и сидела одна.

— Лид, можно с тобой?

— Иди на хер, Вербицкая, — лениво отозвалась та, демонстративно поставив свою сумку на соседний стул.

Густо покраснев, Криська посмотрела по сторонам. Все с интересом наблюдали. Кто не был первого у Машки, те наверняка уже знали, что там произошло. Видимо, хотела показать, какая она гордая и независимая, а в результате приземлилась мордой в лужу. Если я и испытывал что-то, то лишь сожаление, что поддался злости и связался с этой идиоткой.

Жалкую сцену прервал звонок. Криське оставалось сесть либо со мной, либо за свободную последнюю парту в правом ряду. К счастью, до нее дошло, что первый вариант закопает ее окончательно. Села одна, нервно вытащила из сумки тетрадь и учебник.

— Бедняжечка, — сказала Лидка, вроде негромко, но так, чтобы все слышали. — Ни подруги теперь, ни парня.

— Лид, хватит, — попросила Машка.

— А я что? — по-змеиному улыбнулась Лидка. — Я ничего.

Насколько я знал, они с Машкой никогда не дружили, но и не враждовали. У Машки вообще были ровные отношения со всеми и только одна подруга — Криська. Была… И сейчас Лидка нашла отличный повод отомстить Вербицкой за то, что та посмела оттянуть мое внимание на себя. Видимо, считала, что если я не достался ей, то тогда уже не должен быть ни с кем.

День прошел под фоновые шепотки у меня за спиной. Под ненавидящие взгляды справа и — изредка — косые слева. Что было в них, я понять не успевал, потому что Машка сразу отводила глаза, стоило мне посмотреть в ее сторону.

После биологии Марго притормозила Машку и увела в лаборантскую.

— Что они там? — спросил я Кешего, выйдя из кабинета.

— Не знаю, — он пожал плечами. — Наверно, насчет экзаменов.

— Слушай… — я наконец решился. — Давай проясним. Я понял, что ты Машке помогаешь и что Марго любишь. А… она? Машка?

— Давай проясним, — поморщился он. — Свои отношения выясняйте сами. Я не вашего цирка клоун, и посредника из меня сделать не получится. Хочешь знать, что у нее к кому, — спроси сам.

Развернувшись резко, Кеший пошел к лестнице, оставив меня обтекать.

Спроси сам? Хорошее предложение. Дельное. Вот только я не представлял, как это сделать. В теории-то просто.

«Маш, давай сходим куда-нибудь сегодня?»

Я ведь так и собирался сказать после каникул. Но теперь все сильно осложнилось. Я сам был в этом виноват, не имело смысла отрицать. После Криськи, после спора этого дурацкого не представлял, как к ней подойти.

Может, даже и рискнул бы, но после истории Лидка вскочила и завопила:

— Девочки, кто танцует на последний звонок, идем сейчас в актовый зал. Вербицкая, а ты свободна. Лерка, не хочешь с нами?

Мыльникова радостно закивала, а Криська вытаращила глаза:

— Почему?

— А по кочану, — отрезала Лидка, и девчонки мгновенно испарились.

Полоснув меня ненавидящим взглядом, Криська вышла следом. А я? Я пошел домой. Один.

Глава 17

Глава 17

Маша

Май мчался так стремительно, что в ушах свистело. Сразу после школы я бежала домой, наскоро чем-то перекусывала и садилась за уроки. Задавали уже мало, в основном на повторение. Делала быстро, а потом готовилась, готовилась, готовилась к чертову ЕГЭ. Или шли после уроков к Кешке, занимались у него. Все-таки ему ко мне ездить было далековато.

С химией и биологией у меня проблем не было, все задания прошлых лет и им подобные я перерешала вдоль и поперек. С русским обстояло похуже, но все равно я рассчитывала как минимум на восемьдесят пять. Математика… ну тут да, тут было сложно.

— Машка, да плюнь ты на нее, — убеждал Кеший. — Не нужна она тебе. Главное — написать на двадцать четыре балла, чтобы можно было в институт подавать. А в аттестате полюбасу будут тройки. Только время зря тратишь.

Но я уперлась, как баран. Меня капитально заело, когда все догадались, что потребовал Севка на случай проигрыша. И даже если он от этого откажется, все равно будут шептаться и гадать, переспал он со мной или нет.

Ну уж нет! Я сказала, что будет дерьмо собирать, значит, будет!

— До чего ж ты упертая, Маша, — махнул рукой Кеший. — Твое счастье, что мне математику сдавать. Тебе объясняю и сам заодно готовлюсь.

Он принес все задания с ЕГЭ прошлых лет, и мы подробно их разбирали. Объяснял он просто классно, и физику, и математику. Выяснилось, что я не полный дуб. Да такого и не могло быть, ведь до десятого класса у меня была крепкая четверка.

— Евгеша сама по себе тетка хорошая, — сказал Кеший. — Но как учитель… ну совсем мимо кассы.

Она и правда объясняла так, что я не понимала вообще ничего. Сначала пыталась разобраться, потом махнула рукой. А оказалось, что все более или менее понятно. В Кешкином изложении.

— Вот тебе бы учителем, — поддела я. — Зачем тебе в летчики, иди в пед.

— Ты можешь представить учителя по имени Иннокентий Геннадьевич? — отшутился Кеший. — Вот и я не могу.

Физику я, кстати, вытянула на четверку. А литературу на пять. В итоге в аттестате получилось всего две тройки — по обеим математикам. И средний балл четыре с половиной. Не пройду в институт, в колледж должно хватить на бюджет.

Два раза мы устраивали себе пробники. По три часа, без шпаргалок, с одной линейкой и тем справочником, который прилагался к заданиям. Кеший оба написал на девяносто пять, я первый на пятьдесят, а второй неожиданно на шестьдесят восемь.

— Ого! — подсчитав результаты, он посмотрел на меня обалдело. — Молодец. Это, конечно, не значит, что и настоящий так напишешь, но дает надежду. Маш, если бы ты все время так училась, может, и с отличием закончила бы.

