Серафина

7

Между поздним походом в постель и ранним подъемом я слишком мало спала. Я стоически выполнила свои обязанности, но Виридиус видел, что мне сложно.

– Я вычищу твои ручки, – сказал он, забирая перо из моей слабой руки. – Тебе нужно лечь на диван и поспать полчаса.

– Маэстро, уверяю вас, я… – Гигантский зевок прервал мой аргумент.

– Конечно, да. Но ты нам нужна со всеми своими способностями для Голубого салона сегодня вечером, и я не уверен, что ты внимательно слушала мою диктовку. – Он посмотрел на пергамент, где я записывала его композиторские идеи, пока он напевал их. Его брови опустились, и он стал слегка фиолетовым. – Ты записала три. Это гавот[14]. Танцоры будут спотыкаться друг о друга.

Я собиралась ответить ему, но уже добралась до дивана. Он затянул меня, и мое объяснение превратилось в сон, в котором святой Полипус танцевал гавот в три четверти с идеальной легкостью. Но у него было три ноги.

Этим вечером я прибыла в Голубой салон рано, в надежде, что смогу засвидетельствовать свое почтение, встретиться с протеже Виридиуса и уйти до того, как прибудет бо́льшая часть гостей. Я сразу поняла свою ошибку: Виридиус еще не пришел. Конечно, его не было, он появится позже, старый пижон. Я не получу похвалу за то, что пришла, если сбегу до его прибытия. Я только продлила свое ощущение неловкости.

Мне всегда были чужды вечеринки, еще до того, как я узнала, сколько всего нужно скрывать. Большие группы малознакомых людей заставляли меня сразу же замыкаться в себе. Я готовилась стоять одна в углу, запихивая масляные пирожные в рот весь вечер.

Даже Глиссельда еще не появилась. Вот как рано по глупости я пришла. Слуги зажигали свечи в подсвечниках и расправляли скатерти на столиках, бросая на меня любопытные взгляды. Я прошла в дальнюю часть салона, мимо обитых стульев официальной гостиной, к месту для танцев с паркетным полом. Музыкальные установки и стулья были свалены в углу. Я расставила их для квартета, надеясь, что делаю что-то полезное, а не из ряда вон выходящие.

Прибыли пять музыкантов – Гунтард, две скрипки, волынка и барабан, – и я поставила пятый стул. Они, казалось, были рады меня видеть и удивились тому, что учительница музыки расставляет стулья. Может, я смогу весь вечер стоять в углу, переворачивать страницы и приносить эль.

Вино то есть. Это дворец, а не «Солнечная обезьяна».

Придворные прибывали, разодетые в роскошные шелка и парчу. Я надела свое лучшее платье, из темно-голубой каламанко[15] с неброской вышивкой по краям, но то, что считалось роскошью в городе, здесь было лохмотьями. Я прижалась к стене и надеялась, что никто не заговорит со мной. Я знала некоторых из этих придворных: дворец нанимал профессиональных музыкантов, таких как Гунтард и его группа, но многие молодые джентльмены любили заниматься музыкой. Они обычно присоединялись к хору, а вот тот светловолосый самсамиец напротив меня играл на виоле да гамба[16].

Его звали Джозеф, граф Апсига. Он заметил мой взгляд и пробежал рукой по волосам цвета пшеницы, словно красуясь. Я отвернулась.

Самсамийцы славятся своей аскетичностью, но даже они затмевали меня. Их торговцы носили в городе коричневый, придворные – дорогой черный, умудряясь быть одновременно строгими и элегантными. Еще самсамийцы отдавали предпочтение крупным кружевным рукавам, выглядывающим из-под манжет, и твердым белым воротничкам. Мы, гореддийцы, не умели так хорошо распознавать дорогие ткани.

Придворные Ниниса, в отличие от самсамийцев, пытались сочетать в своем облачении все цвета и украшения – вышивку и ленты, разноцветные штаны и яркий шелк, выглядывающий из прорезей в рукавах. Их страна находилась далеко на мрачном юге, там почти не было ярких цветов, кроме тех, что они носили на себе.

Я заметила в толпе нинианскую острую шапочку ярко-зеленого цвета на пожилой леди. На носу у нее были очки с толстыми стеклами, из-за чего ее глаза казались выпученными, а сама она – раздраженной. Глубокие морщины у широкого рта делали ее похожей на огромную осуждающую жабу.

Еще она напоминала мисс Суетливость, старая бедняжка.

Нет, это точно была мисс Суетливость. Этот сердитый взгляд не мог принадлежать никому другому. Мое сердце застряло в горле. Мне придется все же съездить в Порфири. Один из моих гротесков стоял прямо посреди комнаты!

Мисс Суетливость со своим маленьким ростом затерялась в роще придворных дам, но несколько мгновений спустя появилась рядом с рыжим придворным из Ниниса. Я начала пробираться к ней.

