Глава 7

Василиса


Долгий, неторопливый разговор с лечащим врачом мамы принес некое подобие умиротворения в мою растревоженную душу. Несмотря на то, что вещи, о которых он говорил мне на протяжении более чем часа, отнюдь не были радостными, ему удалось донести до моего сознания их так, что перспектива возможной длительной и трудной реабилитации мамы не представлялась чем-то неподъемно трудным, а виделась постепенным, вполне посильным процессом. Хоть и не быстрым. Даже честное предупреждение о том, что полностью последствия инсульта могут и не исчезнуть, звучало не как сообщение о нависшем приговоре близкому человеку, а как призыв радоваться, что удалось сохранить самое ценное – жизнь. Может, конечно, это просто профессиональный навык – подобным образом говорить с родными больных, но если и так, то дай Бог всего самого наилучшего таким профи. Поэтому я выходила из больницы в боевом настроении и с намерением узнать все, что можно, еще и в интернете о постбольничном периоде для выздоравливающих после инсульта. А еще окончательно приняла одно важное решение. Я и так не собиралась никуда уезжать, пока не увижу маму на ногах, а теперь намерение стало четкой личной установкой. И не важно, что это должно занять гораздо больше времени, чем мне представлялось. Может, я сбежала однажды потому, что не могла справиться с реальностью и последствием собственных импульсивных поступков, но сейчас все совершенно поменялось. Время побегов закончилось, пора было поворачиваться к настоящей жизни лицом и учиться быть полезной самому близкому человеку на земле. Нет смысла изводить себя чувством вины за то, что все вышло как вышло. Скорее уж, сейчас мне, взрослому человеку, было стыдно, что я никогда не делилась ничем с мамой. Не знаю уж почему, но с того момента, как в ее жизни появился Максим Григорьевич и потихоньку вывел ее из потерянного состояния после смерти отца, я будто вздохнула с облегчением и отгородилась от них. Нет, никаких обид с моей стороны не было. Скорее, это был какой-то эгоизм, что ли. Подспудная радость, что я могу быть теперь как бы сама по себе. То, что у мамы теперь был мужчина, на которого она могла полностью опереться, мною воспринималось как освобождение. Поэтому и все попытки мамы вникнуть, что же не так между мной и Арсением, я мягко, но однозначно отклоняла, считая только своим личным делом. Да и при свидетелях мой личный демон вел себя просто идеально. То ли дело наедине. Я тряхнула головой. К черту! У меня сейчас имелось достаточно проблем гораздо более серьезных, нежели перебирание старых обид, словно они фото в семейном альбоме, заслуживающие, чтобы смотреть на них снова и снова. Мне придется задержаться дома надолго, а это значило, что Кирилл остается у меня совсем один. И я, если честно, даже не знала, как ему это сказать. Он, конечно, все поймет, поддержит и ни словом не упрекнет, вот только как мне самой перестать думать, что подобная новость может вырвать фундамент из-под шаткого, построенного ценой таких усилий здания его спокойствия. Хотя, может, я слишком все утрирую? Возможно, это я привыкла быть ему необходимой за эти годы, став зависимой от этой роли собственной исключительности в чужой жизни. Подсела на то, что Кирилл столь открыто мне демонстрировал, как я ему нужна, на то, как мы заполняли столь плотным присутствием в жизни друг друга некие пустоты в душе. Кирилл стал для меня всем: братом, именно таким, о котором мечталось и какого не вышло из Арсения; настоящим другом, какого у меня так и не появилось до встречи с ним; мужчиной, который откровенным восхищением вылечил мою годами жившую неуверенность в себе и показавшим, какая я в его глазах и в глазах окружающих. Так что сейчас сердце в пятки у меня уходило не только от страха за него, но и от возможности потерять все это. Выходит, это опять рецидив моей трусости и эгоизма. Или нет? Но не только из-за Кирилла мои чувства были в полном раздрае. Отрицая это, я кривлю душой. То, как будет происходить наше дальнейшее взаимодействие с Арсением, тоже являлось источником моего беспокойства. Ведь если уезжать я не собираюсь, то остро встает необходимость объясниться с ним и избавиться от этого напряжения и неловкости в присутствии друг друга. Или все эти эмоции испытываю только я? Нет. Я видела что-то постоянно в его глазах. А значит, окончательного объяснения с расстановкой всего по местам не избежать. Вот только у меня по-прежнему все нутро начинало, как в юности, трусливо сжиматься, как только представляла его холодное насмешливое лицо. Я так и слышала его ответ на мои жалкие попытки поговорить о той ночи. «Ой, да ладно тебе, лягушонка костлявая, было и было! Я ведь с первого дня видел, что ты влипла в меня по уши! Вот и пожалел тебя разок. А ты, что же, все забыть не можешь? Вот уж напрасно! Там особо не о чем вспоминать».