Если бы, если бы… Я и была отличницей до пятого класса, потом съехала. Особенно в последние два года, когда старалась бывать дома как можно реже, а уроки делала или у Криськи, или в библиотеке. Может, я была не слишком способная и талантливая, зато упертая и с хорошей памятью. Особенно если предмет был интересен, как, например, биология.

Чем еще была хороша эта тотально-авральная учеба, так это тем, что времени на всякие прочие мысли почти не оставалось. Только в школе. На уроках постоянно тянуло посмотреть вправо. Севка так и сидел один — мрачный, весь в своих мыслях. А если сталкивались взглядом, сразу отводил глаза.

Если бы он вдруг подошел ко мне…

Я не знала, хочу ли этого. Или боюсь?

Вечером, когда ложилась спать, думала о нем. Он нравился мне — и не нравился одновременно. Тянуло к нему — и отталкивало. Пыталась представить себя с ним, но так же, как дура Скарлетт в начале книги, не могла вообразить чего-то серьезнее поцелуя.

«Проведешь со мной ночь», — сказал он. Прозвучало как-то… то ли смешно, то ли глупо. Старомодно, что ли? Ну ясно, что не кроссворды разгадывать и не в карты играть до утра. От одной мысли об этом внутри вспыхивало, а пальцы начинали мелко дрожать.

Интересно, а что у него было с Криськой? Целовались? Или, может… даже больше?

Когда я думала об этом, полыхать начинало уже совсем по-другому. От злости. От ревности.

Она со мной не разговаривала, а смотрела так, словно мысленно желала сдохнуть самой страшной смертью. От нее просто перло черной ненавистью. И это Криська — милая маленькая Криська, похожая на котенка⁈ Та, с которой мы дружили одиннадцать лет, делились конфетами и секретами. Думали, что будем дружить всегда. А когда вырастем и выйдем замуж, тогда уже семьями. И дети наши будут дружить. А теперь мне становилось страшно, если случайно ловила ее взгляд.

Я ждала последнего звонка, ждала выпускного, хотя уже и не вычеркивала на календаре дни. Пусть все поскорее закончится. Все равно ведь ничего между нами не будет. И… хорошо, что не будет. Потому что он — не для меня. Он — понтовый мажор, которому с рождения пироги сыпались в открытый рот, а мне всего придется добиваться самой. Не будем больше видеться, и все само собой пройдет. С глаз долой — из сердца вон. Начнется новая жизнь, в институте или в колледже, неважно. Я просто его забуду. Может, и не сразу, но забуду. Встречу кого-то еще, полюблю. Выйду замуж. Рожу ребенка… наверно.

Но каждый раз утром, когда подходила к школе, сердце начинало частить. И еще сильнее, когда в классе натыкалась на его мрачный взгляд.

Если бы он подошел ко мне…

Но он не подошел.

А потом внезапно наступило двадцать четвертое мая. Последний звонок…

Сева

Я так и не смог к ней подойти. Хотя каждый вечер говорил себе: завтра… А потом приходил в школу, смотрел на нее — и все заготовленные слова вылетали из головы. Почему-то казалось, что она непременно пошлет меня самым дальним эротическим маршрутом. Причем так, чтобы все слышали.

Я словно вернулся в десятый класс, когда отчаянно хотел всех девчонок сразу и так же отчаянно их боялся. Но теперь это была одна девчонка. Одна-единственная. И поэтому стало еще страшнее. Как будто всю свою решительность я исчерпал, когда сказал ей на ухо, чего хочу, если выиграю спор.

Если бы она… что? Улыбнулась? Или хотя бы посмотрела так, как в тот день. В свой день рождения, когда мы пришли с цветами. Если бы…

Ты трус, говорил я себе, паршивый трус. Соглашался и жалко оправдывался, что все равно в этом нет никакого смысла. Экзамены, выпускной — и наши дорожки разойдутся. Зачем тащить школьные щенячьи увлечения во взрослую жизнь? Там все будет по-другому.

Май пролетел как один день — теплый, солнечный, с тихими дождями по ночам и одуряющим запахом мокрой молодой листвы. Мать снова уехала, но обещала прилететь на денек — на последний звонок. После школы я шел в тренажерку, потом до ночи сидел за учебниками. Даже в «Гашу» перестал заглядывать, тем более Виктюх совсем пропал с радаров. Плотникова в школе ходила какая-то придурелая, видимо, там случилась скоропостижная любовь. Оставалось только тихо завидовать.

Криську развернуло на сто восемьдесят градусов. Если раньше она везде таскалась за мной и полировала влюбленным взглядом, то теперь, наоборот, обходила за километр. А если и смотрела, то так, что становилось жутко. Напоминало маньячек из триллеров. Над ней откровенно ржали, кто в глаза, кто за спиной. Надо мной тоже, но не так явно. В лицо не рисковали.

Накануне последнего звонка устроили генеральную репетицию. Отвертеться от участия в концерте не удалось. Бабуля-пешница, которая это дело организовывала, оказалась на редкость въедливой. Всех, кто без талантов, загнала в массовку спектакля. Девчонки изображали деревенских баб, а парни — хор мальчиков-зайчиков. Реально, с ушками, как из «Плейбоя». И даже делали вид, что поем.

Первоклашка с колокольчиком, наверно, дочка важных родителей, страшная и упитанная, закатила истерику. Нести ее на плече должен был парень из параллельного, но девчонка заявила, что от него воняет и он ей не нравится.

— Тогда выбирай сама, — разозлилась пешница.

Оглядев всех, маленькая засранка уцепилась за меня:

— Вот этот мальчик мне нравится. Он на Бибера похож.

Если раньше ржал один наш класс, то теперь уже оба.

Да блядь, они что, рехнулись все? Прямо с детсада?

Я проклял все на свете еще на репетиции. Во-первых, она была тяжелой, во-вторых, без конца ерзала. И извозила мне туфлями весь пиджак.

