Самайн у ведьмы пограничья

Глава 2. Шесть дней до Хеллоуина

Брызги дождя рисуют дорожки на стекле. Небо Массачусетса еще спит, и утренний туман развеется нескоро. Мерлин мурлычет на подушке рядом со мной, вытянув лапки вдоль моей руки. Я смотрю на деревянный потолок спальни, не помня, как вообще уснула. Рассеянно потираю запястье. На коже ни ожогов, ни следов ногтей.

– Король, Что Внизу, испытывает тебя… – бормочу я. Не знаю такого.

Мне не впервой видеть яркие и необычные сны. Но вчерашний был особенно загадочным.

«Найди книгу матери – и поймешь, почему она назвала тебя ведьмой пограничья».

В Атлантическом ключе традиция предписывает девушке определяться с магией на тринадцатый день рождения. Но мать выбрала мой путь прямо в день моего появления на свет. На закате того Хеллоуина она укутала меня в темно-зеленое одеяло, назвала Гекатой Гудвин и с гордостью объявила собравшимся вокруг, что я буду ведьмой пограничья. Эта древняя магия уже давно не практиковалась, и мне предстояло стать первой за уже почти два столетия. Такое решение вызвало пересуды среди женщин Атлантического ключа.

Почему Сибил Гудвин так поступила?

С чего простая кухонная ведьма определила дочку в межевые?

Как может девушка, которая, по сути, и ремесла своего не выбирала, по-настоящему им заниматься?

Вот этот последний шепоток преследовал меня все детство, отравлял сомнениями каждую практику. Так как наставлять меня было некому – из ведьм пограничья к тому моменту в живых никого не осталось, – мне пришлось полагаться на разрозненные знания матери и прочих членов ковена. Но теперь, в почти тридцать один, я привыкла к своей доле, какой бы одинокой она порой ни казалась. Как неприятно, что подсознание разворошило старые раны. Неужели я давным-давно не смирилась с украденным выбором?

– Странные сны под Самайн. Не самый лучший знак перед Новым годом, – шепчу я, роняя руку обратно на кровать.

Мерлин трется мордочкой о мою шею и щекочет усами. Стук дождя за окном становится громче. Идеальная погода.

Вот бы остаться под одеялом с котом в обнимку, почитать книгу, лежащую на прикроватном столике. Это увесистый сборник артурианских романов, с таким легко забыться. Но сегодня рабочий день. Повторяю это себе еще трижды, прежде чем наконец встать.

В кладовой в глубине коттеджа стоит большой стеклянный шкаф, где хранятся мои последние разработки для «Вороны и кроны» – ипсвичской аптеки, совладелицей которой я являюсь. Осенние ароматические саше, пахнущие корицей и кленовым бурбоном, несколько новых мазей и тридцать бутылочек линиментных масел, которые особенно полезны для успокоения паучьих укусов, дезинфекции ран и облегчения мышечной боли. На каждом товаре красуются ценник и наша фирменная наклейка.

Складываю все припасы в корзину, быстро переодеваюсь в рабочую одежду и кормлю нетерпеливо приплясывающего Мерлина. Но при виде метлы на кухонном столе и готовой фигурки призрака на подоконнике замираю как вкопанная.

Так все это случилось взаправду? Но тогда в какой момент я ушла спать и мне привиделась Маргарет? Терзаясь сомнениями, выхожу из коттеджа.

Воздух нынче свежий, но не морозный. Однако я все равно накидываю капюшон оливкового дождевика, чтобы не застудить уши, и качу на велосипеде в город.

Этим дремотным утром машин нет, дорога в моем полном распоряжении. Деревья над головой шелестят пламенеющей осенней шевелюрой. Низко стелющийся туман укрывает верхушки, затушевывая разноцветную листву. Мой велосипед мчится по асфальту, полы дождевика развеваются и хлопают на ветру. Мне почти удается представить, что я на метле и лечу высоко в воздухе сквозь густые, залитые лунным светом облака. Собственная фантазия вызывает у меня смех.

