Семнадцатая

Глава 11

Спустя время я обнаружил себя лежащим на правом боку в весьма неудобной позе, окостеневшим от неподвижности и девственно голым, словно Адам до грехопадения, тогда как Вика, моя невероятная Вика, одетая совершенно по той же моде, что и я, по-прежнему оставалась рядом. Она располагалась ко мне спиной, уютно угнездившись мягким местом в укромной котловине, сотворенной моим животом и подтянутыми к нему бедрами, и кончиком пальца в задумчивости вычерчивала какие-то узоры на моей руке, с бульдожьей цепкостью обнимавшей ее за талию. Я уткнулся носом в черную расхристанную шевелюру и глубоко вдохнул.

— Давненько мы так загораем? — справился я. — Кажется, мой недремлющий брегет ненароком отключился… Вполне возможно, я оставил его в других штанах… Привет, красавица!

— Привет, — рассеянно откликнулась девушка. — Точно не скажу… Минут пять… а может, и все двадцать. Я не засекала… Все нормально, мой славный. Отключился, значит, так надо. Меня этим не удивишь: в первый раз немудрено и ошалеть с непривычки. Что тут такого? Классный ведь секс получился… Как тебе ощущения?

— Малыш… — я помолчал, с трудом подбирая слова. — Как по мне, одними ощущениями дело не обошлось. Понимай, как знаешь, но с моей стороны имели место настоящие чувства…

— Правда? — она немного запнулась. — Ну, и как тебе чувства?

— Спрашиваешь… Бездна впечатлений… Наверняка, ты и сама заметила по моей реакции. Не могла не заметить, с твоей-то восприимчивостью…

— Что было, то было, — Вика насмешливо фыркнула. — При себе ты своих впечатлений точно не оставил. Ни граммулечки… Поделился от души — насилу восприимчивости хватило… Каково же тебе было ходить с такой тяжестью, бедолага?

— Кстати об этом, — я нежно похлопал ее по животу. — Не желаешь смотаться в душ, матушка? Чуть погодя могу и сам присоединиться, если ты не против…

— Конечно, не против… Но давай попозже: мне пока лениво. У меня только-только попа пригрелась…

— Понимаю… Но, может, все-таки поспешить? Дело молодое: одна нога здесь, а другая там. Иначе мало ли что…

— Ты это к чему, Димочка?

— Не подумай, что это я давлю, скорее — законы природы. С природой лучше не связываться. Она дама принципиальная: ее деньгами и подношениями не подмажешь. А нянчиться с детишками тебе, прямо скажем, еще рановато. Самой бы нянька не помешала…

— С детишками? Ах, вот ты о чем! Успокойся, милый… Не грозят нам никакие детишки…

— Неужели? — я несколько замялся, но все же спросил. — И откуда такая уверенность, позволь узнать?

— От верблюда! Мужик, вот оно тебе надо? — ответив так, Вика внезапно встрепенулась и резко ухватилась за мой палец, от чего он отчетливо хрустнул в тишине. — Прости, пожалуйста! Я не хотела… Да что там рассказывать. История нехитрая. Не могу я иметь детей, вот и все. Доказано наукой… Ни зачать, ни родить… И слава богу, я считаю. Какая из меня мамашка?…Ну, и по жизни удобно, опять-таки. С малолетства резинки ненавижу…

— Понятно, — я решил не развивать эту тему, пока что. — Ну, а сама ты какого мнения о случившемся? Я о нас, если что…

— Супер! Просто класс… Дима, ты не сердись, но у меня плохого секса не бывает.

— Ну, а все-таки?

— Что «все-таки»?

— Как тебе со мной?…Лучше, чем с Аленой? — последняя часть вопроса вырвалась у меня непроизвольно.

— Солнышко, уймись! — девушка укоризненно лягнулась задом. — Нашел, о чем спрашивать. Я, конечно, бесстыжая, но не до такой же степени. Секс — это доверие, а я доверия не предаю. И чужих секретов из одной постели в другую не перетаскиваю.

