Семь ступеней в полной темноте

Глава 8. Кровь на руках.

Солнце светило в окно, в комнату то и дело заглядывали любопытные птицы, цепляясь за створки ставней. Теплый ветер порывами обдувал плечи и будоражил кончики крыльев. Кузнец бренчал посудой где-то внизу. А она сидела и задавала себе вопросы, на которые не могла найти ответа.

Наконец, он вернулся. Разбавил воду и ни слова не говоря, полил ее плечи из черпака. Затем голову, спину и ноги… Вода была теплой и приятной. Присев рядом на табурет, он облил ее голову душистым травяным варом и запустил свои длинные пальцы в ее спутанные волосы. Она закрыла свои глаза и доверилась его сильным, надежным рукам. Она чувствовала, как они скользят по ее волосам, как старательно трут ее спину, и плечи. Как тщательно промывают каждый ее пальчик и коготок. Как мама делала это в детстве. Так же мягко, и почти любя.

Только вот когда его ладони касались груди, бедер или живота, ощущения были совсем другие. Он делал это с усилием, чтобы оттереть грязь. Но все же старался не сделать больно. От этого груди ее наливались соками, а внизу живота разливалось приятное тепло. То же самое чувство было когда он омыл ее в первый раз. Но тогда не было так спокойно… И не лень ему было мокрой щеткой вычищать каждое перышко на крыльях, а потом просушивать их чистыми полотенцами. Это тоже было приятно, и необычно. Закончив с крыльями, кузнец расправил их вширь, и окатил ее чистое тело остатками воды. Потом бережно, как ребенка, переставил дочь крылатых королей на чистый пол и насухо обтер полотенцем. Выплеснув грязную воду в окно, он составил все в угол и усадил ее к столу.

Когда он вышел в очередной раз, она встала во весь свой рост, и встряхнула влажные крылья. Растопырив послушные перышки, она сладко потянулась и замерла… Легкий ветерок продувал ее насквозь, напомнив радость свободного полета. Она представила, что снова парит в небесах, влекомая восходящими потоками. Не выслеживая врага, не пикируя с боевым кличем… а просто паря. Наслаждаясь полетом.

Открыв глаза, она вернулась на землю. Кузнец стоял, прислонившись к перилам, задумчиво разглядывая ее со стороны. В руках у него была все та же корзинка и закопченный котелок с чем-то вкусным. Сольвейг вдруг вспомнила, как сильно хочет есть. Солнце то уже перевалило за полдень, а ее еще не кормили…

– Твои крылья уже не болят?

– Почти нет. Но я еще не скоро встану на крыло…

– Чистой быть лучше, да?

– Да, – шепнула она. – А когда ты еще помоешь меня?

Он задумался на минуту…

– Когда от тебя снова начнет вонять.

– А если я замараюсь? – оживилась она.

– Я понял к чему ты клонишь. Ладно, если ты хочешь, будем мыться два раза в неделю. А по вечерам я могу обтирать тебя влажным полотенцем.

– Сегодня тоже полотенце будет? – уточнила она.

– Будет, будет… вздохнул он. – Ты есть собираешься?

Она энергично закивала головой.

– Ну тогда садись, у нас поздний завтрак…

Сегодня кузнец приготовил густую мясную похлебку. Она была очень горячей, но на вкус просто изумительной! Есть ее ложкой было так непривычно, но почему -то весело. Когда она наелась, осталось еще больше половины котелка. И она обязательно доест все потом. С кузнецом… или без него. Чувствовать себя чистой и сытой было необычайно приятно. Она довольно раскинулась на софе, вдыхая запах свежего белья и еще влажных волос. Но чего-то все же не хватало… Она поднялась на локте и уперлась взглядом в кузнеца. Он сидел в своем кресле, сложив босые ноги на край стола и смотрел в окно.

– Как твоя рука, кузнец? – прошептала она.

– Почти не болит… затянется к утру, – задумчиво ответил он.

– Ты злишься на меня?

– Нет, не злюсь…

– Почему? Я ведь поранила тебя.