Я сжала кулаки и нарочно прикусила и без того обветренную губу. Боль и солоноватый привкус крови привели меня в чувство. Да и пусть себе говорит, что хочет, даже и попытается поглумиться, как раньше! Мне главное для себя подвести черту под прошлым, освободиться. Нам, скорее всего, предстоит сталкиваться каждый день, и я не собираюсь из-за этого подсаживаться на успокоительное. В конце-то концов, мы оба уже совершенно взрослые люди. Я стала другой, он изменился, и только реакции все те же, как будто подверглись длительной консервации. Вот и будем вскрывать эти консервы. Разговору быть, и если выяснится, что Арсений так и не сумел повзрослеть, то это его проблемы, но ему придется смириться с тем, что я уже не та Васька, в чью жизнь он может вламываться без стука и вести себя по-хозяйски.

Я, пытаясь достичь внутреннего равновесия, еще несколько часов бродила по родному городу, отмечая, насколько он изменился. Повсюду на месте прежних домишек с белыми глухими заборами, как грибы мутанты, повырастали многоэтажные гостевые дома разной степени готовности, меняя внешность знакомых улочек почти до неузнаваемости. Было немного жаль, что город теряет свой неповторимый шарм, обращаясь в один сплошной конвейер для приема бесконечной череды жаждущих моря и солнца туристов. Прогулка проветрила, конечно, мозги, но, однако же, Кирюше я так и не позвонила, подумав, что буду решать по одной проблеме за раз. И сегодняшней я назначила объяснение с Арсением. Впрочем, как построить или хотя бы начать разговор, я так и не придумала. Ну, будем надеяться, что оно как-то само пойдет, а начав, я уж точно донесу до Арсения, что считаю нужным, хочет он этого или нет. Его ведь никогда не останавливало мое нежелание слушать все, что сыпалось из его рта. Так что переживет как-нибудь.

Войдя во двор, я нос к носу столкнулась с крепким молодым человеком в синей спецовке, который нес мягкий стул из дома в гараж. Данный предмет мебели был прекрасно узнаваем, так как являлся частью гарнитура из святая святых – кабинета Максима Григорьевича. Заглянув в гараж, я увидела там письменный стол и шкаф, сиротливо приткнувшиеся у дальней стены. Оказавшись в доме, я застала там человек шесть грузчиков и самого хозяина выдворяемой мебели. Максим Григорьевич отдавал приказы, они же их исполняли без лишней суеты. Большая светлая комната, бывшая его кабинетом сколько мы тут жили, теперь удивляла пустотой и неожиданной просторностью.

– А, Васенька, ты вернулась! – бледно улыбнулся мужчина. – А у нас тут вот. Пошумим немного. Ничего?

– Да ничего, конечно, – недоуменно ответила я, озираясь. – А что тут, собственно, происходит?

– Да скоро же Мариночку из больницы забирать, а ей первое время кровать специальная нужна будет и уход особый. Да и передвигаться может быть тяжело, когда ходить начнет. Вот я и решил, что организую тут нам комнату, на первом этаже.

– В смысле – вам?

– Сейчас быстро стены освежим, а завтра кровать привезут. Вот тут поставим. А мне кушетку здесь, – мужчина указал на место в ногах маминой предполагаемой кровати. – Буду все время рядом.

– Вы же это не серьезно? – пораженно посмотрела я на него.

– Почему? – Максим Григорьевич обиженно нахмурился.

– Потому что доктор сказал, что мамино выздоровление может занять месяцы!