— Пожалуй, соглашусь. Довольно глупо сравнивать нас двоих… и даже как-то… несподручно…

— Да уж взаправду: меряться вам особо нечем… Дима, я все никак не пойму: в чем твоя заморочка? Ты превосходный любовник. Дай бог всякому! Разве для тебя это новость? Нужно похвалить, мой герой? Я могу, мне не трудно…

— Дело не в этом…

— А в чем? Хочешь выяснить, буду ли я спать с тобой и дальше? С большим удовольствием. Меня все устраивает…

— Рад такому известию, кстати. Однако этого мне тоже мало, судя по всему…

— Ну, а в чем тогда дело?

— Если бы я знал, дружок… Если бы я знал… Но по какой-то загадочной причине мне все же хотелось бы услышать, что со мной тебе лучше, чем с кем-либо еще…

— Хм… — Вика проникла рукой между мной и своим задом и что-то там у себя почесала. — Заяц мой, ты ревнуешь, что ли? Уже? Так скоро? Меня — к Алене? Или, может, Алену — ко мне?

— Нет, я размышлял об этом… — я еще раз покосился на отпечаток Алениных зубов, украсивший шею моей девушки, и подавил в себе нездоровый порыв накрыть его поцелуем. — Ревности во мне нет. По крайней мере, к своей сестре я определенно тебя не ревную. Чего, однако, нельзя сказать о зайцах…

— О каких зайцах?

— Ты только что нарекла меня зайцем. Мне это приятно, как и всякое твое слово… Но не могу не думать о том, что я точно не первый, кого ты так называешь. Причем при сходных, скажем так, обстоятельствах. И, видимо, далеко не последний. Не исключено, что даже на сегодняшний день я не единственный заяц в твоей коллекции…

— Ну? А ты на что нацелился? Хочешь быть единственным?

— Если откровенно, мне этого очень хотелось бы.

— Почему?

— Странный вопрос…

— Ничего не странный! Тебе было хорошо со мной, так ведь? Думаешь, будь ты единственным, вышло бы лучше?

— Я думаю совсем не так!

— Дима, в данный момент ты вообще не думаешь. Признай это. Ты попросту ревнуешь и все!

— К зайцам? Возможно… Вдобавок, есть такая вероятность, что я даже не начинал еще по-настоящему… Наверное, я ревнив. Просто до сего времени у меня было не так много поводов узнать себя с этой стороны… Можно прожить всю жизнь, искренне веруя, что ты не Отелло, пока не повстречаешь свою Дездемону… Да, пожалуй, я ревнив! Для твоих отношений это такая редкость?

— Нет, конечно… Скорее, правило, с которым мне приходится мириться. До тех пор, пока у меня хватает на это куража и терпения… А потом все кончается. Обычно по-хорошему, хотя, чего там: от иной пламенной Отеллы можно и в глаз огрести… Ну, невелика плата… Вот только с тобой все могло быть и по-другому.

— Что ты имеешь в виду?

— Ничего я уже не имею. Забудь… — круглый, пригретый моими чреслами зад удрученно отстранился.

— Вика, ответь, пожалуйста.

— Ладно, слушай… Ты ведь не такой, как остальные. Я это сразу почувствовала. Ты мог бы оставить мне свободу… У меня должен быть выбор. Я ничего не обещаю, потому что в этом и смысл, но мой собственный выбор мог бы тебе понравиться… Причем я сделала бы его сама, по своей воле и хотению.

— Серьезно? — я затаил дыхание.

— Конечно! А мог бы и не понравиться. Одно из двух.

— Ну, разумеется… — я нашел родинку чуть ниже ее плеча, поцеловал и подумал о том, сколько еще нецелованных родинок можно было бы отыскать на этом едва знакомом, но уже таком дорогом мне теле… Нецелованных мной, во всяком случае… — Малыш, возможно мы неверно понимаем друг друга. Да, скорее всего, я буду тебя ревновать. Признаю это с предельной честностью… Однако здесь нет ничего, с чем бы я сам не справился. Ты не должна меняться по моей прихоти. Черт, пусть это мало вяжется со сказанным, но, будь моя воля, я бы вовсе запретил тебе меняться! В особенности, меняться так, как было бы угодно мне… Я даже спрашивать не собираюсь, с кем и зачем ты видишься помимо меня. Никаких обязательств я тебе не навязываю… Полагаю, мне еще предстоит многое в себе осмыслить, но… Извини, сейчас будет сентиментально… Я настолько благодарен миру за то, что он позволил мне встретиться с тобой, хотя я вряд ли такого заслуживаю, что готов делить тебя с этим миром на его условиях.

