Элери была настолько зла на Джеймса, что на следующий день всерьез подумывала, не уехать ли ей на раннем поезде, не дожидаясь его. Однако это предполагало стычку с Вики. К тому же, с горечью сознавала Элери, ей просто не терпится сообщить ему, что она знает о роли сэра Годфри Бродхерста в ее судьбе. Девушка просто полыхала от ярости, вспоминая трогательную кампанию, которую развернул Джеймс, чтобы добиться ее возвращения в «Нортволд», и его умилительные речи о том, как ему ее не хватает.
Поэтому точно в четыре, заметив «дискавери», выруливавший на стоянку на противоположной стороне улицы, она поцеловала на прощанье Вики и спустилась вниз. На улице было очень холодно, и в воздухе кружились подгоняемые ветром снежные хлопья. Элери вежливо поздоровалась с Джеймсом и, помахав Вики, наблюдавшей за ними из окна, села в машину.
– Как провели время? – поинтересовался Джеймс.
На нем был теплый белый свитер, линялые молескиновые брюки и поношенные сапоги, однако, к величайшему неудовольствию Элери, он казался ей не менее привлекательным, чем обычно, несмотря на все свое вероломство.
– Как всегда у Вики – просто сказочно, – искренне сказала Элери.
– Включая двойной сеанс в кино?
– Точно. Плюс налет на магазины и вечеринка. Кстати, был Тоби, – небрежно добавила она.
– Даже так? Приносил извинения за прошлые грехи, полагаю? – едко осведомился он.
– Ползал на четвереньках, – подтвердила Элери, отказавшись от мысли сразу же накинуться на него с обвинениями. В такую погоду машина – не лучшее место для ссор. – А вы чем занимались в Лондоне? – вежливо поинтересовалась она.
– Провел время в семействе Картрайтов, где по мне ползали дети, а также два жутких часа вчера вечером, когда остался с ними совершенно один, чтобы дать возможность Сэму вытащить мою сестру Хелен куда-нибудь пообедать. – Он улыбнулся, искоса взглянув на нее. – Наверное, мой вечер здорово отличается от вашего.
– Да. Но я не имею ничего против того, чтобы посидеть с детьми. Когда Нико был маленьким, мне часто приходилось это делать. А скоро мои услуги понадобятся снова, когда Клаудия родит.
– У вас, вероятно, значительно больше опыта, чем у меня, – с чувством проговорил Джеймс.
Из-за сильного ветра и снегопада на магистрали М4 произошла, видимо, не одна авария. После поворота на Бат для проезда была открыта только одна полоса, и уже образовался двенадцатимильный хвост из транспорта, следовавшего в том направлении. Водителям предлагалось выбрать другой маршрут.
Джеймс выругался себе под нос.
– По такой погоде я рассчитывал добраться до Пеннингтона кратчайшим путем по автостраде. Но теперь придется свернуть возле Свиндона и попытать счастья на проселках.
В который раз, посетовав про себя, что не поехала на поезде, Элери сидела, молча, стараясь не отвлекать Джеймса. Казалось, прошло несколько часов, прежде чем они добрались до Свиндона.
– Осталось немного, – проговорил Джеймс с нарочито бодрым видом, бросив на нее быстрый взгляд. – Не замерзли?
– Чуть-чуть.
Они опять замолчали. Все силы Джеймса уходили на то, чтобы медленно продвигаться сквозь разыгравшуюся метель. Из очередной радиосводки они узнали о заторах на дорогах и что проехать в Глостер и Пеннингтон можно, только соблюдая чрезвычайную осторожность.
– Я это уже понял! – устало проворчал Джеймс, пока они ползли с черепашьей скоростью. – Элери, чуть дальше есть поворот на Комптон-Приорс. Там у меня коттедж. По-моему, нам лучше свернуть к нему. Если застрянем, то, по крайней мере, сможем пройти пару миль пешком до Комптон-Приорса. Если же оставаться в этой толкучке, то можно с таким же успехом застрять, но тогда придется провести ночь в машине.
Элери содрогнулась от подобной перспективы.
– Значит, любым способом надо пробиваться к коттеджу.