– И что с того?

– Боже… ее надо будет кормить, мыть, делать с ней упражнения и массаж, некоторые процедуры… да столько всего! – перечислила я все, что запомнила из разговора с Тимуром Вадимовичем.

– Василиса, я бывший боевой офицер. Поверь, я знаю, как нужно ухаживать за кем-то, кто не в состоянии передвигаться. А массаж и все остальное я смогу освоить. – Вот сейчас в его голосе прозвучали прежние волевые нотки, призванные внушить всем окружающим, что они могут положиться на этого мужчину, и он не подведет.

– Но вам нужно будет отдыхать и ходить на работу! – Что это со мной? Голос задрожал, и неожиданно стало больно от понимания, что не особо я кому-то тут и нужна. Ну а с другой стороны… это ведь я уехала, сбежала, никому ничего не объясняя, и практически вычеркнула их из своей жизни. Почему же удивляюсь, что они привыкли жить без меня и прекрасно обходиться своими силами.

– Вот тут рядом и буду отдыхать. А с делами пока и Арсений прекрасно справится. Вообще, думаю, пора ему все передавать, я на фирме уже и без надобности, только место занимаю, – не замечая моих переживаний, ответил Максим Григорьевич.

– Нет, все же я считаю, что это неправильно! – возразила я, ища аргументы, а честнее будет сказать – придумывая их.

– Ты считаешь, что я не справлюсь? – Вот теперь, похоже, я умудрилась еще и обидеть его.

– Конечно, справимся, но не вы, а мы вместе! – нашлась я. – Я остаюсь тут столько, сколько потребуется.

– Василиса, я прекрасно понимаю, что переживаешь, но у тебя своя жизнь… – А сейчас захотелось действительно заплакать, как будто мне вежливо указали на дверь.

– Нет, не понимаете! Я никуда уезжать не собираюсь, пока маму не поднимем. – Я сжала кулаки, впиваясь ногтями в ладони, потому что едва не сорвалась на крик.

– Послушай, девочка, у мамы есть я, и тебе не обязательно приносить все в жертву. – Максим Григорьевич шагнул ко мне и как-то неуверенно положил ладонь на плечо.

– Нет, обязательно. И нет никаких жертв. Я так хочу.

– Ты просто не доверяешь? Думаешь, не справлюсь? В этом причина?

– Да нет же! Я, безусловно, верю в ваши силы и желание, но есть вещи… интимные. Которые я, допустим, не хотела бы, чтобы для меня делал мой мужчина… муж. По крайней мере, я бы на ее месте постоянно бы чувствовала себя неловко. Понимаете?

И это была чистая правда. Мне казалось, что мама бы со стыда сгорела, если бы Максиму Григорьевичу пришлось подмывать ее и менять пресловутые подгузники. А без этого не обойтись, доктор мне все объяснил. Хотя, может, я просто не понимаю степени близости, возможной между людьми, давно живущими вместе, и напрасно лезу тут со своими домыслами.

– Я считаю, Василиса права, – раздался прямо за спиной голос Арсения, и я вздрогнула так сильно, что это наверняка не ускользнуло от его глаз. Тут же разозлилась на себя за эту не поддающуюся контролю реакцию.

– Но дело не только в этом, – продолжил он, подходя так близко, что я ощущала его дыхание, щекочущее мой висок и щеку, и я едва сдержалась, чтобы резко не отшатнуться, потому что мне показалась – кожу словно обожгло. – Я полагаю, что у нас, уж извините меня, нет достаточно знаний и навыков, чтобы сделать все идеально. А одного нашего желания помочь недостаточно. Ну, по крайней мере, поначалу. Нам нужен кто-то с опытом, тот, кто хотя бы научит нас, как и что правильно, а что делать не стоит.

Я опешила не столько оттого, что Арсений поддержал меня, сколько оттого, что он совершенно естественно и убежденно произносил это «нас и наших». Так, словно этим он нас по умолчанию объединял… как в нормальной семье.


– Я не доверю Марину чужому человеку! Ни за что! – мгновенно взвился Максим Григорьевич, будто ему предложили совершить нечто святотатственное.