— Правда? — немного посомневавшись, блудный зад вернулся на прежнее место, даже не успев охладеть за время недолгой разлуки. — Дима… Раз так, то я тоже скажу… Если честно, никаких посторонних зайцев у меня сейчас нет. Давно уже не было, с месяц… Теперь у меня есть Алена. И, конечно, ты, мой хороший… В общем, всего два зайца… Смешно получается, как в пословице… Короче, вот! Это чтоб ты понимал… Я даже загадывать не хочу, как все сложится дальше, но… знаешь… интересно было бы взглянуть, ради какого такого случая меня вдруг потянет на новые отношения. Из такой-то семьи, как у нас… Что бы ты обо мне ни думал, я не сплю со всеми подряд.

— Дружок, подобного у меня и в мыслях не было. А вот насчет семьи… Серьезно? Ты так на это смотришь?

— Ты про что? — мне показалось, что Вика слегка напряглась в ожидании ответа.

— Про то, о чем ты только что сказала. Про меня с Аленой. Считаешь нас своей семьей?

— Я не специально так сказала… Ничего особенного я не считаю: ну, просто теперь мы вместе и… В общем, не важно — называй это, как хочешь, — Вика прокашлялась. — Слушай, а давай покурим?

— Надо же! Буквально мысли мои прочла. Но как? В тебе что, какая-то антенна установлена? Где ты ее от меня скрываешь, сознавайся! Здесь? — я игриво боднулся бедрами.

Вика не ответила на шутку — лишь приглушенно прокашлялась еще раз.

— Что, красавица? Лишняя палочка после секса не помешает? — продолжил я изощряться в пубертатном остроумии. — А говорила, что ничего такого и в рот не берешь…

— Ну, во-первых, конечно: ха-ха-ха! Доволен, комик? Господи помилуй, какие же вы все одинаковые… Во-вторых, я не так говорила. А в-третьих, я не хочу курить: я хочу, чтобы покурил ты, — девушка перевернулась на живот и зачем-то ощупала свои губы, словно проверяя, на месте ли они у нее. — Заодно дашь мне затянуться разок-другой… Меня это должно взбодрить.

— Вика, что с тобой приключилось? Утомилась, крошка?

— Да, немного… Тяжелый день выдался. И ночь…

Я дотянулся до пачки и, красуясь перед Викой, проделал замечательный трюк, в заключение которого моя сигарета, несколько раз кувыркнувшись в воздухе, очутилась у меня во рту. Щелкнув зажигалкой, я снайперски поджег ее кончик. Вика ничем не выдала своего восхищения.

— А можешь поставить пепельницу мне на спину? — попросила она.

— Господь с тобой! К чему такое декадентство, милая моя?

— Просто мне так нравится… Воспоминания… Приятные…

— Ну, разве что воспоминания… — я вооружился пепельницей и в нерешительности застыл над нагой фигуркой, распростертой поверх смятого в хлам полотенца, наверняка еще влажного от моего любовного пота. — Куда прикажешь ее определить?

— Попу видишь?

— А то как же! Глаз не могу отвести…

— Ну, глаза можешь оставить, где есть, а пепельницу поставь чуть выше.

— Сделано, — попутно я смахнул какие-то соринки, налипшие на закругленные части девушки с потрепанной обивки моего дивана. — Затянешься, малышка?

— Да, давай… — Вика как следует, по-взрослому затянулась и, на секунду задержав дыхание, выпустила струю дыма в противоположную от меня сторону. — Все, мне хватит… Только голова закружилась… Кури, милый, а я пока полежу…

Она опустила голову и затихла. В пепельнице, установленной аккурат меж симпатичных ямочек на ее крестце, затесалась пара Алениных окурков с золочеными, нервно изгрызенными мундштуками, которые я машинально отделил от кучки своих, отодвинув подальше и придавив к хрустальной кромке. Сидя рядом с Викой, я с наслаждением укорачивал свою жизнь на длину очередной сигареты и с нежностью разглядывал доверчиво открытое моему взору тело, ничуть не озабоченное тем, как оно сейчас выглядит, познанное мной и вместе с тем непостижимое, и прямо в данный момент таинственным образом претворяющее уплетенный за ужином оливье в хитроумные душевные порывы: любовь, самолюбие, тягу к неведомой свободе, мучительные страхи и сомнения…

— Ты ведь называл меня родной, — сказала вдруг девушка. — Родненькой… Зачем?