Но окончательно меня подбил танец наших девчонок под «Poker Face» Леди Гаги. Это было классно. Но все опять поглядывали на меня и хихикали. Намек не понял бы только полный дебил. Лидка и Машка танцевали в первом ряду. И с такими покер-фейсами, что хоть из базуки лупи — не прошибешь. У меня бы так не получилось. А вот фейс Криськи, которую, походу, жестко из этого номера слили, был ну совсем не покер. И если раньше я ждал от нее какой-нибудь гадости для себя, то теперь больше испугался за Машку.

На следующий день я шел в школу как первоклассник — с мамой. Хорошо, что не за ручку. Шел и прикидывал, как бы отделаться от нее после всего этого балагана. Типа «ма, мы тут с ребятами…». Потому что твердо решил подойти наконец к Машке.

Все-таки такой повод.

Но с самого начала все пошло не так.

У крыльца стоял отец, да еще и с Андрюхой — моим младшим братом. Вот это был сюрприз! Он не предупреждал, что приедет. Маму аж перекосило, но что она могла сделать? Сразу же надела киношную улыбку, и я подумал: а не пригласила ли тайком парочку фотографов, чтобы слить фотки в какой-нибудь бульварный журнальчик. Ну как же, сын окончил школу!

— Я на денек всего, — объяснил отец, обнимая меня. — В Москве дела, решил завернуть. Последний звонок как-никак! А то ты вечно как сирота.

Мать злобно вспыхнула — это был даже не камень, а здоровенный булыжник в ее огород.

Следующим шагом он спалил Женьку — когда бросился с ней обниматься на глазах у всей публики.

— Эм… Мир, это ж твой предок, да? — дернул меня за пиджак Стас. — А чего он Евгешу лапает?

— Она его племянница, — буркнул я, понимая, что дальнейшая шифровка уже не имеет смысла.

— Племянница? — навострил уши Леха. — То есть, получается, твоя сестра? Двоюродная? Хера себе!

Новость мгновенно облетела всех. Только ленивый не спросил меня, правда ли это и как вообще получилось, что сорокалетняя тетка моя сестра. К тому моменту, когда нас позвали переодеваться, я уже устал отбрехиваться и был рад напялить заячьи уши.

Чтобы родители не свалили сразу же после торжественной части, концерт сделали вначале. Мама сидела в зале с видом великомученицы, а присутствие отца только добавляло ей страданий. Мы отыграли свой дурацкий спектакль, больше годный для детсада, потом пошли всякие другие номера. Я ждал танец девчонок. На репетиции они были в чем-то спортивном, но Лидка сказала, что у них будут «потрясные костюмы».

Когда они вышли, у меня отвисла челюсть. Потрясные? Это было просто сногсшибательно! Пять черных пантер — гибких, вызывающе сексуальных. Резкие, отточенные движения, классно подобранный свет. А выражения на лицах… Свистели и хлопали так, что перекрывали музыку. Когда они закончили и подошли к краю сцены на поклон, Машка посмотрела прямо на меня — из-под покер-фейса. И вот тут-то я понял, что погиб окончательно.

Торжественная часть провалилась в туман. Что-то там балаболили Валитра, учителя и тетки из родительского комитета. Все мы выходили на сцену, на нас надевали ленты выпускников, вручали какие-то грамоты. Потом я протащил через весь зал нахальную первоклашку с колокольчиком. Все ломанулись фотографироваться — с учителями, с родителями, парами и группами. Я крутил головой, высматривая Машку, но ее нигде не было.

— Сева, — отец положил руку мне на плечо. — У нас вечером самолет, я заказал на два часа столик в ресторане. Надо это дело отметить. Ксю, ты с нами?

— Хорошо, — кисло улыбнулась мать.

Если бы все это затеяла она, я бы вывернулся, но отцу отказать не мог. Мы и так виделись слишком редко.

Ничего, до выпускного время еще есть. В конце концов, мы с Машкой поспорили. Кто-то должен проиграть. А кто-то, соответственно, выиграть.

Глава 18

Глава 18

Маша

«Только, Маш, не вздумай тащить шпоры!» — свирепо предупредил Кеший.

Я покивала, как послушная девочка, и написала десяток самых подлых формул на ногах. Прямо под трусами. Не, ну правда, в туалет отпускают с надзирателем, камер в кабинке нет, сопровождающий туда не заходит. Один шанс точно будет, уже проверили на русском.

Правда, там мне это не понадобилось. Я выходила как раз для оценки возможности. Оказалось, что вполне так реально.

Нам сказали, что результаты первых двух экзаменов будут примерно шестого июня, то есть уже после математики, которую должны были писать пятого. Но неожиданно их вывесили на день раньше, утром, когда мы шли стадом в соседнюю школу.

— Ёба! — завопил Леха, на ходу тупивший в телефон, — Руссиш вывалили! И литру с географией.

Разумеется, все затормозили и рванули смотреть. Пока дружно утешали рыдающую Катьку, завалившую литературу, я гипнотизировала свой результат по русскому.

Восемьдесят девять⁈ Правда⁈

— Зачем вы туда полезли? — вопила Евгеша. — Не могли потом посмотреть? А теперь драмы перед экзаменом. Катя, прекрати!

Ну, кому драмы, а кому очень даже бодрячок. Мне, например. Кеший тоже радовался восьмидесяти, а вот Севка недовольно морщился.

— Сколько? — спросила его Лидка.

— Шестьдесят.

Прямо захотелось показать ему язык. Но он в мою сторону не смотрел. С последнего звонка мы виделись три раза — на консультациях и на экзамене по русскому. И ничего, блин! Хотя на концерте пялился так, что мне аж жарко стало. Думал, теперь-то уж точно подойдет. Может, и подошел бы. Но внезапно принесло маменьку.

Зачем⁈ Что ей еще понадобилось? Совесть проснулась? За месяц ни разу даже не позвонила. А вот я ее видеть точно не хотела. Хорошо, что заметила. Спряталась за сценой в комнате, где переодевались, и сидела там, пока Кеший не маякнул, что ушла. Но и Севка тоже ушел. И все. Может, подумал, что я от него сбежала, и обиделся?

Ну и черт с тобой вообще, Мирский! Лесом все эти любови-моркови. Сейчас главное — экзамены. В первую очередь — математику сдать хотя бы на шестьдесят один. Ну и биологию с химией не завалить, конечно.