Он раздосадовано вздохнул и включил указатель левого поворота.
– Сожалею, что так вышло.
– Не по вашей же вине, – рассудительно сказала она, стараясь быть справедливой.
Потребовалось более полутора часов, чтобы преодолеть последнюю пару миль, и усталый, но торжествующий Джеймс припарковал, наконец, машину перед коттеджем. Деревушка Комптон-Приорс находилась всего лишь в миле от шоссе, но в непроглядной снежной круговерти создавалось впечатление затерянности в первозданной глуши, настолько необитаемым казалось все вокруг.
– Подождите в машине, Элери. Я вытащу наши вещи и открою коттедж. – Джеймс достал с заднего сиденья большой ящик, подхватил обе их сумки, выпрыгнул в белую, завывающую мглу и исчез на тропинке, ведущей к входной двери. Спустя несколько секунд в окнах загорелся свет, а еще через несколько секунд появился Джеймс, подхватил Элери на руки и понес ее к дому. – Незачем вам мочить ноги, – пропыхтел он. В крошечном холле он поставил ее на пол и захлопнул за собой дверь на улицу, отсекая мрак и непогоду.
– Спасибо. – Элери блаженно сощурилась. – Джеймс, да здесь тепло!
Он кивнул.
– Из-за этих холодов я установил режим обогрева два раза в день, чтобы не лопнули трубы. Слава Богу, пока не отключили электричество.
Задвинув засов на первой из двух входных дверей, он ввел ее в просторную комнату с низким потолком, обставленную удобными, обитыми кожей креслами и диваном, покрытым темно-красной тканью с крупным переплетением. На тяжелой каменной плите перед камином стояла корзина, полная дров, а на столиках по обе стороны от дивана горели лампы. Джеймс пересек комнату и задернул темно-красные шторы на окнах.
– Ну как, нравится? – спросил он, посмотрев через плечо на Элери, которая стояла в дверях, все еще дрожа не столько от холода, сколько от пережитого напряжения.
– Очень уютно. – Ее губы дрогнули в вымученной улыбке. – Впрочем, в такую погоду любое укрытие покажется уютным. Теперь я могу признаться, что немного нервничала после того, как мы съехали с шоссе.
– Я и сам был не в восторге! Пойду, поставлю чайник. Вам надо выпить горячего.
– Но вначале нужно позвонить родителям.
Джеймс протянул ей телефон и вышел из комнаты, деликатно оставив Элери объясняться с матерью.
– Раз с тобой все в порядке, не важно, где ты находишься, – сказала Кэтрин, практичная, как всегда. – Лучше провести ночь в свободной кровати у мистера Кинкейда, чем в его машине в сугробе.
Улыбнувшись при этом подчеркнутом упоминании о свободной кровати, Элери заверила мать, что будет держать ее в курсе событий, и отправилась на поиски Джеймса.
Она нашла его в кухне, которая, вытянувшись во всю ширину коттеджа, имела выход в теплицу.
Он выдвинул один из стульев с плетеными спинками, стоявших вокруг простого соснового стола, и, когда Элери села, поставил перед ней поднос с чайными принадлежностями. К ее удивлению, Джеймс явно чувствовал себя не в своей тарелке, что было совсем на него не похоже.
– В чем дело? – прямо спросила она. – Кажется, вы нервничаете.
– Думаю, мне пора признаться, что я с самого начала надеялся уговорить вас заехать сюда на обратном пути в Пеннингтон. Правда, – поспешно добавил он, – не при таких обстоятельствах. Я не рассчитывал на снег. И тем более не собирался проводить здесь ночь, запасся кое-какой провизией, чтобы мы могли перекусить и поговорить.
Пораженная Элери не сразу нашлась, что ответить, и принялась разливать чай в высокие кружки, сообразив, наконец, откуда взялось свежее молоко.
– О чем же вы хотели поговорить? – осторожно поинтересовалась она. – Мы ведь каждый день видимся в «Нортволде».
Джеймс уселся напротив нее и сделал несколько глотков.