– Я тоже никогда бы о таком просить не стал, пап! У нее будем мы, но я предлагаю еще и нанять профессиональную сиделку, хотя бы поначалу, до тех пор пока и мы, и Марина освоимся в этом новом качестве, наладим быт и изучим все тонкости ухода.

– Поддерживаю, – пробормотала я, не веря собственным ушам. – Считаю, что это будет разумным решением.

– Чем она лучше меня, эта сиделка? Я могу делать все то же, что и она! – Теперь этот огромный мужчина звучал действительно обиженно.

– Можешь, пап, никто и не сомневается. Вот только ты уверен, что точно знаешь, как правильно? – В голосе Арсения были одновременно и настойчивость, и мягкость, и такого я от него никогда прежде не слышала.

– Дядя Максим, никто не говорит о том, чтобы сбросить маму на постороннего человека. Будем воспринимать ее как учителя для нас и как еще одно средство для скорейшего маминого выздоровления, – снова поддержала я Арсения. Ну не начинать же мне глупо упрямиться, просто чтобы противоречить ему?

Максим Григорьевич, продолжая хмуриться, повернулся к нам спиной. Постояв так с минуту, он шумно вздохнул.

– Ну ладно. Если вы оба уверены в том, что это необходимо, то так и сделаем. Но спать я все равно стану здесь.

– А вот это на твое усмотрение, – легко согласился Арсений, а я снова напряглась, лихорадочно обдумывая, как лучше подойти к вопросу о разговоре. Но, как и в случае с телефонным объяснением с Кириллом, ничего нужного сейчас не приходило в голову. Не спрашивать же мне прямо тут у Арсения, какие у него планы на ближайший час и не могли бы мы подняться к нему или ко мне. Я невольно поежилась, представив его ответ.

– Я хочу что-нибудь организовать на ужин, – только и сумела выдавить я, обращаясь к обоим мужчинам, хотя важен был ответ одного. – На вас рассчитывать, или вы будете ужинать не дома?

– Я никуда не собираюсь, – ответил Максим Григорьевич.

– Хотите что-нибудь определенное?

– Нет, Васенька. Съем все что угодно. – Мужчина уже отстранился от нас, уходя в свои мысли.

– Я тоже дома и даже готов тебе помочь. – Каким-то образом Арсений сместился и теперь стоял прямо передо мной. Слишком близко.

– Что, прости? – Я невольно зацепилась взглядом за линию скул и подбородка Арсения с двухдневной темной щетиной и соскользнула к его рту. Вдохнула резко и поняла, что сжимаю кулаки от того, что исходящий от него запах моря, ветра, сильного мужчины ударил в голову, как сильноалкогольный коктейль. Тут же сердце ухнуло вниз, и я едва успела остановить свои пальцы на пути к губам, которые вдруг заполыхали от краткого, но острого воспоминания. О прикосновении. О вкусе. О шепоте и дыхании.

– Говорю, что приму душ и собираюсь помочь тебе готовить. Не возражаешь? – Привел меня в чувство голос Арсения.

– Нет, не возражаю, – ответила я и, развернувшись, пошла, едва сдерживая желание бежать, как в детстве, в свое убежище за дверью моей комнаты.

Привалившись к всегда спасавшей меня преграде с обратной стороны, я хлопнула ладонями, злясь на себя, потому что в какой-то момент, стоя там напротив Арсения, просто не знала, чего я хочу сильнее – стереть со своих губ память о его поцелуях или ощутить хоть раз снова.

Арсений появился на кухне через минут десять после меня, и я была ему очень благодарна за то, что сейчас оделся нормально – в футболку с длинными рукавами, а не стал щеголять по своему прежнему обыкновению голым торсом.

– Что готовим? – спросил он меня, забирая уже очищенную большую луковицу и доставая нож. – Может, рагу?

– Ты же всегда его терпеть не мог, – усмехнулась я и откусила от морковки.

– Зато ты наминала так, что за ушами трещало. А так как ты сегодня единственная дама в доме, то за тобой и выбор блюда. – Арсений выхватил у меня морковь и, отхватив здоровенный кусок, стал громко пережевывать, пристально глядя на меня и улыбаясь. Именно просто улыбаясь, а не высокомерно ухмыляясь или ехидно-угрожающе скалясь, как раньше.

