Сближение планет

8

У французов есть поговорка, которую Диана узнала еще в детстве от мадемуазель Нуаре, своей учительницы французского языка.

Если тебе начинает казаться, что что-то сильно изменилось, можешь быть уверен – все осталось как есть.

Но сейчас, когда Диана с Энтони стояли обнявшись и смотрели на алый закат над морем, ей вдруг пришла мысль: как было бы здорово, если бы мадемуазель вдруг оказалась здесь.

«Вы были не правы, – сказала бы ей Диана. – О, как вы были не правы!»

Что-то меняется. И меняется порой очень резко. И так стремительно, что у тебя даже дух захватывает.

Еще неделю назад, раздумывая над ответами на извечный вопрос: «Кто я и что собой представляю?», Диана решила отважиться на путешествие в надежде, что смена обстановки поможет ей разобраться в себе и решить, что делать дальше. Понять, где ее место.

И теперь она поняла. Ее место – в объятиях Энтони.

Ее мир изменился.

Энтони еще крепче сжал ее в объятиях и прижался губами к ее виску.

– Чему ты смеешься?

– Мы сегодня весь остров изъездили вдоль и поперек, едва лошадей не загнали. С нами было только солнце, море и небо. Это прекрасно! У меня неплохая посадка, верно?

– Это точно. – Энтони улыбнулся. Его рука скользнула вниз по спине Дианы и легонько коснулась ее ягодиц, – у тебя изумительная посадка. Я не устаю ею восхищаться.

Диана рассмеялась и закинула руки ему на шею.

– Я говорю о технике верховой езды, мистер Родригес.

– А я, по-твоему, о чем? Я тоже о технике. Диана почувствовала, что краснеет, и уткнулась лицом ему в шею.

Энтони обнял ее за талию, и они неторопливо пошли через сад по гравиевой дорожке. Псы Фобос и Деймос синхронно зевнули, вскочили на ноги и умчались вперед.

– Моя экономка – счастливая женщина. И все это благодаря тебе.

Диана улыбнулась.

– Да уж, представляю. Ей, наверное, снились кошмары о том, как я крушу ее кухню.

Он вспомнил о том, что сказала ему Ева сегодня утром. Доброй женщине уже стало казаться, будто она никогда не увидит своего хозяина счастливым, но она, слава деве Марии, все-таки дожила до этого радостного дня. В душе Энтони был с ней согласен. Но он еще не был готов признаться в этом Диане. Как и не был готов полностью отдать себя новому чувству. Пока он еще опасался довериться ей до конца.

– Да, – он чмокнул Диану в нос, – она меня очень благодарила за то, что я забрал тебя с кухни. Я сказал, что с моей стороны это была немалая жертва. Я тоже счастлив, дорогая. Благодарю тебя. – Он взял ее лицо в ладони и посмотрел ей в глаза.

– А ты мне скажешь что-нибудь приятное?

Диана улыбнулась.

– Я в жизни не была так счастлива. Энтони пристально посмотрел на нее.

– Что ты хочешь еще сказать, малышка? «Что я люблю тебя». Слова вертелись на кончике языка, но Диана не могла заставить себя произнести их вслух. Если б Энтони сказал это первым, если бы обнял ее, поцеловал и промолвил: «Диана, любимая, я тебя обожаю!»

В сумерках голубые глаза Энтони казались глубокими и бездонными, словно море.

– Скажи мне, о чем ты думаешь?

– А вот о чем: где-то в Майами есть человек, который даже и не подозревает о том, что сделал хорошее дело, вырвав сумку у зазевавшейся недалекой туристки.

– Да, – сказал он, – не было бы счастья, да несчастье помогло.

Вчера, после того как они, изможденные, оторвались друг от друга, Энтони отвел ее в дом. Там, в тишине его спальни, на широкой и мягкой постели они снова занялись любовью, на этот раз – медленно и обстоятельно. Диана извивалась от наслаждения в его руках, умоляя его то прекратить, то продолжить эту сладкую пытку.

Вечером они ужинали при свечах в патио. Энтони был таким невозможно красивым и элегантным в смокинге, а Диана чувствовала себя просто по-идиотски в его зеленом шелковом халате с закатанными рукавами. Но Энтони не уставал говорить ей о том, какая она красивая.

После ужина они танцевали в лунном свете. Вернее даже не танцевали, а стояли обнявшись, целовались и ласкали друг друга, и шептали всякие милые глупости, а потом Энтони подхватил Дану на руки и отнес к себе в комнату.