На русском было страшно, сейчас уже не так. Второй раз показался чем-то почти привычным. Бутылка воды, шоколадный батончик, две ручки и линейка — все. Сумки в одну коробку на входе, телефоны в другую.

Поехали!

Как и на русском, я сначала решала то, что в чем не сомневалась, откладывая затыки на потом, но простые задания кончились быстро. Дальше пришлось ломать голову и лихорадочно вспоминать то, что в меня запихивал Кеший. И да, в туалет сбегала за двумя забытыми формулами. Заодно и остальные просмотрела быстренько на всякий случай.

Пару раз накрывало паникой: ничего не помню, ничего не решу!

Закрывала глаза, дышала глубоко, отпивала глоток из бутылки и говорила себе так:

Маша, спокойно. На двадцать четыре балла ты уже точно нарешала. Значит, можно будет подать документы в институт. А Мирский… — тут я косилась на две парты вперед, через проход, на его крашеный затылок. — Так и скажу: ок, Сева. Провести с тобой ночь? Приезжай, будем в карты играть до утра. А что не так? Точнее надо свои желания формулировать, юноша, точнее.

Я представляла его обалдевшую физиономию, становилось смешно, и паника сама собой куда-то уходила.

— Ну как? — спросил Кеший, когда мы разбирали на выходе свои пожитки.

— Не знаю, Кеш, — больше всего мне хотелось добраться поскорее домой, завалиться на кровать и дрыхнуть, дрыхнуть… — Решила все. А уж правильно или нет, не знаю.

— Будем проверять?

— Не-е-ет! — заныла я. — Зачем? Как написала, так и написала. Все равно ведь уже не исправишь. Только переживать лишний раз. Спать хочу. Вот правда, глаза слипаются. Я и после русского полдня проспала.

— Ладно, давай, — он приобнял меня за плечи, и тут же сбоку полоснуло острым взглядом. Я их теперь чувствовала всей шкурой, даже поворачиваться не надо было.

Смотри, смотри, придурок. Пока одни смотрят, другие что-то делают. И что-то получают. Это не про Кешку, конечно, но неважно.

Меня шатало просто дико, из крайности в крайность. То сама почти готова была повиснуть на Севке, как Криська, то казалось, что фыркну и выпущу когти, если рискнет подойти поближе. То стояла у окна под грустную музыку, смотрела на двор и жевала сопли, то уверяла себя, что сто лет мне такая сволочь никуда не упала.

Три дня до биологии я просидела дома. Выходила только в скверик поблизости, там можно было расстелить покрывало у пруда, загорать и зубрить. В принципе, я и так была готова, но все равно загонялась до предела. Это превратилось в настоящую манию: сдать и поступить. Назло всем! Математика и спор с Севкой отошли куда-то в дальний уголок. Все это уже случилось, от меня больше ничего не зависело, не имело смысла на этом тормозиться.

— Маша, все получится! — непререкаемым тоном заявила Марго, когда привела нас на экзамен.

Я повторяла это про себя — когда шла в класс, когда слушала инструктаж, когда просматривала задания. А потом ушла в них с головой. И с каждым решенным внутри все сильнее пело и плясало: знаю, знаю! И только на самом последнем подвисла.

Это была задача по генетике, на которую требовалось дать развернутый ответ. Я щелкала их как семечки, но вдруг в голове приключился полный вакуум. Глухая мама и папа-дальтоник — надо было записать формулы генотипов, их обоих и возможных детей, а потом пояснить, какие закономерности проявляются во всех случаях.

Я писала на черновике, зачеркивала, снова и снова, слезы лились ручьем.

— Что такое? — подошла ко мне организаторша, но я даже ответить не смогла.

— Тише, тише, — она заглянула в мои бланки. — Ты же все уже сделала. Попей водички, успокойся.

Кое-как взяв в себя в руки, я еще несколько раз перечитала условие и начала медленно записывать формулы. Проверила, подумала, снова проверила. Вроде, все правильно.

Уф, теперь можно переписывать на чистовик. Так же медленно, проверяя каждую букву и цифру. Как раз до самого конца отведенного времени. Уже сдавая бланки, скользнула глазами по злополучному заданию, и листы чуть не выпали у меня из рук.

Я забыла ответить на последний вопрос про закономерности! Он просто вылетел из головы.

— Можно одну строчку допишу? — взмолилась я.

— Нет, девушка, все, время вышло, — суровая тетка выхватила бланки у меня из рук.

— Что, Маша? — испугалась Марго, увидев мою зареванную физиономию.

Истерика со мной приключилась знатная, похлеще, чем у Катьки. Все сдававшие биологию: четверо наших и трое из параллельного — окружили нас, а Марго пыталась успокоить меня и выяснить, что случилось. Устав рыдать, я наконец выжала из себя, что завалила последнее задание. Кто-то пересказал условие задачи.

— И что ты написала?

Я перечислила формулы.

— Все правильно, — удивилась Марго.

— Про закономерности забыла написать, — слезы полились снова.

— Машка, прекрати загоняться! — она обняла меня. — Один балл за это снимут.

— Да-а-а, — выла я, — а вдруг одного этого балла и не хватит?

В самый разгул стихии ворвался телефонный звонок.

— Машка, ты как, все? Написала? Матешу выложили, — обрадовал Кеший. — Давай смотри скорее. Мы тут все ждем.

Сева

День рождения обещал стать феерическим.

Сегодня я писал последний ЕГЭ — по информатике. И сегодня же должны были объявить математику. Русский сдал паршивенько, на шестьдесят, физику на девяносто — хорошо, но хуже, чем рассчитывал. Математика и информатика должны были решить все.

Очень не хотелось идти на платное. Отец сказал, чтобы я ни о чем не беспокоился, но меня это реально заедало — зависеть от них. Карманные деньги — ладно, пока я не мог зарабатывать сам. Подарок какой-то на восемнадцатилетие пообещали загадочно вместо своего личного присутствия в этот день — тоже ладно. А вот учебу оплачивать — это прямо скребло.

Поэтому результатов математики я очень сильно ждал. Но не только своих, разумеется.

