И снова я еду в пустую квартиру. В такую же пустую, как моя душа, как моё сердце.
Предательство подруги подкосило меня. То, во что я верила, – рассыпалось. Кому доверяла – предали.
Слезы щиплют глаза. Наваливается тяжелая усталость.
Андрей. Лена. Почему они так? За что? Неужели из-за денег?
Чувствую себя старым хламом, который все стремятся выбросить на помойку.
А стоит ли бороться? Может, просто отступить? Принять, что суд присудит, и волочить своё жалкое существование дальше – в надежде, что когда-нибудь жизнь сама их накажет.
Огромная жалость к себе мешает мыслить здраво, мешает строить хоть какие-то планы. К черту планы, к черту справедливость – всё равно ничего не получается.
Бросить всё. Опустить руки. Вот что сейчас я хочу.
Подъезжаю к своему двору, ставлю машину на парковку и иду к подъезду.
Ноги тяжелые, словно чугунные. Сейчас приму ванну и завалюсь в постель. Ощущение, будто температура поднялась. Ещё заболеть не хватало.
Захожу в квартиру – и сразу понимаю: дома кто-то есть. Явился, не запылился!
Злость придает сил, мобилизует скрытые ресурсы.
Скидываю обувь, пальто, захожу в гостиную.
Ба! А у нас тут что, цветочный магазин открылся? Вся гостиная уставлена букетами.
– Марин, привет. Я тебя ждал, – появляется Андрей.
На нём фартук, поварской колпак, в одной руке – накрытая тарелка, от которой пахнет чем-то вкусным. Он ставит её на журнальный столик, где уже стоят два бокала и бутылка шампанского в ведерке.
– И что это мы отмечаем? – спрашиваю.
– Надеюсь, наше примирение, – подмигивает он.
Он так заразительно улыбается… Я прилагаю усилия, чтобы не улыбнуться в ответ. Всегда любила его улыбку – открытую, мальчишескую, с ямочками на щеках.
– Примирения не будет. Я же уже тебе сказала, – грубо отвечаю. Прячу за этим тоном свою боль и разочарование.
– Марин, я понимаю тебя, – проникновенно говорит он. – Я сам себя готов прибить.
– Да ладно. Вот и собирай свои манатки. Вали к своей беременной «жене». Ах да, манатки твои я выкинула с балкона. Так что просто вали.
– Ну зачем ты так?
Мысль неожиданно проскальзывает в голове.
– Ладно, – машу рукой. – Что там у тебя? Я голодная как волк.
– Конечно, конечно, Маришенька. Садись, солнышко. Сейчас накормлю. Я почти всё сам готовил… ну, может, чуть-чуть заказал из ресторана.
Андрей выставляет деликатесы. Я возвращаюсь в прихожую за сумкой, достаю телефон, сажусь на диван и кладу его рядом.
– Попробуй! Вот смотри – крабы! А это нежнейшая телятина, медальоны…
– Да-да, я знаю, как что это, – перебиваю. – Ну, попробуй сам сначала.
– Марин, да ты что, думаешь, я хочу тебя отравить?
Я смотрю ему в глаза.
– Ты запросто можешь. Я не знаю, что ты мог подмешать. И пить с тобой я не буду.
– Вот, смотри, – показывает бутылку. – Целая, запечатанная. При тебе открою. А еду… хочешь, вот прямо с твоей тарелки откушу?
Он берёт кусочек, ест.
– Ладно, – говорю. – Попробую.
Я начинаю есть. Я действительно проголодалась.
– Говори. Что ты там придумал?
Андрей тянется к моей руке, но я отодвигаюсь.
– Марин, ты права. Во всём. Всё правда, – говорит он проникновенно.
– То есть ты признаешь, что изменял мне? Что называл свою подстилку женой?
– Признаю, Марин, – опускает голову.
– И что дальше? – спрашиваю.
Он смотрит с такой болью… что мне хочется его пожалеть. Обнять. Сказать, что всё будет хорошо. Но я знаю: это манипуляция.
– Дальше, Марин, я сдаюсь на твою милость. Как скажешь – так и будет. Скажешь «уходи» – уйду. Разрешишь остаться – буду самым счастливым. Я никогда больше не допущу такого. У меня нет оправданий. И я не ищу их. Я не знаю, что на меня нашло. Зачем я связался с этой Алисой…
– Да? А куда теперь девать её, вместе с её животом?