— Откуда такой вопрос, детка? — выпалил я, огрубев от неожиданности.

— От верблюда! — уже не в первый раз поделилась своим источником Вика. — Ты так меня называл. Что это для тебя значит?

— Видишь ли… — всеми фибрами своей немощной души я ощутил, что нужно отвечать откровенно, безо всяких фокусов. — Для меня это очень многое значит. На всем свете я называю так только Алену… Но выразить, что за чувства воплощаются в этом слове, будет довольно сложно… Это такое состояние близости, для которого у меня нет ни линейки, чтобы его измерить, ни знаков, чтобы передать его глубину, силу, тяжесть, напряжение, накал и все, что оно в себя вмещает… А еще там есть любовь. И задача от этого отнюдь не делается проще… Знаешь, когда-то у меня была невеста…

— Да, знаю. Кристина… Красивая?

— Красивая. Безумно красивая… Но не родная…

— А я?

— Ты тоже красивая.

— Дима, но я не об этом…

— Знаю, что не об этом. Подожди минутку… Я собирался сказать по-другому… — я зажмурился и, прежде чем произнести следующую фразу, изо всех сил постарался понять, верю ли я в то, что готово было сорваться у меня с языка. Как будто я мог себе верить…

— Ты тоже очень красивая, Вика, — сказал я. — Красивая во всех смыслах… И я мог бы тебя полюбить, если бы отважился… Милая моя… Родненькая моя…

— Спасибо тебе… — она шумно задышала носом. — Но почему же тогда… чем мы тогда не семья? Нет, прости! Прости… это не обязательно… я дура… Вчера ты впервые меня увидел, ты совсем меня не знаешь. Слишком быстро, да? И ты мне все уже объяснил, я просто не поняла… нет, ты не объяснял… я сама себе объяснила…

— Вика, о чем ты говоришь?

— Но все же правильно… Ты любишь Алену. Алена любит тебя. Мы с Аленой любим друг друга. А у нас с тобой… у нас все может получиться. Я готова тебя любить… Почему мы не семья? Я не понимаю…

— Судя по всему, для тебя это слово тоже многое означает. Однако в корне не то, чем оно стало в моем собственном лексиконе. Надеюсь, это не прозвучит чересчур резко для твоего слуха, но я ненавижу свою семью.

— Значит, это не семья! — немедля отрезала Вика. — Не настоящая семья. Не близкие люди… Я знаю, о чем ты. Это совсем другое. Это семейка. Свою семейку я тоже ненавижу… Все, что от нее осталось.

— Выходит, мы говорим примерно об одном и том же, только на разных языках. Со мной это бывает довольно часто… И пока мы не научились понимать друг друга без слов или, правильнее сказать, невзирая на все слова, будет лучше, если один из нас воспользуется вокабулярием другого… Хочешь, мы станем называть себя семьей? Потихоньку, между нами?

— Я не знаю, — Вика приподнялась на локтях, и я счел этот момент удачным, чтобы выкрасть с ее спины дурацкую пепельницу. — Вокабулярий? Что это? Нет, не нужно рассказывать… Дима, прости, я устала…

— Еще бы ты не устала, бедняжка! — спохватился я. — Это ты меня прости, остолопа! Развел тут турусы вместо благодарности… Ну? Что теперь? Пойдешь в кроватку? Куда тебе хочется? Ко мне? К Алене? Позволь, я тебя отнесу — разве что халат сперва накину…

— Я хочу к Алене… Не надо со мной носиться, я сама дойду… Только чуть позже… Можешь меня немного погладить? На прощание? — она снова улеглась, свернувшись на этот раз калачиком и явив собой зрелище, каковое в своей душе я нашел вполне раблезианским: непристойным до слез и ангельски чистым одновременно.

— Как тебя погладить, милая? — я опустился на диван рядом с нею. Вика не откликнулась, и я осторожно положил руку на ее волосы.

— Да, — сказала она.

Так прошло минут десять. Все это время я прилежно разглаживал Викины перышки, проникая пальцами до самых корней и разминая кожу на ее голове, как некогда делала для меня одна японка, прелестная девушка с неплохим английским, которую я случайно повстречал в Иокогаме, с которой случайно провел пару месяцев, умыкнув ее из дома и поселив в уютном гнездышке на Ильинке, и о которой случайно забыл, когда однажды Кристина, тогда еще совсем не невеста, твердо взяла меня за руку и отвела в свою спальню.