– Это не первая рана в моей жизни и далеко не последняя. – Он усмехнулся, глядя на нее.

– Тогда побудь со мной, – она подвинулась, уступая ему место на софе. – Ты теплый, и мягкий – это приятно.

– Что? – он покачал головой. – На сегодня ранений хватит. В другой раз, возможно.

– Тебе еще больно…

– Больно, – согласился он и снова взглянул на небо. – Мой отец всегда говорил, что боль – это часть жизни. Хочешь ты того или нет. Отвернись от нее, и она уйдет.

– Хаук тоже так говорил… пока я не подрезала ему крылья. Он меня никогда не простит…

– Да уж… Хаук оставил тебе письмо, – вспомнил кузнец. – Но не думаю, что там много хорошего.

– Где оно? – подскочила она.

Через минуту он вернулся с куском бересты в руке и протянул ей.

– Вот оно.

Схватив письмо, она бегло прочитала первую часть и глянула на кузнеца. Потом, уже более вдумчиво она прочитала написанное ниже. Выронив записку, она упала на спину и закрыла руками лицо. Она лежала так несколько минут, пока Арон, наконец, не спросил:

– Что там?

Она убрала руки от лица и медленно села.

– Они отказались от меня….

– Кто они?

– Мои родители… Нас осталось совсем мало, и отец хочет мира с людьми. Он запретил нападать на людей, но я ослушалась. Тогда он объявил, что убьет меня, если я ослушаюсь его еще раз. И я ослушалась…

– Ага, – кузнец кивнул. – Что же было потом?

Она посмотрела на него прохладно, думая стоит ли продолжать…

– Мы скрестили клинки. Я ранила его и готова была убить, но мать закрыла его собой… Я не смогла поднять на нее руки… и улетела.

– Даже так… – Он приподнял бровь. – Ты подняла руку на родного отца?

– Да. К том уже он мой король.

– И, они искали тебя?

– Нет… никто не отважился меня преследовать. Даже моя боевая подруга, с которой мы бок о бок рвали чужие глотки. Она отвернулась от меня. Все знали, чем это кончится. Они просто изгнали меня… заочно.

– И как давно это было?

– Уже, наверное, третий год… я не помню. Сначала я упивалась свободой. Грабила караваны, разоряла села… Потом, когда стало нечего разорять, скиталась по свету, обретаясь там, где шла война. А когда войны кончились, поняла, что осталась совсем одна…

– Хм… хорошего мало. Не удивительно, что я принял тебя за гарпию.

– Да, в общем, я и опустилась до них. Разве что падаль не ела, и не бросалась дерьмом.

Она вздохнула так тяжело, словно на плечи ее опустилось небо.

– А теперь, мои старшие сестры жаждут меня наказать.

– И что ты намерена сделать? – ровно спросил кузнец.

– Я виновата, признаю. Но себя я убить не дам… Если сестры не отступятся, придется их уничтожить.

– Это все, что написал Хаук, или есть что-то еще?

Она бесцельно пожала плечами и отдала письмо кузнецу.

– Старик сказал, что будет молчать, пока я буду рядом с тобой. Но рано или поздно он приведет их сюда.

– Это очень великодушно с его стороны. Думаю, он не будет тебе мстить.

– Хаук всегда был мудр. Только зря он пытался учить меня… это вышло ему боком.

Она усмехнулась грустно и взглянула на кузнеца.

– Мне нельзя доверять, я хитра и вероломна. Ты можешь проснутся с ножом в горле, когда крылья совсем заживут.

– Все может быть… – кузнец пространно кивнул.

– Так почему ты возишься со мной? Почему не сделаешь как сказал Хаук?! Я знаю… у тебя хватит сил. В открытом бою мне долго не устоять.

– Я не хочу больше этого слышать! – неожиданно жестко оборвал ее кузнец. Он резко встал и, сдвинув свое любимое кресло, шагнул к окну. Затем обернулся. Его пронзительный, полный горечи взгляд поразил ее до глубины души, так, что сердце, вдруг, замерло на вздохе…

– Жизнь – это дар, – четко обрезал он. – Даже такая, как твоя.