Ночь они провели как в тумане. Это были часы неги и ласки, пытливого узнавания и бурной страсти. А утром Диана проснулась в объятиях Энтони, и это было самое лучшее.

Сегодня они отправились на верховую прогулку по острову. Они проехали по морскому берегу до небольшой бухты с высокими деревьями, подступавшими едва ли не к самой воде.

– Ты не замерзла, дорогая? Иногда с моря дует холодный ветер.

– Нет, не замерзла. Я просто подумала… – она почувствовала что краснеет, – нет, ничего. Не важно.

– Это хорошая мысль была или плохая?

– Очень хорошая, но не выпытывай у меня какая. Если я тебе скажу, ты станешь просто несносным, зазнавшимся…

– Ах, я уже и несносный, зазнавшийся! И как только ты меня не обзывала последние дни?!

– Да, таким ты и был, – улыбнулась Дианна, – несносным, нахальным, невозможным и невыносимым… но если бы не это, ты бы, наверное, не затащил меня к себе в берлогу.

Энтони развернул Диану лицом к себе, откинул волосы с ее лба, провел пальцем по нежному изгибу ее ушка.

– Ты хочешь сказать, что я не затащил бы тебя сюда, не будь ты такой глупой, упрямой и невозможной в общении?

– Я? Невозможная в общении? – рассмеялась Диана, – это ты невозможный в общении, Тони.

– Лучше расскажи мне о себе.

Они развернулись и направились к дому.

– Ну у меня трое братьев – Питер, Адам и Джон. Когда они начинают совать свои носы в мои дела и учить меня жить, мне порой кажется, что у меня их не трое, а целая дюжина.

Энтони кивнул.

– Они просто заботятся о тебе. О твоем благополучии, – сказал он, – ты счастливая. У тебя есть семья. Люди, которые тебя любят. У меня вот нет никого.

Он сказал это просто и буднично, но Диана вдруг вся напряглась. Она резко остановилась и повернулась к нему.

– Говори дальше.

– У меня, конечно, были отец и мать. Но воспитали меня не они. Мой отец приехал на Кубу по делам. Я эту историю знаю лишь по рассказам бабки. Они с мамой встретились… Моя мама – креолка, бабка говорила, что она была настоящей красавицей. Скорее всего отец так и не знал, что мать забеременела. Она родила меня, а потом ушла из деревни. С тех пор ее больше никто не видел… Я тебе это рассказываю не для того, чтобы ты меня пожалела. – Его голос сделался холодным. – А лишь потому… потому, что ты спросила о моей семье.

Она ничего не понимала. Если у Энтони не было родителей, то кто же тогда его вырастил? Может быть, кто-то из родственников? Или он рос в сиротском приюте? Хорошо еще, что она не рассказала ему о своих несчастьях. Начни она жаловаться на отца, который пытался все за нее решать, или на братьев, для которых она всю жизнь была счастливым ребенком, ангелочком, как бы мелко все это прозвучало по сравнению со страданиями Энтони – человека, лишенного в детстве любви и тепла, у которого не было никого, кто позаботился бы о нем.

Диане хотелось задать Энтони кучу вопросов, но, взглянув на его напряженное лицо, она поняла, что сейчас не время. Она легонько коснулась его руки, а когда он повернулся к ней, привстала на цыпочки и поцеловала его.

– Жалко, что я не знала тебя тогда, когда ты был маленьким.

Энтони долго смотрел на нее, а потом обнял ее так крепко, что ей стало трудно дышать.

– Пойдем в дом, дорогая, – прошептал он, – я хочу тебя. Прямо сейчас.

На пороге дома он привычно подхватил ее на руки и понес вверх по лестнице в свою спальню. Ногой он захлопнул за ними дверь, и вокруг них сомкнулась звездная ночь.

Энтони проснулся.

Была глубокая ночь – тот самый час темноты, когда над миром довлеет гнетущая тишина, такая же всеобъемлющая и глубокая, как и безмолвие души. Он поглядел на Диану, спящую у него в объятиях.

Осторожно, чтобы не разбудить ее, он наклонил голову и легонько коснулся губами ее губ. Она вздохнула и еще теснее прижалась к нему.