К тому времени, как я добираюсь до Главной улицы в Ипсвиче, туман уже рассеивается и поток машин наводняет дорогу, вынуждая меня сойти с нее и проделать остаток пути по тротуару. Рабочие украшают уличные фонари оранжевыми и черными лентами, развешивают гирлянды на тонких проводах. Перед ресторанами громоздятся тюки сена, а владельцы магазинов выставляют в витрины тыквы. Ипсвич никогда не разочаровывает в преддверии Хеллоуина.

Паркую велосипед рядом с деревом у дороги, отцепляю корзину и направляюсь в «Ворону и крону». Когда дверь аптеки распахивается и звонкий колокольчик возвещает о моем появлении, я окунаюсь в ароматы тысячи трав и свечей. Ребекка Беннет, управляющая аптекой, стоит на лестнице рядом с входной дверью и развешивает украшения в витрине. Я останавливаюсь и хмуро наблюдаю, как она приклеивает на стекло веселого Санту. В углу высится небольшая рождественская елка с изящными украшениями на ветвях, а также небольшая горка завернутых подарков.

– Ребекка, неужели мы вновь будем об этом спорить?

Управляющая, одетая в черную футболку и темные джинсы, смотрит на меня с вершины лестницы.

– Это чтобы успокоить прихожан, Кейт, – говорит она с ухмылкой. – Вот умаслим их на Рождество – и снова можно весь год быть жутким магазинчиком.

Ребекке около сорока, она примерно на пятнадцать лет моложе моей мамы. Наши семьи всегда оставались близки. Ее мать, Уинифред Беннет, и моя… были лучшими подругами. Ребекка, садовая ведьма, стала моей наставницей в травоведении после того, как мама уже больше не знала, чему меня еще научить. А когда мне исполнилось двадцать восемь, мы с Ребеккой вместе открыли «Ворону и крону». Благодаря ее умению выращивать самые полезные растения и моим рецептам, позволяющим использовать эти растения в лечебных целях, наша маленькая аптека процветает вот уже три года.

– У меня сегодня новое попурри и линимент, тридцать бутылок, – говорю я, оставляя дискуссию об украшениях: к чему снова это обсуждать?

– Отлично, – тянет Ребекка, спускается с лестницы и берет у меня корзину с припасами. – К концу недели расхватают.

– Надеюсь, что так, – со смехом признаюсь я. – Хоть продержусь до Рождества. Мерлин недавно пристрастился к дорогому влажному корму, и мне грозит разориться и остаться без крыши над головой.

Ребекка фыркает:

– Вместо того чтобы баловать кота, купила бы себе хороший подарок на день рождения. Все-таки у тебя важная дата в эту субботу.

Она выжидающе смотрит на меня, и приходится постараться, чтобы не скривиться в ответ.

Женщины Атлантического ключа получают свою силу от предков. Но магия, если ее не использовать, со временем рассеивается. Вот почему каждый член нашего ковена сосредоточивается на какой-то одной ее области, посвящая себя ей в тринадцать лет. Чем больше мы практикуем, тем сильнее становимся. Однако за последние несколько поколений наши общие силы ослабли. Когда моя бабушка была еще девочкой, старейшины, чтобы предотвратить эту потерю, начали вводить Сдерживание. Теперь, когда ведьме исполняется тридцать один год, она проходит ритуал, лишающий ее способности творить любую магию, кроме той, которую она активно практиковала. Это позволяет ей посвятить всю себя выбранному ремеслу и не дает силе Атлантического ключа иссякнуть со временем.

– Ты же готова? – спрашивает Ребекка, когда молчание слишком затягивается.

– Конечно. Просто… это будет мой первый день рождения без мамы. Как-то даже странно.

Она сочувственно кивает и печально улыбается.