– Это никак не связано с «Нортволдом». Дело сугубо личное. Кроме того, в последнее время к вам было просто не подступиться. Я уже с трудом могу себе представить, что держал вас в объятиях… нет, – он резко поднял руку в ответ на ее инстинктивный протест, – позвольте мне говорить откровенно. В тот вечер, когда я пытался заняться с вами любовью, я потерял голову и явно поторопил события, но не принуждал вас, Элери.
– Да, – признала она, покраснев. – И, вероятно, если бы вы… мы не работали в одной компании, я решилась бы пойти дальше.
– Не говорите чепухи, – резко оборвал он. – Я ведь видел выражение вашего лица. В течение нескольких мгновений вы весьма пылко отвечали мне, но вдруг пришли в неописуемый ужас. – Он наклонился вперед. – Хотел бы я знать, почему?
– Вам показалось…
– Ничего подобного! – страстно возразил он. – Вначале вы загорелись ничуть не меньше, чем я. Затем – бац! – сработали тормоза на всю катушку, и с этого момента стало совершенно ясно, что все, на что я могу рассчитывать, – это ваши необыкновенные деловые качества, приятная улыбка и исключительная вежливость. Я уговорил вас вернуться, Элери, и не могу не чувствовать себя ответственным за все. Скажите мне честно, вы действительно хотите работать в «Нортволде»?
Элери твердой рукой наполнила кружку, старясь скрыть охватившее ее отчаяние.
– Другими словами, я должна быть поприветливее со своим боссом или могу укладывать вещички? Я вас правильно поняла?
– Нет! – взревел Джеймс, сверкая глазами. – Не передергивайте мои слова. Я хочу, чтобы вы остались… собственно, я хочу вас, и точка… О черт, я не так выразился. – Он запустил пятерню в волосы. – Я пытаюсь сказать, что люблю вас. Но, поскольку такое со мной впервые, я не отдавал себе в этом отчета, пока вы не ушли. И тосковал не по вашим деловым качествам, мне нужны были вы.
Недоверчиво воззрившись на него, Элери осторожно поставила кружку.
– А как же Камилла, не говоря уже о Венеции?
К величайшему ее неудовольствию, Джеймс плутовато улыбнулся. В то время как она дрожит с головы до ног, горько подумала Элери.
– Камилла – просто друг, – любезно сообщил он, – друг из моего прошлого. Она нисколько не удивилась, когда я сказал ей, что у меня кто-то появился.
– Венеция, полагаю? – ядовито осведомилась Элери.
– Нет. Вы. – Джеймс откинулся назад, сложив руки на груди. – Венеция – моя кузина. Замужняя кузина, которая приезжала в Пеннингтон навестить родных мужа – военного, который играет в войну в каком-то забытом Богом месте, куда она не может последовать за ним. Она попросила меня на один вечер избавить ее от родственников. Что я и сделал. Я не собирался вести ее в тратторию, но мы проходили мимо, возвращаясь из театра, я заметил вас и действовал под влиянием импульса. – Неожиданно он наклонился вперед, впившись в нее глазами. – Я докатился до такого ребячества, что даже хотел вызвать в вас ревность. Мне это удалось?
– О да, – с горечью призналась Элери. – Вам определенно это удалось. А Камилла, как мне кажется, значит для вас многое.
– Так и есть. Я к ней очень привязан. – Он ухмыльнулся. – Друзья могут быть и противоположного пола. Я хочу, чтобы вы тоже были моим другом, Элери… нет, больше чем другом. И намерен этого добиться, – добавил он.
Элери откинулась на стуле и теперь, когда ее пульс начал успокаиваться, смотрела на него более уверенно.
– Значит, сэр Годфри Бродхерст не имеет отношения к моему возвращению в «Нортволд»? – быстро проговорила она.
Джеймс уставился на нее будто громом пораженный.
– Проклятье, конечно, нет! Как, черт возьми, вы вообще узнали об этом?
– Он крестный отец Тоби Мейнарда. – Она коротко объяснила, как Вики заставила Тоби использовать одну из его бесчисленных связей, чтобы добиться восстановления Элери на работе в «Нортволде».
– А я-то думал, откуда этот арктический холод? – горько посетовал Джеймс. – Опять работа Мейнарда.