Машка сегодня писала биологию. С утра новостей еще не было. Зато объявился Виктюх, который сдавал историю. Поздравил с днюхой и поинтересовался перспективой пьянки.

«Вик, вот честно, не знаю, — ответил на ходу. — Зависит от обстоятельств».

«Понял», — прилетело с подмигивающим смайлом.

Больше не поздравил пока никто. Да никто, кроме него, родителей и Женьки, и не знал, я это не афишировал.

Экзамен прошел жутко нервно. Комп, сука, бесконечно вис, файлы не сохранялись в нужном формате. Информатику сдавали уже не первый год, но ощущение было такое, что впервые — все через жопу, никто ничего не знает. Пришлось даже какую-то объяснилку писать, почему файлы в другом формате, а не как требуется по заданию. Вышел из школы с мокрой спиной и не менее мокрой задницей. Хотелось поскорее домой — под холодный душ. И тут же посыпались звонки.

Позвонил из Испании отец, позвонила мать. Оба с намеком, что подарок у Женьки. Потом Женька — с намеком, что кое-что должна мне передать от родителей. Ну что, все? Подарок — это хорошо, но можно я уже математику гляну?

Не успел открыть личный кабинет, как телефон завопил снова. Незнакомый номер — внутри екнуло. Но это оказалась Лидка.

— Как, Севка, сдал? — мяукнула она. — А математику видел? Мы тут у школы собрались, ждем, когда Маликова биологию скинет. А ты как, ждешь?

— Прямо весь в нетерпении, — процедил сквозь зубы.

— Ну жди, — хихикнула Лидка. — Мы тебе маякнем, как узнаем. Будь готов… к труду и обороне.

Несмотря на то, что класс наш был официально физико-математическим, информатику, кроме меня и Ленчика, никто не сдавал. Он уже убежал, Викша с двумя девчонками из параллельного тоже ушли. Я присел на ступеньку крыльца и зашел на сайт ЕГЭ.

Ну???

Уф… девяносто четыре! Где-то косякнул, конечно, но все равно норм. Если не запорол инфу, а этого не могло быть, тогда с учетом олимпиад точно должен пройти на бюджет.

В ожидании новостей плелся нога за ногу по улице. Не к дому, а к школе. На случай проигрыша — чтобы сразу поехать со всеми к Машке? По ее условиям говноуборка должна была быть публичной, с выкладкой видео в группу. Почему бы не на Ютуб тогда?

С последнего звонка прошло больше двух недель. Все зависло в ожидании — для меня. Виделись с Машкой мельком три раза, но я ждал именно этого дня. Почему?

Тогда я искал ее. Пока родители разговаривали с Женькой и с Фаней, облазал все вокруг. Спросил Лидку, та сказала, что Машка уже ушла. Тогда написал ей в Контакт:

«Маш, давай встретимся вечером? Набери», — и добавил номер.

В ресторане ерзал и без конца косился в телефон, но сообщение так и осталось непрочитанным.

Не заходила в Контакт? И пуш на экране не видела? Или видела, но притворилась мертвой?

Я ждал до позднего вечера, даже когда сидел с парнями в «Гаше», но… ничего.

Написать еще? Или, может, просто поехать к ней?

А смысл? Она, похоже, спецом удрала так быстро, чтобы со мной не сталкиваться.

Я сказал себе, что подожду до девятого. Не зря же математику должны были объявить именно на мою днюху. И вот тогда ей будет никуда от меня не деться. При любом раскладе. Тогда и посмотрим… чей козырь старше.

Телефон держал в руке и чуть не уронил, когда он заорал.

— Ну что, Севочка, готов? Шестьдесят… — Лидка тянула паузу, хотя и так все было ясно по ее голосу, — четыре! Давай, покупай перчаточки и двигай к Маликовой. Мы уже туда едем, она тоже.

Отключившись, я расхохотался, как придурок. За Машку был рад, за себя… Ничего, я это переживу. А вот потом…

Я знал, что ей скажу, когда соберу все собачье дерьмо в ее дворе.

Зашел в какой-то хозмаг, купил резиновые перчатки и рулон полиэтиленовых пакетов. Надо было в интернете посмотреть, как собачники это делают. Видел, что убирают, но не приглядывался.

Когда я подошел к Машкиной парадной, они все уже были там: Машка, Лидка, Алиса, Кеший, Леха, Стас. Всего человек десять. Девчонки сидели на скамейке, парни крутились рядом. При моем появлении завопили и засвистели, а Машка заулыбалась, глядя под ноги.

— Поздравляю, Маша! — я подошел к ней, демонстративно натягивая перчатки. — Как видишь, я всегда плачу по счетам.

Прозвучало пошло-пафосно, ну да плевать. Фронт работ — вот что хуже. Двор здоровенный. Хотя, если подумать, собак выгуливают либо в центре, где газон с кустами, либо вдоль домов по периметру, там полоса травы с деревьями.

— Давайте так, — предложил я. — Вы ищете мины, я собираю. Чтобы не пропустил ничего. Заодно снимаете.

Все радостно согласились и бросились на поиски. Кроме Машки, которая осталась на скамейке.

Детсад, честное слово!

Первая какаха нашлась быстро. Здоровенная, как от слона. Ну и собачки здесь ходят. Или это не собака? И как ее туда, в пакет?

Я пытался загнать палочкой, когда рядом остановилась тетка с собачкой.

— Мальчик, да не так надо.

Натянув пакет на руку, она подобрала какашку, вывернула его и завязала. Ловко, за три секунды.

— Понял? А что это вы тут? Собираете?

— Челлендж, — буркнул я. — Спасибо.

Дело пошло быстро. К счастью, двор оказался не сильно загаженным, видимо, собачники тут жили сознательные, за питомцами убирали. Трофеи в пакетах я складывал в розовенький мусорный мешок. Часа с небольшим хватило, чтобы обшарить все газоны. Вернувшись к скамейке у парадной, снял перчатки, бросил их в мешок, а мешок — к Машкиным ногам. Изобразил шутовской поклон.

— Извольте, королева. Можете пересчитать.