Он схватил свое кресло, и шумно развернув к окну, рухнул в него.

Сольвейг еще не видела его таким раздраженным. Даже когда они дрались, он оставался спокоен. А сейчас, она боялась шуметь лишний раз. Он сидел у окна в нескольких шагах от ее софы, но даже отсюда чувствовалось как все кипит внутри него.

Прошло какое-то время. Солнце почти скрылось за горизонтом, окрасив небо в багровый цвет. Стало прохладно. Арон неслышно встал и затопил камин. Запахло дымом и сухой корой. Он сел рядом, и положил ладонь на плечо Сольвейг. Она не спала, просто утопала в своих мыслях, которые хорошими назвать было трудно. Почувствовав его рядом, она открыла глаза. Какое-то время кузнец молчал, решая, стоит ли продолжать начатый разговор. Она так же молча ждала, давая ему возможность собраться с мыслями.

– Можешь считать меня дураком… но смерть не решает проблем. – начал он издалека. – Мы живем в неспокойное время, в неспокойном мире, и, чтобы выжить, приходится убивать. Для пропитания, или для защиты… это не важно. Почти у каждого есть кровь на руках. И не имеет значения, убил ты курицу или целый народ – пути назад уже нет. Но, жизнь на этом не кончается. Вот что я хотел тебе сказать.

Она подобрала ноги под себя и села прямо напротив него, так чтобы смотреть в его глаза.

– Ты плохо представляешь, о чем говоришь, кузнец, – прошипела она. – Зря ты взялся меня учить.

Он склонил голову набок и грустно усмехнулся.

– А что ты знаешь обо мне, крылатая бестия?

– Ты кузнец! – заявила она. – Больше мне не нужно знать. Ты силен, но по натуре не боец.

Он погладил ее по руке, затем взял ее ладонь и наложил на свою.

– Эти руки никогда не желали убивать, но порой все складывается все не так, как должно бы быть.

Он сжал ее кисть, прислонил к своей груди, так чтобы она чувствовала биение его сердца. Кузнец прикрыл глаза, и сделал глубокий вдох….

– Впервые… я убил, когда мне было двадцать лет. В этот грустный день не стало моего отца. Чужие люди пришли с той стороны реки. Они решили поживиться добром, но в деревню сунуться побоялись. А наш дом стоит на отшибе, так уж у кузнецов повелось. Звон молота не всем по нраву. Они пришли среди белого дня, и попросили отца подковать лошадей. Он взялся за молот, и сделал свою работу. Когда он закончил – они убили его. Кинжалом под лопатку, в самое сердце. Но он был очень сильным человеком и пытался дать отпор. Это только раззадорило их… добивали его все вместе. Кто лопатой, кто киркой… что под руку попалось. Но умирать он не желал. Он до последнего просил их одуматься, пока еще не поздно. И тогда они не обезглавили его… Так мне рассказали.

А потом они просто вытерли ноги о траву, быстро обшарили жилище, и сели на лошадей. Когда я вернулся домой, то нашел его там, внизу, у ворот кузни. Он был мертв и холоден, как синее небо, застывшее в его открытых глазах. Голова держалась на лоскуте кожи, на е теле не было живого места. Все вокруг было залито и забрызгано его кровью. И следы… много кровавых следов. В доме, в мастерской и на улице.

Там, на пригорке есть место, где растут цветы. Отсюда их видно. Попрощавшись с отцом в последний раз, я сжег его тело там… Он был не из этих мест. Всем говорил, что с севера, где живут белокурые люди с голубыми глазами. Очень далеко отсюда. Это не совсем правда, но люди поверили. Проводить его пришли все, до последней собаки. И когда он сгорел, я развеял прах над рекой и собрался в путь. Медлить не стал. Все, что я взял – это отцовский молот из кузни, фляжку воды и буханку хлеба. Никто из селян мне и слова не сказал, проводили в путь молча. Даже глаз никто не поднял. Ведь ни один из них ни пришел на помощь!