Но далеко мне уйти не удалось, потому что в этот самый момент прибыли вместе принцесса Глиссельда и принц Люсиан. Толпа расступилась перед ними, образовав широкий проход, и я не посмела пересечь его. Принцесса светилась золотым и белым, парча платья была украшена мелким жемчугом. Она сияла, рассматривая окружающих, затем позволила придворному-нининцу проводить ее на свое место. Принц Люсиан в красном камзоле королевской стражи не позволил себе расслабиться, пока обожающий взгляд толпы не проводил его кузину в другой конец зала.

Принцесса Глиссельда заняла диван полуночного синего цвета, где не смел сидеть никто другой, и начала болтать со всеми вместе и с каждым по отдельности. Люсиан Киггз не садился. Он стоял чуть в стороне, осматривая комнату. Казалось, он никогда не забывал о долге. В соседней комнате музыканты наконец заиграли не лишенную приятности сарабанду[17]. Я искала мисс Суетливость, но она исчезла.

– Другие могут сомневаться, что это был дракон. Я не сомневаюсь, – произнес кто-то позади меня с легким самсамийским акцентом.

– О, как ужасно! – ответила молодая леди.

Я повернулась и увидела Джозефа, графа Апсигу, рассказывающего историю трем гореддийским придворным дамам:

– Я был частью охотничьей группы, граусляйн. Мы только зашли в Королевский лес, и собаки разбежались во всех направлениях, словно там было двадцать оленей, а не один. Мы разделились, некоторые поехали на север, другие – на запад, и каждая группа считала, что принц Руфус был с другой, но, когда мы воссоединились, его нигде не оказалось.

– Мы искали его до вечера, а потом позвали королевскую стражу и всю ночь провели в поисках. Его собственная собака – красивая пегая охотничья по кличке Уна – нашла его, лежащего на животе в топи поблизости.

Троица ахнула. Я развернулась и внимательно посмотрела в лицо графа. У него были светло-голубые глаза, кожа без единого пятнышка или морщинки, так что его возраст оставался загадкой. Он определенно пытался произвести на дам впечатление, но, кажется, говорил правду. Мне не нравилось вмешиваться туда, куда меня не приглашали, но мне нужно было знать.

– Вы уверены, что его убил дракон? В топи вы нашли прямые улики?

Джозеф направил на меня всю силу своей красоты. Он поднял подбородок и улыбнулся, как святой в деревенской церкви, сияя благочестием и вежливостью. Хор ангельских дам вокруг него уставился на меня и зароптал, зашелестели шелковые платья.

– Кто еще мог убить его, учительница музыки?

Я сложила руки на груди, защищаясь от его очарования.

– Бандиты, похитившие голову ради выкупа, например?

– Требований выкупа никто не предъявил. – Он ухмыльнулся, его херувимы ухмыльнулись вместе с ним.

– А как же сыновья святого Огдо, пытавшиеся разжечь драконофобию до приезда Ардмагара?

Он откинул голову назад и рассмеялся. У него были очень белые зубы.

– Ладно, Серафина, ты еще не предположила, что он увидел красивую пастушку и потерял голову от любви. – Его небесная армия сопроводила этот комментарий симфонией хихиканья.

Я собралась отвернуться – он явно ничего не знал, – когда знакомый баритон присоединился к разговору:

– Мисс Домбег права. Вполне вероятно, что это сделали сыновья.

Я отступила, позволяя принцу Люсиану беспрепятственно встать лицом к Джозефу.

Улыбка Джозефа померкла. Принц Люсиан никак не отреагировал на неприличное предположение о своем дяде Руфусе, но он определенно все слышал. Граф преувеличенно низко поклонился.

– Прошу прощения, принц, но почему бы вам не схватить сыновей и не запереть их, если вы так уверены, что они виновны?

– Мы никого не берем под стражу без доказательств, – ответил принц, словно его не побеспокоил этот выпад. Но сам три раза быстро топнул левой ногой. Я заметила это и задумалась, совершала ли я сама такие неосознанные движения. Принц продолжил тем же беззаботным тоном: – Безосновательные аресты только подбросят дров в костер, привлекут новых сторонников конфликта. Кроме того, это противоречит принципу: «Да будет ищущий справедливости справедлив».

Я взглянула на него, потому что узнала цитату.

– Понтеус?

– Он самый, – с одобрением кивнул Люсиан.

Джозеф ухмыльнулся:

– При всем уважении, но наш правитель, регент Самсама, никогда не позволил бы безумному порфирийскому философу влиять на свои решения. И он не позволил бы драконам совершить государственный визит в Самсам – конечно же, я не хотел оскорбить вашу королеву.