— Вика, — позвал я.

— Что? — она слегка пошевелилась.

— Я подумал о том, что будет дальше…

— И что надумал?

— Я не хочу тебя терять…

— Так не теряй.

— Как мне это сделать? Чего ты от меня ждешь?

— Ничего. Все, чего мне сегодня хотелось, я уже получила.

— Я могу дать гораздо больше!

— Больше, чем мне хочется? А это как-то связано с насилием?

— Не говори так… Возможно, тебе пора задуматься о том, чтобы… я даже не знаю… чтобы больше хотеть.

— Например, чего?

— Желаешь ознакомиться с меню? Хорошо… Мое фирменное блюдо. Хочешь замуж?

— За тебя?

— Родная моя, вероятно, я псих, но точно не сваха. Конечно, за меня!

— Нет. Я Алене уже обещала.

— Что, серьезно?

— Шучу…

— А если серьезно?

— Если серьезно, тогда просто — нет.

— Ясно… А можешь сказать, почему?

— Почему!

— Дружок, — я потрогал ее за плечо. — Что случилось? Я что-то не то сделал? Что-то не так сказал?

— Извини… Извини, мой хороший. Ты тут совсем не при делах. Похоже, я выдохлась… Пойду водички попью…

— Но ты вернешься? Может, проводить тебя до водопоя?

— Солнышко, не колготись! Вернусь в наилучшем виде… Крепко обнять и пожелать тебе спокойной ночи… Уф! — с этим возгласом она перекатилась к дальнему концу дивана, расчетливо прихватив с собой скомканное полотенце, с виртуозной небрежностью обернула мягкую ткань вокруг бедер и, не оглядываясь, пошагала из гостиной, приятно отсвечивая яркими, нацелованными пятками.

Я всласть потянулся, со вниманием оглядел свои обнаженные стати и, не обнаружив в себе не только ничего раблезианского, но даже сколько-нибудь приапического, решительно облачился в халат. К тому же мне внезапно стало довольно прохладно в моей естественной скорлупе… Оставшаяся из-под Вики футболка опустошенно валялась посреди комнаты. Я подобрал ее с ковра и, украдкой покосившись на дверь, поднес ближе к носу. Увы, если сброшенная моей возлюбленной шкурка и впитала ее особенный запах, то он уже почти полностью выветрился. Впрочем, это было не важно. Викой пахли мои руки. Весь воздух вокруг меня все еще был насыщен Викой, дыханием ее тела и беспечной, безудержной страсти. Растроганно всхлипнув, мы с носом сошлись на том, что, нам нужно крепиться. Что, конечно, между нами говоря, весьма заманчиво было бы всплакнуть от невероятного счастья, посетившего нас в образе простой, диковатой и отчасти первобытной девчонки, однако, как настоящие мачо, наперекор ей и ее шаманским предсказаниям делать этого мы ни в коем случае не станем. Не дождется, наша звездочка… Но почему? Почему именно в ней, столь наивной и, в каком-то смысле, столь искушенной, я в мгновение ока нашел все то, чего не смог найти прежде, встречаясь со множеством прекрасных женщин одного со мной круга и даже, не поймите превратно, одной со мной крови? И что такое я нашел, если задуматься?…А какая, к черту, разница? Свой завтрашний день, не говоря уже о сегодняшнем, я, простите за поэтическую гиперболу, скорее мог вообразить себе без солнца, луны и утренней сигареты, но только не без ее шаткого, хрипловатого голоса, внушающего мне невесть что: не то сущие благоглупости, не то истины, принесенные сюда из иного, более правильного и просто немного несуществующего мира…

Неслышно возникшая в дверном проеме девушка перепугала меня до последней степени: не столько внезапностью своего появления, сколько тем, в каком облике она передо мной предстала. Вика оставалась босой, но неизвестно зачем была одета в свое спортивного вида имущество: широкие штаны и тесную майку, которым, как я знал, полагалось сейчас сохнуть в ванной комнате. Наспех причесанные волосы нескладно наползали на щеки и лоб. Черные глаза растерянно рыскали по комнате, шарахаясь от всего, на что натыкались, и не находя повода на чем-то задержаться. Взглянув наконец на меня, Вика неуверенно попятилась. В одно мгновение я очутился возле нее и схватил за вялые, безвольно поникшие плечи. Ее майка показалась мне сырой, и, быстро проведя рукой по обвислой штанине, я тотчас ощутил влагу на своей ладони.