Я почти не соврала. Но не признаваться же Ребекке, в чем главная причина моей нерешительности. Проводить ритуал будет ее мать – Уинифред Беннет. Она глава Атлантического ключа, метамагическая ведьма, способная манипулировать самой тканью магии. Из всех разрешенных нашим ковеном ремесел метамагия – самое опасное, особенно для той, кто ее практикует. В последние годы в Уинифред чувствуется какое-то напряжение. Она стала непостоянной и непредсказуемой, а я бы предпочла мирный, спокойный Хеллоуин.

В «Ворону и крону» заходит пожилая пара, Ребекка отвлекается от меня и весело их приветствует, а я ускользаю в заднюю часть магазина. Прохожу мимо мыла, свечей, мазей и конфет, а также мимо более специфических товаров: у дальней стены стоят благовония, кристаллы и средства от бесплодия.

– Джинни, – обращается Ребекка к своей дочери-подростку, которая сидит за одним из столиков в глубине зала. – Сдвинь вещи и пусти тетю Кейт.

Джинни, обладательница таких же непокорных вьющихся черных волос, как и все ведьмы рода Беннет, поднимает взгляд от книги.

– Привет, Кейт, – говорит она, убирая со стола свою школьную сумку, различные книги и десятки письменных принадлежностей. И спрашивает, когда я сажусь: – Что ты думаешь о прозе Мэлори?

– Еще не дошла до нее, – честно отвечаю я, ставя на стол пустую корзину и кожаный рюкзак.

Джинни буквально излучает чисто подростковое неодобрение. Она одолжила мне «Смерть Артура» четыре дня назад. Джинни уже два года практикует книжную магию, ей достаточно просто подержать том в руках, чтобы узнать его содержание, и она никак не может понять, почему кому-то требуется больше полудня, чтобы дочитать роман. Похоже, даже я не получу от нее снисхождения, хотя в ее томе артурианских легенд более восьмисот страниц.

– Ладно, а к Хеллоуину закончишь? – довольно резко спрашивает она. – А то у меня подруга просит.

«Подруга просит» – любимое оправдание Джинни. Даже когда я присматривала за ней в детстве, она терпеть не могла делиться игрушками.

– Конечно, – киваю я.

Все равно планов на следующую неделю мало, авось да что-то получится.

Я сажусь за стол рядом с ней и достаю из рюкзака свой «Травник». Выуживаю из кармана перьевую ручку темно-синего стекла с выгравированными на корпусе звездами – подарок моей сестры Селесты. Снимаю колпачок – и «Травник» открывается сам по себе.

Джинни с легкой завистью смотрит поверх своего романа на мою книгу заклинаний в кожаном переплете.

– Бабушка все никак мне такую не сделает, – жалуется она, поняв, что я поймала ее взгляд.

– Знаю, и мне очень жаль, – отвечаю я.

Уинифред создает все книги заклинаний для женщин Атлантического ключа. Пропитанный ее метамагией гримуар подстраивается под потребности той ведьмы, которой принадлежит. Это наши дневники, справочники и записи о магической практике. Однако для книжных ведьм Уинифред отказывается делать гримуары, и это правило она не нарушила даже ради собственной внучки.

– Твоя бабушка как-то рассказывала мне, что у книжных ведьм есть дурная привычка использовать зачарованную бумагу для написания романов, которые они так никогда и не заканчивают, лишь бесконечно редактируют, пока страницы не потемнеют от переизбытка чернил.

– Не понимаю, почему я должна отвечать за чужие ошибки, – хмыкает Джинни.

Я бросаю многозначительный взгляд на ее руки. Судя по испачканным чернилами пальцам, она ночи напролет проводит за писаниной на любых чистых листах, которые только может найти. Джинни хмурится и убирает руку под стол, подальше от моего взгляда.

– Неважно, – бормочет она.

Прикусив губу, чтобы скрыть улыбку, я снова обращаюсь к «Травнику». Его коричневый кожаный переплет с большим тисненым, отражающимся в пруду кленом выглядит совершенно новым, как и тогда, когда я только получила книгу на свой двенадцатый день рождения. Даже спустя столько времени, после десятков кухонных казусов, она все еще пахнет как любимое кресло моего отца. Единственный признак изменений – толщина.