– Возможно, поэтому регент не сторонник мира, – сказал принц спокойным голосом, снова постукивая ботинком. – При этом он совсем не стесняется получать выгоду от нашего Мирного Соглашения, основанного на принципах безумного порфирийца, сам не рискуя ничем. И он будет здесь во время упомянутого государственного визита, что для меня лишняя головная боль – и я говорю это со всей любовью и уважением в мире.

Какой бы увлекательной ни была это вежливая светская перепалка, внезапно я заметила мисс Суетливость на другом конце смежной комнаты. Она приняла стакан золотистого портвейна из рук пажа. Я не могла до нее добраться, не протиснувшись через толпу танцующих, а они только начали вольту[18], так что сейчас будет множество летающих конечностей. Я осталась стоять на своем месте, но не сводила с нее взгляда.

Труба огласила элегантное завершение этого жизнерадостного танца. Музыканты внезапно замолкли, и несколько человек столкнулось на танцевальном полу. Я так пристально наблюдала за мисс Суетливость, что ничего этого не заметила, и в результате осталась стоять одна посередине широкого прохода, когда толпа расступилась.

Принц Люсиан схватил меня за правую руку и оттащил с дороги.

В дверном проеме стояла сама королева Лавонда. Ее лицо покрылось морщинами, но спина не согнулась под тяжестью лет. Стальной хребет, как говорили в народе, ее осанка была тому подтверждением. Она все еще пребывала в белом трауре, в память о сыне, от шелковых туфель до шали и вышитого чепчика. Роскошные рукава тянулись по полу.

Глиссельда соскочила со своей кушетки и сделала реверанс.

– Бабушка! Какая честь!

– Я не останусь, Сельда, я здесь не ради себя, – ответила королева. Их голоса были очень похожи, но голос старой королевы был резче от привычки к приказному тону. – Я привела тебе гостей, – сказала она, приглашая в зал группу из четырех саарантраи. Среди них была Эскар. Они стояли, напряженные, как по стойке «смирно». Они не побеспокоились о праздничных нарядах, а блеск их колокольчиков был слишком тусклым, их сложно было принять за настоящие украшения. Эскар снова была в порфирийских брюках. Все уставились на них.

– О! – взвизгнула Глиссельда. Она снова сделала реверанс, пытаясь вернуть самообладание. Когда девушка поднялась, ее глаза все еще были удивленными. – Чем мы обязаны этому эм…

– Мирным Договором, подписанным почти сорок лет назад, – сказала королева, которая как будто возвысилась, обращаясь ко всем присутствующим. – Я считала, возможно ошибочно, что наши народы просто привыкнут друг к другу после прекращения военных действий. Разве мы, как масло и вода, не можем смешаться? Ошиблась ли я, когда ждала, что возобладают разум и добропорядочность или же стоило закатать рукава и только посеять их семена?

Люди в комнате выглядели смущенными, а драконы – неприкаянными.

– Глиссельда, поухаживай за своими гостями! – рявкнула королева и вышла из комнаты.

Принцесса определенно была напугана. Рядом со мной принц Люсиан переступил с ноги на ногу и пробормотал:

– Ну, давай же, Сельда.

Она не могла его слышать, но подняла подбородок, как будто вняла добрым словам, и попыталась соответствовать властному виду своей бабушки. Она направилась к Эскар и расцеловала ее в обе щеки. Маленькой принцессе пришлось подняться на цыпочки, чтобы дотянуться до нее. Эскар грациозно приняла поцелуи, склонив голову, и все зааплодировали.

Потом вечер продолжился. Саарантраи собрались вместе с одной стороны, словно стадо перепуганного скота, их колокольчики жалобно звенели. Другие гости обходили их по широкой дуге.

Я тоже держалась на расстоянии. Эскар была посвящена, но я не хотела рисковать – другие могли меня почувствовать. Я не знала, как они могли бы поступить в таком случае. Меня могли бы принять за ученую с разрешением не носить колокольчик, или Эскар могла бы бестактно заявить о моем происхождении, и ее услышала бы вся комната.

Она точно этого не сделает. Орма рассказал мне, что межвидовое скрещивание так разрушало ард, что ни один дракон не подумал бы о том, что мое существование вообще возможно, и тем более не заговорил бы об этом.

– Осмелишься пригласить ее на танец? – произнес джентльмен позади меня, прервав мои размышления. На мгновение я подумала, что он имел в виду меня.

– Кого из них? – спросил вездесущий граф Апсига.

– На твой выбор, – засмеялся его собеседник.

– Нет, я имею в виду, кто из них «она»? Они такие мужиковатые, эти самки драконов.

Я ощетинилась при этих словах, но почему? Они говорили не обо мне – но лишь отчасти.