Мы стояли и смотрели друг на друга. Откуда-то с края галактики донесся голос Кешего:

— Ну мы, пожалуй, пойдем. Кино монтировать. Маш, если тебе это не нужно, я выброшу.

Он подхватил мешок, и вся толпа двинулась к выходу со двора мимо помойки.

— Пока, ребят! — крикнула Машка и снова повернулась ко мне.

— Маш… — я с трудом проглотил тугой комок, прокашлялся. — У меня сегодня день рождения. Давай сходим куда-нибудь?

— Давай, — она улыбнулась, и за эту улыбку я готов был собрать все дерьмо еще и в соседних дворах, причем голыми руками. — Поздравляю, Сева!

Глава 19

Глава 19

Маша

— Просто супер! — Марго показала большой палец. — Даже подгонять ничего не надо. С ума сойти, всего два года назад я была такая же, как ты, а сейчас не влезаю.

Я не могла оторвать глаз от отражения в зеркале. В открытом серо-голубом платье с серебряным отливом я выглядела старше своего возраста, но зато гораздо красивее.

— Мирский умрет.

— Вы уже знаете? — покраснела я.

— А что, — хмыкнула Марго, — остался еще кто-то, кто не знает? Могу сказать только одно: старайся голову совсем уж не выключать. Было бы обидно потерять то, чего добилась.

— Спасибо, — я обняла ее, — постараюсь. Не знаю, как вас и благодарить. Вы прямо… моя фея-крестная.

— Ну ладно, ладно, — проворчала она, — а то я расплачусь. Хоть для кого-то побуду феей.

Прозвучало это не слишком весело, и я подумала, что ничего не знаю о ее личной жизни. Кроме того, что кто-то держит в ее квартире зубную щетку с бритвой и дает ей свою машину.

Она позвонила мне вечером того дня, когда объявили последние результаты. Биологию я сдала на девяносто девять — сняли один балл за неполный ответ. Химию на девяносто восемь. Итого с русским двести восемьдесят шесть. Даже у медалистки Катьки было меньше. Математику я, разумеется, не считала. По прошлогодним результатам с запасом проходила во все питерские медвузы. Во все и решила подавать документы — а там будет видно.

Вообще на меня свалилось вдруг столько счастья сразу, что я не могла поверить. Даже на слезу прошибало. Тот самый пресловутый грузовик с пряниками, кажется, все-таки перевернулся на моей улице.

Вот только выпускной… Деньги мать сдала еще зимой, но платья у меня не было. Даже ничего близко к тому, что могло за него сойти. Может, взять немного из денег отца?

Тут-то Марго и позвонила.

— Маша, нескромный вопрос. У тебя платье на выпускной есть?

— Ну… — замялась я.

— У меня с институтского выпускного осталось. Мало стало, а продавать не умею. Не хочешь примерить? Если подойдет и понравится, я его тебе просто отдам.

— Спасибо, — только и смогла сказать я, даже особо не удивляясь совпадениям. Пряники же! — Очень хочу.

— Тогда подъеду через полчаса.

Севка позвонил, когда Марго уже ушла, а я все еще крутилась перед зеркалом.

— Идешь?

— Пять минут, — я заметалась по комнате, как курица, хватая то одно, то другое.

Мы встречались с ним каждый день. Гуляли, ходили в кино и в клубы, потом до глубокой ночи целовались в парадной. Но домой я его не приглашала. Потому что точно знала, чем это закончится, и… боялась. Так честно и сказала.

«Хорошо», — он пожал плечами.

Что именно хорошо, я не поняла, но уточнять не стала.

В тот самый первый вечер мы пошли на концерт в «КлубНику». По правде, я даже не запомнила толком, кто там выступал. Было не до того. Мы и танцевали-то немного, больше сидели и разговаривали — обо всем на свете. Будто какую-то плотину прорвало. Я рассказывала о себе, он — о себе. И оставалось только удивляться, насколько мы друг друга не знали и насколько оказались похожими. А потом гуляли до самого утра, держась за руки.

— Маш, тебе же еще химию сдавать, — спохватился Севка. — Завтра.

— Ничего, — зевнула я. — Все равно готовиться уже бесполезно. Сейчас приду и буду спать. Весь день.

Он хотел вызвать такси, но я отказалась — через полчаса открывалось метро. Как же здорово было идти вот так вдвоем по утреннему городу, который только-только просыпался, по Невскому, по Садовой. Марсово поле кипело сиренью.

— Как красиво! — я остановилась, пытаясь запомнить эти мгновения, словно сфотографировать на память.

— Машка… Маша… — Севка положил руки мне на плечи.

Как же я мечтала об этом! И сейчас задыхалась, умирала от ужаса и от восторга, когда его губы прикоснулись к моим. Сначала робко, осторожно, потом все смелее, настойчивее. Било дрожью, но когда он прижал меня к себе, словно лопнула какая-то туго натянутая струна. Я купалась в этих ощущениях, совершенно новых, растворялась в них. Всё вокруг исчезло, и все исчезли, остались только мы вдвоем…

В метро я сидела, а Севка стоял, держась за поручень, и смотрел на меня, не отрываясь. Мне казалось, что все вокруг наблюдают за нами. Было немного неловко, но страшно приятно.

Оставшиеся дни до выпускного — они были странными. Длинными, потому что в них вместилось столько всего. И короткими, как вспышки. Даже не верилось, что уже все, что школа закончилась.

Мое платье произвело фурор.

— Машка, ты прям как кинозвезда! — завистливо ахнула Лидка.

Мы входили в зал парами — мальчик с девочкой, под руку. Мы с Севкой, конечно. Кеший, весь такой красавчик в обалденном костюме, вел Катьку. Надутой Криське достался никому не нужный, но зато подходящий по росту Ленчик. Родители уже сидели в зале и хлопали нам, как будто мы не окончили школу, а совершили по подвигу на брата.

Мы с Севкой оказались единственными, кто пришел без родителей. У него хоть Евгеша была, а у меня никого. По правде, я ждала, что мать как-то объявится, раз уж пришла на последний звонок. Видеть ее не хотелось, но почему-то все равно ждала.