«Страницы добавляются по мере необходимости», – сказала мне однажды мама, когда я забеспокоилась, что мне не хватит места. Я как раз сравнивала свой «Травник», на тот момент новый и тонкий, с ее книгой рецептов, которая казалась неподъемной для моих детских рук.

«Травник» листается сам собой, пока не открывается на нужной мне странице. Мой список ежедневных дел:

Вычеркнув несколько уже выполненных дел, я приписываю в конце: «Подстричь прутья метлы».

Джинни недолго листает свою книгу, но вскоре вновь смотрит на меня.

– Что такое? – спрашиваю я.

– Ты не устала? – тихо интересуется она.

– От чего?

Я откладываю ручку и поднимаю взгляд, на время отвлекшись от «Травника».

– От скуки. Каждый день один и тот же список. Собрать ингредиенты, приехать сюда на смену, вернуться в свой коттедж. В одиночку. Никогда не покидать Ипсвич, никого толком не видеть. Разве это не утомительно?

А подростки не зря славятся своей грубой честностью.

Я отвечаю не сразу: рядом с нашим столиком клиентка перебирает колоды Таро, и это дает мне несколько мгновений, чтобы собраться с мыслями. Несмотря на прямоту вопроса, тон Джинни не жесток. Последние несколько месяцев она грустит, мечтая о романтизированной версии далекой и интересной жизни. Вопрос больше относится к ней, чем ко мне.

– Я не нахожу это утомительным, – отвечаю я. – Сбор ингредиентов, создание товаров для магазина – все это часть моего ремесла. Это все равно что спросить тебя, устаешь ли ты когда-нибудь от чтения.

Я дружелюбно улыбаюсь ей.

Джинни качает головой, бросая на меня нерешительный, но вызывающий взгляд.

– Но я выбрала свое ремесло, Кейт.

Вот оно. То, что отличает меня от всех остальных ведьм Атлантического ключа.

– Технически я тоже, – говорю я, вертя в руках стеклянную ручку. – Когда мне было тринадцать, ковен собрался на опушке Ипсвичского леса, и я объявила о своем ремесле перед старейшинами. Так же, как и ты.

Воспоминания о том дне останутся со мной навсегда. Сочувственные перешептывания, сопровождавшие нас, пока мы все шли вниз по холму от поместья Гудвин. Пристальные взгляды членов ковена, от которых хотелось съежиться. Я чувствовала неодобрение леса, как деревья нависали над нами, видя во мне самозванку – девушку, только изображавшую ведьму.

– Но почему ты его выбрала? – спрашивает Джинни. Она не первая ведьма, кто задает этот вопрос, и не первая, из чьих уст он звучит одновременно как интерес и обвинение.

Почему я подыграла капризу матери? Почему, в конце концов, не решила следовать традициям ковена? К сожалению, если отвечу, сведу на нет попытку сдружиться с ней.

– Моя мать мне велела, – честно говорю я, неловко прочищая горло, когда глаза Джинни расширяются.

Сначала я сопротивлялась. Хотела убежать в лес в знак протеста, пока мне не позволят сделать собственный выбор. Но при первых же признаках неповиновения мама мягко, но настойчиво взяла меня за руку и приложила ее к кленовому дереву, обозначавшему границу леса.

– Делай, как я велела, Геката, – прошептала она мне на ухо. Так как мать была старейшиной Атлантического ключа, ее прямой наказ полнился магией предков, его нельзя было обойти без риска навлечь на себя гнев ковена.

Я повиновалась. Не желая того и не будучи готовой, выбрала путь, предписанный матерью.

– Но в любом случае, – говорю я Джинни, – хорошо, что она так поступила. Я очень подхожу к требованиям своего ремесла.