– Вы отрицаете, что сэр Годфри просил вас взять меня назад?
– Нет. – Джеймс встал и принял неожиданно такой надменный и отчужденный вид, что Элери почувствовала острый укол страха. – Но постарайтесь припомнить, Элери. Я был против вашего увольнения с самого начала. И не сомневался, что существует разумное объяснение этой проклятой утечке информации. Я просил вас остаться, или вы уже забыли об этом? – Его глаза холодно сверкнули. – Поразительно. Никогда прежде я не говорил женщине, что люблю ее. Может быть, я чересчур самонадеян, но мне и в голову не приходило, что предмет моей страсти воспримет мое признание с полным равнодушием…
– Это не равнодушие, – пробормотала она, вспыхнув.
– Что же тогда? – настаивал он.
– Не знаю! – в отчаянии воскликнула Элери, сердце которой билось с таким неистовством, что она едва могла говорить. – Изумление, недоверие…
– Недоверие? Я-то думал, что сделал из себя посмешище, все это время, демонстрируя свои чувства. А вы реагировали как викторианская девственница, оскорбленная моей непристойной страстью.
– Во мне нет ничего викторианского, и я вам не девственница, – взорвалась вдруг Элери. – Я и представить себе не могла, что… что…
– Я вас люблю, – непринужденно вставил он, с интересом наблюдая, как краска заливает ее лицо.
Дрожащими руками она заправила за уши непослушные пряди волос.
– Все равно мне трудно в это поверить. – Она вдруг робко улыбнулась, и Джеймс судорожно вздохнул полной грудью.
– Не будет ли это чересчур с моей стороны – спросить, как вы относитесь ко мне?
– Нет. – Голова Элери кружилась от восторга. – Боюсь, что вы зазнаетесь, мистер Кинкейд, но я водрузила вас на пьедестал. Правда, он немного пошатнулся, когда я услышала о сэре Годфри. Я ведь всего лишь человек, со всеми слабостями.
– Элери, помните, как вы соединили меня с сэром Годфри по телефону в прошлый понедельник?
– Да.
– Именно тогда он попросил меня восстановить на работе юную леди, о которой ему говорил Тоби Мейнард. Он признался, что собирался поговорить со мной раньше, но это как-то вылетело у него из головы. – Джеймс крепко сжал ее запястья. – Мне доставило большое удовольствие сообщить ему, что вопрос о вашем увольнении никогда и не стоял.
С сияющими глазами Элери приподнялась на цыпочки и поцеловала его в щеку, с изумлением заметив, как напрягся Джеймс от ее прикосновения. Он выпустил ее руки и резко отвернулся, мгновенно выйдя из образа настойчивого влюбленного, как фокусник, скинувший плащ.
– Ну ладно. Пора что-нибудь перекусить. Вы, должно быть, проголодались.
Ошеломленная подобной переменой, Элери замерла. Она чувствовала себя так, словно ее бесцеремонно сбросили с заоблачных высот.
– Покажите, что вы привезли, и я что-нибудь приготовлю, – сказала она, взяв себя в руки.
Джеймс бросил на нее взгляд, от которого она вся вспыхнула, и начал распаковывать продукты.
– Надеюсь, вы по достоинству оценили мою исключительную выдержку. Мы продолжим обсуждение наших взаимоотношений после ужина.
Подгоняемая голодом, Элери быстро разогрела духовку и поставила в нее сковороду, поручив Джеймсу накрыть на стол и нарезать хлеб. Спустя рекордно короткое время они сидели, уткнувшись в дымящиеся тарелки, стараясь не обращать внимания на повисшее в воздухе напряжение.
Пока они ели, Джеймс рассказывал о доме своих родителей в Провансе, и Элери молча, слушала, как он описывает благоухающий лавандой сад и дом с белыми ставнями. Она терялась в догадках – то ли он сожалеет о своей несдержанности, то ли хочет дать ей возможность прийти в себя.
Наконец с удовлетворенным вздохом он отложил нож и вилку.
– Чудесно. Мне разрешили поваляться сегодня утром после того, как я героически провел вечер с детьми, поэтому я позавтракал довольно поздно и с тех пор ничего не ел. А вы?