Ну что ж, нет так нет.

Нам вручили аттестаты, какие-то книги в подарок. Все отдавали это родителям, мы с Севкой оставили в кабинете у Евгеши. Автобус уже ждал у школы. Сначала мы ехали в ресторан, потом кататься по Неве на теплоходе.

Ресторан как-то не впечатлил. Слишком пафосно и скучно, разве что еда вкусная. А вот на кораблике на дискотеке отрывались вовсю. Там нам официально выставили вино в микродозах, но парни умудрились протащить еще, причем особо не скрываясь. Поехали с нами Фаня, классрук ашников Чижик, Марго и тетки из родительского комитета, которые дружно закрыли на это глаза.

Кешка развлекал Катьку, а сам все косился на Марго. Я вышла в туалет, а когда вернулась, они танцевали медленный танец.

— Ого! — я толкнула Севку в бок.

— А ничего они так смотрятся, — хмыкнул он.

Кешка и правда выглядел неожиданно взрослым, а Марго в зеленом шелковом комбезе, наоборот, моложе, почти нашей ровесницей. Кеший о чем-то говорил ей, а она, опустив глаза, кусала губу.

— И что? — я подлетела к нему, когда танец кончился.

— Ничего, — он подчеркнуто спокойно пожал плечами. — Я сказал, что люблю ее.

— Да ты что⁈ А она?

— А она сказала, что у нее есть мужчина.

— Эх… Сочувствую.

— Ну я, собственно, и не ждал, что она скажет: «Я тебя тоже», — хмыкнул Кеший. — Я для нее еще ребенок. Посмотрим. Мужчина — это не муж и не жених. А у тебя все хорошо?

— Все отлично, Кеш.

— Вот что говно животворящее делает, — рассмеялся он. — Мах, я правда рад за тебя.

— Спасибо, Кешка, ты настоящий друг, — я поцеловала его в щеку и поймала злобный взгляд Криськи, которая сидела в углу с бокалом вина. Такой злобный, что аж мурашки по спине побежали.

Я возвращалась к Севке, когда она встала и пошла навстречу. Резко опрокинула полный бокал мне на платье и ахнула:

— Ой, Маша, извини, я случайно. Споткнулась.

В последнюю секунду я попыталась отклониться, но все равно весь низ, ниже колена, оказался залитым. Выглядело это безобразно. Глаза обожгло слезами.

— Ну ты и тварь, Кристина! — Севка взял меня за руку.

— Я всегда знала, что ты сука, Вербицая, — Лидка резко схватила ее за плечо. — Но чтобы настолько?

— Так, девочки, брейк! Без драки, пожалуйста! — Марго отцепила Лидку от Криськи. — Фаин Пална, присмотрите за ними. Маша, пойдем.

Она вытащила меня в туалет, закрыла дверь и расстегнула откуда-то взявшуюся сумку.

— Ну-ка не реви. Сейчас все будет в порядке. Стой спокойно.

Вытащив маникюрные ножницы, Марго прямо на мне обрезала платье выше колена, резкими зигзагами.

— Такие коленки грех прятать, — выбросив отрезанное в корзину, она открыла дверь. — Все, беги. Нос задери повыше. Ты круче всех, Маша. Поняла?

Мое появление встретили восторженным ревом. Зареванная Криська снова забилась в угол. И да, я действительно почувствовала себя круче Эвереста. И танцевать в мини было удобнее. Мы с Севкой обнимались, забив на всех, может, даже капельку демонстративно.

— Как, уже все? — сказала я разочарованно, когда теплоход остановился у пристани. Хотелось, чтобы эта ночь не кончалась.

Автобус привез нас к школе, и мы с Севкой шли пешком до моего дома, а потом снова целовались у парадной.

— Все, Машка, иди, — он подтолкнул меня к двери. — Я же не железный, от тебя просто крыша едет. Давай, до завтра.

— Уже до сегодня, — поправила я.

Вечером мы все ехали на «Алые паруса». Еще одна невероятная, сказочная ночь.

Пусть все будет этой ночью.

Все будет…

Сева

— Раз ты такой говнюк, Севка, подарок свой получишь только после выпускного, — заявила Женька, когда я заявился домой в семь утра, совершенно одуревший от свалившегося на меня счастья.

— Э, а чего? — от возмущения даже спать расхотелось, хотя чуть не вырубился в трамвае по пути от Машкиного дома. — Я же предупредил, что приду поздно.

— Поздно — это поздно. А сейчас уже рано. Утро давно. Все, разговор окончен. Поскольку я в этом подарке тоже левой пяткой поучаствовала, такое вот мое волевое решение.

И от решения этого она не отступила, причем родители ее поддержали. Мол, пусть будет подарок на все праздники сразу — и день рождения, и выпускной.

— Может, они тебе машинку купили? — предположила Машка.

— Угу, машинку. Игрушечную. На фига? Прав-то нет.

Хотя вероятность такую я не исключал. Родители сильной логикой никогда не страдали. Машину хотелось, но как-то абстрактно. Возни с ней!

— Ну теперь окончательно поздравляю, — сказала Женька, когда я выполз на кухню утром после выпускного. То есть ближе к обеду. — Держи, обормот!

Она положила на стол пластиковую папочку, а сверху ключи. Точно не от машины.

Студия? Да ладно! Это мне⁈

— Женька! — я сгреб ее в охапку. — Спасибо!

— Да мне-то что спасибо? — рассмеялась она. — Моего вклада там на пол-сортира. Можешь собирать свои манатки и переезжать. Хоть сегодня. Все в полной готовности, только холодильник пустой.

Кольнуло, что я и правда неблагодарная сволочь. Фырчал на родителей, а они мне такой подарок отвалили. Или это компенсация за то, что я с десяти лет жил как чертополох какой-то, сам по себе? Ну тогда ладно.

Время до вечера надо было как-то убить, и я уговорил Женьку съездить со мной. Квартира оказалась недалеко, тоже на Просвете, в новом доме. Просторный лофт с небольшим кухонным закутком и душем-туалетом. Может, я отделал бы и обставил по-другому, но дареному танку в дуло не смотрят.