Именно по этой причине, несмотря на все мои сомнения по поводу участия в ритуале Уинифред Беннет, я с нетерпением жду своего Сдерживания. После стольких лет мне наконец предоставят выбор.

Джинни неуверенно поджимает губы.

– И что, тебе не одиноко? – настаивает она.

– У меня есть Мерлин, – напоминаю я, на что Джинни лишь закатывает глаза. – Да, я одинока. Такова участь ведьмы пограничья – существовать на границе событий и явлений, никогда полностью с ними не сливаясь. Но это не страшно. Я могу побыть наедине со своими мыслями.

Не совсем так. С тех пор как прошлым летом умерла мать, я стала чаще посещать «Ворону и крону». Иначе могла бы днями не разговаривать с другими людьми. В такой длительной изоляции слишком легко остро ощутить пустоту, которую оставил после себя уход матери.

– Но разве не было такого человека, с кем молчать стало бы уютнее? Того, с кем бы ты хотела поселиться?

Я поднимаю бровь и смотрю на нее.

– Ты сейчас читаешь любовный роман, не так ли? – осеняет меня.

Джинни часто перенимает характер той истории, которая в данный момент захватила ее внимание. Прежде чем я успеваю украдкой взглянуть на обложку, Джинни захлопывает книгу своей испачканной чернилами рукой, пряча любую компрометирующую информацию. Боже мой. Она хуже, чем Селеста в этом возрасте.

– Ладно. Если хочешь знать, был один человек. Мой ровесник, мы познакомились лет десять назад. Очаровательный, веселый, обходительный. Безумно красивый, с таким пьянящим ароматом – корицы и дождя. Мы быстро подружились. И еще быстрее стали врагами.

В глазах Джинни, которые поначалу загорелись восторгом от перспективы послушать о моем давнишнем романе, отражается растерянность.

– Оказалось, он был колдуном Тихоокеанских врат.

Последнее предложение я произношу с интонацией школьницы, рассказывающей друзьям страшилку у костра.

У каждого ковена по всей стране есть свои странности, но только Тихоокеанские врата отказываются ограничивать даже самые отвратительные формы чар. Магия, которая развращает практикующего, требует опасного намерения или жертвоприношения; даже магия, единственное применение которой – чистое зло, разрешена. Тихоокеанские врата – анафема для Атлантического ключа.

Джинни, застывшая с выражением ужаса на лице, восхитительна. Надеюсь, это научит ее не задавать лишних вопросов.

Она щурится на меня, возможно разглядев мою едва заметную ухмылку.

– Я думаю, ты все сочинила, – говорит Джинни, выдвигая подбородок.

– Может, и так, – отвечаю я, небрежно пожимая плечами, и возвращаюсь к работе над «Травником».

Раз я расправилась со списком дел, пришло время оформить ежедневный отчет. Почувствовав мое намерение, «Травник» перелистывается на последнюю секцию, где находится мой дневник. Свежая чистая страница ждет, когда я начну писать.

Моя рука замирает. Надо на днях проведать Маргарет Халливел. Сны – вещь капризная и всегда открытая для интерпретации, но все же. Я снова потираю запястье, вспоминая боль от прикосновения и загадочные слова.

– Джинни, – начинаю я, снова отложив ручку. Собеседница настороженно смотрит на меня. – Ты когда-нибудь слышала о Короле, Что Внизу?

Может, где-то в ее коллекции из тысячи книг найдется какое-то упоминание, хоть малейший намек.

Она задумчиво хмурится.

– Так с ходу на ум не приходит. Хочешь повспоминаю?

Ее глаза блестят намерением. Она любит хорошую тему для исследования, повод для глубокого погружения.

В дверь «Вороны и кроны» заглядывают еще несколько клиентов. Ребекка тепло приветствует их, и я вспоминаю о своих обязанностях, которыми злостно пренебрегаю.

– Не нужно, – быстро говорю я.