Он смотрел на нее с неизбывной нежностью, отдающейся болью в сердце. Еще ни одна женщина не позволяла себе обращаться с ним так, как обращалась она. И ни один мужчина, уж если на то пошло. Уже лет десять никто не смел перечить ему. Его слово было для всех закон. Он был Энтони Кабрера Родригес, а если кто-то и подозревал правду, что он сам достиг всего, без чьей-либо помощи, что его отец вряд ли догадывался о его существовании, ну так и неважно. Теперь он богат и влиятелен… никто не смеет идти ему наперекор.

Никто, кроме Дианы. И именно ей – ей одной за последнюю дюжину лет – он кое-что рассказал о себе. В свои тридцать два года он знал, что любовь – это обман. Но Диана такая красивая. Трепетная. Возбуждающая. Звук ее голоса, запах ее кожи пробуждали в нем неутолимые желания. И она отдала ему свою девственность. Поистине великодушный дар.

Он был растроган. Он был счастлив. Но не настолько глуп, чтобы называть то, что он чувствовал к Диане, любовью. Он собрал всю свою волю в кулак. Нет, сказал он себе. Нет, это не любовь. Сейчас у них есть то, что есть, и пока оно длится, они насладятся этим сполна. Неделю. Месяц. А потом…

Диана что-то пробормотала во сне, вздохнула и перевернулась на спину.

Желание, накатившее мощной волной, не удивило его. Его удивило другое – то, что последовало за ним. Пронзительная щемящая нежность. Он едва поборол в себе неодолимый порыв разбудить ее и обнять. Не для того, чтобы предаться страстной любви, а для того, чтобы просто увидеть, как она открывает глаза и улыбается ему.

Он поднялся с кровати и вышел на балкон. Теплый ночной ветерок нес запах моря. Здесь, стоя в одиночестве, Энтони вспоминал всю свою жизнь до встречи с Дианой.

Какой-то случайный проезжий сжалился над ним и забрал его из родной деревни, где Энтони, после смерти бабушки, был вынужден жить на улицах, точно бездомная дворняжка. Привез мальчика на континент и определил в школу при миссии иезуитов. Там кормили три раза в день. Там была крыша над головой. И даже своя маленькая комнатушка. Энтони это казалось раем.

В семнадцать лет ему сообщили, что он получил право на стипендию в одном из американских университетов. Через неделю он был уже в Новом Орлеане.

Он не знал там никого, говорил на английском, выученном по учебникам, и на диалекте испанского, которого никто не понимал. Плюс к тому держался нагло и вызывающе и производил впечатление человека, готового броситься в драку по любому ничтожному поводу.

Один из профессоров университета, человек влиятельный и богатый, сжалился над ним. В приступе великодушия он взял Энтони под свое крыло и даже стал приглашать к себе в дом.

Конечно, он влюбился в дочку профессора, Хилари. Но когда сделал ей предложение, она только посмеялась в ответ. Он был посрамлен.

Уже на следующий день Энтони бросил учебу в университете и устроился на работу в порт учетчиком. Это был нелегкий труд, но он себя оправдал. Хозяин приметил его необычную внешность, оценил усердие и помог ему на первых порах подняться на ноги. Потом пошло… Его энергия и инициативность дали свои плоды. Он стал богатым.

Теперь любая почла бы за счастье выйти за него замуж, но Энтони лишь улыбался, брал то, что ему предлагали, и уходил к новым победам. И так продолжалось годами.

А потом, в один прекрасный вечер женщина с волосами цвета осенней листвы посмотрела на него. И во взгляде ее было то, что Энтони почти забыл. В отличие от остальных особ женского пола, ее вовсе не интересовали его положение и деньги. Он прочел это в ее серебристых глазах.

«Я знаю, кто ты на самом деле, – говорили эти глаза. – Я знаю, чего ты стоишь. И как бы ты ни старался, меня тебе не получить».

Но он получил ее. Он все-таки овладел Дианой Сазерленд, а теперь… а теперь он не хочет, чтобы она исчезла из его жизни. Он не хочет ее терять… Как ему вообще пришло в голову, что все это может закончиться? Все, что угодно, но только не это!

Он быстро прошел через комнату, лег в постель и сжал Диану в объятиях. И тело его говорило ей о том, в чем он не решался признаться даже себе.

А потом, когда солнце уже поднялось из-за моря, а Диана еще спала у него на руках, Энтони понял, что пора прекратить притворяться.

Он, человек, насмехавшийся над любовью, влюбился.

И эта мысль ужаснула его.