— Вика, господи, что с тобой? — я не понимал, что мне следует говорить. — Зачем ты оделась?

— Не знаю… — она напряженно смотрела в сторону, будто кто-то невидимый должен был подсказать ей ответ. — Наверное, я лучше пойду.

— О чем ты говоришь? Что значит «пойду»? Куда? Зачем?

— Мне нужно…

— Нужно? Что нужно?

— Идти…

— Ночью? В непросохшей одежде?

— На улице тепло, — произнесла она первую осмысленную фразу. — Это здесь холодно… Пусти меня!

— Нет, постой! — я приготовился силой тащить ее к креслу, чтобы усадить и попытаться привести в чувство, но она покорно пошла сама, стоило потянуть ее за руку, и так же покорно села, все еще глядя в сторону и бессмысленно шевеля губами. Я схватил пульт и выключил кондиционер.

— Вот! Сейчас станет теплее… Это какой же злокозненный вредитель Антарктиду мне тут устроил? — я опустился перед ней на колени. — Вика, посмотри на меня… Что случилось? Ведь что-то случилось?

— Случилось, — обреченно согласилась она.

— Что? Скажи мне, пожалуйста!

— Ох, мама… — девушка заслонила лицо ладонями и часто задышала, словно преодолевая паническую атаку. — Дима, подожди… Подожди, я сейчас…

— Дружок, ты меня узнаешь?

— Конечно узнаю, чего ты? Я же в своем уме…

— Слава богу, хоть это мы выяснили! Но что произошло? Милая, на тебе лица нет…

— А за что, по-твоему, я держусь?

— Лучшая шутка в моей жизни! — у меня немного отлегло от сердца. — Родная, не пугай меня больше! Скажи, что стряслось?

— Я сделала глупость… Ужасную глупость…

— Да? Какую? Поделись со мной, не бойся…

— Я постирала кое-что. Вместе со штанами…

— Что? Документы? Деньги?

— Деньги? Нет, деньги вот, — Вика полезла в карман, достала оттуда комок влажных, изрядно перемятых купюр и зачем-то протянула мне. — Здесь все деньги. Больше у меня нет…

— Ясно! Давай я подержу… — я принял ее жалкие бумажки и не глядя швырнул на кофейный столик. — Но если не деньги, то что?

— Другое… Во внутреннем кармане… Все испортилось…

— Что испортилось?

— Все! Все испортилось! — кажется, она снова готовилась удариться в панику.

— Вика, что ты постирала?

— Лекарство… — девушка приподняла руки, но не сумела донести их до физиономии. — Оно даже не мое. Оно Федино. Ну, тот жирдяй, помнишь? Я должна была ему принести.

— Как же, я помню Федю! Друг детства и твой сосед по квартире… У него есть бабушка… Что за лекарство?

— Просто лекарство.

— Такого не бывает! Для чего лекарство? Или от чего?

— Оно для похудения. Я не знаю, как называется…

— Откуда же оно у тебя?

— От Верблюда…

— Вика, ну пожалуйста… Прошу тебя, ответь!

— Я ответила. Это один парень в нашем салоне… Мы зовем его Верблюдом…

— Ты серьезно? Он горбатый у вас, что ли?

— Нет, плюется… Постоянно… Лекарство я купила у него. На Федины деньги…

— Ты купила лекарство в своем салоне? В салоне красоты? У какого-то парня?

— Ну, да… Оно не совсем законное…

— Ах, вот в чем суть… Ладно, бывает. И что же ты собираешься делать?

— Куплю еще. Заплачу своими деньгами. У меня много… Дима, а где мои деньги? Ты их у меня забрал? Ты отдашь?

— Господи, малыш! Разумеется! Вот они лежат… Но куда ты пойдешь среди ночи?

— Я знаю, где живет тот парень. Он меня приглашал… Я была у него дома, ночевала…

— Он твой молодой человек?

— Нет, что ты… Конечно, он хотел… Но я с ним поговорила, и он отвязался.