– Настоящая беда с этими женщинами-червяками, – продолжил Джозеф, – это их ужасно неуместное расположение зубов…

– Расположение зубов? – переспросил его друг, который соображал медленно.

Я почувствовала, что краснею.

– Зу-бы, – по слогам повторил Джозеф. – В неправильных местах, если понимаешь, о чем я.

– Зубы в… Оу! Ой!

– «Ой» – это слабо сказано, друг мой. Их самцы не лучше. Представь гарпун! Они мечтают только о том, чтобы насадить на него наших женщин и вырвать…

Я больше не могла терпеть. Я сбежала, несясь по танцевальной площадке, пока не уткнулась в окно. Я открыла его дрожащими руками, мне был отчаянно необходим глоток воздуха. Закрыв глаза, я представила спокойствие моего сада, пока мое смущение не сменила печаль.

Это была «джентльменская» шутка, но все они были подобными, такое рассказывали бы обо мне, если бы знали.

Чертов Виридиус. Я не могла тут оставаться. Я скажу ему завтра, что была здесь. Свидетели этому есть. Но по воле святых покровителей комедии я встретила старика в дверном проеме на выходе. Он преградил мне путь тростью.

– Не может быть, чтобы ты уже уходила, Серафина! – воскликнул он. – Еще даже десяти нет!

– Мне жаль, сэр… – Мое горло сжалось. Я беспомощно махнула в сторону собравшихся, надеясь, что он не заметит слезы в моих глазах.

– Ларс тоже не придет. Он так же застенчив, как и ты, – сказал Виридиус необычно нежным тоном. – Ты уже подошла к принцессе? Нет? Ну, по крайней мере, это тебе сделать стоит. – Он взял меня за правую руку своей забинтованной ладонью, другой опираясь на трость.

Маэстро направил меня к кушетке принцессы Глиссельды. Она сияла, как звезда, на голубой обивке, а придворные кружили вокруг нее подобно планетам. Мы дождались своей очереди, а затем Виридиус потянул меня вперед.

– Инфанта, – сказал он, поклонившись, – этой очаровательной девушке приходится много работать – на меня, – но я дал ей понять, не таясь, как непростительно грубо покинуть зал, не подойдя к вам.

Глиссельда засияла, глядя на меня.

– Ты пришла! Мы с Милли делали ставки, появишься ты или нет. Теперь я должна ей лишний выходный, но я рада. Ты встречалась с моим кузеном Люсианом?

Я открыла рот, чтобы сказать «да», но она уже звала принца к себе.

– Люсиан! Ты гадал, с чего у меня вдруг появилось интересное мнение о драконах – вот она, моя советница по драконьим делам!

Казалось, принц напрягся. Сначала я решила, будто он оскорбился, что я была груба, не осознавая этого, но потом я заметила, что он бросает взгляды на Эскар и ее маленькую группу, бесприютно стоящую в углу. Возможно, он чувствовал себя неловко рядом с принцессой, так громко рассуждающей о «драконьих делах» рядом с настоящими живыми драконами. К тому же Глиссельда делала вид, что не видит их.

Принцесса казалась настолько озадачена неловкостью, повисшей в воздухе, словно это был запах, которого она раньше не встречала. Я взглянула на принца Люсиана, но он смотрел в сторону. Смела ли я сказать то, что не мог он?

Именно страх позволял Томасам Бродвикам этого мира процветать: страх высказаться, страх перед самими драконами. Последнее ко мне не относилось, а первое, конечно, должна победить совесть.

Я выскажусь ради Ормы.

Я сказала:

– Ваше Высочество, простите мою прямоту. – Я глазами указала в сторону саарантраи. – Но если бы вы пригласили саарантраи присесть рядом с вами или даже потанцевать, это бы выгодно подтвердило вашу репутацию доброй натуры.

Глиссельда замерла. Теоретическое обсуждение драконов было одним делом, взаимодействие с ними – чем-то совершенно иным. Она бросила на кузена паникующий взгляд.

– Она права, Сельда, – сказал он. – Двор смотрит на наши действия.

– Знаю! – заволновалась принцесса. – Но что я… как я… я просто не могу…

– Ты должна, – сказал Люсиан твердо. – Ардмагар Комонот прибывает через восемь дней, ведь так? Мы не можем опозорить бабушку. – Он одернул рукава камзола, расправляя их. – Я пойду первым, если так тебе будет легче.

– О, спасибо, Люсиан, конечно, – выпалила она с видимым облегчением. – Он настолько в этом лучше меня, Фина… Вот почему наша свадьба будет такой выгодной. Он понимает практичность и обычных людей. Ведь он все-таки бастард.

Сначала я поразилась, что она так непринужденно назвала своего жениха бастардом, словно для него это не имело значения. Но потом я увидела его взгляд. Это имело для него значение. Огромное, но, видимо, он считал, что не имеет права высказываться.