– Ну, рагу, так рагу! – согласилась я и полезла в холодильник за остальными овощами, ощущая на себе пристальный взгляд Арсения. По телу пробежала волна дрожи, как будто после жары резко погружаешься в прохладную воду с головой, и ты не можешь понять: приятно это или чересчур холодно. Так, стоп! Это совсем не то, о чем мне сейчас думать нужно! Но то, что Арсений и не думал отводить глаз, вовсе не добавляло мне концентрации. Но с другой стороны, куда ему тут еще смотреть?

– Нужно овощи почистить, – пробормотала я.

– Просто скажи сколько и отойди, – покрутил в пальцах нож Арсений.

– Что, прямо так сам и картошку чистить будешь? – Насколько я помню, он раньше и тарелки за собой мыл так, словно делал всем огромное одолжение.

– Василиса, да я этой картошки перечистил столько, сколько тебе за всю жизнь не придется, – рассмеялся Арсений. – Наряды по кухне – они такие. Так что в сторону, госпожа дилетант. За дело берется профи!

И он действительно стал чистить картошку с такой скоростью, что я только и могла, что удивленно пялиться.

– А разве на армейских кухнях нет… ну, не знаю, картофелечисток каких-то?

– Они-то, конечно, есть! Но техника – вещь нежная, в отличие от балбесов солдат, и если ею пользоваться, то в чем же будет состоять воспитательный момент? – Арсений одной рукой ловко несколько раз подбросил последний корнеплод, улыбаясь и подмигивая, как озорной мальчишка, а я не могла оторвать глаз от его лица. Он что, в самом деле пытается сейчас произвести на меня впечатление, рисуясь и жонглируя овощами? Если бы я могла забыть, что передо мной стоит мой сводный брат, целью которого было всегда поражать меня только своими худшими чертами характера, то я бы именно так и подумала. Но ради бога, это же Арсений, и ему плевать, что я о нем думаю. Василиса, давай соберись! Ты на этой кухне не ради ужина и уж тем более не для того, чтобы любоваться на выпендреж этого зазнайки.

– Мне надо…

– Я хотел…

Мы заговорили одновременно и так же синхронно замолчали. Мне в момент опять стало жарко, и мысли спутались.

– Давай ты первая. – Арсений быстро отвернулся к раковине, чему я была очень рада.

– Мне поговорить с тобой нужно. – Боже, ну и ужас! Я то ли пищу, то ли шепчу, но точно не звучу так, как представлялось.

– Говори. – Арсений развернулся и, опершись на стол, наклонился ко мне, опять оказываясь слишком близко. Ох, нет. Так не пойдет.

– Это не срочно, – попятилась я, отмахиваясь. Трусиха! Глупая трусиха! – Давай лучше ты говори, что хотел.

Арсений несколько секунд смотрел на меня так, что захотелось спросить: «Какого черта ты хочешь?» Но потом он опустил глаза и стал быстрыми отточенными движениями шинковать лук, а мои непослушные глаза будто приклеились к его кистям.

– Ты сказала отцу, что не собираешься уезжать, – сказал Арсений, не поднимая на меня глаз. – Это правда?

– Я сказала, что останусь до тех пор, пока мама не будет здорова.

– А потом? – Нож застучал еще быстрее.

– Что потом?

– Хочешь развернуться и снова уехать обратно?

– Ну… да. Там моя работа, жизнь, друзья… – Ладно, я лгала. Друг только один.

– Я не спросил, что и кто у тебя там. – Руки замерли, и Арсений уставился на меня так, что мне захотелось заметаться по кухне, вслед за кульбитами собственного сердца, ища убежища от какой-то беспощадной откровенности в его глазах. – Я спросил, чего ты хочешь.