– Правда, я не против. Все равно собиралась забыть эту историю, – с нетерпением говорит Джинни, показывая мне свою книгу. Я была права: это роман.

Книжные ведьмы обладают способностью запоминать все, что когда-либо читали, но для этого им приходится отказываться от других знаний. Как и все ремесла, их магия требует жертв. Если бы Джинни попыталась вспомнить, книга в ее руках медленно истончилась бы: чернила исчезали бы, пока все страницы не станут чистыми. Джинни также забыла бы все ее содержание. Она с надеждой смотрит на меня, желая попрактиковаться в своем ремесле. Но для этого нет никаких оснований, если учесть, что я, скорее всего, сама же и выдумала этого Короля, Что Внизу.

– Как-нибудь в другой раз, – шепчу я, пока Ребекка ведет покупателя в сторону подсобки.

Джинни разочарованно хмурится. Ей нужен присмотр взрослой ведьмы, если она занимается магией такого уровня всего в пятнадцать лет. Я встаю из-за стола и помогаю Ребекке с кассой. Пожилая женщина держит несколько пакетов с куркумой.

– Она окрасит все, с чем соприкоснется, – предупреждаю я, кладя желтый порошок в коричневый пакет с тисненым логотипом магазина. – Но я рекомендую добавлять ее в хумус из тыквенных семечек. Отличная закуска для этого времени года. И для сердца полезно.

Она благодарно улыбается, прежде чем заплатить Ребекке.

– Ах, что бы я только ни отдала за фирменный вдохновляющий хумус из тыквенных семечек твоей мамы, – тоскливо тянет подруга. – У меня не было ни одной нормальной тренировки с тех пор, как закончилась последняя порция.

– Хочешь, приготовлю тебе немного? – предлагаю я. Мама обучала меня кухонной магии. Она считала, что все ведьмы должны знать основы этого ремесла, хотя ни одна из моих сестер никогда не проявляла к нему интереса.

– О! А тебе нетрудно? Я постеснялась просить, но было бы потрясающе, – весело отзывается она.

– Конечно, без проблем. – Ее энтузиазм меня веселит. – Мне все равно нечем заняться на этой неделе.

– Разве что дочитать «Смерть Артура», – влезает Джинни с укоризненным взглядом.

– Точно, – после паузы соглашаюсь я.

– И подготовиться ко дню рождения, – недовольно цыкает Ребекка.

– Знаешь, ты когда так делаешь, прям как бабушка, – сообщает Джинни матери.

Ребекка поджимает губы и становится поразительно похожа на дочь.

– Как Уинифред? – спрашиваю я, стараясь спрятать улыбку.

– Чудит, как всегда, – отмахивается Ребекка. – Хотя уверена, тебе бы она порадовалась. Почему ты не идешь на фестиваль?

Я качаю головой. Ипсвичский осенний фестиваль каждый год проводится на ферме Беннетов. С самого детства я исправно ходила туда с мамой.

– Не хочу. Слишком много воспоминаний. Вдобавок я все равно увижу твою маму на собрании ковена в субботу.

– Понимаю. – Ребекка снова грустно мне улыбается, а потом вдруг о чем-то вспоминает и на миг прикрывает глаза. – А, Кейт. Позвони сегодня сестре.

– Селесте? Зачем? Все хорошо?

Не нравится мне ее тревожный взгляд. Последнее, что я слышала о своей младшей сестре, – как она каталась на яхте у берегов Большого Каймана, выступая в роли личного астролога какого-то красавчика-актера. Очень приятного, по ее заверениям. На мгновение мне становится страшно: вдруг там какой-нибудь ураган прошел.

– Нет, не Селесте. Миранде.

– С чего бы? – уточняю я после паузы.

Ребекка в курсе, что мы со старшей сестрой никогда не были близки. Она вновь поджимает губы, но ее взгляд полон грусти.

– Сегодня ей придется тяжело. Я сама узнала от старших всего несколько часов назад: этой ночью умерла Маргарет Халливел.