— Я сейчас сам с ума сойду… Вика, я понимаю, что ты расстроена. Не в состоянии здраво мыслить. Но послушай меня… С этим точно можно подождать до утра. Это по меньшей мере… Когда ты собиралась передать лекарство Феде?

— Завтра днем… То есть, нет. Не завтра… Сегодня… Какой сегодня день?

— Суббота. Времени навалом. Утром я сам тебя отвезу. И к Верблюду твоему, и к Феде, будь он неладен… А еще лучше не утром, а после обеда. Ближе к вечеру… Федя может начать худеть с вечера? Ведь может?

— Я не знаю…

— Родная моя, ты просто устала. Не спала всю ночь. И как еще не спала, скажем прямо! Тебе нужно отдохнуть. Отоспаться. Прийти в норму.

— Да, наверное…

— Можно тебя обнять?

— Да, конечно… Обними меня, мой хороший… — Вика подалась мне навстречу, и я неловко обнял ее за спину, все еще продолжая стоять на коленях — перед нею, а заодно и перед собственным креслом. «Глубокоуважаемый шкаф», — зачем-то подумал я.

Сырая одежда девушки ничуть не остудила мой порыв, чего, однако, нельзя было сказать о пальцах, неприятно похолодевших от прикосновения к влажной ткани. Вика прильнула ко мне грудью и, охватив за шею, тяжело дышала над ухом. Ее била мелкая дрожь. А я все обнимал ее и нашептывал ласковые слова: все подряд, что только приходили мне на ум, повторяя их вновь и вновь, пока не поймал себя на том, что особенным предпочтением у меня пользуются всевозможные «рыбки», «лягушонки» и даже «снежинки».

— Сосулька ты моя ледовитая, — сказал я напоследок. — Все! Хватит печалиться. Раздевайся!

— Димочка, ты что? — потерянно пролепетали у моего уха. — Правда? Сейчас? Ну, давай…

— Боже ж ты мой! — я не мог не рассмеяться, особенно после того грандиозного нервного напряжения, какое мне выпало перенести. Все еще посмеиваясь, я принялся разоблачать дрожащую Вику, которая старалась повиноваться каждому моему слову, что, впрочем, не всегда выходило у нее с первого раза.

— Молодежь! — приговаривал я. — Только об одном и думаете… У меня, при взгляде на такую ледышку, все мысли только о стаканчике хорошего виски… О целой бутылке хорошего виски, если начистоту… Футболка, дорогая, у тебя ни то ни се. Для конкурса мокрых маек уже суховата, а для домашнего неглиже чересчур сыра. Долой ее! Хенде хох, майне кляйне! Что означает: руки вверх, крошка… Любовь моя! Крошка — это ты, а верх у нас на прежнем месте. Земля от твоей оплошности не перевернулась… Черт возьми, ну и кожа! Пупырышек на пупырышке. Гусям подобное и не снилось. С тобой разве что огурцам соревноваться под силу… Теперь штаны… Штаны, тебе говорят… Дружок, попу приподними немного… Вира! Вот умница: помнишь, где у тебя попа! А ведь на ней ничего такого не написано. И вообще, она предмет воображаемый, как учит нас одна моя знакомая… А сейчас — майна… Так, милая моя… Здесь у нас еще и браслет…

— Точно! — оставшаяся в одних трусах Вика бестолково уставилась на свою правую ногу. — Дима, я забыла его снять…

— Да бог с ним, малышка! Пусть пока повисит: хозяйке он сейчас без надобности… А вот разгуливать с такой блесной по ночным московским улочкам однозначно не следует… Только честных насильников совращать с их праведного пути… Ну, что? С трусиками без меня справишься? Прошу прощения за порядок дискурса…

— Конечно, чего с ними справляться… Ой, тут нитки вылезли… Нужно будет прижечь… Дима, куда все это повесить?

— Одежду оставь здесь — я определю куда следует. А сама прямой наводкой — в постель, под теплое одеяло… Последний вопрос: ко мне или к Алене?

— Я пойду к Алене.

— Не самый плохой выбор… Спокойной ночи, родненькая!

— Да, спасибо… Но утром мы поедем за лекарством?

— Непременно.

— Честное слово?

— А когда я тебя обманывал?

— Наверное, никогда… Дима, послушай, что скажу… Нет, лучше потом — у меня мысли путаются… Спокойной ночи, солнышко…