Вот опять он это делает! Смотрит так, что не могу отвернуться, давит своим голосом так, что теряю контроль над эмоциями и мыслями, вторгается туда, куда вздумается, не обращая внимания на мои границы. А я, как раньше, в лучшем случае только и могу, что бессильно огрызаться, потому что никакая оборона с ним не работает. Арсений ее словно не видит. Запел мой телефон, который я положила на стойку поодаль, и Арсений схватил его, передавая мне, само собой не преминув глянуть на экран. По мелодии я и так знала, что звонит Кирилл. Лицо Арсения потемнело, на лбу появились глубокие складки – признаки гнева, глаза жгли насквозь, будто я самое никчемное существо на земле, а рот искривился в презрительной усмешке. Вот теперь передо мной был мой сводный брат, которого я знаю и помню. И это было как приводящий в чувство ледяной душ. Вся моя робость и его смущающее влияние на меня растаяли, как и не было, и появилась решимость.

– Я тебе перезвоню! – сказала я Кириллу, отключилась и засунула гаджет в задний карман. – Зачем тебе это знать? – привычка защищаться, выработанная годами жизни с Арсением, оказалась сильнее времени и собственных установок. И плевать, что раньше это не работало! Сейчас-то все поменялось! – Тебя это не касается.

Арсений швырнул нож на стол и стремительно обогнул его, оказавшись прямо передо мной. А я едва сдержалась, чтобы не броситься позорно наутек. Нет, нет, я больше не убегаю!

– Касается, Васька, – сказал он тихо, хотя я ожидала вспышки его обычного прежде гнева, но от звучания его голоса меня пробрало до самых костей. – Ведь всегда касалось, ты и сама это знаешь.

Я смотрела на его шею, на то, как дернулся кадык, когда он сглотнул, неожиданно остро осознавая, что если встречусь с ним взглядом, будет очень-очень плохо. Мы застыли посреди просторной кухни, в которой вдруг совершенно не осталось свободного от этого мужчины пространства. На секунду я стала той прежней Васькой, у которой никогда не было способности сопротивляться энергии, исходившей от Арсения, и что годами держалась на чистом упрямстве и старательно разжигаемых обидах. Я прекрасно понимала, что должна отступить, увеличить между нами расстояние, потому что так близко к нему мой боевой дух обращался в пшик с космической скоростью, но почему-то ничего не делала. Было отчетливое предчувствие, что, если хоть шаг сделаю назад, это разбудит в Арсении преследователя, и вот тогда он уничтожит даже эту крошечную, так нужную мне сейчас дистанцию между нами. И тогда непременно случится катастрофа, что сделает ситуацию не просто плохой, как сейчас, а фатальной. Глубоко вдохнув и призывая на помощь всю ту решимость, которую растила в себе эти годы, я подняла голову, встречаясь с ним глазами. Боже, как же я надеюсь, что он сейчас видит в моих глазах готовность дать ему раз и навсегда отпор, а не то, как мне тяжело дается такая близость к нему, к его телу и запаху.

– Я знаю лишь, что ты всегда вторгался туда, куда тебя не приглашали! И права такого у тебя не было ни тогда, ни сейчас.

– Может, и так, Васенька, но тот факт, что однажды меня все-таки пригласили, говорит о том, что насчет прав ты либо ошибаешься, либо привираешь! – Он подался вперед, делая наше положение совсем уж критическим для меня. Его лицо всего в нескольких сантиметрах от моего. Это слишком мало, вернее, много. Гораздо больше того, с чем могу справиться.

– Сень, дежурный из офиса звонил! – Появление Максима Григорьевича стало спасательным кругом для меня. – У нас попытка рейдерского захвата на объекте. Надо ехать.

– Да, пап, – ответил Арсений, так и не отводя глаз и не отстраняясь.

Я же заполошным зайцем метнулась в сторону, натыкаясь бедром на кухонный стол, и сжалась, услышав, как победно хмыкнул Арсений.

– Что же, семейный ужин отменяется. – Довольный голос Арсения заставил закусить губу до боли, чтобы не дать вырваться воплю досады. – Но завтра мы обязательно продолжим с этого же места.

Они ушли, а я стояла и смотрела на ненавистную картошку, которую он так виртуозно чистил. По одной проблеме за раз, да, Василиса? Ну так сегодня ты, выходит, облажалась и не решила ни одной, с чем себя и поздравляю! Да и ладно. Арсений сказал – продолжим завтра с того же места? Вот, значит, так и сделаем. И тогда-то я точно буду готова!

Загрузка...