– Тост и кофе примерно в то же время, – сказала она. – Хотите еще чаю?
– Сидите. Я все сделаю. – Пока закипал чайник, Джеймс открыл дверь и выглянул наружу, но тут же вернулся, дрожа от холода.
– Снег валит по-прежнему. А ветер даже усилился. Разожгу-ка я в гостиной камин.
Элери убрала со стола и расставила все по местам, каждой клеточкой своего тела ощущая интимность ситуации, в которую они попали, на неопределенное время, оказавшись отрезанными от всего света. Наведя порядок на кухне, она вошла в гостиную и закрыла за собой дверь. Джеймс, сидя на корточках перед пылающим камином, подбрасывал поленья в огонь. Он обернулся и с улыбкой посмотрел на нее.
– Проходите и садитесь, Элери. К сожалению, у меня здесь нет телевизора.
– Совсем неплохо для разнообразия. – Она налила чай, стараясь не думать о том моменте, когда надо будет ложиться спать. Нагнувшись, протянула ему чашку и устроилась в углу дивана, устремив взгляд на танцующие языки пламени. – Здесь так тихо.
– Это все из-за снега. Обычно по вечерам здесь довольно оживленное движение – в деревенском пабе отлично кормят. – Джеймс выпрямился и, сев на диван рядом с ней, взял ее руку и крепко сжал в своих ладонях. – Что же нам делать, Элери?
– Делать? – вздрогнула она.
– Я не предлагаю вам разгадывать кроссворды или перекинуться в бридж, – с иронией вымолвил он. – Я хотел сказать, что будет завтра, когда мы увидимся в «Нортволде».
Интересно, подумала Элери, ощущает ли он, как бешено, бьется ее сердце.
– Если мы вообще попадем туда завтра.
– Не завтра, так послезавтра. Что бы там ни было, но жизнь продолжается, – невозмутимо проговорил Джеймс. – Меня просто интересует, как вы себе представляете дальнейшее развитие событий.
– Я не совсем вас понимаю…
– Не кокетничайте, Элери. Это не ваш стиль. – Он повернулся и прямо посмотрел на нее. – Не могли же вы забыть, что совсем недавно я признался вам в любви.
– Вы имеете в виду, – осторожно предположила она, – что теперь не хотите, чтобы я оставалась в «Нортволде»?
Джеймс свирепо уставился на нее и, вне себя от ярости, отшвырнул ее руку ей на колени.
– И это все, о чем вы способны думать? О работе? – Он цветисто выругался и вскочил на ноги. – Мне надо выпить. Налить вам?
– Да, пожалуйста.
Джеймс схватил поднос и ушел на кухню, оставив Элери в полном смятении размышлять о том, как же сказать ему, что она разделяет его чувства в полной мере. Однако, когда он вернулся с двумя стаканами в руках, она гордо вздернула подбородок.
– Выбор весьма ограничен, – коротко бросил он. – Себе я налил скотч, но, как я знаю, вы его не любите, поэтому вам я принес сухой шерри.
Снова усевшись рядом с ней, он мрачно уставился на огонь.
– По-видимому, вы более не считаете возможным для себя работать со мной. Забавно, однако. Я знал немало женщин, многие из которых были не менее красивы, чем вы, и уж точно куда более доступны. Почему же, ради всего святого, именно без вас я не могу обойтись!
Элери изумленно уставилась на него и безудержно расхохоталась.
– Простите, но я не могла сдержаться, – задыхаясь, проговорила она. – Это был такой возмутительно нелепый комплимент, что вы меня почти убедили в своей искренности.
– Разумеется, я искренен, Элери, – сказал он со сдерживаемой яростью. – О таких вещах не говорят, не подумав. Я, во всяком случае. Что, черт побери, мне сделать, чтобы вы поверили?
Элери обвела кончиком языка пересохшие губы. Ей вдруг стало не до смеха. Существовал предельно простой способ убедить ее. Если бы только Джеймс перестал говорить и занялся с ней любовью. Она была на грани того, чтобы прямо сказать ему об этом, когда вдруг погас свет.