Мне хотелось отметить новоселье с Машкой. Вдвоем. Когда она… дозреет.

Мне казалось, что мы с ней уже очень давно. Может, потому, что так сильно этого хотел и мечтал об этом. Когда целовал ее, буквально с ума сходил от желания. Но не только. Это было что-то такое… я даже не знал, как сказать. Теплое, нежное. Когда она смотрела на меня и улыбалась, казалось, что могу перевернуть весь мир — для нее. Лишь бы только была со мной.

Машка просила не торопить ее. Сказала, что боится. И я попытался понять. Потому что она рассказала про отчима. Гнида, попался бы мне под руку! От одной мысли хотелось побежать и оторвать ему все, что только можно. Может, даже и побежал бы, если бы она не сказала: нет, не вздумай подставляться.

Вечером мы шли на «Алые паруса» — праздник выпускников. Последняя еще школьная ночь. Пригласительные нам раздали заранее. С нашими договорились встретиться уже на Дворцовой, перед концертом.

Странно, я проучился в этом классе год, и все это время чувствовал себя чужим. Но сейчас почему-то все изменилось. Благодаря Машке? Может быть.

Это было совершенно невероятное ощущение свободы и безграничных возможностей. О трудностях думать не хотелось. Конечно, они будут, но сейчас… Мы оба отлично сдали экзамены и наверняка должны были поступить туда, куда хотели. У нас было где жить и на что жить. Но главное — мы были вместе. Я не знал, как все сложится, но сейчас хотелось думать, что это навсегда. Ну бывает же такое — что со школы и навсегда!

Темное небо, огни, музыка, парни и девчонки — такие же, как мы. Все разные, со своими планами и желаниями, может быть, последний раз вместе, как одно целое — выпускники.

Некоторые парни посадили девчонок на плечи.

— Хочешь так? — предложил я Машке.

— С ума сошел? — испугалась она, но тут же кивнула: — Черт, хочу!

— Забирайся, — я наклонился, изображая коня, и она проворно вскарабкалась мне на спину.

Придерживая ее за колени, я осторожно поднялся. Да, тяжеловато, но зато здорово как! Не зря в тренажерке качался. Прижавшись животом к моему затылку, Машка вцепилась в мои уши.

— Не оторви только, — попросил я.

Наклонившись, она умудрилась поцеловать меня. Аж дух захватило.

— Вот так они и садятся на шею, — поддел Виктюх, который пришел не со своими, а с нами. С Валькой, разумеется.

— Ты, дрыщ, свою не поднимешь, — снисходительно отбил я. — Поэтому завидуешь.

Впрочем, долго я Машку все равно не продержал. И не потому, что было тяжело. Совсем по другой причине. О чем я ей и сказал, когда она слезла. На ухо. Как тогда, на ее день рождения. А она рассмеялась и лизнула меня в щеку.

Концерт закончился, и мы пошли на набережную. По какой-то везухе нам достались места на Дворцовом мосту. Прямо как в театральном партере. С одной стороны Стрелка с оркестром и горящими на Ростральных колоннах факелами, с другой Зимний дворец. А прямо перед нами Нева и Петропавловка.

Это было что-то невероятное. Я бы не смог описать, даже если очень захотел. Музыка, фейерверк, разноцветные лучи света. А когда вдалеке показался корабль с алыми парусами, перехватило дыхание. Это было как сбывшаяся мечта — для Ассоль. И для меня. Я обнял Машку за плечи — потому что это она была моей мечтой. Все остальное — да, тоже важно, но не настолько.

Корабль подошел ближе, небо и вода взорвались огнями, и я заметил слезы у Машки на глазах. И у самого защипало в носу от восторга. И просто не мог не сказать:

— Я люблю тебя…

И, наверно, никакого другого ответа сейчас не могло быть. Только тихое:

— И я тебя люблю, Сева.

Если честно, меня всегда бесило, когда какая-то парочка лизалась принародно. Или, может, завидовал? Но оказалось, бывает и так, что все вокруг исчезает. Никого — только мы вдвоем. Только ее губы, теплые, мягкие. Мы — и это волшебное сияние, и этот волшебный корабль мечты…

Мы снова возвращались домой под утро.

— Хочешь посмотреть, что мне подарили? — спросил я, когда вышли из метро.

— Все-таки машину? — Машка вскинула брови.

— Нет, — я достал из кармана ключи от квартиры.

Пожалуйста, пожалуйста, пусть она согласится!

— Хочу, — тихо сказала Маша и сжала мою руку.

Я ни на что особо не рассчитывал, но все-таки надеялся. Поэтому вечером заехал туда еще раз и все приготовил. Даже свечи и цветы. Чтобы все было красиво. Правда, не подумал, что уже будет утро, но неважно.

— Ты знал? — она остановилась на пороге комнаты.

— Надеялся, — я обнял ее и поцеловал где-то под ухом. — Только не бойся, пожалуйста.

Господи, кто бы знал, как я боялся сам! Боялся причинить ей боль. Боялся, что что-то получится не так. Раздевал ее медленно, осторожно, едва касаясь губами шеи, груди. Она стояла передо мной, опустив ресницы, и я ловил ее дыхание, шалел от ее запаха. Так хотелось, чтобы ей было хорошо. Сколько всего прочитал, сколько всякой порнушки пересмотрел, но все это было… чужое. Что бы я там ни узнал, все было впервые — для нас обоих. Ну да, я уже знал, как надо. Но не более того.

Как же было трудно сдерживать себя, следить за ее лицом. Когда она тихо вскрикнула, сжав мои плечи, я остановился, но она прошептала:

— Ничего, Сев, все хорошо. Я… люблю тебя!

— И я тебя люблю…

Это было так же невероятно, как огни над Невой, как корабль под алыми парусами. Как продолжение этой волшебной ночи…

Маша лежала, положив голову мне на плечо, и улыбалась с закрытыми глазами.

— Моя… — я нарисовал два смайлика у нее под грудью. — Моя Машка… Ты ведь будешь со мной? Всегда?

— Всегда… — повторила она, словно эхо.